О знаменитом сейлемском процессе над ведьмами 1692 года написаны сотни романов и солидных монографий, поставлены пьесы и фильмы. Весьма многочисленны и версии, объясняющие разгул мракобесия в американском городке на пороге XVIII столетия. Совсем недавно появились новые объяснения феномена охоты на ведьм в Сейлеме – социально-экономические.

Сегодня о сейлемской трагедии напоминает лишь городской Музей охоты на ведьм

В Старом Свете накануне века промышленной революции к ведьмам почти потеряли интерес. А вот в Америке, особенно в населенной пуританами колонии Новая Англия, где располагался городок Сейлем, к прислужницам врага рода человеческого, напротив, относились предельно серьезно. Жизнь поселенцев была достаточно суровой, и больше других страдали от этого дети, им не хватало обычных радостей: игр, сказок, подарков. И неудивительно, что искрой, из которой в городе возгорелось пламя мракобесия, стали детские фантазии.

В начале 1692 года в доме местного пастора Сэмюэла Пэрриса, плохо ладившего с прихожанами (в протестантизме институт священничества отсутствует, и духовного лидера выбирает сама община), стали твориться странные вещи. Девятилетняя дочь и племянница Пэрриса то впадали в необъяснимую апатию, то бились в судорогах, выкрикивая какую-то абракадабру и заливаясь смехом, который городской доктор сразу же определил как «дьявольский».

Сегодня его коллеги назвали бы все это типичной подростковой истерией (невроз подавленных желаний, попытка привлечь к себе внимание и т. п.). Но даже в те времена можно было бы обратить внимание на одно обстоятельство: незадолго до начала припадков в руки к юным особам попала книга известного бостонского богослова Коттона Мэзера, посвященная ведовству в Новой Англии. О Мэзере сейлемцы еще вспомнят, не пройдет и года. Вскоре странная хворь постигла подружку девочек, и в дело решила вмешаться, на свою голову, служанка Пэрриса, негритянка Титуба. Она немного поворожила, с самыми лучшими намерениями, чтобы проверить, не бесовские ли это козни. Но о ворожбе прознали соседи, а затем и сам пастор. Он устроил домашним допрос, на котором у его дочери вырвалось роковое: «Это все она виновата – Титуба!»

Негритянку отправили в тюрьму, компанию ей составили еще две жительницы Сейлема: городская нищенка, чье имя история не сохранила, и вполне добропорядочная фермерша Сара Осборн. На них указала во время очередного припадка племянница пастора. К этому моменту уже более десятка сейлемских барышень в возрасте от 13 до 20 лет страдали ужасными корчами. Горожане не на шутку перепугались, но к совету немногих здравомыслящих выпороть непутевых девиц и забыть об их глупых наветах, увы, так и не прислушались.

Судебное производство запустили по всей форме. Шериф Корвин и судья Готорн, полистав труды по ведовству и посоветовавшись с бостонскими авторитетами (в том числе с самим Мэзером), нашли явные признаки дьявольских козней в Сейлеме. Как и в любом другом случае, когда объявлялась охота на ведьм, доказательством могло служить любое голословное обвинение. А также добровольное признание обвиняемых, что тогда означало – под пыткой. Ни глуповатая нищенка, ни речистая фермерша не смогли убедить судей в своей невиновности. Более того, запирательство обвиняемых утвердило Готорна во мнении, что налицо вмешательство врага рода человеческого.

Зато Титуба со страху призналась и в том, что летала на метле на шабаши, и в глумлении над невинными девичьими душами – словом, во всем, что в красках описывалось в демонологической литературе и с еще более красочными подробностями передавалось из уст в уста. Ей бы следовало попытаться вывести завравшихся девчонок на чистую воду, но общественное мнение уже приняло их сторону, и «поклеп» лишь усугубил бы незавидное положение чернокожей служанки.

