Глава I Вид международной торгово-промышленной политики

Яснее всего протекционная и свободная торговля влияли на жизнь Англии, а потому рассматривать будем почти исключительно английские отношения, а подразумевать можно русские и всякие иные. Не потому приходится так поступать, что о чужой стране можно говорить свободнее, а потому, что в ней история всяких промышленно-государственных отношений выразилась полнее и нагляднее, чем где-либо в иной стране, да и все дело промышленности и торговли, очевидно для всех, ушло в Англии гораздо дальше, чем в других странах. Притом мерка одной Англии подходит к русской. Хотя в самой Великобритании земли меньше, чем в одной Пермской губернии, но во всех частях света английские владения занимают пространство, по величине даже немногим большее, чем пространство России. А принципиально все равно, какую страну ни рассматривать в ее международных отношениях, лишь бы она не была из очень отсталых. Это потому, что развитие государств и народов в крупных чертах идет — как развитие организмов или как постройка зданий — по одному общему типу. Кажущаяся разница развития, иногда прикрывающая в действительности даже самую тень сходства, ведет свое начало от зародыша или плана, лежащего в основе построения. Здания различны по виду и по содержанию, но камни и известка те же, и стройка идет по порядку снизу вверх, хотя и приходится иногда подводить самый фундамент впоследствии, сперва укрепив на временных столбах. Так и жизнь народов слагается из тех же кирпичей индивидуальных интересов и начинается также снизу, с интересов массы, а цементом всегда служит обладание территориею и государственная организация, вызываемая взаимной враждою сильных и притеснением слабых и вызывающая различие сословий, достатков, прав, обязанностей и интересов.

Замечу, однако, с самого начала, что конкретный пример Англии избран мною вовсе не для того, чтобы писать историю ее таможенных мер, а только ради того, чтобы объяснить, как я понимаю это — способ создания промышленного развития страны при содействии ее таможенных мероприятий.

В Англии — как и всюду — сперва внутреннее производство удовлетворяло все потребности народа, а извне получалось лишь ограниченное число товаров, да и то больше двух родов: предметы роскоши и прихоти, с одной стороны, например пряности тропиков, меха для одежды и т. п., а с другой — предметы, надобные для развития издавна существовавших видов промышленности, но внутри страны либо недостаточно производимые, как смола или лес для кораблей, либо вовсе в ней не добываемые, как шелк для тканей, как золото для монеты, как виноградное вино и т. п. Производство внутреннее было обложено, как и всюду, податями для государственных надобностей. Многие производства, как, например, водочное, стеклянное и писчебумажное, в Англии были издавна обложены очень сильно, а потому естественно было собирать подать и с привозимых товаров; интересы государства того требовали. Ни о протекционизме, ни о фритредерстве тогда и речи быть не могло: все пошлины были собираемы лишь в интересах фиска, или государственной казны.

В старых порядках много симпатического, простого и естественного, как в детстве. Мудрено ли, что многим порядки этого рода кажутся идеальными. Но, увы, детство проходит, требования усложняются, самосознание и нужды возрастают, и необходимо прибегать к компромиссам, когда приходится чем-либо жертвовать для того, чтобы дать простор наибольшей возможности развития. Тогда к фискальным налогам на привозные товары присоединяются покровительственные, и начинается эпоха первичного протекционизма. Он выражается двояко: или иностранное соперничество совершенно устраняется во внутренних промышленных отношениях, т. е. на иностранное налагается прямо запрет, или же иностранное обкладывается высокой ввозной пошлиной, хотя через нее чаще всего страдают интересы фиска, потому что является контрабанда и потребление вздорожавших товаров уменьшается; обложение же вводится для того, чтобы подданные своего государства находили в производстве облагаемых товаров средства для жизни и чтобы трудовая деятельность вообще возрастала и помогала государству в его соревновании с другими государствами. Возьмем примеры из числа крупных, в которых дело становится более ясным, и возьмем именно примеры английские. Они уже стали делом давно прошедшего, результаты их видимы, а потому о них можно говорить объективнее, чем о недавних, еще живущих или действующих примерах. Нам приходится еще переживать подобные примеры.

Англия — остров с незамерзающими портами, круглый год в воде купающийся, а потому естественно на нем развилось мореходство и связанное с ним кораблестроение. Промыслы эти были и останутся народными в Англии; казалось бы, при первом взгляде, что никакого протекционизма тут не надобно, естественные условия покровительствуют им и без того очень сильно, и если бы слушались только экономистов, проповедующих свободную торговлю, следовало бы только устраивать сильный военный флот и мореходные классы да гладить по головке отличившихся мореходов — и дело пошло бы само собою: Англия получила бы естественный размер большого мореходного значения в силу своего положения и всех своих условий. Так это и делалось, да оказалось недостаточным. Пробовали и в Англии, как всюду, даже покровительствовать иностранцам, особенно отвозящим избытки английских товаров. Так, например, Эдуард I дал иностранным кораблям, приходящим в Лондон за английскими товарами, особые привилегии, и немцы, т. е. Ганза, да голландцы и итальянцы сильно пользовались такими привилегиями: вывозили хлеб, шерсть, кожи, олово, свинец, ньюкастельский каменный уголь (с XIV столетия), морскую рыбу; привозили же гораздо меньше товаров, между которыми было и сырье, например лес, некоторые сорта хлеба и разнообразные готовые товары, например шелковые, оружие, целые готовые корабли и т. п. Своя морская торговля англичан в век даже Елизаветы не могла считаться крупной в мире; у ганзейцев, генуэзцев, португальцев и голландцев торговля была не меньше, даже много больше, шире и прибыльнее. А когда в XVII столетии возгорелись внутренние междоусобия, английская торговля и промышленность принизились до того, что голландцы взяли полный верх на море, а продукты французской промышленности ворвались в изобилии в Англию, которая вывозить стала почти одно сырье и то на кораблях больше всего чужеземных. Это очень напоминает экономическое положение, еще и ныне существующее во многих странах, даже отчасти в нашей. Поворот в лучшую сторону как в политическом строе, т. е. в прекращении внутренних раздоров, так и в отношении к внешней торговле и к внутренней промышленности начинается в Англии явно с половины XVII столетия, и в отношении к внешней торговле поворот этот выразился особенно ясно в знаменитом навигационном акте 1651 года, изданном Кромвелем. Ранее чем сказать об этом акте первостепенного протекционизма, считаю уместным указать на то, что государственное и народное самосознание обладают, судя по множеству исторических примеров, особым ясновидением именно в эпохи, следующие за экономическими бедствиями и потрясениями, по очень простой причине, что «от добра добра не ищут», т. е. перемен в благополучное время избегают. Навигационный акт действовал в Англии, сперва с некоторыми кратковременными перерывами, в течение двухсот лет, до 1850 года, когда он отменен попутно с отменою многих других протекционных мер.

Прямая цель навигационного акта состояла в том, чтобы оставить исключительно за англичанами выгоды морской торговли в английских владениях, в той уверенности, что в конце концов это приведет к тому, что морское торговое дело через это укрепится в Англии. И оно укрепилось до того, что Англия стала первой морской державой, бывши при издании навигационного акта слабее в этом отношении многих других держав. Особенно грозной военной и торговой силой в то время на всех морях обладала Голландия. Навигационный акт назначался именно для того, чтобы сломить голландскую морскую торговлю, лишить ее всякой возможности получать выгоды от торговли с Англией и ее колониями. Попутно с систематическим рядом морских и колониальных войн (XVII и XVIII столетия) с голландцами англичане настойчиво вели войну промышленную, и навигационный акт был главным орудием войны этого последнего рода. Этим актом устанавливались следующие пять мер:

1) Запрещалось кому-либо, кроме англичан, производить каботажную торговлю, или перевозку товаров из одних портов в другие. Эту меру затем заимствовали от англичан многие другие государства. В России и поныне действует такое узаконение. Оно не только дает хлеб или заработок своим морякам и морским судам, но и составляет ту действительную, жизненную школу, в которой воспитываются люди, могущие вести внешнюю морскую торговлю, совершать далекие плавания. Если ждать того, чтобы само собою, свободным состязанием народов, укрепилось морское дело в стране, то можно прийти к тому, что всю прибрежную морскую торговлю отобьют чужие мореходы. Ведь первые шаги трудны, их поддержать необходимо; для борьбы, т. е. для свободной конкуренции, необходимы опыт и сила, а они сразу не рождаются и нарастают лишь последовательно. А когда родятся и наживутся, тогда можно, и даже, как увидим далее, может быть очень выгодно, фритредерствовать.

2) Иностранным кораблям дозволялось привозить в Англию только товары, произведенные в тех странах, к которым принадлежит корабль. Голландцы занимались преимущественно перевозкою товаров, производимых другими народами, и в этом деле имели громадный заработок. Навигационный акт отнял часть его от голландцев и передал англичанам и их кораблям. Очевидно, что фрахты поднялись, иностранные товары подорожали, и только немногие англичане, владевшие кораблями, получили страшные выгоды, монополизировали в своих руках привозную торговлю. Невыгоды этого очевидны, их только и видят в протекционных мерах те, которые желают смотреть односторонне. А страна выиграла, заведя множество новых кораблей. Проигравшие могли сами сделаться арматорами кораблей, и если каждый англичанин мог сделаться монополистом, то очевидно, что монополии в сущности не было, а была только дана временная выгода начинателям. В протекционных мерах эта сторона предмета очень важна и часто упускается.

3) Вывоз из английских колоний в другие страны запрещался; он был допущен только в Англию и через Англию. Этим путем Англия сделалась центром своих колоний не только административным, но и торговым. Колонии ослаблялись ради выгод метрополии. Хорошо ли было это или нет, судить можно из того, что в те двести лет, когда действовал навигационный акт, сложились и успели уже отделиться североамериканские колониальные владения Англии, составившие Северо-Американские Соединенные Штаты, и поводом к отложению служили именно торгово-промышленные вопросы, так как они, в сущности, составляют причину множества крупнейших политических событий в мире. И примечательно, что указываемая (и следующая) статья навигационного акта прямо, сама по себе, не вызывается протекциоными началами, которые целиком видны в других статьях рассматриваемого акта. Эта статья скорее политическая, назначавшаяся для скрепления уз между колониями и метрополией. По смыслу протекционизма, как он ныне понимается, следовало бы ее исключить, потому что, предоставляя покровительство всяким промыслам своей страны, т. е. устраняя иностранную конкуренцию, следует затем внутри страны и вне ее предоставить всем своим подданным полную свободу действия, наблюдая только за тем, чтобы действия каждого не мешали свободе действия остальных своих подданных. Отдавая же жителям метрополии промышленное предпочтение против жителей своих же колоний, очевидно действовали по соображениям иного порядка, в духе монополизма части страны сравнительно с ее же отпрысками. История все это показывает и разъясняет ошибки.

