Глава IV. Англичане

При изложении истории ганзейских городов мы видели, как в Англии земледелие и овцеводство развилось благодаря внешней торговле, как позднее вследствие переселения в Англию иностранных фабрикантов, подвергавшихся преследованию на своей родине, и благодаря поощрительным мерам правительства шерстяное фабричное производство страны достигло цветущего состояния, как вследствие этих успехов в промышленности, а также мудрой и энергичной политики королевы Елизаветы внешняя торговля страны, которая до сих пор почти исключительно велась иностранцами, перешла в руки туземных купцов.

Прибавив еще несколько замечаний относительно возникновения английской промышленности, мы продолжим изложение развития английской национальной экономии с того момента, на котором мы остановились во второй главе.

Начала промышленного и коммерческого величия Англии нужно искать преимущественно в овцеводстве и шерстяном производстве. Когда ганзейцы явились в Англию, земледелие и овцеводство здесь не были значительны. Зимнего корма для скота не было; вследствие недостатка в корме приходилось большую часть скота осенью убивать. Поэтому чувствовался недостаток в стадах и в удобрении. Подобно тому, как во всех девственных странах, как прежде в Германии, а теперь в пустынях Америки, главной мясной пищей было свиное мясо — по причинам вполне понятным. Свиньи требуют самого незначительного ухода, сами себе разыскивают корм, находя его в изобилии в лесах и на возделанных полях; кроме того, достаточно сохранить на зиму ничтожное число маток для того, чтобы на будущий год иметь значительные стада.

Но с появлением иностранных купцов свиноводство начало уменьшаться, увеличилось овцеводство и вообще начало быстро улучшаться земледелие и разведение рогатого скота.

Гум в своей «Истории Англии»33 сообщает очень интересные данные относительно сельского хозяйства в Англии в начале XIV столетия. В 63 имениях лорда Спенсера в 1327 году было 28 тыс. овец, 1000 быков, 1200 коров, 560 лошадей и 2000 свиней, следовательно, на одно имение приходилось приблизительно 450 овец, 35 голов рогатого скота, 9 лошадей и 32 свиньи. Из этого можно видеть, в каком выгодном отношении стояло уже в то время в Англии число овец в сравнении с числом скота других пород. Большие выгоды, которые извлекались аристократией из овцеводства, возбуждали в ней интерес к промышленности и к улучшению сельского хозяйства уже в то время, когда аристократия большей части стран континента не знала лучшего употребления своих имуществ, как на содержание в поместьях огромного количества диких зверей; когда она не знала более славного занятия, как вредить городам и их торговле всякого рода враждебными действиями.

Теперь же, как в последнее время в Венгрии, овцеводство настолько развилось, что в некоторых имениях насчитывалось от 10 тыс. до 24 тыс. овец. При таких обстоятельствах, вследствие принятых королевой Елизаветой мер, шерстяная промышленность, которая сделала уже значительные успехи при ее предшественниках, необходимо должна была быстро достигнуть цветущего состояния34.

В петиции ганзейцев, на которую мы указывали выше и в которой они ходатайствовали перед германским рейхстагом о принятии реторсионных мер, вывоз сукна из Англии определен в 200 тыс. кусков, а во время уже правления Иакова I ценность всего вывозимого из Англии сукна достигла невероятной суммы в 2 млн фунтов стерлингов, между тем как стоимость всего вывезенного из Англии сукна в 1354 году равнялась только 277 тыс. фунтов, стоимость же прочих вывезенных товаров — всего 16 400 фунтам . До царствования только что названного короля большая часть сукна вывозилась в невыделанном виде в Бельгию, где оно получало окончательную выработку и отделку, но благодаря охранительным и поощрительным мерам Иакова I и Карла I английская отделка сукна достигла такого совершенства, что теперь ввоз тонкого сукна почти прекратился и впредь вывозилось лишь сукно обработанное и отделанное.

Чтобы оценить важность этих результатов английской торговой политики, необходимо заметить, что прежде, чем достигло таких огромных размеров развитие льняного, хлопчатобумажного, шелкового и железного производства, наибольшую часть меновых средств доставляло производство сукна как для торговли со всеми европейскими государствами, так и в сношениях с Левантом, с Восточной и Западной Индией. О значении этого производства можно судить по тому, что уже со времени Иакова I шерстяные изделия составляли девять десятых всего отпуска Англии35.

Такая мануфактурная промышленность обеспечила Англии возможность вытеснить ганзейцев с рынков России, Швеции, Норвегии и Дании и привлечь к себе лучшую долю выгод в торговле с Левантом и обеими Индиями. Она поставила на прочное основание развитие каменноугольного производства, что в свою очередь обеспечило широкий каботаж и рыбную ловлю; а то и другое послужило основанием морского могущества и дало возможность обнародовать навигационный акт и положить тем начало английскому морскому господству. От него, как от общего ствола, раскинулись ветви всех других производств, и он, таким образом, является фундаментом, на котором зиждется промышленное, торговое и морское величие Англии.

