4. МОЙ РЕБЕНОК ПРЕКРАСНО СПРАВЛЯЕТСЯ

Наибольшей проблемой является образование.

(Р. Бакминстер Фуллер)

Как-то мне привелось услышать мнение одного из моих коллег по поводу образования. Он говорил:

«Я нахожу образовательную систему великолепной. Мне нравилась школа, и я прекрасно учился. Мой сын такой же, как и я. Он тоже любит школу и он лучший в классе. Какому-то университету посчастливится принять его. Его будущность блестяща. Я не понимаю, почему люди так часто жалуются. Я считаю, что система образования отлично справляется со своей задачей.»

«А как же быть с теми, кто не слишком преуспевает в школе?» – спрашиваю я. «Что делать с детьми, которые выпадают из системы? И что будет с детьми этих детей? И как насчет тех малышей, у кого нет способностей вашего сына.»

«Это не моя проблема», – отвечает он холодно. Я чувствую, как мне хочется перескочить через стол и задушить его.

Путешествуя по миру и говоря о системе образования, я встречал людей, которые стойко защищают существующую систему.

«Оставьте систему в покое», – говорят они. «У меня все отлично и мои дети в порядке. В нашем районе лучшие учителя».

На вопрос о благосостоянии и удачливости чаще всего можно получить следующий ответ: «Так устроен мир». «Я ничем не помогу детям, менее способным, чем мои». «Спрашивайте родителей этих детей, а не нас.»

«А что вы от меня ожидаете?»

Как бы там ни было, самый печальный ответ достаточно ясен: «Оставьте меня в покое, это не моя проблема и не говорите мне об этом.»

Больше всего меня шокировала все эти годы поверхность, невежество, апатия, слепое пренебрежение и отсутствие компетентности тех, кто защищает систему. Мы все безмерно рады, когда находим детей, которым нравится учиться и которые со всем справляются в существующей системе. Многие из нас, кто сегодня преуспевает, выжили и даже обучились в существующей системе. Но к сожалению это не удалось многим другим.

Когда я встречаю людей, которые хотели бы оставить систему без изменений, я задаю им следующие вопросы: «Что может заставить вас понять, что образование что проблема каждого? Какие из следующих проблем, корни которых лежат в сфере образования, заставят вас пробудиться и начать беспокоиться о других?»

1. Сколько бездомных взрослых и детей понадобится еще, чтобы осознать, что реконструкция образовательной системе – наше общее дело?

2. Сколько еше теряющих работу после долгих лет преданного служения потребуется, чтобы понять, что что-то упущено в существующем учебном плане.

3. Вы когда-нибудь переживали то, что чувствуют дети, когда кто-то в семье уволен с работы? Это тоже результат бед в современном образовании.

4. Нужно ли, чтобы грабитель ворвался к вам в дом, чтобы вы поняли растущую проблему отчаявшихся людей, идущих на преступление ради выживания?

5. Сколько еще налогов вы желаете платить, чтобы построить больше тюрем? Вы понимаете, что тюрьмы только увеличивают количество преступников?

6. Сколько еще тюрем понадобится, чтобы понять, что разрушать надо не их, а существующий порядок вещей в обществе и в системе образования. Знаете ли вы о том, что большую часть постоянно растущего числа преступников составляют правительственные служащие? И как это может характеризовать наше общество?

7. Сколько еще нужно взрослых и детей, употребляющих наркотики, чтобы показать, что в глубине души люди глубоко несчастны и одиноки, и что многих из них можно вылечить грамотным образованием?

8. Что становится с теми, кому не помогает медицина?

9. Как много людей, которые не могут смириться со своей пусть даже респектабельной старостью?

10. До каких масштабов будут увеличиваться наш национальный долг и нищета, прежде чем мы начнем учить наших детей тому, чем это вызвано и что мы должны сделать для изменения менталитета нашего правительства?

11. Сколько еще наших истинных ценностей мы позволим продать иностранцам прежде, чем поймем, что только образование может научить нас ценить собственную общность больше, нежели сиюминутные мелкие выгоды и отучить нас быть рабами собственной алчности?

12. Для чего будут работать ваши дети. Состоятся ли они?

13. Почему происходит перетекание кадров в другие страны, крупные компании, которых обеспечивают иностранных нанимателей работой?

14. Сколько семей разрушено из-за ссор о деньгах, которые никогда бы не возникли, если бы школы довели до сведения школьников, что главное – научить их быть экономически защищенными в этом обществе?

15. Чему учатся дети, когда родители дерутся из-за денег?

16. Даже если вы и ваши дети были успешными в школе, задумывались ли вы когда-нибудь о том, сколько детей таковыми не являются, даже если они остаются в школе?

17. Имеете ли вы хотя бы смутное представление о том, что происходит в восприятии семилетнего ребенка, когда взрослые определяют его или ее как «не такой способный, как…?» Задумывались ли вы когда-нибудь, что такой ребенок должен испытывать, в течение скольких лет он будет носить за плечами этот груз и какой эффект это произведен через какое-то время.

18. Сколько надежд было растоптано и оставлено в школе, когда ребенок узнавал, что только «способные ученики» достаточны внимания?

19. Сколько потеряно гениев в результате принуждения следовать школьной системе? Какова ваша цена всего этого? Сколько патентов и изобретений навсегда утрачено для нашего бизнеса?

20. Должна ли проблема коснуться нас напрямую, чтобы мы начали действовать?

21. Если образовательная система – отражение нашего общества, то что же можно сказать о нас с вами?

История для нашего времени.

Рискуя покачаться нескромным, я все же поделюсь с вами некоторым ранним образовательным опытом, который вдохновил меня на написание этой книги.

Жарким августовским днем 1965 года я поступил н Американскую Коммерческую Морскую Академию в Кингс Пойнте. Нью-Йорк, в часе езды от Манхэттена. Это был один из самых замечательных дней моей восемнадцатилетней жизни. Чтобы быть принятым в эту академию я должен был быть рекомендован американским сенатором, снабжен справкой о физической пригодности, а также сдать вступительные экзамены и личное собеседование. Ежегодно только двоим учащимся штата Гавайи давалось разрешение поступать в эту школу. В те дни туда принимали только юношей. (Теперь это условие изменилось).

