П

ПАВЕЛ САМОСАТСКИЙ (ПтДос о La^oaaro3c) - христианский богослов и церковный деятель 2-й пол. 2 в. Ок. 260 — епископ Антиохии, ок. 268 низложен на Антиохийс- ком соборе как еретик. Отрицая традиционное тринитарное учение, Павел Самосатский придерживался монархианства: Бог — единое лицо (ev лроосояоу), Логос Бога не является отдельной ипостасью, он — лишь присущая Богу мудрость (очхрш). Поэтому Логос единосущен (о^оойаюс) Богу. Иисус Христос — это человек, на которого снизошел Логос (так же как он нисходил на пророков, но на Христа в большей степени). Бог и человек в Иисусе Христе являются «различными природами и различными лицами, один — Иисус Христос, и другой — Логос» (ai Oiacpopoi фтЗаек; кш та oiacpopa красота - aAAoc yap ecTiv 'Гпаоис Хрютос ка\ aXAoc о Aoyoc), и объединяет их только единство действия (oruepyEia). При этом действия Иисуса-человека обусловлены не соединением с Богом (подобное соединение Павел Самосатский отрицал), а свободным действием его воли. Лит.: hardy G. Paul de Samosate. Louvain, 1929; Riedmatten H. de. Les actes du proces de Paul de Samosate. Fribourg, 1952. H. В. Шабуров

ПАВЛИКИАНСТВО — дуалистическое учение, родственное манихейству, считавшее весь материальный мир творением сатаны и только духовный мир — созданным Богом. Возникло в середине 7 в. на территории Византийской империи и Армении. Павликиане признавали догмат о Троице, но считали, что триипостасный Бог-Отец является творцом только небес, ангелов и духовного мира. Христианские священные книги не отвергались, но истолковывались в духе мани- хейских идей. Павликиане отвергали почитание Богоматери и всех святых, крест считали символом проклятия (ибо на нем был распят Христос), не признавали таинств крещения и причащения, икон и церковных обрядов. Считая сатанинским творением все общественные институты, в т. ч. и церковь, они отрицали необходимость духовенства. Духовные вожди павли- киан назывались просто синекдемами («спутниками» — слово заимствовано из послания апостола Павла). Первые павликиане, согласно «Полезной истории» Петра Сицилийского, аргументировали свое учение ссылками на послания апостола Павла, к имени которого восходит и само название «павликиане». Основоположник секты — Константин, последователь Мани, называл себя Сильваном, учеником апостола Павла. Окончательное оформление павликианского движения относится ко времени народного антиналогового движения 820—825, знаменем которого было павликианство. В 9 в. павликиане контролировали значительную территорию в районе Мелитены, где находилась их столица Тефрика, и успешно сражались с Византийской империей в союзе с арабами. В 872 византийские войска захватили Тефрику и казнили вождя павлнкиан Хрисохира, что знаменовало разгром павликианского движения. Часть уцелевших павликиан бежала в Восточную Армению, где присоединилась к тондракитам, а другие ушли па Балканы, повлияв на развитие богомильского движения. В. А. Арутюнова

ПАВЛОВ Иван Петрович [14(26) сентября 1849, Рязань — 27 февраля 1936, Ленинград] — русский ученый-физиолог. Учился в духовном училище и семинарии. По окончании Петербургского университета (1875) получил степень кандидата биологических наук. В 1879 окончил Медико-хирургическую академию; в 1883 защитил докторскую диссертацию «О центробежных нервах сердца». Три года работал в лабораториях Германии. В 1890—1924 профессор, заведующий кафедрой физиологии и лабораторией при Институте физиологии АН

СССР. Лауреат Нобелевской премии по медицине за исследование механизмов пищеварения (1904). Действительный член Академии наук ( 1907). Исследуя поведение организма в единстве внешних и внутренних проявлений и во взаимоотношениях с окружающей средой, установил, что интегратором всех процессов жизнедеятельности, включая психические, служат центры больших полушарий головного мозга. Принципиально новый метод исследования функций головного мозга назвал методом условных рефлексов, которые, формируясь на основе безусловных врожденных рефлексов, вырабатываются в процессе индивидуальной жизни особи. Науку Павлов считал «орудием высшей ориентировки человека в окружающем мире и в самом себе», поэтому экспериментально-теоретический материал, являющийся по содержанию объективно-истинным, выступает формой познавательной деятельности субъекта. В психологии допускал возможность единства («слития») субъективного и объективного, психического и физиологического, но психологический анализ считал недостаточным при изу-чешш высшей нервной системы; выступал против интроспекции, способствовал внедрению объективных методов исследования психики. В учении о 2-й сигнальной системе, регулирующей поведение человека, важную роль отводил «сигналу сигналов»—слову, средству общения между людьми. В течение всей жизни Павлов отстаивал право ученого на творческую свободу, бесстрашно защищал подвергавшихся репрессиям ученых, резко выступал против «насилия над научной мыслью». Соч.: Полн. собр. соч., т. 1—6. М.—Л., 1951—52; Избранные труды по физиологии высшей нервной деятельности. М., 1950. Лит.: Асратян Э. А. И. П. Павлов. Жизнь, творчество, современное состояние учения. М., 1981; Репрессированная наука, в. 2, под ред. М. Г. Ярошевского. СПб., 1994. H. M. Северикова

ПАДАРТХА (санскр. padartha — объект слова) — термин индийской философии, прежде всего вайшешшш, означающий «категорию»; в индийской лингвистической философии употреблялся в смысле «значение слова», «референт».

187

ПАДУАНСКАЯ ШКОЛА В вайшешике термин «падартха» использовался для обозначения наиболее простых, фундаментальных и несводимых друг к другу форм существования, которые «познаваемы» (значит, отражаются в соответствующих концептах) и «выразила: в слове». Ими являются субстанция (дравья), качество (гут), движение {карма), общее (саманъя), особенное (вишеша) и присущность (сомовая). Система падартх обладает абсолютной полнотой и самодостаточностью — представляя собой минимальное число объяснительных рубрик, она охватывает бесконечное множество явлений (любое из них всегда подпадает под ту или иную категорию). Кроме того, падартха имеют для вайшешиков сотериологическую ценность: их познание провозглашается средством освобождения от страданий. Чандрамати доводит число категорий вайшешики до десяти (плюс потенция, отсутствие потенции, ограниченная универсалия и небытие), а Шивадитья, автор синкретической ньяя- вайшешики, добавляет к шести еще и небытие (абхава). В др. системах индийской философии (ньяя, джайнизм, йо- гачара, поздняя миманса и др.) термин «падартха» использовался не только в онтологическом (вайшешиковском), но и в методическом смысле как аналог «основных предметов рассмотрения», «топиков» той или иной школы. В философии языка две основные теории значения слова связывались с именами Вьяди и Ваджапьяяны, возможно современников Панини. Согласно первому, слово означает индивидуальную вещь (дравья), согласно второму — родовую форму (акрити). Сторонники мимансы критиковали позицию Вьяди за то, что она не позволяет объяснить универсальный характер ведийских предписаний (если предписывается ритуальное действие, объектом которого является, напр., корова, это не значит, что имеется в виду какая-то определенная корова). Последователи ньяи утверждали, что значение слова определяется по контексту — им могут быть как индивидуальная вещь, так и акрити, и, кроме того, еще и род (докати). См. также Философия языка в Индии. В. Г. Лысенко

ПАДУАНСКАЯ ШКОЛА — философское направление, представляющее т. н. «второй аверроизм» (см. Аверроизм). Получило распространение в 14—16 вв. в Северной Италии в университетах Падуи, Болоньи, Феррары и др. Для латинских аверроистов, в т. ч. и для многих представителей Падуанской школы, характерны представления о творении как о необходимом акте, о вечном существовании мира, о единстве ума-интеллекта, а отсюда отрицание личного бессмертия, равно как воскресения и загробной жизни; они отрицали доктрину божественного предопределения, признавали главенство разума над волей в человеческих поступках, считали, что человек способен достичь счастья на земле без содействия божественной благодати. Отстаивая свободу философского рассуждения, они по существу придерживались «двойственной истины» теории. Среди представителей Падуанской школы были какрадикаль- ные аверроисты — Анджело д'Ареццо (14 в.), Таддео Парм- ский (14 в.), Паоло Венето (1372—1429), Николетто Верниа (1420—99), Алессандро Акиллини (1463—1512), Агостино Нифо (ок. 1473 — после 1538) и др., — так и умеренные схо- ласты-аристотелики, избегающие крайностей аверроизма — утверждения о вечности мира, отрицания Провидения и т. п. Некоторые из них пытались согласовать аверроистские концепции с христианской доктриной, сближаясь с аристотелиз- мом Фомы Аквинского: одни, как Гаэтано да Тьене (1387— 1465), — с самого начала, другие, как Агостино Нифо, — в своих поздних сочинениях. Первым, через кого влияние аверроизма проникло в Падуанский университет, считается медик и философ Пьетро д'Абано (ок. 1250—1315). Логический анализ научного знания стал важной частью исследований в рамках школы; особенно большое внимание уделялось уяснению роли опыта в познании, оценке степени достоверности знания, основанного на опыте. Начиная с главного трактата Пьетро д'Абано «Согласитель расхождений между философами и особенно медиками» (Conciliator dif- ferentiarum philosophorum et praecipue medicorum, между 1300 и 1310) и вплоть до работ Якопо Дзабареллы (1533—89), многие представители Падуанской школы занимались проблемой индукции, т. е. поиском метода открытия причин, объясняющих наблюдаемые явления. В качестве такого метода философы-медики использовали процедуру «разложения и составления», или «регресса». Согласно описанию Якопо да Форли (ок. 1350—1414) в его комментарии к трактату Галена «Тегни», для нахождения причины некоторого наблюдаемого явления оно подвергается разложению на составные части, напр., «жар (лихорадка) — на его причины, поскольку жар [в теле] происходит либо от тепла жидкости, либо от газов, либо от членов; и далее, тепло жидкости — это либо тепло крови, либо флегмы и т. д., пока не достигнешь особой причины данного случая жара (лихорадки)». Затем вьщвигалась гипотеза, из которой можно было дедуцировать исходные наблюдения, и они рассматривались как эксперимент, посредством которого проверялась гипотеза. Т. к. достоверность такого опытно-гипотетического знания зависит от доказательности гипотетического силлогизма, то логический анализ его истинности приводил к скептическим оценкам. По мнению, напр., Агостино Нифо, т. к. гипотезы наук о природе основываются на фактах, объяснению которых они в свою очередь служат, то утверждения науки о природе сугубо предположительны. Исследования научного метода в Падуанской школе оказали впоследствии влияние на Галилея. Одна из натурфилософских дискуссий в рамках школы была связана с учением о minima naturalia (естественных минимумах). Греческие комментаторы Аристотеля Александр Афроди- сийский, Фемистий и Иоанн Филопон вслед за Аристотелем отрицали бесконечную делимость вещества: каждая телесная субстанция, т. е. каждое вещество, имеет свой собственный минимум величины, ниже которого оно не может существовать. Падуанские аверроисты придали minima naturalia статус физических сущностей, участвующих в физических и химических процессах, что вело к модификации аристотелевского учения о «миксис» (смеси, соединении): если для Аристотеля «смесь» — это однородное целое, не содержащее никаких самых малых частиц входящих в соединение элементов, то для падуанских мыслителей в «смеси» сохраняются образующие ее части. Наиболее острые философские дискуссии в итальянских университетах велись о бессмертии разумной души. Спор шел между аверроистами, которые, отвергая личное бессмертие, допускали бессмертие надындивидуального, единого для всего человечества ума-интеллекта, и александристами, вообще отвергавшими бессмертие души. По мнению аверроистов, надындивидуальный возможный интеллект сопрягается в отдельном человеке с телом, которое он организует и при посредстве которого осуществляет познавательную деятельность, а после смерти возвращается к самому себе. Поскольку в своей деятельности интеллект опирается на чувственное воспри-

188

ПАКУДХА КАЧЧАЯНА ятие, для своего существования он нуждается в вечном существовании человечества, возможность чего обосновывается следующим образом: т. к. мир вечен, то не было первого человека и никогда не будет последнего. Человеческий род бессмертен и потому, что в каждом человеке есть бессмертное начало — разумная природа, общая всем людям (возможный интеллект). Против этой доктрины выступали т. н. александристы (Я. Помпонациц и др.), которые, следуя истолкованию Александром Афродисийским трактата Аристотеля «О душе*, вообще отвергали бессмертие души. Александристы считали душу смертной сущностью, органически связанной с телом, с распадом которого она уничтожается. Помпонацци, настаивая в противовес аверроистам на единстве души как формы и акта органического тела, отвергает тем самым и надындивидуальное бессмертие. Хотя разумная душа человека, как все, имеющее природу разума, в своем бытии не нуждается в теле, но человеческий разум, в отличие от высших разумных субстанций, во всех своих действиях опирается на представление, т. е. нуждается в теле как в объекте, а потому не является полностью отделенным от тела. Представители Падуанской школы осуществили издание сочинений Аристотеля и Аверроэса. Лит.: Nardi В. Saggi suH'aristotelismo padovano dal secolo XIV al XVI. Firenze, 1958; Randall J. H. The School of Padua and the Emergence of Modem Science. Padua, 1962; Di Napoli G. L'immortalite dell'anima nel Rinascimento. Torino, 1963; Schmitt Ch. B. Aristotle and the Renaissance. Cambr.—L., 1983. См. также лит. к ст. Помпонацци, Сигер Брабант- ский. В. П. Гайденко

ПАИСИЙ ВЕЛИЧКОВСКИЙ (в миру Петр Иванович Величковский) [1722, Полтава — 15(26) ноября 1794, Нямец- кая лавра в Карпатах] — схиархимандрит, православный подвижник, переводчик святоотеческой литературы; канонизирован Русской Православной Церковью в 1988. Учился в Киево-Могилянской академии, но, окончив класс синтак- симы, покинул ее. Известно, что Паисий Величковский упрекал префекта Сильвестра Кулябку в малом внимании к святоотеческой литературе и в общей ориентации на языческую мудрость: «слыша бо в нем часто вспоминаемых богов и богинь еллинских и басни тетичесюя, возненавидк от души таковое учете». В17 лет стал монахом в Любицком монастыре, затем подвизался на Афоне. В 1790 стал настоятелем Нямец- кого монастыря и сосредоточился на литературно-духовной работе, окружив себя широким кругом ученых монахов для перевода «Доброталюбия» — мистических текстов восточных Учителей и Отцов Церкви. Паисий перевел также «Огласительные слова» Федора Сгудита, сборник «Восторгнутые гласы» (включающий сочинения Иоанна Златоуста, Мелетия, патриарха Фотия, Аввы Марка и др.), сочинения Исаака Сирина и многие другие. Значение его в духовной жизни России было велико и разнопланово: он продолжил дело Нила Сорского, исихастскую традицию умного делания и умной молитвы; с его именем связано пробуждение интереса к святоотеческой богословской традиции, возрождение православного старчества. Ученики Паисия стояли у истоков основания Оп- тиной пустыни. Соч.: Добротолюбие в русском переводе. М., 1895—1900, т. 1—5; Об умной или внутренней молитве. М., 1902. Лит.: Житие молдавского старца Паисия Величковского. М., 1845; Яцимирский А. И. Славянские и русские рукописи румынских библиотек. СПб., 1906 (полное описание рукописной библиотеки Паисия Величковского); Боровкова-Майкова М. Нил Соре кий и Паисий Величковский. СПб., 1911; Четвериков С. Старец Паисий Величковский. Печоры, 1938. А. И. Абрамов

ПАЙДЕЙЯ (греч. nai?eia — формирование ребенка, образование, воспитанность, культура) — понятие античной философии, означающее универсальную образованность (ср. лат. humanitas — вселенская образованность как существо человека). Возникло в греческой софистике в 5 в. до н. э., стало предметом специальной рефлексии у Исократа и Ксенофон- та и было разработано Платоном в диалогах «Государство» и «Законы». В соединении с учением о бессмертии души политическая программа Платона, полагающая воспитание «стражей» и «правителей» фундаментом правильного государственного устройства, представляет пайдейю не только как смысл политики, но и как смысл жизни души: согласно «Федону» (107d3), душа уносит с собой на тот свет только воспитание-пайдейю. Аристотель продолжил школьную разработку понятия в трактате «Политика»: согласно его учению, объединение людей («толпы») в единое государство возможно только «путем ее воспитания» (1263Ь37), т. е. через «внедрение добрых нравов, философии и законов» (МО). Аристотель тем самым полемизируете платоновским проектом идеального государства, единство которого держится на власти «стражей» и «правителей», а самая многочисленная прослойка общества, «земледельцы», не получает воспитания. Воспитание-пайдейя в системе этико-политических взглядов Аристотеля — условие счастья для всех членов общества, в то время как для Платона воспитание мыслится как задача онтологическая — как условие спасения души, способ приобщения к истинному бытию, что делает пайдейю синонимом самой философии. Благодаря переводу Библии т. н. 70 толковниками (ср. «Книга притчей Соломоновых» 3,11,1 : цг| oXiycopeiTtatorioc кирюи; 1, 2,1 : oxxpia кш жиоеш; «Книга Премудрости Иисуса, Сына Си- рахова» 1, 27, 1 и др.) слово «пайдейя» было воспринято эллинизированным иудейством (Филон Александрийский), а в дальнейшем ранним христианством и патристикой. Лит.: Jager W. Paideia, die Formung des Griechischen Menschen, Bd. 1—3. В., 1954—55: Marrou H.-I. Histoire de l'education dans l'antiquite, 6 ed. P., 1965; Йегер В. Пайдейя. Воспитание античного грека (эпоха великих воспитателей и воспитательных систем). М., 1997 (перевод W. Jager, Bd. 2); МарруА.-И. История воспитания в античности (Греция). М., 1998. М. А. Салопова, Ю. А. Шичалин

ПАКУДХА КАЧЧАЯНА (пали Pakudha Kaccayana) - один из шести «диссидентствовавших» философов шраманской эпохи, взгляды которого излагаются в «Саманнаггхала-сутте» (Дигха-пикая 1.56). Пакудха Каччаяна выделял 7 «атомарных» начал, определяющих бытие индивида: четыре материальных элемента (земля, вода, огонь, ветер), радость и страдание, а также одушевляющее начало (джива), характеризуемые как «предельные», неизменные («прочные как вершины гор», «непоколебимые как колонны»), статичные, взаимоизолированные и не могущие быть причинами радости и страдания друг для друга. Принципиальная отделенность радости и страдания от субъекта позволяет считать их глубинными субстантивированными внутренними интенциями индивида, а субъекта — внеположенным любым чувствам и действиям. Поэтому обычно понимаемая жизнь индивида является призрачной: никто не может учить и учиться у других, кого-либо убить или быть убитым. Дуалистическая и в известном смыс-

189

ПАЛАМА ГРИГОРИЙ ле обедненная параллель этой схеме содержится в джайне - кой «Сутра-кританге», где лжива противостоит пяти стихиям. Влияние философа на последующую индийскую философию было весьма значительным: он впервые представил набор субстанций, предварительно проанализировав их на предмет несводимости к другим началам (ср. системы субстанций в джайнизме и вайшешике); построил модель философского реализма, признавая и материальные и нематериальные начала; к нему же в значительной мере восходит попытка «разложения» индивида на составляющие — основная предпосылка депер- сонализма. В. К. Шохин

ПАЛАМА ГРИГОРИЙ - см. Григорий Полома.

ПАЛИНГЕНЕСИЯ (греч. ttatayyeveoia, от raxAiv — опять, вновь и yeveaic — рождение, т. е. новое рождение, возрождение) —термин древнегреческой философии. 1) Первоначально в стоицизме означал «возрождение» мира после мирового пожара (экпюросис) (Хрисипп SVF II, 191, 187; Боэт-стоик SVFIII, 263; Марк Аврелий II, 1: «периодическая палингене- сия всех вещей») и был синонимом др. термина для «вечного возвращения» — апокатастасиса, «восстановления»; такое употребление встречается у Прокла (комм, к «Тимею» 3, 241 Diehl). 2) Позднее термин «палингенесия» попал в сферу пифагорейского учения о метемпсихозе^ впервые в значении «возрождения в новом теле» употребляется у Плутарха (De esu carnium 4,998с; De Is. 72, 379e, зачатки уже у Платона — Ме- нон 8 lb); во множеств, числе (лаАлууеаеотш) — «инкарнации». Неопифагореец 2 в. н. э. Кроний, по свидетельству Немесия Эмесского (О природе человека 3,117 Matthaei), написал трактат «О палингенесии» (сохранилось 11 цитат), причем палин- генесией «он называет реинкарнацию» (Немесий). 3) В эллинистических мистериальных культах — «новое рождение» при посвящении втаинства (см. особенно 13-й трактат «Герметического корпуса»); палингенесия совершается при жизни и означает духовное обновление-возрождение, которому предшествует симюлическая смерть старого, греховного человека. К этому кругу идей восходит «купель нового рождения» (палингенесия в Новом Завете, Тит. 3,5, — об обряде крещения); термин «палингенесия» применяется также и к воскресению (Матф. 19, 28); ср. также учение Оритена об апокатастаси- се. 4) В эпоху Возрождения палингенесия становится ключевым словом, выражающим программу воскрешения античной жизни, науки и искусства. Лит.: Dorne H. «Palingenesia». — Der kleine Pauly. Bd 4, Munch., 1972, S. 428—29; Reitzenstein K. Die hellenistischen Mysterienreligionen. Lpz.- B., 1927, S. 267—70; Harnack A. Die Terminologie der Wiedergeburt... — Texte uni Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur. Bd 42, H. 3. Lpz., 1918, S. 97-143; Nilsson M. V. Geschichte der griechischen Religion. Bd 2. Munch., 1961, S. 685-93. А. В. Лебедев

ПАНИНИ (санскр. Panini) (ок. 5 в. до н. э.) — индийский грамматист, автор самого древнего труда по грамматике санскрита «Аштадхьяи» («Восемь уроков»). Уроженец Ша- латуры и Гандхаре, в Северо-Западной Индии (ныне Лахор в Пакистане). Выходец из семьи брахмана; его имя Дакши- путра (сын Дакши) представляет собой матроним, что было редкостью в брахманской среде. О его жизни ничего больше не известно. Хотя начало индийской лингвистики неизменно ассоциируется с именем Панини, известно, что он был не родоначальником, а талантливым и даже гениальным систематизатором традиции грамматики (вьяхарана), которая ко времени его жизни уже имела достаточно разветвленную «инфраструктуру» (Панини называет десять имен грамматистов). Текст «Аштадхьяи» создан в устной форме и рассчитан на запоминание, отсюда особенности его композиции. Каждая адхьяя (урок) делилась на четыре пады (четверти), а пада — на сутры (правила), которые и являются фундаментальной композиционной единицей памятника. Содержание каждой отдельной сутры выступало производной от содержания всего текста (общее число сутр ок. 4000). В этом смысле «Аштадхьяи» является не учебником санскрита, а первой из известных в мировой практике попыток систематического и нормативного описания языка. Хотя выражение «грамматический анализ» очень часто употребляется в связи с Панини, оно, строго говоря, к нему неприменимо. Грамматика Панини не анализирует готовые языковые формы, а порождает их. Однако это не значит, что конструируется некий искусственный язык. Грамматист, имея дело с живым языком, открывает законы его устройства и по ним как бы заново воссоздает его. Самые известные комментаторы «Аштадхьяи» — Катьяяна и Патанджали, которых иногда называют «отцами индийской грамматики». Открытие труда Панини в 19 в. в Европе оказало огромное воздействие на формирование сравнительной грамматики и развитие других лингвистических дисциплин — фонетики, морфологии, порождающей грамматики. См. также Философия языка в Индии. В. Г. Лысенко

ПАНЛОГИЗМ (от греч. 7tav — все и tafyoc — мысль, слово, разум) — философское воззрение, согласно которому все существующее представляет собой воплощение мыслящей субстанции, мирового разума, логической идеи. Потенциально присутствует в учении Спинозы, где мышление объявляется одним из атрибутов субстанции. Считается, что классическим выражением панлогизма является философия Гегеля. Однако в системе Гегеля панлогизм является лишь промежуточным моментом построения концепции абсолютного духа, который свободно полагает логическую идею, природу и конечный дух в качестве моментов своей внутренней жизни, так что отнюдь не сводится к логической идее и ее самосознанию: положение «всё есть логическая идея» (момент панлогизма) снимается положением «всё есть абсолютный дух» и, далее, «всё есть в абсолютном духе». Элементы панлогизма получили специфическое развитие в марбургской школе нео кантианства (отождествление действительности с логическими формами ее познания у Г. Когена). Лит.: Быкова М. Ф., КричевскийА. В. Абсолютная идея и абсолютны» дух в философии Гегеля. М., 1993; SplettJ. Die Trinitatslehre G. W. F. Hegels. Munch., 1984; Wandschneider W., Hosle V. Die Entau?erung der Idee zur Natur und ihre zdtliche Entfaltung als Geist bei Hegel— «Hegel-Studien», Bd. 18,1983. А. В. Кричевский

ПАНПСИХИЗМ (отгреч. rcav — все, \|шхп — душа) — представление о всеобщей одушевленности природы. Исторически ранней формой панпсихизма был анимизм, В ранней греческой натурфилософии выступает в форме гилозоизма (Фа- лес, Анаксимен, Анаксимандр). Элементы панпсихизма присутствуют в философии Платона. В эпоху эллинизма идеи панпсихизма характерны для представителей стоицизма и неоплатонизма. Панпсихизм эпохи Возрождения представлен именами Парацелъса* Дж. Кардана, Дж. Бруно, Т. Кампанел-

190

ПАНТЕИЗМ лы и др.; в этот период обнаруживается его близость пантеизму. В Новое время панпсихизм получает распространение в немецкой идеалистической философии. Его черты присутствуют во юглядах Лейбница, Шеллинга, Шопенгауэра, Э. Гартмана, В. Вундта. Наиболее явное выражение в 19 в. он получает во взглядах Г. Т. Фехнера и Г. Лотце. Среди философов 20 в. идей панпсихизма придерживались А. Н. Уайтхед, С Александер, Тейяр де Шарден и др. ; Уайтхед считал его более адекватным современной физике, чем материализм. В русской философии идеи панпсихизма разделял К. Э, Циолковский, отдельные его черты характеры для представителей лей- бницианства — А. А. Козлова, Л. МЛопатина, Я. ОЛосского и др. А. Н. Павленко

ПАНСЛАВИЗМ — теория культурно-исторической общности славянских народов. Предтечей панславизма был хорват Юрий Крижанич, приехавший ко двору царя Алексея Михайловича и выдвинувший идею славянского единения. Захваченные Оттоманской Портой и Габсбургской империей южные и западные славяне чаяли освобождения. Панславизм явился реакцией на пантюркизм и пангерманизм. Вырабатывались различные модификации, предусматривавшие объединение под российским или польским управлением либо в форме конфедерации. В Австро-Венгрии в качестве альтернативы была выдвинута концепция австрославизма, предусматривавшая благоденствие славянских народов в рамках монархии. Идею славянской взаимности развивали П. Й. Шафарик, Л. Штур, М. П. Погодин, Н. Я. Данилевский, В. И. Ламан- ский, П. Н. Милюков. В политических целях она использовалась царским правительством в борьбе против Турции, Австро-Венгрии, Германии, что находило сочувствие во время освободительной борьбы на Балканах, но с подозрением воспринималось в разделенной Польше. Идею панславизма пытались использовать в 19 в. революционеры из Общества соединенных славян, петрашевцы, М. А. Бакунин. Марксисты относились к панславизму отрицательно, Ф. Энгельс в статье «Демократический панславизм» (1849) отказывал в праве на самоопределение большинству славянских народов. В ходе национально-освободительных движений в 19—20 вв. славянские народы обрели суверенитет. В годы 1-й и 2-й мировых войн L» противовес германскому национализму на некоторое время оживились панславистские настроения. Реально славянский мир, равно как романский и германский, составляющие основу европейской цивилизации, имеет сложные межгосударственные, межкулыурные, межконфессиональные отношения, поэтому генерализирующие концепции панславизма, пангерманизма, пантюркизма выгодны преимущественно использующим их великим державам. Кроме политических доктрин просматриваются романтические версии панславизма в литературе и искусстве. В современных условиях идея панславизма широкого распространения не имеет, однако существуют вариации на темы православного славянского братства, союза славянских государств, особой миссии славянства в грядущем тысячелетии. Лит.: ПыпинА. Н. Панславизм в прошлом и настоящем. СПб., 1913; Славянский Ф. А. Великие славянские задачи. Харбин, 1919: Славянским вопрос. Вехи истории. М., 1997; Kohn H. Panslavism. It's History and Ideology. Notr Dame (Ind), 1953. M. H. Громов

ПАНТЕИЗМ (от греч. nav — все и беос, — Бог) — религиозно-философская доктрина, согласно которой Бог имманентен миру. Бог и мир суть одно. В качестве религиозного учения обычно противопоставляется теизму, отделяющему Бога в качестве трансцендентного вневременного творца от мира как его временного творения. Термин «пантеист» был впервые использован английским философом Дж. Толандом (1705), собственно термин «пантеизм» был введен в философский оборот нидерландским теологом Й. Фаем (1709). Первыми историческими формами пантеизма считаются некоторые системы индийской (брахманизм, индуизм, веданта) и китайской (даосизм) философии, а также философские концепции древнегреческих философов-досократиков (Фалес, Анаксимен, Анаксимандр). Бог здесь еще не мировой дух, но скорее душа мира, одушевляющее начало, субстанциальный элемент среди других элементов, что дает основание говорить в данном случае о гилозоистическом пантеизме (см. Гилозоизм). Пантеизм предлагает монистический вариант решения проблемы соотношения Бога-субстанции и мира-Вселенной. Но тогда возникает необходимость согласования, примирения атрибутов Бога (вечности, бесконечности, неизменяемости, неподвижности) с атрибутами временного, изменяющегося мира.Сэтойтрудностьюсправляютсяпо-разному.Абсолютистс- кий монистический пантеизм полностью отождествляет Бога и мир, и такие качества Бога, как вечность, неизменность, бесконечность, переносятся на мир (Парменид). Такого рода пантеизм, последовательно проведенный, приводит к акос- мизму — признанию иллюзорности мира. Гегелевский абсолютистский пантеизм наделяет Бога способностью к самодвижению и саморазвитию, тем самым снимая противоречие между Богом и миром. Имманентный пантеизм помещает Бога в мир в качестве его «части» — как силу или закон, вечный и неизменный, управляющий изменяющимся миром (Гераклит, стоики, Спиноза). При этом Бог в некоторых из имманентных пантеистических учений может рассматриваться не как средоточие характеристик, противоположных миру, а как единство противоположностей (Николай Кузанский, Дж. Бруно, Я. Бёме). Неоплатоники создали эманационный вариант пантеизма: мир есть истечение, эманация божественной сущности, он имеет степени совершенства, соответствующие мере присутствия божественной сущности. Этот вид пантеизма содержит в себе скрытый дуализм, поскольку результат эманации отделен от источника эманации — Бога. Поэтому эманационный пантеизм не вступал в противоречие со средневековой христианской теистической доктриной, существуя в ней в качестве особой формы реализма (Эриугена, Давид Динан- ский). Отождествляя Бога и мир, пантеизм содержит в себе возможность редукции одного из элементов тождества к другому. Либо Бог растворяется в мире (природе), и пантеизм тяготеет к материализму (наиболее ярким образцом такого рода пантеизма служит доктрина Б. Спинозы с ее формулой «Deus sive Natura»), либо природа исчезает в Боге, представая как всего лишь его инобытие (в таком виде пантеизм присутствует в различных философских версиях объективного идеализма, от систем индийской философии до гегелевской философии Абсолюта). Пантеизм исторически был движением от теологии к философии в форме метафизики. Ведь бог пантеизма — это имен- нофилософский бог-субстанция, а нетеологический Бог-личность. Поэтому все попытки сохранить идею Бога и одновременно построить онтологию, исходящую из идеи единства, самопорождекия и самопричинности мира, т. е. онтологию,

191

ПАНЧАВИДХАКАЛЬПАНА ориентированную на научное мировоззрение, неизменно приводили к пантеизму. Популярность пантеистической доктрины отчасти объясняется тем, что пантеизму присущ мощный эмоциональный потенциал. Пантеизм устраняет необходимость посредника между Богом и личностью, открывая бесконечные возможности интимного обшешш человека с Богом. Бог рядом с нами, вокруг нас, в нас; познавая природу, мы познаем Бога, познавая себя, мы в себе узнаем Бога — такая установка импонировала многим художникам-творцам. Именно идея причастности личности мировому порядку вдохновляла поэтический пантеизм Гете, Теннисона, Эмерсона. Последнее яркое явление пантеизма на философской сцене — онтологическая система Гегеля. В позднейшие времена пантеистические мотивы дают себя знать всюду, где философия начинает тяготеть к теологии. Историческое значение философского пантеизма состоит прежде всего в том, что на его почве развилась идея субстанциального единства мира и всеобщей взаимосвязи явлений в составе целого — идея, составившая основу столь актуального в 20 в. холизма. О. В. Вышегородцева

ПАНЧАВИДХАКАЛЬПАНА (санскр. pancavidhakalpana — пятеричная конструкция [разума]) — категориальная система йогачары, реконструированная Ф. И. Щербатским из основного сочинения Дигнаги «Праманасамуччая» (1.2), комментария Камалашилы к «Таттвасанграхе» Шантаракшиты и других источников. Смысл панчавидхакальпаны заключается в том, что объектом нашего мышления не может быть реальность-сама-по-себе — точечные динамические моменты бытия, как абсолютно «частные», мгновенные и неверба- лизуемые, но мы можем выявить ракурсы, через которые оно конструирует мир из этого принципиально недискурсивного материала. Панчавидхакальпана и является системой только «имен»: индивиды — собственные имена (namakalpana), классы — родовые имена (jatikalpana), качества — имена свойств (gunakalpana), движение — глаголы (karmakalpana), субстанции — субстантивы (dravyakalpana). Однако мыслительный синтез способен не только к референции, но и к соединению понятий друг с другом. Поэтому таблица категорий панчавидхакальпаны находит продолжение в другой — таблице четырех возможных реляций двух понятий: в виде утверждения (vidhi), отрицания (anupalabdhi), тождества (tadatmya) и причинности (tadutpatti). Сопоставляя категориальную систему буддистов и вайшеши- ков, Щербатской отмечает помимо того важнейшего различия, что первая не призвана параметризировать саму реальность и отсутствие в ней четырех категорий — общего (все «имена», в т. ч. собственные, уже генерализации), частного (то, что действительно «частно», не есть объект мышления), ингеренции и небытия (см. Падартха). С категориальной системой Аристотеля панчавидхакальпану сближает тесная связь с грамматическими категориями и понимание субъекта предикаций как того, что само «ни о чем не сказывается», с системой Канта — рассмотрение категорий лишь как «линз» разума, через которые он рассматривает вещи (с учетом всех частных различий). В К. Шохин

ПАНЭТИЙ (navcuTOcJ Родосский (ок. 180до н. э., Линд, Родос — после 110 до н. э., Афины ?) — греческий философ, реформатор стоицизма, основатель учения Средней Стой. Происходил из старинного рода. Учился в Пергаме у Кратета из Малла; в Афинах слушал Диогена Вавилонского и Антипатра из Торса, после которого возглавил стоическую школу (ок. 129 до н. э.). Некоторое время жил в Риме, где поддерживал отношения со Сципионом Эмилианом и Полибием. Помимо философии занимался, по-видимому, историей и географией. Наиболее известные ученики —Дионисий Корейский, Гекатон Родосский, Посидоний. От сочинений Панэтия — «О промысле», «О надлежащем» (в трех книгах), «О философских направлениях», «О Сократе», «О благодушии», письма к Тубе- рону — сохранились незначительные фрагменты (ок. 70), что крайне затрудняет реконструкцию его учения. Программной целью Панэтия было, по-видимому, создание «синтетической» философии путем обогащения стоической доктрины элементами платонизма (а также перипатетического и др. учений). Прокл (In Tim. 1 p. 162, 12 Diehl) считает Панэтия платоником. Теорией познания (как и логикой) Панэтий, видимо, специально не занимался. Его физическая доктрина излагалась, вероятно, в трактате «О промысле». Как и Боэт Сидонский, он (возможно, под влиянием критики Карнеада) отрицал учение о «воспламенении» {Philo. De ае- tern. m. 76; Ос. De nat. deor. II118); сомневался в мантике (Cic. De div. II 88; Diog. L. VIII 49), хотя и не отрицал ее открыто. Провиденциально гарантированное совершенство космоса должно свидетельствовать в т. ч. и о том, что человек как носитель разума — венец творения (С/с. Dediv. II139; 141). Панэтий может быть назван вторым (после Xpucunna) реформатором стоической антропологии. В отличие от Хрисиппа он считал, что аффективная сторона души существует самостоятельно наряду с разумной: часть души — импульс, часть — разум (Cic. De off. I 101; 105; 132). Душа смертна: в этом одном, по словам Цицерона, Панэтий разошелся с Платоном (Tusc. 179). Однако Панэтий допускал только психологический, но не метафизический дуализм, который совершенно разрушил бы все здание стоической догматики. Трансформация психологии привела Панэтия к серьезным новациям в этике («О надлежащем»). Формула конечной цели «жизнь согласно побуждениям, данным природой» (то Cqv ката тас OeOouevoc гк сриошс acpopuac — С/. AL Strom. II 21, 129,4) подразумевала включение в понятие блага «природных» ценностей — здоровья, красоты и т. п. — и смягчала ригоризм раннестоической этики: четыре природных влечения — к познанию мира, к общению с др. людьми, к возвышению собственной души (к главенству) и к упорядочению жизни (De off. I 11—17) — развиваются в добродетели и одновременно служат основой «надлежащего». Совокупность этих влечений передается понятиями «нравственно-прекрасное» (kolAov = honestum), или «подобающее» Orporov = apturn, decorum) (ib. I 14; I 126), подчеркивающими момент разумно-природного и эстетически упорядоченного долженствования: все, что «нравственно-прекрасно», «подобает» (I 94; 96). Т. о., впервые в истории стоической догматики традиционные добродетели (лишь мужество заменено «величием души» — ц?уаХоуидо'а = magnitude animi) непосредственно выводятся из «первичного по природе», «надлежащее» приравнивается к добродетели, а «безразличное» возвышается, до блага, без которого невозможно счастье (Diog. L. VII 128), — этим открывается путь (хотя и не пройденный до конца) для соединения благополучия и добродетели в счастье. Образ «мудреца» для Панэтия был, вероятно, лишь необходимой методологической абстракцией (ср. Sen. Ер. 116,5). Вершину реального «продвижения» к мудрости представляла добродетель «величия души», связывающая этику Панэтия с его полити-

192

ПАРАДИГМА ческой программой: синтез справедливости и мужества воплощается в совершенном государственном деятеле, вроде Сципиона; государство — нравственная институция, корни которой уходят в первичные влечения (Cic. De гер. 134). Вероятно, не без влияния Панэтия в кружке Сципиона стал оформляться круг ценностей, смысл которых Цицерон выразил в понятии humanitas: совершенство человеческих способностей, оформленное как риторическое совершенство, благовоспитанность и общая «цивилизованность» (Cic. De or. I 33; 71; II 85-86; III 58; 94 etc.; Quintil Inst. or. II 15,33). Фрагм.: Panaetii Rhodii fragmenta, coll. M. van Sraaten. Leiden, 1952, 2 ed. 1962; Panezio di Rodi, Testimonialize, ed., trad, e comm. F. Alesse. Napoli, 1997. Лит.: Pohlenz M. Antikes Fuhrertum, Cicero «De officiis» und das Lebensideal des Panaitios. Lpz.—В., 1934; Labowski L. Die Ethik des Panaitios. Lpz., 1934; Straaten M. van. Panetius, sa vie, ses ecrits et sa doctrine avec une edition des fragments. Amst., 1946; Grilli A. Studi paneziani. — «Studi ital. di filol. class.» 29,1957, p. 31-97; Steinmetz F.-A. Die Freundschaftslehre des Panaitios nach einer Analyse von Ciceros «Laelius de amicitia». Wiesbaden, 1967; DyckA. R. The plan of Panaetius's Peri tou kathekon- tos. — «American Journal of Philology» 100, 1979, p. 408—416; Idem. On Panaetius' conception of megalopsychia. — «Museum Helveticum» 38,1981, p. 153-161; PuhleA. Persona. Zur Ethik des Panaitios. Fr./M., 1987; Alesse F. Panezio di Rodi e la tradizione stoica. Napoli, 1994. A. A. Столяров

ПАПА—ПУНЬЯ (санскр. papa—punya, соответственно — злое, порок и благое, заслуга)—обозначения неблагихи благих действий и их последствий в индийских мировоззренческих текстах, восходящие еще к Ригведе. По «Прашна-упанишаде», благое деяние ведет человека в благой мир, злое — в дурной (папалока), «смешанное» — в мир людей (II 1.7). В палийс- ких текстах папа—пунья образуют устойчивую оппозицию. Пунья — условие небесного перевоплощения и будущего блаженства, длительность и «объем» которого зависят от накопления заслуги в предыдущем существовании; папа соответственно причина противоположных состояний. Три основных средства аккумуляции заслуга — щедрость, нравственное поведение (шила) и созерцательная практика (бхавана); популярна и схема 10 добродетельных деяний (Дигха-никая Ш.218, Ангуттара-никая IV.241 и ел.). У вайбхашиков возрастание заслуги объяснимо лишь при допущении своеобразного посредствующего начала между агентом и действием (авиджняпти), производящего незаметные изменения также в «окружающей среде», саутрантики же считали возможным объяснить «компенсацию» и без него. У джайнов папа и пунья относятся к числу 9 субстанций, ответственных за пребывание индивида в сансаре. Они содержатся недифференцированно во фракциях кармической материи, и душа способна модифицировать их, когда они «вливаются» в нее (через асравы): эта модификация зависит от состояний самой души, подобно тому как корова и змея перерабатывают одну и ту же пишу в молоко и яд. В «Йога-сутрах» (1.33 и ел.) два термина означают порок и добродетель, а также соответствующие характеристики кармы, которые «окрашивают» рождение, жизненный путь и опыт индивида в радость и страдание. Согласно ученику Шанакары Сурешваре, «порок» включает в себя и «заслугу», ибо и то и другое закабаляет индивида в сансаре (Брихадараньякопанишадбхашьяварттика IV.3.8). Эта позиция соответствует общеиндийскому трансэтическому пониманию «истинной природы» индивида и его «освобождения». В. К. Шохин

ПАРАДИГМА (от греч. лараоауца — пример, образец), 1) понятие, используемое в античной и средневек. филосо- фиидляхарактеристикивзаимоотношениядуховногоиреаль- ного миров; 2)теория (или модель постановки проблем), принятая в качестве образца решения исследовательских задач. Платон усматривал в идеях реально существующие прообразы вещей, их идеальные образцы, обладающие подлинным существованием: демиург создает все существующее, взирая на неизмененно сущее как на образец, или первообраз (Ти- мей 28а, 37cd и др.). Эта линия в трактовке идеи как парадигмы, образца, нашла свое продолжение в неоплатонизме; в ср.-век. философии она выразилась в учении о творении Богом мира по своему образу и подобию. В немецком классическом идеализме учение о парадигме развертывается в плане анализа принципов внешнего и внутреннего единства различных формообразований, в учении о первообразе или прообразе системной организации всех тел. Согласно Шеллингу и Гегелю, принципы упорядочивания и целостной организации природных тел характеризует духовный, идеальный прообраз. В философию науки понятие парадигмы было введено позитивистом Г. Бергманом для характеристики нормативности методологии, однако широкое распространение приобрело после работ амер. историка физики Куна. Стремясь построить теорию научных революций, Кун предложил систему понятий, среди которых важное место принадлежит понятию парадигмы, т. е. «...признанным всеми научным достижениям, которые в течение определенного времени дают модель постановки проблем и их решений научному сообществу» (Кун Т. Структура научных революций, пер. с англ. М., 1975, с. 11). Смена парадигмы представляет собой научную революцию. Трактовка Куном понятия парадигмы вызвала дискуссию, в ходе которой отмечалась неоднозначность этого понятия (К. Поппер, И. Лакатос, М. Мастерман и др.). Неоднозначность понятия парадигмы, под которой у Куна понимается и теория, признанная научным сообществом, и правила и стандарты научной практики, и стандартная система методов и т. п., потребовала от него пересмотра и конкретизации этого понятия, что было осуществлено в понятии «дисциплинарная матрица» и ее компонентов (символического обобщения, метафизической части парадигмы, ценности и собственно образцов решения исследовательских задач). Вместе с тем понятие парадигмы используется в теории и истории науки для характеристики формирования научной дисциплины, описания различных этапов научного знания (допарадиг- мального, т. е. периода, когда не существует теория, признанная научным сообществом, и парадигмального), для анализа научных революций. Оно применяется также в методологическом анализе различных научных дисциплин (психологии, социологии, химии, языкознании и др.). В марксистской литературе понятие парадигмы используется при анализе процессов художеств, и научного творчества (художеств, канонов, стилей в искусстве и стилей мысли в науке и пр.). К. Маркс и Ф. Энгельс обратили внимание на то, что различные науки принимались в качестве образцов и выдвигались на первый план в концепциях науки: если Ф. Бэкон видел в качественной физике основу естеств. наук, то Гоббс провозглашал геометрию «главной наукой» (см. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 142—43). А. Грамши, критикуя позитивистский сциентизм, отмечал, что длительное время наука отождествлялась с естественными науками. «Экспериментальные и естественные науки являлись в определенную эпоху «моделью»,

193

ПАРАДОКС ЛОГИЧЕСКИЙ «образцом», и поскольку общественные науки (политика и история) стремились найти объективную основу, которая в научном отношении была 5ы пригодной для того, чтобы придать им такую же точность и силу, какими обладали естественные науки, то понятно, что к этим последним обращались при создании языка общественных наук» (Грамши А. Избр. произв. М, 1980, с. 305). Признавая общие принципы деятельности ученых, определенные культурные стандарты, эталоны и методологические регулятивы, выступающие в качестве образцов при решении исследовательских задач внутри отдельной научной дисциплины, методология науки отвергает абсолютную унификацию реального методологического и предметного многообразия научных дисциплин. Лит.: Лосев А. Ф. История антич. эстетики, [т. 3] — Высокая классика. М., 1974; Он же. История антич. эстетики, [т. 6] — Поздний эллинизм. М., 1980; Грязное Б. С. Филос. «Парадигма» Т. Куна. — «Природа», 1976, № 10; Criticism and the growth of knowledge, ed. by J. Lakatos, A. Musgrave. Cambr., 1970; Ritzer G. Sociology: a multiple paradigm science. Boston, 1975; Paradigms and revolutions. Notre Da-

ПАРАДОКС ЛОГИЧЕСКИЙ - рассуждение либо высказывание, в котором, пользуясь средствами, не выходящими (по видимости) за рамки логики, и посылками, которые кажутся заведомо приемлемыми, приходят к заведомо неприемлемому результату Ввиду того что парадоксы обнажают скрытые концептуальные противоречия и переводят их в прямые и открытые, они, согласно законам творческого мышления, помогают при развитии новых идей и концепций. Английский логик Рамсей предложил отличать логические парадоксы от парадоксов семантических, основанных не только на логике, но и на конкретной интерпретации понятий. Многие (причем самые принципиальные) парадоксы находятся на стыке данных двух групп. Таковы, напр., известный с эпохи античности парадокс «Лжец» или не менее известный парадокс Рассела: «пусть R — множество всех множеств, не являющихся собственными элементами, т. е. R={x|xe x}. Тогда Re R означает, что Re {x|xex}, а это означает, что Re R. T. о., Re R эквивалентно Re R». Критический шаг логического рассуждения, применяющегося в знаменитом парадоксе Кантора о множестве всех множеств, имеет ту же логическую форму. Более тонко выявлена крайняя опасность автореференции (предложений, ссылающихся на самих себя) в парадоксе Кар- ри, выявляющем глубинные логические корни, в частности парадоксов лжеца и Рассела. «Пусть А — произвольное высказывание. Пусть В — высказывание «Если В, то А». Допустим В. Тогда В=>А- Значит, из В следует А в силу правила дедукции, и В доказано без всяких допущений. Но тогда доказано и А». Т. о., Карри показал, что обычная импликация в любой системе с автореференцией позволяет вывести любое предложение, что является грубой формой противоречия (противоречивость по Карри.) Теорема Гёделя о неполноте доказывается при помощи построения, по сути дела являющегося одним из парадоксов автореференции. А именно, строится формула, утверждающая свою собственную недоказуемость. Она не может быть доказана, потому что тогда мы получили бы прямое противоречие, она не может быть и опровергнута, потому что тогда мы получили бы доказательство ее недоказуемости и, следовательно, ее обоснование. Новый класс логических парадоксов, также лежащий на грани с семантическими, поскольку используется понятие определимости, был открыт Берри, который ввел в рассмотрение сложность объекта. Предложений, содержащих менее ста букв, конечное число. Поэтому с их помощью можно определить лишь конечное число натуральных чисел. Поэтому есть наименьшее число я0, не определимое таким способом. Но тогда фраза «Наименьшее число, не определимое при помощи предложения, содержащего менее ста символов» содержит менее ста символов и определяет я0. Конструкция парадокса Берри интенсивно используется в современной теории сложности вычислений для доказательства трудности решения задач. Она практически сводится к общенаучному принципу, что система может быть полностью познана лишь системой, на порядок более сложной. Примером нерефлексивного логического парадокса является следующий парадокс: «Необходимо, что 9 больше 7. Число больших планет — 9. Значит, необходимо, что число болыших планет больше семи». Данный парадокс также лежит на грани между семантическими и логическими. Конструкция данного парадокса использована в доказательстве теоремы Раиса о неразрешимости нетривиальных свойств вычислимых функций (единственные свойства вычислимых функций, которые могут определяться программой — тождественно истинное и тождественно ложное) и теоремы о невозможности нетривиальных точных предсказателей, т. е. оракулы, которые не ошибаются, говорят либо только одну истину, либо одну ложь. Этот парадокс сыграл громадную стимулирующую роль при разработке тонких вопросов модальной логики с равенством. Ту же логическую структуру при формализации приобретает и известный парадокс утренней звезды, относящийся к семантическим. Как логические парадоксы часто трактуются законы материальной импликации — «из лжи следует все, что угодно», и «истина следует из всего, что угодно», поскольку они позволяют получить формулы А=»В, в которых А и В никак не связаны по смыслу. Далее, отметим парадокс логического всеведения: Если мы знаем А и А=>В, то мы знаем В. Следовательно, мы знаем все следствия наших знаний, и в частности все логические тавтологии, что невозможно, поскольку их множество бесконечно (а для языка логики предикатов даже неразрешимо). Эти аномалии явились стимулом для развития модальных, па- ранепротиворечивых, эпистемических и релевантных логик, в которых данные парадоксы частично преодолеваются. На самом деле полностью преодолеть их невозможно, поскольку любая успешная формализация является сильным огрублением. Еще один класс парадоксов, возникающих на границе логики и математики, основан на применении точных методов к неточным понятиям. «Человек, у которого на голове нет ни одного волоса — лыс. Если у лысого вырастет еще один волосок, он останется лысым. Значит, все люди лысые». Рассуждение, примененное в данном парадоксе (опять-таки восходящее к античности), интенсивно используется при развитии ультраинтуиционистской математики, имеющей дело с процессами, завершимыми в реальное время. Оно отграничивает реально осуществимые объекты от потенциально осуществимых, и тем самым «шуточный» парадокс приобретает глубокий математический смысл.

194

ПАРАДОКСЫ СЕМАНТИЧЕСКИЕ Развитие современных логических методов привело к новым логическим парадоксам. Напр., Брауэр указал на следующий парадокс классического существования: в любой достаточно сильной классической теории имеется доказуемая формула вида ЗхА(х), для которой нельзя построить никакого конкретного t, такого, что доказуемо A(t). В частности, нельзя построить в теории множеств ни одной нестандартной модели действительных чисел, хотя можно доказать, существование таких моделей. Этот парадокс показывает, что понятия существования и возможности построения необратимо расходятся в классической математике. Далее, нестандартные модели, которые потребовали явного различения языка и метаязыка, привели к следующему парадоксу: «Множество всех стандартных действительных чисел является частью нестандартного конечного множества. Т. о., бесконечное может быть частью конечного». Этот парадокс резко противоречит обыденному пониманию соотношения конечного и бесконечного. Он основан на том, что свойство «быть стандартным» принадлежит метаязыку, но может быть точно интерпретировано в нестандартной модели. Поэтому в нестандартной модели можно говорить об истинности и ложности любых математических утверждений, включающих понятие «быть (не)стандартным», но для них не обязаны сохраняться свойства стандартной модели, за исключением логических тавтологий. Данный парадокс стал основой теории полумножеств, в которой классы могут быть подклассами множеств. И наконец, последний класс логических парадоксов возникает на границах между формализованными и неформали- зуемыми понятиями. Рассмотрим один из них (аргумент Саймона): «Все, что может быть выражено точно, может быть выражено на языке машин Тьюринга. Поэтому в гуманитарных науках могут рассматриваться лишь те модели, которые выразимы на языке машин Тьюринга. Более того, согласно методу диагонализации, любое точное возражение против данной точки зрения само переводится на язык машин Тьюринга и включается в нее». Этот парадокс стимулировал появление теории неформали- зуемых понятий, но ввиду того, что он не был сразу осознан как парадокс, заодно привел к печальным последствиям, поскольку этот софизм, в котором спутаны принципиальная выразимость (требующая нереальных ресурсов) и реальные описания, был воспринят как точное рассуждение и, как отмечено в трудах по когнитивной науке, парализовал почти на 10 лет западную психологию. Отрицание аргумента Саймона после осознания его софистической природы было построено так, что привело к полному отказу от точных понятий и тем самым по существу послужило мотивом для течений типа постмодернизма. В данном случае была допущена логическая ошибка подмены противоречащего суждения противоположным. Я. Н. Непейвода

ПАРАДОКСЫ СЕМАНТИЧЕСКИЕ - парадоксы, формулировка которых зависит от семантических понятий истины, обозначения и т. п. Семантические же понятия выражают отношения между выражениями языка и объектами, к которым они относятся. Логический анализ семантических парадоксов, как показал Л, Тарский, возможен лишь в языках с точно установленной структурой, которыми являются различные формализованные языки дедуктивной логики. В этих языках выделяются множества правильно построенных выражений (термов и формул), определяются правила вывода, доказуемость выражений, являющихся высказываниями. Построенные формальные языки называются языками- объектами, а языки, в которых изучаются языки-объекты, называются метаязыками. Языки, в которых семантические понятия, напр, предикат истинности, применимы к самим выражениям этого языка, называются семантически замкнутыми языками. Как показал А. Тарский, источником парадоксов является семантическая замкнутость языков (очевидно, что естественные языки являются семантически замкнутыми). Примером семантического парадокса является парадокс «Лжец», сформулированный древнегреческим философом мегарской школы Эвбули- дом: «Один критянин сказал, что все критяне лжецы». В др. формулировке этот парадокс выражается следующим образом: «Если лгущий говорит, что он лжет, то он одновременно лжет и говорит правду». Как показал А. Тарский, если сделать метаязык более богатым, чем язык-объект, и включить переводы выражений языка-объекта в метаязык, то парадокс «Лжец» устраняется. В самом деле, пусть язык семантически замкнут, тогда имеются следующие допущения: (1) имеем условия адекватности высказывания X и соответствующего ему «положения дел» р: X — истинное высказывание, если и только если р. Фактически (1) согласуется с аристотелевской концепцией истины. (2) Рассмотрим высказывание: С является неистинным высказыванием. (3) Используя смысл символа «С», установим эмпирически, что (а) «С является неистинным высказыванием» тождественно с «С». Используя допущение ( 1 ) получаем (?) «С является неистинным высказыванием» есть истинное высказывание, если и только если С является неистинным высказыванием. Посылки (а) и (?) порождают противоречие: С является истинным высказыванием, если и только если С является неистинным высказыванием. Источник противоречия — замена в (1) символа р на выражение, частью которого является «истинное высказывание». Оригинальный подход к анализу семантических парадоксов предложил Д. А. Бонвар (и независимо от него шведский логик С. Холден). Согласно Д. А. Бочвару, для анализа парадоксов надоиспользоватьтрехзначнуюлогикусдвумятипамисвязок— внутренними с истинностными значениями «бессмысленно», «истинно» и «ложно» и внешними — только с истинностными значениями «истинно» и «ложно». В логике Д. А. Бочвара определима одноместная внешняя «утверждение бессмысленности». Анализ парадокса состоит в доказательстве бессмысленности парадоксальной формулы, т. е. утверждения, что данная формула бессмысленна. Д. А. Бочвар построил анализ семантического парадокса гетерологичности (в формулировке Г. Вейля). Гетерологичность символа Z выражается предикатом H(Z), который определяется посредством формулы 3(p(R(Z, ф) & ~ (p(Z)), где 3, &, квантор существования, конъюнкция и отрицание, соответственно, R(Z, ф) означает, что «Z обозначает ф», область значений переменной Z есть множество символов, обозначающих свойства, а область значений р — множество самих свойств. Пусть символ «Н» обозначает только предикат Н, т. е. имеют место R («Н», Н) и R («Н», Н): зф = Н. Парадокс гетерологичности выражается формулой X ЧН(«Н») => ~ Н(«Н»)& ~ Н(«Н») э Н(«Н»)).

195

ПАРАЛЛЕЛИЗМ ПСИХОФИЗИЧЕСКИЙ Анализ парадокса гетерологичности состоит в доказательстве бессмысленности указанной выше формулы. С. Холден в трехзначной логике построил анализ парадоксов «Лжец» и гетерологичности (выражение называется гете-рологическим, если оно выражает свойство, которым оно не обладает). К числу семантических парадоксов относят и парадокс отношения именования. Его примером может служить ситуация, описываемая следующими высказываниями «Георг IV хотел знать, был ли автором «Веверлея» Скотт», «автор «Ве- верлея» тождествен со Скоттом». Очевидно, что высказывание «Георг IV хотел знать, был ли Скотт Скоттом» можно считать ложным. Решение этого парадокса рассмотрено Р. Карнапом в его книге «Значение и необходимость». Семантические парадоксы сыграли большую роль в развитии логики, т. к. необходимость их анализа привела к построению металогических средств и корректному определению предиката истинности для формализованных языков. Лит.: Tarski A. The Concept of Truth in Formalized Languages. — Tar- ski A. Logic, Semantics, Metamathematics. Oxf., 1956; Тарский А. Семантическая концепция истины и основания семантики. — В кн. Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998; Бонвар Д. А. Об одном трехзначном исчислении и его применении к анализу парадоксов классического расширенного функционального исчисления. — «Математический сборник», т. 4, вып. 2, 1938; Hallden S. The Logic of Nonsense. Uppsala, 1949; Карнап Р. Значение и необходимость. M., 1959. В. К. Финн

ПАРАЛЛЕЛИЗМ ПСИХОФИЗИЧЕСКИЙ - система представлений, согласно которой психические и физические процессы являются связанными так, что всякое изменение в одном из них непосредственно (непричинно) отражается в другом. Возникновение психофизического параллелизма обязано идеям Б. Спинозы, Г. В. Лейбница и др. философов и ученых. Отрицая причинную связь между психическими и физическими процессами, психофизический параллелизм допускает наличие между ними непричинной корреляции. Возникает вопрос: как возможна непричинная корреляция? Один из первых ответов на этот вопрос дал Лейбниц в своем учении о «предустановленной гармонии». С точки зрения Лейбница, Бог синхронизировал психические и физические процессы в момент создания мира. Однако, описывая физические процессы и состояния, мы допускаем, что события, имеющие место «позже», могут получить объяснение в терминах событий, имевших место «раньше». Возникает вопрос: можем ли мы сказать то же самое и относительно психических событий? С точки зрения «синхронного» подхода должно быть одно однозначное соответствие, согласно которому с любым физическим событием может быть сопоставлено некоторое психическое событие. Р. Декарт полагал, что разум всегда мыслит, следовательно, такое соответствие всегда должно иметь место. В противном случае для обоснования такого соответствия необходимо привлекать концепцию панпсихизма. С точки зрения «асинхронного» подхода нам не нужно допускать, что разум всегда мыслит, но следует допустить, что он функционирует как бы в изолированной системе, где всепоследующиессютоянияисобьттияобъяснимывпредьщу- щих состояниях и событиях. Однако обе версии «психофизического параллелизма» не являются удовлетворительными, поскольку противоречат фактам реальности: во-первых, разум не всегда мыслит (напр., в состоянии комы или глубокого сна), поэтому непонятно, что могут поставить в соответствие этим психическим состояниям в физическом мире сторонники «синхронного» подхода; во-вторых, разум не является изолированной системой, поэтому «асинхронный» подход также не дает удовлетворительного объяснения устойчивой корреляции. Идеи психофизического параллелизма содержательно близки т. н. двухаспектной теории (double-aspect theory). Ее возникновение связывается со взглядами Спинозы, согласно которому пагхическое и физическое суть просто различные «аспекты» того, что внутри самого себя неразличимо. Основная трудность данного подхода связана с необходимостью дать удовлетворительный ответ на вопрос: что является основой, объединяющей многие аспекты? Для Спинозы это была «обожествленная природа». Современные философы (П. Ф. Стросон и др.) в качестве такой основы называют «личность». По их мнению, «личность» есть такой тип реальности, который в одинаковой степени приложим как к физическим процессам и событиям, так и к психическим. Психофизический параллелизм через непричинную корреляцию имеет приложение и в современном естествознании. Так, парадоксы квантовой механики некоторыми авторами (Д. Бом и др.) напрямую связываются с существованием особого пси-поля, которое и обеспечивает специфическое поведение элементарных частиц. Классическим примером непричинной корреляции в физике может служить ЭПР-парадокс. Некоторые космологи (А. Линде и др.) склонны интерпретировать антропный космологический принцип не как следствие «телеологической программы», заложенной Богом во Вселенную, а как следствие непричинной корреляции. Слабым местом данного подхода является необходимость дать рациональное объяснение основания самой непричинной корреляции, не прибегая к помощи «предустановленной гармонии». Лит.: Лейбниц Г. В. Новая система природы и общения между субстанциями, а также о связи, существующей между душою и телом, — В кн.: Сочинения в 4 т., т. 1. М., 1982; Hqffding H. The Problems of Philosophy. N.Y., 1905. A. H. Павленко

ПАРАМ ИТЫ (санскр. paramita — совершенства) — иерар- хизация добродетелей и достижений адепта в буддизме. Во введении к палийскому собранию джатак сообщается о брахмане Сумедхе (будущий Будда), который обещал и себе, и своему учителю практиковать 10 добродетелей, ведущих к состоянию Будды. Среди них: 1) щедрость, 2) нравственное поведение в целом, 3) мироотвержение, 4) мудрость, 5) усердие, 6) воздержанность, 7) правдивость, 8) решительность, 9) сорадование, 10) равнодушие (Джатаки 1.19—28). В неканоническом буддизме стала исключительно популярной несколько иная схема парамит, разработанная в «Бодхисаттва-бхуми», «Махапраджняпарамита-шастре» (5 в.), «Бодхичарьяватаре» Шантидэвы (7 в.) и других текстах и маркирующая продвижение по «пути бодхисапипвы». Это — 1) щедрость (дана), 2) нравственное поведение в целом (шила), 3) терпение (кшан- ти), 4) усердие (вирья), 5) медитативная практика (дхьяна), 6) мудрость (праджня), 7) искусность в средствах обращения людей (упая), 8) верность обету (пранидхана), 9) могущество (бала), 10) истинное знание (джняна). Как видно из сравнения двух иерархий парамит, во второй больший удельный вес принадлежит внеэтическим добродетелям, связанным с успехом в медитации и достижением «сверхсил». Эти различия порождены установкой на ускоренный метод достиже-

196

ПАРАНАУКА ния «освобождения» в «пути бодхисаттвы». Различия между версиями учения о парамитах в каноническом и неканоническом буддизме не сводятся лишь к классификационным предпочтениям. В обоих случаях признаются и предписания, и альтруистический идеал, но различны «пропорции» этих двух компонентов, и если в первой версии акцент ставится на первом (ср. «талмудическая» калькуляция обетов), то во второй — на втором. Стремящийся «стать бодхисаттвой» может нарушить любые нравственные предписания, если «инсайт» подскажет ему, что так он надежнее переправит других через океан сансары. Лит.: DayalH. The Bodhisattva Doctrine in Buddhist Sanskrit Literature. L., 1932. В. К. Шохин

ПАРАНАУКА (греч. rapd — везде, около, вне) — термин, обозначающий многообразие сопутствующих науке идейно- теоретических учений и течений, существующих за ее пределами, но связанных с ней определенной общностью проблематики или методологии. Понятие паранауки сформулировано в рамках философии и социологии науки и фиксирует ряд результатов рефлексии о природе науки и ее взаимодействии с окружением, в частности стремление провести демаркационную линию между наукой и иными типами знания. Во-первых, в понятии паранауки отражается то обстоятельство, что содержание самой науки неоднородно и некоторые из ее элементов могут не укладываться в идеалы научной рациональности, соответствующие доминирующей теоретической парадигме. Тогда название паранауки может получить новая и еще не завоевавшая авторитета теория (космонавтика К. Э. Циолковского в нач. 20 в. или гелиобиология А Л. Чижевского), которая со временем имеет шанс войти в сферу «нормальной науки» (Т. Кун). Ее отличает отсутствие развитой теоретической схемы на фоне провозглашения новой научной картины мира, в результате чего теоретическая интерпретация эмпирического материала строится непосредственно на основе последней. Наряду с блестящими теоретическими гипотезами в ней присутствует опора на непроверенные факты, противоречивость логических построений, неразработанность вспомогательных теорий или практических приложений. Название паранауки нередко получают и устаревшие, деградировавшие научные теории, не учитывающие многочисленных опровержений и новых научных данных. В подобных случаях паранаука тождественна понятиям «альтернативной» или «девиантной» наук. Во-вторых, понятие паранауки фиксирует то, что идеалы научной рациональности не обязательны также и для целого ряда иных видов познания (практического и практически-духовного освоения мира, в частности). Некоторые практические традиции, порой намеренно демонстрируя оппозиционность к науке, выступают в форме «народных наук» («органическая агрикультура» Р. Штейнера, народная медицина, народная архитектура, народная педагогика, народная метеорология и синоптика и пр.). «Народные науки» обычно представляют собой концентрированное выражение практического и обыденного опыта, приспособленное к традиционным условиям жизни. «Народные науки» могут органически дополнять науку и технологию или даже заменять их при определенных обстоятельствах (народная медицина в эпоху «культурной революции» в Китае). Нередко они содержат знания, дающие позитивный импульс развитию науки и техники (форма поморского коча была использована при проектировании первых ледоколов). Вместе с тем превознесение результатов «народной науки» приводит к ее деградации (противопоставление мичуринской опытной селекции научной генетике). В последнем случае велик шанс превращения «народной науки» в псевдонауку. В США, напр., широко распространено присвоение имени «наука» (science) всякой системе знания, оформленной в школьную или университетскую специальность. Возникает широкий спектр «сельскохозяйственных наук», «семейных наук», «кулинарных наук», «музыкальных наук», «спортивных наук» и пр. Эти дисциплины учат полезным знаниям и навыкам, но не содержат системы идеальных объектов, процедур научного объяснения и предсказания и потому не поднимаются выше систематизированного и дидактически оформленного опыта, оставаясь прикладными руководствами по различной тематике. Др. вид псевдонаук представляет собой околонаучная публицистика, спекулирующая на имеющей громкое общественное звучание или, напротив, таинственной тематике. Такова «уфология», или «наука об НЛО» (UFO — английская аббревиатура «неопознанных летающих объектов»), содержащая фантастические гипотезы и массу малодостоверных фактов. Здесь и исследования паранормальных феноменов (парапсихология, теория биоритмов, биоэнергетика и т. п.), постулирующие существо- ваниеособых, неизвестныхнауке субстанции и природных сил или преувеличивающие роль определенных природных закономерностей. Самостоятельный тип паранаук представляют собой «оккультные науки» (алхимия, астрология, френология, геомантия, хиромантия, физиогномика, толкование сновидений). В каждой из них существует свое теоретико-подобное учение, основанное на вере в сверхъестественное, и выдвигаются амбициозные претензии на чрезвычайную эффективность практических приложений. «Оккультные науки» опираются на натурфилософские теории и древние мифы, народный опыт и некоторые научные факты и методы, направляя все это синкретическое единство на то, чтобы «предсказывать судьбу» и способствовать ее оптимальному развертыванию. Деятели таких наук создают академии и университеты, присуждают и получают ученые степени и звания, открывают журналы, тщательно имитируя структуру науки и научного образования, и в то же время критикуют науку за догматизм и сциентизм. Именно для таких паранаук типично выдвижение претензий на статус науки в целях обеспечения себе более благоприятных социальных условий. Паранауки нередко бывают связаны со всякого рода оппозиционными или маргинальными общественными движениями, политическим радикализмом и т. п. Адепты и сторонники таких паранаук избегают присущей науке самокритики, культивируют фанатизм, сектантство, идеологическую пропаганду, популистскую риторику, не чужды стремления к политической власти или влиянию. Значение паранауки не только в том, что они удовлетворяют духовные потребности невежественных людей. Паранаука в ее современном виде — естественный спутник науки и вместе с тем вызов ей в условиях демократического общественного устройства, когда наука вынуждена вести диалог с другими социокультурными системами и не может окончательно устранить оппонентов. Лит.: Волькенштейн М. В. О феномене псевдонауки. — «Природа», 1983, № 11 ; Заблуждающийся разум. Многообразие вненаучного знания. М., 1990; Касавин И. Т. Познание в мире традиций. М., 1990;

197

ПАРАНЕПРОТИВОРЕЧИВАЯ МигдалА. Поиски истины. М., 1983; Фшатов В. П. Научное познание и мир человека. М., 1989; Philosophy of Science and the Occult. Albany, 1982; Radner D., Radner M. Science and Unreason. Belmont, 1982; Velikovsky I Worlds in Collision. L., 1950. И. Т. Касавин

ПАРАНЕПРОТИВОРЕЧИВАЯ логика (греч. пара - возле, вне) — класс логических исчислений, в которых логический принцип «из противоречия следует все, что угодно», не имеет места. Термин «паранепротиворечивая логика» введен в 1976 перуанским философом Ф. Миро-Квисада. Строгое определение паранепротиворечивой логики связано с характеристикой отношения логического следования (см. Следование логическое), Его можно назвать черезмерным (explosive), если оно удовлетворяет условию, что для любых формул А и В, из А и не-А следует произвольная формула В (символически: {А,-А}|—В). Классическая логика (см. Логика высказываний, Логика предикатов), интуиционистская логика, многозначные логики Лукасевича и большинство других стандартных логик являются черезмерными. Логика называется паранепротиворечивой логикой тогда и тол ько тогда (т. т. т.), когда ее отношение логического следования не является черезмерным. Стимулом для появления паранепротиворечивой логики была потребность в разработке противоречивых, но нетривиальных теорий. Теория называется тривиальной, если множество ее теорем совпадает со множеством ее формул; в противном случае теория называется нетривиальной. Стандартные системы логики не отделяют понятия противоречивости от понятия тривиальности, т. е. противоречие в теории ведет к ее тривиальности. Отсюда еще одно определение паранепротиворечивой логики несколько менее общее, чем предыдущее: логика называется паранепротиворечивой, если она может быть положена в основу противоречивых, но нетривиальных теорий. Именно такое определение впервые в литературе дано польским логиком С. Яськовским (1948) и независимо бразильским логиком Н. С. А. да Костой (1963). Иногда используется еще один критерий паранепротиворечивости (критерий Яськовского) для логических исчислений с правилом вывода modus ponens; в таких системах не должен иметь места закон Дунса Скотта A z> (-АэВ). Т. о., паранепротиворечивая логика позволяет «локализовать» действие противоречия в том смысле, что наличие в теории противоречия не ведет последнюю к разрушению, что в известном смысле является реализацией тезиса о неуниверсальности непротиворечия закона. Вопрос о том, противоречив наш мир или нет, является весьма непростым, тем не менее на протяжении всей истории западной философии находились мыслители, которые настаивали на положительном ответе, начиная уже с досократиков, включая Гераклита. Конечно, наиболее яркой фигурой в этом отношении является Г Гегель. В последнее время все большее внимание привлекает онтология А. Мейнонга (1908), где утверждается существование противоречивых объектов, и все чаще приводится высказывание Л. Витгенштейна (1930), что наступит время, когда начнутся математические исследования исчислений, содержащих противоречия, и люди будут гордиться тем, что освободились от непротиворечивости. Признание того, что существуют истинные противоречия, т. е. имеются утверждения А такие, что вместе А и -А истинны, получило название концепции «диалетизма» (dialetheism). Термин введен в 1981 Г. Пристом и Р. Роутли, и сама концепция в последнее время усиленно развивается Пристом. Наличие противоречивых, но нетривиальных теорий и концепция диалетизма являются философской основой для изучения паранепротиворечивости. Примерами таких теорий является наивная теория множеств с парадоксом Рассела, классическая теория истинности, порождающая семантические парадоксы типа «Лжец». Примеры противоречивых, но нетривиальных теорий можно найти в истории науки: аристотелевская теория движения, первоначальное исчисление бесконечно малых, теория атома Бора и т. д. Интересные примеры имеются в юриспруденции, в частности различные билли о правах и тексты конституций. Противоречивой является теология (парадокс всемогущества). Также неоспоримым фактом является то, что большинство людей, не осознавая этого, имеют противоречивые убеждения (верования). Вообще, по-видимому, имеет веские основания тезис, что любая достаточно сложная и интересная философия будет противоречивой. Подробно о философском значении паранепротиворечивости и обширнейшую литературу по этой теме можно найти в фундаментальном труде «Паранепротиворечивая логика. Эссе о противоречивости» (Paraconsistent logic: Essays on the inconsistent. Munch., 1989). Концепция диалетизма требует применения паранепротиворечивой логики для рассуждения о противоречивой, но истинной теории. На возможность построения логик без закона непротиворечия впервые одновременно ( 1910) и независимо друг от друга указали русский логик Н. А. Васильев и польский логик ЯнЛу- касевич. Первый из них предложил модифицировать аристотелевскую силлогистику за счет новой формы: S есть Р и не-Р; Лукасевич же подверг серьезной критике все формулировки закона непротиворечия у Аристотеля. Существуют различные способы опровержения и ограничения принципа «из противоречия следует все, что угодно». Отсюда и большое разнообразие самих паранепротиворечивых логик, которых на самом деле бесконечно много. Вот, к примеру, четыре основных подхода к конструированию пропозициональных паранепротиворечивых логик (предикатные их варианты являются их непосредственным расширением). 1. Дискуссивные (дискурсивные) паранепротиворечивые логики. Дискуссивная логика является исторически первой. Ее построил С. Яськовский (1948), обозначив посредством D2. Как следует из названия, эта логика предназначена для выявления логики дискуссии, в которой участники могут иметь противоречивые мнения. Яськовский определяет эту логику посредством подходящей интерпретации в модальной логике Люиса S5 (см. Модальные логики). Дискуссивная логика является паранепротиворечивой, поскольку мы можем подобрать такую интерпретацию в S5, что 0А и 0-А имеют место, но не 0В. Для того чтобы проходило правило modus ponens, Яськовский определяет дискуссивную интерпретацию импликации z> d: Az> d В = 0 A z) В. Примечательной особенностью такой логики является то, что в ней не имеет места правило введения конъюнкции {А, В} |— А & В. Поэтому зачастую такие логики называются не-адъюнктивными (non-adjunctive). Дис- куссивным логикам посвящена большая литература, и есть различные обобщения данного подхода. Более того, в 1984 было показано, что дискуссивную логику в духе Яськовского можно построить во всякой нормальной модальной логике. 2. Релевантные логики. По своей мотивации и развитию релевантные логики являются одним из классов паранепротиворечивой логики. Уже в силу критерия релевантности, сформулированного А. Белнапом в 1960, следует, что в релевантной пропозициональной логике доказуема не каждая форму-

198

ПАРАНЕПРОТИВОРЕЧИВАЯ ла, главный знак которой — релевантная импликация —>, а антецедент противоречив, т. е., напр., недоказуема формула (А & -А) -> В. Существуют различные семантические подходы, показывающие паранепротиворечивость релевантных логик. Наиболее известной семантикой для релевантных является возможных миров семантика с тернарным отношением, развитая Р. Роутли и Р. Мейером в 1973 г. Конъюнкция и дизъюнкция (см. Логические связки) для таких логик ведут себя обычным образом. Однако наиболее важным с точки зрения паранепротиворечивой логики является рассмотрение отрицания. С каждым миром w ассоциируется мир w*, так что w** = w*. Истинностные условия для -А следующие: -А истинно в w т. т. т., когда А ложно не в w, а в w*. T. о., если А истинно в w, но ложно в w*, (А & -А) истинно в w. Ясно, что отрицание здесь является интенсиональным оператором. Тернарное отношение требуется при определении истинностных условий для релевантной импликации. Однако уже имеются различные упрощения первоначальной тернарной семантики возможных миров, данные Г. Пристом, Р. Силваном и Г. Ресталлом посредством разделения множества возможных миров на нормальные и ненормальные. Как и в случае с модальными логиками, различные ограничения на отношение достижимости между мирами дают различные релевантные, а следовательно, паранепротиворечивые логики. 3. Многозначные логики. Наиболее простой и наглядный способ конструирования паранепротиворечивости является тот, когда к двум классическим истинностным значениям 1 (истина) и 0 (ложь) добавляется третье истинностное значение S, интерпретируемое разными авторами как «антиномич- но», «парадоксально», «противоречиво». Приняв в качестве выделенных истинностных значений 1 и S и взяв S в качестве неподвижной точки, что позволяет определить отрицание как -i(S) = S, имеем случай, когда (р & -р) принимает выделенное значение. Очевидно, что эти логики, как и классическая, являются истинностно-функциональными. Не представляет труда сконструировать такие трехзначные логические матрицы, в которых правило modus ponens имеет место, а закон Дунса Скотта нет. 4. Не-истинностно-функциональный подход. Опишем класс паранепротиворечивых логик, который наиболее широко известен и интенсивно исследуется со времени их появления. Основная идея здесь состоит в том, что берется полный позитивный фрагмент интуиционистской или классической логики и не-истинностно-функциональным образом определяется отрицание. В 1963 Н. да Коста построил бесконечную последовательность паранепротиворечивых логик, наименьшей из которых является Cw. К позитивному фрагменту интуиционистской логики добавляются следующие истинностные условия для отрицания: (I) если v(A) = 0, то v(-A) = 1 (II) если v(A) = 1, то v(-t-iA) = 1, где V есть функция оценки формул на множестве классических истинностных значений {0,1}. Тогда для аксиоматизации Cw нужно к полной системе позитивной интуиционистской логики с единственным правилом вывода modus ponens добавить следующие две аксиомные схемы: Av-A и -nA z> А. Добавляя другие истинностные условия, можно получить иерархию систем да Косты Cn (1< n < w). Каждая логика Сп обладает следующими свойствами: 1) закон непротиворечия -.(А & -А) не является тавтологией. 2) из А и -А нельзя в общем случае дедуцировать произвольную формулу В. 3) каждая Сп является бесконечнозначной логикой (см. Многозначные логики). В свою очередь Д. Батенс (1980) берет позитивный фрагмент классической пропозициональной логики и определяет отрицание условием (i). Тогда аксиоматизация получается посредством добавления к данному фрагменту только схемы аксиом Av-A Заметим, что конверсия условия (i) дает нам классическую логику. Основная проблема, как видим, заключается в определении операции отрицания. Как да Коста (и его школа, в особенности в последующих работах), так и Батенс пытаются определить отрицание максимально приближенно к классическому, но в то же время, чтобы оно было паранепротиворечивым. Дело в том, что истинность А и -А ставит вопрос о том, чем на самом деле является паранепротиворечивое отрицание? Эта проблема активно обсуждается в последнее время, что ставит вопрос о философском и логическом статусе отрицания вообще и более того — о статусе самой паранепротиворечивой логики, поскольку для некоторых из них (в определенном выше смысле) имеют место следующие выводимое ти: {А, -А} |- -.В или {-А, -и-пА} |- В. Возросший интерес в последние годы к паранепротиворечивым логикам (в 1997 в Бельгии прошел посвященный им 1-й Международный конгресс) объясняется многочисленными применениями и приложениями последних. Наиболее важным применением является исследование возможно противоречивых теорий. В первую очередь это относится к формальной семантике и теории множеств. Уже построен целый ряд пара- непротиворечивых теорий множеств, в которых расселовское множество существует. Более того, если формализованную арифметику строить на основе паранепротиворечивой логики, то истинное Геделево предложение может быть доказуемо вопреки результату Геделя (первая теорема о неполноте). Пара- непротиворечивая логика имеет применение в естественных и социальных науках, в квантовой механике, в вероятностных и индуктивных рассуждениях, в теории нечетких понятий, в деонтической логике (моральные дилеммы), в доксатической логике (системы полагания). Особенно важно применение пара- непротиворечивой логики в компьютерных науках, где возникает задача логической обработки противоречивой информации, напр, поступающей из различных источников. Лит.: Белнап Н. Как нужно рассуждать компьютеру. — В кн.: Бел- напН., Стил Г. Логика вопросов и ответов. М., 1981; ИшмуратовА. Т., Карпенко А. С, Попов В. М. О паранепротиворечивой логике. — В кн.: Синтаксические и семантические исследования неэкстенсиональных логик. М., 1989; Розоноэр Л. И. О семантике противоречивых формальных теорий. — «Семиотика и информатика», 1993, вып. 33; Arruda A. I. A survey of paraconsistent logic— Mathematical logic in Latin America. Dordrecht, 1980; Batens D. Paraconsistent extensional prepositional logics. — «Logique et Analyse», 1980, v. 23; da Costa N. С А. On the theory of inconsisten formal system. — «Notre Dame Journal of Formal Logic», 1974, v. 15; da Costa N. C. A., Marconi D. An overview of paraconsisten logic in the 80's. — «The Journal of Non-Classical Logic», 1989, v. 6; da Costa N. С A., Bezian J.-Y., Otavio A. S. B. Aspects of paraconsistent logic— «Bulletin of IGPL», 1995, v. 3; Jaskowski S. Prepositional calculus for contradictory deductive systems. — «Studia Logica». 1969, v. 24; Priest G. In contradiction: A study of the transconsistent. Dordrecht, 1987; RescherN, Brandom R. The logic of inconsistency. Oxf.—Blackwell, 1980; Restall G. Simplified semantics for relevant logics (and some of their rivals). — «Journal of Philosophical Logic», 1993, v.22. А. С. Карпенко

199

ПАРАТАХ-ПРАМАНЬЯ

ПАРАТАХ-ПРАМАНЬЯ (санскр. paratahpramanya — достоверность, [зависящая] от другого) — в индийской философии общее обозначение эпистемологических доктрин, отрицавших внутреннюю самодостоверность знания (как в учениях типа сватах-праманья) и утверждавших, что истинность или неистинность знания зависит от внешнего источника. Этот постулат разделяли идеалистические школы буддизма (прежде всего виджняна-вада), а также ньяя и вайшешика. Паратах-праманья относится прежде всего к праманам — источникам достоверного познания (восприятие, логический вывод, аналогия, словесное свидетельство и т. п.). Она утверждает, что ни один из них не является самодостаточным и для доказательства своей истинности нуждается в дополнительной верификации с помощью другого источника. Однако найяики вынуждены были признать, что последовательное проведение этого принципа приводит к регрессу в бесконечность (anavastha): одно суждение для доказательства своей истинности нуждается в другом, то в свою очередь в третьем и т. д. Чтобы избежать этого, некоторые мыслители ньяи, в частности Вачаспати Мшира, допускают существование самодостоверных суждений (phalajnana). Буддисты виджняна-вады, признавая, что источник достоверности вербального знания лежит «вне него», настаивают на том, что источник его недостоверности, напротив, «внутри него». Все перцептивные суждения (савикальпа пратьякша), выходящие за рамки непосредственного восприятия (нирвикальпа пратьякша), не могут не быть ложными, поскольку опираются на вымышленные вербальные конструкции (викальпа). См. также Нирвикальпа—савикальпа. В. Г. Лысенко

ПАРАЦЕЛЬС (Paracelsus) (псевдоним, означающий — выше Цельса, древнеримского энциклопедиста и знатока медицины 1 в. до н. э), настоящее имя Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм (von Hohenheim) (1493, Айнзидельн, кантон Швиц — 24 сентября 1541, Зальцбург) — врач и философ, медицинский алхимик, или иатрохимик (от греч. teoc — врач), изучал медицину в Германии, Италии и Франции. С 1526 хирург в Страсбурге, профессор медицины в Базеле, бьи вынужден покинуть Базель два года спустя и долгое время странствовать. С Парацельса берет свое начало немецкая натурфилософия. Учение Парацельса укоренено в платоновско-пифагорей ской традиции и в герметизме. Это прежде всего понимание природы как живого целого, с невидимой «звездной душой» (астральным телом), являющейся синонимом мировой души (Spiritus mundi), деятельного начала природы, близкого к аристотелевскому эфиру и квинтэссенции в алхимической традиции. В силу параллелизма микрокосмоса и макрокосмоса человек, владеющий «арканами» (тайными средствами), способен магически воздействовать на природу. Самопознание конгениально природознанию, помогая усмирить силы природы и подчинить их человеку. Воображение, согласно учению Парацельса, магически материализует мысль как волю души. Но главное в его деятельности — медико-алхимические (иатрохи- мические) изыскания, связанные с новыми представлениями о главной задаче врачевания — восстанавливать гармонический порядок в больном организме, нарушенный вторжением в здоровый организм чуждых духов. В здоровом состоянии этот порядок обеспечивается археем — верховным жизненным духом. Врач — одновременно целитель и тела, и души, и духа. Человек, согласно Парацельсу, так же, как и металлы, сложен из серы, ртути и соли. Под воздействием медико-лекарствен ной практики алхимическая триада видоизменяется в «пятерицу»: Парацельс говорит о пяти основных субстанциях, или «ближайипгх и естественных принципах»: сере, ртути, соли, флегме и мертвой голове. Флегма и мертвая голова — субстанции грубые, пониженной духовности. Отсюда иное определение алхимии, как искусства отделения чистого от нечистого путем растворения смесей. Парацельс смешивает, не разделяя, Аристотелевы элементы-стиши с элементами-качествами, прибавляя к ним и пятую сущность — квинтэссенцию, определяющую здоровые вещества (=тела). Изготовление целительных «арканумов» специфических лекарственных веществ, соотнесенных с частями тела, — основной технологический пафос его химии, при этом планетно-зодиакальные флюиды одухотворяют вещественный мир «арканумов». В связи с этим разрабатывается идея «симпатического сродства» веществ; конструируется органо-химическая система, предусматривающая воздействие на пораженные части тела с помощью химических средств. Как иатрохимик, Парацельс разра- баты вает«химическую»теориюфункций живогоорганизма—в противовес Галену, лечившемурастительными соками. Квинтэссенция предстоит у Парацельса как чудодейственное средство, извлеченное из растений или минеральных сурьмяных, мышьяковых и ртутных препаратов. Трансмугацпя металлов отодвинута у него на второй план. В дальнейшем влияние идей Парацельса прослеживается у натурфилософов 17—18 вв. (Я. Б. ван Гельмонта, О. Тахения и др.), Я. Бёме, немецких романтиков (Шеллинг, Новалис). Соч.: The hermetic and alchemical writings, v. 1. Hermetic chemistry. L., 1894, в рус. пер: Об оккультной философии. — В кн.: Герметизм. Магия. Натурфилософия в европейской культуре 13—19 вв. М., 1999, с. 130-167. Лит.: Проскуряков В. Парацельс. М, 1935; Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М, 1979; КойреА. Мистики, спиритуалисты, алхимики Германии 16 века. М., 1994; Spunda F. Das Weltbild des Paracelsus. Wien, 1941. В. Л. Рабинович

ПАРЕТО (Pareto) Вильфредо (15 июля 1848, Париж - 20 августа 1923, Солиньи, близ Женевы) — итальянский социолог и политэконом. Профессор университета в Лозанне (с 1892), учитель Муссолини. Социологическая концепция Парето соединяет в себе логически-экспериментальную методологию, требующую точности и направленную против оценочно-психологического подхода к общественнымявлениям, итезисотом, чтоосновуобщественных процессов составляют человеческие поступки, определяемые иррациональными инстинктивными мотивами. Парето разделил поступки людей на логические (целесообразные, руководимые осознанными целями) и нелогические, т. е. неосознанные, инстинктивные. Движущей силой общественного развития служат нелогические поступки, в основе которых лежит комплекс побудительных инстинктов, желаний, интересов, изначально присущих человеку и составляющих устойчивую психолопгчес- кую константу любого нелогического поступка. Этот комплекс он назвал «остатком» (residue), имея в виду то, что остается, если из всей совокупности социальных действий и мыслей удалить все несущественное и поверхностное. Но человеку изначально задана и потребность в логическом обосновании постфактум своего поведения. Поэтому каждый нелогический поступок обязательно содержит и изменчивые интерпретации «остатков», которые объясняют, но в то же время и маскируют их. Эти элементы он назвал «производными» (derivazioni). Их нал и-

200

ПАРИС чие не говорит о сознательном лицемерии, ибо человек, как правило, верит в истинность указанных обоснований. Охватывая массы, «производные» могут превращаться в идеологии и религиозные доктрины. Классификацию «остатков» и «производных» Парето положил в основу объяснения общественных явлений, считая, что их комбинациями конкретно определяется тот или иной социальный процесс или феномен. Общество, по Парето, — это система, находящаяся в равновесии, поскольку антагонистические интересы слоев и классов парализуют друг друга. Извечный антагонизм вызывается социальным неравенством людей, обусловленным неравномерным распределением «остатков» среди них. В частности, способностью к руководству обладают немногие — те, кто составляют элиту. Парето мыслит общество как пирамиду, наверху которой находятся немногие высокоодаренные люди — вожди. История — арена постоянной борьбы элит за власть. «Циркуляция элит» является непреложным законом общественной жизни и определяется комбинациями «остатков» у правящего слоя. Каждый тип элит обладает лишь ограниченными преимуществами и не удовлетворяет всем требованиям руководства и управления обществом, поэтому сохранение социального равновесия требует постоянной смены элит, осуществляемой с помощью насилия. «Производные» — в форме социальных теорий и философско-исторических учений — являются лишь средством в борьбе элит и способствуют, по Парето, принуждению масс к повиновению. Парето негативно относился к идеалам демократии. Это было использовано впоследствии идеологами фашизма, хотя сам Парето отрицательно отнесся к фашизму. Соч.: Oeuvres completes, publ. sous la direction de G. Busino, t. 1—20. Gen., 1964—75; Trattato di sociologia generate, v. 1—2. Mil., 1964; Carteggi paretiani (1892—1923). Roma, 1964; Scritti sociologici. Torino, 1966; The Ruling Class in Italy before 1900. N. Y, 1974; Scritti politici, t.l—2. Torino, 1974; Compendio di sociologia. Torino, 1978. Лит.: Современная социологическая теория, сост. Г. Беккер и А. Бос- ков. М., 1961; Селигмен Б. Основные течения современной экономической мысли. М., 1968; История буржуазной социологии 19 — нач. 20 в. М., 1979, с. 309-32. И. С. Добронравов

ПАРИВРАДЖАКИ (санскр. parivrajaka, пали paribbajaka — пилигримы) — группы странствовавших полумонахов, сыгравшие значительную роль в формировании интеллектуальной атмосферы шраманской эпохи индийской истории. О париврад- жаках сообщают тексты Палийского канона. Некоторые из них примыкали к «диссидентствующим» учителям антибрахма- нистской ориентации, другие — к брахманистам. Вторые были объединены в малоорганизованные группы, собиравшиеся на «сессии» в дождливый сезон в пещерах и «павильонах», специально сооружавшихся для них некоторыми правителями. На своих «конференциях» они энергично обсуждали как со- териологические, так и связанные с общественной жизнью «мирские» проблемы. Среди брахманистских паривраджа- ков были учителя политологии (традиция «Артхашастры»), что в сочетании с профессиональным освоением диалектической техники сближает их с греческими софистами. Па- ривраджакам принадлежала заслуга канонизации основных 10 топиков дискуссий начального периода индийской философии: можно ли считать мир безначальным? имеющим начало? бесконечным? конечным? душу и тело идентичными? различными? «совершенного» после смерти существующим? несуществующим? и тем и другим? ни тем, ни другим? Именно эти вопросы задавали Будде знаменитые паривраджаки Вач- чхаготта и Потгхапада; последний предложил ему и иерархию материального, полуматериального и нематериального «слоев» индивида. Др. проблемы, обсуждавшиеся паривраджа- ками, — причины возникновения и «затухания» состояний осознания индивида (sanna) и их соотношение со знанием (папа). Паривраджаки брахманистской ориентации интересовались и проблемами «практической философии». Так, Уг- гахамана задавался вопросом об определении того, кто «осуществил» все благо (sampannakusala), Самандака исследовал природу счастья и несчастья, а близкий к нему Тимбарука — их причины. В. К. Шохин

ПАРИНАМА-ВАДА (санскр. parinamavada — учение об изменении) —разновидность доктрины предсуществования следствия в причине (саткарья-вада), согласно которой причина реально, а не иллюзорно модифицируется в свои, изначально заложенные в ней следствия («трансформизм»). Паринама-вада была разработана еще в доклассической сан- кхъе, но окончательно эксплицирована в «Санкхъя-карике»: первоматерия Пракршпи трансформируется в многообразие мировых феноменов, подобно единой воде, превращающейся в разнообразные соки растений в соответствии с мерой преобладания той или иной гуны (ст. 16), и эти же «пропорции» трех гун определяют многообразие функций индрий — способностей восприятия и действия (ст. 27). У Парамартхи дифференцируются два типа причинно-следственных отношений: когда причина не претерпевает никаких изменений (родители, порождающие сына) и когда сама «превращается» (молоко, превращающееся в сливки); уточняется, что причинность Пракрити относится ко второму. Автор «Юктидшш- ки» различает два типа активности: простой — функционирование пяти пран и трансформационный — когда космическое начало интеллект-буддхи изменяется в эготизм-аханкару и т. д. Второй тип и соответствует паринама-ваде. Коротко говоря, паринама-вада санкхьяиков означает такую картину мира, при которой на самом деле существует только одна «вещь» — сама Первоматерия, принимающая неисчислимые образы феноменального мира, и помимо нее нет иной, но ее превращения в эти феномены действительны. В этом и состоит отличие паринама-вады от иллюзионистской доктрины адвайта-ведантистов — виварта-вады (вторая разновидность саткарья-вады), по которой также существует только одна «вещь» — Брахман, но его превращения суть лишь кажимость, результат активности Незнания. Неадвайтистские школы веданты в значительной мере вернулись к паринама- ваде санкхьяиков. В. К. Шохин

ПАРИС (Paris) Карлос (род. 1925, Бильбао), один из наиболее известных испанских философов 2-й пол. 20 в. Преподавал философию в университетах Сантьяго-де-Компостела и Валенсии, затем в Мадридском Автономном университете. Участвуя в движении за развитие «научной философии», входил в состав дирекции журнала «Теория». В центре его исследований — проблемы философии техники и философской антропологии, а также осмысление современной культурно-исторической и философской ситуации Испании. Основные работы: «Физика и философия» (1952), «Наука, познание, бытие» (1957), «Технический мир и подлинное существование» (1959), «Унамуно. Структура его интеллектуального мира» (1970), «Человек и природа» (1970).

201

ПАРК Определяющим понятием учения Париса является отношение «человек—природа». Понятие «природа», по его мнению, пере- живает глубокую трансформацию. Благодаря «антропологическому усилию человека придать смысл природе» возникает новая «метафизическая ситуация», когда реальность является уже не «первозданной» природой, а результатом организованного труда человека, творца. Необходима, по мнению Париса, ревизия онтологических категорий, которые должны охватитьедин- ство человека и природы. В онтологии на первый план должна выступить категория отношения. Человек как «единичное существо не может быть ни определен, ни понят вне контекста его отношений с остальными существами, составляющими универсум». В свете этого отношение «человек—природа» воспринимается как система творческих взаимодействий через труд. Особое место Парис отводит технике, рассматривая ее в качестве «жизненного ответа» человека как личности (т. е. несущего в себе проект и ответственного за свое решение) «перед широким горизонтом возможностей». Техническое творчество толкуется им как одно из проявлений подлинности человеческой жизни. Соч.: Mundo tecnico у existencia. Madrid, 1959; Hombre y naturaleza. Madrid, 1970. А. Б. Зыкова

ПАРК (Park) Роберт Эзра (14 февраля 1864, Харвейвилл, Пенсильвания, США — 5 февраля 1944, Нэшвилл, Теннесси) — американский социолог. Получил образование в университетах США и Германии. В 1914—29 гг. преподавал в Чикагском университете, где создал Центр социологических исследований, т. н. чикагскую школу, тематика которой была сконцентрирована вокруг проблем девиантного поведения в период бурных процессов урбанизации и индустриализации. Парк понимал общество как организм, имеющий помимо социокультурного уровня биотический, лежащий в основе общественного развития. По мере социальной эволюции усиливаются социальные связи, сдерживающие биотическую стихию, характерную для «человеческой экологии» (понятие, введенное Парком). Она изучает пространственное размещение социальных индивидов и институтов, миграцию населения, а также роль биосоциальной природы человека в процессе социализации. Проблематика трудов Парка очень широка: расовые отношения, человеческие сообщества, миграция, «маргинальный человек» (термин, примененный Парком к индивиду, вращающемуся в разных кругах общества и не чувствующему себя комфортно ни в одном из них), коллективное поведение и др. (см. Маргинальностъ). Парком и его учениками в социологию была введена целая совокупность новых понятий, таких, как коммуникация, социальный процесс, конкуренция, конфликт, ассимиляция, приспособление, личность, коллективное поведение и др. Парк трактовал социальный процесс как усиление «контроля» социокультурных, экономических, политических, моральных и др. институтов над природой человека, как изменение сознания индивида прежде всего под влиянием моральных норм, обычаев и традиций. Парк отрицал необходимость следовать какому-то одному методу социоло- гическихисследований,нередкоиспользовалколичественные показатели. Идеи «социальной экологии» Парка послужили основанием для многих исследовательских программ, осуществленных его учениками и последователями. Соч.: Introduction to the Science of Sociolody (with E. W. Rurgess). Chi., 1921; Collected Papers of Robert Ezra Park, 3 vols. Glencoe, 1950-1955. E. В. Осипова

ПАРЛАМЕНТАРИЗМ — процесс становления и развития в государстве органов законодательной власти как самостоятельного политического института. Парламентаризм характеризует становление в государстве системы разделения властей, при которой три ветви власти — законодательная, исполнительная и судебная — сосуществуют согласно принципу «сдержек и противовесов». Данный принцип позволяет им дополнять и контролировать друг друга, не допуская чрезмерной концентрации полномочий у одной из ветвей власти. Основным институтом, выполняющим законодательные функции в современных демократиях, является парламент (от франц. parlement < parler — говорить), члены которого определяются выборным путем и представляют интересы наиболее политически активной части населения. В каждой стране парламент имеет собственное название: в США — конгресс, в Германии — бундестаг, в России — федеральное собрание. В большинстве случаев парламент состоит из двух палат. Одной из наиболее развитых форм парламентаризма является парламентская республика, в которой парламент наделен правом формирования правительства. Главой правительства, являющегося высшим органом исполнительной власти, какпра- вило, становится представитель партии, победившей на парламентских выборах. Формальный глава государства (монарх или президент) при таком режиме исполняет лишь представительские функции. Отставка правительства приводит к парламентским выборам, победитель которых и формирует новый состав кабинета министров. К. В. Симонов

ПАРМЕНИД (Пар|!?У10Т|с из Элей (Юж. Италия; по Апол- лодору, акме 504—501 до н. э.) — древнегреческий философ, основоположник Элейской школы, учитель Зенона Элейско- го, согласно античным «преемствам философов» — ученик Ксенофана, по более достоверной версии — пифагорейца Ами- ния. По свидетельству Спевсиппа, был законодателем своего родного города. Философская дидактическая поэма «О природе» (название позднейшее, сохранилось около 160 стихов), написанная архаическим гомеровским языком, затрудняющим интерпретацию, предваряется мистико-аллегорическим вступлением и распадается на две части: «Путь истины» ('AAJ|6?ia) и «Путь мнения» (докса). В мистическом видении вступления, написанного от лица «юноши» (мотив инициации в тайное знание), стремительный полет на колеснице ведет автора в запредельный мир через «врата дня и ночи» от «тьмы» к «свету», от невежества чувственного мира и человеческого опыта к знанию абсолютной истины. Встречающая юношу богиня Правды (Дике) открывает ему «как бестрепетное сердце благоокруглой истины, так и мнения смертных, в которых нет истинной достоверности» (В 1,29—30). «Путь истины» дает первый в истории греческой и европейской мысли компендий дедуктивной метафизики. Теоретически мыслимы два «пути поиска» (метода познания): 1 ) допустить, что нечто «есть и не может не быть»; 2) допустить, что нечто «не есть и по необходимости должно не быть». Первый из них — путь убеждения и истины, второй должен быть сразу отброшен как «совершенно непознаваемый», ибо «то, чего нет, нельзя ни познать, ни высказать» (фр. В 2): отрицание существования чего-либо предполагает знание о нем и тем самым — его реальность. Так выводится тождество бытия и мышления: «мыслить и быть — одно и то же» (фр. В 3), «одно и то же мышление и то, о чем мысль» (фр. В 8, 34). Мысль никогда не может быть пустой («без сущего»); ее полноте должна сеют-

202

«ПАРМЕНИД» ветствовать «наполненность» сущим универсума: пустота («несущее», «то, чего нет») — невозможна (фр. В 4). Кроме двух альтернативных «путей поиска» есть еще один, запрещаемый юноше, путь, по которому блуждают невежественные «смертные о двух головах», полагающие, что нечто может «быть и не быть» одновременно, — вероятно, это и есть «путь мнения», соответствующий чувственному опыту (фр. В 6). Не доверяя ни зрению, ни слуху, юноша должен с помощью одного только «рассудка» (логоса) рассудить «многоспорную» (т. е. диалектическую) аргументацию Правды и признать единственно верным путь «есть». Из этого «есть» с необходимостью выводятся все характеристики истинно сущего: оно «не возникло, не уничтожимо, целокупно, единственно, неподвижно и нескончаемо (во времени)» (В 8,4—5). О нем нельзя сказать «было» или «будет», «т. к. теперь оно есть все вместе, одно, сплошное» (В 8, 5—6). Оно «неделимо» и совершенно однородно (В 8,22), т. к. признание неоднородности или дискретности потребовало бы допущения пустоты («того, чего нет»), оно вечно пребывает на одном и том же месте (В 8, 29), «ни в чем не нуждается» (В 8, 33), лишено чувственных качеств и любых процесов изменения (В 8, 40—41) и, наконец, заключено Судьбой (Мойрой; она же Необходимость-Ананке и Правда-Дике) в границы идеальной «сферы» (при этом употребляется слово «онкос» — «глыба, масса»), «повсюду уравновешенной от центра» (В 8,43—44). В аргументации Парменида помимо закона противоречия и принципа «из ничего не будет ничего» существенную роль играет закон достаточного основания (известный впоследствии как unoev |iaM,ov, «ничуть не более так, чем так»). Закончив «достоверное слово об истине», богиня переходит к «мнениям смертных» и излагает пространную космологию в ионийском стиле, начиная от первоэлементов («форм», В 8, 53 ел.), происхождения неба и светил (В 10—11), неясной нам космологии (В 12) и кончая физиологией познания (В 16), эмбриологией (В 17) и даже происхождением гермафродитов (В 18). Упраздненный в первой части мир человеческого опыта оказывается реабилитированным на правах вероятной гипотезы. Мир истины и мир доксы — один и тот же мир, воспринимаемый божественным (идеальным) и человеческим (несовершенным) субъектом соответственно как неподвижное одно в первом случае, как становящееся многое — во втором. Мир доксы всецело обусловлен человеческим языком, произвольно установившим множество «имен» для одного сущего (ср. В 8, 38 ел. и особенно В 19, 3). Мир доксы не вполне нереален: он «смешен» из бытия и не-бытия, истины и лжи. На феноменальном уровне «бытие» и «не-бытие» выступают как «свет» и «тьма» («эфирный огонь» и «тяжелое тело земли»), активный дух и косная темная материя; это два фундаментальных элемента, «смешением» которых в определенных пропорциях конституируется все многообразие чувственных феноменов, а также объясняются состояния сознания, жизнь и смерть и т. д. Все физические противоположности — «разреженное и плотное», «легкое и тяжелое», «горячее и холодное» (В 8, 56—59 со схолием) и т. д. сводимы к оппозиции света и тьмы как синонимы. Но один член этой фундаментальной оппозиции — мнимый, и его «не следовало называть» отдельным именем (В 8, 54): «ночь» есть отсутствие света и, следовательно, несубстанциальна. В этом — роковая ошибка смертных, приведшая их от монизма к дуализму. В космогонию доксы встроена политеистическая теогония (В 13; А 37): «боги» понимаются как аллегории стихий, светил, страстей и т. д.; тем самым традиционная мифология низводится до уровня «мнения толпы», а метафизика истины приобретает характер новой, рациональной, монотеистической теологии (отсюда и сакральный язык вступления). «Бестрепетное сердце истины», «неуязвимость» и «незыблемость» сущего в этическом сознании претворяются в «невозмутимость» мудреца, железную мораль, презрение к чувственным удовольствиям и боли как нереальным и т. д. (ср. легенду о героической смерти Зенона, пронесшего «учение Парменида» через пытки как золото чистой пробы через огонь — 29 А 7). Типологически философия Парменида близка к системе идеалистического монизма типа адвайта-веданты, однако необходимо учитывать отсутствие в его время строгого дуализма духа и материи, идею пространственной протяженности (и даже телесности) сущего (английский историк философии Дж. Бернет, впадая в другую крайность, считал Парменида «отцом материализма»). Помимо прямого влияния на традиции Элейской и Мегарской школы философия Парменида косвенно, через требование рационального обоснования движения и множественности, оказала воздействие на формирование натурфилософских систем 5 в. (особенно атомистов) и теоретическую физику Аристотеля. Противопоставление бытия и становления, чувственного и умопостигаемого, истины и мнения вошло в азбуку платонизма. Традиция видеть в Пар- мениде ключевую фигуру в истории раннегреческой мысли и даже делить ее на до- и послепарменидовскую восходит к книге К. Райнхардта (1916). В 20 в. особый интерес к Парме- ниду обнаруживает экзистенциальная феноменология (Хай- деггер) и англо-американская аналитическая философия. Фрагм. и свидетельства: DK I, 217—246; Parmenides. A text with transi., comm. and critical essays by L.Taran. Princeton, 1965; Heitsch E. Parmenides. Munch., 1974; Gallop D. Parmenides of Elea, Fragments. Toronto, 1984; Coxon A. H. The Fragments of Parmenides. Assen, 1986; Aubenque P. (ed.), Etudes sur Parmenide, t.l: Le Poeme de Parme- nide: Texte, traduction, essai critique, t. 2: Problemes d'interpretation. P., 1987; Лебедев А. В. (изд.). Фрагменты ранних греческих философов, ч. 1.М., 1989. Лит.: Доброхотов А. Л. Учение досократиков о бытии. М., 1980; Long A. A. The Principles of Parmenides' Cosmogony. — «Phronesis» 8, 1963, p. 90-107 (repr.: R. E. Allen, D. J. Furley (eds.), Studies in Pre- Socratic Philosophy. L., 1975, vol. 2, p. 82-101); Furth M. Elements of Eleatic Ontology. — «Journal of the History of Philosophy» 6, 1968, p. 111-132 (repr: A. P D. Mourelatos. The Pre-Socratics. N.Y., 1989, p. 241-270); Mourelatos A. P. D., The Route of Parmenides: A Study of Word, Image, and Argument in the Fragments. New Haven, 1970; Die Einheit der Erfahrung: eine Interpretation der Parmenidieshen Fragmente. Munchen—W, 1976; Parmenides Studies Today— «The Monist», 1979, v. 62, 1; Kahn С Я. Being In Parmenides and Plato. - «La Parola «ПАРМЕНИД» (Парц?\аог|с, f| Пер( \O?©v, XoyiKOc — подзаголовок: «Об идеях, логический») — диалог Платона. Написан в 360-е гг. до н. э. В «Пармениде» Платон подвергает критике собственную теорию идей, изложенную в ранних сократических диалогах и в более зрелых «Федоне», «Федре» и «Пире». Центральная фигура диалога — основоположник элейской философской школы Парменид, учивший о том, что бытие едино. Вслед за элеатами Платон учил, что бытие, или подлинная реальность, — не то, что принято считать за таковую, а невидимое и неосязаемое, неизменное и бессмертное, следовательно, простое и единое, совершенно отделенное от вещей, которые, однако, причастны этому бытию и лишь в силу такой причастности обладают своим неподлинным и мимолет-

203

ПАРСОНС ным существованием. Чтобы существовать хоть мгновение, всякая вещь должна оставаться самой собой, единой и самотождественной хотя бы отчасти; в противном случае ничто не будет различимо в хаосе тотальной изменчивости и слияния всего со всем, все растворится в небытии. Источник бытия эмпирических вещей — идея должна быть трансцендентна (XCupiorov) эмпирии, чтобы сохранить свою простоту и единство, и в то же время не может быть трансцендентна, ибо вещь должна быть ей причастна, должна каким-то образом сообщаться с ней. Идея должна быть одна, ибо она абсолютно проста, следовательно, ни нумерического, ни видового множества в идеальном мире быть не может; но в таком случае не будет множества и в эмпирическим мире, следовательно, не будет и мира. Идея должна быть неподвижна, т. к. движение — это изменение, а вечно тождественный образец должен быть неизменен; но она не может быть неподвижна уже потому, что она умопостигаема, а постижение умом, мышление есть движение. В 1-й части «Парменида» (127е— 135Ь) рассматриваются важнейшие апории, возникающие как при допущении существования отделенных от вещей идей, так и при попытке мыслить эмпирические вещи, не допуская существования трансцен- денции (многие аргументы здесь совпадают с теми, которые приводит Аристотель, критикуя платоновское учение об идеях в XIII книге «Метафизики»). Но если эмпирический мир не вполне отделен от реального мира идей и если ни тот, ни другой невозможен без трансцендентного начала, то этим началом будет нечто, отличное от идей, от бытия; таким началом, без которого ничто невозможно, Платон полагает «Единое», «одно как таковое» (то ev). 2-я часть «Парменида» представляет собой исследование понятия Единого — первая в истории философии и по сей день образцовая попытка изучения трансценденции, или абсолюта. Строится эта часть диалога как исследование выводов из восьми допущений, или гипотез. Первая гипотеза (137с— 142Ь): «Если единое едино», — приводит к заключениям, что единое не имеет частей и, следовательно, не есть целое; не будучи целым, оно не имеет ни начала, ни середины, ни конца и, следовательно, беспредельно; оно не находится ни в другом, ни в себе самом — нигде не находится; оно не движется и не покоится; оно не может быть тождественно ни другому, ни самому себе, ибо тождество предполагает соотнесение; наконец, парадокс: если единое едино, то оно не существует, ибо бытие и единое — не одно и то же. Оно непознаваемо и невыразимо: «Нет ни имени, ни слова для него, ни знания о нем, ни чувственного его восприятия, ни мнения» ( 142а). Первая гипотеза «Парменида» — источник и образец всей апо- фатической теологии, от Прокла и Псевдо-Дионисия Ареопа- гита до немецких мистиков. Всякое слово об абсолюте как таковом может быть только отрицанием. То, что по ту сторону мира, не является ничем из этого мира, есть с точки зрения мира ничто. Но без Единого не может быть и мира, а мир есть, следовательно, есть и Единое. Вторая гипотеза «Парменида» (142Ь— 157Ь): «Единое существует». При этом «бытие единого не тождественно с единым» (142Ь), значит, «существующее единое» — это не одно, а два, двойка — начало множественности. В рамках второй гипотезы Платон выстраивает всю систему бытия. О существующем едином возможно «и познание, и мнение о нем, и чувственное его восприятие». Но в основе этой системы лежит второй парадокс: единое существует и познаваемо, только если оно есть многое. Третья гипотеза ( 157b— 159b) рассматривает, «что испытывает другое, если единое существует» (157Ь), и подтверждает систему, выведенную из второй гипотезы. Четвертая гипотеза ( 159Ь— 160b) возвращается к первой: «Что должно испытывать другое, если единое едино?» В этом случае ничего другого, кроме Единого, нет. Следующие четыре гипотезы имеют общую предпосылку. «Единого не существует». В пятой ( 160в— 163в) рассматриваются выводы, проистекающие из несуществования Единого для самого Единого в отношении ко многому, в шестой (163в— 164в) — в отношении к самому себе, в седьмой (164В—165d) — для многого в отношении к Единому, в восьмой (165е—166с) — для многого в отношении ко многому. Лат. пер. Вильема из Мер- беке (13 в.). Рус. пер. В. Н. Карпова (1879), Н. Томасова (1929). Лит.: Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. М., 1980, с. 145—163; Prodi commentarius in Piatonis Parmenidem, ed. V. Cousin. Hildesheim, 1961; CornfordP. M. Plato and Parmenides. L., 1939 (англ. пер. и подробный коммент.); Plato: Parmenides, ed. M. L. Gill, P. Ryan. Indianapolis, 1996 (англ. пер., статьи, библ.). Т. Ю. Бородай

ПАРСОНС (Parsons) Толкот (13 декабря 1902, Колорадо- Спрингс — 8 мая 1979, Мюнхен) — американский социолог, глава школы структурного функционализма. Образование получил в Лондонской школе экономики и Гейдельбергском университете. С 1927 преподавал в Гарвардском университете, с 1944 — профессор, а с 1946 — руководитель отделения социальных отношений в Гарвардском университете. При разработке своей общей логико-дедуктивной теоретической системы человеческой реальности опирался на идеи Э.Дюрк- гейма, В. Парето, M Вебера, а также английского экономиста А. Маршалла. Специфику социального действия Парсонс видел в его символическом характере (о чем свидетельствует использование таких механизмов регуляции, как язык, ценности и др.), в его нормативности (зависимости от общепринятых норм и ценностей), наконец, в его волюнтаризме (некоторой иррациональности, зависимости от субъективного видения ситуации). Исходными для теории социального действия являются понятия «деятель», «ситуация», «ориентация деятеля на ситуацию». Рассматривая мотивационную структуру социального действия, Парсонс выделил познавательную (когнитивную) ориентацию, включающую способность вьщелить в окружающем мире отдельные объекты по их свойствам, месту и т. п., катектическую ориентацию-способность вьщелить объекты, имеющие для субъекта положительную ценность с точки зрения удовлетворения его потребностей, оценочную ориентацию-способность произвести дальнейший отбор объектов с точки зрения их первоочередности. Кроме того, для характеристики социального действия важна способность субъекта ставить перед собой цель и стремиться к ее достижению, а также предвидеть, к чему могут привести изменения в ситуации. Вводя понятие экспектации, Парсонс обозначил тот факт, что социальное действие ориентировано на ожидания других партнеров по ситуации и зависит от них. Наконец, ценностная ориентация, задаваемая культурой, регулирует действие в зависимости от объективно существующих «внешних символов» — ценностей или норм. Т. о., Парсонс различал в социальном действии относительно автономные сферы личности с ее потребностями и культуры. Разрабатывая общеметодологические принципы социологии в духе системного и функционального подходов, Парсонс главной считал проблему сохранения общественного равно-

204

ПАРТИИ ПОЛИТИЧЕСКИЕ весия (понятие, заимствованное у Парето), поддержания общественного порядка, данного стабильного состояния. Социальные конфликты, революции и пр. потрясения суть проявления болезненного состояния общества. С позиций функционализма Парсонс рассматривал каждое общественное явление с точки зрения его роли в поддержании стабильности и равновесия в обществе и сформулировал набор функциональных проблем, решение которых необходимо для сохранения целостности общественной системы. Среди них проблемы: адаптации системы к внешним объектам, достижения целей, интеграции общества и воспроизводства структуры и поддержания культурных образцов, а также снятия напряжений. На уровне социальной системы функцию адаптации обеспечивает экономическая подсистема, функцию целедостиже- ния — политическая, интеграции — правовые институты, а воспроизводства структуры — культура (система верований, мораль, органы социализации индивида). Структурно-функциональный анализ Парсонса был сосредоточен гл. о. на исследовании механизмов функционирования общества. Обратившись в конце жизни к проблеме общественного развития, Парсонс рассматривал его в духе эволюционной теории, положив в основу принцип функциональной дифференциации. Появление качественно нового в ходе общественного развития в сущности отрицалось. Теоретик о-методологические концепции Парсонса оказали значительное влияние на современную западную социологию и продолжают развиваться и уточняться. Вместе с тем консерватизм и чрезмерная усложненность его концепции стали объектом критики радикально настроенных социологов. Соч.: Общетеоретические проблемы социологии. — В кн.: Социология сегодня. М., 1965; Система современных обществ. М., 1997; The Structure of Social Action. N. Y., 1937; The social System. N. Y, 1951; Societies: Evolutionary and comparative Perspectives. Englewood Cliffs (N-. J.), 1966; Action Theory and the Human Condition. N. Y, 1978. E. В. Осипова

ПАРТИИ ПОЛИТИЧЕСКИЕ (от лат. pars - часть) - основные организационные формы ассоциативной политической жизни общества, представляющие интересы, взгляды, культурный облик, социальное положение различных слоев и общественных групп социального целого. Политические партии — одна из составных частей публичной сферы общества, в которой коллективизируются конкретные индивидуальные и групповые политические и экономические интересы, идеологические привязанности, представления о политике и власти, их целях, притязаниях, лидерах, общественном окружении и политических ситуациях. Партии возникают и функционируют как союзы единомышленников, решающих общие задачи, поддерживающих общие идеи, общего лидера. Основные проблемы политических партий — значительность и содержательность идей и целей, программных документов, авторитет неполитические дарования лидеров, поддержка общества и связи с др. формированиями публичной сферы — общественными движениями, профессиональными союзами, влиятельными клубами и группами давления. Поэтому политические партии современного типа появились ранее всего в странах,которыепервымиперешликпредставительномуправ- лению, конституционному строю и либеральному, демократическому избирательному праву. Официальное рождение европейских политических партий 1832 — год выхода в свет английского закона — Reform Act, допускавшего образование политических организаций (в начале только буржуазных слоев). Развитие этих начал определяет развитие политических партий и формирование партийной системы страны — количество и характер партий, их структуру, формы и содержание деятельности, взаимоотношения и т. п. Уровень развития партийной системы влияет в свою очередь на социальный, политический, культурно-исторический облик страны. Наименее развиты в этом отношении государства, в которых политические партии отсутствуют (не сформированы или запрещены), страны с однопартийной системой (авторитарные и тоталитарные режимы), а также страны с молодой, слабо сформированной, но гипертрофированной системой, включающей большое число мелких партий. В числе многопартийных систем иногда выделяют двухпартийные (США), что, однако, означает лишь полное преобладание двух наиболее влиятельных и многочисленных политических партий, чередующихся у власти, при наличии др., неконкурентоспособных. Самые ранние партии в буквальном смысле представляли собой группы приверженцев идеи или лица («партия короля» в отличие от «партии кардинала»), в 18 в. в Англии возникли две первые влиятельные аристократические партии: вигов и тори. Такие партии получили наименование «партий знати». Последующее развитие партийной жизни связано со сменой культурно-исторических эпох: формированием индустриального общества, разрушением патриархального, общинного, сословного, религиозного коллективизма и формированием ассоциативного, партийного коллективизма на новых социально-экономических и идеологических основах демократизированного общества (см. раздел «Демократия участия» в ст. Демократия). Во 2-й пол. 19 — нач. 20 в. в процессе развития буржуазных социально-политических отношений и их демократизации, развертывания рабочего движения, конституционализации государственного строя возникают современные политические партии с относительно широкой социальной основой и первые социалистические партии, которые впоследствии стали массовыми (в Германии — в 1875, в России — в 1898, в подполье, в Англии — в 1900, во Франции — в 1905). Этот период можно считать началом активного «партийного строительства» с общими проблемами: расширения и укрепления социальной поддержки, стабильного электората, совершенствования партийной организации; оформилось деление на правые, левые, центристские партии. В то же время возникали и развивались партии заговорщического и революционного типов — от итальянских карбонариев, русских народников и народовольцев до российских социал-демократов, социалистов-революционеров, анархистов и пр. После 1-й мировой войны и Октябрьской революции произошло историческое размежевание политических систем разных типов (наметившееся в начале века) на буржуазные, социал-реформистские и коммунистические (и т. н. рабочие) политические партии. Все партии становились массовыми и аппаратными — с развитой пирамидальной и^рхиеиуправления и руководства, со своими институтами пропаганды, партийной учебы, воспитания кадров и т. п. Наиболее крупные и организованные политические партии становились способными к длительному политическому действию, решению больших общественных задач и управлению государством вплоть до подчинения общества своим партийным целям. Этот процесс завершился в 30-х гг. 20 в. — кризисом системы политических партий: предельным усилением правящих партий тоталитарных государств, переходом к однопартийной системе и разрывом с тра-