Между тем и другие отрасли английской промышленности не остались в пренебрежении. Уже при королеве Елизавете был воспрещен ввоз металлических и кожевенных изделий и массы других предметов фабрично-заводской промышленности36, с другой стороны, оказывалось покровительство эмиграции немецких горнопромышленников, железозаводчиков; прежде корабли покупались у ганзейцев или же их заказывали строить в гаванях Балтийского моря; Елизавета посредством охранительных и поощрительных мер создала собственное кораблестроение. Необходимые для этого лесные материалы получались из северо-восточных государств, а это опять чрезвычайно расширило вывоз английских произведений в эти страны. Изучив сельдяной промысел у голландцев, китоловный — у жителей Бискайской бухты, Англия способствовала развитию его посредством премий. Особенно заботился о развитии кораблестроения и рыбных промыслов Иаков I. Хотя настойчивые увещевания есть рыбу, с которыми этот король постоянно обращался к своим подданным, и могут показаться нам смешными, однако необходимо отдать ему справедливость в том, что он совершенно верно понял, на чем должно покоиться будущее величие Англии. Безмерно повысились в Англии промышленная опытность и фабрично-заводской капитал вследствие переселения протестантских фабрикантов, изгнанных Филиппом II и Людовиком XIV из Бельгии и Франции. Им обязана Англия выделкой тонких шерстяных материй, своими успехами в производстве шляп, бумаги, часов, стеклянных, льняных и шелковых изделий, равно как и частью своих заводов для металлургических производств; все эти отрасли промышленности она сумела быстро поднять посредством запрещения ввоза или высоких таможенных пошлин37.

Этот остров заимствовал у всех стран континента их специальные искусства и насаждал их у себя под охраной своей таможенной системы. Венеция должна была уступить ему между другими отраслями производства предметы роскоши и свое искусство в обработке хрусталя и даже Персия — в тканье ковров.

Раз овладев какой-либо отраслью промышленности, Англия в течение столетий окружала ее своим попечением и лелеяла ее, как молодое деревце, которое требует опоры и забот. Тот, кому неизвестно, что при трудолюбии, прилежании и бережливости можно всякую отрасль промышленности сделать выгодной и что в стране, сделавшей уже успехи в земледелии и в культуре вообще, новые фабрики при соответственном покровительстве, как бы несовершенны и дороги ни были в начале их произведения, скоро вследствие навыка и опыта достигают того положения, на котором они могут во всех отношениях сравняться со старыми иностранными фабриками; тот, кто не знает, что успех какой-либо отдельной ветви фабричного производства обуславливается успехом многих других, и кто не знает, до какой степени в состоянии страна развить свои производительные силы, когда она с постоянством заботится о том, чтобы каждое поколение двигало дело промышленности вперед, начиная с того, до чего довело его предыдущее поколение, тот пусть изучает историю английской промышленности прежде, нежели решиться на построение системы и на преподание советов политическим и государственным деятелям, в руках которых находится благосостояние или бедствие народа.

Английским государственным людям времен Георга I, положившим основание величию страны, давно все это было известно. «Несомненно, — говорили этому королю министры при открытии парламента в 1721 году, — несомненно, ничто не содействует так сильно возвышению общественного благосостояния, как отпуск своих мануфактурных изделий и привоз иноземных сырых продуктов»38.

Положение это сделалось руководящим принципом для торговой политики Англии на целые столетия, каковым прежде оно было для Венеции. Таким же этот принцип остается и теперь, как во времена царствования Елизаветы. Плоды такой политики находятся перед взорами всего света.

Позднее доктринеры доходили до утверждения, что Англия не благодаря торговой политике сделалась государством богатым и могущественным, а вопреки ей. Можно было бы с таким же правом утверждать, что деревья возрастают прямо и плодоносно не благодаря, а наперекор подпоркам, поддерживающим их правильный рост в нежном возрасте.