Администрация щеголяла в ослепительно-белой, накрахмаленной морской форме. Нас всех пригласили в школьную аудиторию. Администрация держалась максимально вежливо с абитуриентами и их родителями. Нам сказали, что мы лучшие, кого избрала страна. Каждого из нас отобрали из трехсот претендентов. Гостям, гуляющим в красивом парке академии разносили пунш и печенье. Вскоре пришло время покинуть академию гостям и родителям. Мы попрощались, и вечеринка окончилась.

Студент со старшего курса разбил нас на группы. Я не знаю, по каким критериям мы в эти группы были зачислены, но догадываюсь, что мы просто называли свои имена в ответ на вопрос старшего студента. Стоя под палящими лучами солнца в своей штатской одежде, выглядывающей из-под моей спортивной куртки, я начал осознавать, куда я встрял. Я помню, как слышал как кто-то, стоящий где-то позади меня, спросил: «Когда же начнется самое забавное?» Немедленно другой голос ответил: «Ад вот-вот начнется».

Вскоре мы уже маршировали в нашу парикмахерскую для того, чтобы нас сделали наши новые прически. Этот день был назван днем лысых и предполагалось, что иные прически совершенно не допустимы. Я узнал, что получить свидание с девушкой расценивалось как вызов не только потому, что отсутствовали волосы, но и потому что война во Вьетнаме становилась непопулярной. Нет необходимости напоминать, что мужчины в униформе не пользовались большим успехом у молодых женщин.

Следующей остановкой был подвал. Моя команда, состоящая из 30 человек растянулась под горячими трубами. Такая позиция называлась «подтяжки». Это означало стояние у стены в большой тесноте, с прижатым к груди подбородком, глазами уставленными вперед и совершенно неподвижно. Августовская жара сама по себе была достаточной, а тут еще эта теснота и подвальная жара усугубляли и без того тяжелое состояние. Нам показалось, что мы простояли там несколько часов. Я мог чувствовать, как дрожат некоторые из нас, и я был уверен, что галлюцинирую. Наш командир безмолвно стоял перед нами, уставившись в наши лица и требуя, чтобы мы не смотрели на него. Стоя нос к носу каждый из нас, казалось, говорил: «Не смотрите на меня, мистер».

Я помню, как пот струился по моим ногам в то время, как я делал все возможное, чтобы расфокусировать свои глаза. Что было еще хуже, его дыхание было несвежим, а мои носки промокли.

После долгой молчаливой паузы, наши командир заорал: «Глаза налево». Мы немедленно подчинились. «Глаза направо». Мы вскинули головы направо. Я стоял, глядя на затылки двух безволосых голов двух незнакомцев. «Глаза прямо». Я остался стоять, смотря вперед на враждебное выражение лица нашего командира в этом жарком душном, голом подвале.

«Условия таковы, джентльмены, что двое из троих из вас здесь не удержится». Он был полностью прав. Четырьмя годами позднее только чуть больше половины из нас выпустили. Остальные постепенно исчезали с годами.

Однажды холодным зимним днем 1968 года я выглянул из окна третьего этажа и увидел своего лучшего друга и соседа по комнате медленно прогуливающимся по площади с сумками в руках. Эд был намного талантливее меня и мог мгновенно схватывать материал математического и инженерного курсов, которые мы должны были изучить. Он мог объяснить проблемный учебный материал с глубиной истинного исследователя так, что у меня отвисала челюсть. Но он проваливался на тестах. Если вы не знаете, что это означает, просто спросите у игрока в гольф, который пропустил легко забиваемый мяч из-за эмоционального давления. В последние месяцы нашего совместного проживания я чувствовал, как сокрушается дух Эда и я чувствовал себя, как человек, наблюдающий медленное умирание личности. Когда во время академической стажировки он пытался сдать освоенный материал, его охватывала паника. Мы могли сидеть и учить вместе, но чем больше он волновался, тем тяжелее ему давалась учеба. Он мог все прекрасно объяснить мне, но не мог сам сдать ни один тест. Я внушал ему, что он обязательно сдаст, но он немедленно забывал мою установку, как только начинал испытывать первые признаки своей паники. В конце концов он был исключен из школы.

Мы были военной школой. В конце каждой четверти нам выставлялись отметки. Тогда наша группа выстраивалась в шеренгу, и один из студентов читал наши оценки перед строем. Некоторые студенты аплодировали, другие кричали. Мы все знали, что тех, кого исключали, посылали во Вьетнам. В то время это было огромным стимулом учиться хорошо. И все же количество неудачников было достаточно большим. Но это не от того, что мы не учились. И не от того, что нам не хотелось успевать по всем предметам. Причина была также не в наших низких способностях. И даже не в том было дело, что предъявляемые требования были слишком высоки. Нет, это происходило от того, что неудача была изначально заложена в систему обучения. Действительно, может ли провал быть частью системы? Да, если только становится мотивацией обучения. И именно в такую систему образования мы отсылаем наших детей сегодня независимо от того, что это за школа. Она может быть военной, как в моем случае, а может быть ближайшей от нашего дома обычной школой.

Это не дети терпят неудачу. Это терпит крах система, потому что ежегодно нуждается в определенном проценте неуспевающих детей, начиная с того момента, как они пошли в детский сад. Когда кто-либо гордится тем фактом, что он хорошо учится в школе, необходимо его спросить: «А сколько остальных, которые нужны для противопоставления твоим успехам?» Когда родители хвастают тем, что их ребенок способный, следует задать им несколько простых вопросов. «Как много малышей прямо сейчас у себя дома чувствуют себя несчастными потому, что у вашего малышка все отлично?» «Сколько детей подают надежды на будущее?» «Сколько детей считают себя неспособными?» «Сколько из них задумывается над тем, почему у них ничего не получается?» «Как бы вы себя почувствовали, если бы вашего ребенка поместили в класс с самыми одаренными детьми нации и устроили смотр?»

Некоторые родители ответят: «Ну, что ж, это жизнь, В ней всегда есть победители и проигравшие. Лучше подготовиться к этому в детстве».

