ГЛАВА 23

ИССЛЕДОВАНИЕ ПОСМЕРТНЫХ ПЕРЕЖИВАНИЙ

Недавно я подучил письмо от женщины из Нью-Йорк Сити, которая писала, что собирается пойти в Бруклинскую клинику, где умирает ее мать, посидеть возле нее и почитать ей «Тибетскую книгу мертвых». Вскоре я перезвонил ей и сказал, что, поступив таким образом, она, возможно, совершит ошибку. Вообразите себе реакцию восьмидесятипятилетней женщины-еврейки, которая страдает от боли и беспокойства, умирая в незнакомой обстановке. И вот она лежит и слушает, как кто-то читает ей о том, что когда она умрет, она увидит вращающиеся огни и громогласные крики харук и демонов. Смерть и без того довольно страшна, но если преподнести ее в таких незнакомых терминах, она покажется еще более ужасной. «Тибетская книга мертвых» предназначалась для тибетских монахов, а не для еврейских старушек, умирающих в Бруклинской клинике. Поскольку образ жизни и воспитание играют в данном случае важную роль, как можно ожидать, что, выйдя из тела, ум породит такое окружение? Вместо этого мы посоветовали ей петь матери старые иудейские песни о любви.

«Тибетская книга мертвых» (известна также под названием «Бардо Тодол») – это трактат, написанный тибетскими монахами для тибетских монахов и мирян, которые стремятся реализовать в момент перехода, называемый смертью, то, к чему они готовились в течение всей своей жизни. Этот момент должен сделать известным неизвестное. Для этого нужно воспользоваться практикой визуализации, которой монахи занимаются годами. Возможно, «Тибетская книга мертвых» – это самый известный на Западе пример книги, которая существует практически в каждой культуре и посвящена созерцанию и возможности мудрого переживания посмертных состояний. Длительная подготовка сводится, в частности, к тому, чтобы не теряться даже при самых необычных обстоятельствах. Постоянно напоминая, что наблюдаемое есть наблюдающий, что все видимое человеком является проекцией его воображаемого «я», что он видит только свой собственный ум, трактат пытается освободить его от привязанности к старым желаниям и чувству отделенности, которые порождают страх и необходимость защищаться. Трактат призывает человека слиться со своей изначальной природой, отказаться от ложного и проникнуть в реальное (см. приложение III).

С этой целью состояния сознания отождествляются с астральными существами, которые представляют собой средства достижения более высоких, чем жизнь, состояний, изображая их в виде ангелов или демонов с одеяниями характерных цветов, орнаментов и оттенков. Состояния персонифицируются, и тогда сострадание становится светящейся фигурой Авалокитешвары, страх предстает в виде окровавленного шестирукого демона-воина, а способность пробиваться сквозь нагромождения иллюзий принимает обличие Манджушри, вооруженного мечом мудрости. Эти образы служат для освобождения от отрицательных эмоций. Но нам не знакомы с детства эти образы и символы. Они не представляют наших чувств так, как они представляют чувства тибетского монаха. Возможно, для западного ума эти качества лучше описать как любовь, страх, ревность, зависть или признание бессознательных тенденций, которые порождали привязанность и замешательство, подчеркивали страх и сомнение.

Принятие состояний сознания от мгновения к мгновению, постоянное отслеживание всех чувств и мыслей по мере их возникновения – все это позволяет достичь практически того же, что и визуализация тибетских образов. Возможно также, что такое принятие лучше подходит для западного ума. Открытие этим состояниям позволяет человеку выходить за их пределы, проходить через проявления ума, не давая себе зациклиться на них или отождествиться с ними.

Фактически, если после покидания тела ум продолжает творить свой мир, если мы действительно сталкиваемся с тем, к чему мы были привязаны в жизни, мы, возможно, увидим не Авалокитешвару, а Мать Терезу или своего друга, который когда-то помогал нам.

