Сэр Эндрю любит ШИРОКИЕ ЖЕСТЫ. Особенно если они идут на пользу ему самому. 8 декабря 1995 года в музыкальном городе Висбадене открылся новый оперный театр. Он стоит $100 млн и предназначен исключительно для постановок произведений Эндрю Ллойда Уэббера.

Превратившись из УДАЧЛИВОГО КОМПОЗИТОРА В ГЛАВНОГО ФИНАНСОВОГО МАГНАТА МУЗЫКАЛЬНОГО МИРА, он наконец-то начал ПОЛУЧАТЬ ОТ СВОЕГО БОГАТСТВА УДОВОЛЬСТВИЕ.

Как-то сэр Эндрю Ллойд Уэббер пожаловался своему знакомому журналисту: «На днях выпивал с Полом Маккартни в одном баре. Было так скучно. Я думал, мы будем говорить о музыке. Но его интересовали только деньги». Реплика в защиту Маккартни: про богатство сэра Эндрю ходят такие вызывающие слухи, что с ним так и подмывает поговорить именно о деньгах. Кроме того, он похож на вдохновенного художника-творца еще меньше, чем господин из Beatles. Узкие хитрые глазки, которые после премьеры Cats во всем мире называют кошачьими, консервативные костюмы и неопределенная стрижка.

Сэр Эндрю Ллойд Уэббер – до чрезвычайности неартистичный господин. Его бывший менеджер как-то заметил не без яду: «Энди чувствует себя счастливым только в обществе четырех бухгалтеров, адвоката и советника по налогообложению».

Миллионером он стал в двадцать пять лет. Хотя происходил из семьи, в которой деньги не водились. Зато от музыки буквально лопалась голова. Мама-пианистка давала частные уроки. Отец всю жизнь компонировал в духе поздних романтиков и дослужился до должности директора Королевской музыкальной школы. Младший брат играл на виолончели. Жизнь в музыкальном бедламе гармонично дополняли три кошки – одна по имени Сергей (в честь Прокофьева), вторая – Дмитрий (тезка Шостаковича), третья – безымянная. И обезьяна.

Понятно, что представители этой счастливой фамилии обладали единственной способностью – исполнять и записывать мелодии, записывать и снова исполнять.

В 8 лет Эндрю, окончив начальную школу, поступил в престижный Вестминстерский колледж и стал сочинять музыку к пьесам школьного театра. «Я вырос с убеждением, что музыка – это только музыка и единственное различие в ней может быть лишь между хорошей и плохой музыкой, а не жанрами», – вспоминал потом Уэббер.

Кстати, что касается жанра. Эндрю с самого начала предпочитал американские мюзиклы. В этом стиле он и сочинял для своего театра. Его первое произведение называлось «Сюита для игрушечного театра». Композитору к тому времени исполнилось девять.

Воспитания Энди был скорее консервативного, и память его была прямо-таки переполнена мелодиями Пуччини и Гайдна. С другой стороны, дело было в Англии, в конце шестидесятых. То есть разрешено ребенку было все, что не запрещено. А то, что запрещено, тоже, в общем-то, разрешалось. Рубашки будущий композитор носил ярко-розовые, ботинки предпочитал на платформе, а волосы – до пояса.

В 14 лет Эндрю был награжден стипендией, которая позволила его родителям существенно сократить расходы на обучение сына. Спустя два года – еще одна стипендия, на этот раз Оксфорда, по специализации «история». Однако на первом курсе подающий надежды студент познакомился с Тимом Райсом, известным либреттистом: они сошлись на почве пристрастия к рок-н-роллу. Вскоре после этого Уэббер взял академический отпуск и уже никогда больше не появлялся в Оксфорде. А вот сотрудничество с Райсом продолжалось многие годы, вместе они написали четыре мюзикла. Правда, первый («Такие, как мы») прошел совершенно незамеченным. Зато следующий принес первый большой успех. Получив заказ на небольшую ораторию для школьного выпускного вечера, Уэббер и Райс выбрали в качестве темы историю Иосифа и его братьев. Ветхий Завет двое дебютантов обработали в стилистике: «А Иосиф-то был парень клевый». Братья Иосифа гуляли по сцене в купальных халатах и сандалиях, египетский царь Потифар исполнял свои арии, недвусмысленно подражая вихлянию бедер Пресли. Над всем этим Содомом разливались залихватски-сладостные мелодии, смутно напоминавшие весь классический репертуар мировой оперной сцены.