4) Никто, кроме англичан, не имел права вести морскую торговлю с английскими колониями. Это опять акт политического монополизма, а не прямого протекционизма, для которого монополизм составляет зло. Протежируя торговлю англичан в своих колониях, Англия заставляла их не только платить больше за привозные, чужеземные товары, что не столь еще важно, но и продавать свои товары только тем немногим англичанам, которые были заняты торговлей с колониями. Если посредствующая торговая деятельность английских подданных через это и выигрывала, то производительность добывающая и перерабатывающая в колониях очевидно страдала, потому что внешний спрос на производимые в колониях товары ограничивался.

5) Корабли, ведущие по вышеизложенным пунктам английскую колониальную и внешнюю торговлю, должны были не только принадлежать англичанам, но и быть построенными в Англии, и команда таких кораблей должна была состоять по крайней мере на три четверти из английских подданных.

Эта статья весьма важна и проникнута протекционизмом крайнего, резкого размера. Но она была нужна для того, чтобы создалось английское кораблестроение вместо голландского, долго господствовавшего, и для того, чтобы английские матросы и вообще моряки получили явную привилегию, из-за которой морской промысел становился выгодным и особо симпатичным английскому народу. Еще Ричард II в конце XIV столетия издал закон такого же содержания, но он был скоро отменен, потому что был единичной мерой, а такая отрывочная единичная мера пройти в жизнь не могла, потому что не было арены для ее применения; строить в Англии корабли было маловыгодным, лучше было покупать готовые в Голландии или пользоваться голландскими кораблями для встречавшихся надобностей. Теперь, при других статьях навигационного акта прошло и требование постройки кораблей в Англии именно потому, что хотя корабль и обходился дорого, но он во всю свою жизнь получал особую привилегию — вести торговлю с колониями, чего лишены были не только корабли, принадлежащие голландцам или другим мореходным народам, но даже и корабли, купленные англичанами у других народов.

Результат навигационного акта перед глазами всего мира. Англия из державы третьестепенной в торгово-политическом смысле стала первоклассною и из страны среднего достатка — богатейшей, преимущественно благодаря развитию колониальной и вообще морской торговли, а между нациями, строящими корабли, Англии принадлежит бесспорно первое место не только по достоинству или качеству постройки, но и по ее дешевизне и по количеству. Как это сделалось в двести лет, скоро ли, сколько лиц от того выиграло и сколько проиграло, сколько выгод и проигрышей пришлось от того остальному миру, не перешли ли при этом лишь некоторые центры из одного места в другое, — все это вопросы сложные и не лишенные интереса, но прямо до нашего дела не относящиеся, а потому и не будем их разбирать. Но цель поставленная достигнута: Англия хотела в указанных делах выиграть и выиграла. И если государственная обособленность или индивидуальность существует как форма развития человечества, то и законно всеми возможными способами желать и достигать преимущественного блага в своей стране, потому что каждая позаботится о себе, т. е. сделает для себя то, что понимает и может. Но следует понять, что не всякое доброе желание, хотя бы и задуманное для национальной полезности, осуществимо, ибо «добрыми желаниями ад устлан», а в мерах протекционизма вообще и в навигационном акте в частности есть свой «ад». Отчего же одни меры протекционизма могут быть удачны, плодотворны, другие же такими не будут и не бывают? Где главный признак для оценки достоинства подобных мер, для суждения о степени их состоятельности? Вот вопросы, на которые необходимо ответить с самого начала, чтобы протекционизм получил свой истинный и правильный смысл. Мне кажется, первый и важнейший ответ легким и ясным: протекционизм может быть полезен только при условии существования в данной стране всех естественных условий для развития того вида промышленности, который покровительствуется, для возрождения в ней внутреннего соревнования. Навигационный акт потому и принес для Англии много добрых плодов, что в Англии существуют все естественные условия для развития мореходства и для того, чтобы при особых выгодах, ему дарованных, многие сразу обратились к покровительствуемому виду промышленной деятельности. От развития внутреннего соревнования зависит не только понижение цен, но и возвышение качества продуктов, умножение народного труда и возбуждение в широких размерах многих побочных производств, а потому и достижение тех заглавных целей, которые необходимо не упускать из вида при рассмотрении развития данного вида промышленности в какой-либо стране. Развивая свое кораблестроительное и мореходное дело, Англия хотя и достигла уменьшения подобных дел в Голландии, но не могла и не имела целью подавить дела этого рода во всем свете, и в то время как росла морская сила Англии, росли морские силы и других стран, а в конце концов от развития английских морских средств выиграли сношения всего мира, явилось умножение промышленных сил. Если Англии можно было достичь многого, то могли бы и другие страны достичь того же, если бы у них была сумма английских благоприятных условий. Испания и Португалия, а потом Голландия первенствовали на морях, но потеряли это первенство, растеряли и колонии, но, конечно, не потому, что не выдумали своих навигационных актов, а потому, что естественных условий для сильного роста морских оборотов у них было меньше и свойства самого народа были менее подходящи. Так каждой стране отвечают свои виды промышленности. Истинный смысл различия между учениями свободной торговли и покровительства только тогда станет ясным, когда дело касается производств, отвечающих естественным условиям данной страны и ее жителей. Нельзя согласиться на протекционизм принципиальный, но нельзя согласиться и на принципиальную справедливость начал свободной торговли. Если бы Англия держалась все время начал свободной торговли, она бы не стала первоклассной мореходной страной; Голландия, к ней столь близкая, не дала бы возможности укрепиться ни кораблестроению, ни мореходству Англии, всегда бы соперничала и, временно жертвуя, губила бы все зачатки английских начинаний. Когда раз укрепилось дело — тогда можно соперничать открыто, на свободном поле международного соревнования. Покровительство свой истинный и важный смысл получает в отношении к тем производствам данной страны, которые в ней могут развиваться насчет развития их в других странах, но еще не успели достичь развития под влиянием иностранного соперничества. Другими словами, принципиально то заслуживает обдуманных, строго и настойчиво проводимых протекционных мер, что может достичь большого значения для страны и, достигнув, приумножить общий мировой достаток, общие народные и всенародные промышленные средства. Покровительство бесполезно, даже вредно, если в указанном смысле не предстоит никаких видов в будущем. У свободной торговли есть свое поле, и его мы постараемся очертить в дальнейшем изложении этой книги, теперь же перейдем к примерам английского сознательного протекционизма, касающегося продуктов иностранной промышленности, облагавшихся таможенными окладами не ради фискальных целей, а ради содействия развитию внутренней промышленности. В Англии такие пошлины действовали в эпоху навигационного акта, и под их защитой росла и развивалась английская промышленность. Так, например, шерстяные ткани сперва вовсе были запрещены к ввозу в Англию; в 1819 году они были обложены 50% пошлины с их ценности (ad valorem). Таможенная пошлина на хлопчатобумажные ткани и всякие мануфактурные изделия также собиралась очень долго в размере 50% с их цены. С тонны ввозимой меди взималось 54 фунта стерлингов, что составляет почти по 5 1/2 рубля золотом с пуда. Когда (в 20-х годах текущего столетия) стали распространяться идеи свободной торговли, тогда пошлину сбавили почти наполовину. Для цели нашего изложения этих примеров довольно, если к этому прибавить только, что ныне Англия производит в год более 15 млн. пудов шерстяных изделий внутри страны, ценой, по крайней мере, на 600 млн. рублей золотом, и половину этих шерстяных изделий вывозит в другие страны. Хлопка в Англии ежегодно перерабатывается около 50 млн. пудов в ткани, цену пуда которых нельзя принять в среднем менее 30 рублей золотом за пуд. Около 20% всей этой массы хлопчатобумажных тканей отпускается Англией в другие страны. А чтобы судить о размерах медноделательной промышленности Англии, достаточно указать на то, что ежегодный отпуск меди из Англии в иные страны оценивается, по статистике последних лет, слишком в 3 млн. фунтов стерлингов, т. е. около 20 млн. рублей золотом. Это плоды, данные ростками, лишь пробивавшимися за два столетия сему назад. Ростки поберегли с английскою настойчивостью, не слушаясь тех, которые говорили, что это им мешает, делая многие товары дорогими, и отвечая им: подождите, дайте срок, дешево будет, да и сами беритесь за выгодное и удешевляйте. И те волей-неволей брались, стало и дешеветь и передешевело. Оттуда и пошли английская сила, наука и самосознательное, здоровое отношение к промышленности и государству. Без своевременно примененного протекционизма Англия, наверное бы, пропала давным-давно, наподобие Венеции или Ганзы, нашли бы там нормандскую, или саксонскую, или какую другую кровь и аннексировали бы. А мир и его мирное развитие от этого, вероятно, много бы проиграли.

Таковы средства, примененные Англией, и таковы достигнутые результаты. Эти последние относятся, конечно, к современной эпохе, когда протекционизм в Англии не существует, когда фритредеры выставляют Англию образцом свободной торговли. Но и они не могут отрицать и не отрицают того, что промышленное развитие достигнуто Англией в эпоху протекционизма1, а не в период последних пятидесяти лет, когда в Англии применены идеи свободной торговли. Для Англии, где промышленность развилась в эпоху протекционизма, ныне праздным покажется вопрос: была ли бы Англия той промышленной страной, какова она ныне, если бы не действовала сперва под руководством сознательного протекционизма, а для нас, и вообще для стран с еще не развитой промышленной деятельностью, вопрос такого рода столь естествен, что невольно представляется уму и решается категорически не только по соображению обстоятельств дела, предшествовавших английскому протекционизму, но и примеров иных стран, долго не державшихся начал протекционизма по отношению к множеству товаров, производство которых не развилось в этих странах. Так, в Северо-Американских Соединенных Штатах, пока не стали покровительствовать мануфактурам, хлопок вывозили сырьем и получали хлопковые ткани. То же замечается на наших глазах в Австралии, которая ввела свой покровительственный тариф именно для того, чтобы развить многие производства внутри своей страны. Противники протекционизма обыкновенно выставляют, что промышленное развитие Англии ведет свое начало от судьбы и гения ее народа, что он одарен промышленными силами и средствами и что в этом должно искать ключ к пониманию промышленного развития Англии. Но в Новой Голландии и Канаде живут те же англичане с их промышленным гением, отчего же они-то для развития своей внутренней производительности тотчас прибегли к покровительственно таможенной политике, лишь только получили столько самостоятельности, что могли защищаться тарифом даже от своей метрополии? Очевидно, что причину этого должно искать в том, что жители Новой Голландии и Канады, как англичане, помнят и правильно понимают экономическую историю своей материнской страны, получившей промышленную жизнь именно в покровительственный период ее истории. Северо-Американские Соединенные Штаты, и Канада, и Новая Голландия, и всякая иная страна будут иметь время перейти к свободной торговле, если она им будет выгодной, когда успеют столетней практикой развить свою внутреннюю производительность, как успела Англия в эпоху, начатую давно и кончившуюся с введением свободной торговли в середине текущего столетия.

