Глава 4

О ГОСУДАРСТВЕ И ГРАЖДАНСКОМ НЕПОВИНОВЕНИИ

После того, как человек поверит в свои силы, отказавшись от рабского повиновения внешним обстоятельствам жизни, он будет способен на большие дела. В это мгновение возрождения внешнее и внутреннее прекратят вражду, столь необходимую для целостности личности. Так считал Эмерсон, и именно это кредо, разделяемое Торо, руководило писателем при построении «философской лаборатории» на берегу Уолдена.

В развитии конституционного либерализма опасность утраты чувства меры воспринималась Торо как угроза всемирной гуманитарной катастрофы. Он предвидел, что так называемые «либеральные свободы» неизбежно станут формой атеизма и духовного рабства.

Генри Торо всегда обожествлял странника, человека идущего. Он был уверен, что каждый, совершающий свободную прогулку, «направляется в Святую землю». Впрочем, и этого не нужно бояться. Грех страха ведет к параличу. Главное — двигаться и верить.

Одолевайте зло силой добра. Не принимайте ограниченную философию тех, чье мужество дает не больше света, чем грошовая свечка, от которой большинство предметов отбрасывают тень большую, чем они сами.

Воодушевляемый этикой отрицания, Торо был озабочен поисками положительной альтернативы, соответствующей его неисправимому оптимистическому складу мышления. Писатель отчасти находил ее в учении о гражданском неповиновении, точнее, не в учении, поскольку воззрения Торо не были изложены соответствующим образом, но в той активной позиции, которая была продемонстрирована писателем-романтиком в виде актов гражданского протеста и отражена в ряде эссе и дневниках.

Утверждая соответствие между эстетически-природным и нравственно-общественным началами, Генри Торо не был приверженцем мистицизма, но считал, что природа, приближенная к человеку, не может не включаться в процесс формирования нравственных основ личности, а процесс этот может быть осуществлен только в форме активного сопротивления социальному злу.

Я всецело согласен с утверждением: «Лучшее правительство то, которое правит как можно меньше», — и хотел бы, чтобы оно осуществлялось быстрее и более систематически. Осуществленное, оно сводится в конце концов — и за это я тоже стою — к де — визу: «Лучшее правительство то, которое не правит вовсе», а когда люди будут к этому готовы, то именно такие правительства у них и будут. Если говорить конкретно — я требую не немедленной отмены правительства, но его немедленного улучшения. Пусть каждый объявит, какое правительство он готов уважать, и это уже будет шагом к такому правительству.

Правительство, где правит большинство, не может быть основано на справедливости даже в том ограниченном смысле, в каком ее понимают люди.

Единственная обязанность, какую я имею право на себя брать — это обязанность всегда поступать так, как мне кажется правильным… Закон никогда не делал людей сколько-нибудь справедливее; а из уважения к нему даже порядочные люди ежедневно становятся орудиями несправедливости…

Очень немногие — герои, патриоты, мученики, реформаторы в высоком смысле и настоящие люди — служат государству также и своей совестью, а потому чаще всего оказывают ему сопротивление, и оно обычно считает их за своих врагов…

Несмотря на внешнюю отстраненность трансцендентализма от повседневности, от гражданских структур, общественных институтов, Торо был вынужден излагать представления о системе взаимоотношений личности и государства, высказывал критику политического устройства. Факторами повышенной социальной активности писателя стали как события его частной жизни, так и тот факт, что период его творчества совпал с годами эпохальных исторических событий в истории США. Политические взгляды Торо традиционно считают анархическими, подразумевая скорее отрицание Торо государства, нежели его критику, что не вполне корректно.

Я призываю не к немедленному упразднению, но к немедленному созданию лучшего правительства.

Будучи последовательным мыслителем-трансценденталистом, Торо не признавал легитимность современного ему государства, полагая, что не экономическая выгода, но трансцендентальные духовные ценности должны лежать в основе его создания.

Однако, не будучи оторванным от практики мечтателем, Торо считал, что политическая реальность требует не штурма государственных органов, но исчерпывающего использования ресурсов демократии, присущих американской государственности. Позднейшие представители движения, как правило, были более догматичны.

Я наслаждаюсь мечтами о Государстве, которое сможет позволить себе быть справедливым ко всем людям и будет относиться к личности с тем же уважением, с каким должно относиться к соседу; о Государстве, которое не считало бы несовместимым со своей безопасностью то, что несколько его членов жило бы поодаль от него, которое не вмешивалось бы в это и не использовало бы это в своих узких интересах; о Государстве, которое бы выполняло все обязанности, кои выполняют между собой соседи и сограждане.

Торо жил в разногласии с социальной действительностью, что отразилось в его мировоззренческом «отчаянии». «Отчаяние» Торо экзистенциально, в нем выразительны различные аспекты жизни, от экономического до политического. В постулировании «отчаяния» Торо находит возможность обоснования существования человека как такового, рассматривая это «отчаяние» как универсальное свойство жизнедеятельности, ее основное духовное содержание. Исследователи философии часто отмечают «отчаяние» Торо как понятие, тождественное понятию отчуждения в его нравственном измерении. В этом же аспекте предлагаемый Торо личный выход возможно близок тому, который столетием позже высказал Камю, говоря об «экзистенциальном скачке». Причины отчаяния скрыты в глубинах «Я».