Логично было бы думать, что на следующий день после премьеры «Иосифа и его чудесных разноцветных одежд» – так назывался бесшабашный опус – разверзлись небеса и двое соавторов подверглись если не проклятию Всевышнего, то уж, по крайней мере, церковной анафеме. Однако церковь в эпоху знаковые люди рок– н-ролла и «детей-цветов» была счастлива, если юное поколение вообще вспоминало о существовании Священного Писания. На партитуру «Иосифа» немедленно образовался оживленный спрос (а всего за время, прошедшее с 1968 года, она принесла больше $150 млн и в 1982 году все еще котировалась на Бродвее).

Один англиканский священник сделал ораторию предметом своих благочестивых рассуждений перед прихожанами. Другой англиканский священник поступил еще более радикально. Звали его декан Салливан, был он настоятелем собора святого Павла в Лондоне и прославился тем, что в борьбе за человеческие души не намерен был стесняться в средствах. Однажды декан Салливан явился перед паствой, спустившись на парашюте из-под купола собора св. Павла. Он полагал, что вопросы вознесения и второго пришествия лучше всего трактовать в формах как бы наглядных.

После «Иосифа» Эндрю Ллойд Уэббер получил от преподобного Салливана заказ на партитуру для музыкального представления в соборе св. Павла. Правда, декан настоятельно рекомендовал подобрать увлекательную тему из Нового Завета. Уэббер и Тим Райс не нашли в трудах евангелистов ни одного более занимательного персонажа, нежели Иисус Христос.

Года за два до описываемых событий Джон Леннон произнес роковые слова: «Сегодня мы популярнее Христа». Он спровоцировал бурю. Поклонникам Beatles это высказывание показалось, возможно, и некоторым преувеличением, но уж никак не кощунством. Зато религиозные фанатики не только завалили мешками писем центральные газеты, но и занесли Леннона в черные списки. Еще в 1966-м на родине демократии, в США, пластинки Beatles сжигали на улицах.

Эндрю Ллойд Уэббер запустил пробный шар – альбом со студийной записью. На его оборотной стороне красовалось велеречивое благословение декана Салливана.

Премьера в соборе святого Павла тем не менее сорвалась. Церковные иерархи, в принципе готовые рискнуть и разрешить представление, прочли как-то утром свежие газеты, где красовалось: «Джон Леннон, возможно, споет партию Иисуса Христа». Заголовки оказались чистым вымыслом, но разбираться иерархам было недосуг. Зато бюро Уэббера навестил неприметный человечек. Лицо для разнообразия – сугубо светское. Звали его Стигвуд, и специальностью его было продюсерство.

В 1960– е годы среди финансистов от шоу-бизнеса особенно ценилось умение держать нос по ветру. Каждый продюсер, учуявший юное поп-дарование, стремился заключить с ним кабальный контракт. По возможности, на десятилетия вперед.

Обнаружив, что альбомы Jesus Christ Superstar распродаются по 3500 экземпляров в день, Стигвуд пошел стучаться в дверь бюро Уэббера. Он отторговал на будущие десять лет скромные двадцать пять процентов себе на пропитание, произведя щедрую инвестицию в размере ?14 тыс., и принялся за дела дуэта Уэббер – Райс.

Тут ему пришлось поторопиться. Ибо, по неисследованным законам музыкальной погоды, начинался отлив. Иисус перекочевывал из хит-парада в хит-парад с большими потерями. Начинание срочно нуждалось в свежей идее.

Стигвуд нанял бродвейского режиссера О'Хормана и устроил премьеру на Бродвее. На банкете после представления гулял тысячеголовый бомонд – от Энди Уорхола до Теннесси Уильямса. Бродвей был самым удачным местом для такого рода предприятий. Во-первых, здесь традиционно любят размах и зрелищность. Во-вторых, фантазия местных деятелей мюзикла имеет свои ясные границы. И никогда не дошла бы до идеи эстрадного пения на евангельский сюжет. Кроме того, скандал на Бродвее приносит, при умелом с ним обращении, существенно больше пользы, нежели скандал в лондонском Вест-Энде.