Но отчего же Англия сменила свою протекционную систему, если она ей была так выгодна? Ведь при ней развитие и рост возможны, торговля с иностранцами английскими продуктами росла, и при протекционизме, кажется, можно было бы довольствоваться одним тем, что началось в первую четверть этого столетия, а именно свободным ввозом сырья, надобного мануфактурам и другим переделывающим промышленностям? Только тогда, по моему мнению, можно правильно понять отношение протекционизма к фритредерству, когда получится ответ на эти вопросы. Постараемся же дать их с некоторою определенностью.

Основной причиной замены, притом довольно постепенной, протекционизма свободной торговлей в Англии, несомненно, служит тот же самый расчет и такое же соображение о благе своего государства, какие служили поводом к введению протекционизма. Как благо страны может требовать начала оборонительной войны и ее ведения, но то же благо страны заставляет потом, особенно когда цель войны уже достигнута, горячо требовать и искать мира, так интересы государства могут требовать и искать протекционизма или обороны внутренней производительности против давления внешней, но когда цель достигнута, наибольшее благо страны может отвечать условиям свободной торговли. Так случилось в Англии. Цель была достигнута, английская промышленная деятельность развилась, ее торговый флот и ее торговые фактории охватили весь мир в возможной мере, и, что всего важнее, Англии было выгоднее, начиная с личного примера, заставлять держаться принципов свободной торговли. Ее ораторы прямо говорили это. Гускиссон еще в 20-х годах, требуя для Англии свободной торговли, сказал ясно2: «Говорю вам не под влиянием теории… начала свободной торговли вытекают из опыта… Наше богатство и промышленность призывают нас к свободным сношениям с другими странами… Действуя таким образом, я убежден, что действую для блага и пользы моего отечества». И все это правда. Для Англии было своевременно и выгодно в середине сего столетия обратиться к свободной торговле.

Перечислим главные соображения, которые сознавались англичанами, требовавшими свободной торговли, и оправдывались на деле:

1) Высшее развитие промышленности отвечало уже в середине сего столетия, как отвечает и поныне, машинному производству, а главные виды машин созданы Англией, в ней производились и производятся; постороннее соперничество здесь не страшно для Англии, потому что другим странам сперва надо достичь того, что уже было и есть в Англии.

2) Первейшими двигателями промышленности служат торговля и мореходство, а в том и другом Англия уже заняла в середине столетия первое место, чему помогли ей навигационный акт, владение колониями во всех частях света и островной характер самой метрополии. Притом в военно-морском отношении Англия — сильнейшая держава. Какого же торгового соперничества ей было страшиться?

3) Каменный уголь стал уже в 50-х годах спутником и условием всякого промышленного развития, а Англия обладала богатейшими из известных тогда в Европе залежей каменного угля, она уже снабжала им многие другие страны, и следовательно, у нее в руках был еще один из ключей промышленного развития многих стран Европы.

4) Промышленность и торговля для своего современного развития требуют накопленных капиталов, а их в Англии за период протекционизма накопилось много, потому что все главные виды английской промышленности (каменноугольная, железная, кораблестроительная, мануфактурная, содовая и т. п.) относятся к числу капиталистических, могущих достигать тем крупнейшего роста, чем больший капитал вкладывался в предприятие. Следовательно, Англия могла надеяться своими капиталами или давить зачатки промышленности в других странах, или участвовать в могущих быть барышах промышленных предприятий других стран. Что касается до Франции и Германии как крупнейших после Англии промышленных государств, то они не могли быть страшными для Англии промышленными соперниками, как и другие страны Европы, за исключением России, потому что естественные их условия менее английских благоприятствуют силе современного промышленного роста. Возможность промышленного и политического соперничества России всегда составляла предмет английских забот, ради того и была начата Крымская война, но тут у Англии оказались совсем неожиданные союзники в виде поклонников свободной торговли, внушивших в эпоху крупных расходов на постройку железных дорог, что выгоднее всего их снабдить иностранным капиталом и продуктами иностранной промышленности. Это, быть может, избавило Россию и Англию от новой Крымской войны, но послужило к тому, что русская промышленность не развилась в той мере, в которой она могла бы иметь серьезное значение во всемирном промышленном соперничестве. Оставались и остаются поныне одни североамериканцы. Они, как дети той же Англии, дальновидно не пошли на удочку свободной торговли. Но в 50-х годах их соперничество, проявившееся с особой силой после внутренней войны 60-х годов, было еще не ясно для Англии, которая в своем промышленном развитии ныне только и страшится Северо-Американских Соединенных Штатов. Там и угля много, и моря много, и климат благоприятнее французского, и народу теперь более пятидесяти миллионов, и капиталов много, и протекционизм в силе, и все это растет, — есть о чем подумать англичанину.

5) Точные науки, ставшие в новейшие времена безысходно необходимыми для установления силы и ведения современной промышленности, в Англии развились и расцвели в период покровительственной системы до того, что англичане заняли и тут едва ли не первое место, а потому Англия могла рассчитывать в дальнейшем развитии своей промышленности на помощь готовой у ней науки. Связь же промышленного и научного развития столь ясно сказывается всюду, что упускать это из вида невозможно.

6) Протекционизм Великобритании, как и других — кроме России — стран Европы, прежде всего выражался охраной продуктов земледельческого труда, т. е. привозный чужеземный хлеб был обложен таможенной пошлиной. Земледелие Англии, выросши в эпоху протекционизма, достигло совершенства, неизвестного другим землям, стало образцовым, но оно велось на землях ландлордов фермерским способом, а потому, строго говоря, внутренней свободы земледельческого труда в Англии не бывало никогда (ее нет и до сих пор), а потому хлеб в Англии стоил дорого настолько, насколько был обложен пошлиной. В цене этой были заинтересованы ландлорды и фермеры, но для фабрично-заводских предпринимателей и для рабочих как для потребителей было очень важно, чтобы цена хлеба упала, что легко достигалось простым снятием пошлин с привозного хлеба. Это требование было одним из капитальнейших, побуждавших к принятию принципов свободной торговли, тем более что в Англии времен свободной торговли сильно боялись народного восстания, избежать которого было возможно только путем понижения цены хлеба, что входило в круг принципов свободной торговли. Притом Англии уже давно недоставало своего хлеба.

7) Свободный ввоз сырых продуктов, надобных фабрикам и заводам и не имеющихся в самой Англии в достаточном изобилии, был, очевидно, полезным для Англии, потому что она вывозила массу продуктов, переделанных на ее фабриках и заводах, в другие страны и возврат пошлин при вывозе был сопряжен с различными неудобствами, а для сырых продуктов (например, каменного угля, соли, глин, камней и т. п.), добывающихся в самой Англии в большом изобилии, свобода иностранного ввоза не могла быть страшной ни в каком отношении, следовательно, впуск всякого сырья беспошлинно не только не представлял никаких опасностей для народного труда, но и был выгоден для переделочной промышленности. А производство фабрично-заводских продуктов, как выяснено ранее, достигло в Англии до того, что нужно было заботиться об отыскании рынков для сбыта избытков производимого, следовательно, и тут свободная торговля не могла представлять никакой опасности.

8) Англия в эпоху протекционизма стала образцом для других народов. Ее богатству, ее могуществу, ее просвещению и даже ее внутреннему спокойствию во времена политических треволнений во всей Западной Европе завидовали все народы, ее ставили образцом, ей старались и стараются подражать все народы. Подражание же английскому протекционизму закрывало рынки английским же товарам, а потому принятие начал свободной торговли могло прямо открывать эти рынки, если страны стали бы подражать английской свободной торговле, как они подражали всяким английским примерам. Защитники свободной торговли в своих парламентских речах очень часто и очень ясно говорили об этом предмете и не двусмыслили, взывая ко взаимности, потому что знали, что от нее они сами останутся только в прямой выгоде.

9) Учение экономистов, следовавших за Адамом Смитом, в эпоху введения свободной торговли господствовало не только в самой Англии, но и во всей науке того времени, а оно прямо требовало свободы торговли как одного из приложений общего начала невмешательства государства в торгово-промышленные отношения. Оттого и видим, что единовременно слагали Англии всякие внутренние ограничения этих отношений и всякие внешние виды охраны или протекционизма; одни и те же люди защищали, под влиянием теоретических начал, всеобщий мир, возможно полную свободу внутренней промышленности и свободную торговлю, подразумевая под этим снятие всяких покровительственных пошлин. Это было на руку влиятельнейшим и богатейшим промышленникам, образовавшим пресловутую партию вигов, потому что она составлена была преимущественно из промышленников, защищавших все средства для удешевления товаров, которые тогда могли лучше проникать в отдаленнейшие страны. Поэтому виги сошлись с экономистами, и союз этот победил протекционизм. Присоединилась и масса благожелательных добрых людей, желавших, чтобы меньше помирало народа от недостатка работы и дороговизны хлеба, желавших мира и веривших, что свобода промышленности и торговли приведет к уменьшению того различия богатых от бедных, т. е. капиталистов и ландлордов от фабрично-рабочих и землепашцев, того различия, которое наросло к концу эпохи протекционизма в Англии до поразительных размеров. Другие ожидания оправдались, но это последнее, как всякий знает, осталось невыполненным, потому что свобода всякого рода столь же полезна сильному, как и слабому, а потому указанных отношений сама по себе изменить не в силах. Для этого нужны другие государственные силы, которые и приведены в действие лишь потом, когда оказалось, что промышленная и торговая свобода не в силах экономически уравнивать и что этого может достигать только государственная власть, становящаяся между рабочим и капиталистом там, где это надобно.