Вместо того, чтобы быть демоном, преграждающим нам путь, может случиться так, что гнев примет обличие нашего земного врага – одно из наших незаконченных в прошлом дел. Мудрость может проявиться в виде духовного учителя, которого мы знали. Ревность и зависть могут прийти к нам как зеленоглазый человек, которого мы любили много лет назад, но который предал нас. Страх может стать великим змеем, который угрожает проглотить нас. И все же притягательность или отвратительность этих образов будет одинаковой, независимо от того, одеты ли они в тибетские одеяния или же в привычные нам одежды, которые старый ум спроецировал на них из глубины воображения. Фактически, и перед нами, и перед тибетскими монахами стоит одна и та же задача: принять происходящее, открыться ему без малейшей привязанности или сопротивления и отпустить его с тем, чтобы мы могли видеть далеко за пределами привязанностей, целей и опасений ума.

В это мгновение или в мгновение смерти мы должны делать одно и то же: выходить за пределы иллюзий к истине, сливаться с Вечносияющим.

«После смерти живут только ваши представления о себе». Принимая во внимание силу нашего отождествления с телом, разве мы вправе ожидать, что страх смерти и исчезновения тела прекращается в момент выхода из тела? Интересно отметить, что в навигационных текстах, которые существуют в различных культурах, говорится о том, что после смерти человек по-прежнему мотивируется страхом смерти. К вам приближается демон или тигр, и вы замечаете, что начинаете убегать от него, словно вам все еще нужно защищать от него свое тело. Ведь по какой другой причине вам нужно будет убегать от красноглазого демона, надвигающегося на вас с огромным топором? Все дело в том, что мы пытаемся отождествляться с телом даже в том случае, когда у нас нет больше тела. Тем, кто думает о себе как о теле, есть что защищать. Но тем, кто отождествляет себя с духом, нечего бояться тигра или красноглазого демона. Чистому бытию нечего бояться; страх нам причиняют только представления о себе, ведь нам приходится их защищать.

В той мере, в которой, защищая свое имущество, вы способны убить, у вас есть основания бояться быть убитым. В той мере, в которой вожделение может лишить вас сострадания к другому существу, вы ожидаете, что другие окажутся столь же жестокими в отношении вас. Если вы постоянно ищете безопасности, как вы будете вести себя в незнакомой обстановке, в которой вас может поджидать любая опасность? Сможете ли вы как человек без титула найти основание своей подлинной природы, если в течение всей жизни вы домогались приобретения хорошей репутации? Где вы найдете себе прибежище?

Поэт Кабир говорит: «То, что находят сейчас, находят тогда». Ваше самочувствие сейчас скорее всего будет похоже на ваше самочувствие в будущем. Будущее может наступить завтра, когда вы будете ехать с работы и вдруг выплывете из тела после визга тормозов и скрежета стали. Ваши бессознательные тенденции, ваши ментальные приобретения, кажется, существуют от мгновения к мгновению, и смерть не является для них препятствием. В той мере, в которой вы отождествляетесь с состоянием сознания как всем, что вы сейчас имеете, вы испуганы или увлечены тем, что ум ожидает от следующего мгновения, когда бы это мгновение ни наступило.

Как продолжать осознавать в ситуациях, в которых легко потерять ориентацию? Действительно ли вы открываетесь тому, что кажется необычным и пугающим, или же вы отступаете с целью спрятаться в первое попавшееся подходящее место? Что заставляет вас отклоняться от пути к истине и заниматься самозащитой и обманом? Когда возникает опасность, действительно ли вы смягчаетесь, открываетесь и пытаетесь присутствовать в том, что происходит, используя все свои способности для того, чтобы глубже проникнуть в текущее мгновение, чтобы сделать следующий осознанный шаг? Или же вы начинаете видеть во всем опасность, ваше тело напрягается и ум навязчиво пытается уйти из настоящего?

Похожи ли вы на того, кто убегает от лающей собаки, чтобы спрятаться в змеиную яму? Или же вы принимаете свою человечность, страхи и сомнения и даете им место, чтобы собака не стала воплощением всех страхов жизни, а оставалась просто собакой, приемлемой реальностью, которую можно включить в ваше пространство? Что вы делаете, когда находите себя среди неизвестной реальности и понимаете, что вы совсем не готовы встретиться с истиной? Однако если мы разовьем в себе осознание, мы окажемся способными присутствовать в настоящем, что бы ни происходило. «Даже если солнце восходит на западе, у мудреца всего лишь один путь».