205

ПАРТНЕРСТВО СОЦИАЛЬНОЕ диционной либерально-буржуазной многопартийностью. Развился феномен специфической «партийной жизни» со сложными внутрипартийными отношениями, фракционными трениями и дискуссиями, заговорами и интригами, которые все в конце концов были подавлены. Политические партии тоталитарного типа добивались безусловной дисциплины, идеологической чистоты и преданности делу и руководству. Монолитизм, однако, быстро вылился в иррациональную превращенную форму дееспособной политической организации — инертную, бюрократизированную и замкнутую гиперструктуру, просвещенное руководство — в вождизм, управление страной — в ее эксплуатацию. Политический курс уводил от действительности, идеология становилась все более формальной. Попытки решить непосильные исторические задачи (создать новые империи — Германия, Италия, Япония, принципиально новый общественный строй — Советский Союз) в конечном счете привели к крушению тоталитарной однопартийности. Партийные системы демократических режимов исключают крайний радикализм, однако в их политико-идеологическом спектре или за его пределами иногда находят себе место и ультраправые и левые партийные группировки. Параллельно могут возникать и т, н. электоральные партии, создаваемые ради проникновения в парламент и иные выборные организации каких-либо лиц, группировок и идей. Лит.: Ostrogorski V. /. La democratie et l'organisation des partis politiques. P., 1904; Michels R. Zur Soziologie des Parteiwesens, 1911; Duverger M. Les partis politique. P., 1938; Afford R. R. Party and Society. The Anglo- American Democracies. Chi., 1963; Modem political Parties. Approaches to comparative Politics, ed. by S. Neumann. Chi., 1966; Political Parties and Political Development, ed. by 1. Lapalombara, M. Werner. Princeton, 1966; Approaches to the Party Organization, ed. by W. I. Crotty. Boston, 1968. И. И. Кравченко

ПАРТНЕРСТВО СОЦИАЛЬНОЕ (от франц. le partenaire — партнер, компаньон) — тип социального взаимодействия, который характеризуется прежде всего способом регулирования общественных, прежде всего трудовых, отношений между большими группами и слоями населения, в частности между предпринимателями (работодателями), наемными работниками и государством. Социальное партнерство ориентирует на их равноправное сотрудничество, на интеграцию трудящихся в систему рыночных отношений. Политика социального партнерства связана с реализацией программы сотрудничества между различными силами общества, поиска согласия и достижения консенсуса. В экономическом отношении социальное партнерство предполагает материальное и моральное стимулирование заинтересованности наемных работников в росте темпов производства, производительности труда во имя обеспечения условий, необходимых для роста прибыли работодателей и валового продукта общества, повышения уровня и качества жизни самих трудящихся. Социальное партнерство, будучи многомерным процессом, предполагает поиск оптимизации отношений между действующими в обществе силами. Идеология социального партнерства формировалась в годы 1 -й мировой войны и должна была стать противовесом учения о классовой борьбе, возникшего в сер. 19 в. и притязавшего на интенсификацию социальных конфликтов. Основатели идеологии социального партнерства, опираясь на этику Л. Фейербаха, на идеи Л. Блана, П. Прудона, Ф. Лассаля и Э. Бернштейна, на концепции либерального ре формизма (М. Вирт, О. Михаэлис и др.), усматривали в солидарности классов решающую форму социального взаимодействия и реформирования индустриального общества. Концепции социального партнерства обращают внимание на существование в современном обществе двух принципов регулирования общественной жизни: 1) на контроль за экономическим, политическим и социальным развитием со стороны государственных институтов; 2) на аккумуляцию позитивных для гражданского общества изменений и упрочение социальных структур, призванных обеспечить формирование «государства всеобщего благоденствия». Идеология социального партнерства отрицает классовый характер социальных конфликтов и получила кодифицированную юридическую форму, гл. о. в нормах трудового права. В кон. 19 в. в противовес идеологии классовой борьбы создаются организационные формы (напр., рабочие клубы) и идейные программы социального мира. Так, в энциклике «Рерум Новарум» (1891) Льва XIII прозвучали призывы к рабочим не применять насилия, не стремиться к свержению существующего социального порядка, направлять свою энергию на эволюцию, на улучшение, а не на революционный взрыв общества. Мощный импульс для утверждения идеологии социального партнерства дала научно-техническая революция, которая создала новые возможности для удовлетворения жизненных потребностей различных слоев населения и вместе с тем выдвинула исключительно высокие требования к качеству рабочей силы, ее профессионализму. В новых условиях важное значение имел социально-психологический контекст отношений между участниками производственного процесса, гуманизация труда и социальных отношений, размывание границ между классами и социальными группами, возникновение общих стандартов в образе жизни. Все это создало дополнительные возможности для достижения социального мира и сотрудничества между группами. В современных условиях политика социального партнерства позволяет решать спорные вопросы не забастовками и тем более не вооруженными выступлениями на баррикадах, а за столом переговоров, путем взаимного согласия, поиска баланса интересов разных социальных групп. Социальное партнерство ориентирует участников на достижение разумного компромисса вместо разжигания конфронтации, на поиск согласия и взаимной терпимости вместо радикализма, на эволюционные реформы вместо революции. Идеология и политика социального партнерства в индустриально развитых странах играет стабилизирующую роль, способствуя экономической и политической устойчивости социальных отношений. Существуют различные модели социального партнерства, которые выражают национальную специфику различных стран, принявших идеологию партнерства (Австрия, Германия, Швеция и др.). В современной России, когда осуществляется выбор пуги развития, поиск ответов на вопросы о характере власти и собственности, переход от идеологии социально-политического и классового конфликта к идеологии социального партнерства является одной из стратегических целей проводимых реформ. В настоящее время в России создается механизм социального партнерства. Уже в кон. 1991 — нач. 1992 г. прошли трехсторонние консультации представителей профсоюзных объединений (ФНПР, Соцпроф и др.), объединения работодателей (Российский союз промышленников и предпринимателей, Конгресс деловых кругов и др.), Правительства РФ о регулировании социально-трудовых отношений в условиях начинающихся реформ. В ноябре 1991 был издан Указ Президента РФ «О социальном партнерстве и разрешении трудовых споров (конфликтов)». В 1992 начала ра-

206

ПАСКАЛЬ боту Российская трехсторонняя комиссия (РТК) по регулированию социально-трудовых отношений, призванная воплотить в жизнь идею социального партнерства. Становление механизмов социального партнерства в РФ осложняется тем, что государственные органы во многом утратили способность эффективной координации общественных процессов, а профсоюзы и предприниматели не организованны. К этому следует добавить, что поляризация российского общества, неподготовленность населения России к восприятию ценностей и идей социального партнерства существенно осложняют ситуацию. Лит.: Симон A Всесилие союзов предпринимателей. М., 1979; Дарен- дорф Р. Конфликт и сотрудничество. — В кн.: Политология вчера и сегодня, вып. 2. М., 1990; Социальное партнерство. Коллективные переговоры. М., 1992; Семигин Г. Ю. Социальное партнерство в современном мире. М., 1996. Г. Ю. Семигин

ПАСКАЛЬ (Pascal) Блез (19 июля 1623, Клермон-Ферран — 19 августа 1662, Париж) — французский религиозный философ, ученый, писатель-моралист и полемист, создатель своеобразной «философии сердца» и философской антропологии. Принадлежал к «дворянству мантии», обретенном его предками за 150 лет до его рождения. Получил основательное домашнееобразование(греческийилатынь, математика, история, география и др.) и воспитание в духе идей Монтеня. Интенсивное научное творчество, экспериментальная практика Паскаля обусловили его «вкус к конкретному», высокую оценку опыта («опыты суть единственные основания физики»), методологические новации (см. «О геометрическом уме и об искусстве убеждать», 1658, рус. пер. 1843) и неприятие «абстрактной метафизики» («философия не стоит и часа труда»), в связи с чем он занял «особую нишу» в европейской философии («философ вне философии»). Поворот Паскаля от науки к религии и философии произошел под влиянием «двух обращений» к христианской религии (1646 и 1654), что привело его к уходу в монастырь Пор-Рояль в январе 1655 (без пострига в монахи), где им были написаны основные философские и теологические сочинения. В 1656—58 Паскаль принял активное участие в борьбе янсенистов.Пор-Рояля против иезуитов, в ходе которой он написал антиклерикальный памфлет «Письма к провинциалу» (1656—57, рус. пер. 1889), «Сочинения о благодати» (1658), «Сочинения парижских кюре» (1658). Он создает также ряд богословских трудов: «Об обращении грешника» (1653, рус. пер. 1892), «Краткая история жизни Иисуса Христа» (1656), «Сравнение первых христиан с нынешними» (1657, рус. пер. 1995), «Молитва об использовании во благо болезней» (1659, рус. пер. 1995). В январе 1662 Паскаль организовал для бедных «омнибусное движение» в Париже, положившее начало общественному транспорту. В философии Паскаль испытат особое влияние Августина, Монтеня и Декарта. Августин определил его религиозно-спиритуалистическую трактовку человека, учение о преемственности первородного греха и необходимости Божественной благодати, психофизический параллелизм, однако Паскачь отверг его «страстную нетерпимость» по отношению к еретикам и атеистам, а также опору на безусловный церковный авторитет. У Монтеня Паскалю импонируй антисхоластическая направленность в борьбе за опытное знание и «новую науку», трезвая оценка разума с его величием и ничтожеством, Уважительное отношение к народу и «народной мудрости», но он резко критикует монтеневский «коварный пирронизм» и «безбожный эпикуреизм»; который «подкладывает подушки под локти грешников». Декарт с его рационализмом, сциентизмом и отвлеченной метафизикой — «вечный идейный враг» Паскаля, которому он противостоит и в физике, отвергая его гипотезу о «тончайшей материи», и в натурфилософии, считая ее «романом о природе, наподобие романа о Дон-Кихоте», и в психологии, признавая необходимость души у животных. Тем не менее, он высоко ценит у Декарта «великий принцип мысли», «гносеологический оптимизм» и аксиоматико-дедуктивную методологию. Последнюю он творчески развивает в своем учении о геометрическом уме («Все, что превышает геометрию, превосходит и нас») и науке «доказательства истины» (8 правил метода), полагая обязательным также и «искусство убеждения» в ней (психология познания). Философско-религиозные идеи Паскатя выражены в его главном сочинении «Мысли о религии и о некоторых других предметах» (1670, рус. пер. П. Первова, 1888; Ю. Гинзбург, 1995), задуманном как «Апология христианской религии» и оставшемся не завершенным (на уровне отдельных фрагментов). Реальное содержание «Мыслей» (столь кратко названных Вальтером) выходит далеко за пределы апологии религии и затрагивает чуть ли не все проблемы «вечной философии», как и философии Нового времени. Однако мир идей Паскаля уникален и во многом антиномичен и парадоксален. Это «экзистенциальный духовный космос», выстроенный согласно «иной логике», нежели то было принято в европейской традиции. Общепринятые «философские стандарты» не тяготели над ним: у него свое философское кредо («Смеяться над философией — значит истинно философствовать». — Pensees, fr. 513; Oeuvres completes, par L. Lafuma. P., 1963, p. 576), свой образ мира и человека («мыслящий тростник»), своя бесконечность — «бездна», своя оценка разума («флюгер на ветру», а не «высший судия») и т. д. Антиномии и парадоксы Паскаля «взрывают» логику здравого смысла, шокируют догматический ум, оборачивают вещи доселе невиданной стороной, «как занозы» врезаются в память и сознание. Механистически ясной «машине мира» Декарта Паскаль противопоставляет «бездонный космос» с его непостижимой глубиной и тайной: «Вечное молчание этих бесконечных пространств ужасает меня» (ibid., fr. 201 ; p. 528). Мир бесконечен «вширь» («бесконечность в большом») и «вглубь» («бесконечность в малом»), и человек трагически «распят» между этими двумя бесконечностями, которые поглощают его извне и изнутри. Все бесконечно даже в «узких пределах атома», и, чтобы постичь эту бесконечность, нужна бесконечная способность познания, каковой человек не обладает в принципе. Помимо этого полноте постижения мира мешает универсальная связь в нем, ибо «все связано со всем» по принципу всеединства. Так что для познания целого надо знать все его части, а для познания любой части — знать всю полноту целого, что также невозможно для ограниченного человека. Более того, в рамках бесконечности совпадают все противоположности, и космос Паскаля, равно как и все сущее, таит в себе все противоречия, которые смушают ум человеческий. Человек — не «царь природы», а «пылинка, затерянная в космосе», «самый слабый тростник в природе, но тростник мыслящий» (ibid., fr. 200; p. 528). Итак, «все достоинство и величие человека состоит в мысли», которая возвышает его над самой вселенной и побуждает к ее познанию. В гносеологии Паскаль исходит из античного идеала абсолютной истины, вечной, вневременной и нерушимой, каковая в полном объеме не доступна человеку, что не означает ни скеп-

207

ПАСХАЗИЙ РАДБЕРТ тицизма, ни тем более агностицизма, в чем неправомерно «обвиняли» Паскаля, несмотря на его жесткую и основательную критику «коварного пирронизма». Если мы не можем познать «все», то отнюдь не следует думать, что мы не знаем «ничего», ибо определенная достоверность присуща всем гносеологическим способностям человека: чувствам, разуму и сердцу (органу «внутреннего чувства», или «чувственной интуиции», в отличие от интеллектуальной интуиции Декарта). «Чувства сами по себе никогда не обманывают», разум силен в определениях и доказательствах, а сердце «чувствует первые принципы бытия» (пространство, время, движение, число и т. д.): «принципы чувствуются, теоремы доказываются, то и другое с достоверностью, хотя и разными путями» (ibid., fr. 110; p. 512). Отсюда проистекает гносеологическое кредо Паскаля, звучащее довольно странно для европейской метафизики: «Мы постигаем истину не только разумом, но и сердцем» (ibid.). Не принимает Паскаль и традиционную для метафизики «абстракцию гносеологического субъекта», согласно которой познание осуществляет не живой конкретный человек, а как бы «духовный автомат» (Спиноза), нацеленный на объективное и беспристрастное постижение истины, в связи с чем элиминировались исторический, социальный, экзистенциальный и психологичесюш горизонты познания. Напротив, Паскаля интересует конкретный процесс достижения знания, субъектом которого являются либо отдельный человек во всех его экзистенциальных измерениях (требующий не только «науки доказательства» истины, но и «искусства убеждения» в ней), либо «человечество в целом», обеспечивающее прогресс познания от эпохи к эпохе. Экзистенциальной трактовке истины соответствует убеждение Паскаля в том, что «истина постигается любовью». Особая тема в его гносеологии — критика разума, развенчание его «абсолютного величия» и признание его «относительного ничтожества», т. е. по сути, определение сферы и границ его достоверного использования. Научная сила его доказательств бессильна в философской антропологии, этике, психологии и, наконец, в религии, где приоритет принадлежитскорее сердцу, чем разуму. В «векразума» Паскаль отстаивает прерогативы человеческого сердца и достоверность его интуиции. Паскаль создает уникальную философскую антропологию, в которой человек рассматривается как «бездна противоречий», вытекающих из парадоксального единства в нем величия и ничтожества как в плане бытия («все по сравнению с ничем, ничто по сравнению со всем»), так и в плане познания (носит в себе идеал истины, но никогда не может достичь его) да и во всех других планах (нравственном, религиозном и х д.). Здесь заключена тайна человеческого существа, разгадать которую не в состоянии ни наука, ни светская философия (антиномия гуманизма и сциентизма). Лишь в христианстве Паскаль находит ключ к ее разгадке: первородный грех в корне повредил изначальное совершенство человека (его величие, данное Богом) и погрузил его в «пучину ничтожества», отчего оба начала в нем пребывают в вечном противоборстве. «Удел человеческий» — суета, забота, тревога, непостоянство — порождает «трагическую диалектику» его бытия перед лицом смерти (картина узников в цепях, шествующих на казнь). Трагизм индивидуального бытия усугубляется неразрешимыми противоречиями и несчастьями в социуме, где правит сила, а не разум, господствуют войны («наихудшее из зол»), а не гражданский мир («наибольшее из благ»). Паскаль — сторонник «просвещенного абсолютизма», противопоставляющий «империи власти» — «империю разума». Другая магистральная идея антропологии Паскаля — антиномия разума и сердца, ибо «у сердца свои законы, которых разум не знает» (ibid., fr. 423; p. 552). Хотя величие человека состоит в его мысли, но не разумом единым он жив. Есть «мудрость разума» («будем же стремиться хорошо мыслить — вот основа морали». — Ibid., fr. 200; p. 528), но превыше ее — «мудрость сердца», которая состоит в любви и милосердии и в конечном счете восходит к Богу. Первым в Новое время Паскаль дает тотальную критику «психологии нравов» современного ему общества, развенчивая корень всех пороков — «себялюбие» и предлагая психологическую трактовку феномена «развлечения» (уход от глубинных вопросов о смысле бытия и трагизма жизни); задолго до Канта он исследует коллизии евдемонизма, нередко связывая «психологию нравов» с «социологией нравов». В учении о Боге Паскаль — в противовес Декарту — исповедует не «религию разума», но «религию сердца»: «Сердце чувствует Бога, а не разум». «Как далеко от познания Бога до любви к нему» (ibid., fr. 424, 377; p. 552, 546). Его религиозное кредо выражено в «Мемориале»: «Бог Авраама, Исаака и Иакова, а не Бог философов и ученых» (ibid., fr. 913, p. 618) — и определяет его неприятие деизма, который «почти столь же далек от христианской религии, как и атеизм, который ей совершенно противоположен» (ibid., fr. 449; p. 557). Глубокая религиозная убежденность Паскаля не заводит его в тупики фанатизма. Напротив, религиозное чувство помогает ему понять недопустимость духовного и физического насилия в религии, ибо «посредством насилия и угроз вселяется не вера, а ужас» (ibid., fr. 172; p. 523). В лоне Католической церкви Паскаль — яркий представитель религиозной терпимости и свободомыслия. «Религия внутреннего чувства» Паскаля, его борьба с клиром против иезуитов, близость идеям янсенис- тов, осужденных Ватиканом, ставят его в особое положение в рамках Римско-католической церкви. Паскаль оказал огромное влияние на всю последующую философию и культуру. Л. Толстой относил его к «учителям человечества» и считал его «философом-пророком, прозревающим истину через головы веков». Паскаль предвосхитил ряд идей Лейбница, Я. Бейля, Руссо, Гельвеция, Канта, Шопенгауэра, Шелера и многих других. Экзистенциалисты возводят к нему истоки своей философии. Однако наиболее конгениальны мысли Паскаля — особенно его философия и религия сердца — русской философии и культуре (И. В. Киреевский,

АС. Хомяков, Ф. М. Достоевский, В. В. Розанов, И. А Ильин, Б. П. Вышеславцев и др.). Флоренский находил у Паскаля «какое-то особое сродство с православием». Соч.: Oeuvres (par L. Brunschvicg), т. 1—14. P., 1914—25; Oeuvres completes (par L. Laftima). P., 1963; Oeuvres completes (par J. Mesnard), т. 1-6. P., 1964; Pensees (par M. Le Guem), v. 1-2. P., 1990-91; в рус. пер: Письма к провинциалу. СПб., 1898; Мысли. М., 1995. Лит.: Кляус Е. Л/., Погребысскии И. Б., Франкфурт У. И. Паскаль. М., 1971; Стрельцова Г. Я. Паскаль и европейская культура. М, 1994; Тарасов Б. Н. Паскаль. М., 1979; Laporte J. Le coeur et la raison selon Pascal. P., 1950; Le Roy G Pascal savant et croyant. P., 1957; Pascal et Port-Royal. P., 1962; Le Guerri M. Pascal et Descartes. P., 1971; DionneJ. R. Pascal et Nietzsche. N. Y., 1974; Bord A. Pascal et Jean de la Croix. P., 1987; Force P. Le probleme hermeneutique chez Pascal. P, 1989; Hover W. Der Begriff des Herzens bei Blaise Pascal. Fridingen a. D., 1993. Г. Я. Стрельцова

ПАСХАЗИЙ РАДБЕРТ (Paschasius Radbertus) (786, ок. Су- ассона — ок. 860, Корби) — христианский экзегет, богослов. С 812 в монастыре Корби, многие годы был там наставни-

208

ПАТНЭМ ком, в 843—851 — аббатом. Большинство его сочинений написано для образования монахов Корби и Корвея. Пасхазий составил биографии аббатов Корби Адаларда и Валы. Мари- ологические работы: «Об Успении св. Девы Марии», «О девственном лоне» (De partu Virginis, 846). Работа всей его жизни — ученый «Комментарий на Евангелие от Матфея». Трактат «О теле и крови Господних» (De corpore et sanguine Domini, 831) — первое формальное исследование пресуществления в таинстве евхаристии (переработан в 844) — вызвал долгую дискуссию. Пасхазий признает символическое содержание евхаристии, но отвергает понимание мессы как только символа и заявляет о тождестве евхаристического и исторического тел Христа (поп alia plane саго, quam quae nata est de Maria et passa in cruce et resurrexit de sepulchro). Его понимание евхаристии стало официальной доктриной Церкви. Герберт, впоследствии папа Сильвестр 11 (ум. 1003), в работе «De corpore et sanguine Domini» признал учение Пасхазия совершенно правильным, тогда как Беренгар Турский, осужденный Церковью, предпочел интерпретацию Ратрамна. Соч.: MPL, 1.120; Monumenta Germanuae Historica, Poetae latini III, p. 38—53; Expositio in Matheo, ed. B. Paulus. — Corpus Christianorum Continuatio Mediaevalis, 56—56AB, 1984; De partu virginis. De assumption sanctae Mariae Virginis, ed. E. A. Matter, A. Ripberger. — Ibid., 56C, 1985. Лит.: Peltier H. Pascase Radbert, 1938; Gliozzo С. La domina in Paschasio Radberto e Ratrammo, monaci di Corbia, 1945; Ganz D. Corbie in the Carolingian Renaissance. Thorbecke, 1990; Cabaniss F. Charlemagne's Cousins. Contemporary Lives of Adalard and Wala. N. Y., 1967. В. В. Петров

ПАТЕРНАЛИЗМ (от лат. paternitas — отцовство) — система, принципы и практика государственного управления, построенного по парадигме воспитания и контроля отца над детьми в патриархальной семье. Возведенный в масштаб государства, патернализм известен в древних интерпретациях царя как пастыря, а народа как стада, паствы. Царь-пастырь собирает воедино, оберегает и ведет народ-паству; благодаря его неустанным заботам он питается и воспроизводится. Но главная задача пастыря состоит в том, чтобы обеспечить безопасность и сохранность паствы: его неусыпный контроль простирается как на всю паству в целом, так и на каждого из нее в отдельности. Но за патерналистским попечительством и защитой стоит и тотальная власть: паства не может жить без опеки, неспособна к самостоятельному существованию. Т. о., как практика государственного управления патернализм применяется к граждански несамостоятельным народам. Гражданская несамостоятельность неизбежно выливается в пассивное подчинение, имеющее своей целью лишь обретение защиты, доступ к получению средств существования и т. д. В системе патернализма «отцовское» начало власти проявляет себя как всеподавляющий, деспотический контроль, исключающий всякую гражданскую самостоятельность, а «сыновье» начало властных отношений по сути дела означает стремление к иждивенчеству. Патернализм рассматривает взрослых людей как детей, требующих защиты и опеки. Классический критический разбор патернализма дал Дж. Локк в своей полемике против книги Р. Филмера «Патриарх» (1680). Филмер — величайший поборник абсолютной власти, апеллировал к отцовству как главному аргументу в доказательстве естественности и всеохватности абсолютной монархической власти. По Филмеру, отцовская власть «есть божественное, неизменное право верховной власти, благодаря которому отец или монарх обладает абсолютной, деспотической, неограниченной и не поддающейся ограничению властью над жизнью, свободой и имуществом своих детей или подданных» (ЛоккДж. Соч. в 3 т., т. 3. М., 1988, с. 146). Локк аргументированно доказал, что сам факт рождения детей не делает их рабами отцов. Ребенок имеет право требовать от отца лишь содержания и обучения, но он не имеет права требовать от него правления или власти. Он может наследовать собственность отца для своего собственного блага, но не может требовать власти над др. людьми, которая была у его отца. В русской политической мысли славянофилы отстаивали тезис о негосударственной природе русского народа и конструировали отношение царя к народу как отношение отца к детям: царь — отец, однако его власть не внешняя сила победителя над побежденными, а всеобъединяющая сила, в основе которой — органическая, живая связь народа с царем. В целом политике государственного патернализма присущ авторитарный характер, она сдерживает развитие гражданского об^сотваиусугубляетматериачьную зависимость, политическую инертность и духовную несамостоятельность народа. Анализ патернализма играет большую роль в биоэтике при изучении отношений «врач — пациент». А. В. Попов

ПАТНЭМ (Putnam) Хилари (род. 31 июля 1926, Чикаго) - американский логик и философ. Учился в Гарвардском и Калифорнийском университетах. Преподавал в Массачусетском технологическом институте (1961—65), с 1965 — профессор Гарвардского университета. Считал своими учителями Р. Кар- напа и Г. Рейхенбаха, однако в последующем испытал все более возрастающее влияние позднею Витгенштейна и американских прагматистов. Один из ведущих представителей современной аналитической философии, Патнэм с сер. 1980-х гг. выступает с резкой критикой этого философского направления. Спектр философских интересов Патнэма включает философию и методологию науки, философию языка, проблемы логики, гносеологии, философии сознания и этики, философию реализма. Наряду с С. Крипке, К. Доннелланом и др. Патнэм является автором «новой теории референции», направленной против традиционной трактовки значения как двухкомпонентного образования, состоящего из референта и смысла. Согласно этой теории, смысл не определяет и систематически не обеспечивает референцию важнейших категорий языковых выражений, таких, как имена собственные и термины естественных видов. Однако Патнэм не сводит значение термина к его референту и трактует его как «вектор», образованный из нескольких компонентов, отражающих различные аспекты употребления термина. В значении любого термина можно выделить относительно устойчивое «ядро», фиксирующее то общее, что имеется у всех правильных употреблений данного термина. Инвариантность этого ядра обеспечивает преемственность и непрерывность эволюции значений научных терминов. Направленная против тезиса Куна о несоизмеримости научных теорий, эта концепция Патнэма служила обоснованием научного реализма, предполагающего трактовку истины как соответствия реальности. Однако в дальнейшем в ходе исследования природы референции и отношения соответствия между языком и реальностью Патнэм оказался вынужденным отмежеваться от этого уязвимого для критики («метафизического») варианта реализма и сформулировал новую гносеологическую позицию, названную им «внутренним реализмом» и изложенную в книге «Разум, истина и история» (1981).

209

ПАТОЧКА Согласно «внутреннему реализму», мир не состоит из фиксированного множества независимых от сознания объектов, мы расчленяем мир на объекты, принимая ту или иную концептуальную схему. Истина представляет собой идеализированную рациональную приемлемость, а ее критериями выступают операциональная применимость, когерентность, простота, непротиворечивость. Тесная связь истины и рациональности не означает их тождества, равно как не предполагает трактовку рациональности как некоторого неизменного «органона». Патнэм подчеркивает исторический и обусловленный культурой характер рациональности, которая вместе с тем в каждом конкретном случае функционирует как регулятивная идея. В работах 1980-х г. Патнэм развивает и уточняет концепцию внутреннего реализма, дополняя ее требованием «реализма с человеческим лицом». Теперь уже «деревья и стулья» оказываются для него «образцами» реального, а существование объектов, постулируемых истинными научными теориями, становится вопросом конвенции. Начало 1990-х гг. ознаменовано в творчестве Патнэма созданием новой концепции реализма, которая представляет собой вариант непосредственного реализма и которую он называет, заимствуя термин у У. Джеймса, «естественным реализмом». Патнэм приходит к выводу, что решить проблему реализма можно, лишь отказавшись от господствующей в современной философии «картезианской» трактовки ментального как некоторой области взаимодействия между нашими когнитивными способностями и объектами внешнего мира и истолковав чувственный опыт не как пассивное реагирование сознания на воздействие внешнего мира, а как «переживание в опыте» живым существом различных аспектов мира. К этой позиции Патнэма подвели его исследования по философии сознания. Еще в нач. 1960-х гг. он предложил новый подход к решению психофизической проблемы, который получил название «функционализма». Функционализм представляет собой вариант «теории тождества» — преобладающей методологии в современной философии сознания и когнитивной науке, утверждающей тождественность наших ощущений и восприятий определенным состояниям мозга. В отличие от физика-листского варианта теории тождества функционализм отождествляет ментальные состояния не с физическими состояниями мозга, а с его «функциональными состояниями». Патнэм предложил использовать для описания «функциональной организации» мозга формализмы теории машин Тьюринга. Неоднократные попытки реализовать программу описания ментальных состояний в функциональных терминах, натолкнувшиеся на непреодолимые трудности, убедили его в необходимости поиска иного пути в решении психофизической проблемы, который он теперь связывает с отказом от «картезианского» взгляда на сознание и возвратом к «аристотелевскому реализму без аристотелевской метафизики». Вместе с тем провал метафизического проекта открыть «строение Вселенной», который пыталась реализовать аналитическая философия, свидетельствует, по мнению Патнэма, о «смерти» этого важнейшего философского направления. Соч.: Philosophical Papers, v. 1-3. Cambr., 1975-1983; Reason, Truth and History. Cambr., 1981; The Many Faces of Realism. La Salle, 1987; Representation and Reality. Cambr., 1989; Realism with a Human Face. Cambr., 1990; Renewing Philosophy. Cambr., 1992; Философия создания. M., 1998. Лит.: Passmore J. Recent Philosophers. A Supplement to «A Hunti^d Years of Philosophy». L., 1985; Макеева Л. Б. Философия X. Патнэма. M., 1996. Л. Б. Макеева

ПАТОЧКА (Patocka) Ян (1 июня 1907, Турнов, Восточная Богемия — 13 марта 1977, Прага) — чешский философ. С 1925 учился в Карловом университете в Праге. В 1929—30 в Париже, знакомится с идеями Э. Жильсона, слушает лекции Э. Гуссерля. К этому времени относится его первое сочинение — «Французская философия». В 1931—34 учится в Германии, сначала в Берлине (семинары К Гартмаш), затем во Оренбурге (семинар Л/. Хаидеггера о Гегеле и понятии науки и др.). В 1934 в Праге по образцу уже широко известного лингвистического кружка организовывается центр феноменологических исследований (Л. Ландгребе, М. Брод, Д. Чижевский и др.; устанавливаются связи с феноменологами др. стран). От имени кружка Паточка приглашает в Прагу Гуссерля, лекции которого в ноябре 1935, как и более ранние в Вене в мае 1935, становятся основой для работы «Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология». Тема жизненного мира — в центре работы Паточки «Естественный мир как философская проблема» (1936). Преодоление духовного кризиса эпохи связывается им с устранением разрыва между «естественным (наивным) миром» и «миром науки» и осознанием единства культур европейских народов, причем важную культурную миссию Чехии Паточка видит в посредничестве между восточно- и западноевропейскими культурами. После 2-й мировой войны активно участвует в обновлении системы университетского образования. В статье «Масарик вчера и сегодня» заявляет, что метафизика — это «событие, акт нашей жизни и нашего свободного человеческого бытия». Издает педагогические и философские труды Коменского. В 1968—71 профессор философии в Карловом университете Прага. Один из авторов «Хартии 77». Соч.: Ausgewahlte Schriften in 5 Banden. Wien, 1987—92; Francouska filosofie. — «Ceska mysl» 24, 1928; Uvod do Husserlovy fenomenologie. — «Filosoficky casopis», № 13. Prag., 1965; Europa nach Europa. Prag., 1975. Лит.: Studien zur Philosophie von Jan Patocka. — «Phanomenologische Forschungen», Bd. 17. Freiburg— Munch., 1985. И. А. Михайлов

ПАТРИСТИКА (от греч. штф/или лат. pater, «отец») — термин, появившийся в 17 в. и обозначающий совокупность учений христианских авторов кон. 1—8 в. — т. н. отцов Церкви. К кон. 5 в. были сформулированы три признака, отличавшие авторитетного «отца»: древность, святость жизни и ортодоксальность учения (впоследствии к ним был добавлен 4-й — одобрение церкви). Хотя этим критериям соответствовали не все крупные христианские авторы; поэтому с современной точки зрения составной частью патристики являются и те учения, которые христианская традиция не считает вполне ортодоксальными, а «отцом» может быть назван почти всякий автор первых веков христианства.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА. В широком смысле патристика — это доктринальная форма построения христианской культуры, многоплановый синтез религиозных ценностей христианстваиэллинскоголитературно-философскогонасле- дия. Диаметрально противоположные взгляды на содержание культурной конвергенции («эллинизация» христианства — Гарнак, «христианизация» эллинизма — Жильсон, Квестен) сходятся в одном: религиозный элемент в патристике заметно превалирует над рационально-рефлексивным. Особенностью патристики как историко-философского феномена (во многом разделяемой со схоластикой) является декларативный отказ от свободного философского поиска. В отличие от античной философии патристика признает единую истину От-

210

ПАТРИСТИКА кровения, которая нуждается не в разыскании и обосновании, а в разъяснении и истолковании и является корпоративным достоянием всего христианского сообщества. Христианская традиция считает патристику единым учением, раскрытым различными авторами с различной глубиной: монотеистическая религия как тотальное духовное явление требует от философствующих адептов почти абсолютного теоретического конформизма. Авторитет, основополагающая константа патристики, иерархически структурируется (в порядке убывания): Откровение (абсолютный авторитет) — господствующая церковная норма (корпоративный авторитет) — личный авторитет отдельного «отца». В истории европейской мысли патристика является первым внутренне цельным и исторически длительным типом рефлексии, в большинстве отношений соответствующим гипотетическому понятию религиозной философии, которая по основным ингуициям и посылкам тождественна религии, по объекту рефлексии — теологии, а по рациональным методам — «чистой» философии. На протяжении более десяти веков христианская теология была в Европе единственно признанным (и исторически возможным) стилем философствования, основной характеристикой которого являлось подчеркнуто подчиненное положение разума по отношению к авторитету.

ПЕРИОДИЗАЦИЯ И КЛАССИФИКАЦИЯ. Основные проблемы связаны с хронологическими и регионально-языковыми особенностями формирования патристики. Хотя римский мир на закате своего существования столь же мало соответствовал абстрактной норме «античности», сколь и будущего «средневековья», патристику не следует квалифицировать как «переходное звено» между античной и средневековой философией, поскольку религиозное ядро с самого начала обеспечило ей высокую степень внутренней цельности, а христианская парадигматика, рожденная в первые века патристики, без существенных изменений более тысячелетия доминировала в философском сознании Европы. Поэтому по большинству параметров патристика генетически связана со схоластикой (которая может рассматриваться как непосредственное продолжение патристики) и внутренне стоит к ней неизмеримо ближе, чем к античной философии. В то же время патристика стилистически и в некоторых отношениях содержательно отличается от схоластики. В начальный период и даже в эпоху расцвета патристика зависила от античных культурных стереотипов, которые, не затрагивая непосредственно сферу христианской парадигматики, оказывали заметное влияние на каждого представителя патристики пропорционально его образованности. Хотя ориентированность на античную культуру во многом носила внешний характер (план риторического выражения, техника использования философских теорий и терминов), она определила интеллектуальную стилистику патристики, поскольку отцы Церкви непосредственно из античного наследия получали то, что средневековым авторам доставалось через христианскую традицию. Поэтому методологически целесообразно рассматривать патристику как «христианскую античность» в отличие от схоластики как «христианского средневековья» (Трельч), учитывая стилистическую завершенность определенного периода рефлексии, определяющую две линии преемства: внешне-генетического между античностью и патристикой, и внутренне- генетического — между патристикой и схоластикой. На основе этого критерия к нач. 20 в. было принято концом патристики считать на Западе деятельность папы Григория Великого (6 в.), а на Востоке — Иоанна Дамаскина (8 в.). Формальная классификация патристики по языковому принципу обретает реальное содержание, когда дело касается проблематики регионально-культурного сознания. Поскольку л ишь греческий и латинский языки выражают значимые в масштабах всей патристики различия менталитета, деление ее на греческую и латинскую в основном совпадает с делением на восточную (включая периферийные ветви — сирийскую, армянскую, коптскую) и западную. Восточной патристике свойственно внимание к высокой теологической проблематике и традиционная ориентация на платоническую метафизику: большая часть богословских новаций принадлежит Востоку, где интенсивность догматико-церковной жизни была гораздо выше, чем на Западе. Латинский Запад, объединенный римской культурной традицией, проявлял больший интерес к проблемам индивида и социума, т. е. к антропологии, этике и праву. Эти общие тенденции не исключают, разумеется, того, что внимание к этико-антропологаческой проблематике проявлялось и на Востоке {Немеет, каппадокийцы), а вкус к метафизике — и на Западе (Марий Викторин, Ил арий, Августин); но показательно, что тринитарные споры (о сущностном триединстве Бога) мшто затронули Запад, в то время как пелагианская полемика (о соотношении свободы воли и благодати) не имела почти никакого резонанса на Востоке. Периодизация патристики должна сочетать регионально-языковые факторы и доктринальный критерий, в котором присутствуют два плана — теолого-философский и догматико- церковный. Первый отражает объективную эволюцию парадигматики, второй — ее соответствие наличному догматическому канону; с этой точки зрения Вселенские соборы являются важными вехами традиции, догматическая сторона которой неотделима от философской и литературной. 1. РАННЯЯ ПАТРИСТИКА (кон. 1-3 в.): протодогматичес- кий период делится на два этапа. К первому (кон. 1 в. — 2-я пол. 2 в.) принадлежат апостольские отцы и апологеты. В сочинениях апостольских отцов, тесно связанных с кругом представлений Нового Завета, лишь приблизительно намечены основные пункты будущего теоретизирования. Апологетика, находившаяся под влиянием стоического логоцентризма, сделала первые шаги к построению христианской теории. К этому же этапу относятся влиятельные гностические учения 2 в. Составляющая второй этап философская теология (кон. 2— 3 в., Климент Александрийский, Тертуллиан, Ориген) начинает освобождаться от влияния гностицизма и переходит от «чистой» апологетики к построению универсальных теологических систем. Параллельно начинается смена философских парадигм: с Оригеном на Востоке стоицизм уступает место платонизму; аллегорический метод толкования Писания получает статус герменевтической нормы. Вместе с тем ряд представителей западной патристики (Киприан, Арнобий, Лактации) еще остается под влиянием апологетической традиции. Патристика институционально оформляется в первых теологических школах — Александрийской и Антиохийской. 2. ЗРЕЛАЯ ПАТРИСТИКА (4—5 вв.): классика теоретизирования и оформление догматики. В 1-й пол. 4 в. христианство становится государственной религией. Вселенские соборы, начиная с Никейского (325), придают теологии догматическое измерение. География патристики расширяется за счет сирийской и армянской. Теоретизирование в ходе тринитарной и христологической полемики достигает наивысшего расцвета; возникают классические теологические системы на основе неоплатонизма (каппадокийцы, Псевдо-Дионисий Ареопа-

211

ПАТРИСТИКА гит), который утверждается и в западной традиции (Марий Викторин, Августин). Этот период отличается наибольшим разнообразием жанров. 3. ПОЗДНЯЯ ПАТРИСТИКА (6-8 вв.): кристаллизация догматики. Теоретико-догматическая сторона патристики окончательно принимает форму непреложного канона. Крупные теоретические новации отсутствуют, зато интенсивно ведутся комментаторство и систематизация (Леонтий Византийский) в то же время растут мистические тенденции (Максим Исповедник) и принципиальное внимание к аристотелизму (Иоанн Дамаскин), что предвещает схоластику. На Западе теоретизирование постепенно также начинает приобретать переходные к схоластике формы (Боэций, Кассиодор).

РАЗВИТИЕ ФИЛОСОФСКОЙ ПРОБЛЕМАТИКИ. Понятийная структура элл инской философии оказаласьединствен- ным средством, способным оформить религиозный опыт христианства и придать ему общезначимость в пределах тогдашней культурной ойкумены. Так, из «ограничения» веры при помощи понятийного аппарата возникли христианские теология, космология и антропология. Вместе с тем ни одно понятие греческой философии не было способно с полной адекватностью выразить реалии христианского религиозного сознания. Поскольку Писание выступало как источник истины и конечная объяснительная инстанция, христианское теоретизирование формировалось как экзегеза священного текста, т. е. как религиозная герменевтика, заимствовавшая античную аллегорическую методику через Филона Александрийского. Наиболее высокий, метафизический вид экзегезы требовал осмысления важнейших парадигм греческой философии, в ходе которого кристаллизовались два основных типа богословия — «отрицательный» (апофатическая теология) и «положительный» (катафатическая теология). Платоновское запредельное первоначало, стоящее выше бытия и категориальных различий, было идеальной объяснительной моделью для христианских представлений о непостижимости Бога; традиционная апофатика, спорадически заметная уже у апологетов и развитая Оригеном, достигает кульминации в неоплатонической версии 4—5 вв. — у Григория Нисского и в особенности у Псевдо-Дионисия Ареопагита. Радикально-антирационалистический и персоналистски-ориентированный вариант апо- фатики, намеченный Тертуллианом, не получил развития (если не считать поздних сочинений Августина), т. к. не отвечал спекулятивным потребностям патристики, и был востребован лишь протестантизмом. Но и традиционная апофатика, таившая в себе отказ от всякой попытки объяснить отношение Бога к миру и человеку, неизбежно должна была получить противовес в виде катафатической теологии, содержательно гораздо более широкой (в ее сферу входят тринитар- ное учение, христология, космология, антропология и т. д.) и использующей помимо платоничесюгх перипатетические и стоические элементы. Эти взаимодополняющие типы бого- словствования никогда не выступали в совершенно «чистом» виде, хотя один из них мог предпочитаться сообразно уровню учения того или другого автора и особенностям его регионально-языкового менталитета. Апологетика по преимуществу катафатична и космологачна. Ей импонировало стоическое учение о мировом разуме-логосе, позволявшее объясшпъ мироустроительные и провиденциальные функции Бога-Творца, раскрывающиеся в Христе- Логосе и божественной премудрости-Софии. Космополитический пафос стоицизма также отвечал насущным практическим задачам апологетов. Стоицизм достаточно заметен у Климента Александрийского (в учении об этическом идеале) и достиг кульминации у Тертуллиана, который опирается на стоическую онтологию. В дальнейшем стоическое влияние сохраняется лишь в космологии (гармоническая упорядоченность мироздания), антропологии и этике, а сферу высокой парадигматики безраздельно занимает платонизм. Уже у апологетов встречаются первые апофатические высказывания (Бог непостижим и трансцендентен) в сочетании с катафати- ческим использованием платонических и перипатетических элементов (Логос присутствует в Боге-Отце как разумная потенция, получающая энергийное выражение в акте творения). Ориген, создавший первую систему философской теологии, во многом сходную с неоплатонизмом, определил дальнейшие пути развития патристики. Возвышенное монотеистическое благочестие и глубина платонизма как нельзя лучше отвечали возросшим метафизическим потребностям зрелой патристики и задачам тринитарной полемики, которая вывела онтологическую проблематику на первый план. Формула Никейского собора («единство в трех Лицах») требовала отказа от схематически-рационалистического субор- динационизма (учения о неравносушности Лиц-ипостасей), которого придерживались апологеты, Тертуллиан, Ориген и которое пропагандировал Арий. Поскольку в апофатической проекции бытие Божье выше категориальных различий, вопрос решался в катафатической плоскости: трансцендентное единство нужно было представить как «явленное» в трех различных ипостасях. Каппадокийцы пытались достичь этого с помощью переосмысленного учения Аристотеля о категориях и о «первой» и «второй» сущностях: Бог может быть представлен как родовая сущность, проявления которой обладают устойчивыми индивидуальными свойствами (но при этом остается «первой» сущностью). Разработка тринитарной (а затем и христологаческой) проблематики временно оттесняла апофатический метод на задний план, но после оформления тринитарной каноники неоплатонически ориентированная апофатическая теология вновь заявила о себе ростом мистических тенденций в 5—6 вв. (Псевдо-Дионисий Ареопагит, Максим Исповедник). Христологическая полемика 4—5 вв. была хронологическим и смысловым продолжением тринитарной, используя те же методы для решения теологического вопроса о соотношении двух природ во Христе, т. е. двух различных субстанций, парадоксально соединенных в одной «первой» сущности, по формулам Эфесского и Халкидонс- кого соборов, «нераздельно и неслиянно». Борьба с рационалистическими крайностями (которые, как правило, и считались ересями) христологаи — несторианством и монофизитс- твом (5—6 вв.), а затем — монофелитством (6 в.) — завершила догматическое оформление патристики. Тео-антропологическим дискуссиям сопутствовало оформление жанра христианской антропологии в сочинениях Григория Нисского, Немесия и Августина. Теологическая формула «по образу и подобию Божьему» обнимала широкий комплекс вопросов — прежде всего, об отношениях бессмертной души и смертного тела, который решался в платоническом духе, но с несвойственной платонизму спиритуализацией плоти (жи- вотворениегшотивоХристе,фядущеевоскресениелюдейвно- вой плоти) и с решительным отрицанием как платонического предсуществования душ, так и стоического традукционизма, прспт1воречившиххристианскимпредставлениямонеповтори- мой уникальности каждого человека. В частных вопросах использовались соответствующие анпгчные теории (порой почти

212

ПАТРИЦИ в неизменном виде); антропологические изыскания патристики во многом суммируют трактаты «О природе человека» Неме- сия и «Об устроении человека» Григория Нисского. Этическая проблематика со времен апологетов развивалась на фоне господствовавших полемических настроений. Если на Востоке доминировала традиционная моралистика и (со времен Оригена) переосмысленная в христианском духе традиционная же проблема обоснования моральной автономии при помощи теодицеи, то атмосфера западного теоретизирования определялась персоналистической и волюнтаристической перспективой, особенно характерной для Августина: соотношение индивидуально-человеческой и Высшей воли. Учение Августина о спасении благодатью, даруемой не на основании заслуг, противоречило господствовавшей традиции и не было востребовано позднейшим католицизмом, но оказалось созвучным индивидуалистическому протестантскому сознанию. Вместе с тем необычное даже для патристики внимание к индивидуальной психологии нашло выражение в моральной аналитике «Исповеди». Космологическая тематика, намеченная уже апологетами, подчинена обоснованию креационистской модели мироздания (в противоположность стоическому пантеизму, а позже — неоплатоническому эманатизму): мир сотворен «из ничего» по преизбытку божественной любви (в отличие от гностического учения о «злом» демиурге); тварная материя не является злом или небытием. Образцовая космология патристики — «Шестоднев» Василия Великого — рассматривает мир как гармонически упорядоченное целое, целесообразно направляемое божественным промыслом. Эстетические аспекты космологии разрабатывались на всем протяжении патристики — от описаний красоты зримого мира у апологетов до метафизической «светописи» при изображении умопостигаемой красоты у Псевдо-Дионисия Ареопагита. На стыке этики и космологии возник такой феномен, как эсхатологическая историософия «Града Божьего». Основные теоретические достижения патристики стали достоянием средневековой западной и византийской теологии; при этом нужно учитывать, что в силу ряда причин восточная патристика более плавно эволюционировала к своим византийским формам, чем западная — к схоластике. Значительная часть энергии патристики была затрачена на полемическую разработку теологической догматики и оформление традиции, которую последующая эпоха получила в относительно «готовом» виде. Поэтому схоластика (в первую очередь западная) могла уделять гораздо большее внимание чисто философской стороне предмета: эта «вторичная рефлексия» вкупе с решительной сменой методологических ориентиров позволяла ей постепенно освобождаться от ограничений конфессионального философствования. Вместе с тем некоторые теологические проблемы обрели вторую жизнь в эпоху Реформации: учение о предопределении Августина во многом определило исходные установки протестантизма и рамки конфессиональной полемики 16—17 вв. На Востоке же традиционная догматическая проблематика патристики продолжала разрабатываться в иконоборческой (8—9 вв.) и паламитской (14 в.) полемике. Современными наследниками патристики являются католическая мысль (томизм и августшшамство), определяющая себя как «религиозное пользование разумом» (Жильсон), и связанное с восточной традицией православное богословие. Тексты: MPG; M PL; Die Griechischen Christlichen Schriftsteller der ersten drei Jahrhunderte. В., 1897; Corpus Scriptorum Ecclesias- ticorum Latinorum. Vindobonae, 1866; Sources Chretienne. P., 1942; Corpus Cristianorum. Series Graeca. Turnholti.-Parisiis, 1977; Corpus Cristianoram. Series Latina. Turnholti-Parisiis, 1954; Patrologia syriaca, ed. R. Graffin, vol. 1—3. P., 1894—1926; Corpus scriptorum christianorum orientalium, edd. Chabot J., Guidi J., Hyvernat H. et al. P., 1903; Patrologia orientalis, edd. R. Graffin, F Nau. P., 1903; Texte und Unter-suchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur, hrsg. von 0. von Gebhard und A. Harnack, Bd. 1-15. Lpz., 1882-97; Idem, Neue Folge, Bd. 1-15,1897-1906; Idem, 3 Reihe, hrsg. von A. Harnack und A.Schmidt. Lpz., 1907; Patristische Texte und Studien, hrsg. von K. Aland, W. Schneemelcher, E. Muhlenberg. B.-N.Y, I960; в рус. пер.: Творения св. отцов. М., 1843; Библиотека творений св. отцов и учителей церкви западных. К., 1879; 2-е изд. 1891. Лит.: Ancient Christian writers, ed. by J. Quasten and J. С. Plumpe. West- minster-L., 1946; Reallexikon fur Antike und Christentum. Sachworterbuch zur Auseinandersetzung des Christentums mit der Antiken Welt, hrsg. von Th. Klauser u. a. Stuttg., 1950; Dizionario patristico e di antichita cristiane, diretto da A. di Bernardino, v. 1—3, Roma-Casale Monferrato, 1983—88. ГарнакА. Сущность христианства. СПб., 1907; Болотов В. В. Лекции по истории древней церкви, т. 1—4. СПб., 1907—17 (М., 1994); Спасский А. История догматических движений в эпоху вселенских соборов (в связи с философскими учениями того времени), т. 1,2-е изд. Сергиев Посад, 1914; Флоровский Г. В. Восточные отцы IV века. Париж, 1931 (М, 1992); Он же. Восточные отцы V—VIII веков. Париж, 1933 (М., 1992); Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. Латинская патристика. М., 1979; Зеньковский В. В. Основы христианской философии. М., 1992; Бычков В. В. Aesthetica patrum. Эстетика отцов Церкви. М, 1995; Stockl А. Geschichte der christlichen Philosophie zurZeit der Kirchenvater. Mainz, 1891 ; HarnackA. Geschichte deraltchristlichenLiteraturbisEusebius, Teil 1—2. Lpz., 1893— 1904 (2 Aufl. 1958); Bardenhewer O. Geschichte der altkirchlichen Literatur, Bd. 1-5, 2 Aufl. Freiburg, 1913-32 (Darmstadt, 1962); Troeltsch E. Augustin, die christliche Antike und das Mittelalter. Munch. — В., 1915; Fr. Ueberwegs Grundriss der Geschichte der Philosophie, 2 Teil. Die Patristische und Scholastische Philosophie, 11 neu bearb. Aufl., hrsg. von B. Geyer. В., 1928; Gilson E., Bohner Ph. Die Geschichte der patristischen Philosophie. Paderborn, 1936; Cayre F. Patrologie et histoire de la theologie, 1.1-3. P., 1945-55; de Ghellinck J. Patristique et Moyen Age, 1.1-3. P., 1946-48; Quasten/. Patrology, vol. I—III. Utrecht-Antwerp, 1950-60; Vol. I-IV. West-minster, 1986; Schneider K. Geistesgeschichte des antiken Christentums, Bd. 1—2. Munch., 1954; Gilson E. History of the Christian Philosophy in the Middle Ages. N. Y, 1955; Wolfson H. A. The Philosophy of the Church Fathers. Cambr. (Mass.), 1956; Spanneut M. Le stoicisme des peres de l'eglise. P., 1957; Beck H. G. Kirche und theologische Literatur im Byzantinischen Reich. Munch., 1959; Chadwick H. Early Christian Thought and the Classical Tradition. Oxf, 1966, 2 ed. 1985; Altaner B. Patrologie, durchges. u. erganzt von A. Stuiber, 8 Aufl. Freiburg, 1978; Osborn E. The Beginning of Christian Philosophy. Cambr, 1981. Библ.: Христианство. Энциклопедический словарь, т. 3. М., 1995, с. 489—557; Kern С Les traductions russes des textes patristiques. Guide bibliographique. Chevetogne—P., 1957; Bibliographia patristica. Internationale patristische Bibliographie. В.—N. Y, 1956; Stewardson J. L. A bibliography of bibliographies on patristics. Evangton, 1967; Sieben H. J. Voces. Eine Bibliographie zu Wortern und Begriffen aus der Patristik (1918-78). B.-N.Y, 1980. А. А. Столяров

ПАТРИЦИ (Patrizi, Patrizzi) Франческо (1529, Кресе в Далмации — февраль 1597, Рим) — итальянский натурфилософ- платоник эпохи Возрождения. Происходил из знатной хорватской семьи. С детства много путешествовал, изучал в Падуе и Ингольштадте богословие и медицину, занимался книготорговым делом, издавая в т. ч. описания неведомых стран. С 1570 — придворный философ герцога Феррарского и профессор платонической философии, позже перебрался в Рим, где ему покровительствовал папа Климент VII, его бывший

213

ПАУЛЬСЕН учник. Литературное наследие разнопланово: комментарии к лирике Петрарки, переводы сочинений Прокла и Иоанна Филопона, трактаты и диалоги о политике, поэтике, истории, военном искусстве, а также собственно философские труды «Перипатетические дискуссии» (1572 и 1581), «Новая философия Вселенной» (Nova de universis philosophia, 1591) и неоконченный диалог «Любовная философия». Подобно своему современнику Пьеру де ля Раме, Патрици выступил против безоговорочного признания авторитета Аристотеля в философии. Доказывая нерасторжимую связь всех вещей, он приходил к пантеистическому выводу о тождестве Бога (в качестве Всеединого) и мира. Соответственно, догмату о творении мира во времени «из ничего» Патрици предпочел неоплатоническую теорию эманации, объяснявшую и бесконечность мира, и его одушевленность в целом и во всех частях. В развиваемой Патрици метафизике света свет выступает как эманация, он все поддерживает, соединяет и различает. Всеединство Вселенной, первоначало, единое, благо, Бог тождественны; Бог повсюду и нигде. Бесконечная Вселенная включает в себя бестелесный божественный свет, переходящий в свет физического мира, все тела которого состоят из пространства, света, тепла и потока. Поток тождествен непрерывно изменчивой и движущейся материи, которая есть причина формы. Мир — откровение вечного божественного духа. В основе этики Патрици лежит учение о «филавтии», любви к самому себе, свойственной, как доказывал философ, всем сущностям и даже самому Богу. Соч.: De rerum natura. Ferrara, 1587; L'amorosa filosofia. Firenze, 1963; в рус. пер.: Любовная философия. — В кн.: Эстетика Ренессанса, т. I. М., 1981, с. 377-413; Поэтика. Декада спора. - Там же, т. II. М., 1981, с. 123-171. Лит.: Горфункель А. X. Гуманизм и натурфилософия итальянского Возрождения. М., 1977; Brickman В. An introduction to Francesco Patrizi's «Nova de universis philisophia». N.Y., 1941. О. Ф. Кудрявцев

ПАУЛЬСЕН (Paulsen) Фридрих (16 июля 1846, Ланген- хорн — 14 августа 1908, Берлин) — немецкий философ, автор работ по истории философии, этике и педагогике. Профессор Берлинского университета (с 1878). Определяя смысл и задачи философии, выступал против позитивистского отрицания ее и сведения к гносеологии. Вслед за Лотие, Э. Гартманом, В. Вундтом он пытался возродить философию как метафизику, как общую теорию действительности, как «постоянно повторяющуюся попытку достигнуть цельного единства представлений и мыслей о форме и связи, о смысле и значении всех вещей» (Введение в философию. М., 1908, с. 3). Философия должна решать онтологические и космологические проблемы, т. е. проблемы о природе действительности как таковой и о взаимной связи всех вещей. Истолковывая философию как всеобъемлющую и универсальную систему знаний о мире, он превращал ее в науку наук. «... Все науки — принадлежат философии» (там же, с. 19). они входят в нее как ее необходимые звенья; стремление к универсальному познанию единой действительности объединяет философию и религию. Свою философию он определял как «идеалистический пантеизм» (там же, с. 242), суть которого заключается в истолковании действительности как обнаружения «единой духовной Всежизни». Примыкая к Шопенгауэру и'Фехнеру, он видел основу духовного в воле, которая есть первоначальный и постоянный фактор душевной жизни. В этике Паульсен выдвигает концепцию энергетизма, противопоставляя ее гедонизму. Для энергетизма высшее благо — сама жизненная деятельность, претворяющая цели в жизнь. Сущность счастья не в удовольствиях, а в самом процессе деятельности. Цель этики в определении совершенного жизненного утверждения человека как «члена высшего целого — человечества» (Основы этики. М, 1900, с. 276). Соч.: Versuch einer Entwicklungsgeschichte der Kantischen Erkenntnistheorie. Lpz., 1875; I. Kant, Sein Leben und seine Lehre. Stuttg., 1898, в рус. пер.: Педагогика. M., 1913 Лит.: Speck J. F. Paulsen. В., 1929. А. П. Огурцов

ПАФОС — в широком смысле взволнованное, приподнятое состояние человеческого духа, связанное с переживанием высокого предмета. Аристотель относит пафос к числу необходимых элементов трагедии, определяя его в качестве действия, причиняющего гибель или боль. Пафос, или душевное переживание, противостоит в анпгчной эстетике этосу, или устойчивому характеру. В Новое время категория пафоса связывается прежде всего с понятием возвышенного: изображение глубокого и сильного страдания, по мысли Ф. Шиллера, должно быть дополнено картиной сопротивления ему, в ходе которого обнаруживается самостоятельность и свобода человеческого духа. Гегель усматривает в пафосе разумное содержание, для него это «субстанциальные» силы мира, ставшие внутренним движением души, центром, определяющим собой все человеческие чувства и поступки. Театральный пафос делится им на субъективный и объективный: первый связан со страданием, подавленностью и пассивностью, переживаемыми публикой, тогда как второй относится к «субстанциальному» развитию театрального действия. В 20 в. оригинальную теорию пафоса строит С. Эйзенштейн на основе своих кинематографических экспериментов. Пафос, или экспрессивность, определяется им, в частности, как «скачкииз взрыва в взрыв», как своеобразная логика нарастающих и друг друга умножающих повторов. Эйзенштейновский пафос — это теория «захвата глубины» кинокадра, это особая техника актерской игры, прочерчивающей единые графические линии на всем протяжении фильма, это разновидности монтажа, влияющего на характер восприятия картины, короче, это такая теория (и практика), которая озабочена технологией экстаза как отдельной формы восприятия. В качестве категории восприятия пафос меняется с каждой эпохой: патетическое (преувеличенное и искусственное) узнается как таковое лишь по прошествии лет. Е. В. Петровская

ПАЦИФИЗМ (отлат. pacifer—примиряющий, приносящий мир; pax, pacis — мир) — доктрина, призывающая к полному избавлению от войн, милитаризма и насилия. Как жизненная позиция пацифизм предполагает отказ от какого-либо участия в любых войнах. Так понимаемый пацифизм, укорененный в христианском учении, был присущ христианам первых веков, средневековым еретическим движениям (напр., вельдензиан, чешских братьев), а также протестантским, т. н. миротворческим, церквам (меннонитам и амишам, квакерам, духоборам) в их стремлении к непосредственному практическому утверждению в жизни закона Христа. Наряду с христианским выделяют рационалистический пацифизм (напр., Б. Рассел) и мистический пацифизм (напр., О. Хаксли). Как практическая позиция пацифизм может принимать, как это выявил Дж. Йодер, многообразные по своему нормативному содержанию формы, среди которых выделяются две базовые. 1). Пассивный пацифизм — духовное и идейное противосто-

214

ПАЦИФИЗМ РЕЛИГИОЗНЫЙ яние войне и силе. В своих ранних формах такой пацифизм заключался в позиции непротивленчества вообще в соответствии с Иисусовыми заповедями (Мф. 5:9, 39). 2). Пацифизм активного ненасильственного сопротивления. Современный пацифизм, получивший особенное развитие после 1-й мировой войны и обогащенный опытом кампаний ненасильственной борьбы, которые проводили М. Ганди иМ.Л. Кинг, настаивает на необходимости активного сопротивления, но без использования уничтожающей силы (см. Ненасилие). Посредством «гражданской обороны» («civilian-based defence», no Дж. Шарпу) создаются такие условия, при которых агрессор не в состоянш реализовать свои цели. В отличие от христианского пацифизма философия активного ненасильственного сопротивления необязательно покоится на религиозных и этических принципах. Лит.: Нибур Райнхольд. Почему Церковь не стоит на позициях пацифизма, — В кн.: Нибур Ричард, Нибур Райнхольд. Христос и культура. Избр. труды, М., 1996, с. 514—32; Sharp G. The Politics of Nonviolent Action. I—III. Boston, 1973; Yoder J. H. Nevertheless: Varieties of Religious Pacifism. Scottdale, PA, 1992. P. Г. Апресян

ПАЦИФИЗМ РЕЛИГИОЗНЫЙ (лат. pacificus - умиротворяющий) — религиозная доктрина, отрицающая насилие и войны как способ разрешения социальных и межличностных конфликтов. Миролюбивые мотивы и осуждение насилия отчетливо выражены в Новом Завете и отцы Церкви (Климент Александрийский, Ориген) считали войну несовместимой с учением Христа. Превращение христианства в официальную религию Римской империи (4 в.) свело на нет эти мотивы, и в 5 в. Аврелий Августин выдвигает доктрину справедливой («священной») войны, санкционируемую Римской церковью. Она получает разработку в трудах Фомы Аквинского, Ф. Суареса и повсеместно применяется в средневековой Европе. Идеологов ранней буржуазии отличало двойственное отношение к вооруженным конфликтам. Они осуждали их как препятствие для развития промышленности и торговли (фритредеры), но оправдывали, если войны велись против средневековых «тиранов», ради новых рынков сбыта, источников сырья и т. п. По мере того как войны становились все разрушительнее, призывы к миролюбию звучали все громче, но пацифистскими признавать их неправомерно, поскольку они уживались с признанием «справедливых» войн. Эта амбивалентность проявлялась и в позиции основоположников протестантизма. Так, М. Лютер признавал «роль меча» для обеспечения гражданского порядка, а Ж. Кальвин установил террористическое правление в когда-то «веселой» Женеве. К вооруженному насилию призывали лидеры плебейского крыла Реформации (Т. Мюнцер, Иоанн Лейденский), и оно захлестнуло Германию в Крестьянской войне (16 в.). Идеи веротерпимости и религиозного пацифизма в собственном смысле этого слова впервые были высказаны христианскими гуманистами и противниками ранней протестантской ортодоксии (Эразм Роттердамский, С. Франк, С. Кастеллио, М. Сереет). В качестве бескомпромиссной установки пацифизм был выдвинут рядом протестантских сект, которые выражали интересы мелкобуржуазных слоев и апеллировали к этике Евангелия (швейцарские и чешские братья, гуттерское братство, менноииты, квакеры и др.). Наиболее детально теологическое обоснование пацифизма разработано квакерами. В каждом человеке, учат они, незримо присутствует Святой Дух («внутренний свет», «живой Бог», «Слово»), поэтому убийство любого человека, а тем более массовые убийства, какими являются войны, — это не что иное, как «богоубийство», которое не может быть оправдано никакими «человеческими» (политическими, правовыми, гуманистическими и т. п.) соображениями. В России начиная с 17 в. возникали радикальные религиозные объединения (духоборцы, некоторые разновидности молокан, позже пятидесятники, толстовцы и др.), противопоставлявшие себя закону «Кесаря» и выступавшие против церковной доктрины «священной войны» и призывов к защите «веры, царя и Отечества». Пацифизм, носящий абсолютный характер, т. е. в принципе отвергающий понятие «справедливой войны», с трудом мыслился в контексте светского мировоззрения. До 20 в. пацифистские идеи оставались инородными вкраплениями в теологических системах официальных и крупных церквей, а их последователи, отказывающиеся участвовать в военных действиях и брать в руки оружие даже для защиты собственной жизни, постоянно подвергались репрессиям со стороны как светских властей, так и церковных лидеров. Катастрофические разрушительные последствия 1-й и особенно 2-й мировых войн привели к резкой активизации миротворческой деятельности христианских церквей (прежде всего методистской и англиканской). Решающий поворот обозначило наступление ядерной эры. Если раньше религиозные пацифисты отвергали всякую войну как «богоубийственную», то теперь любая ядерная война могла рассматриваться как самоубийственная для человеческого рода в целом. Тем самым религиозный пацифизм получал возможность стать фрагментом светской социальной мысли, обрести аргументы, исходящие не только из высших небесных ценностей, но и из сугубо прагматических земных соображений. Начиная с 1950-х гг. на Западе возникает массовое движение т. н. ядерного пацифизма, объявляющего святотатством войну с применением средств массового уничтожения — ядерного, химического, биологического, лазерного оружия. Ныне эту позицию практически разделяют все крупнейшие христианские церкви. Сторонники «ядерного пацифизма», как правило, признают «справедливость» применение оружия обычного типа для национальной самообороны, однако программы, подобные квакерской, остаются активным ферментом возрастающей активности пацифистов, ее конечным идеалом. Вместе с тем наблюдается повсеместное возрастание роли религиозного фактора в национально-этнических конфликтах. Сами по себе они вызываются конкретными социально-экономическими, геополитическими факторами и могут быть предметом заинтересованных переговоров и возможных компромиссов. Однако их сакрализация, ореол провиденциальной неизбежности рождает фанатизм соперничающих сторон и сводит до минимума шансы на разумную договоренность. Примерами могут служить противостояние иудаистского, христианского и исламского миров на Ближнем Востоке, конфронтация мусульман и индуистов в Кашмире, суннитов и шиитов, терроризм «арабских фундаменталистов», учащающиеся призывы к джихаду на Северном Кавказе и т. д. При всей своей социологической наивности и «нереалистичности» пацифизм служит важным фактором и залогом выживания человечества, прообразом торжества гуманных цивилизованных отношении между народами, странами, отдельными людьми. Лит.: Митрохин Л. H Христианство и борьба за мир (религиозный пацифизм на Западе: истоки и социальная роль). — «ВФ», 1984, № 11 ; Он же. К вопросу об истоках и роли современного пацифизма на Западе. — В кн.: Вопрос всех вопросов. М., 1985. Л. Н. Митрохин

215

ПЕАНО

ПЕАНО (Реапо) Джузеппе (27 августа 1857, Кунео — 20 апреля 1932, Турин) — итальянский математик и логик, профессор математики Туринского университета (1890—1930) и Военной академии (1887—1901). В круг его научных интересов входят теория дифференциальных уравнений, теория множеств и функций, в частности ему принадлежат уточнение понятия меры множества, пример непрерывной Жордановой кривой, проходящей через каждую точку данного квадрата (кривая Пеано), анализ общего понятия функции, определение функции множества. Пеано внес заметный вклад в развитие дедуктивно-аксиоматического метода. В линейной алгебре он первым дал аксиоматическое определение л-мерного линейного пространства (1888), в арифметике сформулировал систему аксиом (аксиомы Пеано, 1891), отталкиваясь от системы Дедекинда (1888), осуществил аксиоматическое построение Евклидовой геометрии (1889). Пеано — один из создателей современной математической логики. Его логическая теория занимает промежуточное положение между алгебраическими системами Ч. Пирса и Э. Шредера, с одной стороны, и функциональным подходом Г. Фреге и П. Рассела, с другой. Пеано принадлежит одна из первых дедуктивных систем логики высказываний (1891). Пеано ввел различие между принадлежностью индивида к классу «g» и включением класса в класс «с», а также между индивидом и одночленным классом. Разработал оригинальную логическую символику, которая впоследствии стала общеупотребительной. Принадлежащий ему «Формуляр математики» (Formulaire de Mathematiques), в написании которого принимали участие его ученики, — подлинная энциклопедия, включающая математическую логику и основные разделы математики. Пеано известен также как создатель международного языка, был президентом Академии международных искусственных языков. Соч.: Calcolo geometrico secondo I'Ausdehnungslehre di Grassmann, preceduto dalle operazioni della logica dedutiva. Torino, 1888; Arithmeti- cas prinepia, novo inethodo exposita. Torino, 1889; Formulaire de Mathematiques, v. 1-5. Torino, 1895-1905. 3. А. Кузичева

ПЕГИ (Peguy) Шарль (7 января 1873, Орлеан — 5 сентября 1914, Вийеруа)—французский философ, поэт, публицист. Образование получил в Высшей нормальной школе и в Сорбонне. Убит в чине лейтенанта в битве на Марне. Считал себя учеником Бергсона, испытал влияние Паскаля, Леруа, Ламен- не. В начале своей литературной и философской деятельности находился под воздействием социалистических идей; в 1900 основал журнал «Cahiers de la Quinzaine» (Двухнедельные тетради), в котором сотрудничали Ж. Жорес, Р. Роллан, Д. Галеви и др. Пеги называют бергсонианцем христианства: он воспринял бергсоновское учение о длительности и тезис о духовном начале мира, идеи о непосредственной интуиции и истине, памяти и времени. Особое значение он придавал понятию «длительность», опираясь на которое обосновывал необходимость временного воплощения бесконечного духа, «человеческого присутствия Христа». К социалистическим идеям шел от утопизма Фурье; его идеалом было гармоническое общество, где существует истинный культ труда, где все трудятся в святости и радости; историческое движение сродни воплощению замысла художника, поэтому историк в своем познании должен опираться на искусство, «ученый и художник должны объединиться». При этом Пеги был сторонником «внутренней революции», понимая ее как моральное, интеллектуальное, религиозное совершенствование каждого отдельного человека, ведущее к коренному преобразованию человеческого общества в целом. Многие идеи Пеги легли в основу французского персонализма. Соч.: Oeuvres completes, 1.1—20. P., 1916—55; Note sur M. Bergson et la philosophie bergsonienne. P., 1914; Notes politiques et sociales. P., 1957. И. С. Вдовина

ПЕЙН (Paine) Томас (29 января 1737, Тетфорд, Великобритания — 8 июня 1809, Нью-Йорк) — англо-американский философ и писатель эпохи Просвещения, участник борьбы североамериканских колоний за независимость и Французской революции 18 в. Родился в бедной семье ремесленника, получил лишь начальное образование и с 13 лет помогал отцу, став сборщиком акцизного налога на табак и алкогольные напитки. В 1772 он потерял работу, т. к. публично выступил за увеличение окладов. Оказавшись в очень трудном финансовом положении, он воспользовался советом Б. Франклина в Лондоне переехать в Америку. В 1774 прибыл в Филадельфию и получил место помощника редактора газеты. В эти годы стали выходить его статьи по различным проблемам жизни в североамериканских колониях. Именно Пейн первым опубликовал идею о необходимости бороться за независимость колоний от Англии. Его знаменитый памфлет «Здравый смысл», опубликованный 10 января 1776, открыл дорогу к принятию 4 июля 1776 Декларации независимости США. Огромную роль в поддержании боевого духа участников войны за независимость сыграли 16 статей Пейна под общим названием «Американский кризис». Они были высоко оценены генералом Вашингтоном. Кроме того, Пейн стал организатором бескорыстной материальной поддержки солдат молодой американской армии, что способствовало победе американской революции. За заслуги в войне за независимость колоний Пейну была подарена ферма в Нью-Рочелле. В 1787 он вновь приезжает в Европу, где его особенно привлекают события во Франции. В 1791 Пейн выпускает в Лондоне 1-ю часть работы «Права человека» (которая выдержала 8 изд. только в 1791), а позднее издает и 2-ю часть этой работы. Поскольку книга содержала резкую критику социальных условий в европейском обществе и выдвигала революционные планы по введению народного образования, искоренению нищеты и безработицы, ее немедленно запретили, а предложения Пейна были названы «кровавой революцией». Сам Пейн смог избежать ареста, перебравшись во Францию, где его избрали депутатом Национального Конвента. Он горячо поддержал свержение монархии во Франции, но после безуспешной попытки спасти королю жизнь был заключен революционными властями Парижа в тюрьму. В 1794—96 Пейн публикует антирелигиозный трактат «Век разума», а в 1797 работу «Аграрная справедливость». Обе работы только увеличили круг недоброжелателей Пейна. В 1802 он возвращается в США, где к этому времени успели забыть о его заслугах. Он скончался в Нью-Йорке в 1809 и был похоронен на своей ферме в Нью-Рочелле. Философское мировоззрение Пейна наиболее полно отражено в труде «Век разума», признанном своеобразной «библией американского Просвещения». Как и большинство просветителей, Пейн был сторонником деизма, но в его философии бог из сверхъестественного существа превратился в моральный идеал, олицетворение этических ценностей. «Я не верю в религии, — писал Пейн, — исповедуемые еврейской, римс-

216

ПЕЛАГИЙ кой, греческой, турецкой, протестантской церквями... Мой собственный ум — моя церковь» (Пейн Т. Избранные сочинения. М., 1959, с. 247). Высшим смыслом «религиозности» Пейн считал «практическое подражание нравственной благости бога» (там же, с. 287), что с необходимостью приведет к возрождению «чистого деизма». Соч.: The Complete Writings of Thomas Paine, v. 1-2.N.Y, 1945;Избр. соч. M, 1959; Американские просветители. Избр. произведения, т. 2. М., 1969. Лит.: Гольденберг Н. М. Т Пейн. М., 1969; Aldridge A. D. Man of Reason. Phil. -N. Y, 1959. В. Ф. Коровин

ПЕЛАГИАНСТВО — христианская ересь, возникшая в начале 5 в. на латинском Западе в связи со спорами о божественной благодати, заслугах человека в деле его спасения, первородном грехе, свободе воле и предопределении. Свое название получило по имени монаха Пелагия, взгляды которого поддерживали и распространяли Целестий и, позднее, Юлиан Экланский. Время появления пелагианства — период формирования христианской догматики; спор вокруг пелагианской ереси окончательно определил отношение христианства к римской моральной философии. Противником пелагиан, пытавшихся совместить римскую этику с основными догматами христианства, стал Августин, опиравшийся на апостола Павла и резко выступивший за устранение не согласующихся с христианством правил языческой морали. Все аргументы pro и contra, высказанные во время спора, можно сгруппировать следующим образом: 1. По мнению Пелагия, человеческая природа, сотворенная Богом, не могла быть повреждена первоначальным грехом: грех Адама — лишь дурной пример, поданный людям и усвоенный ими (Пелагий, т. о., отрицал наследственный характер первородного греха). Мнение Августина — прямо противоположно: по воле первого грешника чистая природа человека была осквернена, и добродетель не является развитием природы; в силу именно этой порочности со времен Адама человек — для достижения добродетели — нуждается в иной благодати, чем та, которая была дарована при сотворении. 2. Для Пелагия определяющим в человеческой природе является разум, тогда как для Августина характерен примат воли над разумом. 3. Поскольку, согласно Пелагию, свобода воли есть природное достояние человека и грехопадение Адама не могло ее уничтожить, то человек творит добро и зло по собственной юле, хотя в добрых делах ему помогает божественная благодать (gratia cooperativa), к злым же склоняет дьявол. Августин отвечает ему со всей категоричностью: воля человека только до грехопадения была по-настоящему свободна, и он мог одинаково желать и добра, и зла, но для исполнения первого нуждался в помощи благодати; после грехопадения воля человека свободна ко злу, но не к добру, если только ей не сообщается особая божественная благодать (gratia praeventiva), предопределяющая волю и поступки человека. Непосредственным следствием принципа «свободы человеческой воли» являются у Пелагия «заслуги человека» (ответственность за грехи). Согласно Пелагию, помощь в деле спасения даруется человеку по заслугам, и его спасение — следствие его поступков. В противоположность Пелагию Августин ставит заслуги человека, а следовательно, и спасение исключительно в зависимость от благодати; оснований предопределения одних к спасению, а других к гибели никто знать не может, ибо никто не ведает воли Бога. Суть столкновения пелагаан с Августином и его сторонниками в целом может быть сведена к различию взглядов на ценность человеческой природы после грехопадения: высокая ее оценка — грехопадение не вносит искажений в человеческую природу— с точки зрения христианского цицеронианства Пелагия, и полностью противоположная у Августина, убежденного в немощи и радикальной поврежденности падшей человеческой природы. Окончательное осуждение пелагианства произошло в 529 на соборе в Оронте. Однако споры о соотношении свободы воли, предопределении и благодати неоднократно вспыхивали на притяжении последующих веков. Лит.: Зелинский Ф. Ф. Из жизни идей, т. 3. Соперники христианства, с. 186—200; Мару А. Августин и августинианство. М., 1999. См. также

ПЕЛАГИЙ (Pelagius) (ок. 360, Бретань или Ирландия — после 410) — знаменитый латинский ересиарх. О его жизни известно немного. Между 375 и 380 прибыл в Рим, где снискал известность монаха-аскета, моралиста, превосходного логика и полемиста. Примерно с 400 в Риме начинает распространяться его учение, отрицающее наследственный характер первородного греха и подчеркивающее значение нравственных усилий человека в достижении праведности и преодолении греха. В 411 Пелагий вместе со своим учеником Целести- ем отправился в Африку. Вскоре, оставив Целестия в Карфагене, он переправился в Палестину, где был благосклонно принят Иоанном Иерусалимским и заслужил доверие палестинских епископов. В 415 Иероним Стридонский, противник Иоанна, и африканский пресвитер Павел Орозий выдвинули против Пелагия обвинения в ереси, главным из которых было следующее: ложно утверждение, что человек может стать безгрешным только по собственной воле. Ответ Пелагия, признавшего божественную благодать, был признан удовлетворительным, но право окончательного решения предоставлялось Риму. Между тем в Африке против Целестия, открыто проповедовавшего взгляды учителя, резко выступил Августин, по инициативе которого Карфагенский собор в 412 отлучил его от Церкви. Целестий отправился в Эфес, где получил место пресвитера. Однако новый Карфагенский собор (416) осудил взгляды самого Пелагия, получив одобрение папы Иннокентия I, а эдикт императора Гонория (418) подтвердил его решения: Пелагий и Целестий были отлучены от Церкви. Несколько священников во главе с Юлианом Экланским выступили в защиту идей Пелагия против Августина: Юлиан усматривал в учении Августина о предопределении и благодати скрытое манихейство. О самом Пелагии, оставшемся на Востоке, с этого периода ничего более не известно. Вселенский собор в Эфесе (431) еще раз осудил пелагианство (теперь уже в лице Юлиана). Пелагием были написаны трактат «О Троице», комментарий к Посланиям апостола Павла, ряд писем, среди которых известное послание к Деметриаде, 4 книги «О свободе юли» и др. сочинения. Взгляды его легли основу пелагианства. Соч.: Послание к Деметриаде. — В кн.: Эразм Роттердамский. Философские произведения. М, 1987, с. 594—635. Лит.: Plinval G. de. Pelage. Ses ecrits, sa vie et sa reforme. Lausanne, 1943. О. В. Голова

217

ПЕРВИЧНЫЕ И ВТОРИЧНЫЕ КАЧЕСТВА

ПЕРВИЧНЫЕ И ВТОРИЧНЫЕ КАЧЕСТВА - гносеологическое представление о существовании двоякого рода чувственных образов качеств тел материального мира, отличающихся друг от друга по характеру их соответствия своим прообразам. Это представление, идущее еще от античной философии и встречающееся в средневековой схоластике, наиболее прозрачно и обстоятельно было изложено в Новое время Дж. Локком. Согласно Локку, существуют первичные, или первоначальные, качества тел — это протяженность, форма, плотность, подвижность. Они совершенно неотделимы от тел, в каком бы состоянии те ни были, и вполне адекватно воспринимаются, т. е. возникающие в уме идеи этих качеств сходны с самими качествами тел. Но в телах есть и такие недоступные человеческому восприятию формы, объемы и движения частиц, которые, воздействуя на органы чувств, вызывают в уме идеи, не схожие с породившими их агентами. Цвет, звук, вкус, запах, тепло как таковые, т. е. в том чувственном виде, в каком они воспринимаются человеком, не существуют в самих телах. И если о них говорят как о качествах тел, то это — вторичные качества, производные от первичных, являющихся единственно объективными. Представление о первичных и вторичных качествах, вызвавшее так много споров, ознаменовало собою, во-первых, возвышение теории познания, признающей такое различение, над точкой зрения наивного реализма; во-вторых, создание гносеологической концепции в эвристическом отношении очень ценной для математизированного естествознания, т. к. она оправдывала и поощряла его притязания. Не случайно этого представления придерживались Галилей и Бойль, понимавшие, что в основу объективного, научного исследования предметов и явлений природы должны быть положены те их качества, к которым можно применить меру и число, а те качества, к которым их применить не представляется возможным, следует попытаться редуцировать к первым. Последующие успехи, достигнутые в оптике и акустике, вполне оправдали такой подход. Вместе с тем представление о первичных и вторичных качествах было одной из предпосылок того усиленного внимания, которое, особенно после появления критической философии Канта, стали уделять субъективным компонентам человеческого познания многие теоретико-познавательные концепции. А. Л. Субботин «ПЕРВОНАЧАЛА ФИЛОСОФИИ» (РДекарт) - см. «Начала философии» (Р. Декарт).

ПЕРЕЖИВАНИЕ (Erleben) — непосредственное внутреннее схватывание явления. Переживание как процесс (Erleben) следует отличать от его содержания, пережитого (Erlebten) — и от предмета переживания. Переживание, ставшее предметом рефлексии (Erlebnis) отделено во времени от сиюминутного переживания-процесса (Erleben). Все переживания, на которые может быть направлено наше внимание, связаны между собой в непрерывном потоке переживаний (Erlebnisstrom). Поток переживаний имеет абсолютный характер (Гуссерль), ибо невозможно помыслить ни одно переживание вне его. Предмет переживания может и не обладать реальным существованием (как, напр., предмет сновидения). Вместе с тем акт переживания (Erleben), его содержание (Erlebnis) и предмет, к которому переживание отнесено (Erlebte), образуют живую целостность. Осознанное переживание всегда является интенционалъным, его исчерпывающее описание предполагает как выявление различных модусов его интенциональ- ной направленности, так и различных способов данности коррелятов переживания (Erlebnis). «Переживать» — значит позволить воздействовать на себя чему-либо, прожить или испытать нечто. «Erlebnis» может означать как содержание (то, что переживается), так и «осознание» содержаний сознания. Переживание как пережитое (Erlebnis) характеризуется следующими чертами: своим содержанием; непосредственос- тью самого акта переживания (Erleben), который понятийно не опосредован; связанностью пережитого с переживающим субъектом; значимостью пережитого для жизненной взаимосвязи субъекта в целом. Переживание, или пережитое (Erlebnis), стало одной из важных категорий философии 19—20 вв. (В. Дильтей, О. Больнов, Н. Аббаньяно) благодаря заключенной в ней непосредственности, каковой субъекту открывается его собственная жизнь, и была использована в полемике как с претензией на абсолютность гегелевской спекуляции, так и с естественнонаучными и материалистическими интерпретациями проявлений человеческой жизни. Лит.: Brentano Fr. Deskriptive Psychologie. Hamb., 1982; Dilthey W. Ideen zur einer beschreibenden und zergliedernden Psychologie. — Dilthey W. Gesammelte Schriften. Gtt., 1982, Bd. V; Husserl E. Logische Untersuchungen. Untersuchungen zur Phanomenologie und Theorie der Erkenntnis. Halle, 1901. И. А. Михайлов

ПЕРЕЖИВАНИЕ ЭСТЕТИЧЕСКОЕ - базисный уровень эстетического сознания человека, исходное и конечное звено всех видов полноценной эстетической деятельности. Оно не тождественно ни реальным жизненным, ни элементарным эстетическим чувствам (удовольствие — Неудовольствие, приятное и др.). Это — чувства высшего уровня, одухотворенные, кульпгоированные в процессе общественно-исторического развития. Огромную роль в их становлении сыграл (и продолжает играть) эстетический опыт искусства. Эстетическое переживание имеет сложное внутреннее строение. Соотнесенность с определенными объектами — реальными или идеальными — составляет его предметно-смысловой аспект. Содержательное наполнение эта сфера получает через представления и (или) знаки, создаваемые творческой силой воображения. Одновременно оно содержит в себе оценочное отношение к объектам. Ценностный (аксиологический) аспект связывает его с эстетическими нормами, художественным вкусом и эстетическим идеалом. Эстетическое переживание есть форма культурного освоения как предметов природного и социального мира, так и стихии вызываемых ими жизненных чувств. Основным способом собственно эстетического овладения ими является неутилитарное, «умное» их переживание сразу в двух измерениях: целостности и внутренней противоречивости. Диалектикой единства и многообразия, созвучий и контрастов проникнуты все виды эстетического переживания (чувства красоты — безобразия, возвышенного — низменного, трагического, комического и др.). Оно вбирает в себя и переплавляет в новое качество другие человеческие чувства и эмоции — познавательные, нравственные и т. д. В. П. Крутое

ПЕРЕСВЕТОВ Иван Семенович (сер. 16 в.) - русский мыслитель-публицист. Выходец из Западной (Литовской) Руси, ок. 1539 приехал в Москву. Основные сочинения — «Сказание о книгах», «Сказание о Машете салтане», «Первое предсказание философов и докторов», «Малая челобитная», «Второе предсказание философов и докторов», «Сказание о царе

218

ПЕРИПАТЕТИЗМ АРАБОЯЗЫЧНЫЙ Константине» и «Большая челобитная» — были написаны в кон. 40-х гг. 16 в. и переданы Ивану IV. В них предлагались проекты государственных и социальных преобразований. Пересветов обосновывал необходимость «грозной» и высокопросвещенной царской власти, опирающейся на храбрых «во- инников» и мудрыхнаставников, способныхобуздатьрасточи- тельность самоуправства «вельмож» и паразитизм «ленивых богатых». Доказывал, что личная свобода граждан — основа благополучия государства, ибо свобода порождает храбрость, отвагу и инициативу, а холопство и рабство убивают их. Закабаление объявлял порождением дьявола, источником нравственного зла и причиной оскудения государства. «Правду» (справедливость) предпочитал вере: «Бог не веру любит — правду». Он безразлично относился к обрядовой стороне православия и межконфессиональным схоластическим спорам, объявил «мудрость» одной из важнейших добродетелей человека. Как и многие гуманисты, полагал, что мудрость требует активного вмешательства в жизнь общества, а обладание ею считал неотъемлемым качеством идеального монарха. Соч.: Соч. И. С. Пересветова, подг. текста А. А. Зимина. М.—Л., 1956. Лит.: Зимин А. А. И. С. Пересветов и его современники. М., 1958; Словарь книжников и книжности Древней Руси, вып. 2, 2-я пол.

ПЕРИПАТЕТИЗМ АРАБОЯЗЫЧНЫЙ, фалсафа - одно из основных направлений в арабо-мусульманской философии (наряду с каламом и суфизмом), развивавшее античные модели философствования, особенно аристотелевскую. В средневековой мусульманской литературе термин «фалсафа», являющийся арабской транскрипцией греческого (piAooocpux, обозначал как саму античную философию, так и творчество ее продолжателей («фаласифа», ед. ч. «файласуф» — философ). Фалсафа явилась детищем «переводческого движения», начавшегося в 8 в. и активизировавшегося в следующем столетии, особенно с учреждением в Багдаде халифом ал-Ма'муном (правил 813—33) «Дома мудрости», который одновременно совмещал в себе библиотеку, академию и переводческий центр. К сер. 10 в. на арабский язык были переведены все главные сочинения Аристотеля (для понимания которых привлекались труды его позднеантичных комментаторов — Александра Афродисийского, Порфирия, Фемистия, Иоанна Фило- пона, Симпликия, Олимпиодора) и ряд диалогов Платона («Законы», «Софист» и «Тимей»). С неоплатонизмом мусульманский мир познакомился прежде всего по «Теологии Аристотеля», представляющей собой переложение трех последних разделов «Эннеад» Плотина, и «Книге о чистом благе», также приписывавшейся Аристотелю, но являющейся собранием извлечений из «Первооснов теологии» Прокла. Мусульмане приобщались также к идеям стоиков и пифагорейцев. Из всех философских школ античности предпочтение было отдано аристотелизму, импонировавшему мусульманам своим энциклопедическим охватом, вниманием к естественным наукам и строгостью доказательств. Главными представителями фалсафы стали перипатетики-машша'иййа (или машша'ун, прогуливающиеся, что соответствует традиционной этимологии греческого названия). На востоке мусульманского мира крупнейшими из перипатетиков были ал-Фарабй и Ибн Cum, чья «Книга исцеления» («Китаб аш-Шифа')», известная на латинском Западе как «Sufficientiae», воплотила восточно-перипатетическую философию в ее наиболее систематизированном и исчерпывающем виде. На мусульманском Западе (арабская Испания и Северная Африка) перипатетическую традицию развивали Ибн Баджжа, Ибн Туфайль и Ибн Рушд. Аристотелевские идеи, хотя и в меньшей степени, разделяли и другие приверженцы фалсафы, такие, как ал-Киндй, Абу Бакр ар-Разй, «Братья чистоты» и Мискавайх. Восточные перипатетики разрабатывали философию как всеобъемлющую систему знания, «науку наук». Науки они делили на «теоретические» (изучающие вещи, существование которых не зависит от человеческой деятельности, и направленные на постижение истины) и «практические» (исследующие саму эту деятельность и направленные на достижение блага). К первой группе относятся физика, математика и метафизика. В этой же последовательности, обусловленной степенью связи данных дисциплин с чувственно воспринимаемыми предметами и их движением, восточные перипатетики обычно располагали теоретические науки при изложении материала и в программах обучения философии. Вслед за Аристотелем они определяли логику как орудие познания, служащее пропедевтикой ко всем наукам, но вслед за стоиками характеризовали ее и как самостоятельную науку — часть философии. «Практические» же науки включали в себя этику, домострой (экономику) и политику (ал-Фараби причисляет к ним и такие мусульманские дисциплины, как калам-теология и фикх-юриспруденция). Собственно философию, метафизику (Первую философию, Божественную науку) восточные перипатетики определяли как науку о сущем как таковом. Центральная ее задача — доказать существование Первоначала (Бога) и объяснить происхождение от него сущих (Вселенной). С этой целью сущее делится на необходимое и возможное, а из существования возможных, определяемых к бытию себе подобными (все вещи во Вселенной суть возможные сами по себе, но необходимые благодаря другому), выводится существование абсолютно необходимого сущего, в своем бытии зависящего только от себя. Это «бытийно-необходимое-само-по-себе» и есть Первоначало мира, представляющее собой высшее единство (в частности, только в нем тождественны сущность, эссенция и существование, экзистенция), чистое благо и абсолютную красоту. Будучи целевой причиной сущего, Первоначало выступает и как действующая его причина, поскольку вызывает в нем всеохватное стремление (любовь) к бытию. Т. о., Начало сущего служит и Началом движения, Перводвигателем (хотя Ибн Сина и считает неподобающим обоснование его существования «от движения», т. е. в физике, а не в метафизике; противоположную позицию в этом вопросе занимает Ибн Рушд). Для объяснения происхождения сущих от Первоначала восточные перипатетики обращаются к плотиновской концепции эманации (араб, файд, судур), соединяя ее с аристотелевской космологией (на этом основании некоторые исследователи предпочитают говорить не о восточном перипатетизме, а о восточном неоплатонизме). Поскольку Первоначало мыслит само себя, от него происходит первый разум. Поскольку этот разум мыслит Первоначало, от него проистекает второй разум; поскольку он мыслит себя как бытийно-необходимое благодаря Первоначалу, от него происходит соответствующая второму разуму космическая душа; поскольку он мыслит себя как бытийно-возможное, из него проистекает соответствующая этой душе периферийная сфера. По этой общей сх.пе появляются разумы, души и тела остальных небесных сфер, вплоть до сферы Луны (обычно считающейся девятой) и деятельного разума, управляющего подлунным миром (в каче-

219

ПЕРИПАТЕТИЧЕСКАЯ ШКОЛА стве «дарителя форм», благодаря которому естественные предметы получают свои материальные, единичные формы, а человеческие разумы — умопостигаемые, универсальные формы). Но эманация, которую можно истолковать как «творение», есть вневременный процесс, имеющий логико-онтологический, а не физический характер, а потому мир в целом вечен. В рамках метафизики перипатетики разрабатывают и теологическую проблематику. С пантеистических позиций они отождествляют Бога с миром: по выражению ал-Фараби, Бытий- но-необходимое есть «универсум в его единстве» (ал-кулл фи вахдати-хи), а согласно Ибн Рушду, Творец есть «все сущее» (ал-мавджудат куллу-xa). В вопросе о божественных атрибутах они следуют традиции апофатической теологии, берущей начало в мутазилизме. Центральную для них проблему Божьего знания они решают в том смысле, что Бог, умопостигая самого себя, умопостигает и все сущее—как роды и виды, так и единичные вещи, нолишь«общим образом», а не посредством знания, которое изменялось бы вместе с ними. Провидение сводится к царящей в мире необходимости, закономерности. Потусторонняя жизнь толкуется как область абстрактных, отрешенных от материи сущностей, в познании которых состоит высшее интеллектуальное счастье и бессмертие. Откровение объясняется воздействием деятельного разума (с которым отождествляется Джибрйл—Гавриил, «Ангел Откровения» в мусульманской традиции) на воображение («има- гинативную силу») Пророка. На философа же этот разум воздействует через его интеллект. Отсюда родство философии и религии, «молочных сестер», как их именует Ибн Рушд. Но философия, которая есть «истина в понятиях», доступна лишь немногочисленной интеллектуальной элите, в то время как религия, являющаяся «истиной в образах» (и в этом смысле она — «подражание» философии), призвана воспитывать «широкую публику», не способную к концептуальному мышлению и нуждающуюся в том, чтобы необходимые для благосостояния общества морально-правовые нормы поведения облеклись в форму ниспосланных свыше законов. Поскольку и философия, и религия есть истина, они не могут противоречить друг другу, а потому в том случае, если данные религии (Откровения) не согласуются с выводами разума (философии), первые следует привести в соответствие со вторыми, подвергнув их символико-аллегорическому толкованию. Если восточные перипатетики в основу своей логики, физики, метафизики и этики положили идеи Аристотеля, то в политике они опирались преимущественно на Платона. Беря за образец его «Государство», они развивали учение об идеальном государстве («добродетельном городе» — ал-мадина ал- ф д ила) и о противоположных ему «порочных» государствах («заблудших» и «невежественных городах»). Во главе такого государства стоит философ-правитель, выполняющий одновременно функции имама — предводителя религиозной общины (с профетическими способностями у ал-Фараби и Ибн Сины, но без них у Ибн Рушда). Арабоязычный перипатетизм подвергался нападкам со стороны традиционалистов-догматиков, усматривавших в философии чуждую исламу науку. Но с критикой некоторых идей фалсафы выступали и мыслители, в действительности стремившиеся к легализации античной философской традиции. В определенной мере такую позицию разделял ал-Газали, автор «Непоследовательности философов», где разбирается ряд «несостоятельных» тезисов фалсафы, три из которых обозначены как «противоверные» (куфр): положения о вечности мира, о нераспространенности Божьего знания на единичные предметы и о невозможности телесного воскресения. С 12—13 вв. происходит сближение фалсафы с другими философскими течениями мусульманского средневековья. Синтез фалсафы с каламом воплотился в творчестве Фахр ад-Дина ар-Рйзй, ат-Тусй, ал-Иджй и ат-Тафтазйнй; а с суфизмом — в ишракизме-иллюминативизме ас-Сухравардй, впоследствии сочетавшемся с вуджудизмом-онтомонизмом (учением о единстве бытия) ИбнАрабй. Под воздействием фалсафы развивалась средневековая иудейская философия. Именно благодаря латинским переводам арабских комментаторов аристотелевская философия, ранее пребывавшая в забвении, обрела известность на латинском Западе. Заметное влияние на философию европейского средневековья и эпохи Возрождения оказывали и оригинальные труды представителей фалсафы, особенно Ибн Сины и Ибн Рушда, с именами которых связаны такие течения, как ави- ценнизирующий августинизм и латинский аверроизм. Лит.: Григорян С. Н. Средневековая философия народов Ближнего и Среднего Востока. M., 1966; Шаймухамбетова Г. Б. Арабоязычная философия Средневековья и классическая традиция. М., 1979; Соколов В. В. Средневековая философия. М, 1979; Фролова Е. А. История средневековой арабо-исламской философии. М., 1995; Ibrahim T., SagadeevA. Classical Islamic Philosophy. M., 1990; Fakhry M. A History of Islamic Philosophy. N. Y.-L., 1983. Т. Ибрагим

ПЕРИПАТЕТИЧЕСКАЯ ШКОЛА, Перипат (ос), или Ликей (AuKeiov) (по названию гимнасия, расположенного около храма Аполлона Ликейского, за восточной окраиной Афин) — философская школа Аристотеля. Термин «перипатетик» происходит от слова тсршхтос — «(крытая) галерея», служившая лекционным залом (ср. аналогичное происхождение термина «стоики» от «стоа» — «портик»), приобретенная вместе с окружающим садом в собственность Теофрас- том и завещанная им школе (см. завещание Теофраста у Диогена Лаэртия V 52 слл.); ошибочно восходящее к Гермиппу объяснение от пгршахш — прогуливаюсь. Хронологически различают: 1 ) перипатетиков 4—2 вв. до н. э.; 2) возрождение аристотелизма в 1 в. до н. э., связанное с именем Андроника Родосского; 3) перипатетиков 1—3 вв. н. э., частично совпадающих с кругом комментаторов Аристотеля. Под перипатетиками в узком смысле иногда понимают философов, непосредственно связанных со школьной традицией в Ликее и относящихся гл. о. к 1-му периоду, а начиная с Андроника говорят о греческом аристотелизме и аристотеликах. Схолар- хи школы 1-го периода: Аристотель (335/4—323/2); Теофраст (323/2-288/6); Стропит из Лампсака (287/6-269/8); Ликон из Троады (272/68-228/5); Аристон с Кеоса (228/5-?); Крита- лай из Фаселиды (в старости участвовал в посольстве в Рим 156/5); Диодор из Тира — приблизительно до 110; Эримней — ок. 100 до н. э. К 1-му поколению перипатетиков — непосредственных учеников Аристотеля — принадлежат Теофраст и Евдем (самые догматические аристотелики), Геракаид Пон- тийский (связанный также с Древней Академией), Дикеарх и Аристоксен, к ним близок по возрасту Деметрий Филерский; к 4— 3 вв. относятся Хамелеон из Гераклеи Понтийской, Клеарх из Сол, Фаний из Эреса и Праксифан с Лесбоса; к 3 в. — Иеро- ним из Родоса; ок. 200 — Гермипп из Смирны, 2 в. — Сотион из Александрии и Аристон Младший, ученик Критолая. Фрагменты утраченных сочинений перипатетиков 4—2 вв. (кроме Теофраста) и свидетельства о них изданы с комментариями в собрании Ф, Верли.

220

ПЕРСОНАЖ ФИЛОСОФСКИЙ Во времена Аристотеля и Теофраста Ликей соединял в себе функции своего рода академии наук (систематическая разработка всех областей знания на основе метода Аристотеля, координация научной работы между отдельными членами школы) с функциями высшей школы афинской молодежи; лекции Теофраста посещало до 2 тыс. слушателей (отсюда новоевропейское понятие лицея). Последним крупным систематиком и теоретиком был Стратон, затем происходит загадочное исчезновение аристотелизма из Перипатетической школы (ср. параллельное исчезновение платонизма из эллинистической Академии): большинство перипатетиков 3—2 вв. занимаются историческими биографиями, литературоведением и популярной этикой — феномен, который объясняют обычно судьбой библиотеки Аристотеля. Согласно Стра- бону (География 13,1, 54), Теофраст завещал ее вместе со своими книгами Нелею из Скепсиса (Малая Азия), наследники Нелея свалили ее в подвал, где она пролежала около 200 лет, пострадав от сырости и моли; в течение всего этого времени, по Страбону, перипатетики были лишены трактатов Аристотеля и имели в своем распоряжении только опубликованные научно-популярные («эксотерические») диалоги. В 1 в. до н. э. свитки купил библиофил Апелликон из Теоса. После смерти Апелликона Сулла, ограбивший Афины в 86 до н. э., вывез их в Рим, где через грамматика Тиранниона они попали в руки Андронику Родосскому и были изданы, вероятно, вскоре после 43 до н. э. (традиция называет Андроника 11-м схолархом Перипатетической школы). Перипатетическая традиция от Андроника до Александра основательно изучена в капитальном труде Поля Моро: Moraux Р. Der Aristotelismus bei den Griechen von Andronicos bis Alexander von Aphrodisias, Bd. 1-2, B-N. Y, 1973-84. Помимо Андроника, Апелликона и Тиранниона, к перипатетикам 1 в. до н. э. принадлежат Аристон из Александрии, Боэт Сидонский, Ксенарх из Селевкии, Стасей из Неаполя, Кратипп из Пергама, Николай из Дамаска и в значительной мере — плодовитый доксограф Арий Дидим. Предполагаемые схо- лархи школы после Андроника: Кратипп (ок. 45 до н. э.), Ксе- нарх, Менефил (кон. 1 в. до н. э.), Аспасий Афродисийский, Термин (ок. 160), Александр из Дамаска (ок. 170), Аристокл из Мессены, Сосиген, Александр Афродисийский, Аммоний (ок. 230), Проксен (ок. 270). К первым векам н. э. принадлежат также Адраст Афродисийский, Александр из Эг (учитель Нерона), Аристотель из Митилены (2 в., учитель Александра Афродисийского), Птолемей Хенн из Александрии (автор биографии Аристотеля), Анатолий Александрийский (учитель Ямвлиха), автор «О декаде» (ок. 280). Все перипатетики, начиная с Андроника, занимались гл. о. текстологией и истолкованием Аристотеля, от большинства из них, за исключением Аспасия, Птолемея Хенна, Александра Афродисийского, Анатолия, ничего не сохранилось, кроме фрагментов и косвенных свидетельств. Вершина аристотелизма первых веков н. э. — Александр Афродисийский. Начиная с 4 в. собственно перипатетическая традиция исчезает (условно причисляют к перипатетикам константинопольского ритора 4 в. Фемистия), задачу комментирования Аристотеля берутнасебя неоплатоники. Фрагм.: Wehrli F. v. (hrsg.), Die Schule des Aristoteles. Texte und Kommentar, Hft. 1-10, Basel-Stuttg., 1967-1969; Suppl., Bd. 1-2,1974-78. Лит.: Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., 1975, с. 657-674 (с. 758-759 библ.): Он же. Диоген Лаэртский. М., 1979; Brink К. О. Peripatos, RE, Suppl, VII, 1940, col. 899—949; During I. Aristotle in the ancient biographical tradition. Goteborg, 1957; Lynch J. P. Aristotle's school. A study of a Greek educational institution. Berk.—Los Ang.—L, 1972; Donini P. L. Tri studi sull'aristotelismo nel II secolo d. С Torino, 1974; Moraux P. Der Aristotelismus bei den Griechen von Andronicos bis Alexander von Aphrodisias, Bd. 1-2, B.-N.Y., 1973-84; Cottschalk H. В Aristotelian Philosophy in the Roman World, ANRWII 36, 2, 1987, p. 1079-1174; Barnes J. Roman Aristotle. — Barnes J. and Griffin M. (eds.), Philosophia Togata II: Plato and Aristotle at Rome. Oxf., 1997, p. 1-69. А. В. Лебедев

ПЕРСЕЙ (Пгроаюс) из Китая (ок. 300 — ок. 243 до н. э.) — греческий философ-стоик, ученик и воспитанник Зенона Китайского (по одной из версий, был его рабом). Долгое время жил при дворе Антигона Гоната и был назначен комендантом Коринфа (где, возможно, погиб). От его сочинений, посвященных преимущественно политике, этике и теологии («О царской власти», «Спартанское государственное устройство», комментарий на «Законы» Платона, «Беседы», «Застольные рассуждения», «Этические чтения», «О богах» и др. — всего 14 названий) сохранились незначительные фрагменты, которые не позволяют судить об особенностях позиции Персея по основным вопросам. Считал, видимо, что традиционные боги возникли в результате обожествления полезных для человечества вещей или их изобретателей (SVF1448). Фрагм.: SVF 1435-462; Столяров. Фрагменты I, с. 151-159. Лит.: см. к ст. Стоицизм. А. А. Столяров

ПЕРСОНАЖ ФИЛОСОФСКИЙ - пограничное существо, не являющееся ни субъектом (познания), ни литературным или мифологическим персонажем, но включающее в себя разнообразные элементы иных дискурсов. Философский персонаж вторичен по отношению к антропологическому априори, которое характеризует идеальную чувственность, формирующуюся на основе телесного (экспрессивно-миметического) выражения мысли. Таковы образы отношения человеческого Разума к самому себе: «человек-животное» Декарта, «человек-машина», «человек-растение» Ламетри, «человек-дикарь» Руссо. Антропологическое априори задает начальные условия опыта, но само не выражено непосредственно в физиогномике отдельной персонажной маски. Философские персонажи позволяют выстраивать движения понятий и вступать в текстовое пространство отдельной философской системы (произведения), следовательно, понимать ее. Действуя на границах одной или нескольких систем мысли, они связывают их в одну «территорию», замещают одни поняли другими, осуществляют заимствования понятий (образов, метафор) из других философских дискурсов и языков. Философская система, или порядок философского размышления, стремится к безымянности, ибо соотносит себя не с тем, кто его создает, а с тем, что создается, — истиной. Однако персонажность философской мысли может быть выявлена благодаря функции собственного имени. Существует по крайней мере три способа именования в философии, или эпо- нимики (то, что получает в мировой философии собственное имя): имя системы, имя мысли, имя экспрессивного (телесного) опыта. Им соответствуют различные стадии определения места философского произведения в контексте культуры и знания: комментарий, интерпретация, драматизация (театрализация). Так, трансцендентальный субъект безымянен, и именно он делает возможным познавательный акт, но он безымянен до тех пор, пока система признается истинной и

221

ПЕРСОНАЛИЗМ единственно возможным объяснением устройства человеческого Разума. Как только она становится одной из существовавших в истории философии систем мысли, она перестает быть безымянной. Собственным именем для системы критицизма будет имя «Кант», для идеала мысли — «философ- законодатель»;дляархитектоническогопринципапостроения системы трех его «Критик» — трактат; для телесно-экспрессивного опыта — стиль письма. Имя немецкого философа И. Канта становится нарицательным по отношению к системе его теоретических позиций. Имя «Кант» уже давно существует в истории культуры и мысли как персонажная маска. Принцип «великого имени», философский пантеон — таков один из способов эпонимики. Как определить современное значение тех философских персонажей, которые уже обрели свое место в пантеонах великих философских традиций и являют собой образцы философских нравов прошлых веков? Философский музей постоянно пополняется все новыми и новыми идолами мысли, оттесняя старых в глубину исторических сцен. Философские системы понимаются здесь как «вечно живые» памятники, события мысли, как застывшие «эффекты в себе» (Ф. Ницше). Замечательным примером превращения историко-философского пространства в собрание монументов является концепция К. Ясперса, изложенная в его «Великих философах» (Die Groen Philosophien, Bd 1—2, 1957). Мысль прошлого выставляется во вневременном пространстве, в постоянно изменяющемся, но «вечном месте». Пространство воображаемого музея разбивается на отдельные территории, достаточно независимые друг от друга, вводится вертикальное измерение — ярусы, затем серии группировок, призванные к тому, чтобы упорядочить отношения между именами философии. В первую высшую группу помещаются «мудрецы» (Сократ, Будда, Конфуций, Христос), во вторую — разделенную на четыре подгруппы, которые в свою очередь распадаются на микрогруппы, — «конструктивные головы» (Гоббс, Лейбниц, Фихте), «ниспровергатели» (Паскаль, Кьеркегор, Ницше), «визионеры» (Ориген, Бёме, Шеллинг), мыслители, склонные к «творческому порядку» (Аристотель, Фома Аквинский, Гегель) и т. д. Группы-подгрупппы-микрогруппы заполняют историко-философское пространство; последовательное, идущее сверху вниз разветвление имен строится как генеалогическое древо. Группировка осуществляется на основе экзистенциать- ных критериев, где первое место занимает личность мыслителя. Пространство философского музея диалогизируется, а мертвые скульптурные группы оживляются, вступая со случайным посетителем в активный обмен мыслями: мгновение ответа и неизменность постоянного вопрошания. Функционирующие в пространстве философского музея символы-понятия наделены экзистенциальными свойствами, причем последние соотносятся со свойствами идеальных личностных типов: посетитель беседует с античным мудрецом по имени Сократ, но не с самим Сократом. В музей может попасть только «великий философ», ставший символом самого себя и более не нуждающийся в оправдании. Понятие «величия» и философской «величины» отдельного мыслителя изменяют свое соотношение: первое вне времени, второе может оспариваться. Ритуалы величия предшествуют символизации философского опыта и определяют его. Принцип театрализации — второй способ эпонимики в истории философии. «Неполнота» философского высказывания компенсируется развитием замещающих понятийный строй образов. Театрализация может развертываться внутри системы мыслей, как это происходит, в частности, у Ф. Ницше, С. Кьеркегора, П. Валери, а в современном философствовании у Р. Барта, М. Фуко, Ж. Делеза. Ницше создает театр философских персонажей, между которыми складываются определенные отношения в силу введенного еще в «Рождении трагедии» изначального принципа различия: аполлоническое и дионисийское. Близкий Ницше опыт театрализации демонстрирует С. Кьеркегор, когда, пытаясь установить правила экзистенциальной коммуникации, вводит псевдонимы. Эффективность экзистенциальной коммуникации зависит от того, как, кем и по какому поводу «сообщение» передается, как возникает необходимость в философском персонаже, отвечающем за передачу экзистенциального сообщения, — то, что передается, должно быть передано без искажения со стороны передающего. Умножение псевдонимов у Кьеркегора свиде- тельствуеторазвертывании процесса театрализации экзистенциального опыта. Направление театрализации может меняться. Так, Борхес испытывает интерес к «чувствующей статуе» Кондильяка и «гипотетическому животному» Лотце, призванных разрешить проблему: какое из ощущений превращает некое чувствующее существо в человеческое? Подобные философские существа — продукты чисто мыслительного эксперимента. Близок им образ «господина Тэста», задуманный Валери с целью получить ответ на вопрос о границах непрерывной рефлексии, направленный уже не на мир, а на само мыслящее Я: мыслящий мыслит любые явные и неявные телесные и физиологические ограничения, налагающие обязательства на мысль. Философские существа неотделимы от философского произведения, которое оказывается сценой их представления. В каждом случае идеальное, метафизическое выражение получает лишь одно из измерений опыта: фигура «чистой мысли» (cogito Декарта и ее трагико-комические перевоплощения в «г-не Тэсте» П. Валери и «Недвижимом» С. Беккета), фигура «легкости», быстроты и танца (образ «Заратустры» у Ницше), фигура истерика (в антропософском опыте А. Белого), фигура невротика (в психоанализе 3. Фрейда) или шизо-субъекта (Ж. Делез, Ф. Гваттари), фигура мощи и экспансии («Рабочий» Э. Юнгера), фигура меланхолии и коллекционирования (В. Беньямин), фигура крестьянина (в фундаментальной онтологии М. Хайдеггера). С другой стороны, позднейшие образцы философии жизни (Ницше), экзистенциально-феноме- нологическогостиля(Гуссерль,Хайдеггер,Мерло-Понти),гер- меневтического (Дильтей, Гадамер), постструктуралистского (Ж Деррида, М. Фуко, Ж Лакан и др.), постмодернистского стилей письма постепенно узаконивают, — даже в границах достаточнострогих(рационалистических)стратегийфилософ- ствования, — права философа на театрализацию. Театрализация может быть направленной вовне — на разоблачение, напр., «врагов» и привлечение «друзей». То, что привычно называют «философской критикой» — подчас не что иное, как попытка театрализовать чуждую систему взглядов, не допуская театрализации собственной. Элементом театрализации является «скандал» («дискуссия», «критика», «разоблачения»). Характерные «скандалы» — между Т. Адррно и К. Поппером, Ю. Хабермасом и Ж. Дерридой и др. В. А. Подорога

ПЕРСОНАЛИЗМ — теистическая тенденция в философии в которой личность и се духовные ценности признаются высшим смыслом земной цивилизации. Считается, что термин «персонализм» впервые употребил Ф. Шлейермахер в книге

222

ПЕРСОНАЛИЗМ «Речи о религии к образованным людям, ее презирающим» (1799). К персонализму относятся учения Ф. Якоби, А. Ол- котта, Ш. Ренувье, Л. Прата. Концепцию этического персонализма разрабатывал М. Шелер в книге «Формализм в этике и материальная этика ценностей» (1921). Этический персонализм Шел ера, «критический персонализм» Штерна и «теологическая этика» Тиллике послужили основой персона- листской тенденции в немецкой философии. На первом плане здесь — проблематика задатков и способностей индивида, глубинных сфер индивидуальной жизни человека; «личностный метод» объявляется универсальным средством познания не только человека, но и всей реальности. В России персонализм ведет начало от Достоевского, который в своих глубоко философских художественных произведениях поставил ряд нравственно-психологических и религиозно-философских проблем: свобода и ответственность человека, власть и насилие, смирение, страдание и др. Идеи персонализма развивали H. A Бердяев, Л. Шестов и отчасти Н. О. Лосский, С. Н. Булгаков. Учение о человеке Бердяева получило название эсхатологического персонализма. Он различал в человеке личность и индивида: индивид — это неделимая часть вещественного природного мира, подчиненная его закономерностям; личность — это подобие Бога, ее сущность не выводится из природного мира. Личность приобретает и сохраняет черты подобия Богу, если идет по пути всегда трагичного творчества, но только на этом пути она сохраняет свое человеческое призвание и перед ней открывается возможность общения с Богом. Эсхатологический характер истории обещает человеку-личности, прошедшему через последний Суд, качественно новое, иное бытие. Шестов, развивая идеи персонализма, говорит о неизбежном одиночестве и трагизме личности, противопоставившей себя людям, миру, необходимости; только в абсолютном одиночестве личности ей открывается персональная истина и персональный бог; жизнь творческой личности — это осознание неизбежности смерти, постоянное ожидание смерти. Последовательные персоналистские учения в современной западной мысли разрабатываются американскими и французскими философами. Американский персонализм возник в кон. 19 в. Его основатель — Б. П. Боун, главные представители — Дж. Хауисон, Р. Флюэллинг, Э. Брайтмен, У Хоккинг. Понятие личности трактуется ими как процесс развития личностного начала, которое достигается путем единения с Ьогом. В центре американского персонализма — религиозно-этическая проблематика; основное внимание уделяется вопросам свободы и нравственного воспитания. Моратьное самосовершенствование граждан должно привести к общественной гармонии. Персонализм во Франции сформировался в нач. 30-х гг. 20 в. Его основоположник — Э. Мунье; печатный орган — журнал «Эспри» («Esprit», основан в октябре 1932); основные представители — Д. де Ружмон, П.-Л. Ландсберг, М. Недонсель, Ж. Лакруа, Г. Мадинье. В кризисные 1930-е гг. левокатолические сторонники французского персонализма выступили с идеей создания философского учения о человеческой личности как главнейшей заботе человеческой цивилизации. Концепция личности складывалась в ходе осмысления гуманистической традиции в истории философии, идущей от Сократа, Августина и Платона через Лейбница, Канта, Мальбранша, Руссо, Кьеркегора к Шелеру, Буберу, Бергсону, Бердяеву, Н. Лос-скому, Маритену, Ясперсу, Г. Марселю; большое значение придавалось концепциям человека, выдвинутым экзистенциализмом и марксизмом. Сторонники личностной философии перетолковали многие проблемы христианской концепции человека, стремясь ослабить свойственный ей догматизм и ввести в нее новое содержание, соответствующее требованиям современности. Личность в персоналистской трактовке выступает как единство трех основных характеристик: экстери- оризации, интериоризации и трансценденции. Экстериори- зация — это осуществление личности вовне; интериоризация — внутренняя сосредоточенность личности, ее духовный мир; и экстериоризация, и интериоризация, находясь в глубинной взаимосвязи, увлечены движением трансцендирования, нацеленным на высшие, божественные, ценности — истину, красоту, благо. Одной из центральных идей в понимании личности является мысль о вовлеченном существовании, означающем активный диалог христиан с современностью, вовлечение верующих в социальные движения на стороне прогрессивных сил; религиозное миропонимание призвано играть роль конструктивного фактора в преобразовании мира на гуманистических основах. Персоналисты акцентируют воспитательную функцию личностной философии, видя в ней педагогику, нацеленную на пробуждение личностного начала в человеке. Большое значение в этой связи отводится проблеме личностного общения, в котором сторонники персонализма видят цель и назначение человеческого существования. Пер- соналистская концепция коммуникации близка к этическому учению Шелера и феноменологической этике Левинаса. В ней утверждается действенный характер личностного общения, когда каждый индивид «имеет цель в себе и в то же время во всех», а встреча Я и Ты в Мы создает особый опыт — коммуникацию душ, осуществляемую «по ту сторону слов и систем». Персонал истекая философия широко опирается на искусство и эстетику: в эстетической концепции в значительной степени конкретизируется смысл понятий «личность», «творчество», «коммуникация», «сообщество», «культура». Социальная концепция «личностной философии» строится на основе критического анализа капиталистической и социалистической общественных систем, в ней разрабатывается проект новой цивилизации как третьего пути между социализмом и капитализмом, где изживаются недостатки этих систем и основой общественной организации является примат личности и ее духовных ценностей. Идеи французского персонализма получили широкое распространение. Под их влиянием сложились персоналистски ориентированные концепции в Италии, Швейцарии, в Скандинавии, Латинской Америке, они стали теоретической основой различных направлений социальной теологии, способствовали переориентации официальной доктрины современного католицизма. Учение католических философов, группирующихся вокруг «Эспри», в послевоенное время проделало значительную эволюцию. Ж.-М. Доменак, бывший директором журнала в 1957—77, стремился к соединению идей персонализма с идеологией реформизма; с 1977 в журнале превалирует ориентация на учения о постиндустриальном обществе. В 1980-х гг. во Франции наблюдается оживление идей персонализма: создаются ассоциации и объединения («За новую жизнь», «Продолжение», «Актуальность персонализма»), ставящие своей целью возродить подлинный персонализм, связанный с именем его основоположника Мунье, продолжить начатые им исследования и развернуть широкую работу по внедрению идей персонализма во все сферы общественной и индивидуальной жизни людей. Лит.: Бердяев Н. А. Опыт эсхатологической метафизики (Творчество и объективация). Париж, 1947; Он же. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии. Париж, 1939; Мунье Э. Пер-

223

ПЕРСПЕКТИВА сонализм. M., 1992; Он же. Что такое персонализм. М., 1994; Вдови- на /f. С. Эстетика французского персонализма. М, 1981; Она же. Французский персонализм. М., 1990. И. С. Вдовина

ПЕРСПЕКТИВА — система изображения объемных тел на плоскости, а в сфере художественной — наука построения форм и определения пропорций, создающих натуральное (натуралистическое) отображение предметов и сцен реального мира, видимых с фиксированной точки зрения. Собственно, перспектива и определяется некая «точка зрения», или позиция наблюдателя, организующего вокруг себя мир по жестким законам геометрических проекций. Не случайно перспектива, разработанная в живописи Нового времени как сознательный прием, постепенно трансформируется в простую начертательную геометрию. Расцвет перспективы совпадает со становлением ренессансной картины мира. Характерная для науки Нового времени оппозиция познающего субъекта и познаваемого объекта находит свое художественное отражение в науке перспективы, разрабатываемой итальянскими художниками кватроченто. Последовательная теория перспективы создается усилиями таких живописцев, как Ф. Брунеллески, Мазаччо, Л. Б. Альберти, Пьеро делла Франческа и Паоло Уччелло. Большинство из них — настоящие теоретики нового способа построения картины. Так, Альберти в трактате «О живописи» призывает использовать «costruzione legittima», или перспективу, известную художникам по крайней мере из работ Брунеллески. Брунеллески прославился своим оптическим приспособлением, выявлявшим принцип перспективы в чистом виде (панно, которое следовало рассматривать с помощью зеркала через маленькую дырочку, проделанную на месте центральной точки схода). Позднее Леонардо да Винчи, озабоченный воздушной перспективой (сфумато), покажет, что именно такой взгляд — не только фиксированный, но и лишенный бинокулярности — и позволяет соотносить реальность с ее перспективным отображением, ибо невооруженный глаз привносит в видение множество различных деформаций. Метод «смягченной» перспективы, или то, что определяют как двухфокусную композицию, развивает Уччелло и практикует Пьеро делла Франческа вопреки его собственным теоретическим взглядам. Североевропейская живопись, в свою очередь внимательная к воздушной перспективе, создаваемой за счет изменения тонов и ясности очертаний, продолжает эту линию (братья ван Эйк, позднее — Мемлинг, Босх, Патинир, Брейгель). Промежуточную позицию занимает А. Дюрер. Будучи автором «Наставления к промерам», где воспроизведены приборы, позволяющие добиться проекции предмета в т. ч. и без участия в ней глаза, в своей живописной практике Дюрер избегал прямого «иллюзионизма». Элементы перспективы были известны и намного раньше: уже Древняя Греция демонстрирует тенденцию к унификации пространства посредством перспективы (первое упоминание правил перспективы содержится в «Оптике» Евклида; перспективные принципы приметны во фресках «второго помпеянского стиля» и т. д.). В Средние века интерес к перспективе пропадает, на смену ей приходит так называемая обратная перспектива, связанная с религиозно-символическим восприятием реальности как множественной (обратная перспектива и синтезирует не одну, но несколько точек зрения). Классическая, или «альбертиевская», перспектива угасает в эпоху романтизма: последним художником, неукоснительно использовавшим этот принцип, был Эжен Делакруа. Однако на протяжении всей истории перспективы как живописного метода и образа мира, воплощенного в картине, наблюдались различные отступления от нее; живописцы постоянно нарушали единственность точки зрения, горизонта и масштаба. Линейная перспектива находилась в противоречии с перспективой «проживаемой», по выражению Мерло-Понти. А поскольку «...перспективная картина мира не есть факт восприятия...» (П. Флоренский), но всего лишь производное от антропоцентрической познавательной модели, то вместе с изменением последней плюрализуется и сам «взгляд» на мир. Е. В. Петровская

ПЕРСПЕКТИВИЗМ — понятие, вьщвинутое Ф.Ницше уже в ранних произведениях «Рождение трагедии из духа музыки» и получившее законченное выражение в таких работах, как «Человеческое слишком человеческое», «Генеалогия морали», «Веселая наука», «По ту сторону добра и зла» и особенно в «Воле к власти». Уже оппозиция между аполлоническим и дионисийским интерпретировалась им перспективистски, а в дальнейшем в связи с формулировкой учения о воли к власти понятие перспективности, перспективного зрения или точки зрения становилось для него все более важным. Это понятие позволяет объяснить образы и ценности современного мира, его состав, иерархии, силы, которые в нем действуют, исходя из того, что этот мир обезбожен (эпоха нигилизма после «смерти Бога»): «Мир для нас скорее еще раз сделался «бесконечным», поскольку мы не можем ему отказать в возможности заключать в себе бесконечные толкования». Уникальная и единственная перспектива, перспектива мира с точки зрения Бога, распалась, став лишь фикцией, иллюзией единства бытия. Открывшийся хаос, однако, — лишь иной вид перспективности бытия. Глаз видит взглядом, «из своего угла», как говорит Ницше. Всякая перспективная точка зрения претендует на захват зримого, т. е. обладает волей к власти. Если в наличии одна перспектива, то рядом с ней и в ней самой со-существуют множество других перспективных углов, т. е. потенциальных точек зрения. Точка зрения появляется в результате действия пластических сил, которые выводят глаз из инертного дрейфа вдоль поверхности мира к взгляду как активно избирательному, волевому движению в зрительном поле. Мир, понимаемый перспективно, должен быть описан с точки зрения пафоса дистанции, которая не является интервалом или расстоянием, но зависит от того, насколько точно воля к власти направлена на мир и объекты, с какой патетической силой она себя в них утверждает, пытаясь ими завладеть. Дистанция не дана, а завоевывается в борьбе с другими. Нельзя выявить сущностное ядро вещи, ибо оно-то и есть точка зрения, сформировавшаяся вокруг этого ядра и ставшая самой вещью. Вещь — это форма, содержащая в себе точку зрения на мир. Перспективное поле зрения включает в себя множество углов-точек зрения, которые постоянно смещаются по отношению друг к другу, преобразуя предмет захвата в зависимости от тех пластических сил, что действуют в отдельной точке зрения. «Субъект» для Ницше не представляет собой кантианское трансцендентальное единство Я, но является множественным. Его сфера действия то расширяется, то сужается, он смещается в собственной сфере и то господствует над внешними ему позициями и точками зрения, то подчиняется им, ослабляя свое присутствие в мире (вплоть до исчезновения, полной утраты воли к власти). Человека сменя-

224

ПЕСТЕЛЬ ет сверхчеловек как новая точка зрения по отношению к человеку См. лит. к ст. НвЩЕше. В. Л. Подорога

ПЕРЦЕПЦИЯ (лат. perceptio — представление, восприятие, от percipio — ощущаю, воспринимаю) — в совр. психологии то же, что восприятие. Лейбниц употреблял термин «перцепция» для обозначения смутного и бессознательного восприятия («впечатления») в противоположность ясному его осознанию — апперцепции.