Тяжко работать на южного надсмотрщика, еще тяжелее на северного, но тяжелее всего, когда вы сами себе надсмотрщик. А еще говорят о божественном начале в человеке!

Нынешние времена не располагают к отдыху. Мы израсходовали весь наследственный запас свободы. Если мы хотим спасти себя, нам надо бороться.

Социальное зло в равной степени опирается на отчаяние, охватывающее души людей, и порождает его. Единственная позиция, способная разомкнуть «порочный круг», обнаруживается Торо в эстетике протеста, в идеологии гражданского неповиновения. Жизненная позиция человека должна мобилизировать его нравственный потенциал, призванный участвовать в формировании общности высшего уровня. «Оптимизация» потребностей человека, выраженная в нахождении подлинно необходимого их минимума, является необходимым условием начала подобных поисков.

Утрата идентичности человека и социальной системы создает самый мощный импульс для сначала внутреннего, а затем и массового ненасильственного протеста. Одной пропаганды недостаточно для вовлечения личности в движение гражданского неповиновения, для оправдания, обоснования неповиновения как такового.

Не следует уважать закон, если этот закон не исполнен уважением к человеку. Вариант уолденской утопии как личный выход реален скорее как исключение, нежели как правило, поэтому для тысяч людей, испытывающих активное неприятие власти, путь экологической утопии или внутренней эмиграции не может быть приемлемым. Торо провозглашает принцип открытого политического протеста как вариант позитивной альтернативы философскому самоуглублению. Ненасильственная революция предполагала два аспекта: внешний — политический и внутренний — моральный.

Если бы тысяча людей не платила в этом году налога, то это не была бы насильственная и кровавая мера; тогда как продолжать платить налоги значит дать возможность Государству вершить насилие и проливать кровь невинных. Вот, в сущности, определение мирной революции, если таковая вообще возможна.

Необходимым условием гражданского неповиновения должен стать последовательный отказ людей от сотрудничества с властями.

Если сборщик налогов или любой другой государственный служащий спросит меня, как когда-то спросил один из них: «Что же нам делать?», то я отвечу: «Если вы действительно хотите что-то сделать, то уходите из вашего учреждения. Когда подданный отвергает свое государство, когда служащий покидает свое учреждение — тогда революция совершена».

Последняя цитата определяет содержание «революции одного человека». Переворот в сознании первичен по отношению к политическому акту, что проистекает из логики трансцендентального учения.

Несправедливость, творимая властями, сама по себе подрывает нравственный Закон, что в свою очередь освобождает разумного человека от подчинения властям. Границы неподчинения определяются совестью каждого члена общества в отдельности, всеобщим принципом ненасилия. Не может влиять на принятие решения все, что не имеет нравственного характера, в том числе законодательство.

Мой опыт во всяком случае научил меня следующему: если человек смело шагает к своей мечте и пытается жить так, как она ему подсказывает, его ожидает успех, какого не дано будничному существованию.

Даже голосовать за справедливость еще не значит действовать за нее. Вы всего лишь тихо выражаете ваше желание, чтобы она победила. Мудрый не оставляет справедливость на волю случая и не хочет, чтобы она победила силою большинства.

Приблизить уничтожение рабства может только тот голосующий, который утверждает этим собственную свободу.

Если я предаюсь иным занятиям и размышлениям, мне надо хотя бы убедиться прежде, не предаюсь ли я им, сидя на чьей-либо спине. Я должен сперва слезть с нее, чтобы и тот, другой, мог предаться созерцанию.

Что касается средств исправления зла, предлагаемых государством, то мне такие средства неизвестны.

Если подданный отказывается повиноваться, а чиновник отказывается от должности, революция свершилась.

У меня нет охоты прослеживать путь моего доллара, если бы даже это было возможно, пока на него не купят человека или ружье, чтобы убить человека — доллар не виноват, — но мне важно проследить последствия моего повиновения. В общем, я по- своему объявил государству тихую войну, хотя, как принято в подобных случаях, намерен тем не менее извлекать из него возможную пользу и выгоду.

Я не хочу враждовать ни с людьми, ни с народами. Не хочу заниматься казуистикой, проводить тонкие различия или выставлять себя лучше других. Скорей, я ищу предлога, чтобы подчиниться законам страны. Я даже слишком склонен им подчиняться. Эту склонность я сам в себе замечаю и каждый год при появлении сборщика налогов бываю готов пересмотреть действия и точку зрения правительств страны и штата, а также общественные настроения, чтобы найти повод повиноваться. Я полагаю, что государство скоро избавит меня от всей такой работы, и тогда я буду не лучшим патриотом, чем мои соотечественники.