В общем, она поступила характерным для подобных процессов образом: стала «сотрудничать со следствием». В частности, называть имена несуществующих сообщников и описывать их гнусные деяния. Именно Титуба сообщила о «высоком нездешнем мужчине», руководившем дьявольским налетом на Сейлем, он еще появится в этой истории. Маховик процесса раскручивался. Судья Готорн, убедившись в виновности троих «ведьм», вернул их в тюрьму и готов был вынести обвинительный приговор. Возможно, если бы несчастных казнили сразу, это отрезвило бы сейлемцев и трагические события не приобрели бы столь широкий масштаб, обошлось бы без новых жертв. Но дело затянулось. Колония тогда ждала нового губернатора из метрополии, который должен был назначить новых судей. Судебная машина забуксовала, зато жертвы ведовства превратились в героев дня и окончательно распоясались. Все списывалось на происки врага рода человеческого, они могли хулиганить, дерзить взрослым, сквернословить... Но если бы только это.

Вот один пример. Некая Марта Кори не пустила мужа на допрос первых трех ведьм: нечего, мол, слушать всякие глупости. Сказанное дошло до девочек, и последовало «слово и дело»: они тут же заявили, что их мучил еще и призрак в облике Марты Кори. Причем бедняжки даже рассмотреть его толком не успели, поскольку были ослеплены. И миссис Кори отправилась в тюрьму. Между тем Титуба вспомнила на следствии еще о нескольких представителях нечистой силы. Результатов долго ждать не пришлось. Разгоравшаяся охота на ведьм, естественно, сопровождалась все возрастающим количеством наветов. Атмосфера страха парализовала разум и волю сейлемцев. Показательно: петицию в защиту первых трех обвиняемых подписало более ста человек. Спустя некоторое время, когда арестовали одну из самых уважаемых женщин Сейлема, Ребекку Нэрс, в ее защиту отважилось выступить вдвое меньше. А затем на протяжении многих месяцев горожане ничего, кроме доносов, не подписывали.

Дело ходко двигалось к «главному процессу», соответственно, подобрали главного обвиняемого. Было установлено, что организовавший сейлемский шабаш «высокий нездешний мужчина», о котором сообщила Титуба, – это бывший местный пастор, преподобный Берроуз, не так давно перешедший в другой приход. Не пользовавшийся популярностью у прихожан Сэмюэл Пэррис весьма ревниво относился к славе предшественника и отзывался о нем крайне неодобрительно, так что одной из юных доносчиц не составило большого труда догадаться, на кого показать в следующий раз.

Коль скоро есть организатор, то должна быть и достойная преступная организация. Ее продолжали сколачивать подручные Пэрриса: благодаря их наводящим вопросам барышни переключились с женщин на богатых и уважаемых отцов семейств. В сообщники Берроуза попали, к примеру, отставной офицер Джон Олден и Филип Инглиш, владелец домов, кораблей и морской пристани. И даже один из судебных приставов, раскаявшийся в содеянном и пытавшийся бежать из Сейлема.

Главный процесс начался в мае. К тому времени о сейлемском деле знала вся Новая Англия. Однако прибывшему наконец новому губернатору сэру Уильяму Фипсу было не до ведьм: он был обременен особыми поручениями – закончить войну с индейцами и урегулировать конфликт с пуританами, недовольными новым «колониальным» законодательством. Поэтому он умыл руки, переложив разбирательство на тройку судей во главе со своим заместителем Стафтоном. Собственно, разбирательство требовалось лишь для соблюдения процедуры, в его результате сомневаться не приходилось.

Практика показывает, что даже хорошо смазанная машина подобных процессов порой дает сбои. Правда, случается это лишь там, где судебное право не пустой звук. Так, в соседнем с Сейлемом Эндовере, также охваченном ведьмоманией, нашелся человек, который сообразил подать встречный иск на доносчика, обвинив того в клевете и потребовав огромной денежной компенсации. Разбор дела растянулся на годы, зато этот смелый поступок заметно охладил пыл местных стукачей. А уже упомянутая Ребекка Нэрс, известная своей набожностью, непоколебимой уверенностью в собственной правоте, произвела на присяжных впечатление столь сильное, что те объявили ее невиновной.