«Едва ли кто-то серьезно оспорит факт, что жизнь и в самом деле очень непростая штука. Но должно ли это означать, что в задачи взрослых не входит максимальное обеспечение ментального, эмоционального и физического здоровья наших детей?

Сегодня дети раньше чем вы или я сталкиваются с «реальной жизнью». Какой эффект это порождает? Должны ли мы этому способствовать или наоборот как можно дольше противостоять?

Проведите немного времени с маленькими детьми, которые хорошо учатся в школе, и вы обнаружите, что они весьма горды этим фактом. Конечно нет ничего плохого в том, что у кого-то есть успехи; это без сомнения чудесное чувство, что ты все выполняешь как нужно, и у тебя все получается. Но в рамках школьного обучения ваши успехи не означают, что вы успешны сами по себе, они лишь означают тот факт, что вы успешнее других. Критерий успеха зависит не от вашего потенциала, а от общего уровня стараний тех, кто учится с вами в одном классе. Возможно вам покажется, что это весьма несущественная разница, пока мы не копнем глубже.

Путешествуя, я часто посещал разные школы и обычно просил лучших учеников рассказать мне что-нибудь о тех, кто не слишком хорошо учился. Они начинали проявлять беспокойство, явно испытывая некоторую неловкость, отвечая на этот вопрос. Очевидно, что им не нравилось задумываться об этом. Большинство перескакивало в разговоре на другую тему, интуитивно ощущая, что что-то здесь не так, но не понимая, что именно.

В существующей системе образования мы учим детей тому, что слабые являются жертвами, своеобразным закладом сильных. Встраивая в систему убеждение (и – это важная, но скрытая часть учебного плана), что если я успешен, значит обязательно должны быть некоторые жертвенные овцы. Кто-то должен быть отдан в жертву, чтобы я был на высоте. Это убеждение так глубоко проникло в наше восприятие, начиная со времен детского сада, что нам тяжело даже представить себе другой взгляд на этот вопрос.

От того, что система зиждется на страхе, студенты учатся выживать, только жертвуя кем-то. Вместо товарищеской взаимопомощи слабым мы учим наших детей отворачиваться от тех, кто слабее. Существующая система учит нас тому, что целью обучения является получение хороших оценок и высокого балла тестов. Внутри системы эта цель становится более важной, чем любовь, дружба, снисходительность, доверие и даже достоинства личности. Наши дети обучаются тому, что личное выживание – большая ценность, чем личная этика. Мы учим детей поддаваться этой тирании, допуская все эти «маленькие» жестокости, которые нам, как цивилизованному обществу, следовало бы считать неприемлемыми. Эти «безобидные» жестокости становятся привычкой и дети уносят их во взрослую жизнь. Часто совершенно не задумываясь, мы взращиваем систему, способную без каких-либо ограничений поставить на колени всех нас.

Джерри Харвей, автор «Абелин Парадокс» развил эту идею на примере маленького экскурса в историю. Он рассказал, например, что в первые дни второй мировой войны Уинстон Черчилль предупреждал другие страны Европы о судьбе, которая ожидала их, если они не восстанут против Гитлера. Однако многие страны решили задобрить диктатора. Черчилль говорил: «Каждый надеется, что если он достаточно накормит крокодила, то крокодил съест его последним. Это иллюзия, он с вас и начнет. Все надеются, что буря утихнет, прежде чем поглотит вас.»

В день, когда я прочел об этом, я немедленно пересмотрел мой собственный школьный опыт. Я вспомнил, что когда я был в школе, я редко учился, потому что знал, что было много таких же как я, кто не отличался большими способностями в школе. Я присоединился к партии кормящих крокодила, кормящих приятелей студентов и друзей, чьи «неудачи» стали фундаментом для моих успехов. Было тяжело признаваться, но я обнаружил, что следовал той же системе, которую Харвей описал в своей книге.

К примеру, психиатры признали Адольфа Ейчмана, представшего перед судом, вменяемым и подтвердили это соответственным к нему отношением со стороны его семьи, родственников и друзей. Министр, который его регулярно навешал, нашел его человеком не без позитивных идеалов. Казалось, в нем поселился кто-то другой, не имеющий ничего общего с сумасшествием. Более этого, выяснилось, что никто из его родственников, друзей или офицеров ни разу не указали ему на аморальность его поступков. Сам он сказал о том, что единственный человек не пришел и не упрекнул его, как он исполнил свои обязанности.

Конечно пример Эйчмана является экстремальным, поскольку он вскармливал самого гнусного и извращенного крокодила во всей человеческой истории. Но сколько же нас, виновных в поддержке порочной системы, которая без сомнения является мало заметным, но достаточно деструктивным элементом в нашем обществе.

Ни Эйчман, ни Гитлер не имели бы такой власти, если бы столкнулись с совокупным противостоянием немецкого народа. Многие из них виноваты в том, что из страха молчали.

Наш современный корпоративный мир имеет своих собственных Ейчманов, которые с легкостью исполняют то, чему их научили. Они необходимые системе палачи, карающие наиболее слабых. Один из таких палачей Джой говорит: «Мы вынуждены увольнять из компании каждого пятого. А если вы хорошо делаете свою работу, я вас уверю, что вы обязаны делать сверхприбыль в следующем квартале. Это действительно заставит вас побегать. И вы окажетесь на вершине служебной лестницы быстрее, чем успеете об этом подумать. Все, что Вам нужно, это быстрое и тихое кровопускание. Конечно, это не для публичной oгласки». И так, вожделея о президентстве, Джой устраивал для своих товарищей и сотрудников настоящую бойню.

Почему он не остановился и не спросил: «А нет ли другого пути?» Потому что задавание вышестоящим служащим подобных вопросов не способствует продвижению по служебной лестнице. И потому, что он знал также, что для того, чтобы ему самому получить следующий ранг, нужно прежде вышибить оттуда имеющегося сейчас там сотрудника». Подписывая кредо Ейчмана, каждый из нас подписывает его для себя. Преуспевать в таком мире означает преуспевать за счет кого-то. Проблема в том, что не всегда расплачивается другой малый, приходит срок расплатиться каждому. В 1990 г. мой друг, консультант крупной экономической фирмы рассказал мне следующую историю.