В какой мере вы можете сделать то, что вы считаете собой, объектом, а не субъектом восприятия, принимая все, что возникает, в качестве мимолетных феноменов? Если вы понимаете, что являетесь пространством, в котором все происходит, вы привносите эту пространственность во все, что вас ждет в будущем. Ум постоянно преображает аморфную реальность в приемлемый хаос определений и категорий так, что мы не можем прикоснуться к реальности, понюхать ее, попробовать на вкус; вместо этого мы постоянно едим себя и прикасаемся к себе. Мы едва ли можем взглянуть в глаза другого человека без того, чтобы ум не заслонил его от нас защитными представлениями.

Сущность, которая, как утверждают некоторые, покидает тело после смерти, одними называется «душой», другими «кармическим узлом», а третьими «элементом сознания». Как бы мы ни называли ее, важно исследовать ее непосредственно, а для этого нужно оставаться открытым во время разрыва ее связи с телом. Важно поддерживать в себе «я не знаю» и оставаться открытым для того, что продолжается, – речь идет не о «ком-то», а об энергии, из которой построена эта ментальная личность. До тех пор, пока есть привязанность к чему-то, воплощения будут продолжаться. В той мере, в которой иллюзия кажется реальной, она будет притягивать к себе осознание.

Когда мы спим, спящее сознание говорит, что бодрствующее состояние ложно и что реально только оно. Но когда мы пробуждаемся, мы смотрим на наши сны и думаем: «Только этот мир существует, а тот, что снился, нереален». Но если и то, и то признается как мимолетное состояние сновидения, в которых все, что кажется реальным, на самом деле обладает только относительной реальностью, мы можем открыться для каждого перехода как для процесса и отпустить «я», которое держит в плену реальность. Переживание реально в той мере, в который мы воображаем реальными себя. Когда вы начинаете исследовать самовосприятие, вы приходите к истокам сознания. Вы переживаете то, из чего возникает идея о «я», о «ком-то», кто может умереть, родиться, достичь просветления и так далее. И тогда ваше привычное «я» теряет свою убедительность и просто парит в безграничности истины.

Во многих традициях говорится, что процесс, называемый нами умиранием (третья и четвертая стадия), не только не страшен, но и приятен. Это подтверждается свидетельствами тех, кто пережил клиническую смерть, но в конце концов остался жить.

Один человек сказал, что умирание напоминает снимание с ноги тесной туфли. В момент умирания, один раз в жизни, человеку предоставляется уникальная возможность увидеть свое осознание как ясный свет. Эта возможность дается в момент выхода из тела и может быть использована для преодоления иллюзии «Я есть это тело и ум». Когда мы покидаем тело, у нас есть шанс увидеть, как ум порождает мир, как мир существует в нас, а не мы в мире. Ум привязан к мышлению и воспринимаемому органами чувств и настолько отождествляется с этим, что каждое мгновение чувственного переживания продолжает вращать для него Колесо Становления. Но в момент смерти вы оказываетесь без тела с его органами чувств, и все же вы существуете! Это напоминает сон. Во сне вы не видите глазами, не слышите ушами, не обоняете носом, однако переживания в сознании продолжаются. Бывает также, что некоторые сны оказываются столь сильными, что меняют вашу жизнь. Таким образом умирание позволяет нам увидеть безграничность света нашей подлинной природы, открывающейся лишь на несколько мгновений. И видеть, как отождествление с такими мыслями, как «Я не есть этот свет», с такими чувствами, как вожделение и сомнение, не могут дать нам пройти через простейшие переживания бытия.

«То, что присутствует сейчас, будет присутствовать тогда». Ваша трудность в открытии свету прямо пропорциональна вашей способности войти в открытые объятия Иисуса, в сострадание Будды, если они встретятся вам после смерти. Именно наше нежелание отказаться от наших привязанностей держит нас в тени.