Достаточно приведенных соображений, чтобы объяснить переход Англии в середине текущего столетия от протекционизма к фритредерству. Переход совершен, результаты налицо. Взвешивая их, можно уже ясно видеть, что только две стороны учения о свободной торговле были действительно полезны и важны для судьбы Англии. Во-первых, свободный, т. е. беспошлинный, ввоз хлеба дал Англии возможность сохранить в стране порядок и понизить цену английских товаров, что расширило их распространение в других странах. Во-вторых, учение о выгодности свободной торговли и о ее рациональности распространилось из Англии во многие страны, и они ослабили заботы о развитии своей национальной промышленности, открыли двери чужеземным товарам. И мы, русские, поплатились при этом, как объясняется в следующей главе. При смене протекционизма фритредерством намеченные Англией цели были достигнуты. Это-то и соблазняет современных фритредеров, которые не видят того, что все выгоды англичан от свободной торговли пропали бы, если бы другие народы, принимающие английские товары, подражая самой Англии, сразу поняли, что начала свободной торговли им могут быть пригодны только после столетнего систематического и резкого протекционизма, и если бы ввиду этого призакрыли бы свои рынки для товаров фритредеров. Они говорили и говорят, что это очень было бы невыгодно для стран, могущих получать более дешевые чужеземные товары. Но чужие корабли, чужие фрахты, чужой хлеб, чужие шерстяные ткани, чужая медь и т. п. ведь были в свое время очень выгодными для самой Англии, однако она их не впускала или от их наплыва ограждала свою страну — не свободой, а пошлиной. Так и другим странам выгоднее теперь заплатить дорого от наложенных пошлин за английские и вообще чужеземные товары, чтобы иметь возможность, во-первых, получить наиболее дешевые местные, свои товары хоть со временем, а во-вторых, чтобы дать возможность своим жителям получить заработок не только на добыче первичных продуктов, искони веков добываемых в стране, но и от заработка на заводско-фабричных производствах, потому что заработки этого рода выше, надежнее и сопряжены с накоплением в стране науки и достатка. Это поняли под конец многие страны, а потому видим, что протекционизм, которого похороны уже праздновали всюду, даже до самой Англии, вновь получил практическое применение и стал пользоваться должным ему почетом. Чтобы правильно толковать сказанное, должно вспомнить, что в Англии и почти всюду протекционизм таможенный искоренялся единовременно со всеми видами вмешательства государства в промышленные отношения, например в отношения рабочих к хозяевам. В Англии нет пока надобности возобновлять таможенный протекционизм, потому что во всех ее основных промышленностях (например, мореходстве, добыче каменного угля, в производстве машин и в мануфактурном деле) она еще не имеет в Европе соперников. Но уже очевидно, что если в этих делах Америка или Россия представят шансы соперничества, Англия опять прибегнет к таможенному покровительству. Что же касается до «невмешательства» во внутренние промышленные отношения, то оно давно уже оставлено в самой Англии. Вмешательство государства во внутренние промышленные отношения выразилось в Англии уже ясно в виде регламентации числа рабочих часов, работы малолетних и т. п. Гуманность создала фритредерство, но она же, и притом очень скоро, заставила его отменять, вытеснять шаг за шагом. Было время, когда протекционизм считался отсталостью, фритредерство же единственным верным и всеобще применимым учением, а ныне можно сказать, что протекционизм берет всюду верх, хотя Англия еще не дошла до возобновления таможенного протекционизма. Но будет правильнее, если мы немного изменим сущность сказанного, различив прежний, первичный протекционизм от его новейшей, вторичной формы, и если, сверх того, отличим от них обоих ту форму протекционизма, которая уживается с лучшими сторонами учения о свободной торговле и представляет желаемую, высшую форму протекционизма.

Однако прежде чем говорить об этом, полезно ответить на вопрос: почему же учение о свободной торговле уловило, поглотило умы столь многих людей не в одной Англии или Франции, имеющих развитую промышленность, а даже в России и тому подобных странах, очевидно долженствующих страдать от применения начал фритредерства? Ни своекорыстием, ни отсутствием любви к отечеству или ближним, ни идолопоклонством гению Англии, ни узкой односторонней подражательностью, ни увлечением политико-экономическими идеями, как у Бастиа, ничем этим, хотя и пробовали, не объясняется упомянутое явление. Причина, с одной стороны, глубже, а с другой, мельче и доступнее. Причина та, что с протекционизмом жить дороже, платить приходится за чужеземные товары больше. При протекционизме зарабатывать деньги легче и трудом, и капиталом, особенно их совокупностью, но говорят противу протекционизма не те, которые ищут работы, и даже не те, которые имеют капиталы или хотят их приложить к делам, говорят, и говорят громко, противу протекционизма люди, живущие на определенные средства и не желающие участвовать в промышленности. У них доходов не прибудет от роста промышленности, а от протекционизма им страшно понести лишние расходы, особенно если все их вкусы и аппетиты направлены к чужеземному. Помилуйте, говорят они, вы налагаете пошлины на шляпки и зеркала, а они мне надобны, и я не вижу никакого резона в ваших протекционных началах; для меня протекционизм тождествен с воровством, и это доказывают при помощи Л, В и С. Не в одних темных углах гостиных толкуют так. Литературы полны такою недодумкою.

Возьмите, например, очень занятную книжку Я. А. Новикова «Протекционизм» (1890); она так и начинается с доказательства того, что пошлина на зеркала в России есть «смягченная форма рабства», наносящая «покупателю ущерб, тождественный с воровством» (стр. 2). Это доказывается следующим способом. В России три зеркальных фабрики: А, В и С. «Все эти господа производят на 500 тыс. руб. зеркальных стекол в год. Они не могут удовлетворить потребности края, и каждый год Россия выписывает из-за границы на 1046 тыс. руб. зеркал. Предположим, что эти фабриканты зарабатывают 30% с продажной цены своих продуктов, они, следовательно, получают ежегодно 166 тыс. руб. чистого барыша. Для того чтобы предоставить этот заработок трем лицам, нас заставляют платить ежегодно 170 тыс. [руб.] пошлин на иностранные зеркальные стекла. Не равносильно ли это дани в пользу гг. А, В, С? Скажут, что эти господа не присваивают себе тех 170 тысяч, которые заплачены казне в виде пошлины. Совершенно верно. Но для покупателя это безразлично: он все-таки, благодаря только существованию производств гг. А, В, С, платит за зеркальное стекло втрое дороже француза и англичанина. Деньги, уплаченные таможне, не попадают в карманы наших трех фабрикантов, но, увы, они выходят из кармана потребителя, для которого одного это последнее обстоятельство чувствительно, и потому он, естественно, может упрекнуть гг. А, В, С в том, что они его обирают самым несправедливым образом… Нельзя также утверждать, что эта высокая пошлина нужна для государства, ибо если бы пошлина была не так значительна, казна получила бы больше дохода» (стр. 3 и 4).

Таковы рассуждения и заключения не одного г-на Новикова, а массы людей, особенно живущих определенным окладом. Не люблю я вступать в спор, а тут приходится, потому что дело касается живого места не лично моего, я тоже живу определенным окладом, а всех нас, следовательно, и г-на Новикова, и господ, живущих окладами. И начнем с аргументов ad hominem, с которых начал и которыми почти и кончил почтенный Я. А. Новиков.

Ах, должен я сказать прежде всего г-ну Новикову, продайте вы акции, если ими живете, бросьте вы оклады, если их получаете, и начните в год получать не то что А + В + С, т. е. 160 тыс., а побольше того, возьмите да и производите зеркала, привозимые из-за границы: ведь их ввозят на 1 млн. руб., а господа А, В и С делают всего на 1/2 млн., а сбавите цены, так собьете и гг. А, В и С, отобьете от них их дань, ну хоть не 160 тыс. руб., а, положим, 100 тыс. руб. Ведь дело-то кажется выгодно, если оно так и совершается, как вы его представляете. И если вы так поступите, поглядите, что выйдет, кроме вашего личного барыша:

1) Вы оценили всю потребность России на зеркала в год в 1 Ѕ млн. руб., из которых 2/3 идет из-за границы, так окажется, что ваше предприятие, прекратив этот ввоз, позволит остаться в России ежегодно миллиону рублей, если же на зеркалах сбережется миллион, то, когда на многом поступят так же, выйдет прежде всего подъем курса, и вместо каждого рубля, расходуемого вами на покупку иностранных товаров, вы израсходуете, быть может, только 70 коп., что, право, лучше единовременной переплаты на потребном вам зеркале.

2) Было в мире, скажем ради примера, зеркальных фабрик столько, что их общее годовое производство составляет 10 млн. руб., а когда вы заведете в России новое производство на 1 млн. руб., да американцы, также вследствие покровительственного тарифа своей страны, заведут хоть на 2 млн. руб., да еще и еще, так ведь выйдет предложение большим, чем ныне, и вы согласны, что от этого зеркала-то станут дешевле, и нам как потребителям хуже не будет. Понижение цен пойдет до определенной нормы, зависящей от меры заработной платы, от ренты на землю, от стоимости капиталов и т. д. Одни выдержат, другие лопнут. Выдержат те, которые сумеют произвести дешевле, у кого будет больше естественных условий для выигрыша в конкуренции и кто защищен так или иначе от конкуренции. Да и вам придется конкурировать с А, В и С, и вы и они сбавите цены до возможности. А мы, потребители, выиграем вдвойне: от поправки курса и от понижения цен на зеркала вашего производства. А оно — это ваше производство — вследствие того, что в России много мест, где очень дешевы песок, глауберова соль, известь, глина и топливо, может быть даже много дешевле заграничного, тем более что у нас рабочие руки и техники дешевле, чем за границей. Начавши под тарифным покровом, в погоне за выгодами, получаемыми гг. А, В и С, вы можете сделать кое-что пограндиознее английских или там бельгийских зеркальных заводов. И когда сделаете это да когда и на множестве других предприятий достигнут такого же результата, тогда, если буду жив и здоров, даю вам слово, что буду везде кричать: «снимите всюду и всякие пошлины, они нам теперь, пожалуй, и не надобны», а до тех пор пока не попробовали да не достигли, хоть два века буду жить, все буду говорить: наложите пошлины, держитесь протекционизма, как держалась Англия, будет лучше всем и теперь, и после, ибо, не испробовав этого известного исторического приема для развития промышленности, нет никакой надежды достичь развития русского благосостояния.