А скандал, естественно, не заставил себя ждать. Первой подала голос негритянская община, обратив внимание на то, что роль Иуды отдана певцу-негру. За ней последовала еврейская община, посчитавшая, что образ иудейского народа трактован отрицательно. За ними оживилась община музыкальных критиков, громогласно возопив, что юное дарование Эндрю Ллойд Уэббер не в состоянии написать ни одной мелодии самостоятельно. В ариях Jesus Christ и впрямь слышалось все – от Прокофьева до Бурана и фортепианных концертов Грига.

К счастью для Уэббера, публике нравилось именно то, что выводило из себя критику. Главный его талант – умение превращать могучие темы классического репертуара в назойливые мелодии для насвистывания – позволил Jesus Christ продержался на Бродвее двадцать месяцев. А всемирное турне годом позже принесло $12 млн.

Главным занятием Стигвуда с этого момента стала борьба с нарушителями авторских прав. Ибо поклонники Уэббера во всем мире, добыв партитуру, немедленно забывали о таких мелочах, как договор о воспроизведении или денежные отчисления в пользу создателей. Именно так поступили австралийские монашки, которые, вдохновленные примером декана Салливана, использовали музыку в борьбе за души прихожан. Следует заметить, что цены у монашек достигали суммы, по тем временам апокалиптической, – $12 за место в партере. Желчный Стигвуд, которому судебные процессы за авторские права Уэббера в общей сложности обошлись в несколько миллионов, заметил по этому поводу: «Они полагают, будто Господь Бог – их личная собственность, и забывают, что существует копирайт».

У Эндрю были деревенский дом в Южном Уилтшире и квартирка в лондонском полуподвале, стоившая около ?7 тыс. Кассировав свою долю за Jesus Christ, он немедленно женился и с выгодой обменял полуподвал на целый дом, который стоил как минимум 70 тыс.

Женитьба оказалась предприятием приятным, но в конечном счете убыточным. Двенадцать лет совместной жизни с Сарой Джейн Хьюгилл и двое детей обошлись Уэбберу в ?750 тыс. Дом же пришлось перепродавать уже спустя год. Улица была излюбленным местом районных взломщиков. Гораздо хуже взломщиков было английское правительство. Последнее в середине семидесятых приводило юного nouveau riche в искреннее отчаяние.

Ибо бесчувственные лейбористы установили налоговые ставки, согласно которым доходы Эндрю Ллойда Уэббера облагались налогом в 83 %. А доходы от капиталовложений – налогом в... 98 %. Уэббер несколько лет пытался понять: то ли он – миллионер, то ли он – на пороге полного разорения. Правда, заметим в скобках, один из приятелей Уэббера тогда уточнил: «Энди считает себя банкротом, когда дело подходит к последним трем миллионам».

Переселяться в Швейцарию – подальше от налогообложения – ему отчаянно не хотелось. Но доходы от проката Jesus Christ аккуратно поступали на его счет и так же аккуратно откочевывали в прожорливую лейбористскую казну. Поиски легальной лазейки, через которую можно было перетащить свои же доходы обратно в собственный карман, заняли известное время.

Оказалось, что если перестать быть свободным деятелем искусства и превратиться в собственного менеджера – ставка налога уменьшается с 90 до... 30 %. Уэббер так и поступил, создав в 1977 собственную фирму Really Useful Company и довольно-таки нервно расстался со Стигвудом. Последний к этому времени совершенно обессилел от занудства своего творческого подопечного, который без зазрения совести излазил конторские книги вдоль и поперек.

Кончилось тем, что Уэббер как-то на досуге перечитал свой первоначальный – почти десятилетней давности – контракт со Стигвудом. И изумился. Стигвуд получал 25 % от доходов Уэббера. За свою многотрудную посредническую деятельность. Однако согласно контракту он являлся одновременно и агентом Уэббера, и... его же продюсером. То есть 25 % он аккуратно получал за то, что продавал господина Уэббера самому себе. (Уэббер всерьез собрался было подавать в суд, но его адвокат заявил, что не берется представлять перед правосудием версию о том, что совершеннолетний выпускник высшей английской школы был десять лет назад не в состоянии понять, что именно он подписал.)