Когда есть гнев, страх или чувство вины, открываетесь ли вы ему и даете ли вы ему пространство? Или же вы сжимаетесь, тем самым усиливая эти чувства и позволяя им окрашивать свои будущие переживания: делая еще один вклад на счет своих «кармических займов и сбережений».

Даже те, кто говорят о своих переживаниях ясного света во время клинической смерти, редко понимают, что этот свет и есть их подлинная природа, их глубинное бытие. Они оказываются испуганными или подавленными этим светом. Я ни разу не слышал, чтобы кто-то говорил, что он или она стремились слиться с ним, отпустить все, что их разделяет, включая удовольствие свободно парить без тела и ума. Все это настолько ценно, что мы не мыслим свою индивидуальность без этого. «Переживающий» не растворяется в переживании. Эту ситуацию можно сравнить с ситуацией, когда эго, желающее присутствовать на своих похоронах, похоже на денди, который всю жизнь проводит перед зеркалом. Но просветление – это полное и окончательное упразднение иллюзии отделенности. Мы просто становимся теми, кем всегда были. И тогда поверхностное становление прошлого растворяется в свете глубинной реальности.

Вопрос: Читая Раймонда Моуди, Элизабет Кублер-Росс и других авторов, я неоднократно встречал упоминания о том, что после смерти люди выходят из тела и встречаются с существами великого света. Многие ли встретятся после смерти с Буддой, Иисусом и другими воплощениями подлинного «я»?

Ответ: Пожалуйста, не забывайте, что все эти так называемые переживания клинической смерти являются только первыми стадиями умирания. Это только первое бардо после смерти. То, что случается после первой стадии умирания и выхода в подлинный свет бытия, легло в основу сотен космологий и описаний посмертных переживаний. «Тибетская книга мертвых» и много других подобных ей текстов указывают на то, что после встречи с изначальным светом, если мы оказываемся не способными полностью отдаться ему, достичь единения с ним, этот свет, словно преломляясь через призму, распадается на свои индивидуальные компоненты, и тогда проявляются склонности, рождающие дуализм. Сияющее безмолвие нарушается старыми тенденциями, которые возбуждают разум во многом подобно тому, как зеркальная гладь спокойного озера приходит в движение, когда кто-то начинает плескаться на его поверхности. Тогда человек может пройти через процесс очищения, в ходе которого препятствия становятся ступенями, а все отпечатки прошлого он встречает с любовью и мудростью, погружаясь в суть, которую каждый из нас делит со всеми остальными.

Несколько лет назад я проводил время с мальчиком-подростком, который умирал от опухоли в мозгу. Мы почти ни о чем не успели еще поговорить, как он спросил:

– На что похожа смерть? Как вы считаете, что здесь будет происходить после моей смерти?

И я сказал ему, что не знаю, что такое смерть, но что есть какие-то переживания, о которых говорят в писаниях древние мудрецы, а также ученые, проводившие исследования людей, переживших клиническую смерть. Тогда только-только появилась книга Моуди «Жизнь после жизни», и я пересказал мальчику несколько описанных в ней переживаний «умерших», касающихся первых стадий смерти. Это были описания того, как они смотрели на тело сверху и понимали, что не являются этим телом. Рассказывая ему это, объясняя, как оставаться открытым в ходе этого процесса, мы прошли по всему сценарию. Иногда у него с уст срывалось «Ух ты!».

– Они говорят о выходе из тела, – сказал я, – и движении со скоростью мысли.

Он нахмурился и ответил:

– А смогу я сотворить грозу с молнией?

– Я не знаю, сможешь ли ты, – ответил я, – но скажу тебе, что, оказавшись за пределами тела, которое доставило тебе столько хлопот, у тебя изменится отношение ко всему. Возможно, ты станешь смотреть совсем по-другому на то, что тебя беспокоит здесь, но в то же время помогает взрослеть и развивать в себе сострадание. Возможно, там ты не будешь сердиться и тебе никогда не придет в голову сотворить грозу с молнией.