ПЕСТАЛОЦЦИ (Pestalozzi) Иоганн Фридрих (12 января 1749, Цюрих — 17 февраля 1827 Бругг, кантон Ааргау) — швейцарский педагог. Изучал теологию и право в Цюрихе. Под влиянием физиократов занялся сельским хозяйством, для чего приобрел собственное имение. Эта деятельность оказалась неудачной. Вдохновленный идеями Руссо и Лафатера, Песта- лоцци занялся практической педагогикой, преобразовав для этой цели свое имение в пансион для бедных детей. Пансион закрылся в 1780 из-за недостаточности финансирования. В 1800 Песталоцци использовал начальную школу в Бургдорфе для применения своих идей. После того, как это заведение посетили члены правительства, ему был придан статус государственного. Этому способствовал и благоприятный отзыв Гербарта, пришедшего в восторг после посещения школы. В 1804 Песталощш вместе со своими учениками переехал в Иверден. Именно этот период его деятельности (1805—25) принес ему известность во всей Европе. Со временем набор учеников стал осуществляться все больше из высших сословий, из-за чего Песталоцци закрыл учреждение и вернулся в свое имение. Из многочисленных трудов Песталоцци (в т. ч. о Французской революции) наиболее известным стал роман «Лингард и Гертруда» (Lienhard und Gertrud, 1781), написанный в духе Руссо. Свои педагогические идеи он излагал также в трудах «Письмо к другу о пребывании в Сганце», «Как Гертруда учит своих детей» и др. Разработанная Песталоцци педагогическая концепция исходила из того, что воспитание и образование должны начинаться с первых дней жизни («Час рождения ребенка является первым часом его обучения»); обучение должно строиться и развиваться «сообразно природе»; его необходимо начинать с выделения простейших элементов, выражающих наиболее фундаментальные свойства; таковыми являются число, форма, слово, а элементарными формами этих элементов соответственно являются единица, прямая и звук; обучение должно носить развивающий характер, возбуждать ум детей к активной деятельности; оно должно быть наглядным. Необходимо гармоничное развитие умственных, физических и нравственных сил человека (головы, сердца и руки), — Песталоцци одним из первых попытался воплотить идеи воспитания физическим трудом на практике. Важной новацией стала также практика взаимного обучения. Целью Песталоцци была не только реформа школы, но и народного образования в целом. Основой нравственного общества он считал деревенское поселение с его семейными связями, образующее замкнутый круп инстинктивная любовь младенца к своей «естественной воспитательнице» (матери) впоследствии переносится сначала на отца, сестер и братьев, а затем на учителя и школьных товарищей, охватывая в конечном счете весь народ и все человечество. Идеи Песталоцци оказали громадное влияние на последующее развитие педагогики. Возник новый тип школьной системы — независимой от церкви народной школы. В Германии (в первую очередь в Пруссии) возникло множество кружков последователей Песталоцци, стимулировавших практическую реализацию его идей. Соч.: Samtliche Werke, hrsg. v. A. Bushenau, E. Spranger u. a., Bd. 1 — 25. B.-Lpz.-Z., 1927; Samtliche Briefe, Bd. 1-3. Z., 1946; Ausgewahlte Wate, hrsg. v. О. Boldeman, Bd. 1-3. В., 1962—64; рус. пер.: Избранные сочинения, т. 1—3. М., 1961—65. И. А. Михайлов

ПЕСТЕЛЬ Павел Иванович [24 июня (05 июля) 1793, Москва — 13(25) июля 1826, Петербург] — мыслитель, политический деятель, идеолог и лидер декабристского «Южного общества». Дворянин. Получил образование в Дрездене ( 1805— 09). В 1811 окончил Пажеский корпус. Участвовал в войне 1812 и зарубежных походах русской армии 1813—14. В 1816 вступил в тайное общество «Союз спасения» (в 1817 переименованное в «Общество истинных и верных сынов Отечества»), участвовал в работе над уставом. В 1818 вошел в руковод. орган — Коренную управу «Союза благоденствия». Цель «Союза» видел в установлении в России республиканской формы правления. После роспуска «Союза благоденствия» возглавил формирование на базе 2-й армии, находившейся на Украине, новой тайной организации — «Южного общества». Арестован 13 декабря 1825 накануне выступления «Северного общества». Казнен вместе с декабристами К. Ф. Рылеевым, С. И. Муравьевым-Апостолом, П. Г. Каховским и П. Бестужевым-Рюминым. Программным документом «Южного общества» является написанная Пестелем «Русская правда», самый радикальный документ декабризма. Деистическая позиция Пестеля выражена во вступлении к «Русской правде» и является как бы идейной основой документа: Бог—создатель мира и «творец законов природы», следовательно, «постановления государственные» должны соответствовать «законам веры» и не должны противоречить «обязанностям человека в отношении к вере и всевышнему создателю миров» (Восст. декабристов, т. VII, с. 115). В решении социальных проблем исходил из теорий «естественного права» и «общественного договора». В результате обществ, договора устанавливается гражданское общество, члены которого равны перед законом. Приведенное в порядок гражданское общество есть государство, а равноправные члены государства это — народ. Государство (у Пестеля, противника федеративного устройства, это — единая республика) обязано обеспечить «благоденствие» членов общества. Народ выбирает правительство, которое действует в его интересах, т. е. обеспечивает соблюдение прав человека. «Русская правда» провозглашала самым важным право личной свободы, что обеспечивалось равенством всех перед судом и законом, отменой сословной воинской повинности, свободой слова и печати. В течение переходного периода власть в России должна принадлежать «временному Верховному правлению», наделенному неограниченными полномочиями, в дальнейшем, согласно его программе, в России будет установлена республика, все мужское население которой будет иметь равные избирательные права. Для решения крестьянского вопроса временное Верховное правление за счет помещичьих земель наделяет крестьян землей без выкупа. Для достижения этой цели Пестель допускал установление «революционной диктатуры». Развитие крес- тъянскиххозяйствдолжны были обеспечить кредиты «Крестьянских банков», а благосостояние общества должны были гарантировать выделяемые помимо необходимых «обществен-

225

ПЕТР АУРЕОЛИ ных» и т. н. «земли для изобилия». Аграрная революция, обеспечившая благосостояние народа, привела бы, по мысли Пестеля, к социально-справедливому обществу, почему Герцен и назвал Пестеля «первым в России социалистом». Соч.: Избр. социально-политические и философские произведения декабристов. М., 1951, т. 2; Восстание декабристов: Материалы по истории восстания декабристов. М.—Л., 1927, т. IV; М.—Л., 1958, т. VII. Лит.: Никандров П. Ф. Мировоззрение П. И. Пестеля. Л., 1955; Лебедев Н. М. Пестель — идеолог и руководитель декабристов. М., 1972; Линда С. С. Дух революционных преобразований. М., 1975; Семевский В. И. Политические и общественные идеи декабристов. ПЁТР АУРЕОЛИ, или Пьер Ориоль (Petrus Aureoli, Aureolus; Pierre Auriol, Oriole) (ок. 1280, Керси-Гурдон, Гюйенн — январь 1322, Экс-ан-Прованс или Авиньон) — французский философ и теолог; «красноречивый доктор» (doctor facundus). Францисканский провинциат в Аквитании (кон. 1320) и архиепископ Экс-ан-Прованса (с 1321 ). Возможно, ученик Дулся Скота, многие идеи которого он развивал. Понятие Пётр Ауреоли рассматривал не просто как средство познания, но и как непосредственный объект познания. Общие понятия (универсалии), соответствуя некой физической реальности, относятся, однако, исключительно к области мышления и обладают не реальным, но лишь интенциональ- ным бытием. Принцип индивидуации представляется излишним, ибо все действительное уже и так индивидуально. Признавая проведенное Дунсом Скотом различение интуитивного и абстрактного познания, Пётр Ауреоли считал возможным интуитивное знание об актуально не присутствующей вещи; В случае же божественного вмешательства оно вообще может быть отделено от познаваемого объекта, сохраняясь Богом даже в случае уничтожения Им этого объекта. Решающую роль в размежевании интуитивного и абстрактного познания играет различие не объектов, но самих способов познания. Обсуждая проблему предопределения, Пётр Ауреоли утверждал, что Бог видит будущие события лишь как еще не реализованные возможности. Соч.: Compendium bibliorum, seu Compendium sensus lateralis totius Sacrae Scripturae, reed. Quarrachi, 1896; Saint-Bonaventure, 1952—56; Scriptum super primum Sententiarum. Rome, 1516 (Crit. ed. E. M. Buy- taert. N.Y.-St. Bonaventura, 1953-56). Лит.: Dreiling R. Der Konzeptualismus in der Universalienlehre des Franziskanerbischofs Petrus Aureoli (Beitrage zur Geschichte der Philosophie des Mittelalters, Bd. 11, Heft. 6). Munster, 1913; Vignaux P Justification et predestination au XIV siecle. Duns Scot, Pierre Auriol, Guillaume d'Occam et Gregoire de Rimini. P., 1934. A. M. Шишков ПЁТР Д'АЛЬИ, или Пётр Алиако (Petrus de Alliaco, Pierre d'Ailly) (1350, Компьен — 9 августа 1420, Авиньон) — французский мыслитель-эрудит, чье творчество охватывает сферы теологии (комментарии к «Сентенциям» Петра Ломбардского), философии («О душе»), научных и политических теорий, канонического права, а также мистики, логики, астрономии и географии. Профессор теологии (с 1381) и канцлер (с 1389) Парижского университета; учительЖ Жерсона. Архиепископ Камбре(с1397). Проблему достоверности познания решал в духе Оккама и Жана из Мирекури. Оккамовских же воззрений он придерживался и в области этики. Подобно Николаю из Отрекура, Пётр д'Альи отрицал реальное соответствие между вещами и большим числом употребляемых понятий. Им был установлен факт вращения Земли вокруг своей оси; внесен вклад в открытие Америки (в его «Образе мира», служившем непререкаемым авторитетом для X. Колумба, утверждается, что восточного края земли можно легко достичь, плывя на Запад) и предсказан приход Антихриста в 1789. Соч.: Quaestiones super Sententias. Strasbourg, 1490 (Francfort, I960); Tracratus et sermones. Strasbourg, 1490 (Francfort, 1971); Imago mundi, texte lat. & trad. fran. E. Buron, t.l—3. P., 1930; Conceptus et insolubilia. Dordrecht, 1980. Лит.: Gandillac M. P. de. Usage et valeur des arguments probables chez Pierre d'Ailly. — «Archives d'histoire doctrinale et litteraire», vol. 8 (1933), p. .43—91; Meiler В. Studien zur Erkenntnislehre des Peter von Ailly. Fribourg, 1954; Oakley F. The political thought of Pierre d'Ailly. New Haven, 1964. A. M. Шишков

ПЕТР ДАМИАНИ (Petrus Damiani, итал. San Pier Damiani) (1006/1007, Равенна — 22/23 февраля 1072, Фаэнца) — средневековый теолог (с 1828 официально «учитель Церкви»), религиозный реформатор, гимнограф. «Магистр свободных искусств» после обучения в Равенне, Фаэнце и Парме, с 1035 отшельник и с 1043 приор пустыни в Фонте Авеллана, с 1067 кардинал и епископ Ости и на стороне Александра II против антипапы Гонория II. Один из главных борцов на Латеранс- ком соборе 1059 против симонии (купли-продажи духовных званий), за добровольную бедность, целибат (безбрачие) священства, за инвеституру (папское посвящение) светских властей. Настаивая на абсолютной исключительности божественного начала (создатель естества может отменить природную необходимость; правило непротиворечия обязательно для природной скудости, но не простирается на величие Бога), Петр Дамиани демонстративно принижал «диалектику», т. е. логическое и филологическое знание («моя грамматика — Христос»), хотя его сочинения показывают риторическое мастерство и остроту мысли. Его полемически заостренные тезисы стали предметом широкого обсуждения в схоластике, особенно тезис о том, что Бог может сделать бывшее небывшим, и принцип «философия — служанка богословия», присутствовавший уже у Филона Александрийского, но приписанный Петру Дамиани, впрочем, не отрицавшему самостоятельности философии в своей области и отводившему ей подсобную роль лишь при разборе «священных предметов». Соч.: MPL, 1.144—145; Selected writings on the spiritual life, transi, and introd. P. McNulty, 1959. Лит.: Dressler F. Petrus Damiani: Leben und Work. Rom, 1954. В. В. Бибихин

ПЕТР ИСПАНСКИЙ (Petras Hispanus), настоящее имя Пьетро Ребули-Юлиани (ок. 1220, Лиссабон — 1277, Витер- бо) — медик и философ. Учился в Париже, затем преподавал и занимался врачебной практикой в Сиене. Он стал врачом папы Григория X и кардиналом. В 1276 был избран папой, получив имя Иоанн XXI. Спустя несколько месяцев после избрания погиб в результате несчастного случая в своем замке. Петр Испанский вошел в историю философии как автор популярного учебного пособия по логике «Summulae logicales». Логику он считал наукой наук, поскольку она, будучи искусством рассуждения, есть приготовление ко всем другим наукам. Пособие состоит из семи трактатов, посвященных предложениям, предикабилиям, категориям, силлогизмам, топике, ложным умозаключениям и свойствам терминов. В первых шести трактатах излагается материал аристотелевского

226

ПЕТРАЖИЦКИЙ «Органона». Обстоятельные рассуждения Аристотеля сведены здесь в краткие определения и правила, снабженные мнемоническими средствами. В 7-м трактате «О свойствах терминов» содержатся логические нововведения — исследования особенностей терминов как составных частей предложения. Здесь рассматриваются: подстановки (суппозиции), т. е. то, в каких случаях в предложении можно один термин заменять другим; когда можно расширять и ограничивать значение термина в предложении; правила именования; правила распределения терминов по предметам при присоединении к ним тех или иных кванторов. В некоторых вариантах пособия содержится учение об экспонибилиях — предложениях, имеющих определительные и дополнительные слова (выражающие исключительность, изъятие, начало, конец или отсутствие конца, сравнение, различие и т. п.) и поэтому нуждающихся в разъяснении. Пособием Петра Испанского широко пользовались в Европе почти три столетия (после изобретения книгопечатания вышло около 150 изданий), а проблематика, составившая трактат «О свойствах терминов», стала излюбленным предметом исследования средневековых перипатетиков. М. Грабман дал описание неопубликованной рукописи учебника Петра Испанского по психологии. Соч.: Summulae logicales. Rome, 1947. Лит.: Prantl С. Geschichte der Logik, Bd. III. Lpz., 1870, S. 32-74; Grabmann M. Mittelalterliches Geistesleben, Bd. 2. Munch., 1936, S. 124-128. А. Л. Субботин

ПЕТР ЛОМБАРДСКИЙ (Petrus Lombardus) (ок. 1110, Навара (г. Лумеллоньо) — 21/22 августа 1160, Париж) — теолог, философ, один из представителей ранней схоластики. Учился в Болонье, Реймсе, Париже (в т. ч. у Гуго Сен-Викторского), где особенно был увлечен лекциями Абеляра. С 1136 начал преподавать теологию в нотр-дамской кафедральной школе (Scholae Parisieni), а в 1145 стал ее каноником. С июня 1159 — епископ Парижа. Его перу принадлежат «Толкования на Псалмы» (Glossa in Psalmos), a также на книги Иова, Юдифи, Екклезиаста, Песнь песней, на Послания апостола Павла (Glossa in Epistolas Beati Pauli), многочисленные проповеди; в этих сочинениях прослеживается влияние Ансельма Ланского, Гильберта Порретанского и Флора Лионского. Наибольшую известность и титул magister sententiarum ему принесли четыре книга «Сентенций» (Sententiarum libri quattuor), ставшие на долгие годы одним из самых популярных на Западе учебников по теологии. Появление «Сентенций» (окончательный вариант — между 1155-57, 1-е изд. - 1457, последнее, в 2 т. - в 1971 и 1981) явилось результатом многолетнего преподавания автора, ощутившего потребность в новом методе и инструменте теологического обучения. Четыре книги и предшествующий им пролог представляют собой свод мнений (сентенций), почерпнутых Петром Ломбардским в основном из патриотических сочинений ; доказательство их осуществлялось путем опровержения мнений, им противоречащих. Т. о., книга явилась своего рода учебным пособием для студентов-теологов. Деление книг на главы и парафафы восходит, видимо, к Александру Гэльскому, который первым стал использовать «Сентенции» в качестве основного текста в своей преподавательской деятел ь- ности (1223—27). Второе название сочинения, «Учение о вещах и знаках» (Doctrina rerum el signorum), было сделано автором под влиянием идей Августина, выдержки из творений которого преобладают в книге. Из др. авторов более всего цитировались Иероним Стридонский, Амвросий Медиоланский, Илларий из Пуатье, Григорий Великий, а также современники — Гуго Сен-Викторский и др. Структура четырех книг определяется историческим и логическим порядком. 1-я книга (210 глав) — «О таинстве Троицы» (De mysterio Trinitatis) посвящена рассуждениям о Боге- Троице и терминологии, о проявлении Троицы в мире и жизни людей, о человеческой душе как божественном образе; говоря об исхождении Св. Духа, Петр Ломбардский рассматривает вопрос о Filioque — один из основных предметов споров греков и латинян (его трактовка способствовала принятию в 1274 на Лионском соборе официальной доктрины Западной церкви по этому вопросу). 2-я книга (269 глав) — «О творении и формировании материальных и духовных существ и о многом другом, к этому относящемся» (De rerum corporalium et spiritualitum creatione et formatione, aliusque pluribus eo pertinentibus) — толкует о Боге как Творце и его творениях, в т. ч. о сотворении ангелов и падении части из них, о шести днях творения мира, о грехопадении человека и его последствиях, в связи с чем исследуются вопросы о благодати, свободе воли, первородном грехе. 3-я книга ( 164 главы) — «О воплощении Слова» (De incarnatione Verbis) посвящена христологии, обоснованию трех добродетелей (веры, надежды и любви), а также десяти заповедям. Большая часть 4-й книга (290 глав) — «О таинствах» («De Sacramentis») посвящена различиям между таинствами Ветхого и Нового Заветов с изложением семи основных таинств последнего: крещения, миропомазания, евхаристии, покаяния, елеосвящения, священства и брака. Завершают книгу главы, посвященные учению о конце времен, Страшном Суде, прославлении праведников и наказании грешников. Несмотря на компиляторский характер «Сентенций», а также критику, которую они вызвали уже в 13 в. (Р. Бэкон считал, что это сочинешш отвращает от непосредственного чтения Библии), они во многом сформировали базу для последующего развития европейской средневековой философии: комментарии на «Сентенции» были написаны всеми крупными мыслителями средневековья, в т. ч. Фомой Аквинским, Бо- навентурой, Дунсом Скотом, Оккамом и др. (к 17 в. их число составляло более 1400). Соч.: MPL.t. 191-192. Лит.: Rogers E. F. Peter Lombard and the sacramental system, 1917; Schupp J. Die Gnadenlehre des Peter Lombard. Freiburg-in-Breisgau, 1932; Schneider J. Die Lehre vom Dreieinigen Gott in der Schule des Peter Lombard. Munch., 1961; Delhaye Ph. Pierre Lombard. Sa vie, ses- ouevres, sa moral. Montreal—P., 1961. О. В. Голова

ПЕТРАЖИЦКИЙ Лев Иосифович [13(25) апреля 1867, Кол- лонтаево Витебской губ. — 15 мая 1931, Варшава] — русский философ, правовед, основатель психологической школы права. Окончил юридический факультет Киевского университета. С 1898 по 1917 преподавал на юридическом факультете Петербургского университета. Избирался депутатом 1 Государственной Думы, входил в ЦК партии кадетов. После Октябрьской революции эмигрировал в Польшу, где вплоть до своей кончины (покончил жизнь самоубийством) занимал кафедру социологии Варшавского университета. Методологической основой теории Петражицкого было соединение отдельных положений кантианства и имманентной философии, а также многих психолого-правовых идей Л. Кнаппа, Р. Бирлин- га, Э. Цительмана, В. Вундта, Н. М. Коркунова. Введя клю-

227

ПЕТРАРКА чевую для его теории категорию «эмоция», Петражнцкий определяет право как эмоциональное императивно-атрибутивное переживание отдельного лица. Право делится на офи- цильное и неофициальное, позитивное и интуитивное. Неофициальное и интуитивное право, будучи непосредственным эпифеноменом психики и возникающее помимо государства внутри различных социальных групп, первично и подлинно, способно быстро и точно улавливать потребности жизни и поэтому должно стать основой права официального и позитивного. Разрыв между позитивным и интуитивным правом грозит социальными потрясениями. Петражицкий попытался создать универсальную психолого-социологическую науку (эмоциональную социологию), согласно которой общество должно перейти от бессознательного к осознанному самосовершенствованию при помощи политики правовой мотивации. Психологическая теория права Петражицкого оказала заметное влияние на философско-правовую и социологическую мысль России, Польши, Западной Европы и

США. Соч.: Очерки философии права, вып. 1. СПб., 1900; Введение в изучение права и нравственности. Эмоциональная психология. СПб., 1905; Теория права и государства в связи с теорией нравственности, т. 1-2. СПб., 1909-10. Лит.: Зорькин A Д. Позитивистская теория права в России. М., 1978; Социологическая мысль в России. Очерки истории немарксистской социологии последней трети 19 — нач. 20 в. Л., 1978; Пяткина С. А. Русская буржуазная правовая идеология. М., 1980; Dabord G. L'oevre juridique et philosophie de Leon Fetradzychi. P., 1962; Baum К. Leon Pe- trazychi und seine Schuler. В., 1967; Sociology and Jurisprudence of Leon Petrazycki. Illinois, 1975. A Я. Жуков

ПЕТРАРКА (Petrarca) Франческо (20 июля 1304, Ареццо — 19 июля 1374, Арква, возле Падди)—итальянский поэт и мыслитель, родоначальник гуманистической культуры Возрождения. Как величайший поэт был увенчан лавровым венком на Капитолийском холме в Риме по обычаю античной древности ( 1341 ), не приняв для этого ритуала приглашения Парижского университета — центра средневековой теологии и схоластики. Сын нотариуса, изучал право в Болонском университете; оставив юридический факультет, принял духовный сан, что не связало его с церковью, но позволило заняться свободным творчеством. Совсем молодым он приобрел славу лучшего лирического поэта своего времени, гл. о., благодаря блестящим сонетам, посвященным встреченной в церкви женщине — Лауре, платоническую любовь к которой он пронес через всю жизнь. Сонеты, канцоны, мадригалы, баллады, написанные на народном языке, составили его «Книгу песен» (Canzoniere, 1373). Петрарка демонстративно провозгласил себя «невеждой» в схоластике, отвергая, в частности в инвективе «О своем и чужом невежестве» (De sui ipsius et multorum ignorantia, 1370), аристотелевско-авер- роистские традиции средневековых университетов, всю систему средневековой философии. Вместе с тем Петрарка, исходя из гуманистической идеи — человек способен творить себя, облагораживать свою природу, — постоянно, всю жизнь занимался самообразованием и самовоспитанием, которые считал предпосылкой плодотворной деятельности для людей. Имел одну из богатейших библиотек, где были представлены древнеримские писатели, поэты, историки, философы, а также отцы Церкви, в первую очередь Августин. Стремился овладеть «новым знанием», выстроить новую, гуманистическую культуру, основой которой должна была стать возрождаемая античность. Открытый традициям и обычаям разных народов и стран, Петрарка много пугешествовал, в т. ч. с дипломатическими миссиями, устанавливал личные контакты с учеными, обследовал монастырские библиотеки в поисках забытых рукописей античных авторов; нашел, в частности, неизвестные речи и письма Цицерона. Петрарка явил собою тип человека, вырывающегося из средневековых традиций. Создавая себя, совершенствуя свой внутренний мир, он особое значение придавал одиночеству, не тяготясь им, как Данте, но понимая, что оно дает возможность человеческому духу успокоиться на Боге, на самом себе, своих устремлениях («Об уединенной жизни», 1346). Противоречия внутреннего мира человеческой личности с ее страстями, творческим и нравственным поиском отразились в исповеди-диалоге «Моя тайна» (Secretum, 1343), где вспоре между двумя персонами—Августином и Франциском—сталкиваются исторически г^азличныетрактовки человека. Самоанализ и самоописание себя как «нового человека», писателя-гуманиста осуществлены Петраркой и в др. произведениях исповедального характера, прежде всего в письмах, которые собирались и неоднократно тщательно перерабатывались, — «О делах личных в 24 книгах» (Familiariurn rerum libri XXTV, 1353—66), «Старческие письма» (Seniles, 1361—74). Среди произведений Петрарки нет текстов, посвященных непосредственно проблемам литературы и искусства, однако именно он в борьбе за классическую, укорененную в античности латынь против навязываемого «ученого» языка схоластов — средневековой латыни заложил основы филологии. Стремление разработать методы идентичного прочтения текстов древности, создание художественных произведений на классической латыни стали основанием нового гуманистического знания — «наук о человечности» (stadia humanitatis). Классическая филология Петрарки, наполненная новыми гуманистическими идеями и общественно-политическим содержанием, предстает как философия гуманизма. Петрарка первым в Новое время, отвергнув абсолютизацию авторитета Аристотеля, которого считал «великим и ученейшим», но лишь мыслителем в ряду других греческих философов, человеком, а не орудием божественного откровения, поставил выше него Платона. Господство одного учения он заменил диалогом и сочетанием многих. Петрарка и его последователи — это новые представители философии, непрофессионалы, мыслящие вне схоластической традиции, вне кафедр и университетов и отвечающие духовным потребностям эпохи, которая нуждалась в обосновании, этических санкциях и новых идеалах. Главное в созданной ими гуманистической философии — «новый человек», освободившийся от традиционной теологии, ставший в центр философских рассуждений. Соч.: Opere... A cura di E. Bigi. Mil., 1966; в рус. пер.: Лирика. Автобиографическая проза. М., 1989; Эстетические фрагменты. М., 1982; Африка. М., 1992. Лит.: Холодовскии Р. И. Франческо Петрарка. Поэзия гуманизма. М., 1974; Гарэн Э. Рождение гуманизма: от Франческо Петрарки до Колюччо Салютати. Он же. Проблемы итальянского Возрождения. Избранные работы. М., 1986; The Renaissance philosophy of Man, ed. by E. Cassircra. o. Chi., 1954. JI. А. Микешина

ПЕТРАШЕВСКИЙ Михаил Васильевич (полн. фам. Бу- ташевич-Петрашевский) [1(13) ноября 1821, Петербург — 7(19) декабря 1866, с. Вельское Енисейского округа] — русский публицист, философ. В 1840—41 учился на юридичес-

228

ПЕТРОВ ком факультете Петербургского университета. С 1841 служил переводчиком в Министерстве иностранных дел. В 1845—49 руководил собраниями, на которых обсуждались общественные и философские проблемы; посетители этих собраний вошли в историю как петрашевцы. Петрашевский был автором статей и редактором «Карманного словаря иностранных слов». В книге, призванной служить сугубо прикладным целям, ему удалось рассказать о многих положениях социализма и философского материализма. Вместе с др. участниками собраний в 1849 был арестован, приговорен к расстрелу, замененному на эшафоте бессрочной каторгой. В 1856 переведен на поселение. За политические протесты вновь арестовывался и ссылался во все более глухие места Сибири. Соч.: Философские и общественно-политические произведения петрашевцев. М, 1953; Петрашевцы об атеизме, религии и церкви. М, 1986. Лит.: Егоров Б. Ф. Петрашевцы. Л., 1988. А. Д. Сухов

ПЕТРОВ Михаил Константинович (8 апреля 1923, Благовещенск — 11 апреля 1987, Ростов-на-Дону) — философ, науковед, теоретик культуры. Учился в Кораблестроительном институте. Во время войны — разведчик на Ленинградском фронте. После войны окончил Военный институт иностранных языков, в 1956—59 учился в аспирантуре Института философии АН СССР. Работал в Ейском высшем военном училище летчиков, где написал повесть «Экзамен не состоялся», из-за которой в 1961 против М. К. Петрова было возбуждено персональное дело и он был исключен из партии. В 1962 поступил в Ростовский государственный университет на кафедру иностранных языков, где преподавал английский язык. В 1966 защитил первую в СССР науковедческую диссертацию «Философские проблемы науки о науке». Первым перевел роман-антиутопию Дж. Оруэлла «1984» на русский язык. В 1969 в журнале «Вопросы философии» опубликовал дискуссионную статью «Предмет и цели изучения истории философии», в которой подверг критике объяснение истории философии с позиций материализма и идеализма, считая необходимым для выявления культурных характеристик любой эпохи анализ ментальностей. В 1970 статья подверглась уничтожающей критике в журнале «Коммунист». Результатом было увольнение из РГУ. Работал в Северокавказском научном центре. При жизни было опубликовано всего 27 работ, гл. о. переводов и рефератов. Смысл культурологической концепции Петрова состоит в анализе тезаурусов определенного ареала, изменения которых рассматривались через механизмы передачи и преобразования накопленного и нового знания, что позволило понять не только способы существования культур, но и их содержание. Точкой отсчета для понимания разнообразия культур служит современность, обладающая определенным уровнем образования и науки. Научное мировоззрение рассматривается как высшее достижение человеческой мысли. He-научное мышление должно найти ориентиры, способствующие или собственному преобразованию на научный лад, или ненасильственному сотрудничеству с наукой. Поскольку научный прогресс основан на непрерывном выявлении фактов путем измерений и создания формализованных концепций, то их интерпретация возможна через некое универсальное понятие, каким и является «культура». Универсализм понятия «культура» вытекает из утверждения функциональной идентичности всякой социальности, т. к. она основана на распределении между индивидами видов деятельности, необходимых для устойчивого существования общества, и способности к сохранению его преемственного существования и воспроизводства. Такого родауниверсализм предполагаетраз- нообразие культурных типов, их источник локализуется в ме- ханизмахсоциальной наследственности, которая обеспечивается 1) деятельностью и 2) знаком, выполняющим функции «социального гена», способного фиксировать и хранить значение. Знаковая форма существования безлична и вневремен- на, она есть знание, понятое как обобщенная запись видов социально необходимой деятельности и создающая менталь- ность. Поскольку знаковые формы лишены отметок времени и пространства, то знание само по себе недостаточно, оно требует дополнительной деятельности по связи обшего с единичным. Процесс включения индивидов в социальную деятельность выражен в последовательности: знание — индивид — деятельность. Индивид обнаруживается как субъектный определитель культуры. Мера индивида, или субъекта, оказывается критерием, который дает возможность понять способ структурирования в разных типах культур форм перевода общезначимого смысла в особые для каждой культуры ячейки, ведущие к изменению форм общения. Обнаружение социокода ведет к обратному, чем в семиотике, результату: он не просто показывает, что самостоятельность институтов, их существование помимо человека мнимы, но выявляет возможности и способности человека к обновлению и трансформации среды его жизнедеятельности. Функционирование социокодов обеспечивается тремя видами общения: коммуникацией, трансляцией и трансмутацией. Анализ Петровым трансмутации открытий, вводимых в дисциплинарное русло, показал, что наряду с «нормальными» (не нарушающими действующей парадигмы) существуют открытия, названные революционными, которые требуют выработки новой парадигмы исследования. Это означает появление во времени нового класса текстологических или метасинтак- сических правил, которые обеспечивают связь предложений в целостность текста. Правильность генезиса культуры объясняет контекстуальный подход, обнаруживающий не только введение нового знания, но и возможные срывы, происходящие внутри традиции. Совокупность таких препятствий, ведущих к срыву внутри традиции, он называет эффектами ретроспективы, полагая их «универсалиями общения». Проблема передачи культурного наследия поставила перед Петровым задачу соотношения уникального и повторяющегося, творчества и репродукции, канона как грамматики творчества и закона как демиурга повтора. С его точки зрения, репродукция есть основной тип биологической и социальной деятельности, являющийся каркасом стабильности социального бытия, основанием его преемственности, инерции и независимости от смены поколений. В этом качестве, репродукция — фон для любых форм творчества. Творчество же представляет ряды различений, в которых ни один элемент не повторяет предшественников, оно направлено на умножение качеств. Усилия творческого индивида выражаются в создании произведения. Произведение невыводимо из канона, оно предполагает активного деятеля. Любое произведение может стать при тиражировании продуктом. Это означает, что, во-первых, любой репродукции предшествуеттворчество, а во-вторых, что границей между творчеством и репродукцией является запрет на плагиат. Для обнаружения связи двух видов творчества Петров вводит промежуточную форму—творчество репродукции,

229

ПЕЧЕРИН которое не замыкается на репродукции, а позволяет перейти в ней к процессам творческого обновления. Петров выделяет три типа культуры: лично-именной, профессионально-именной и универсально-понятийный. Первый тип характерен для первобытных коллективов, где значение кодируется по имени Бога-покровителя, второй тип соответствует традиционным обществам Востока (Китай, Индия), третий — современному западноевропейскомусуниверсально-понятий- ным кодом, с безличным знаковым регулятором человеческих отношений — законом-номосом. Идея трансляции и трасмугации знания обосновывает интерес Петрова к проблемам образования, критики им фетишизации институциональных и знаковых форм науки, принижения роли личности. Образование для Петрова — механизм трансляции достижений переднего края науки в производство. Соч.: Предмет и цели изучения истории философии. — «ВФ», 1969, № 2; Язык, знак, культура. М., 1991; Самосознание и научное творчество. Ростов н/Д., 1992; Социально-культурные основания развития современной науки. М, 1992; Искусство и наука. Пираты Эгейского моря. М., 1995; Историко-философские исследования. М., 1996; Античная культура. М, 1997. Лит.: Неретина С. С. Михаил Константинович Петров. Жизнь и творчество. М., 1999. С. С. Неретина

ПЕЧЕРИН Владимир Сергеевич [15(27) июня 1807, с. Ды- мерка Черкасской губ. — 17(29) апреля 1885, Дублин, Ирландия] — русский мыслитель, писатель, католический священник. Сын военного, детство провел в гарнизонах провинциальных городов юга России. Неприятие российской действительности оформилось в дальнейшем в т. н. национальный нигилизм. В 1825—29 — мелкий петербургский чиновник. В 1829 поступил в Петербургский университет, где проявил незаурядные лингвистические способности в изучении древних языков. Блестяще окончив университет в 1831, получил место помощника библиотекаря и лектора по кафедре латинского языка Московского университета. В те годы, ненавидя деспотизм, Печерин придерживался либерально-конституционных взглядоз, все свои жизненные планы связывая с Европою. В 1833 командирован в Берлинский университет с целью завершения образования и для подготовки к профессорству. За границей стал горячим приверженцем учения Ламенне, в Швейцарии пытался сблизиться с республиканцами. По возвращении в 1835 в Россию получил звание и. о. экстраординарного профессора Московского университета, в течение семестра читал лекции по классической философии. В 1836 под вымышленным предлогом покинул Россию. 1835—38 провел в Швейцарии в среде итальянских республиканцев. В 1838, спасаясь от долговой тюрьмы, бежал во Францию, а оттуда в Бельгию, где был домашним учителем, секретарем-переводчиком. Увлекался учениями Сен-Симона, Фурье, Бабёфа, Пьера Леру, Мишле, Жозе- фа де Местра, которого позже назвал «наглым и бессовестным фанатиком, поборником деспотизма». Печерин называл себя «перипатетическим философом», имея в виду буквальный перевод. Однако к сколько-нибудь системным взглядам (тем более к их изложению) Печерин не пришел: «Французские идеи влекут за собой французский образ жизни: сидеть целый день в кофейне, разглагольствовать о политике» — ироническая самооценка как бы обосновывала идейный кризис: в 1840 в Льеже вступил в католическую церковь и был принят монахом в орден редем- птористов, а в 1843 стал профессором истории, греческого и латинского языков в монастырской семинарии Виттема (Германия), известным в католических кругах проповедником. В 1844 после получения монастырем бумага из русского посольства в Гааге был переведен миссионером в Англию. В 1848 лишен российского подданства. В 1853 в Лондоне встретился с Герценом, оставившим интересные воспоминания. Решение Печерина о переходе в католичество было сделано на волне разочарований в утопическом социализме, обостривших ожидание «нового учения, новой системы, новой веры», а также из опасения насильственного возврата в Россию. Монашество соответствовало желанию Печерина «удшшться от света». Переоценка ценностей, разочарование в католицизме, понимание того, что он «добровольно пожертвовал дарами ума и сердца, отрекся от престола разума и закабалил себя в неволю невежественным и наглым фанатикам и был в протяжении 20 лет орудием их мелкого честолюбия», пришло в 60-е гт. Тогда Печерину показалось необходимым оправдаться в принадлежности к духовенству, «к презренной и ненавистной касте». С этой целью он создает свой основной и единственный труд, получивший впоследствии название «Замогильные записки» (Apologia pro vita mea) — воспоминания, начатые по просьбе племянника С. Ф. Пояркова, вскоре переадресованные другу юности Ф. В. Чижову. Сам Печерин считал, что «Записки», «предмет психологического исследования», «представляют явление самостоятельного русского развития». Сама жизнь Печерина — это реальное воплощение идеи «лишнего человека», сумевшего вырваться из николаевской России. Благодаря «Запискам» трагическая судьба Печерина стала беспрецедентным фактом социально-философского осмысления. Преобразования в России 1861 обнаружили трагизм высоко одаренной, незаурядной личности, не сумевшей реализовать свое предназначение, в критические моменты всегда бежавшей от действительности. В итоге для Печерина стали очевидными иллюзорность свободы католического священника («Рабом я родился, рабом и умру») и самообман эмиграции: «От России я никак отделаться не могу. Я принадлежу ей самой сущностью моего бытия, я принадлежу ей моим человеческим значением». В1862 Печерин пытался восстановить связи с Герценом и Огаревым, возвратился к литературным, историческим и философским занятиям, приступил к естественнонаучным исследованиям в химии и биологии, делал наблюдения в ботаническом саду Дублина. В 1877 со смертью Чижова прервалась связь Печерина с Россией. Последние 23 года жизни провел в Дублине капелланом одной из главных больниц, живя «уединенно и независимо», видя главную задачу своей жизни в том, чтобы «мыслить и любить». Соч.: Замогильные записки (Apologia pro vita mea). — В кн.: Русское общество 30-х годов XIX в. Люди и идеи. Мемуары современников. М., 1989; Герцен, Огарев и их окружение: рукописи, переписка и документы. М., 1940. Лит.: Гершензон М. О. Жизнь В. С. Печерина. М., 1910; Сакулин П. Н. Русская литература и социализм. М., 1924, ч. 1; Штрайх С. В. С. Печерин за границей в 1833—1835 гг. — В кн.: Русское прошлое. Исторический сборник. Пг.—М., 1923. Архивы: РГАЛИ, ф. 372, ИРЛИ РАН (ПД), ф. 384, ОР РГБ, ф. 218, ф. 332. И. Ф. Худушииа

ПИАЖЕ (Piaget) Жан (9 августа 1896, Невшатель - 16 сентября 1980, Женева) — швейцарский психолог, логик и философ, создатель операциональной концепции интеллекта и генетической эпистемологии. Профессоруниверситетов Невша- теля (1923-29), Женевы (с 1929) и Лозанны (1937-54).

230

ПИКО ДЕЛЛА МИРАНДОЛА В ранних работах (1923—46) ключом к пониманию мышления ребенка считал анализ детской речи («Речь и мышление ребенка». — La langage et pensee chez l'enfant. P., 1923, рус. пер. 1932); в качестве ведущего фактора интеллектуального развития рассматривал процессы социализации. В дальнейшем источник формирования и развития детской мысли усматривал в действиях с вещами. Согласно операциональной концепции интеллекта («Психология интеллекта». — La psychologie de l'intelligence. P., 1946,рус. пер.: Избранные психологические труды, 1969), функционирование и развитие психики совершается в рамках адаптации индивида к среде — ассимиляции данного материала уже имеющимися у индивида схемами поведения, а также приспособления (аккомодации) этих схем к конкретным ситуациям. Высшей формой уравновешивания субъекта и объекта является образование т. н. операциональных структур. Операция, по Пиаже, представляет собой «внутреннее действие» субъекта, генетически производное от внешнего, предметного действия и скоординированное с другими действиями в определенную систему. Пиаже выделил четыре основные стадии развития интеллекта: сенсомоторную, до- операциональную, стадию конкретных операций, стадиюфор- мальных операций. Он внес значительный вклад в психологию мышления, детскую психологию, в разработку проблем взаимоотношения психологии и логики. Логика, по Пиаже, является идеальной моделью мышления и не нуждается в апелляции к психологическим фактам. Между логикой и психологией существует определенное соответствие (но не параллелизм), поскольку психология анализирует конечные положения равновесия, которых достигает развитой интеллект («Трактат по логике». — Traite de logique. P., 1950). Синтез логических и психологических воззрений Пиаже нашел выражение в концепции генетической эпистемологии («Introduction a l'epistemologie genetique», vol. 1—3. P., 1949—1951), в основе которой лежит принцип возрастания инвариантности знания субъекта об объекте под влиянием изменения условий опыта. Генетическая эпистемология разрабатывает общие вопросы методологии и теории познания, исходя из результатов экспериментальных психологических исследований и широко используя аппарат современной логики и математики. В 1955 под руководством Пиаже в Женеве был создан «Международный центр генетической эпистемологии»; начиная с 1957 центр стал издавать периодические сборники статей «Etudes d'epistemologie genetique», в которых участвовали многие выдающиеся психологи, логики и кибернетики 60—80-х гг. и анализировалисьтакие важные проблемы, какцели и задачи генетической эпистемологии, отношение между формальной логикой и реальным мышлением, роль понятия равновесия в логике и психологии и т. п. Соч.: Les mecanismes perceptifs. Modeles probabilistes, analyse genetique, relations avec l'intelligence. P., 1961; Sagesse et illusions de la philosophie. P., 1965; L'epistemologie genetique. P., 1970; Problemes de psychologie genetique. P., 1972; Behavior and evolution. N. Y., 1978; в рус. пер.: Генезис элементарных логических структур. М., 1963 (в соавторстве с В. Инельдер); Избранные психологические труды. М, 1969; Экспериментальная психология, редакторы-составители П. Фресс и Ж. Пиаже. М, 1969, 2-е изд. М., 1994; Психогенез знаний и его эпистемологическое значение. — В сб.: Семиотика. М, 1983; Схемы действия и усвоение языка. — Там же. Лит.: Лекторский В. А., Садовский В. Н. Основные идеи «генетической эпистемологии Жана Пиаже. — «Вопросы психологии», 1964, № 4; ФлейвемД. X. Генетическая психология Ж. Пиаже. М., 1967; Обухова Л. Ф. Концепция Ж. Пиаже: за и против. М., 1981; Piaget. Philosophy and the Human Sciences, ed. by H. J. Silverman. N.Y., 1980; Legendre-Bergeron M.-F. Lyxique de la psychologie du developpment de J. Piaget. Morin, 1980; Furth H. G. Piaget and Knowledge: Theoretical Foundation. Chi.—L, 1981; Revue Internationale de philosophie, 1982, № 142—43, fasc. 4; Cohen D. Piaget: Critique and Reassesment. L. — Canberra, 1983; Brief J.-C. Beyond Piaget: a Philosophical Psychology. N.Y.—L., 1983; Piaget and the foundations of Knowledge. Hillsdale, 1984. В. Н. Садовский

ПИЕТИЗМ (от лат. pietas — благочестие) — 1) религиозно- мистическое настроение, поведение, глубокое религиозное благочестие; 2) мистическое течение кон. 17—18 в., возникшее как реакция на формализм лютеранского богословия и как антитеза рационализму и деизму. Тяготея к традиционному мистицизму и реализуя его в рамках протестантизма, приверженцы пиетизма рассматривали его как возрождение якобы преданных забвению идей Реформации и M Лютера. Основатель пиетизма лютеранский пастор Ф. Я. Шпенер (1635— 1705) ставил религиозные чувства выше религиозных догматов, отвергал церковную обрядность. Шпенер и его последователи выступали за оживление религиозной жизни через развитие внутреннего мира верующих и аскезы, подчеркивали необходимость для верующих личного переживания Бога, которое позволяет утвердить высоконравственные принципы жизни и обрести Божественную благодать. Несмотря на противодействие ортодоксальных лютеранских теологов, пиетизм приобрел немало сторонников, в т. ч. и вне лютеранства. В определенной мере он способствовал возникновению ряда религиозных сект (методистов, сведеборгиан и др.). Традиции пиетизма сохраняются среди консервативных течений протестантизма и сегодня. Ф. Г. Овсиенко

ПИКО ДЕЛЛА МИРАНДОЛА Джованни Франческо (Pico delia Mirandola Giovanni Francesco) (1469—1533, Миран- дола) — итальянский философ-гуманист и богослов эпохи Возрождения. Его права феодального владетеля Мирандолы оспаривались родственниками, с которыми Джованни Франческо вел с переменным успехом постоянную борьбу; на одном из ее этапов он был убит. В качестве душеприказчика прославленного гуманиста Джованни Пико делла Мирандола, своего дяди, издал в 1496 его сочинения, предпослав им его «Жизнеописание». Последователь Савонаролы, Джованни Франческо стал одним из основателей «христианского гуманизма». В отличие от мыслителей круга флорентийской Платоновской Академии он подчеркивал невозможность соединения христианского вероучения с античной философией, особенно нападая на аристотелизм, еще со времен высокой схоластики считавшийся наиболее созвучным христианству. В своем главном произведении «Доказательство бессодержательности учений язычников и истинности христианской науки» (1520) подвергал систематической критике философскую мысль всех времен; опираясь на Секста Эмпирика, под- черкивалнедостаточностьислабостьразума,вечнопротиворе- чащего себе, и на этом основании отвергал искусства, грамматику, словесность, риторику, геометрию, математику, астрологию, т. е. все направления культивировавшейся ренессанс- ным гуманизмом образованности. Признавал существование одержимых нечистой силой людей, посвятив этому итальянским трактат «Ведьма» (1523). Соч.: Pico delia Mirandola Giovanni et Giovanni Francesco, Opera omnia, vol. 1—2. Basileae, 1557.

231

ПИКО ДЕЛЛА МИРАНДОЛА Лет.: Garin Е. Storia della filosofia italiana, vol. 2. Torino, 1966. p. 588- 594; Raith W. Die Macht des Bildes. Ein humanistisches Problem bei Gianfrancesco Pico della Mirandola. Munch., 1967. О. Ф. Кудрявцев

ПИКО ДЕЛЛА МИРАНДОЛА (Pico della Mirandola) Джованни (24 февраля 1463, Мирандола — 17 ноября 1494, Флоренция) — итальянский философ и гуманист эпохи Возрождения. Происходил из семьи графов Мирандолы и синьоров Конкордии, родственными узами был связан со многими владетельными домами Италии. Учился в университетах Болоньи, Падуи, Павии и Парижа, осваивая право, древнюю словесность, моральную и натуральную философию, богословие, новые и древние языки (помимо латинского и греческого также еврейский, арабский, халдейский). В 1486 составил «Комментарий к канцоне о любви Джироламо Бенивьени» (изд. 1519) и «900 тезисов по диалектике, морали, физике, математике для публичного обсуждения», намереваясь защищать их на философском диспуте в Риме в присутствии знаменитых ученых Италии и Европы. Диспут, намеченный на 1487, должен был открыться «Речью» (изд. 1496), посвященной двум главным темам: особому предназначению человека в мире и изначальному внутреннему единству всех положений человеческой мысли. Папа Иннокентий VIII выделил для проверки «Тезисов» специальную комиссию, осудившую часть из них. Наскоро составленная Пико делла Миран- долой «Апология» (1487) привела к осуждению всех «Тезисов». От угрозы инквизиционного преследования его спасло заступничество высоких покровителей. В 1489 он закончил и издал трактат «Гептапл, или О семи подходах к толкованию шести дней творения», в котором исследовал сокровенный смысл Книги Бытия. В 1492 был написан небольшой трактат «О сущем и едином» (De Ente et Uno, 14%) — самостоятельная часть неосуществленного программного труда, имевшего целью согласование учений Платона и Аристотеля. Последняя работа — «Рассуждения против прорицающей астрологии» (Disputationes adversus astrologiam divinatricem, 1496). В центре антропологии Пико — учение о достоинстве и свободе человека прежде всего как полновластного творца собственного «я». Пико подчеркивал божественное свойство человека охватывать своей субстанцией все виды реальности, растворять в себе всякую сущность, всякую природу; вбирая в себя все, человек способен стать чем угодно. Мудрость, совечная Творцу, не связана никакими ограничениями и свободно перетекает из учения в учение, избирая для своей манифестации форму, подходящую обстоятельствам. Разные мыслители, школы, традиции, обычно противопоставляемые как взаимоисключающие, оказываются у Пико взаимосвязанными и зависящими друг от друга, обнаруживают глубокое внутреннее родство, а весь универсум знаний строится на соответствиях, постичь которые доступно посвященным. Соч.: Opera omnia. Basileae, 1557; De hominis dignitate. Heptaplus. De ente et uno. Firenze, 1942; в рус. пер.: Речь о достоинстве человека. Комментарий к канцоне о любви Джироламо Бенивьени. — В кн.: Эстетика Ренессанса. М, 1981, с. 248—305; О сущем и едином. — В кн.: Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV в.). М., 1985, с. 263-280. Лит.: Garin Е. Giovanni Pico della Mirandola. Vita e dottrina. Firenze, 1937; Monnerjahn E. Giovanni Pico della Mirandola. Ein Beitrag zur philosophischen Theologie des Humanismus. Wiesbaden, 1960. О. Ф. Кудрявцев «ПИР» (Evujrooiov, ц Пер! avaooo rcOucoc — подзаголовок: «О благе, этический») — диалог Платона зрелого периода (между 380 и 375 до н. э., по Теслефу), написанный, вероятно, одновременно с «Федоном» и соотносящийся с ним как комедия с трагедией (ср. «Пир» 223d). Замечателен не только благодаря изложенной в нем философской концепшш любви (эроса), но и благодаря совершенной литературной форме. Диалог представляет собой рассказ Аполлодора, ученика Сократа, о пиршестве, которое устроил трагический поэт Агафон по случаю победы на Ленеях в 416. Помимо вступления (172а—178а) и заключения (223с—d), «Пир» содержит семь речей: Федра (Эрос — древнейший бог) (178а— 180Ь), Павсания (есть две Афродиты и два Эроса: небесный и вульгарный) (180с— 185с), Эриксимаха (эрос пронизывает весь мир) (185с— 188е), Аристофана (люди в их теперешнем виде — только символ человека, половинка некогда цельного существа* цельной женщины, либо цельного мужчины, либо андрогина — двуполого существа; любовь есть стремление к изначальной цельности) (189с— 193d), Агафона (Эрос — бог, наделенный красотой, совершенством, молодостью и т. п.) (194е — 197е), а также Сократа (199с—212с) и Алкивиада (215а—222Ь). Если первые четыре речи постепенно подготавливают тему сократовской речи, то от речи Агафона Сократ отталкивается: эрос — как и всякое влечение — есть влечение к отсутствующему; поэтому эрос двойствен: стремясь к прекрасному и доброму, он не обладает ими. И далее Сократ излагает услышанную им в юности речь мантинеянки Диотимы: Эрос — не бог, но демон, посредник между человеком и богом, сын Пороса-богатства и Пении-бедности, зачатый на празднике рождения Афродиты; Эрос любит одно из самых прекрасных благ — мудрость, поэтому он — сама философия; но любовь к мудрости, как и половая любовь, есть один из видов желания счастья, а само счастье — вечное обладание благом в красоте. Однако человеку в этом мире вечность дана либо на общем с животными пути порождения потомства, либо на пути постепенного восхождения по ступеням красоты к прекрасному как таковому, к духовному порождению в нем. В отличие от других собеседников Алкивиад в своей речи восхваляет не Эроса, а Сократа, однако и здесь развивается основная тема диалога: только философия может дать человеку истинное счастье. «Пир» послужил источником многочисленных подражаний (Кеенофонт, Аристотель, Плутарх, Апулей, Афиней, Юлиан, Макробий, Мефодий Патарский). Комментарий к «Пиру» — одна из «Эннеад» (I 5) Плотина. В эпоху Возрождения «Пир» стал особенно популярен благодаря комментарию М. Фиш- но. Исключительное влияние платоновская метафизика любви оказала на Вл. Соловьева и эстетику русского символизма. Рус. пер.: М. Пахомова (1783), В. Н. Карпова (1863), А. Пресса (1904), И. Д. Городецкого (1908), С. А. Жебелева (1922), С. К. Аггга(1965). Лит.: Symposium of Plato, ed. with introd., critical notes, comm. by R. G. Bury. Cambr, 1909; Isenberg M. W. The order of the discourses in Plato's Symposium. Chi., 1940; Hoffmann E. 0 her Piatons Symposion. Hdlb., 1947; Koller H. Die Komposition des platonischen Symposions. Z., 1948; Marcel R. Marcile Ficin sur «Le Banquet de Platon ou de l'amour». P., 1956; Dover K. J. The date of Plato's Symposium. — «Phronesis», 1965, v. 10, № 1, p 2—20; Rosen S. Plato's Symposium. New Haven-L., 1968. Ю. Л. Шичалин

ПИРРОН (TOppcov) из Элиды (приблизительно 365—275 до н. э.) — греческий философ, основатель античного скептицизма. Учился у софиста Брисона из Гераклеи (близкого к Мегарской школе), потом у демокритовца Анаксарха из Аб- дер, вместе с которым участвовал в восточном походе Алек-

232

ПИРС сандра Македонского и «общался» с индийскими гимносо- фистами и персидскими магами (Diog. L. IX 61). Первым из греческих мыслителей провозгласил эпохе («воздержание от суждений») основным методом философии. Не писал философских «трактатов»; термины «пирроновский» и «скептический» употреблялись скептиками римской эпохи как синонимы (Sext. Pyrrh. Hyp. 1, 7), отсюда трудности реконструкции первоначального учения Пиррона и его дифференциации от неоскептической традиции Энесшкма — Секста Эмпирика. В целом для последней более характерна логико-гносеологическая, для Пиррона — морально-психологическая ориентация. Наиболее аутентичное изложение основ пирроновского скепсиса — свидетельство Аристокла (у Евсевия, Рг. Eu. XVI 18, 1—4 = Пиррон, test. 53 Decleva Caizzi), цитирующего Тимона из Флиунта. Для достижения счастья (эвдемонии) необходимо задаться тремя вопросами: Каковы вещи по природе? Как мы должны к ним относиться? Что для нас из этого проистекает? Ответы: Вещи не- или без-различны (aouxcpopa), неустойчивы и не допускают о себе определенного суждения (aveiciKpiTa); наши ощущения и представления о них не могут считаться ни истинными, ни ложными. Поэтому надо освободиться от всех субъективных представлений, «не склоняться» ни к утверждению, ни к отрицанию, оставаться «непоколебимыми» и обо всем рассуждать: «это ничуть не более так, чем не так», или «это и так, и не так», или «это ни так, ни не так». 3) Из такого отношения к вещам проистекают сначала афасия (состояние, при котором о вещах «нечего больше сказать»), а затем атараксия — безмятежность; в некоторых свидетельствах также апатия и «тишина» (уаХцуц, собств. «штиль», полное отсутствие волнения). Скептическое сомнение у Пиррона не самоцель, а средство обретения душевного покоя. Индифферентизм и девальвация всех конвенциональных ценностей человеческого существования, понимаемые как избавление от «бредового наваждения» (rucpoc), не ведут при этом ни к отшельничеству, ни (как у киников) к социальному аутсайдерству или эпатированию обывателей (Пиррон принимает должность верховного жреца и удостаивается бронзовой статуи за заслуги перед городом). Абсолютная автономия личности и полный отказ от желаний, «первейшего из всех зол» (test. 65), подавление всех эмоций (особенно страха и боли) доводится до преодоления инстинкта самосохранения: смерть «ничуть не более» страшна, чем жизнь. Ближайшими учениками Пиррона были Тимон из Флиунта, Гекатей Абде- рский и учитель Эпикура Навсифан. Формальное влияние он оказал на скепсис Средней Академии (Аркесилай). Свидетельства: Pirrone, Testimonialize, a cura di F Decleva Caizzi. Na- poli, 1981 (c. 17—26 библ.) (тексты, итал. пер. и комм.); Long А. А., Sedley D. N. The Hellenistic Philosophers. Cambr., 1987, v. 1, p. 13-24, v. 2, p. 1-17. Лит.: Robin L. Pyrrhon et a le scepticisme grec. P., 1944 (герг. N. Y., 1980); Flintoff E. Pyrrho and India. - «Phronesis» 25, 1980, p. 88-108; Stopper M. R. Schizzi pirroniani. - Там же. 28,1983, p. 265-97; Reale G. Ipotesi per una rilettura delia filosofia di Pirrone di Elide. — Giannantoni G. (ed.). Lo scetticismo antico. Napoli, 1981, vol. 1, 243-336: Ausland H. W. On the Moral Origin of the Pyrrhonian Philosophy. - «Elenchos» 10, 1989, p. 359—434; Bett R. Aristocles on Timon on Pyrrho: the text, its logic, and its credibility. - «Oxford Studies in Ancient Philosophy», 12,1994, p. 137—181 ; BrunschwigJ. Once Again on Eusebius on Aristocles on Timon on Pyrrho. - Он же. Papers in Hellenistic Philosophy. Cambr., 1994, p. 190-211; Hankinson R. J. The Sceptics. L.-N. Y., 1995. А. В. Лебедев

ПИРС (Peirce) Чарлз Сандерс (10 сентября 1839, Кембридж,

США — 19 апреля 1914, Милфорд, США) — американский философ, логик, математик, естествоиспытатель, основоположник прагматизма. Родился в семье Бенжамина Пирса, известного американского математика. Окончил Гарвардский университет по специальности «химия» (1859), работал в Гарвардской обсерватории, затем в Американском управлении береговых и геодезических служб (1861). Преподавал в университете Джона Хопкинса (1879—84). С 1877 — член Американской академии наук и искусств. Краеугольный камень философии Пирса — «фанероскопия» (от греч. «фанерой» — явление, видимость): учение о трех фундаментальных уровнях бытия и познания, выражаемых в категориях «Первичность» (Firstness), «Вторичностъ» (Secondness) и «Третичносгъ» (Thirdness). На уровне «Первичности» встреча свободно играющего творческого духа с действительностью создает потенциально бесконечное многообразие «качеств в возможности», идеальных «префектов реальности», или чистых форм. «Вторичность» — уровень существования вещей: свободная иградухаограничивается «сопротивлениемдействи- тельности», устойчивостью и постоянством восприятий, вынуждающих конструировать мир как множественность индивидуальных объектов и их отношений. «Возможные качества» актуализируются, приобретают эмпирическое содержание и вместе с тем относительность, изменяемость, подвижность; столкнувшись со своей ограниченностью, дух не смиряется с ней, а стремится ее преодолеть, достичь полного и абсолютного понимания мира как разумного и гармонического целого. С этим стремлением связана «Третичность» — уровень «подлинной реальности», универсалий (законов, сущностей). «Реальное существование» в философии Пирса — это результат вмешательства духа в целостную и непрерывную стихию бытия, «вырезание» из этого универсума вещей с их связями и отношениями, установление общих законов их строения и функционирования. «Внесение разума» в иррациональную действительность осуществляется в практическом опыте субъекта, позволяющем устанавливать условия верификации суждений, рационализирующих мир и тем самым сообщающих ему статус «реальности». «Феноменология духа» Пирса двойственна: с одной стороны, она следует традиции средневекового «реализма», утверждая реальность универсалий, с другой стороны, она признает реальное существование познаваемого мира (универсума, индивидуальных объектов, отношений), независимое от познающего духа. Эта двойственность — не формальное противоречие, ее можно рассматривать как антиномию-проблему, тезис которой (реальность предшествует познанию) и антитезис (реальность возникает в процессе познания, конструируется в нем) выражает диалектику субъект-объектного отношения. Решение данной антиномии Пирс искал в анализе познавательной практики субъекта, преувеличение которой вело к прагматизму. Теория познания Пирса отвергает принцип, согласно которому знание может быть сведено к некоторому «базису» или «фундаменту», будь то ощущения и восприятия познающего субъекта или же априорные конструкции интеллекта. Альтернативой «фундаментализму» Пирс считал следующий принцип, сформулированный им в статье «Как сделать наши идеи ясными» (1878): понятие об объекте достигается рассмотрением всех практических следствий, вытекающих из действий с этим объектом (принцип Пирса). Значение термина — это совокупность условий практической проверки всех высказываний, в которых этот термин является

233

ПИРС логическим подлежащим. Поскольку множество таких высказываний в принципе бесконечно, то значение может быть определено только частично, неполно, а наше знание об объекте всегда является незавершенным и опровержимым, гипотетичным. Это относится не только к обыденному знанию и знанию естественных наук, но и к математическим и логическим суждениям, всеобщность которых может быть опровергнута контрпримерами. Теория значения, предложенная Пирсом, получила название «прагматистской», хотя прагматизм как философская концепция был скорее развит последователем Пирса У. Джеймсом. Сам Пирс акцентировал прагматистскую установку только по отношению к проблемам логической семантики и Научного метода, тогда как в трактовке понятия истины мотивы прагматизма в его философии соседствуют с реалистическими и неокантианскими идеями. Пирс признавал важность категории истины для теории познания, считая, что истина — это «согласие абстрактного утверждения с идеальным пределом, к которому бесконечное исследование привело бы мнения ученых». Этот идеальный предел недостижим в любом конечном исследовании, абсолютная реальность выступает «регулятивной идеей», истинность же любого данного результата научного исследования устанавливается коллективом ученых. Т. о., «научное сообщество» выступает для Пирса как идеал социальной коммуникации (впоследствии эта идея была развита К. Поппером, для которого «научное сообщество» явилось идеальным прототипом «открытого общества»). Истинным ученые признают то, относительно чего в настоящее время у них нет достаточно веских сомнений. Сама природа содержит в себе гарант нахождения верного пути - метод научного исследования. Поэтому методология науки выступает для Пирса как теоретическая основа философской гносеологии. Стержень методологии науки — принцип «фоллибилизма»: приближение к истине возможно только через непрерывное исправление ошибок, улучшение результатов, выдвижение все более совершенных гипотез. В постоянном применении этого принципа — оправдание индукции как метода научного исследования. В трактовке научного метода Пирс резко расходился с инструментализмом, критиковал крайности релятивизма, эволюция науки трактовалась Пирсом как «кумулят ивно-конвергирующий» процесс, проходящий две стадии: формирования общей структуры отношений между исследуемыми явлениями и кумуляции уточнений параметров и их численных значений, входящих в уравнения, описывающие эту структуру. В своих космологических воззрениях Пирс исходил из принципа эволюции Вселенной, движущей силой которой является стремление к совершенству. Он отвергал механистический детерминизм, отводя «творчеству случайности» большую роль в космическом процессе. Закономерность, господствующая в мире, является вторичной, производной от случая: случайность — проявление свободы, благодаря которой существуют разнообразие и плюрализм (доктрина «тихизма»). Но развитие Вселенной осуществляется как переход от хаоса случайностей к упорядоченной закономерности, в которой проявляется торжество духа и разума (доктрина «синехизма»). Дух не только рационализирует мир, но также вносит в него любовь и гармонию, неотделимую от творческой свободы (доктрина «агаПизма»). Высшее воплощение духа — Бог, к которому человек обращен всеми своими духовными качествами — чувством совершенства, любовью и верой. Рациональные доказательства бытия Бога невозможны и бесполезны, в поведении человека всегда есть рационально непознаваемый остаток, направляемый верой. Соч.: The Collected Papers of Charles Sanders Peirce, vols. I—VI. Cambr. (Mass.), 1931-1935; vols. VII—VIII. Cambr. (Mass.), 1958; Charles S. Peirce's Letters to Lady Welby. New Haven, 1953; Как сделать наши идеи ясными. — «ВФ», 1996, № 12; Закрепление верований. — Там же. Лит.: Мельвилъ Ю. К. Философия Ч. С. Пирса. М., 1964; Boler J. F. Charles Peirce and Scholastic Realism. Seattle, 1963; Gallie W. B. Peirce and Pragmatism. N. Y., 1966; Studies in the Philosophy of Ch. S. Peirse. Cambr. (Mass.), 1952; Goudge Th. A. The Thought of Ch. S. Peirse. N. Y., 1969; Rescher N. Peirce's Philosophy of Science: Critical Studies in his Theory of Introduction and Scientific Method. Notre Dame—L., 1978; Reilly P. E. Charles Peirce's Theory of Scientific Method. N. Y, 1970; Feibleman J. K. An Introduction to Peirce's Philosophy Interpreted as a System. Cambr. (Mass.), 1969; Farm К. Т. Peirce's Theory of Abduction. The Hague, 1970; Almeder R. The Philosophy of Charles S. Peirce: A Critical Introduction. Oxf, 1980; Aver A. J. The Origins of Pragmatism. Studies in the Philosophy of Ch. S. Peirce and W. James. L., 1968. В. Н. Пору с Пирс был родоначальником нескольких направлений в науке: он один из создателей математической логики, создатель семиотики, один из пионеров философии прагматизма. Елгу принадлежат также фундаментальные исследования по геодезии, исследования по философии истории, психологии и методологии и истории науки, важные результаты и идеи в алгебре и нестандартном анализе. Пирс оказал весьма существенное влияние на становление новой логической науки, использующей математические методы формализации языка рассуждений. Так, он расширил (по сравнению с аристотелевской традицией, рассматривавшей фактически лишь одноместные предикаты) язык логики, введя в рассмотрение многоместные отношения. Т. о., он является создателем теории отношений и, соответственно, логики предикатов. Последнее обстоятельство стало возможным благодаря введению индивидных переменных (в 1870) и кванторов, что было сделано Пирсом и его учениками. С 1878 по 1883 он преподавал логику в университете Джона Хопкин- са в Балтиморе И в 1883 опубликовал собрание своих работ и работ своих учеников по логике, содержащее развитую теорию логики предикатов, что, несомненно, повлияло на «Prin- cipia Mathematica» Б. Рассела и А. Н. Уайтхеда. В 1890-х тт. он разработал графическую форму логики — экзистенциальные графы, которые были первым в истории логики вариантом натурального построения логических исчислений. Пирс хотел погрузить топологию в логику, но вместо решения этой проблемы создал логический синтаксис с топологически анализируемыми свойствами. Система логики Пирса состояла из трех частей — «альфа», «бета» и «гамма». Подсистема «альфа» являлась логикой высказываний, подсистема «бета» — логикой предикатов первого порядка без функциональных символов, а подсистема «гамма» была формализацией модальной логики с кванторами цлогики предикатов высших порядков. Гарвардский философ Д. Ройс ознакомился с системой «гамма» по лекциям и рукописям Пирса. Об этом он сообщил К. И. Льюису; т. о., идеи Пирса повлияли на формулирование Льюисом известных систем модальной логики. Изучая природу силлогизма, Пирс пришел к заключению, что существуют три вида логических выводов различной природы — абдукция, индукция и дедукция. Эти выводы, согласно Пирсу, суть различные стадии научного познания мира. Аб-

234

«ПИСЬМА К СЕРЕНЕ» дукция есть первая стадия рассмотрения гипотезы, индукция есть проверка гипотезы посредством опыта, а дедукция есть вывод с использованием выдвинутой гипотезы. Пирс создал оригинальную философскую систему, содержащую характеризацию природы науки, основания математики, феноменологию, нормативные науки (эстетику, этику и логику) и метафизику. Он подчеркивал важность связи между эстетикой, этикой и логикой как нормативными дисциплинами. Кембриджские лекции Пирса (1903), в которых он развил свое учение о нормативных науках, стали наиболее точным выражением пирсовского понимания прагматизма. Лит.: Peirce and Contemporary Thought Philosophical Inquiries, ed. by K. L. Ketner. N.Y., 1995; Burch R. W. A Peircean Reduction Thesis. - The Foundations of Topological Logic. Texas, 1991; Eisele C. Studies in the Scientific and Mathematical Philosophy of Charles S. Peirce. The Hague—P.—N. Y., 1979; A Comprehensive Bibliography of Published Works of С S. Peirce with a Bibliography of Secondary Studies, ed. by K. L. Ktetner. Ohio, 1986. В. К. Финн

ПИРСОН (Pearson) Карл (27 марта 1857 - 17 апреля 1936) - английский ученый и философ. Получил биологическое и математическое образование. Профессор кафедры прикладной математики Университетского колледжа Лондонского университета (занял этот пост после своего учителя У. Клиффорда), в 1911—13 был профессором евгеники того же университета. В философии Пирсон — типичный представитель «второго позитивизма», продолжатель феноменалистической традиции Д. Беркли, Д. Юма и Д. С. Милля. Мир внешних вещей рассматривал как проекцию во вне внутренних процессов сознания. Близок Э. Маху (который посвятил ему свою «Механику») в понимании сущности современной науки. Задачу науки Пирсон видел не в объяснении, а в описании и классификащш фактов. При этом ученый должен стремиться формулировать безличностные (интерсубъективные) суждения о фактах. В основе любых фактов — ощущения, причина, или источник, которых неизвестен. Саму причинность Пирсон трактовал как отношение регулярной последовательности между ощущениями. Научный закон лишь описывает порядок следования ощущений, он — чисто ментальная конструкция, экономящая наше мышление. Наука механики — удобный язык, обобщающий чувственный опыт ученого. Но этот язык следует очистить от таких путаных метафизических понятий, как «материя», «сила», «причинность», «масса», и ряд других. Многие понятия науки (типа понятия «атом») не обозначают какую-либо реальность, а являются конструкциями ума. Метафизику Пирсон сравнивал с поэзией, а метафизика — с поэтом, который, однако, опасен, ибо претендует на рациональность своих утверждений. Наука для Пирсона едина и имеет всеохватывающий характер, для нее нет недоступных тем (в т. ч. философских или религиозных). Научный прогресс — главный критерий прогресса человечества, включая и моральный прогресс. Позитивистская философия науки Пирсона явилась непосредственной предшественницей логического позитивизма и логического эмпиризма. Соч»: Grammar of Science. L., 1892; The Chances of Death and Other Studies in Evolution, v. 1-2. L, 1897; Natural Life from the Standpoint of Science. L., 1901; Грамматика науки. СПб., 1911. A . Ф. Грязное

ПИСАРЕВ Дмитрий Иванович [2(14) октября 1840, с. Зна- менское Орловской губ. — 4(16) июля 1868, Дуббельн, близ Риги] — русский публицист и литературный критик. Родился в дворянской семье. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета (1861); в 1861—66 — ведущий сотрудник журнала «Русское слово»; за статью в защиту А. И. Герцена провел около четырех с половиной лет (1862—66) в Петропавловской крепости; в 1866—67 сотрудничал в журнале «Дело»; будучи на курорте на Балтийском побережье, утонул в море. Писарев, в отличие от других просветителей-шестидесятников, эволюционировавших в направлении народнического мировоззрения, развивался в рамках радикального демократизма. Характерной чертой его мировоззрения был нигилизм, проявившийся в сфере философии и эстетики. Он - радикальный критик любых умозрительных философских систем от Платона до Гегеля; так, у Гегеля он усматривал только «диалектические фокусы». Умозрительной философии противопоставлял приемы опытных наук, апеллировал к естественнонаучному материализму К. Фогта, Л. Бюхнера, Я. Молешотта, эволюционной теории Ч. Дарвина. Из всех составных частей мировоззрения Писарева наибольшие споры вызывали его литературно-критические и эстетические взгляды. Будучи первоначально сторонником «чистого искусства», Писарев в дальнейшем дошел до нигилистических взглядов на искусство вообще, которое-де вредит общественному развитию и мешает молодежи посвятить себя «спасительному естествознанию». Высказавшись за «разрушение эстетики» и доказывая, что нет принципов и законов искусства, он радикально разошелся с концепциями предшественников и современников — Белинского, Чернышевского и Добролюбова. Соч.: Соч., т. 1—4, М., 1955—56; Избр. философские и общественно- политические статьи. М., 1949; Исторические эскизы. Избр. статьи. М, 1989. Лит.: Плоткин Л. А. Д. И. Писарев. Жизнь и деятельность. М., 1962; Демидова Н. В. Писарев. М., 1966; Цыбенко В.А. Мировоззрение Д. И. Писарева. М., 1969; Беленкова Л. П. Д. И. Писарев как историк философской и общественной мысли. М., 1983; Coquart A. Dmitri Pisarev (1840—1868) et ideologie du nihilisme russe. P., 1946. В. Ф. Пустарнаков «ПИСЬМА К СЕРЕНЕ» (Letters to Serena, 1704, рус. пер. 1927; последнее издание на русском языке в кн.: Английские материалисты 18 в., т. 1. М., 1967) — важнейший философский труд Д. Толанда. Книга родилась в результате бесед с прусской королевой Софией-Шарлоттой, с которой Толанда познакомил Лейбниц. Псевдоним «Серена» был раскрыт самим Толан- дом в 1708, уже после смерти Софии-Шарлотты. В структурном отношении книга включает пять писем, которые тематически можно подразделить на две группы. Первые три письма — «Происхождение и сила предрассудков», «История учения о бессмертии души у язычников», «О происхождении идолопоклонства и причины происхождения язычества» — адресованы Серене — королеве Софии-Шарлотте. В этих письмах Толанднаосновепринииповматериалистическогодеизмарас- крывает земную природу суеверий, религиозных предрассудков, а также подробно анализирует историю возникновения учения о бессмертии души у различных народов. Эта группа писем по своему содержанию примыкает к др. произведению Толанда — «Христианство без тайн». Вторая группа включает четвертое и пятое письма, которые возникли в результате переписки Толанда с голландским спинозистом. Содержание их характеризует представление Толанда о материи и ее связи с основными атрибутами — движением и мышлением. Толанд

235

«ПИСЬМА ОБ ИЗУЧЕНИИ ПРИРОДЫ» приводит убедительные аргументы в пользу идеи о том, что движение составляет существенное и неотъемлемое свойство материи: «Материя по необходимости столь же активна, сколь и протяженна». Вместе с тем Толанд продолжал считать, что «бог так же мог создать материю активной, как и протяженной...» (см. Английские материалисты 18 в., т. 1, с. 195). В. Ф. Коровин «ПИСЬМА ОБ ИЗУЧЕНИИ ПРИРОДЫ» - одно из основных философских произведений А И. Герцена. Написаны в 1844—45. Опубликованы в журнале «Отечественные записки» за 1845 и 1846. В 30-томном Собрании сочинений Герцена помещены в т. 3 (М., 1954). Переосмысливая философское наследие, в т. ч. диалектику, Герцен намечает новый тип философствования. Гегель, по его мнению, сюим философским творчеством показал предел, до которого может дойти идеализм, и одновременно обозначил выход за этот предел. При отказе от гегелевского идеализма, но при сохранении того, что немецким философом приобретено, перед философией открываются новые перспективы. Герцен полагает, что естествознание имело основания отказывать в доверии прежней философии, которая не обходилась без схоластики и мистицизма, без пустой метафизики. Новейшему естествознанию, переросшему эмпирический уровень, не обойтись без философии. И философии, считает Герцен, если она не хочет ходить на бестелесных ногах, не обойтись без естествознания. Природа существует реально и постигается в сознании — философском и естественнонаучном. Формы исторического мира столь же естественны, как и формы мира физического. Природу Герцен определяет как процесс, движение. В развитии человечества, подчеркивает он, также нет ничего неподвижного. Оно не давало подписки жить всегда, как теперь. Все существующее, развиваясь, постоянно отрекается от устаревших форм, то, что удовлетворяло вчера, ныне отрицается как неестественное. Отрицание и преемственность, как две стороны единого процесса развития, специально и подробно прослеживаются Герценом в истории философии, начиная от античности до 19 в. «Письма» оказали большое влияние на общественное сознание России сер. 19 в. А.Д.Сухов

ПИФАГОР (П\)9ауорш;) (ок. 570 до н. э., о. Самос - ок. 497, Метапонт) — древнегреческий философ, ученый, религиозно-нравственный реформатор и политик. Его отец Мнесарх был богатым и, вероятно, знатным человеком. Сведения об учебе Пифагора у Ферекида и Анаксимандра и тем более о путешествиях в Египет и Вавилон недостоверны, хотя частью восходят к 4 в. до н. э. Ок. 532 Пифагор покидает Самос из-за тирании Поликрата и поселяется в Кротоне. Благодаря сюим талантам и красноречию он нашел здесь немало сторонников, которые образовали гетерию (неформальное политическое сообщество). Со временем она стала определять политику Кротона, особенно ее влияние возросло в ходе войны с Сиба- рисом (ок. 510), разгромленным кротонской армией под руководством пифагорейца Милона. Однако в конце 6 в. в результате антипифагорейского выступления («Килонова смута»), к которому примкнула часть учеников Пифагора (Гип- пас), он бежал в Метапонт, где и умер.

ТРАДИЦИЯ. Как и Сократ, Пифагор ничего не писал, а его ученики излагали не взгляды учителя, а свои собственные. Их теории слишком индивидуальны, чтобы прямо выводить из них систему учителя (если она вообще существовала). Отсутствие прямых источников частично компенсирует обширная косвенная традиция, как историческая, так и легендарная. В доплатоновской период Пифагора и пифагорейцев упоминают Ксенофан, Гераклит, Эмпедокл, Геродот, Ион Хиосский, Демокрит (автор книги «Пифагор»), софистический трактат «Двоякие речи», Антисфен и Исократ. Основные темы ранней традиции: мудрость Пифагора, его обширные знания и исследования (aoqria, лоАл)ца0(а, ioropia), красноречие, учение о душе, в частности, о переселении душ (метемпсихоз). Эти свидетельства противоречат тенденции представлять его только религиозным проповедником («шаманом»), отрицая философию, науку и политику. Аристотель доносит до нас легендарную традицию, Гераклид Понтийский и Андрон из Эфеса дополняют и приукрашивают ее. Она рисует Пифагора чудотворцем, который предсказывал будущее, помнил о былых перевоплощениях, беседовал с животными и т. п. Часть этих мифов исходила от самого Пифагора, который, как и Эмпедокл, претендовал на сверхъестественный статус, что, однако, не мешало им заниматься философией и наукой. Оживленные споры в Академии и Ликее вокруг фигуры Пифагора помогли сохранить некоторые сведения о его учении (Ксе- нократ, Аристотель, Евдем, Аристоксен, Теофраст и др.), а сам он стал героем первых биографий (Аристоксен, Дикеарх). Биограф Неанф из Кизика и историк Тимей (рубеж 4—3 вв.) завершают наиболее ценную часть традиции, к которой, впрочем, нужно подходить критически. В эпоху эллинизма возникают новые биографии и множество псевдоэпиграфов, ходивших под именами Пифагора, его жены, детей и учеников. Зарождение неопифагореизма придало новый импульс литературе о Пифагоре, в которой остатки исторических сведений теряются в море вымысла. Соперничество неопифагореизма с христианством также повлияло на то, как рисовали Пифагора его поздние почитатели, Порфирий и Ямвлих. Кроме их работ, к сохранившимся источникам относятся биография Пифагора у Диогена Лаэртия и комментарий Прокла к 1-й книге «Начал» Евклида.

УЧЕНИЕ. Сравнительно надежно к Пифагору можно отнести лишь отдельные идеи и открытия. Его интересы лежали в той же области, что и у ионийцев: космология, астрономия, математика (интерес к религии, хотя и иного типа, свойствен Ксенофану). Космогония Пифагора объясняла зарождение мира взаимодействием двух начал, «предела» и «беспредельного». Последнее, заимствованное у Анаксимандра, отождествлялось с пустотой и одновременно с бесконечной пневмой, воздухом (ср. Анакеимен), окружавшим космос. Космос «вдыхает» внутрь себя пневму, где она ограничивается «пределом», и кладет начало отдельным вещам (традиция приписывает Пифагору введение понятия «космос»). Противоположные начала, придавшие динамизм этой космогонии, играют важную роль как у пифагорейцев, так и в античной философии в целом. Согласно Аристотелю, Пифагор утверждал, что «человек создан богом для познания и созерцания», ему приписывают и авторство термина «философия», понимаемой как предпочтение жизни, посвященной познанию. В геометрии он продолжил исследования Фалеса, придав им более научный и абстрактный характер. Ему принадлежит доказательство теоремы Пифагора и метод нахождения «пифагоровых троек»; созданная им теория пропорций стала связующим звеном между всеми точными науками. В астрономии Пифагор развил идею Анаксимандра о «геометрической» вселенной, чьи параметры выразимы в числах. Он открыл сферичность Земли, положив начало канонической системе из

236

ПИФАГОРЕИЗМ двух сфер, небесной и земной; разделил обе сферы на зоны (арктическую и т.д.); отождествил Вечернюю и Утреннюю звезду с Венерой (традиция связывает эти открытия и с Пар- меяидом). Развив теорию четных и нечетных чисел (Начала IX, 21—34), использующую косвенное доказательство, Пифагор основал теоретическую арифметику Ему были известны арифметическая, геометрическая и гармоническая средние, а также «музыкальная пропорция» (12:9 = 8:6), с помощью которой он разделил струну монохорда и нашел численное выражение октавы (2:1), кварты (4:3) и квинты (3:2). ^го открытие, положившее начало математической гармонике, дало мощный импульс поискам числовой гармонии, в т. ч. и там, где ее нет. Характерный пример — числовые спекуляции, которые Аристотель принимал за философские «определения»: справедливость есть 4, ибо воздает равным за равное (2x2) и т. п. Более рациональный характер носило учение о «небесной гармонии» (см. Пшфагораам). Идеи гармонии, порядка и соразмерности играли важную роль в этическом учении пифагореизма, но в чем заключалась суть религиозно-нравственной реформы, предложенной Пифагором, остается загадкой. Он не вводил ни новых богов, ни новых культов, даже приписываемые ему суеверия («символы») по большей части традиционны. Метемпсихоз, заимствованный им у орфиков, хотя и повлиял на формирование пифагорейского образа жизни, не был его основой. Вполне вероятно, что Пифагор лишь перегруппировал традиционные ценности, сделав акцент на сознательном отношении к ним. Почитание богов и родителей, забота о воспитании детей, верность дружбе, умеренный образ жизни, нравственная и телесная чистота, приверженность к «отеческим законам», нелюбовь к тирании и анархии — все это не было выдумано Пифагором, он лишь придал этим вещам новый смысл и укрепил их своим авторитетом мудреца, знавшего и умевшего больше др. людей. Ист.: DK 1, 96-105; Лебедев. Фрагменты, с. 138-149. Биографии: Диоген Лаэртскии. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, пер. М. Гаспарова, 2-е изд. М., 1986, с. 307—320; Порфирии. Жизнь Пифагора. — Там же, с. 416—426; Ямвлих. Жизнь Пифагора.

СПб., 1997. Лит.: Жмудь Л. Я. Наука, философия, религия в раннем Пифагореизме. СПб., 1994; Delatte A. La vie de Pythagore de Diogene Laerce. Brux., 1922; Fritz K. von. Pythagoras, RE 24,1963, col. 171-203; Philip J. Pythagoras and Early Pythagoreanism. Toronto, 1966; Vogel С. J. de. Pythagoras and Early Pythagoreanism. Assen, 1966; Burkerl W. Lore and Science in Ancient Pythagoreanism. Cambr (Mass.), 1972; NariaL Pythagoras: An Annotated Bibliography. N. Y., 1990. См. также лит. к ст. Пифагореизм. Л.Я.Жмудь

ПИФАГОРЕИЗМ — одно из влиятельных течений античной мысли. Его зарождение связано с приездом Пифагора в Кротон ок. 532 до н. э. и основанием политического сообщества (гетерии). Эта гетерия, ставшая вместе с тем ядром философской и научной школы, добилась политического господства в Кротоне, а в 1-й пол. 5 в. до н. э. аристократические гетерии пифагорейцев доминировали во многих полисах Южной Италии. В ходе демократического движения ок. 450 часть пифагорейцев была убита, другие бежали в Грецию. Хотя отдельные пифагорейцы и позже занимались политикой (Ар- хит), далее пифагореизм существует как научно-философская школа и как особый образ жизни. Аристоксен относил последних пифагорейцев ко 2-й трети 4 в. Оказав огромное влияние на Платона и платоников, пифагореизм сохранился и после исчезновения школы в виде неоформленного философского течения. В эпоху эллинизма оно породило массу псевдоэпиграфов, приписываемых Пифагору и его последователям. Эта литература, соединявшая популярнуюфилософию с пифагореизирующим платонизмом, подготовила почву для неонифагореизма ( 1 в. до н. э.). Неопифагорейцы считали себя преемниками древних, но их основными источниками, кроме псевдоэпиграфов, были платонизм и неоплатонизм, замешанные на увлечении магией, мистериями и пр. Более чем тысячелетнее развитие пифагореизма и разнообразие форм, в которых он проявлялся (философия и арифмо- логия, точные науки, естествознание и медицина, политика, образ жизни, религиозное учение и практика), привели ктоод что в разное, а иногда в одно и то же время пифагорейцами считались люди, между которыми трудно найти нечто общее. Поскольку Пифагор ничего не писал, а источники о раннем этапе пифагореизма малочисленны и противоречивы, пифагорейский вопрос, возникший в 19 в., окончательно не решен и поныне. Его основные аспекты: что из сведений античной традиции можно надежно отнести к древнему пифагореизму? Каково соотношение в нем научно-философского и религиозного элементов? Насколько велика была унификация пифагорейских доктрин и деятельности, т. е. можно ли распространять наши знания о пифагорейце А на пифагорейца Б и тем более на всех пифагорейцев?

ПИФАГОРЕЙСКАЯ ШКОЛА. Ее история делится на ранний этап, от основания сообщества до Филолая (ок. 530— 430), и поздний, от Филолая до исчезновения школы (ок. 430—330). Список пифагорейцев, составленный Аристоксе- ном, включает 218 имен. Большинство из них было членами гетерий и/или приверженцами особого образа жизни, лишь немногие занимались философией, наукой и медициной. К ранней школе принадлежат врач Демокед, Алкмеон, Бро- тин (адресат книги Алкмеона), Гиияас, учитель Парменида Аминий, натурфилософ и ботаник Менестор из Сибариса, Гинион, математик Феодор из Кирены. У пифагорейцев учились Эмяедокл и Демокрит, После 450 географические рамки школы расширяются: Филолай и Лисид (учитель полководца Эпаминонда) жили в Фивах; последователями Филолая были Симмий, Кебет, Эврит, Гикет и Экфант из Сиракуз. В 4 в. центрами пифагореизма были Тарент, где процветала школа Ар- хита, и Флиунт; пифагорейцы жили и в Афинах.

ИСТОЧНИКИ. Кроме ранней традиции о Пифагоре, фрагментов книг пифагорейцев и восходящих к ним свидетельств реконструкция древнего пифагореизма опирается на источники 4 в. Основные из них делятся на следующие группы. 1) Платон и платоники, сохранив важные сведения о пифагореизме, развили многие его идеи, которые уже Аристотель не всегда мог отделить от платонизма. 2) Аристотель написал о пифагорейцах специальный труд (отдельно — об Алкмео- не и Архите) и часто критиковал их в др. работах. Видя в них философских предшественников Академии, он приписал им числовую онтологию, невозможную для досократиков: предел и беспредельное (начала вещей) соотносятся с четным и нечетным (началами чисел). Таблица 10 противоположностей, которую он считал пифагорейской, принадлежит Академии (вероятно, Спевсигагу). 3) Наиболее ценную часть традиции (хотя и не свободную от тенденциозности) сохранили перипатетики: Аристоксен, автор биографий Пифагора и Архита и двух общих трудов о пифагорейцах, биограф Дикеарх, Евдем и Теофраст. 4) Комедия 4 в. высмеивала «пифагористов, которые были нищи, грязны, босы и не ели мяса. Отождествить

237

ПЛАТОН их с известными нам пифагорейцами не удается, нет и оснований видеть в них хранителен древнего образа жизни. Можно ли разглядеть в кривом зеркале комедии реальный феномен «популярной деградации» пифагореизма, остается неясным. Информация более поздних источников достойна внимания лишь тогда, когда ее удается возвести к 5—4 вв., хотя и это не гарантирует полной надежности.

ФИЛОСОФИЯ. Вопреки Аристотелю и следующей за ним традиции тезис «все есть число» не является центральным в пифагореизме и вообще в нем не засвидетельствован. Космогония Пифагора, продолжавшеготрадициюмилетской натурфилософии, была чисто физической, но в отличие от монизма представителей Милетской школы, он выдвигал два начала, «предел» и «беспредельное». Противоположные начала или качества зафиксированы у Алкмеона, Менестора и Филолая, Гиппас и Гиппон выдвигают по одному, но противоположному другдругуначалу(огоньивлага).Упифагорейцевнебылообще- школьной доктрины ни но одному важному вопросу. Характерный пример — учение о душе: Алкмеон считал ее божественной, Гиппас — огненной, Гиппон — влажной, Филолай, вероятно, отождествлял ее с гармонией, другие — с пылинками, движущимися в воздухе. В натурфилософии ранней школы под влиянием кротонской медицины на передний план выступают физиология, эмбриология (Алкмеон, Гиппон) и ботаника (Менестор, Гиппон), часто в ущерб космологии (исключение — Гиппас). Во второй период явственно проявляется влияние точных наук и (в меньшей степени) элеатов, Эмпе- докла и атомистов. Филолай вернулся к видоизмененным началам Пифагора, объединяемых гармонией. У него же число впервые появляется в философском контексте, однако тезис Филолая — гносеологический («без числа невозможно ничего познать»), а не онтологический («мир состоит из чисел»). Эв- рит безуспешно пытался найти число, присущее человеку или животному, Архит плодотворно развивал философию математики, гносеологию и физику. У Гихета космология свелась к астрономии, эклектик Экфант отождествил монады (единицы) с атомами, Ликон вернулся к занятиям ботаникой.

НАУКА. Пифагорейцам принадлежат: решающий вклад в создание дедуктивной геометрии, открытие иррациональности, основа I—IV книг «Начал» Евклида, построение трех правильных многогранников (куб, пирамида, додекаэдр). Арифметика (теория чисел) были монополией школы от Пифагора до Архита и юшла в «Начала» в виде VII—IX книг. В астрономии ими установлена сферичность Земли, правильный порядок и направление Движения пяти планет, выдвинута идея о том, что движение всех небесных тел является равномерным и круговым. Гармоника, состоявшая из математической теории созвучий и физической теории звука, завершала квадривиум точных наук, преподавание которого началось уже в 5 в. Полагая, что всякий звук возникает от движения, пифагорейцы решили, что звук сопровождает всякое движение, в т. ч. и небесных тел. Находясь на разных расстояниях от Земли, они издают неслышимые нам гармонические звуки, высота которых пропорциональна их скорости («небесная гармония»). В физику пифагорейцы ввели контролируемый эксперимент, результаты которого выражались математически. Хотя пифагорейцев редко связывают с науками о природе, естествознание и медицина обязаны им целым рядом фундаментальных открытий (мозг как центр сознания) и теорий (равновесие качеств в организме как основа здоровья), а также зарождением физиологии, эмбриологии, анатомий, диететики и ботаники.

РЕЛИГИЯ. В отличие от Пифагора, никто из известных нам пифагорейцев со сверхъестественным не связан. Хотя в пифагорейском сообществе были люди, верившие в чудеса Пифагора и метемпсихоз, ему не были свойственны основные черты религиозной секты: свои культы, божества, фиксированное учение и жизнеописание основателя. После смерти Пифагор, как и другие философы (Анаксагор), был героизирован, но этот культ был общеиталийским, а не пифагорейским. Поздние авторы приводят недостоверные, но вошедшие во все учебники сведения, которые приписывают пифагорейцам пятилетний обет молчания, тайные и устные доктрины, общность имущества, изгнание ослушников, беспрекословный авторитет Учителя, обычай учеников приписывать ему свои открытия и т. п. В надежных источниках этих и подобным им черт нет. Метемпсихоз, один из немногих общих элементов с орфизмом, был лишен в пифагореизме идеи наследственной вины и стремления вырваться из «мучительного круга» перевоплощении. Круговращение души по телам людей и животных воспринималось как часть естественного миропорядка; позже эта идея дала толчок философскому учению о «вечном возвращении». Известны запреты (частью связанные с метемпсихозом) на захоронение в шерстяной одежде, на отдельные виды мяса и рыбы и на бобы (последний имел и медицинский смысл). Из многих версий о вегетарианстве верна, вероятна, та, по которой души умерших не вселяются в тела жертвенных животных — это позволяло участвовать в обязательных для любого политика общественных трапезах. В кон. 5 в. софист Анаксимандр из Милета (младший) собрал в своем «Толковании пифагорейских символов» традиционные максимы («Что есть море? — Слезы Кроноса», «Что самое мудрое? — Число») и десятки примитивных табу (не говорить в темноте, не ходить по торным дорогам, не мочиться против солнца). В отличие от максим, подавляющее большинство табу с пифагореизмом никак не связано, а их выполнение нигде не засвидетельствовано. Традиция о «символах» была очень популярна и в конце античности привела к тому, что раннюю школу представлял и разделенной на «математиков», занимавшихся философией и наукой, и «акусматиков», слепо следовавшим «символам» (их позднее название - акусмы). Пифагорейский образ жизни, одобрявшийся Платоном и описанный Аристоксеном, не имеет с этой картиной ничего общего. Ист.: DK 1, Timpanaro Cardini M. (ed.). Pitagorici: Testimonialize e frammenti, fasc. I—HI. Firenze, 1958—61; ThesleffH. (ed.). The Pythagorean Texts of the Hellenistic Period. Abo, 1965. Фрагменты ранних греческих философов, издание подготовил А. В. Лебедев, ч. I. M., 1989. Лит.: Жмудь Л. Я. Наука, философия и религия в раннем пифагореизме. СПб., 1994; Zeller Е. Die Philosophie der Griechen, 6 Aufl., Bd. I. Lpz, 1919; DelatteA. Etudes sur la litterature pythagoricienne. P., 1922; Heath T. L. A History of Greek Mathematics, v. 1. Oxf., 1922; Frank E. Plato und die sogenannten Pythagoreer. Halle, 1923; Minar E. Pythagorean Politics in Practice and Theory. Baltimore, 1942; ThesleffH. An Introduction to the Pythagorean Writings of the Hellenistic Period. Abo, 1961; Guthrie W. К. С A History of Greek Philosophy, vol. 1. Cambr., 1962; Fritz K. von. Pythagoreer, RE 24, 1963, col. 209-268; Burkert W. Lore and Science in Ancient Pythagoreanism. Cambr. (Mass.), 1972; Waerden B. L. van der. Die Pythagoreer. Z., 1979; Kirk G, Raven J., Scho- fieldM. The Presocratic Philosophers. Cambr, 1980. Библ.: Paquet L. (ed.). Les Presocratiques: Bibliographie analytique (1879-1980), vol. 1-2. P., 1988-89. См. также лит. к ст. Пифагор. Л. Я. Жмудь

ПЛАТОН (nXaicov) Афинский (427-347 до н. э.) — древнегреческий философ. Первый философ, чьи сочинения дош-

238

ПЛАТОН ли до нас не в кратких отрывках, цитируемых другими, а полностью.

ЖИЗНЬ. Отец Платона Аристон, происходивший из рода последнего афинского царя Кодра и афинского законодателя Солона, рано умер. Мать — Периктиона, тоже из рода Солона, двоюродная сестра одного из 30 афинских тиранов Крития, вторично вышла замуж за Пирилампа, друга Перикла, богача и известного политика. Третий сын Аристона и Перик- тионы Аристокл получил прозвище «Платон» («широкий») от своего учителя гимнастики за ширину плеч. Знатность и влияние семьи, а также собственный темперамент располагали Платона к политической деятельности. Сведения о его юности не поддаются проверке; сообщается, что он писал трагедии, комедии и дифирамбы; учился философии у Кра- тила, последователя Гераклита. Достоверно, что с 407 до н. э. он оказывается среди слушателей Сократа; по преданию, впервые услышав Сократа, Платон сжег все, что написал до сих пор и отказался от политической карьеры, решив всецело посвятить себя философии. Казнь Сократа в 399 потрясла Платона. Он на десять лет уехал из Афин и путешествовал по Южной Италии, Сицилии, вероятно, также и по Египту. Во время этой поездки познакомился с учением Пифагора и устройством Пифагорейского союза, завязал дружбу с Архитом из Тарента и сиракузяни- ном Лионом и испытал первое разочарование от общения с тираном Сиракуз Дионисием I: в ответ на наставления Платона, как устроить наилучшее государство, Дионисий продал философа в рабство. Выкупленный друзьями, Платон по возвращении в Афины (ок. 388—385) организовал собственную школу или, скорее, общину желающих вести философский образ жизни, по образцу пифагорейских. Юридически школа Платона (Академия) была культовым союзом блюстителей священной рощи героя Академа, почитателей Аполлона и муз; практически она сразу же стала центром философского исследования и воспитания. Стремясь не ограничиваться теорией и преподаванием, но претворить найденную философскую истину в жизнь и устроить правильное государство, Платон еще дважды (в 366 и 361, после смерти Дионисия I) отправлялся в Сицилию по приглашению своего друга и почитателя Диона. Обе поездки закончились для него горьким разочарованием.

СОЧИНЕНИЯ. Сохранилось практически все, что написал Платон. Только от его лекции о благе, впервые опубликованной учениками, до нас дошли лишь фрагменты. Классическое издание его сочинений — Corpus Platonicum, включающий 9 тетралогий и приложение, — принято возводить к Трааилу, александрийскому платонику, астрологу, другу императора Тиберия. В приложение входили «Определения» и 6 очень кратких диалогов, которые уже в античности считались не принадлежащими Платону, также как краткое заключение к «Законам» — «Послезаконие», написанное учеником Платона Филиппом Опушпским. 36 сочинений, вошедших в тетралогии (за исключением «Апологии Сократа» и 13 писем это диалоги), считались подлинно платоновскими вплоть до 19 в., до начала научной критики текстов. К настоящему времени признаны не подлинными диалоги «Алкивиад II», «Гиппарх», «Соперники», «Феаг», «Клитофон», «Минос», и письма, за исключением 6-го и 7-го. Оспаривается также подлинность «Гиппия Большего» и «Гиппия Меньшего», «Алкивиада I» и «Менексена», хотя большинство критиков уже признают их платоновскими.

ХРОНОЛОГИЯ. Тетралогии платоновского корпуса были организованы строго систематически; хронология платоновского творчества — предмет интереса 19—20 вв., с их вниманием к генетике, а не к систематике, и плод реконструкции современных ученых. С помощью анализа реалий, сталя, словаря и содержания диалогов была установлена их более или менее достоверная последовательность (она не может быть вполне однозначной, ибо Платон мог писать по нескольку диалогов одновременно, оставляя одни, браться за другие и возвращаться к начатым спустя годы). Раньше всех, под непосредственным влиянием Сократа или памяти о нем (вероятно, сразу после 399) были написаны сократические диалоги «Критон», «Ион», «Евтифрон», «Лахес» и «Лисий»; к ним примыкает «Хармид», в котором намечаются подходы к построению учения об идеях. Видимо, несколько позднее написан цикл диалогов, направленных против софистики: «Евтидем», «Протагор» и важнейший из них — «Горгий». К этому же периоду следует отнести «Кратила» и «Менона», хотя их содержание выходит за рамки антисофистической полемики. «Кратил» описывает и обосновывает сосуществование двух областей: области видимых вешей, непрерывно изменчивых и текучих — по Гераклиту, и области вечного самотождественного бытия — по Пармениду. «Менон» доказывает, что знание есть припоминание истины, созерцавшейся душой до рождения. Следующая группа диалогов представляет собственно учение об идеях: «Федот, «Федр» и «Пир». В тот же период наивысшего расцвета платоновского творчества написано «Государство» (вероятно, первая книга, рассматривающая идею справедливости, написана на несколько лет раньше девяти последующих, где помимо собственно политической философии помещается завершающий обзор и схема учения об идеях в целом). Тогда же или несколько позднее Платон обращается к проблеме познания и критике собственной теории идей: «Теэтет», «Парменид», «Софист», «Политик». Два важнейших поздних диалога «Тимей» и «Фи- леб» отмечены влиянием пифагорейской философии. И наконец в конце жизни Платон целиком посвящает себя работе над «Законами».

УЧЕНИЕ. Сердцевина философии Платона — учение об идеях. Суть его кратко и наглядно представлена в VI книге «Государства» в «сравнении с линией»: «Возьми линию, разделенную на два неравных отрезка. Каждый такой отрезок, то есть область зримого и область умопостигаемого, раздачи опять такимже путем...» (509d). Меньший из двух отрезков линии, область чувственно воспринимаемых вещей, в свою очередь делится на два класса «по признаку большей или меньшей отчетливости»: в больший класс «ты поместишь находящиеся вокруг нас живые существа, все виды растений, а также все то, что изготовляется»; в меньшем окажутся «образы — тени и отражения в воде и в плотных, гладких и глянцевитых предметах». Как тени относятся к реальным существам, их отбрасывающим, так вся область чувственно воспринимаемого в целом относится к вещам умопостигаемым: идея настолько же реальнее и живее зримой вещи, насколько вещь подлиннее своей тени; и в той же мере идея — источник бытия эмпирической вещи. Далее, сама область умопостигаемого бытия делится на два класса по степени реальности: больший класс — подлинно сущее, вечные идеи, постижимые только умом, беспредпосылочно и интуитивно; меньший класс — предмет дискурсивного предпосыл очного знания, прежде всего математических наук — это числа и геометрические объек-

239

ПЛАТОН ты. Присутствие (хороисла) подлинного умопостигаемого сущего делает возможным бытие всех низших классов, существующих благодаря причастности (цеофс) высшему Наконец, умопостигаемый космос (коорос vorpoc), единственная подлинная реальность, обладает бытием благодаря наивысшему трансцендентному началу, которое именуется богом, в «Государстве* — идеей блага или Благом как таковым, в «Пар- мениде» — Бкотм. Это начало — выше бытия, по ту сторону всего сущего; поэтому оно неизреченно, немыслимо и непознаваемо; но без него никакое бытие невозможно, ибо чтобы быть, всякая вещь должна быть самой собою, быть чем-то единым и одним. Однако принцип единства, просто единое как таковое, существовать не может, ибо с прибавлением к нему предиката бытия оно станет уже двумя, т. е. множеством. Следовательно, единое — источник всякого бытия, но само по ту сторону бытия, и рассуждение о нем может быть лишь апофатическим, отрицательным. Образец такой негативной диалектики единого дает диалог «Парменид». Благом же трансцендентный первопринцип называется потому, что для всякой вещи и всякого существа высшее благо заключается в том, чтобы быть, и быть самим собой в самой высокой и совершенной степени. Трансцендентное божественное начало, по Платону немыслимо и непознаваемо; но так же непознаваем и эмпирический мир, область «становления» (yevEoic), где все возникает и погибает, вечно меняясь и ни на миг не оставаясь тождественным себе. Верный парменидрвскому тезису «мышление и бытие — одно и то же», Платон признает доступным пониманию и науке — «умопостигаемым» — лишь подлинно сущее, неизменное и вечное. «Должно разграничить две вещи: что есть вечное, не имеющее возникновения бытие и что есть всегда возникающее, но никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления и рассуждения, очевидно и есть вечно тождественное бытие; а то, что подвластно мнению и неразумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не существует на самом деле» («Тимей», 27d—28а). В каждой вещи вечна и неизменна идея (etooc), тенью или отражением которой вещь является. Она и составляет предмет философии. В «Филебе» об этом говорится на языке пифагорейцев: есть два противоположных начала всего сущего — «предел» и «беспредельное» (они приблизительно соответствуют «единому» и «иному» «Парменида»); само по себе и то и другое непознаваемо и не обладает бытием; предмет изучения философии и всякой специальной науки — то, что состоит из обоих, т. е. «определенное». То, что на пифагорейско-платоновском языке называется «беспредельным» (areipov) и что Аристотель впоследствии назвал «потенциальной бесконечностью», составляет принцип континуума, в котором нет четких границ и одно постепенно и незаметно переходит в другое. Для Платона существует не только пространственный и временной континуум, но, если можно так выразиться, континуум онтологический: в эмпирическом мире становления все вещи находятся в состоянии непрерывного перехода от небытия к бытию и обратно. Наряду с «беспредельным» Платон употребляет в том же значении термин «большое и малое»: есть вещи, такие, как цвет, размер, теплота (холод), твердость (мягкость) и т. п., которые допускают градацию «больше-меньше»; и есть вещи иного порядка, не допускающие такой градации, напр., нельзя быть в большей или меньшей степени равным или неравным, в большей или меньшей степени точкой, четверкой или треугольником. Эти последние — дискретны, определенны, тождественны себе; это и есть идеи, или подлинно сущее. Напротив, все, что существует в «большей и меньшей» степени, текуче и неопределенно, с одной стороны, несамостоятельно и относительно — с другой: так, невозможно точно сказать, велик мальчик ростом или мал, ибо, во-первых, он растет, а во-вторых, это зависит от точки зрения и от того, с кем его сравнивают. «Большим и малым» называет Платон принцип, в силу которого эмпирический материальный мир отличается от своего прообраза—мира идеального; ученик Платона Аристотель назовет этот принцип материей. Еще одна отличительная черта платоновской идеи, помимо определенности (дискретности), — простота. Идея неизменна, следовательно, вечна. Отчего эмпирические вещи тленны? — Оттого, что сложны. Уничтожение и гибель — это разложение на составные части. Следовательно, нетленно то, что не имеет частей. Душа бессмертна, поскольку проста и не имеет частей; из всего, что доступно нашему воображению, ближе всего к душе геометрическая точка, простая и непротяженная. Еще ближе — арифметическое число, хотя и то и другое — всего лишь иллюстрации. Душа — идея, а идея недоступна ни воображению, ни дискурсивному рассуждению. Кроме того, идеи — ценности. Чаще всего, в особенности в рангагх сократических диалогах, у Платона рассматриваются такие идеи, как красота (или «прекрасноесамо по себе»), справедливость («справедливое как таковое»), благоразумие, благочестие, мужество, добродетель. В самом деле, если идеи — подлинное бытие, а источник бытия — благо, то чем реальнее нечто, тем оно лучше, тем выше стоит в иерархии ценностей. Здесь в учении об идеях обнаруживается влияние Сократа; в этом пункте оно отличается от пифагорейского учения о началах-противоположностях. В поздних диалогах Платон приводит примеры идей из пифагорейской математической метафизики: тройка, треугольник, четное, равное, подобное само по себе. Но и эти на современный взгляд внеценнос- тные понятия для него ценностно определены: равное и подобное прекрасно и совершенно, неравенство и неподобие — мерзко и скверно (ср. Политик, 273а-е: мир вырождается, «погружаясь в беспредельную трясину неподобия»). Мера и граница прекрасны, полезны и благочестивы, бесконечность дурна и отвратительна. Хотя Платон (первым из греческих философов) стал различать теоретическую и практическую философию, собственная его онтология есть в то же время учение о ценностях, а этика насквозь онтологична. Более того, всю свою философию Платон не желал рассматривать как чисто умозрительное занятие; познать благо (единственное, что заслуживает познания и познаваемо) означало для него претворить его в жизнь; назначение подлинного философа — управление государством в согласии с высшим божественным законом мироздания (этот закон проявляется в движении светил, так что мудрый политик должен прежде всего изучать астрономию — Послезаконие 990а). В качестве ценности и блага идея у Платона — предмет любви (epoac). Настоящая любовь и бывает тол ько к идее. Поскольку душа — идея, то человек любит в другом человеке именно душу, а тело лишь постольку, поскольку оно просветлено прекрасной разумной душой. Любовь только к телу — неподлинная; она не приносит ни блага, ни радости; это заблуждение, ошибка темной души, ослепленной вожделением, которое противоположно любви. Любовь — эрос — есть стремление; стремление души на родину, в вечную область бытия, прекрасного как такового; поэтому здесь душа устремляется ко всему, в чем видит отражение того прекрасного (Пир, 201d—

240

ПЛАТОН 212а). Впоследствии у Аристотеля, ученика Платона, бог — «вечный двигатель» — будет двигать мир именно любовью, ибо все сущее любовно стремится к источнику своего бытия. С логической точки зрения идея есть то, что отвечает на вопрос «Что это?» применительно ко всякой вещи, ее суть, логический вид (eiooc). Здесь Платон также следует учению Сократа, и именно этот аспект теории идей был с самого начала наиболее уязвим для критики. В первой части диалога «Пар- менид» Платон сам приводит главные аргументы против толкования идей как общих понятий, существующих самостоятельно и отдельно от причастных им вещей. Если в «Федоне», «Федре», «Пире» идеи рассматриваются как вполне трансцендентные эмпирическому миру а в «Государстве» высшее Благо еще называется «идеей», то в «Пармениде» в качестве подлинной трансценденцки вводится Единое, стоящее выше и по ту сторону всякого бытия, в т. ч. и истинного, т. е. идей. После «Парменида», в диалоге «Софист» Платон критикует как материалистический имманентизм, так и собственную теорию отделенности идей (и пытается представить идеи в виде системы категорий — пяти «величайших родов»: бытие, тождество, отличие, покой и движение. В дальнейшем, в «Тимее» и «Филебе», в качестве примеров идей выступают уже пифагорейские начала—преимущественно математические объекты, а не общие понятия, как в ранних диалогах, и сам термин «идея» уступает место таким синонимам, как « бытие», «подлинно сущее», «образец» и «умопостигаемый космос». Помимо определенности, простоты, вечности и ценности платоновскую идею отличает познаваемость. Следуя за Пар- менидом и элеатами, Платон различает собственно знание (екюттдо) и мнение (OoCdl). Мнение мы составляем на основе данных чувственного восприятия, которые опыт преобразует в представления, а наше мышление (дшвюйя), абстрагируя и обобщая представления, сопоставляя понятия и делая выводы, превращает в мнение. Мнение может быть истинным или ложным; может относиться к вещам эмпирическим или умопостигаемым. Относительно эмпирических вещей возможно только мнение. Знание не основывается на данных ощущения, не бывает ложным, не может относиться к эмпирии. В отличие от мнения знание не является результатом процесса познания: мы можем знать лишь то, что знали всегда. Следовательно, знание — плод не дискуссии, а единомо- ментного (точнее, вневременного) созерцания (Ошрш). До нашего рождения, до воплощения, наша крылатая душа, чей умственный взор не был затуманен телом, видела истинное бытие, участвуя в хороводе небожителей (Федр). Рождение человека, с точки зрения знания, есть забвение всего, что знала душа. Цель и смысл человеческой жизни — припомнить то, что душа знала до падения на землю (поэтому истинный смысл жизни и спасение души обретаются в занятиях философией). Тогда после смерти душа вернется не в новое земное тело, а на свою родную звезду. Знание как раз и есть припоминание {тшлтесис). Путь к нему — очищение (должно очистить глаза души от мути и грязи, привносимых телом, прежде всего плотскими страстями и вожделениями), а также упражнение, аскеза (занятия геометрией, арифметикой и диалектикой; воздержание в пище, питье и любовных удовольствиях). Доказательство того, что знание есть припоминание, приводится в «Меноне»: мальчик-раб, никогда ничему не учившийся, способен понять и доказать трудную теорему об удвоении площади квадрата. Знать — значить видеть, и предмет знания не случайно называется «видом», идеей (eiooc). Более того, чтобы знать нечто, нужно быть тождественным предмету знания: душа сама есть идея, поэтому она может знать идеи (если освободиться от тела). В более поздних диалогах (Софист, Тимей) то, чем душа видит и знает идеи, называется умом (нус). Этот платоновский ум не столько субъект, сколько объект знания: это «умопостигаемый мир», совокупность всех идей, целостная реальность. В качестве субъекта этот же ум выступает не как познаватель, а как деятель; он — творец нашего эмпирического мира, Демиург (в «Тимее»). Применительно же к знанию субъект и объект у Платона неразличимы: знание истинно лишь тогда, когда познающее и познаваемое — одно.

МЕТОД. Поскольку знание для Платона не есть сумма сведений, внешних для познающего и благоприобретаемых, постольку и процесс обучения — это в первую очередь воспитание и таражнение. Платоновский Сократ называет свой метод воздействия на собеседников мавевтюим, т. е. повивальным искусством: как мать его была повивальной бабкой, так и сам Сократ занимается тем же ремеслом, только принимает роды не у женщин, а у юношей, помогая родить не человека, а мысль и мудрость. Его призвание — отыскивать юношей, чья душа беременна знанием, и помогать им выносить и произвести на свет дитя, а затем определить, что родилось — ложный призрак или истина (Теэтет 148—151). Рождаемые один за другим призраки — ложные мнения о предмете исследования — следует уничтожать одно за другим, расчищая место для истинного плода. Все ранние платоновские — сократические — диалога носят майевтический характер: в них опровергаются неверные толкования предмета, а верное толкование не дается, ибо слушатель Сократа и читатель Платона должен родить его сам. Т. о., большая часть диалогов Платона — апории без однозначного вывода. Сама парадоксальность и апоретичность должна благотворно воздействовать на читателя, пробуждая в нем недоумение и удивление — «начало философии». Кроме того, как пишет Платон уже в позднем 7 письме, само знание не может быть выражено словами («то, что слагается из имен существительных и глаголов, не бывает достаточно надежным», 343Ь). «Для каждого из существующих предметов есть три ступени, с помощью которых необходимо образуется его познание; четвертая ступень — это само знание, пятой же должно считать то, что познается само по себе и есть подлинное бытие» (342Ь). Слова и воображение годятся лишь на первых трех ступенях; дискурсивного мышления хватает лишь до четвертой. Вот почему Платон не ставил перед собой задачи дать систематическое изложение философии—оно могло бы лишь ввести в заблуждение, создав у читателя иллюзию знания. Вот почему основная форма его сочинений — диалог, в котором сталкиваются различные точки зрения, опровергая и очищая друг друга, но не произносится окончательное суждение о предмете. Исключение составляет «Тимей», предлагающий сравнительно систематический и догматический свод платоновского учения о боге и мире; однако в самом начале делается предупреждение, что это сочинение ни в коем случае нельзя делать достоянием непосвященных, ибо им оно не принесет ничего, кроме вреда — соблазна и заблуждения. Кроме того, все повествование неоднократно именуется «правдоподобным мифом», «правдивым сказанием» и «вероятным словом», ибо «мы всего лишь люди», и высказать или воспринять со слов окончательную истину не в состоянии (29 с). В диалогах «Софист» и «Политик» Платон пытается разработать новый ме-

241

ПЛАТОН тод исследования — дихотомическое деление понятий; этот метод не прижился ни у самого Платона, ни у его последователей как не вполне плодотворный.