Короче говоря, роман со Стигвудом прекратился без суда и следствия. В результате этих операций – исчезновения Стигвуда и появления Really Useful Company – Эндрю Ллойд Уэббер превратился наконец из композитора с миллионными доходами в действительно состоятельного человека. Астрономически богатым ему удалось стать лишь четырьмя годами позже.

11 мая 1981 года. Cats. Бродвей.

Эндрю Ллойд Уэббер – Суперзвезда. Хозяин империи мюзиклов и самый богатый композитор в мире. В день американской премьеры Уэббер был единственным человеком, у которого одновременно шли три музыкальных спектакля – и в Лондоне, и на Бродвее. В 1989-м чистый доход от Cats составил $58,5 млн, превзойдя легендарный бродвейский мюзикл Chorus Line. Через шесть лет после премьеры в Нью-Йорке все представления были по-прежнему распроданы, еженедельный доход составлял $300 тыс.

Для того чтобы вся эта сказка стала реальностью, надо было поначалу найти инвесторов. Условия же были не слишком подходящие. Во-первых, Уэббер нанял нового продюсера – Камерона Макинтоша. Про которого говорил, что тот даже из Скупого Рыцаря достанет пару дублонов. (На самом деле Уэббер ангажировал его после совместного обеда, за которым Макинтош восхитил его, главным образом, пристрастием к красному вину.) Во-вторых, он расстался с Тимом Райсом, создателем всех текстов к предыдущим композициям. В-третьих, Cats он собирался писать на готовые стихи классика Томаса Элиота. В-четвертых, режиссером должен был стать Тревор Нанн, известный исключительно классическими постановками.

А главное – в новом мюзикле речь шла исключительно о кошках.

Без Райса, с новым продюсером, текстами умершего поэта и режиссером Королевского шекспировского театра – все это звучало как идеальный рецепт полной катастрофы. Макинтош в отчаянии через прессу воззвал к потенциальным мелким акционерам, объявив минимальный вклад в размере ?750 или десяти акций. В качестве рекламы Макинтош опубликовал фотографию собственного кота с лапой на акции в ?75. Нашлось двести двадцать смельчаков. Доход инвесторов составил в финале 1:11.

Заглавную мелодию Уэббер написал так похоже на Пуччини, что даже спросил своих музыкальных родственников, не украл ли он ее случайно у Пуччини в самом деле. Ну просто по рассеянности.

«Кошки» изменили и личную жизнь композитора, потому что на одном из прослушиваний он познакомился с певицей Сарой Брайтман, которая была на 13 лет младше его. Она произвела на Уэббера такое впечатление, что он тут же пригласил ее на свидание, ничуть не задумываясь о том, что на ее безымянном пальце поблескивает обручальное кольцо. Как, впрочем, и о своем долгом супружестве. «Не наша вина в том, что мы влюблены, как дети», – говорил он в многочисленных интервью.

Тем временем началась работа над новой постановкой – «Старлайт Экспресс». Написанный в 1984 году мюзикл-фантазия оказался одной из самых дорогих постановок. Оформление было под стать сюжету – в одной из сцен несколько десятков актеров на роликовых коньках изображали соревнования поездов. Музыку– смесь рока, рэпа, блюза и церковного пения – критики обозвали «напыщенно-экстравагантной».

А в душе Эндрю в это время царила неразбериха. Он все еще не знал, стоит ли оставлять жену ради новой любви. И тогда Уэббер решил проблему чисто арифметическим путем: взял лист бумаги, разделил пополам, на одной половине написал все «за», на другой – «против» и подсчитал, каких больше. С небольшим перевесом победили аргументы «за», и он объявил жене о разводе.

В марте 1984 года, когда «Старлайт Экспресс» должен был дебютировать на лондонской сцене, парочка тайно обвенчалась. А в день премьеры Уэббер представил новую супругу Елизавете II.