Он не был уверен в этом.

– Дело в том, что через несколько минут после смерти, – продолжил я, – ты будешь знать о смерти больше, чем так называемые специалисты в этой области, вроде меня. Многие говорят о том, что они двигались по светящимся коридорам, преодолевали препятствия наподобие рек и входили в присутствие великого любящего света. Часто по ту сторону смерти люди встречают мудрое существо, которое показывает им дорогу, например Иисуса или Будду.

– О! – воскликнул он. – Это будет похоже на встречу со Споком!

Интересно, как часто дети, покидая тело, встречаются со Споком. Неважно, в каком обличье является перед ними мудрость. Важна сама их причастность к этой мудрости, к свету, который принял какую-то форму.

Вопрос: А что можно сказать о человеке, который умер неожиданно? Отличаются ли его переживания от переживаний того, кто готовился к смерти несколько лет?

Ответ: С детства я вынес мысль о том, что, если человек умирает во сне, это самая лучшая смерть. Если вы спросите у своих родителей, как бы они хотели умереть, они, наверное, скажут: «Во сне». Сейчас я вижу, что внезапную смерть нельзя назвать такой большой удачей, как принято считать. Я вижу, что для некоторых людей болезнь, длящаяся в течение года и позволяющая им исследовать ум и открыть сердце, нередко оказывается великим благом.

Тот, кто неожиданно расстается с телом, чаще всего не готов к этому, как подросток, попавший в автокатастрофу. Когда дым развеивается, он думает: «Черт возьми, что со мной случилось? Где мое тело? Я не могу быть мертв, потому что все это по-прежнему происходит со мной!» В той мере, в которой мы считаем себя телом, мы удивляемся, оказавшись вне его. Мой друг рассказывал, что парил над обломками своего «порте», пока полицейские и пожарники вытаскивали из-за руля его тело и несли его в машину скорой помощи. Он сказал, что последним, о чем он подумал, будучи вне тела, был вопрос о том, стоит ли ему садиться в машину вместе с телом или нет. Очевидно, в конце концов он все же решил прокатиться.

Человек, умерший внезапно, не понимает даже, что он мертв. Он думает «Как я могу видеть это все, если я умер? Должно быть, мне все это снится». И действительно, если вы увидите, что ваше тело лежит внизу, а вы витаете над ним под потолком, вы будете немного озадачены. Фактически, к тем, кто умер внезапно, нужно обращаться в своем сердце со словами: «Друг мой, ты умер. Твое тело больше не может быть обиталищем твоего духа или сознания. Осмотрись по сторонам с любовью, и ты увидишь, что бояться нечего». Пытайтесь найти слова, которые окажутся подходящими для этого человека. «Сейчас возле тебя сияет свет. Двигайся навстречу этому свету. Этот свет есть твоя собственная природа. Откажись о всех мыслей и чувств, которые отделяют тебя от него». Так же мы говорим с теми, кто готовится умереть: доверяйте своему чутью истины каждый раз, когда это уместно, – до смерти, если это возможно, после смерти, если это необходимо. Мысленно говорите с отошедшим о радости того, что он или она больше не отягощены телом, что они могут приобщиться к ясному свету бытия. Если кто-то вышел из тела, но все еще пребывает к замешательстве, вы можете помочь ему, сказав: «О'кей. Уже то, что ты слышишь мой голос и видишь свое тело означает, что все обстоит не так, как ты привык считать. Ты умер, и в этом нет ничего плохого. Возможно, это случается с тобой уже не первый раз».

Если умерший человек при жизни занимался какой-то медитационной практикой, напомните ему о ней. Если у них была связь с учителем, которого они любили, напомните им о необходимости поддерживать контакт с этим существом в своем сердце. Я бы не напоминал им о личных симпатиях. Я бы не говорил: «Подумай о своей подруге». Подобные мысли только усилят их стремление вернуться в тело, которое им пришло время оставить позади.

