Глава VII. Немцы

Мы видели при обзоре истории ганзейских городов, что Германия вслед за Италией гораздо прежде всех прочих европейских государств достигла благоденствия благодаря своей обширной торговле; мы теперь продолжим историю промышленности этой страны, но прежде, однако, бросим взгляд на ее первичное промышленное положение и его развитие.

В древней Германии наибольшая часть земли находилась под пастбищами и пустошами. Незначительное и первобытное земледелие находилось в руках рабов и женщин. Люди свободные занимались исключительно войной и охотой. Таково происхождение всего германского дворянства.

Немецкое дворянство не переставало в течение всех средних веков угнетать земледелие, враждебно относиться к мануфактурной промышленности и закрывать глаза перед выгодами, которые оно в качестве владельца поземельной собственности могло извлекать из того и другого.

Так глубоко укоренилось в немецком дворянстве пристрастие к своим любимым занятиям, что оно и теперь, когда уже издавна его обогатили ткацкий челнок и плуг, все еще мечтает в законодательных собраниях об охотничьих парках и о праве свободной охоты, как будто волк и овца, медведь и пчела могут жить в мире друг около друга, как будто земля в одно и то же время может быть употреблена и для садоводства, и для разведения деревьев, и для облагороженного полеводства, и для содержания кабанов, оленей и зайцев.

Хлебопашество немцев долго оставалось в варварском положении, невзирая на несомненное влияние, которое производили на них находившиеся в соседстве города и монастыри.

Города возникали в древних римских колониях, близ резиденций духовных и светских князей и господ, рядом с монастырями и под покровительством императоров, отчасти на собственных владениях последних или вокруг их дворцов, или там, где они вызывались рыбным промыслом, сухопутными и водяными путями сообщения. Они развивались только под влиянием местных потребностей и вследствие посреднической торговли с иноземцами. Зарождение значительной внутренней промышленности с целью вывоза обусловилось лишь развитием овцеводства и успехами в льноводстве. Льноводство предполагает уже высокую степень состояния земледелия, а овцеводство в больших размерах указывает уже на обеспеченность от волков и разбойников. И то и другое не могло бы возникнуть при вечной междоусобной вражде дворян, князей и городов. Пасущийся скот всегда был первым предметом грабежа. С другой стороны, в обширных лесах, охраняемых с большей заботливостью дворянством вследствие его страсти к охоте, нечего было и думать о полном уничтожении диких животных. Ничтожное количество скота, отсутствие законной обеспеченности, недостаток капиталов и свободы у тех, в чьих руках был плуг, и отсутствие интереса к сельскому хозяйству у землевладельцев должно было сильно задерживать земледелие и развитие городов.

Ввиду всего этого будет понятно, почему Фландрия и Брабант при совершенно других обстоятельствах рано уже достигли высокой степени свободы и благосостояния.

Несмотря на эти препятствия, немецкие города на Балтийском и Немецком морях процветали под влиянием рыбных промыслов, мореплавания и транзитной морской торговли; в верхней Германии и у подножия Альп — под влиянием Италии и Греции и транзитной сухопутной торговли; на Рейне, Эльбе и Дунае — вследствие виноделия и торговли вином, особенного плодородия почвы и речного судоходства, которое в течение средних веков вследствие дурного и небезопасного состояния грунтовых дорог имело еще больше значения, нежели в наши дни.

От этого различия в производствах зависела разнохарактерность городских союзов, каковы: Ганзейский, Рейнский, Швабский, Голландский и Швейцарский.

Этим союзам, сильным духом юношеской свободы, которая их одушевляла, недоставало внутренней гарантии прочности — принципа единства, так сказать, цемента. Отделенные друг от друга дворянскими поместьями и сельским крепостным населением, они рано или поздно должны были распасться вследствие постепенного возрастания земледельческого населения, среди которого принцип единства поддерживался княжеской властью. Города, которые естественным образом вызывали возникновение земледелия, не умея привлечь к своему союзу сельское население и дворянство, работали для собственной погибели. Для этого им недоставало широкого политического взгляда и знаний; их политический взгляд редко проникал дальше их стен.