История Англии указывает и на то, в какой тесной связи стоит там общая политика с политической экономией. Очевидно, основание фабрик в Англии и происшедшее отсюда приращение народонаселения вызвало огромный спрос на соленую рыбу и каменный уголь, вследствие чего потребовалось сильное увеличение количества судов, предназначенных для рыбной ловли и каботажа. То и другое находилось в руках голландцев. Поощряемые высокими пошлинами и премиями, англичане теперь сами взялись за рыбные промыслы, а навигационный акт обеспечил за ними перевозку каменного угля и морскую транспортировку вообще. Вызванное этим увеличение числа торговых кораблей Англии дало в результате пропорциональное увеличение ее морских сил, и флот Англии теперь мог уже померяться с голландским. Вскоре после обнародования навигационного акта между Англией и Голландией открылась морская война, вследствие которой торговля Голландии со странами по ту сторону канала была почти совершенно прервана, и ее корабли были почти истреблены английскими каперами. По сведениям Гума, число кораблей, захваченных англичанами у голландцев, простиралось до 1600, а Давенан уверяет, что в течение 28 лет со времени издания навигационного акта английский торговый флот удвоился39.

Важнейшими результатами издания навигационного акта следует признать:

1. Расширение английских торговых сношений со всеми северными государствами, с Германией и Бельгией (вывоз фабрично-заводских изделий и привоз сырья), из которых, по свидетельству Андерсона, относящемуся к 1603 году, англичане были почти совершенно вытеснены голландцами.

2. Необыкновенное развитие контрабандной торговли с Испанией и Португалией и их вест-индскими колониями.

3. Сильное развитие сельдяных и китоловных промыслов, которые были почти монополией Голландии.

4. Завоевание важнейших английских колоний в Западной Индии и Ямайке (1665) и приобретение торговли вест-индским сахаром, в особенности же:

5. Заключение с Португалией Метуэнского договора (1703), который заставляет нас коснуться Испании и Португалии. Вследствие этого договора голландцы и немцы были совершенно отстранены от важнейшей торговли с Португалией и ее колониями; Португалия попала в полную политическую зависимость от Англии, и благодаря золоту и серебру, которое давала торговля с Португалией, Англия приобретала средства к расширению своей торговли с Восточной Индией и Китаем, к основанию затем великой Ост-Индской империи и к устранению голландцев с их главных станционных пунктов.

Два последних результата стоят в тесной связи друг с другом. При этом в особенности замечательна та ловкость, с которой англичане сумели сделать обе эти страны, Испанию и Португалию, своими орудиями. Испания и Португалия могли доставлять преимущественно благородные металлы; Восток, кроме сукна, требовал преимущественно только благородных металлов. До сих пор все шло отлично. Но Восток в обмен предлагал преимущественно хлопчатобумажные и шелковые товары. Но это не соответствовало приведенному нами выше правилу английских министров ввозить только сырые продукты и вывозить только фабрикаты. Что же делать теперь? Могли ли они удовлетвориться выгодами, которые им обещала торговля сукном с Португалией и торговля шелковыми и хлопчатобумажными товарами с Восточной Индией? Ни в каком случае. Английские министры видели дальше.

Если бы они разрешили привоз в Англию ост-индских хлопчатобумажных и шелковых изделий, то английская хлопчатобумажная и шелковая промышленность немедленно прекратила бы свое существование. Ост-Индия имела за себя не только большую дешевизну сырых материалов и рабочих рук, но также и исконную привычку, трудолюбие и практику. Результаты этих преимуществ при свободной конкуренции не замедлили бы сказаться. Но Англия не имела желания основывать колонии в Азии с тем, чтобы поставить от них в зависимость свою мануфактурную промышленность. Она стремилась к торговому господству и понимала, что из двух стран при взаимной свободе торговли будет господствовать та, которая продает фабрикаты, и в подчиненном положении окажется та, которая в состоянии предложить лишь сельскохозяйственные продукты. Англия уже относительно своих североамериканских колоний приняла основное правило, чтобы там не выделывалось ни одного гвоздя для подковы, а тем более, чтобы ни один гвоздь, выделанный там, не ввозился в Англию. Возможно ли было поэтому ожидать, чтобы Англия дозволила народу, столь известному своей древней промышленностью, столь многочисленному, столь экономному, каковы индусы, иметь свой собственный мануфактурный рынок — основу их будущего величия?

Англия воспретила привоз к себе товаров даже своих собственных факторий и ост-индских шелковых и хлопчатобумажных тканей40! Она запретила их ввоз вполне и строжайшим образом, она не желала потреблять ни одной нитки из Индии; она не хотела воспользоваться ничем из этих превосходных и дешевых изделий; она предпочитала потребление дурных и дорогих тканей собственной фабрикации; она с удовольствием продавала континентальным странам несравненно лучшие ост-индские ткани за более дешевые цены; она им желала предоставить все выгоды этой дешевизны, себе же не желала ничего из всего этого.

Не бессмысленно ли поступала в этом случае Англия? Конечно, если судить с точки зрения теории Адама Смита и Ж. Б. Сэя, с точки зрения теории ценностей. Ибо, по этой теории, все необходимое нужно покупать там, где можно купить лучше всего и дешевле всего; бессмысленно было бы в самом деле устроить более дорогое собственное производство вместо дешевой покупки и дешевые товары, так сказать, дарить континенту.