ПЛАТОН И ПЛАТОНИЗМ. От античности до эпохи Возрождения просто Философом, без уточнения имени, называли не Платона, а Аристотеля (как просто Поэтом звали Гомера). Платона же всегда называли «божественным», или «богом философов» (Цицерон). От Аристотеля вся последующая европейская философия заимствовала терминологию и метод. От Платона - большую часть проблематики, остававшейся неизменно актуальной по крайней мере вплоть до Канта. Впрочем, после Канта Шеллинг и Гегель вновь возродили к жизни платонизм. Для античных авторов слово Платона божественно, потому что он, подобно оракулу или пророку, видит и изрекает истину по вдохновению свыше; но так же, как оракул, он изъясняется темно и двусмысленно, и толковать его слова можно по-разному. В эпоху эллинизма и поздней античности два наиболее влиятельные направления философии были платонизм и стоицизм. Со времени Макса Вебера античную философию - именно платоновского или стоического толка - нередко классифицируют как «религию спасения», ставя ее в ряд с буддизмом, христианством и исламом. И это справедливо: для платоника и стоика философия была не автономной наукой среди др. специализированных наук, а знанием как таковым, причем знание рассматривалось как смысл, цель и условие спасения человека от страданий и смерти. Познающая часть души — ум — для стоиков «главное», для платоников — единственно изначальное и бессмертное в человеке. Разум — ос нова и добродетели, и счастья. Философия и ее венец — мудрость — это образ жизни и устроение человека, стремящегося к совершенству или достигшего его. По Платону, философия определяет и загробную участь человеха: ему суждено тысячелетиями вновь и вновь перевоплощаться для страданий земной жизни, пока он не овладеет философией; лишь тогда, освободившись от тела, душа вернется на родину, в область вечного блаженства, слившись с душой мира («Государство», кн. X). Именно религиозная составляющая учения обусловила постоянное возрождение интереса к Платону и к Стое в европейской мысли вплоть до наших дней. Доминанту этой религиозной составляющей можно схематически обозначить как дуализм у платоников и пантеизм у стоиков. Как бы сильно ни разнилась метафизика Платона, Филона Александрийского, Плотина, Прокла, средневековых реалистов и неоплатоников Возрождения, основополагающим у них остается разделение двух миров: эмпирического и идеального, умопостигаемого. Все они признают бессмертие души (в ее разумной части) и видят смысл жизни и спасение в освобождении от уз тела и мира. Почти все они исповедуют трансцендентного Бога-Творца и высшим видом познания считают интеллектуальную интуицию. По единственному признаку — дуалистическому полагают двух несводимых друг к другу субстанций — Лейбниц классифицировал Декарта как платоника и критиковал его за «платонизм». Достаточно сложным было отношение к платонизму христианских мыслителей. С одной стороны, из всех языческих философов Платон, по выражению Августина, к христианству ближе всего. Уже со 2 в.. у христианских авторов nor о- ряется предание о том, как Платон во время путешествия по Египту познакомился с Моисеевой Книгой Бытия и списал с нее своего «Тимея», ибо учение о всеблагом, всемогущем и всеведущем Боге, сотворившем мир исключительно по причине своей благости, не могло без откровения свыше возникнуть в языческой голове. С другой стороны, для христианства были неприемлемы многие ключевые моменты платонизма: прежде всего дуализм, а также учение о предсушествовании идеи в уме Творца и о предсушествовании и переселении души. Именно против платоников выступал уже во 2 в. Татиан, утверждая что «душа сама по себе не бессмертна, эллины, но смертна... Сама по себе она есть не что иное, как тьма, и нет в ней ничего светлого» (Речь против эллинов, 13). За платонизм осуждено в 4 в. учение Оригена. Августин, большую часть жизни мысливший в духе дуализма под влиянием манихеев и Платона с Плотиной, под конец резко порывает с этой традицией находя ее соблазнительной и противной христианству, осуждает увлечение знанием и философией, призывая к смирению и послушанию без высокоумия. За «платоновскую ересь» осужден в 12 в. Церковью Иоанн Итал, а позднее борется с платониками-гуманистами Возрождения, опираясь на Аристотеля, Григорий Полома. Первым и основательнейшим критиком платонизма выступил ученик самого Платона Аристотель. Он критикует Платона именно за дуализм - учение об отделенном существовании идей, а также за пифагорейскую математизацию естествознания — учение о числах как первой истинной и познаваемой структуре эмпирического мира. В изложении Аристотеля платонизм предстает радикально дуалистическим учением, гораздо более близким к философии пифагорейцев нежели это можно заметить по собственным диалогам Платона. Аристотель излагает законченную догматическую систему, которой нет в текстах Платона, но именно подобная система будет затем положена в основу метафизики неоплатонизма. Это обстоятельство заставило некоторых исследователей предположить, что помимо писаных диалогов, предназначенных для широкого круга читателей, Платон распространял в узком эзотерическом кругу «неписаное учение» для посвященных (начатая книгами К. Гайзера и Г. Кремера дискуссия о «неписаном учении» Платона продолжается по сей день). Из писаных диалогов наибольший интерес всегда вызывал «Тимей», считаясь квинтэссенцией платоновского творчества. По выражению Уайтхеда (Whitehead A IV. Process and Realty. N. Y., 1929, p. 142 sqq.), всю историю европейской философии можно рассматривать как пространный комментарий к «Тимею». Соч.: Platonis dialogi secundum Thrasylli tetralogias, t. I—VI, гее. С. F. Hermanni. Lipsiae, 1902—1910; Piatonis opera, vol. 1—5, ed. J. Burnet Oxf., 1900—1907; в рус. пер.: Сочинения Платона, переведенные и объясненные проф. [В. Н.] Карповым, т. 1—6. М., 1863— 79; Полное собрание творений Платона пер. под ред. С. А. Жебе- лева, Л. П. Карсавина, Э. Л. Радлова, тт. 1,4, 5, 9, 13—14. Пг./Л., 1922—29; Сочинения, ред. А. Ф. Лосева, В. Ф. Асмуса, А. АТахо- годи», т. 1—3 (2). М., 1968—72 (переизд.: Собрание сочинений, т. 1-4. М., 1990-95). Лит.: Асмус В. Ф. Платон, 2-е изд. М.. 1975; Лосев А. Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., 1969; Лосев А. Ф., Тахо— Годи А. А. Платон. Аристотель. М, 1993; Платон и его эпоха, сб. ст. М., 1979; Васильева Т. В. Афинская школа философии. Философский язык Платона и Аристотеля. М., 1985; Она же. Писаная и неписаная философия Платона. — В сб.: Материалы к историографии античной и средневековой философии. М., 1990; Она же. Путь к Платону. М., 1999; Доброхотов А. Л. Категория бытия в классической западноевропейской философии. М, 1986, с. 3-148; Мочалова И. И. Критика теории идей в Ранней Академии. — В сб. АКАДНМЕ1А: Материалы и исследования по истории платонизма. СПб., 1997, с. 97—116; Na- torp Р. Platon's Ideenlehre, 1903; Robin L. La theorie platonicienne des idees et de nombres d'apres Aristote. P., 1908; Cherniss H. Aristotle's

242

ПЛАТОНА КОММЕНТАТОРЫ Criticism of Plato and the Academy. Baltimore, 1944; Wilamowitz- MoellendorffU. v. Plato. Sein Leben und seine Werke. B.-Fr./M., 1948; Friedlander P. Platon, Bd. 1-3. B.-N.Y, 1958-69; Kramer И. J. Der Ursprung der Geistmetaphysik, 1964; Allen R. E. (ed.). Studies in Plato's Metaphysics. L., 1965; Gadamer H.G. Piatos dialektische Ethik. Hamb., 1968; GaiserK. Platon's Ungeschriebene Lehre. Stuttg., 1968; Guthrie W. К. С A History of Greek Philosophy, vol. 4-5. Cambr., 1975-78; Wastes G Platonic Studies. Princeton, 1981; ThesleffH. Studies in Platonic Chronology. Helsinki, 1982; WyllerE.A. Derspate Platon. Hamb., 1970; Tigerstedt E. N. Interpreting Plato. Stokholm, 1977; Sayre К. М. Plato's Later Ontology. Princeton, 1983; Ledger G. R. Recounting Plato. A Computer Analysis of Plato's Style. Oxf, 1989; ThesleffH. Studies in Plato's Chronology. Helsinki, 1982; Brandwood L. The Chronology of Plato's Dialogues. Cambr., 1990; Methods of Interpreting Plato and His Dialogues, ed. by J. С Klagge and N. D. Smith. Oxf., 1992; Kraut R. (ed.). Cambridge Companion to Plato. Cambr., 1992; Chappel T The Plato Reader. Edinburg, 1996. Библ.: Platon 1990-1995, «Lustrum» 40,1998. Словари: Ast Fr. Lexicon Platonicum, sive Vocum Platonicum Index. Lpz., 1835-38 (repr. Darmstadt, 1956); Brandwood L. A Word Index to

ПЛАТОНА КОММЕНТАТОРЫ. Традиция комментирования Платона в античности связана прежде всего с изучением и преподаванием платоновской философии в платонических школах (ср. средний платонизм, неоплатонизм). Корпус платоновских текстов, содержащий как подлинные, так и подложные сочинения, сформировался уже в 340-е гг. в Древней Академии. Диалоги продолжали читать и изучать преемники Платона по руководству школой (Спевсипп, Ксепократ и др., а также отделившийся от школы Аристотель). Кран- тором был составлен первый комментарий на «Тимея», который долго оставался единственным, вплоть до периода т. н. Среднего платонизма, с которым связано Начало уже не прерывавшейся до самого конца существования античной философии традиции комментирования Платона. Комментаторы Платона опиршшсь на осуществленные в разное время издания его текстов. В эллинистическую эпоху интерес к Платону, прежде всего как к образцовому писателю («Гомеру философов»), проявился в издании его сочинений наряду с другими образцовыми авторами. Аристофан Византийский (257?— 180? до н. э., александрийский грамматик, составитель глоссариев, литературный критик и лексикограф) установил деление платоновского корпуса на трилогии. К александрийским изданиям восходят сохраненные Диогеном Лаэртием пометы к платоновским диалогам. Деркиллид ( 1 в. до н. э.) издал сочинения Платона, поделив их на тетралогии, позднее Трасилл также использовал принцип деления на тетралогии в своем издании Платона, которое сохранено традицией и известно нам. Диалоги Платона вызывали интерес не только у платоников, но и у стоиков (комментарий Посидония на «Тимея»), а также у пифагорейцев (псевдоэпиграф Тимея Локрского, 3—2 вв. до н. э.). Тенденция обращения к аутентичному платоновскому тексту, с которой связывают начало периода «среднего платонизма», энергично проявляется в Александрии, где Евдор Александрийский составляет сводки платоновского учения и комментирует его диалоги (в т. ч. «Тимей», послуживший Плутарху из Херонеи основным источником для его трактата «О сотворении души согласно «Тимею»» при восстановлении взглядов Ксенократа, Крантора и пифагорейцев). Платоники постепенно приходят к систематическому толкованию Платона, расширяя круг комментируемых текстов: в 1 в. н. э. M одерат комментирует вторую часть «Парменида» (In Arist. Phys., p. 230, 34 sqq. Diels), формулируя сверхбытийную природу Единого и признавая иерархию из трех единых. О том, что представляли собой комментарии к отдельным диалогам Платона в период среднего платонизма, можно судить только по фрагментам «Анонимного комментария к "Теэтету"» (1-я пол. 2 в.). Автор комментария ссылается на другие принадлежащие ему комментарии к «Федону», «Пиру» и «Тимею». Помимо этого существует ряд свидетельств о составлении комментариев, в частности, афинскими платониками 2 в. Во второй четверти 2 в. Тавр Кальвен комментировал в Афинах «Горгия» и «Тимея» (из последнего выдержки приводит Иоанн Филопон, De aet. mundi 6, 8, p. 145, 13 ff; 6, 20, p. 186, 23 ff; 13, 5, p. 520, 8 Rabe); Аттик — «Тимея» и «Федра» (frg. 12—39 Des Places); его ученику Гарпократиону принадлежит «Комментарий к Платону» в 24 книгах, который скорее всего содержал толкования отдельных пассажей платоновских диалогов (сохранились фрагменты к «Алкивиаду I», «Федону», «Федру», «Тимею», «Государству»), отражая их последовательное чтение и интерпретацию во время занятий; Север, также, вероятно, принадлежавший к афинской школе, комментировал «Тимея» (известно по неоднократным упоминаниям Прокла в его комментарии на «Тимея»). Прокл упоминает также некоего Максима Ни- кейского, комментировавшего «Государство» (In Remp. Il 96,12). «Введение к диалогам Платона» Альбина показывает круг чтения и характер интерпретации платоновских диалогов. Преимущественно ради толкования «Тимея» составлено компилятивное сочинение Теона Смирнского «Изложение математических учений, необходимых для понимания Платона»: пассажи из перипатетика Адраста Афродисийского чередуются здесь с выдержками из Трасилла. Плутарх Херонейский продолжил александрийскую традицию, представленную его учителем Аммонием. Платон выступает у него не только как авторитетный философ, но и как моралист и воспитатель (частое цитирование «Государства» и «Законов»). Плутарх, подобно Евдору, составляет сводки платоновского учения («Платоновские вопросы») и комментирует тексты («О порождении души в «Тимее»», в «Утешении к Аполлонию» толкует «Федона»), Объектом комментирования являются фрагменты диалогов, провоцирующие обсуждение отдельных проблем. Период кон. 2 — нач. 3 в. небогат именами философов—комментаторов Платона, между тем работа с текстами Аристотеля находится на очень высоком уровне (ср. Александр Афроди- сийский). Сохранился комментарий Галена к заключительной части «Тимея» 76d—80с. По фрагментам известны сочинения Нумения «О расхождении Академии с Платоном» и «О сокровенном учении Платона» (fr. 23, 24 Des Places). Избирательный интерес к отдельным пассажам Платона проявляет Плотин («Тимей», первые две предпосылки «Парменида», миф в «Федре», речь Диотимы в «Пире», 6—7-я книги и миф 10-й книги «Государства», 2-е письмо и др.). Нумений считает «сокровенным» именно то учение, которое изложено в диалогах. Дальнейшая, неоплатоническая, традиция рассматривает диалоги в качестве источника богооткровенного платоновского учения и использует метод аллегорий для согласования противоречий в текстах диалогов. Первым комментатором—неоплатоником стал ученик Плотина Амелий, составивший ряд толкований платоновских текстов из «Тимея», «Государства», «Парменида», «Филеба» и II Письма (ссылки в комментариях Прокла и Дамаския). Как

243

ПЛАТОНА КОММЕНТАТОРЫ толкователь Платона Амелий нашел продолжателя в Феодоре Аатском, а критика — в Ямвлихе (Procl. In Tim. 226b). Другой ученик Плотина, Порфирит, составляя комментарии к совокупному тексту «Кратила», «Федона», «Софиста», «Филе- 6а», «Парменида» и «Тимея», использует уже существующие толкования отдельных пассажей, не заботясь об их согласовании между собой. Обширная работа Порфирия по собиранию среднеплатонических комментариев сделала его основным источником сведений по этому периоду для позднейших неоплатоников (Прокл, Гермий, Олимпиодор). Наконец,. Яшмих полностью реформирует технику комментария к платоновским сочинениям и разрабатывает круг из двенадцати диалогов, составляющий полный цикл обучения в платоновской школе. Обучение делится на два этапа. Первый включает в себя десять диалогов и состоит из следующих курсов: пропедевтика, побуждение к философии («Алкивиад I»), этика («Горгий», «Федон»), логика («Кратил», «Теэтет»), физика («Софист», «Политик»), теология («Федр», «Пир»), заключительная сводка основных проблем платоновской философии («Филеб»). Второй этап дает на более высокой ступени очерк физики («Тимей») и теологии («Парменид»). Существо реформы комментария, проведенной Ямвлихом, состояло в установлении единственной цели диалога и подчинения ей всего толкования. В отличие от Порфирия, считавшего возможным предлагать, напр., этическую трактовку физическогодиалога(«Тимея»),Ямвлихпоследовательнопро- водит единообразную — в данном случае физическую — интерпретацию текста, а пассажи математические или метафизические толкует исходя из того, что всякая низшая область может рассматриваться как образ более высокой, а более высокая — как прообраз более низкой. Ученик Ямвлиха Феодор Асинский критикует его, в ряде положений возвращаясь к Порфирию, и предлагает нетрадиционные толкования отдельных платоновских пассажей. В Афинах как комментаторы Платона были известны схо- лархи Академии Плутарх Афинским (комментировал «Гор- гия», «Федона», «Парменида») и Сириан (под именем Гермия дошла запись толкований Сириана на платоновского «Фед- ра»), но более всего — Прокл. Платоновский курс Прокла в Афинской школе включал комментарии ко всем 12 диалогам ямвлиховского цикла, из которых дошли комментарии к «Ал- кивиаду I», «Кратилу», «Тимею», «Пармениду», а также записки по отдельным проблемам «государства», не входившего в основной курс. Прокл стремился учесть все авторитетные тексты я разнообразие предшествующих традиций, а в комментариях к отдельным диалогам — все релевантные точки зрения на толкуемую проблему, рассматривая при этом корпус платоновских сочинений как единый священный текст (что отразилось в замысле «Теологии Платона»). По свидетельству Олимпиодора, ученик Прокла Асклениодот составил комментарий на «Тимея». Из многочисленных комментариев Дамаском полностью или большей частью сохранились комментарии к «Федону» (в двух редакциях), «Филебу» и «Пармениду». Он комментировал также «Алкивиада I», «Федра», «Софиста», «Тимея», «Государство» и «Законы». В Александрии платоновские диалоги толковал Гиерокл (известно о комментарии на «Горгия»), но до нас они не дошли. При Аммонии, сыне Гермия, в Александрии преподавался курс платоновской философии в духе Афинской школы; его толкование «горгия» слушал Олимпиодор, он же ссылается на его сочинение, посвященное «Федону» 65d5—6; о его комментариях к «Теэтету» упоминает Асклепий. До нас дошли комментарии Олимпиодора к «Алкивиаду I», «Ibprwo», «Федону» — последние известные нам античные комментарии текстов Платона В латинской традиции Цицерон ставит перед собой задачу стать римским Платоном и для этого пишет свои «Законы» и «государство» и переводит «Тимея» (сохранились фрагменты) и комментирует его; по свидетельству Иеронима, также переводит «Протагора». По сообщению Сидония Аполлинария, «Федона» переводит Апулей (как и цицероновский перевод «Протагора», он исчез после 6 в.). Августин был знаком с Платоном по пересказам латинских авторов и через Плотина и Порфирия в переводе Мария Викторина. Калкидий переводит «Тимея». Если греческих христианских авторов отличает высокий уровень непосредственного знакомства с корпусом платоновских текстов (Иустин, Климент Александрийский, Ориген, Евсевий Кесарийский, калпадокийцы), то латинскому средневековью доступны в основном косвенные источники платонизма. В распоряжении арабских ученых (во многих случаях через посредничество сирийских христиан — несториан и моно- физитов, но, вероятно, также и через платоновскую школу в Каррах(Харране))были переводы «Тимея»,« Государства», «Законов», «Софиста», комментария к нему Олимпиодора, «Апологии», «Критона», «Федона», галеновская сводка платоновских диалогов («Кратила», «Софиста», «Политика», «Парменида», «Евтидема», «Государства», «Тимея», «Законов»), комментарий Плутарха на «Тимея» (либо «О происхождении души в «Тимее»», либо утерянный трактат «О происхождении мира согласно Платону»), комментарии Прокла на некоторые диалоги Платона, сирийский перевод части Порфириевой «Истории философии»; о хорошем знании неоплатонических толкователей Платона свидетельствуют « Теология Аристотеля* и «Книга о причинах». Множество текстов не сохранились и известны лишь по цитатам и упоминаниям у более поздних авторов. Благодаря переводам сохранились Галенова парафраза «Тимея» и фрагментарный пересказ трактата Теона Смирн- ского «О порядке, в котором следует читать сочинения Платона, и об их названиях». Собственно комментированием в 10 в. занимается ал-Фараби, толковавший «Государство» и составивший парафразу «Законов». На основе еврейского трактата 13 в. реконструировано его описание платоновской философии и порядок ее частей, отражающие последовательность чтения диалогов в неоплатонических школах и преимущественное внимание ал-Фараби к политическим идеям Платона (первым идет «Алкивиад», о природе человека, в конце — исследование универсума в «Тимее», вершина — «государство» и «Законы»). Ибн Рушдом была выполнена парафраза «Государства», сохранившаяся в еврейском переводе. Через латинские переводы кон. 12 — нач. 13 в. с арабского и еврейскоготексты, формировавшие платоническуюсоставля- юшую арабской традиции, повлияли на западную христианскую мысль, формируя в т. ч. представление о философии Аристотеля (так, особой популярностью пользовалась «Книга о причинах»). В Византии в течение ста лет после закрытия афинской Академии продолжалась деятельность компиляторов (Лид, ученый экзегет Стефан Александрийский, читавший лекции в константинопольском университете о Платоне и Аристотеле). В 9—10 вв. сочинения Платона служили предметом филологического интереса, изучались и копировались ради чистоты стиля. Оживление платонизма происходит в 11 в. (Михаил Пселл). Именно периоду от Фотия (9 в.) до Пселла и

244

«ПЛАТОНОВСКОЕ БОГОСЛОВИЕ О БЕССМЕРТИИ ДУШ» его последователей (Плифон, Виссарион) мы обязаны сохранением рукописей—прототипов, послуживших базой для современных изданий греческих авторов. В15 в. попытку реставрации учения Платона в духе языческою платонизма предпринимает Плифон — ключевая фигура для начинающегося западноевропейского Ренессанса. В Сицилии Генрик Аристипп, архидиакон Катании, перевел на латинский с греческого «Менона» и «Федона» (после 1156) — первые средневековые латинские переводы Платона. Самым популярным текстом на Западе был «Тимей»: любая библиотека имела копию комментария Калкидия, вокруг диалога и перевода Калкидия выросла обширная комментаторская литература. В 12 в. диалог активно используется в Шартрской шкале (Бернард Шартрский), повлиявшей на Парижский факультет свободных искусств 13 в., где «Тимей» с объяснениями Гилъо- ма из Конша читался до 1255, когда официально предпочтение было отдано изучению аристотелевского корпуса. Раннее Возрождение сопровождается переводческой деятельностью гуманистов Леонардо Бруни, Кандидо Дечембрио и др. В15 в. Мануил Хрисофор выполнил перевод «Государства». М. Фичшю осуществил полный перевод платоновского корпуса (опубликован в 1483—84) и «Эннеад» Плотина (опубликован в 1492). Он перевел также сочинение Алкиноя «Об учении Платона», эксперты из комментария Прокла на «Алки- виада», составил комментарии на «Филеба» и «Пир» (опубликованы в 1484), а также на «Эннеады» (опубликован в 1492). Необычайный авторитет сочинений Прокла (комментариев на «Парменида», «Тимея», трактата «Начала теологии»), переведенных в 13 в. Гильомом из Мёрбеке, определил господство неоплатонической экзегезы Платона вплоть до сер. 18 в. Повышенный интерес к Проклу заметен у Николая Кузанского (в его библиотеке находилось три рукописи комментария на «Парменида».), впоследствии — у Гегеля, который в «Лекциях по истории философии» назвал Прокла своим предшественником, а платоновский «Парменид» — «истинной теологией, откровением всех тайн божественной сущности». Первое издание комментария Прокла на «Парменида», выполненное Кузеном в 1821—27, было посвящено «друзьям и учителям, Шеллингу и Гегелю, вождям современной философии, восстановившим Единое Парменида и Платона». Моментом, обозначившим разрыв с полуторатысячелетней традицией неоплатонического истолкования Платона, явилась публикация в 1742—44 пятитомного труда Й. Брукера «Historie critica philosophiae...» — первая попытка исторического исследования философии, предпринятая в духе школы Лейбница — Вольфа. Первой монографией о Платоне, написанной в духе Канта, явилась «Система платоновской философии» (т. 1—2, 1792—95) В. Г. Теннемана. В 19 в. появляются первые издания большинства сохранившихся комментариев на диалога Платона. Однако подлинное представление о комментаторах Платона возникает уже в 20 в. благодаря трудам Ш. Диля, К. Прехтера, Э. Р. Доддса, Дж. Диллона, А. Д. Сафрэ и особенно Л. Г. Вестеринка. Соч.: Prolegomenes a la philosophie de Platon, texte et. par L. G. Wester- ink et trad, par J. Trouillard, avec la coll. de A. Ph. Segonds. P., 1990; Plato Latinus, ed. R. Klibansky. L., 1940—; Plato Arabus, ed. R. Walzer. L., 1943. Лкг.: Henry P Plotin et l'Occident. Louvain, 1934; Coureelle P. Les lettres grecques en Occident de Macrobe a Cassiodore. P., 1943; Neoplatonici apud arabos, ed. B. Badawi. Le Caire, 1955;, Walzer R. Greek into Arabie. Oxf, 1962; Ivanka E. v. Plato Christiamis. Ubernahme und Umgestaltung des Platonismus durch die Vater. Einsiedeln, 1964; Feslugiere H D. L'ordre de lecture des dialogues de Platon au Ve—VIe siecle. — «Museum Helve- ticum»., 26,1964, p. 281 -2%; ChroustA. H. The Organisation of the Corpus Platonicum in Antiquity. — «Hermes», 93,1965, p. 34—46; Badawi A. La transmission de la philosophie grecque au monde arabe. P., 1968; Hathaway R. F. The Neoplatonic Interpretation of Plato. — «Journal of the History of Philosophy», 7,1969, p. 19—26; Platonismus in der Philosophie des Mittelalters, hrsg. v. W. Beierwaltes. Darmstadt, 1969; Philip J. A. The Piatonic Corpus. - «Phoenix», 24,1970, p. 296-308; TigerstedtE. N. The Decline and Fall of the Neoplatonic Interpretation of Plato. An outline and some observation. Helsinki, 1974; Irigoin J. Tradition et critique des textes grecs. P., 1997; Klibansky R. The Continuity of the Platonic Tradition during the Middle Ages. Nendeln [Lichstentein), 3 ed. 1982; Gersh S. Middle Platonism and Neoplatonism. The Latin Tradition. Notre Dame (Indiana), vol. 1-2, 1986; Saffrey H. D. Recherches sur la tradition platonicienne au Moyen age et a la Renaissance. P., 1987; Hadot L The Role of the Commentaries on Aristotle in the Teaching of Philosophy according to Prefaces of the Neoplatonic Commentaries on the «Categories», — «Oxford Studies on Ancient Philosophy», Suppl. vol.: Aristotle and the Later Tradition, ed. by H. Blumenthal and H. Robinson. Oxf., 1991, p. 175-189. А. В. Пахомова

ПЛАТОНИЗМ — 1) в узком смысле — направление по- зднеантической философии 1 в. до н. э. — нач. 3 в. н. э.; более точное его обозначение в современной литературе — средний платонизм в отличие от неоплатонизма. 2) В широком смысле — всякое философское направление, опирающееся на учение Платона. Необходимый элемент платонизма — противопоставление чувственному миру мира сверхчувственного. В дуалистических системах платонизма материя понимается в качестве самостоятельного начала небытия и зла наряду с нематериальным первоначалом всякого бытия, благом, а в монистических идеалистических — как результат самоограничения и дробления этого первоначала. В античности платонизм представлен Древней, Средней и Новой Академией, средним платонизмом, неоплатонизмом, а так же системами неопифагореизма, гностицизма и герметизма, эксплуатировавших ряд понятий и представлений платонизма. В Средние века и в Новое время вплоть до 19 в. платонизм выступает преимущественно в виде неоплатонизма и его ответвлений. Ю. А. Шичалин «ПЛАТОНОВСКОЕ БОГОСЛОВИЕ О

БЕССМЕРТИИ ДУШ» (Theologia Platonica de immortalitate animo- rum) — Крупнейшее произведение итальянского гуманиста и философа—неоплатоника М. Фичшю. Написано в 1469—74, издано в 1482 во Флоренции. Состоит из предисловия и восемнадцати книг, разбитых на главы. В этом сочинении Фи- чино стремился доказать, что фундаментальные истины христианской веры, в частности ее учение о бессмертии души, подтверждаются наиболее авторитетными языческими мудрецами, многие из которых творили еще до пришествия Христа. Основной полемический пафос трактата направлен против аверроистов и эпикурейцев, отрицавших бессмертие индивидуальной души. Фичино дал своеобразную — ренессансную по сути — переработку неоплатонизма, в первую очередь философской теологии Прокла, у которого он позаимствовал название своего основного труда. В неоплатонической иерархии сущего он подчеркивает момент единства: все ее ступени находятся в динамической связи благодаря постоянному процессу нисхождения от высшего начала к низшему и восхождению в обратном направлении—от материн через посредствующие инстанции к Богу. Эта непрерывная циркуляция бытия делает

245

ПЛЕРОМА перегородки между различными его уровнями зыбкими, подвижными, условными и соединяет, казалось бы, несоединяе- мое — Бога и мир — в некую целостную реальность, в которой различные природы отражаются и присутствуют друг в друге. Главнейшим выражением и условием вселенского единства является душа, или, как ее именует Фичино, «третья сущность», сочетающая всевозможные виды и уровни реальности, стягивающая в себе противоположные начала бытия, ибо она — «центр природы, средоточие всех вещей, цепь мира, лик вселенной, узел и скрепа мироздания». Стремясь акцентировать центральное положение души в иерархии сущего, Фичино саму эту иерархию делит не на шесть уровней, как, напр., Плотин, а на пять, так чтобы душа занимала место в середине, на третьей ступени, безразлично, считать ли сверху или снизу: Бог и ангел составляют верхние этажи, качество и тело — нижние, душа же располагается между теми и другими. Причастная всем им, душа, поднимаясь к Богу или опускаясь в низины бытия, увлекает с собой все другие природы; именно ее действием осуществляется подвижная связь всех ступеней мироздания. Наделенный такой душой человек выступает у Фичино полновластным хозяином внешней, материально-природной жизни. Он ощущает себя свободным творцом, от воли которого зависит все, что его окружает, «своего рода богом», способным извести из себя целый мир, перевоплощая и преобразуя объекты и отношения действительности. Антропология, разработанная флорентийским гуманистом, стала своего рода идеологией эпохи, придав теме достоинства человека, постоянно возникавшей в сочинениях ренессансных мыслителей, космический масштаб и выявив ее онтологические предпосылки. Текст: Theologie Platonicienne de l'immortalite des ames, vol. 1—3. P., 1964—70; в рус. пер.: Платоновское богословие о бессмертии душ. — В кн.: Чаша Гермеса. Гуманистическая мысль эпохи Возрождения и герметическая традиция. М., с. 176—211. О. Ф. Кудрявцев

ПЛЕРОМА (греч. лХ^рюца — полнота) — термин, встречающийся в различных христианских, гностических и герметических доктринах и обозначающий: 1) полное или целостное присутствие духовного начала: «потому что в Нем обитает вся полнота Божества (rcav то пкцрща тт|с Эеотптос) телесно», Колос. 2.9; 2) в системе Валентина (и в ряде др. гностических учений) — порождаемый Богом (или возникающий в результате эманации) целостный духовный универсум, состоящий из соединенных попарно эонов (расположенных иерархически духовных сущностей), своего рода горний мир, образ неповрежденного мироздания, утративший целостность из-за падения последнего эона — Софии и обретающий ее вновь в результате апокатастасиса; 3) абсолютное воплощение того или иного качества: «космос есть полнота зла, Бог же — [полнота] блага, либо же благо — [полнота] Бога» (Corpus HermeticumVI 4). H. В. Шабуров

ПЛЕСНЕР (Plessner) Хельмуг (4 Сентября 1892, Висбаден - 12 июня 1985, Геттинген)— немецкий философ и социолог, один из основоположников философской антропологии как специальной дисциплины. Ученик В. Виндельбанда, Э. Ласка, X. Дриша, Э. Гуссерля. С 1926 — профессор в Кёльне. В годы нацизма — в эмиграции, первый профессор социологии в Нидерландах (Гронинген). С 1951 — профессор в Геттинге- не. Философская антропология строится у Плеснера на основе «научной философии жизни», дающей феноменологическое описание «ступеней органического». Живое отличается от неживого тем, что само определяет свою границу, переступая через себя вовне, и определяет себя внутри этой границы, идя внутрь к себе как таковому, т. е. полагает само себя. Отсюда основная характеристика живого — «позициональ- ность». Традиционным образом Плеснер различает растительную, животную и человеческую организацию. В отличие от растения животное включено в окружающую среду опосредствованно: у него есть органы для контакта с ней и сугубо внутренние органы. Для их взаимоопосредствования нужен центр. Позициональность животного — центрическая: центр как бы дистанцирован от живого тела, которое воспринимается центром как плоть. Но этот центр не осознает себя как центр. Чтобы это стало возможным, нужно «зашедшее за себя Я» человека, «необъективируемый полюс субъекта». Эта эксцентрическая позициональность — главная характеристика человека. Т. о., человеческое укоренено вне мира, вне наличного бытия. Но оно поставлено не на божественную первооснову, как у М. Шелера, а на «ниичто». Плеснер формулирует «основные антропологические законы»: закон естественной искусственности (человек вынужден уравновешивать свою «поставленность на ничто» результатами своей деятельности, квазиприродными по весомости и объективности); закон «опосредствованной непосредственности», с которым связано и несоответствие между намерениями человека и их выражением и реализацией; закон «утопического местоположения». Плеснер оказал влияние на развитие социологии в ФРГ и Нидерландах (Бергер, Лукман и др.). Соч.: Gesammelte Schxiften. Fr./M., Bd. 1-5,1980-83. А. Ф. Филиппов

ПЛЕХАНОВ Георгий Валентинович [29 ноября (11 декабря) 1856, с. Гудаловка Тамбовской губ. — 30 мая 1918, Питке- ярви, Финляндия] — русский политический деятель, первый пропагандист марксизма в России, литературный критик, философ. В 1874—76 учился в Петербургском горном институте; с 1875 — участник народнического революционного движения. В 1883 создал в Женеве социал-демократическую группу «Освобождение труда»; основной автор программы

РСДРП, принятой на ее II съезде (1903). Плеханов не просто теоретик российской социал-демократии, он претендовал на статус ее главного философа. Примкнув к марксизму, Плеханов предпринял самостоятельную попытку систематизации и изложения марксистской теории вообще, философии в частности. Он включил марксистскую философию в мировую традицию истории материализма (главными вехами, предшествующими марксистскому материализму, он полагал философию Спинозы, французский материализм 18 в. и материализм Фейербаха) и в традицию диалектической мысли (в которой акцентировалась диалектика Гегеля). Не ограничиваясь интерпретацией идей Маркса и Энгельса, он по сути сформулировал самостоятельную философскую концепцию, расходившуюся с философскими посылками основоположников марксизма. Вместо идеи «конца философии» предложил концепцию марксистской философии как системы, которая ведет за собой науки. Согласно с А. Лабриолой считал, что философия занимается теми же задачами, что и наука. При этом она или стремится опередить науку, предлагая априорные решения, или резюмирует и подвергает дальнейшей логической обработке решения, ею найденные, и т. о. ведет за собой естественные и общественные науки, освобождая их от противоречий. В будущем точные науки настолько вста-

246

плотин нут на ноги, что гипотезы философии сделаются бесполезными, но до тех пор наука и философия будут заниматься одним и тем же предметом, но на разных уровнях: философия доходит до сущности вещей, изучает мир как целое, а науки изучают этот мир по частям. Марксистская философия представляет, по Плеханову, систему синтетических идей, объединяющих совокупность человеческого опыта на данной ступени интеллектуального и общественного развития, синтез познанного бытия в данную эпоху. Основные составные части этой философии — диалектика как метод и универсальная теория развития («душа» системы), философия природы и философия истории (исторический материализм). Единственно сущее в мире есть материя-субстанция, основными атрибутами которой являются движение и мышление. В сфере гносеологической Плеханов занят в основном вопросом о воздействии объекта на субъект; в сфере философии истории отдал дань объективизму и детерминизму в духе Гегеля, что стало-, в частности, основанием разногласий с теоретиками большевизма, у которых он усматривал субъективистские и волюнтаристские мотивы. Плеханов является также теоретиком искусства и литературным критиком, тяготевшим к т. н. объективной эстетике. Соч.: Избр. философские произведения, т. 1—5. М., 1956—58. Лит.: Вольфсон С. Я. Плеханов. Минск, 1924; Фомина В. А. Философское наследие Г. В. Плеханова. М., 1956; Сидоров М. И. Г. В. Плеханов и вопросы истории русской революционно-демократической мысли 19 в. М., 1957; Николаев П. А. Эстетика и литературные теории Г. В. Плеханова. М., 1968; Petrovic G. Filozofski pogled G. V. Pleha- ¦ nova. Zagreb, 1957; Baron S. H. Plekhanov. The Father of Russian Marxism. California, 1964; LukawskiL. J. Plechanow. Warsz., 1970; WalickiA. Rosyjska filozofia i mysl spoleczna od oswiecenia do marksizmu. Warsz., 1973; Swiatlo R. Plechanow. Warsz., 1979; Jena D. Georgi Walentinowitsch Plechanow. В., 1989; Sieila D. Genesis and Development of Plekhanov's theory of Knowledge. A Marxist Between Antropological Materialism and Physiology. Dortrecht-Boston-L., 1991. В. Ф. Пустарнаков

ПЛИФОН, Плетон (n^?v) Георгий Гемист (ок. 1355, Константинополь — 25 июля 1452, Мистра) — византийский философ-платоник, ученый и политический деятель. Преподавал философию в Мистре. Разработал проекты широких политических реформ, призванных вывести Грецию из кризиса византийской государственности и вернуть ее к исконным, античным началам (в рус. пер. см. «Речи о реформах». — «Византийский временник», 1953, т. 6). В 1438—39 Плифон, участвуя в работе Феррарско—флорентийского собора, сблизился с итальянскими гуманистами, активно пропагандировал греческую философию (платонизм) и науку. Его влияние породило замысел создания платоновской Академии во Флоренции. Оставаясь по типу своего мышления на почве схоластической методологии, Плифон стремился сконструировать новую, универсальную религиозную систему, которая противостояла бы существующим монотеистическим вероисповеданиям (прежде всего христианству) и в своих важнейших чертах совпадала бы с греко—римским язычеством; в его религиозно- политической утопии «Законы» предусматривались богослужения Зевсу и др. божествам греческого пантеона (в 1460 это сочинение было сожжено патриархом Георгием Схоларием как безбожное; сохранились фрагменты). Христианской концепции благодати Плифон противопоставил резко выраженный натурализм и детерминизм, доходящий до фатализма. Выступал с критикой Аристотеля («О проблемах, по которым Аристотель расходился с Платоном», 1540). Плифон доводил до предельного обострения вольнодумные тенденции обновленного Михаилом Пселлом византийского неоплатонизма. Вслед за Шифоном ряд мыслителей выдвигал переосмысленный платонизм в качестве альтернативы официальной религии (Фичино, Пико делла Мирандола и др., вплоть до Бруно и Гете). Соч.: MPG, t. 160; Traitee des lois, on recueil des fragments, en partie inedits, de cet ouvrage, par С Alexandre. P., 1858 (repr, Amst., 1966). Лит.: Talakis B. N. La philosophie byzantine. P., 1949; Masai P. Plethon et la platonisme de Mistra. P., 1956. С. С. Аверинцев

ПЛОТИН (ГТАсотшос) (204/205, Ликополь, Египет - 270, Минтурне, Италия) — греческий философ-платоник, называемый обычно основателем неоплатонизма. Единственный достоверный источник сведений о нем — «Жизнь Плотина», написанная Порфирием, учеником Плотина и издателем его сочинений, известных под названием «Эннеады». Биография Плотина непредставительна и фрагментарна. Родился, вероятно, в Египте. Обратившись к философии на 28—м году, учился в Александрии. Здесь он провел 11 лет учеником Аммония Саккоса, после чего, сопровождая войско императора Гордиана, устремляется в образовательный вояж к персам и индийцам. Поход Гордиана не удался. В 244/245 Плотин водворяется в Риме, где его опеке доверяют сирот знатного происхождения, и обращается к преподаванию философии. После 10 лет устных бесед он начал записывать свое учение (253/254), написав всего 54 трактата. Слушатели Плотина — большею частью не профессиональные философы, а образованные дилетанты, в числе которых врачи, риторы, а также сенаторы (Орронтий Марцелл и Сабинилл Рогациан). Почитателем Плотина был император Галлиен и его супруга Сапонина; Галлиен, как сообщает Порфирий (Vita PI. 12), сочувствовал его проекту построить в Кампании «идеальное государство», монастырь философов, Платонополис. Однако, по Р. Хардеру, инспираторами этого проекта были покровительствующие Плотину сенаторы, из скрытой вражды к которым Галлиен воздержался от осуществления проекта. У нас нет оснований говорить о школе Плотина, т. к. кружок его слушателей распался еще до его одинокой смерти; он умер в Кампании, в имении своего старинного приятеля Зета. К его кончине едва успел врач Евстохий, ученик Плотина, первым издавший его сочинения. Приватный характер занятий в плотиновском кружке обусловил мягкую наставительность также и трактатов Плотина, хотя вних отчетливо усматриваются педагогические штампы и общие места, характерные для школ среднего платонизма. Плотин сам считал себя платоником (Епп. V 8, 4, 52—55). Как и представители среднего платонизма, он прежде всего занят толкованием Платона. Однако у Плотина мы не находим ни стремления дать систему (сводку) платонизма в виде учебника (ср. «Учебник Платоновской философии» Алкиноя, «Платон и его учение» Апулея), ни комментариев к отдельным платоновским диалогам; однако он неизменно опирается на отдельные высказывания Учителя и к его мнению стремится возвести свои рассуждения (VI 2, 1,5). Плотин исходит, однако, из своего понимания платонизма и истины как таковой. Реально он привлекает весьма небольшой круг платоновских текстов («Тимей», первые две предпосылки «Парменида», миф в «Федре», речь Диотимы в «Пире», VI—VII книги и миф в X книге «Государ-

247

плотин ства», Второе письмо), выстраивая из них некое подобие системы на свой лад; помимо этого его трактаты решают «платоновские вопросы» (ZTfnjuaxa) — трудности, вызываемые отдельными платоновскими текстами (ср. «Платоновские вопросы» Плутарха из Херонеи и III9 — «Разные наблюдения» Плотина, наиболее элементарно воспроизводящие жанр «вопросов»). Подчеркнутый респект к Платону, а также почтительные ссылки на «старинных и блаженных философов» (III 7,1,15) сопровождаются у Плотина острой критикой всей послеп- латоновской философии: наибольшее сожаление вызывают эпикурейцы, которых он сравнивает с тучными птицами, пригнетенными своей тяжестью к земле; выше — стоики, оторвавшиеся от чувственности, но неспособные созерцать горнее и потому ограничившие себя сферой практической деятельности (V 9, 1); самой серьезной критике подвергается Аристотель, в частности его учение о категориях (VI1,1—24), однако целый ряд его понятий («энергия», потенция», гтроти- вопоставление «материи—подлежащего» «эйдосу—форме» и др.) включен в плотиновскую философию, и вообще, как замечает Порфирий (Vita PI. 14), «в сочинениях его присутствуют скрытно и стоические положения, и перипатетические, особенно же много аристотелевских, относящихся к метафизике». Плотин не занят разработкой отдельных философских дисциплин, хотя и говорит об иерархии искусств и наук в духе традиционного платонизма (ср. V 9,11), причем специальный трактат посвящает диалектике (13), резко отделяя ее от аристотелевской логики: диалектика (в согласии с «Государством» и «Федром») занята сферой умопостигаемого, а учение о посылках и выводах она оставляет другой дисциплине (13, 4, 18—20). Увещательное философствование, равно как и комментаторская направленность трактатов Плотина, исключает строгое разделение на физику, этику и пр. Более правомерно говорить об антропологии, космологии, психологии, но— ологии и генологии у Плотина. Однако и это разделение достаточно условно. Поэтому всякая попытка систематического изложения философии Плотина обречена на известную произвольность. Все свои сочинения Плотин написал в последние 16 лет своей жизни: 21 трактат до прибытия в Рим Порфирия (263), 24 — за 6 лет при Порфирий (побуждаемый им и Амелием), 9 — после отъезда Порфирия в Сицилию (Porph. Vita PL 4—6). Порфирий приводит список трактатов «с закрепившимися названиями» (сам Плотин свои книги не озаглавливал), однако, очевидно, ему пришлось разбить ряд больших текстов на меньшие, чтобы получить шесть «девяток»: первые три посвящены проблемам человека, космоса, рока и промысла; четвертая — душе, пятая — уму-нусу, шестая — Единому. В тематическом разделении трактатов Порфирий следовал издателям Платона и Аристотеля, а в целом шесть «девяток» — «Эн~ неады» — призваны воспроизвести структуру плотиновского универсума. Ряд трактатов Порфирий снабдил схолиями, которые до нас не дошли (как и комментарии к «Эннеадам», составленные Проклом). Традиция среднего платонизма и неопифагореизма, к которому тяготел Плотин, вполне определенно, хотя и не единообразно, учила о противопоставлении чувственного космоса умопостигаемому, посредствующим звеном между которыми признавалась Мировая душа. Новостью Плотина явилось учение о первоначале всего сущего, Едином, которое само — выше сущего, или, по Платону, «за пределами бытия» — еяекешх тт|с otiaiac (Plat. Resp. 509b9). При этом последовательность Ум — Душа — Космос, т. е. вся сфера бытия, оказывалась только проявлением, осуществлением первого начала, тремя ипостасями. Ум — осуществление Единого в вечности, космос—во времени, Душа—равно принадлежиттому и другому. Традиционные изложения называют тремя ипостасями у Плотина Единое, Ум и Душу — по аналогии с тремя ипостасями Бога вхристианском богословии, когдалицоОтца соответствуют Единому, Сына — Уму, Духа Святого — Душе (ср. Euseb. Ргаер. Euang. XI 17; 20); однако у самого Плотина — это три «природы» (VI, 8, 27). Противопоставление Единого трем его иерархически соподчиненным ипостасям, Уму, Душе и Космосу, а также — в сфере бытия — традиционное противопоставление умопостигаемого космоса, или истинного бытия, призрачному бытию чувственного космоса, — легло в основу плотиновского философствования и определило специфику его платонизма. Единое, начало всего сущего, традиционно именуется у Плотина благом и сравнивается с солнцем (17, 1; ср. Plat. Resp. 508 с-е). Ему противоположна темная и лишенная вида материя, не—сущее, начало зла (I 8). Но такова только материя в собственном смысле слова, низшая граница, замыкающая иерархию бытия; однако материя есть и в умопостигаемом (II 4,3—5). В принципиальном смысле материя у Плотина—бестелесный неаффицируемый субъект (III 6,6— 18), относительно неопределенное подлежащее, всякое низшее начало по отношению к высшему в иерархии бытия, увенчанного сверх—сущим Единым. Поэтому первой «материей», приведшей Единое к дроблению его превосходящей всякую определенность мощи, оказывается само чистое бытие (ср. Plat. Parm. 142b sqq. — «вторая предпосылка»: «если единое существует»). Для описания материи Плотин в ранних своих трактатах использует пифагорейский комплекс представлений о неопределенной двоице, первом различии и дерзости (тоА-ца, V 1, 1, 3—5), ставшей причиной перехода Единого во множество, в более поздних (напр., VI 8,13—14) Плотин подчеркивает, что Единое — «отец причины» (Plat. Epist. VI 323d4) — само является источником бытия, причем именно такого бытия. Ум дерзнул отпасть от Единого (VI 9,5, 28—29), душа — от Ума (VI, 1,4); а наиболее дерзкая часть души прозябает вплоть до растений (V 2, 2, 6). Т. о., материя у Плотина провоцирует высшее к переходу в низшее. Она — зеркало, отражаясь в котором высшее порождает низшее в качестве своего подобия (III6, 6, 23—26). Но если первое различие — и, т. о., первая категория, первое подлежащее для Единого, т. е. самый принцип различия, позволяющий Единому перейти во множество, — есть чистое бытие как таковое, то собственно материя — принцип непрозрачности, непроницаемости тел чувтвенного мира друг для друга — оказывается уже небытием. Итак, сфера сущего охвачена, по Плотину, мощью сверх— сущего Единого и ограничена немощью не—сущей материи. Структуру бытия у Плотина задает оппозиция «тамошнего» и «здешнего». «Там» — истинно сущее, Ум, который и есть первичные сущности (V9, 7, 8). В Уме мысль и предмет мысли совпадают. Поэтому Ум обладает недоступной низшему способностью: осуществлять свои замыслы без посредства орудий и в материи, которая не отличается от него самого (V 9, 5—6). Образы, творимые умом, есть первообразы, тогда как в здешнем мире нам приходится довольствоваться подобиями. Однако принцип подражания Плотин проводит не механически. Он исходит из того, что только чувственный космос находится в определенном месте, тогда как умопостигаемый мир — повсюду (V 9, 13—14). Поэтому душа в человеке есть

248

ПЛУТАРХ подобие некоей души—в—себе; знания, получаемые ею от Ума, — подлинные. Сфера истинного бытия всегда открыта для души, ей нужно только уметь вернуться к себе самой, познать свою истинную природу. Возможность такого возвращения обеспечена тем, что душа не целиком выступает из умопостигаемого космоса; ее рождение в теле означает дробление единой Души, ибо «там» — все души нераздельны (IV 1). Достигается это возвращение на путях очищения души и уподобления ее божеству (I 2). Хотя Плотин сам четырежды был восхищен к созерцанию первоединого (Porph. Vita PI. 23), хотя в его сочинениях легко угадывается яркая индивидуальность их автора, тем не менее его учению свойственен последовательно проводимый имперсонализм и — в связи с этим — отсутствие этической направленности. Основная мысль трактата «О добродетелях» (I 2), напр., состоит в том, что подлинный философ, цель которого — «подражание божеству» (Plat. Theaet. 176 ab), должен стремиться не к добродетели, которой нет у богов, а к тому, что выше ее, что вечно пребывает в области Ума. И подлинное блаженство целиком связано с жизнью Ума (14), и подлинное благо для души—посредством ума воссоединиться с первоначалом (17), в силу чего здешняя жизнь — благо ровно настолько, насколько удается уберечься от неизбежного в мире времени зла, и смерть—скорее благо, потому что освобождает душу от тела. Поэтому основная добродетель философа — очиститься от здешнего, освободиться от власти времени и воссоединиться с умной вечностью. Универсум Плотина статичен. Всякая низшая ступень в нем вечно рождается от высшей, причем высшая вечно остается неизменной и, порождая, не терпит ущерба, а низшая — не претерпевает никакого развития. Единое вечно сияет в своей сверхпрекрасной благости. Вечно прекрасен созерцающий сам себя Ум. Вечно Душа устремляется к Единому и оглядывается на созданный ею Космос. Космос вечно вращается круговым вращением и в подлунной части его вечно чередуются возникновение и гибель. Вечно взаимное истребление животных, вечны войны и убийства среди людей. Вечно и неизбежно зло в мире. Это, однако, не делает Плотина пессимистом и не внушает ему безразличия к здешней жизни. Здешний мир для него — игра на театре. Ничто не властно над благой душой, даже рок, которому подвластна вся сфера времени. Из того, что в мире есть зло, не следует, будто божество не заботится о мире, что мир лишен разумного плана: ведь и в драме не все герои, есть и рабы (III 2,11,13—15; 16, 35—42; 17,18—24). Разнообразие, вносимое злом, только украшает пьесу, а наша истинная отчизна всегда рядом с нами. Так «бежим в дорогое отечество!» (ср. Нот. И. II 240) — призывает Плотин. Душа, презрев здешнее, пусть вернется к своему истинному отцу и любит его чистой любовью ( 16, 8,16— 17; VI9,9,28—48). Такое отношение Плотина к настоящему и здешнему, его устремленность к прошлому и тамошнему как единственному пристанищу для затерянной в просторах космоса души — характерные приметы не только индивидуальной позиции Плотина, но и того последнего этапа в развитии античной философии, который он открывает. Однако в целом влияние Плотина на позднейший языческий платонизм не следует переоценивать. Влияние его в значительной степени опосредовано Порфирием, начиная с которого платонизм твердо становится на путь комментирования отдельных диалогов Платона. Позднейший платонизм также немыслим вне рамок твердой школьной традишт, гак немыслим Плотин во главе философской школы. Некоторые моменты плотиновского учения, напр., его концепция материи- зла, были отвергнуты позднейшей традицией (ср. Prod. In Ale. 319, 12; Olymp. In Gorg. 5, 1). И все же влияние Плотина на всю последующую философию огромно, хотя зачастую анонимно и передается через вторые руки (см. «Теология Аристотеля». Марий Викторин, Макрооий). Западная философия воспринимает ряд идей Плотина через Августина. Прямое знакомство с сочинениями Плотина происходит в 15 в. благодаря переводам M Фичино. Плотин повлиял на Дж. Бруно. Позднее особый интерес к Плотину характерен для Дж. Беркли, представителей немецкого классического идеализма, а также для мыслителей и эпигонов немецкого романтизма. Современный образ Плотина начинает складываться в 20-х гг. 20 в., во многом будучи подготовлен неоплатоническими штудиями К. Прехтера. В истории античной философии Плотин, пришедший к философии со стороны, от экстатических видений и связанного с ним чувства своей изъятости из истории, — одна из наиболее интересных, но вместе с тем странных и непростых фигур. Издания текста и переводы: Plotini Opera, edilio maior, eds. P. Henry et H.-R. Schwyzer, v. 1-3. P.-Bnix., 1951-73; Plotini Opera, editio minor, eds. P. Henry et H.-R. Schwyzer, v. 1-3. Oxf., 1964-77; Plotinus, with an Englisch transi, by A. H. Armstrong, v. 1—7. L.—Cambr. (Mass.), 1966-88; Plotins Schriften, hrsg. R. Harder, R. Beutler, W. Theiler. Hamb., 1956-71; Plotino. Enneadi, v. 1-3. Bari, 1947-49 (итал. пер. и комм. V. Cilento); Plotino. Eneadas I—II; III—IV. Madrid, 1982-85 (испан. пер. и прим. J. Jgal); Traite sur tes nombres (Enn. VI 6 (34)), introd., texte, trad., comm., et index, par. J. Bertier. P., 1980; Les ecrits de Plotin publies dans l'ordre chronologique, sous la direction de P. Hadot: Traite 38 (VI 7), 50 (III 5), introd., trad., comm. et notes par P. Hadot. P., 1988, 1990; Plotin. Traite sur la liberte et la volonte de l'Un (Enn. VI 8 (39)), introd., texte grec, trad, et comm. par G. Leroux. P., 1990; в рус. пер.: Сочинения. Плотин в русских переводах, сост. М. Солопова. СПб., 1995. Лит.: Блонскии П. П. Философия Плотина. М., 1918; Лосев А. Ф. Диалектика числа у Плотина. М., 1928; Он же. История античной эстетики. Поздний эллинизм. М., 1980, с. 193-735 (библ. 741-755); Ado П. Плотин, или Простота взгляда. М., 1991 (пер. с франц.); Schwyzer H.-R. Plotinos.- RE, Bd. 21. Hdlb. 1, 1951, col. 471-592, Supplementband 15,1978, col. 311—327; Les sources de Plotin, Dix Exposes et Discussions. Vandoeuvres-Gen., I960; Armstrong A. H. (ed.). Cambridge History of Later Greek and Early Medieval Philosophy. Cambr, 1967, p. 195—268; O'Meara D. Plotin. Introduction aux Enneades. Fribourg, 1992 (англ.: An Introduction to the Enneads. Oxf, 1993); Narbonne J.-M. La metaphysique de Plotin. P., 1994; Gerson L. P. (ed.). Cambridge Companion to Plotinus. Cambr., 1996 (библ.); Sleeman J. H., Pallet G. Lexicon Plotinianum. Leiden—Louvain, 1980; Blumenthal H. J. Plotinus in the Light of Twenty Years' Scholarship, 1951-1971.- ANRWII 36, 1, p. 528—70; Corrigan K., O'Cleirigh P. The Course of Plotinian Scholarship from 1971 to 1986.—Ibid., p. 571—623. См.также лит. к ст. «Эннеады». Ю. А. Шичалин

ПЛУТАРХ (Шштархрс) Афинский, сын Нестория (ум. 432) — греческий философ—неоплатоник, первый «диадох» Академии, введший в нее благодаря Приску и Ямвлиху Младшему платонизм ямвлиховской ориентации, по существу — основатель неоплатонической школы в Афинах, размещавшейся в его доме вплоть до закрытия в 529. Дед Плутарха, также Несторий, был иерофантом и, по свидетельству историка Зосимы (Hist. IV 18, р. 172.27—173.20 Mendelsohn), совершением (ххэтъетствующих обрядов Афине и Ахиллу спас Афины от землетрясения в 376. Однако сам Плутарх скорее придерживался интеллектуалистской позиции и сдержанно относился к теургическим увлечениям Ямвлиха и его последователей. Написал комментарии к ряду диалогов Платона и

249

ПЛУТАРХ толковал Аристотеля, учитывая точку зрения Александра Аф- родисийского (с которым он не соглашался по ряду вопросов — ср. свидетельства: Philop. In De an. p. 21, 20—23 Hay- duck; Simpl. In De an. p. 302, p. 23—29 Hayduck, etc.). Его сотрудником и преемником был Сиршш, с ним он читал «0 душе» Аристотеля и платоновского «Федона» (35 цитат из комментария Плутарха на текст Аристотеля «О душе» в комментариях на этот трактат у Иоанна Филопона и Симп- ликия, ссылки в комментариях на «Федона» Олимпиодора и Дамаския). Прокл, ставший преемником Сириана по руководству школой, упоминает толкование Плутарха на «Пар- менада». Плутарх комментировал также «Горгия». Среди его учеников — Гиерокл Александрийский. Плутарх учил о сверхбытийном Едином (его формулировки соотносимы с Анонимным комментарием на «Парменид» Платона). Его концепция «доксы»—мнения и «фантасии»— воображения как централ ьных способностей души, связывающих ее не только с чувственно воспринимаемым миром, но и со сферой Ума (откуда именно душа черпает образцы для математических построений), оказала влияние на Прокла. Фрагм.: Plutarco di Atene. L'uno, l'anima, le forme, ed. D. P. Taormina. Firenze, 1989. Лит.: Blumenthal H. J. Plutarch's exposition of the De anima and the psychology of Proclus. — De Jamblique a Proclus. Vandoevres—Gen., 1975, p. 123—147 (Entretiens sur l'antiquite elassique, t. XXI). Ю. А. Шичалин

ПЛУТАРХ (ПклЗтархос) из Херонеи (ок. 45— ок. 127 н. э.) — греческий философ, политик и писатель—моралист, автор знаменитых «Параллельных жизнеописаний» и ряда философских сочинений, написанных в русле традиции среднего платонизма. Был слушателем платоника Аммония Александрийского в Афинах в тот год, когда Афины посетил император Нерон {Plut. De E apud Delph., 385B), т. е. в 66 н. э.; в хронике Евсевия под 119 о Плутархе говорится как о пожилом человеке, однако в том же году император Адриан назначил его на почетный пост прокуратора провинции Ахея — на основании этих событий уточняется хронология его жизни. В течение всей жизни Плутарх деятельно участвовал в управлении родным городом, имел звание архонта-эпонима; императором Траяном был возведен в ранг консула. С 50 лет Плутарх — жрец Аполлона в Дельфах (пожизненно). Дома в Херонее у него был постоянный философский кружок, посещаемый друзьями и учениками, — благодаря этому своеобразному филиалу афинской Академии беотийская Херонея стала одним из центров платонизма в 1 в. н. э. Из обширного наследия Плутарха сохранилась примерно треть — ок. 100 сочинений. Корпус сохранившихся текстов традиционно разделяется на две части — «Параллельные жизнеописания» и «Моралии». Это деление восходит к изданию Плутарха, осуществленному византийским монахом Максимом Планудом (1260—1310). Название «Моралии» вполне условно — под этой рубрикой Максим собрал все, что не было

биофафиями:этические,философские,религиозно—мифологические и другие сочинения (посвященные весьма широкому спектру вопросов — от политики, риторики и педагогики до психологии животных). Все 79 сочинений, входящие в состав «Моралии», имеют сквозную пагинацию, восходящую к изданию Стефана (1572): первое — «О воспитании детей» (1А), последнее — «О музыке» (1131 А). Для понимания философской позиции Плутарха прежде всего важны: «Об Исиде и Осирисе», «О [букве] Е в Дельфах», «О дельфийском оракуле», «Об упадке оракулов», «О лике на Луне», «Можно ли научить добродетели?», «О нравственной добродетели», «О благорасположении духа», «О демонии Сократа», «Платоновские вопросы», «О сотворении души согласно «Тимею»», ряд полемических сочинений; «О противоречиях у стоиков», «Об общих понятиях: против стоиков», «О том, что невозможно жить счастливо, если следовать Эпикуру», «Против Колота» и «Хорошо ли сказано — «живи незаметно»?»; кроме того, важны отдельные пассажи из «Застольных бесед» (9 кн.) и примыкающего к ним «Пира семи мудрецов» (это сочинение — классический образец жанра «симпосия», ср. соч. Платона и Ксе- нофонта). Среди утраченных сочинений Плутарха (о которых известно из т. н. каталога Ламприя) — едва ли не основные тексты, посвященные проблемам школьного платонизма: «О том, что, согласно Платону, у Вселенной было начало», «Где находятся идеи?», «Способ причастности материи к идеям», «О материи», «О пятой сущности», «О бессмертии души», «О чувствах», «О судьбе» (в двух книгах, сохранившийся одноименный трактат неаутентичен), «О том, что в нашей власти: против стоиков», «О единстве Академии со времен Платона», «О различии между пирронистами и академиками». Несомненно, эти тексты оказали существенное влияние на последующую платоническую традицию. Плутарх—представитель догматического платонизма, воспринимавший платоническую традицию в единстве и не противопоставлявший платоников и «академиков» (=скептиков), в отличие от Антиоха Аскалонского. В духе времени его платонизм вмещает элементы пифагореизма, аристотелизма и стоицизма; главные школьные авторитеты для Плутарха — Платон и Ксенократ. Влияние пифагореизма (ближайшим образом объяснимое влиянием Евдора Александрийского, но в более отдаленной перспективе — Ксенократа) проявляется прежде всего в метафизическом дуализме. По Плутарху, есть два противоположных первопринципа: «монада» (бог, истинно сущее) и «диада», «подлежащее всего бесформенного и беспорядочного» (De Def. Огас. 428F; Isid. et Os. 369C). Космогония Плутарха целиком основана на «Тимее» (см. экзегетический трактат «О сотворении души (\|A> xoyovia) согласно «Тимею»»). Оригинально его понимание той беспорядочной зыбкой субстанции, из которой демиург сотворил мир: это вовсе не материя (которая сама по себе «бескачественна», инертна и не может быть ничему противоположна), а некое соединение материи и неразумной злой души, которая и есть причина ее беспорядочного движения; бог «сотворил» душу, придав ей разум (логос), но не бытие. Согласно Плутарху, Платон в «Тимее» имел в виду именно злую душу под «необходимостью» (PI. Tim. 48а, 56с, 68е; в отличие от собственно «материи» из Tim. 50e), и под душой, противоположной «благодетельной» душе — в «Законах» (896е). Самостоятельно существующая «злая душа» — чуждый платонизму элемент (отвергнут позднейшей традицией, кроме Аттика), и у Плутарха объясним его симпатиями к восточным культам, см. особенно сочинение «Об Исиде и Осирисе», где он предлагает аллегорическую интерпретацию египетской мифологии с привлечением языка зороастрийской религии. Самым ранним образцом школьного платонического комментария являются «Платоновские вопросы» Плутарха — толкование трудных мест из платоновских диалогов: почему в «Тимее» верховный бог назван «отцом» и «творцом» сущих; почему о душе Платон всегда говорит, что она старше тела, что она его причина и начало, и в то же время утверждает, что душа не возникает без тела, как и ум — без души; в каком смысле говорится о

250

ПЛЮРАЛИЗМ ПОЛИТИЧЕСКИЙ том, что был совершен посев душ на земле, луне и других орудиях времени (Тимей 42d) и т. д. В теоретической психологии примечательно учение Плугарха о тройственной структуре человека и четкое различение ума и души (которые отличаются так же, как душа и тело), развиваемое в трактате «О лике на Луне»; а также представление о «двойной смерти»: первая смерть (отделение души от тела) — на Земле, вторая — на Луне, когда от души отделяется ум (О лике на луне, 943А—В). В сочинении «О демоне Сократа» мотив обособленности ума даже усилен — об уме говорится как о «демоне», извне приданном человеческому телу. Развиваемая Плутархом под несомненным влиянием Ксенократа демонология включала определение демона как души, существующей между инкарнациями, учение о благих и злых демонах и об отношении благих демонов и богов. В логике Плутарх принимал аристотелевскую силлогистику и учение о категориях, считая их вполне платоническими (хотя особенностью среднего платонизма был как раз антиаристо- телизм, проявлявшийся в первую очередь в критике учения, о категориях), но также адаптировал отдельные элементы логики стоиков. В этике он также более следовал Аристотелю, хотя исходил из характерного платонического понимания цели жизни как «уподобления богу», достигаемого через упражнение в добродетели (преимущественно теоретической). Аристотель как главный авторитет и стоики как главные оппоненты — отличительная черта этических сочинений Плутарха. В сочинении «О нравственной добродетели» он критикует стоиков за отрицание неразумной части души; в «Об общих понятиях» (посвященном широкому спектру вопросов о критерии истинности знания) критикует их за отрицание в этике телесных и внешних благ как необходимого условия счастья (для стоиков это «безразличное»). Стержнем этических воззрений Плутарха были понятия «образованности» (roxtoda) и «гуманности» (q> iAavopu)7ria) — центральные также и для биографического цикла, дополняющего теоретические трактаты по этике: по сравнению с нравственной добродетелью добродетель социальная, или гражданская (яоАткг) apeTrj), — завершающая ступень. Наибольшую славу Плутарху принесли его «Параллельные жизнеописания» — «философско-психологические этюды на материале политической истории» (Аверинцев, с. 257). Каждый этюд состоит из биографии греческого политика, биографии сходного с ним римского политика и заключительного сравнения этих двух характеров. Так на конкретном историческом материале Плутарх демонстрирует, что в действительности стоит за отвлеченным понятием «моральный идеал». Соч.: Plutarchi Moralia, гее. С. Hubert, M. Polenz et al. Lipsiae, 1925; Plutarch. Moralia, ed. H. Cherniss et al., vol. 1 — 15. Cambr. (Mass.); в рус. пер.: Сравнительные жизнеописания, т. 1—3. М., 1963—69; О происхождении мировой души согласно «Тимею» Платона. — В кн.: Браш М. Классики философии, пер. с нем., т. 1. СПб., 1907, с. 378— 422; Об Исиде и Осирисе. О «Е» в Дельфах, О том, что пифия более не прорицает стихами. Почему божество медлит с воздаянием, и др. — В сб.: Исида и Осирис, пер. Н. Б. Клячко, Н. Н. Трухи- ной и др. Киев, 1996: Плутарх. Моралии, пер. Я. М. Боровского, М. Н. Ботвинника, Н. В. Брагинской и др. М.-харьков, 1999; Плутарх. Застольные беседы и др. трактаты, отв. ред. Я. М. Боровский, М. Л. Гаспаров. Л., 1990; О первичном холоде, пер. И. Д. Рожанского. — В сб.: Философия природы в античности и в средние века, ч. 1. М., 1998, с. 81 —100; О лике, видимом на диске Луны, пер. Г. А. Иванова. - Там же, ч. 2,1999, с. 39-94. Лит.: Аверинцев С. С. Плутарх и античная биография. М., 1973; Лосев А. Ф. Эллинистически-римская эстетика I—H вв. н. э. М., 1979; Егоров И. А. Плутарх Херонейский как оригинальный мыслитель. — В кн.: Проблемы бытия и познания в истории зарубежной философии. М., 1982; Babut D. Plutarque et le Stoicisme. P.,1969; Dillon J. The Middle Platonists. L., 1977, 2ed. 1996, p. 184-230; Brenk F. E. In Mist Apparelled: Religious Themes in Plutarch's Moralia and Lives. Leiden, 1977; Deuse W. Untersuchungen zur mittelplatonischen und neuplatonischen Seelenlehre. Wiesbaden, 1983, S. 12-61; HershbellJ. P. Plutarch's De animae proereatione in Timaeo. An analysis of structure and content. - ANRW II 36, 1, 1987, p. 235-247; Idem. Plutarch and Stoicism; Plutarch and Epicureanism. — Ibid., 36,5,1992, p. 3336-3383; As- petti dello stoicismo e deU'epicureismo in Plutarco. Atti del II convegno di studi su Plutarco. Ferrara, 2—3 aprile 1987, a cura di I. Gallo. Ferrara, 1988. M. А. Солопова

ПЛЮРАЛИЗМ (от лат. pluralis — множественный) — философское направление, утверждающее, что мир состоит из многих принципиально различных, независимых и несводимых друг к другу субстанций, первоначал, первосущностей. Плюрализм противоположен монизму. Термин «плюрализм» ввел X. Вольф в 1712. Разновидностью плюрализма является дуализм, сводящий число независимых первосущностей к двум. В истории философии последовательный плюрализм встречается не чаще, чем последовательный монизм. Классическим плюралистом, признающим более чем два независимых первоначала, считается Эмпедокл. Он учил, что мир образован четырьмя элементами — землей, водой, воздухом и огнем, которые вечны, неизменны и, следовательно, не влияют друг на друга и не переходят друг в друга. Все в мире объясняется их механическим смешением. С гносеологической точки зрения плюрализм — это частный случай эклектики. Плюрализм — такой же признак неблагополучия теории, как и возникающие в ней парадоксы. Его начинают исповедовать, только когда, несмотря на все усилия, не удается последовательно провести монистическую интерпретацию исследуемых явлений. От мировоззренческого отличают методологический плюрализм — стремление объяснить исследуемый объект взаимодействием множества независимых и не связанных между собой начал. Таков, напр., многофакторный подход к исследованию человеческого общества. Ему противостоит однофак- торный подход, объясняющий изменение общества каким- то одним явлением — географической средой, экономикой и т. д. Плюрализмом называют также социально-политическое учение, настаивающее на необходимости для нормального развития общества разнообразия политических, религиозных, экономических и др. взглядов. Г.Д.Левин

ПЛЮРАЛИЗМ ПОЛИТИЧЕСКИЙ - возможность свободного существования в обществе различных политических взглядов, школ, идеологий, политических партий и организаций с неодинаковыми целями и программами. Политический плюрализм — закономерное следствие таких конституционных прав и свобод человека и гражданина, как свобода мысли и слова, свобода совести, прав на объединение, на политическое участие в движениях и организациях. Статья 13 Конституции РФ (1993) утверждает важность идеологического и политического многообразия, многопартийности. В СССР в течение длительного времени существовала государственная общеобязательная идеология — марксизм—ленинизм, а политический плюрализм не допускался. Памятуя об этом исто-

251

ПНЕВМА рическом опыте, Конституция РФ специально подчеркивает, что никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной общеобязательной и в России признается идеологическое многообразие. Его гарантиями являются отмена цензуры, свобода информации, издательской деятельности, преподавания и т. д. Формирование в современной России политического плюрализма знаменовало разрыв с советским прошлым, когда в стране существовала одна партия —

КПСС, именовавшаяся руководящей силой общества и сросшаяся с подчиненным ей государственным аппаратом. На 1 марта 1999 в России было 139 зарегистрированных политических партий и объединений. Палитруполитическогомногообразиядополняютполитичес- кие движения, избирательные объединения, профсоюзы и др. общественные объединения. Вместе с тем Конституция РФ запрещает создание и деятельность партий и иных общественных объединений, цели или действия которых направлены на насильственное изменение основ конституционного строя, нарушение целостности и подрыв безопасности государства, создание вооруженных формирований, разжиганиесоциальной, расовой, национальной и религиозной вражды. Лет.: Любик В. П. Политические партии и движения в России. М., 1995; Краснов Б. И. Система многопартийности современной России. М., 1995; Авакьян С. А. Политический плюрализм и общественные объединения в Российской Федерации: конституционно-правовые основы. М., \9%\ Алисова Л. Н. Взаимодействие политических партий как фактор реформирования общества. М., 1997; Острогорский М. Я. Демократия и политические партии. М., 1997; Семигин Г. Ю. Политическая стабильность общества. М., 1997; Юдин Ю. А. Политические партии и право в современном государстве. М., 1998. Г. Ю. Семигин

ПНЕВМА (греч. rcveoua, первоначально — дуновение, вдыхаемый воздух, дыхание, позднее — дух, от луш — дую, дышу) — термин древнегреческой философии и медицины. У натурфилософов 6 в. до н. э. употребляется для обозначения элемента «воздуха» (Ферекид из Сироса А 8; Анаксимен В 2; «бесконечная пневма», вдыхаемая космосом, в пифагореизме — 58 В 30). Начало спиритуализации пневмы было положено отождествлением воздуха—пневмы с субстанцией души (псюхе) в традиции Анаксимена—Диогена Аполлонийского, у которого также впервые фиксируется представление о жизненном дыхании—пневме, движущемся в венах вместе с кровью; это представление проникло затем как в гиппократовс- кую (косскую) школу, локализовавшую источник пневмы в мозгу, так и в сицилийскую школу врачей, локализовавшую источник пневмы в сердце. Через посредство сицилийского врача—натурфилософа Филистиона из Локр между 370 и 360 до н. э. оно было воспринято Платоном и Аристотелем (Аристотель различал два вида пневмы: пневму как вдыхаемый воздух, регулирующий температуру тела, и психическую пневму, постоянно испаряющуюся из крови), развито Эрасистратом в 3 в. до н. э. и через школу врачей—пневматиков 1 в. до н. э. (объяснявшей всю жизнедеятельность потоками пневмы, истекающими изсердца) и Галена (понимавшего пневму как субстанцию— посредник между душой и телом, используемую душой в качестве орудия чувственного познания и телесных движений) дошло до Нового времени в виде представления о «жизненных духах» (spiritus vitales) в крови и нервах у Андрея Везалия и Декарта. В стоицизме пневма — тончайшая и подвижнейшая субстанция (у Хрисиппа — смесь огня и воздуха, SVF II 310), отождествляемая с панкосмическим имманентным божеством, «пронизывающая» космос жизненным дыханием и объединяющая его в целостный организм, как душа — тело, но различаясь при этом степенью интенсивности (xovoc), или натяжения. Иерархия натяжений: 1) низшая ступень (габитус), сообщающая единство неорганическим телам; 2) «природа» (фйац), вызывающая рост растений; 3) животная душа (псюхе); 4) разум {логос) (SVF И 458—462; см. также Посидоний и Симпатия космическая). Каждая пневматическая система имеет свой центр («руководящее», то fyyeuovucov), соединяющийся с периферией тела потоками пневмы и на микрокосмическом уровне помещающийся у человека в сердце, на макрокосмическом — в эфире (у Зенона из Китая и Хрисиппа SVFII642-644) или солнце (у Клеанфа SVF 1499). Полное одухотворение пневмы происходит в среде эллинистического иудаизма на рубеже н. э.: уже в «Книге премудрости Соломона» пневма выражает прямое вмешательство Бога в мировую историю; Филон Александрийский называет пнев- мой «божественный дух» — высшую часть человеческой души (Leg. Alleg. I, 37), а также принцип сверхразумного профети- ческого знания, даруемого богом. Плутарх связывает пневму с иррациональными способностями души и оракульской ман- тикой (Def. Or. 432d). В гностицизме и герметизме пневма часто выступает в роли посредника: в космосе — между светом и тьмой, «горним» и «дольним» миром; в человеке — между телом и душой (воздушная оболочка души, ср. Квинтэссенция — астральное тело). У алхимиков пневма — таинственная сила, которой можно овладеть для достижения определенной цели (напр., превращения металлов в золото; ср. «дух мира» (spiritus mundi) Агриппы Неттесгеймского). У неоплатоников —посредник материального и нематериального, оболочка души, предохраняющая ее от оскверняющего прикосновения к телу (Плотин. Эннеады 112, 2) и от непосредственного контакта с материальным миром при чувственном восприятии (душа воспринимает отпечатки тел на пневматической оболочке). В христианской теологии nveuua ~Ayiov — Святой Дух, 3-е лицо Троицы. Лит.: Leisegang H. Pneuma Hagion. Der Ursprung des Geistbegriffs der sinoptischen Evangelien aus der griechischen Mystik. Lpz., 1922; Ver- beke G. L'evolution de la doctrine du pneuma du stoicisme a St. Augustin. Louvain-P, 1945; Saake H. Pneuma. - RE, Suppl., Bd. 14, 1974, col. 387-412; Verbeke G. Pneuma. - Ritter J. Historisches Worterbuch der Philosophie, Bd. 3, Geist, II. Basel, 1974, cols. 157-162. А. В. Лебедев

ПНИН Иван Петрович [1773, Москва - 17(29) сентября 1805, Петербург] — русский философ, просветитель. Получил образование в Благородном пансионе при Московском университете и в Артиллерийском кадетском корпусе в Петербурге, затем служил в армии. Выйдя в 1797 в отставку, издавал «Санкт—Петербургский журнал». В 1801 знакомится с А. Н. Радищевым, испытывает сильное влияние его взглядов. В 1802 избирается действительным членом Вольного общества любителей словесности, наук и художеств, в 1805 становится его президентом. Автор произведений «Вопль невинности, отвергаемой законом» (1802), по стилю и антикрепостническим мотивам напоминающий «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, «Опыт о просвещении относительно к России» (1804) и др. Оды «Бог», «Человек» проникнуты просветительским пафосом. Как проповедник возвышенных идеалов гражданства, Пнин оказал влияние на декабристов. Наилучшим видом общественного устройства считал конституционную монархию, подкрепленную

252

ПОВЕДЕНИЕ законами, охраняющими неприкосновенность частной собственности. Его этические воззрения во многом напоминают утилитаризм И. Бентама. Соч.: Соч. М., 1934. Лет.: КизеветтерА. А. Из истории русского либерализма. Иван Петрович Пнин; Он же. Исторические очерки. М, 1912. А. В. Панибратцев

ПОБЕДОНОСЦЕВ Константин Петрович [21 мая (2 июня) 1827, Москва — 10(23) марта 1907, Петербург] — русский государственный деятель, публицист, правовед, социолог. В 1846 окончил Московское училище правоведения и поступил на службу в Московские департаменты Сената. В I860—65 преподавал в Московском университете на кафедре гражданского права, с 1865 член консультации министерства юстиции, с 1872 член Государственного совета. В 1880—1905 обер- прокурор Св. Синода. Автор манифеста от 29 апреля 1881 об укреплении самодержавия. Основная проблематика социально-философского творчества Победоносцева связана с традиционалистской, почвеннической ориентацией: «В глубине старых учреждений часто лежит идея, глубоко верная, прямо истекающая из основ народного духа... Масса ^ваивает себе идею только непосредственным чувством, которое воспитывается и утверждается в ней не иначе, как историей, передаваясь из рода в род, из поколения в поколение... Очистим внутренность, поднимем дух народный, осветим и выведем в сознание идею, — тогда грубая форма распадется сама собою и уступит место другой, совершеннейшей» («Новая жизнь». — В кн.: Победоносцев К. Я. Великая ложь нашего времени. М., 1993, с. 322—323). Отсюда вытекают основные направления критики буржуазного государственного устройства, морали, религиозной политики: идеи народовластия и буржуазный парламентаризм трактуются как «великая ложь нашего времени»; религиозный релятивизм и девальвация этических ценностей, связанные с влиянием западного отвлеченного рационализма, — как «болезни нашего времени». Программа Победоносцева—эволюционное развитие общества, «просвещение народного духа», патронирующая роль государства во главе с монархом, укрепление православной веры — была близка Ф. М. Достоевскому и К. Н. Леонтьеву. Соч.: Исторические исследования и статьи. СПб., 1876; Московский сборник. М., 18%. Лет.: Гневушев М. Константин Петрович Победоносцев. К., 1907; Гусев В. А. К. П. Победоносцев — русский консерватор-государственник. — «Социально-политический журнал», 1993, № 11—12; Полунов А. Ю. К. П. Победоносцев: Великая ложь нашего времени. — «ВФ», 1993, №5. А. И. Резниченко

ПОВЕДЕНИЕ — система внутренне взаимосвязанных действий, осуществляемых сложным (обладающим организацией) объектом; эта система подчиняется определенной логике и направлена на реализацию той или иной функции, присущей данному объекту и требующей его взаимодействия с окружающей средой. В широком смысле термин «поведение» употребляется применительно к объектам любого уровня организации (в этом смысле говорят о поведении электрона в магнитном поле, о поведении той или иной самоорганизующейся системы), причем имеют в виду поведение как отдельного индивида, так и группы индивидов (биологического вида, социальной группы и т. п.). Нередко термином «поведение» характеризуют систему поступков человека, представляющих собой реализацию нравственных установок. Однако чаще всего под поведением понимают систему действий по поддержанию своего существования, осуществляемых биологическим индивидом любого уровня организации. В этом понимании поведение исследуется гл. о. физиологией и психологией, которые рассматривают его как целостную характеристику психической деятельности. Развернутые представления о поведении сложились в науке по существу лишь в 20 в., прежде всего в концепции бихевиоризма, который провозгласил поведение главным предметом анализа и рассматривал систему «стимул—реакция» как основную единицу поведения. Однако уже в нач. 30-х гг. обнаружилась явная недостаточность подобной схемы. Ее слабость состояла в том, что она оставляла в стороне те звенья системы поведения, которые лежат между стимулом и реакцией и формируют поведение. В физиологии исследование поведения велось гл. о. по линии усовершенствования и развития теории рефлекса. В результате, этих исследований (в частности, работ Н. А. Бернштейна и П. К. Анохина) схема рефлекторной дуги была переработана в более эффективную схему рефлекторного кольца, которая позволила привлечь к нейрофизиологическим исследованиям аппарат кибернетики. Согласно современным физиологическим представлениям, поведение есть сложная иерархическая структура, складывающаяся и реализующаяся одновременно на ряде уровней (напр., поведение как последовательность мышечных сокращений, как последовательность движений конечностей, как последовательность целенаправленных действий и т. д.). Однако до настоящего времени нет единой общепринятой иерархии структурных уровней поведения. Развитие исследований поведения в последние десятилетия привело к широкому взаимопроникновению физиологических и психологических методов анализа. Специфика же поведения как особым образом организованной психической деятельности составляет предмет психологии, которая рассматривает высшие формы поведения животных и человека. При этом центральное место в психологии занимает исследование поведения человека. Что же касается поведения животных, то одним из наиболее развитых направлений его исследования является в настоящее время этология. При рассмотрении поведения с психологической точки зрения в нем выделяют два основных аспекта — аффективный (эмогивный) и когнитивный (интеллектуальный). Проблема соотношения этих аспектов является дискуссионной. Но обычно аффективной стороне поведения приписывают роль источника энергии и — в той или иной степени — роль ценностного регулятора. П. Жане различал «первичное действие» — отношение между субъектом и объектом (интеллект) и «вторичное действие» — реакцию субъекта на свое собственное действие, которая образует элементарные чувства и выполняет функции регуляции первичных действий, обеспечивая выход избыточной внутренней энергии. Одну из интересных концепций поведения предложила гештальт-психология, в частности К. Левин, который представил его в виде, целостного «поля», охватывающего субъект и объект; динамику этого поля образуют чувства (которые выступают как факторы, регулирующие у субъекта обмен энергией с внешней средой; в этой связи они выполняют функцию реальных или фиктивных «ценностей», а структурируется это поле при помощи восприятия, моторной функции и интеллекта. Дальнейшее развитие системный подход к поведению нашел в концепции Ж. Пиаже, который дополнил его принципом генетизма, т. е. положением, согласно которому

253

ПОВСЕДНЕВНОСТЬ чувства и когнитивные формы зависят не только от актуально существующего «поля», но и от предшествующей истории действующего субъекта. Заслуга выявления специфики человеческого поведения и его форм, вытекающих из социальной природы человека и его деятельности, принадлежит отечественным психологам. Наиболее значительный вклад в анализ поведения внесла психологическая школа Л. С. Выготского, выдвинувшего идею о важной роли знаков и знаковых систем как структурных компонентов поведения. В последние десятилетия развернуты социологические и семиотические исследования поведения, направленные на анализ тех его аспектов, которые значимы в рамках социальных групп того или иного уровня, в реализации ценностных ориентации личности в той или иной культуре. Лит.: УотсонД. Б. Психология как наука о поведении. М,—Л., 1926; Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959; Миллер Дж., Талантер Е., Прибрам К. Планы и структура поведения. М, 1965. Э. Г. Юдин

ПОВСЕДНЕВНОСТЬ — целостный социокультурный жизненный мир, предстающий в функционировании общества как «естественное», самоочевидное условие человеческой жизнедеятельности. Повседневность может рассматриваться как онтология, как граничное условие человеческой деятельности. Исследования повседневности подразумевают подход к миру человека и самой его жизни как к ценности. Повседневность — значимая тема в культуре 20 в. Следует различать саму повседневность и теоретический дискурс о повседневности. В настоящее время повседневность как специфическая область социальной реальности выступает в качестве объекта междисциплинарных исследований (история, социальная и культурная антропология, социология, культурология). В рамках классических подходов (представленных, в частности, марксизмом, фрейдизмом, структурным функционализмом) повседневность полагали низшей реальностью и пре- небрежимой величиной. Она представлялась поверхностью, за которой мыслилась некая глубина, завесой фетишистских форм, за которой лежала подлинная реальность («Оно» — во фрейдизме, экономические связи и отношения — в марксизме, устойчивые структуры, определяющие человеческое поведение и мировосприятие, — в структурном функционализме). Исследователь повседневности выступал в качестве абсолютного наблюдателя, для которого живой опыт выступал лишь в качестве симптома этой реальности. По отношению к повседневной жизни культивировалась «герменевтика подозрения». Повседневное и неповседневное представлялись разными онтологическими структурами, а сама повседневность проверялась на истинность. В рамках классических методологий повседневность могла выступать в качестве объекта проектирования и рационализации. Традиция эта достаточно устойчива (А. Лефевр, А. Геллер). Герменевтические и феноменологические школы в социальной философии и социологии выступили в качестве альтернативы классической парадигме социального знания. Толчок к новому пониманию повседневности был дан Э. Гуссерлем в его трактовке жизненного мира. В социальной феноменологии А. Шюца был осуществлен синтез этих идей и социологических установок А/. Вебера. Шюц сформулировал задачу исследования повседневности вконтексте поиска предельных оснований социальной реальности как таковой. Различные варинты такого подхода представлены в современной социологии знания (П. Бергер, Т. Лукман), с несколько иных методологических позиций в символическом интеракционизме, этнометодологии и т. п. Эволюция исследований повседневности сопряжена со сменой парадигм социального знания. В наших представлениях повседневное и неповседневное уже не выступают в качестве различных и не соизмеримых по своему значению онтологических структур. Это — разные реальности лишь постольку, поскольку представляют разные типы опыта. Соответственно теоретические модели не противопоставляются конструктам повседневной менталъности и повседневного сознания. Напротив, критерием обоснования и ва- лидности социального знания становится преемственность и соответствие понятий науки и конструктам обыденного сознания, и другим вненаучным формам знания. Центральным вопросом социального познания становится вопрос о соотнесении социального знания с повседневными значениями (конструктами первого порядка). Проблема объективности знания здесь не снимается, но сами формы повседневной жизни и мышления уже не проверяются на истинность. Неотделимо от осмысления проблематики повседневности складывание «постклассической парадигмы» социального знания. Исследования повседневности из отрасли, занимающейся специфическим предметом, превращается в новую дефиницию «социологического глаза». Природаисследовательскогообъек- та — повседневной жизни людей — меняет отношение к самой идее познания социального мира. Ряд совершенно различных исследователей (Я. Фейерабенд и Ю. Хабермас, Бергер и Лукман, Э. Гидденс и М. Маффесоли, М. Де Серто и др.) обосновываютидеюнеобходимостипереосмысления социального статуса науки и новой концепции познающего субъекта, возвращения языка науки «домой», в повседневную жизнь. Социальный исследователь утрачивает привилегированную позицию абсолютного наблюдателя и выступает лишь как участник социальной жизни наравне с другими. Он исходит из факта плюральности опытов, социальных практик, в т. ч. языковых. Реальность видится только как феноменальная. Смена угла зрения позволяет обратить внимание на то, что раньше казалось, во-первых, незначимым, а во-вторых, подлежащим преодолению отклонением от нормы: архаику в современности, банализацию и технологизацшо образов и пр. Соответственно, наряду с классическими методами изучения повседневности используются методы, основанные на приближении к нарративности повседневной жизни (case studies, или исследование отдельного случая, биографический метод, анализ «профанных» текстов). В центре внимания подобных исследований — анализ самоочевидностей сознания, привычных, рутинных практик, практического чувства, специфической «логики практики». Исследование превращается в своего рода «коммонсенсологию» (от лат. sensus communis — здравый смысл) и «формологию», ибо форма остается единственным устойчивым началом в условиях альтернативности и нестабильности социальных и плюральности культурных начал (М. Маффесоли). Формы жизни уже не трактуются как более высокие или более низкие, истинные или неистинные. Никакие знания не могут быть получены вне контекста культуры, языка, традиции. Данная познавательная ситуация порождает проблему релятивизма, т. к. проблема истины вытесняется проблемой коммуникации людей, культур. Задача по— знакия сводится к исторически обусловленному «культурному действию», цель которого — выработать новый способ

254

ПОДТВЕРЖДЕНИЕ «считывания мира». В рамках этих подходов «истина» и «эмансипация» из непреложных законов превращаются в ценностные регулятивы. Лит.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М.. 1995; Вальденфелъс Б. Повседневность как плавильный тигль рациональности. - В кн.: СОЦИО-ЛОГОС. М., 1991; ИонинЛ. Г. Социология культуры. М., 1996; Шюц А. формирование понятий и теории в общественных науках. — В кн.: Американская социологическая мысль: Тексты. М., 1994; ShulzA. On Phenomenology and Social Relations. Chi., 1970; Goffman E. The Presentation of Self in Everyday Life. N.Y.-L., 1959; LefebweA. La vie quotidienne dans le monde modern. P., 1974; Maffesoli M. La conquete du present. Pour une sociologie de la vie quotidienne. P., 1979; Heller A. Everyday Life. Cambr., 1984; De Certeau M. The Practice of Everyday Life. Berkeley;

ПОГОДИН Михаил Петрович [11(23) ноября 1800, Москва — 8(20) декабря 1875, там же] — русский историк, писатель, издатель, общественный деятель. Внук крепостного, Погодин поднялся до уровня действительного члена Академии наук (1841) и непременного члена многих научных обществ. Историософские взгляды Погодина сформировались под влиянием трудов Шлецера и приложения к русской истории шеллингианских идей. В истории видел органическое развитие особых «начал», воплощенных в каждом народе по Промыслу Божьему. Погодин одним из первых в русской историософии сформулировал мысль о принадлежности России и стран Западной Европы к единой цивилизации и в то же время о различии их исторических путей, обусловленных саморазвитием заложенных в них «начал». В этой связи большое внимание уделял истокам исторического процесса, которые во многом предопределяют последующее развитие. Если Европа является наследницей Западной Римской империи, то Россия — наследницей Византии. Идеалом первой является республика, т. е. власть всех, идеалом России — самодержавие, опирающееся на доверие народа. При всем их различии они дополняют друг друга. В интерпретации российской истории склонялся к «норманнской теории», усматривая в летописном свидетельстве о добровольном призвании варяжских князей начало самодержавия, которое является важнейшим субъектом истории России. Погодин вошел в историю русской общественной мысли как сторонник идеологии официальной народности, представленной триединой формулой «православие—самодержавие—народность», что не умаляет его заслуг как одного из основоположников исторической науки. Соч.: Исторические афоризмы. М., 1836; Историко-критические отрывки. М., 1846; Исследования, замечания и лекции о русской истории,* 1-7. М., 1846-57. Лит.: Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 1—22. СПб., 1888—1910; Милюков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. СПб., 1913. Л. И. Новикова, И. Н. Сиземская

ПОДОБИЕ — 1) в обычном словоупотреблении — тоже, что сходство, аналогия, родственность и т. п. ; 2) в науке — понятие, характеризующее одинаковость формы объектов, независимо от их размеров. Подобны, напр., фотоотпечатки одного негатива, сделанные в разных увеличениях. Отношение подобия рефлексивно, симметрично и транзитивно, т. е. является отношением типа равенства. Частным случаем подобия объектов является их полное совпадение — тождество. Преобразование какого-либо объекта в объект, ему подобный, наз. преобразованием подобия. Напр., построение модели воображаемого (проектируемого) объекта и переход от этой модели к промышленной реализации замысла (к реальному объекту) является серией преобразований подобия. Обобщение элементарных представлений о подобии дает теория подобия — учение об условиях подобия (явлений) и о методах их математического описания. В этой теории понятие подобия обобщается и на объекты без жесткой формы (напр., жидкости и газы) и связывается с разысканием на основе сравнения изучаемых явлений переходных масштабов, отражающих существенные для данной абстракции подобия параметры сравниваемых явлений, и условий обоснованного перехода от модели к реальности и наоборот. Идея подобия лежит в основе моделирования. M. M. Новосёлов 3) Термин платонически ориентированной философии и теологии (греч. оцокооц), означающий сообразность низшего высшему, причастность форме высшего. В этой системе понятий подобие соотносится с единым, а «неподобное» — с иным; подобие — это принятие своего места в иерархии и единение через связь с верховным первоначалом иерархии, а «неподобное» — узурпация чужого места, выпадение из гармонии. Подобие отождествляется для вещи с благом, отсутствие подобия — со злом, несовершенством. На этом фоне рассматривался и библейский текст, согласно которому Бог сотворил человека по своему образу и подобию (Быт. 1, 2 в). Христианская теология, начиная с Оригена, различает образ божий как неотъемлемое, хотя и ежечасно оскверняемое достояние, и подобие божие, которое утрачено человеком в состоянии греха и поставлено перед ним как идеал и цель его усилий: низшая природа человека должна до конца принять форму, налагаемую на нее «умом» человека, а «ум» — форму, налагаемую Богом. С. С. Аверинцев

ПОДТВЕРЖДЕНИЕ — результат проверки эмпирическими данными (наблюдениями, измерениями, экспериментами) общих утверждений (в частности, логических следствий из гипотез). Подтверждение общих суждений (научных законов) не может быть окончательным, поскольку конечная совокупность опытных данных не может быть сопоставлена с бесконечным множеством логических следствий из таких суждений. Поэтому подтверждение рассматривается в связи с установлением степени вероятности научных суждений, теорий и гипотез. Р. Карнап предложил схему формализма индуктивной логики, в которой определена логическая «функция подтверждения» (c-function) как количественное понятие степени подтверждения, имеющего формальные характеристики вероятности. Статистические теории вероятности (Г. Рейхенбах) трактуют вероятность гипотезы как предел относительной частоты подтверждающих ее примеров. Согласно критерию Ж. Нико, гипотеза вида Vx[P{x)z)Q(x)] подтверждается утверждением S, что объект а является одновременно Р и Q и опровергается утверждением S', что а является Р, но не является Q. Напр., наблюдение черного (Q) ворона (Р) подтверждает гипотезу «Все вороны черные». Однако, как показано К. Гемпелем, такое понимание ведет к «парадоксу подтверждения: если высказывание S подтверждает высказывание Т, то оно подтверждает и любое высказывание Т', логически эквивалентное Т, и наоборот. Тогда, если Т = Vx[P(x)z)Q(x)], а Т'= Vx[~o(jc)z)~P(x)], то Т' подтверждается наблюдением любого нечерного предмета (напр., белого ботинка). Пара-

255

ПОЗИТИВИЗМ доке подтверждения не является ни семантическим, ни синтаксическим; формально-логического противоречия в том, что гипотеза о черноте всех воронов подтверждается наблюдением белого ботинка, нет. Но подтверждение, основанное на фактах, не имеющих никакого отношения к первоначальной гипотезе не может иметь познавательной ценности. При некоторой модификации «парадокс подтверждения» можно сформулировать в еще более «противоестественной» форме: гипотеза подтверждается наблюдением любого предмета универсума, что лишает ценности всякую гипотезу. К. Гемпель сформулировал логические условия, которым должно удовлетворять любое адекватное определение подтверждения: 1) любое высказывание, следующее из описания наблюдения, подтверждается этим описанием; 2) если описание наблюдения подтверждает гипотезу Н, то оно подтверждает любое следствие из H и любую гипотезу Н,, логически эквивалентную Н; 3) всякое непротиворечивое описание наблюдения логически совместимо с классом всех гипотез, которые оно подтверждает. Выполнение этих условий необходимо, но недостаточно: определение подтверждения «должно обеспечивать рациональное приближение к тому понятию подтверждения, которое имплицитно присутствует в научной практике и методологических дискуссиях» (Гемпель К. Логика объяснения. М., 1998, с. 73). Для достаточно простых по своей логической структуре языков научных теорий может быть сформулировано точное определение подтверждения, использующее критерий выполнимости: гипотеза подтверждается некоторым описанием наблюдения, если она выполняется для конечного класса объектов, о которых идет речь в описании наблюдения. Это определение применимо к любой гипотезе, которую можно сформулировать в терминах «языка наблюдения» с помощью стандартной логики с кванторами. Однако его применение к теоретическим высказываниям ограничено из-за практической несводимости «теоретический терминов» к «терминам наблюдения». В современных исследованиях по индуктивной логике намечены пути повышения познавательной ценности отношения подтверждения. Для этого пришлось отказаться от идеи построения индуктивной логики как аналитической теории, «верной во всех возможных мирах», и перейти к определенным ограничениям, благодаря которым логический вывод в индуктивной логике попадает в зависимость от эмпирического фактора, т. е. от конкретных свойств «данного мира» (Р. Карнап, Я. Хинтикка) и даже от целевых установок исследователя. Лжг.: Пятницын Б. Н. Философские проблемы вероятностных и статистических методов. М., 1976; Reichenbach H, Experience and prediction. Chi.—L., 1961; Carnap R. The continuum of Inductive Methods. Chi., 1952; Idem. Introduction to Semantics. Cambr. (Mass.), 1962; Nicod J. Foundations of Geometry and Induction. L., 1930; Hempel C. Confirmation, Qualitative Aspects. — The Encyclopedia of Philosophy,

ПОЗИТИВИЗМ (франц. positivisme, от лат. positivus — положительный) — в широком смысле слова — общекультурная (идеологическая) установка «западного» сознания, сложившаяся в процессе становления капиталистического (промышленного) общества, пришедшего на смену феодальному «Дух позитивизма» означал прежде всего радикальное изменение иерархии ценностей: если в культуре феодального общества приоритет отдавался «небесному» (Богу как духовному началу мира, душе как божественному в человеке и т. п.), а все «земное» расценивалось как низменное (тело представлялось «темницей души» и пристанищем греха), то теперь во главу угла было поставлено «земное» — телесная природа человека, его практические («материальные») интересы и производственно-преобразующая деятельность в материальном мире. Социальным преобразованиям в ходе революций и ожесточенной борьбы «третьего сословия» за власть и против прежней общественной и государственной системы соответствовали преобразования в сфере культуры, сопровождавшиеся жестокой борьбой идей, прежде всего яростной критикой религии и философского идеализма (который трактовался как «рафинированная» форма религии), «спекулятивного» («абстрактного», т. е. не связанного с практической жизнью и практическими интересами людей) мышления. Достижения «позитивного» (практически ориентированного) знания, прежде всего знания о природе (включая достижения медицины как «позитивного» знания о человеке), соответственным образом организованные и оформленные, теперь расценивались как подлинная наука, призванная сменить теологию и прежнюю философию («метафизику»). Этими идеями руководствовались французские энциклопедисты — авторы и составители «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел», вдохновителями и редакторами которой были Ж. Л. Д'Алам- бериДДидро. В истории философии термином «позитивизм» обозначается особое философское течение, которое оформилось в 1830- х гг. и сохранило влияние вплоть до нашего времени, пройдя при этом три исторических стадии — «первого» («классического») позитивизма, «второго» позитивизма (эмпириокритицизма) и «третьего» позитивизма (неопозитивизма). Основателем течения был О. Конт; он ввел в философский обиход и сам этоттермин. С именем Конто связаны два главных принципа науки 19 в.: 1) признание относительности всякого «позитивного» («фактического») знания, и 2) стремление к накоплению и обобщению посредством систематизации и классификации «научных фактов*. Под последними Конт понимал не только данные наблюдения, эксперимента и измерения, но и то, что может быть реконструировано как их источник (их «скрытая» причина), а также «законы», которые определял как «устойчивые факты природы». К разряду «позитивных» он относил знания человека о самом себе, включая сознание. Однако при этом он отвергал самонаблюдение как источник такого знания; основу такого знания составляет восприятие телесного поведения людей и их социальных отношений. Поэтому базисной наукой он объявил социологию. Обращаясь к этическим проблемам, он трактовал как «позитивное» также «полезное» и «доподлинно известное». Т. о., позитивное знание есть знание всего того, что «есть на самом деле», «в действительности». Поэтому позитивная наука — это «наука о действительном», о том, что существует «для нас», как явление, которое должно быть описано без всяких «метафизических домыслов», вроде «вещи—в—себе», «абсолютной субстанции» или «абсолютного субъекта». Подобные изыскания Конт вслед за Шеллингом называл «негативной философией». Согласно Конту, подлинное, «позитивное» знание всегда относительно из-за неизбежной связи всякого знания с чувственными восприятиями. Вследс- твиеэтой «относительности кпознающему» позитивное(«опыт- ное») знание не может быть абсолютным уже потому, что сам процесс восприятия — это не что иное, как временная последовательность явлений и их ггространственная координация. Отсюда следует вывод, что бытие как совокупность фак-

256

ПОЗИТИВИЗМ тов дано «имманентно». Точка зрения имманентности — принцип позитивной науки в противоположность метафизике, которая верит в возможность постижения трансцендентного, т. е. находящегося за пределами мира явлений. Однако наряду с «конкретными фактами», с которыми имеют дело «позитивные науки» (включая социологию), Конт признавал в качестве «абстрактных фактов» также и математические формулировки, посредством которых наука фиксирует временную последовательность и пространственные отношения мира явлений. Основываясь на принципе относительности позитивного знания, Контоценивал и религию, и «метафизику» как знание «фиктивное», хотя и считал их неизбежными моментами развития духа: согласно его «основному закону», всякое знание проходит три стадии — теологическую, метафизическую и позитивную (которым соответствуют три фазы в развитии общества). Следуя классическому идеалу, своей важнейшей задачей Конт считал систематизацию знания: «позитивные» знания должны быть представлены в форме энциклопедии, а принципы построения этой системы, изучая логику научного исследования и его методы, формулирует «позитивная философия», которая, по сути, есть «теория науки». Наиболее впечатляющих успехов в построении такой теории в рамках классической позитивистской программы достиг ученик Конта Дмс С Милль. Единственным адекватным методом научного исследования Милль считал индукцию, которую он также называл экспериментальным методом. Его «металогической» предпосылкой является «принцип непрерывности» — оправданное опытом утверждение, что бытие постоянно, что оно остается одним и тем же. В свою очередь главной задачей науки логики является оправдание этого принципа. Противопоставляя свою позицию «догматическому эмпиризму», Милль называет ее «философией опыта»: научные утверждения должны выдерживать проверку на соответствие «фактам опыта». Но это не значит, что все они сводятся непосредственно к данным наблюдения и эксперимента. Наука не состоит только из чувственных данных — она нуждается также в законах и гипотезах о законах («теориях»), которые суть нечто большее, нежели совокупности фактов — ведь случайные наблюдения сами по себе, не будучи включенными в теоретический контекст, не могут свидетельствовать ни в пользу, ни против гипотезы о законе. Не соглашаясь со своим учителем, Милль считает источником позитивного знания также и самонаблюдение — ведь оно открывает нам особую область фактов, коль скоро, несмотря на принятие физического объяснения температуры, цветов и запахов посредством их редукции к движению молекул, колебаниям или давлению, мы все-таки вынуждены признать специфическиеощущениятепла, цвета и запахавкачестве действительно существующих явлений, фактов сознания. Науку о таких фактах Милль называет психологией. Ее он считает базовой и ставит на место прежней «метафизики», поскольку, обращаясь к ней, можно, во-первых, получить важный аргумент в пользу «принципа непрерывности» опыта, а во-вторых, сформулировать другой важнейший принцип позитивного знания — «принцип сознания». Согласно ему, только то, что осознано, может быть признано существующим. Иначе говоря, в качестве позитивных фактов существует только то, что осознано. Здесь Милль продолжает традицию английского эмпиризма, философии Юма и Беркли, согласно которой «быть — значит быть воспринимаемым» (esse est percipi); правда, в соответствии с «принципом непрерывности» он изменяет эту формулу на следующую: «все, что есть, — это совокупность комплексов впечатлений, которые мы можем иметь». Позиции «классического» позитивизма разделяли М.-П.-Э. Литре (благодаря которому Конт получил известность в континентальной Европе), Г. Спенсер, Г. Н. Вырубов, П. Л. Лавров, Н. К. Михайловский и др. Многие из тех, кто не отождествлял свои позиции с позитивистскими, также испытали серьезное влияние позитивизма. Весьма близки к «первому» позитивизму установки т. н. естественнонаучного материализма, который был весьма популярен в кон. 19 в., прежде всего среди ученых, но также и в широких кругах образованного населения, в связи с ростом интереса к естествознанию. Наиболее видными его представителями были немецкий зоолог К. Фогт, гатландский физиолог Я. Молешотт и немецкий врач Л. Бюхнер. Содержание их работ сводилось к популяризации научных представлений о строении и функциях организма, устройстве материального мира, с включениями некоторых суждений более общего порядка. Все они понимали материю как совокупность видов вещества (с точки зрения Фогта, это — водород, кислород и углерод; по Молешотту — атомы химических элементов); живые существа Фогт трактовал как сложные «органические машины», Молешотт не усматривал качественных различий между органическим, химическим и физическим. Оба негативно относились к дарвиновской теории эволюции, предпочитая идею о том, что эволюция есть результат случайной «встречи» химических элементов (поэтому, напр., Фогт считал различия между белыми и черными людьми куда большими, чем между лошадью и ослом или волком и собакой). У Бюхнера материя не сводится к веществу и рассматривается как философская категория, содержание которой исторически менялось. Основная его работа — «Сила и материя» — посвящена анализу соотношения этих двух взаимосвязанных мировых начал, взаимодействие которых определяет как состав всех мировых образований, так и их изменения. Материю и ее формы (в частности, жизнь) Бюхнер считал вечными; он был сторонником эволюционной теории. Обращаясь к теме сознания, он дистанцировался от вульгарных представлений в стиле Молешотта, но вместе с тем считал, что все психические способности, которые есть у человека, свойственны и животным, что способности мышления напрямую связаны с размерами мозга, что умственная работа увеличивает мозг, что люди высших классов отличаются от людей низших классов размерами черепа (все это вполне соответствовало тогдашним научным представлениям). Новые открытия в науке (прежде всего в физике и психологии) вызвали кризис оснований классического позитивизма. Следствием было возникновение его обновленной формы — эмпириокритицизма. Прогресс теоретической физики в 20 в. в свою очередь обусловил дальней11гуютрансформациюпозитивистской программы, смещение фокуса интересов с проблем источника знания на область анализа науки и логической структуры теорий. На смену «второму» позитивизму в 1920-х гг. пришел «третий» — неопозитивизм. Некоторые установки позитивистской программы (правда, редуцированной до исследования закономерностей исторического развития научных теорий и методов) сохранил постпозитивизм, который не утратил своего влияния вплоть до наших дней. См. также ст. О, Конт, Дж. С Милль, Э, Мах, Р. Авенариус, неопозитивизм и лит. к этим ст. А. Ф. Зотов

257

ПОЗИТИВИЗМ

ПОЗИТИВИЗМ В РОССИИ. Как и в Западной Европе, история позитивизма в России в 19 — нач. 20 в. подразделяется на два исторических периода — первого позитивизма, связанного с именами О. Конта, Длс. С. Милля, Г. Спенсера и их последователей, и второго позитивизма, представленного философией эмпириокритицизма. В 40—50-х гг. 19 в. идеи позитивизма не получили еще сколько-нибудь широкой известности. Одним из первых его популяризаторов стал В. Н. Майков, упомянувший в 1845 имя Конта. Пик влияния первого позитивизма и интереса к нему приходится на 60—70-е гг. 19 в., когда появились переводы трудов Милля, Дж. Г. Льюиса, Литре, Спенсера и др., вышли статьи, посвященные позитивизму (П. Л. Лавров, Д. И. Писарев, Н. К. Михайловский, В. В. Лесевич, Е. В. Де—Роберти, Г. Н. Вырубов и др.), была защищена первая диссертация в духе позитивизма (М. М. Троицкий), взоры к позитивизму обратили даже бывшие убежденные идеалисты—гегельянцы (К. Д. Кавелин, П. Г. Редкий и др.). И вместе с тем началась кампания критики позитивизма в целом или его отдельных сторон (П. Д. Юркевич против Троицкого, Лавров и Михайловский против социальных и религиозных взглядов Конта и др.). Наиболее выразительными проявлениями идейной борьбы вокруг позитивизма стала успешная защита диссертации Вл. С. Соловьевым «Кризис западной философии. Против позитивистов» (1873) и тот факт, что в 1874 тот же Соловьев не был избран на кафедру философии Московского университета (был избран позитивист Троицкий). В 80—90-х гг. 19 в. влияние позитивизма ослабевает, критика же его усиливается. Было официально запрещено пользоваться сочинениями Конта в публичных библиотеках, запрещено проводить его 100—летний юбилей. Тем не менее выходили новые переводы сочинений Спенсера, в 1894 вышел перевод 1-го тома «Курса позитивной философии» Конта. Происходила оживленная полемика между материалистом И. М. Сеченовым и полупозитивистом Кавелиным, между последним и идеалистом—славянофилом Ю. Ф. Самариным. На рубеже 19—20 вв. в истории позитивизма в России наступил новый этап. Влияние позитивизма вновь возросло. Продолжали выходить сочинения адептов первого позитивизма. Среди естествоиспытателей оставались его сторонники (К. А. Тимирязев и др.), появлялись и критические статьи против классического позитивизма. Но основной тон задавали неопозитивисты, сторонники философии эмпириокритицизма. Особенно сильным оказалось влияние идей Э. Маха и Р. Авенариуса в среде российских социал-демократов, как большевиков (А. А. Богданов, А. В. Луначарский, В. А. Базаров), так и меньшевиков (Валентинов, Юшкевич). Для рецепции и критики позитивизма в России характерен ряд особенностей. Как и в Западной Европе, в России позитивизм понимался и толковался неоднозначно: одни отождествляли его с эмпиризмом, другие связывали со всяким реализмом, утилитаризмом, сенсуализмом, антропологизмом, эволюционизмом, третьи относили к позитивистам даже философов- идеалистов, если они в той или иной степени опирались на естествознание. Как правило, позитивизм воспринимался и критиковался не в его индивидуализированных формах (контизм, концепции Милля, Спенсера, Литтре и др.), а как некая равнодействующая этих форм, с акцентом на разные аспекты позитивизма в зависимости от теоретико-познавательных и ценностных ориентации обращавшихся к нему. Антиметафизическая, антиспекулятивная установка позитивизма, его сциентизм с апелляцией к конкретным наукам, к эмпирическому опыту, «равноудаленность» от «крайних» идеалистических и материалистических учений, претензия на третью линию между идеализмом и материализмом и в то же время склонность к поиску компромисса между ними, феноменализм и агностицизм, признание идеи прогресса в сфере социальной и вместе с тем отказ от революционаризма и ориентация на эволюционизм — эти и др. черты позитивизма в разных комбинациях воспринимались одними, отвергались и критиковались др. русскими мыслителями. Некоторые исследователи полагали, что под влиянием Конта и его последователей в России сложилась русская философская школа, главными представителями которой в 19 в. назывались Милютин, Лавров, Троицкий, Де—Роберти, Лесевич, Михайловский, Кавелин, Н. И. Кареев. Хотя для такой точки зрения есть основания, поскольку у этих разных мыслителей можно выделить некоторые общие пункты в отношении к позитивизму, правильнее было бы считать, что русской школы позипгвизма в строгом смысле этого поняли, а также позитивизма как более или менее гомогенного направления не было, сравнительно чистый позитивизм в России был редкостью (Вырубов и Де—Роберти раннего периода). Позитивизм воспринимался и критиковался по-разному в разных направлениях русской философской и естественнонаучной мысли. По большей части популяризаторы позитивизма (такие, как Лавров, Михайловский и др.) были одновременно энергичными критиками ряда его аспектов, особенно позднего контизма. Наиболее последовательно позитивизм критиковали сторонники религиозно-философских направлений. Но даже среди духовно-академических философов эта критика не была всецелой. М. И. Каринский, напр., усматривал за позитивизмом известную положительную роль в философском процессе. С другой стороны, в университетской науке и философии, где позитивизм находил особенно много сторонников, нередко раздавались голоса представителей точных наук, которые доказывали, что репутация" позитивизма как научной философии лишена серьезного основания. Своя специфика в отношении к позитивизму была во внеуни- верситетской, «вольной философии». Либеральный консерватор Б. Н. Чичерин признавал лишь частичную правоту позитивизма, исходя из тезиса о том, что пуста метафизика без опыта, но что и опыт без метафизики пуст. Характерной является модель восприятия позитивизма представителями философии русского Просвещения 40—60-х гг. 19 в. Пока до нач. 1840-х гг. это течение только складывалось и его представители — В. Г. Белинский, А И. Герцен, Н. П. Огарев — не преодолели былой ориентации на гегелевский идеализм, они, приветствуя позитивный характер науки, позитивный склад ума, вообще «положительность» века, не видя в контизме «враждебною смысла» и приветствуя некоторых позитивистов (Белинский: «Я без ума от Литтре»), упрекали «истых поклонников позитивизма» за то, что они «потеряли дух за подробностями» и «остались при рассудочных, аналитических теориях». Однако позднее Герцен приветствовал учение Конта как антитеологическое и антиметафизическое и даже как вышедшее из революции. С Литтре и Вырубовым у него сложились союзнические отношения. Что же касается Н. Г. Чернышевского, то, несмотря на радикальное отличие его антропологической философии от позитивизма, он считал философию Конта единственной у французов системой верной научному духу, а самого Конта — одним из гениальнейших людей своего времени. Похвалы в адрес позитивизма, однако, не означали, что русские просветители 40—60-х гг. 19 в. разделяли его принципы. Даже такой популяризатор по-

258

ПОЗНАНИЕ зитивизма, как Писарев, вьщелял в нем и «светлые идеи», и «ошибочные суждения». В отличие от своих предшественников-просветителей, философы-народники переосмысливали позитивизм под иным углом зрения, стремясь соединить с заимствованными из пози- тивизмапринципамичастичнореабилитируемыеумозритель- ные методы. Отсюда их особый интерес к неокантианству и эмпириокритицизму, что особенно явно продемонстрировал самый «метафизичный» из народнических философов Лесе- вич. «Встрече» русского марксизма со вторым позитивизмом в нач. 20 в. сопутствовали не только научная философская полемика, но и острые политические и идеологические схватки, затемнявшие существо собственно научной стороны дела. Полемика Г. В. Плеханова и В. И. Ленина против «русского махизма» во имя т. н. «чистоты марксизма» оказалась в противоречии с диалектическими принципами, за которые они также ратовали. Они «проглядели» многие рациональные аспекты и самой философии «чистого опыта», и рациональное зерно тех интерпретаций марксизма, которые предложили социал-демократы—«махисты», напр., сторонники «философии практики» (Богданов, Луначарский, Базаров). Лит.: Вырубов Г. Н. Позитивизм в России. — В кн.: Литтре Э. Несколько слов по поводу положительной философии. Берлин, 1865; Позитивизм в русской литературе. — «Русское богатство», 1889, № 3—4; Пантин И. К. Критика позитивизма в русской материалистической философии (40—80-е гг. 19 в.). — «ВФ», 1961, № 2; Уткина Н. Ф. Позитивизм, антропологический материализм и наука в России. М., 1975; Шкурите П. С. Позитивизм в России 19 в. М., 1980; Гусев С. С. От «живого опыта» к организационной науке. — В кн.: Русский позитивизм. Лесевич. Юшкевич. Богданов. СПб., 1995, с. 287— 350; Никитина H. H. Философия культуры русского позитивизма начала века. М., 1996; Позитивизм в России. СПб., 1997. В. Ф. Пустарнаков

ПОЗНАНИЕ — философская категория, описывающая процесс построения идеальных планов деятельности и общения, создания знаково—символических систем, опосредующих взаимодействие человека с миром и др. людьми в ходе синтеза различных контекстов опыта. Всякая философская концепция познания выражает собой содержание данного философского учения и в силу этого отличается от др. концепций. Существует аналитическое, феноменологическое, герменевтическое, психоаналитическое, трансценденталистское, марксистское, эволюционное, социально-антропологическое и другие понимания познания, производные от соответствующих теорий познаний. Помимо философских, имеют место и специально-научные концепции познания — психологическая, нейрофизиологическая, лингвистическая, социологическая, логическая, информационная, синергетическая, часто выступающие в единстве с некоторыми философскими учениями. За пределами науки и философии не заканчивается рефлексия о познании. Повседневное словоупотребление стихийно формирует обыденное понимание познания; в религии и теологии идет речь о способах и формах познания Бога; магия и оккультные науки стремятся разработать методы познания таинственных субстанций, астральных влияний, демонических сил. В истории философии и науки существует устойчивая тенденция включения элементов вненаучных представлений о познании в философско-на- учные концепции. В кон. 20 в. теоретико-познавательная проблематика в ряде философских учений отходит на второй план, утрачивается уверенность в специфике философской теории познания и тем самым интерес к проблеме философского обоснования познания. Однако претензии ряда наук на исчерпывающее понимание познания сталкиваются с теми же проблемами, над которыми давно работают философы (реализм—инструментализм, фундаментализм—феноменализм, субстанциализм— функционализм, догматизм—релятивизм и т. п.). В целом большинство различий в истолковании и обосновании познания можно свести к двум основным позициям — фундаментализму и функционализму, каждая из которых схватывает одну из существенных сторон познавательного процесса. Водораздел между ни ми образуется разным пониманием человеческого опыта: в первом случае как деятельности, руководимой рефлексией и ищущей своего рационального объяснения в ходе бесконечного регресса оснований, или, во втором случае, как деятельности, стихийно порождающей рефлексию по мере необходимости и подчиняющей ее своим потребностям и задачам. Наиболее полный образ познания предполагает поиск и нахождение баланса между рядом противоречиво дополняющих друг друга позиций. Так, с одной стороны, познание в его специфичности требует для своего понимания чего-то принципиально и субстанциально иного — «реальности», «объекта», «материи» (реализм); с другой же — познание может быть понято как самостоятельная идеальная реальность, обладающая внутренней динамикой и источниками развития (трансцендентализм). Однако, будучи самостоятельной реальностью, познание вместе с тем пронизывает все аспекты человеческого мира и лишь в абстракции может быть выделено из него. В таком случае познание следует понимать как процесс, сопровождающий деятельность и общение людей и выполняющий функцию их обеспечения идеальным образом (функционализм). Поэтому познание осуществляется не неким «гносеологическим субъектом», но целостным индивидом, как правило, даже не ставящим себе специальных познавательных задач. Понятое т. о., познание не является «отражением реальности вне человека и человечества», но имеет дело лишь с содержанием коллективной деятельности и общения, поскольку последние нуждаются для своей организации в идеальных, т. е. возможных, пробных, приблизительных, вариативных моделях и перспективах (социологизм). В данном процессе знание как результат познания в прямом смысле возникает из незнания, т. е. из иных контекстов опыта, нуждающихся в знании. Динамика процесса порождения знания, векторность, ин- тенциональность познания, связанная с исследовательской, поисковой установкой на расширение сферы идеальных конструктов, есть то, что отличает его от сознания. Поэтому функциональный и эпифеноменальный генезис познания не означает, что познание лишено собственного, несводимого к деятельности и общению содержания. Его служебная роль отходит на второй план с дифференциацией познавательных задач, в контексте которых идеальные объекты выступают не только в качестве целей, но средств и даже специфических предметных содержаний познавательных процедур (конструктивизм). В этом случае основным содержанием познания в его относительной самостоятельности становится создание и замена одних идеальных образов и объектов другими в форме процедуры обозначения, отождествления нетождественного, создания аналоговых моделей. Тем самым обеспечивается возможность обмена между разными контекстами опыта: между объективным и субъективным, бытийственным и мыслимым (чувственной информации предпосылаются понятийные схе-

259

ПОЗНАНИЕ мы, на последние накладывается чувственное содержание), эмоции взаимодействуют с рассудком, аналитическая рефлексия — со стихийным и неосознаваемым опытом, прошлое соотносится с настоящим и будущим, близкое — с далеким, известное — с неизвестным, упорядоченное — с хаотичным. Взаимодействие контекстов опыта позволяет отличить их друг от друга, внести в каждый из них внешнюю и внутреннюю структурность, придать смысл тому, что понимается под опытом, мышлением, чувственностью. В основе взаимодействия контекстовлежит практика человеческого общения и деятельности, в ходе которых происходит замена одних предметов другими, призванными выполнять аналогичную функцию, и обмен опытом по этому поводу. Поэтому в центре познавательного процесса находится проблема взаимоотношения смысла и значения — именно они образуют его структуру как единство стабильного и изменчивого. В ней есть место, во- первых, устойчивым отношениям между некоторым предметом и удовлетворяемыми им человеческими потребностями; здесь же, во-вторых, и изменяющийся набор предметов (в т. ч. и знаков), в котором одни могут, а другие не могут быть заменены другими. Этому соответствует смысл как совокупность устойчивых признаков, которая создает абстрактную возможность значения, и значение как изменяющееся отношение между именем и обозначаемым множеством объектов, которое образует функциональную возможность смысла. Понимание познания как деятельности обозначения при взаимодействии контекстов опыта означает отказ от известной ленинской формулы «от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него — к практике». Путь познания — это движение от локальных и стандартных контекстов опыта ко все более разнообразным и универсальным, причем чувственные и рассудочные элементы присутствуют на каждом этапе. Познавательный процесс не означает развития абстрактно-понятийного содержания за счет сворачивания чувственно—образного; гармоническое развитие знания в целом предполагает увеличение разнообразия всех типов содержаний и прогрессивную дифференциацию типов познавательного отношения к миру. Функция познания состоит в накладывании на мир сети обозначений — научных формул, нравственных норм, художественных образов, магических символов, позволяющих человеку упорядочить свое бытие в нем и так структурировать свою психику, чтобы придать ей мобильность и вариабельность, обеспечивая тем самым возможность деятельности и общения. Конструктивность — едва ли не главное отличие человеческого познания от аналогичной психической деятельности животных. Знаково—символические системы, стихийно возникая как эпифеномен деятельности и общения, приобретают затем относительную самостоятельность, и мыслительная работа с ними не только сопровождает все проявления человеческой активности, но и является условием ее возможности. Познание не есть копирование некоторой внешней познаваемой реальности, но внесение смысла в реальность, создание идеальных моделей, позволяющих направлять деятельность и общение и приводить в систему состояния сознания. Рационализация и конструктивная перестройка познавательных структур и процедур позволяет не только выстраивать деятельность и общение по некоторому образцу (норме), но и осуществлять произвольный переход от одних образцов, стандартов к другим, придает динамичность познавательному процессу обеспечивает его творческий характер. В этом смысле всякое творческое познание рождает виртуальные миры, создает предпосылки создания и существования культурных объектов вообще. Современный интерес к виртуалистике имеет очевидную теоретико-познавательную природу, поскольку связан с методами расширения горизонта сознания, использование которых является предпосылкой порождения всякого объекта культуры. Предпосылки познавательного отношения к миру возникают уже на уровне ориентировочного поведения высших животных. В адаптивном характере связи с окружающей средой, т. н. смещенном поведении животных, когда оно замещает желаемую, но невозможную деятельность возможной, но бесполезной в данном контексте активностью, можно увидеть прообраз того, что может быть применительно к человеческому познанию названо «переносом значения». Возникновение познавательного отношения сопровождалось выделением человека из животного царства и разрывом с неизменными экологическими нишами. Около миллиона лет назад предки человека оставили тропический коридор, стали расселяться по Земле, начали пользоваться огнем и производить орудия труда, развивать язык как специфическое средство общения. В этих первых формах опредмечивания познавательного отношения формировались элементы человеческой культуры — результата и условия познавательного процесса. Тому сопутствовала биологическая эволюция человека — развитие прямохожцения, изменение черепа, формы челюстей, увеличение объема мозга, возникновение голосовой глотки. В настоящий момент еще рано утверждать, что на смену биологической эволюции с победой т. н. «неолитической революции», приведшей к возникновению кроманьонца, окончательно пришла эволюция социальная. Вместе с тем возникновение креативной установки поставило биологическое развитие человека в зависимость от социокультурных условий. Фактором, запустившим процесс когнитивно-культурной эволюции человека, была первоначальная миграция, ставшая прототипом всякой человеческой динамики и активности и в конечном счете — познания как перемещения из одного контекста опыта в другой. Мигрирующие популяции приобрели по сравнению с оседлыми принципиально новые способности выживания и развития — произвели революцию в изготовлении орудий, в племенной организации, в ритуально-культурной сфере. Соотношение и взаимообмен содержанием между оседлым и миграционным опытом человеческих популяций становится предпосылкой для двух когнитивно-культурных контекстов: кумулятивно накапливаемого, повседневного и интерсубъектвногоопыта группы, с одной стороны, и экстраординарного, пограничного и личностногоопытатворческого индивида, — с другой. Познавательный процесс осуществляется на пересечении этгос двух типов опыта как взаимообмен смыслами. Последний обязан использованию одних и продуцированию других смыслов в разных контекстах опыта, что в совокупности дает ряд (типологию) ситуаций социального производства знания. Понятие опыта в его узком значении охватывает как раз локальные, оседлые, стандартные контексты деятельности и общения, в которых человек движется нерефлексивно, путем трансляции образца, в рамках социальных эстафет. Отклоняющиеся, маргинальные, миграционные контексты образуют сферу «предельного опыта», радикально расширяющего сферу известного. Такого рода опыт — путь к познанию в собственном смысле как продуцированию смыслов. Опыт в широком, близком традиционному смысле охватывает оба эти типа контекстов.