В одной компании начала снижаться прибыль и служащие были поставлены перед выбором между 20%-ным понижением зарплаты и увольнением 20% служащих. Служащие проголосовали за сокращение штата. После того, как все было завершено, мой друг разговаривал с уволенными. И комментарии произошедшего чаще всего звучали как; «Я не думал, что это случится со мной!» Урок заключается здесь в том, что они слишком хорошо усвоили предыдущий. У них не возникало чувство беспокойства о других людях до тех пор, пока они внезапно не обнаружили, что они и есть эти «другие люди».

В книге Харвея приводится еще одна не менее поучительная история. Когда Гитлер пришел к власти, датчане отказались признать ее. История его ужасного времени повествует о том, что Гитлер и Эйчман не сразу начали расправляться с евреями. Они начинали с «маленьких ужасов» таких, как требование носить всем евреям идентификационные карточки. Следующим требованием стали повязки и затем последовали убийства. Это странно, но миллионы подчинились, миллионы неевреев молчаливо позволили Гитлеру творить произвол во имя борьбы с так называемой национальной угрозой.

Когда Гитлер и его военная машина оккупировали Данию, король Дании отказался выполнять нацистские требования. Вместо этого он обязал всех жителей Дании носить желтые звезды Давида. Датчане продолжали противостоять тирании, и датские евреи были спасены. Они просто не разделяли убеждения о том, что сильные могут принудить слабых стать своими жертвами. Это не было присуще их восприятию. Датчане ценили чужие жизни так же высоко, как свои и отказывались позволить страдать своим друзьям, соседям, приятелям.

Некоторые из нас все же не хотят усвоить урока и продолжают разделять убеждение системы о том, что жертвы и страх других необходимы для нашего благополучия. Или среди нас все еще остается кто-то, кто до сих пор не понял, что пока существует автократия, не важно в школах ли, на работе или дома, мы все являемся участниками ее тайного сговора. Жертвоприношение не происходит само по себе, оно всегда предполагает тех, кто позволяет сделать из себя жертву. Наш корпоративный мир, делающий нашу цивилизацию столь зависимой, заполнен людьми, панически боящимися производить какой-либо шум. Они в страхе держат языки за зубами даже ценой попрания их личной этики и морали. В эпоху политических и экономических потрясений 1980 годов некоторые наши деятели использовали пенсионный фонд страны в целях личной наживы. В конце концов с трудом заработанные пенсионные деньги были «легально» украдены еще большими умниками. В результате миллионы мужчин и женщин, верившие в то, что все разумно распланировали к пенсии в последние десятилетия своей жизни столкнулись в отчаяньем. Многие из них станут нуждающимися, зависящими от правительственных дотаций, друзей, членов семей или снова будут пытаться наняться на работу.

Где же кроются истоки такого негуманного поведения? Разве нас этому не учили достаточно часто, прибегая к сентенциям типа «человеческая природа» или «закон джунглей?» Хотя бы тот факт, что целая страна, такая как Дания, не разделяет такого способа жизни, разве не свидетельствует о том, что это наше системное убеждение не имеет ничего общего с естественным порядком вещей. Это всего лишь часть нашего восприятия и наших собственных жизней, впитавших его через образовательную систему. Однажды мы проснемся и спросим себя: «Как мы можем продолжать посылать пятилетних детей в систему, где слишком велика вероятность быть „слегка уничтоженным“ каждый день в течение последующих двенадцати лет?» Как мы можем продолжать посылать наших детей туда, где система требует от некоторых участников образовательного процесса предопределенного провала? Как мы можем продолжать посылать наших детей туда, где принципы гуманности отданы в жертву пустой привычке?

Обучаясь, действительно ли кто-то из нас должен быть проигравшим, а кто-то победителем? «Нет! Однозначно нет!» Неудача оказалась участницей учебного процесса только потому, что так была разработана система. Но с тех пор, как мы создали эту систему, мы же не утратили способность менять ее.

Почему родители и учителя по-прежнему приемлют ее? Кто уполномочивал ее признавать вашего ребенка успевающим или отстающим, одаренным или нет? Почему родители, чьи дети не слишком хорошо учатся, позволяют им и всему классу мириться с этим?

Пойдите сегодня в любой класс в стране и понаблюдайте, сколько детей обязали быть хорошими и быть плохими изо дня в день, начиная со дня поступления. Даже пятилетних помешают в специальные группы в соответствии с имеющимися у них навыками. Если вы думаете, что дети не понимают, где они оказались в «быстрой» группе или «медленной» группе, подумайте над этим еще раз. Эти «быстрые» и «медленные» очень быстро трансформируются в «способные» и «тупые». Кто измерял эмоциональную боль, которая дремлет в подсознании и тайниках детской психики? Мы не можем себе позволить считать себя заботливыми в отношении своих детей исходя из наших суждений и образа мыслей.

Важно заметить, что в наше время существует несколько школ, в основном частных, которые осознают обсуждаемые здесь проблемы. Они разрабатывают методики, совершенствующие процесс обучения. Такими примерами можно признать Монтессори, Вэлдорф и метод Рудольфа Штейнера. Эти три системы без сомнения являются прогрессивными. И конечно есть еще и другие.

Традиционное образование зиждется на поощрении учащихся, признанных способными в систематическом «пропалывании сорняков», т.е. «тупых» учеников. Она не является системой, нацеленной на образование всех, кто в нее приходит. Она нацелена на выбор «самых способных» и их обучение. Вот почему существуют тесты, отметки, программы для одаренных, программы для слаборазвитых и ярлыки. Это система классифицирования, дискриминации и разделения.

Разве так сложно понять одну простую истину, которая заключается в том, что существующая система образования не изменится до тех пор, пока мы позволяем существовать мнению о там, что человеческое существо может быть тупым.

Многие коренные американцы употребляют фразу «Великий Дух» вместо слова Бог, как делают верующие. Я утверждаю, что Великий Дух не создал бы «тупое» человеческое существо. Концепция тупого человеческого существа существует только умозрительно, как субъективное обвинение в умах наделенных и боязливых людей, которые не освободились еще от эксплуатирующего убеждения системы, описанной здесь.