Совсем иначе выходит по нашей теории, которую мы называем теорией производительных сил и которую, не исследуя ее оснований, признавали английские министры, придерживаясь правила: покупать сырье, продавать фабрикаты. Министры английские заботились не о приобретении очень дешевых, но преходящих мануфактурных изделий, а о создании с пожертвованиями дорогой и постоянной мануфактурной силы.

Они достигли своей цели блистательнейшим образом. Теперь Англия производит на 70 млн фунтов стерлингов хлопчатобумажных и шелковых изделий, снабжает всю Европу, весь свет — саму Ост-Индию — своими фабрикатами. Ее собственная производительность в настоящее время в пятьдесят-сто раз значительнее той торговли, которую она вела в былое время ост-индскими товарами.

Что выиграла Англия, если бы сто лет тому назад начала покупать дешевые ост-индские изделия?

Что выиграли те, которые покупали эти изделия так дешево? Англичане приобрели силу, невероятную силу; другие — то, что противополагается силе.

Каким образом, невзирая на такие исторические, вне сомнения, доказанные результаты, Адам Смит мог высказать такое превратное суждение об английском навигационном акте, как это было им сделано? Это объясняется тем же, чем объясняются и суждения этого знаменитого писателя, полные заблуждений, относительно вообще таможенных ограничений, как это мы увидим в другой главе нашего труда. Эти факты становятся поперек дороги его излюбленной идеи о неограниченной свободе торговли, и он должен для устранения тех возражений, которые могли бы быть сделаны против его принципа на основании тех результатов, к которым привел навигационный акт, выставить положение, что политические и экономические цели различны, и утверждать, что навигационный акт, хотя в политическом отношении и был необходим и полезен, но в экономическом отношении был убыточен и вреден. Как мало такое разделение соответствует сущности вещей и оправдывается опытом, ясно из нашего изложения. Ж. Б. Сэй, несмотря на то что опыт Северной Америки мог бы ему лучше разъяснить дело, в этом случае, как и всюду, где принцип свободы торговли сталкивается с принципом ограничений, идет еще дальше своего предшественника. Сэй вычисляет, сколько стоит Франции матрос, благодаря премиям для рыболовных промыслов, чтобы доказать невыгодность подобных премий. Вообще вопрос об ограничении мореплавания для защитников неограниченной свободы торговли является камнем преткновения, который ими охотно обходится даже молчанием, в особенности если они принадлежат к торговому сословию приморских городов.

Истина одна: относительно ограничения судоходства дело обстоит так же, как относительно всяких торговых сношений. Свобода судоходства и свобода торговли иностранцев кажется всякой стране полезной и желательной в начале ее культурного развития, пока у нее не разовьется собственное земледелие и не возникнут собственные фабрики. За недостатком капиталов и опытных моряков такие страны охотно предоставляют внешнюю торговлю чужеземцам. Позднее, когда они разовьют до известной степени свои производительные силы и мало-помалу приобретут сведения в кораблестроении и мореплавании, у них пробуждается желание расширить свою внешнюю торговлю, вести ее на собственных кораблях и создать собственный флот. Постепенно их собственное мореплавание достигает значительных размеров, и тогда они чувствуют уже себя в силах отказаться в этом отношении от чужой помощи и вести свою расширяющуюся торговлю на собственных кораблях. Тогда наступает время для успешного применения известных ограничений в видах удаления от этих операций богатых, опытных и могущественных чужеземцев. Но на высшей ступени развития их мореплавания и флота снова наступает другой момент, о котором док. Пристлей выразился: нужно быть настолько же благоразумным для отмены навигационных ограничений, насколько и для их применения41. Тогда они посредством заключения трактатов о мореплавании на равном праве, с одной стороны, приобретают несомненные выгоды в сношениях с нациями, отставшими от них в мореплавании, с другой — предохраняют своих собственных моряков от апатии и принуждают их развивать кораблестроение и мореплавание наравне с другими нациями42. Венеция в период своего поступательного движения, без сомнения, много была обязана ограничениям в мореплавании; достигнув же верховенства в торговле, промышленности и мореплавании, она сделала величайшую ошибку, сохранив эти ограничения. Благодаря именно этому обстоятельству она далеко отстала в кораблестроении, равно как и в искусстве мореплавания и в пригодности своих матросов, от тех морских и торговых держав, которые развивались рядом с ней. Так, Англия своей политикой увеличила свой флот и благодаря флоту развила свою фабрично-заводскую и торговую промышленность, а из развития последней должно опять возникнуть новое усиление ее флота и увеличение колониальных владений.