260

ПОЗНАНИЕ Эволюция познания является нелинейным процессом, который не может быть описан лишь как движение от дорацио- нального к рациональному, от мифа к логосу, от мнения к знанию. Ступенями эволюции познания в филогенетичном смысле являются целостные когнитивно-культурные системы, обладающие специфическим социально-историческим содержанием. Таковы повседневный опыт, магия, миф, искусство, религия, право, философия, мораль, идеология, наука. Возникай в процессе дифференциации познавательного отношения к миру как разные типы познания, они приобретают автономные функции и обогащаются содержанием в ходе взаимодействия между собой. В одних типах познания наиболее рельефно выступает накопление, сохранение и воспроизводство опыта, в других — его развитие и обновление. Примерами первого рода является познание в рамках мифа, религии, морали, права, примерами второго — магия, искусство, философия, наука. Поскольку в любых типах познания присутствует элемент динамики, творчества и элемент статики, систематизации, то данное различие не имеет абсолютного характера. Оно вытекает из неравномерности развития знания, из перехода от генезиса к зрелому состоянию. Тип познавательного отношения определяется пропорциональным сочетанием в нем практически-целевых, нормативно-регулятивных, конструктивно-созерцательных, аналитико-крити- ческих и поисково-исследовательских контекстов. Институализация познавательного отношения связана с возникновением в первобытном обществе эпистемических сообществ вождей и старейшин, накапливавших и транслировавших повседневный опыт в наиболее простых, стандартных, повторяющихся ситуациях. Параллельно этому шаманы приобретали и накапливали опыт выхода из сложных, уникальных и экстремальных ситуаций, который требует не только применения готового знания, но и оперативной реакции на изменение обстановки в форме изобретения нового решения. Этим способом творческого познания стала первобытная магия, органически дополнявшая повседневный опыт широким и вариативным набором образов и поведенческих схем, позитивной сакрализацией успешных решений, безусловным табу на опасные для племени действия. Выражением магического творчества является перенос значений в ходе смещенного поведения. Он выступает как взаимозамена природных ситуаций социальными и, наоборот, интерпретация социальных проблем как причин природных событий и понимание природных процессов в терминах социальных взаимосвязей. Комбинаторика природного и социального позволяла каждый раз находить решение проблемы в той сфере, в которой она имеет реальное решение, формируя тем самым социальные структуры и способы отношения к природе. Магия как ритуализа- ция человеческого оптимизма дала первое объяснение познавательного процесса в форме пророчества и гадания, а также понимание окружающего мира в образе архаической онтологии. Миф оформил последнюю в целостную систему сакрального сознания, обозначив именами природные стихии, небо и ландшафт, героев и династии, человеческие аффекты и гражданские добродетели. Он завершил деление мира на профан- ный и сакральный и стал первым длинным интерсубъективным текстом — источником языка, хранителем обычаев, справочником морехода, скотоводаиземлепашца, всеобъемлющим ресурсом культуры. Два типа лидеров—светских и духовных— легли в основу классификации эпистемических сообществ: мудрецов и жрецов, ученых и пророков, идеологов и мистиков. Религия в своем развитии систематизировала, упрощала и канонизировала элементы магического опыта и мифического предания, постепенно избавляя их от всего, что не имеет прямого отношения к духовной жизни, к возвышению человека над повседневностью, к поиску в себе сверхчеловеческого, трансцендентного, божественного начала. Руководителем нравственного поиска в профанном мире стала отделившаяся от религии мораль, давая человеку знание различия между сущим и должным и убеждая в необходимости добровольного отчета человека перед обществом и самим собой. Для мифа, религии и морали как форм сознания познавательные задачи не являются основными, а познание осуществляется в виде усвоения индивидом коллективных представлений или духовного роста. При этом свойственная магии когнитивно-исследовательская установка отходит на второй план и воспроизводится только с возникновением философского и научного познания. Философское познание родилось из критико-рефлексивной оценки мифа и раннерелигиозных культов и одновременно как обобщение повседневного, мифического и ранненаучно- го опыта, как стремление к созданию единой рациональной космологии (древнегреческая натурфилософия). Оно также восприняло магическую интенцию на трансцендирование за пределы наличного бытия и положило в основу учения о природе ненаблюдаемые, идеальные сущности (атомы, эйдосы, формы, стихии). В дальнейшем когнитивная функция философии претерпела изменение. Философия трансформировалась в систему социально-гуманитарного познания, с дифференциацией последнего она свелась к обоснованию силы человеческого разум», к анализу, критике и обоснованию знания и сознания, к формулировке критериев рациональности опыта. Социально-гуманитарное познание оформилось в систему задолго до естественных наук, как скоро оно должно было регулировать политические, правовые, экономические, личностные отношения» Именно ему обязаны фундаментальные понятия порядка и закона, первоначально имевшие чисто социальный смысл. При этом статус научности оно приобрело позже естествознания, оставаясь в состоянии сакральной социальной магии или профанной социальной технологии — познания, ориентированного на непосредственное практическое применение. Естествознание, впитав в себя достижения донаучного и фи- лософско-гуманитарного познания, развило другую сторону натурмагического отношения к миру — поиск и использование скрытых сил природы. Противоположность небесного (регулярного, совершенного, самодостаточного) и земного (стихийного, ущербного, зависимого) миров легла в основу противоположностей порядка и хаоса, причины и следствия, сущности и видимости, закона и факта, истины и заблуждения, точного и приблизительного. Небо с совершенными движениями светил стало онтологическим прообразом научной теории, к возникновению которой привела философско-научная ориентация на рационализацию познавательного процесса. Земля с ее многообразием и несовершенством послужила прообразом эмпирического познания. Гносеологическим прототипом соотношения теории и эмпирии в познании явилось все то же соотношение сакрального и профанного. Именно длительное доминирование сакральной познавательной установки в рамках сакрально-когнитивных комплексов донаучного естествознания и сформировало такие общеобязательные для науки нормы и идеалы, как истина, простота, точность и объектив-

261

ПОЗНАНИЕ ность, которые в дальнейшем были дополнены эмпирическими стандартами (проверяемость, воспроизводимость, наблюдаемость). Наложение небесных законов на земные события заложило основы математизированного естествознания — революции в науке. Изобретение книгопечатания, великие географические открытия, профессионализация и институциали- зация науки, введение научного образования стали сначала условиями ее ускоренного развития, а затем и широкого практического применения научного знания. Современное научное сообщество — ведущий элемент социальной системы, катализатор ее прогрессивного развития. Но общество в целом не является коллективным субъектом познания, а развитие познания не реализует собой общественный прогресс. Субъектами познания являются, с одной стороны, отдельные индивиды, а с другой — эпистемические сообщества, которые создают институциональные условия познания, используя наличные социальные ресурсы. Историческое развитие разных видов и способов познания является ферментом социального развития, который существенным образом определяет этапы этого развития, историко-культурные эпохи. Процесс познания в целом, в своих наиболее общих характеристиках, может быть описан с помощью типологии ситуаций социального производства знания как обмен смыслами между разными типами эпистемических сообществ (вождями и шаманами, царями и жрецами, ремесленниками и алхимиками, врачами и астрологами, инженерами и учеными, политиками и идеологами, практиками и теоретиками). В одних ситуациях смыслы в основном репродуктивно используются для решения непознавательных задач, в других ситуациях же использование и трансформация смыслов ведет преимущественно к продуктивному созданию новых смысловых образований. Понятое т. о. взаимодействие теории и практики (умозрения и исследования, фантазии и опыта, программирования и проектирования, гипотезы и ее проверки) исчерпывает собой объективную социокультурную динамику познавательного процесса. Параллельно этому взаимодействию разных познавательных традиций располагается область субъективной социокультурной динамики познания — взаимодействие между индивидуальным производством знания и его усвоением социумом, т. е. противоречие творческого акта и традиции. Вне биографического анализа индивидуальной креативности социокультурная история познания превращается в музей познавательных достижений, смысл которых исчерпывается их социально- культурной функцией. Реабилитация контекста открытия — условие возврата интереса к исследованию познавательного процесса. Это не означает психологизации теоретико-познавательного исследования; контекст открытия — это условия возможности, локальные социокультурные предпосылки динамики познания, реконструкция индивидуальной (специфической, особой) культурной лаборатории творческого субъекта. Одновременно всякое описание познания как возникновения и развития знания возможно лишь исходя из статических и динамических характеристик познавательного процесса. Это требует в свою очередь исследования специфических пространственно-временных измерений его субъектов — эпи- стемического сообщества и познающего индивида. Теоретико-познавательное осмысление категорий пространства и времени применительно к индивиду и социуму — необходимое условие философского исследования познания. Теоретико-познавательное исследование исторических типов сознания и знания представляет собой вместе с тем синхронное рассмотрение основных логически возможных типов духовного освоения мира. Раз возникнув, тип знания или форма культуры не исчезают бесследно в глубине веков, но отныне образуют возможные варианты духовного развития. Теория познания ищет в исторической действительности знания условия его возможности, а возможные исторические формы культуры рассматривает как предпосылки познавательного процесса. Процедура обозначения и придания смысла становится, т. о., не столько логико-лингвистической процедурой, сколько историческим актом, создающим объективные идеальные формы, или исторические априори. Это устойчивые способы обозначения когнитивно-культурных ситуаций, многообразие которых образует историю познания. Онтогенетически эволюция познавательного отношения идет параллельно процессу социализации индивида, с одной стороны, и его духовному росту — с другой, при этом фазы данных процессов могут не совпадать. Социализация познавательного отношения есть организация его по типу оседлого, повседневного опыта группы. Духовный рост индивида придает его познавательной активности форму миграционного экстраординарного опыта. Соответственно индивидуальному познанию сообщаются его два измерения: внешнее, статическое, нормативное, с одной стороны, и внутреннее, динамическое, отклоняющееся — с другой. Приобретение индивидуального опыта есть внесение порядка и смысла во взаимоотношение индивида с окружающим миром, обозначение биологических реакций социальными терминами. Индивидуальная ориентация в многообразии порядков и смыслов, нахождение связей в системе социальных значении составляют суть приобретения социального опыта. Опыт является основой познания, определяет его содержание, но сам становится возможным благодаря познавательной (креативной) установке — пониманию неполноты, ограниченности реального опыта, с одной стороны, и его возможного многообразия, побуждающего к его расширению, — с другой. Однако из самого содержания опыта не следует его ограниченность, наличие иного — пределы опыта являются внеопытным знанием. Столкновение со внеопытным заставляет обнаруживать в познании два несводимых друг к другу измерения — конкретно-эмпирическое и трансцендентальное. Понятие трансцендентального еще во многом до Канта стало ключом к загадке человеческого познания. Безусловное и априорное содержание, делающее возможным познавательный процесс, в настоящее время рассматривается как эволю- ционно сложившееся и историчеси изменяющееся единство психофизиологических познавательных предпосылок и социально-культурных стереотипов. Элементы трансцендентального наличествуют не только в правилах языка или нормах поведения, но также в восприятии света и мрака, чувстве страха и удовольствия: и то и другое постигается в индивидуальном опыте как абсолютно безусловное. Познание как внесение смысла в опыт и есть постижение порядка в хаосе, безусловного в условном, априорного в апостериорном, трансцендентального в эмпирическом, идеального в реальном. В понимании данного соотношения и состоит основная задача философского исследования познания. См. также ст. Знак, Знание, Значение, Истина, Объект, Опредмечивание и распредмечивание, Опыт, Символ, Смысл, Субъект, Творчество, Теория познания, Традиция,

262

«ПОЗНАНИЕ И ЗАБЛУЖДЕНИЕ» Лит.: Гибсон Дж. Экологический подход к зрительному восприятию. М., 1988; Заблуждающийся разум: многообразие вненаучно- го знания. М., 1990; Касавин И. Г. Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания. СПб., 1998; Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. М., 1977; Лекторский В. А. Субъект. Объект. Познание. М., 1980; Малкей М. Наука и социология знания. М., 1983; Найссер У. Познание и реальность. М., 1981; Огурцов А. П. Дисциплинарная структура науки. М., 1988; Розов М. А. Знание и механизмы социальной памяти. — В кн.: На пути к теории научного знания. М., 1984; Степин В. С. Становление научной теории. Минск, 1976; Тулмин С. Человеческое понимание. М., 1984; Филатов В. П. Научное познание и мир человека. М., 1989; Фуко М. Слова и вещи. М., 1977; Хюбнер К Критика научного разума. М., 1996; Щавелев С. Практическое познание. Воронеж, 1994; Bloor D. Wittgenstein: A Social Theory of Knowledge. N. Y., 1983; The Cognitive Turn: Sociological and Psychological Perspectives on Science, 1989; Fuller S. Social Epistemology. Bloomington, 1988: Goldman A. Epistemology and Cognition. Cambr. 1986; Latour В., WoolgarS. Laboratory Life: The Social Construction of Scientific Facts. L., 1979; Popper K. R. Objective Knowledge. Oxf, 1979; Schon D. Displacement of Concepts. L., 1963; Vollmer G. Evolutionare Erkenntnistheorie. Stuttg., 1980. И. Т. Касавин «ПОЗНАНИЕ И ЗАБЛУЖДЕНИЕ». Очерки по психологии исследования» (Erkemntnis und Irrtum. Skizzen zuer Psychologie der Forschung, 1905; рус. пер. 1912) — одно из главных сочинений Э, Маха, посвященное проблемам теории познания. Для того, чтобы выяснить реальные возможности познания и тем самым избавить «позитивную» науку от желания ставить и решать «мнимые», метафизические проблемы, Мах считает необходимым исследовать познавательные средства, которыми действительно располагает человек. Для этого полезно обратиться к практике реальной познавательной деятельности, к конкретным случаям, когда эта деятельность оказывалась успешной, и к др., когда она завершалась неудачей. Такое исследование должно опираться на опытные факты, обобщать эти факты и избегать любых допущений, которые выходили бы за пределы фактов. Источниками такого «позитивного» знания о познании может быть, во-первых, описание и анализ собственной познавательной активности, во-вторых, история науки (понятая не как хронология открытий, а прежде всего как история развития и совершенствования методов познания) и, в-третьих, достижения психологии — новой науки, которая не только поставила под вопрос монополию метафизики и теологии в вопросах духа, но и противопоставила себя им, трактуя духовное как исключительно человеческое, «земное» достояние, как эмоциональную и рассудочную деятельность человека и продукты этой деятельности (культуру), которые также можно изучать «позитивно», используя наблюдение и эксперимент и ограничиваясь опытными данными. Мах исходит из тезиса, что психика человека — это только средство приспособления особого животного вида к условиям существования и потому может быть понята как продолжение и совершенствование психики животных. При всех различиях между животными и человеком основа психики остается той же самой — это нервные процессы (система рефлексов). Даже научное мышление — не что иное, как последнее звено «в непрерывной цепи биологического развития, начавшегося с первых элементарных проявлений жизни» (Познание и заблуждение, с. 10). Целью мышления (как обыденного, так и научного) является «ориентация в мире», поскольку любой организм (не исключая и человека) находится в изначальном единстве с условиями его существования. Это динамическое единство есть жизнь. Отсюда, по Маху, следует, что различие «физического» и «психического» не должно абсолютизироваться, как это часто делают философы. Напротив, и то и другое суть моменты целостного переживания, «опыта», который может быть разложен на «нейтральные элементы» — ощущения (цвета, давления, запаха, пространственные, временные и т. д.). Их можно рассматривать и как «свойства» объектов опыта, и как характеристики человеческого восприятия — это зависит от системы отсчета. Относительно стабильные группы таких «элементов», образованные и обособившиеся в потоке «опыта», — это вещи («физические тела»). Стабильность «вещи» в нашем жизненном опыте в немалой мере обязана памяти. «Я» — такая же «вещь», такое же относительно устойчивое единство, образовавшееся в потоке опыта, как и любая другая. Хотя наш здравый рассудок отказывается принять такое утверждение, достаточно поставить вопрос о том, что же мы вкладываем в понятие вещи, если признаем ее «той же самою», несмотря на понимание того, что она меняется. Эти установки, казалось бы, противоречащие здравому смыслу, по мнению Маха, подтверждают данные психофизиологических исследований: они доказывают, что психическое и физиологическое, эмоциональное и рациональное всегда образуют единство. В конституировании предметов опыта особая роль принадлежит памяти, а также механизмам воспроизведения и ассоциации, которые имеют огромное биологическое значение. Кроме того, в этом принимают участие инстинкты и воля, предпосылки которых можно найти у животных и даже у растений (рефлексы у первых и тропизмы у вторых). Что касается человеческого «Я», то, в конечном счете, оно есть «концентрат» индивидуального опыта. Очевидно, что подобный опыт способны накапливать и животные, которые поэтому тоже становятся «индивидуальностями». Соответственно, различие животного и человека здесь тоже только количественное, хотя у человека немало приобретений, связанных с формированием культуры (напр., использование прирученных животных, изготовление орудий, механизмов, изобретение речи и письма), которые тоже служат в конечном счете «удовлетворению потребностей». Познание, даже в его самых изощренных формах, только средство установления равновесия с окружающей средой, организации привычного поведения, полезного в стабильных условиях, и в этом плане не отличается от эволюционного приспособленияорганизмаживотныхкусловиямихсущество- вания (таких, как веретенообразная форма тела рыбы). Познание — это «психическое переживание, непосредственно или, по крайней мере, посредственно биологически для нас полезное». Соответственно, заблуждение можно определить как переживание, не приводящее к успеху или даже наносящее вред. Т. о., источник познания и заблуждения один и тот же, а различить их можно лишь тем, что познание ведет к жизненному успеху. Познание, как и опыт в целом, — непрерывный процесс, и понятие поэтому не следует противопоставлять чувственному переживанию. То, что оно связано со словом и лишено непосредственной наглядности, и даже то, что оно продукт абстракции, — не основание считать его «висящим в воздухе идеальным образованием»; в конечном счете понятие может быть сведено к элементам ощущений, которые составляют любые факты. Главная функция понятий — экономия мыш-

263

ПОЗНАНИЕ СОЦИАЛЬНОЕ ления в процессе приспособления мыслей к фактам действительности и друг к другу. Этой же цели служит эксперимент — как мысленный («умственный»), так и следующий за ним реальный («физический»). Одним из главных механизмов мышления, без которого приспособление мыслей к действительности было бы невозможно, является аналогия, причем сама она — частный случай принципа «непрерывности опыта». Аналогия — важнейшая предпосылка гипотез. Последние играют большую роль в науке, поскольку способствуют «расширению опыта». Но при этом нужно избегать «метафизических» гипотез, которые выводят за пределы сферы возможных фактов и противоречат принципу непрерывности опыта. К разряду гипотез Мах относил не только материалистическую и идеалистическую картины мира, но, напр., и физическую атомистику, и кинетическую теорию теплоты. Одним из следствий принципа «непрерывности опыта» является вывод Маха о предпосылочности любого исследования, из которого следует важность изучения истории науки для понимания ее современного состояния и наиболее вероятных тенденциях ее дальнейшего развития. Мах придерживался программы «психологизации логики», которая представлялась ему единственным средством избавления от «метафизических» трактовок мышления как особой, духовной сферы, противостоящей чувственному, «физическому» миру. Значительное место в книге «Познание и заблуждение» посвящено «психологическому освещению» логических операций индукции и дедукции, понятий числа и меры, связи «физиологических» и «метрических» пространства и времени. В качестве заключения Мах выдвигает тезис, что «законы природы», которые открывает наука, «суть ограничения, которые мы предписываем нашим ожиданиям по указаниям опыта» (там же, с. 447). Благодаря им достигается эффект «ограничения ожидаемого», и потому достижения науки способствуют организации человеческого опыта ради жизненного успеха и в интересах выживания. Попытки приписать «законам природы» некий онтологический приоритет по сравнению с др. фактами есть «метафизика». А. Ф. Зотов

ПОЗНАНИЕ СОЦИАЛЬНОЕ - представляет собой познание специфических объектов — общества, культуры, человека. Разделяется на донаучное, вненаучное и научное. Донаучное социальное познание — это предшествующие науке формы познавательного освоения социальных объектов—мифологические, магические, осуществляемые в повседневной жизни и специализированных практиках — политической, юридической, художественной и др. С появлением научного социального знания многие из донаучных форм социального познания трансформируются во вненаучные, осуществляя свои познавательные функции одновременно с наукой. Специфической чертой научного социального познания, отличающей его от естественнонаучного, является его укорененность во вненаучных формах познания и деятельности, прежде всего в жизненном мире людей, в их повседневности (А. Шюц). Др. отличительной чертой научного социального познания является специфика его объекта, его субъект—объектная природа, включенность субъекта, человека, в познаваемый социальный объект. Классическое познавательное субъект-объектное отношение трансформируется здесь в субъект-объект-субъектное отношение. Несмотря на две указанные особенности — связь с повседневностью и вненаучным знанием и субъект-объектную природу объекта научного социального познания, производимые в ходе этого познания научные идеализации первоначально осуществлялись тем же образом, что в естествознании, — в рамках натуралистической исследовательской программы. В ней намеренно заостряются объектные свойства познаваемой социальной реальности и строится модель объяснения, позволяющая раскрыть наиболее общие закономерности социальных процессов. Натуралистическая исследовательская программа часто использовала редукционизм, сведение социальной реальности к более низшим формам — механике (Ж.Лометри, Человек—машина), биологическим (Г. Спенсер), экономическим(вульгарныеэкономисты,вопределеннойсте- пени A. Маркс), географическим (Г. Т. Бокль, «История цивилизации в Англии», Тернер — сторонник «теории границ») и демографическим (А. Кост, Ai. Ai. Ковалевский) факторам. Высшей формой натуралистической исследовательской программы выступает позитивизм, который не стремится к натуралистической редукции специфического социального объекта до его природной составляющей, признает особенности социальных объектов, ноутверждает, чтоони не влияют на процедуру построения идеальных объектов науки, в частности ее предмета. В 19 в. возникают представления об инонаучности социального познания, о том, что среди социальных наук есть такие, которые похожи на естествознание (напр., социология), и такие, которые имеют свои приемы идеализации. Неокантианец В. Виндельбанд разделил науки на номотетические (науки о природе) и идиографические (науки о культуре). Науки о культуре, по его мнению, не имеют дело с повторяющимися явлениями, а изучают события в их единственности и неповторимости. Др. неокантианец, Г. Риккерт, также утвердил принципиальное различие наук двух типов: науки обобщающие (генерализирующие), свободныеотценностей (естествознание и некоторые науки об обществе, напр., социология), и индивидуализирующие, отнесенные к ценностям, напр., история. В. Дилыпей ввел понимание как ведущую познавательную процедуру наук о духе, имеющих дело с культурно-исторической реальностью. Эти и др. исследователи заложили основы культур—центристской исследовательской программы в социальном познании, в которой природа, будучи первичной онтологической реальностью, уступила место рукотворной, но вместе с тем объективной «второй природе» — культуре. Культур—центристская исследовательская программа признавала такие правила идеализации, как следование методам соответствующей дисциплины; понимание вместо объяснения; тесная связь с повседневностью и ясность теоретических конструктов для того, кого они описывают. Понимание становилось главным методом кулътур-центрист- ского подхода, позволяющим раскрыть неповторимость культурных и исторических явлений, сделать индивидуализацию логической процедурой. Культур-центристская исследовательская программа намеренно подчеркивала присутствие субъекта в изучаемом науками о культуре, истории и духе объекте. Культур-центристская исследовательская программа предназначена для адекватной узкой группы наук — о культуре, об истории и духе — и не претендовала на общенаучное применение. Науки, которые строились с ее помощью, получили название гуманитарных, тогда как науки об обществе, следующие натуралистическому подходя именовались социальными (в узком смысле слова). Так научное социальное познание расщепилось в своей методологии и начало называться социально-гуманитарным познанием.

264

ПОКАЯНИЕ В 20 в. по мере роста числа нате, перешедших из классической фазы развития в неклассическую и постнеклассическую (В. С. Степин), культур-центристская исследовательская программа приобрела общенаучное значение. Ее стали применять в социологии знания для изучения истории естествознания, методологии естествознания. Социальные науки в целом стали более рефлексивны по отношению к социально- культурной обусловленности своих познавательных средств, начали использовать метод понимания. Тем не менее между двумя типами наук об обществе — социальными и гуманитарными — сохранились отношения конкуренции, а между натуралистической и культур-центристской исследовательской программами отношения антагонизма. Многие ставили под сомнение возможность гуманитарных наук, относя их к вненаучному знанию. Наличие исследовательской программы этих наук (в отличие от вненаучного знания) убеждает в неверности этой точки зрения. Сегодня, в связи с ростом интереса к методологическому плюрализму, обе исследовательские программы могут быть представлены как разные ракурсы интерпретации, достигаемые посредством методологического приема заострения, подчеркивания значимости одной из сторон неразрывного объект-субъекта социального познания — объективной стороны в натуралистической программе и субъективной стороны в культур-центристской программе. Эти подходы могут быть рассмотрены как взаимодополняющие и представляющие собой разные уровни научных экспертиз, анализирующих объективные условия и субъективные способности их освоения. Напр., натуралистические экономические теории говорят о максимально эффективном экономическом устройстве, в то время как результаты применения культур- ценгристской программы должны характеризовать мотивации и способности людей к достижению такого устройства. В этой экспертизе может участвовать также вненаучное социальное знание, связывающее выводы двух типов научного социального познания — социальных и гуманитарных наук с повседневной жизнью людей и их вненаучными практиками. Такая толерантность к разным подходам и их совместное использование имеют перспективы для социального познания в 21 в. Социальное познание возникло на Западе первоначально для познания самого Запада и менеджмента его социальных трансформаций. По мере модернизации др. стран социальные науки стали проникать и использоваться и в них. Появились национальные научные школы социального познания и в незападных странах. Западные исследователи стали изучать незападные общества теми же методами, которыми они изучали самих себя. Научное социальное познание обрело глобальные рамки и социальную ответственность за события в мире. Лит.: Виндельбанд В. Прелюдии. СПб., 1904; Копт О. Дух позитивной философии. СПб., 1910; Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. СПб., 1911; Вебер М. Исследования по методологии науки, ч. 1—2. М., 1980; ГадамерХ. Истина и метод. М, 1988; Объяснение и понимание в научном познании, под ред. А. Никифорова. М., 1995; Теория и жизненный мир, под ред. В. Федотовой. М., 1995; Wallersiein I. Unthinking Social Science. The Limits of Nineteenth Century Paradigms. Oxf., 1995; Windelband W. Geschichte und Naturwissenschaft. Strassburg, 1904. В. Г. Федотова

ПОКАЯНИЕ — признание в проступке, исповедание в грехах и отвращение от них; одно из таинств православной и католической церквей. У древних греков понятие покаяния (греч. ueravouz) означало раскаяние по поводу отдельных частных поступков. В Свящ. Писании оно обретает смысл сугубо религиозно-нравственный, определяя собою характер и направление всей личной жизни человека, его поведения. Существенное значение приобретает покаяние в учении Нового Завета: оно опосредствовано обращением (греч. emcrcpecpetv) человека к Богу, через него достигается спасение человека, его переход из области греха в жизнь вечную. Покаяние предполагает не просто перелом в образе мыслей, обретение новых целей и мотивов, но вступление в такие отношения с Богом, которые не находятся более в противоречии с его волей. Покаяние включает два момента, связанные между собой, — отрицательный и положительный: оно подразумевает не только юздержание от зла, но и совершение добра, любовь как веру в Бога — любящего и милостивого Отца, надежду на прощение. Покаяние и вера, неразрывно связанные, составляют две стороны одного нераздельного акта обращения человека ко Христу, и потому могут составлять единое словосочетание «покаянная вера»; если при совершении греховных поступков человек ставит в центр бытия самого себя, то в покаянной вере он, наоборот, устремлен на служение только Богу, на самопожертвование ради Него — в этом суть религиозного смысла покаяния. Одно из семи христианских таинств, установленное самим Христом, покаяние, находит естественное выражение в исповеди. Первоначально оно состояло только во внешних очистительньгх жертвах; затем пророки стали требовать при покаянии и внутреннего изменения. В Евангелии покаяние понимается как духовное возрождение человека. Во времена апостолов было два вида покаяния: а) тайное перед священником и б) открытое, публичное — перед всем церковным обществом. Под исповедью подразумевался не только единичный акт устного изложения грехов, а определен- ный крут покаянных подвигов, иногда многолетних, основание которых составляла эпитимия — наказание за грехи. Согласно христианскому учению, покаяние не достигается целеустремленным действием лишь собственных духовных сил человека; оно становится возможным только с помощью Божественной силы — благодати. Св. отцы подчеркивают, что покаяние происходит через благодать, дарованную Богом, т. е. через милость Господа. Необходимость покаяния существенна для всех при жизни — как для грешных, так и для праведных (Рим 3:23); по смерти его нет (Мф 9:6; Лк 13:24— 25). Через приобретение крайнего смирения покаяние может возвести человека на самый верх добродетелей — оно может привести к святости. Как способствует покаянию смирение, так мешают ему страсти, противоположные смирению, — гордость и самооправдание. Если рассматривать покаяние как переживание духовного подвига, то его противоположностью, как считают отцы Церкви, является переживание отчаяния. Результатом покаяния становится победа человека над грехом, т. е. свободное преодоление греха и обращение к добродетели, — в этом состоит нравственное самоопределение человека. Под действием его свободной воли, с одной стороны, и Божественной благодати — с другой, происходит переход от «ветхого» состояния души в новое, человек самоопределяется в свободе. Психологический аспект покаяния состоит в свободно-сознательном отношении к нравственной норме, согласно которой человек оценивает свое наличное, эмпирическое религиозно-нравственное состояние и на основании доб- росовестного самоиспытания произносит приговор греховному содержанию своей жизни, определявшейся эгоизмом. И. Н. Михеева

265

ПОКЛОНЕНИЕ Смысл таинства покаяния состоит в том, что верующий, добровольно и искренне исповедавшись перед священником в своих грехах, получает от него прощение от имени Иисуса Христа. Необходимость этого таинства обосновывается тем, что человек не может быть безгрешным, а потому должен жаждать очищения души от скверны. Уже Иоанн Предтеча принимал, согласно Евангелию, исповедание грехов от приходивших к нему креститься. В первом соборном послании апостола Иоанна Богослова дается следующее разъяснение: «Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды. Если говорим, что мы не согрешили, то представляем Его лживым, и слова Его нет в нас» (1 Ин 1: 9—10). Несомненно, что осознание человеком того, что он живет не так, как следовало бы жить, присуще людям: противоборство склонностей и нравственного долга испытывает каждый. Отсюда раскаяние и потребность новой жизни. Церковное покаяние обязывает к устному исповеданию всех грехов, к осознанию вины и твердой решимости исправления. Покаяние именуется «вторым крещением», примирением с Богом и своей совестью. С покаяния начинается возрождение. Церковное покаяние требуется от всех, кроме младенцев (в православии кроме детей до 7 лет). По решению Тридентского собора покаяние должны совершать все католики, достигшие «разумного возраста», под угрозой отлучения и лишения христианского погребения. Особую позицию по отношению к покаянию, как и другим таинствам, занимают протестантские церкви и секты. Они признают в основном только два таинства — крещение и причащение, но и им придается символическое значение как знакам общения с Богом. Устная исповедь перед священником отвергнута, но личная исповедь и покаяние перед Богом считаются важнейшим средством очищения души. Богословы и религиозные философы проводят различие между раскаянием и покаянием. В покаянии есть раскаяние. Но раскаяние может быть разного рода, можно раскаиваться в том, что упустил выгоду или высказал правду во вред себе. Если раскаяние не переходит в покаяние и не сопровождается верой и надеждой на прощение, то оно может привести к отчаянию, к самоубийству или ко вседозволенности («в рай мне все равно не попасть»). Покаяние, по церковному учению, дает очищение от грехов, но не гарантирует само по себе праведности в дальнейшем. Необходимы усилия самого верующего. «...Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф 11:12). Христианское учение о покаянии, несомненно, выразило общечеловеческое содержание, которое требует философского и психологического осмысления. Человек, не признающий за собой никакой вины и считающий себя во всем правым, должен быть отнесен к дурным, безнравственным людям. От таких людей произошло и происходит много бедствий и зла. Поэтому есть правда в словах: «Не покаешься — не спасешься». Помимо церковного покаяния и исповеди, существует и вне- церковное. Родион Раскольников и на каторге не испытывал мук совести, но однажды к нему пришло глубокое осознание неверности своего жизнепонимания и он почувствовал, что возвращается к «живой жизни». Потребность исповедаться в своих грехах может находить разное выражение — в горячем признании своей вины перед близким или даже случайным человеком, напр., попутчиком в дороге. Существует литературный жанр исповеди: под таким названием известны сочинения Блаженного Августина, Ж. Ж. Руссо, Л. Н. Толстого. Такого рода публичные исповеди выражают не только признание своих грехов, но и имеют целью помочь другим людям избежать ошибок и встать на путь истинной жизни. В. Н. Шердаков Лит.: Брянчанинов И. Поучение второе в неделю мытаря и фарисея. О молитве и покаянии. — Он же. Аскетические опыты, т. 4. М., 1993; En. Варнава (Беляев). О боголюбезном и духовном покаянии. — Он же. Основы искусства святости, т. 1, отд. 3. Нижний Новгород, 1995; Зарин С. М. Аскетизм по православно-христианскому учению, [IV]. М., 1996.

ПОКЛОНЕНИЕ (араб, 'ибада) — термин, служивший в арабо—мусульманской мысли наиболее общим обозначением отношения человека к первоначалу мироздания. Человек с этой точки зрения рассматривается как «раб» ('абд). В религиозно-правовой мысли (фикх) «раб» отличается от «ответственного по Закону» (мукаллаф), поскольку случайные и ненамеренные поступки, а также действия несовершеннолетнего включаются в первое, но не во второе понятие. «Поклонение» ('ибадат) понимается в фикхе как отношение человека к Богу, в отличие от му'амалат — «взаимодействия» людей между собой. Мутазилиты утверждали возможность «соизмерения» (кийас; см. Доказательство) в вопросах поклонения. Согласно исламскому вероучению и фикху, поклонение предполагает в качестве непременного условия осознанность действия и твердое и искреннее намерение его совершить, а в философии начиная с мутазилитов осмысляется еще и как автономное, независимое от божественного предопределения действие человека. Положение человека как «поклоняющегося раба» прямо связано с его положением как «наместника» (халифа) Бога на земле, полновластно распоряжающегося за того ее богатствами. Основным и одновременно наиболее совершенным видом поклонения считается молитва (салат). Ибн Cum истолковывает поклонение как «знание» (ма'рифа), а последнее — как мистическое познание ('ирфан) Бога «тайной сутью» (сирр) человека, его сердцем и душой, а молитву понимает как «уподобление» (ташаббух) человеческой разумной души Действенному Разуму и непрестанное поклонение абсолютной Истине ради приобщения к вечности. Созерцательное поклонение для него безусловно выше ритуального, так что первое он называет истинным, а второе — установленным по образцу первого. В исмашшзме рассматриваются два вида поклонения: «поклонение действием», или «явное поклонение» (исполнение религиозных обязанностей), и «поклонение знанием», или «скрытое поклонение», т. е. познание абсолютной истины. Оба вида поклонения необходимы и равноправны, составляя условие совершенства друг друга. Поклонение действием приносит нравственные добродетели, а поклонение знанием уподобляет человека перюначалу мироздания. В суфизме понятие поклонения изменяется в соответствии с общими положениями суфийской философии и понимается как воплощение сущим тех или иных «имен Бога». Любая вещь осуществляет этот вид поклонения, называемый также «самостным» ('ибада затиййа). Как считает Ибн 'Арабй, все имена Бога (иногда оговаривается исключение «самост- ной необходимости») воплощены, во-первых, в мире в целом, а во-вторых, в человеке, поэтому поклонение человека — наиболее совершенное. «Поклонение подчинения» ('ибадат тас- хир), или поклонение, осуществляемое человеком, когда тот считает Бога подчиняющим началом, отделенным от него самого, противопоставляется «поклонению божественности» ('ибадат та'аллух), когда человек поклоняется любой вещи

266

ПОЛЕВОЙ мира как «проявлению» Бога и тем самым — Богу как неотдельному от этой вещи (см. Проявление) и от самого поклоняющегося. В этой трактовке поклонения на первый план выходит понятие «подобие» (мисл): в своем подобии человек (напр., мужчина — в женщине) способен скорее увидеть полное проявление Бога. Наиболее совершенным поклонением оказывается максимальное выявление абсолютно всех свойств человека, а не исключительное развитие созерцательного начала, как у Ибн Сйны. Поэтому «рабскость» ('убудиййа) человека в ее крайнем проявлении неотличима от его «божественности», ибо и то и другое означает воплощение в человеке всех универсалий. А. В. Смирнов

ПОЛАНИ (Polanyi) Майкл (12 марта 1891, Будапешт — 22 февраля 1976, Нортхемптон, Англия) — британский ученый, видный специалист в области физической химии, один из основоположников «исторического» направления в философии науки. Окончил медицинский факультет Будапештского университета, изучал физическую химию в Высшей технической школе в Карлсруэ (Германия). Работал в Институте химического волокна (1920), затем в Институте физической химии в Берлине (1923). Профессор Института Макса Планка (1926). С приходом к власти нацистов эмигрировал в Англию (1933). Профессор физической химии и социальных наук в Манчестерском университете. Член Мертон-колледжа в Оксфорде ( 1959), Общества Макса Планка ( 1949), иностранный член Американской Академии искусств и наук, член Международной Академии философии науки (1962), почетный доктор многих университетов мира. С 1930-х гг. Полани выступил с критикой тоталитаризма и его губительного влияния на культуру. В 1950-х гг. он сформулировал ряд принципиальных положений философии науки. Наука и другие виды человеческого познания, согласно Полани, обладают общностью, состоящей в принципиальной неустранимости субъекта из всех возможных реконструкций познавательных процессов. Тем самым философия науки Полани, примыкая своими идеями и методами к социологии познания, оказалась альтернативой как позитивизм); так и «критическому рационализму», т. е. наиболее влиятельным направлениям в философии науки 1960—70-х гг. Полани подверг критике основные положения позитивистов: программу «эмпирицизма», т. е. элиминации «теоретических» (не имеющих адекватного перевода в языке наблюдения) терминов из структуры научных теорий; индуктивизм и кумулятивизм как принципы логики научного познания и реконструкции истории науки; демаркационизм (утверждение о возможности проведения четкой разграничительной линии между наукой и философией). Вместе с тем Полани выступил против «эпистемологии без познающего субъекта» К. Поппера, т. е. против идеи о возможности логико—рациональной реконструкции познавательного процесса в отвлечении от культурно-исторической, социальной его детерминации. Согласно Полани, факторы социокультурного контекста оказывают важнейшее воздействие не только на организацию научно-исследовательской работы ученых, но и на содержание научной деятельности. Для оценки научных теорий важнейшее значение имеет «неявное знание» (tacit knowledge), которое приобретается и осваивается только в непосредственном общении ученых. Это знание практически не выражается в явной форме — в вице описаний, диаграмм, инструкций или текстов вучебниках, оно всегда остается «за кулисами» той сцены, на которой происходят интеллектуальные дискуссии, но существенно воздействует на их содержание и характер. Такое представление о научном знании Полани и его последователи назвали «посткритическим рационализмом», что означало ориентацию на поиск более гибкого понимания научной рациональности, ориентированного на органическое единство культуры и ее интеллектуальных компонент. Рациональность научного познания не может быть сведена к некой формальной логике исследования и открытия, фактическое содержание научного знания и его логическая структура не тождественны. Научное познание не было бы возможным, если бы не существовала рациональность познаваемых объектов — внутренняя разумность мира. Но нельзя полагать, будто дедуктивные или индуктивные процедуры в достаточной мере позволяют раскрыть эту объективную рациональность. Научное познание позволяет соотнести последнюю с человеческим миром; в этом процессе участвуют интуиция, чувство красоты, продуктивное воображение. Получаемая в познавательных процессах информация всегда богаче той, которая проходит через сознание и может быть вербализована. Значения терминов определяются контекстом их употребления и, следовательно, всегда включают в себя «неявное знание»; понимание этих значений предполагает непосредственное включение субъекта в данный контекст. Семантические воззрения Полани были близки функциональным и контекстуальным теориям значения (Огден, Ричарде, Малиновский и др.). Важнейшимусловием понимания Поланисчитаетдовериетем концептуальным средствам познания, которыми располагает научное сообщество. Поэтому приобщение к науке предполагает глубокую перестройку личности, готовность мыслить так, как это следует из рекомендаций научной элиты, авторитет которой в сознании субъекта непререкаем. Конфликты между авторитетными мнениями и изменения в фундаментальных убеждениях — нормальное условие научного роста, однако нельзя думать, что этот процесс может завершиться победой одного из соперничающих мнений, которое выдаст себя за истину в последней инстанции. Прогресс науки заключается не в движении к некоему универсальному «безличному» знанию, а в увеличении возможностей личного соучастия в познавательных процессах, расширении систем образования и профессиональной исследовательской деятельности. Такое понимание науки сближало концепцию Полани с идеями Л. Флека, Т. Куна, С. Тулмина, П. Фейерабенда и др. критиков традиционных концепций научной рациональности. Соч.: The Contenpt of Freedom: The Russian Experiment and After. L., 1940, Full Employment and Free Trade. L., 1945; Science, Faith and Society. L., 1946; The Logic of Liberty: Reflections and Rejoinders. L., 1951; The Study of Man. L., 1959; Beyond Nihilism. L., 1960; The Tacit Dimension. L., 1967; Knowing and Being. L., 1969; Личностное знание. На пути к посткритической философии. М., 1985. В. Н. Пору с

ПОЛЕВОЙ Николай Алексеевич [22 июня (3 июля) 1796, Иркутск — 22 февраля (6 марта) 1846, Петербург] — историк, публицист, издатель. Вольнослушатель Моск. ун-та. В 1825— 34 издавал «Моск. телеграф», в котором сотрудничали А. Пушкин, П. Вяземский, Е. Баратынский, Н. Языков. «Моск. телеграф» оказал немалое воздействие на демократизацию литературно—общественного сознания, что было отмечено Белинским и Чернышевским. Однако антидворянская направ-

267

ПОЛИТИКА ленность журнала оттолкнула от него Пушкина. Журнал пропагандировал принципы франц. романтизма и его эклектическую философию (Кузен, Вильмен). Положительно восприняв элементы гегелевской диалектики, он рассматривал человека в его противоречивом развитии как «борьбу духа и вещества*. В романтической прозе Полевого, индивидуалистической по сюжету, выбор героя соотносился с высокими этическими требованиями. Полевой — романтик-просветитель, содействовал духовному подъемурусскогообщества и пробуждению в нем национального самосознания. Он — автор «Истории русского народа» в 6 т., формально направленной против «Истории» Карамзина и против государственной школы в рус. историографии. «Истории Государей» он противопоставил «историю народа», рассматривая дух народа как движущую силу истории. В «Истории русского народа» продолжен поиск специфических закономерностей русской истории. Перспективы национального развития связывал с союзом самодержавия и всех сословий, подчеркивая при этом прогрессивную роль купечества. Следуя Гизо, проводил аналогию между русским купечеством и буржуазией европейских стран. Эклектичность историко-философской позиции Полевого обусловлена использованием различных источников: трудов русских историков Татищева и Щербатова, франц. историков эпохи Реставрации (О. Тьерри, Ф. Гизо) и романтиков (Б. Ни- бур). Полевой выделял в европ. историографии три типа фи- лософско-исторического подхода: поэтический, или мифологический (в древнем мире), героический (в Средние века) и морализаторский (в Новое время). Недостатком каждого была односторонность, что не давало общего представления об истории народов. Полевой выдвинул в качестве основного исторического метода — принцип объективности, беспристрастности. Историк служит только истине. Критически отзывался об учении Сен-Симона и социалистическом утопизме. Сотрудничая с 1837 в реакционных изданиях, выступал апологетом теории официальной народности. В литературно-критических статьях пытался применять принципы научной эстетики в сочетании с историческим подходом. Он выстраивал эстетическую теорию на противопоставлении классицизма и романтизма. Уход классицизма он связывал с крушением феодализма, а новое искусство — романтизм — объявлялось вневременным, т. к. именно это искусство отражало «неизменные законы духа человеческого». Соч.: История русского народа в 6 т. СПб., 1829—1833. Лит.: Белинский В. Г. Н. А. Полевой. — Собр. соч. в 9 т. М., 1955, т. 9; Соболев П. В. Очерки русской эстетики перв. полов. XIX в. Л., 1975, т. 2. Архты:ОРРГБ.ф. 178. И. Ф. Худушина

ПОЛИТИКА (от греч.лоАшкп) — совокупность социальных практик и дискурсов, направленных на формирование, развитие, проектирование и исследование 1) правовых и моральных норм, 2) структуры государственно-административных институтов, 3) форм государственного управления, 4) отношений и институтов власти. Историю политики можно рассматривать как 1) процесс вычленения ее из социальной жизни, ее автономизации, 2) выявление специфических ценностей, регулирующих политическое действие и отношения. 3) процесс институциализации политики, приведший к формированию надиндивидуалъных и сверхколлективных субъектов — правовых институций, репрезентируемых политической системой государства, 4) совокупность актов управления государством, регулируемых или этическими, или юридическими нормами, 5) становление и смена форм политической легитимации политики, когда религия, культура и философия предстают как пути обоснования и средства идентификации политических действий. На первых порах человеческой истории политика вплетена в социокультурный контекст и не вычленялась как специфическая сфера человеческой жизнедеятельности и отношений. Она отождествлялась с общественной жизнью в целом. Поэтому в античности человек трактовался как zoon politicon (политическое животное). В ходе развития политической практики и дискурса из жизненно-социальных отношений вычленяется специфическая сфера политической и экономической активности, строятся аналитические конструкции, схематизирующие смысл и направленность социальных действий, в т. ч. и политических. Обособление политики в специальную область общественной жизни, формирование специфических политических практик со своими нормами и регулятивами, автономизация политического дискурса, отличающегося и от научно-теоретического, и от философско-этического, и от социологического дискурсов, — основная линия в развитии политики, приведшая в итоге к созданию не только философии политики и социологии политики, но и политической науки как самостоятельной области исследований. На первых порах политика вплетена в общий контекст социальной жизни, а политический дискурс — в философско-этический. Политика рассматривалась в контексте космического мироустройства и обеспечения социально-государственного порядка, в который вплетен человек со своими гражданскими добродетелями. Область политики совпадала с государством и его управлением, а учение о политике строилось на основе этических принципов справедливости, блага, долженствования. Наиболее значительные учения о политике в античности развиты Платоном и Аристотелем. Согласно Аристотелю, политика в широком смысле охватывает этику и учение о государстве, в узком смысле — искусство и науку государственного управления (Никомахова этика 1181а 26b 28,1130b 28,1141а 20-29,1145а 10,1152Ь 18,1153а 23—26). Его труд «Политика» включает в себя исследование наилучшего образа правления, теорию полиса, реальных типов государств, причин их крушения и способов упрочения, описание идеального государства, основанного на справедливости и подлинном благе. Государственное управление рассматривается им как форма политической власти, отличаемой от отношений власти в экономике, или домохозяйстве (Политика, 1125а 40), а функции управления состоят в обеспечении очередности занятий государственных должностей, стремления к равенству и уничтожения всех различий. В «Афинской политии» он дал описание существовавших форм государственного устройства в античной Греции. В эпоху Римской республики политика отождествлялась с делами гражданской общины (civitas) и с реализацией таких добродетелей, как мужество (virtus), справедливость (ius), почет (honos) и свобода (libertas). Законность создает человеческую общность, республику богов и людей (Цицерон. De leg. 1.7,114). Цицерон в диалоге «О государстве» обсуждает вопросы наилучшего государственного устройства, дает философско-эти- ческое обоснование идеи государства с помощью понятия «справедливость», характеризует качества и обязанности правителя—реформатора (rectorreipublicae), развиваетучение По- либия о смешанной форме государственного устройства как наилучшей. В диалоге «О законах» он выясняет сущность права, выводя его из законов природы, рассматривает законы уп-

268

ПОЛИТИКА равления государством, причем подчеркивает, что закон — мерило права и бесправия, объединитель людей в общество и связующее звено между людьми и богами. В эпоху Римской империи проблемы политики рассматривались под углом зрения ценностей «вечного Рима», всеобщего и универсального порядка (taxis) и источников правовых институций и норм. Поэтому остро встала проблема легитимации императорской власти и разумности правления. Авторитет — источник власти и права. Принцепс не отличается от сенаторов и магистраторов ничем, кроме масштаба авторитета, приобретенного гражданскими заслугами. Император является источником права и высшей апелляционной инстанцией. Так, для Тацита правитель — первый гражданин, ему он противопоставляет тирана (Ann., IV, 33). Постепенно происходит сакрализация императорской власти, утверждается со времен Августа культ императоров, отождествляемых с солнцем и соединяющих в себе черты боговдохновенного мудреца, пророка, провидца, справедливого правителя и полководца, хотя даже те, кто подчеркивал божественную природу императоров, считали, что, если они забывают свой долг, они становятся тиранами и их убийство оправданно. Религиозные культы императоров, ставших вел икими понтификами, ибыли формой легитимации государственной власти в эпоху Римской империи, способом упрочения сложившегося политического порядка. Политика в Византии отождествлялась с искусством и наукой управления. Так, в диалоге «О политической науке», приписываемого Петру Патрикию (6 в.), рассматриваются законы монархического государства, выборность императора, сената, взаимоотношение церкви и государства, структура органов управления и правосудия. Однако не выборность, а деификация власти императора является для Византии решающей. Для Евсевия, Агапита, Юстиниана императорская власть — слуга Бога и не ограничена законом, а сам император — помазанник Божий. Вместе с тем возникают достаточно сложные отношения между законодательством, которые привели, с одной стороны, к сакрализации власти императора и к его притязаниям быть одновременно и василевсом, и священником (можно напомнить переписку императора Льва III и папы Григория II, который подчеркивал независимость sacerdotium от imperium), a с другой стороны, утверждение независимости и целостности двух властей — светской и церковной, одна из которых руководит телами, другая — душами людей (Иоанн Цимисхий, 10 в.) и отказ от идеи божественного происхождения императорской власти у Плифо- на, Николая Кавасилы ( 13 в.), Феодора Метохита (14 в.), пришедших к идее переноса суверенитета и полномочий народа императору. Император получает власть из рук своих подданных. Поэтому столь важно осмыслить качества подлинного правителя и цель политики — заботу об общем благе (см., напр.: Константин VIIБагрянородный. Об управлении империей, 10 в., Кекавмен. Советы василевсу, 11 в.). Но к этому времени происходят весьма существенные изменения в структуре власти: публичная политическая власть все более и более эмансипируется, формируются различные политические институты и партии, государственный аппарат, профессиональное чиновничество, вес которых во внутренней политике империи существенно повышается. Соответственно этому происходят изменения и в политическом дискурсе, в котором начинает проводиться различие между двумя видами права — позитивным правом, имеющим дело с гражданским законодательством и управлением магистратами, и нормами власти, представленной императором и определяющих характер политического устройства и органов власти (Михаил Эфесский, 12 в., Димитрий Хоматиан, 13 в.). Теократическое обоснование самодержавной власти все более замещается идеями симфонии между церковной и светской властями и договорного происхождения права и государства («Исагог» Фотия, 9 в., «О присяге» Мануила Мосхопула, 14 в.). Итак, в античной мысли политическое действие и политические отношения отождествлялись с социальными действиями и отношениями. Политическое действие ориентировано на общее Благо, которое представлено в государстве. Государство — это совокупность традиций, обычаев и правовых норм. Правовые законы распадаются на две части, одна из них регулирует гражданские действия, другая систему государственной власти, выборность государственных лиц и т. д. Основание этих законов — в справедливости. Тем самым практика государственного управления укореняется в моральности не только потому, что касается моральных качеств правителей, но и справедливости актов управления. Креационизм средневековой мысли задавал совершенно иной — религиозно-теологический характер этическому обоснованию политики. Средневековая мысль исходила из существования двух Градов — небесного и земного. Соответственно существуют и два типа власти — церковная и земная. Политическое действие, выраженное в управлении государством, ориентировано на блаженство и спасение. Бог — творец государства. Поэтому христианство отказывается от негативного отношения к земной жизни и к государству, санкционируя любую власть. «Всякая власть от Бога» — таковы слова ап. Павла. Речь идет не только о естественной необходимости государства, но и о религиозном санкционировании церковью государственной власти. В центре ее внимания про- блемарелигиозногооправданияилегитимации социально-политического порядка и определение места человека в нем. Уже Августин, проведя различие между земным и божественным Градами и связывая первый с себялюбием, а второй — с любовью к истинному благу — Богу, задал совершенно иную перспективу в легитимации политики государства с помощью сакральных авторитетов, и прежде всего авторитета христианской церкви как мистического тела божия и веры. Бог — источник блаженства, справедливости и власти, по определению которого возникают и поддерживаются земные государства (О Граде Божием IV, XIV 28). Если в земном Граде «господствует похоть господствования», то в божественном Граде «по любви служат взаимно друг другу и предстоятели, руководя, и подчиненные, повинуясь», царствует любовь, радеющая об общем и потому неизменяемом благе, делающая из многих одно сердце, «единодушное повиновение, основанное на любви» (Августин. О Граде Божием, т. 3. М., 1994, с. 63,70). В средневековой теологии утверждается идея доминирования духовного начала, представленного христианской церковью, над земным и имперским. Теократическое обоснование власти связано не только с усилиями Карла Великого создать Священную Римскую империю, но и с поисками религиозно-этического обоснования государства, авторитет и деятельность которого были поставлены на службу божественного права, догматов христианской религии и ее предписаний. Линия, соединяющая в себе религиозную легитимацию императорской власти с требованием уважения со стороны власти закона и справедливости, представлена у Иоанна Солисберийского (12 в.), для которого король — образ Бога, он выше закона и сам является законом. Фома Аквинский в работе «О правде-

269

ПОЛИТИКА нии государей» (De regimine principim ad Regem Cypri, 1266) обсуждает проблемы происхождения государства, многообразных форм правления, их достоинства и недостатки, наилучшие формы правления, соотношение церковной и светской власти. Усматривая цель человеческого общества в достижении вечного блаженства, он подчеркивает, что для ее достижения усилий правителя недостаточно, необходимы усилия священников и папы, которым должны подчиняться все земные правители: «Служение царству Иисуса, поскольку духовное отделено от земного, вручено не земным правителям, а священникам и особенно папе римскому, которому все цари христианского мира должны подчиняться как самому Господу Иисусу Христу» (De regimine I 14). Земная власть должна заниматься внешними действиями людей, направленными на общее благо, а церковная власть — на управление душами людей, на установление и улучшение благой жизни. Он выделяет два типа управления—справедливое и несправедливое. Соответственно им расчленяются и формы правления: среди несправедливых форм правления тирания, олигархия и демократия. Среди справедливых — самодержавие, аристократия и политая. Однако уже в 13 и особенно в 14 в. начинается процесс автономизации политической власти государства от церковной власти и поиск новых оснований легитимации государственного управления и политики. Это чувствуется в комментариях Альберта Великого к «Политике» Аристотеля. Оккам в ряде своих работ — «Краткая беседа о могуществе папы» (Breviloquium de postate papae), «Компендиум заблуждений папы Иоанна XXII» (Compendium errorum papae Joannis XXII, 1335—38), «О могуществе императоров и епископов» (Dialogus... de imperatorum et pontificum potestate 3 v., 1343—39) — проводит мысль о двух началах и истоках власти: папская власть ограничена, власть принадлежит церкви как общине верующих и авторитет ее обусловлен чистотой веры, светская власть не нуждается в санкционировании папской властью и император не является вассалом папы. Эта линия, связанная с поисками секуляристской легитимации власти с помощью идеи светского авторитета, справедливости, договора, переноса суверенитета, находит свое выражение в работах В. Уиклифа «О власти папы» и «О долге государя», Данте «О монархии», который подчеркивал, что «власть империи вовсе не зависит от церкви» (Малые произведения. М., 1968, с. 310—312), Ж. Бодена «О государстве» (6 книг), который называет государством сообщество семей, усматривает в авторитете и разуме принципы государственного управления, а в абсолютной монархии — лучшую форму государственной власти. В эпоху Возрождения представители т. н. гражданского гуманизма видели в справедливости (ustitia) не только моральную и правовую добродетель, но и основание политики. Тем самым политика и система государственно-административного управления получала правовую и этическую санкцию. Сфера политического действия получала у них философско-антро- пологическое и этическое обоснование, поскольку они подчеркивали достоинство человека, его гражданскую активность, новые этические ценности (наслаждение, счастье, любовь и дружба как средоточие всех человеческих взаимоотношений и политических сообществ). Государственность и согласие политических сообществ основываются на законности, на равенстве людей перед законом. Политика не просто этически окрашена, она пронизана моралью. Среди проблем политики, которые обсуждались мыслителями Возрождения, — место человека в обществе, справедливые и несправедливые формы правления, общее благо как ведущая ценность общества- города, наилучшие качества правителя, не превращающие его в тирана, правовые нормы и институции, обеспечивающие поддержание и функционирование государственно-политической системы. Л. Бруни в работах «Восхваление Флоре- нии» (1405—06), «О Флорентийском государстве» (1439) подчеркивал рациональность структуры государственной власти во Флоренции, выборность всех государственных органов, создание магистратур для поддержания законности и правосудия, коллегиальность в принятии решений, обратив внимание на то, что республика превращается в аристократическую олигархию. В предисловии к своему переводу «Политики» Аристотеля он отмечал, что среди предписаний морального учения виднейшее место занимают понимание того, что такое государство и общество, знание того, благодаря чему сохраняется и от чего гибнет гражданское общество, описание различных форм государств, управления ими и путях их сохранения. М. Пальмиери в «Речи о справедливости» (1437 или 1440) и диалоге «Гражданская жизнь» (30-е гг. 15 в.) называл справедливость основой согласия и порядка, выделив два ее типа: 1) «равенство для равных» и «неравенство для неравных» и 2) распределительную справедливость, связанную с воздаянием по заслугам и пропорциональностью налогообложения. Среди всех форм политической деятельности он особо выделял ту, которая совершается ради усиления и блага родины. Д. Манетти в «Речи о справедливости» (1444) называл справедливость добродетелью, которой «держится небо и управляется земля и ад» (Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (15 век). М, 1985, с. 138) и выделял два ее типа — относящуюся к обмену и обращению и распределительную справедливость, связанную с раздачей должностей, званий и почестей. Д. Аччайуоли в «Речи перед Синьорией» (1469) называл справедливость универсальной светоносной добродетелью, направленной на благо других и на общее благо государства. Эта «божественная добродетель, ниспосланная небесами нам» (там же, с. 148) является нормой и мерой любой деятельности человека, тем знаменем, которое указывает лучший и совершенный тип правления. Ф. Пандольфини в речи перед Синьорией 13 июля 1475 называл справедливость божественной и благородной добродетелью, прямо связывал с ней существование и процветание государства. А. Ринуччини в «Диалоге о свободе» (1479) связал свободу с равенством граждан перед законом. В речи 15 января 1484 Ф. Гвиччардини ставит животворность справедливости выше, чем небесное солнце, усматривая в благе справедливости основу миропорядка, душу и тело всякого общества и те узы, которые придают природе и государству должный порядок, определяют каждому свое место и связывают все воедино. В дальнейшем в развитии политического дискурса наметились две тенденции, одна из которых, представленная А. Ф. Дони, А. Бручоли и завершаемая Т. Мором и Ф. Бэконом, строила социально-политические утопии о наилучшем государстве, вынося его за пределы политической реальности, а другая стремилась освободить политический дискурс от норм официальной морали (Н. Макиавелли, Ф. Гвиччардини). В противовес политическим деятелям и мыслителям, размышлявшим о государственном устройстве Флорентийской республики, в Венеции и Милане реализовалась власть патрициата — аристократических семей (Висконти, Сфорца). Поэтому политический дискурс в этих городах свелся или к апологии этих семей (У. Дечембрио «О государстве»), или к культу государ-

270

ПОЛИТИКА ственности, долга перед отечеством, святости законов (Са- беллико. История Венеции от основания города, I486). Г. Кон- тарини в работе «Республика и магистраты Венеции» (1544) дает не только апологию власти аристократической олигархии, но и описание государственно-административных институтов (многоступенчатой системы выборов Большого Совета, Сената, коллегий), причем подчеркивает, что гражданские права принадлежат только свободным, а ремесленникам, торговцам и слугам нельзя доверить власть. Он предлагает определенные меры по укреплению власти нобилитета — знати по крови. Д. Джаннотти в диалоге «О республике венецианцев» (1525—26), отстаивая идею смешанного правления (stato misto), предлагает меры по реорганизации системы управления во Флоренции, где утвердилась тирания Медичи, — создать Совет — орган оптиматов, различные коллегии (Совет двенадцати, Совет десяти, судейскую коллегию), сделать пожизненной должность правителя — гонфалоньера. Это и позволит, по его мнению, сформировать объединение свободных людей — citta. Автономизация политики от этики связана с именем Н. Макиавелли, который в «Государе» проводил мысль о том, что сохранение власти государя связано с его умением отступать от справедливости и добра (см.: Макиавелли К Избранные произведения. М., 1982, с. 344—45). В противовес ему И. Жан- тийе в работе «Анти—Макьявелли» (Женева, 1576) и испанский мыслитель П. Риваденейра в книге «Христианский государь» (Мадрид, 1595), не приемля автономизацию политики от морали, настаивали на зависимости политики от морали, усматривали благо государства в хорошем правлении и в возникновении согласия всех, стремились дать религиозную санкцию государственной власти. Но даже в католической Испании идея божественного происхождения власти короля встретила оппозицию со стороны, напр., X. Мариана, который в книге «О короле и об институтах королевской власти» (Толедо, 1599) провел четкое разделение двух сфер управления обществом: папская власть управляет духовной жизнью, земная власть — мирскими делами и говорил о возможности их объединения узами любви и взаимного согласия. В социальной философии Нового времени усиливается тенденция автономизации политики от морали и определение политики как сферы управления государством и гражданских обязанностей и прав человека. Правда, сохраняется и тенденция, истолковывающая политику в широком смысле и включающая в себя этические основания — осмысление общего блага, гражданских добродетелей и т. д. Т. Гоббс, отделяя политику от морали, включает в философию политики анализ таких проблем, как свобода и власть, причины возникновения государства — объединения людей, согласующих их волю и направляющих их к одной цели, причины распада государств и формы государственного правления (Гоббс Т. Соч., т. 1. М., 1965, с. 81). Он рассматривал государство как способ преодоления «войны всех против всех», присущее естественному состоянию, и как гарант человеческих прав в обществе. Б. Спиноза в «Богословско-политическом трактате» и «Политическом трактате» подчеркивал связь политики как государственного управления с властью и силой, умеряющих и сдерживающих страсти и необузданные порывы людей, со свободой человека, осуществляющейся в государстве. Д. Локк, проводя различие между естественным и гражданским состоянием, связал политику с изучением возникновения единых политических организмов — государств и с анализом принципов и целей правления (прежде всего сохранения собственности), форм государственного устройства. Естественное право совпадает со здравым смыслом, а свобода — с реализацией прав человека на жизнь, собственность и защиту в государстве. Для Монтескье политика — исследование различных форм и принципов правления, причем трем формам правления соответствуют три вида добродетелей: страх — деспотии, честь — монархии, подлинная добродетель — республике, Д. Юм подчеркивал, что «политика рассматривает людей как объединенных в общество и зависимых друг от друга» (Юм Д. Соч., т. 1. М., 1965, с. 81). В эссе «О том, что политика может стать наукой», «О происхождении правления», «О гражданской свободе», «Идея совершенного государства» он обсуждал достоинства и недостатки различных систем правления, фундаментальные принципы правления, генезис государства, те изменения, которые следует осуществить в английской системе правления, чтобы приблизить ее к наиболее совершенному образцу. Д. Дидро связывал политику с проблемами сохранения власти, которая может быть основана или на насилии, или на согласии народа (Философия в «Энциклопедии» Дидро и Даламбера. М., 1994, с. 434—440). Ж. Ж. Руссо, различая естественное и общественное состояния, связывал политику с деятельностью государства, отождествляемого с гражданской общиной и социальным организмом. П. Гольбах определял политику как искусство управлять людьми и заставлять их содействовать сохранению и благополучию общества. То, что политика образует специфическую и самостоятельную область общественной жизни, не совпадающую по своим нормам и регулятивам, по своим ценностям ни с моралью, ни с религией, ни с экономикой, было осознано уже в 1-й пол. 18 в.: в эмотивизме Шефтсбери мораль была понята как автономная от политики область, а М. Мендельсон подчеркнул автономность государства от религии, поскольку государство, вводя законы, взывает к силе, обязывает и принуждает, а религия, формулируя заповеди, взывает к любви и милосердию, учит и убеждает. А. Смит отделил учение о государстве от теории национальной экономики, правда, позднее К. Маркс введет политическое измерение в исследование экономической жизни и будет говорить о политической экономии. И. Кант, проведя различие между юридически-фажданским (политическим) и этически-гражданским состоянием, связывал возникновение политических отношений между людьми с подчинением их в общественном порядке публичным правовым законам, которые имеют принудительный характер (Кант И. Трактаты и письма. М., 1980, с. 163). Тем самым сфера политики совпадает у него с гражданско-правовым состоянием, с политической общностью,представленнойвгосударствеиегоправовыхзако- нах. Для Фихте политика — это применение учения о праве к существующим формам государства. Гегель включает в «Философию права» рассмотрение проблем гражданского общества и государства, но, отождествляя государство с действительностью нравственной идеи, возрождает уже преодоленное этическое обоснование политики. В этот же период начинает проводиться различие между государством и обществом, каждое из которых становится специальной областью исследований — политики и социологии. Уже немецкие романтики сравнивали государство с машиной насильственной власти, а общество — с организмом. В. Гумбольдт обратил внимание на пределы государственной деятельности. Сен-Симон проводит различие между общественной организацией и делом управления, О. Конт — между учениями о функционировании социальных систем (социальная

271

ПОЛИТИКА статика) и их развитием (социальная динамика), которые про- тивопоставляются социальной политике — программе социального действия. А. Шеффле провел различие между управлением и политикой, которая имеет дело не с существующими правилами и предписаниями, а с решениями, находящимися в процессе становления и ведущими к новообразованиям. Итак, происходит все большая автономизация политики как специфической сферы общественной жизни от социальной системы в целом, от проблем управления, политической теории от социологии и от теории государственного управления. Правда, и в этот период сохраняется стремление понять политику как прикладную социологию (напр., у Л. Гумпловича). Решающей линией в трактовке политики как самостоятельной сферы общественной жизни в нач. 20 в. являются различные варианты определения специфики политики как системы властных отношений и институтов власти. Власть оказывается тем феноменом, с помощью которого осмысляется вся область политики. Так, для М. Вебера политика «охватывает все виды деятельности по самостоятельному руководству» (Политика как призвание. — В кн.: Избранные сочинения. М., 1990, с. 644), где главным средством выступает насилие, а целью — власть. Процессы рационализации принятою решений в демократических режимах власти были проанализированы К. Манхеймом. Сам феномен власти получает различную трактовку — или как власти элит, или как власти господствующего класса, или как поля, пронизывающего все виды взаимодействия людей. Так, для В. Парето политика связана с формами правления, движущей силой которых является циркуляция (круговорот) элит. Эта же линия продолжена Г. Моска, для которого политическая наука — это наука о правящем классе или элите. Причем эта форма политического устройства присуща, по их мнению, не только деспотии, но и демократии. Й. Шумпетер выдвигает идею «элитарной демократии». С сер. 30-х гг. нашего века политика как наука все более и более отождествляется с исследованием феномена власти (Мерриам Ч. Э. Политическая власть: ее структура и сфера действия. 1934; Рассел Б. Власть, 1946). Эта ориентация политики на исследование феномена власти, воли к власти, мотивации любых форм деятельности, структуры властных отношений выражает собой те изменения, которые произошли в социально-политической и экономической реальности в 20 в. Если классический капитализм основывался на автономи- зации различных сфер общественной жизни (политики от экономики, от морали, от культуры), а идеология либерализма отстаивала именно автономность и нередуцируемость политики к другим областям человеческой жизни, подчеркивая специфичность ее норм, регулятивов и ценностей, то в 20 в. наблюдается обратный процесс — проникновения политики, отождествляемой с властью, во все сферы жизни. Как заметил К. Шмитг, «области, прежде «нейтральные» — религия, культура, образование, хозяйство — перестают быть «нейтральными» (в смысле негосударственными и неполитическими)» (Шмитт К. Понятие политического. — В кн.: Антология мировой политической мысли, т. 2. М, 1997, с. 292). Вместе с определением политики как власти происходит тотализация политики, ее распространение на все области человеческой жизни — от семьи до государства, когда все становится политическим. Шмитт усматривает критерий политического действия в различении друга и врага, в восприятии другого как чужого. Этот экзистенциальный критерий политики показывает, что даже межличностные отношения людей могут быть нагружены политическим содержанием, коль скоро партнер оказывается чужим и даже врагом. С помощью этого критерия Шмитт достигает осознания интересов противоположных групп (классов, партий) внутри государства как организованного политического целого, подчеркивает борьбу противоположных по интересам групп, даже военную борьбу. Р. Гварди- ни также обращает внимание на противоположности, существующие в социально-политической жизни между людьми и группами (Guardini R. Der Gegensatz, 1925). С наибольшей силой эта тотализация политики как власти нашла свое выражение в тоталитаризме, где политическая власть пронизывала все области жизни и была подавлена система разделения властей. Особенности тоталитарных движений и режимов были проанализированы X. Арендт, Н. Боббио, М. Джиласом; R Арон, связав политику с программой действий и деятельностью людей, групп и правительства, предложил типологию политических режимов, дал сравнительный анализ политических систем (прежде всего демократии и тоталитаризма). В современной политической науке, которая окончательно выделилась из философии и социологии, проводится различие между политической наукой и политической философией как выявлением оснований политики (Л. Штраус), подчеркивается связь политики с опытом человека и культурой общества (Р. Коллингвуд, Р. Оукешотт), выявляются особенности политической культуры демократии, понятой как распределение образцов ориентации относительно политических объектов среди граждан нации (Г. Алмонд), раскрывается значениесамоуправлениявмеханизмевласти(Э.Кардель),да- ется системный анализдинамики политическихсистем (Д. Истон), многообразия политических институтов как механизма власти и подчинения (М. Дюверже), демократии как полиар- хии элит, сформированных по критерию заслуг (Д. Сартори). В политической науке осознается своеобразие политических систем, не сводимых ни к государству, ни к устройству управления (А. Турэн). Структурный функционализм (Т. Парсонс), исходя из оппозиции процесс—структура, рассматривает власть как ядро политической системы, которое пронизывает все остальные подсистемы общества (экономическую подсистему, подсистему интеграции и поддержания культурных образцов, процессы институциализации власти). Этой линии, подчеркивающей интегрирующую функцию политики в обществе, экономике и культуре, противостоит другая линия, делающая акцент на конфликтности современного общества с его различными группами интересов, партиями, группами и классами. Так, для R Дарендорфа, отстаивающего идеалы нового либерализма и приоритет социального государства, гарантирующего в отличие от политической демократии минимальный уровень цивилизованного существования, конфликт — творческая основа общества. В теории коммуникативного действия Ю. Хабермаса коммуникация понимается как источник политической власти, а ее легитимность, испытывающая в наши дни кризис, достигается благодаря политической системе. Согласно М. Фуко, власть в обществе рассредоточена и осуществляется из бесчисленных микролокальных точек в сети отношений власти. В противовес институ- циализму, отождествляющему политику с системой институтов власти, Фуко исходит из допущения континуума власти, где государство является общей рамкой дисциплинарных институтов и отношений власти. Л. #. Огурцов Многообразие подходов к определению существа и функций политики, различие в политических концепциях объясняется

272

ПОЛИТИКА дифференциацией политических систем, способов государственного управления, форм государства, институтов и отношений власти, политическими ориентациями политологов, одни из которых исходят из утверждения консервативных ценностей, другие отстаивают леворадикальные ценности. Как сфера общественной жизни, политика включает отношения между ее субъектами, властно-управленческую и организаторскую деятельность и поведение людей, их социально- политические интересы, потребности, мотивы и традиции, функционирование политических институтов и организаций, политические идеи и взгляды. Политика неотделима от взаимодействия человека с властью, от социального признания ее институтов и от осуществления ее людьми. В современной социологии и политической теории термин «политика» употребляется в нескольких значениях: 1 ) программа, метод действия или сами действия, осуществляемые человеком или группой лиц для осмысления и решения проблемы, стоящей перед сообществом; 2) сфера общественной жизни, где конкурируют или противоборствуют различные политические направления, личности или группы, имеющие свои собственные интересы и мировоззрение; 3) институты власти (правительство, партии, парламент, полиция и др.) и институциональное измерение общественного строя, которое установлено с помощью конституции, кодификации в праве порядка и традиции, способ организации власти в обществе. Становление и развитие политики как специфической сферы общественной жизни связано с формированием и функционированием механизмов хранения и передачи политических ценностей, с разрушением прежних и становлением новых форм политических отношений и управления, со сложными институциональными системами взаимосогласования политической деятельности людей в развитых обществах. Благодаря политике выявляются общие интересы участников политических объединений и партий, вырабатываются приемлемые для них правила поведения, осуществляется распределение между ними функций и социальных ролей, создается идеологическая программа со своим вербальным и символическим языком и достигается взаимопонимание между ними. Эффективность политики зависит от времени, конкретно-исторических и цивилизационных условий, от господствующих в обществе идеологии, моральных и религиозных норм, уровня развития самого человека, его миропонимания и культуры. В современных обществах, для которых характерно разделение властей, политическая деятельность связана с принятием и проведением в жизнь решений людьми, наделенными полномочиями со стороны общества, для которого и от имени которого они принимаются. Хотя политика — это сознательная и рациональная деятельность, но она одновременно является и искусством, поскольку имеет дело с субъектом деятельности и невозможна без личного опыта, интуиции, творческой смелости и фантазии. Нередко ее называют «искусством возможного», «искусством управления». В обыденном сознании политика отождествляется с борьбой за власть и конкуренцией между индивидами и группами по повода распределения внутри общества различных привилегий и благ. Нередко политика отождествляется с деятельностью государственного управления, с принятием решений, социальным руководством, выдвижением и достижением государственных целей. Подобное отождествление, присущее институциональной школе в социологии, коренится в ограничении политики институтами власти. Оно неправомерно, поскольку политическая деятельность характерна для любых социальных групп, а не только для государственных институтов. В ряде определений политики подчеркивается регулирующая роль государства в жизни общества. Такой подход характерен, в частности, для В. И. Ленина, который называл политикой участие в делах государства, определение форм, задач и содержания деятельности государства. Однако сфера политики не тождественна государственному управлению. Поскольку государство выражает интересы больших социальных групп — классов, их организаций, постольку и содержание политики определяется интересами ведущих социальных групп (классов) общества. Любая общественная проблема приобретает политический характер, если ее решение прямо или опосредствованно связано с проблемой власти, с реализацией коренных интересов тех или иных социальных групп и их организаций. Политика охватывает не только государственное, но и внего- сударственное регулирование и оптимизацию общественных отношений, пронизывает все уровни общественной жизни и деятельность многообразных субъектов (от институтов до общественных движений и объединений). Итак, политика — наука и искусство жить в обществе, руководить им, управлять людьми, и она включает в себя: — деятельность органов власти, объединений граждан и отдельных лиц в сфере отношений между государствами, классами, нациями, большими группами людей, направленную на реализацию своих интересов и связанную с устремлениями к завоеванию, обладанию и использованию политической власти; — участие в делах государства, определение форм, задач, содержания его деятельности. Различают внешнюю и внутреннюю политику. Внешняя политика определяется характером, природой и направленностью сохранения и развития существующей системы власти. В многополярном мире внешняя политика направлена на решение международных проблем в ходе переговоров, соглашений и компромиссов между равноправными партнерами, отстаивающими свои национальные интересы. В зависимости от сферы общественнойжизни, которая является объектом политического воздействия, можно выделить такие важнейшие ее направления, как экономическая, социальная, национальная, демографическая, аграрная, культурная, техническая, научная, экологическая политика. Трактовка политики как многомерных и разноуровневых властных отношений, присущих как обществу в целом, так и многообразным сообществам, означает, что она включает акты принятия решений, процессы принуждения в любых группах, которые создают и реализуют правила для своих членов, управление, отношения (общение) между социальными группами, функционирование и развитие политических институтов и организаций, поведение и деятельность людей под утлом зрения отношений власти. Кроме того, она включает в себя совокупность патетических идеалов, идеологий, доктрин и морально-этических ценностей, политические ориентации и установки человека, его пристрастия и опыт. Субъектом политики может быть индивид, группа, нация, народ, цивилизация. Любая сфера общественной жизни (труд, быт, средства массовой информации, государство и партии) в той или иной степени сопряжена с политикой. Лит.: Энгельс Ф. Позиция политических партии. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1; Маркс К. Политические партии и перспективы. —

273

ПОЛИТИКА Там же, т. 8; Ленин В. И. Государство и революция. — Поли. собр. соч., т. 33; Он же. Детская болезнь левизны в коммунизме. — Там же, т. 4\\Луппол И. К. Ленин как теоретик пролетарского государства. М., 1924; Троцкий Л. Д. Новый курс. М., 1924; Плеханов Г. В. Социализм и политическая борьба. Наши разногласия. М., 1938; Горбачев М. С. Новое мышление для нашей страны и для всего мира. М., 1987; Макиавелли Я. Государь. М, 1990; Вебер М. Избранные произведения. М., 1990; Булгаков С. Н. Религия и политика (К вопросу об образовании политических партий). — В кн.: Христианский социализм. Новосибирск, 1991; Столыпин П. А. Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете. 1906—11. М., 1991; Политическая социология. М.. 1992; Денкэн Ж. М. Политическая наука. М, 1993; Бурдье П. Социология политики. М., 1993; Платон. Политика. — Собр. соч., т. 3. М., 1994; ПанаринА. С. Философия политики. М., 1996; Антология мировой политической мысли, т. 1—5. М., 1997; Крижанич Ю. Политика. М., 1997; Острогорский М. Я. Демократия и политические партии. М., 1997; Гаджиев К. С. Геополитика. М, 1997. Г. Ю. Семигин В современной политологической и политико-философской литературе можно выделить ряд методологически различных подходов к определению сути политики. 1) С институциональной точки зрения политика представляет собой деятельность институтов государства. При таком подходе интерес политических теоретиков направлен прежде всего на изучение управленческих структур и распределение власти между ними, а также на изучение законодательных процессов, деятельности судов и на прояснение смысла законов. Политика и право тесно переплетаются между собой. В рамках институционализма политика рассматривается как определенный тип принятия решений, его явно недостаточно для изучения др. аспектов политической деятельности. 2) Рассмотрение политики как борьбы за власть (напр., Г. Моска, Г. Лассуэлл, Г. Моргентау и др.) сосредоточивает научный интерес на поиске ответов на вопросы «кто что получает, когда и как» (Г. Лассуэлл). Определение политики как борьбы за власть расширяет сферу политических исследований, выводя их за пределы институтов политических, поскольку власть не сводится только к деятельности правительства. Представители этого направления строят концепцию «политического человека», стремящегося к максимизации власти. Современная интерпретация политики как борьбы за власть имеет глубокие корни в истории политической мысли (Н. Макиавелли и др.). Политика — это сфера деятельности, связанная с отношениями между классами, нациями, др. социальными группами, ядром которой является проблема завоевания, удержания или использования власти. По определению В. И. Ленина, политика — «устройство государственной власти». M Вебер также полагал, что участие в политике «означает стремление к участию во власти или к оказанию влияния на распределение власти, будь то между государствами, будь то внутри государства между группами людей, которые оно в себе заключает». «Кто занимается политикой, тот стремится к власти: либо как к средству, подчиненному др. целям (идеальным или эгоистическим), либо к власти «ради нее самой», чтобы наслаждаться чувством престижа, которое она дает» {Вебер М. Избранные произведения. М., 1990, с. 646). Р. Даль определял политику в том же ключе, как создание и разделение власти. Все политические формулы лишь маскируют волю к власти. Как бы ни звучала эта политическая формула («божественное право королей», «свобода, равенство, братство» пли «демократия народа, осуществляемая народом и во имя народа»), функция ее остается неизменной: благородная ложь ради легитимации мифа (см. Миф политический), скрывающего волю к власти. Сторонники такого подхода к политике по существу отрицают роль ценностей в политике, видя в них всего лишь выражение воли к власти. 3) С точки зрения либерализма политика рассматривается как ограниченное использование власти. Неограниченная власть есть насилие и как таковое не имеет отношения к игре политической власти. Зато ограничения, в рамках которых действуют политические деятели, формы их стратегического и тактического маневрирования — это и есть собственно политика. Соответственно определяются и приоритетные задачи изучения политики. По мнению одного из сторонников либерального подхода, Г. Алмонда, это в первую очередь исследование природы и источников этих ограничений, а также техники по использованию социальной власти в рамках этих ограничений. 4) Плюралистическое направление в политологии предлагает определение политики как согласования интересов. В этом случае политика — это сфера сотрудничества, переговоров и борьбы вокруг использования производства и воспроизводства общества (Д. Хелд). С такой точки зрения политика — это деятельность, которая имеет дело со множеством систем ценностей и с помощью которой различные ценности и интересы находят свое выражение. Политика — это процесс взаимоприспособления власти и общества, процесс торга и переговоров, нахождения согласия и компромиссов, когда люди, руководствующиеся разными интересами, в конце концов приходят к принятию приемлемых для всех решений. Иными словами, политика представляет собой средство сглаживания противоречий без применения силы, механизм выбора политических целей из множества конкурирующих альтернатив. В рамках этого подхода скептически оцениваются возможности человеческого разума в создании ценностей, отрицается существование абсолютных ценностей и проводится мысль о том, что человек должен быть свободен в определении собственных, субъективно детерминированных целей. Цель политики усматривается в совмещении субъективно определенных потребностей и интересов индивида с требованиями общества как целого в условиях максимально широкой свободы. Предполагая фундаментальное равенство индивидов, сторонники этого подхода настаивают на том, что в функции государства не входит поощрение развития потребностей отдельных индивидов и групп, а максимальная свобода человека может быть реализована через создание объединений и союзов. Политика, понимаемая как согласование интересов, считается честной, поскольку результат любых переговоров в конечном счете обеспечивается навыками и умением участников достигать согласия. Достоинство этого подхода заключается в способности находить такие решения, которые могут получать поддержку большинства граждан. Определение политики через согласование интересов практически отождествляет характеристики политической деятельности в западных либеральных демократиях с природой политики как таковой. 5) Системный и структурно-функциональный подходы понимают политику как саморегулирующуюся систему, существующую в более широкой социальной среде и выполняющую ряд функций по отношению к ней. Задачей политической науки становится выявление и идентификация важных политических функций. Показ того, как именно они осуществляются в разных культурных и социальных контекстах, как изменения в одной части политической системы сказываются на

274

ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАУКА др. частях и системе в целом. Г. Алмонд, напр., включает в политику такие функции, как формулирование интересов, их согласование и объединение, формулирование правил, применение правил, судебные решения, политическое рекрутирование, политическая социализация, политическая коммуникация. Критики структурного функционализма утверждают, что выбор функций является по существу произвольным, поэтому так трудно сказать, какие из них жизненно важны для поддержания системы, а какие являются случайными. Наряду с научными определениями политики длительную традицию имеет также подход к политике как к искусству, к которому вообще неприменимы никакие научные категории. Политические ситуации никогда не повторяются, они всегда специфичны, а поэтому если уж и есть необходимость в их изучении, то с этим вполне справляется историческая наука. Т. А. Алексеева «ПОЛИТИКА» (та ПоХта) — сочинение Аристотеля, как и другие его т. н. эзотерические сочинения, никогда не публиковалось при жизни. Текст сложился постепенно в ходе разработки Аристотелем его учения о государстве, тесно связанной с изучением конкретных особенностей государственного устройства 158 государств (в подавляющем большинстве греческих) и составлением совместно с учениками их «По- литий» — описаний государственного строя (одна из них — «Афинская политая» — до нас дошла). Эта работа Аристотеля была неразрывно связана с его преподаванием в Ликее, и текст «Политики», видимо, восходит к нескольким курсам лекций, не увязанным между собой полностью. В нынешнем виде кн. I посвящена предпосылкам возникновения государства, кн. II разбирает идеи предшественников Аристотеля о совершенном государстве, в кн. III дается классификация форм государственного устройства, в кн. IV—VI описывается механизм функционирования существующих форм государства, а кн. VII—VIII сам Аристотель характеризует как исследование о наилучшем государственном строе. Гипотезы о том, что сам Аристотель имел в виду иную последовательность названных разделов, не нашли убедительного подтверждения. Ряд достаточно прозрачных намеков на политику Александра Македонского в отношении греческих полисов указывает на то, что Аристотель продолжал работу над «Политикой» после 336 в правление Александра, на которого он возлагал большие надежды. С другой стороны, кн. VII—VIII несут в себе следы мировоззрения Платона в первые годы после разрыва с Академией (347). Аристотель в «Политике» воспринимает греческий полис как естественную форму государственности. Крупные территориальные государства, в т. ч. возникшую на его глазах державу Александра, Аристотель фактически игнорирует. Формы государственного устройства он разделяет на три типа правильных форм, в которых государством управляют ради общего блага, и соответствующие им три типа извращенных форм, где правящиеруководствуютсясвоимиэгоистическимиинтереса- ми. Правильная форма правления одного человека — монархия, опирающаяся натрадицию, извращенная—тирания, возникающая в результате насильственного захвата власти. Правильная форма правления немногих — аристократия, власть людей родовитых, состоятельных, хорошо образованных и управляющих полисом ради общего блага; извращенная форма правления немногих — олигархия, власть богатых, чаще всего лишь недавно разбогатевших, использующих власть лишь для приумножения своих богатств. Правильную форму правления большинства Аристотель называет политией и говорит, что «при ней народная масса, будучи в состоянии и подчиняться, и властвовать на основании закона, распределяет должности среди состоятельных людей в соответствии с их заслугами» ( 1288а 13—16). Извращенной формой правления большинства Аристотель считает демократию, при которой бедные, составляющие большинство, правят в своих эгоистических интересах, ущемляя права зажиточных граждан. Политая является для Аристотеля наилучшей формой правления, но он нигде не говорит о реально существующем государственном строе этого типа, хотя, возможно, предполагал ее существование в Греции в более раннюю эпоху. В духе сократовско-платоновской традиции Аристотель с недовернем относится к массе, но на его отношение к демократии не могла не повлиять повсеместная ее деградация в 4 в. до н. э. Аристотель считает рабство необходимым для блага общества и справедливым установлением: рабами должны быть люди, предназначенные к этому их собственной природой, как правило, «варвары» — негреки. Аристотель разбирает, подвергает критике и отвергает известные ему планы радикальных преобразований общества, в частности предложенные Платоном в «Государстве» и в «Законах». В целом «Политика» сохраняет и сегодня свое значение и как фундамент дескриптивного изучения политических форм и процессов, и как первое методическое изложение консервативной политической идеологии. Рус. пер.: Н. Скворцова (1865), С. А. Жебелева (1911, 1984). Лучшее изд. греч. текста: W. D. Ross (1957); фр. пер. и комм.: J. Aubonnet (1960). Лит.: Доватур А. Я. Политика и политии Аристотеля. М.—Л., 1965; Кечекьян С. Ф. Учение Аристотеля о государстве и праве. М— Л., 1947; Arnim H. von. Zur Entstehungsgeschichte der aristotelischen Politik. Wien, 1924; Weil R. Aristote et l'histoire: surla «Politique». P., 1960; La «Politique» d'Aristote. Sept exposes et discussions. Vandoeuvres— Gen., 1965; Schriften zu den Politika des Aristoteles, hrsg. v. P Steinmetz. Hildesheim—N.Y., 1973; Bien G. Grundlegung der politischen Philosophie bei Aristoteles, Freiburg—Munch., 1973; Kamp A. Die politische Philosophie des Aristoteles und ihre metaphysischen Grundlagen: Wesenstheorie und Polisordnung. Freiburg—Munch., 1985; Simpson P. L. P. A Philosophical Commentary on the Politics of Aristotle. Chapel Hill, 1998. А. И. Зайцев

ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАУКА - одна из древнейших общественных наук, составная часть комплекса политического знания, образованного политической философией и собственно политической наукой, включая теоретическую и эмпирическую. Датировать сколько-нибудь определенно появление политической науки можно лишь двумя способами: отнести ее появление к истокам синкретической политической мысли, объединявшей философию и науку, т. е. к 6—7 вв. до н. э., к античной эпохе греческих учений об обществе, политике, человеке и мироздании. Античный натурфилософский космизм, объединявший Небо и Землю, общества богов и людей, состоял отнюдь не из рудиментарных представлений о политической организации совместной жизни людей и роли в ней человека. В античных учениях о политике, власти, государстве наряду с их философскими трактовками отчетливо выражены эмпирические исследования (напр., структуры власти у Платона, полисных организаций у Аристотеля) и теоретико-политические построения (теории политических режимов, типов государственного строя и др.). Др. способ датировать возникновение политической науки — попытаться определить момент самоопределения науки, диф-

275

ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАУКА ференциации политической науки и политической философии, формализованной в самом названии «политической науки». Потребовалось, однако, свыше 2,5 тыс. лет, чтобы потребность в такой дифференциации была осознана и обособление политической науки стало фактом. Этот процесс затянулся потому, что и политическая философия конституировалась как самостоятельное направление практической философии лишь в 19, а еще точнее, в 20 в., когда она стала обособляться от философии права, моральной философии, специфической «философии государства» ( Т. Гоббс), хотя политическая философия (как и политическая наука) была в центре внимания всех, за редкими исключениями, крупнейших философов. Размежевание философии и науки о политике было взаимным. Одним из первых о таком размежевании заявил А. Ро- смини, автор работы «Философия политики», но произошло это только в 1839. Конституированию политической науки мешало не только ее смешение с философией, но и представление о политике как государстве (античная институциональная традиция: «Республика» Платона, «Политика», т. е. учение о полисе, Аристотеля, — продержавшаяся до кон. 19 в.). Еще в 1852 Л. фон Штайн называл свои политико-научные исследования «Системой наук о государстве», а Г. Еллинек в 1900 издал «Обшее учение о государстве» в качестве фундаментального труда о политике. Помимо обычной внутренней дифференциации различных видов знания на два уровня — философский и специально- научный, политическая наука должна была (как и философия) обособиться от юридического знания. Органическая связь политики и права, особенно в их институциональных, государственных формах, долго сдерживала самостоятельное развитие политической науки. Более того, эта связь с каждой новой эпохой укреплялась. В эпоху античной полисной организации государства в Греции в практической политике сочетались коллективные решения государственных дел, законотворчество народных собраний и судопроизводство, осуществляемое избираемыми коллегиями граждан, а после 462 г. до н. э. — народным судом (гелиэей); в Риме раньше началось формирование судебной власти и ее отделение от политической власти народных собраний, тем не менее политическое участие и правовой суверенитет народных собраний еще были тесно связаны друг с другом (один из примеров тому — «Семпрониев закон» Гая Гракха 123 до н. э., которым вводился суд присяжных). В недемократических, монархических, имперских режимах исторический процесс разделения политики и права вытеснялся процессом их одновременной концентрации. В последующие эпохи, начиная с романо- средневекового периода и вплоть до кон. 19 в., с комментаторов Кодекса Юстиниана (529) до юристов Новейшего времени проблемы власти и политики решались прежде всего как правовые проблемы: передача народу власти, а суверену, правителю права издавать законы вместе с требованием исполнения им законов как основы политического управления; борьба за право на законотворчество между парламентом и монархом; борьба городских коммун и провинциальных парламентов за право управлять в соответствии с собственными нормами. Обособиться от политического юридизма было чрезвычайно трудно и политической философии, и политической науке. Не случайно еще в 17 в. сугубо политические сочинения формулировались как правовые: «О праве войны и мира» Г, Гроимя (1625), свою философию политики Г. A Ф. Гегель еще представлял как «философию права». Тем не менее вся история политической мысли Европы наполнена крупнейшими авторами и трудами научно-политического и весьма конкретного направления. Среди них: Августин («О граде божьем», 413—426), Фома Аквинасий («О принципах государственного правления»), Данте Алигьери («О монархии», 1310), Марсилнй Падуанаат («Защитник мира», после 1342), К. Салютати («О тиране», 1400), Б. Сакки (Платина, «О государе»), М. Пальмиери («О гражданской жизни», 1430), Я. Макиавелли («Государь», 1513), М. Лютер («О светской власти», 1523), Ж. Воден («Шесть книг о республике», 1576—78), Ф. Гвиччардини («Рассуждения об устройстве Флорентийской республики», 1521—25) и др. Позже, в 1603, И. Альтузиус опубликовал «Упорядоченную методическую политику» — эскиз учебника по политической науке. Наконец, в 1898 L Моска издал свою работу «Элементы политической науки». В 1925 появилась работа Б. Кроме «Элементы политики». В 20-е гг. 20 в. вместе с развитием конкретной социологии начинается бурное развитие политической науки, которая быстро превратилась в комплекс специализированных наук. Среди факторов, повлиявших на формирование современной политической науки, следует особо отметить десакрализацию политики, потребность в рационализации политического знания, усложнение общества, увеличение масштабов политического участия общества в институтах власти, появление новых информационно-технических средств, резкое повышение ответственности при принятии и осуществлении решений, превращение политики в массовый процесс, требующий специального управления и мн. др. Однако автономный процесс формирования политической науки шел параллельно процессу ее дифференциации от политической философии по трем направлениям: 1) Предметная дифференциация. Существует незначительное количество объектов, которые специфичны только для политической философии и которыми не занимается политическая наука, напр., политическая утопия и мифология, превращенные формы политического сознания и действия и ряд др. Большинство же политических объектов охватывается всеми видами политического знания, но их предметная специфика в сфере философского и научного знания позволяет их достаточно ясно различать. Так, для политической философии политическая свобода — некая универсальная сущность, условие бытия, проблема возможности и условий самой свободы, отношений внутренней и внешней свободы. Для политической науки существуют конкретные свободы, реальные воплощения этой универсалии, классификация свобод, построение теории отдельных свобод, исследование условий и следствий их реализации и т. д. Различие этих двух видов знания не столько в глубине абстракции, сколько в разделении труда путем их предметной специализации. 2) Функциональная дифференциация политической философии и науки о политике столь же двойственна: политическая философия прежде всего выясняет сущность политических объектов, политическая наука открывает закономерности, тенденции, а сущностные проблемы оставляет в стороне; политическая философия выполняет деонтологические функции по определению идеальных и универсальных начал политики, политическая наука устанавливает ее конкретные практические нормы и формы; в то же время общественные, познавательные, обучающие, прогностические, критические функции политической философии и политической науки различаются, по-видимому, лишь масштабами.

276

ПОЛЬЗА 3) Дифференциация по методам политической философии и политической науки. Философия пользуется в основном разными видами рефлексии, критической оценкой процесса познания политики, выявлением рациональных и иррациональных начал этого процесса, его результатов и самой рефлексии, производящей такую оценку, а также критической самооценкой такого анализа и выводов из него (напр., при анализе порождения утопии). Политическая наука использует ряд специальных методов — системный анализ, моделирование, кибернетические представления о прямых и обратных связях, ответных реакциях в политике, экологические методы (пространственные и средовые), сравнительно-сопоставительный анализ (в теориях политических режимов, процедур, управления, структур, организаций и др.), теорий обмена (из экономики) и др. На эмпирическом уровне политическая наука исследует организацию власти (избирательные процедуры), общественное мнение, пропаганду, работу институтов. В этом случае применяются статистические методы, специальные приемы создания образа политика, процедуры риторики, традиции политической атрибутики (эмблематики), организация политической сцены и др. Теоретические построения политической науки (исследование институтов, систем и структур, политического процесса) связаны с методами смежных дисциплин — социологии политики, психологии политики, исторических наук, теорий организации, управления, теории игр и др. Лит.: Duverger M. Methodes de la science politique. P., 1959; MeynaudJ. Introduction a la science politique. P., 1959; Sartori G. Questioni di metode in sciensa politica. Firenze, 1959; Van Diy Ke. Political Science, a Philosophical Analysis. Stanford, 1960; Meehan E. Y. A Theory and Methode of Political Analysis. 111., 1965; Charlesworth I. C. Contemporary Political Analysis. N. Y., 1967; Sartory G. La scienza politica, Storia delle idee politiche, economiche e sociali. Torino, 1972, v. VI. И. И. Кравченко

ПОЛИЦЕНТРИЗМ — понятие, характеризующее множественную политическую структуру современного мира, субъекты которого предстают в качестве суверенных государственно-организованных центров силы и развития. Понятие «полицентризм» используется для квалификации определенных типов международных отношений. Современное многообразие типологий международных систем связано, как правило, с определением количества великих держав или сверхдержав и распределением силы (могли, влияния) между ними. Эти понятия из словаря политического реализма стали основой большинства определений систем такого рода — биполярных, полнцентричных, равновесных и имперских. Если к доминирующим двум государствам биполярной системы присоединяются сопоставимые с ними по мощи новые страны-чел- ленджеры, то система трансформируется в полицентричную. К таковой же принадлежат равновесные системы (или системы баланса сил), где несколько государств сохраняют примерно равное влияние на ход международных событий. И только в международной системе имперского типа господствует единственная держава, далеко опережающая все остальные государства своей совокупной мощью. На основе такого подхода М. Каштан построил свою типологию международных систем, теоретически возможных в современном мире: система единичного вето, система баланса сил, гибкая или жесткая биполярная система, универсальная и иерархическая системы, где только две последние не связаны с принципом полицентризма. Современная система международных отношений в своих основах отражает состояние перехода от биполярности к полицентризму. В ней одновременно сосуществуют и развиваются три тенденции: 1) устремленная к биполярно-конфронта- ционной модели, в которой место бывшего СССР может занять социалистический Китай; 2) ведущая к закреплению однополюсно-авторитарной модели, когда мироустройство выверяется США, исходя из собственных национальных интересов и соображений; 3) ориентированная на формирование многополярного, или полицентричного, мира, межгосударственные отношения в котором должны регулироваться духом и буквой международного права и главную роль в которых будет играть бадане интересов ведущих государств — центров политического, экономического, культурного и военного влияния. Эта последняя модель представляется наиболее органичной и благодетельной для человечества, преобразующего основы своего жизнеустройства, но ее реализация столь же сложна, сколь и желанна. М. Л. Мунтян

ПОЛЬЗА — ценностное понятие, отражающее положительное значение предметов и явлений в их отношении к чьим- либо интересам. В более строгом смысле польза — характеристика средств, достаточных для достижения заданной цели. Именно подобная определенность пользы была выявлена Аристотелем, стоиками, Т. Гоббсом, Ф. Хатчесоном, И. Бен- тамом, Г. Гегелем. Как жизненный принцип полезность можно выразить в максиме: «Исходя из своего интереса, извлекай из всего пользу». Поскольку интересы выражаются в целях, которые человек преследует в своей деятельности, полезным считается то, что содействует достижению целей, и в частности то, посредством чего цели достигаются. Полезность, т. о., характеризует средства, годные для достижения заданной цели. Наряду с пользой целерациональное мышление использует и др. ценностные понятия, а именно: успех (достижение результатов, близких к запрограммированным в качестве цели) и эффективность (достижение результатов с наименьшими затратами). Нечто признается полезным, если: а) отвечает чьим—то интересам, б) обеспечивает достижение поставленных целей, в) позволяет достичь результатов, близких поставленным целям (способствует успешности действий), и г) позволяет сделать это с наименьшими затратами (способствует эффективности действий). Соответственно выражение принципа полезности дополняется такими максимами, как «Стремись к успеху», «В достижении целей используй оптимальные средства». К практическому мышлению относится также понятие «выгода», однако его значение особо, на что обратил внимание Дж. С. Милль. Если польза определяется в отношении к чьим- либо интересам, то внутренние значения понятия «выгода» различаются сообразно принадлежности и характеру интересов, удовлетворение которых предполагается в качестве цели. Можно выделить три класса интересов: а) частные (особенные) цели индивида или группы (т. е. специфичные для данного субъекта), реализация которых возможна за счет ущемления интересов др. субъектов; б) общие интересы индивида или группы, т. е. интересы, присущие, как правило, всем индивидам и группам в данной ситуации; их удовлетворение также может предполагать ущемление чужих интересов, однако последнее воспринимается как недостаток системы, а не злой умысел субъекта интересов; в) интересы группы или общества в целом. Полезное в отношении интересов первого класса

277

ПОМПОНАЦИИ нередко называется выгодой или корыстью, в отношении второго и третьего классов — общей пользой или благом (в узком смысле этого слова). Как и др. ценности практического сознания (успех, эффективность, целесообразность, преимущество и т. п.), польза представляет собой относительную ценность в отличие от высших ценностей (добра, прекрасного, истины, совершенства). Как правило, польза связывается с богатством, властью, наслаждением, здоровьем, навыками и умениями, трудом. Принятие пользы в качестве ценностной ориентации порождает серьезные нравственные противоречия в том случае, когда она трактуется как благо вообще или как моральное добро. Сами по себе понятия и правила пользоориентированного сознания морально нейтральны. Однако с этической точки зрения всегда сохраняется существенное различие между моралью как таковой и отношениями полезности. Мораль исторически возникает и функционирует в обществе как система ценностей, призванных компенсировать обусловленные цивилизацией обособленность, отчужденность индивидов. Польза и родственные ей понятия отражают ценности и нормы, адекватные именно отношениям обособленных, отчужденных, пользующихся друг другом (т. е. эксплуатирующих друг друга) индивидов. В психологии эта система «практического сознания» передается с помощью понятия «принцип реальности» (ср. Удовольствие). Устремленность к пользе, успеху, эффективности предполагает обращенность человека к реальности, учет наличных обстоятельств, сложившегося порядка вещей. Человек, исповедующий принцип пользы, проявляет себя преимущественно в сфере сущего, в сфере текущих задач и конъюнктурных решений, он не нуждается в идеале и выходящих за рамки ситуации ценностных основаниях своих действий. В исторически раннем или неразвитом ценностном сознании понятие пользы исчерпывается значением удовлетворения жизненных потребностей. Во всех докапиталистических обществах стремление к пользе как к наживе осуждалось. Наиболее ценными признавались блага, доставшиеся в наследство, в результате дара или благодеяния, т. е. по случаю. Развитие товарного производства и денежного хозяйства определило формирование иных ценностных ориентации; в рамках экономических, вещных отношений польза — приоритетная ценность, ключевой принцип деятельности. Наиболее типичным выражением пользоориентированной деятельности является предпринимательство как деятельность, направленная на достижение прибыли посредством производства товаров и предоставления услуг, которые: а) необходимы обществу в лице различных частных потребителей и б) способны конкурировать с аналогичными товарами и услугами, предлагаемыми др. производителями. Как показывает история культуры, предпринимательская деятельность воспринимается негативно сознанием, покоящимся на коллективистских ценностях. Патриархальная, традиционалистская, общинно- коммунитарная оппозиции принципу пользы апеллируют к общему (общественному) интересу. Ориентация на пользу при этом толкуется как своекорыстие, а сама польза признается и высоко оценивается только как общеполезность, как общее благо. Особого рода критицизм в отношении принципа пользы проводился в коммунистических теориях. Ш. Фурье противопоставил буржуазному утилитаризму «социальный гедонизм»: весь строго регламентированный порядок жизни в фаланстерах-общинах был направлен на то, чтобы их члены с наибольшей отдачей реализовывали себя и получали наилучшие (рационально обоснованные) наслаждения. Марксистское понимание принципа пользы разнопланово: с одной стороны (и это сближает коммунистическое мировоззрение с христианством), марксизм видит, что отношения полезности разъедают традиционные человеческие контакты, усугубляют эксплуатацию и отчужденность между людьми. Принцип пользы, наиболее последовательно раскрывающийся в деятельности буржуа-предпринимателя, рассматривается как орудие классового господства буржуазии. Так построенная критика по сути дела является продолжением патриархальной, традиционалистской, романтической критики полезности. Однако, с другой стороны, из политико-экономического анализа Марксом капитала и стоимости вытекает важный социально- философский вывод о роли принципа пользы как великой социально-новационной силы, универсализирующей общественные отношения людей и тем самым созидающей единое социальное пространство взаимозависимых социальных индивидов. Порожденный социальным отчуждением, принцип пользы становится фактором общественного соединения людей, социализации их связей и зависимостей. Принцип пользы проявляет зависимость человека как носителя частного интереса от других людей и, следовательно, его сориентированность на общественно значимые ценности. В рамках отношений пользования (как взаимопользования) сориентированный на пользу индивид видит цель в себе, а в других лишь средство; однако, нуждаясь в товарах и услугах, которыми обладают другие, он вынужден вступать в обмен с ними, предлагая то, чем владеет сам, иными словами, он сам предстает в качестве средства для удовлетворения чужих целей (Гегель, Маркс). С возрастанием правового регулирования экономических отношений в капиталистических обществах, в особенности с сер. 20 в., негативные стороны общественных отношений, основанных на взаимопользовании и конкуренции, существенно ограничиваются. Нравственно- гражданское значение принципа пользы определяется тем, что он позволяет установить масштаб общественной значимости индивидуального поведения и тем самым ограничить эгоистическое своеволие. Не случайно, что именно на основе отношений взаимопользования появляется реальная возможность для провозглашения равенства, свободы, справедливости как высших целей общественного развития. Абсолютизация же принципа пользы, меркантильность разрушают духовные и нравственные основы жизни и препятствуют со- вершенствованиючеловека,котороенепременноопосредство- вано бескорыстным и милосердным отношением человека к др. людям. Р. Г. Апресян

ПОМПОНАЦЦИ (Pomponazzi) Пьетро (16 сентября 1462, Мантуя — 18 мая 1525, Болонья) — итальянский философ-перипатетик эпохи Возрождения. Происходил из знатной патрицианской семьи Мантуи, образование получил в Падуанс- ком университете, там же вначале и преподавал, ас 1512 — в университете Болоньи. Имел многочисленных учеников и почитателей, его лекции пользовались большим успехом. Основой своих лекционных курсов он делал разбор мнений Аристотеля. Стиль философствования Помпонацци — постоянные вопросы и ответы, доводы и опровержения, сомнения и возражения — напоминает труды схоластов томистской школы. Вместе с тем Помпонацци обнаружил хорошее знание античных философских школ, а также сочинений ренессансных

278

ПОНИМАНИЕ неоплатоников. В 1516 в Болонье он опубликовал «Трактат о бессмертии души» (De immortalite animae), в котором вопрос, вынесенный в заглавие, рассматривался сугубо «в природных границах», вне связи с данными Откровения. Признание смертности души вызвало негодование строгих ревнителей католической ортодоксии, сочинение было публично предано сожжению венецианским патриархом. В «Апологии» (1517) и «Защитной речи» (1519) Помпонацци продолжал отстаивать свое право толковать мысли Аристотеля независимо от положений христианского вероучения. В1520 составил трактат «О причинах естественных явлений, или О чародействе» (De naturalium effectuum causis, sive De incantationibus, изд. 1556), в котором давал натуралистическое объяснение необычных и таинственных явлений. В том же 1520 он завершил свое главное произведение: «О фатуме, свободе воли и предопределении» (De fata, libera arbitrio et de praedestinatione, изд. 1567). Соч.: Tractatus acuratissimi, itilissimi et mere peripatetici, Venezia, 1525; в рус. пер.: Трактаты «О бессмертии души», «О причинах естественных явлений, или О чародействе». М., 1990. Лит.: Nardi В. Studi su Pietro Pomponazzi. Firenze, 1965. О. Ф. Кудрявцев

ПОНИМАНИЕ — категория, использовавшаяся в различных философских дискурсах для характеристики: 1 ) познавательной способности, которая представлена в деятельности рассудка, противопоставляемой деятельности разума и по- разному истолковываемой; 2) процедур герменевтического истолкования смысла текстов, расшифровки значения языковых и речевых практик, используемых в них знаков, символов, слов, предложений при переводе на другой язык, и вообще постижение смысла культурных формообразований; 3) специфического способа бытия человека в мире, которое рассматривается в фундаментальной онтологии и философской герменевтике как экзистенциал, как основной модус бытия, как проект, как усмотрение возможностей существования, как понимающее бытие возможностей. Этим трем формам интерпретации понимания соответствуют три этапа в трактовке понимания в истории философии — от трактовки понимания как одной из познавательных способностей в рационализме через отождествление понимания с процедурами герменевтики как специфической методологии гуманитарных наук (или наук о духе) к онтологической трактовке понимания, исходящей из изначальной герменевтич- ности существования и имманентности понимания и пред- понимания бытию человека в мире. Выявление новых форм и слоев в понимании связано с появлением новых дискурсивных практик и новых средств и путей их аншшза. Это расширение области понимания и углубление анализа понимания привело к тому, что 1) результаты понимания не отождествляются только с понятиями, а выражаются в концепте, значении и смысле высказываний; 2) преодолевается отождествление рефлексии и понимания, характерное для классического рационализма; 3) раскрывается и изучается все многообразие форм самосознания, самоосмысления, самопонимания себя и другого; 4) проводится различие между денотатом, значением и смыслом, поскольку 5) начинается исследование различных форм выражения смысла, которое не ограничивается понятиями, а включает в себя (помимо предложений) такие формы выражения, как умозаключения, теории, текст, знаковые, семиотические системы различных уровней, произведения культуры; 6) обращение к речевому диалогу как полю понимания и достижения взаимопонимания и согласия предполагает четкое различение речи от языка как системы логико-грамматических и синтаксических норм; 7) понимание трактуется не как акт, противостоящий воображению, а как продуктивная деятельность, в которой задействованы и воображение, и память, и интуиция, т. е. все способности человека; 8) понимание рассматривается не как чисто познавательная деятельность, отстраненная от жизни и вовлеченности в исторические контексты и ситуации, а как взаимоинтенционалъ- ные акты постижения смысловых образований, укорененных в конкретно-исторических ситуациях общения. Уже в античной философии возникло различение двух познавательных способностей — мышления в понятиях (ди- анойя) и мышления, выражающегося в идеях (нус). Платон противопоставляет мышление в понятиях разуму, господствующему во всем (Федон 83Ь; Теэтет 160—185; Государство 511— 533). В античной философии понимание отождествлялось с мышлением в понятиях, однако Аристотель в «Топике» выявляет «общие топосы» значений, функционирующих в речевом диалоге и репрезентируемых в знании, которое по своему характеру правдоподобно и вероятно. Средневековая европейская философия исходила из творения мира по Слову Бога и включала в себя две линии в трактовке понимания, одна из которых отождествляла понимание с мышлением в понятиях, а другая — с постижением смысла, осуществляющегося в акте сопричастности человека и Бога. В средневековой философии способность мыслить в понятиях отождествлялась с рацио и интеллектом. Для Иоанна Скота Эри- угены «рацио» — это мышление, использующее понятия (О разделении природы II 23). Петр Абеляр проводит различие между понятием, как вневременным, объективно-идеальным единством, и концептом, как конкретным идеальным единством значения, выраженного в речи и постигаемого благодаря пониманию. В концептуализме понимание связывается с постижением смысла и с достижением согласия. Для Фомы Аквинского интеллект есть потенция души, а «рацио» — дедукция принципов в умозаключении. Николай Кузанский связывает понимание с совершенством интеллекта, переходящего из потенции в актуальность, причем «чистый рациональный смысл не может не быть понимаем, и в этой понимаемости его жизнь и совершенство» (О предположениях II 161,163). «Рацио» — ограничение интеллектуального познания, оно не схватывает единства противоположностей. «Человеческий рассудок интеллектуально причастен высшему бытию, которое есть «понимающая сила» (там же, 176): «твой интеллект, приобщаясь по-своему к божественному бытию, в равенстве ему может понимать и сбирать понятое; твое понимание есть не что иное, как равенство единству, которому причастен твой интеллект» (там же, 177). С восхождением к единству интеллекта он связывает совершенствование человеческого ума: «Интеллект тянется к пониманию и любви ради совершенства своей природы» (там же, 177). Для средневековой философии понимание как познавательная способность уподоблена силе понимания, присущей Богу, оно тварно и причастно Богу, различаясь по степени своего совершенства (ясности, отчетливости, схватыванию противоположностей, целостности и др.). В классическом рационализме понимание отождествляется с рефлексией и трактуется как рефлексивное познание, направленное на знание, очищенное от воображения, эмоций, от ситуативной укорененности и обладающее различной степенью совершенства. Проводя различие между способностью воображения и пониманием, Р. Декарт называет интуицией

279

ПОНИМАНИЕ «понимание ясного и внимательного ума» {Декарт Р. Соч., т. 1. М., 1989, с. 84). Это — действующая познавательная способность, направленная на осознание процессов мышления, желания, воображения и даже чувства (там же, с. 316). Способность человека к пониманию, согласно Декарту, ограничена, она не в состоянии постичь бесконечное (там же, т. 2. М., 1994, с. 224), впадает в ошибки из-за того, что «воля обширнее интеллекта, я не удерживаю ее в тех же границах, что и интеллект, но простираю ее также на вещи, которых не понимаю» (там же, с. 48). Поэтому для Декарта существенно не столько разграничить воображение и понимание как познавательные способности, сколько разграничить понимание и свободу воли, которая и приводит интеллект к логическим ошибкам и превышению своих границ. При этом не менее важно и указать метод, позволяющий установить, что «мы обладаем ясным и отчетливым пониманием, которое было бы истинным и исключало бы возможность ошибки» (там же, с. 250). Этот метод и формулируется им в «Правилах для руководства ума». Спиноза, разграничивая воображение и понимание и связывая их с методом, называет метод пониманием того, «что такое истинная идея, посредством различения ее от прочих восприятий и исследования ее природы с целью познать способность нашего понимания и так обуздывать дух, чтобы он сообразно указаний нормы понимал все, что подлежит пониманию, передавая ему, как вспоможение, известные правила и также содействуя тому, чтобы дух не изнурялся без нужды» (Трактат об усовершенствовании разума. Л., 1934, с. 109). Отождествляя понимание с рефлексивным познанием, или с идеей идеи, Спиноза подчеркивает, что «разум тем лучше понимает себя, чем больше он понимает природу», «чем обширнее понимание духа» (там же, с. 110). Цель метода — в постижении разумом самого себя, в установлении для себя определенных правил, позволяющих понять природу и дух. Совершенствование понимания, согласно Спинозе, достигается благодаря приобретению новых орудий, расширяющих наше понимание. Наивысшей формой понимания, обладающей ясностью, отчетливостью, самоочевидностью, является интеллектуальная интуиция. Дж. Локк связывает понимание с познанием истин: «в науке каждый имеет столько, сколько он действительно знает и понимает» (Соч. М., 1985, т. 1, с. 151). Различая знание, воображение и понимание, он называет понимание силой мышления (там же, с. 177), проявляющейся в рефлексивных действиях ума. Основная функция разума и понимания заключается в соответствии «нашему самосохранению и целям нашего собственного существования» (там же, с. 254). Беркли проводит различие между рассудком и разумом; первый «рассматривает и судит результаты работы воображения», а «действия рассудка становятся новыми объектами разума» (Соч. М, 1978, с. 493). Для Лейбница понимание — способность обладать отчетливыми идеями, рефлексировать о них, выводить из них необходимые следствия. X. Вольф усматривает в отчетливости мыслей о вещах— критерий их понимания. Для Гердера понимание — это созерцание, обладающее внутренним осознанием. Гольбах называет пониманием (или размышлением) способность обращаться к самому себе, «рассматривать происходящие в нем изменения и движения или свои собственные операции, что вызывает в нем новые восприятия и новые идеи», модифицировать самого себя (Система природы. М., 1940, с. 70). Робине, не проводя различия между рассудком и разумом, дает физиологическую трактовку психическим способностям человека и называет разум «способностью воспринимать какой- нибудь предмет, иметь его идею благодаря колебанию какого-нибудь умственного волокна» (О природе. М., 1935, с. 168). И. Кант проводит различие между чистым созерцанием, чистой способностью воображения и чистым рассудком, называя деятельность рассудка познанием с помощью понятий, дискурсивным познанием. Проблема синтеза этих трех способностей — центральная в «Критике чистого разума». Акты самодеятельности рассудка, или акты категориального синтеза, тождественны присоединению различных представлений друг к другу и пониманию их многообразия в едином знании. Этот синтез трех познавательных способностей может быть троякого рода: 1) синтез аппрегензии (схватывания) в наглядном представлении, 2) синтез воспроизведения в воображении, 3) синтез воспроизведения в понятии. Два первых типа синтеза характеризуют трансцендентальную способность воображения, а третий — рассудок, в т. ч. и акт понимания, который невозможен без идентифицирования того, что мыслили мгновение назад и мыслим сейчас. Благодаря этому синтезу происходит удержание представлений о сущем как тех же самых, как себетождественных и одновременно осуществляется самоидентификация, понимание трансцендентального единства апперцепции, Я как устойчивого и пребывающего. Три типа синтеза основаны на схематизме времени, выраженного в трех модусах — настоящем, прошедшем и будущем времени. Понимание — это акт синтеза в категориях рассудка, которые обеспечивают воспроизведение многообразного в едином знании и понимания восприятий. Разум, выступая как рефлексия рассудка, разворачивается не в категориях, а в идеях. По Канту, понимание невозможно без удержания представлений как устойчивых и себетождественных и реализуется в актах синтеза, основанных на схематизме времени и превращающихся тем самым из вневременных в исторически-временные. Хотя Кант продолжает трактовку понимания как дискурсивного познания в понятиях — во вневременных, объективно-идеальных формах, однако, включив схематизм времени в структуру акта понимания, он обращает внимание на процессуальность и темпоральность понимания. Гегель, не приемля ограничения понимания представлением и памятью, вновь отождествляет понимание с мышлением в понятиях и рассматривает идею как единство поняли и объективности (Гегель. Наука логики. М., 1972, т. 3, с. 211). Поэтому для него понимание не субъективная способность, а развертывание единства понятия и бытия от безразличного соотношения их друг с другом через жизнь к тождеству идеи с самой собой, где дух познает идею как свою абсолютную истину и достигается абсолютное знание духа о самом себе. В послегегелевской философии трактовка понимания все более и более связывается с процедурами внутреннего синтеза духа, его внутренней работы, представленной в деятельности языка, в актах мотивации, в понимании себя и другого. Эта трактовка понимания представлена прежде всего в психологическом анализе мотивации, фундаментальных установок личности, ее внутренних ориентации. Кроме того, получила развитие иная линия в трактовке понимания, обратившая внимание на роль деятельности языка в актах понимания, на внутренние структуры смысла, которые присущи языку и не тождественны предметам. Первая линия представлена уже у Ф. Шлегеля, который, возвращаясь к докантовской трактовке рассудка как высшего духовного понимания, включающего интуицию и схватывание целого, подчеркивал, что «смысл, понимание основываются

280

ПОНИМАНИЕ на любви»: «смысл усматривается непосредственно, «ты» говорит в то мгновение, когда сущность в ее целостности понимается «я»...# (Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. М., 1983, т. 2, с. 160). Все предметы размышления — облачение духа, выражение другого «я», поэтому всякое размышление есть понимание, а «стремление к пониманию представляет собой не что иное, как стремление к соединению, к общению с этими сокровенными духами» (там же, с. 164). А. Шопенгауэр называет понимание непосредственным и интуитивным постижением каузальных взаимосвязей. Оно должно быть выражено в абстрактных понятиях для того, чтобы быть фиксируемым. Понимание, согласно Шопенгауэру, предполагает уяснение мотивации, коренящейся в нашей душе. Л. Фейербах обращает внимание на то, что понимание предполагает согласие с др. разумными существами в том, что познано. Вторая линия представлена в философии языка В. фон Гумбольдта, прежде всего в его учении о внутренней форме языка. Он подчеркивает, что «язык представляет нам не сами предметы, а всегда лишь понятия о них, самодеятельно образованные духом в процессе языкотворчества» (Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984, с. 103). Рассматривая понимание как модифицированный акт самосознания (там же, с. 305), Гумбольдт связывает понимание и взаимопонимание с духовной деятельностью языка, поскольку «язык предполагает обращение к отличному от нас и понимающему нас существу» (там же, с. 63—64). Развернув учение о внутренней форме языка, Гумбольдт подчеркивает, что слою «не служит оболочкой для законченного понятия», люди понимают друг друга не потому, что взаимно настраивают друг друга на точное и полное воспроизведение идентичного понятия, а потому, что взаимно затрагивают друг в друге одно и то же звено цепи чувственных представлений и начатков внутренних понятий... благодаря чему у каждого вспыхивают в сознании соответствующие, но не тождественные смыслы» (там же, с. 63—64, 165—166). Слою не тождественно обозначаемому предмету, а эквивалентно лишь пониманию его в актах языкового созидания, т. е. тем значениям, которыми он обладает в актах речевых высказываний. В актах творчества языка формируются значения и смыслы понимания, которое достигается в самодеятельности духа. Концепция внутренней формы языка, развитая Гумбольдтом, получила различную интерпретацию. Психологический анализ понимания привел к разграничению внутренней формы языка как психического процесса и внешней формы говорения (речи). Соответственно понимание рассматривается как акт узнавания: характер понимания, по А. Рилю, обусловлен характером узнавания, а согласно Г. Геффдингу — качеством узнавания. Феноменологический анализ понимания привел к различению чистых значений, отождествляемых с внутренней формой языка, и их языковых выражений. Э. Гуссерль в «Логических исследованиях» подчеркнул, что употребляет слово «понимание» не в том ограниченном смысле, который указывает на отношение между говорящим и слушающим. Мыслитель наедине с собой «понимает» сюи слова, и это понимание есть просто актуальный процесс придания им значения. Понимание трактуется им как схватывание, в котором осуществляется акт придания значения знаку, объективного значения выражению, причем этот акт осуществляется без созерцания, а значение нетождественно понятию, т. е. объективно-идеальному единству. В отличие от прежней теории познания, которая ориентировалась на постижение отдельного на основе общего закона, а его — на основе еще более общего закона, феноменология направлена на понимание структур «чистых» переживаний и составляющих их смысловых структур. Итак, уже к кон. 19 в. в трактовке понимания произошли важные сдвиги: если еще в начале века понимание рассматривалось как процедура, общая для всех наук, характеризующая теоретико-категориальный синтез внутри научного знания, то к концу века понимание все более и более связывается с актами духа, духовной деятельностью самосознания, осуществляющейся в языке и благодаря языку, в психических процессах и в речи, которые становятся предметом специального изучения. Этот сдвиг в интерпретации понимания привел к кардинальному размежеванию методов понимания, присущих гуманитарно-историческому знанию, и методов объяснения, свойственных естественным наукам. Понимание сталотрактовать- ся как специфическая процедура гуманитарного знания. Истоки подобной трактовки понимания можно найти в герменевтике Ф. Шлейермахера, который определял герменевтику как искусство понимания, предполагающее раскрытие смысла сказанного или написанного. Хотя понимание трактуется им как бесконечный процесс, все же он выделяет определенные интерсубъективные правила понимания текста — грамматического понимания и психологического понимания, выявляющего индивидуальные смысловые оттенки. Подчеркивая значимость речи для анализа мышления и ее общественный характер, Шлейермахер говорит о взаимопринадлежности мышления и речи, которая «состоит в том, что каждый акт понимания есть оборотная сторона речи», а «любое становление знания зависит от обоих». Понимание в конечном итоге основывается на интимном вживании в другое «я», на эмпатии. Он обращает внимание на герменевтический круг в понимании, когда смысл слова должен быть определен, исходя из всего целого, а целое может быть понятно лишь исходя из его частей. Этот герменевтический круг в понимании не замкнут, а раскрывается в ходе деятельности понимания, в процессе развертывания «думающего духа». Шлейермахер впервые обратил внимание на специфические методы интерпретации и понимания литературных и философских текстов, другого «я». Герменевтика мыслилась им как фундаментальная гуманитарная наука, позволяющая постичь формообразования духа. Эта же линия нашла свое продолжение и в кон. 19 в. Немецкий историк И. Г. Дройзен (1808—84) в книге «Очерки истории» (3-е изд., 1882) провел различие между тремя видами методов — спекулятивным, физико-математическим и историческим. Задача первого — познавать, задача второго — объяснять, задача третьего — понимать. Метод понимания основывается на конгениальности человеку тех внешних объективации, которые образуют исторический материал, на отражении в любой внешней объективации внутренних душевных процессов. В. Дильтей, подчеркнув, что человек должен быть взят в гуманитарных науках во всей целостности его жизненных проявлений, проводил различие между внешним и внутренним опытом. Для обоснования принципа построения наук о духе необходимо познание структуры внутреннего опыта, понимание внутренних связей в самом человеке. Вначале Дильтей противопоставлял описательную и объяснительную психологии и усматривал в понимании внутренних переживаний способ обоснования гуманитарных наук. Метод понимания связывается им с осмыслением автобиографий и биографий (см.