3) Когда вы, Я. А. Новиков, заведете зеркальную фабрику хотя бы на производство в 1 млн. руб. ежегодно, вы, конечно, возьмете не так много барыша, как А, В и С, т. е. не 30%, а скажем, хоть 20%, следовательно, 800 тысяч-то рублей вы отдадите за песок, за известку, за работу, за перевозку, за землю и т. д. и притом распределите это, конечно, справедливо, как следует. Посмотрите-ка, сколько жизней вы этим поддержите, скольких людей накормите, в скольких семьях разольете любовь к труду, достаток и благополучие. Оно, конечно, что для вас не безразлично, разольется ли все это благо от заработка в 800 тыс. руб. бельгийским рабочим или русским. Вам и мне жаль и хочется добра и для бельгийцев, но нам обоим прежде всего надо подумать о русском трудовом классе, потому что хотя мы, потребители, получаем или оклады, или доходы с процентных бумаг, но не только мы живем в России, но все наше благосостояние зависит прежде всего от благосостояния русского трудящегося класса, а не бельгийского. Ближе или короче сказать можно даже так: вашу книжку против протекционизма и мою, за него написанную, прочтут и купят больше, будем хоть желать этого, русские трудящиеся классы, а не бельгийские. А подумайте-ка, что они скажут, когда разберут, чего вы просите? Надо помнить и вам, как и мне, хоть мы и потребители, что нельзя всем быть потребителями, что есть и производители, о чем в отношении к России и всему миру забывать не следует. Конечно, и одни производители — без потребителей — прожить не могут, но, прилагая начало разделения труда, всякий производитель есть в то же время и потребитель. А подумайте-ка о стране, состоящей из одних потребителей, что это за уродство было бы и долго ли бы такая страна потребляла? Следовательно, мой совет: вспоминайте чаще о производителях. Так лучше будет. Простым потребителям и в Америке не живется, говорят дорого и прислуги хорошей не найдут, годной для чисто потребительских привычек, которые, слава богу, понемножку изводятся, а со временем и быльем порастет этот завет классических времен — всего готового, без работы полученного.

Эти аргументы ad hominem необходимо, однако, дополнить разбором остального из сказанного в выписке из книги г-на Новикова, что и стараюсь сделать по возможности кратко, приводя факты, мне подлинно известные, и полагая, что читатели вместе с Я. А. Новиковым сами увидят связь приводимого далее с тою выпискою, которая сделана ранее.

В России действуют немногие зеркальные заводы, устроенные только сравнительно недавно, под кровом протекционизма. Без начала же развития ждать нельзя; только Венера родится из пены во всей красе, но в действительности такого фокуса не происходит и, наверное, происходить не может. Существующие фабрики зеркальных стекол занимаются доныне двумя производствами. Во-первых, начиная от сырья, они производят мелкие зеркальные стекла, наиболее ходкие в русской потребности, т. е. имеющие спрос и обложенные ниже всех ввозной таможенной пошлиной. Несмотря на низшую таможенную пошлину (см. предисловие, тариф) и на великий спрос в России, таких, т. е. простых малых зеркал, из-за границы к нам, в сущности, вовсе не ввозят. Так, например, в сложности за пять лет (1884—1888) ежегодный ввоз готовых малых зеркал, имеющих размер менее 100 кв. вершков, не превосходил 5 1/2тыс. пудов на сумму в 84 тыс. руб., да и то ввозимые по этой статье зеркала относятся к разряду толстых зеркал, представляющих в гораздо большей мере предмет роскоши, чем зеркала простые и мелкие, составляющие одну из народных потребностей. Подобные зеркала, производясь на трех русских заводах, понизились в цене от внутреннего соперничества до того, что пошлина не выбирается, т. е. ценность таких зеркал у нас разве немногим выше, чем за границей.

Ввозятся к нам зеркала большемерные. До их производства не дошли еще наши заводы и не потому не дошли, что нет знаний, для сего надобных, или условий для производства, а потому, что спрос не дорос до возможности выгодного производства, и капитал надобен большой, а капиталы — пока нет у нас развитой промышленности — дороги, как всякому известно. Много меньше надобно капитала на то, чтобы покупать отлитые зеркальные стекла и их только шлифовать, полировать и подводить под них ртутную или серебряную отражающую поверхность. Современные нам русские зеркальные заводы этим вторым и занимаются. Это дает, по состоянию действовавшего тарифа, хороший заработок и составляет в некотором смысле обход покровительственного тарифа, потому что если бы этого не делалось, то при существующих пошлинах на зеркала, вероятно, установилась бы у нас и самая отливка больших зеркальных стекол. Очевидно, что тариф, при его пересмотре, следовало исправить в этом отношении.

И в Англии установилось зеркальное производство не сразу, подождать надо и нам, но отказаться от производства зеркал в России не следует не только потому, что дело уже началось, но и потому, что все естественные условия, для его развития надобные, имеются в России налицо. Если же снять с зеркал всякую таможенную пошлину, то не может быть и начала, а без него и развития, потому что иностранные производители зеркал не дадут ходу русским фабрикам с самого начала. До чего дошло тут дело, видно из примера, который я цитирую, имея в руках от одной петербургской фирмы подлинные счета, которые могу показать г-ну Новикову, если ему угодно. На иностранных зеркальных заводах так дорожат сохранить за собою русских потребителей, что отпускают в Россию товары с громадной скидкой против валовых или прейскурантных цен, лишь бы не упустить потребителя. В счете одного французского завода при отпуске в Россию зеркальных стекол на сумму 1145 1/2 франка сделана скидка (rabais) в 55%, или равная 630 франкам. В другом бельгийском счете (1888) при отпуске в Россию зеркальных стекол на 7758 франков 35 сантимов уступка (remise) сделана также в 55%, а именно в 4102 франка. Очевидно, что продают иностранцы не в убыток себе, и будь рынок наш совершенно свободен, не будь развивающейся конкуренции, уплатили бы наши торговцы и скинутые 55%. И заметим при этом, что таможенный оклад на зеркала составляет менее 55% их цены. Например, по тарифу, действовавшему во время 1889 года, собрано с зеркал 150 тыс. руб. золотом, или около 200 тыс. руб. кред., а ввоз равнялся 754 тыс. руб. кред. Следовательно, пошлина составила около 27%, или половину делаемой уступки. Теперь в казну поступило 200 тыс. руб., да России дана сверх того уступка еще такого же размера, ради того чтобы сохранить французский и бельгийский заработок на зеркалах, а тогда бы, если бы не было охраны, надо полагать, что все бы 400 тыс. руб. поступили в карман иностранных заводчиков. И если бы гг. А, В и С выдумали завести зеркальное дело в России, их бы, наверное, сбили, да и расчет явился бы прямой продавать хоть за бесценок, лишь бы стереть возрождающегося соперника. А то так и проще — можно было бы его купить. Ведь у начинателя барыши малые, ему можно было бы взамен их предложить куш, наконец, просто купить его завод или весь товар, словом, средств много для укрепленного производства задавить начинающееся. В защиту следует поставить силу иную — таможенную пошлину. Пока там дело развивается, а сбор дает доход, а доходы нужны для государственной организации, и если бы не было таможенных пошлин, наложенных на нашу охоту за чужеземным, нам бы ведь пришлось в каком-нибудь виде да внести ту же сумму, государству необходимую.

Думаю, что главные посылки, необходимые для того, чтобы правильно понять аргументы Я. А. Новикова и ему подобных поклонников свободной торговли, даны в предшествующем объяснении; но сверх этих, так сказать, отрицательных или логических объяснений нелишнее привести для русских русский же положительный пример, у всех на виду находящийся, того результата, какой дает таможенное покровительство. Как пример возьмем керосин. Дело идет, следовательно, о товаре большого экономического значения. Это уже не зеркала, а прямое пособие труду во всяком виде, для людей всех достатков и притом товар, расходуемый, сгорающий при употреблении, словом, важности значительной, хотя еще и не первостепенной, какую имеют, например, каменный уголь и железо. Как песок, известь, глауберова соль, глины и топливо, нефть давно известна в России и добывалась давно, но, как и зеркала, только в столь ограниченном количестве, что потреблялась только на местах, соседних с местами добычи, например около Баку, близ Грозной в Северном Кавказе, отчасти на Кубани, больше всего местными жителями для мелких потребностей, особенно для освещения и для смазки колес. Еще раньше, чем стали добывать и переделывать нефть на керосин в Америке, русские пробовали, и не без успеха, получать освети тельное масло из кавказской нефти, и, как только пошел в 60-х годах керосин американский, основалась в Баку и добыча русского керосина. Цена ему была и там и тут высокая. Американский был дорог, потому что был высоко обложен акцизной пошлиной в Америке и с добычей и перевозкой еще не освоились, не удешевили их до возможных размеров и конкуренция еще не сбила цен. А русский был дорог потому, что нефтяные промыслы сдавались от казны на откуп, и откупщики, не имея интереса развивать дело до больших размеров, брали, что могли, с той массы нефти, которую черпали из рытых колодцев, а именно продавали по 40 коп. пуд сырой нефти, на пуд же керосина ее нужно было расходовать три пуда. Обработка и перевозка были так неблагоустроенны, что у покойного В. А. Кокорева были убытки и тогда, когда он продавал в Нижнем пуд керосина по 3 руб. Тогда-то он обратился ко мне с тем, чтобы я съездил в Баку и, если нельзя удешевить добычу и перевозку, закрыл бы невыгодное дело. Оттого-то я и знаю это русское дело с его колыбели. Оно развивалось постепенно, и ему всегда покровительствовал таможенный тариф. Я же никогда не раскаивался в том, что прибавил свой голос к тому, чтобы, во-первых, сняли откупа на нефть и продали колодцы раздробно в частные руки и, во-вторых, поддержали возникновение дела таможенным окладом на американский керосин, хотя знал, что через это продукт, весьма важный для потребления, поднимется в цене. При пересмотре тарифа в 1868 году на керосин наложили пошлину по 55 коп. с пуда, а цена тогда была уже спущена в Америке до 2 1/2 руб. за пуд, в России пуд обходился около 3 1/2 руб., и пошлина ложилась примерно в виде 20% лишнего расхода в портах, служивших местами ввоза. Не описывая всей сложной истории развития нефтяного дела на Кавказе, скажу только, что, не будь таможенной пошлины на американский керосин, не было бы русского, т. е. до сих пор освещалась бы Россия американским. Утверждаю это потому с полной уверенностью, что лично знал всех начинателей: В. А. Кокорева, М. И. Мирзоева, А. Н. Новосильцева, Л. Э. Нобеля и других, и их расчеты у меня живы в памяти. В них всегда входила таможенная охрана — пока дело шло о начале, а потом, когда дело дошло до соперничества не с Америкой, а внутри России, тогда только забыли про тарифы, потому что цены должно было спускать и спускать, чтобы продать добытое. Так вышло следующее: в 1873 году ввезено к нам 2 3/4 млн. пудов керосина американского, а в 1883 году только 1/2млн. пудов, а в 1886 году уже вывезено нефти и нефтяных продуктов из России 10 3/4 млн. пудов, в прошлом же 1890 году вывезено одного керосина 39 млн. пудов. Цена при этом упала — конечно, оставляя заработок всем деятелям — до того, что пуд очищенного керосина на бакинских заводах можно было иметь по 15 коп. И хотя казна потеряла таможенный доход на американском керосине, доходивший до 1У2 млн. руб., но ныне получается с русского керосина акцизных сборов более 10 млн. руб. в год. Не будь таможенного обложения керосина — не было бы русского нефтяного дела, и американская стачка или синдикат [промышленников] поднял бы, наверное, современные цены на свой керосин, а мы бы платили, и помимо таможенного оклада или всякого казенного налога, за освещение керосином много более, чем платим ныне благодаря протекционному налогу. И весь бы мир платил дороже, и улучшать не было бы охоты.