Я довольно часто делился этими соображениями с разными группами слушателей и часто становился мишенью для нападок. Я частично помню свой диалог с интеллектуалом из местного университета. Он соскочил в аудиторию со своего кресла с бородатой трясущейся челюстью. Он даже не мог достаточно быстро выразить свое возмущение моим словам.

– Как смеете вы говорить такое! – мычал он, у меня докторская степень. – Какую степень имеете вы?

– У меня БиСи степень, – ответил я. И я думаю БиСи достаточно авторитетно описывает, что имеется в виду.

– Как смеете вы порочить институт образования! – кричал он.

Такие необразованные и неинтеллектуальные люди, как вы, не должны выпускаться из стен университета. Вы клеймите образование в то время, как у вас нет права критиковать. Вы не являетесь аккредитованным профессионалом. Между прочим, где ваши верительные грамоты?

Я решил задать несколько вопросов: Вы считаете себя более образованным, чем я? – спросил я.

– Конечно, – сказал он. – У меня докторская степень.

– Вы в действительности считаете себя способнее меня? – спросил я.

Он стал чуть менее напорист.

– Да, считаю. У меня очень высокий результат тестирования.

Я снова задал ему вопрос. На этот раз я спросил, есть ли у него машина. Он утвердительно покачал головой.

– Вы ремонтируете ее самостоятельно или оставляете в мастерской?

– Я не знаю, как ее ремонтировать.

– Означает ли это вашу тупость по сравнению с автослесарем?

Он задумался на минуту. Увы, нет, конечно. Я полагаю, что оба мы талантливы, каждый в своей сфере. В действительности я всегда удивлялся насколько знающим казался мне мой механик не смотря на полное отсутствие степеней.

Я покачал головой. Профессор и я улыбнулись друг другу. В какой-то момент, наконец, мы начали смотреть на предмет нашей дискуссии под одинаковым углом зрения.

В течение своей жизни я обучился многим разновидностям бизнеса. Обычно они преподавались людьми очень разного происхождения и сфер опыта. На меня всегда производило впечатление то, как много он или она знают в своей специализации. И все же у меня никогда не возникало чувства собственной тупости от того, что кто-то знает значительно больше меня. Каждый просто вносит что-либо из своего багажа. Это называется кооперацией. К сожалению, во многих школах такая кооперация считается мошенничеством.

Являясь профессиональным инструктором, я считаю чрезвычайно важным сводить свое оценивание других людей к минимуму. Я делаю все от меня зависящее, чтобы поддержать мнение о том. что каждый ученик в классе способный в какой-то своей сфере. Моя работа заключается в том, чтобы подтвердить и поддержать значимость каждой личности. Когда я этого не делаю, или когда я теряю длительность, или когда я начинаю говорить с ними с позиции правоты моей точки зрения, я быстро замечаю, что возникают проблемы. Когда я говорю с ними с позиции человека, знающего больше, они или начинают со мной бороться или уходят в себя. Если я начинаю обращаться с кем-то, как с любимчиком, вырастают другие проблемы. И вот так я делаю все возможное, чтобы быть с ними на равных, чтобы быть кем-то, кто путешествует в самопознании, кем-то, кто имеет только опыт и никаких готовых ответов и, наконец, кем-то, кто провоцирует класс на поиск собственных ответов и собственных сил.

Великий Дух не создавал тупых людей, хотя истинная правда в том, что каждый из нас в чем-то более способный, а в чем-то менее. Я всегда могу отыскать кого-то более кого-то менее способного в том, что лежит в фокусе моего внимания. И, к сожалению, на это всегда нацелена образовательная система. Существующая система образования исключает массы и фокусируется вместо этого на тех нескольких, кто быстро и легко и с наименьшими трудностями для учителя обучается. Система всегда судит и оценивает кто способный, кто нет. В конечном итоге мы должны осознать тот факт, что возможно создать систему, которая будет способна обучать любого и всех вдохновлять на обучение без оценивания способностей и без приоритета «правильных» ответов.

Одним из предубеждений существующей системы образования является тот факт, кто те, кто получают хорошие отметки в жизни становятся победителями. Разве это так? Нет, конечно нет. В любой закрытой системе ничто не имеет только один вариант. Если человек играет с действительностью в игру, победитель-проигравший, он обязательно должен примерить на себя обе роли. И также, как происходит с большинством вещей в жизни, парадигма победитель-проигравший является всего лишь точкой зрения.

Исследуя далее эту тему, давайте обратимся к спорту, которые естественно предполагает кажущихся победителей и проигравших. Когда я изучал военное искусство, к примеру, я потерял много времени. Но всякий раз проигрывая, я обучался и в конце концов получил черный пояс. Но задача состояла в том, чтобы победить остальные черные пояса, и некоторые из этих ребят казались довольно сильными противниками. Двоих из них я откровенно боялся. И все же я ждал соревнований. Одного бойца звали Чарльз, другого Вильям. Мы все втроем были приблизительно одинакового роста и веса. Всякий раз, когда я выскакивал на ринг с одним из них мое сердце колотилось от страха. Обычно ни один из двоих даже не улыбался пока мы обменивались первыми ударами. На всех турнирах я дрался с ними и ни разу не побеждал. У меня всегда бешено колотилось сердце и я часто уходил с ринга прихрамывая после финальных поклонов. По окончании матчей мы часто обменивались друг с другом мнением о том, что является слабым местом каждого из нас. Они оба рассказывали мне как нужно бить, чтобы победить их. Наша любовь и взаимное уважение росли. Мы хотели, чтобы каждый из нас стал лучше.

Но такого рода опыт многие из нас имеют в школе. Детей обязывают спокойно наблюдать за противоборством отметок своих товарищей и одноклассников с целью выявления наиболее способных. Студенты же сдают свои тесты в одиночку и чаше всего в одиночку же и терпят поражение.