Только два союза осуществили это объединение, хотя не вследствие политических соображений, а под давлением и вследствие благоприятно сложившихся обстоятельств, а именно: Швейцарский союз и семь соединенных провинций; вследствие этого их союзы существуют и до сих пор. Швейцарский союз есть не что иное, как конгломерат немецких имперских городов, основанный и скрепленный свободным народонаселением лежащих между ними деревень.

Прочие немецкие городские союзы распались вследствие их пренебрежения к сельскому населению, вследствие бессмысленной городской гордости, так как им нравилось держать это население в подчинении, вместо того чтобы поднять его.

Города могли бы достигнуть единства лишь при посредстве наследственной королевской власти. Но эта власть в Германии находилась в руках князей, которые, боясь ограничений собственного произвола и стремясь к подчинению мелкого дворянства, заинтересованы были в том, чтобы не допустить наследственной монархии.

Этим объясняется непоколебимость идеи Римской империи у германских королей. Только во главе войска они являлись могущественными, только при внешней войне могли они соединять под своим знаменем князей и города. Этим объясняется их покровительство в Германии городскому самоуправлению, к которому они относились враждебно и которое подавляли в Италии.

Но римские походы не только мало-помалу ослабляли авторитет королевской власти в Германии, но истребляли те династии, которые могли бы создать в центре Европы сосредоточенные силы нации. С прекращением дома Гогенштауфенов это ядро разбилось на тысячи кусков.

Чувство невозможности сплотить эти обломки нации побудило дом Габсбургов, по своему происхождению слабый и бедный, воспользоваться национальными силами для основания сплоченной наследственной монархии, подчинив ей чужеземные племена, на юго-восточных границах империи. Эта политика нашла себе подражание на северо-востоке в лице маркграфов Бран-денбургских. Таким образом, на юго-востоке и северо-востоке возникли две наследственные монархии, основанные на порабощении чужих племен, между тем как в обоих западных углах образовались две республики, которые все более и более отделялись от Германии, внутри же — в самом сердце нации — раздробление, бессилие и распад все более увеличивались.

Окончательно довершило несчастье немецкой нации изобретение пороха и книгопечатания, преобладание римского права и реформации, наконец, открытие Америки и нового пути в Индию.

Происшедшая вследствие этого умственная, социальная и экономическая революция вызвала раскол и разлад в империи, несогласия между князьями, споры между городами, даже раздоры между гражданами отдельных городов и их соседями из всех сословий. Энергия нации теперь отклонилась от промышленности, земледелия, торговли и мореплавания, от приобретения колоний, от усовершенствования учреждений страны и вообще от всех основательных реформ; спорили о догматах и о наследстве церкви.

В то же самое время начался упадок Ганзы и Венеции, а вместе с тем и немецкой обширной торговли, равно силы и свободы немецких городов на севере и на юге.

Затем следовала тридцатилетняя война, распространяя опустошения во всех деревнях и городах. Голландия отделилась от Швейцарии, и наилучшие части государства были завоеваны Францией. Между тем как прежде отдельные города, каковы Страсбург, Нюренберг, Аугсбург, превосходили своим могуществом целые курфюршества, теперь вследствие возникновения постоянных армий упали до полного ничтожества.

Если бы до этой революции города и королевская власть теснее сплотились, если бы король, исключительно принадлежащий немецкой национальности, стал во главе реформации и направил ее в пользу объединения, могущества и свободы наций, то земледелие, промышленность и торговля получили бы совершенно иное развитие. Ввиду этих соображений какой жалкой и неприменимой к жизни является экономическая теория, которая благосостояние наций выводит из усилий отдельных лиц, не принимая во внимание того, что производительная сила всех индивидуумов большей частью зависит от социального и политического положения страны.