281

ПОНИМАНИЕ Биографический метод). Понимание и есть, согласно Диль- тею, процесс, в котором мы через чувственно данные извне знаки познаем внутренний мир. Понимание не тождественно интроспекции. Дильтей, преодолевая психологизм в трактовке понимания, ставит задачу «критики исторического разума» и выявления того «медиума», который обеспечивает самопонимание и взаимопонимание людей. Этим медиумом понимания стал «объективный дух», который включает в себя разнородные структуры (религию, право), язык и нормативные системы культуры. Выражение внутреннего опыта и переживания, объективации духа — способы репрезентации жизни как духовного процесса и тот материал, с которым имеет дело понимание. В его состав Дильтей включает: 1) логические формы, 2) действия, 3) выражение переживаний, их представление себе и другим. Понимание различается по своим формам: элементарное понимание схватывает единичные проявления жизни, высшие формы понимания — целостность внутренней жизни других людей. Высшие формы понимания не тождественны мыслительной деятельности, а охватывают собой транспозиции (перенесения-себя-на-место-другого), со-переживание, новое переживание, методы герменевтической интерпретации, преодолевающей круг в понимании, когда понимание единичного проявления жизни предполагает понимание целого и, наоборот, понимание целого — понимание единичного. Субъективно-психологическая трактовка метода понимания постепенно замещается у Дилътея герменевтикой понимания, где гарантом достоверности гуманитарного знания оказывается культурно-историческое единство. Эти две линии нашли свое продолжение, с одной стороны, в «понимающей психологии» К. Ясперса, Э. Шпрангера и др., с другой стороны — в герменевтической философии 20 в. (Г. Зиммелъ, М. Хайдеггер, X. Г. Гадамер). На протяжении всего 20 в. предлагались различные варианты перестройки гуманитарных наук на основе метода понимания. Это движение было характерно и для психологии, и для социологии. Противопоставляя каузальное объяснение в психологии пониманию, Ясперс различает статическое и генетическое понимание; последнее рассматривается им как субъективное, очевидное постижение душевных связей изнутри души (толкуя их как идеально-типические связи). От рационального понимания содержания мыслей в соответствии с правилами логики Ясперс отличает понимание—вчувствование, когда содержание мыслей постигается вчувствованием в настроения, желания и страхи человека. Каузальное объяснение имеет широкую область применения в психологии, и прежде всего там, где сталкиваются с фаницами понимания. Согласно Шпрангеру, понимание — метод гуманитарной психологии, и оно заключается в сложном теоретическом акте, благодаря которому мы объективно постигаем внутренние смысловые связи в бытии и деятельности, в переживании и поведении людей (или фупп людей) или смысловых объективации человеческого духа. Ценностная структура духа — исходная позиция понимания, которое включает в себя особую ценностную констелляцию духовных связей. Шпрангер выделяет различные виды понимания: «идеофизическое» понимание (т. е. истолкование духовных смыслов из физических знаков), «личностное», «вещное» и «историческое» понимание. В. Штерн противопоставляет точное научное знание пониманию, которое определяется, исходя из ценностной соотнесенности познания и деятельности человека, как свободное созерцание, противостоящее абстрактно-нормативным методами объективным ценностям. Э. Ротхаккер различает понимание и рациональные методы постижения и объяснения. Понимание, в отличие от них, всегда имеет дело с индивидуально- жизненным, с личностным и связано с прыжком в иррациональное. Метод понимания был положен в основу методологии всех общественных наук С. Л. Франком, который подчеркивал, что при изучении общества необходимо «поставить себя на место изучаемых нами участников общения и через внутренний опыт уловить живое содержание общественной жизни — существо стремлений, мотивов, смысл отношений и т. д.» (Франк С. Л. Очерк методологии общественных наук. М., 1922, с. 103). Отношение «я» и «ты» рассматривается Франком как откровение внутренней структуры реальности как таковой (Соч. М., 1990, с. 372). В русской философии происходил поиск универсальной коммуникативной структуры, которая способна к пониманию и является онтологической. Такого рода онтологическая структура понимания была найдена в отношении «я» и «ты», в отношении к Другому («симфоническая личность» у Л. П. Карсавина; снятие Другого перед лицом Третьего у П. А. Флоренского и др.). В противовес Офаничению понимания социальными и гуманитарными науками В. В. Розанов в понимании усматривает универсальную процедуру, присущую всем наукам и ведущую к построению цельного знания («О понимании», 1886); в учение о понимании он включает учения о познающем, о познавании и о познаваемом. В социологии метод понимания отстаивается в теории социального действия М. Вебера, где понимание рассмафивается как целерациональная интерпретация, фиксирующая регулярности и связи, присущие субъективно осмысленному человеческому поведению. Понимание не противостоит «объяснению», смысловые интерпретации должны быть проверяемы каузальным объяснением. Результат понимания — очевидная каузальная гипотеза. Ве- бер различает рациональное понимание, постигающее средства целерационального действия, и понимание, осуществляющееся благодаря сопереживанию и вчувствованию, переживанию эмоциональных связей. Вторая форма понимания должна быть рассмотрена как «отклонение» от целерационально сконсфуированного действия. Метод понимания в социологии рационалистичен и включает в себя: 1) непосредственное понимание смысла действия или высказывания; 2) понимание, объясняющее мотивации и смысловые связи действия в его идеальном типе (целерациональное, ценностно-рациональное, аффективное и фадиционное как типы социального действия). Возрастание роли понимания в методологии социальных наук связано с рационализацией всей жизни общества, особенно с формально-технической рационализацией (Вебер М. Избранные произведения. М., 1990, с. 495—507,602—605). Инаяфак- товка понимания как метода социологии развита А. Шюцем, который, стремясь соединить «понимающую социологию» М. Вебера с анализом «жизненного мира» Э. Гуссерля, рас- смафивает понимание как способ конституирования смысла из дорефлексивного, жизненного опыта. Акты понимания тождественны, согласно Шютцу, всем интенциональным актам, которые являются интерпретациями собственного субъективного опыта индивида. Понимание связано с интерсубъективностью и всегда приблизительно, поскольку не офаничи- вается пониманием себя, но включает и понимание другого. Метод понимания в социологии представляет собой понимание субъективных значений, совместимых с первичными ти-

282

ПОНИМАНИЕ И ОБЪЯСНЕНИЕ пами — конструктами повседневной жизни. Критерии объективности понимания в социологии — выявление логической связности, адекватность и субъективная интерпретация, т. е. соотнесенность научных объяснений с субъективными значениями действий индивидов. В герменевтической философии понимание трактуется как определяющая характеристика существования человека, как способ бытия человека в мире. Так, М. Хайдеггер, онтологи- зируя структуры языка, связывает понимание с тем горизонтом, который задается его смыслами, и с фундаментальной настроенностью бытия человека: «Поскольку понимание и философствование не рядовое занятие в числе других, но совершается в основании человеческого бытия, то настроения, из которых вырастают философская захваченность и хватка философских понятий, с необходимостью и всегда суть основные настроения нашего бытия» (Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993, с. 331). Открытость, присущая существованию, выражена в пред-понимании, настроенности, в проектировании себя как возможности. В работе «На путях к языку» Хайдеггер рассматривает язык как горизонт герменевтической онтологии, как ту структуру, которая формирует смыслы (это относится прежде всего к поэтическому языку). Га- дамер, продолжая герменевтическую трактовку понимания, подчеркивает обусловленность понимания культурно-историческим контекстом, которая выражена в пред-понимании, в пред-рассудке, в наличии определенных предпосылок и пред- расположенностей к пониманию. Понимание рассматривается им не как действие познающего субъекта, свободного от ситуационной укорененности, а как причастность к свершению традиций и преданий, транслирующих смыслы последующим поколениям. Эти традиции представлены прежде всего в языке, а язык оказывается той «универсальной средой, в которой осуществляется понимание» (Гадамер Г. Г. Истина и метод. М., 1988, с. 452-453). Иная онтологическая концепция понимания развертывается в философии диалога (М. Бубер, Ф. Розенцвейг, Ф. Эбнер, M. M. Бахтин). Диалог трактуется здесь как принцип человеческой экзистенции, а существование Другого как онтологическое условие возможности и «я», и понимания себя и Другого, и «нравственной реальности», и понимания «чужой речи». Идея «вненаходимости» субъекта понимания рассматривается Бахтиным как фундаментальная характеристика процесса понимания. Общая тенденция в трактовке понимания заключается в преодолении ограничения понимания лишь социальными и гуманитарными науками и в отказе от противопоставления понимания и объяснения, с которого началось обсуждение проблем понимания в 20 в. В исследованиях методологов науки показаны роль процедур объяснения в социальных и гуманитарных науках (Вригт Г. X. фон. Объяснение и понимание. — Он же. Логико-философские исследования. М, 1986), фундаментальное значение метода понимания в естественных науках (Гейзенберг В. Проблема «понимания» в современной физике. — Он же. Часть и целое. М, 1989, с. 160—174; Вейль Г. Познание и осмысление. — Он же. Математическое мышление. М., 1889, с. 41—55). Гейзенберг приводит слова К. Вай- цзеккера: «Наука идет вперед не только потому, что нам становятся известны и понятны новые факты, но и потому, что мы все время заново учимся тому, что может означать слово «понимание» (Гейзенберг В. Часть и целое, с. 246). В этих словах известного физика 20 в. выражена новая, универсальная трактовка понимания, связанная с утратой наглядности в квантовой механике, с ролью в ней принципов дополнительности, соответствия и неопределенности, с невозможностью отстранения субъекта в познании квантово- механических феноменов. Преодоление прежней дихотомии понимания и каузального объяснения задает новые перспективы как перед социально-гуманитарным знанием, так и перед естественными науками. Лит.: Брудный А. А. Понимание как философско-психологическая проблема. — «ВФ», 1975, № 10; Васильева Т. Е., ПанченкоА. И., Степанов Н. И. К постановке проблем понимания в физике. — Там же, 1978, № 7; Цинцидзе Г. Метод понимания в философии и проблема личности. Тбилиси, 1975; Ионин Л. Г. Понимающая социология. Историко-критическпй анализ. М., 1979; Шпет Г. Г. Герменевтика и ее проблемы. — В кн.: Контекст. М, 1989; Герменевтика: история и современность. М., 1985; Бахтин M. M. Эстетика словесного творчества. М., 1979; Богин Г. И. Типология понимания текста. Калинин, 1986; Объяснение и понимание в научном познании. М., 1983; Apel К. О. Das Verstehen, «Archiv fur Begriffsgeschichte», Bd. I, 1954; Rickman H. P. Understanding and the Human Studies. L., 1967; RiedelM. Verstehen oder Erklaren? Zur Theorie und Geschichte der herme- neutischen Wissenschaften. Stuttg., 1978; Schutz A. Collected Papers, vol. 1—3, The Hague, 1962—1968; Verstehen. Subjective Understanding in the Social Sciences, ed. by V Truzzi. Mass., 1974; Verstehende Soziologie. Munch., 1974; Wach J. Das Verstehen. Grundzuge einer Geschichte der hermeneutischen Theorie im 19. Jahrhundert, Bd. 1—3. Lpz., 1926— 1933. А. П. Огурцов

ПОНИМАНИЕ И ОБЪЯСНЕНИЕ - две взаимосвязанные процедуры герменевтики. Понимание — процедура проникновения в другое сознание посредством внешнего обозначения, которая составляет, наряду с интерпретацией, основную функцию герменевтики. Понимание есть искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием и воспринимаемых другими сознаниями через их внешнее выражение (жесты, позы, речь). Цель понимания — совершить переход от выражения к тому, что является основной интенцией знака, и выйти вовне через выражение. Согласно В. Дильтею, виднейшему после Ф. Шлейермахера теоретику герменевтики, процедура понимания возможна благодаря способности, которой наделено каждое сознание, способности проникать в другое сознание не непосредственно, путем переживания, а опосредованно, воспроизводя творческий процесс из внешнего выражения. Наличие материальной основы знаков, моделью которой является письмо, предопределяет переход от понимания к интерпретации. Пониманиехарактеризуетобщееявление проникновения в другое сознание с помощью внешнего обозначения. Интерпретация представляет собой операцию понимания, направленную на знаки, зафиксированные в письменной форме. Операция интерпретации сопутствует процедуре понимания, и это демонстрирует сложившееся отношение между письмом и чтением: чтение сводится к тому, что читающий субъект овладевает смыслами, заключенными в тексте. Это овладение позволяет ему преодолеть временное и культурное расстояние, отделяющее его от текста так, что читатель при этом осваивает значения, которые из-за дистанции, существующей между ним и текстом, были ему чужды. В этом широком смысле отношение «письмо—чтение» может быть представлено как частный случай понимания, осуществляемого посредством проникновения в другое сознание через выражение. Дильтей зафиксировал противоположность между словами «понимать» (verstehen) и «объяснить» (erklaren). На первый взгляд понимание и объяснение альтернативны: надо при-

283

ПОНИМАНИЕ И ОБЪЯСНЕНИЕ нять либо одно, либо другое. В действительности речь не идет о конфликте методов, поскольку к методологии относится лишь объяснение. Понимание скорее всего предполагает приемы или процедуры, применяемые в том случае, когда затрагивается соотношение или целого и части, или смысла и его интерпретации; однако, как бы ни была отточена техника этих приемов, основа понимания остается интуитивной в силу изначального родства между интерпретатором и тем, о чем говорится в тексте. Конфликт между пониманием и объяснением принимает форму подлинной дихотомии с того момента, как две противостоящие друг другу позиции начинают соотносить с двумя различными сферами реальности — природой и духом. Тем самым противоположность, выраженная словами «понимать—объяснять», возвращает к противоположности природы и духа, представленной в так называемых «науках о духе» и «науках о природе». Схематично эту дихотомию можно представить следующим образом: науки о природе имеют дело с наблюдаемыми фактами, которые, как и природа, со времен Г. Галилея и Р. Декарта подвергаются математизации: затем следуют процедуры верификации, которые определяются фаль- сифицируемостью гипотез (К. Поппер); наконец, объяснения — это родовое имя для трех разных процедур — генетического объяснения, исходящего из предшествующего состояния; материального объяснения, опирающегося на лежащую в основании систему меньшей сложности; структурного объяснения через синхронное расположение элементов или составляющих частей. Исходя из этих трех процедур «наук о природе», «науки о духе» могли бы произвести следующие противопоставления своих элементов: открытым в наблюдении фактам противопоставить знаки, предложенные для понимания; фальсифицируемости противопоставить симпатию или интропатию; наконец, трем моделям объяснения (каузальной, генетической, структурной) противопоставить связь, благодаря которой изолированные знаки соединяются в знаковые совокупности. Именно эта дихотомия была поставлена под вопрос с момента возникновения герменевтики, которая всегда так или иначе требовала объединения своих взглядов и позиции своего оппонента в одно целое. Так, уже Шлейермахер стремился соединить филологическую виртуозность, свойственную эпохе Просвещения, с культом гения у романтиков. Несколько десятилетии спустя Дильтей столкнулся с трудностями, особенно в последних своих произведениях, написанных под влиянием Э. Гуссерля: с одной стороны, усвоив урок «Логических исследовании» Гуссерля, он подчеркивает объективность значений по отношению к психологическим процессам, порождающим их; с другой стороны, он был вынужден признать, что соединение знаков придает зафиксированным значениям объективность. И все же он не сомневался в различии между «науками о природе» и «науками о духе». Все изменилось в 20 в., когда произошла се миологическая революция и началось интенсивное развитие структурализма. Для удобства можно исходить из обоснованной Ф. Соссюром противоположности между языком и речью: под языком следует понимать большие фонологические, лексические, синтаксические и стилистические организованности, которые превращают отдельные знаки в самостоятельные ценности внутри сложных систем независимо от их воплощения в живой речи. Противопоставление языка и речи привело к кризису внутри герменевтики текстов исключительно из-за явной экстраполяции установленной Соссюром противоположности на различные категории зафиксированной речи. И все же можно сказать, что оппозиция «язык—речь» опровергла основной тезис герменевтики Дильтея, согласно которому любая процедура объяснения исходит из «наук о природе» и может быть экстраполирована на «науки о духе» лишь по ошибке или небрежности. Следовательно, всякое объяснение в семиотической сфере должно считаться незаконным и рассматриваться в качестве экстраполяции, продиктованной натуралистической идеологией. Но объяснение в семиологии, примененной к языку независимо от ее функционирования в речи, относится как раз к структурному объяснению. Тем не менее распространение структурного анализа на различные категории письменного дискурса привело к окончательному краху противопоставления понятий «объяснение» и «понимание». Письмо в этом отношении — некоторый значимый рубеж: благодаря письменной фиксации совокупность знаков обретает то, что можно назвать семантической автономией, становясь независимой от рассказчика, от слушателя, наконец, от конкретных условий продуцирования. Став автономным объектом, текст располагается именно на стыке понимания и объяснения, а не на линии их разграничения. Но если интерпретация не может быть понята без этапа объяснения, то объяснение не способно стать основой понимания, которое составляет существо интерпретации текстов. Эта неустранимая основа прежде всего предполагает формирование максимально автономных значений, которые рождаются из интенции к обозначению как к акту субъекта. Кроме того, предполагается существование абсолютно неустранимой структуры дискурса как акта, посредством которого кто-либо говорит что-то о чем-то на основе кодов коммуникации; от этой структуры дискурса зависит соотношение «обозначающее—обозначаемое—референт» — все то, что образует основу всякого знака. Наконец, она предполагает симметричное отношение между значением и рассказчиком, дискурсом и воспринимающим его субъектом, т. е. между собеседником или читателем. Именно к этой совокупности различных характеристик добавляется многообразие актов интерпретаций, составляющих суть герменевтики. В действительности текст всегда есть нечто большее, чем линейная последовательность фраз. Он представляет собой структурированную целостность, которая всегда может быть образована различными способами. Поэтому множественность интерпретаций и даже конфликт интерпретаций — это не недостаток или порок, а достоинство понимания, образующее суть интерпретации. Можно говорить о текстуальной полисемии точно так же, как говорят о лексической полисемии. Поскольку понимание постоянно конституирует нередуциру- емую основу интерпретации, постольку оно предваряет, сопутствует процедурам объяснения и завершает их. Понимание предваряет объяснение путем сближения с субъективным замыслом автора текста. Оно создается опосредованно через предмет данного текста, т. е. через мир, который становится содержанием текста и который читатель может обжить благодаря воображению и симпатии. Понимание сопутствует объяснению в той мере, в какой оппозиция «письмо—чтение» продолжает формировать интерсубъективность коммуникации и в этом качестве восходит к диалогической модели вопроса и ответа, описанной Коллингвудом и Г. Г. Гадамером. Наконец, понимание завершает объяснение в той мере, в какой оно преодолевает географическую, историческую или культурную дистанцию, отделяющую текст от его интерпретации. В этом смысле понимание предполагает объяснение в той

284

ПОНЯТИЕ мере, в какой объяснение развивает понимание. Это двойное соотношение может быть кратко выражено девизом: больше объяснять, чтобы лучше понимать. /7. Рикёр

ПОНЯТИЕ — мысль, которая выделяет из некоторой предметной области и собирает в класс (обобщает) объекты посредством указания на их общий и отличительный признак. Напр., понятие «четырехугольник с равными сторонами и равными углами» выделяет множество квадратов из области четырехугольников на основе признака «иметь равные стороны и равные углы». Понятие (наряду с суждением и научной теорией) — одна из основных форм отражения мира на рациональной, логической ступени познания. Понятия представляют собой идеальные сущности, продукты мыслительной деятельности человека. В естественном языке понятия выражаются посредством описательных терминов вида «объект из универсума (рода) U, обладающий признаком А» (первую часть этой конструкции называют родовым термином, а вторую — видовым отличием), а в прикладном языке логики предикатов они могут быть представлены выражениями типа аА(а), где а — переменная (или кортеж переменных) по объектам из универсума, а А(а) — запись признака, на основе которого производится обобщение объектов. Логическая форма понятия получается замещением в аА(а) каждого нелогического термина параметром соответствующей семантической категории. Каждое понятие имеет две основные логические характеристики — экстенсиональную (объем) и интенсиональную (содержание). Объем понятия аА(а) — класс объектов, выделяемых из универсума и обобщаемых в данном понятии (обозначается как WaA(a) или {а: А(а)}). Отдельные объекты из данного класса называются элементами объема понятия. Содержание понятия aA(a) — признак A(a), с помощью которого производится выделение и обобщение объектов. В современной теории понятия различают фактические и логические его содержание и объем. Фактическое содержание понятия aA(a) — та информация, которую имеет выражение А(а) с учетом значений входящих в его состав нелогических терминов. Логическое содержание данного понятия — это информация А(а) без учета значений входящих в него дескриптивных терминов, т. е. информация, которую содержит логическая форма выражения А(а). Под фактическим объемом понимают ту часть универсума, состоящего из определенных объектов, которая выделяется фактическим содержанием понятия, т. е. конкретным признаком, которым обладают обобщаемые объекты. Для определения логического объема понятия конструируется особый универсум — множество абстрактно возможных объектов. Простые признаки задаются на данном универсуме независимо друг от друга, т. е. для любых простых признаков Pz(a), Р2(а)... Рп(а) в составе А(а) пересечение множеств Wa/>,(a)*, Wa/>2(a)* ... WaP(a)*, где Watf(a)* есть либо само WaP.(a), либо дополнение к нему, полагается непустым. При этом Рг Р2... Рп не являются знаками конкретных характеристик объектов, а играют роль абстрактных параметров этих характеристик. Под логическим объемом понятая подразумевают подмножество универсума абстрактно возможных объектов, выделяемое логическим содержанием Данного понятия. Наиболее адекватным средством представления и установления логических объемов понятия являются диаграммы Веют. Объемы и содержания понятий находятся в тесной взаимозависимости . Одно из важнейших проявлений этой связи фиксируется в законе обратного отношения между содержаниями и объемами: если одно понятие шире другого по объему, то первое беднее второго по содержанию; если же первое понятие уже второго по объему, то оно богаче его по содержанию. Данная формулировка закона требует существенных уточнений. Прежде всего, действие данного закона распространяется лишь на понятия с одинаковым родом (универсумом). Отношение «быть уже (шире) по объему» между понятиями есть не что иное, как строгое включение одного класса в другой класс: понятие aA(a) уже понятия aB(a), a aB(a) шире аА(а)) по объему, если и только если WaA(a) с WaB(a), т. е. каждый элемент объема aA(a) является элементом объема aB(a), но некоторые элементы объема aB(a) не содержатся в объеме оА(а). Понятие аА(а) богаче понятия аВ(а), а aB(a) беднее аА(а)) по содержанию, если и только если из информации о том, что произвольный объект из универсума этих понятий обладает признаком А, можно с использованием знаний Г о взаимосвязях, имеющихся в данной предметной области, извлечь информацию о том, что он обладает признаком В, но из информации о наличии признака В у объекта нельзя извлечь информацию о наличии у него признака А. В современной теории понятия отношение «быть богаче (беднее) по содержанию» уточняется с использованием отношения логического следования: aA(a) богаче по содержанию aB(a), если и только если Г, А(а) |= В(а) и Г, В(а) (^ А(а) (из Г и высказы- вательной формы А(а) логически следует В(а), но из Г и В(а) не следует А(а)), где Г— множество истинных высказываний, воспроизводящих взаимосвязи между объектами универсума В науке роль множества Г, как правило, играет некоторая научная теория. Уточненная формулировка закона обратного отношения выглядит так: WaA(a) с WaB(a), если и только если Г, А(а) |= В(а) и Г, В(а)|*А(а). В свете проводимого в современной логике различения фактических и логических объемов и содержаний понятия данная формулировка справедлива в том случае, когда WaA(a) и WaB(a) представляют собой фактические объемы понятия, а А(а) и В(а) — записи их фактических содержаний в прикладном языке логики предикатов. Закон обратного отношения действует и для логических объемов и содержаний: WaA(a)cWaB(a), если и только если A(a)|=B(a) и B(a)(M(a). В данном случае множество Г пусто, А(а) и В(а) представляют сс^йлогическиеформыязыковьгхвыражений,ссчлБетствую- щихсодержаниям исследуемых понятий, а WaA(a) и WaB(a)— ихлогическиеобьемыд.е. подлшожествауниверсумаабстракт- но возможных объектов, выделяемые на основе той информации, которую содержат указанные логические формы. Понятия, используемые в науке и в других сферах человеческой деятельности, чрезвычайно многообразны по своей структуре, типам обобщаемых в них объектов и другим характеристикам. Типологизация понятий, т. е. выделение и систематизация различных их видов, может проводиться по разным основаниям — их делят на виды, во-первых, исходя из особенностей содержании и, во-вторых, учитывая специфику их объемов и элементов объемов.

285

ПОНЯТИЕ В зависимости от характера признака, посредством которого осуществляется обобщение объектов в понятии, они делятся на простые (их содержание указывает на присущность или неприсущность отдельного свойства, напр., «разумное существо») и сложные (их содержание фиксирует связь между свойствами, напр., «существо, способное летать и плавать»), на безотносительные (объект характеризуется сам по себе, напр., «древний город») и относительные (объект характеризуется через отношение к другим объектам, напр, «город, расположенный южнее Москвы»). По количеству элементов объема различают пустые понятия (не содержащие элементов объема) и непустые понятия, (объем которых имеет по крайней мере один элемент). Понятие может оказаться пустым по разным причинам: во-первых, в силу сложившихся обстоятельств (напр., «король, правивший во Франции в XX веке») или в силу законов природы (напр., «вечный двигатель»), такие понятия называют фактически пустыми; во-вторых, в силу логической противоречивости его содержания (напр., «режиссер, поставивший все пьесы Чехова и не поставивший чеховской "Чайки"»), их называют логически пустыми. Непустые понятия бывают единичными (их объем содержит ровно один элемент) и общими (объем содержит более одного элемента), а общие делятся на регистрирующие и нерегистрируюшие (в зависимости от того, поддается ли на практике точному подсчету количество элементов их объемов). На основании отношения объемов понятий к их родам (универсумам) выделяют универсальные и неуниверсальные понятия (объемы первых совпадают с родом, у вторых они уже роды). Различают фактически и логически универсальные понятия. Объемы первых совпадают с родом в силу обстоятельств нелогического характера (напр., «металл, проводящий тепло»), содержания вторых — логически необходимые признаки, логическая форма которых представляется общезначимой формулой (напр., «человек, который сильнее всех или не сильнее кого-нибудь»). По структуре элементов объема различают несобирателъные понятия, элементами объемов которых являются отдельно взятые объекты (напр., «человек, родившийся в 1900 году») или их кортежи — пары, тройки и т. д. (напр., «люди, родившиеся в одном и том же году»), подобные понятия имеют вид а,... апА(а,,..., ап)), и собирательные понятия, их элементами объема являются совокупности объектов, мыслимые как одно целое (напр., «политическая партия»). По природе обобщаемых объектов понятия делятся на конкретные и абстрактные. Конкретные понятия обобщают индивиды (напр., «электропроводное вещество»), кортежи индивидов (напр., «изотопы») или множества индивидов (напр., «пучок параллельных прямых»). В абстрактных понятиях обобщаются отдельные характеристики индивидов — свойства, отношения и т. п. (напр., «способность вещества проводить электричество»), кортежи характеристик (напр., «взаимно обратные отношения») или множества характеристик (напр., понятие фенотипа — «совокупность всех свойств строения и жизнедеятельности организма, обусловленных взаимодействием его генотипа с условиями среды»). Понятия могут находиться в различных логических отношениях друг к другу. Отношения устанавливаются между понятиями с одинаковым родом (между сравнимыми понятиями) посредством сопоставления либо их объемов, либо содержаний. Можно выделить три фундаментальных отношения между двумя понятиями по объему: совместимость (в объемах понятий имеется по крайней мере один общий элемент), исчер- пываемость (объединение объемов совпадает с родом), включение (каждый элемент объема первого понятия входит в объем второго). Все остальные объемные отношения можно рассматривать как комбинации фундаментальных. Среди них особый интерес представляют отношения между непустыми и неуниверсальными понятиями. Они используются в качестве модельных схем в традиционной силлогистике. Имеется всего семь такого рода отношений: равнообъемность, подчинение (первое понятие включается во второе, но не наоборот), обратное подчинение, перекрещивание (совместимость, отсутствие включения в обе стороны и неисчерпываемость рода), дополнительность (совместимость, отсутствие включения в обе стороны и исчерпываемость рода), соподчинение (несовместимость и неисчерпываемость), противоречие (несовместимость и исчерпываемость). Классификация отношений между понятиями по содержанию разработана в меньшей степени. Один из возможных подходов состоит в следующем: для установления такого рода отношений между понятиями аА(а) и аВ(а) средствами логики предикатов выясняют, в каком отношении находятся выска- зывательные формы А(а) и В(а). Если, напр., последние контрарны (совместимы по ложности и несовместимы по истинности), то сами понятия находятся в отношении противоположности; если из А(а) логически следует В(а), но не наоборот, то первое понятие информативнее второго и т. п. Над понятиями могут осушествляться различные операции. Наиболее важными из них являются операции деления, обобщения и ограничения. Деление понятий — это процедура перехода от данного понятия к совокупности подчиненных ему с точки зрения некоторой характеристики, которая называется основанием деления. В ходе этой операции элементы объема исходного делимого понятия распределяются по подклассам, которые образуют объемы результирующих понятий — членов деления. В качестве основания деления может выступать, во-первых, факт наличия или отсутствия у элементов объемов делимого понятия аА(а) некоторого признака В(а) (в этом случае в исходном множестве выделяются два подкласса объектов — обладающих и не обладающих данным признаком, членами деления являются понятия а(А(а)&В(а)) и а(А(а)&-»В(а)), a само деление называется дихотомическим); во-вторых, предметно-функциональная характеристика (напр., масса, рост, возраст, цвет, национальность), модифицирующая свои значения в результате приложения к различным объектам исходного класса (такой тип деления называют делением по видоизменению основания). В логике выработан ряд правил корректного осуществления данной операции: требования соразмерности (равнообъемности делимого понятия и совокупности членов деления), непустоты членов деления, их взаимной несовместимости по объему, единственности основания. Операцию деления понятия следует отличать от процедуры мысленного расчленения предмета на части (напр., «Предложение состоит из подлежащего, сказуемого и второстепенных членов»), последнюю иногда называют мереоло- гическим делением. Деление понятия представляет собой необходимый элемент важнейшей и широко используемой в науке познавательной процедуры — классификации, которую можно трактовать как систему вложенных друг в друга делений. Обобщением понятия называется переход от понятия с данным объемом к понятию с более широким объемом, но тем

286

поповский же родом (напр., понятие «роман, написанный русским писателем» можно обобщить до понятия «роман, написанный русским или украинским писателем»). Обратный переход от понятия с данным объемом к более узкому по объему непустому понятию называют ограничением (в результате ограничения понятия «роман, написанный русским писателем» можно получить, напр., понятие «роман, написанный русским писателем в 19 веке»). Пределом ограничения являются единичные понятия, а пределом обобщения — универсальные понятия (объем которых совпадает с родом). Операции обобщения и ограничения можно осуществлять посредством модификации содержания понятия, опираясь при этом на закон обратного отношения между содержаниями и объемами понятий: чтобы обобщить, необходимо перейти к менее информативному, а чтобы ограничить — к более информативному понятию. Поскольку объемы понятий суть множества, над ними можно осуществлять те же операции, что и над множествами. Особенность применения к объемам понятий булевых операций (см. Алгебра логики) — объединения, пересечения, разности множеств, взятия дополнения к множеству — состоит в том, что в результате получается множество, которое является объемом нового, сложного понятия, образуемого из содержаний исходных. Так, дополнением к объему понятия аА(а) является объем отрицательного понятия а-А(а). Объединение объемов понятия аА(а) и аВ(а) дает объем разделительного понятия a(A(a)vB(a)), пересечение их объемов — объем соединительного понятия a(A(a)&B(a)), результатом теоретико-множественного вычитания второго объема из первого будет объем соединительного понятия a(A(a)&->B(a)). Учение о понятии было одним из наиболее фундаментальных разделов в традиционной логике. Однако после создания математической логики данная проблематика на долгое время отошла на второй план, что объяснялось как доминированием номиналистической установки в современной логике, так и недостаточной разработанностью самого учения о понятии, которое в своем традиционном виде не отвечало новым логическим критериям строгости, содержало массу пробелов и внутренних несоответствий. Современный вариант логической теории понятия был создан усилиями Е. К. Войшвилло, которому удалось вписать учение о понятии в контекст символической логики, применив к анализу понятия такие ее средства, как формализованные языки, точные методы семантического анализа, современные дедуктивные системы. В результате, в частности, была уточнена специфика понятия как особого типа мысли, его логическая структура, введено различение логических и фактических объемов и содержаний, что позволило эксплицировать смысл закона обратного отношения, выделены точные критерии для типологизации понятия, построен особый, приближенный к естественному, формализованный язык, выражения которого образуются с использованием понятийных конструкций. В последнее время наблюдается рост интереса к теории понятия в связи с проблемой представления знаний, разрабатываемой в рамках программы искусственного интеллекта. В русле указанного направления науки рядом исследователей (Е. Орловской, 3. Павляком, П. Матерной и др.) предложены оригинальные экспликации понятийной формы. Понятия играют важную роль как в науке, так и в повседневной практике. Рациональное познание отличается от чувственного, в частности, тем. что на данной ступени познаются не только отдельные предметы, но и выделяется то общее, что есть у различных предметов, то есть формируются понятия, с помощью которых формулируются утверждения общего характера, научные законы. Абстрактное мышление представляет собой процесс оперирования понятиями. Особое внимание во многих сферах человеческой деятельности (в науке, в различных областях права, в медицине и т. д.) обращается на точность используемой терминологии. Для достижения этой цели четко фиксируются смыслы употребляемых терминов, т. е. понятия о предметах, репрезентируемых (представляемых) данными терминами. Адекватное понимание различных контекстов языка предполагает точное знание того, о каких типах объектов в них идет речь, т. е. знание понятий, связываемых с языковыми выражениями в этих контекстах. Лит.: Войшвилло Е. К. Понятие. М., 1967; Он же. Понятие как форма мышления: логико-гносеологический анализ. М., 1989; МатернаП. Понятие понятия. — В кн.: Логические исследования, вып. 2. М., 1993; Орловская Е. Логические аспекты изучения понятий. — В кн.: Логические исследования, вып. 1.М., 1993; Бочаров В. Л., Маркин В. И. Основы логики. М., 1994. В. И. Маркин

ПОПОВСКИЙ Николай Никитич [ок. 1730, Москва — 13(24) февраля 1760, там же] — русский философ, профессор элоквенции (красноречия) Московскогоуниверситета. Родился в семье священника, обучался в Славяно-греко-латинской академии и Петербургском академическом университете; ученик М. В. Ломоносова. В 1753 получил звание магистра, при назначении ректором университетской гимназии произнес на латинском языке речь «О содержании, важности и круге философии» с основным тезисом: «нет такой мысли, кою бы по—русски изъяснить было бы невозможно». Дидактическое сочинение «О пользе науки о воспитании во оных юношества» было посвящено гр. И. И. Шувалову. Был широко известен как переводчик с древних и европейских языков: «Письмо Горация Флакка о стихотворстве к Пизонам» (1753), «Мысли о воспитании» Дж. Локка (ч. 1—2,1759—60), «Опыт о человеке» А. Попа (1757). В своих лекциях и сочинениях Поповский подчеркивал всеобщий характер философии, т. к. от нее зависят все формы познания, она «мать всех наук и художеств». Особенно был озабочен вычленением круга идей, составляющих предмет философии. Таковыми, по его мнению, были главные законы вселенной, в которых все «что ни есть на земле и под землею» рассматривается как части чудного и великолепного храма, включающего природу и человека. Важной проблемой для Поповского была забота о русской философской терминологии. Считал, что если римляне заимствовали философскую терминологию у греков, то русские вполне могут делать заимствования у др. философски развитых народов. Соч.: Речь, говоренная в начатии философских лекций при Московском университете гимназии ректором Николаем Поповским; К портрету М. В. Ломоносова. — В кн.: Избр. произведения русских мыслителей 2-й пол. 18 в., т. 1. М., 1952; О пользе наук и о воспитании во оных юношества; О воспитании детей. — В кн.: Антология педагогической мысли в России 18 в. М., 1985; Русская философия 2-й пол. 18 в. Свердловск, 1990. Лит.: Шевырев С. Я. Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Московского университета, ч. 2. М., 1855; Болдырев Л. И. Проблема человека в русской философии 18 в. М., 1986.^ А. И. Абрамов

287

ПОППЕР

ПОППЕР (Popper) Карл Раймунд (28 июля 1902, Вена — 17 сентября 1994, Лондон; похоронен в Вене) — философ и логик. Отец был профессором права, мать — музыкантом. В 1918 поступил в Венский университет, где изучал математику, физику, историю музыки, по окончании работал в школе. В 1928 получил диплом учителя математики и физики в гимназии. До 1937 работал в Вене, в 1937—1945 преподавал в Новой Зеландии, в 1945 получил британское подданство, с 1946 до ухода на пенсию в кон. 1960-х гг. — профессор Лондонской школы экономики и политических наук. Творческая деятельность Поппера продолжалась более 65 лет, но основные идеи своей философско-логической концепции он сформулировал в кон. 1920 — 1-й пол. 1930-х гг., когда он жил в Вене и поддерживал творческие контакты с некоторыми лидерами логического позитивизма (в частности, с Р. Кар- напом). Основная область научных интересов Поппера, как и у неопозитивистов, — философия науки. Однако свою философскую концепцию — критический рационализм, теорию роста научного знания — он построил как антитезу эмпиризму неопозитивистов. В 1934 вышла в свет первая книга Поппера «Логика научного открытия» (Logik der Forschung). В этой работе содержались положения, которые членами Венского кружка были оценены как «путаница». Однако на деле выводы Поппера шли вразрез с феноменалистическими, редукционистскими и конвенционалистскими установками логического эмпиризма. Зона расхождения содержалась в предложенной Поппером трактовке эмпирического критерия демаркации научно-теоретического знания и метафизики. В противовес стремлению логических эмпиристов сформулировать критерии познавательного значения научных утверждений на основе принципа верификации Поппер выдвинул принцип фальсификации, или принципиальной опровержимости. В общей форме этот принцип означает следующее: к научным теориям относятся только такие, для которых можно определить их потенциальные фальсификаторы, т е. противоречащие им положения, истинность которых может быть установлена посредством некоторых общепринятых процедур экспериментального порядка. При решении этой проблемы он отверг ин- дуктивизм, отказался от узкого эмпиризма логических позитивистов и от поиска абсолютно достоверной основы знания. Согласно Попперу, эмпирические и теоретические уровни знания связаны между собой; любое научное знание носит предположительный характер, подвержено ошибкам (принцип фал- либилизма). Рост научного знания состоит в выдвижении смелых гипотез и осуществлении их опровержений, в результате чего осуществляется рост научного знания. Поппер — один из создателей дедуктивно-номологической схемы объяснения (некоторое утверждение считается объясненным, если его можно дедуктивно вывести из совокупности соответствующих законов и граничных условий). Опираясь на идеи логической семантики Тарского, он предложил способ определения истинного и ложного содержания научных теории (гипотез). В гносеологии Поппер защищал «реализм», или метафизическое предположение, согласно которому наше знание представляет собой знание о реальности, а не об идеях в сознании, об ощущениях или языке. Хотя сущность мира вряд ли может быть выражена при помощи универсальных законов науки, однако через гипотезы и опровержения наука движется к постижению все более глубоких структур реальности. В работах 1960—70-х гг. Поппер обратился к биолого-эволюционистским и эмерджентистским аргументам для объяснения знания, человеческой самости и космологической проблематики (Conjectures and Refutations. The Growth of Scientific Knowledge. L, 1969; The Self and Its Brain. An Argument for Interactionism. В.—N. Y—L., 1977, совм. с J. С. Eccles; Objective Knowledge. An Evolutionary Approach. Oxf., 1979). Знание в субъективном и знание в объективном смысле уходит своими корнями в фундамент врожденного знания, формировавшегося в процессе эволюции, и каждая эмердженция (будь то организм или научная теория) появляется как «гипотеза», жизненность которой зависит от способности адаптации к окружающей среде. Исходя из детерминизма, объяснить появление новизны невозможно. Поппер не отрицал существование системы инвариантных законов, но не считал ее достаточно полной, чтобы исключить появление новых законо- подобных свойств. В работах 1970—80-х гг. Поппер обращается к проблеме сознания, которую он решает с позиции эмерджентизма, противопоставляя ее физикалистскому редукционизму. В решении проблемы духовного и телесного он защищает дуализм и интеракционизм (Knowledge and Body-Mind Problem. In Defence of Interaction. L—N. Y, 19%). В его концепции «трех миров» утверждается существование физического и ментального миров, а также идеальных объектов (мира объективного знания). Генетически связанные между собой (физическое порождает ментальное, а последнее — идеальное), эти «миры» не редуцируемы друг к другу. Мир-3, или мир идеального, обладает автономностью и способностью к саморазвитию: теории, однажды созданные, порождают следствия, которые их создатели не могли предвидеть. Вера Поппера в реальность сознания и свободы воли была важной идеологической составляющей созданной им метафизики «открытой Вселенной»; в свою очередь, эта метафизика служила теоретическим основанием идей «открытого общества» и «открытой философии», которые он защищал на протяжении всего творческого пути. В 1990-е гг. Поппер обратил внимание на космологическое значение выдвинутой им еще в 50-е концепции предрасположенностей (W> rld of Propensities. Bristol, 1990): предрасположенности — это «ненаблюдаемые диспозиционные свойства физического мира», аналогичные ньютоновской силе притяжения или полям сил. Гипотеза предрасположенностей используется у позднего Поппера как для объяснения феномена самоактивного сознания, так и для подтверждения его индетерминизма: согласно ей, реальность представляет собой не каузальную машину, а процесс реализации «весомых диспозиций». В отличие от прошлого, которое всегда фиксировано, «весомые диспозиции» находятся в состоянии предвосхищения будущего и в своем устремлении к нему влияют на настоящее. В социальной философии Поппер выступал с критикой ис- торицизма, который, по его мнению, внутренне заражен про- фетизмом и утопизмом (The Poverty of Historisism. L, 1957; The Open Society and Its Enemies, v. 1—2. L, 1966). В связи с этим он резко выступил против социально-исторической концепции Маркса, хотя и признавал ее моральную и интеллектуальную привлекательность. Разработанная Поппером методология «пошаговой» социальной инженерии (в противовес социальному прожектерству) широко использовалась в теории и практике социал-реформистских организаций европейских стран во 2-й пол. 20 в. Идеи Поппера получили развитие в философских теориях И. Лакатоса, Дж. Уоткинса, У. Бартли, Дж. Агасси, Д. Миллера, а также в различных вариантах немецкого критического

288

ПОРЕЦКИИ рационализма (X. Альберт, X. Шпиннер и др.). Их влиянием отмечены и те философские и историко-научные концепции, которые стремились опровергнуть фальскфикационизм Поппера (напр., Т. Куна, П. Фейерабенда). Поппера нередко упрекают за внутреннюю противоречивость предложенного им формального критерия оценки правдоподобности научных теорий, находят изъяны в его антииндуктивизме и тезисе о невозможности индуктивной интерпретации исчисления вероятностен. Вместе с тем его имя остается в центре дискуссий по наиболее актуальным проблемам философии. Соч.: Unended Quest: An Intellectual Autobiography. L., 1976; Quantum Theory and the Schism in Physics. Totowa (N.J.), 1982; The Open Universe. Totowa (N.J.), 1982; Realism and the Aim of Science. L., 1983; Popper Selections, ed. by D. Miller. Princeton, 1985; Логика и рост научного знания. M., 1983 (библиография); Открытое общество и его враги, т. 1—2. М., 1992; Логика социальных наук. — «ВФ», 1992, № 8; Нищета историзма. М., 1993. Лет.: Хабарова Т. А/. Концепция К. Поппера как переломный пункт вразвитии позитивизма. — В кн.: Современная идеалистическая гносеология. М., 1968; Корнфорт М. Открытая философия и открытое общество. М., 1972; Серов Ю. Н. Концепция «предположительного» знания К. Поппера. — В кн.: Позитивизм и наука. М, 1975; «Критический рационализм». Философия и политика. М., 1981; Грязное Б. С. Логика, рациональность, творчество. М., 1982; Садовский В. Н. О Карле Поппере и судьбе его учения в России. — «ВФ», 1995, № 10; Юлина Н. С. К. Поппер: мир предрасположенностей и активность самости. — «Философские исследования», 1997, № 4; На пути к открытому обществу. Идеи Карла Поппера и современная Россия. М., 1998; The Critical Approach to Science and Philosophy. N. Y., 1964; The Philosophy of K. Popper, v. 1-2. La Salle, 1974; Ackermann R. J. The Philosophy of K. Popper. Amberst, 1976; In Pursuit of Truth: Essayes on the Philosophy of K. Popper on the Occasion of His 80th Birthdae. Atlantic Highlands (N.J.), 1982; Watkins J. Karl Raimund Popper, 1902-1994. - Proceedings of the British Academy, v. 94, p. 645-684; См. также лит. к ст. Критический рационализм, Философия науки, Постпозитивизм. Б. Н. Садовский

ПОПУЛИЗ M (от лат. populus—народ)—отношение к народу как к йекоему целостному социально—этическому носителю особых и неизменных позитивных ценностей. Популизм не учение, не последовательная и систематизированная теория, а определенный политический и идеологический синдром, обусловленный политическими интересами: поиском поддержки, легитимации, электоральной и партийной опоры. Поэтому популизм нередко окрашен риторической лестью, стремлением угодить и благоприятно расположить массовое сознание и общественное мнение к той или иной политике, власти, ее лидерам и т. д. Популизм обычно оформляется характерной фразеологией («народ — творец истории», «героический народ», «народ — созидатель, строитель» и т. п., «рабочий—гегемон»ипр.).Псшитическиеиидеологическиедоку- менты соответственно аргументируются волей народа, от имени народа и во имя народа. Популизм — превращенная форма действительного социального творчества, естественного осмысленного патриотизма, реальных забот об общем благе как высшей цели политики. Популизм противоположен действительному реалистическому и критическому национальному самосознанию, становлению которого он серьезно мешает. Расцвет популизма приходится, как правило, на исторические этапы особенных общественных, экономических и политических трудностей и кризисов или на периоды явно ложной и антинародной политики (Германия в период господства нацизма). Генетически популизм родствен народничеству и почвенничеству, но в современной форме крайне далек от их просветительства, жертвенности и политических целей пробуждения народа и развития народной жизни. Истоки популизма прослеживаются в глубине истории: в римских лозунгах «хлеба и зрелищ», в идеях народовластия и народоправия, в революционных экспроприации и т. п. Смысловой основой популизма служит многозначность самого понятия «народ», возможность либо отождествлять его с сообществом в целом, либо рассматривать как часть социума и противопоставлять другой части — обществу, считать его единым или признавать, что он расслоек, как это признавали уже в Древнем Риме, различая populus и plehs (народ и плебеев), а значит, выделять в каких-либо целях отдельные его слои («прос /ой народ», трудовой и т. д.). Распространение популизма — это также показатель уровня политической зрелости страны и ее политических сил. Лит.: Lowenthal R. The Points of the Compass. — Political Change in Underdevelopped Countries, ed. by Kauhke J. H. N. Y., 1962; Pollack N. The populist thought. Cambr. (Mass.), 1962; Fallers L. Populism and Nationalism. — «Comparative studies in Society and History», 1964, № 4; Populisim, Meanings and National Characterises, ed. by G. Jonescu, E. Gellner. L., 1970; Venturi F. Il populismo russo. Torino, 1972. И. И. Кравченко

ПОРЕЦКИИ Платон Сергеевич (3 октября 1846, Елисавет- град Херсонской губернии — 10 августа 1907, Жоведь, Черниговской губернии) — астроном, математик и логик. Окончил Харьковский университет (1870); после сдачи магистерского экзамена (1874) некоторое время работал в Пулкове и Астрахани. В 1876 избирается астрономом-наблюдателем Казанского университета, а с 1886 — доктор астрономии и приват- доцент этого университета. Порецкий — автор первых российских работ по математической логике; он же первым в России начал читать лекции по математической логике, которую определял как логику по предмету и математику по методу. Согласно Порецкому, логика решает три основные задачи: задачу дедукции, т. е. разыскания всех следствий из данных посылок; задачу индукции, т. е. разыскания всех гипотез (причин) данных следствий и задачу отождествления, т. е. разрешения вопроса об эквивалентности любых двух данных суждений. С целью решения этой триединой задачи Порецкий существенно дополнил и обобщил известные к тому времени методы Дж. Буля, У.С. Джевонса, Э. Шредера и Дж. Венна. По свидетельству самого Порецкого, его работы в области логики предсташтяют собой первый опыт построения полной и законченной «теории качественных форм», в которой уравнения логики трактуются в их собственно логическом (а не в алгебраическом) смысле на основе самых общих формул и алгоритмов преобразований суждений. Соч.: Изложение основных начал математической логики в возможно более наглядной и общедоступной форме. — В кн.: Протокол 3-го заседания секции физико-математических наук Общества естествоиспытателей природы при Казанском университете... Казань, 1881; О способах решения логических равенств и об обратном способе математической логики. — В кн.: Собрание протоколов заседаний секции физико-математических наук при Казанском университете, т. 2. Казань, 1884; Решение общей задачи теории вероятностей при помощи математической логики. — Там же, т. 5,1897; По поводу брошюры Г. Волкова «Логическое исчисление». Казань, 1889; Закон корней в логике. — «Научное обозрение». М, 1896, № 19; Из области математической логики. М., 1902; Poretsky P. Sept lois fondamentales de la theorie de egalites logiques. — Известия Физико-математического общества при императорском Казанском университете, 2 серия, 1898,

289

порочный круг т. 8, № 2—4; Quelques lois ulteuieures de la theorie des egalites logiques. — Ibid, т. II, №2. 1900—1901; Theorie des non-egalites logiques. — Ibid, 1903, т. 13, № 3—4; Appendice. Sur mon nouvel travail «Theorie des non-egalites logiques». — lbid, 1904, т. 14, № 2; Theorie conjointe des egalites et des non-egalites logiques. — Ibid, 1908, т. 16, № 1—2; Expose elementaire de la theorie des egalites logiques a deuv termes a et b, Revue de Metaphysique et de Morale, 1900, t. 8. Лит.: ДубягоД. И. Памяти Платона Сергеевича Порецкого. (Некролог.) С предисловием И. Слешинского. Одесса, 1909; Кутюра Л. Алгебра логики. Одесса, 1909, с. 67—80; Стяжкин Н. И. Формирование математической логики. М., 1967, с. 362—407. M. M. Новосёлов

ПОРОЧНЫЙ КРУГ — см. Логические ошибки.

ПОРФИРИЙ (ПорсртЗрюс) (232, Тир - между 301 и 305, Рим?) — философ-неоплатоник. Лонгин, у которого Порфирий учился в Афинах, его имя Малх (так же звали и его отца) воспроизвел по-гречески как ПогхртЗрюс («царственный», позднее Амелий называл его ВаотХеис, «царь» Porph. V. PI. 17, 6—16; ср. заглавие Pork. V. Pyth.: MaXxov f\ Baoueuc Пибауброи ?ioc). В Афинах Порфирий получил образование в духе сред- неплатонического объединения философии и общеобразовательных штудий. Ученый-эрудит, склонный к филологии и истории и влекомый к философии, Порфирий летом 263 приезжает в Рим, где входит в кружок Плотина и постепенно осваивает новые для него подходы. В частности, он не сразу вместил учение Плотина о том, что умопостигаемое не вне ума: Порфирий осваивается с этой основной для всего последующего платонизма установкой только после специальных разъяснений Амелия, написанных по поручению Плотина (там же, 18,10— 19). Порфирий становится одним из самых активных членов плоти- новского кружка: ему доверяют сочинения Плотина и защиту его взглядов. Он пишет по просьбе учителя опровержение ритора Диофана, доказывавшего в качестве апологии платоновского Алкивиада из «Пира», что ради научения добродетели следует допустить плотскую близость с наставником (там же, 15,6—12); отвечает Евбулу, диадоху афинской школы, по поводу его толкования некоторых платоновских вопросов (там же, 15,18—21); доказывает, что т. н. книга Зороастра подложная, сочинена недавно и выдает мнения современных гностиков за древнее учение зороастризма (там же, 16,14—18). В 268 переживает глубокую депрессию, по совету Плотина уезжает в Сицилию и обосновывается в Лилибее. Он поддерживает отношения с Плагином до смерти последнего и получает все его записанные сочинения. Он также в переписке со своим первым наставником — Лонгином, который, находясь при дворе царицы Зенобии, приглашает его (ок. 271 ) приехать к нему в Финикию (там же, 19,4—34). Порфирий много путешествует, возвращается в Рим, какое-то время живет в Карфагене, ездит на Восток. Вероятно, среди причин отъезда Порфирия в Сицилию было и его несогласие с рядом установок Плотина, в частности с его антиаристотелизмом. Поэтому в ходе самостоятельных занятий философией Порфирий комментирует ряд сочинений Аристотеля («Категории», «Герменевтику», «Первую Аналитику», «Физику», XII кн. «Метафизики» — Simpl. Cael. 503, 34. 506,13), а также пишет «Введение к Категориям» Аристотеля (или «О пяти общих понятиях», т. е. о роде, виде, отличительном, существенном и случайном признаке, — текст, оказавшийся в средние века одним из главных руководств по логике Аристотеля). Порфирий исходит из того, что школы Платона и Аристотеля суть одна школа. Помимо этого он комментирует «Начала» Евклида и «Гармонику» Птолемея, что свидетельствует об его интересе к математическим дисциплинам, начиная с пифагорейцев вошедшим в поле зрения философии. Порфирий пишет также «Историю философии», доведенную до Платона включительно, из которой помимо фрагментов дошла «Жизнь Пифагора», где Порфирий подчерки ваетпедагогическиймоментирационалистическуюори- ентацию в деятельности пифагорейской школы. Помимо этого он испытывает настоятельную потребность опереть свое философствование на священный текст: эту тенденцию отражает аллегорическое толкование пещеры нимф, описанной в «Одиссее» (XIII 102—113), решительно отличающееся от обычных школьных «Гомеровских вопросов». Порфирий первым ввел в поле зрения школьного платонизма «Халдейские оракулы» (несмотря на отсутствие у него ямвлиховской безоглядности по отношению к этому тексту): еще у Плотина (на основании III 9,1) мы можем в лучшем случае предположить знакомство с «Халдейскими оракулами», завершающими изучение платоновской философии в постямвлиховской традиции. Порфирий толкует платоновские тексты («Кратила», «Федона», «Софиста», «Государство», «Филеба», «Тимея», «Парменида»), и сама мысль издать сочинения своего учителя Плотина в виде «Эннеад» отражает эту потребность в авторитетном тексте как опоре для философствования. Само обилие толкуемых текстов свидетельствует о том, что, хотя Порфирий и не создал своей школы, он вел активную педагогическую деятельность. Одним из его учеников был Ямвлих, в отношениях с которым проявилась специфика ин- теллектуалистской позиции Порфирия: он не отрицал форм народной религии, роли оракулов, традиционных форм религиозного культа, признавал божественность Пифагора, Платона, Плотина. Но ему был чужд безоглядный пафос Ямвли- ха-теурга, замыкавший платоновскую школу в рамки языческого политеизма и закрывавший ее диалог с христианством. Хотя для самого Порфирия этот диалог вылился в яростную полемику, выразившуюся в трактате «Против христиан», его открытость (как и Плотина, и всего плотиновского кружка) для христианских текстов была важной приметой уже ушедших тенденций платонизма предшествующего периода. Философия Порфирия как платоника плотиновской ориентации представлена в виде ряда тезисов в сочинении «Подступы к умопостигаемому». Здесь, как и в трактате «Воздержание от животной пищи», видна этическая направленность его философии: спасение души достижимо путем отвращения от тела, очищения души, возвращения к уму {кусу) и уподобления божеству. Это возвращение обеспечено тем, что приобщение к божеству происходит не пространственно и телесно, но в «гносисе», в знании. Для «знающего» бог рядом, а для незнающего он, присутствуя во всем, отсутствует. Это знание бога тождественно самопознанию, поэтому восхождение к знанию своей сущности начинается с любви к себе самому. Сохраняя схему плотиновского универсума (три «целостные и совершенные ипостаси» Ума, Души и Космоса и т. п.), Порфирий приписывает, однако, демиургические функции не уму, но высшей части души. В иерархии бытия человеческая душа занимает срединное положение между богом и телом; тяготея к высшему, но и легко склоняясь к низшему, душа обладает свободой воли в выборе пути. Душа связана с телом не непосредственно, но в ряде частичных воплощений, первым из которых является «дух воображения», занимающий среднее место между чувством и умом. У Порфирия

290

посидоний по сравнению с Плотином расширена иерархия добродетелей: наряду с катартическими, политическими и теоретическими добродетелями он признает парадигматические добродетели, свидетельствующие о полной приобщенности души к уму Порфирий оказал большое влияние на позднейший платонизм, как языческий, так и христианский (восточная традиция: Ямвлих и через него весь последующий греческий платонизм; западная традиция: Макробий, Марий Викторин, Августин, Боэций и через них — вся философия средневековья). Соч.: Opuseula selecta, rec. A. Nauck. Lipsiae, 1886 (герг. Hildesheim, 1963); Isagoge et In Categorias commentarium, ed. A. Busse. В., 1887 (CAG 4.1); Isagoge, texte, introd., trad, et notes par A. de Libera, A. Ph. Segonds. P., 1997; Sententiae ad intelligibilia ducentes, ed. E. Lam- berz. Lpz., 1975; De l'abstinence, t. 1: liv. 1; t. 2: liv. 2-3, texte et. et trad, par I. Bouffartigue; t. 3: liv. 4, par M. Patillon et A. Ph. Segonds. P., 1977-79; La vie de Plotin, t. 1-2, ed. L. Brisson, M.-O. Goulet-Caze, R. Goulet, et al., preface de J. Pepin. P., 1982-1992; The Cave of the Nymphs in the Odyssey, rev. text with transi, by Seminar Classics 609. Buffalo, 1969; Kommentar zur Harmonielehre des Ptolemaios, hrsg. v. I. During. Goteb., 1932; Introductio in Tetrabiblum Ptolemaei, ed. A. Boer, S. Weinstock. — Catalogus codicum astrologorum Graecorum V4. Brux., 1940, p. 187—228; Lettera ad Anebo, a cura di A R. Sodano. Napoli, 1958; Fragmenta, ed. A. Smith. Lpz., 1993; [Porfirii?] Commentarium in Piatonis Parmenidem, ed. A. Linguiti. — Corpus dei Papiri Filosofici Greci e Latini, parte III: Commentarii. Firenze, 1995, p. 63— 202; In Piatonis Timaeum commentariorum fragmenta, ed. A R. Sodano. Napoli, 1964; iDuuiKid Стугт|цата, ed. H. Dorne. Munch., 1959; Gegen die Christen, hrsg. v. A. von Harnack. В., 1916; Neue Fragmente des Werks des Porphyrios gegen die Christen. В., 1921; Nautin P. Trois autres fragments du livre de Porphyre Contre les Chretiens. — «Revue Biblique» 57, 1950; nept aya^uaKov, ed. J. Bidez. — BidezJ. Vie de Porphyre le philosophe neoplatonicien. Lpz., 1913 (герг. Hildesheim, 1964), p. 1—23. Рус. пер.: Жизнь Пифагора, Жизнь Плотина, пер. М. Л. Гаспарова. — В кн.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986, с. 416—426,427—440; О пещере нимф, пер. А. А. Тахо-годи. — В кн.: Лосев А Ф. История античной эстетки. Последние века, кн. 2. М., 1988, с. 383—394; О воздержании от мясной пищи, пер. В. Б. Черниговского, — «Человек», 1994, № 1—6. Лит.: Лосев А. Ф. История античной эстетики. Последние века, кн. 1. М., 1988, с. 15—120; Porphyre. Huit Exposes suivis de Discussions. Vandoeuvres-Gen., 1966 (Entretiens sur l'Antiquite Classique, XII); Theiler W. Porphyrios und Augustin. — Forschungen zum Neoplatonis- mus. В., 1966, S. 160-248; Hadot P Porphyre et Victorinus, vol. 1-2, P., 1968; Barnes T. D. Porphyry, Against the Christians. Date and attribution of Fragments. — «Journal of Theological Studies» 24, 1973, p. 424-442; Smith A. Porphyry's place in the neoplatonic tradition. The Hague, 1974; Smith A. Porphyrian Studies since 1913, ANRWII 36, 2, 1988, p. 717- 773; Dombrowski D. A. Porphyry and Vegetarianism, там же, р. 774—791; Strange S. K. Plotinus, Porphyry and the Neoplatonic Interpretation of the «Categories». — Ibid., p. 955—974; Corrigan K. Amelius, Plotinus and Porphyry on Being, Intellect and the One. — Ibid,, p. 975—993; Beatrice P. F. Le traite de Porphyre contre les chretiens. L'etat de la question. — «Kernos» 4,1991, p. 119—138; Madec G. Augustin et Porphyre. Ebauche d'un bilan des recherches et des conjectures. — Sophies Maietores, Melanges Jean Pepin. P., 1992, p. 367-382. Ю. А. Шичалин

ПОСИДОНИЙ (noaeiocuvioc) из Апамеи (ок. 135 до н. э., Апамея, Сирия — ок. 50 до н. э., Родос?) — ученик Панэ- тия, крупнейший представитель Средней Стой и наиболее универсальный представитель стоицизма наряду с Хрисштом. В ранней молодости учился в Афинах у Панэтия. Впоследствии переехал на Родос и открыл свою школу, популярную У молодых римлян (Посидония посещали Цицерон и Помпеи). По названиям известны: 1. (физика) «Физическое рассуждение», «О космосе», «Основы метеорологики», «О небесных явлениях», «О судьбе»; 2. (теология, мантика) «О героях и демонах», «О гадании»; 3. (психология) «О душе», «О страстях»; 4. (логика) «О критерии», «Об исследовании вообще против Гермагора», «Введение о слоге», «О связках»; 5. (этика) «Этическое рассуждение», «О гневе», «О добродетелях», «О надлежащем»; 6. (точные науки и естествознание) «Против Зенона Сидонского», «О величине солнца», «О высказываниях Гомера и Арата о математике», «Об океане», «Перипл»; 7. (история и этнография) «История после Полибия в 52 кн.», «История Помпея», «Тактика»; 8. протрептики и 9. письма. Кроме того, ему приписываются сочинения «О пустоте», «О птицегадании», «Письма к Туберону», «История Марцелла» и комментарии на платоновские «Тимей», «Федр» и «Парме- нид». Большую часть фрагментов (всего свыше 300 в издании Edelstein — Kidd) нельзя с уверенностью отнести к тому или иному сочинению; применительно к Посидонию особенно остро стоит проблема аутентичности текстов: конечная картина его учения зависит от их подбора. Разделяя методологические посыпки Панэтия, Посидоний стремился черпать истину везде — у Аристотеля (проблема причин), у Платона (психология), у киников (этика), у Пифагора. Логика низводится им на уровень общей пропедевтики, методы логики и точных наук — лишь средство для построения и проверки любой теории. Посидоний (как и Дионисий из Кирены) считал достоверным знание, полученное аналитическим путем, а конечным критерием — «здравый», или «верный», логос (42 Edelstein—Kidd): к его сфере относятся математические понятия и те «общие представления», которые нельзя вывести из опыта. Доказательность силлогизма основана на формальной корректности (т. е. сводимости к одной из простейших логических аксиом) (191). Логика и точные науки не занимаются исследованием сущего и в строгом смысле не являются частью философии <28). Чтобы знать сущее, надо знать его причины: поэтому «этиология» приобретает особую важность, а теория познания становится органической частью учения о первопричинах (90) в перипатетическом духе. Физические воззрения Посидония достаточно традиционны (хотя границы физики он сильно расширил за счет прикладных дисциплин — геологии, ботаники, зоологии, географии и этнографии): космос — «система из неба, земли и того, что на них находится» (14), образующаяся из четырех «элементов», разумное живое существо, шарообразное, окруженное пустотой извне (6; 8). Бог — «мыслящая пневма, простирающаяся по всему сущему» (100; 121), Зевс и Логос (5). Посидоний вернулся и к ортодоксальной догме «воспламенения» (23), отвергнутой Панэтием; признавал бессмертие душ (до «воспламенения» — 108; 110). Вместе с тем, возможно, впервые в истории стоической догматики он предложил понимать «начала» как умопостигаемые принципы организации сущего, выделяемые лишь «мысленно» (елглгоих novov — 92). Распространенное в 1-й пол. 20 в. мнение, что Посидоний использовал платоновское учение об идеях и пифагорейскую числовую мистику, не находит убедительного подтверждения в аутентичных текстах. Так же обстоит дело и с мнимой абсолютизацией мировой симпатии космической: эта концепция лишь косвенно присутствует в естественнонаучных изысканиях Посидония и в традиционном учении о промысле, судьбе и мантике (включая астрологию, которой он увлекался, вероятно, больше, чем кто-либо из стоиков). В антропологии и психологии Посидоний принял новации учителя, «отошел от Хрисиппа и следовал скорее Аристо-

291

ПОСТ ЭМИЛЬ ЛЕОН телю и Платону» (144), отвергнув и Хрисиппову схему (страсть=суждение), и Зенонову (страсть=эпифеномен суждения). В алогической способности души Посидоний выделил две разновидности: «пылкую» (Ouuoeioec) и «вожделеющую» (an(touirriKOv), из которых происходят страсти (34). Низшая ступень (qrixnc) обладает «вожделеющей» способностью; одушевленные существа (ступень yvxjf\) пользуются еще и «пылкой». Состоящее из этих двух способностей «алогическое» начало, гармонически объединяясь с разумным (Хоуюпкп арХП), образует человеческую душу (33). В определении души использовалось, возможно, пифагорейское понимание души как гармонии (141 а). По мысли Посидония, построение этики (определение цели и блага, аксиология и др. ) зависит от правильного понимания способностей души (150 ab): низшая означает стремление к наслаждению, вторая — к господству и обладанию, третья, разумная, — к нравственной красоте (160). «Первичны» все способности души: ipia ouceieoeic — к наслаждению, к обладанию и к нравственно-прекрасному (158; 160; 168). Главная задачаэтики—нравственноевоспитание,подчинениеаффек- тивного начала (то naOnraov щс ущяф требованиям разума (31 ). Конечная цель: жить, созерцая истину и стремясь ничего не совершать по велению неразумной части души (С/. AL Strom. II 21,129). Место «мудреца» занимает «продвигающийся», для которого воспитание тождественно обретению четырех традиционных добродетелей с предпочтением «величия души» (170; 180). Подобно Панэтию и Гекатону, Посидоний расширил сферу блага за счет «первичного по природе» (и даже просто «внешних» благ — 171; 173). К теории «обязанностей» Посидоний, возможно, добавил раздел о соотношении прекрасного и полезного, в частности о «надлежащем по обстоятельствам» (41 а, с). Особое значение приобрела паренетическая часть этики, в которой Посидоний выделял описание добродетелей и пороков с их причинами, т. н. «этологию». Идеал нравственного совершенства изображен в культурно-исторической утопии, восходящей к «Государству» Платона и представлениям о «золотом веке»: задача философии — вернуть человечество в состояние исходной чистоты (Sen. Ер. 90=284). Во вспомогательных занятиях историей и этнографией Посидоний, вслед за Полибием и Панэтием, ставил в центр историческую миссию Рима, связывая с ней надежды на нравственное возрождение человечества. Универсализм Посидония был одной из главных причин его влияния: печать посидонианства лежит на всей «римской философии» 1 в. до — 1 в. н. э., особенно это заметно у Цицерона и Сенеки. Однако характерный для 1-й пол. 20 в. взгляд на Посидония как на идейного предтечу неоплатонизма в настоящее время находит мало сторонников. В отличие от ближайших учеников Зенона, Хрисигша или Панэтия ученики Посидония (Ясон, Фаний, Асклепиодот, Леонид Родосский) оказались третьестепенными фигурами. Фрагм.: Posidonius. The fragments, ed. by L. Edelstein and I. G. Kidd, vol. 1-2. Leiden-Cambn, 1972-88; 2 ed. Cambr., 1989; Poseidonios, Die Fragmente, hrsg. von W. Theiler, Bd. 1-2. B. -N. Y, 1982. Лит.: Jaeger W. Nemesios von Emesa. Quellenuntersuchungen zum Neu- platonismus und seinen Anfangen bei Poseidonios. 6., 1914; Reinhard K. Poseidonios, Munch., 1921; Heinemann I. Poseidonios' metaphysische Schriften, Bd. 1 -2. Breslau, 1921 -28; Edelstein L. The philosophical system of Posidonius. — «American Journal of Philology», 57,1936; Solmsen F. Cleanthes or Posidonius? The Basis of stoic physics. Amst, 1961; Laffranque M. Poseidonios d'Apamee. P., 1964; Kidd /. G. Po- sidonian Methodology and the Seif-Sufficiency of Virtue. — Aspects de la Philosophie Hellenistique. Neuf Exposes suivis de Discussions. Entre- tiens prepares et presides par H. Flashar et O. Gigon. Vandoeuvres—Gen., 1986, p. 1—28; Lasserre F. Abrege inedit du Commentaire de Pbsidonios au «iimee» de Platon. — Protagora, Antifonte, Posidonio, Aristotele. Saggi su frammenti inediti e nuove testimonianze da papiri. Firenze, 1986, p. 71 —127; Levy С. De Chrysippe a Posidonius: variations stoiciennes sur le theme de la divination. — Oracles et propheties dans l'antiquite. Actes du colloque de Strasbourg 15-17 juin 1995, ed. J.-G. Heintz. P., 1997, p. 321—343; WhittakerJ. Varia Posidoniana. — «Echos du Monde classique. Classical Views» 41,1997, p. 305-315. A. А. Столяров

ПОСТ ЭМИЛЬ ЛЕОН (Post Emil Leon^ll февраля 1897, Августов, Польша — 21 апреля 1954, Нью-Йорк) — американский логик и математик. В 1920 получил степень доктора философии в Колумбийском университете. Читал лекции по математике и логике в этом университете и в колледже Нью- Йорка. Профессор колледжа с 1938. В диссертации, опубликованной в 1921, Пост изложил метод оценки пропозициональных формул посредством истинностных таблиц. В ней впервые получен ряд фундаментальных результатов в мета- логике для классической логики высказываний: непротиворечивость, дедуктивная полнота, разрешимость, функциональная полнота. В этой работе впервые построена многозначная логика более чем с 3 истинностными значениями и с произвольным числом выделенных значений. Здесь же установлено, что множество замкнутых классов в классической логике счетно. После двадцати лет работы опубликовано полное описание решетки замкнутых классов, каждый класс строится эффективно, и показано, что каждый замкнутый класс имеет конечный базис. Эти классы названы классами Поста. Впервые определен критерий функциональной полноты, применяемый сейчас для произвольного множества функций мно- гозначнойлогики.Алгебраическийэквивалентмногозначным логикам Поста получил название «алгебр Поста», которые интенсивно развиваются уже на протяжении полувека. В1936 независимо от работ Тьюринга, Чёрча и Клини уточнено понятие алгоритма в терминах, как бы сегодня сказали, компьютерной программы. Т. о., Пост входит в четверку великих ученых, практически одновременно осознавших возможность уточнения общего представления об алгоритме. В 1943 Постом было впервые предложено общее понятие исчисления, имеющее фундаментальное значение для доказательства неразрешимости ряда проблем математики. В 1944 публикуется, по-видимому, наиболее влиятельная работа Поста, где в первоначальном виде излагается теория степеней неразрешимости, а в 1947 впервые в истории математики (независимо от А. А. Маркова) был указан пример «внугриматематической» неразрешимой массовой алгоритмической проблемы, а именно проблемы А. Туэ (проблема равенства для полугрупп). Пост считал — и писал об этом A. Геделю, — что за 15 лет до революционных гёделевских работ о неполноте, он уже имел эти теоремы, хотя и не в такой законченной форме. Соч.: Introduction to a general theory of elementary propositions. — «American Journal of Mathematics», 1921, v. 43, №3 (Переиздано: From Frege to Godel. Cambr. (Mass.), 1967; Finite combinatory processes — formulation I. — «The Journal of Symbolic Logic», 1936, v. 1 (рус. пер. в кн.: Успенский В. А. Машины Поста. М., 1979); Two-valued iterative systems. — «Annals of Mathematical Studies», 1941, v. 5; Formal reductions of the general combinatorial decision problem. — «American Journal of Mathematics», 1943, v. 65; Recursively enumerable sets of positive integers and their decision problems. — «Bull. Amer. Math. Soc», v. 50, 1944 (Переиздано: The Undecidable, ed. M. Davis. N. Y, 1965); Recursive unsovability of a problem of Thue. — «The Journal of Symbolic Logic», v. 12,1947 (Переиздано: The Undecidable... 1965).

292

ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА ТЕОРИИ Лит.: Клини С. К Введение в метаматематику. М, 1957; Мальцев А. И. Итеративные алгебры Поста. Новосибирск, 1976; Яблонский С. В., Гаврилов Г. П., Кудрявцев В. Б. Функции алгебры логики и классы Поста. M.; Davis M. Emil Post's contributions to computer science. — Proceedings Fourth Annual Symposium on Logic in Computer Science. Washington, 1989; DwingerPh. A survey of the theory of Post algebras and their generalizations. — Modern uses of multiple-valued logic. Dordrecht, 1977. А. С. Карпенко

ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА

ТЕОРИИ — социологическая концепция, объясняющая основные закономерности развития человеческого общества на основе анализа его технологического базиса. Представители этих теорий исследуют взаимообусловленность научно-технического и социального прогресса, предлагая оригинальную модель исторической периодизации, позволяющую рассматривать перспективы цивилизации как постиндустриальное общество, характеризующееся смещением центра хозяйственной активности от производства материальных благ к созданию услуг и информации, повышающейся ролью теоретического знания, возрастанием значения политического фактора в развитии общества и замещением взаимодействия человека с элементами природной среды интерперсональным общением. На протяжении последних десятилетий эта теория является универсальным методологическим основанием большинства исследований, ведущихся в рамках либерального направления западной социологической науки. Первый варианттеории постиндустриального общества сформировался как результат развития основного течения европейского позитивизма. Периодизация истории на основе развития технологического базиса общества и повышающейся роли теоретического знания во вполне явной форме составляет ядро работы Ж. А. де Кондорсэ «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» (1794) и большинства просветителей и материалистов во всех европейских странах. Явно предпосылки этой теории формируются в 1-й пол. 19 в., когда ряд французских исследователей, в первую очередь А. де Сен-Симон и О. Конт, ввели понятие «промышленного класса» (les industriels), который рассматривался ими в качестве доминирующей силы в обществе будущего. Такой подход позволял определить формирующееся буржуазное общество в качестве эпохи «индустриализма» и противопоставить его всей предшествующей истории. В работах Дж. Ст. Милля впервые индустриальное общество стало рассматриваться как комплексный социальный организм со своими противоречиями и внутренними движущими силами. Кон. 19 и 1-я пол. 20 в. можно считать периодом завершения формирования предпосылок теории постиндустриального общества. С одной стороны, экономисты и социологи, принадлежавшие к т. н. «исторической» школе в политической экономии, и прежде всего Ф. Лист, К. Бюхер, В. Зомбарт и Б. Гильдебранд, предложили целый ряд принципов периодизации истории на основе анализа технологического прогресса. При этом они выделили в развитии общества такие периоды (напр., эпохи домашнего, городского и народного хозяйства [К. Бюхер], натурального, денежного и кредитного хозяйства [Б. Гильдебранд], индивидуального, переходного и социального хозяйства [В. Зомбарт]), которые могли использоваться как универсальные инструменты социологической теории. С другой стороны, работы Т. Веблена положили начало институциональному подходу в экономической теории, а развитие предложенных им подходов в трудах К. Кларка и Ж. Фурастье в полной мере подготовило появление теории постиндустриального общества. Марксизм содержал в себе ряд элементов, которые были использованы в рамках теории постиндустриального общества. Даже Д. Белл без всякого преувеличения или иронии говорил о самом себе и о некоторых свою; коллегах как о «постмарксистах» (см.: Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. N.Y., 1976, p. 55). Термин «постиндустриальное общество» впервые был применен в 1917 в названии одной из книг А. Пенти, теоретика английского либерального социализма; при этом сам А. Пенти признавал приоритет в использовании данного понятия за А. Кумарасвами. Оба использовали этот термин для обозначения такого идеального общества, где возрождены принципы автономного и даже полукустарного производства, каковые, по их мнению, могли составить социалистическую альтернативу индустриализму. В 1958 это понятие появилось в статье американского социолога Д. Рисмена «Отдых и труд в пскггиндустриальном обществе». Распространение теорий постиндустриального общества былообусловлено итем, чтосреди либерально настроенныхсо- циологов и экономистов концепция единого индустриального общества получила достаточно широкое признание (Р. Арон. 28 лекций об индустриальном обществе, 1959; Дж. К. Г. Гэл- брейт. Новое индустриальное общество, 1967 и др.). Поэтому эта идея оказалась адекватной для исследования исторических перспектив различных социальных систем. 60-е гг. стали периодом бурного развития теорий постиндустриального общества, став методологической парадигмой обществоведческих исследований. В развитие новой концепции внесли свой вклад представители фактически всех идеологических течений — от американского консерватора У. Ростоу и умеренного японского либерала К. Томинага до придерживавшегося явно социалистической ориентации француза А. Турена и чешского марксиста Р. Рихты. Произведением, в котором освещены все основные элементы этой теории, стала книга Д. Белла «Грядущее постиндустриальное общество» (.1973) и позднее «Культурные противоречия капитализма» (1978). Книга «Грядущее псютиндустриальное общество» посвящена теоретическому осмыслению важнейших тенденций западного общества двух послевоенных десятилетий. Для Д. Белла индустриальное общество представляет собой теоретическую абстракцию, позволяющую осмыслить важнейшие тенденции развитых стран (развитие науки и образования, структура рабочей силы, тенденции в сфере управления). В книге «Культурные противоречия капитализма» Д. Белл противопоставляет индустриальное и постиндустриальное общества и анализирует основные изменения, происходящие в процессе перехода от первого ко второму. Индустриальному обществу противопоставляется аграрное в качестве предшественника и постиндустриальное в качестве преемника. Индустриальное общество противопоставляется доиндустри- альному по ряду параметров (аграрное хозяйство в качестве основного ресурса использует сырье, а не извлекает продукты из природных материалов, в производстве интенсивное применение труда, а не капитала). По сути аграрный строй предстает как система, которая не обладает ни специфическим способом производства, ни современным производством. В постиндустриальном обществе основным производственным ресурсом становится информация, основным продуктом

293

ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА ТЕОРИИ производства услуги, а место капитала занимают знати. При этом отмечается особая роль науки и образования, значение политических институтов общества и возникновение нового класса, представители которого способны преобразовывать информацию в знания и в силу этого занимают доминирующие позиции в обществе будущего. «Постиндустриальное общество, — пишет Белл, — есть такое общество, в экономике которого приоритет перешел от преимущественного производства товаров к производству услуг, проведению исследований, организации системы образования и повышению качества жизни: в котором класс технических специалистов стал основной профессиональной группой и, что самое важное, в котором внедрение нововведений... во все большей степени стало зависетьотдостиженийтеоретичес- кого знания... Постиндустриальное общество... предполагает возникновение нового класса, представители которого на политическом уровне выступают в качестве экспертов или технократов» (Bell D. Notes on the Post-Industrial Society. — The Public Interest, 1967, N 7, p. 102). Исследователи не могли пройти мимо вопроса о том, каким образом и кем будут приниматься управленческие решения в рамках нового общественного устройства. Вместе с тем ряд авторов исследовали возможность нового социального конфликта, который был бы связан с разделением общества по интеллектуальным и профессиональным признакам. Предложенная периодизация исторического развития не представляет собой некоей жесткой схемы, претендующей на вычленение резко отличающихся друг от друга этапов. Еще Р. Арон отмечал, что «легко дать абстрактное определение каждой формы социума, но трудно обнаружить его конкретные пределы и выяснить, является ли то или иное общество, напр., архаическим или индустриальным» (Aron R. The Industrial Society. Three Lectures on Ideology and Development. N. Y—Wash., 1967, p. 97). Поэтому отмечается, что «постиндустриальные тенденции не замещают предшествующие общественные формы как «стадии» социальной эволюции. Они часто сосуществуют, углубляя комплексность общества v-при- роду социальной структуры» (Bell D. The Third Technological Revolution and Its Possible Socio-Economie Consequences, Dissent, Vol. XXXVI, N 2, Spring 1989, p. 167). Сравнивая доиндус- триальное, индустриальное и постиндустриальное состояния как преимущественно естественную, технологическую и социальную формы человеческих сообществ, сторонники теории постиндустриального общества апеллируют к системам межличностных взаимоотношений (в доиндустриальных обществах к непосредственной имитации действий других людей, в индустриальном — к усвоению знаний, в постиндустриальном — к комплексности интерперсональных взаимодействий). Хронологические рамки нового общества остаются не определенными. Так, иногда своеобразной критической точкой считается сер. 50-х гг., когда в США количество работников сферы услуг превысило число занятых в материальном производстве. Чаще всего подчеркивается, что реальные изменения, позволяющие говорить о современных развитых обществах как о постиндустриальных, относятся к сер. и кон. 70-х гг. и включают радикальное ускорение технического прогресса, быстрое изменение структуры занятости, становление нового менталитета у значительной части населения, рост роли государства в управлении хозяйственными процессами. Выделение в истории человечества трех глобальных эпох дополняется анализом переходов между ними и движения к качественно новому состоянию всего общества (см.: Kahn H., Brown W., Martell L. The Next 200 Years. A Scenario for America and the World. N. Y, 1971, p. 22). Будучи сторонниками рассмотрения знания в качестве основного ресурса, обеспечивающего социальный прогресс, Д. Белл и его последователи не являются приверженцами идеи свободного рыночного хозяйства. Они отмечают, что формирующееся общество ставит во главу угла интересы человека как целостного субъекта, нередко подчиняя таковым требования непосредственной экономической целесообразности. Вместе с тем они указывают, что в условиях расширяющегося производства информации затраты на воспроизводство информационных благ, учитываемые в трудовой теории стоимости, становятся неисчислимыми; в то же время устраняется фактор редкости, на чем основаны многие постулаты современного макроэкономического анализа. Создание теории постиндустриального общества вызвало критическую реакцию среди экономистов и социологов. С одной стороны, было отмечено, что само понятие «постиндустриальное общество» не несет позитивного определения формирующегося социального состояния. В этой связи ряд авторов попытался выявить одну из черт нового общества, которая рассматривалась бы в качестве определяющей. Наиболее известная из этих попыток связана с введением Ф. Махлупом (США) и Т. Умесао (Япония) понятия «информационное общество», положившего начало теории, развитой такими известными авторами, как М. Порат, Й. Масуда, Т. Стоуньер, Р. Катц и др. Концепция информационного общества рассматривалась многими исследователями как развитие теории постиндустриального общества, о чем свидетельствуют заглавия ряда работ, таких, напр., как книга Й. Масуды «Информационное общество как постиндустриальное общество» (1980). 36. Бжезинский в работе «Меж двух эпох» (1970) предложил концепцию технотронного (technetronic — от греческого tech- пе) общества. В 70—80-е гг. развернулись такие исследования современного общества, как «knowledgeable society», «knowledge society» или «knowledge-value society»), т. е. апеллирующие к той роли, которую в новой социальной структуре занимают теоретическое знание и его прикладные формы. Наряду с этим предпринимались и иные попытки определить новое общество, апеллируя к его отдельным чертам. Так, возникли представления о будущем состоянии как «организованном» (С. Крук и др.), «конвенциональном» (Й. Пакульски, М. Уотерс) или «программируемом» (А. Турен) обществе. Эти подходы неадекватны, поскольку их определения носят предельно общий характер; так, говорят об «активном» (А Эт- циони) и даже «справедливом» (good) (А. Этциони, Дж. К. Гэл- брейт) обществе. Характерно, что О. Тоффлер вынужден был отметить, что все ранее предложенные позитивные определения будущего общества, в т. ч. и данные им самим, не являются удачными. С другой стороны, теории постиндустриального общества были подвергнуты критике постмодернистами за технологический детерминизм. Они обратили внимание на ряд факторов, которые не могли быть отброшены при анализе новой социальной реальности — отчужденность человека в современном обществе, растущая плюралистичность общества, многовариантность современного прогресса, уход от массового социального действия, изменившиеся мотивы и стимулы человека, его новые ценностные ориентации и нормы поведения и др. При этом излишнее внимание было уделено процессам демасси- фикации и дестандартизации, преодолению принципов фор-

294

ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО дизма и отходу от форм индустриального производства. В результате общество будущего противопоставляется традиционному капитализму — либо как «дезорганизованный» (С. Лэш), либо как «поздний» (Ф. Джеймсон) капитализм. Сегодня, по прошествии тридцати лет развития этой теории, ее фундаментальные основы не претерпели существенной модификации, а ее основное обогащение происходит благодаря новому, фактическому материалу, предоставляемому экономическим и социальным прогрессом 90-х гг. Лит.: Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество, т. 1—2. М., 1998; Новая постиндустриальная волна на Западе, под ред. В. Л. Иноземцева. М, 1998; Aron R. The Industrial Society. Three Lectures on Ideology and Development. N. Y., Wash., 1967; Baudrillard J. Selected Writings. Cambr., 1996; Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. A Venture in Social Forecasting. N. Y, 1976; Idem. The Cultural Contradictions of Capitalism. N. Y, 1978; Idem. Sociological Journeys. Essays 1960-80. L., 1980; Brzezinski Zb. Between Two Ages. N. Y, 1970; Castells M. The Information Age: Economy. Society and Culture, vol. 1: The Rise of the Network Society. Oxf., 1996: vol. 2: The Power of Identity. Oxf., 1997; vol. 3: End of Millenium. Oxf., 1998; Comte A. Cours de philosophie positive, т. 1—4. P., 1864—69; Condorcet J.-A. de. Esquisse d'un tableau historique des progres de l'esprit humain. P., 1794; DahrendoifR. Class and Class Conflict in Industrial Society. Stanford, 1959; Drucker P F. Post-Capitalist Society. N. Y, 1993; Etzioni A. The Active Society. N.Y, 1968; Idem. The Spirit of Community. The Reinvention of American Society. N. Y, 1993; FourastierJ. Le grand espoir du XXe siecle. P., 1949; GalbraithJ. K. The New Industrial State. L., 1991; Idem. The Good Society: The Human Agends. Boston, N.Y, 1996; Kahn H., Wiener A. The Year 2000. A Framework for Speculation on the Next 33 Years. L., 1967; Kumar К From Post-Industrial to Post-Modern Society. New Theories of the Contemporary World. Oxf., Cambr, 1995; Lash S. Sociology of Postmodernism. L., N.Y, 1990; Lash S.} UrryJ. Economies of Signs and Space. L., 1994; Idem. The End of Organized Capitalism. Cambr., 1996; Machlup F. The Production and Distribution of Knowledge in the United States. Princeton, 1962; Machlup F., Mansfield U. (Eds.). The Study of Information. N.Y, 1983; Masuda Y. The Information Society as Post-Industrial Society. Wash., 1981; Mill]. St. Chapters in Socialism. — Idem. On Liberty and Other Writings. Cambr., 1995; Pakulski J., Waters M. The Death of Class. Thousand Oaks. L., 1996; PentyA. Post-Industrialism. L., 1922; Porat M., Rubin M. The Information Economy: Development and Measurement. Wash., 1978; Richta R. (Ed.). Civilization at the Cross- Roads. Sydney, 1967; Riesman D. Leisure and Work in Post-Industrial Society. — Larrabee F., Meyersohn R. (Eds.). Mass Leisure, Glencoe (III.), 1958; Saint-Simon Cl. H. de. Cathechisme des industriels. P., 1832; Idem. Du system industriel. P., 1821; Sakaiya T. The Knowledge-Value Revolution or A History of the Future. Tokyo, N. Y, 1991; Servan-Schreiber J.J. Le defi mondiale. P., 1980; Smart B. Postmodernity. L., N. Y, 1996; Sombart W. Der moderne Kapilalismus. Munch.-Lpz., 1924; Stonier T. The Wealth of Information. A Profile of the Post-Industrial Economy. L., 1983: Thurow L. The Future of Capitalism. How Today's Economic Forces Shape Tomorrow's World. L., 1996; TofflerA. Future Shock. N. Y, 1971; Idem. The Third Wave. N. Y, 1980; TouraineA. Critique de la modernite,, 1992; Idem. La societe postindustrielle. P., 1969; Young M. The Rise of Meritocracy. L., 1958. В. Л. Иноземцев

ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО - широко распространенный в социологии и политологии термин, применяемый для обозначения высшей стадии эволюции современного западного общества. Концепции постиндустриализма, невзирая на их внешнюю новизну, имеют много общего с идеями основателей теорий индустриального общества и де~ идеологизации, и прежде всего с концептуальными построениями Р. Арона и У. Ростоу. Основоположником концепции постиндустриального общества является Д. Белл, который выдвинул в своей известной книге 1973 «Грядущее постиндустриальное общество» тезис о том, что современное западное общество вступает в новую фазу собственного развития, выходящую за рамки индустриализма—доминирования промышленного сектора в экономике и соответствующей социальной и политической структуры общества. Беллом было принято свойственное теориям индустриализма разделение исторического развития на два основных этапа — 1 ) доиндус- триальный, характеризующийся преобладанием аграрного сектора в экономике, традиционных социальных отношений и политических институтов и структур, и 2) индустриальный, отличительной особенностью которого становится доминирование промышленногосектораи модернизация социальных и политических институтов общества. По мнению Белла, кон. 20 в. совпадает с третьим этапом — этапом постиндустриализма, который отличается выдвижением на первый план сферы услуг и производства знания. В результате переход от индустриального к постиндустриальному обществу определялся изменениями в экономике и выдвижением науки на роль одной из ведущих производительных сил общества. Описывая экономическую систему постиндустриального общества сторонники теорий постиндустриализма, как правило, выделяют ряд присущих ей характерных признаков. В их числе — решающее значение широкого применения информационных технологий, превращение производства знания в самостоятельную отрасль экономики, а университета — в основное место этого производства, распространение гибких форм мелкосерийного производства промышленной продукции, приходящего на смену унифицированному массовому производству и т. д. В социальной структуре общества эти изменения коррелируются с исчезновением, размыванием границ социальных классов, благодаря всеобщему доступу к основному ресурсу постиндустриального общества — знаниям — посредством развитой системы образования и появлением на ключевых позициях, в обществе представителей профессионально подготовленной высокомобильной элиты. Собственность как критерий социальной стратификации общества утрачивает былое значение, уступая место уровню образования, накопленным знаниям. В политической сфере постиндустриализм отличает окончательное утверждение плюралистической демократии при повышении эффективности работы государственных институтов и структур. При этом сторонники теорий плюрализма делают акцент на первой части этого утверждения, полагая, что насыщение общества информацией вполне укладывается в рамки концепции «компетентного гражданина», способного к активному политическому участию и обеспечивающего такого рода участием достаточную степень рациональности и эффективности всей системе управления. Приверженцы элитистских воззрений, напротив, концентрируют внимание на подготовке высококвалифицированных управленцев, вышколенной «правящей элиты», способной совладать с глобальными вызовами новой эпохи (см. Меритократия, Нового класса концепции и т. д.). В отличие от индустриального общества, раздираемого классовыми противоречиями и конфликтами социальными, стадию постиндустриализма, по мнению сторонников концепции, отличает наличие только одного основного конфликта — между знанием и некомпетентностью, эффективностью и неэффективностью. Типология аграрного, индустриального и постиндустриального общества, по мнению критиков теорий постиндустриализма, в значительной степени перекликается с эволюционными схемами, существовавшими в политической социологии с

295

ПОСТМОДЕРН, ПОСТСОВРЕМЕННОСТЬ 19 в., в которых каждая последующая стадия развития вытекала из предыдущей и была детерминирована несколькими или даже одной социальной или экономической причиной. В этой связи исследователи часто отмечают, что теории постиндустриального общества унаследовали эволюционизм и оптимизм, свойственный подобным концептуальным построениям, а также позаимствовали стремление редуцировать комплексную социальную реальность к одному системообразующему элементу — в данном случае к развитию техники и технологии. См. также раздел «Информационное общество» в ст. Общество. Лкг.: Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество, т. 1—2. М., 1998; Block E. Postindnstrial Possibilites: A Critique of Economie Discourse. Berk., 1990; Brzezinski Z America in Technetronic Age. Boston, 1967; TouraineA. La societe postindustrielle. P, 1969. Э. Г. Соловьев

ПОСТМОДЕРН, ПОСТСОВРЕМЕННОСТЬ (лат. post — после и modernus — современный) — одно из основных понятий современной социологической теории, обозначающее отрезок исторического времени, хронологически начинающийся с периода подрыва основ индустриального строя и простирающийся в будущее. Понятие «постмодерн» не имеет позитивного определения и возникло для обозначения периода, открывающегося с преодолением социального порядка, называемого «модернити». Последним неоднократно обозначали самые разные исторические эпохи. Впервые термин «modernus» был использован христианскими теологами 5 в. для противопоставления новой исторической эпохи языческим обществам Средиземноморья (рассматривавшимсякак«аписии8»)(подробнеесм.: Turner В. S. Periodization and Politics in the Postmodern. — В кн.: Turner В. S. (ed.). Theories of Modernity and Postmodemity. L., 1995, p. 3—5). Вторично понятие «модернити» было использовано в эпоху Просвещения для подчеркивания различий между формирующимся индустриальным строем и феодальными порядками; в этом случае к эпохе «модернити» оказались причислены европейские общества начиная с кон. 17 в. Некоторые авторы, напр. А. Тойнби, относили данную границу к последней четверти 14 столетия (см.: ТоупЬееЛ. A Study of History, vol. VIII. L., 1954, p. 144). Соответственно и понятие «постмодерн» применяется для подчеркивания разрыва человечества со ставшей традиционной эпохой; в силу этого оно не обладает внутренней хронологической определенностью и может использоваться исключительно широко. В научный оборот оно вошло в сер. 50-х гг. одновременно в различных сферах социальной теории. В 1939 А. Тойнби обозначил им этап, открытый окончанием 1-й мировой войны, а в 1946 отодвинул его границы далее в 19 в., назвав переломным моментом сер. 70-х гг. прошлого столетия. В 50-е гг. Ч. Райт Миллс и П. Дракер предпочли обозначить формирующееся социальное состояние не как postmodemity, а как post-modern order (см.: Mills С. R. The Sociological Imagination. Harmondsworth, 1956, p. 184; Drucker P. F. The Landmarks of Tomorrow. N. У, 1957, p. IX). В дальнейшем к понятию «постмодерн» обратились в связи с изучением культурологических и социально-психологических особенностей (напр., Л. Фидлер и Л. Мейер при анализе постмодернистских тенденций в искусстве и архитектуре, исследования И. Хассана и Ч. Дженкса, Ж. Ф. Лиотара и Ж. Бод- рийара, заложивших основы постмодернистской психологии, теории языка и символических систем). Периоды постмодерна и модернити в современной социологии рассматриваются как альтернативные. Черты, приписываемые эпохе модернити, напр., динамизм, схожи с характеристиками индустриального общества. Как отмечает А. Турен, модернити воспринимается как эпоха, «отрицающая саму идею общества, разрушающая ее и замещающая ее идеей постоянного социального изменения», а «история модернити представляет собой историю медленного, но непрерывного нарастания разрыва между личностью, обществом и природой» (Touraine A. Critique de la modernite. P., 1992, p. 281, 199). Динамизм, порожденный модернити, переносится и наописа- ние периода постмодерна. Постмодерн определяется как эпоха, характеризующаяся резким ростом культурного и социального многообразия, отходом от ранее господствовавшей унификации и от принципов чистой экономической целесообразности, возрастанием многовариантности прогресса, отказом от принципов массового социального действия, формированием новой системы стимулов и мотивов деятельности человека, замещением материальных ориентиров культурными и др. Современное производство трактуется как производство знаковых, или символических, а не материальных ценностей (подробнее см.: Baudrillard J. For a Critique of the Political Economy of the Sign. — Baudrillard J. Selected Writings. Cambr., 1996; Lash S., Urry J. Economies of Signs and Space. L., 1994). Постмодерн воспринимается его сторонниками как постэкономическая эпоха, для которой характерны демассификация потребления и производства, преодоление фордизма и отход от форм индустриального производства. Важнейшей составляющей этой эпохи является преодоление редукции человека к простому элементу производства, которая была присуща индустриальному обществу. В этой связи постмодерн нередко определяется как состояние, где растет внутренняя свобода человека, преодолевается отчуждение и снижается его зависимость от хозяйственных и политических институтов. Эпоха постмодерна отличается всемирным масштабом. Если эпоха модернити может рассматриваться как период «явного доминирования европейской культуры» {Heller A., Feher F. The Postmodern Political Condition. Cambr., 1988, p. 146,149), то постмодернити связывается с утратой европейским регионом доминирующих позиций в мировой экономике и политике, с отказом от идеи национального государства и выдвижением на первый план иных социокультурных моделей. Идея постмодерна встретила критику, в которой можно выделить три этапа. На первом этапе (кон. 70-х и 1-я пол. 80-х гг.) неопределенный термин «постмодерн» начал замещаться еще более аморфным понятием «модернизация». Постмодерн стал трактоваться как гипотетический строй, формирование которого будет связано с завершением процесса модернизации; перспективы же его оставались неясными. На втором этапе (сер. 80-х гг.) происходит пересмотр содержания понятия «постмодерн». Если ранее модернити и постмодерн считались двумя периодами в социальной эюлюции (см.: Kumar К. From Post-Industrial to Post-Modern Society. New Theories of the Contemporary World. Oxf. —Cambr., 1995, p. 67), то позднее эти понятия стали взаимозаменяемыми. Это позволило ограничить период модернити периодом истории с сер. 17 по кон. 19 в., модернизм — третью 19 и 1-й пол. 20 в., а постмодерн с последними десятилетиями индустриального общества. На третьем этапе происходит отказ от характеристики современного состояния как постмодерна. Так, Э. Гидденс пред-

296

ПОСТМОДЕРНИЗМ латает заменить термин «постмодерн» понятием «радикали- зованной модернити»; Б. Смарт рассматривает постмодерн как реконституирование модерна. Многие социологи и философы вообще отказываются от понятия «постмодерн». Так, 3. Бауман рассматривает современное общество не как постмодерн, а как самоценную модернити, как модернити-для- себя (modernity for itself). Логическим завершением этого процесса стало признание того, что «модернизм характеризуется незавершенностью модернизации, а постмодернизм в этом отношении белее современен, чем модернизм как таковой» (Jameson F. Post-Modernism, or The Cultural Logic of Late Capitalism. L., 1992, p. 310). Несмотря на свою противоречивость, концепции постмодерна оказали существенное влияние на социальную философию 2-й пол. 20 в. Лит.: Ваитап Z. Intimations of Postmodernity. L.—N. Y, 1994; Bertyens H. The Idea of Postmodern: A History. L-N. Y, 1995; Featherstone M. Consumer Culture and Post-Modernism. L., 1991; Giddens A. The Consequences of Modernity. Cambr., 1995; Jencks Ch. Modern Movements in Architecture. Harmondsworth, 1973; Hassan I. The Literature of Silence. N.Y, 1967; Ingehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. Princeton, 1990; Kumar K. From Post-Industrial to Post-Modern Society. New Theories of the Contemporary World. Oxf—Cambr, 1995; Lash S., UrryJ. Economies of Signs and Space. L., 1994; Sidem. The End of Organized Capitalism. Cambr., 1996; Lyon D. Postmodernity. Buckingham, 1994; LyotardJ.-F. La Condition postmoderne. P., 1979; Rose M. A. The Post-Modem and the Post-Industrial. Cambr., 1991 ; Smart B. Modern Conditions. Postmodern Controversies. L.—N. Y, 1992; Idem. Postmodernity. L—N.Y, 1996; Touraine A. Pourrons-nous vivre ensemble? Egaux et differents. P., 1997; Vattimo G. The End of Modernity. Oxf, 1991; Wright Mills С. The Sociological Imagination. Harmondsworth, 1956. В. Л. Иноземцев

ПОСТМОДЕРНИЗМ — тенденции, проявившиеся в культурной практике и самосознании Запада в течение двух последних десятилетий. Речь идет о пересмотре кардинальных предпосылок европейской культурной традиции, связанных с прогрессом как идеалом и схемой истории, разумом, организующим вокруг себя весь познаваемый мир, либеральными ценностями как эталоном социально-политического обустройства, экономической задачей неуклонного прироста материальных благ. Такое переворачивание привычных—«модернистских» — представлений (отсюда и термин «постмодернизм») охватывает самые разные сферы культурной деятельности, и если в кон. 1960-х гг. постмодернизм ассоциируется по преимуществу с архитектурными экспериментами, основанными на новом образе пространства и стиля («классиками» постмодернистской архитектуры считаются Ч. Дженкс и Р. Вентури), то со временем этот термин получает более широкое хождение, распространяясь на все области общественной жизни. В философии этот термин укореняется Ж.-Ф. Лио- таром, предложившим говорить о «постмодернистском состоянии», для которого характерны открытость, отсутствие жест- кихиерархий, асимметричных оппозиционных пар (высокое— низкое, реальное — воображаемое, субъект — объект, целое — часть, внутреннее — внешнее, поверхность — глубина, Восток — Запад, мужское — женское и т. д.). Постмодернизм сторонится «тотализующих моделей» и связан со сменой познавательной парадагт1,пересмсотюм позиции субъекта какцен- тра и источника системы представлений. Место субъекта занимают разнообразные безличные структуры, будь то потоки желания и интенсивности (ЖДелёз и Ф. Гваттари), трансгрессия и эротизм (Ж. Батай), соблазн в его гиперреальном измерении (Ж Бодрийар), пульсации, связанные с либидо (Ж Лакан), сингулярности (П. Вирилио, Ж.-Л. Нанси), ирония (Р. Рорти) или же отвращение (Ю. Кристева). В результате антропоцентризм, характерный для «нововременной», или просвещенческой, картины мира, сменяется множеством онтологии, выстраиваемых сообразно множеству «объектов». Значительную роль в разработке этих идей сыграла «деконструктивная» критика Ж. Деррида «метафизики присутствия». Попытка постичь отсутствие истока, различие, а не тождество как отправную точку самого мышления приводит Деррида и его единомышленников к переосмыслению статуса события: событие перестает соотноситься с универсальной истиной бытия. Анализ M Фуко субъективности как исторического конструкта, как своеобразной функции властных отношений, познавательных практик и закрепляющих их институтов, оказал решающее влияние на становление «бессубъектной» философии. С этим же связаны и идеи о «смерти автора» (М. Фуко, Р. Барт, М. Блашо), выражающие историческую исчерпанность как феномена авторства, так и традиции герменевтического(«смыслового»)толкованиятекстов, основанной на нем. Многие понятия, заимствованные из философии постмодернизма, были перенесены в литературоведение и «арт-критику», утратив исходный смысл и превратившись в новый «язык власти». Постмодернизм оказал большое влияние на различные виды искусства, что связано с изменением статуса произведения искусства в наше время (неизбежная вторичность материала и художественного жеста, сознательно реализуемая стратегия цитирования, пастиш, ирония, игра). Е. В. Петровская В постмодернизме велика роль описательного плана, т. е. характеристики вновь возникшей реальности, и плана полемического, связанного с переоценкой ценностей мысли и культуры. Целостная реальность ускользает от слов и отрицается постмодернизмом. Признаются только описания. Эти описания конституируются как единственная реальность. Подчеркиваются те черты электронной культуры, которые стирают различия между истиной и ложью. Реальность и фантазия сливаются в «виртуальной» действительности, как в «Диснейленде». Карта предшествует территории и создает «территорию», телевизор формирует общество. С развитием культуры постмодернизма возникло своеобразное разделение труда между Америкой и Францией. США первенствуют в производстве кинокартин, телевизионных программ, компьютерных игр; Франция первенствует в осмыслении и критике того, что возникает. Эта критика сливается с антиамериканизмом. В Америке господствует апологетика «видеотии»: самый яркий апологетический текст принадлежит Маршаллу Маклюену. Французские постмодернисты (Ж. Бодрийар, П. Бурдье, Ж. Деррида, М. Фуко, Ж. Лакан, Ж. Лиотар) атакуют лого- центризм западной метафизики, «метафизику фонетической письменности», книжную культуру Нового времени, навязывающую человеку ограниченный взгляд на мир, отношение между знанием и властью и др. М. Фуко отвергает «натурализацию» картезианской мысли, превращение законов аристотелевской логики в законы природы, псевдорациональную гегемонию мысли белых состоятельных мужчин. Отступление от норм трактовалось Новым временем как болезнь, женственность — как иррациональность, цветная кожа — как неполноценность. Пафос Фуко —

297

ПОСТПОЗИТИВИЗМ защита «другого», защита «плебса», ставшего объектом тонких форм насилия. Труды Фуко охватывают много областей, но всегда сосредоточены на проблеме власти, в т. ч. сексуальной. Его теория тела стала важнейшим источником современного феминизма, продолжающего анализ Фуко. Согласно Д. Батлер, бинарная концепция пола — искусственная конструкция. Бинарные классификации ( в т. ч. грамматическая категория рода) в явной или скрытой форме рассматривают мужское как норму. Согласно феминистической теории, наследственная гете- росексуальность и фаллоцентризм понимаются как система власти. Эта власть утверждается самим языком — он фалло- центричен. От Фуко подхвачена и идея, что юридические системы власти создают субъектов, которых они потом представляют. Следовательно, женщинам бесполезно добиваться эмансипации от политической системы, которая их конституирует в качестве объекта манипуляции и контроля. Мужская цивилизация должна быть разрушена до основания. За этими гротескными теориями стоят, однако, реальные сдвиги. Социальные движения захватывают сферу культуры и гораздо меньше — экономические отношения. Сексуальные меньшинства, этнические группы, экологические активисты, религиозные фундаменталисты стремятся к иным целям, чем прежний социализм. Многие группы травмированы психологически и бунтуют против господствующих психологических норм. Критики постмодернизма отмечают, что это движение интеллектуальной элиты, не затрагивающее «молчаливого большинства». Однако «молчаливое большинство» просто не видит, что Новое время кончилось и начался поворот неизвестно куда, эпоха дрейфа, потери и обновления ориентиров. Постмодернизм сравнивают с Александрийским периодом древности. Как и тогда, ныне господствует эпикуреизм и скептицизм. Подобно Понтию Пилату, постмодернизм спрашивает: «Что есть истина?», будучи заранее уверен, что еще не родился тот, кто скажет: «Я есть истина». Однако есть обстоятельство, которое подрывает эту историческую аналогию: возникновение и развитие телевидения. Некоторые приемы телевидения (напр., коллаж) использовались сначала в прозе, в эссе, в пластических искусствах. Теперь же мы видим обратное влияние телевидения на искусство. Техногенная цивилизация, создавшая телевидение, вызвала необратимые сдвиги во взгляде человека на мир. Их отразил постмодернизм. Но все попытки увековечить современное состояние мира, нынешний стиль восприятия жизни необоснованны. Безответственность телевидения должна быть преодолена. Разрушительное влияние телевидения на частную, политическую жизнь, на культуру отмечали К. Поппер, Г.-Х. Гадамер и др. История культуры — это история обуздания новых стихий. Телевидение предоставляет огромные возможности для интеграции современного человека, неспособного достичь цельности в обществе, стихийно движущемся к разобщению и хаосу. В современной культуре господствует нежелание знать, куда движется человеческое общество. Это бегство от истории приводит к идее о конце истории, принимает форму искусства без «почвы и судьбы», ушедшего в мир снов и свободной игры форм. Место Бога, абсолюта, бессмертия объявляется пустым. Все предметы воспринимаются как бы на поверхности и держатся на пороге пустоты, цепляясь друг за друга. Нет иерархии глубин, иерархии значительного и ничтожного. Культура постмодернизма освобождает европейцев от европоцентризма, но одновременно освобождает и от всякого центра, от всякого фокуса, в котором собирается множественность мира. Это расшатанное состояние духа Запада получает новый смысл в афро-азиатских культурах. Для интеллектуалов «третьего мира» очередная деконструкция вчерашних кумиров становится теоретической деконструкцией западной цивилизации в целом. Возникает соблазн утверждения своей, антизападной культуроцентричноста, своей национальной и конфессиональной спеси. Преодоление постмодернизма требует нового духа. Г. С. Померанц

ПОСТПОЗИТИВИЗМ — совокупность концепций в философии и методологии науки, возникших как критическая реакция на программу эмпирического обоснования науки, выдвинутой логическим эмпиризмом (неопозитивизмом), а с распадом этой программы пришедших ей на смену. В значительной степени эта реакция была инициирована идеями К. Поппера, выраженными в его книге «Logik der Forschung» (1934), которая появилась в период, когда неопозитивизм имел преобладающее влияние, и сыграла едва ли не решающую роль в его критике. Сам Поппер заявлял, что он «убил логический позитивизм» (Popper К. Intellectual Autobiography. — В кн.: The Philosophy of Karl Popper. La Salle, 1974, p. 69). «Убийство», однако, направлялось благами намерениями: Поппер полагал, что ему удалось выполнить задачу, поставленную его оппонентами из Венского кружка: создать теорию научной рациональности, опирающуюся на эмпиризм и логику, которая позволила бы строго разделить науку и ненаучные формы мыслительной активности (см. Демаркации проблема). Судьба распорядилась иначе: критика позитивистской программы вызвала «цепную реакцию», приведшую в итоге к ревизии практически всех основных понятии философии науки, в первую очередь понятия «научной рациональности», к изменению самого образа науки и понимания ее роли в культуре. Постпозитивизм эволюционировал от альтернативных решений проблем, поставленных позитивистами, к признанию этих проблем неразрешимыми или бессмысленными и формированию новой проблемной сферы. Прежде всего это относится к проблеме взаимоотношения между наукой и философией. Отталкиваясь от позитивистского лозунга «Наука—сама себе философия» и третирования «метафизики» как совокупности положений, не имеющих научного смысла, постпозитивизм вначале признал эвристическую ценность философской онтологии для науки (Поппер), затем нашел сходство между философскими дискуссиями и конкуренцией научных «парадигм» в «кризисные периоды» истории науки (Т. Кун), далее взял курс на «реабилитацию» метафизики, которая должна была осуществляться теми же аналитическими методами, с помощью которых неопозитивисты пытались ее дискредитировать (У. ван О. Куайн, У. Селларс, Дж. Смарт и др.), обнаружил, что защита «твердого ядра» научно-исследовательской программы от опровержений («негативная эвристика») в периоды, когда эта программа обеспечивает прирост эмпирического содержания, делает это «ядро» методологически неотличимым от метафизики (И. Лакатос выяснил мифо- генную и метафизическую «родословную» фундаментальных научных понятий — пространства, времени, причины, вероятности и др.) (К. Хюбнер), наконец, вообще признал «псевдопроблемой» поиск каких бы то ни было «демаркаций» между наукой, мифом или метафизикой (П. Фейерабенд). В отличие от неопозитивистов, уповавших на установление несомненных оснований научного знания на почве чувствен-

298

ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ ного опыта, постпозитивизм объявил «эмпирический базис» науки продуктом рациональной конвенции, выявил неустранимую «теоретическую нагруженность» (т. е. смысловую зависимость от научных теорий, используемых в исследовательских процессах) терминов языка науки; тем самым была снята (или значительно ослаблена) дихотомия «теоретических» И «эмпирических» терминов языка науки (см. Стандартная концепция науки). Постпозитивизм фактически отказался от различения контекста обоснования и контекста открытия (Рейхенбах) как от методологически бесплодного; напротив, именно методология, приближенная к реальной практике науки, обязана объяснить возникновение новых научных теорий и процессы их принятия научными сообществами (Лака- тос, Агасси, К. Хукер, Э. Захар). Унаследовав от неопозитивизма проблему «рациональной реконструкции» истории науки (т. е. объяснения исторической эволюции научного знания с помощью «нормативных» методологических концепций), постпозитивизм затем пришел к плюрализму методологий, к идее принципиальной ущербности любых попыток «втиснуть» историю науки в какую-то единую методологическую схему, наконец, к «дескриптивиз- му», т. е. сведению задач методолога к описанию конкретных приемов, методов, условий, которыми направляются научно- исследовательские действия, приводящие ученых к успеху. Тем самым постпозитивизм отказался видеть в методологических нормах универсальные критерии научной рациональности. Лакатос объявил историю науки «пробным камнем» методологической концепции; при последовательном развитии этой мысли история науки должна рассматриваться как «резервуар» поучительных (как для ученых, так и для методологов) примеров, а не развернутая во времени реализация универсального научного метода. Отсюда — постепенный отход постпозитивизма от свойственных критическому рационализму установок на нормативную методологию и усиление интереса к «ситуационному анализу» (case study) этих примеров с привлечением социологических, социально-психологических и др. факторов, не принимавшихся в расчет методологами-норма- тивистами; сюда же относится проект «натурализованной эпистемологии» (Куайн), согласно которому задача эпистемологии состоит в изучении психологических закономерностей научно-исследовательских процессов; тем самым эпистемология выступает как раздел когнитивной психологии. От критики индуктивизма и кумулятивизма, свойственной неопозитивизму, постпозитивизм перешел к радикальному пересмотру представлений о науке как целенаправленном поиске истин. Само понятие «истины» либо вовсе устранялось из методологических рассуждений, либо подвергалось специфической интерпретации, приспособленной к антикумуля- тивистским, «дискретным» моделям эволюции науки. В этих моделях история науки распадалась на ряд «несоизмеримых» периодов, связь между которыми устанавливается не логико- методологическими, а историко-научными методами в сочетании с социологическими и культурологическими экскурсами. В связи с этим подверглись ревизии представления о научной рациональности; это понятие стало трактоваться как исторически относительное, «гибкое», включающее в свое содержание ценностные и культурные ориентиры. Вместе с понятиями «истины» и «рациональности» было пересмотрено и понятие «прогрессивного развития научного знания»: под «прогрессом» стали понимать не целенаправленное «приближение» к истине (подобный «телеологизм» был объявлен пережитком устаревшей метафизики), а «увеличение эмпирического содержания», т. е. способности научных теорий объяснять и предсказывать научные факты (Лакатос), или расширение возможностей разрешать теоретические проблемы (Л. Лаудан); по словам Куна, «науки не нуждаются в прогрессе иного рода» (Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, с. 214), и это стало общим местом философии науки постпозитивизма. Если «критические рационалисты» еще говорили о «росте» научного знания и искали методологические критерии такого роста, то их оппоненты (Кун, Фейерабенд и др.) предпочитали говорить только об «изменении» научного знания, в связи с чем был остро поставлен вопрос о самой природе последнего, разделивший постпозитивизм на сторонников научного реализма и инструментализма. Постпозитивизм отказался от неопозитивистского идеала научного знания как логически систематизированного множества высказываний, образцами которого считались теории математического естествознания; анализ был переориентирован на динамику научного знания, которое стало трактоваться как жизнь «популяции» понятий в интеллектуальной среде (Тул- мин), конкуренция научных сообществ (Кун), «пролиферация» научных теорий в атмосфере безграничной свободы интеллектуального соперничества ученых (Фейерабенд). Само понятие «научного знания» подверглось принципиальной дифференциации: напр., Полани рассматривал «невербализу- емое», личностное, или «периферийное», знание как важнейшую составную часть стиля научного мышления. Одной из основных тенденций постпозитивизма стало «коллективистское» понимание субъекта научного познания: «стиль мышления», включающий ценностные ориентации наряду с понятийными «каркасами», детерминируется научным «сообществом» и выступает как «априорное» условие всякой научно-познавательной деятельности. Научные коммуникации, институциональная организация науки, научные традиции, профессиональное обучение — все то, что способствует формированию стиля мышления, научных «парадигм», вошло в предметный круг философии науки, которая, т. о., во все большей степени превращается в междисциплинарную область исследований. Значительное внимание стало уделяться «этнометодологическим» исследованиям, которые ранее относились исключительно к компетенции социологии науки. Это означало уже полный отход от проблемного поля неопозитивизма, и, следовательно, наименование «постпозитивизм» стало терять свое исходное значение. С эволюцией от неопозитивизма к постпозитивизму связано изменение некоторых мировоззренческих установок философии науки—разочарование в безусловных, рационалистически трактуемых ориентирах культуры (в т. ч. в доминирующей роли науки и научного знания) и склонность к мозаичному, калейдоскопическому и плюралистическому видению мира и места человека в нем, акцент на относительности, исторической обусловленности познавательных ценностей и результатов. Безусловно, это изменение не является ни всеохватным, ни необратимым; критический анализ связанных с ним процессов является необходимым условием дальнейшего развития философии науки. Лит.: Структура и развитие науки. М., 1978; Философия и методология науки. М., 1996; Никифоров А. Л. Философия науки: история и методология. М, 1998. См. также лит. кет. Философия науки. В. Н. Пору с

ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ — общее название для ряда подходов в социально-гуманитарном и философском позна-

299

ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ нии последней трети 20 в. Подобно структурализму — явление междисциплинарное и международное. Нашел свое выражение в литературоведении, философии, социологии, истории, искусствоведении. Распространен гл. о. во Франции и США, в Германии иногда носит название «неоструктурализм». Сам интерес к такому называнию или обозначению (структурализм или постструктурализм) идет не изнутри, а извне, это внешние ярлыки явлений, а не самохарактеристики. При атом отношение постструктурализма к структурализму понимается по-разному: как выявление скрытого в структурализме; как следствие внутреннего изменения в структурализме; как его «вторая волна» (решение нерешенных задач). Постструктурализм — безусловная реакция на структурализм (в области, которая не является ни наукой, ни философией, но строится на скрещении форм и жанров). Социальным символом наступления постструктурализма стал революционный кризис 1968 во Франции: он свидетельствовал об изменении духовного климата и социальной чувствительности. К тому же переход от структурализма к постструктурализму был феноменом в параде интеллектуальных мод, которые, как правило, во Франции создаются, а в др. странах (в России или

США) перенимаются. В результате структуралистские программы и методики сохранили свое научное значение и достаточно широкую сферу применимости, но покинули область социального резонанса. Постструктурализм не стремится объективно выяснить обстояние дел, независимое от субъекта или читателя: главное для него — раскрепощение желаний и поиск удовольствия в любом жизненном акте — при всем признании отсроченное™, отстраненности любого предмета человеческих вожделений или даже вообще невозможности «реального» наслаждения чем бы то ни было. Конкретные возможности пекггетруктурализма были заданы теми способами, которыми можно было помыслить «изнанку» структуры. Соответственно постструктурализм акцентирует, напр., не оппозицию синхронии и диахронии, а некую недифференцированность длительности становления; не оппозицию вариативного и инвариантного, а самодостаточность события. Изнанками структуры может быть что угодно в зависимости от того, что именно в структуре подвергается отрицанию, на месте безличной логики — эмоции и аффекты («интенсивности»); на месте порядка — случайность; на месте целостности — фрагментарность; на месте слаженного ансамбля — нечто разнородное и взаимоприлаживанию не поддающееся. Из структуры можно вьтасть в после-структуру («магму») и в до-структуру (набор несвязанных атомов), в социально-политическое пространство игр власти (Фуко) и в полное отрицание социальности как фикции, как условной записи средствами массовой коммуникации на теле каждого конкретного индивида (Бодрийар). При этом сам дух противоречия первенствует над любой субстанцией или материалом: если видеть структуру как органическое единство — то ей можно противопоставить механизмы («желающие машины» из «Анти-Эдипа» Делёза и Гваттари), а если, скажем, «конструкцию» — то, напротив, ботанические «ризомы» или биологические потоки всевозможных субстанций (сперма, кровь), так что машинное и органическое здесь не исключают друг друга. Почти каждая возможность структурной изнаночности была кем-то и запрошена и как-то образно реализована. Конечно, эти заполняющие субстанции неоднородны. К одному полюсу стягивались объединяющие «метафизики желаний» (пульсации, интенсивности, энергии); к другому — плюрали- зованные различия (сингулярности, партикулярности). Творчество Делёза (с Гваттари), Лиотара, Бодрийара, Касториади- са давало интересные скрещения — политэкономии, социологии, антропологии, психоанализа. Каждый раз это не были прививки новой терминологии на четко вычленимое понятийное тело, но дальнейший этап размывания концепций, установок, подходов, дававший подчас яркие, неожиданные, сочетания. Задним числом у всех французских представителей структурализма были обнаружены идеи, характерные потом и для постструктурализма. Так, Фуко в 1970-х гг. исследует механизмы власти и нормирующие практики, порождающие знание. Барт уже в «S/Z» доходит до такой виртуозной фрагментари- зации своего литературного объекта, что все прошлые семиотические программы отходят в туманное прошлое. Лакан и вовсе изначально отрывал означающее от означаемого, и даже для Леви-Стросса свободное, избыточное, не подлежащее системному упорядочению означающее выступало как условие всякого означения. Общее в постструктурализме, независимо от его конкретных версий и вариантов, одно: эмоция сомнения, критика субъекта, присутствия (наличия), представления, элементы релятивизма и скептицизма. Концептуально-символическим актом, учреждающим постструктурализм, стало изъятие структуралистского «различия» из системы противопоставлений, придающей ему смысловую нагрузку, и абсолютизация различия как такового. «Тексты», «дискурсы» и «стили письма» стали важны отныне не своей системной связностью, а наоборот, своей отрезочностью, вычлененностью, принципиальной необобщаемостью. Ни структуры, ни даже «эпистемы» в постструктурализме невозможны. Абсолютизация «различия» позволяет назвать все в пегстструктурализме в том или ином смысле интертекстуальным — цитатным, аллюзивным, перекликающимся через голову эпох и веков (этот термин Кристевой, вдохновленный Бахтиным, отмечает лишь одну разновидность текстовых пересечений). Разумеется, вовсе не любая «интертекстуаль- ность» интересует псчггструктуралиста: напр., пересечение естественнонаучных текстов с юридическими никого особенно не вдохновит. Привилегированным местом интертекстуальных взаимодействии становится пересечение литературных (а также литературоведческих) текстов с философскими. Тяготение к такому скрещению было взаимным. Споры о конце философии и о новой философии, широкая область экспериментов — все это размывало прежние жанровые критерии философского рассуждения, обостряло вопрос о том, что есть философия. Что же касается литературы (литературоведения), то она всегда была областью гуманитарного знания, наиболее свободной в своих экспериментах с формой, жанром, стилем. Смычкой между ними было внимание к языку, письму, графике и проч. В США эти процессы, связанные с рецепцией Деррида, протекали достаточно бурно, и в результате литературоведение, которое некогда заимствовало приемы лингвосемиотических исследований, само стало экспортером «теории» для др. областей знания — для той же философии, а при еще большем расширении — и для естественных наук (переосмысление философии науки в творчестве Р. Рорти). Линия соприкосновения между философией и литературой (литературоведением) — письмо, стиль, риторика, лингвистическая проблематика в широком до размытости смысле слова. Если в языке поставить на первый план не его логическое категориальное содержание, а его метафорическую способ-

300

ПОТАМОН ность, то непременно возникнет обширное поле всевозможных культурных сближений между самыми разными областями. Но это не будет междисциплинарное единство. Если структуралистская «археология знания» выстраивала, напр., свои «дискурсивные формации» с тем, чтобы, соотнеся различные способы данности культурных фактов, задать относительно однородную область научного изучения, то постструктуралистская интертекстуальность начисто лишена «выравнивающего», «упорядочивающего» взгляда. Постструктуралист достает свои навыки и умения из кладовой интертекстуальных ассоциаций, как мастер-«самоделкин» (леви-строссовс- кий бриколер) — по случаю и без явного умысла. Среди них может быть и псевдонародная этимология, и изощренная авторская метафора, и контекстуальное созвучие. Установка на изобретательность и интересность в пссгструктурализме практически подменяет собой исследовательский пафос. Ему в принципе не так уж важно, будут ли его жесты трактоваться как подрыв тоталитарной угрозы, несомой «большими повествованиями», или, наоборот, как уход от насущных проблем в языковые игры. Вместе с «деконструкцией» и «постмодернизмом», постструктурализм подчас выглядит как единый комплекс представлений, опирающимся на творчество таких мыслителей, как Лакан, Деррида, Фуко, Лиотар, Делёз, Касториадис и др. В США термин «деконструкция» встречается чаще, чем во Франции (причем в различных разновидностях), и практически подменяет «постструктурализм». Как известно, постмодернизм возникает в 1960-х гг. в архитектуре и приобретает философское значение с нач. 1980-х гг. годов в дискуссиях вокруг книги Л иотара «Состояние постмодерна» (1979). Постмодернизм чаще связывается с опытом современного искусства, а постструктурализм — с современной литературой и литературной критикой. Однако в России, напр., и художники, и писатели, и философы с равной готовностью именуют себя постмодернистами. В любом случае псклхлруктурализм существует в лоне методологического наследования структурализму и отталкивания от него, а постмодернизм — в более широком идеологическом контексте дискуссий, которые ведутся в политичес- ко-экономической сфере (вокруг т. н. постиндустриального общества), в социальной сфере (вокруг отношения к современности или к «модерну») и в эстетической сфере (вокруг модернистского искусства и литературы). Центром дискуссий о постструктурализме стали работы Ж. Деррида, сильно и ярко выразившего современную культурную ситуацию вторичности и комментаторства и стремящегося противостоять ей изощренностью аналитического искусства. Почти все тексты Деррида представляют собой «прочтения» тех или иных произведений западной философии разных эпох, литературные и художественные произведения. Ядро концепции Деррида — т. н. деконструкция. Это выявление в «сказанном» «несказанного», прочтение текста прежней эпохи в контексте нашей эпохи и тем самым столкновение языковых наслоений различных культурных ситуаций, возведение тех или иных текстовых противоречий, конфликтов, неувязок к главным философским предпосылкам мысли Запада — и в этом последнем смысле любая деконструкция всегда так или иначе сводится к деконструкции метафизики. Запрос на деконструкцию, по Деррида, обусловлен разрывом между денотативно-логическим языком понятий и ритори- ко-метафорической подоплекой любых интеллектуальных процессов. Остатки логических смыслов, то, что просеивается через категориальную сетку как бессмысленное, может стать значимым в ином отношении и ином контексте. Закрепляясь в языковой ткани текста, эти элементы подспудно сопровождают логически «полновесные» смыслы — путают, перекраивают, одновременно и обедняют, и обогащают их. В процессе деконструкции риторические наслоения высвечиваются чаще всего на одних понятиях и не высвечиваются на других—т. о., деконструктивный анализ руководствуется «чутьем», а не методом. Для пскггструктурализма в целом антиномия серьезного (философия) и несерьезного (литература) нерелевантна. Адекватной позицией философа становится позиция «философа-художника» (Деррида о Ницше). Однако если философия трактуется как разновидность литературного письма, как «просто литература» (Лаку-Лабарт), это подтверждает взгляд на постструктурализм как «тотальный эстетизм». Поздний Фуко обосновывал этику выбором «стиля жизни» или эстетикой. Проявлением общего эстетического поворота стала и декон- структивистская методология, в которой вопрос о жизни и о мысли — это вопрос о стиле, о манере, о том, чтобы не быть, как все. Однако, как бы мы ни относились к этому феномену, важно помнить, что он не возникает по чьей-то прихоти, чьей-то (доброй или злой) воле. Эстетический поворот в современной культуре развитых стран Запада обусловлен целым рядом объективных обстоятельств, выводящих на первый план все многообразие новых способов пространственно-временного восприятия мира, опосредствованного разветвленной сетью массовых коммуникаций. Как и любые др. культурные явления, постструктурализм (и постмодернизм) несамодостаточен: его подходы и приемы возможны лишь на фоне других, более «нормальных», более «рациональных» образований жизни, упорядоченной общественным разделением труда, институтами и рынками, в рамках которых разыгрывается любое отношение писателя и читателя, творца и потребителя. Постструктурализм — это яркая реакция на ситуацию, в которой традиционные способы философствования лишаются жизненного смысла. Однако если бросить сейчас ретроспективный взгляд на то, что уже было в 20 в., мы уводим, что не только формализм и структурализм, но уже и сам постструктурализм исчерпал себя и, по сути, завершился; несмотря на все инерции восприятия и осмысления «конца» (пост-), уже начали складываться — при сохранении тонкой чувствительности к множественному и различному — новые культурные формы «иерархизации» и упорядочения. Лит.: Автономова Н. С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977; Ильин И. Постструктурализм. Де-конструктивизм. Постмодернизм. М., 1996; Он же. Постмодернизм: от истоков до конца столетия. М., 1998; Косиков Г. К. Ролан Барт — семиолог, литературовед. — В кн.: Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М, 1989, 1994; De Man P. Blindness and insight: Essays in the Rhetoric of Contemporary Criticism. N. Y, 1971; Structuralism and Sience. From Levi-Strauss to Derrida. J. Sturrock (ed.). Oxf., 1979; Culler J. On Deconstruction. Theory and Criticism after Structuralism. L. etc. 1983; Dreyfus H. L, Robinow P. Michel Foucault: Beyond Structuralism and Hermeneutics. Brighton, 1982; Franc M. Was ist Neo- structuralismus? Fr./M, 19S4; Norris С Against Relativism. Philosophy of Science, Deconstruction and Critical Theory., 1997. См. также лит. к ст. Структурализм, Постмодернизм, Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотар, Ж. Делёз, Р. Барт, Ж, Бодрийар. Н. С. Автономова

ПОТАМОН (norauiov) Александрийский (2-я пол. 1 в до н. э. — нач. 1 в. н. э.) — греческий философ, создатель эклектического учения («школы»), сочетавшего разнородные эле-

301

ПОТЕБНЯ менты, гл. о. стоические и перипатетические, и изложенного в сочинении «Основы» (Етоэдвкооц). Критериями истины Потамон считал «ведущее начало» и «четкое представление» (последнее, видимо, тождественно «постигающему представлению» стоиков). Четырьмя «началами» признавал вещество, деятельное начало, качество и место, соответственно «категориям»: «из чего», «благодаря чему», «как» и «где». Конечную цель трактовал в перипатетическом духе как совершенство в добродетелях, не исключающее обладания телесными благами (Diog. L. I, 21). Написал комментарий к «Государству» Платона (Suid. s. v. Погашал/). А. А. Столяров

ПОТЕБНЯ Александр Афанасьевич [10(22) сентября 1835, с. Гавриловка Роменского у. Полтавской губ. — 29 ноября (11 декабря) 1891, Харьков] — русский филолог, культуролог, философ. Окончил историко-филологический факультет Харьковского университета (1856). Защитил магистерскую («О некоторых символах в славянской народной поэзии», 1860) и докторскую («Из записок по русской грамматике», 1874) диссертации. Стажировался в Германии, посетил ряд славянских стран для сбора материалов по истории языка и фольклора. С 1875 — профессор Харьковского университета. Член-корреспондент Петербургской академии наук (1877). В изучении истории языка и мышления опирался на идеи В. Гумбольдта. Считал народ, живущий в стихии родного языка, его творцом и одновременно субъектом обратного воздействия. Язык формирует этнос, он является важнейшим средством духовного развития нации. Много внимания уделял практическому сбору фольклорных и историко-культурных материалов украинского и русского этносов, доказывая их глубинное родство, общность мифопоэтического сознания. Изучая миф как особый феномен в развитии мышления, интерпретировал его как «акт сознательной мысли, акт познания», выступающий первой ступенью в «объяснении неизвестного». В своем учении о языке выделял внешнюю звуковую оболочку слова, абстрактное его значение и внутреннюю форму. Последняя связана с этимологическим содержанием, несет в себе выработанный памятью народа образ, узнаваемый в речи. На основе ее поли- семантичности и игры смыслов складывается художественная поэтика вербального творчества. Потебня оказал значительное влияние на развитие отечественной исторической лингвистики, этнопсихологии, семиотики, поэтики символистов. Соч.: Из записок по теории словесности. Харьков, 1905; Из записок по русской грамматике, т. 1—2. М., 1958; т. 3, М, 1968; Эстетика и поэтика. М., 1976; Слово и миф. М, 1989; Теоретическая поэтика. М., 1990. Лит.: Белый А. Мысль и язык (философия языка А. А. Потеб- ни). — «Логос», 1910, кн. 2; Райнов Т. И. А. А. Потебня. Пг, 1924; Булаховский Л. А. А. А. Потебня. К., 1952; Пресняков О. П. Поэтика познания и творчества. Теория словесности А. Потебни. М., 1980. Н. А. Куценко

ПОТЕНЦИАЛЬНАЯ БЕСКОНЕЧНОСТЬ - см. Бесконечное.