Когда я учился в школе, я блестяще играл в футбольной команде. Мы были одной из самых сильных команд штата. Мы постоянно с легкостью обыгрывали своих соперников. Нам это нравилось и чем больше игр мы выигрывали, тем сильнее становилась наша команда. Так происходило до одной игры. Наш тренер враждовал с тренером команды противника. Я не знал причины этой вражды, я только знал, что она была серьезной.

Перед игрой наш тренер визжал от возбуждения, ожидая полного разгрома. Он требовал, чтобы мы разделались с этой командой, как еще ни с кем до этого. К середине игры разрыв в счете и унижение нашего противника были столь очевидны, что всем было ясно, что игра исчерпана. В раздевалке тем не менее наш тренер требовал еще увеличить разрыв в счете. Он хотел учинить им настоящий разнос, которого бы они никогда не забыли. Мы подчинились в точности.

Без сомнения мы в тот день выиграли, но наша команда потеряла нечто ценное. Некоторые спортивные обозреватели критиковали нас за спешку в игре. Мы спорили, называя их позицию кислым виноградом. Каш тренер продолжал натаскивать нас на победу, мы все усерднее тренировались и продолжали выигрывать. Да, но большинство из нас чувствовали сердцем, что что-то мы утратили в той игре. В тот лень мы пожертвовали человечностью.

Я надеюсь ошибочным будет предполагать, что воспитывая наших детей, мы утратили гуманность. Мы нуждаемся в теплой поддержке в процессе обучения. На игровом поле команда, которая не любит противника, не состоялась полностью. Это не означает, что вы не должны делать все возможное, чтобы победить. Это лишь означает, что вы никогда не должны терять любовь и уважение к противнику. Наилучшей частью игры в регби, в которой я принимал участие, когда закончил колледж, были дружеские посиделки с пивом с противоположной командой после матча. Моя любовь и уважение к тем людям были необычны, что все это не помешало мне предупредить их о том, что я вернусь в следующую субботу и преподам им урок, особенно, если я пропущу игру. В спорте вы можете пропустить игру, но никогда нельзя терять любовь к игрокам противоположной команды.

В Китае во время Культурной Революции одновременно сотни тысяч людей должны были осваивать новые знания. Они обучались новейшим фермерским технологиям. Люди должны были знать все в строительстве домов и ферм. Другие должны были изучать народную медицину, преподавание и даже древние навыки.

Удовольствие по поводу возрождения культуры было столь велико, что каждый старался вложить свой вклад в общее дело – крошечные дети, подростки, молодежь и даже совсем старые люди. Если группа людей собиралась вместе, чтобы обучиться, к примеру, управлением трактором, занятия продолжались до тех пор, пока каждый не овладевал навыком вождения. Студенты, которые обучались быстро помогали тем, кому требовалось больше времени. Хотя период Культурной Революции имел почву для оправданной критики, девизом тех лет было: «Прежде дружба, а потом соревнование».

В современной академии каждый стремится получить максимальный балл. Когда занятия заканчиваются, подсчитывается общее количество баллов с тем, чтобы определить кто сдал, а кто нет. Кто-то обучался на практике, кто-то нет. «Проигравшие» страдали от поражения в одиночестве, победители праздновали. Вы могли заметить, что часто лучшими студентами в академии становились социальные интраверты, блестящие в академическом образовании, но социально неактивные. Они были либо сами по себе, либо общались только с такими же, как сами. Именно они считались эталоном в школе. Такого сорта студенты всегда выполняли все требования и подчинялись правилам. Они рано усвоили урок о том, что любить и помогать одноклассникам непозволительно, что считается мошенничеством. Они избегали заводить близкую дружбу, когда помощь другу равнялась потере собственной позиции самого «способного» в классе.

Совсем не случайно многие люди, стойко защищающие существующую систему образования, одиноки. Порой кажется, что они вынуждены доказывать каждому какими способными они были в школе, и как много они получили степеней. Будучи полностью поглощенными системой, они осознавали, как игру в самоуправляемый кораблик. Как только появлялся кто-то, тщательно обученный системой, знания отступали на второй план. Важно было сколько степеней в рамочках висит на стене и сколько существует трофеев, доказывающих его исключительность.

Чем больше мы изучаем инфраструктуру наших школ, тем лучше понимаем, что в наших институтах высшего образования существует три типа студентов. Первый, это чистые академики. Они учатся, потому что они рождены, чтобы учиться, и они любят это. Вторая группа состоит из людей, которые в школе в основном из-за «бумажки», которая позволит получить высокооплачиваемую работу. Они заканчивают школу, получают степень, показывают ее нанимателю, как доказательно того, что имеют заработанное право на данную работу и, таким образом, получают в реальном мире то, на что рассчитывают. Третья группа включает студентов, которые посещают школу к собирают степени в надежде, что они помогут им ухватить суть знания, овладеть его основами. Конечно, часто бывает, что и диплом не даст точки опоры, Вместо этого слишком многие из них прячутся за титулами, активно занимаются организаторской деятельностью и судят мир и окружающих по наличию степеней. По сути они помещают себя внутрь придуманного ими же самими театрального представления.

Когда я был военным, я встречал много таких людей в основном в офицерском корпусе. Для многих офицеров единственным способом заслужить уважение было околачивание в барах в своей униформе. Они исключали для себя возможность быть оцененными за собственные поступки. Единственной серьезной их заботой было получение очередного ранга.

Фильм Робина Вильямса «Доброе утро, Вьетнам» очень точно отобразил вьетнамский опыт. В основном фильм напомнил мне жизнь высшего состава талантливых офицеров и мыслителей, В штабе и на фронте Робин Вильямс изобразил офицеров, которые считали себя всюду неотразимыми и злоупотребляли данной им властью. Оказавшись же в экстремальной военной обстановке имели слишком бледный вид.

Но даже нет необходимости оглядываться на военных, часто злоупотребляющих властью, когда мощные организации в государстве заполнены подобного рода служащими. Они находятся в постоянном поиске громких титулов, таких как вице-президент или босс. Или они беспрестанно хвастают своими степенями, чтобы как-то поддержать в себе чувство самоуважения. Они всегда рады чужому поражению, тогда лишь они чувствуют себя уверенно. Но такой жизненный рецепт не слишком хорош, поскольку всегда находится кто-то, стоящий выше. Эту группу часто именуют «безостановочными средними менеджерами», и она бывает незаменима в выполнении вышестоящих инструкций. Они не слишком сообразительны, но являются хорошими исполнителями. Они в любую минуту готовы выпрыгнуть из седла, если что-то пойдет не так.