Введение римского права ни на одну нацию не оказало такого ослабляющего влияния, как на немецкую. Невероятное замешательство, внесенное им в частные правовые отношения, еще не было самым худшим из гибельных его результатов. Еще большее зло причинило оно, создав отделенную от народа по духу и языку касту ученых и юристов, которая третировала народ, как не знающую закона и невежественную массу, не признавая в нем обладания здравым смыслом, касту, которая всюду на место гласности устанавливала таинственность и, находясь в тесной зависимости от власти, всюду являлась ее органом и защищала ее интересы, всюду подтачивая корни свободы. Так, еще в начале XVIII века в Германии мы видим: варварство в литературе и языке, варварство в законодательстве, администрации и суде; варварство в земледелии; упадок промышленности и крупной торговли; недостаток в национальном единстве и силе; бессилие и слабость во всем сравнительно с иностранными государствами.

Одно только спасли немцы: их первоначальный характер; их любовь к труду, порядку, бережливости и умеренности, их настойчивость и выдержку в исследованиях и делах; их искреннее стремление к лучшему; великий запас нравственности, умеренности и рассудительности.

Этим характером одинаково отличаются и правительства, и подданные. После почти полного упадка национальности, когда спокойствие водворилось, в некоторых отдельных округах приступили к органическим мерам, к улучшениям; стало заметно движение вперед. Нигде воспитание, нравственность, религиозное чувство, искусство и науки не были предметом такой же заботливости; нигде абсолютная власть не применялась с большей умеренностью и не действовала лучше в интересах народного просвещения, порядка и нравственности ввидах искоренения злоупотреблений и увеличения народного благосостояния. Почин к возрождению немецкой национальности, очевидно, сделали сами правительства, когда они добросовестно употребляли доходы с секуляризованных имений на пользу народного воспитания и просвещения, на поощрение искусств и наук, на развитие нравственности и вообще на общеполезные цели. Этим путем начал проникать свет в администрацию и суды, в школу и литературу, в земледелие, в промышленность и торговлю и вообще в массы. Таким образом, Германия достигла цивилизации совершенно иным путем, нежели прочие нации. Здесь более высокое умственное образование не было, как в других странах, результатом развития материальных производительных сил, напротив, в Германии развитие материальных производительных сил возрастало главным образом на почве предшествующего умственного развития.

Таким образом, вся современная образованность Германии является как бы теоретической. Отсюда также масса непрактичности и неуклюжести, поражающей в наше время в Германии иностранцев. Теперь немцы находятся в положении лица, которое, быв до сих пор лишенным возможности пользоваться своими членами, сначала выучилось теоретически стоять и ходить, есть и пить, смеяться и плакать и потом уже перешло к практическим упражнениям. Этим объясняется пристрастие немцев к философским системам и космополитическим мечтаниям. Ум, который не мог приспособиться к обстоятельствам этого мира, стремился перейти в область умозрительного мышления. Нигде поэтому также учение Адама Смита и его учеников не находило столько последователей, как в Германии; нигде не было дано столько веры космополитическим благодеяниям Каннинга и Гускиссона.

Первыми промышленными успехами Германия обязана отмене Нантского эдикта и многочисленным эмигрантам, которых эта бессмысленная мера привела почти во все страны Германии и которые всюду дали толчок фабрикам шерстяных, шелковых, шляпных изделий, драгоценных вещей, стеклянным, фарфоровым, перчаточным и многим другим отраслям мануфактурной промышленности.

Первые правительственные мероприятия для поддержания фабрик были приняты в Австрии и Пруссии; в Австрии — в правление Карла VI и Марии Терезии и еще больше во времена Иосифа II. Австрия прежде особенно сильно пострадала вследствие изгнания протестантов, своих трудолюбивейших граждан; нужно, однако, сказать, что непосредственно затем она отличалась покровительством просвещению и умственному образованию. Кроме того, вследствие протекционных пошлин, развития овцеводства, улучшения путей сообщения и других поощрительных мер успехи промышленности уже при Марии Терезии двинулись значительно вперед.

Энергичнее было поведено это дело при Иосифе II, и с несравненно большим успехом. Правда, вначале эти успехи не были значительны, так как император по своему обыкновению слишком быстро начал приводить в исполнение как этот, так и все другие проекты реформ, и потому еще, что Австрия далеко отстала от других государств. Здесь подтвердилось то, что не следует и добра оказывать слишком много за раз и что протекционные таможенные пошлины, для того чтобы они отвечали требованию естественных условий и не произвели замешательства в установившемся порядке, не должны быть в самом начале слишком высоки. Но чем продолжительнее действовала эта система, тем больше оправдывалась ее полная целесообразность. Австрия обязана ей своей блестящей в настоящее время промышленностью и цветущим состоянием своего земледелия.