Адам Смит, хотя он и утверждает, что навигационный акт не был полезен для Англии в коммерческом отношении, добавляет тем не менее, что этот акт, во всяком случае, увеличил ее могущество и что могущество43 важнее, нежели богатство.

И это так на самом деле: могущество важнее, нежели богатство. Почему оно важнее? Потому что могущество нации есть сила, способность открывать новые источники средств и потому что производительные силы суть то дерево, на котором возрастают богатства, потому, наконец, что дерево, приносящее плод, несравненно ценнее, чем сам плод. Могущество важнее богатства потому, что могущественная нация не только открывает себе новые производительные источники, но и сохраняет старые и прежде ею приобретенные богатства, и потому, что, напротив, нация, противоположная таковой, — нация слабая; не только то, чем она владеет, но и свои производительные силы, свою культуру, свою свободу, даже свою национальную самостоятельность отдает она в руки тех, которые превосходят ее могуществом, как ясно показывает история итальянских республик, Ганзейского союза, Бельгии, Голландии, Испании и Португалии.

Каким же образом при таком развитии могущества, производительных сил и богатства Адам Смит мог утверждать, что Метуэнский договор и навигационный акт в коммерческом отношении были невыгодны для Англии?

Мы показали, каким образом Англия благодаря своей политике достигла могущества, благодаря могуществу развила свои производительные силы и благодаря последним приобрела богатство; теперь увидим, как у нее благодаря ее политике громоздилось могущество на могущество, производительные силы на новые производительные силы.

Англия захватила ключи ко всем морям и всюду расставила сторожевые посты; для Германии — Гельголанд, для Франции — Гвернезей и Иерзей, для Северной Америки — новую Шотландию и Бермудские острова, для Средней Америки — Ямайку, для всех прибрежных стран Средиземного моря — Гибралтар, Мальту и Ионийские острова; она овладела всеми этапными пунктами по обоим путям в Индию, исключая Суэцкий перешеек, к обложению которых стремится; она заперла Средиземное море Гибралтаром, Красное море — Аденом и Персидский залив — Буширом Карраком. Ей не хватает только Дарданелл, Зунда, перешейков Суэцкого и Панамского для того, чтобы все моря запирать и открывать по своему желанию.

Ее морские силы выше морских сил всех других наций, если не по количеству кораблей, то по опытности моряков.

Ее фабрично-заводская промышленность по своему значению превосходит таковую же всех других наций. Несмотря на то что со времени Иакова I ее суконная мануфактурная промышленность более чем удесятерилась (44,5 млн фунтов стерлингов), другая новая развившаяся в течение последнего столетия отрасль промышленности — хлопчатобумажная — достигла еще больших размеров, а именно 52,5 млн фунтов стерлингов44.

Не удовлетворившись этим, она вознамерилась и свою льняную промышленность, в которой она издавна отстала от других наций, поднять на такую же высоту, если еще не более, как обе вышеуказанные отрасли промышленности; теперь производительность ее в этом отношении достигает уже 15,5 млн фунтов стерлингов.

Еще в XIV веке настолько бедная железом, что считала нужным запретить вывоз этого необходимого металла, Англия в XIX столетии вырабатывает железных и стальных изделий больше, нежели все прочие нации всего света, а именно на 31 млн, а производительность каменного угля и других материалов достигает суммы 34 млн фунтов стерлингов. Эти обе суммы (1620 млн франков) в семь раз превосходят стоимость всего золота и серебра, добываемого другими странами земного шара (приблизительно 220 млн франков).

Она в настоящее время выделывает шелковых материй больше, чем все итальянские республики средних веков вместе взятые, именно на 13,5 млн фунтов стерлингов.

Отрасли промышленности, которых название во времена Генриха VIII и Елизаветы едва было известно, достигли теперь огромного развития, например, стеклянное, фарфоровое и фаянсовое производства — 11 млн, медное и латунное — 4,5 млн, бумажное и книжное, красочное и мебельное — 14 млн фунтов. Она производит на 16 млн фунтов Стерлингов кожевенных товаров и на 10 млн непоименованных товаров; ее только пивное и винокуренное производства достигают несравненно большей ценности, нежели производство всей страны времен Иакова I, а именно 47 млн фунтов.

Вся фабрично-заводская промышленность трех соединенных королевств в новейшее время достигает 259,5 млн фунтов стерлингов.

Вследствие главным образом такой невероятной фабрично-заводской промышленности продуктивная сила земледелия достигла такой энергии, что ценность ее продуктов больше чем вдвое превышает только приведенную сумму (539 млн).

Правда, этим развитием могущества и производительных сил Англия обязана не только ограничениям торговли, ее навигационному и торговым договорам, но и тем завоеваниям, которые ею сделаны в области науки и искусств.