Словом, те, кто видит в таможенном налоге только вздорожание товаров и расход потребителей, мало видят или мало знают. Есть условия для обратного явления, т. е. для понижения цен — вследствие таможенного обложения, сколь ни парадоксальным на первый раз кажется подобное утверждение. Если таможенное обложение отвечает товару, для производства которого в стране есть все условия, данные природой (т. е. рабочая сила, изобилие сырья и т. п.), то таможенное обложение, защищая начало производства и вызывая внутреннюю конкуренцию, ведет к увеличению производства товара, для общего потребления надобного, и чрез увеличение предложения приводит не к повышению цен, а к их понижению. Отсюда уже вытекают прямо некоторые следствия в отношении к таможенным пошлинам; но помедлим переходить к ним, а закончим наше изложение основных понятий, касающихся протекционизма и свободной торговли.

Начальная форма протекционизма стремится к тому, чтобы в стране развились все отрасли промышленности, удовлетворяющие потребностям жителей, а потому облагает почти все ввозимое из чужих стран высокими пошлинами или в крайних случаях даже просто запрещает вход чужеземному соперничеству. Примеров удачного протекционизма этого рода очень много; лучшим же примером может служить английское кораблестроение. Но есть и неудачные примеры, происходящие чаще всего оттого, что производство облагаемого предмета не отвечает в данной стране ее современным ресурсам и другим пошлинам. Если бы обложить, например, в стране пряжу, в ней не производимую, высокой пошлиной, а ткани, для которых применяется пряжа, впускать с меньшей пошлиной, то очевидно, что производство пряжи, несмотря на покровительство, не имело бы возможности развиваться. Если страна не имеет ни своего леса, ни своего железа, а они были бы обложены и их надобно было бы ввозить из других стран, то кораблестроение не развилось бы от одной протекционной пошлины, стали бы просто пользоваться чужими кораблями. От подобных несоответствий очень часто первичный протекционизм не служит к достижению цели. Необходимы последовательность и обдуманность в мерах протекционизма, чтобы они приносили желаемые плоды. Первичный же протекционизм без дальнейших рассуждений прямо и просто облагает чужеземное ради того, что его можно производить в стране.

Такой протекционизм не только не чужд монополизма, но очень к нему близок и очень часто ведет к его развитию в той или иной форме, чаще же всего потому, что потребность в данном товаре невелика, он облагается большой пошлиной и дает одному или нескольким внутренним производителям столь большие барыши, что они получают возможность убивать всякую вновь рождающуюся внутреннюю конкуренцию, а потому могут внутри страны держать высокие цены на производимый товар, лишь бы он распространялся в стране и не привозился из чужих краев. Если протекционизм ведет к подобной внутренней монополии, то выходы от него для страны малы и случаи такого протекционизма наиболее вредят популярности протекционных мер. Правильный, разумный протекционизм должен быть далек от подобных обложений, дающих одну дороговизну.

Но протекционизм, как все положительное и исторически применявшееся, может изменяться, улучшаться и совершенствоваться, а потому кроме первичной формы, легко и часто ведущей к монополизму, представляет и другие формы. Заметим здесь, что свободная торговля, представляя отрицательную форму действия, сама по себе не подлежит изменению. Она одинакова в своей свободе у дикарей, близких к первобытному, безгосударственному состоянию, и в самых совершенных формах человеческих отношений. Не скажу, чтобы это был ее недостаток, но это ее внутреннее свойство, наводящее на мысль о том, что между первичной свободой торговли и окончательной, которую и защищают, должен встать протекционизм.

Протекционизм вторичный чаще всего можно назвать охранительным, потому что, не заботясь вовсе о вывозе новых видов промышленности, он назначается обыкновенно для ограждения уже существующих производств от соперничества в цене или от подавляющей массы иностранных товаров того же рода. Так, множество стран Европы облагает ныне хлеб ввозной пошлиной для того, чтобы иностранный, как более дешевый, не мог убивать столь коренного промысла всех стран, каково земледелие. В Англии ее цветущее когда-то разведение хлебов можно считать убитым фритредерством; хлебные поля Англии превращены в луга и выгоны или служат для массового разведения хмеля и тому подобных растений и только в особо благоприятных условиях засеваются хлебами. Фритредеры хотели все страны уверить, как уверили Англию, что выгоднее получать хлеб чужих стран, сбывая им продукты заводов и фабрик, но такому началу мало кто поверил или поверили, да увидели, что от того проигрывают, особенно когда оказалось, что Северо-Американские Соединенные Штаты и Россия, т. е. главные отправители хлеба, стали развивать с помощью протекционизма свою внутреннюю промышленность, а потому сбыт фабрично-заводских продуктов в обмен на хлеб стал ограничиваться отдаленными странами. В своем применении охранительные пошлины чаще всего относятся только к готовым товарам, а не к природному сырью, служащему для их добычи, и притом охранительные таможенные пошлины назначаются в таком лишь размере, чтобы соперничество чужеземных товаров было стеснено, но не совершенно уничтожено. Ничего не запрещают, но многое облагают. Ныне большинство стран Европы соединяет в таможенных своих тарифах интересы фискальные с охранительными, и этой комбинации нельзя отказать в целесообразности. Но, ставя защиту хлебопашества во главу тарифа и только охраняя существующие уже развившиеся в стране производства, охранительная промышленная политика большинства европейских стран, очевидно, может быть пригодной только для них, уже успевших развить ранее свою фабричную и заводскую промышленности, и никаким образом не может составить средства всеобщего, так как для стран, вывозящих хлеб и не имеющих развитой фабрично-заводской промышленности, очевидна непригодность указанного способа. Если такие страны имеют избыток хлеба и его вывозят, значит, им охранять его производство таможенными пошлинами нет надобности, а если в них нет развитых видов заводской и фабричной промышленности, то и для них не надобно охраны от соперничества. Следовательно, протекционизм рассматриваемого сорта, будучи пригоден для некоторых стран, для других был бы мерою бесплодной и неправильной. Если такие страны, промышленностью не обзаведшиеся, будут держаться политики свободной торговли, то они, очевидно, будут поставлены в условия совершенно иные, чем страны, подобные Англии, в которых промышленность развилась при протекционизме, и ничто не будет побуждать такие страны установить у себя какие-либо виды промышленности, еще не существующие в стране, потому что свои потребности такие страны могут удовлетворить из производства чужеземного. А потому подобные страны ни при охранительных таможенных пошлинах, ни при свободной торговле, т. е. при одних фискальных пошлинах, не будут развивать своей промышленности, или они не будут спрашивать продуктов развитой промышленности, не будут в ряду других народов, дошедших до потребности в многосложных продуктах промышленности, или встанут в явную экономическую зависимость от промышленных стран, если, развив свои потребности, будут спрашивать от них множество товаров, производимых развитой промышленностью. То и другое должно рано или поздно принизить народ и, следовательно, поведет к войнам и всяким другим безурядицам, задерживающим развитие человечества. Притом принятым нами исходным положениям противен такой порядок вещей, при котором часть государств и народов будет вносить в общую жизнь все, что может взять от природы и произвести из ее даров на заводах и фабриках, а другая часть будет вносить только то, что прежде вносила, не имея фабрик и заводов как орудий и результатов человеческого развития. Если же представить себе, что ныне же все страны мира сразу согласились бы держаться свободной торговли, то произошло бы в конце концов полное рабство земледельческих народов, т. е. порабощение их промышленными, несмотря на то что первых меньше, чем вторых. Это сопровождалось бы, вероятно, тем, что промышленные народы прекратили бы свое земледелие и усилили бы другие виды своей промышленности. Предложение хлеба было бы большим, потому что все многочисленные земледельческие страны должны были бы всеми способами искать продажи хлеба, так как на него они должны были бы покупать все другое, что производят промышленные страны и что по мере развития все народы спрашивают все в большем и большем количестве. Вспомним только наши расходы на хлеб и сопоставим их с другими нашими тратами. Развить же у себя свою промышленность земледельческие страны не имели бы никакой возможности при полной свободе торговли, потому что иностранные промышленные их конкуренты сознательно губили бы всякие зачатки таких предприятий. Произошло бы понижение меновой ценности хлеба, и только истощение земель и увеличение населения положило бы преграду, ко дню которой земледельческие страны были бы в таком упадке, что пришлый народ, хотя бы дикий, легко бы их покорил. Так гибли римляне. Потеря самостоятельности индейскими и среднеазиатскими народами, в сущности, зависит от того же отсутствия в них иных развитых промышленностей, кроме земледелия. Подражая Тюнену, я бы мог развить эти воображаемые отношения, но не делаю этого, потому что полагаю, что читатель дополнит картину сам, и только замечу, что падение современных цен на хлеб есть один из фазисов довольно широкого приложения начал свободной торговли. Оно очень выгодно для стран промышленных, но не только влечет за собой ослабление стран земледельческих, подобных России, но и приводит к тому, что хлебное земледелие становится всюду маловыгодным как для предпринимателей, так и для рабочих. Всюду, особенно же с почина Франции и Северо-Американских Соединенных Штатов, начинают понимать это, начинают держаться протекционизма, и если он будет применяться настойчиво, хлебные цены поднимутся, земледельческий труд станет лучше вознаграждаться и в мире наступит новый порядок более равномерного развития всех стран без ущерба какой бы то ни было. В ином месте я докажу, что при современных ценах на хлеб, железо, ткани и даже каменный уголь средняя поденная рабочая плата хлебопашца, заключенная в рыночной цене хлеба, много, а именно более чем в два раза, ниже такой же средней поденной платы углекопу или за переделку хлопка в ткани, руд в железо. Это так глубоко влияет на современное состояние всех международных отношений, что заслуживает полного всеобщего внимания, а для нас, русских, это живой вопрос, важнее которого другого и быть не может.