Мы едва ли отыщем среди обличенных властью тех, кто добился ее только лишь благодаря титулам и рангам. Разве секрет, что зачастую они достаточно деструктивны в особенности, если речь идет об индивидуально творчестве. В бизнесе, военном искусстве, религии и образовании эти чиновники стараются искоренить творчество, где бы они его не находили.

Спросите большинство учителей, какими были эти люди в школе. Кроме того, большинство учителей хотят перемен, но как только обращаются в вышестоящие инстанции со своими реконструктивными предложениями, двери перед ними мгновенно захлопываются. Наш мир нуждается в творчестве более, чем когда-либо, если мы хотели, решения современных проблем. Но это творчество никогда не появится на современной глади общества и не расцветет в нашей системе образования, в ее застойных водах, тщательно оберегаемых людьми, чьей единственной заботой является достижение власти, а отнюдь не бескорыстный вклад во всеобщее благоденствие. Наша образовательная система не изменится до тех пор, пока мы позволяем доминировать, чьим приоритетом является власть.

Естественно, это истинно не только для образования, но и для всей бюрократической системы в целом, от которой зависима наша цивилизация.

Те, кто хотят сохранить существующую образовательную систему руководствуются в основном не необходимостью изменения нашего мира к лучшему, а явной потребностью превосходствовать над другими людьми. Они голосуют за статус кво не потому, что убеждены в его полезности и эффективности, а потому что у них нет другого способа удовлетворять собственные амбиции. Между тем, как существующая система поддерживает сама себя, ее скрытая сущность вынуждает каждого держаться особняком, лишая таким образом людей возможности познать радость творчества в кооперации и любви.

Несколько лет назад, когда исчезли ограничения на въезд в Китай, я ухватился за возможность посетить его. Было интересно поговорить с полненькими розовокожими китайцами на восточной стороне (Тайвань) и со смурыми китайцами на коммунистической стороне. Они похожи были на две совершенно разные расы. Однако все различие заключалось в правительствах. Что я запомнил лучше всего, это как смуглые китайцы, некоторые из которых жили в глиняных хижинах, злились на своих богатых соотечественников за то, что они не делились своими богатствами. В то же время на восточной стороне богатые тайваньские китайцы жаловались, что их коммунистические соотечественники не имели понятия о том, как тяжело на Тайване приходится трудиться, чтобы достичь такого высокого уровня жизни.

Каждая сторона затаила обиду, и между ними пролегла граница, существующая только в их умах, но также прочно их разделяющая, как любая материальная.

Но так ли уж мы в США далеки от этой схемы? Тревожная правда заключается в том, что не так. Мы обучились с необъявленной экономической войной независимо от расы, цвета кожи, пола и происхождения. Те, кто наверху, хотят верить, что все хорошо, что все так, как и должно быть. Они даже занимаются благотворительностью, и это поддерживает их сердца. Они удерживаются в некоей изоляции своего круга, не желая ничего знать о страданиях за его границей.

Было бы, с другой стороны, неверным слепо обвинять их во всех бедах, в то время, как каждый из нас в свою очередь также держится особняком. Мы все проходим через эту систему убеждений, не всегда осознавая истинную подоплеку своих поступков. Когда в нежном пятилетнем возрасте нас научили неизбежности существования победителей и проигравших, нам неоткуда было взять критический взгляд на то, к чему это приведет в последствии. Победители и проигравшие существуют потому, что нас научили так думать, и обучение это началось достаточно рано, так что встав взрослыми нам не приходит в голову начать это опровергать.

Если мы мыслящие люди и хотим наслаждаться своим величайшим потенциалом, нам пора менять отживший образ мышления. Если мы хотим научиться действовать сообща, мы должны прекратить оценочную деятельность и рассматривать других людей просто, как людей. Но такая эволюция не получит права на существование пока мы будем продолжать отворачиваться от тех «маленьких» жестокостей, которые ежедневно совершаются в школах. Год за годом наши дети проходят сквозь систему, которая сортирует, классифицирует и оценивает их. «Тупые» идентифицируются достаточно рано. Затем «одаренные» обучаются причислять себя к другому разряду, нежели их менее удачливые товарищи, чьи интересы и цели полностью игнорируются. Они могут быть помещены в специальные классы и даже им может быть оказана некоторая специальная помощь, но подтекст таких мероприятий всегда один: система ценит их намного меньше нежели тех, кто на вершине успеха.

Через некоторое время дети принимают эти правила игры и даже поддерживают их. Как результат, мы выращиваем людей бессердечных людей, большинство из которых нуждается в более тесном эмоциональном контакте с окружающими, как собственно и остальные из нас. Такого рода соревнования воспитывают одиночество и чувство изолированности не только у тех, кого поощряет система, но и у каждого из нас. Часто ли идем по жизни, не зная радости истинной дружбы и поддержки со стороны других. Думая о прошедших днях, вы, испытывая боль, прощаясь с кем-то, о ком вы искренне заботились. Большинство из нас давно научилось подавлять в себе подобные качества. Без такого подавления способность отворачиваться от друга никогда бы не смогла реализоваться в школе. Пока мы взираем на то, как это происходит, мы недалеки от преступления против гуманизма гитлеровской Германии. Может мы не ощущаем физической границы между собой и другими людьми, но без сомнения чувствуем заброшенность в наших сердцах.

Только теперь благодаря растущей тревоге за глобальные проблемы окружающей среды мы, наконец начинаем понимать свою принадлежность к единой закрытой экосистеме, которую мы называем планетой Земля. Несколько лет назад мы слышали, как люди с севера говорили о том, что их не касается вырубка деревьев в Южной Америке. И этому никто не помешал. Сейчас мы вес начинаем мыслить шире, видя, что все происходящее в Южной Америке, к примеру, отражается на всей планете.