От чего зависит то, что в наше время миллион английских фабричных рабочих в состоянии исполнять работу сотен миллионов? Это зависит от огромного спроса на продукты фабрично-заводской промышленности, который был создан разумной и энергичной английской политикой за границей и главным образом в ее колониях; от мудрого и сильного таможенного покровительства, которое оказывалось Англией своей внутренней промышленности; от высоких премий, которые она при помощи своих законов о привилегиях устанавливала за каждое новое изобретение; от чрезвычайного развития ее внутренних путей сообщения вследствие устройства шоссе, каналов и железных дорог.

Англия доказала миру, какое сильное влияние оказывают пути сообщения на развитие производительных сил и вместе с тем на увеличение богатств, народонаселения и политического могущества; она доказала, чего может достигнуть во время войн, в короткое время полустолетия, свободная, трудолюбивая и хорошо управляемая нация. Что такое в сравнении с ней деятельность итальянских республик в этом отношении? — детская игра. Ценность этого великого аппарата национальных производительных сил Англии равняется сумме в 118 млн фунтов45.

Но Англия предприняла и закончила это дело только тогда, когда ее фабрично-заводская промышленность начала упрочиваться. С тех пор стало очевидно для всякого, что таких результатов могла достигнуть только такая нация, фабрично-заводская промышленность которой начинает развертываться в широких размерах; что только у такой нации, которая равномерно развивает внутри страны заводско-фабричную промышленность и земледелие, огромные выгоды, отсюда проистекающие, покрывают затраченные на них издержки, что только у такой нации эти драгоценные орудия прогресса как следует выполняют свою работу.

Без сомнения, невероятная сила производительности, колоссальное богатство Англии не есть результат только физической мощи нации и корыстолюбия отдельных личностей; исконное чувство свободы и права, энергия, религиозность и нравственность народа много этому содействовали; внесли сюда свою долю влияния и конституция страны, государственные установления, мудрость и сила правительства и аристократии; имели значение и географическое положение, история страны, даже счастливые случайности.

Трудно сказать, что оказывает более могущественное влияние, материальные ли силы на умственные или умственные на материальные, общественные ли силы на индивидуальные или индивидуальные на общественные. Во всяком случае, несомненно, что и те и другие находятся в сильном взаимодействии, что развитие одних вызывает развитие других и что ослабление одних постоянно влечет за собой ослабление других.

Те, кто ищет основные причины возвышения Англии единственно в смешении англосаксонской крови с нормандской, пусть бросят взгляд на состояние этой страны до Эдуарда III. Где тогда было прилежание и трудолюбие нации? Те, кто отыскивает их в конституционной свободе страны, пусть припомнят, как Генрих VIII и Елизавета обходились со своими парламентами. Где была тогда конституционная свобода? В то время Германия и Италия в их городах пользовались несравненно большей долей индивидуальной свободы, нежели Англия46.

Только один драгоценный цветок свободы сохранила англосаксонско-нормандская ветвь среди других народов германского происхождения, цветок этот был зерном, из которого выросло все чувство свободы и права Англии, — это суд присяжных.

Когда в Италии выкопали из земли Пандекты, и этот труп (во всяком случае, великого мертвеца, мудреца при жизни) распространил кровавую заразу на континенте, ( Далее, римские пандекты «распространили кровавую (?!) заразу на континенте» вместо: «юридической чумы», как значится в подлиннике (Rechtspest); вероятно, переводчик хотел сказать «правовая зараза». Прим economics.kiev.ua) английские бароны решили: никаких изменений в английских законах! Какую сумму моральных сил обеспечили они будущим поколениям! Какое действие оказывала позднее эта моральная сила на силы материальной производительности!

Латинский язык был своевременно исключен из общества и литературы, из административных и судебных учреждений. Как отразилась эта мера на развитии нации, на ее законодательстве и судебных установлениях, на ее литературе и промышленности? Какое влияние оказало более продолжительное употребление этого языка в Германии в связи с чужеземным правом? Какое влияние оказывал латинский язык до нашего времени в Венгрии? Как отозвались в Англии на свободе и цивилизации и на промышленности изобретение пороха и книгопечатания, реформация, открытие нового пути в Ост-Индию и открытие Америки? Изучите последствия этих событий на Германию и Францию и сравните. В Германии: смуты в государстве и в провинциях вплоть до городских стен, несчастные раздоры, варварство в литературе, в государственных и судебных учреждениях; междоусобная война, преследования и ссылки, чужеземные нашествия, опустошения и разорения; разорение городов, промышленности, земледелия и торговли, упадок свободы и городского самоуправления; суверенитет высшей аристократии; ослабление императорской власти и национальных особенностей; отпадение лучших частей империи. Во Франции: безусловное подчинение городов и аристократии абсолютизму; союз последнего с клерикализмом против свободы мысли, но при этом национальное единство и могущество; завоевание с его выгодами и проклятиями, в то же время упадок свободы и промышленности. В Англии: развитие городов, земледелия, торговли и промышленности; подчинение аристократии законам; с другой стороны, преимущественное участие ее в законодательстве, в государственных и судебных учреждениях и в выгодах от промышленности; развитие внутреннее и увеличение могущества внешнего; внутренний мир; влияние на все менее цивилизованные страны; ограничение королевской власти, но к выгоде короны, которая выигрывает в доходах, блеске и прочности; одним словом — высокая степень благосостояния, цивилизации и свободы внутри и преобладающее могущество вне страны.