ПОТРЕБНОСТЬ — состояние организма, человеческой личности, социальной группы, общества в целом, выражающее зависимость от объективного содержания условий их существования и развития и выступающее источником различных форм их активности. Специфика человеческих потребностей определяется социальной природой деятельности человека, Прежде всего трудом. Потребности личности выражаются в мотивации ее поведения. В концепции Мак-Дугалла потребности и мотивы отождествляются как первичное определение жизненной энергии, направленной на объект. Понимание потребностей во фрейдизме и неофрейдизме, в индивидуальной психологии, системе К. Юнга определяется непосредственно исходными влечениями, которые и есть элементарные, первичные мотивации. Жизненный опыт человека надстраивается над последними как опосредствующий механизм. Структура этих опосредствовании имманентно детерминируется первичными мотивациями и поэтому служит схемой конструирования личности, которая оказывается проекцией влечений на жизненный опыт. В этом пункте теории влечений максимально сближаются с бихевиоризмом. По этому же пути пошел и операционализм (Б. Скиннер). В гештальтеории К. Левина личность и ее потребности определяются системой силовых отношений «психического поля». В истории общества потребности людей в качестве функции ихдеятельности выступаютследствиемпроизводства. Природная вещь перестает быть просто добычей, т. е. предметом, имеющим лишьбиологический смысл пиши. С помощью орудий человек способен видоизменять ее, приспособляя к собственным потребностям. Тем самым и потребности людей получают возможность к развитию, т. е. вовлекаются в историю, становятся ее элементом. Производство связано с субъектом не непосредственно, а через посредство потребностей. Органические потребности преобразуются в человеческие, «надор- ганические», опосредствованные предметной деятельностью. Потребности и предпосылка, и результат не только трудовой деятельности людей, но и познавательных процессов. Потребности человека опосредствованы процессом его воспитания в широком смысле, т. е. приобщения к миру человеческой культуры. У человека процесс удовлетворения потребностей выступает как целенаправленная деятельность. Осознавая цель субъективно — как потребность, человек убеждается, что ее удовлетворение возможно лишь через осуществление цели. Это дает ему возможность соотнести свои субъективные представления с ее объективным содержанием путем отыскания средств овладения целью как объектом. Динамика потребностей — в переходе от осознания цели (как предпосылки деятельности) к мобилизации средств, при помощи которых происходит овладение этой же объективированной целью. Лит.: Леонтьев А. Н. Потребности. Мотивы. Эмоции. М., 1971; Обу- ховский К. Психология влечений человека. М, 1972; Замошкин Ю. А. Вызовы цивилизации и опыт США. М., 1991. Э. Г. Юдин

ПОТТЕР (Potter) Карл (род. 19 августа 1927, Окленд, Калифорния) — американский историк индийской философии. В 1950 окончил университет Беркли; в 1952 магистр, в 1955 — доктор философии в Гарвардском университете; в 1956—70 адъюнкт—профессор и полный профессор в университете Миннесоты; с 1971 профессор философии и южноиндийских исследований в Вашингтонском университете в Сиэтле. В монографии «Исходные предпосылки индийских философий» (Presuppositions of India's Philosophies, 1963) Поттер отказывается от традиционного деления индийских даршан по «конфессиональному принципу» (на настиков и астиков) и предлагает новую, тематизирующую классификацию основных пунктов их расхождений: проблема свободы и духовного прогресса, соотношение следствия и причины, типологизация реляций, отношение частей и целого, проблема универсалий,

302

«ПОЭТИКА» статус не-сущего и «негативных реальностей», природа ошибочного познать. Согласно Поттеру, индийское философствование было постоянно провоцируемо попытками рационального обоснования веры в возможность «освобождения». Его следует изучать не ради «археологического» интереса, но в свете актуальности его результатов для современного мыслящего индивида: решения проблемы целей человеческого существования, свободы и морали, эгоизма и альтруизма, соотношения формальной и индуктивной логики и т. д. В 1970 Поттер стал основателем и активным участником уникального многотомного продолжающегося издания «Encyclopedia oflndian Philosophies». К настоящему времени опубликованы три издания библиографии авторов, текстов и исследований по всем школам индийской философии, а также тома, содержащие историко-теоретические введения и английские резюме основных текстов ньяи и вайшешики, адвайта-веданты (завершая ближайшими последователями Шанкары), санкхьи, лингвофилоссфии (начиная с Бхартрихари), буддийской аб- хидхармы, для работы над которыми привлечены ведущие западные и индийские специалисты. В. К. Шохин

ПОУП, Поп (Pope) Александр (21 мая 1686, Лондон — 30 мая 1744, Твикенхэм) — английский поэт, в своем творчестве выразивший основные эстетические и философские идеи раннего европейского Просвещения. В стихотворном трактате «Опыт о критике» (An Essay on Criticism, 1711, рус. пер. 1988), излагая свою эстетическую программу, Поуп настаивает на подчинении поэтического творчества нормам, выражающим меру, гармонию и закон Природы, следование которой есть основная задача искусства. Художественная практика древних воплотила в себе эту меру и гармонию, поэтому следование их канонам есть подражание самой Природе. Вместе с тем, отступая от жестких установок классицизма, Поуп допускает право таланта, открывающего новые поэтические красоты, погрешать против правил. Содержащиеся в трактате едкие зарисовки пороков критики обнаруживают дух просветительского реализма и критицизма. Тема стихотворного философского трактата «Опыт о человеке» (An Essay on Man, 1733—34, рус. пер. 1987,1988) — положение человека в мире и в обществе, соотношение страстей и разума, зла и добра, себялюбия и общественного блага, назначение человека и его счастье. Обсуждая эти вопросы, центральные для философии Просвещения, Поуп рисует картину гармонии и совершенства мироздания, в которых в конечном счете разрешаются все видимые его коллизии и диссонансы. К «Опыту о человеке» примыкаетцикл«Моральныхопытов»,дополняющих «общую карту» человека рядом «частных карт», изображающих разные человеческие характеры и страсти. Соч.: Poetical Works. Oxf, 1978; в рус. пер.: Поэмы. М, 1988; Англия в памфлете. М, 1987. Лит.: Dobree В. Alexander Pope. L.-Oxf., 1963; Clark Donald В. Alexander Pope. N. Y, 1967; СидорченкоА. В. Александр Поуп. В поисках идеала. Л., 1987. А. Л. Субботин

ПОЧВЕННИЧЕСТВО - литературное течение и направление общественной и философской мысли в России в 60-х гг. 19 в., основы мировоззрения которого восходили к идеям и концепциям, циркулировавшим в рамках т. н. молодой редакции журнала «Москвитянин» (1850—56). Основные принципы почвенничества были сформулированы на страницах ряда толстых литературных журналов, прежде всего «Время» и «Эпоха», Ал. Григорьевым, братьями M. M. и Ф. М. Достоевскими, H. H. Страховым в острой полемике с рупором нигилизма — «Русским словом» Д. И. Писарева и оплотом революционных демократов — «Современником» Н. Г. Чернышевского. Основополагающей идеей почвенничества стала мысль о важности «народной почвы», национального духа, о необходимости слияния русской духовной элиты с народом, «принятия» в себя «народного элемента». С точки зрения основных характеристик социально-философских воззрений почвенничество представляло собой разновидность европейского философского романтизма и примыкало к позднему славянофильству. К числу его особенностей относились религиозно-христианская ориентированность философских построений, проповедь превосходства «синтетичной» философской мысли и способа освоения действительности через искусство над «аналитичной», насквозь проникнутой духом рационализма наукой, представления об органичности социума и процесса исторического развития, сочетавшиеся с очевидным неприятием западного опыта капиталистической модернизации. Подобные воззрения действительно во многом перекликались с мировоззренческими установками и положениями социальной философии славянофильства. Однако полное отождествление «почвенничества» со славянофильством или даже охранительным направлением общественной мысли, которое нередко встречается в работах западных авторов, не вполне корректно. В условиях противостояния в сер. 19 в. западничества и славянофильства почвенничество претендовало на «нейтральность» собственной позиции в этом споре, с одной стороны, стремясь создать мощное общественное движение вокруг идеи о самобытности, неповторимости пути России и обличая тлетворное духовное воздействие Запада, его революционных, социалистических, материалистических идей на отечественную почву, с другой, — признавая значимость западной культуры, в частности в утверждении идеала человеческой личности. Своеобразие почвенничества состояло также в создании самобытной концепции социального реформаторства, программы «пос- тепенства» и «малых дел», венцом которой объявлялось слияние «просвещенного общества» с народом в исконно русских формах общественного быта — прежде всего в институтах земства. Почвенничество было объектом резкой критики со стороны революционно-демократических кругов российской интеллигенции. С кон. 19 в. данный термин начинает использоваться радикально-революционным крылом интеллигенции в качестве синонима консерватизма и архаичности воззрений того или иного политического движения. В этом значении существует в политической публицистике и поныне. Э. Г. Соловьев «ПОЭТИКА», «О поэтическом искусстве» (Перг опугиспс — не полностью сохранившийся трактат Аристотеля (в Александрийском каталоге сочинений Аристотеля под № 83 значатся «две книги», сохранилась одна). Первоначальный текст (впоследствии интерполированный многочисленными вставками автора) датируется, по Дюрингу, 360—355 до н. э., отсюда постоянное отталкивание от проблематики Платона (возможно, «Поэтика» — исполнение пожелания Платона (Государство 607d), чтобы кто-нибудь написал прозаическую апологию осужденной им поэзии). Тема «Поэтики» — «поэтическое искусство само по себе» (1447ab): история и гл. о. морфология поэтических жанров,

303

ПРАБХАКАРА МИШРА поэтическая норма («правильность») и вытекающие отсюда практические рекомендации поэту Сохранившаяся часть посвящена трагедии (в которой Аристотель видит вершину поэзии; вершина же трагического искусства — «Царь Эдип» Софокла) и эпосу, но содержит также теоретические положения о сущности и функции искусства. Вслед за Платоном Аристотель видит родовую сущность всех видов поэтического искусства в «подражании» (мимесис), но если у Платона поэтический мимесис дублировал «подражание» чувственных вещей идеям (так что художник снимал копии с копий и т. о. оказывался «третьим от истины» — Государство 599d), то у Аристотеля реабилитация чувственного мира (который в терминах акта и потенции и есть «действительность», энергия) приводит к переоценке поэзии в глазах философа: поэтическая «техне» (ср. также теорию «техне» в кн. «Метафизики») «философичнее истории» и обладает ценностным приматом над ней, т. к. «поэзия больше говорит об общем, а история — о единичном» ( 145 lb 5; ср. для контраста слова Платона о «старой распре между философией и поэзией» — Государство 607Ь); поэт говорит не о том, что было, но о том, что могло бы быть в соответствии с вероятностью (правдоподобием, то eucoc) и необходимостью (1451а 36), историк же (греч. «история» как эмпирическая фиксация голого факта) говорит о том, что, напр., сказал и сделал Алкивиад. По Платону, поэзия социально бесполезна (Государство 600b) и даже тлетворна, т. к. через наше «сопереживание» она «питает» и усиливает неблагородные влечения и эмоции души (605d, 606d). Аристотель ответил на это учением о трагическом катарсисе («очищении») как психотерапевтической функции поэзии и музыки, которое, судя по ссылке в «Политике» (1341b 36 слл.), было развито в утраченной части «Поэтики» и дошло до нас только в определении сущности трагедии (1449b 24 слл.), породившем обширную герменевтическую литературу: «трагедия есть подражание (мимесис)... через сострадание и страх приводящее к очищению (души) от таких эмоций». Основа для филологически наиболее корректного и согласующегося как с самим Аристотелем (Политика 1342а 14), так и со всей античной герменевтической традицией толкования была заложена в 19 в. в работах Я. Бернайса и А. Вей- ля. При всей неясности некоторых деталей и независимо от общетеоретических аспектов интерпретации (нравственно- воспитательной, эстетико-гедонистической и т. д.), несомненно, что: 1) гаОарац tcuv тюОпцяОюу означает «очищение от аффектов», а не «очищение (просветление самих) аффектов» (как думал Лессинг), 2) термин «катарсис» в таком употреблении заимствован Аристотелем из профессионального языка врачей (в качестве метафоры для «медицины духа»), отсюда его постоянные ассоциации с «терапией», «облегчением» и т. д. Недостоверна связь с религиозным катарсисом — «очищением от скверны», «искуплением вины» (Гаупт, Вяч. Иванов). Еще менее достоверна теория Отте-Илса (принятая И. Дюрингом), согласно которой шбаршс tcuv rcaOnuxxOcov не относится к зрителю, но означает искупление (героем на сцене) вызывающих сострадание и страх событий. Почти не известная в древности и в средние века, «Поэтика», начиная с эпохи Ренессанса (1-е изд. Венеция, 1508), издавалась, комментировалась и изучалась как никакой другой трактат Аристотеля. В 17 в. (вместе с «Поэтическим искусством» Горация и превратно истолкованная) стала художественным кредо классицизма и еще в 19 в. оставалась живым оппонентом романтиков. Рус. пер.: Б. И. Ордынского (1854, неполный), В. И. Захарова (1885), В. Г. Аппелърота (1893, переиздан под ред. О. А. Петровского в 1957), Н. И. Новосадского (1927), М. Л. Гаспарова(1978,1984). Изд. греч. текста: J. Bywater, 1911; R. Kassel, 1965; с комм.: A. Gude- man, 1934; A. Rostagni, 1945; H. House, 1956; D. W. Lucas, 1968. А. В. Лебедев

ПРАБХАКАРА МИШРА (600-700) - индийский учитель ритуала и философ, представитель мимансы, создатель школы, противостоявшей преобладавшему в мимансе течению, восходящему к Кумарила Бхатте. Учение Прабхакары было распространено гл. обр. на юге Индии, прежде всего в Керале. Вероятно, Прабхакарабыл современником Кумарилы: несмотря на то что в «Брихаттике», единственномсохранившемсяизприписываемыхемукоммен- тариев на «Миманса—сутры» и «Миманса—сутра—бхашью», Прабхакара ни разу не называет Кумарилу по имени, он подвергает его учение критике, характеризуя своего оппонента как анупасиситагуру — «того, кто не слушал наставника» и как апа-ньявадина — «сторонника ложных правил». Из идей, выдвинутых школой Прабхакары, наибольшую известность приобрели концепция ошибки в восприятии и учение о цели ритуального действия. Ошибку Прабхакара интерпретирует как ложное отношение («принятие веревки за змею»)—отождествление воспринятого не с тем объектом, мысль о котором появляется в сознании в результате акта восприятия. Обряд, по мнению Прабхакары, должен совершаться бескорыстно, без расчета на награду. Лишь в этом случае он окажется эффективным (см. Апурва). Исследователи неоднократно указывали на сходство этой концепции с учением И. Канта о категорическом императиве. Однако в рамках индийской философии ее скорее можно интерпретировать как один из способов теоретически обосновать синтез брахманизма с местными культами. Школа Прабхакары расходится со школой Кумарилы в понимании многих важных вопросов: в толковании порядка и деталей жертвоприношений, в представлении о соотношении слова и предложения (по мнению Прабхакары, значение слов определяется контекстом, т. е. является производным от смысла всего предложения). Прабхакара признает меньшее число праман, чем Кумарила, в предлагаемом им перечне источников знания отсутствует отрицание, или «невосприятие», — аб- хава. Абхаву Прабхакара интерпретирует как частный случай пратьякит: «невосприятие» кувшина есть восприятие места, где он находился прежде. А. В. Пименов

ПРАВДОПОДОБНЫЕ РАССУЖДЕНИЯ - рассуждения, применяемые правила вывода, в которых не гарантируют истинности заключения при условии истинности посылок. Примером правдоподобного вывода является вывод высказывания А из посылок «если А, то В» и «В». Известными классами правдоподобных рассуждений являются индукция, аналогия, абдукция. Данная выше весьма широкая характеризация правдоподобных рассуждений охватывает и т. н. приближенные рассуждения, основанные на формализме нечетких множеств и ста- тистическиевыводььФормализациюправдоподобньгхрассуж- дений можно считать нетривиальной, если охарактеризованы способы принятия заключений и реализован контроль за процессом построения рассуждения. Такими средствами могут быть оценки ошибки заключения или обзор возможных фальсификаторов заключения, отсутствие которых является эвристическим основанием для принятия заключения.

304

ПРАВО Правдоподобные рассуждения являются логическим средством формализации автоматического порождения гипотез, примерами которых являются GUHA-метод, предложенный чешскими математиками П. Гаеком и Т. Гавранеком, и ДСМ- метод автоматического порождения гипотез, а также средства машинного обучения, разработанные американским специалистом по машинному общению Р. Михальским. GUHA-метод. является комбинацией логических средств и методов статистики. В рамках G U НА-метода разработана логика выдвижения гипотез.

ДСМ-метод автоматического порождения гипотез использует идею Дж. С. Милля относительно идуктивных методов порождения гипотез о причинах, порожденных на основе сходства в наблюдаемых данных. ДСМ-метод является синтезом трех познавательных процедур — индукции, аналогии и абдукции, образующих правдоподобные рассуждения типа

ДСМ. ДСМ-рассуждения формализуются средствами беско- нечнозначной логики предикатов с кванторами по кортежам переменной длины. Критерием достаточного основания для принятия заключения в ДСМ-рассуждении является абдукция, посредством которой порожденные гипотезы объясняют исходное состояние фактов. Различные виды правдоподобных рассуждений используются в системах искусственного интеллекта как автоматизированное средство принятия решений и порождения гипотез. Лит.: ПойаД. Математика и правдоподобные рассуждения. М., 1975; Гаек П.. Гавранек Т. Автоматическое образование гипотез. М, 1984; Финн В. К. Правдоподобные рассуждения в интеллектуальных системах типа ДСМ. — В кн.: Итоги науки и техники, сер. «Информатика», т. 15. М., 1991; Michalski R. S. Variable-valued logic and its applications to pattern recognition and machine learning. Computer science and multiple-valued logic. Amsterdam, 1977. „,,.*. B.K. Финн

ПРАВО — специфическая форма общественных отношений, особый вид социальной регуляции. В истории и теории права есть два подхода в трактовке сущности и понятия права: юридический (от лат. ius — право) и легистский (от лат. lex — закон). Согласно легистскому подходу, под правом имеется в виду продукт государства (его власти, воли, усмотрения, произвола): право—приказ (принудительноеустановление, правило, норма, акт) официальной (государственной) власти, и только такой властный приказ есть право. Здесь право сводится к принудительно-властным установлениям, к формальным источникам т. н. позитивного права (законам, указам, постановлениям, обычному праву, судебному прецеденту и т. д.), т. е. к закону (в собирательном смысле) — к тому, что официально наделено в данное время и в данном месте законной (властно-принудительной) силой. Право в соответствии с легист- ским подходом не имеет собственной объективной (независимой от тщасти) природы, сущности и специфики, своего собственного принципа. Право производно от государства, его принципом (сущностным признаком и отличительной особенностью) является властная сила, обеспеченность властным принуждением. Такое легистское отождествление права с законом (с позитивным правом) присуще всем направлениям и вариантам т. н. юридического позитивизма (и неопозитивизма), который по существу является не юридическим, а именно легистским позитивизмом. В средневековой юриспруденции сторонниками легистского (позитивистского) правопонимания были Ирнерий, Аккурсиус, Куяций и др. В Новое время позитивистский подход к праву обосновывал Т. Гоббс. Видными представителями «юридического позитивизма« в 19— нач. 20 в. были И. Вентам, Д. Остин, Ш. Амос в Англии; Б. Виндшайд, К. 1ербер, К. Берг- бом, П. Лабанд, Р. Иеринг и др. в Германии; Кабанту и др. во Франции; Е. В. Васьковский. А. X. Гольмстен, Л. Д. Гримм, С. В. Пахман, Г. Ф. Шершеневич и др. в России. В 20 в. легистский подход был развит в таких направлениях «юридического неопозитивизма», как «реформированная общим языковедением юриспруденция» В. Д. Каткова, «чистое учение о праве» Г. Кельзена, «концепция права» Г. Харта, «познавательно-критическая теория права» О. Вайнбергера и др. С легист- ских позиций обосновывали подмену права антиправовым законодательством идеологи тоталитарньгх режимов в 20 в. Легистское правопонимание (во всех его вариантах — от старого легизма и этатистского толкования права до современных аналитических и нормативистских концепций неопозитивизма), отождествляя право и закон (позитивное право), отрывает закон как правовое явление от его правовой сущности, отрицает объективные правовые свойства, качества, характеристики закона, трактует его как продукт воли (и произвола) законоустанавливающей власти. Причем принудительность как отличительный признак права трактуется не как следствие каких-либо объективных свойств и требований права, а как исходный правообразующий и правоопределяю- щий фактор, как силовой (и насильственный) первоисточник права. Сила власти здесь рождает насильственное, приказное право. Истина о праве, согласно легизму, дана в законе, выражающем волю, позицию, мнение законодателя (суверена, государства). Поэтому искомое истинное знание о праве носит здесь характер мнения, хотя и официально-властного мнения. По логике такого правопонимания одна только власть, создающая право, действительно знает, что такое право и чем оно отличается от неправа. Наука же в лучшем случае может адекватно постигнуть и выразить это воплощенное в законе (действующем праве) властно-приказное мнение. Теоретико- познавательный интерес легизма полностью сосредоточен на действующем (позитивном) праве. Все, что выходит за рамки эмпирически данного позитивного права, все рассуждения о сущности, идее, ценности права и т. д. позитивисты отвергают как нечто метафизическое, схоластическое и иллюзорное, не имеющее правового смысла и значения. Позитивистская гносеология тем самым по существу отвергает теорию права и юриспруденцию (правоведение) и признает лишь учение о законе, законоведение, предметом которого является позитивное право, а целью и ориентиром — догма права, т. е. совокупность непреложных основных положений (устоявшихся авторитетных мнений, позиций, подходов) о действующем (позитивном) праве, о способах, правилах и приемах его изу- чения,толкования, классификации,систематизации, комментирования и т. д. Изучение, комментирование, классификация и иерархизация источников позитивного права, выявление их нормативного содержания, систематизация этих норм, разработка вопросов юридической техники, приемов и методов юридического анализа и т. д., т. е. все то, что традиционно именуется юридической догматикой (догмой права) и относится к особой сфере профессиональной компетентности, мастерства и «ремесла» юриста, представляют собой важную составную часть познания права и знания о действующем праве. Но позитивистское ограничение учения о праве разработкой догмы права по существу означает подмену собственно научного исследования этого феномена его формально-техническим описательством. Позитивистская гносеология закона (действующего

305

ПРАВО права) при этом ориентирована не на познание сущности закона, не на получение какого-то нового (отсутствующего в самом фактически данном законе) знания о действующем праве, а на адекватное (в юридико-догматическом смысле) описание его как собственно уже познанного и знаемого объекта. Все знание о праве, согласно такому правопонима- нию, дано в самом позитивном праве, в его тексте, и основная проблема позитивистского учения о праве состоит в правильном толковании текста закона и надлежащем изложении имеющегося в этом тексте официально-правового знания, мнения и позиции законодателя. С этим связан и повышенный интерес позитивистов (особенно представителей аналитической юриспруденции) к лингвистическим и текстологическим трактовкам закона при явном игнорировании его правового смысла и содержания. При таком подходе юридическая гносеология подменяется легистской лингвистикой, согласно которой разного рода непозитивистские понятия, .идеи и концепции (типа «сущность права», «идея права», «естественное право», «неотчуждаемые права человека» и т. д.) — это лишь ложные слова, языковые иллюзии и софизмы, результат неверного словоупотребления. Для юридического типа правопонимания, напротив, характерна та или иная версия (вариант) различения права и закона (позитивного права). При этом под правом (в той или иной форме) имеется в виду нечто объективное, не зависящее от воли, усмотрения или произвола законоустанавливающей (государственной) власти, т. е. определенное, отличное от других, социальное явление (особый социальный регулятор и т. д.) со своей объективной природой, своей сущностью и отличительными особенностями, словом со своим особым принципом. В рамках самого юридического (антилегистского) типа правопонимания можно выделить два разных подхода: 1) естественно-правовой подход, исходящий из признания естественного права, которое противопоставляется позитивному праву (термин «позитивное право» возник в средневековой юриспруденции); 2) либертарно-юридический (либерально- юридический) подход, который исходит из различения права и закона (позитивного права) и под правом (в его различении и соотношении с законом) имеет в виду не естественное право, а бытие и нормативное выражение (конкретизацию) принципа формального равенства (как сущности и отличительного принципа права). Идеи естественного права развивали в древности софисты, Аристотель, Цицерон, римские юристы, в Средние века — Фома Аквинский, юристы Раванис, Луллий, Бартолус и др., в Новое время — Г. Гроций, Дж. Локк, Ш. Л. Монтескье, Т. Джефферсон и др. В России естественно-правовых позиций придерживались А. Н. Радищев, Б. Н. Чичерин, П. И. Новгородцев, Б. А. Кистяковский и др. К числу представителей «возрожденного естественного права» в 20 в. относятся Г. дель Веккио, Ж Маритен, И. Месснер, Г. Роммен, Э. Вольф, Г. Коинг, А. Фердросс, Н. Боббио и др. В либертарно-юридической теории принцип формального равенства трактуется и раскрывается как единство трех основных компонентов правовой формы (права как формы отношений) — абстрактно-всеобщего равенства социального (равной для всех нормы и меры), свободы и справедливости. Как составные моменты принципа формального равенства (а поэтому и Компоненты правовой формы отношений) все элементы данного триединства (равная мера, свобода и справедливость) в рамках либертарно-юридического правопонимания носят чисто и последовательно формальный характер, поскольку право как форму отношений не следует смешивать с фактическим содержанием этих отношений. Названные элементы не только дополняют, но и предполагают, подразумевают друг друга, ибо являются лишь различными проявлениями (разными аспектами и формами проявления) единого правового начала — принципа формального равенства (а вместе с тем и правовой формы отношений). Такой формально- юридический подход к праву, последовательно отделяющий правовую форму (право как форму) от опосредуемого этой формой фактического (эмпирического) содержания, является либертарным (либертарно-юридическим), поскольку право (а вместе с ним и государство) здесь понимается и трактуется как всеобщая и необходимая форма свободы. Согласно либертарно-юридическому (формально-юридическому) правопониманию, право — это форма отношений равенства, свободы и справедливости, определяемая принципом формального равенства участников данной формы отношений. Везде, где есть (действует) принцип формального равенства (и конкретизирующие его нормы), там есть (действует) право, правовая форма отношений. Формальное равенство какпринципправаиестьправовоеначало,отличительноесвой- ство и специфический признак права. В праве нет ничего, кроме принципа формального равенства (и конкретизации этого принципа). Все выходящее за рамки этого принципа и противоречащее ему является неправовым или антиправовым. Для сторонников естественно-правовых идей естественное право (в его религиозной или светской трактовке с позиций теологии, этики, юриспруденции или философии права) — это единственное, исходно подлинное право, коренящееся в объективной природе: вприроде Бога иличеловека,вфизической, социальной или духовной природе, в «природе вещей» и т. д. Оно воплощает собой начала разумности, нравственности и справедливости. В отличие от него позитивное право рассматривается ими как отклонение (а зачастую как отрицание) от естественного права, как искусственное, ошибочное или произвольное установление людей (официальных властей). Согласно такому подходу, собственно правом (правом по его смыслу, сущности и понятию) является именно и только естественное право. С точки зрения либертарной (формально- юридической) теории правопонимания (различения права и закона, юридического и легнстского типов правопонимания и т. д.) естественно-правовому подходу присущи как достоинства (наличие некоторых моментов юридического правопонимания, правда, без должного теоретического осознания и выражения), так и недостатки (смешение права с неправовыми явлениями — моралью, нравственностью, религией и т. д., отсутствие четкого критерия отличия права от всего неправового, трактовка равенства, свободы и справедливости не как специфических формально-правовых понятий, свойств и характеристик, а как фактически-содержательных моральных феноменов или смешанных морально-правовых, нравственно-правовых, религиозно-правовых и т. д. явлений). В естественно-правовых концепциях основные теоретико- познавательные усилия направлены на утверждение той или иной версии естественного права в его разрыве и противостоянии (в качестве «подлинного» права) действующему позитивному праву. При таком подходе вне поля зрения остаются сама идея правового закона и в целом аспекты взаимосвязи естественного и позитивного права, проблемы приведения действующего права в соответствие с положениями и требованиями естественного права и т.д. Представителей юс- натурализма (естественно-правового подхода) интересует

306

ПРАВО не столько действующее право и его совершенствование в соответствии с требованиями естественного права, сколько само естественное право и его утверждение в качестве исходно данного природой (божественной, космической, физической, человеческой и т.д.) «истинного права», которое, по такой логике, также и действует естественно. Отсюда и присущее юснатурализму представление о двух одновременно и параллельно действующих и конкурирующих между собой системах права — подлинного, истинного, естественного права и неподлинного, неистинного, искусственного (позитивного) права. В аксиологическом, онтологическом и гносеологическом планах естественное право (и традиционное, и «возрожденное») трактуется его сторонниками как воплощение объективных свойств и ценностей «настоящего» права, как должный образец, цель и критерий для оценки позитивного права и соответствующей правоустанавливающей власти (законодателя, государства в целом), для определения их естественно-правовой ценности. При этом естественное право понимается как уже по своей природе нравственное (религиозное, моральное и т. д.) явление и исходно наделяется соответствующей абсолютной ценностью. В понятие естественного права, т. о., на- рядустеми или иными объективными свойствами права (принципом равенства людей, их свободы и т. д., которые, правда, трактуются не формально-юридически, а фактически-содержательно) включаются и различные моральные (религиозные, нравственные) характеристики. В результате такого смешения права и морали (религии и т. д.) естественное право предстает как симбиоз различных социальных норм, как некий ценностно-содержательный, нравственно-правовой (или морально-правовой, религиозно-правовой) комплекс, с пози- щт которого выносится то или иное (как правило, негативное) ценностное суждение о позитивном праве и позитивном законодателе (государственной власти). При естественно-правовом подходе позитивное право и государство рассматриваются и оцениваются не столько с точки зрения собственно правового критерия (тех объективных правовых свойств, которые присутствуют в соответствующей концепции естественного права), сколько по существу с этических позиций, сточки зрения представлений автора данной концепции о нравственной (моральной, религиозной и т. д.) природе и нравственном содержании настоящего права. Совокупность подобных нравственно-правовых свойств и содержательных характеристик естественного права в обобщенном виде трактуется при этом как выражение всеобщей и абсолютной справедливости естественного права, которой должны соответствовать позитивное право и деятельность государства в целом. Понятие естественно-правовой справедливости наполняется при этом определенным (особым для каждой концепции) фактически—материальным и, следовательно, ограниченным и частным нравственным (или смешанным нравственно-правовым) содержанием. Здесь, т. о., речь идет о материально- содержательной, фактически-содержательной (т. е. на уровне эмпирических явлений и фактического содержания), а не о формально-содержательной, формально-логической (на уровне теоретически абстракций принципов, норм и форм долженствования) трактовке понятия и смысла справедливости и права в целом. Уже в силу такого совмещения (и смешения) в естественно- правовой (и в любой нравственно и вообще фактически-содержательно трактуемой) справедливости формальных и содержательных (материальных, фактических) компонентов она — по определению — не является принципом в специальном смысле этого понятия как теоретической категории и формального предмета. Поэтому различные естественно-правовые концепции справедливости — вопреки их претензиям на нравственную (или смешанную нравственно-правовую) всеобщность и абсолютную ценность — на самом деле имеют относительную ценность и выражают релятивистские пред- ставленияонравственнс<лт1вос)бщеинравственнь1хценностях права в частности. Тем самым в рамках естественно-правового подхода сочетается и усугубляется смешение формального и фактического, должного и сущего, нормы и фактического содержания, идеального и материального, принципа и эмпирического явления. Причем трактовка понятия «право» и правовой ценности закона (позитивного права) и государства подменяется их нравственной (моральной, религиозной) оценкой с позиций того или иного (неизбежно релятивного, частного, Особенного) нравственного или смешанного нравственно-правового представления о смысле естественного права. Эти недостатки, однако, не умаляют такие несомненные заслуги и достижения естественно-правового подхода в области правовой теории и практики, как постановка и разработка проблем юридической онтологии, гносеологии и аксиологии, идей свободы и равенства людей, естественно-правовой справедливости, прирожденных и неотчуждаемых прав человека, господства права, правового ограничения власти, правового государства и т. д. Для либертарного (формально-юридического) подхода существенное значение имеет различение формального и фактического. Дело в том, что по логике вещей только формальное может быть всеобщим, обладать свойством всеобщности, тогда как никакое фактическое содержание не может быть всеобщностью и всякое фактическое — это, по определению, нечто частное. Поэтому, будучи только формальным предметом (специфической формой, особой формальностью), право может обладать качеством всеобщности, бытьабстрактно-все- общей формой отношений и т. д. Естественно-правовой юри- дичности (из-за смешения формального и фактического при трактовке естественного права) как раз недостает надлежащей формальности (и всеобщности), а легистской формальности (и всеобщности) — необходимой юридичности (собственно правового начала, правовых свойств). В рамках либертарного (формально-юридического) подхода — благодаря последовательному различению формального и фактического (фактически-содержательного) — при трактовке права (и правовой формы) преодолевается такой существенный недостаток естественно-правового подхода (который, кстати говоря, верно отмечают и легисты), как смешение права и неправовых явлений, правовой формы и фактического содержания, формально-правового и фактически-содержательного. Здесь вместе с тем — в отличие от легизма — право (правовая форма) трактуется не как пустая форма, годная для любого произвольного содержания (нормативного и фактического), а как специфическая форма, обладающая особыми формализованными (формально-содержательными) характеристиками и свойствами, отличающими право от неправа, правовую форму от неправовых форм. Иначе говоря, либертар- ный, формально-юридический подход — это содержательное понимание, определение и толкование права, но оно формально-содержательно (содержательно в плоскости формальных свойств и характеристик, формализованных смыслов и значений), а не фактически-содержательно, т. е. не смешивает правовую форму И фактическое (неправовое) содержание.

307

ПРАВО Право, согласно либертарной трактовке, обладает такими формально-содержательными (но не фактически-содержательными) свойствами и характеристиками, как формально- всеобщая равная мера, свобода, справедливость. Только благодаря обладанию этими формал ьно-содержател ьнымихарак- теристиками, выражающими смысл принципа формального равенства, форма приобретает свое правовое свойство, свое специфическое качество именно правовой формы, отличной от всякой другой формы, от форм моральных, религиозных или принудительно-приказных (силовых, произвольных) отношений и т. д. Такая формально-юридически специализированная и квалифицированная форма выражает специфику и существо правового типа отношений и правового способа регуляции. Правовая форма (и право в целом), т. о., это не просто форма приказа и долженствования, не пустая и всеядная форма, допускающая любое (в т. ч. и произвольное) фактическое содержание, как это имеет место у легистов (особенно последовательно — в неопозитивистском «чистом учении о праве»), а юридически определенная форма, включающая в себя и выражающая свойства и требования права и тем самым отвергающая все антиправовое. Под «формальным» при этом имеется в виду формальность (формальные характеристики) права в его разграничении с законом (позитивным правом), а не позитивистски трактуемая формальность произвольного закона (позитивного права), когда полностью отрицаются объективные (не зависящие от официальной власти) свойства и отличительные особенности правовой формы. Под «юридическим» же имеются в виду не естественное или позитивное право, не «юридическое» в естественно-правовом или легистском толковании, а либертарно понимаемое право в его различении или совпадении с законом (позитивным правом), т. е. «юридическое» — в смысле приведенной трактовки принципа формального равенства. В рамках либертарного (формально-юридического) подхода удержаны, учтены в преобразованном виде и развиты дальше моменты как естественно-правового юридизма, так и легистского формализма. Представители легистского право- понимания, односторонне (хотя зачастую и верно) критикуя недостатки естественно-правового подхода, отвергают в принципе неприемлемые для них положения и достижения естественно-правовой мысли. Сторонники естественно-правового подхода в свою очередь в силу противопоставления естественного и позитивного права концентрируют внимание прежде всего на своей трактовке непозитивного и антипозитивного (естественного) права и на критике позитивистского правопонимания, во многом игнорируя его контрдоводы (в т. ч. и резонные) и достижения. Либертарно-юридическая теория различения (соотношения, расхождения, совпадения) права и закона и соответствующего правопонимания свободна от антагонизма между легизмом и юснатурализмом и включает в себя (в качестве трансфор- мированныхмоментовформально-юридическогоправопони- мания) достижения обоих подходоз. Эта теория, отвергая как легистское сведение права к закону, так и разделение права на естественное и позитивное, вместе с тем признает и учитывает познавательно значимые положения и позитивистских, и естественно-правовых учений о праве и законе. По- своему преодолевая недостатки этих учений и удерживая их достижения, либертарная теория трактует различение права и закона как необходимое основание для адекватного понимания смысла их соотношения и в конечном счете их надлежащего синтеза в искомой форме правового закона (т. е. по* зитивного права, соответствующего объективному смыслу и принципу права). Такая формально-юридическая концепция правового закона, сформулированная с позиций либертариз- ма, недостижима с позиций легизма или юснатурализма, которые по своим исходным основаниям закрыты для подобного синтеза и соответствующего синтетического (юридически содержательного и вместе с тем строго формального) право- понимания. В рамках юридико-либертарной концепции правопонимания внутреннее единство юридической онтологии, аксиологии и гносеологии обусловлено тем, что в их основе лежит один и тот же принцип формального равенства, понимаемый как исходное начало юридической онтологии (что есть право?), аксиологии (в чем ценность права?) и гносеологии (как познается право?). При этом существенно то обстоятельство, что абстрактно- всеобщая равная мера, свобода и справедливость только в их формальном (формально-правовом) выражении и значении, т. е. только в качестве особых форм выражения и проявления общего смысла принципа формального равенства (и не противореча ему), могут войти в единое, внутренне согласованное и непротиворечивое понятие права и быть составными компонентами, свойствами и характеристиками всеобщей правовой формы общественных отношений. Основанные на либертар- ном правопонимании различные определения понятия права представляют собой разные направления конкретизации смысла принципа правового равенства и выражают единую (и единственную) сущность права. Причем каждое из этих определений предполагает и др. определения в общесмысловом контексте принципа правового равенства. Отсюда и внутренняя смысловая равноценность таких внешне различных определений, как право — это формальное равенство; право — это всеобщая и необходимая форма свободы в общественных отношениях людей; право — это всеобщая справедливость. Ведь всеобщая формально-равная мера так же предполагает свободу и справедливость, как последние — первую и друг друга. Эти определения права через его объективные сущностные свойства выражают в целом природу, смысл и специфику права, фиксируют понимание права как самостоятельной сущности, отличной от других сущностей. Как эти объективные свойства права, так и характеризуемая ими сущность права относятся к определениям права в его различении с законом, т. е. не зависят от воли законодателя. К этим исходным сущностным определениям права (или к определениям сущности права) в процессе т. н. позитивации права, его выражения в виде закона, добавляется новое определение — властная общеобязательность того, что официально признается и устанавливается как закон (позитивное право) в определенное время и в определенном социально- политическом пространстве. Но закон (то, что устанавливается как позитивное право) может как соответствовать, так и противоречить праву, быть (в целом или частично) формой официально-властного признания,нормативнойконкретиза- ции и защиты как права, так и иных (неправовых) Требований, дозволений и запретов. Только как форма выражения права закон (позитивное право) представляет собой правовое явление. Благодаря такому закону принцип правового равенства (и вместе с тем всеобщность справедливости и равной меры свободы) получает государственно-властное, общеобязательное признание и защиту, приобретает законную силу. Лишь будучи формой выражения объективно обусловленных свойств права, закон становится правовым законом. Право-

308

ПРАВО вой закон — это и есть право, получившее официальную форму признания, конкретизации и защиты, словом, законную силу, т. е. искомое позитивное право, обладающее объективными свойствами права. Правовой закон — это адекватное выражение права в его официальной признанности, общеобязательности, определенности и конкретности, необходимых для действующего позитивного права. Реальный процесс «позитивации» права, его превращения в закон, наряду с необходимостью учета отмеченных объективных свойств и требований права, зависит от многих др. объективных и субъективных факторов (социальных, экономических, политических, духовных, культурных, собственно законотворческих и т. д.). И несоответствие закона праву может быть следствием правоотрицающего характера строя, антиправовой позиции законодателя или разного рода его ошибок и промахов, низкой правовой и законотворческой культуры и т. д. В борьбе против правонарушающего закона в процессе исторического развития свободы, права и государственности сформировались и утвердились специальные институты, процедуры и правила как самой законотворческой деятельности (и в целом процесса «позитивации» права), так и авторитетного, эффективного контроля за соответствием закона праву (система сдержек и противовесов в отношениях между различными властями, общесудебный, конституционно-судебный, прокурорский контроль за правовым качеством закона и т. д.). В общеобязательности закона (позитивного права) есть два различных, но взаимосвязанных момента — официально- властный и правовой. Первый момент состоит в том, что закон как установление официальной власти наделяется ее поддержкой и защитой, обеспечивается соответствующей государственной санкцией на случай нарушения закона и т. д. С этой точки зрения кажется, будто общеобязательность закона — лишь следствие произвольного усмотрения власти, обязательности его велений, приказов, установлений. Здесь же лежат корни легизма. Второй момент состоит в том, что закон наделяется общеобязательностью (принудительной силой) только потому, что он выступает именно как право, а не просто как какое-то иное общеобязательное, но неправовое установление и явление. Ведь власти (и легисты) говорят не только об общеобязательности закона, но одновременно утверждают, что это и есть право. В этой претензии закона быть правом проявляется то принципиальное обстоятельство, что у закона (позитивного права) нет своей собственной сущности, отличной от сущности права. Согласно либертарно-юридическому подходу, общеобязательность закона обусловлена его правовой природой и является следствием общезначимости объективных свойств права, показателем социальной потребности и необходимости властного соблюдения, конкретизации и защиты принципа и требований права в соответствующих официальных актах и установлениях. И именно потому, что, по логике вещей, не право — следствие официально-властной общеобязательности, а, наоборот, эта обязательность — следствие права (государственно-властная форма выражения общезначимого социального смысла права), такая общеобязательность выступает как еще одно необходимое определение права (а именно права в его совпадении с законом, права в виде закона) — в дополнение к исходным определениям об объективных свойствах права. Смысл этого определения состоит не только в том, что правовой закон обязателен, но и в том, что общеобязателен только правовой закон. Основное различие между приведенными исходными определениями права, фиксирующими его объективные свойства, и этим дополнительным определением состоит в том, что объективные свойства права не зависят от воли законодателя, тогда как общеобязательность правового закона, подразумеваемая и диктуемая объективной природой права, зависит и от воли законодателя (от официально-властного опосредования между требованиями права и формой их конкретного законодательного выражения, от властных оценок и решений), и от ряда объективных условий (степени развитости социума, наличия условий, объективно необходимых для появления и действия правовых законов и т. д.). Применительно к праву в его совпадении с законом (т. е. к правовому закону, к позитивному праву, соответствующему принцип) и объективным требованиям права) все названные определения права (право в его различении с законом и право в его совпа-денни с законом) имеют субстанциальное значение, раскрывают различные моменты сущности правового закона и, следовательно, входят в его общее (и единое) понятие. Сочетание различных определений права в его совпадении с законом (т. е. правового закона, позитивного права, соответствующего объективным требованиям права) в одном понятии означает объединение этих определений (их совмещение, уплотнение, синтез, конкретизацию) по одному и тому же основанию, поскольку речь идет о различных проявлениях и определениях единой правовой сущности. Причем эти различные определения права (в силу их понятийного и сущностного единства) дополняют и подразумевают друг друга. Именно это дает логическое основание в дефиниции (по необходимости — краткой) общего понятия такого позитивного права (т. е. правового закона) ограничиваться лишь некоторыми основными определениями (характеристиками), резюмирующими и одновременно подразумевающими все остальные определения сущности права. Даже самая краткая дефиниция общего понятия правового закона, т. е. позитивного права, соответствующего объективным требованиям права, должна включать в себя, как минимум, два определения, первое из которых содержало бы одну из характеристик права в его различении с законом, а второе — характеристику права в его совпадении с законом. С учетом этого можно сформулировать ряд соответствующих дефиниций. Так, позитивное право, соответствующее объективным требованиям права (закон в его совпадении с правом), можно определить (т. е. дать краткую дефиницию его общего понятия) как общеобязательное формальное равенство; как равную меру (или масштаб, форму, норму, принцип) свободы, обладающую законной силой; как справедливость, имеющую силу закона. В более развернутом виде (с учетом всех субстанциальных характеристик права) общее понятие такого позитивного права (правового закона) можно определить как общеобязательную форму равенства, свободы и справедливости. В обобщенном виде можно сформулировать следующее общее определение: право — это система норм, установленных (или санкционированных) государством и выражающих требования принципа формального равенства. Или более кратко: право — это общеобязательная система норм, соответствующих принципу формального равенства. Необходимость того, чтобы объективные требования и объективная общезначимость права были признаны, нормативно конкретизированы и защищены государством, дополнены его официально-властной общеобязательностью, демонстрирует внутреннее сущностное единство и необходимую связь пра-

309

ПРАВО ва и государства. Государство, по смыслу юридико-либертар- ного правопонимання, выступает как правовая форма организации суверенной публично-политической власти свободных людей, как публично-правовой институт, необходимый для возведения общезначимого права в общеобязательный закон с надлежащей санкцией, для установления и защиты правового закона. Насилие, согласно такому подходу, правомерно лишь в форме государственной санкции правового закона. Право и государство, т. о., — это взаимосвязанные всеобщие и необходимые формы соответственно нормативного и институционального (организационно-властного) бытия, признания, выражения и осуществления свободы людей в их социальной жизни. Исторически генезис свободы (и появление в мире свободных индивидов) связан с процессом разложения первобытного общества и его дифференциации на свободных и несвободных (рабов). Право и государство, пришедшие на смену нормам и Институтам власти первобытного общества, как раз и представляют собой необходимую (и пока что до сих пор единственно возможную) форму нормативного и институционального признания, выражения и защиты этой свободы в виде правосубъектности индивидов в частных и публично-властных делах и отношениях. Последующий всемирно-исторический прогресс свободы — это одновременно и прогресс необходимых правовых и государственных форм бытия, закрепления и осуществления этой свободы. Отмеченное сущностно-понятийное единство права и государства в рамках либертарной концепции правопонимания и юриспруденции, помимо рассмотренных онтологических и гносеологических аспектов, охватывает и соответствующую аксиологическую проблематику. Согласно данной концепции, ценность действующего (позитивного) права и реально наличного (фактического, эмпирического) государства определяется по единому основанию и критерию, а именно с позиций правовых ценностей (права как ценности). Право при этом выступает не как неформализованный (формально-фактический) носитель моральных (или смешанных морально-правовых) ценностей, что характерно для естественно-правового подхода, а как строго определенная форма именно правовых ценностей, как специфическая форма правового долженствования, отличная от всех др. (моральных, религиозных и т. д.) форм долженствования и ценностных форм. Такое понимание ценностного смысла права (права как формы долженствования равенства, свободы и справедливости) принципиально отличается и от позитивистского подхода, поскольку речь идет о долженствовании не только в значении общеобязательности, властной императивности и т. д., но и в смысле объективной ценностной общезначимости права, в смысле ценностно-правового долженствования. Право здесь — цель и должное для закона (позитивного права) и реального государства, а закон (позитивное право) и государство должны быть ориентированы на воплощение и осуществление требований права, поскольку именно в этом состоят их цель, смысл, значение. Закон (позитивное право) и государство ценны лишь как правовые явления. В этом ценностно-целевом определении и оценке закон (позитивное право) и государство значимы лишь постольку и настолько, поскольку и насколько они причастны праву, выражают и осуществляют цель права, ценны в правовом смысле, являются правовыми. Поэтому цель права как ценностно-должного в отношении закона (позитивного права) и эмпирического государства можно сформулировать в виде следующего ценностно-правового императива: закон (позитивное право) и государство должны быть правовыми. Правовой закон и правовое государство — это, следовательно, правовые цели и ценности для реального закона (позитивного права) и государства. Эти правовые ценности нашли свое признание и закрепление в новой, постсоветской российской Конституции, для которой характерен своеобразный естественно-правовой вариант юридического правопонимания. Своеобразие это состоит в том, что исходное правовое начало, согласно Конституции, представлено в правах и свободах человека. Причем в конституционном правопонимании сочетаются два компонента: юридико-аксиологический (права и свободы человека как высшая ценность) и естественно-правовой (прирожденный характер и неотчуждаемость основных прав и свобод человека). Оба компонента такого гуманистического правопонимания исходят именно из индивидуальных (а не коллективистских, классовых, групповых и т. д.) прав и свобод. Принципиальная ориентация новой Конституции на права и свободы человека как на исходное правовое начало — это не просто прагматический учет уроков нашего прошлого и современных международно-правовых требований в данной области, а по сути своей верная и обоснованная правовая позиция, поскольку права человека — необходимый компонент и критерий реальности всякого права. Разумеется, права и свободы человека как определенный правовой принцип и реальное правовое содержание — явление социально-историческое, общественное, а не непосредственно природное. Это, казалось бы, плохо согласуется с естественно-правовым положением Конституции о том, что основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения. Но данное положение вовсе не отрицает социально-исторический смысл и характер прав и свобод человека и права в целом. С юридической точки зрения ясно, что с рождением человека как естественным явлением (событием) Конституция связывает момент принадлежности, а не происхождения прав и свобод человека. Использование в Конституции новой для нас естественно- правовой конструкции прирожденных и неотчуждаемых прав и свобод человека по существу направлено против ранее господствовавших в нашей теории и практике представлений об октроированном (дарованном сверху официальными властями) характере прав людей. Определенная стилизация под естественное право носит здесь подчеркнуто антиэтатистский характер и призвана продемонстрировать исходную и безусловную свободу, правомочность и правосубъектность любого человека (человека как человека) в его отношениях со всеми остальными — государством, обществом, другими людьми. Положения Конституции о правах и свободах человека и гражданина, по логике и смыслу юридического типа правопонимания, имеют двоякое значение: эти положения значимы не только в плане проблем индивидуальной правоспособности и правосубъектности, но они — в качестве исходных правовых начал — имеют одновременно и общеправовое значение и выступают как общеобязательный правовой стандарт и конституционное требование к правовому качеству официальных нормативных актов (т. е. позитивного права в целом), к организации и деятельности всего государства, всех ветвей государственной власти и должностных лиц. В этом общеправовом (и общерегулятивном) значении конституционные положения о правах и свободах человека и гражданина являются наиболее важным и в конечном счете единственным настоящим критерием наличия или отсутствия, соблюдения или отрицания права вообще, критерием правового характера дей-

310

ПРАВОВОЕ ГОСУДАРСТВО ствующего законодательства (законов и всех др. источников позитивного права) и правового характера государства. Лит.: Катков В. Д. Реформированная общим языковедением логика и юриспруденция. Одесса, 1913; Кельзен Г. Чистое учение о праве, вып. 1—2. М., 1987, 1988; Конституция Российской Федерации. Комментарий, под обшей ред. Б. Н. Топорнина, Ю. М. Батурина, Р. Г. Орехова. М, 1994; Кудрявцев В. Н. О правопонимании и законности. — «Государство и право», 1994, № 3; Нерсесянц В. С. Различение и соотношение права и закона как междисциплинарная проблема. — В кн: Вопросы философии права. М., 1973; Он же. Право и закон. М., 1983; Он же. Наш путь к праву. От социализма к цивилиз- му. М., 1992; Он же. Право — математика свободы. М., 1996; Он же. Юриспруденция. М., 1997; О понимании советского права. — «Советское государство и право», 1979, № 7—8; Право и политика в современной России. М., 1996; Правовое государство, личность, законность. М., 1997; Проблемы ценностного подхода в праве: традиции и обновление. М., 1996; Четвернин В. А. Демократическое правовое государство; введение в теорию. М., 1993; Он же. Понятие права и государства. М., 1997; Шершеневич Г. Ф. Общая теория права, вып. 1—4. М., 1911—1913; Austin J. Lectures on Jurisprudens or the Philosophy of Positive Law. L., 1873; Maritain J. The Rights of Man and Natural Law. N. Y., 1947; G. Del Vecchio. Philosophie du droit. P., 1953; Messner J. Das Naturrecht. Innsbruck, 1958; Hart H. The Concept of Law: Oxf., 1961; Verdross A. Abendlandische Rechtsphilosophie. Wien, 1963; Einfuhrung in die Rechtsphilosophie, Hrsg. von 0. Weinberger. Graz, 1979; Naturrecht oder Rechtspositivismus. Darmstadt, 1981; Das neue

ПРАВОВОЕ ГОСУДАРСТВО — государство, способное обеспечить правовые отношения в обществе, правовое равенство, защитить права граждан (см. Право). В основе прав граждан лежат представления о естественном праве, об отсутствии природного подчинения людей во вне- общественном состоянии, о моральном равенстве. Права могут быть обеспечены только в гражданском обществе, которое имеет собственную независимую от государства сферу самоорганизации и свободы, регулируемую правом. Предоставление прав и обеспечение безопасности — сфера деятельности государства. Гражданские права — неотъемлемые, защищенные законом права, которые даны всем членам общества и которые не могут быть отменены ни самими индивидами, ни государством. Они трактуются как защита индивида от государства. Всеобщая декларация прав человека была принята ООН 10 декабря 1948. Это документ, ориентирующий все государства мира на выполнение основных прав человека. Права мыслятся в этом документе в соответствии с западной либеральной моделью, где универсальным субъектом права выступает индивид. Даже в тех статьях, где речь идет о состоянии общества и приемлемом социальном порядке (напр., ст. 28, 29), подход не меняется — порядок оценивается по отношению к правам индивида в обществе. Сегодня юридическая практика западных стран, особенно

США, совершила радикальный сдвиг к признанию групповых прав. Права групп начали трактоваться как неотъемлемая часть гражданских прав. Этот поворот объясняет чувствительность к тем нарушениям прав индивида, которые вытекают из его положения и статуса в группе. Вместе с тем идея прав группы лишена той универсальности, которая характерна для прав индивида. Она является предметом дискуссий, в итоге которых признается необходимость прав группы, но приоритет по-прежнему остается за правами индивида. Так, групповые права афроамериканцев в США обеспечиваются аффир- мативными (поддерживающими) акциями, включающими льготы и квоты, напр., при поступлении в университеты. Только в Калифорнии на референдуме такая политика и новая юридическая практика были отвергнуты. Это не значит, что здесь нет способа пресечь расовую дискриминацию. Каждый афроамериканец может обжаловать в суде факт расовой дискриминации при поступлении в университет или на работу—и будет защищен судом при подтверждении этого факта. Неясность границ группы, чьи права защищаются, попытка использовать понятие групповых прав для оправдания трай- бол истскихтрадиций, крайностей феминизма и пр. делает дискуссию незавершенной и требование защиты прав индивида основополагающим. Институты государства начали поддерживать права групп, решая проблему соотношения свобод и блага. Понятие прав человека связано с идеей свободы — фундаментальной ценностью для западных обществ. До К Макиавелли большинство социальных и политических концепций строилось на приоритете блага над свободой. Ключевыми в них были представления о всеобщем характере блага и равенства людей. Начиная с Макиавелли, центральным становится понятие свободы. Возможны разные представления о благе, и каждый может достичь того, что он считает благом, обладая свободами и правами. Однако сегодня встает вопрос о правовом характере экономического уровня жизни граждан и его юридической защите. В западных странах выработалась традиция относить экономические запросы граждан к благам, а не к правам. В концепции прав группы как раз учитывается дефицит экономических благ для отдельных групп населения, которые не в состоянии использовать предоставленные им свободу и права себе во благо. Социальная помощь, жилищные и медицинские программы, аффирмативные акции государства в той или иной мере обеспечивают необходимый минимум социальных и природных благ наиболее ущемленным группам населения. Сегодня, после опыта посткоммунистической трансформации ряда стран Европы, где большинство населения не просто оказалось не способным воспользоваться новыми для себя условиями свободы, но и не получило экономических свобод из-за монопольного контроля ряда групп, включая криминальные, над рынком, не имело денег для начала самостоятельного хозяйствования, не получало зарплат за проделанную на бюджетных предприятиях работу, проблема блага и свободы встает по-новому. Проблема правовых гарантий и защиты минимума материальных благ оказывается решающей для правового государства. Именно она обсуждается представителями либерализма. Дж. Роулз, в частности, использует понятие первичных благ. Отрицая возможность достижения справедливости, понимаемой как равенство благ, и выбирая в качестве фундаментального принципа свободу личности и права индивида, Роулз делает уступку концепции блага, называя в качестве первичных социальных благ классы вещей, необходимых для реализащш любого рационального жизненного плана. К их числу относятся как основные права и свободы, так и доход, благосостояние, возможность реализовать себя, социальные предпосылки самоуважения людей. Все эти блага распределяются социальными институтами. Р. Дворкин дополняет данный список набором первичных природных благ — здоровье, умственные способности, энергия, способность воображения и др. Социальные институты не распределяют эти блага, хотя их наличие может зависеть от общества. От социальных институтов, в частности института страхования, зависят компенсации, выравнивающие исходное несправедливое неравенство. Социальные условия посткоммунисти-

311

ПРАВОСЛАВИЕ ческих обществ и поиски либерализмом справедливости ставят вопрос о неотъемлемости экономических прав индивида. Это обусловлено отсутствием гражданского общества, невыполнением государством своих обязательств по предоставлению гражданам свобод и прав и обеспечению их безопасности. Построение правового государства — важнейшая цель реформ в тех странах, которые выбрали путь модернизации, в т. ч. и модернизации политической. Лит.: Всеобщая Декларация прав человека от 10 декабря 1948. — В кн.: Международная зашита прав и свобод человека: сб. документов. М, 1990; Современный либерализм. М., 1998; Федотова В. Г. Хорошее общество (права человека в свете современного и постсовременного научного дискурса). — «Философские науки», 1998, № 4; HeldD. Models of Democracy Stanford, 1987; Kymlicka W. Right of Group. Oxf., 1996; PelczynskiZ. A. The State and Civil Society. N. Y, 1984. В. Г. Федотова

ПРАВОСЛАВИЕ (калька греч. f\ opOn. ooCa — «правая вера»; распространенное толкование, согласно которому речь идет о правильном способе славить Бога, с намеком на литурги- ческуюкультуруправославия, этимологически невозможно)— одно из трех основных вероисповеданий христианства, исторически сложившееся и развивавшееся в рамках Византийской империи и областей ее культурного влияния (южное славянство, Россия). В настоящее время распространено преимущественно в России, Белоруссии, на Украине, в Греции, на Кипре, в Румынии, Югославии, Болгарии, в Грузии, а также везде, где живут выходцы из православных стран. Существует 15 автокефальных церквей: 9 патриархатов (Константинопольский, Александрийский, Антиохийсхий, Иерусалимский, Московский, Грузинский, Сербский, Румынский, Болгарский), автокефальные церкви, возглавляемые архиепископами (Кипрская, Элладская, Албанская) и митрополитами (Польская, Чешских земель и Словакии, Американская). Хотя церкви и занимают разные места в диптихе, но речь идет только о преимуществах чести, а не о различии в правах. Более нюансировано понятие «автономной» церкви (напр., Украинская и Японская—«под омофором» Московского патриархата, Финляндская — в таких же отношениях с Константинопольским патриархатом и т. п.). Наконец, в различных странах мира имеются православные епархии. Первоначально вся христианская церковь именовала себя и православной (т. е. ортодоксальной) и кафолической/католической (т. е. всеобщей, в традиционном церковнославянском переводе — «соборной») в отличие от еретических группировок. После разделения церквей (схизмы) в 1054 название «католическая» осталось за западной (римской), «православная» — за восточной (византийской) церковью (впрочем, в обоих случаях оба эпитета были удержаны как официальное самоназвание, употребительное в богословском дискурсе). О причинах, подготовке и ходе разделения церквей см. в ст. Католицизм.

ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ПРАВОСЛАВИЯ. Как и католицизм, православие сформировалось на исходе античности и в начале средних веков; общими чертами их мировоззрения являются: весьма конкретное представление об «освящении» человечества; перенесение центра тяжести с индивидуальной религиозной жизни на сверхличную всеобщность («соборность») церкви; иерархическое выделение духовенства, по молитвам которого спасаются миряне, — в католичестве в центре стоит клирик, в православии наряду со священником как совершителем таинств столь же важен монах-подвижник, «старец» (впрочем православие вые вит место церковного народа, т. е. «мирян» как хранителей традиции веры, что связано с неоднократно повторяющейся ситуацией, когда именно миряне и монашество защищали православие против большинства епископата, напр., во времена иконоборчества и т. д., и что проявляется в отказе православия теоретически принять католическое деление церкви на «учащую»», т. е. клир, и «учащуюся», т. е. мирян, а в области сакраментального обихода — в причащении мирян наравне с духовенством «под обоими видами» хлеба и вина); высокая оценка аскетизма и различные этические нормы для аскета и для мирянина, а в связи с этим — само наличие института монашества; сакраментальное понимание каждой реалии культа как не только символического знака, но также и носителя святости, в связи с чем — почитание священных предметов, изображений, мощей и др. реликвий (в сравнении с поздним католицизмом православие менее акцентирует различие между таинством и обрядовой святыней, придавая, в частности, гораздо больше значения иконе и не допуская введенного в католичестве после 13 в. особого почитания и созерцания Св. Даров вне самого акта причащения). Это — общие черты, отличающие как православие, так и католицизм от протестантских религиозных систем. Наряду с этим следует отметить также принципиальное принятие в качестве источника истин веры наряду с Писанием (т. е. Библией) также и Предания (т. е. живой традиции веры и религиозной практики, передаваемой изустно и фиксируемой в обиходе церкви и в текстах особенно авторитетных богословов, называемых в широком смысле отцами церкви — в отличие от узкого смысла, имеющего в виду признанных церковью мыслителей особенно важной для православия эпохи 2—8 вв., см. Патристика); Лютер противопоставил этому свой тезис: «одно только Писание» («sola Scriptum»). Такие важные компоненты критики православия, как почитание Богоматери, святых и ангелов, основываются именно на Предании и постольку отвергаются протестантизмом. Однако наряду с этим между православием и католицизмом существуют догматические и цивилизационные различия, наметившиеся еще до разделения церквей, которые можно хотя бы отчасти объяснить как разницей социальных условий Византии и Западной Европы, так и воздействием культурных традиций античной Греции для православия и Рима для католицизма. Исторической почвой, на которой складывались особенности православия, в течение тысячелетия была Восточная Римская империя, постепенно приобретавшая свой средневековый облик т. н. Византии (опорные даты: Миланский эдикт императора Константина I, легализовавший христианство в Римской империи, — 313; Первый Вселенский Собор под председательством Константина — 325; антиязыческий эдикт Феодосия I, дающий христианству статус государственной религии — 391 ; окончательное разделение Римской империи на Западную и Восточную, т. е. Византийскую, — 395). Наличие стабильной и централизованной государственности препятствовало характерному для Запада широкому перенятою клиром и монашеством государственно-административных функций и, напротив, способствовало развитию и углублению взаимодополняющего контраста между двумя полюсами византийской цивилизации: с одной стороны, столицей (Константинополем) как резиденцией высшей государственной, (императорский двор) и высшей церковной власти (патриарший двор), а также культурных институций с сильными ан-

312

ПРАВОСЛАВИЕ тичными традициями, с другой стороны, «пустыней», безлюдной и скудной местностью, избранной в качестве локуса монашеского подвига(напр., Египет, Синай, позднее Афон). Взаимоотношения между этими полюсами были далеко не просты, но каждый из них логически требовал друг друга. То же можно сказать о взаимоотношениях между императорской и патриаршей властью; идеальным принципом была т. н. «симфония» (греч. oujicpcovia — «гармония, созвучие, согласие»), реальность включала многочисленные конфликты, в которых преимущество силы более или менее неизменно принадлежало светской власти, хотя определенные границы для него ставил моральный авторитет церкви. Наряду с переживанием высокого статуса византийской государственности («Нового Рима»), в опыт православия навсегда вошло настроение повторявшихся ситуации, когда православие нужно было защищать именно от императоров — арианцев, иконоборцев и т. п. В этих ситуациях еретикам—императорам обычно удавалось привлечь на свою сторону специально подобранную верхушку духовенства; вдохновителями церковного народа в борьбе за православие обычно выступали почитаемые народом монахи. Базой для богословских построений православия была непосредственно воспринятая традиция греческой идеалистической философии (прежде всего неоплатонизма) с ее культурой объективно—онтологическогоумозренияи,чтоособенноваж- но, с ее опытом такой организации религиозного переживания, при которой мистический опыт теснейшим образом связан с интуитивным восприятием категориальных концептов. Без этого платоновско-неоплатонического опыта была бы невозможна православная христологая с ее продумыванием категориальных соотношений «Ипостасей» в структуре Триединства и «Естеств» (и соответствующих им воль) в структуре Богочеловечества. В западном богословии такая проблематика выступает сравнительно бледнее. На его стиль оказала решающее воздействие иная философская традиция — римский морализм, в рамках которого этатистско-юридический практицизм (Цицерон) и рефлектирующий психологизм (Сенека) дополняют друг друга. Поэтому мировоззренческий стиль западной теологии более историчен («О Граде Божием» Августина), стиль восточной теологии— более онтологнчен. Ввиду этого для католической теологии Бог и человек суть прежде всего субъекты воли, для православия — участники онтологических отношений. Для первой важнее всего найти гармонию между двумя волями либо в рационалистическо- юридической плоскости (схоластика), либо на путях эмоционального переживания (мистика); основная теоретическая проблема западной теологии — соотношение свободной воли человека и предопределяющей воли Бога. В этом отношении как для католицизма, так и для протестантизма конститутивно важна (позитивно или негативно) теория предопределения, совершенно безразличная для православия. Последнее ищет возможность объективного, сущностного приобщения человеческой природы к Божественной; поэтому церковнославянский термин «обожение» — ключевое слово всей православной мистики. Основная умозрительная проблема православия — онтологическое соотношение человеческой и Божественной природ в ипостасном (личном) единстве Богочеловека. Стиль теологии католицизма конституировался в августинианско-пелагианских спорах о воле и благодати (см. Августин, Пелагий), практически не нашедших резонанса на Востоке; для православия такую же роль сыграли христоло- гические споры 4—6 вв. Католическая догматика склонна (с большой формально-логической разработанностью) усматривать в благодати такое действие Божества, которое остается внеположным по отношению к Его сущности, «тварным», т. е. сотворенным (ср. соответствующие определения в булле Климента VI «Filius Dei unigenitus» 1343 и постановлениях Тридентского собора, 1545—63, хотя у католических мистиков порой можно найти иные акценты). Напротив, православие мыслит благодать как непосредственное действие Божества, применительно к которому не может идти речь об онтологической грани. В «энергиях» Божества присутствует Его Сущность — таков вердикт православия в паламитских спорах 14 в. (см. Григорий Па- лама). Поэтому в религиозной мысли православия важная тема — обожествление вещественного, происходящее через «усвоение» (оэдшхлс цетаоошс) божественного эйдоса; при этом в отличие от неоплатонизма православие учит о сущностном «взаимопроникновении» этих двух начал (eic аШ\ка tcdv \i?ckuv 7cepixQ)pT|au;, термин Иоанна Дамаскина). Аскетика православия склонна рассматривать освящение и очищение, которые происходят только в духовной, идеальной сфере и не получают так или иначе вещественного подтверждения, как не вполне достоверные. Обожествляющее преображение материи с этой точки зрения не только однажды имело Место применительно к плоти Богочеловека (и регулярно воспроизводится в Евхаристии), оно тем самым оказалось возможным и в других сферах, напр., в иконе. В последней православие видит не условное изображение, призванное вызывать психологические религиозные эмоции, но предметное раскрытие сверхчувственного (такое понимание выкристаллизовалось в процессе иконоборческих споров — см. Иконоборчество). С этим связано также отношение к человеческой телесности. Авторитетные богословы православия учили, что телесность, отличающая человека от ангелов, изначально придает ему важные религиозные преимущества перед ними и лишь в силу грехопадения приобрела также негативные аспекты, по сути своей вторичные, которые могут и должны быть реально преодолены уже в земной жизни. Согласно традиции исихаз- ма, являющегося для православия классической нормой, дух («ум», греч. voix;) не должен «выходить из тела»; напротив, он должен при молитве замкнуться в теле, «сойти в сердце», фоном чего должен быть возможно более полный контроль над такими органическими процессами, как дыхание, сердцебиение и т. п. При этом эмоциональные порывы, экзальтированная игра воображения и напряженная психологическая динамика, часто характерные для католической мистики, нежелательны: стремление к строгой объективности и адекватности мистического переживания торжествует здесь над субъективизмом и психологизмом. Мистико-аскетическая сторона православия благодаря своей разработанности оказывала в разное время заметное влияние на религиозную философию Запада, которое началось задолго до разделения церквей (напр., влияние мистики Псевдо-Дионисия Ареопагита на пантеизм Иоанна Скота Эриуге- ны — см. Бриллиантов А. Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скота Эриугены. СПб., 1898), но продолжалось и после раскола. Мотивы мистической метафизики имени, тела, света и т. п. в западной теологии косвенно восходят к теориям восточного богословия (и через них — к неоплатонизму, но с важнейшими поправками). Большой интерес к мистике православия в кругах немецкого протестантского пиетизма в 18 в. стимулировал, между

313

ПРАВОСЛАВИЕ прочим, первое издание важных текстов (напр., греческой версии Исаака Сирина). Этот интерес был отчасти унаследован мыслителями немецкого романтизма, как это можно видеть, напр., у Баадера (ср. также: Benz Е. Die Bedeutung der griechischen Kirche fur das Abendland. Wiesbaden, 1959). В настоящее время на западные языки широко переводятся православные аскетические руководства по практике т. н. Иисусовой молитвы (особенно анонимное русское произведение 19 в. «Откровенные рассказы странника»). В 20 в. во всем мире была осознана духовная, но также эстетическая и культурная ценность древнерусской и вообще православной иконы, так что копии и подражания знаменитым иконам повсеместно украшают католические и англиканские храмы и капеллы. Перечисленные типологические отличия западного и восточного богословия оформляются в догматических разногласиях. Православие не приемлет западное добавление к символу веры Filioque (исхождение Св. Духа не только от Отца, но и от Сына), которое порождено восходящим к Августину пониманием структуры Троичности Божества. Далее, для православия осталась в общем чуждой юридическая концепция первородного греха как правовой ответственности, переходящей от предков на потомков: в понимании православия грех Адама вызвал только сущностную деградацию человеческой природы, наследственную предрасположенность к злу, но юридической ответственности за деяние Адама человек не несет. Поэтому в православии нет провозглашенного догмата о рождении Девы Марии в результате «непорочного зачатия» (т. е. такого, при котором наследственная ответственность за первородный грех оказалась бы снятой). Организационные особенности православия определились в значительной мере спецификой политического строя Византийской империи. Клир в православии не так резко отделен от мирян (причащение под обоими видами для мирян, нет безбрачия духовенства); отсутствует централизованная организация (национальные церкви на деле вполне автономны по отношению к Вселенскому патриарху, авторитет которого и теоретически ниже авторитета соборов); допускается богослужение на национальных языках.

РЕЛИГИОЗНАЯ ФИЛОСОФИЯ ПРАВОСЛАВИЯ В

РОССИИ. С 14 в. на Руси усваиваются идеи византийских исихас- тов (кружок Сергия Радонежского, Нил Сорский и т. п.). При этом, в отличие от византийского православия, догматическое теоретизирование отступает на задний план сравнительно с наивным реализмом (напр., в спорах 14 в. о материальности рая — см. Послание архиепископа Новгородского Василия ко владыке Тверскому Феодору. — В кн.: Поли. собр. русских летописей, т. 6. СПб., 1853). В 15—16 вв. русское православие выдерживает борьбу с рядом еретических движений, а в рамках ортодоксии клерикальный этатизм иосифлян оттесняет более «духовные» и философски содержательные тенденции нестяжателей (см. Нестяжательство). С 16 в. особое значение приобретает религиозное осмысление возникающей державы как «Третьего Рима»; ощущается настроение месси- анической исключительности (православие почти отождествляется с русской державой, правоверие даже греков оказывается под подозрением). С этой же проблематикой связаны и споры 17 в., приведшие к расколу (см. Старообрядчество)', в них речь шла об отношении к религиозной традиции русской национальности и о социальной позиции церкви. Уже в 17 в. и особенно после реформ Петра I, приведших к резкому размежеванию общекультурной и церковной жизни, богословие принимает западно-схоластический характер и культивируется в замкнутом кругу, за пределами которого получают распространение идеи антиклерикального просветительства. В рамках церковного богословствования черты православия стираются под натиском западных влияний; так, образцом для догматического трактата Феофана Прокоповича — на латинском языке — служила протестантская догматика И. Герарда, образцом для главного сочинения Стефана Яворского «Камень веры,..» — труды иезуита Беллярмина (см. Koch H. Die russische Orthodoxie im petrinischen Zeitalter. Ein Beitrag zur Geschichte westlicher Einflusse auf das ostslavische Denken. Breslau—Oppeln, 1929). Борьбу за реставрацию иси- хастской мистики ведет Паисий Величковский (1722—94) (перевод аскетико-мистической византийской литературы — т. н. «Добротолюбие...», ч. 1—3. М., 1793; ср.: Яцимирский А. И. Возрождение византийско-болгарского религиозного мистицизма и славянской аскетической литературы в XVIII в. Харьков, 1905), в 19 в. его дело было продолжено Оптиной пустынью. К кон. 30-х гг. 19 в. за пределами духовно-академического богословствования, в отталкивании как от материалистических и атеистических учений, так и от официозных тенденций складывается славянофильство, связывавшее идею православия с «русской идеей», т. е. консервативно понятой «народностью», и с патриархальными формами общественной жизни. При этом у славянофилов осталось неясным соотношение между православием и националистическим мессианизмом: если видеть в православии некий общечеловеческий принцип (что не соответствует историческим судьбам православия), то «народность» может иметь значение только в своем отношении к этому принципу, если же переносить акцент на «народность», то православие — «веры племенной богатство» {Хомяков), т. е. один из атрибутов национального. На фоне религиозно-философской жизни Запада славянофильство предстает как аналогия католическим и протестантским попыткам переосмыслить данности религиозной традиции в контексте романтического и постромантического историзма (Оксфордское движение в англиканстве, движение в немецком католицизме, приведшее к возникновению т. н. старокатолицизма, философия Розмини в Италии и т. д.). В монашеских кругах это время отмечено оживлением интереса к практическим аспектам исихазма (физиологическая техника молитвы, см.: Брян- чанинов Игнатий. Аскетические опыты, ч. 1—2. СПб., 1865). Заявки славянофилов на создание оригинальной религиозной философии были в систематической форме реализованы в творчестве В. С. Соловьева. Настаивая на ортодоксальности своего учения (цель его — «оправдать веру отцов»), Соловьев напряженно искал в то же время трудного и вызывающего большие споры преобразования православия в духе идеала свободы мысли и интеллектуального прогресса. Со сходными тенденциями связано возрождение этики православия у Ф. М. Достоевского, испытавшего влияние мистического психологизма в духе Исаака Сирина и исихазма; в «Братьях Карамазовых» Достоевский антиномически расщепляет идею православия: старец Ферапонт — это эмпирическое лже-пра- вославие с его грубостью, обскурантизмом и тираничностью, старец Зосима — это сама идея православия с вековыми традициями тонкой духовности. Если Хомяков и особенно Соловьев и Достоевский стремились предельно расширить мировоззренческую структуру православия, то на правом фланге религиозной философии возникает стремление замкнуть ее и резко противопоставить гуманизму либерального толка. Эта тенденция характерна для

314

ПРАВОСЛАВИЕ IL Леонтьева (ср. его критику Достоевского в брошюре «Наши новые христиане», 1882), положившего начало аморалисти- ческой эстетизации православия (типичной затем для поры символизма); с еще большей остротой это проявляется у В. В. Розанова (Около церковных стен, т. 1—2. СПб., 1906; Русская церковь и др. статьи. Париж, 1906). Также и для свяш. П. Флоренского, стремившегося перенести в церковную науку изощреннейшие приемы дискурса т. н. серебряного века, характерно подчеркивание именно тех моментов традиционного православия, которые своей суровой архаичностью в наибольшей степени создают шок для современного сознания (О духовной истине. Опыт православной феодицеи. М., 1913 — здесь анализ православия как замкнутой мировоззренческой структуры достигает филигранной разработанности).

РУССКОЕ ПРАВОСЛАВИЕ в 20 в. испытало резкое крушение всех прежних навыков жизни православного опыта, что во многом определило опыт западных христиан. В изгнании и среди гонений 20—30-х гг. в СССР крайняя внешняя скудость порой делала возможной редкую духовную свободу, сосредоточение на самой сути христианства (об этом опыте наиболее адекватно напоминает митрополит Антоний Су- рожский (Блум, род. 1914), выросший в парижском изгнании и действующий в Лондоне проповедник и духовный писатель, выразивший вневременные ценности православия). В то же время испытания вызвали институциональные кризисы, расколы и разделения: в СССР — возникновение в нач. 20-х гг. «обновленчества», движения т. н. «непоминающих» и Катакомбной церкви, после обнародования в 1927 «Декларации» митрополита Сергия о лояльности к советскому режиму, и др.; в церковной жизни русской диаспоры — расхождение с 1922 по вопросу о статусе монархической идеи двух направлений: «карловацкого» (ныне «Русская Православная Церковь За Рубежом») и «евлогианского» по имени митрополита Евлогия (Георгиевского, 1868—1946; почти все известные богословы и философы русской диаспоры принадлежали ко второму направлению). Атмосфера патриотического порыва, возникшая во время 2-й мировой войны, побудила власти пойти на уступки Русской Православной Церкви, в частности было открыто 8 семинарий и две Духовные академии, начал выходить малым тиражом «Журнал Московской патриархии». На рубеже 50—60-х гг. начинает миссионерскую деятельность среди современных интеллигентов о. Александр Мень (1935—90). В русской диаспоре сложился новый тип православного священника, далекий от «семинарщины» и бытовых традиций «духовного сословия» старой России, но удалявшийся и от романтизма русских мистиков предреволюционной поры (о. Александр Ельчанинов (1881—1934), и др.). Иной, сугубо реставраторский характер имеет духовность Русской Православной Церкви За Рубежом, имеющая своим центром монастырь Джорданвиль в США. На основе древнецерковных традиций, но с учетом нового опыта русской диаспоры разрабатывал учение о Церкви как единении всего народа Божьего вокруг Евхаристии о. Николай Афанасьев (1893—1966) (невозможность «иной власти, кроме власти любви», высокое достоинство мирян как хранителей единства Священного Предания и т. д.). Его экклезиология оказала влияние и за пределами русского православия, с направлением, заданным ей, связана работа греческого богослова епископа Иоанна Пер- гамского (Зизиуласа). Для углубленного понимания наследия отцов церкви и византийского мистико-аскетического богословия важное значение имеют работы о. Георгия Флоровского «Восточные отцы IV века» (1933), «Византийские отцы V—VIII веков» (1934) и его концепция «неопатристического синтеза», обращение к богословско-философским идеям св. Максима Исповедника, начавшееся еще в предреволюционной России (работы Епифановича), особый интерес к православной мистике св. Симеона Нового Богослова (издания текстов епископом Василием Кривошеиным в серии «Sources chretiennes» и его исследование «Dans la lumiere du Christ: St. Symeon le Nouveau Theologien», 1980) и византийских исихастов (труды о. Иоанна Мейендорфа (1926—92), и прежде всего его «Введение в изучение Григория Паламы», 1959 (MeyendorffJ. Introduction a l'etude de Gregoire Palamas, 1959, рус. пер. 1997), а в русской православной диаспоре являлись такие плоды усвоения иконной традиции, как труды по богословию иконы Л. А. Успенского. В настоящее время в России наблюдается возрождение серьезных штудий, продолжающих инициативы русской православной науки в изгнании (работы Г. М. Прохорова, A. И. Сидорова, В. М. Лурье, историко-богословские труды о. Илариона Алфеева, посвященные творчеству Исаака Сирина и Симеона Нового Богослова, и др.). Лит.: Поселянин Е. (Погожее Е. П.). Русская Церковь и русские подвижники 18 в. СПб., 1905 (репринт: Сергиев Посад, 1991); Спасский А. А. История догматических движений в эпоху Вселенских Соборов. Сергиев Посад, 1906; Зарин С. Аскетизм по православно- христианскому учению, т. 1, кн. 1—2. СПб., 1907; Попов И. В. Идея обожения в древневосточной церкви. М., 1909; Успенский Ф. П. Основной характер греко-восточного православия. Казань, 1911; Иеромонах Алексий (Кузнецов). Юродство и столпничество. Религиозно-психологическое исследование. СПб., 1913; Глубоковский H. H. Православие по его существу. СПб., 1914; Минин П. Главные направления древне- церковной мистики. Сергиев Посад, 1916 (переизд. в кн.: Мистическое богословие. Киев, 1991, с. 337—391); Болотов В. В. Лекции по истории древней Церкви. Пп., 1918 (репр.: М., 1999); КарташевА. В. Очерки по истории Русской Церкви, т. 1 —2. Париж, 1959 (репр.: М., 1991,1993); Кар- ташев А. В., прот. А, Шмеман. Исторический путь православия. Париж, 1985 (репр.: М, 1993); Аверинцев С С. Византия и Русь: два типа духовности. — «Новый мир», 1988, №7, 9; Русская Православная Церковь 988—1988. Очерки истории, вып. 1—2. М., 1988; Успенский Л. А. Богословие Иконы Православной Церкви. Изд-во западноевропейского Экзархата, Моск. Патриархат, 1989; Федотов Г. И Святые древней Руси. М., 1990; Он же. Стихи духовные. Русская народная вера по духовным стихам. М., 1991; Лосский B. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991; Архиепископ Сергий (Страгородский) Православное учение о спасении. М., 1991; Добротолюбие, I—V. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1992; игумен Экономцев И. Православие, Византия, Россия. М., 1992; Яннарас X. Вера Церкви. Введение в православное богословие, пер. с новогреч. М., 1992; Христианство. — Энциклопедический словарь, т. 1—3. М., 1993—1995; КарташевА. В. Вселенские Соборы. М., 1994; Живов В. М. Святость. Краткий словарь агиографических терминов. М., 1994; Поспеловский Д. В. Русская православная Церковь в 20 в. М., 1995; Языкова И. К. Богословие иконы. М., 1995; прот. Иоанн Мейендорф. Православие в современном мире. М., 1997; Алфеев И., иеромонах. Православное богословие на рубеже столетий. М., 1999; Jugie M. Theologia dogmat- ica christianorum orientalium, v. 1—5. P., 1926—35; Jycmun (ПоповиК), архим. Догматика Православие Церкве, т. 1—3. Београд, 1932—1980; Heiler F. Urkirche und Ostkirche. Munch., 1937, Arseniew N. Ostkirche und Mystik, 2 Aufl. Munch., 1943, Onasch K. Geist und Geschichte der russischen Ostkirche. В., 1947; Schaeder H., Muller /., Schneider R. Die Ostkirche und die russische Christenheit, hrsg. von E. Benz. Tub., 1949; Janin R. Les Eglises orientales et rites orientaux, 4 ed. P., [1955]: Benz E. Geist und Leben der Ostkirche. Hamb., [1957]; Bratsiotis P. Die orthodoxe Kirche in griechischer Sicht. Stuttg., 1959; Cordilio M. Theologia orientalium cum latinorum comparata, t. 1. Romae, 1960; Onasch K. Einfuhrung in die Konfessionskunde der orthodoxen Kirchen. В., 1962; Koch H.

315

ПРАВЫЕ Kleine Schriften zur Kirchen — und Geistesgoschichte Osteuropas. Wiesbaden, 1962; Demetrakopoulos G H. Dictionary of Orthodox Theology: A Summary of the Beliefs, Practices and History of the Earstem Orthodox Church. N. Y., 1964; Dogmatica et symbolica monumenta orthodoxae catholicae ecclesiae, v. 1—2, 2 ed. Graz, 1968; Ivanka E.v. Repertorium der Symbolic und Bekenntnisschriften der griechisch-orthodoxen Kirchen. Dusseldorf, 1969; Beck H.-G. Kirche und theologische Literatur im byzantinischen Reich, Monch., 2. Ausg., 1977; Die Geschichte der orthodoxen Kirche im byzantinischen Reich. Gott., 1980; HusseyJ. M. The Orthodox Church in the Byzantine Empire. Oxf., 1985; Hauptmann P., Strieker G. Die Orthodoxe Kirche in Russland. Dokumente iher Geschichte (860—1980). Gott., 1988 (частичный рус. пер.: Русская Православная Церковь в советское время. Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью, кн. 1—2. М., 1995). Библ.: Attwater D. A list of books about the Eastern churches. Newport, 1960. С. С. Аверинцев

ПРАВЫЕ — наименование охранительных, консервативных и реакционных парламентских фракции, политических партий и направлений общественной мысли. В предыстории современных политических движений левые представляли интересы поднимающейся буржуазии и др. городских сословий (виги в Англии), которым противостояли сторонники феодально- аристократического государственно-политического строя (английские тори). Истоки противостояния левых и правых политических сил прослеживаются в политической борьбе античных полисов Греции, в конфликтах патрициев и плебеев Римской республики, в средневековых итальянских республиках Генуе и Венеции, в столкновениях феодально—буржуазных и народных коммун европейских городов. Современный смысл оппозиции левых и правых закрепился в эпоху возникновения массовых политических партий в Европе, а сама терминология стала распространенной уже в 20 в. (см. Левые). Историческая функция правых — охрана режима или борьба за его консервативное преобразование. Оппозиция и борьба левых и правых и реальный смысл этих наименований определяются не самоназванием партий, а характером наличного политического режима и отношением к нему обоих политических флангов. Этим объясняется парадокс современных демократических сил в России, защищающих постсоциалистические реформы и оказывающихся в положении правых в согласии с политической традицией. И. И. Кравченко

ПРАГМАТИЗМ (от греч. ярауиа — дело, действие) — течение американской мысли, в котором фактор практики используется в качестве методологического принципа философии. Возникло в 1870-х гг., оформилось в 1-й пол. 20 в. и как тенденция сохранилось во 2-й половине. С прагматизмом связано творчество разных по своей стилистике мыслителей — Ч. С Пирса, У. Джеймса, Дж. Дьюи, Дж. Мида, натуралис- тов,прап4атическиханалитиков,неопрап4атистов.Сторонни- ки прагматизма были в Великобритании (Ф. Шиллер) и других странах. Термин «прагматизм» впервые употребил Кант в «Критике практического разума», в американскую философию его ввел Пирс. В статье «Как сделать наши понятия ясными» (1878) он писал: «Рассмотрим, какие последствия, которые предположительно могли бы иметь практическое значение, присущи объекту нашего понятия. Тогда наше представление об этих последствиях есть все, что составляет понятие объекта» (Peine С. S. Selected Writtings. N. Y, 1968, p. 124). Пирс не придавал прагматическому методу общефилософское значение: область его применения была ограничена научными понятиями и той практикой, которая имеет место внутри научного сообщества, когда нужно оговаривать смыслы употребляемых понятий и процедуры исследования. У. Джеймс заимствовал идею прагматического метода у Пирса и, соединив ее с утилитаризмом Дж. С. Милля, использовал для решения экзистенциальных, гносеологических, этических, религиозных вопросов (Пирс протестовал против столь широкого толкования прагматизма и, чтобы дистанцироваться от Джеймса, обозначал свою позицию термином «прагмати- цизм»). Под «прагматическим методом» Джеймс имел в виду сопряжение понятий и идей с верованиями, с их работоспособностью в «потоке опыта» индивида или, как он говорил, по их «наличной стоимости» в том или ином контексте. В критерии эффективности он видел способ решения (или снятия) философских проблем и улаживания философских споров. Прагматический подход призван был отсеять надуманные проблемы от важных, прояснить, какие объекты следует принимать за существующие, а какие нет, а также снять вопрос об истине как соответствии реальности. Теории должны оцениваться не по их отражательной способности (на чем настаивают сторонники корреспондентской теории истины), а рассматриваться как верования, которые в одном потоке опыта являются ложными, а в другом могут оказаться истинными. Понятия «истина», «благо», «правильное» используются в опыте функционально и адаптивно, поэтому Джеймс не видел оснований для противопоставления суждений истины и суждений ценности. ««Истинное»... это способ нашего мышления, соответствующий обстоятельствам (expedient), также как «правильное» — это наш соответствующий обстоятельствам способ поведения» {Джеймс У. Прагматизм. СПб., 1910, с. 222). Творчество английского прагматиста Ф. К. Шиллера посвящено применению принципов прагматизма к логике и гуманизму (Studies of Humanism. L., 1930). Он воспринял умонастроение джеймсовского варианта прагматизма, усилив его антропологические и персоналистические мотивы; опыт, возражал он Джеймсу, не является нейтральным, его содержание составляют цели, потребности, эмоции человека. Свидетельством истинности того или иного суждения являются вытекающие из его принятия благоприятные и полезные для нас последствия. Однако не все, что работает, является истинным, а только то, что служит познавательным, моральным и гуманистическим целям. Прагматизм Дьюи роднит с прагматизмом Джеймса борьба с умозрениями спекулятивной метафизики, апелляция к эмпиризму здравого смысла, антидуализм и антифундаментализм, отказ от противопоставления суждений факта и ценностных суждений, а также преимущественное внимание в теории познания к проблеме обоснования знания. Вместе с тем между этими двумя мыслителями имеются существенные различия. Прагматизм Джеймса антрополопгчен, психологичен и экзистенциален, прагматизм Дьюи более объективистский и сциентистский. Дьюи в большей мере использовал в своей философии историцистские подходы и дарвиновские идеи естественного отбора и приспособления к среде. Дьюи не придерживался методологического монизма. Предложенная им организмическая и процессуальная трактовка опыта предполагала применение гибких и разнообразных методов — функциональных, операциональных, экспериментальных, прагматических, контекстуальных, являющихся раз-

316

ПРАГМАТИЗМ новидностями философской критической рефлексии. Доминантной в философии Дьюи была не столько идея прагматизма, сколько идея контекстуализма. Прагматический метод рассматривался как составная часть исследования, которое состоит в превращении неопределенной или проблемной ситуации в ситуацию определенную, целостную, поддающуюся разрешению. Цель исследования — решение — достигается путем мыслительных экспериментов и естественного отбора наиболееэффективныхи практичныхгипотез. «Практичный», или «прагматичный», — это правило соотнесения понятий, гипотез, выводов с вытекающими из них последствиями. Последствия могут быть разными, как практически-прикладными, так и эстетическими, моральными, воображаемыми (см.: Dewey J. Essays in Experimental Logic. Chi., 1916, Ch. XIII). Выступив против гегелевского объективизма и кантовского

гносеологизмаиформализма,против«пассивно—отражательных» и «сущностных» концепций познания, Дьюи отверг понятие «объективная истина» и критиковал корреспондентные теории истины. Истину следует понимать операционально и инструментально как принятое «верование» (Belief) в рамках того или иного контекста. «Верование» предпочтительнее «Истины», поскольку открывает простор для сомнения и критики. В отличие от Джеймса, Дьюи проявлял больше понимания необходимости интерсубъективного удостоверения практических последствий и прибегал к термину «подтвержденное утверждение» в смысле удовлетворительного соглашения между разными субъектами относительно того, во что следует верить. Прагматизм, контекстуализм, экспериментализм во многом несли отпечаток социал-реформизма Дьюи и одновременно служили методологическими ориентирами в его социально-политических воззрениях. Дж. Мид понимал «прагматизм» прежде всего в смысле дея- тельностного и контекстуального подхода к проблемам. В отличие от Пирса, не интересовавшегося социальной философией, и Джеймса, для которого она была на периферии его интересов, у Мида, как и у Дьюи и С. Хука, она была одной из центральных. Он более детально, чем Дьюи, исследовал понятие «социальность», сделав его ключевым в своих философских построениях (Mead G. The Philosophy of the Act. Chi., 1938). Потребность в познании возникает из необходимости разрешения конкретной проблемной ситуации, детерминирующей смыслы высказываний, познавательные инструменты и предполагаемые результаты. Представления об истинном, должном, благом проникнуты социальностью, диктуются практическими задачами и формируются в сообществах людей. В прагматизме Мида социальность приобрела значение универсального принципа, действующего не только на уровне человека, но и на всех уровнях природы. Хотя прагматисты (Дьюи и Мид) в рамках инструментализма обращались к проблематике логики научного исследования, они специально не занимались интерпретацией формальных систем (исключением, пожалуй, является Ч. Моррис), вне их интересов остались технические проблемы языка и значения (это не относится к Пирсу). «Лингвистический» поворот, совершенный в США аналитически ориентированными философами, вытеснил классический прагматизм с авансцены академической жизни. Однако многие характерные для прагматической традиции подходы сохранились, они были реинтерпретированы и получили дальнейшее развитие в философском натурализме (Хук, Э. Нагель, Э. Эйдел, С. Лампрехт, Дж. Рэндилл, Э. Крикорян и др.), а также в прагматическом анализе, в различных синтетических гфататасгско-позитивистских и неопрагматистских концепциях. Наиболее активным защитником американской прагматической и натуралистической традиции был Хук. В ранний период творчества, находясь под сильным влиянием марксизма (позднее он стал интеллектуальным лидером США в критике ленинско—сталинской разновидности марксизма и коммунизма), он попытался соединить прагматизм Дьюи с Марк- совым пониманием практики. Социал—реформистски истолкованный прагматизм он применял к политическим, этическим и образовательным проблемам. Позднее Хук занимался оснащением прагматической критической рефлексии техникой логического анализа. Обратившись к экзистенциальным проблемам и критикуя пессимистические теории, высвечивающие трагический смысл жизни, Хук противопоставлял им оптимизм и мелиоризм прагматизма. Одним из видных представителей прагматической ветви аналитической философии был У. вон О. Куайн. Для Куайна, как и для всей постпозитивистской философии, характерно переведение всех философских вопросов на языковой и интертеоретический уровень. Вопрос о существовании каких-либо объектов можно ставить только в каркасе языка теории, постулирующей их существование. Впервые эта идея была высказана Р. Карнапом, Куайн усилил ее холистский и прагматический аспекты: как логические, так и эмпирические предложения должны проверяться не ситуативно, как это было у Дьюи, а как части целостной теоретической системы, в рамках которой они имеют свой смысл. Речь может идти только об оправдании всей системы, а оно может быть только прагматическим (Quine W. van О. Wbrd and Object. Cambr. (Mass) — N.Y.-L., 1960). Другой представитель прагматического анализа — M. Уайт по ряду важных вопросов был близок Куайну, но в отличие от него более широко толковал область применения прагматических критериев и выступал за синтез прагматизма и неопозитивизма (White M. Toward Reunion in Philosophy. N. Y, 1963). Уайт критиковал неопозитивистов за проведение жестких границ между различными областями философского знания и обосновывал внутреннюю связь онтологии, логики и этики: между суждениями факта и суждениями ценности нет дихотомии, поскольку' и в фактуальных суждениях наличествует этический элемент. Любые прагматические процедуры проверки знания сродни этическим процедурам, и Понятие «истина» несет на себе этическую нагрузку. Философ-аналитик Д Дэвидсон считает, что, несмотря на свой релятивизм, Куайн озабочен, как в свое время Дьюи и Мид, проблемой реализма, т. е. наши концептуальные схемы (языки) относятся к опыту (природе, реальности, чувственным данным). Язык (и концептуальные схемы) у него выступает чем-то третьим между сознанием и нейтральной реальностью. Дэвидсон предложил вообще отбросить идею языка как посредника между сознанием и природой. Языковые конвенции имеют отношение не к отражению реальности, а к социальной коммуникации. От понятия «истина» можно не отказываться, однако его нужно перевести из плоскости верификации в плоскость коммуникации. В духе Дьюи он утверждает, что истина строится не на основе общезначимого критерия, а на принципе доверия носителям другого языка и других концептуальных схем (Дэвидсон Д. Об идее концептуальной схемы. — В кн.: Аналитическая философия. Избр. тексты. М., 1993, с. 144—158). О благоразумии старого прагматизма говорит X. Патнэм. Потратив огромные усилия на обоснование с помощью ана-

317

ПРАГМАТИЗМ логической техники референциальной теории значения и «естественного реализма», а затем, разочаровавшись в результатах собственных изысканий, он предлагает категорию «истина» заменить старыми прагматическими понятиями «пригодность», «приспособленность» (fitness). В отличие от философов-аналитиков, выбирающих из прагматического наследия отдельные созвучные им идеи, P. Рорти предлагает по-новому посмотреть на все творчество Джеймса и Дьюи с точки зрения их вклада в постмодернизм. Ницшеанские мотивы у Джеймса, идеи историцизма и перманентной реконструкции у Дьюи, их общее неприятие кан- товско-декартовской гносеологической традиции и явный антифундаментализм подготовили почву для постмодернизма (Rorty R. Consequences of Pragmatism. Minneapolis, 1982). Рорти предложил постмодернистский вариант неопрагматизма, в котором провозглашается отказ от философии как теоретической деятельности и придание ей статуса «литературной критики». Идеологию объективизма и истины, доминировавшую в западной культуре, он предлагает заменить этноцентристской идеологией солидарности с мнениями и прагматическими верованиями сообщества. Лет.: Эбер М. Прагматизм. СПб., 1911; Франк С.Л. Прагматизм как гносеологическое учение. — В сб.: Новые идеи в философии. СПб, 1913, сб. 7, с. 115—157; Мельвиль Ю. К. Чарльз Пирс и прагматизм. М., 1968; Макеева Л. Б. Философия X. Патнэма. М., 1996; Юлина Н. С. Постмодернистский прагматизм Ричарда Рорти. Долгопрудный, 1998; Moore Е. С. American Pragmatism: Peirce, James and Dewey. N. Y, 1961. Я. С. Юлина В этике, согласно Джеймсу, нужно различать три направления исследований, или три вопроса: (а) психологический (в котором рассматривается происхождение моральных понятий), (б) метафизический (в котором рассматривается значение моральных понятий), (в) казуистический (в котором выясняется критерий блага и зла в их конкретных проявлениях и вытекающих отсюда обязанностей). В вопросе о происхождении моральных понятий Джеймс в полемике с утилитаризмом, социальным утопизмом и эволюционизмом утверждал наличие в человеческой природе врожденной склонности к идеальному (в отличие от приятного и полезного) ради него самого. В вопросе о природе моральных понятий он исходил из того, что их содержание и сам факт их существования обусловлены наличием «чувствующего существа»—человека, способного отличать благо от зла, исходя из своих предпочтений и независимо от внешних обязанностей; иными словами, моральный мир — это порождение субъективного сознания человека. Соответственно нет и никаких обязательств самих по себе, но только как соответствующих требованиям, формулируемым чувствующим и желающим существом. Т. о., моральные понятия («хороший», «дурной», «обязательство») не обозначают «абсолютных сущностей» и не отражают умозрительных самоутверждающихся законов, но являются объектами чувства и желания. «Этический мир» развивается на основе существования живых сознаний, «составляющих суждения о добре и зле и предъявляющих друг другу требования»; «этическая республика» существует независимо от того, есть или нет на свете Бог. По поводу наиболее сложного вопроса—о критерии блага Джеймс признает, что невозможно построить такую этическую систему, которая вмещала бы все мыслимые на земле блага: между идеалом и действительностью всегда существует разлад, устраняемый лишь ценой жертвы части идеала. Поэтому во избежание скептицизма и догматизма моральный философ должен принять в качестве руководящего принципа этики следующее: «постоянное удовлетворение возможно большего числа требований»; в силу чего наилучшим признается поступок, ведущий к наилучшему целому при наименьшем количестве жертв. В рамках казуистического анализа этика, по Джеймсу, может быть подобной естественной науке, т. е. позитивному, эмпирическому и постоянно меняющемуся знанию; но в этом смысле философия морали невозможна. Характерной особенностью прагматистского подхода, как он был развит в этике Дьюи, является рассмотрение моральных проблем в терминах конкретных и специфических ситуаций. Соответственно под должным и правильным понимается поведение, ведущее в данной конкретной ситуации к наибольшему благу как для других людей, так и для самого действующего лица, под добром — то, что отвечает требованиям, задаваемым ситуацией, а моральная задача человека усматривается в обеспечении наибольшей полноты блага в ситуации конфликтующих требований. Каждая моральная дилемма, по Дьюи, уникальна, и конкретное соотношение реализованных и попранных идеалов, возникающее из каждого отдельного решения, всегда представляет собой мир, для которого еще не было прецедента и для поведения в котором еще не создано правило; моральное правило формулируется в каждой конкретной ситуации заново. В морали речь идет не об определении «подлинной ценности» в противовес «ложной ценности», но об определении такой линии поведения, при которой были бы по возможности учтены все включенные в ситуацию ценности; более того, ценность является таковой не в силу своей подлинности, в отличие от ложности, а в силу того, что она существует (Д. Мид). Такого рода ситуационизм, или контек- стуализм, подвергался критике за то, что не оставлял места для накопления морального опыта; на что Дьюи отвечал, что обобщенные представления о целях и ценностях существуют в таких же формах, что и любые общие идеи, и используются в качестве интеллектуальных инструментов в суждениях относительно конкретных случаев по мере их возникновения; как инструменты они создаются и испытываются в их применимости к этим случаям. В «Этике», написанной Дьюи совместно с Дж. Тафтсом (1908), и в течение десятилетий остававшейся одной из наиболее популярных в США книг по моральной философии, вводится различие между «рефлективной» (reflective) и «обычной» (customary) моралью. Под первой понимаются те идеи и правила, которые возникают в процессе решения моральных проблем в конкретных ситуациях; под второй — те общие моральные цели и принципы, которые формируются на основе повторяющихся ситуаций и которые могут рассматриваться в качестве «операционального a priori», каждый раз проверяемого и подтверждаемого в новых возникающих ситуациях принятия моральных решений. Этические идеи Дыои получили приложение в политической теории, в частности в учении о «демократии как моральной концепции», и в теории воспитания, в частности морального воспитания. В I960—70-е гг. прагматизм утратил свои позиции в философии; однако с конца 1980-х гг. он получил «второе дыхание» как американская параллель постницшеанских новаций в европейской философии (Д. Деннет, X. Патнэм, Р. Рорти). Лит.: Dewey J.f Tufts J. H. Ethics. Carbondale, 1985; Morris Ch. The Pragmatic Movement in American Philosophy. N. Y., 1970. P. Г. Апресян

318

ПРАЙС

ПРАДЖНЯ (санскр. prajna, пали раппа — мудрость, знание, понимание, различение) — в буддизме одно из понятий, обозначающих высшую мудрость, самое глубокое и всеохватывающее понимание реальности, свойственное лишь интуитивному знанию. В раннем буддизме праджня отождествляется с интуитивным познанием четырех благородных истин и закона взаимозависимого возникновения (пратитья-самут- пада). Составляет важнейший компонент буддийской практики, придающий высший смысл как моральному поведению (шила), так и медитации (самадхи). В вайбхашике и саутран- тике праджня связывается со способностью различать дхармы — элементы существования. Особое внимание праджне уделяется в махаяне, где она выступает как высшее совершенство (парамшпа), присущее буддам и бодхисаттвам и сводящееся к знанию реальности сансары (перерождения) и нирваны (освобождения от перерождений) как пустоты (шунъята). Вместе с каруной (состраданием) праджня составляет «опору» махаянского пути. В ваджраяне праджня трактуется как женское начало — она и богиня, и одновременно низкородная потаскуха. Соединяясь со своим мужским партнером упаи (искусными средствами), праджня приводит адепта к реализации недвойственности. См. также Праджняпарамиты сутры. В. Г. Лысенко

ПРАДЖНЯПАРАМИТЫ СУТРЫ (санскр. prajnaparamita- sutra — сутры о совершенстве мудрости) — цикл самых ранних текстов буддизма махаяны (классическое число — 18), содержащих, согласно традиции, слова самого Будды, услышанные его учениками; послужили основой для развития более поздней философской и религиозной литературы этого направления буддизма. Создавались в 1—3 вв. на санскрите. Древнейший текст цикла — «Аштасахасрикапраджняпара- мита-сутра» («Сутра о совершенстве мудрости в восемь тысяч стихов») — датируется 1 в. н. э. Создание двух других известных текстов — «Ваджраччхедака-праджняпарамита-сутры» («Сутра Алмазного громовика Совершенной Мудрости», или «Алмазная сутра») и «Хридая-сутры» («Сутра Сердца») — относится к периоду с 150 по 200 г. Оба они представляют собой извлечения из более обширного текста — «Махапраджняпа- рамита-сутры» («Великая сутра о совершенстве мудрости», состоящая из двухсот тысяч стихов). Остальные сутры также являются разными числовыми вариациями этого текста, о чем свидетельствуют их названия — «Панчавимшатика» («Двадцать пять тысяч стихов»), «Дашасахасрика» («Десять тысяч стихов»), «Сапташатика» («Семьсот стихов») и т. п. Близкой к праджняпарамитским сутрам считается «Вималакирти- нирдеша-сутра» («Сутра Вималакирти»). Праджняпарамитские сутры провозглашают праджню (мудрость) высшим совершенством (парамитой) и самым действенным средством достижения освобождения — нирваны. Природа праджни есть осознание взаимозависимости и внутренней пустоты (шунъята) всех вещей, а также мыслей о них. Нирвана отождествляется с вневербальным и внерациональным проникновением в пустоту всего процесса перерождения (сансары). Однако подчеркивается, что такая трактовка нирваны, как и др. ключевых понятий буддизма, не должна становиться догматической доктриной. Праджняпарамитские сутры стремились придать высшим буддийским ценностям как более популярное, так и более мистическое звучание. Идеи сутр развивали Нагарджуна и др. махаянские мыслители. «Алмазная сутра» и «Сутра сердца» особенно популярны в Центральной Азии, Тибете, Китае, Корее и Японии. В. Г. Лысенко

ПРАДХАНА - см. Пракрити

ПРАЙОДЖАНА (санскр: prayojana — намерение; — четвертая категория нъяи, отражающая ее понимание познания как практическо-предметной деятельности; мотив, стимул как познавательно-деятельностная установка. В «Нъяя-сутрах» прайоджана определяется как «объект, в соответствии с которым предпринимают действие» (1.1.24). Ватсьяяна в начале своего комментария отмечает, что прайоджана «пронизывает» все живые существа, действия и науки, т. к. немотивированной практики быть не может. В комментарии к цитированной сутре он определяет «объект» как то, что стимулирует стремление приобрести, либо избежать, его, а потому также решение и выбор средств его приобретения или избежания. «Соответственность» равнозначна самому этому решению, а «соответствующим» будет объект, в связи с которым такое решение принимается. Уддйотакара осмысляет, почему прайоджана следует в перечне категорий за сомнением (саншая): «немотивированное» сомнение никогда не ведет к исследованию. В. К. Шохин

ПРАЙС (Price) Ричард (23 февраля 1723, Гламорганшир, Уэлс — 19 апреля 1791, Хэкни, Англия) — британский моральный философ, теолог, экономист, математик. Получил образование в нескольких духовных академиях Англии. Затем служил в нонконформистских конгрегациях, был одним из лидеров диссентеров, совмещал пастырскую карьеру с активной политической деятельностью. При поддержке своего друга Б. Франклина стал членом Королевского общества (1765). Во всех сферах жизни Прайс руководствовался идеалами разума и свободы. Как священник и теолог он стремился основать веру на разумных началах, участвовал в движении за юридическое признание веротерпимости и свободы вероисповедания, как политик стоял на позициях либерализма. Он поддерживал борьбу американских колонистов за независимость и приветствовал начало Великой французской революции. Знаменитая проповедь Прайса «О любви к нашей стране» (1789) спровоцировала написание Э. Берком «Размышлений о революции во Франции» (1790). В истории философии Прайс известен как автор «Обозрения основных вопросов морали» (1758). Свою главную идею абсолютной морали Прайс обосновывал, опираясь на философию Платона, кембриджских платоников, интеллектуалиста С. Кларка, в полемике с сентиментализмом этическим, с волюнтаристскими и социоправовыми концепциями морали. Путь обоснования абсолютности морали он видел в доказательстве ее объективного характера, которое в первую очередь предполагало доказательство объективности морального знания. Абсолютность морали, по Прайсу, выражается в ее онтологическом характере, беспредпосылочности, неизменности, универсальности и вечности. В единстве с необходимой истиной мораль конституирует природу Божества и является законом его существования. В контексте осмысления названных особенностей морали Прайс строил свою интел- лектуально-интуитивистскую концепцию морального познания, сущность которой выражалась в том, что знание морали складьгоается из объективных, универсальных, простых (не определимых через неэтические термины) идей-понятий. Их познание осуществляется непосредственно, с помощью интеллектуально-интуитивной способности — понимания (understanding). Познание морального понятия, по Прайсу, тождественно требованию осуществления морального действия,