Промышленность Пруссии пострадала от опустошений во время тридцатилетней войны больше, нежели промышленность всех других стран. Ее главная отрасль — суконное производство Бранденбургской марки — была почти уничтожена. Большая часть мастеров сукна эмигрировала в Саксонию, и ввоз английских фабрикатов уже тогда оказывал препятствия к восстановления всякой туземной отрасли фабричной промышленности. К счастью для Пруссии, последовало уничтожение Нантского эдикта и преследование протестантов в Пфальце и Зальцбурге.

Великий курфюрст с первого взгляда увидел то, что так ясно до него видела Елизавета. Вследствие принятых им мер большая часть этих беглецов направилась в Пруссию, и они возвысили земледелие этой страны, восстановили множество отраслей промышленности и возбудили охоту к занятиям, наукам и искусствам. Все его преемники шли по его следам, но никто этого не делал с большим рвением, чем великий король — великий по своим мероприятиям во время мира более, нежели своими успехами во время войны. Здесь не место говорить подробно о бесчисленных мероприятиях, посредством которых Фридрих II привлекал в страну иноземных агрономов, возделывал необработанные поля, поощрял разработку лугов, разведение кормовых и продовольственных растений, введение культуры картофеля и табака, разведение лучших пород овец, рогатого скота и лошадей, применение минерального удобрения и т. д. и доставлял сельским хозяйствам капиталы и кредит.

Если этими непосредственными мерами он поднял земледелие, то он еще более принес ему пользы косвенно, при помощи фабрик, которые — вследствие введения усовершенствованной им таможенной системы, предпринятого им улучшения путей сообщений и учреждения банка — достигли наибольшего развития в Пруссии сравнительно с остальной Германией; однако географическое положение страны и ее раздробление на разные провинции, отделенные друг от друга, были далеки от оказания помощи означенным мероприятиям, а вред от установления таможен, т. е. от гибельных последствий контрабанды, был здесь гораздо ощутимее, нежели в больших государствах, хорошо округленных и ограниченных морями, реками и цепями гор.

Выражая эту похвалу, мы вовсе не намерены защищать ошибок его системы, каково, например, запрещение вывоза сырых произведений; но того, что, несмотря на эти ошибки, благодаря его системе промышленность возвысилась, — не решится отрицать ни один просвещенный и непредубежденный историк. Для всякого ума, чуждого предрассудков и не омраченного ложными доктринерскими соображениями, должно быть ясно, что не столько вследствие своих завоеваний, сколько вследствие своих мудрых мероприятий для поощрения земледелия, промышленности и торговли, вследствие успехов в литературе и науках Пруссия оказалась в состоянии занять место в ряду европейских государств. И все это было делом исключительно одного великого гения!

И при этом корона встречала поддержку не в энергии свободных учреждений, а лишь в хорошо организованной и добросовестной администрации, хотя, конечно, заключенной в мертвый механизм иерархической бюрократии.

Между тем вся остальная Германия в течение нескольких столетий находилась под влиянием свободной торговли, то есть весь свет считал нужным ввозить в Германию свои фабрикаты и продукты, но никто не желал привозить в свои страны немецкие продукты и фабрикаты. Это правило имело свои исключения, но ничтожные.

Напрасно ссылаться на опыт этой страны для доказательства доктрин экономической школы и ее обещаний больших выгод от свободной торговли; здесь все скорее шло назад, нежели вперед. Такие города, как Аугсбург, Нюренберг, Майнц, Кельн и т.д., не насчитывали более трети или четверти прежнего населения и нередко желали войны для того лишь, чтобы освободиться от избытка не имевших ценности продуктов.

Возникли войны вследствие французской революции, а вместе с ними явились английские субсидии и английская конкуренция, но уже в широких размерах; а отсюда новое разорение фабрик при успехах земледелия, но кажущихся и преходящих.