Кто, однако, может сказать, какую долю из этих благотворных результатов следует принять на счет интеллектуального развития нации и ее конституции, или какую на счет ее географического положения и предшествующего состояния, или какую, наконец, на счет простого случая, судьбы или счастья?

Поставьте на место Карла V Генриха VIII, и вследствие возбужденного жалкого бракоразводного процесса, быть может (понятно, почему мы говорим: быть может), из Германии и Нидерландов вышло бы то же, что из Англии, а из Англии — то, что вышло из Испании. Поставьте на место Елизаветы слабую женщину, которая вышла бы замуж за Филиппа II, что сталось бы с могуществом, культурой и свободой Великобритании?

Если бы в этих переворотах дела решал народный гений, не выпала ли бы лучшая часть этих благодетельных результатов на долю той нации, в которой этот гений зародился, — немецкой? Но эта нация от этих успехов получила лишь несчастье и слабость.

Ни в одной стране Европы не встречаемся мы со столь мудрым устройством дворянства, как в Англии. Это устройство обеспечивает здесь аристократии по отношению к короне, так же, как и в буржуазии, индивидуальную независимость, достоинство и прочность, предоставляет ей парламентарное воспитание и положение, чтобы дать ее усилиям направление патриотическое и национальное, равно способы к привлечению в свой состав из избранных членов буржуазии всякого, кто в ней особенно выдается по уму, огромному богатству или блестящим заслугам, на тот конец, чтобы избыток своего потомства снова возвращать буржуазии, и, таким образом, аристократия и буржуазия в последующих поколениях сливаются друг с другом. Таким образом, аристократия получает от буржуазии постоянный приток свежих сил, поддерживающий в ней гражданственность и патриотическую бодрость, просвещение, умственные и материальные богатства; аристократия же сообщает буржуазии известную долю своего, ей присущего образования и независимости мысли, предоставляя своих младших сыновей своим собственным силам и возбуждая в буржуазии стремления на великие подвиги. У английского лорда, как бы много он ни имел детей, за столом сидит лишь один благородный; его остальные дети — участники общего стола, они обеспечивают себя или ученой профессией, или государственной службой, или посвящают себя торговле, промышленности, земледелию. Рассказывают, что несколько времени тому назад один из первых английских герцогов возымел намерение пригласить на праздник всех родственников своего дома, но он должен был отказаться от своего намерения, потому что этих родственников был легион, несмотря на то, что его род восходил лишь за несколько столетий. Нужно написать целую книгу, чтобы показать влияние этого института на развитие духа предприимчивости, колонизации, могущества и свободы, а главное, производительных сил нации.

Географическое положение Англии имело также безмерное влияние на самостоятельное развитие нации. Англия в противоположность Европе всегда была целым миром для самой себя, всегда была свободна от влияния зависти, предрассудков, эгоизма, страстей и несчастий прочих государств и наций. Этой изолированности положения большей частью обязана она свободным и беспримесным развитием своих установлений — спокойным введением реформации и столь плодотворной для ее промышленности секуляризацией церковного имущества; ей обязана она счастьем, что в течение столетий пользовалась, за исключением междоусобных войн, непрерывным миром; эта изолированность сделала ненужным для нее содержание постоянной армии и облегчила ей раннее развитие последовательной таможенной системы.

Вследствие этой изолированности Англия не только была свободна от невыгодного влияния войны, но извлекла еще из континентальных войн огромные выгоды для своего мануфактурного верховенства. Разорение вследствие войн всегда наносит разнообразный вред фабрикам тех стран, в которых они велись: во-первых, косвенно — тем, что они, прерывая и расстраивая сельское хозяйство, лишают земледельцев возможности приобретать фабрикаты и продавать фабрикантам сырые материалы; во-вторых, непосредственно — так как во время войн фабрики часто подвергались разрушению или же прекращался подвоз к ним сырых продуктов и отправка товаров, что затрудняло находить капиталы и занимать рабочих, между тем как те же фабрики должны были платить огромные контрибуции и налоги. Наконец, войны даже и после их окончания продолжали оказывать невыгодное влияние на промышленность, так как капиталы и рабочие руки после войны всегда от фабрик стремятся к земледелию настолько, насколько нанесен был последнему вред опустошениями войны и насколько для капиталов и рабочих рук по заключении мира является выгоднее занятие земледелием сравнительно с фабричной работой. В то время как фабрики и заводы Германии в течение одного столетия два раза должны были пережить подобное состояние, английские фабрики продолжали развиваться беспрерывно. Английские фабрики, в противоположность континентальным, получали двойные и тройные выгоды всякий раз, как Англия принимала участие во внешних войнах или посредством снаряжения флота и армии, или посредством субсидий, или тем и другим способом одновременно.