Сменив жену, Уэббер сменил и жанр. Его новая работа, «Реквием», разительно отличалась от предыдущих. Это был не мюзикл, а церковная музыка. Для записи «Реквиема» Уэббер пригласил самых лучших – оркестр Английской палаты, Кафедральный хор Винчестерского собора, Пласидо Доминго на партию тенора и свою жену Сару Брайтман на партию сопрано.

Выбор композитора удивил даже его близких друзей – они не понимали, как можно доверить такую ответственную партию 25-летней певице, которая явно не тянула на примадонну. Кроме ничем не приметных ролей в малоизвестных театрах, на ее счету были лишь два сезона в танцевальной труппе британского ТВ, пара поп-хитов в Европе и участие в «Кошках». Тем не менее Уэббер не ошибся. Сингл из «Реквиема» в исполнении Сары попал в британскую десятку, и его продажи превысили 250 тыс.

В лондонском доме Уэбберов царило разнообразие, граничащее с безвкусицей: античные произведения искусства, китайская живопись по стеклу, картины XIX века и современные акварели. Дешевая пепельница в форме рояля украшала столик эпохи Людовика XV. Впрочем, эта разноголосица как нельзя лучше соответствовала облику жильцов – стареющий школьник в растянутом свитере и стройная молодая женщина, казалось только что сошедшая с полотна художника.

А на рояле в гостиной уже лежала огромная стопка нот. Новая работа называлась «Призрак», который потом трансформировался в «Призрак оперы». Эндрю почему-то с самого начала был уверен, что его ждет успех. Мюзикл по роману французского писателя Гастона Леруа опирался на классический сюжет: талантливый музыкант продал душу дьяволу за любовь публики. И публика полюбила композитора, но только за музыку, ибо его лицо дьявол обезобразил. Убить несчастного можно было, только уничтожив ноты его произведений.

В старый сюжет композитор вложил фирменное «уэбберовское» звучание – и не только. Потрясающе смотрелись, например, лодка в подземной реке и огромная люстра, с грохотом падающая на пол и разбивающаяся вдребезги. «Призрак оперы» был поставлен в Лондоне в 1986 году, а в 1988 году собрал на Бродвее $16 млн. А одна из тем в исполнении Сары Брайтман снова надолго обосновалась в британских чартах. «Сара играет большую роль», – повторял Уэббер, подразумевая и свою музыку, и свою жизнь.

Еще через год, в 1989 году, увидело свет очередное творение Уэббера – Aspects of Love. Критики не очень лестно отозвались о музыке. Спектакль дебютировал в Лондоне, а в следующем году состоялась премьера на Бродвее. Однако фортуна в тот момент, очевидно, занималась какими-то другими делами и про Уэббера забыла (и, как увидим, надолго). А может быть, запутанный сюжет по роману Дэвида Гарнетта оказался слишком сложен для публики. Так или иначе, спектакль, названный «второсортным мюзиклом по третьесортному роману», провалился.

Это нанесло ощутимый удар по самолюбию Уэббера, ведь он считал Aspects of Love своим самым большим достижением. Он утверждал в интервью, что спектакль «переживет и высмеет мои остальные мюзиклы, потому что сто процентов людей живут и любят. А отзывы критиков не представляют для меня никакого интереса». Подошел к концу и роман с Сарой. В 1991 году Эндрю развелся с ней и женился на 28-летней Мэделин Гердон, которая родила ему еще троих детей. Как обычно, изменениям в личной жизни сопутствовали изменения в работе.

Тем временем подоспел новый мюзикл – музыкальная версия фильма Билли Уайлдера «Сансет-бульвар». Однако успеха опять не было. Более того, «Сансет-бульвар», выпущенный в 1993 году, спустя пару лет сняли со сцены из-за убыточности. Вообще, с этим мюзиклом Уэббер намучился едва ли не больше, чем со всеми остальными, вместе взятыми. Патти Люпон, прославившаяся главной ролью в «Эвите», была выбрана на роль Нормы Дезмонд в лондонской постановке «Сансет-бульвара» и соответственно в нью-йоркской. Однако американским критикам она не понравилась, знаковые люди и ее заменили другой актрисой, что стоило композитору-продюсеру немалых денег. Однако Фэй Данауэй, которая должна была играть Дезмонд в Америке, тоже была уволена – уже самим Уэббером, причем за несколько дней до премьеры. Еще один судебный иск (Уэббер на свою голову сказал, что Данауэй не умеет петь) и еще одна компенсация, сумму которой Уэббер предпочел не разглашать. В результате «Сансет-бульвар» не смог собрать даже тех $10 млн, что были затрачены на его постановку. Уэббер пытался исправить положение постановкой спектакля в Германии и Австралии. Это обошлось Really Useful Group еще в $12 млн убытков.