Идеал, или желаемый результат международных торгово-промышленных отношений, к которому приводят предшествующие соображения, тот же, как у последователей фритредерства. Пусть каждый народ или государство развивают только те виды производств, которые наиболее подходят к их естественным условиям. Пусть в этих продуктах производство каждой страны превзойдет ее внутренние потребности, а избыток поступит в общее пользование, составит предмет международного обмена. Наложится ли на этот избыток при ввозе в данную страну пошлина или нет, это все равно. Наш хлеб, входя в Англию, пошлины не платит, входя во Францию или Германию, платит — нам, в сущности, от этого ни тяжелее, ни легче, и должно думать, что в общем обороте цена хлеба останется в России та же, отменят или нет во Франции и Германии, в Португалии и Италии пошлину на хлеб. Если дело данной промышленности в стране испытано и результат выразился ясно, то протекционизм может носить характер только охранительный. Но сущность протекционизма вовсе не в этом, а в возможности начала и развития несуществующих или от иностранного соперничества страдающих видов промышленности, ибо без начала промышленности быть не может. Ремесленная (цеховая), горная и фабрично-заводская промышленности родились в мире позднее сельской — земледельческой, следовательно, по общему началу истории и у всех народов сперва развивается земледелие, а другие виды промышленности — после него. Вы думаете, что воевали и землю забирали только для «права охоты» и земледелия? Нет, нет, и для всего прочего, т. е., например, для постройки жилья, для получения песка, глины и т. п., надобных как для стен и печей, так и для стекла и для зеркал, для добычи каменного угля и железа, золота и соли… словом, для всего промышленного, всегда идущего из земли, с нею связанного. Человек создан из земли — поймите это. Земли в промышленности столько же, сколько и в хлебе, даже, если угодно, в хлебе меньше земли, он из воздуха и воды, только корни в земле. Но и корни заводско-фабричных дел тоже в земле. Оттого они неразлучны с горным делом, начиная с каменного угля и железа. Если земледелие — естественный промысел, то и добыча соли, железа, угля, глины, стекла и т. д. настолько же естественна. Американским индейцам и земледелие кажется лишним, ведь можно и без него было обходиться.

Однако возвратимся к прерванному. Так как земледелие, составляя первичный промысел, испытано всеми народами, то пошлины на хлеб не могут быть иными, как охранительными. Но должно найти промыслы, отвечающие народу и стране, а без покровительства этого быть не может. Пусть найдены такие народные промыслы и наступит в промышленных отношениях народов некоторое равновесие и уяснение, как оно наступило, например, между Англией и Францией в отношении того, что Англия ввозит во Францию часть каменного угля, изобилующего в Англии и недостаточного во Франции, а эта последняя отправляет в Англию виноградное вино, шелк, оливковое масло и тому подобные продукты, изобильные во Франции, надобные в Англии и в ней не имеющиеся. О, тогда, если бы только таковы были международные промышленные отношения, — тогда нужно будет разбираться только между условиями свободной торговли, охранительной системой и системой таможенных пошлин чисто фискального характера. Но ведь дело-то не таково в истинных современных международных торгово-промышленных отношениях. Оно сложнее. Каменноугольные залежи Франции изведаны, разрабатываются усиленно, и недостаточность их, невозможность ограничиться своим углем стала очевидной. Не потому английский уголь входит во Францию, что свой еще не добывается в широких размерах, допускающих дешевизну, а потому, что своего недостает и свой обходится — по условиям, в природе дела лежащим, — дороже английского. Но представьте страну, в которой каменный уголь известен, разведан, начат добычею и начал спрашиваться, но своя добыча пока, для начала, мала, ибо вначале всякая добыча мала, большою никак не родится, а только становится мало-помалу при навыке, при расширении спроса и т. п. Если впустить в такую страну английский уголь свободно, будет по-фритредерски, будет в интересах немногих родившихся потребителей, но будет неразумно для государства и прямо вредно для общечеловеческого развития, для правильности международных промышленных отношений, потому что добыча каменного угля в неназванной стране увеличит предложение, уменьшит цену и даст стране возможность развить множество производств, сильно нуждающихся в угле. Пока ввозится английский уголь, добыча своего не может развиваться в должной мере и уголь не может становиться дешевым уже потому, что с увеличением добываемой массы ценность понижается до возможного минимума. Следовательно, общие интересы человечества и ближайшие интересы неназванного государства заставляют его наложить на английский уголь пошлину, пока свое дело не вырастет до возможно крупных размеров. Этим вызовется к жизни новая промышленность, а потому такие таможенные пошлины правильно назвать возбуждающими. Так Англия вызвала свое кораблестроение, свое громадное шерстяное и хлопковое дело. Так Россия вызвала свою свеклосахарную промышленность и свои нефтяные дела. Так она пошлиною на уголь вызывает добычу своего каменного угля на Донце и в Польском крае. При этом очевидно, что возбуждающий протекционизм является средством для достижения фритредерского же идеала, потому что — на примере каменного угля это можно сделать ясным — английский каменный уголь, когда не будет сбываться в неназванные страны, обладающие недостаточно разработанными своими залежами, должен понизиться либо в цене, либо в добыче, и через это приблизится предельное время идеальных, свободных торговых отношений, когда они будут наиболее правильными, лишенными монополий внутренних и внешних.

Следовательно, кроме первичного протекционизма, желающего все и вся развить в своей стране и не допускающего к себе иноземных товаров, могущих производиться в своей стране, и кроме охранительного протекционизма существует и мыслим как рациональнейший такой возбуждающий разумный протекционизм, который с полным расчетом всех естественных условий страны налагает соразмерно высокие таможенные пошлины на товары, имеющие все шансы развития производства их внутри страны. Такой протекционизм составляет временную меру, хотя бы на десятки лет или на столетия, как было с навигационным актом Англии, и до него должен додуматься всякий фритредер, если он поймет, что главным обстоятельством, определяющим истинную свободу международных торгово-промышленных отношений, должны служить естественные богатства всех государств и что развитие их разработки исключительно в некоторых, т. е. тех, которые поныне успели достичь этого развития, не может быть благоприятно общему человеческому развитию и непременно поведет к международному монополизму, войнам и всяким затруднениям, потому что не позволит развиться под давлением существующего монополизма таким новым отраслям производства в новых — по промышленному развитию — странах, которые соответствуют их естественным условиям.

Не усложняя вышеприведенного развития многими частными доказательствами и примерами, часть которых разбирается в четвертой и следующих главах, я считаю возможным формулировать выводы, которыми определяется относительное практическое значение учений о свободной торговле и протекционизме.

1) Нет и быть не может всеобщей неизменяющейся мерки для международной торгово-промышленной политики государств, потому что они находятся в различных природных и исторических условиях и в различной степени промышленного развития. Даже для данного государства и в данную эпоху разумнее всего избирать для покровительства охранительного или возбуждающего лишь немногие, определенные товары, сообразуясь как с естественными условиями, определяющими промышленное их получение, так и с финансовыми, торговыми и всякими иными отношениями страны, ее жителей и эпохи действия. А потому одинаково несостоятельны учения, проповедующие принципиальный протекционизм или принципиальную «торговую свободу».

2) Для известной степени промышленного состояния государства может быть во всех отношениях выгоднейшим принять систему свободной торговли, для другой — первичный, общий протекционизм, для третьей — охранительный протекционизм для тех или иных или для всех товаров. А так как всякий таможенный тариф назначается на будущее или предстоящее время, в котором многие обстоятельства государства и его международных отношений могут измениться, то руководство тарифным делом должно быть поставлено в ближайшую связь со всей остальной политикой страны, и его разумность, устойчивость и целесообразность может служить мерилом дальнозоркости правительства. А так как протекционные таможенные меры могут принести надлежащие плоды лишь с течением времени, то смена тарифной системы даже по отношению к отдельным товарам, особенно имеющим большое экономическое значение, должна быть производима постепенно и обдуманно, а протекционизм проводим с настойчивостью и тем большею, чем более важных народных видов труда он касается, т. е. возбуждает или охраняет.

3) В пределе по времени — выражаясь языком точных наук, или, если угодно, в идеале, которого весь мир и отдельные страны достигают по мере развития видов промышленности, сообразных с естественными условиями стран, — человечество стремится к вечному миру и к свободной торговле. Система свободной торговли тем рациональнее для данной страны, чем законченнее в ней развитие разработки всех и всяких видов промышленности. Система эта менее всего отвечает странам естественно богатым, но не имеющим многих видов развитой промышленности, а потому ни сложившихся крупных капиталов, ни процветающей научной деятельности, ибо развитие и накопление сил последних всегда и всюду составляет плод развития промышленного. Так, например, истинное, или современное и реальное, просвещение достигается попутно при помощи промышленности. В общих чертах сказанное можно выразить так: протекционизм, отвечающий естественным условиям страны, вызывает ее промышленность, ее обогащение, ее просвещение и вообще ее приближение к условиям применимости начал свободной торговли.

4) Но в том положении, в котором ныне находится большинство государств по отношению, например, к Англии и немногим другим странам, успевшим через протекционизм развить свою промышленность во всех возможных отношениях, в интересах общего промышленного развития человечества должно требовать для этих государств если не общего первичного протекционизма, то непременно рационального, возбуждающего (промышленную деятельность, соответствующую естественным условиям страны) протекционизма.

5) А так как промышленное развитие стран связано со всем их бытом, с развитием их просвещения, государственности и всего участия в общей жизни человечества и так как от промышленных отношений зависит благосостояние, трудовая деятельность, достаток, богатство и сила народов и государств, в которые они сложились, то своевременное пользование таможенными пошлинами как средством для развития промышленной деятельности законно и обязательно ради самых драгоценных государственных и общечеловеческих интересов, ибо ведет к уничтожению монопольных неравенств, национальной исключительности и искусственных экономических преобладаний одних народов над другими. Не идеальничая, очевидно, что дело жизни народов, хотя бы они дошли до окончательного разделения территорий и до условий всеобщего мира, все-таки всегда будет содержать условия для неравенства, соревнования и соперничества того или иного рода. Даже научное соперничество народов очевидно в истории наук. О промышленном же не может быть сомнения. И пусть выяснится, что выигрыш государственных единиц может хоть насколько ни будь изменяться от наложения таможенных пошлин, — они будут применяться если не для вызова видов промышленности, то для их охраны […]. Хотя в пределе будет видна свободная торговля, протекционизм, надо думать, всегда будет в том или ином виде на деле применяться — пока будут отдельные государства друг от друга независимы, т. е. свободны.