Мы не принадлежим к числу тех, кто защищает бесполезные расходы, а в особенности расходы, вызываемые войной и необходимостью содержания огромных армий, или к числу тех, кто поддерживает безусловную пользу значительных государственных долгов; но, с другой стороны, мы не думаем также, что господствующая школа совершенно права, когда она считает безусловно вредными все те издержки, которые непосредственно не оказываются производительными, как, например, на войны. Вооружение армий, войны и проистекающие отсюда государственные долги могут, как показывает пример Англии, при известных обстоятельствах вызывать замечательно сильное увеличение производительных сил нации. Материальные капиталы могут все-таки быть употреблены в тесном смысле слова непроизводительно, но это употребление тем не менее может вызвать необычайное напряжение, новые открытия и усовершенствования, как и вообще увеличение производительных сил. Эти производительные силы в таком случае делаются постоянными; они крепнут больше и больше, между тем как расход на войну имеет место только однажды47. И, таким образом, при благоприятных условиях, как это было в Англии, может оказаться, что нация вследствие тех расходов, которые теоретиками считаются непроизводительными, выиграет больше, нежели потеряет. Что это в Англии действительно так, можно доказать цифрами. Эта нация за время войны приобрела для одной только хлопчатобумажной промышленности производительную силу, которая дает ежегодно сумму богатства, далеко превышающую те проценты, которые нация уплачивает по своему государственному долгу48, не говоря уже о безмерном развитии всех прочих отраслей промышленности и об увеличении ее колониальных богатств.

Особенно очевидны были выгоды, которые извлекала Англия, когда она благодаря своему промышленному преобладанию принимала участие в континентальных войнах или когда поддерживала на континенте армии, или давала субсидии. Все эти издержки производились на месте военных действий в форме английских фабрикатов, и этот сбыт решительно вел к тому, что, во-первых, окончательно подавлял и без того уже находящихся в тягостном положении иностранных фабрикантов, а во-вторых, завоевывал иностранный рынок навсегда для английской промышленности; эти издержки действовали так же, как вывозные премии, — в пользу собственных и к невыгоде иностранных предметов производства.

Таким образом, континентальная промышленность всегда страдала больше от дружбы, нежели от враждебности Англии. Мы припомним здесь только семилетнюю войну, войну против Французской республики и империи.

Как ни были велики вышеуказанные выгоды, их результаты еще усиливались теми выгодами, какие извлекала Англия из эмиграции, обусловленной политическим, религиозным и географическим положением. Уже в XII веке политические отношения принудили фландрских ткачей шерстяных материй переселиться в Валлис. Несколько столетий спустя итальянские изгнанники явились в Лондон, чтобы открыть здесь банкирские конторы. О том, что из Фландрии и Брабанта в разное время переселилась целая масса фабрикантов, было уже сообщено во II главе. Из Испании и Португалии являлись подвергавшиеся преследованию евреи, из ганзейских городов и из клонившейся уже к упадку Венеции — купцы со своими кораблями, своей торговой опытностью и капиталами, со своим духом предприимчивости. Эмиграция капиталов и фабрикантов особенно усилилась вследствие реформации и религиозных преследований в Испании, Португалии, Бельгии, Германии и Франции; а затем — эмиграция купцов и фабрикантов из Голландии вследствие застоя в торговле и промышленности, вызванного навигационным актом и Метуэнским договором. При всяком политическом движении, при всякой войне на континенте Англия привлекала к себе массу капиталов и способностей, так как она пользовалась как бы привилегией свободы и убежища, внутреннего покоя и мира, защиты закона и благосостояния; то же самое произвела, наконец, революция и войны империи; то же самое — политические движения и революционные и реакционные движения и войны в Испании, Мексике и Южной Америке. Долго Англия благодаря своим законам о привилегиях пользовалась монополией на изобретения всех наций. Поэтому справедливо, конечно, что Англия в настоящее время, достигнув наибольшей высоты своего промышленного развития, возвращает континентальным нациям часть производительных сил, которые она у них заимствовала.