Тогда почему мы все еще слышим мнения некоторых людей о том, что они не интересуются тем, что правительство и корпорации захламляют нашу планету ядерными отходами. Эти люди еще не осознали, как мы едины на нашей маленькой планете. Слава Богу у нас хотя бы есть преданные, заботливые люди, которые информируют о том, что здоровье планеты – эти всеобщая задача.

Когда мне было 15, я завалил свой английский и должен был повторять этот годовой курс снова. Мой отец спросил меня, как я в связи с этим себя чувствую. Я ответил, что у меня нет с этим больших проблем. Затем он спросил меня, считаю ли я, что заслуживаю самого низкого балла, Я сказал, что нет. После этого, одна треть учеников завалила этот предмет. Мне просто довелось быть одним из первых. И все мы знали, что это была не наша вина, что все мы получили плохие отметки. Мой бедный отец подпрыгивал до потолка. «Никогда не ленись отстаивать свою позицию, если считаешь, что в тобой поступили несправедливо. Несправедливость всегда ведет к еще большей несправедливости». Он был очень зол на меня не за то, что я получил низкий балл, а за то, что я смирился с несправедливостью.

Как заметил в своей книге Харвей, маленькие жестокости ведут к большим. Мой отец учил меня как нужно давать сдачи, даже если я не могу быть полностью уверен в том, что я прав. Он преподав мне бесценный урок в отношении правил, этики и морали: мы должны заново переоткрыть для себя все истины, а не просто принимать их навязывание со стороны. Учителя научились меня опасаться. Они знали, что я не сдаюсь и не всегда соглашаюсь со своими отметками. Но уроки моего отца не закончились с окончанием школы. Они продолжали служить мне долгие годы, когда я был во Вьетнаме. Однажды я нашел в своем вертолете маленького мальчика, который был взят за Да Нангаи. В соответствии с военным уставом, я имел все права, если не обязанности, застрелить его. Это был мой долг, как военного офицера. Я одновременно защищал и собственность Соединенных Штатов, и свою собственную жизнь. Но как раз, когда я прицелился и был готов нажать на курок, я посмотрел и глаза мальчика, что же я прежде всего увидел в них? Я увидел в них другого человеческого существа, а не коммуниста, как меня учили думать. Я обвинял себя в том, что не искал другого способа решения проблем, а позволял себе бездумно выполнять то, что считал истинным человек более, как мне казалось, авторитетный, чем я сам.

Через три недели после истории с мальчиком мы стояли на якоре в Гонг Конге. Наш эскадрон получил срочное сообщение, что мы должны немедленно вернуться во Вьетнам. Мы должны были принять участие в крупной военной операции недалеко от границы между Северным и Южным Вьетнамом. Я больше не вернулся на свой корабль. В этот день я принял одного из тяжелейших решений в своей жизни. Я несколько часов гулял по улицам со звенящими мозгами и весь дрожа. Остальные пилоты назовут меня трусом и предателем. Я понимал, что это не самый достойный способ выразить мой отказ сражаться. Но я также знал, что не могу более сражаться и убивать только потому, что мне приказывают это делать. Остальные пилоты не поняли того, что для меня снова летать и убивать было проявлением трусости.

Взглянув в тот день в глаза этого ребенка, я как будто пробудился от спячки. И более никогда уже не следовал общепринятым правилам, если они не совпадали с моими убеждениями. Прежде всего я прислушивался к своей этике прежде, чем продать дух и душу в угоду одобрения друзей. И долго еще я не мог прийти в себя, подолгу стоя в тишине и глядя в окно, как будто был раздавлен системой.

С того дня во Вьетнаме в 1972 г. я честно искал альтернативу системе. После войны с Ираком, и когда завершились все парады, я стал удивляться почему Соединенные Штаты не обратятся к своим внутренним победам: наши бедные и бездомные, агрессия и озлобленность, кризис здравоохранения, загрязнение окружающей среды, и этот список не исчерпан. Мы не можем закидать эти проблемы бомбами и заставить их нас покинуть. Демонстрация силы их не решит. Надеюсь, мы, как мыслящие существа, приближаемся к осознанию того факта, что наши проблемы не могут далее решаться убийством и увечьями других.

Мы начинаем менять нашу образовательную систему, изменяя свои мысли. Важно, чтобы мы начали осмысливать тот факт, что не существует тупых и способных людей. Все равны. Как сказал один ребенок, участник Специальных Олимпийских Игр, мы не тупые, мы просто медленнее обучаемся некоторым вещам.

И так обстоит с каждым из нас. Мы все быстрее в одном и медленнее в другом. Так этот мир устроен. Каждый имеет свой уникальный талант. Задача обучения вдохновлять и развивать этот талант, пока он не расцветет. Эти человеческие таланты не расцветут в среде, подавляющей творчество, где запоминание фактов, цифр и формул, которые взрослые считают необходимыми, является приоритетным. Что бы ни случилось, если бы у нас были школы без тестов и экзаменов? Можем ли мы, взрослые, доверить внутренней душевной организации ребенка, данной Богом, отыскать все те знания, на которые он изначально нацелен? Можем ли мы достаточно им доверять и оставить их в покое

– или вы считаете, что мы должны брать на себя божественные функции и контролировать процессы, происходящие в головах детей?

Как часто мы всего лишь навязываем собственные страхи, убеждения и желания нашим детям во имя образования? Мы должны учиться доверять способности наших детей думать и спрашивать, когда они готовы выучить что-нибудь новое.

Убеждение в том, что «мой ребенок прекрасно успевает» не имеет само по себе значимости. Если мы не осознаем в ближайшее время, что живем в закрытой системе и что причины нищеты, безграмотности, преступности, безысходности, обреченности и одиночества только в том, что мы это допустили и склонны даже увековечить такую систему, мы обречены на потерю гуманизма. Ни одному из нас не удастся преуспевать, если остальные будут принуждены жить за чертой бедности. И мы расплачиваемся за это каждый день! Что нужно, чтобы мы поняли, что пока хоть один ребенок терпит неудачу в школе, мы все неудачливы в каком-то смысле?