Затем следовала наполеоновская блокада континента, составившая эпоху в германской и французской промышленности, несмотря на то, что Ж. Б. Сэй, знаменитейший ученик Адама Смита, объявил ее бедствием. Что бы ни говорили против этой системы теоретики, и именно английские, всем известно — и знакомые с немецкой промышленностью могут подтвердить это, и во всех статистических данных того времени можно найти тому доказательство, — что вследствие этой системы немецкие фабрики всякого рода в первый раз начали значительно развиваться68, что теперь только получило действительный толчок начавшееся ранее разведение высших пород овец, что только теперь с усердием принялись за улучшение путей сообщения. Правда, что Германия лишилась большей части своей прежней отпускной торговли, в особенности же вывоза льняных изделий. Однако выигрыш был значительно больше, нежели потеря для прусских и австрийских фабрик, которые и прежде уже шли впереди фабрик остальной Германии.

С восстановлением мира английские фабриканты снова вступили с немцами в страшную конкуренцию: ибо во время обоюдной замкнутости фабрики Великобритании вследствие новых изобретений и почти исключительного господства на рынках всего света значительно возвысились сравнительно с фабриками немецкими; вследствие этого, и обладая большими капиталами, английские фабрики были в состоянии назначать более низкие цены за продукты лучшего достоинства, предлагая при этом более долгосрочный кредит, нежели фабрики немецкие, которые принуждены были вначале бороться с препятствиями. Следствием этого было общее разорение и громкие жалобы последних, в особенности на Нижнем Рейне — в тех принадлежавших прежде Франции странах, для которых был закрыт рынок этой страны. Прежде прусский таможенный тариф подвергся значительным изменениям в духе абсолютной свободы торговли и не мог поэтому служить достаточной защитой против английской конкуренции. И однако прусская бюрократия долго оставалась глухой к этому призыву на помощь. Она слишком прониклась в университетах теорией Адама Смита, для того чтобы быть в состоянии понять потребности времени. В то время в Пруссии можно было также найти таких экономистов, которые не останавливались перед смелой мыслью воскресить так давно умершую систему физиократов. Между тем и здесь сущность вещей была сильнее, нежели теория. Не решились долго оставаться глухими к призыву фабрикантов, так как он раздавался в той стране, которая стремилась к восстановлению своей прежней связи с Францией, завоевать симпатии которой было очень важно. В это время более и более начало распространяться мнение, что английское правительство поощряет всеми возможными средствами переполнение континентальных рынков своими мануфактурными товарами, желая тем самым убить европейские фабрики в самом их зародыше. Это мнение представили со смешной стороны; но было довольно естественно, что такое мнение распространилось, во-первых, потому, что переполнение это было действительно такого рода, как будто оно было организовано именно с этой целью, а во-вторых, потому, что знаменитый член парламента Генрих Бругам (в настоящее время лорд Бругам) выразился напрямик в 1815 году: «That it was well worth while to incur a loss on the exportation of english manufactures in order to sfifle in the cradle the foreign manufactures"69.

Эта идея столь знаменитого с тех пор лорда как филантропа, космополита и либерала лет десять позднее была повторена почти в тех же самых выражениях не менее знаменитым членом парламента Гумом, он также желал, «чтобы континентальные фабрики были задушены в пеленках».

Наконец, просьба немецких мануфактуристов была исполнена — правда, поздно — этого нельзя отрицать, особенно если принять во внимание, как трудно бороться целые годы со смертью, — и исполнена мастерской рукой. Таможенный тариф 1818 года отвечал всем потребностям промышленности Пруссии того времени, для которого был предназначен, не оказывая излишнего покровительства в каком бы то ни было отношении и не затрудняя развития полезных внешних сношений страны. Он по своим ставкам был несравненно умереннее, нежели английский и французский таможенные тарифы, и должен был быть таким. Ибо здесь вопрос шел не о постепенном переходе от запретительной системы к протекционной, а о переходе от так называемой свободной торговли к протекционной системе. Другое важное преимущество этого тарифа, рассматриваемого в его целом, состояло в том, что большая часть его пошлин была установлена с веса, а не с ценности.