Успех обошел стороной и следующий мюзикл Уэббера – Whistle Down the Wind, вышедший в 1996 году. В США он даже не попал на Бродвей. Это обошлось Really Useful Group еще в $10 млн.

Неужели Уэббер исписался? Сам он, конечно, это отрицал. Уэббер говорил, что Бродвей, который видел «Иисуса», «Эвиту» и «Призрак», изменился до неузнаваемости с приходом в шоу-бизнес гигантских корпораций, таких как Walt Disney. Для них продажа билетов на шоу – лишь часть. Остальное – компакт-диски, сувениры, видеокассеты. Поэтому высокобюджетным постановкам (вроде уэбберовских мюзиклов) без всей этой мишуры просто не выжить.

Несмотря на неприятности, Уэббер продолжал пожинать плоды прежнего успеха. В 1992 году он был посвящен королевой в рыцари за «выдающиеся заслуги перед искусством», а в 1997-м получил титул лорда и стал именоваться просто «лорд Эндрю Ллойд Уэббер Сидмонтонский».

Да и коммерческие неудачи последних постановок не смогли нарушить его благополучие. Как учат классики, количество перевалило в качество. После Cats страх разорения покинул Уэббера окончательно. До этого он расстраивал своих друзей тем, что не имел решительно никаких причуд. Почему, спрашивается, человек, который распоряжается миллионами, употребляет их исключительно на то, чтобы в обеденный перерыв съесть омара с лапшой за $30 в первом попавшемся ресторанчике за углом?

Превратившись из удачливого композитора в главного финансового магната музыкального мира, он наконец-то начал получать от своего богатства удовольствие. Покупая то дом на Ривьере, то самолет, то апартаменты в Башне Дональда Трампа по соседству со Стивеном Спилбергом, то раннюю картину Пикассо за $40 млн.

Он владеет десятым по величине состоянием в Англии, которое оценивается в ?500 млн. Когда он приглашает к обеду Маргарет Тэтчер, она принимает приглашение. Его подчиненным с 1988 по 1991 год был тезка– принц Эндрю, пробовавший себя в музыкальном менеджменте. Наградив Уэббера рыцарским титулом, королева Елизавета Вторая удостоила его и приватной беседы. Последнее Эндрю не слишком оценил: «С Ее Величеством сложно разговаривать о музыке. Она предпочитает беседовать о лошадях».

Он купил за ?1 млн старый лондонский театр «Палас» – лично для себя. И собрал ?100 млн на то, чтобы построить в немецком Висбадене театр специально к премьере своего последнего мюзикла Sunset Boulevard.

Источник его неиссякающего состояния – замечательная деловая изобретательность лично сэра Эндрю. После Cats он заботливо наложил копирайт не только на партитуру, но и на каждую деталь своих музыкальных продуктов. Так что купить их теперь можно только «пакетом». Cats в Токио не имеют права отличаться от Cats в Найроби ни на единый волосок. Исполнение, хореография, костюмы и даже сувениры под маркой Andrew Lloyd Webber стопроцентно идентичны во всем мире.

Он утверждает, что публика платит деньги за то, чтобы всегда видеть одно и то же. Что полностью подтверждается его личным опытом. Он по-прежнему остается низкорослым человечком с плохой фигурой, глазами-щелками, бесформенной стрижкой и без малейшего дара красноречия.

Но за последние десять лет не было еще ни одного вечера, когда на театральных подмостках мира не звучала бы музыка сэра Эндрю Ллойда Уэббера.

Использованы также материалы статьи Любови Граховой

«Лорд-сочинитель»: «Коммерсантъ ДЕНЬГИ» № 22 (275) от 07.06.2000