Чем больше вы напоминаете им о глубинной реальности, о необходимости вернуться в свет, доверять следующему мгновению, открываться ему и входить в него, тем большую поддержку вы им оказываете. Чем в большее замешательство человек приведен своей смертью, тем более вероятно, что он находится где-то рядом и слышит ваши мысли. Чем больше он готов к смерти, тем более вероятно, что он откроется переживанию и продолжит свое путешествие. Вы можете даже чувствовать, как другое существо принимает ваши слова. Но не думайте, что при этом вы делаете что-то оккультное или мистическое. На самом деле в смерти нет ничего особенного. В один момент человек находится в теле, в другой он выходит из него. Не считайте, что вы имеете дело с «чрезвычайным происшествием». Просто доверяйте своему «Я не знаю» и позволяйте сердцу выражать любовь, не пытаясь определить, кто ее получает и – что еще более важно – кто ее посылает.

Вопрос: Все, что вы сказали здесь о работе с умирающими, больше подходит для работы в домашних условиях. Что вы можете сказать для тех, кто работает в больнице?

Ответ: Мой знакомый врач как-то сказал мне, что однажды ему пришлось за месяц засвидетельствовать смерть у девятнадцати больных. Ему показалось, что это очень много. Он сказал, что привык помогать своим пациентам, «делать что-то для них», но когда они умирали, он не мог сделать для них больше ничего. «Только их тело умирает, – сказал я, – поэтому кое в чем им еще можно помочь». И вот теперь, каждый раз когда мой знакомый присутствует при смерти человека, он молча говорит ему в своем сердце: «Отпускай. Лети. Ты ведь просто умер. Не смущайся. Пусть любовь будет твоим проводником. Войди во свет». По признанию врача, он не знает, помогает ли это его пациентам, но ему самому это очень помогает.

Помощник медсестры из техасской больницы рассказывал, что однажды в реанимацию поступил алкоголик, попавший под машину. Он попадал к ним уже несколько раз, но на этот раз он был изувечен и пережил сильный инфаркт. Вокруг него вертелись врачи, применявшие самое современное оборудование, но спасти его так и не удалось. Врачи оттолкнули оборудование со словами: «С ним все кончено» и вышли из реанимационной. По всей комнате были следы крови и рвотной массы. Помощник медсестры должен был все это убрать и отправить тело в морг. Обычно он выполнял эту работу поспешно, думая со злостью: «Черт возьми! Зачем я только взялся за эту паскудную работу?» Вытирая блевотину и кровь со стола, он обычно стремился отправить покойника в морозилку как можно быстрее.

Но теперь, приступая к работе, он подумал: «Погоди-ка. Жизнь этого человека была очень трудной. Как мало признания выпало на его долю. Почему я должен относиться к нему так, как все?» Поэтому он присел на некоторое время рядом с трупом, чтобы успокоиться после суматохи, которая царила здесь несколько минут назад. Затем он принес тазик с теплой водой и губку и начал обмывать старое изувеченное тело, все время тихо разговаривая с умершим. «Какую только жизнь ты прожил! Трудно было, правда? Тебе пришлось провести на улице несколько лет, но теперь все закончилось. Сжалься над собой. Теперь тебе нечего бояться, потому что все будет хорошо». Он смотрел на раны и шрамы на теле умершего так, словно это были раны на теле Христа («Христос в Своем страдальческом обличье», как выразилась Мать Тереза). Он обмывал его и пел ему о свободе. Затем он сказал: «Какая трудная была у тебя жизнь! Но она закончилась, отдохни теперь. Постарайся использовать все, чему ты в ней научился. Посмотри, сколько страданий ты причинил себе, прости же себе и легко отпусти это все. Не отстраняйся от света, иди к нему. Сейчас пришло время стать свободным». Позже он сказал, что не знает, помог ли он умершему или нет, но для него это была самая осознанная смерть, которую он видел.

Всякий раз, когда мы думаем, что сделали все от нас зависящее, остается сделать еще одно, а именно – мысленно выразить умершему свою любовь и посоветовать ему доверять нашей подлинной природе.