Вследствие этого не только устранялись контрабанда и слишком низкая оценка товаров, но вместе с тем достигалась и та важная цель, что предметы общего потребления, которые каждая страна легче всего может производить сама и собственное производство которых является очень важным — вследствие значительной стоимости их общего количества, облагались особенно высокой пошлиной и что покровительственная таможенная пошлина уменьшалась пропорционально с возрастанием достоинства товаров и их ценности, следовательно, вызывала затруднение в собственном производстве и вместе с тем отнимала желание и возможность организации контрабандной торговли.

Такое назначение пошлин с веса товаров по причинам весьма понятным должно было гораздо сильнее отозваться на сношениях с соседними немецкими странами, нежели на сношениях с другими чужеземными народностями. Эти средние и маленькие немецкие государства, устраненные уже с рынков австрийских, французских и английских, подверглись почти совершенному исключению и с прусского рынка, и это было для них настолько чувствительно, что некоторые из них или совсем, или в значительной части обратились просто в прусские провинции.

Успокоив прусских фабрикантов, меры эти вместе с тем вызывали вопли и жалобы со стороны фабрикантов других немецких стран. Как нарочно незадолго перед тем Австрия затруднила ввоз немецких фабрикатов в Италию, а именно верхнешвабского полотна. Принуждаемые со всех сторон ограничиться отпуском только своих фабрикатов и лишь в маленькие территории и даже между собой разделенные крохотными таможенными линиями, фабриканты этих стран готовы были впасть в отчаяние.

Эти именно крайности и вызвали тот частный союз от пяти до шести тысяч фабрикантов и торговцев, который организовался в 1819 году на весенней ярмарке во Франкфурте-на-Майне и который имел целью, с одной стороны, добиться отмены всех германских внутренних таможен, с другой — установления общей германской торговой и таможенной системы.

Этому союзу дана была формальная организация. Уставы союза были предложены на утверждение германского союзного сейма и всех князей и правительств немецких государств. В каждом германском городе был избран местный корреспондент, в каждом округе — провинциальный корреспондент. Все члены союза обязались содействовать по мере сил достижению цели союза. Центральным пунктом союза был назначен город Нюренберг с полномочием избирать центральный комитет, который должен был заведовать делами союза с помощью агента, для исполнения обязанностей которого был призван автор этого сочинения. В еженедельном органе союза, озаглавленном «Журнал немецкой торговли и фабричной промышленности» (Organ des deutschen Haudels-und Fabricantenstandes), публиковались во всеобщее сведение прения и распоряжения центрального комитета, так же как и мысли, предложения, записки и статистические сведения, соответствующие цели союза. Каждый год во время ярмарки во Франкфурте собиралось общее собрание союза, которому докладывался отчет центрального комитета.

После того как этот союз представил в германский сейм петицию, в которой доказывалась необходимость и полезность предлагаемых им мер, центральный комитет в Нюренберге открыл свои действия. Он немедленно снарядил депутацию ко всем германским дворам и к конгрессу министров в Вене (1820). На этом конгрессе достигли по крайней мере того, что большая часть средних и мелких немецких государств пришла к соглашению о созвании по этому предмету отдельного конгресса в Дармштадте. Происходившие здесь прения привели сначала к соглашению между Виртембергом и Баварией; затем к объединению некоторых немецких государств с Пруссией; далее к объединению средненемецких государств; наконец, и главным образом, благодаря стараниям барона Котты, к общему объединению этих трех таможенных конфедераций, так что теперь, за исключением Австрии, обоих Мекленбургов, Ганновера и ганзейских городов, вся Германия примкнула к одному таможенному союзу, который уничтожил между частями союза внутренние таможни и установил общую на границе линию таможен, поступления с которой делились между всеми государствами пропорционально количеству населения в каждой.

Тариф этого союза, в сущности, был прусским тарифом 1818 года, т. е. умеренным протекционным тарифом.

Под влиянием этого таможенного союза мануфактурная промышленность, торговля и земледелие германских союзных государств сделали уже громадные успехи.