Однако справедливости не суждено было восторжествовать. Сразу же после объявления вердикта присутствовавшие на процессе «пострадавшие» барышни завыли и забились в корчах так, словно пришел их последний час. Спектакль возымел действие: судья Стафтон попенял присяжным за попустительство нечистой силе и отправил их подумать еще разок. И те после краткого совещания единогласно решили: виновна. После такого урока следующим четверым обвиняемым (в их числе был Берроуз) приговор был вынесен без сучка и задоринки. 19 июля четыре ведьмы с «ведьмаком» Берроузом во главе были повешены при большом стечении народа на холме неподалеку от Сейлема. Правда, и на сей раз не обошлось без сбоя. Непосредственно перед казнью преподобный Берроуз громогласно и без запинки помолился. А ведь в конце XVII столетия любой ребенок знал, что одержимые дьяволом не в состоянии это сделать внятно и без кощунственных ошибок.

Толпа горожан, потрясенная случившимся, зароптала и начала теснить приставов с намерением освободить бывшего пастыря. Но тут, к несчастью, вмешался специально прибывший из Бостона наблюдатель – Коттон Мэзер, тот самый, чья книга произвела столь неизгладимое впечатление на сейлемских дев. (Авторитетный демонолог, надо отдать ему должное, всегда последовательно выступал против скороспелых и огульных обвинений в ведовстве, требуя от следствия веских доказательств.) Страстная речь богослова, напомнившего сейлемцам, что нет ничего страшнее и коварнее дьявола в ангельском обличье, решила дело: Берроуза вздернули.

2 августа повесили шестерых, 22 сентября – еще семерых. А в промежутке между этими казнями умер под пыткой фермер Джайлс Кори, имевший наглость вступиться за жену. На процессе он отказался отвечать на вопросы судей, и те вспомнили известный еще в старой доброй Англии закон, по которому любителям играть в молчанку следовало класть на грудь гири, пока не заговорят. Мужественный фермер произнес только: «Прибавьте груз!», – и очередная гиря выдавила из Кори не признание, а душу.

Расправа 22 сентября оказалась последней. Казалось бы, у сейлемских «законников» был непочатый край работы: 150 человек, включая детей, сидели за решеткой, на очереди были еще две сотни... Но любая массовая истерия когда-нибудь да выдыхается. В том же сентябре одна из юных доносчиц поделилась с неким бостонским священником своим видением: казненная ведьма сообщила девочке, что пострадала невинно. А к середине октября уже весь Массачусетс роптал, осуждая творившееся в Сейлеме.

Забеспокоился и сам губернатор, особенно когда скандал стал приобретать характер международного. Получив петицию голландских и французских священников из Нью-Йорка – виднейших в Новом Свете представителей духовенства, сэр Фипс начал действовать. Он сместил судью Стафтона (на всякий случай оклеветав его в глазах короля), публично отмежевался от дела о ведовстве и приостановил дальнейшие казни. А также приказал засекретить протоколы слушаний и допросов, «чтобы не давать пищу для превратных толкований». Документы процесса были собраны и опубликованы лишь в XIX веке, вышли три огромных тома.

В январе 1693-го началась реабилитация. А еще до этого отменили отработанную методику опознания ведьм – по доносу. Теперь судьи были обязаны выносить приговор лишь на основании добровольного (то есть под пыткой) признания. В результате 55 обвиняемых, которые попытались облегчить свою участь поспешным самооговором, оказались первыми кандидатами на эшафот. Но повесить их не успели: судебная машина окончательно дала задний ход.

Реабилитация затянулась по экономическим причинам. По тогдашним законам власти оплачивали содержание в тюрьме только приговоренных; те же, кого оправдали, должны были возместить расходы тюремщиков (требовалось оплатить не только питание, но и работу персонала: производство пыток, заключение в кандалы и проч.). Не все «счастливцы» располагали требуемой суммой.

В Сейлеме вину за случившееся возложили на одного Пэрриса. Пастора лишили жалованья, а через три года он вынужден был покинуть город (хотя официальную жалобу, поданную жертвами процесса и их семьями, суд не удовлетворил). Преемник Пэрриса отказал юным застрельщицам охоты на ведьм в причастии, и впоследствии лишь двум из них удалось выйти замуж. В 1711 году семьям пострадавших была выплачена небольшая компенсация, и историю посчитали закрытой.