6) Протекционизм в его высших законных формах, вызывающих определенные виды промышленности, требует столь осмысленного (со стороны знания естественных условий нахождения сырья в стране, добычи его и торговли, состояния дела в других странах, стоимости производства, цен, меры потребности, родов применения товара и прочее) обложения товаров таможенными пошлинами, что размеры окладов, отвечающих каждому товару, должны подвергаться обсуждению со всех возможных сторон, дабы намеченная цель развития желаемых видов промышленности достигалась с возможною быстротою и с возможно наименьшим нарушением других интересов страны. Скажем более: возбуждающие протекционные пошлины только тогда и достигают своей цели, когда наименее всего ведут к внутреннему монополизму, а особенно тогда, когда производству облагаемых товаров отвечают все условия страны до такой степени, что пошлина вызовет внутреннюю конкуренцию, понижающую цены, возвышающую качество товаров и усиливающую добычу их даже до возможности вывозить избытки перепроизводства в иные страны. Тогда от наложения пошлины выигрывают сперва жители края, где идет производство, потом того государства, которое наложило пошлину, а потом и весь всемирный рынок. Отличным для сего примером может служить пошлина, наложенная на керосин в России. В 60-х годах его ввозили в Россию из Америки, а с 80-х годов стали вывозить из России, до того он подешевел у нас, а через этот вывоз упали и мировые цены этого дешевейшего осветительного материала. Без наложения возбуждающей пошлины, наверное, и до сих пор мы бы освещались американским керосином, и цена его, наверное, была бы всюду много выше современной. И мы бы были в убытках, и мир бы не выгадал, а нефть пропитывала бы подземный песок бакинских земель да, понемножку просачиваясь, постепенно терялась бы даром для человечества.

7) Возбуждающие протекционные таможенные пошлины, опираясь на личные интересы подданных, увеличивают возможность получения в стране новых заработков и усиленного или особого вознаграждения за личный труд, подобно тому как за хорошее ученье если даже не дают прав и привилегий, то предоставляют преимущества всякого иного рода. Как обучение части подданных страны, так и учреждение в ней промышленности требует особых расходов в данное время ради интересов будущих, но с тем коренным различием, что таможенную пошлину несет прямо только тот, кто хочет и кто рассчитывает на торговые выгоды от ввозимого товара, а косвенно только тот, кто сам производительным промышленным трудом не занимается, а государственная казна или собранные народные средства при этом не расходуются, тогда как при доставлении образования государство расходует прямо средства, собираемые со всего народа. Как свободная торговля может отвечать только тем государствам, которые или не заботятся о развитии силы и средств своей страны, или тем, которые уже прежними заботами достигли до широкого перепроизводства своей промышленности, так и беззаботность государства об образовании своих подданных может определяться или пагубной беспечностью, ведущей к гибели государства, или высшей формой просвещения, достигнутого страной, когда пользу от образования сознали народные массы. Так противоположности сходятся. Здесь видна одна из слабых сторон тех рассуждений, касающихся торговли и промышленности, в которых советуют сперва стране поучиться, а потом приниматься за промышленность. Сущность дела и вся история как просвещения, так и промышленности показывают, что они легче всего и согласно развиваются вместе и одинаково под кровом государства и при его сознательных заботах. Говорю это с полным убеждением и усилю прямым утверждением: только там наука будет любезна народу и станет через него развиваться, где промышленное развитие пустило глубокие корни. Именно поэтому как служитель науки ради нее самой я пламенно желаю промышленного развития стран. В Англии виден образец, которому другим народам подражать не грех, а должно, — в единовременном развитии наук и промышленности. Видоизменяя подробности сообразно условиям страны, следует, т. е. полезно, возможно и естественно, суметь сразу охватить оба вида развития. Единственных прочных союзников истинного, живого, а не мертвого, т. е. классического и только резонерствующего, просвещения, т. е. готового на труд борьбы с природой и ее косностью, должно искать в среде промышленников, потому что они, ведя такую борьбу и пользуясь наукой как концентрированным консервом опыта и всяких сведений, непременно внушат и детям, и всем окружающим любовное отношение к изучению природы живой и мертвой, людской и всей божеской. Они одни будут за просвещение не для вида, не для красных слов, не для простого усиления самообожания, а для живого дела, для достижения настоящей правды и возможной пользы. Если без науки не может быть современной промышленности, то без нее не может быть и современной науки, а без их совокупности все будет одним классическим бредом тупых исканий, ограничится резонерством, добрыми пожеланиями и отсутствием трудолюбия, а кончится неизбежно скептицизмом или его специальными формами человеческого отчаяния и неудовлетворенности внешней и внутренней. Оттуда и ведут начало бездействие, пустое фразерство, вера в утопии, стремление перестроить мир одними добрыми похотями и даже полный разлад с жизнью времени, погубивший классические империи. Они не понимали промышленности и полагали насытить народ только хлебом, зрелищами и переменой мест в концерте жизни, а потому погибли, оставив после себя прекрасную литературу и классический пример того, к чему ведет даже полный расцвет просвещения, если оно остается чуждым живых, практических, т. е. промышленно-трудовых, интересов народа. Живое сложно, мертвое же прямолинейно и служит почвой живому. Государство, наука и литература могут быть прямолинейны и чураться промышленности или относиться к ней свысока, но тогда они только повторят классический пример, т. е. ведут хоть медленно, но верно к классическому результату классических империй — Рима, Греции или в лучшем случае Китая.

8) Фискальные таможенные пошлины, составляющие один из удобных и всюду практикуемых способов удовлетворения общих государственных надобностей, или особый вид неокладных (косвенных) сборов, подобных акцизам, отличаются существенно от протекционных таможенных окладов тем, что влекут за собою доходы государственной казны и влияют на расходы тех жителей, которые не могут обходиться без чужеземного добра, но фискальные пошлины не сопряжены прямой связью ни с доходами жителей, ни с их трудовым заработком, ни с развитием и разработкой естественных богатств страны, а потому размеры фискальных пошлин определяются совершенно иными соображениями, чем размеры протекционных пошлин. Однако во многих случаях таможенные пошлины, нося сперва характер чисто фискальный, становятся со временем протекционными, ибо таково свойство таможенных окладов. Так, пошлины на хлопок и виноградные вина в России сперва были чисто фискальными, но ныне становятся уже протекционными, потому что под влиянием пошлин стало развиваться русское производство хлопка и потребление русских виноградных вин возросло. Отсюда видно, что резкого различия фискальных пошлин от протекционных для таких обширных и еще не развивших своей промышленности стран, как Россия, делать не следует, т. е. фискальные пошлины следует обсуждать, сообразуясь с естественными условиями, в стране существующими. Здесь кстати упомянуть один примечательный курьез: Бастиа (Sophismeseconomiques, 1845-1854) и тому подобные софисты, преданные делу свободной торговли, ясно видят необходимость и государственно-народные выгоды фискальных пошлин, их готовы даже защищать. Можно вообще сказать, как это ни странно звучит на первый раз, что есть в мыслях и на деле фритредерские таможенные пошлины. В мыслях фритредеров пошлины фискальные представляют удобство и государственную пользу, народ облегчают. На деле же начал фритредерства держится ныне Англия. Страна эта, имея (1888) 90 млн. фунтов стерлингов всех казенных годовых доходов, в том числе получает 20 млн. фунтов стерлингов таможенных пошлин, а это составляет 22% всего прихода. В России в 1888 году всех доходов поступило 804 млн. и в том числе 141 млн. руб. таможенных, что составляет только 18% всех доходов казначейства. Когда наши фритредеры говорят о том, что таможенные пошлины тягостны потребителям, удорожают товары, а потому должны быть отменены, и в доказательство пользы свободной торговли приводят Англию с ее богатством, силой и промышленным развитием, то они, увы, не только замалчивают прошлый протекционизм Англии, но проходят молчанием и современные таможенные доходы Англии. Однако все же Англия фритредерствует, потому что ей это выгодно, и ее пошлины собираются не с того, что она сама производит (ибо все, что производит, высылает в другие страны), а с того, что, составляя более или менее предмет роскоши и прихоти (вино, чай, табак и т. п.), представляет удобный объект косвенного обложения или вид акцизных доходов, собираемых с подданных, потребляющих ввозимые товары. Без них, рассудим просто, обойтись можно, в воле каждого, следовательно, и квакер, не желающий платить прямые налоги, может, если захочет, не платить их. Не приложимо ли это к России, в отношении к громадному большинству ее жителей, почти не нуждающихся ни в каких чужеземных товарах? Следовательно, признавая принципиально фискальные пошлины, фритредеры поступают и не логически или впадают во внутреннее противоречие. Ведь ни в законе, ни в его применении нельзя отличить фискальных пошлин от покровительственных, хотя их легко отличить от отсутствия пошлин, т. е. от принципиального фритредерства. Следовательно, в практике дело сводится на определение размеров пошлин на отдельные товары. Если пошлина равна нулю, то она отвечает свободной торговле, а если не равна нулю для данных товаров, то закон определяет ее размер. И в этом отношении все и всегда таможенные тарифы были и будут равны между собою, ибо часть товаров выпускается беспошлинно. Следовательно, со стороны истории и со стороны логичности, протекционизм, пошлины налагающий, — общее фритредерства. Ведь на уплачиваемых пошлинах не значится — фритредерски-фискальны они или протекционны, хотя в абстракте различие глубоко. Лично я считаю полезным фритредерство, отнесенное к известным товарам, потребным народу и не могущим заменяться своими, местными товарами; оно не только требуется выгодами, но и разумно. Притом оно совместимо с протекционизмом, касающимся других товаров, и с фискальными пошлинами, относящимися к третьим товарам. Таможенная пошлина, наложенная на товар, могущий производиться в стране, но непроизводимый, не может быть названа протекционной, а тем более вызывающей, если она низка и недостаточна для своей цели, или если она парализована иными мерами, например низким внутренним перевозочным тарифом для иностранного продукта и высоким для своего. Словом, размер таможенной пошлины или ее величина по отношению к данному товару составляют главную сущность всего таможенного дела в отношении его к развитию промышленности страны, даже до того, что снятие покровительственной пошлины на хлеб, сделанное много лет тому назад в Англии и теперь составляющее вопрос для многих государств Европы, может быть сделано вовсе не под влиянием фритредерства, а ради покровительства своим фабрикам и заводам, товары которых подорожают от дорогого хлеба. Очевидно, значит, что протекционизм, правильно понимаемый, не может быть чужд свободного входа многих товаров. Даже напротив того: правильно понимаемый протекционизм должен вести к высоким таможенным пошлинам лишь на такие товары, которые в данную эпоху жизни страны спрашиваются в ней, имеют в ней условия для развития и процветания и представляют возможность внутреннего соперничества и такого роста, при котором избытки могут сбываться иным странам. Таким образом, правильным, «толковым» тарифом должно считать только такой, в котором каждый вид и род товаров обсужден в отдельности, а не в каком-либо теоретическом абстракте — фритредеров или протекционистов. Этою точкою воззрения объясняется то обстоятельство, что главное содержание предлагаемой книги сводится на частное рассмотрение условий производства отдельных товаров. По этой же причине, рассматривая статьи русского таможенного тарифа с точки зрения развития русской промышленности, я не стану пропускать товаров, облагаемых чисто фискальными пошлинами, тем более что торговля ими и их перевозка находятся в прямой и тесной связи со всем промышленным развитием России, ее силою и богатством, ради коих и назначаются ее пошлины.

С.-Петербург, 29 апреля 1889 г .