Однако она получила широчайший резонанс, высказывалось множество самых разнообразных версий случившегося. Первое, лежащее на поверхности объяснение – религиозный фанатизм, мракобесие – было признано исследователями сейлемского феномена явно недостаточным. Ведь известно достаточно много подобных историй, причем они происходили и в странах, подчеркнуто нерелигиозных. Так что списывать сейлемский шабаш исключительно на «дремучесть» пуритан XVII столетия было бы явным упрощением. Уже в XX веке, наполнившем новым смыслом словосочетание «охота на ведьм», последовали версии психологов, психиатров и психоаналитиков, иногда весьма экзотические. И лишь недавно обнаружились мотивы весьма материального свойства.

В середине XIX века мэр Сейлема Чарлз Эпхем издал двухтомное исследование, посвященное городскому «позору 1692 года», с подробными картами города и окрестностей и с указанием адресов всех жертв охоты на ведьм и всех доносчиков. Уже в наши дни американские социологи, исследовав эти карты, пришли к удивительным выводам: сейлемские события предстают в совершенно новом свете. Выяснилось, что суть их была следующей: «низы» общества преследовали и именем закона истребляли «верхи», претендуя при этом на их собственность. В Старом Свете, в той же тюдоровской Англии, все было наоборот: в подобных случаях социальный статус доносчиков был выше, чем у их жертв.

И что тут говорить о простых обывателях, когда даже судейские во главе с судьей Готорном, как оказалось, отдавали заседаниям лишь малую часть рабочего времени, а большую – посвящали процедурам, связанным с конфискациями имущества подозреваемых. Именно подозреваемых: тогдашние законы позволяли попросту его растаскивать, не дожидаясь решения суда. Доподлинно установлено, что судья, шериф, приставы и просто активные сторонники пастора Пэрриса за полгода сейлемских процессов основательно приумножили свои состояния. Часто за решетку отправляли целые семьи: так было удобнее прибирать к рукам понравившееся имущество.

Кроме вполне объяснимого желания получить задарма дополнительную собственность, открылись и другие, не столь очевидные побудительные мотивы. Пуритане приплыли в Америку с благой мыслью все делать сообща: трудиться, отдыхать, славить Господа. При этом в их общинах строго блюлась социальная иерархия: Бог от рождения определил каждому его место и считалось грехом претендовать на большее. Выскочек, иначе говоря, людей предприимчивых и активных, пуритане не жаловали. А пасторы в молельных домах не уставали твердить: лукавый только и думает о том, как бы разрушить общину.

Оказалось, у дьявола в те времена имелось вполне конкретное воплощение – капиталистические отношения, и именно им в Сейлеме объявили войну. Те, кого преследовали Пэррис и другие защитники «устоев», проживали преимущественно на восточных окраинах города. Там и земля была получше, и, соответственно, хозяйства покрепче. (В сущности, Сейлем в ту пору представлял собой большую деревню.) К тому же восточные сейлемцы активно занимались торговлей и «городским» предпринимательством в отличие от обитателей западной части, где процветал общинный сельский труд. Разумеется, они, мягко говоря, не любили отличавшихся вольномыслием оборотистых «пособников дьявола», быстро выбивавшихся в люди.

Нельзя сбрасывать со счетов и «феминистский» аспект. Жертвами сейлемской охоты на ведьм были в основном женщины. Чем так мог досадить мужчинам прекрасный пол? Здесь стоит принять во внимание, что именно в Массачусетсе и именно в конце XVII века началась бурная эмансипация: дамы занимались торговлей, хозяйничали на больших фермах и прекрасно со всем этим справлялись, то есть прямо покушались на прерогативы мужчин, что в среде пуритан воспринималось крайне болезненно.

Сегодня в Сейлеме о разыгравшейся когда-то трагедии напоминает лишь городской Музей охоты на ведьм да странный дорожный знак на шоссе, идущем из Бостона: стилизованное изображение ведьмы на помеле и надпись на стрелке: «До места исторического процесса – 10 миль».