319

ПРАКАШАТМАН основной характеристикой морального знания является императивность. Следствием утверждения о понятийности, интуитивности и императивности морального знания было признание чистоты и осознанности морального мотива. Свободу Прайс понимал как способность самодетерминации, т. е. способность действовать согласно собственным убеждениям вопреки внешним воздействиям и внутренним предрасполо- женностям. Свободу, наряду с разумностью, он считал необходимым условием моральности человека. Этическая концепция Прайса была впоследствии признана самым полным и последовательным в истории этики выражением интеллектуализма (см. Интеллектуалистскаяэтика). В своем понимании морали Прайс во многом предварил И. Канта, его идеи получили развитие в этическом интуитивизме 20 в. Соч.: A Review of the Principle Questions in Morals. Oxf., 1948. Лит.: Thomas D. 0. The Honest Mind: The Thought and Work of Richard Price. Oxf., 1977. О. В. Артемьева

ПРАКАШАТМАН (санскр. Prakasatman) (др. имена — Свап- ракашанубхава, Пракашатмаяти) (кон. 12 — нач. 13 в.) — индийский философ и теолог, последователь адвайта-веданты и основатель одного из главных течений в послешанкаровой адвайте — школы виварана. Школа виварана получила название по одному из центральных произведений Пракашатма- на — «Панча-падика-виварана» («Толкование пятиглавия»); это комментарии на произведение Падмапады «Панча-па- дика», которая в свою очередь является субкомментарием на Комментарий Шанкары к «Брахма-сутрам». Был непосредственным учеником адвайтиста Ананьянубхавы. Пракашат- ман прославился активной полемикой с махаянистскими направлениями буддизма; в отличие от буддистов он считает, что сам факт узнавания, или припоминания (пратьябхиджня), человеком себя как субъекта познания уже предполагает некую непрерывность и согласованность феноменов, а значит, и относительную самодостаточность эмпирического мира. Антимахаянистская направленность учения Пракашатмана приводила к тому, что майя в нем переставала рассматриваться как «космическая иллюзия», но начинала приобретать известную самостоятельность, все больше напоминая перво- материю (Пракрити) в системе санкхья. В своих взглядах на природу индивидуальной души Пракашатман склонялся к доктрине бимба-пратибимба-вада (учение об образе и про- образе),псюколькуонапредполагаетотражениевысшего1арвх- мана в относительно самостоятельном и реальном зеркале майи. Последователями Пракашатмана были адвантисты Шри- харша, Читсукха и др. Соч.: Paficapadika-vivaana. — «Vizianagram Sanskrit Series», N 5, v. 1—3. Лит.: Cammann К. Das System des Advaita nach der Lehre des Prakasamans. Wiesbaden, 1965. H. В. Исаева

ПРАКРИТИ (санскр. prakiti — природа, производящее начало) — одно из двух первоначал мира в дуалистической философии классической санкхьи, являющееся одновременно его Первоматерией, действующей причиной и «дизайнером» с целеполагающими интенциями. Синонимы «Пракрити» — «непроявленное» (см. Вьякта-авъяхта) и «основное» (прад- хана). Пракрити является особым модусом взаимоотношения трех гун, состоянием их «равновесия». Как непроявленное первоначало мира Пракрити противопоставляется остальным 23 «проявленным» началам, являющимся ее эманатами, и как особый модус трехгунной реальности, наряду с ними — Пу- руше. По «Санкхья-киршсе», Пракрити в качестве материальной причины мира содержит все его феномены в недифференцированном состоянии (см. Паринама-вада), но сама является началом «тонким» — сверхчувственным (ст. 8), постулируемым на основании абстрактного умозаключения. Как единая Первоматерия, или единое непроявленное первоначало, Пракрити выводится из 1) «ограниченности» всех феноменов, 2) их гомогенности, 3) наличия общей для них потенциальности, 4) видовых различий между следствиями и причиной, 5) «слияния» следствий с их причинами в конце каждого космического периода (ст. 15—16). Комментаторы акцентируют момент однородности феноменов, имеющих трехгунную природу, и необходимость недопущения regressus ad infinitum (если не признать Пракрити конечным основанием мировых причин, придется допустить их бесконечный ряд). Как действующая причина Пракрити, аффицируемая присутствием Пуруш, «развертывает» миры в неизменной последовательности эманации и периодически «свертывает» их в обратном порядке. Пракрити «обеспечивает» и трансмиграцию, снабжая тонкое тело (сукшма-шарира) безграничными возможностями перевоплощений (ст. 42). Наконец, в качестве целеполагающего начала Пракрити (в противоречии с ее «бессознательностью») заботится о «вкушении» Пурушей объектов и его же освобождении от этого опыта и от нее самой, служа ему наподобие бескорыстной возлюбленной (ст. 56-60). В К. Шохин

ПРАКСЕОЛОГИЯ (от греч. лракотс — практика) — теория эффективной организации деятельности. Термин впервые употреблен Л. Бурдье (1882), но введен в оборот А. Эспина- сом (1923), Е. Слуцким (1926) и Т. Котарбиньским, который впоследствии обобщил свои взгляды на праксеологию в книгах «Принципы хорошей работы» (1946) и «Трактат о хорошей работе» (1955). Благодаря Котарбиньскому идеи праксеологии были институционализированы в качестве направления теоретических и прикладных исследований. Появление праксеологии лежало в русле исследовательских ожиданий и поисков начала 20 в., нашедших также выражение в разработке А. А. Богдановым с 1910-х гг. идеи тектологии как теории универсальной организационной науки (Всеобщая организационная наука (тектология), т. 1—3,1913—1917). Задачей праксеологии, по Котарбиньскому, является аналитическое описание техники, элементов и форм рациональной деятельности, создание «грамматики действия» в порядке выработки наиболее общих норм максимальной целесообразности действий (см. Польза), в частности в виде системы общетехнических рекомендаций и предостережений применительно к профессиональной индивидуальной и коллективной деятельности (работе). Обобщения и выводы праксеологии привлекаются в этике в связи с анализом поступка, выбора морального, принятия решения, нормативно-ценностных аспектов сотрудничества и взаимодействия вообще (М. Бунге). В прикладном плане проблематика праксеологии оказывается востребованной виссле- дованиях по хозяйственной этике (см. Предпринимательская этика). Праксеологические идеи и проблемы разрабатывались в утилитаризме, прагматизме, теории организации (А. Гастев, Г. Форд, А. Файоль), общей теории действия (Т. Парсонс), экономической теории (Л. фон Мизес). С 1962 в Польше из-

320

ПРАКТИКА дается основанный Котарбиньским журнал «Praxeologia» (до 1996 — «Praxeological Notes»). Лет;: Котарбиньский Т. Трактат о хорошей работе. М., 1975; Praxiolo- gies and the Philosophy of Economics, ed. J. L. Auspitz, W. W Gasparski a. o. New Brunswick—L., 1992; Gasparski W. W. A Philosophy of Practicality: A Treatise on the Philosophy of Tadeusz Kotarniski. Hels., 1993; Kotajbijislu'sPraxioJogyHull,^^ л _ . P. Г. Апресян

ПРАКТИКА (от греч. npafy; — дело, деятельность, поступок) —понятие философского (эстетического, гносеологичес- кого,этического, политологического)дискурса, использующееся в различных контекстах для характеристики 1) благого поступка в отличие от теоретической и творческой деятельности, 2) технико-инструментального разума в противовес умозрению, 3) определенного типа разума — практического разума, соединяющего в себе усилия воли и ума, этические, эстетические и познавательные ориентации и структуры, 4) универсального способа отношения человека к миру, который предполагает волю, усилия ума, ориентацию на будущее в целеполагании, в замышлении и в создании проекта, технологическом проектировании, в расчете средств, адекватных цели и необходимых для получения желаемого результата. Понятие практики на протяжении своей истории не утрачивало своей соотнесенности с человеком, своей сопряженности с человеческой деятельностью. В античной философии практика отождествлялась с нравственно-благим поступком и с политической деятельностью по управлению делами полиса. Однако сопряженность практики с человеком оценивалась различным образом — она гораздо более опосредована у Платона, особенно у неоплатоников, и более непосредственна у Аристотеля. Уже в античной философии можно выделить по крайней мере два альтернативных контекста, в которых используется понятие практики, и две модели понимания практики: 1) эстетически-онтологическая модель (Платон, неоплатонизм) и 2) телеологическая модель (Аристотель). Платон обращается к дискурсу о практике при анализе и обосновании жесткой «ратификационной структуры социального целого. Разделив общество на три слоя (касты) — правителей^ воинов, свободных граждан, Платон обосновывает его разделением трех функций государства (управление, охрана, материальное обеспечение) и трех способностей души (ум, аффекты и чувственность) (Государство IV 419—421). Они коррелируют с тремя видами деятельности. В диалоге «Хармид» (163—164) проводит различие между «делать», «заниматься» и «трудиться». Нравственно-благое деяние связывается с благоразумием, или рагсудительностью («рассудительность — это свершение хороших дел» (там же, 163 е), т. е. с различением добра и зла и самопознанием. В диалоге «Филеб» предлагается классификация искусств и соответственно знания на творческое и воспитательное. В творческом знании выделяются искусства, основанные на упражнении и навыке, и искусства, основанные на измерении и счете, а среди последних — искусство, присущее большинству (практическое), и искусство, составляющее удел философов (Филеб 57 о). В «Политике» (25S d-e) проводится различие между познавательными и практическими знаниями, последние присущи ремеслам (они «создают предметы, которых раньше не существовало», и в них знание как бы вросло в дела). В диалоге «Пир» различение видов дея тельности осуществляется в соответствии с различением эротического и эноптического восхождения знания к идее, первое из них тождественно с созиданием чувственно-материальных объектов, второе — с созерцанием вечных и совершенных идей — прообразов чувственных вещей. Принципом осуществления деятельности у Платона является сосредоточение человека на одном предмете: «У нас человек не двоится и не развлекается многими делами, а делает каждый одно» (Государство Ш, 397 е). Теоретическое умозрение ставится Платоном выше практического знания, практика самопознания — выше чувственной практики. Эта линия очищения дискурса о практике от антропологической соотнесенности наиболее отчетливо обнаруживается в неоплатонизме, особенно у Плотина, где активность Пер- воединого отливается в различных по уроьию метаморфозах, сдвигах, совпадениях, разрывах. Активность Первоеднного объективно-безлична, лишена созидающей субъектности (тем более персоналистически осмысленной) и окружена анонимным горизонтом молчания — о Первоедином, об истинном Благе, об истинном начале «нельзя даже говорить, что его энергия сообразуется с благом, ибо это намекало бы на его подчиненность другому началу» (Энн. VI 8,9). Перво- единство — чистое единство, неделимое начало, не зависимо от чего-либо внешнего и все обращено на самого себя, в себе сосредоточен, будучи «творческой силой свободы» (там же, 12), силой абсолютно творческой (там же, 18), первоначало излучает свет. Наиболее близко ему теоретическое умозрение, где «свобода принадлежит воле, насколько воля совпадает с разумом, — с разумом, прибавим, правым, т. е. обладающим правильным знанием» (там же, 2). Теоретический ум свободен, поскольку он не зависим ни от кого, в деятельности своей он обращен на самого себя, так что деятельность его есть он же сам (там же, VI8,6). Позднее Плотин определит созерцание как экстаз, «превращение себя в нечто совершенно простое и чистое, прилив силы, жажда теснейшего единения, напряжение ума зреть во святая святых единения, а в конце полнейшее успокоение» (там же, VI 9, 11). Это со -рцание оказывается расшифровкой таинственных символов, загадочным намеком на существование невидимого Первоединства. Теоретическому созерцанию противостоит практическая деятельность, которая не свободна в своем фактическом выполнении, «ибо мы не властны над поводами или условиями к выполнению» (там же, VI8,5). Практические действия вынуждаются необходимостью, и они свободны лишь в том, что принадлежит «желанию воли и решению ума, предваряющим эти действия» (там же). «Свобода имеет место не в самом праксите(дс^родетели),авуме,которыйнеучаствуетвпракси- се» (там же). Иную позицию, чем платоники, занимает Аристотель, который хотя и строит онтологическо-метафизическую концепцию, но исходит из соотнесенности практики с человеческой деятельностью, из человеческого «измерения» практики. В отношениях человека к миру он выделяет три типа: 1) «прак- сис» — нравственно-благое действие и добродетельный поступок, имеющий целью самого себя (Никомахова этика 1, 1094 а), 2) «пойесис» — творчество, прежде всего в искусстве (анализу жанров и произведений поэтического творчества посвящена «Поэтика»), 3) «теория» — теоретическое созерцание, умозрение. Практика и творчество принципиально отличаются друг от друга по ряду характеристик: практика включает в себя волю и мысль, стремление к осуществлению цели — к благу, сознательный выбор, творчество отлагается в произведениях (Никомахова этика 1,1140 а), предполагает осуществление цели,

321

ПРАКТИКА находящейся вне него (там же, 1139 в 3), и использование различного рода средств. Столь же кардинально отличаются практика и теория и по отношению к цели, и по своему характеру, и по способу обращения к средствам. Жизнь Аристотель рассматривает как практическую, или активную («наилучшей жизнью была бы жизнь деятельная». — Политика 1325 b 15), в которую он включает и государственное управление, и созерцательную деятельность философа. Созерцательная деятельность — наивысшая форма деятельности и человека, и демиурга. Разграничение теории и практики было основанием для классификации наук. В практические науки Аристотель включал политику, экономику, риторику и военное искусство (Никомахова этика 1, 2, 1094 Ь). И движение бытия, и деятельность человека он интерпретирует под общим углом зрения, а именно в категориях «энергея» и «энергон», «акт и потенция», «форма и материя». При этом онтологические структуры, не утратив своей соотнесенности с человеком, оказываются способом обоснования метафор и аналогий, заимствованных из «антропного мира», телеологического по своей сути. В философии стоиков практика связывается с подражанием природе, свободной волей и добродетелью, противопостав- ляясь ремесленному труду. Решающим в понимании практики в античной философии было не столько противопоставление практики и теории (теоретическое умозрение трактовалось как вид активности), сколько подход к практике как единству нравственных, познавательных и эстетических характеристик, ее понимание как нравственно-благого усилия юли, благоразумной мысли и красивого поступка, как поступка, не просто ориентированного на благо, а включающего его в свое содержание и осмысляющего свои цели и формы осуществления. Хотя уже Аристотель применил категорию практики к жизни, однако для античности было характерно решительное противопоставление и размежевание умозрительной и чувственной практики, превознесение теоретической деятельности и небрежение чувственно-материальной практикой. Различные формы деятельности рассматривались здесь под углом зрения их близости и соответствия эйдосам, в которые включались не только познавательные идеи, но и идеи блага и красоты. В античной философии практика была нагружена теоретически, этически и эстетически. Возрождение тех или иных вариантов античной философии было связано со стремлением удержать это единение теоретического, этического и эстетического смысла практики; но все же начальная точка схождения этих трех «ипостасей» разума не была сохранена, и разум в новоевропейской философии распался на три формы, взаимоотношения между которыми стали предметом сложнейших философских размышлений. В гностицизме различение практики и умозрения приобрело характер противопоставления, в результате чего практика была сведена к чувственно-материальной деятельности и оценивалась крайне низко (см.: Гермес Трисмегист и герметическая традиция Востока и Запада. К.-М., 1998, с. 99-100). Христианство рассматривает активность как деятельность, причащающую человека к божественной реальности. Креационистская модель христианства, согласно которой тварный мир — произведение созидающего субъекта, Бога, находит свое выражение и в персонологическом понимании триединства Бога, и в новом отношении к деятельности, в т. ч. и материально—чувственной, и в погружении форм знания (в т. ч. и теории) в мир истории, когда они утрачивают свою квазиобъективную идеальность и становятся формами «схватывания» (понимания) трансцендентного смысла. Сохранив негативную оценку труда как божьего проклятия, христианство все же в противовес гностицизму и манихейству начало видеть в труде и практике путь религиозного воспитания и достижения аскезы. Практика в христианстве — прежде всего практика ритуала, литургии, аскезы и деятельности, реализующей религиозные ценности и направленной на спасение души и на достижение ее бессмертия. Различение «vita activa» и «vita contemplative» не получило характера гностицистского противопоставления. Творение по Слову Бога мира и человека трактовалось и как воплощение воли Бога. Свобода воли, присущая человеку, привела к грехопадению. Поэтому в центре средневековой философии — трактовка действия как волевого, нравственно-благого усилия. Августин рассматривает волю как животворящий дух, который присущ Богу, одновременно являющегося Благом. Воля Бога не может быть истоком зла. Исток греха — свобода воли человека. Отношение воли Бога и человека есть сила, или способность различения (сила воли). Боэций трактует поступок как результат действия, объединяющего в себе Провидение и судьбу. Фома Аквинский различает человеческие поступки (actiones hominae) и конкретные действия человека (actiones hominis) (Summa th. 111, qu. 1, a. 1). Рассматривая мир под углом зрения превращения потенции в акт, Фома трактует Бога как вечную актуальность, как активный интеллект, а человеческое познание — как причащение и уподобление этому активному интеллекту. Креационистский способ мысли, представленный в иудео-христианской традиции, предполагает рассмотрение «мира дольнего» и каждой его веши как воплощение «мира горнего», как творений Бога. Сакральный смысл практики и ее плодотворность представляет собой соединение волевых и умных усилий Бога и человека, встречу двух воль—воли Бога и воли человека. В протестантизме любые формы практической деятельности, профессиональной практики обрели характер религиозного призвания и служения Богу. В новоевропейской философии 17 в. практика стала пониматься технико-инструментально, как основа господства над природой и власти. Ф. Бэкон видит в знании и могуществе два человеческих устремления. Практика рассматривается им как залог истины, а не из-за жизненных благ, с нею связанных (Бэкон Ф. Соч., т. 2. М., 1978, с. 74). Философия должна быть ориентирована на практику, в ней должна идти речь «о достоянии и счастье человеческом и о всяческом могуществе в практике» (там же, т. 1. М., 1977, с. 79). Успешность практики зависит от знания причин, от правильности открытых аксиом (там же, т. 2, с. 35). Взаимоотношение между знанием и практикой, согласно Бэкону, следующее: «Мы извлекаем причины и аксиомы из практики и опытов и из причин и аксиом снова практику и опыты как законные истолкователи природы» (там же, с. 68). Хотя философия Бэкона носит сугубо качественный характер и сосредоточена на описании примеров, важных для индуктивного обобщения, все же он подчеркивает, что «практика рождается из тесного соединения физики и математики», а поэтому «все сведения о природных телах и их свойствах, насколько это возможно, должны содержать точные указания на число, вес, объем, размеры. Ведь мы думаем о практических целях, а не о чистых спекуляциях» (там же, с. 225). В классификации наук Бэкон вычленяет в составе естественной философии теоретическое и практическое знание, в состав последнего он включает механику и магию. Галилей, анализируя в «Механике» (1600) строение про-

322

ПРАКТИКА стейших механических приспособлений — безмена, рычага, лебедки, воротаполиспата и др., подчеркивал, что здесь налицо «практическое применение наших умозрений (Галилей. Избр. труды, т. 2. М., 1966, с. 16). При этом он не только обсуждал определения исходных понятий механики (тяжесть, момент), но и рассматривал те выгоды, которые связаны с применением тех или иных технических орудий, и пользу, извлекаемую из машин: «Если нет надежды на какую-либо выгоду, то напрасно затрачивать труд на создание самих машин» (там же, с. 8). Выделив четыре компонента, важные для обсуждения выгод, получаемых от применения машин, — груз, сила, расстояние перемещения и время, Галилей характеризует различные виды выгод, получаемых от механических орудий — перемещение целиком больших грузов при недостатке силы, но не времени, зависимость механических орудий от того или иного места, наибольшая выгода получается в зависимости от того, кто движет — неодушевленная или одушевленная сила. Согласно Галилею, прежние оценки технических устройств, характерные для «неразумных инженеров», «самонадеянно стремившихся применять машины для невыполнимых предприятий», исходили из того, что машины — эффективные средства обмана природы. Предварительный расчет соответствия целям выбираемых механических орудий, выявление соответствующих выгод, «точные и необходимые доказательства... сделают очевидным, насколько ошибочна такая уверенность» (там же, с. 7) и позволят успешно применять машины там, где это возможно и целесообразно. Классический рационализм 17 в., элиминировав магию, положил во главу угла физики механику; практика механики и основанная на ней техника стали решающей для любого теоретического умозрения, в т. ч. математического. Е Декарт, сделав акцент на правилах дедуктивного метода рассуждения, тем не менее обратил внимание на то, что выводы рассуждения «наблюдаются на практике, подтверждающей выводы разума» (Декарт Р. Соч., т. 2. М, 1994, с. 482). Практика рассматривалась им как нечто производное и вторичное от методического и построенного в соответствии с правилами истинного метода рассуждения. Свобода воли человека выводит ум за границы методологически правильного рассуждения, внося деформации в процесс рассуждения и в его результаты. Для Б. Спинозы «воля и разум одно и то же» (см. Спиноза Б. Этика. М.—Л., 1932, с. 75), причем мышление им трактуется как способ действия мыслящего тела, как универсальная способность действия, в котором осваивается вся природа и которое определяет способы мысли. Уже у Спинозы практика отождествляется с этически определенным способом действия. Эта линия продолжается во всей новой философии. Дж. Локк, проводя различие между теоретическими и практическими науками, связывает последние с тем, что «человек в качестве разумного и свободного деятеля должен желать для достижения какой-нибудь цели, в особенности счастья» (Локк Дж. Избр. филос. произв., т. 1. М, 1960, с. 694). Тем самым практика трактуется им как нравственный поступок, а наука о практике совпадает с этикой. В немецкой классической философии практика определяется прежде всего в ее соотношении с теорией, в соотношении теоретического и практического разума, существенном для самопознания духа и его объективации. Практика представляется как одна их характеристик разума, выраженная прежде всего в нравственно-благом поступке, актуализирующем этические максимы и объективно-духовные смыслы культуры. Для развития понятия практики в немецком идеализме характерны: 1) все большее очищение практики от ее соотнесенности с человеком, 2) универсализация практики, ставшей изнравственно-благогопоступка,определяемогокатегоричес- ким императивом, универсальным способом отношения человека к миру, который включает в себя 3) единство теоретических, эстетических и этических компонентов, но все же 4) обладает специфическими формами сцепления в структуру и формами последовательности в истории. Кант в чистом теоретическом разуме выявляетформы самодеятельности (спонтанности) категориального синтеза данных опыта. Практика рассматривается Кантом как деятельность практического разума, средоточием которого является воля, т. е. «способность или создавать предметы, соответствующие представлениям, или определять самое себя для произведения их» (Кант И. Соч., т. 4, ч. 1. М, 1965, с. 326), арегулятивом — категорический императив. Подчеркивая примат практического разума над теоретическим, Кант связывал практику с деятельностью трансцендентального субъекта, обладающего единым механизмом самоидентификации — трансцендентальным единством апперцепции, подчиняющегося формальным регуля- тивам долга. Фихте, в отличие от Канта, полагал, что не только форма, но и содержание знания созидается трансцендентальным субъектом, который тождествен чистой активности, рефлексии и самодеятельности. Практика, или практический разум, связана со свободой, волей и спонтанной активностью, полагающей не-я, т. е. весь мир объективности, и возвращающейся к себе же. В сферу практического разума, которая есть область долженствования, Фихте включает три области — хозяйство, право и нравственность. Противопоставление теории и практики основывается на противопоставлении сущего и должного. Гегель стремится раскрыть деятельный характер человеческого познания, по-новому поставить проблемы целесообразности, соотношения свободы и необходимости, соотношения труда и практики. Уже в «Иенской реальной философии» он усматривает в деятельности основу единства природы и человека, преодолевает разрыв между причинностью и телеологией, характеризует труд и его разделение как историческую форму деятельности, а разделением труда он объясняет возникновение простых машин. Проводя различие между животным отношением к предметам природы, основанном на вожделении, и отношении человека к предметам природы, коренящемся в побуждении, Гегель связывает с побуждением труд и создание новых продуктов труда — произведений культуры. Субъектом исторического процесса у Гегеля яапяется абсолютный дух, который шествует по пути самопознания — от жизни к идее познания, а затем к идее блага, т. е. от теоретической к практической идее. На первых этапах развертывания практической идеи, или блага, субъективность, отчужденная от мира всеобщности — образования, противопоставляет себя объективному миру, считает действительность ничтожной и требующей кардинального изменения. Тем самым принципом движения практического сознания оказывается воля, отделенная от познания. В результате ряда процессов опосредствования: цели — средствами, субъекта — объектом, блага — истиной — «познание восстановлено и соединено с практической идеей» (Гегель. Наука логики, т.З. М., 1972, с. 287). В своем обращении к практике как к одной из метаморфоз духа, как одной из его ступеней смыслополагания и осмысления абсолютного духа самого себя Гегель смог переосмыслить 1) соотношение цели, средства и результата деятельности (ге-

323

ПРАКТИКА терогенность цели, средства и результата деятельности ведет к непредвиденным последствиям, обретающим отчужденный характер и даже характер объективной необходимости), 2) соотношение причинности и телеологии (они были поняты как формы взаимодействия, присущие органическому целому), 3) взаимосвязь как истины и блага, так и теоретического и практического знания. Гегель расширил трактовку практики, выведя ее за пределы этико-политической проблематики к проблемам жизни, экономики, права. В марксистской философии были продолжены линии, намеченные Гегелем, в частности универсализация практического отношения к миру, анализ структуры целеполагания и др. К. Маркс и Ф. Энгельс усматривали существо революционного переворота в философии, который они якобы осуществили, в том, что они ввели практику в теорию познания, сделав ее основанием и критерием истинного знания. Однако следует обратить внимание на крайнюю размытость понятия практики в марксизме, которая отождествляется со всемирно-исторической и преобразующей деятельностью человечества, прежде всего пролетариата, и конкретизируется лишь благодаря примерам, используемым в ходе самого доказательства. В силу своей размытости понятие практики может служить средством обоснования чего угодно, поскольку в истории человечества можно изыскать примеры совершенно противоположного характера. С этим и связана конъюнктур- ность, присущая всем марксистским обращениям к критерию практики для решения теоретико-познавательных вопросов. В структуру философского дискурса вторгается внедискур- сивный фактор, который разрушает и сам акт доказательства. Практика, будучи внепознавательным и внедискурсивным фактором, не может служить и критерием истинности знания. Обоснование знания с помощью внепознавательных структур, в т. ч. практики, в свою очередь требует их обоснования на истинность. Тем самым процедура обоснования никогда не может быть завершена, представляя собой дурную бесконечность обоснования. Из этого можно сделать вывод о том, что гносеология, построенная на такого рода внеког- нитивных и внедискурсивных основаниях, невозможна (этот вывод сделал Л. Нельсон) и предположить, что практика должна быть теоретически нагружена, и следует фиксировать как дискурсивные практики, так и внедискурсивные практики. Следует особо подчеркнуть, что в философии марксизма сосуществовали две принципиально различные линии в объяснении ведущих проблем философии. Одна из них, берущая начало от работ молодого К. Маркса, делавшего акцент на универсальности духовно-практического отношения к миру, продолжается в трудах А. Грамши, К. Корша, Г. Лукача, в эмпириомонизме А. А. Богданова, в последних, написанных в тюрьме, «Философских арабесках» Н. И. Бухарина, другая же линия представлена русскими марксистами — Г. В. Плехановым, В. И. Лениным и многими их адептами в советский период. Вместе с тем, продолжая традиции русской философии, целый ряд отечественных философов подчеркивают значимость практики для всей жизни человека. Так, В. Н. Муравьев, обращая внимание на космическое предназначение человека, писал: «Все в мире есть действие. Действие первично... Бытие есть бытие в действии... Быть — значит действовать» (ОР РГБ ф. 189, п. 14, ед. хр. 5, л. 197). И этот фундаментальный принцип разворачивается им в проектировании различного уровня — от сознания субъекта до реального синтеза и контрольного синтеза, служащего способом корректировки и усовершенствования через браковку неудачных форм. 20 в. знаменует собой возникновение новых вариантов философской рефлексии над практикой: акционизм М. Блон- деля, Д. Джентиле; прагматизм Ч. Пирса, Д. Дьюи, У. Джеймса, для которых знание оказывается убеждением (имеющим привычку делать то—то и то—то), истина—успешным применением идеи для осуществления той или иной цели; философия жизни, интерпретирующая жизнь как практическую по своей сути; конструктивистские интерпретации знания — от операпионализма Г. Динглера и П. Бриджмена до современных форм конструктивизма в социологии знания и социологии науки, от неомарксизма Франкфуртской школы до экзистенциализма Ж. П. Сартра, проводившего различие между индивидуальной практикой, «инертной», «косной» практикой и собственно общественной практикой, в которой усматривает тотализацию — способ формирования инертных целостностей (Sartre J. P. Critique de la raison dialectique, t. 1. P., p. 160). Практика для Сартра совпадает со свободой, с логикой творческого действия, а «диалектика есть не что иное, как практика» (ibid., р. 373). Для обозначения творческого характера практики, ее релевантности свободе Сартр употребляет термин «праксио, а для характеристики подавления и пассивности индивида — термин «инертная практика». Благодаря практике люди объединяются в практические ансамбли (группы, классы, серии). Материя предстает у него как антипрактика, которая деформирует социальные ансамбли, превращает их активность в пассивную и подчиняющуюся отчуждению и судьбе (ibid., р. 157). Формирование и развитие инструменталистского понимания практики нашли свое выражение как в ее технологизации, в возникновении целогоряданаучныхдисциплин, которыеана- лизируют практику. В тех или иных аспектах эта линия представлена в праксеологии (Е. Е. Слуцкий, Т. Котарбиньский), социальной инженерии, эргономике, инженерной психологии, социологии труда и др. Философская рефлексия о практике если не сменилась, то существенно восполнилась научно- теоретическим анализом практики в ее различных аспектах и формах—деятельность оператора эффективной организации деятельности, организации различных видов труда—материального и умственного, построение всеобщей организационной науки (тектология А. А. Богданова) и общей теории систем (Л. фон Берталанфи и др.). Иными словами, на смену философской рефлексии о практике все больше приходит техно- логическо—аналитическая разработка практики, ее уровней и компонентов. Но это отнюдь не означает, что из горизонта размышлений о практике вообще исчезли философские концепции. Они, правда, приобрели иной, гораздо более прикладной и эвристический характер. Универсализация практики привела к инструментализму в истолковании не только искусства, но и знания, к выдвижению на первый план конструктивистских и операционалистских критериев в оценке истинности знания, к выявлению и исследованию прагматистских контекстов и критериев эффективности познания. Познание, особенно теоретическое, стало трактоваться как форма практики, как способ или адаптации к среде, или конструирования мира, адекватного человеку. Все формы освоения человеком мира (миф, искусство, религия, наука и др.) стали пониматься как способы духовно-практического освоения, как формы дискурсивных практик. Технико-инструментальное отношение человека к природе и к миру, став универсальным и глобальным, явилось одновременно и фундаментальным принципом философии 20 в. В этой универсализации практики —

324

«ПРАМАНАСАМУЧЧАЯ» исток не только экологического кризиса человечества, но и многих опасностей современной цивилизации. Поэтому ряд философов (И. Лакатос, М. Фуко, М. Хайдеггер) обращают внимание на существование недискурсивных практик, на громадную роль эвристик в научном поиске, на существование внерациональныхи внеаприорных структур, обеспечивающих изначально присущую человеку заботу и бытие человека-в- мире. Философы 20 в. в противовес инструментально-прагматическому подходу к практике обращают внимание и исследуют недискурсивные формы практики (М. Фуко), роль поэзии в формировании новых смыслов культуры и семантических сдвигов в самой науке, осуществляющихся благодаря метафоре (М. Хайдеггер). Тем самым область практики решительно сужается: если раньше она была ответственна и за творчество, и за истинное знание, и за бытие как таковое, и за новые смыслы, то к концу 20 в. ее пределы четко обозначились технико-инструментальным характером, массовым репродуцированием и тиражированием созданных культурным творчеством произведений и фабрикацией массовых товаров. Возлагать надежды на практику, подобные тем, которые возлагали марксисты и неомарксисты, усматривавшие в ней суть революционного переворота в философии, чревато опасностью впадения в утопизм. За культом практики всегда незримо присутствует соблазн технократической утопии. Лит.: Асмус В. Ф. Маркс и буржуазный историзм. М— Л., 1933; Он же. Соотношение практики и теории в философии Ф. Бэкона. — «Философские науки», 1961, № 4; Огурцов А. П. Проблема труда в философии Гегеля. — В сб.: Научные труды МТИЛП, сб. 15, 1960; Якушевский И. Т. Практика и ее роль в процессе познания. М, 1961; Практика и познание. М., 1973; Walter J. Die Lehre von der praktischen Vernunft in der griechischen Philisophie. Jena, 1874; Stiike H. Philosophie der Tat. Stuttg., 1963, Blondel M. L'Action. P., 1949; Arendt H. The Human Condition. L., 1958; Reabilietierung der praktischen Philosophie, Bd. 1—2. Freibuig, 1974; Schwemmer 0. Philosophie der Praxis. Marburg, 1980; Handlunggstheorie und Transzendental-philosophie. E/M., 1985. A. П. Огурцов

ПРАЛАЯ (санскр. pralaya — растворение) — в индийских космогонических учениях период разрушения (или перехода в непроявленное состояние) всего, что есть во вселенной, и возвращения к первозданному единству космоса. Пралая связана с концепцией циклов, наиболее разработанной в Пу- ранах, где различаются две пралаи: та, что следует по окончании калыты, или одного дня Брахмана (период, состоящий из тысячи махаюг, каждая из которых состоит из четырех юг — веков и длится 12 тыс. лет), и махапралая, которая сопровождает окончание жизни Брахмана, длящейся сто божественных лет. Однако даже махапралая является лишь временным состоянием, которое неизбежно сменяется периодом нового творения (сарга). Во всех циклических концепциях наступление пралаи связано с катастрофическим ухудшением дхармы — морально-религиозного порядка. Из философских школ концепция пралаи наиболее разработана в вайшешике. Согласно Прашастападе, когдадхарма «истощается», богМахе- швара прекращает действие адришт (кармических потенций), чтобы дать возможность душам, измученным перерождениями, спокойно осознать все последствия совершенных ими действий. Адришты вызывают разрушение материальных стихий (бхуты) вплоть до составляющих их атомов. B. Г. Лысенко

ПРАМА—АПРАМА (санскр. prama—aprama, от корня та — измерять, приставки рга и a — отрицание) — в индийской философской школе ньяя общее обозначение достоверного и недостоверного знания. Прама есть результат действия четырех источников (прамана) — восприятия (пратъякша), логического вывода {анумана), сравнения (упамана) и словесного свидетельства (ишбда). Прама выступает как разновидность «презентативного» познания (anubhava), имеющего дело с реально существующим объектом, в отличие от припоминания (смршпи), считающегося «репрезентативным» познанием, т. е. познанием не самого объекта, а его мысленного образа. Соотносительные понятия: праматва (pramatva), или праманья (pramanya), «истинность», «достоверность» — универсальное свойство всех форм достоверного познания, пра- мея — объект достоверного познания, праматри (pramatr) — субъект и прамити (pramiti) — результат. Апрама выступает следствием действия недостоверных источников, среди которых философы ньяи называют сомнение (саншая), заблуждение (помимо чисто зрительных оптических иллюзий, логическое заблуждение, а также и своего рода метафизическое заблуждение — приверженность ложным учениям (см. Кхъяти-вада) и тарку (гипотетический аргумент). В. Г. Лысенко

ПРАМАНА (санскр. pramana — измерение) — первая из 16 категорий ньяи и важнейшая категория всей индийской эпистемологии, означающая валидные источники знания. В разработке концепции праманы участвовали все школы индийской философии, веками дискутировавшие необходимый набор праман, их определения и сферы функционирования. Средства познания, которым приписывался статус праман, должны были соответствовать следующим критериям: 1 ) быть источниками новой информации о вещах, а не воспроизводить полученную (поэтому из праман исключается память); 2) быть источниками определенного, точного знания (поэтому из праман исключаются все виды неопределенного познания); 3) быть «атомарными» — несводимыми друг к другу (количество таковых и было важнейшим предметом расхождения). Специально праманы исследуются в ньяе. В «Ньяя- сутрах» праманы открывают список 16 категорий (падарт- ха) (1.1.1) и получают экстенсиональное определение — как восприятие, умозаключение, сравнение и слово авторитета (1.1.3). Специальный раздел посвящен дискуссии о валид- ности праман: один из доводов буддистов—мадхьямиков, по которому одни праманы должны быть обоснованы другими и потому неизбежен регресс в бесконечность, «нейтрализуется» сравнением праман со светильником, освещающим не только предметы, но и самого себя (II. 1.8—20). Ньяни отвергают и противоположную крайность — мимансаков, предлагающих, помимо названных четырех, вводить еще дополнительные праманы: доказывается, что «новые» могут быть включены в основные (П.2.1—12). Сами вещи «утверждаются» на основании праман (IV.2.27—30). Во вступлении комментария Ват- сьяяны праманы вводятся в контекст четырех аспектов познавательного процесса (наряду с познающим, познаваемым и результатом познания), характеризуются как основания всей человеческой практики и источники знания о сущем и о несущем. В комментарии к первой сутре праманы и предметы знания (прамея) выступают категориями в «высшем смысле», противопоставляемыми 14 остальным. A К. Шохин «ПРАМАНАСАМУЧЧАЯ» (санскр. «Pramanasamuccaya» — «Сборник афоризмов об источниках достоверного познания») — самая важная работа Дигнаги, синтезирующая его

325

ПРАМЕЯ отдельные эпистемологические и логические концепции, излагавшиеся в разных сочинениях. Состоит из 200 стихов-ка- рик и комментария в прозе. Содержит шесть глав: (1) о восприятии, (2) о выводе «для себя», (3) о силлогизме, (4) анализ подходящих и неподходящих примеров силлогизмов, (5) о значении слов, (6) увертки. Большая часть текста посвящена критике невиджнянавадинов. Дигнага различает в первой главе чистое восприятие как познание единичного и вывод как познание общего через ментальное конструирование, защищает тождество источника знания и полученного с его помощью результата-знания, за что его неоднократно критиковали небуддисты. В логической части трактата (главы 2,3,4 и 6) вводится разделение вывода на «для себя» (как познания объекта по его логическому знаку) и «для других» (как доказательства выведенного через выдвижение тезиса, приведение основания и примера). Названное разделение вывода впоследствии будет подхвачено не только в буддийских школах логики, но и их оппонентами. Далее рассматривается природа выводимого, приводится таблица оснований вывода, даются определения примеров «по сходству» и «по несходству», вводится правило трехаспектности среднего термина, защищается трехчленная структура силлогизма и характеризуются 15 видов уверток и контраргументов в ходе опровержения. В пятой главе, посвященной теории значений, Дигнага доказывает, что слово ничего не сообщает нам о сущности вещей, оно только отличает обозначаемый им предмет от других предметов. Напр., слово «корова» обозначает просто те объекты, которые не являются не-коровой, и ничего не говорит нам об индивидуальных или каких-либо общих реально существующих качествах коровы. Идеи Дигнага оказали влияние как на буддийские, так и на брахманистские школы логики. И при жизни, и много веков спустя у него заимствовали идеи и с ним спорили найяики Уддйотакара, Кумарила Бхатта, Джаянта Бхатта, джайн Маллавадин, вайшешик Прашастапада и многие другие. «Праманасамуччая» сохранилась в двух тибетских переводах (И и 15 вв.) с комментарием Джинендрабуддхи. Текст чрезвычайно сложен для понимания, т. к. предназначен адептам буддизма, получившим специальную логическую подготовку Я. А. Канаева

ПРАМЕЯ (санскр. ргатеуа — измеряемое) — вторая из 16 категорий ньяи, предмет познания, совокупность сфер приложения источников знания — праман. В «Ньяя-сутрах» прамея представляет собой набор обязательных топиков философского познания, включающих Атмана, тело, индрии, их объекты, познавательную способность, ум-манас, деятельность, дефекты (доша), перевоплощение, «плоды» действий, страдание и освобождение (1.1.9). Предмет познания — величина релятивная: то, что в одном контексте является «измерением», в другом может быть «измеряемым», подобно весам, которые также могут быть взвешены на других весах (II. 1.16). Ведется полемика с буддистами, настаивающими на том, что познание прамей невозможно в любом случае: если оно предшествует им, следует за ними и симультанно им (II. 1.9—12). Отстаивается также «право» не-сущего быть прамеей — через отсутствие в нем признака сущего (II.2.7—11). Принадлежащие буддистам сравнения предметов и источников знания со сновидениями, мистификациями и миражем отвергаются на основании реальной практики и реальной подоплеки даже этих нереальных - объектов (IV.2.31—35). Ватсьяяна доказывает, что все 14 категорий ньяи кроме праманы могут быть включены в прамей, но сохраняют свой независимый статус по причинам практического порядка. 12 названных прамей выделены, по его мнению, потому, что их познание ведет к конечной цели — освобождению от сансары, а еще ранее он выделяет в качестве предметов познания, имеющих «экзистенциальное» значение, Атмана, страдание, деятельность, пороки, перевоплощение и освобождение. Помимо них прамея- ми могут быть 6 категорий вайшешики — «субстанция», «качество», «действие», «общее», «особенное» и «присущность» и их бесчисленные разновидности, но они «вторичны», как не имеющие указанного «практического» значения. Начиная с этого уточнения, были намечены пути синтеза ньяя и вайшешики — посредством введения категорий вайшешики в прамею как вторую категорию ньяи. В. К. Шохин

ПРАНА (санскр. prana— дыхание) — совокупность жизненных «ветров» и витальных энергий, рассматриваемая индийскими мыслителями как основа жизни индивида. Различаются 5 основных разновидностей праны, которые локализуются разными школами по-разному. Одна из простых локализаций помещает: 1) прану — в сердце, 2) апану — в нижнюю часть тела, 3) саману — в пуп, 4) удану — в горло, а 5) вьяну заставляет «пронизывать» весь организм. Согласно «Сан- кхъя-карике», 5 пран являются результатом общего функционирования всех 13 видов «инструментария», включающего 3 компонента антахкараны и 10 индрии (ст. 29). Ведантисты, в отличие от санкхьяиков, включают пятеричную прану в структуру тонкого тела (сукшма-шарира). Согласно Шан- каре, во время смерти все индрии вместе с манасом «погружаются» в прану, а та в свою очередь — в индивидуальную душу-джибгу, которая соединяется с элементами будущего тела. По «Чхандогьопанишад—бхашье», три ментальных способности «погружаются» в прану, та — в огонь, а он — в Божество^. 15.2). В. К. Шохин

ПРАСАНГИКА-МАДХЬЯМИКА (санскр. Prasangika- madhyamika— [школа] срединников, [учащих] взаимозависимости, или всё пронизывающей обусловленности) — подш- кола буддийской философии мадхьямика, заявившая о себе благодаря трудам Чандракирти в 7 в. Он считал себя прямым преемником линии учителей махаяны от Нагарджуны, Арь- ядэвы и Буддхапалиты, но фактически подшкола основана в противовес сватантрика-мадхьямике и философско-полеми- ческим методам, предложенным Бхававивекой. Главные различия между двумя ветвями мадхьямики заключались в трактовке позиции школы в философских диспутах того времени, а также в отношении к логико-диалектическому мастерству и задачам эпистемологии. Согласно Чандракирти, срединник (мадхьямик) — это тот, кто равно удален от противоположных точек зрения по любому вопросу дискуссии, кто не аргументирует собственную позицию и не выдвигает какого бы то ни было тезиса. Тем не менее следует активно участвовать в спорах, опровергая тезисы оппонентов. Делать это мадхьямик может сугубо логическими и теоретико-познавательными методами, указывая на ошибки, противоречия, внутреннюю несостоятельность философских систем идейных противников и недостоверность их способов доказательства. Задача такого рода критики не только подвергнуть деструкции, пока-

326

ПРАТИТЬЯ-САМУТПАДА зать несовершенство рассудочных постулатов и логических доводов (юкти) оппонента, но и продемонстрировать нелепость и абсурдность всего его религиозно-философского учения. Поэтому прасангика-мадхьямику зачастую называют школой «сведения к логическому абсурду». По мысли Чанд- ракирти, эта процедура «абсурдизации» рационально-теоретического дискурса — прекрасная практика очищения ума философов от вымыслов, заблуждений, фантазий, навязчивых схем-рассудка и других лжеконструкций познания. Такая практика должна помочь уму постигнуть пустотность (шунь- ята)—религиозно-философскую цельмахаяны. Следовательно, участие мадхьямиков в полемике — это их акт сострадания (каруна) и помощи страждущим интеллектуалам. Соответственно занятия «срединников» логикой и эпистемологией являются духовной практикой. Учение прасангака-мадхьямики было воспринято в Тибете в школах кадампа и особенно гелугпа, которая признается философско-религиозным преемником традиции «Нагарджуна— Чандракирти». Труды учителей этой линии преемственности по-прежнему изучаются в монастырях Тибета, Гималаев, Индии, Монголии и России, а учителя гелугпы преподают пра- сангику в университетах Европы и Северной Америки. Лит.: GuentherH. V. Buddhist Philosophy in Theory and Practice. Boul- der-L, 1976; Murti T. R. V. The Central Philosophy of Buddhism. A Study of the Madhyamika System. L., 1980; Santina P., Madhyamika Schools in India. Delhi, 1986; Huntington С W. with Geshe Namgyal Wangchen. The Emptiness of Emptiness. An Introduction to Early Indian Madhyamika. «ПРАСАННАПАДА» (санскр. «Prasannapada» — «Ясное истолкование») — философско-полемический труд буддийского мыслителя Чандракирти, являющийся комментарием (вритти) на строфы «Мадхъка-каямака-карики» Нагарджуны (примерноесоотношениетекстов 10:1 ). Первое критическое издание санскритского источника осуществил В. Пуссен при содействии Российской Академии наук (Mulamadhyamakakariras de Nagarjuna avec la Prasannapada Commentaire de Candrakirti, publie par L. de la V. Poussin, 1.1—7. St.-Petersbourg, Bibliotheca Buddhica, IV, 1903—13). Последнее издание (включающее и тибетский перевод): The Madhyamakashastram of Nagarjuna, v. 1—2, ed. by R. Pandeya. Delhi, 1988—89. Именно «Прасанна- пада» свидетельствовала об окончательном разделении мад- хьямики на две подшколы: критикуемую в трактате сватант- рику, основанную Бхававивекой, и прасангику, установленную Чандракирти, который называет своими предшественниками Нагарджуну, Арьядеву и Буддхапалиту (5 в.). Прасангика — это метод негативной диалектики, позволяющий автору, не обозначая собственной точки зрения, подвергать деструкции, сводить к абсурду категории и понятия оппонентов, разрушать их логическую аргументацию. Согласно Чандракирти, значение этого метода в том, что он есть средство (упая) очищения философских умов от доктринально-рассудочного конструирования — главной преграды на пути религиозного освобождения. Поэтому участие мадхьямиков в философских диспутах — это акт сострадания к мыслителям, заблудшим среди лжеидей и лжезнаний. Ибо абсолютная истина не выразима и постигается только интуитивно посредством правильных техник медитации. Структурно «Прасаннапада» идентична «Мадхьямика-кари- кам» и состоит из 27 глав, в каждой из которых рассматриваются отдельные понятия оппонентов. Трактат был и остается предметом изучения для всех монахов тибето-монголо-рос- сийского буддизма, особенно представителей школы гелуг, непосредственно продолжающей традиции прасангака-мадхьямики. В. П. Андросов

ПРАТИБХА (санскр. pratibha — дивинация, интуиция) — один из источников знания (прамана), признаваемых в качестве независимых ъ мимансе w веданте. Так, мимансаки считали, что когда, напр., говорят, что к югу от Виндхийских гор и к северу от Сахасьи расположена живописная местность, то перед внутренним взором реципиента этой информации возникает ее картинка или воображение, которое не сводимо ни к какому другому источнику знания. Найяики и вайшешики отказывались видеть здесь отдельный источник знания, но Ватсьяяна признавал пратибху в качестве одного из признаков бытия yua-манаса. Прашастапада видел в пратибхе ин- туициюмудрецов—риши, которая позволяетим охватитьвнут- ренним взором вещи прошлого, настоящего и будущего — как обычные, так и сверхчувственные. В отличие от сверхъестественной (arsa), существует и пратибха, доступная всем людям, когда, напр., девочка сердцем чувствует приход брата. В. К. Шохин

ПРАТИТЬЯ-САМУТПАДА (санскр. pratitya samutpada, пали paticca samuppada — взаимозависимое возникновение) — буддийская концепция причинности, выдвинутая в связи с попыткой определить причины страдания (вторая благородная истина) и способы их устранения (третья и четвертая благородные истины). Характер пратитья-самутпады не предполагает отношения причины и следствия как первичного и вторичного, субстрата-носителя и атрибута, содержащего и содержимого. В силу абсолютной дискретности элементов существования — дхарм не может быть и речи о какой-либо форме предсуществова- ния следствия в причине, и более того — о прямом порождении следствия причиной или перенесении на следствие каких-то ее характеристик (структуры, материала и т. п.). Строго говоря, в буддийской концепции причинности нет ни причин, ни следствий, а имеются лишь условия. Поэтому предпочтительней называть связь «причин» в пратитья-самутпаде кондициональной. Последняя определяет не сущность явления, а лишь условия его возникновения, пребывания, невозникновения или прекращения. Классические формулировки пратитья-самутпады: «Если есть то, значит, есть и это», «Если нет этого, значит, нет и того»; «Когда есть это, то есть и то, если возникает это, то возникает и то, если это исчезает, то исчезает и то». Фактически прати- тья-самутпада утверждает только то, что в мире перерождений все обусловлено и что нет ни единой сущности, которая, обусловливая другую сущность, не была бы сама обусловлена третьей. Иными словами, нет ни абсолютных причин, ни абсолютных следствий — еще один довод против брахма- нистской доктрины абсолютного Атмана-Брахмана как первопричины мира. Знание пратитья-самутпады для самих буддистов — это не только знание причин закабаления живых существ сансарой, но и знание о возможности прекратить это закабаление и достигнуть нирваны. Более того, сам порядок «закабаления» важен только потому, что он дает ключ к порядку освобождения. В философском плане пратитья-самутпада связана с идеей дхарм — динамических элементов существования. Однако если дхармы, постоянно возникающие и исчезающие, дис-

327

ПРАТЬЯБХИДЖНЯ кретны и изолированны, то почему мир не только изменчив, но и устойчив — как объяснить восприятие неизменных в течение времени вещей и состояний? Буддисты утверждают, что процессы в мире упорядочены именно потому, что отношения между дхармами в пространстве и времени подчиняются закону пратитья-самутпады. Как работает этот «механизм обусловливания»? «Прикладные» формулы пратитья-самутпады получили название «бхавачакра» («колесо становления»). Классический список включает 12 нидан (звеньев): неведение (авидья — незнание четырех благородных истин) обусловливает кармические импульсы (санска- ры), они вызывают к жизни различающее сознание (виджня- /ш), которое в свою очередь определяет характер нама—рупы, физического и психического облика человека, нама—рупа способствует формированию шести сфер познания (аятана): видимого, слышимого, осязаемого, обоняемого, ощущаемого на вкус и воспринимаемого умом. Затем происходит контакт органов чувств и объектов, который порождает желание (тришна), оно в свою очередь порождает привязанность (упа- дана) к объектам чувств и мыслей. Привязанность приводит к жажде вечного существования (бхава), что в свою очередь приводит к рождению. А всякое рождение неизбежно влечет за собой старость и смерть. Для понимания пратитья-самутпады важно учитывать несколько моментов. Во-первых, она деперсонализирована и действует независимо от божественной и человеческой воли. Во-вторых, универсальна, распространяется абсолютно на все и не предполагает ни первых (causa prima), ни последних звеньев. В-третьих, это не связь между отдельными ставшими сущностями, а определенный порядок течения событий. Будда отказывается обсуждать онтологический статус вещей, вовлеченных в динамические процессы. См. также Анатма-вада. В. Г. Лысенко

ПРАТЬЯБХИДЖНЯ (санскр. pratyabhina — узнавание) — один из ключевых терминов индийской философской традиции, впервые введенный грамматистом и ведантистом Бхарт- рихари в трактате «Вакьяпадия». Пратьябхиджня более всего напоминает здесь платоново «припоминание» (avo^ivnaic): с точки зрения Бхартрихари, всякое знание уже латентно присутствует в сознании того, кто слушает, а произнесенное речение лишь косвенно способствует постижению смысла в мгновенной вспышке интеллектуальной интуиции. В традиции веданты это означает, что «освобождение» уже изначально заложено в самой природе сознания и важно лишь внезапно осознать в себе эту сущность, вечно пребывающую внутри каждого живого существа. Особую роль понятие «пратьябхиджня» стало играть в учениях кашмирского шиваизма. В системе АЬхинавагупты пратьябхиджня рассматривается как требование, вменяемое адепту (садхака): сам Шива должен быть внезапно «узнан», «припомнен» как та внутренняя сущнсклъвсерддеадеггга,котораясоставляетнетолькооснова- ние его сознания, но и абсолютное обещание освобождения. В узком смысле слова «пратьябхиджня» — название одной из школ в рамках кашмирского шиваизма. Базовым текстом школы считаются «Ишвара-пратьябхиджня-карики» («Ка- рики об узнавании Господа»), написанные в нач. 10 в. Утпа- ладевой и позднее прокомментированные Абхинавагуптой. Н. В. Исаева

ПРАТЬЯКША (санскр. pratyaksa — присутствующий перед глазами, видимый, воспринимаемый, непосредственный) — в индийских религиозно-философских системах непосредственное, чувственное восприятие, возникающее благодаря контакту органов чувств и их объектов (индрия-артха-санни- карша). Практически все школы признают пратьякшу одной из праман — средств достоверного познания. Учение о пра- тьякше разработано в школе Дигнаги, а также в вайшешике и ньяе. Дигнаге принадлежит чрезвычайно важное для последующей индийской эпистемологии деление восприятия на нирвикальпа (допредикативное) и савикальпа (предикативное). Вайшешик Прашастапада воспринимает и перерабатывает учение Дигнаги, однако наиболее систематическому исследованию пратьякша подверглась в ньяе. Здесь она делится на две основные категории: обычное (лаукика — внешнее восприятие с помощью органов зрения, обоняния, вкуса, слуха и осязания) и необычное (алаукика). Последнее подразделяется на три вида: саманья даршана — восприятие родового признака в индивидуальной вещи («коровности» в корове), джняна-лакшана, когда зрительное восприятие ассоциируется с обонятельным и т. п. (напр., восприятие душистой розы, твердого камня и т. п.) и йога-джа (рожденное йогой) — телепатия, восприятие на расстоянии и т. п. По другой классификации обычные восприятия бываюттрех видов: нирвикальпа пратьякша — неопределенное доконцептуальное восприятие объекта, простая констатация его присутствия («нечто существует»), савикальпа пратьякша — восприятие объекта с определением его свойств («это нечто есть столб») и пратьябхиджня — распознавание объекта, с которым уже приходилось иметь дело («такой столб я уже видел»). С точки зрения нъяи, которую также разделяют вайшешика, санкхья и миманса, ошибочными могут быть только два последние вида пратьякши. Иными словами, само по себе восприятие не может быть ложным, таковым его делают только наши суждения. Даже восприятие змеи в веревке не является ложным, поскольку объект (веревка) действительно воспринимается. Другое дело, если ему ошибочно приписываются характеристики другого объекта (змеи). Пратьякша лежит в основании логического вывода (анумана). См. также Нирвикальпа—савикальпа. В. Г. Лысенко

ПРАШАСТАПАДА (Prasastapada) (др. имена: Прашастама- ти, Прашастадева, Прашастакарадева) (ок. 4—6 вв.) — индийский философ, главный систематизатор учения вайшешшт, автор «Падартхадхармасанграхи». Несмотря на то, что базовым текстом школы вайшешика являются «Вайшешика-сутры», сочинение Прашастапады пользовалось гораздо большим авторитетом, о чем свидетельствует значительное количество комментариев к нему, среди авторов которых — крупнейшие средневековые мыслители Вьомаишеа, Шридхара и Удаяна. Еще четыре комментария были созданы в период навья—ньяи Джагадишей, Падманабхамишрой, Маллинатхой и Шанкарамншрой. С точки зрения Э. Фраувалльнера, сочинение Прашастапады, посвященное шести категориям (падартха), было «ортодоксальной реакцией» на версию вайшешики с десятью категориями, предложенную Чандрамати. Он также считает, что, судя по знакомству Прашастапады с достижениями буддийских логиков, он не мог жить раньше 2-й пол. 6 в. Существуют и другие датировки его жизни (Ф. И. Щербатской предполагает, что он мог быть современником Васубандху и жить в 4—5 вв). «Падартхадхармасанграха» разбита на шесть книг (нирупана) в соответствии с категориями: «субстанция» (драеья), «качество» (гуна), «движение» (карма), «общее» (саманья), «осо-

328

ПРЕДМЕТ бенное» (вишеша) и «присущность» (сомовая), каждая из которых подразделяется на части (пракараны), посвященные подвидам категорий, а в отдельных случаях сходным и различительным характеристикам как самих категорий, так и их видов. Возможно, что именно Прашастапада вводит концепцию шести категорий вайшешики, в отличие от трех в «Вай- шешика-сутрах», десяти у Чандрамати и семи у авторов ньяя- вайшешики. Существенным нововведением Прашастапады является учение о космических циклах — космической ночи (пралая) и последующем творении (сарга) мира из атомов, в котором на правах демиурга участвует бог Ишвара, положившее начало теистической традиции вайшешики. К 17 качествам «Вайшешика—сутр» Прашастапада добавляет 7 новых, вводит деление движений на «сознательные» и «бессознательные», разрабатывает теорию числа, формулирует систематические основы реализма универсалий. Вслед за буддийским логиком Дигнагой Прашастапада различает два этапа чувственного познания — чистое восприятие без предикации (нирвикальпа пратьякша) и восприятие с приписыванием ха- рактеристик(савикальпапратьякша),классифициругтлогичес- кий вывод на «вывод для себя» и «вывод для другого». Не без влияния буддийской логики формулирует правило выводного знака (трайрупъя), что придало его концепции логического вывода более дедуктивный характер, чем у соответствующей доктрины найяика Ватсьяяны. Соч.: Prasastapadabhashyam of Prasasta Devacarya with commentaries (up to Dravya) Sukti by Jagadisa Tarkalankaara, Setu by Padmanabha Misra and Vyomavatiby Vyomasivacharya, ed. by M. M. Gopinath Kaviraj and Panditraj Dhundhiraj Shastri. \aranasi, 1983; With the Commentary Kiranavali of Udayanacarya, ed. by Jitendra S. Jelty. Baroda 1971; With the Commentary Nyayakandali of Sridhara, ed. by Vindhyesvan Prasad Dvivedin, 1984 (англ. пер. G. Jha. Benares, 1982). Word Index to the Prasastapadabhasya. A complete Word Index to the Printed Editions of the Praaastapada, ed. by J. Bronkhorst and Y. Ramseier Delhi, 1994. B. L Лысенко

ПРЕДЕЛОВ РОСТА ТЕОРИЯ — концепция выдвинута американскими учеными Дж. Форрестером, Д. Медоузом и др. сотрудниками Массачусетского технологического института, впервые изложена в работе с одноименным названием «Пределы роста» (1972), представлявшей собой отчет Римскому клубу, международной прогностической организации. Теория пределов роста явилась одной из первых глобально агрегированных прогностических моделей будущего, основанных на анализе взаимодействия населения, природных ресурсов и окружающей среды. Теория пределов роста предполагает, что при сохранении существующих тенденций увеличения численности мирового населения, расширения промышленного и сельскохозяйственного производства, усиления загрязнения окружающей среды и истощения природных ресурсов в 1-й пол. 21 в. в связи с приближением «естественных пределов экономического роста» следует ожидать глобальную катастрофу. Выход из создавшейся ситуации сторонники этой теории видели в возможно более быстром переходе к «нулевому росту», т. е. к фактическому прекращению развития производительных сил и роста населения во имя сохранения экосреды. Они предложили установить простое воспроизводство населения на основе в среднем двух-трехдетной семьи, постепенно перевести все промышленные предприятия на замкнутый цикл производства, отказаться от строительства новых предприятий и только заменять выбывающие из строя мощности на равноценные (энергетической базы — на возобновляемые источники энергии, т. е. гелио— и гидроресурсы, материально-сырьевой базы — на максимальное использование вторичного сырья и т. д.). Положения теории пределов роста были категорически отвергнуты представителями в первую очередь развивающихся стран, которые не могли отказаться от роста во имя «устойчивости» мира. Дж. Холлиман, напр., полагал, что там, где существует хроническая массовая безработица, свирепствуют болезни и нужда, а население растет без всякого контроля, обсуждение проблем охраны природной среды выглядит как недоступная роскошь. Слабое теоретическое обоснование и нереальность практического осуществления основных идей концепции «нулевого роста» привели к разработке на ее основе концепции «органического роста» (М. Месарович и Э. Пестель), в которой было предложено дифференцировать темпы роста в зависимости от уровня развития страны или отрасли промышленности с упором на решение продовольственной, материально-сырьевой и топливно-энергетической проблемы в мировой перспективе. Абстрактность основных построений теории пределов роста не позволила ее создателям обосновать цели выдвинутой ими глобальной системной модели развития общества. Однако объективно идеи о наличии пределов экономического роста способствовали рациональному осмыслению и переосмыслению ценностей индустриальной культуры. А. Н. Балашова

ПРЕДИКАБИЛИИ (лат. praedicabilia) — логический термин, обозначающий типы предикатов, используемые в суждениях. Аристотель в «Топике» (I ч., 101 в) классифицировал предикаты (сказуемые) по категориям и предикабилиям, рассматривая четыре типа последних — род (genus), вид (species), собственный признак (proprium), случайный признак (acci- dens). Его комментатор Профирий добавил пятую предика- биллю — видовое отличие (differentia). Напр., живое существо (род), человек (вид), разумное (видовое отличие), с чувством юмора (собственный признак), брюнет (случайный признак), Предикабилии противостоят единичным именам. И. Кант расширил значение термина. Он называл в «Критике чистого разума» (§ 10) предикабилиями понятия рассудка, выводимые из категорий. Напр., из категории причинности выводятся такие предикабилии, как сила, действие и страдание, из категории модальность — возникновение, исчезновение, изменение ит.д. О. В. Суворов

ПРЕДИКАТ — см. Логика предикатов.

ПРЕДЛОЖЕНИЯ НАБЛЮДЕНИЯ - см. Протокольные предложения.

ПРЕДМЕТ — категория, обозначающая некоторую целостность, выделенную из мира объектов в процессе человеческой деятельности и познания. Понятие предмета часто употребляют в менее строгом смысле, отождествляя его с понятием объекта или вещи. В соответствии с материальной или идеальной природой объекта предмет может быть материальным (напр., живой организм, электромагнитное поле или Галактика) или идеальным (математическая формула, концептуальный образ). Один и тот же объект может быть предметом различных видов исследования. Синтез различных предметов с целью построения единой теории объекта требует

329

ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ системного подхода и нередко ведет к созданию новой научной дисциплины. Противопоставление предмета (Gegenstand) объекту (Objekt) впервые предложил в 1904 австрийский философ Р. Амезе- дер; А. Мейнонг связал это различение с теорией интенцио- нальности Ф. Брентано и построил свою «теорию объектов» (Gegenstandstheorie), в которой трактовал предмет как акт данности объекта в переживании. Подобное понимание стало исходным для феноменологии Гуссерля, который, однако, поставил во главу угла уже не сами предметы, но «интендирую- щее» их сознание. В обшегносеологическом плане противопоставление предмета и объекта является относительным. Основное отличие предмета от объекта заключается в том, что в предмет входят лишь главные, наиболее существенные (с т. зр. данного исследования) свойства и признаки. В логике под предметом (индивидуумом) понимается элемент некоторого класса, а также субъект в его соотнесенности с предикатом. Лит.: Горский Д. П. Вопросы абстракции и образование понятий. М., 1961; Смирнов Г. А. К определению целостности идеального объекта. — В кн.: Системные исследования. Ежегодник 1977. М., 1977; Косарева Л. Л/. Предмет науки. Социально-философский аспект проблемы. М., 1977; Юдин Э. Г. Системный подход и принцип де-

ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ (греч. лроорюцос лат. praedestinatio или praedeterminatio) — в религиозных системах мышления исходящая от воли Божества детерминированность этического поведения человека и отсюда — его «спасения» или «осуждения» в вечности. Поскольку с точки зрения последовательного монотеизма все существующее в конечном счете определяется волей Бога, всякая монотеистическая теология по необходимости должна считаться с идеей предопределения (ср. религиозный фатализм ислама, образ ветхозаветной «Книги жизни» с именами избранников Яхве — Исх 32: 32—33; Пс 68: 29; Дан 12:1 и др.). При этом концепция предопределения вступает в противоречие с учением о свободе воли и ответственности человека за его вину, без которого невозможна религиозная этика. В истории христианства полемика вокруг предопределения была обусловлена не столько потребностями устранения логических противоречий вероучения, сколько борьбой двух конкурирующих типов религиозной психологии: с одной стороны, индивидуалистические и иррационалистические переживания безнадежной виновности и безотчетной преданности Богу, с другой — догматический рационализм церкви, строящей свои обещания спасения на юридических понятиях «заслуги», которую верующий приобретает через повиновение церкви, и «награды», которую она может ему гарантировать. Мотив предопределения в Евангелиях имеет преимущественно оптимистический характер и выражает уверенность адептов новой религии в своем избранничестве и призвании (напр., Мф 20: 23, Ин 10: 29). Религиозный аристократизм гностиков потребовал резкого разделения на «тех, кто от природы сродни небесам» и «тех, кто от природы сродни плоти» ( Quispel G. An unknown fragment of the Acts of Andrew, — Vigiliae Christianae, 1.10,1956, p. 129—48). Спекулятивную разработку идеи предопределения дают Послания ап. Павла (Рим 8: 28—30; Еф 1: 3—14 и, особенно, 2 Тим 1: 9), связывая ее с новой концепцией благодати (харц) и перенося акцент на иллюзорность самостоятельных нравственных усилий человека («Что ты имеешь, чего бы не получил?» — 1 Кор 4: 7). Именно эта акцентировка доминирует у Августина, умозаключающего от пессимистической оценки нормального состояния человека к необходимости благодати, которая выводит его и: тождества самому себе и тем «спасает»; эта благодать не может быть заслужена и обусловливается лишь свободным произволением Божества. Формула Августина «дай, что повелишь, и повелевай, что пожелаешь» (da, quod iubes et uibe quod vis) («Исповедь», Х, 31) вызвала протест Пелагия, противопоставившего ей принцип свободной воли. Хотя реально пелагианство могло апеллировать лишь к практике монашеского «подвижничества», оно реставрировало некоторые черты античного героизма (человек самостоятельным усилием восходит к Божеству). Несмотря на неоднократные осуждения пелагаанства церковными инстанциями, полемика не прекратилась и в 5—6 вв. (августинизм отстаивали Проспер Аквитанский, Фульгенций и Цезарий из Арля, пелагианство — Фауст из Риеца). Постановление собора в Оранже (529) подтвердило авторитет Августина, но не смогло добиться реального усвоения церковью идеи предопределения. Проблематика индивидуалистического религиозного переживания, жизненно важная для Августина, теряет на время всякое значение: религиозность раннего средневековья исключительно церковна. Характерно, что паулинистско-августиновское понятие благодати в 6 в. адикально переосмысляется: из личного переживания она становится эффектом церковных «таинств». Церковь стремилась осмыслить себя как институцию универсального «спасения», в рамках которой любой верующий через подчинение ей может заслужить потустороннюю награду; если она во имя своих притязаний посягала на важный для христианства тезис о вечности загробного воздаяния (учение о чистилище, легенды об избавлении церковью душ из ада), то в земной жизни для непреложного предопределения заведомо не оставалось места. Восточная церковь, над которой не тяготел авторитет Августина, была особенно последовательна: уже Иоанн Златоуст подменяет понятие «предопределение» понятием «предвидение» (rcpayvoaic) Бога и тем сводит на нет тенденцию этического иррационализма. За ним идет крупнейший авторитет православной схоластики, оказавший влияние и на средневековый Запад, — Иоанн Дамаскин: «Бог все предвидит, но не в предопределяет». Православная церковь восстанавливает: правах догмы учение Оригена о намерении Бога спасти всех (но без вывода о том, что все действительно спасутся, как учил Ориген). На Западе попытка Готшалка (ок. 805 — ок. 865) обновить учение о предопределении в форме доктрины «двойного» предопределения (gemma praedestinatio — не только к спасению, но и к осуждению) признается еретической. В системе Иоанна Скота Эриугены учение о «простом» предопределении (simplex praedestinatio — только к спасению) обосновывалось отрицанием (в неоплатоническом духе) сущностной реальности зла; это решение проблемы вело к пантеистическому оптимизму и также было неприемлемо для церкви. Зрелая схоластика относится к проблеме предопределения с большой осторожностью и без глубокого интереса. Бонавеюпура предпочитает давать формулировки об «изначальной любви (praedilectio) Бога как об истинной причине моральных достижений человека. Фома Аквинский также учит о любви Бога как истинном источнике морального добра, в то же время подчеркивая момент свободного сотрудничества человечес-

330

ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ В АРАБО-МУСУЛЬМАНСКОЙ ФИЛОСОФИИ кой воли с божественной благодатью. Схоластика избегает проблемы предопределения к осуждению. Религиозный индивидуализм Реформации обусловил повышенный интерес к проблеме предопределения. М. Лютер возрождает паулинистско—августиновский стиль религиозного психологизма, оценивая католическую концепцию «заслуги» как кощунственное торгашество и выдвигая против нее теории несвободы воли и спасения верой. Еще дальше идет Ж. Кальвин, отчетливо выразивший буржуазное содержание Реформации: он доводит учение о «двойном» предопределении до тезиса, согласно которому Христос принес себя в жертву не за всех людей, но только за избранных. Жестокое пренебрежение к обреченным, контрастирующее с традиционной жалостью к кающемуся грешнику, характеризует вытеснение феодальной патриархальности в отношениях межцу людьми сухой буржуазной деловитостью. Доктрина Кальвина встретила сопротивление приверженцев голландского реформатора Я. Арминия, но была официально принята на синоде в Дорте (1618—19) и на Вестминстерской ассамблее (1643). Православие реагировало на протестантские доктрины предопределения, продемонстрировав на Иерусалимском соборе 1672 верность своим старым взглядам о воле Бога к спасению всех; этих взглядов православная церковь держится и поныне. Католическая контрреформация пошла по линии отталкивания от августиновской традиции (в 17 в. был случай издания сочинений Августина с купюрами мест о предопределении); особенно последовательными в этом были иезуиты, противопоставившие крайний моральный оптимизм суровости протестантов. Иезуит Л. Молина решился до конца заменить идею предопределения учением об «условном знании» Бога (scientia condicionata), о готовности праведников свободно сотрудничать с Ним; это знание и дает Божеству возможность «заранее» награждать достойных. Тем самым понятия заслуги и награды были универсализированы, что отвечало механическому духу контрреформационной религиозности. Современные католические теологи (напр., Р. Гарригу-Лаг- ранж) защищают свободу воли и оптимистическое понимание предопределения: многие среди них настаивают на том, что человек может добиться спасения и не будучи к нему предопределенным. При этом в рамках современной неосхоластики продолжается полемика между ортодоксально-томистским и иезуитским пониманием предопределения. Отношение либерального протестантизма кон. 19 — нач. 20 в. К проблеме предопределения было двойственным: идеализируя августиновский религиозный психологизм, он критически относился к. «наркотическим» (выражение А» Гарнака) элементам последнего, т. е. прежде всего к пессимистической концепции предопределения. Более последовательна в своей реставрации архаической суровости раннего протестантизма современная «неоортодоксия» в ее германо—швейцарском (К. Барт, Э. Бруннер) и англосаксонском (Р. Нибур) вариантах. Настаивая на абсолютной иррациональности и притом индивидуальной неповторимости «экзистенциальных» взаимоотношений Бога и человека (по словам К. Барта, «отношение именно этого человека к именно этому Богу есть для меня сразу и тема Библии, и сумма философии»), «неоортодоксия» с логической необходимостью тяготеет к кальвинистскому пониманию предопределения. Будучи специфическим продуктом религиозного мировоззрения, понятие «предопределение» служило в истории философии логической моделью для постановки таких важных общефилософских проблем, как вопрос о свободе воли, о согласовании детерминизма и моральной ответственности и т. п. Лит.: Friehoff С. Die Pradestinationslehie bei Thomas von Aquino und Calvin. Freiburg (Schweiz), 1926; Garrigou-Lagrange R. La predestination des saints et la grace. P., 1836; Hygren G. Das Pradestinationsproblem in der Theologie Auguslins. Gott., 1956; Rabeneck J. Grundzuge der Pradestinationslehie Molinas. — «Scholastik», 1956, 31 Juli, S. 351—69. С. С. Аверинцев

ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ В

АРАБО-МУСУЛЬМАНСКОЙ ФИЛОСОФИИ (араб, кала') трактуется, как правило, как общее знание Бога или Первоначала о вещах, тогда как «судьба» (кадар) понимается как развертывание этого общего предустановления в единичном, временном сущем. Идея божественного предопределения ясно заявлена в Коране, одним из основных тезисов исламского вероучения является утверждение о том, что все в судьбе людей, благо и зло — исключительно от Бога. Для коранического понимания предопределения и судьбы важна их связь с идеями «меры» (кадр) и «предразмерения» (такдар), что имеет прямое продолжение в философской трактовке предопределения. Если понятия предопределения и судьбы нейтральны в отношении оппозиции благо—зло, то в термине «промысел» ('инайа) подчеркивается исключительно благой характер предопределения, поскольку Бог устанавливает наилучший порядок из возможных. Философскую разработку получили понятия предопределения и судьбы, но не промысла. Важнейшие импликации для понимания предопределения имел вопрос об автономии человеческой воли и действия, разрабатывавшийся в мутазилизме. Мутазилиты, считавшие «могущество» (кудра; см. Действие) человека полностью независимым от Бога, тем самым признавали человека истинным действователем, не зависящим ни от какого внешнего предустановления. Человека, совершающего «предразмеренное» (мукаддар) действие, они называли «творцом» так же, как и Бога. Придерживающиеся этой позиции кадариты (от кадар — судьба) считали джабаритами (от джабр — принуждение) всех, кто не признавал абсолютную независимость человеческой способности к действию. В более умеренной трактовке кадаритами считали всех, кто признавал у человека наличие «могущества», неважно, произведенного самим человеком или Богом, которое влияет на совершение действия. С этой точки зрения джабаритом является лишь тот, кто вообще не признает могущество человека и считает, что действует только Бог, а не человек. Предложенная ал—Аш'арй компромиссная позиция опирается на разрабатывавшееся в мутазилизме понятие «присвоение» (касб): человеческая способность к действию сотворяется Богом, и благодаря ей он «присваивает» действия, также сотворенные Богом. Однако в этом учении непроясненным остается статус самого присвоения как действия. В арабоязычном перипатетизме признается абсолютная «вертикальная» причинная обусловленность, связывающая любое единичное сущее с Первопричиной, и допускается вероятность случайности в «горизонтальном» развертывании временного существования, хотя такая случайность может быть лишь видимостью, создаваемой нашим незнанием дальних причин (см. Причина). Эта концепция позволяет Ибн Сине истолковать предопределение как знание об общем, которым обладает Первоначало бытия, и связать «судьбу» с горизонтальной линией существования. В суфизме происходит переосмысление понятий предопределения и судьбы в связи с тем, что вечное и временное понима-

331

ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКАЯ ЭТИКА ются не как вертикально подчиняющее начало и подчиненное следствие, а как равнозначимые стороны двуединого миропорядка. Под предопределением подразумевается вечност- ное, божественное «суждение» (хукм) о вещах. Однако оно не выступает как однозначно предопределяющее, поскольку само определено не чем иным, как определяемыми нм вещами. Поэтому «судьба», под которой понимается «временное развертывание» (тавкит) вещей, представляет собой не более чем самореализацию мира. В этой связи переосмысляется и понятие «возможное» (см. Возможность), положенное арабо- язычными перипатетиками в основание онтологии: существование и несуществование, составляющие две его стороны, понимаются в состоянии «угвержденности» в вечностной стороне миропорядка не как абсолютно равнозначные, но как имеющие виртуальное предпочтение одна перед другой в зависимости оттого, появится или нет каждое конкретное сущее во временной стороне миропорядка; т. о., предопределение совершенно соответствует судьбе, и оба они зависят от того, какова сама предопределяемая ими вещь. С этой точки зрения расхождение между позициями кадаритов и джабари- тов не представляется противоречием, поскольку лишь выражает различие равновозможных описаний одного и того же соотношения между вечностным и временнь!м. А. В. Смирнов

ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКАЯ ЭТИКА - специфическая подсистема общественной нравственности (см. Прикладная этика) и социальной этики, отчасти совпадающая с трудовой моралью и с особым сектором профессиональной морали. В своем существенном и специфическом содержании связана с предпринимательством как типом хозяйствования, который возникает в раннеиндустриальной цивилизации в эпоху первоначального накопления капитала и основывается на частной собственности, товарно-денежных отношениях и экономических свободах. В отношении к прибыли у предпринимателя превалируют продуктивно-творческие, а не потре- бительско—распределительныемотивыпобуждения.Какпро- явление особого этоса хозяйственного поведения и «духа капитализма» предпринимательство исследовалось M. Вебером, В. Зомбартом, Э. Трёльчем, Г. Шмоллером, Т. Парсонсом и др. Сложившийся благодаря этим исследованиям образ предпринимательства отличался от развивавшегося в классической политэкономии, которая рассматривала экономические процессы и «экономического человека» изолированно друг от друга. Такой человек трактовался в качестве вполне автономной личности, эгоиста, иногда «разумного» (см. Эгоизм разумный), и расчетливого рационалиста. Социология и теоретическая этика, отчасти и современная экономическая теория стремятся преодолеть разрыв экономических процессов и личностного фактора. «Экономический человек» — а предприниматель оказывается таковым в первую очередь — не может не считаться с социальными, в т. ч. и нравственными, нормами. В случае, когда эти нормы пригашаются не из подражания или приспособления, а убежденно, возникает предпринимательская этика, а вся сумма жизненных установок, ценностных ориентации, соответствующей мотивации образует профессиональный этос хозяйствования. Предпринимательская деятельность, рыночный способ обретения дохода, осуществляемый в рамках законодательства и при соблюдении правил «честной игры», имеют в моральном отношении положительное значение, т. к. в этом случае деятельность предпринимателя общественно полезна, а предпринимательский доход связан с его организационными и творческими усилиями, с платой за компетентность, понимание конъюнктуры, бремя риска и индивидуальной ответственности. Из этого не следует, что эффективность и польза всегда нравственно оправданны. Более того, стратегически эффективное само зависит от соблюдения предпринимателями правил «честной игры» как условия личной долгосрочной успешности и общественной эффективности. Именно в этом смысле «выгодно быть этичным». Экономисты не единодушны в своих суждениях по данному вопросу. Так, М. Фридмен и его школа полагают морально допустимыми поступки предпринимателей, если они ориентированы на достижение прибыли и не вступают в конфликт с правовыми ограничениями. В то же время Ф. Хайек и его последователи считают, что нормы и правила «честной игры», стандарты экономического поведения не должны истолковываться ситуативно, ибо имеют характер безусловного поведения. Правовые обязательства предпринимателя (уплата налогов, выполнение контрактов, долговых обязательств, обеспечение определенных условий труда и мер по экологической безопасности, требований добросовестной конкуренции, убережение деловой репутации и т. п.) получают дополнительное значение в качестве морального долженствования, без которого одна только правовая регуляция оказывается недостаточным барьером от противоправного и аморального поведения. Кроме вполне естественного стремления к эффективности и прибыли у предпринимателя есть и другие мотивы активности, имеющие нравственный смысл: стремление к самореализации, к независимости от опеки различного вида, склонность к благотворительности. Предпринимательская этика регулирует и отношения между предпринимателями в различных ответственных сообществах — ассоциациях, гильдиях, корпорациях. Эти отношения предусматривают как отстаивание конкурентных позиций, так и солидаристские связи, кооперативно-организационные программы деятельности. Последние строятся на принципах равенства, доверия, взаимоуважения, взаимопомощи и ответственности. Исследования предпринимательской этики и бизнеса велись с начала 20 в. и получили наибольшее развитие в последние десятилетия, что выразилось в издании значительного числа фундаментальных и популярных работ, специальных журналов, формировании сети исследовательских центров, проведении множества региональных конференций и даже мирового конгресса (1996). Особый интерес представляют исследования национальной специфики духа предпринимательства, культурно-региональныхмоделей предпринимательского этоса, в которых обнаруживается всякий раз различная, чаще всего асимметричная конфигурация базовых ценностей. В России такие исследования пока ограничиваются изучением социокультурных предпосылок предпринимательской этики. В отличии от Запада, где в фундаменте предпринимательской этики находился менталитетсредневековых городов, этос буржуа и особенно этика гфотестантизма, в России ее духовными истоками могли оказаться только служебные этосы сословного общества, которые содействовали становлению таких важных для предпринимательской деятельности моральных качеств и черт характера, как верность дохну, принятие аскезы и бремени государственных обязанностей, упорство в труде, дисциплинированность и т. п. Вместе с тем те же этосы задерживали выработку существенных для этики предпринимательства формул частной жизни, личного успеха, достоинства, персональной ответственности, порождали перекосы в

332

ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО ПОЛИТИЧЕСКОЕ сторону этатизированного сознания, духа подданничества — в ущерб гражданской самостоятельности. На характер предпринимательской этики как составной части культурной идентичности страны повлияла специфика дореволюционной, советской и, особенно, постсоветской модернизации. Лет.: Оссовская М. Рыцарь и буржуа: Исследование по истории морали. М., 1987; Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. — Избр. произв. М., 1990; Этика бизнеса: межкультурные аспекты. М., 1992; Будь лицом: нравственные ценности гражданского общества, т. 1—2. Томск, 1993; Зомбарт В. Буржуа: Эподы по истории духовного развития современного экономического человека. М., 1994; Козловски Я. Этика капитализма. Эволюция и общество. СПб., 1996; РихА. Хозяйственная этика. М., 1996; EtzioniA. The Moral Dimension. Towards the New Economics. N.Y.—L., 1990; Ethical Theory and Business, ed., T. L. Beauchamp, N. E. Bowie. Englewood Cliffis, N. J., 1979; Donaldson T. The Ethics of International Business. N. Y.-Oxf., 1989; Huber R. M. The American Idea of Success. Pushcart, 1987; De George R. Business Ethics. N. Y, 1996. В. И. Бакштановский, Ю. В. Согомонов

ПРЕДСКАЗАНИЕ — суждение о пока не известных либо еще не существующих явлениях, процессах, событиях. В зависимости от оснований предсказания делятся на рациональные и иррациональные. Рациональные предсказания основываются на определенных знаниях и способах их практической реализации, соответствующих принятым в обыденной практике или в науке нормам и правилам рационального рассуждения и деятельности. Успех или неудача рационального предсказания повышает или понижает ценность принятых оснований, способствует накоплению конструктивного опыта. Таковы, напр., предсказания колебаний погоды, поведения живых существ и т. п. по народным приметам или научные предсказания о существовании ранее не известных космических объектов, химических элементов и их свойств, геологических новообразований или деструкции, политических и экономических явлений и т. п., опирающиеся на знания об объективных закономерностях природы и общества, на данные измерений и экспериментов, на логические и математические выводы и пр. В отличие от рациональных иррациональные предсказания «основываются» на экстраординарных, уникальных способностях предсказателя («озарение», «откровение», «ясновидение», «провидческий дар», «сверхрациональная интуиция» и пр.). Успех или неудача иррационального предсказания влияет лишь на степень доверия к этим способностям, на авторитет предсказателя. Наиболее общие типы предсказаний в науке: гипотетико- дедуктивное предсказание (на основе принятой теории и формулируемых в ней законов осуществляется предсказание явлений, логически выводимых изданного основания: напр., на базе небесной механики Ньютона строилось и затем было подтверждено предсказание Леверье и Адамса о существовании планеты Нептун); предсказание на основе индукции (экстраполяция индуктивных обобщений, полученных в некоторой ограниченной области исследования за пределы этой области); предсказания, основанные на моделировании возможных процессов. A Я Порус

ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО ПОЛИТИЧЕСКОЕ - один из важнейших элементов, определяющих сущностные характеристики современной теории политической демократии (см. Демократия представительная). Понятие «представительство» используется во многих значениях. Напр.* говорят о представительстве такого-то государства или международной организации, партии или движения, дипломатическом представительстве и т. д. Но в своем первоначальном и наиболее распространенном в политическом лексиконе значении «представительство» подразумевает принцип делегирования определенной группой лиц, партией, классом конкретному человеку, организации, органу полномочий для отстаивания своих интересов в структурах власти. В таком понимании идея представительства имела ключевое значение для формирования таких принципов современной демократии, как политический плюрализм, разделение властей, парламентаризм, выборность высших должностных лиц государства и т. д. В частности, партии политические и институт выборов возникли именно в качестве инструмента реализации принципа представительства. Следует отметить, что в таком значении во времена античности и средневековья сам принцип представительства был неизвестен. Он начал формироваться в 17—18 вв. Главная заслуга в его разработке принадлежит таким известным политическим мыслителям, как Дж. Локк, Ш. Л. Монтескье, A* de Токвиль, Дж. С Милль и др. В принципе политического представительства органически переплелисьдве важнейшие идеи представительной демократии: с одной стороны, идея, согласно которой ни один человек не вправе править другим человеком без согласия последнего, с другой — идея о том, что, поскольку каждый отдельно взятый индивид не в состоянии непосредственно участвовать в управлении государством, интересы различных категорий населения могут быть представлены в системе власти особыми уполномоченными, которым делегированы соответствующие прерогативы. Просветительская идея равенства всех людей по своей природе предполагала, что избранные представителисмогутза1ш<щатьиреализовыватьинтересына- родалучше, чем сам народ. Отом, насколько большое значение придавалось принципу представительства, свидетельствует, напр., тот факт, что Дж. Медисон рассматривал его в качестве синонима республиканизма. С самого начала развернулись поиски оптимальных путей и механизмов реализации представительства. Как считал Монтескье, люди, как правило, знают интересы и проблемы своего населенного пункта, города, региона лучше, чем интересы и проблемы др. регионов страны. Поэтому представителей во властные органы целесообразнее избирать не от всей страны в целом, а от отдельных городов или местностей, организованных в избирательные округа. В Англии утвердилась т. н. теория фактического представительства, суть которой состояла в том, что члены парламента представляют не просто отдельные слои и группы населения, а всю совокупность нации в целом. Поэтому для сторонников этой позиции не имело значения, как, из числа кого и где они избираются. Причем для вигов, которые сформулировали эту теорию, было характерно убеждение, что члены парламента, будучи избраны, не должны зависеть от своих избирателей. Обосновывая такой тезис, Э. Бёрк настаивал на том, что парламент должен быть не неким «конгрессом послов от различных и враждебных интересов», а форумом представителей всего английского народа, руководствующихся стремлением реализовать «общее благо». В период Французской революции эта идея стала известна под названием национального представительства. Ее сторонники считали, что поскольку суверенитет принадлежит не отдельно взятым гражданам, а нации в целом, то совокупность депутатов законодательного собрания представляет всю нацию в целом. Де-

333

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ путаты, выражая волю нации, осуществляют мандат, предоставленный им нацией, а не отдельными группами избирателей. В дополнение к данной идее в США была выдвинута идея географического представительства, в соответствии с которой члены законодательного собрания избираются в качестве представителей определенной территории, напр., вфедератив- ных государствах — представителей субъектов федерации. В

США компромисс между этими двумя формами представительства отразился в структуре законодательного собрания — Конгресса, состоящего из двух палат — сената, члены которого избираются в качестве представителей штатов независимо от численности их населения, и палаты представителей, члены которой избираются от избирательных округов, составляемых в зависимости от численности населения. На протяжении 19—20 вв. идея представительства в обеих названных разновидностях стала важной интегральной частью теории демократии. Значимость идеи представительства помимо всего прочего состоит в том, что она позволила расширить пространственные рамки демократической и республиканской форм правления. Т. н. демократия прямая, которой был чужд принцип представительства и которая предусматривала участие всех взрослых граждан в принятии сколько-нибудь важных решений, была возможна в сравнительно небольших сообществах, таких, как древнегреческие полисы, где численность населения составляла примерно 10 тыс. человек. Очевидно, что в современном национальном государстве, в котором численность населения достигает десятков, а то и сотен миллионов человек, такая модель решительно противопоказана. Именно институт представительства сделал возможным формирование республиканской или демократической формы правления в масштабах национального государства. Лит.: Чичерин Б. Н. Народное представительство. М., 1858; BurchA. H. Representation. L., 1972; Mill S. Consideration on Representative Government. L., 1861; Pitkin H. F. The Concept of Representation. Berkeley eal, 1967. К. С. Гаджиев

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ — наглядный чувственный образ предметов и ситуаций действительности, данный сознанию, и, в отличие от восприятия, сопровождающийся чувством отсутствия того, что представляется. Различают представления памяти и воображения. Наиболее известны визуальные представления. Существуют также и представления осязательные (играющие особую роль в жизни слепых), слуховые, обонятельные и др. Представления могут относиться к индивидуальному предмету или событию, но могут быть и общими. При этом степень их общности может быть весьма различной. Философию представления интересовали в двух отношениях. Во-первых, как яркое выражение специфического внутреннего мира сознания. Считалось, что в отличие от ощущений и восприятия, которые всегда относятся субъектом (может быть, и ошибочно) к внешней реальности, представления существуют как особые идеальные образования, обладающие собственным содержанием, которому может что-то соответствовать в действительности, а может и не соответствовать. В любом случае содержание представления с этой точки зрения непосредственно дано, в нем нельзя усомниться как в факте сознания. В рамках такого понимания представления — это что-то вроде картин, размещенных в галерее индивидуального сознания. Субъект имеет непосредственный доступ к этим картинам, может их рассматривать, разглядывать «внутренним взором» — это и есть интроспекция. (В философии И. Канта и А. Шопенгауэра представление понимается предельно широко — как включающее все содержание сознания.) Во-вторых, представления анализировались в философии с точки зрения их роли в получении знания о мире. Философы—эмпирики (Д. Локк, Д. Беркли, Д. Юм, Э. Кондильяк, Э. Мах и др.) считали, что именно представления обеспечивают возможность мышления. Согласно их взглядам, все содержание знания дано в ощущении и восприятии. Но мышление имеет дело с такими предметами, которые выходят за эти рамки. Этот факт можно объяснить, считали они, только учитывая существование представлений, которые есть не что иное, как следы, «копии» прошлых восприятий, и которые отличаются от вызвавших их восприятий только большей расплывчатостью и неустойчивостью. Известно, напр., что математика имеет дело с такими предметами, которые не только не даны в ощущении и восприятии, но не могут быть также и представлены. Так, напр., нельзя представить «треугольник вообще», который не был бы либо равносторонним, либо разносторонним, один из углов которого может быть либо косым, либо прямым, либо тупым и т. д. Однако теоремы геометрии доказываются именно для «треугольника вообще». Беркли видит решение этой проблемы в том, что представление какого-то конкретного треугольника играет роль представителя всех других треугольников. Т. о., понятое представление (содержание которого в этом случае становится значением соответствующего слова) начинает играть роль понятия. Мышление с этой точки зрения есть не что иное, как сравнение и анализ различных восприятий и комбинирование представлений. Философы-рационалисты (Р Декарт, Б. Спиноза, Гегель, неокантианцы и др.) подчеркивали принципиальное отличие представлений от понятия, приводя примеры таких понятий, которые нельзя представить ни в общем, ни в конкретном виде: мнимые числа и бесконечность в математике, понятия истины, блага, красоты и др. Мышление с этой точки зрения не имеет дела с представлениями. Экспериментальное изучение мышления, предпринятое в нач. 20 в. Вюрцбургской школой в психологии, существенно подтвердило это мнение: было выяснено, что многие процессы мышления не сопровождаются никакими наглядными образами. В 20 в. философский и психологический анализ представлений изменил многое в их традиционном понимании. Л. Витгенштейн, а затем Дж. Райл подвергли критике взгляд на представления как на «картины», находящиеся во внутреннем мире сознания. Во-первых, неясно, кто может воспринимать эти «картины». В случае обычного восприятия предметов реального мира или даже настоящих картин субъект использует свои органы чувств, доставляющие ему сенсорную информацию. Однако как можно воспринимать «внутренние картины», обитающие только в мире сознания? Какие органы чувств можно использовать в этом случае? И кому принадлежат эти органы? Во-вторых, очень существенно, что настоящие картины могут рассматриваться. Это рассмотрение может выявить в них такие детали, которые не были ясны в начале процесса их восприятия. Напр., если мы имеем дело с изображением (картиной или фотографией) тигра, то можно пересчитать количество полос на его теле. Однако мы принципиально не можем вглядываться в наши представления, поэтому вопрос о том, сколько полос имеет тело представлен-

334

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ЗНАНИИ ного нами тигра, лишен всякого смысла. С этой точки зрения в действительности представлений не существует. То, что переживается нами как представление, на самом деле скрывает другие процессы: осмысление прошлых событий, мышление о том, что могло бы быть в случае существования таких-то и таких-то условий (когда мы имеем дело с тем, что в психологии традиционно считалось представлением воображения). Никакого внутреннего мира сознания как особого не существует. Все психические процессы связаны с ориентацией субъекта в реальном мире и с деятельностью в нем. Однако такое понимание представлений было поставлено под вопрос фактами, полученными в когнитивной психологии в 1970-х гг. Р Шепард, Л. Купер и др. поставили эксперименты, в которых испытуемые для решения некоторой задачи должны были вращать в воображении наглядные образы определенных объектов. Было показано, что скорость воображаемого вращения прямо зависит от его характера и сложности. Эти факты нельзя понять, считают экспериментаторы, если не допустить, что испытуемые разглядывают «умственным взором» воображаемые предметы, т. е. свои представления; значит, последние все-таки существуют. В связи с этими фактами в философской и психологической литературе возникла острая дискуссия о существовании наглядных представлений и их природе. Ряд теоретиков современной когнитивной науки (Дж. Фодор, С. Косслин и др.) отстаивают мнение о реальности наглядных представлений как самостоятельных образований (хотя мнение о принадлежности представлений миру сознания как особому обычно не принимается). Другие (Д. Деннет, 3. Пылишин и др.) считают, что то, что субъект переживает как наглядное представление, есть некоторая иллюзия сознания. Реальные процессы, превратным образом являющиеся субъекту в виде представлений, в действительности это особого рода осмысление, и находятся они ближе к дискурсивному описанию (хотя и не словесному), чем к перцептивному разглядыванию. Эксперименты Р. Шепарда и Л. Купера могут быть истолкованы как интеллектуальные задачи на осмысление особого рода, в которых быстрота получения решения зависит от сложности задачи. Оригинальное решение этой проблемы Дает У. Найссер. С его точки зрения, представления — это не что иное, как схемы (когнитивные карты) сбора перцептивной информации, вычленение из перцептивного цикла воспринимающим для использования их в других целях. Схема действительно не является «умственной картиной» в мире сознания, ее нельзя разглядывать в отличие от объекта восприятия. Ее роль состоит в том, что она представляет собою план, направляющий собирание информации о реальном мире. В то же время она связана с процессом восприятия, ибо есть не что иное, как перцептивное предвосхищение (в т. ч. и предвосхищение восприятия того, что было бы дано в нашем опыте, если бы были выполнены такие-то и такие-то условия — в случае представления воображения). Однако представление не есть просто бледная «копия», отпечаток предшествующих восприятий, как считали представители старого философского эмпиризма. Дело тут в том, что, во-первых, восприятие, по У. Найссеру (он разделяет в этом пункте позицию Дж. Гибсона), не есть некий образ, идеальный предмет, который может оставлять «следы», а сам процесс собирания перцептивной информации; во-вторых, перцептивные схемы, т. е. представления, будучи в основном результатом эмпирического опыта, в то же время частично являются врожденными, т. е. доопытными. Степень наглядной переживаемости этих схем весьма различна. Одно дело перцептивная схема (т. е. представление) конкретного человека или прошлого события; другое дело — амодалъная схема мира, лежащая в основе всех иных перцептивных схем. Очень трудно считать наглядными осязательные представления. Однако истолкование их как перцептивных схем или когнитивных карт дает ключ к их пониманию. Современный философский и психологический анализ представлений приводит к следующим выводам: 1) представление не может быть противопоставлено мышлению (хотя и не в том смысле, который имел в виду философский эмпиризм). Мышление может осуществляться и без участия представлений. Однако представление так или иначе предполагает мыслительную деятельность, в которую оно включено как перцептивная схема и как способ решения определенных задач на осмысление. Поэтому распространенная формула о том, что представление (наряду с ощущением и восприятием) относится к низшей, чувственной ступени познания, противопоставляемой мышлению, совершенно неосновательна; 2) представления не наглядные «картины», существующие в внутреннем мире сознания и разглядываемые «умственным взором», а формы готовности к активной познавательной деятельности во внешнем мире. Их содержание не есть нечто лишь внутренне им присущее, а совпадает с предполагаемыми характеристиками предметов и событий реального мира. Лит.: Беркли Д. Соч. М., 1973; Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому. М., 1908; Твардовский К. К учению о содержании и предмете представлений. — В кн.: Он же. Логико- философские и психологические исследования. М, 1997; Арнхейм Р. Визуальное мышление. — В кн.: Хрестоматия по общей психологии. Психология мышления. М., 1981; Величковский Б. М. Современная когнитивная психология. М., 1982; Найссер У. Познание и реальность. М., 1981; Ryle G. The Concept of Mind. L., 1945; Dennett D. Content and Consciousness. L, 1969; Idem. Two Approaches to Mental Images. — Idem. Brainstorms. Philosophical Essays on Mind and Psychology'. Cambr. (Mass.), 1978; FodorJ. Imagistic Representation. — Idem. The language of Thought. N. Y., 1975; Pylishin Z. Imagery and Artificial Intelligence. — Readings in Philosophy of Psychology, ed. by Ned Block, vol. 2. L., 1981. В. А. Лекторский

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ЗНАНИЙ - направление методологии науки и системных исследований, изучающее прагматические характеристики научного знания, т. е. зависимость организации знания от требований деятельности, в которую его предполагается включить. Идеология представления знаний как самостоятельная исследовательская программа возникла в 1970-х гг. в русле критики позитивистского понимания научного знания как логико-теоретического идеала организации всех форм человеческого опыта. Программа представления знаний вплотную примыкала к постпозитивистским направлениям критики, существенно дополняя их в структурном плане. В ее основе лежала парадигматическая модель научного знания, согласно которой последнее существует в науке и за ее пределами не в некой единой, стремящейся к позитивистскому логизированному идеалу форме, а в виде конечной парадигмы — набора специальных предсташгений, по аналогии с лингвистическими парадигмами (глагол, напр., представлен в языке в виде списка его изменений по лицам, числам, временам и т. д.). Значительное влияние на философские исследования проблемы представления знаний оказало развитие кибернетики, где специ-

335

ПРЕДУСТАНОВЛЕННАЯ ГАРМОНИЯ альная трактовка представления знаний занимает центральное место в работах по искусственному интеллекту. В прикладной сфере представление знании является объектом интенсивного исследования применительно к процессам передачи информации и построению информационных систем. Идеи представления знаний базируются на понимании науки как постоянно развивающейся системы знания, в которой специальным образом закрепляются формы человеческого опыта. Каждый содержательный фрагмент этой системы может быть (в зависимости от включенности его в ту или иную форму деятельности) представлен различным образом. Его принадлежность к научному знанию определяется его связями с системой в целом, благодаря которым он может быть опознан, развернут и интерпретирован как фрагмент знания той или иной научной дисциплины. Для того чтобы в развитии знания мог принимать участие каждый член научного сообщества, само научное знание должно быть представлено в дискретной, обозримой форме, фрагменты которой «человекоразмерны», т. е. доступны одному человеку для продуктивного усвоения и работы. Вместилищем информации о состоянии знания, способах его обработки, о группировке и отношениях участников сообщества в работе со знанием в каждый момент времени выступает массив дисциплинарных публикаций. Представление знаний в массиве публикаций дает возможность определить как «пространственные* (связи с другими фрагментами и их объединениям), так и «временные» (расстояние во времени от переднего края исследований) координаты каждого фрагмента. Структура массива дает возможность представить актуальное знание дисциплины (находящееся в данный момент в обработке), отделив его от дисциплинарного архива. Корпус актуально действующих в данный момент времени публикаций расчленен на «эшелоны», находящиеся на различном удалении от переднего края исследований. Для участников эти «эшелоны» выступают в виде стандартизованных жанров публикации (статья, обзор, монография, учебник). Научное знание в каждом «эшелоне» представлено специальным образом и организовано по различным основаниям. Рукописи статей на «входе» массива публикаций сообщают о результатах исследования, но отнюдь не являются исследовательскими отчетами. В статье результат представлен только той частью, которая может быть интерпретирована в понятиях данной дисциплины и претендует на статус вклада в развитие дисциплинарного знания. Тем самым ученый как бы выставляет свой вклад на разнообразную и теоретически бессрочную экспертизу (рецензирование и оценка рукописи, чтение и оценка статьи, использование ее содержания в пополнении или перестройке знания по какой-либо проблеме и т. д.). Правами эксперта в той или иной форме обладает любой коллега, точно так же как автор данной статьи приобретает это право относительно всех остальных публикаций дисциплины. Участие в экспертизе повышает профессиональный статус ученого (членство в редколлегиях журналов, выборные должности и т. п.). В свою очередь растет статус и увеличивается срок действия тех фрагментов знания, которые в результате экспертизы меняют форму представления, переходя из одного эшелона в другой (из статьи в обзор, из обзора в монографию и т. д.). Этот механизм превращает знание, научное по определению (результат научного исследования, находящийся в некоторой связи с другими результатами и компонентами дисциплинарного знания), в знание, научное по истине (встраивается в структуру основополагающих теоретических и нормативно- ценностных представлений данной дисциплины). В конце процесса исследовательский результат практически утрачивает свои генетические связи с исследованием, с позицией индивидуального автора или некоторой научной группировки. Он становится научным фактом (законом, эффектом, константой, переменной и т. п.), связанным только с другими элементами научной системы, элементом вечного (на сегодняшний день), точного научного знания. Представление об актуальном состоянии дисциплины в целом базируется: на достигнутом на данный момент уровне целостного изображения научного содержания дисциплины в ее учебных специализациях (эшелон учебников); состоянии систематического рассмотрения наиболее крупных проблем (эшелон монографий); направлениях наиболее интенсивного исследования и подходах к изучению каждой проблемы (эшелон обзоров); способах исследования, полученных результатах и именах исследователей (эшелон статей). Представление научного знания в образовании и практических сферах деятельности традиционно базировалось на соответствующим образом реорганизованном содержании эшелонаучебников (напр., справочники пофизике для электротехников, по математике — для строителей, по физиологии — для зоотехников и т. п.). Т. 6., в практику передавались результаты науки, полученные 15—20 лет назад. Ситуация кардинально изменилась в сер. 20 в. в связи с развитием междисциплинарных и прикладных исследований. Прогресс во многих отраслях науки и технологии в значительной мере стал зависеть от максимально быстрого использования исследовательских результатов. Для решения этой задачи создана быстро развивающаяся сфера информационного обеспечения, которая основывается, с одной стороны, на широком взаимодействии ученых, информационных специалистов и потребителей информации (прежде всего различного рода комплексной экспертизы), а с другой — на развитии новых областей исследования (в частности, целой группы т. н. «когнитивных наук» и создание экспертных систем) и информационных технологий. Особой формой представления знания стало научно-техническое прогнозирование. Специальные типы прогнозов оценивают современное состояние общества, науки и технологий. Один из них оценивает те возможности, которые открывает развитие науки и технологии, но которые по чисто ресурсным соображениям могут быть реализованы только выборочно. Другой тип (т. н. нормативное прогнозирование) ставит своей задачей анализ будущих потребностей общества в новом знании и его технологических приложениях. Лит.: Мирский Э. М. Междисциплинарные исследования и дисциплинарная организация науки. М, 1980; Поспелов Д. А. Представление знаний. Системный анализ. — В кн.: Системные исследования. Методологические проблемы. Ежегодник 1985. М., 1985. Э. М. Мирский

ПРЕДУСТАНОВЛЕННАЯ ГАРМОНИЯ - понятие, введенное в философию Лейбницем (1695) для объяснения взаимосвязи и согласованности субстанциальных деятелей — монад. Последние, будучи замкнуты в самих себе, невосприимчивы к побуждениям извне, не могут взаимодействовать между собой, однако Бог в момент творения установил указанное соответствие их друг с другом и с миром в целом. В качестве примера Лейбниц приводит одинаково отрегулиро-

336

ПРЕКРАСНОЕ ванные часы, объясняя согласованность между душой и телом на примере синхронного движения двух маятников часов различной конструкции, которые встречаются в момент, когда показывают одинаковое время. Это могло произойти тремя способами: J ) согласовать их т. о., чтобы они непременно качались синхронно; 2) поручить какому-нибудь человеку регулировать их движения, делая их синхронными; 3) построить новые часы, настолько добротные и точные, чтобы они могли идти строго параллельно благодаря своей конструкции. Последний способ — наилучший. Согласованность между душой и телом можно обеспечить: 1) путем влияния одного из них на другое (таково общее мнение представителей различных школ, но этот способ представляется необъяснимым); 2) посредством божественного вмешательства, если Бог будет регулировать их движения, подгоняя одно к другому (как считают представители окказионализма), состояние одного из них давало бы случай Богу вызывать у второго соответствующее впечатление, что было бы непрекращающимся чудом, несовместимым с Божественной мудростью и порядком вещей; 3) посредством точного саморегулирования каждой из двух сущностей, чтобы они могли действовать согласованно в силу собственной природы; последний способ— самый прекрасный и наиболее достойный Бога: Лейбниц называет его —системой предустановленной гармонии». Л. Л. Костикова

ПРЕКРАСНОЕ — одна из главных категорий классической эстетики, характеризующая традиционные эстетические ценности (см. Эстетическое). Она выражает одну из основных и наиболее распространенных форм неутилитарных субъект— объектных отношений, связана с эстетическим наслаждением, совершенством, оптимальностью духовно-материального бытия, идеалами, стилем и т. п. Наряду с благом и истиной прекрасное — одно из древнейших понятий культуры, богословия, философской мысли. В имплицитной эстетике с древнейших времен термины «прекрасное» и «красота» употреблялись в контексте космологии, метафизики, богословия практически как синонимы, хотя термин «прекрасное»— чаще использовался в качестве широкой оценочной категории, а«красота»—для обозначения совершенства универсума и его отдельных составляющих, т. е. носил пра- онтологический характер. В средиземноморском ареале представления о красоте и прекрасном восходят к древнеегипетской культуре, в которой, как об этом свидетельствуют уже тексты 2-го тысячелетия до н. ->., прекрасное (нефер) выступало высшей характеристикой богов, фараонов, людей, предметов окружающего мира. В человеке (особенно в женщине) выше всего ценилась физическая красота, связывавшаяся египтянами с чувственными наслаждениями. Само слово «нефер» нередко входило в официальный титул фараонов: перед именем царицы Нефер гити добавлялось «Нефер-нефру-Атон» («прекрасен красотами Атон»). Египтяне саму жизнь считали прекрасной; под красотой предметов обихода нередко понималась их польза для человека. Главным богом египетского пантеона был бог- солнце Ра, поэтому солнечный свет отождествлялся ими с красотой и высшим благом; божественный свет выступал синонимом божественной красоты. В дальнейшем эти представления через библейскую эстетику в трансформированном виде унаследует христианская культура. В античной Греции прекрасное (каХос) также имело широкий оценочный характер. Уже Гомер называет «прекрасным» и физическую (с эротическим оттенком) красоту людей, и совершенство предметов, и полезные для людей вещи, и нравственную красоту соответствующих поступков своих героев. Для древнегреческой философии красота объективна, понятие красоты онтологично, связано прежде всего с космосом (koojioc — не только универсум, но и красота, украшение; ср. лат. — mundus) и системой его физических характеристик. Гераклит говорит о «прекраснейшем космосе» и его основах: гармонии, возникающей из борьбы противоположностей, порядке, симметрии; Фалес утверждает, что космос прекрасен как «пгюизведениебога>>;пифагорейцыусматриваюткрасотувчис- ловой упорядоченности, гармонии (сфер), симметрии; Диоген — в мере, Демокрит — в равенстве, скульптор Поликлет— в соответствии канону, софисты связывают красоту с удовольствием и т. д. Демокрит, написавший одно из первых эстетических сочинений «О красоте слов», видел красоту произведений искусства в «божественном духе», вдохновляющем поэта, и считал, что «великие наслаждения возникают от созерцания прекрасных произведений» (в 194). Начиная с Сократа, античная эстетика отходит от древнего космологизма; афинский мудрец первым поставил проблему прекрасного, как проблему сознания, разума; для него красота из характеристики веши превратилась в идею, понятие прекрасного. Сократ вывел на философский уровень и такую специфически античную категорию как «калокагатия» (ксЛокйуаШа)—прекрасное—и—доброе, которая функционировала в пограничной сфере этико-эстетических представлений, т. е. служила характеристикой идеального человека. Калокагатия, согласно древним грекам, — это достояние благородного происхождения и прекрасного воспитания и образования. У Сократа она стояла на одном уровне с мудростью и справедливостью и обнимала весь комплекс нравственных добродетелей, сопряженный с эстетической восприимчивостью. Платон понимал калокагатию как соразмерность души и тела. Одно из его определений гласит: «Калокагатия есть способность избирать наилучшее» (Def, 412e). Согласно Аристотелю, быть калокагатийным означает быть и прекрасным во всех отношениях, и добродетельным. Т. о., понятие прекрасного вклассической Греции часто неограничивалосьтоль- ко сферой эстетического, но распространялось и на область нравственности. У Платона прекрасное часто соседствует с благим, но последнее он ставит выше. В «Пире» Платон подчеркивает общий эро—апагогический характер красоты, приходит к пониманию идеи красоты, прекрасного самого по себе (то koXov) (красота — объективно существующая вне какого- либо субъекта идея), и намечает некоторую иерархичность красоты в процессе ее постижения человеком — от чувственной красоты через красоту духовную и нравственную к красоте чистого знания. В «Федре» прекрасное видимого мира выступаете качестве своего рода маяка, наломинающегодуше о существовании мира идей, о котором та хранит смутную память, и указывающего истинный путь духовного совершенствования. Для Аристотеля в физическом мире «красота заключается в величине и порядке» (Poet. 7, 1450b) — красивая вещь должна быть легко обозримой; на идеальном уровне — это то, «что, будучи желательно само ради себя, заслуживает еще похвалы и что, будучи благом, приятно, потому что оно благо» (Rliet. I 9, 1366а34). У стоиков то koAov прежде всего этическая категория. Однако они использовали и ее эстетический, как очевидный всем, аспект (в основном — то rcpeeov) для доказательства истинности моральных установок, которые часто трудно или невозможно объяснить на концептуальном уровне (ср. близкие идеи Канта). Стоики также вьщ-

337

ПРЕКРАСНОЕ винули универсальные формулы красоты, которые использовались и в средневековой культуре. Красота разума (души) для них состоит в «гармонии учений и созвучии добродетелей», а красота материальных тел — в соразмерности частей, добро- цветности и физическом совершенстве. Итоги античной эстетики подвел Плотин в двух специальных трактатах «О прекрасном» (En. 16) и «О мысленной красоте» (En. V 8). Согласно его понимайте, красота пронизывает весь универсум и является показателем оптимальной бытийствен- ности всех его составляющих. Чем выше уровень бытия, тем выше степень красоты. «Прекрасное ведь и есть не что иное, как цветущее на бытии», «цветущая на бытии окраска есть красота» (En. V 8,10; пер, А. Ф. Лосева). В системе своей эма- национной теории Плотин разработал стройную иерархию красоты, состоящую из трех ступеней. Первая и высшая — умопостигаемая красота. Она «истекает» от бога — абсолютного единства блага и красоты, и ее носителями поступенча- то выступают Ум и Душа мира, которая в свою очередь дает начало следующей ступени — красоте, постигаемой душой человека. На этой ступени находится идеальная красота природы, красота души человека и красота добродетелей, наук, искусств. Нижнюю ступень занимает чувственно воспринимаемая красота, к которой Плотин относил видимую красоту материального мира и красоту произведений искусства. Передача (истечение) красоты с верхних ступеней на нижние осуществляется с помощью эйдосов, исходящих от Ума и претерпевающих все возрастающую материализацию. Отсутствие красоты, или безобразное, свидетельствует об иссякании бытия. Суть искусства Плотин усматривал в выражении в соответствующем материале красоты, т. е. «внутреннего эйдоса» вещи, ее идеи. В платоновско-неоплатонической традиции зародилась и идея анагогической функции красоты. Чувственная красота возбуждает в душе созерцающего тоску по божественной красоте и указывает пути к ней. В эротическом порыве душа устремляется к первоистокам прекрасного. Плотиновская концепция красоты оказала сильное влияние на патристику (особенно на Августина) и на средневековую европейскую эстетику и художественную практику. Патриотическая эстетика, опираясь на библейский креационизм, утверждала изначальную идеальную красоту тварного мира и человека, хотя к реальной чувственной красоте греховного мира («града земного») относилась двойственно: с одной стороны, видела в ней бесспорное доказательство творческой деятельности Бога, а с другой — опасный источник чувственных вожделений, отвлекающий от поисков духовного. У Августина, как и у Плотина, красота является показателем бы- тийственности вещи. Красота бывает статической и динамической. Развивая идеи Цицерона, Августин различает прекрасное в себе и для себя, т. е. собственно прекрасное (pulchrum) и прекрасное как сообразное, надлежащее, соответствующее чему-то (aptum, decorum). Вслед за Плотном он выстраивает христианскую иерархию красоты. Ее источником является Бог, а высшим носителем Логос-христос. От него происходит красота универсума (небесных чинов, души и тела человека, предметов и явлений материального мира) и духовная красота (нравственная, красота наук и искусства). Красота доставляет удовольствие, ее созерцание может привести к блаженству; она является предметом любви и стоит выше пользы и всего утилитарного. Красота целого возникает на основе гармонического единства противоположных составляющих, в частности прекрасных и безобразных элементов. Структурными принципами чувственно воспринимаемой красоты являются форма, число (ритм), порядок, равенство, симметрия, соразмерность, пропорция, согласие, соответствие, подобие, равновесие, контраст и главенствующий над всеми принцип — единство. Красота человека состоит в единстве его душевной и телесной красоты. Отсутствие физической красоты не мешает человеку быть причастным к более высоким ступеням красоты, включая и высшую. Главной целью всех искусств является создание красоты. В восточной патристике наибольшее внимание проблемам красоты уделил Псевдо-Дионисий Ареопагит, опиравшийся на неоплатонические и раннехристианские идеи. В его понимании движущей силой универсума является божественный эрос, который возбуждается красотой и прекрасным. В онтологическом плане он различал три ступени красоты: 1) абсолютную божественную красоту — «Единое-благое-и- прекрасное»; истинно, или сущностно, Прекрасное, которое является «причиной гармоничности и блеска во всем сущем»; 2) красоту чинов небесной иерархии и 3) красоту предметов и явлений тварного мира. Все три уровня объединены наличием в них некоего недискурсивного знания о трансцендентной Красоте Бога — «духовной красоты», которая реализуется на каждой из ступеней в форме соответствующего ей «света». Свет в системе Ареопагита, как затем и в средневековой эстетике Византии и Западной Европы, выступает одной из главных модификаций красоты. В системе глобального символического богословия Псевдо-Дионисия прекрасное тварного мира является «подобным» символом божественной красоты, а безобразное в некоторых случаях выступает ее «несходным» символом, «неподобным подобием». Эстетические представления отцов Церкви, неоплатоников и, отчасти, Аристотеля и стоиков легли в основу христианской средневековой эстетики, в т. ч. и в понимании прекрасного. В работах Иоанна Скота Эриугены, Гуго Сен—Викторского, Ги- йомаОвернского, Альберта Великого, Роберта Гроссетеста, Бо- навентуры, Фомы Аквинского (см. также Эстетика), Ульриха Страсбургского сложилась многоаспектная средневековая концепция прекрасного. С одной стороны, красота понималась объективно — как объективированная сияющая Слава Божия (splendorDei), выражающая себявкрасотематериального мира. С другой — прекрасное определялось через субъект-объектное отношение: прекрасно то, что «нравится само по себе» (Гийом), доставляет наслаждение в процессе неутилитарного созерцания. При этом утверждалось, что наслаждение вызывают только вещи, обладающие определенными объективными свойствами («пропорция и блеск», «consonantia et claritas», т. е. соответствие частей целому а целого — назначению вещи, выраженность во внешнем виде сущности вещи, гармоничность, упорядоченность,соразмернсклъ,дс)бгюцветнс)сть,соответству- ющая величина). Красота осмысливается как сияние (или просвечивание) «формы» (идеи) вещи в ее материальном облике (Альберт Великий). Развивается световая эстетика, утверждается апагогическая функция прекрасного (Иоанн Скот Эри- угена и др. последователи Ареопагита). Сторонники Августина уделяют много внимания математическим аспектам красоты и одновременно вопросам ее восприятия, наслаждения ею. Бонавентура вводит понятие «красота (форма) Христа» (species Christi), полагает число (принцип счисления) лежащим в основе пропорциональности, а следовательно, и красоты, и наслаждения ею. Рассуждая о нравственно прекрасном, он приходит к выводу о том, что зло не способствует красоте, но в некоторых случаях его наличие по контрасту может усилить красоту. Определенный итог средневековым представлениям

338

ПРЕКРАСНОЕ подвел Николай Кузанский, активно опиравшийся на «Арео- пагитики». Понятие прекрасного он связывал с тремя главными моментами: сиянием формы и цвета и пропорциональностью элементов соответствующего объекта, способностью объекта пробуждать к себе влечение и любовь и с умением «собирать все воедино». Гуманисты итальянского Ренессанса поставили в центр эстетических представлений и художественной практики красоту искусства. Развивая один из главных принципов античного искусства — идеализацию, достигшую апогея в греческой классической скульптуре, мастера Возрождения создали в живописи и скульптуре уже в русле христианской культуры уникальный богатейший мир живописно-пластических идеализированных образов — модель прекрасного мира, как бы избежавшего порчи грехопадения. Ренессансные мыслители были убеждены, что только в искусстве являет себя истинная красота мира, «божественная идея красоты» (idea divina delia bellezza — Л. Б. Альберта). Она осеняет художника, и он стремится воплотить ее в своем творчестве, убирая в процессе высвечивания «внутреннего образа» (disegno inter- no) все преходящее, поверхностное, случайное. Классицизм нормативизировал эти идеи и принципы, доведя их в теории и на практике до холодного академического формализма. Ш. Батё (1746) теоретически закрепил сознательную ориентацию искусств на создание красоты введением для эстетически ориентированного класса искусств специального названия «изящные искусства» (les beaux arts), смысл которого сохраняется в новоевропейской культуре до 20 в. в термине «искусство». К математикам и художникам Возрождения восходит и идея теоретического обоснования «прекрасной формы», абсолютной пропорции, или универсального модуля красоты для всех искусств — «золотого сечения» (когда целое относится к своей большей части так, как большая часть к меньшей). Для философии 18 в. характерны поиски соотношения между объективными характеристиками красоты и субъективными реакциями на нее воспринимающего. Лейбниц в общем контексте своих философских штудий определял красоту как принцип «совершенного соответствия», на основе которого Бог сотворил мир истинно сущего как «гармонически упорядоченное единство в многообразии». Формула «единство в многообразии» (die einigkeit in der Vielheit) станет на столетия удобным клише для определения прекрасного в школьной эстетике. Отождествление прекрасного с совершенством также займет видное место в философии красоты. На нем, в частности, основывали свое понимание прекрасного X. Вольф и его ученик А. Баумгартен, основатель науки эстетики, Батё и др. Баумгартен, разделяя красоту на природную и художественную, понимал ее как «совершенство явленного» (perfectio phaenomenon); для Батё прекрасное — «чувственно постигаемое совершенное», основанное на гармонии, мере, ритме, порядке. Способность «любить порядок», замечать, находить, одобрять прекрасное Батё называл врожденным вкусом. Английский художник У. Хогарт (Анализ красоты, 1753) стремился выявить объективные законы красоты — совершенные пропорции и абсолютную «линию красоты», которую он усматривал в синусоиде, что впоследствии увлекло и Шиллера (трактат «Каллий, или О красоте», 1793). С появлением в 18 в. эксплицитной эстетики (эстетики как науки) прекрасное (красота) рассматривается в качестве ее предмета и главной категории; эстетика чаще всего трактуется как наука о красоте, философия прекрасного и искусства, которое понимается как специальное и оптимальное выражение прекрасного. Баумгартен определил эстетику, в частности, и как искусство «красиво мыслить» (pulchre cogitandi). Э. Бёрк в «Философском исследовании о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного» (1757) подходит к пониманию прекрасного от изучения эмоциональной реакции человека (чувства удовольствия и соответствующих аффектов), развивая в этом плане концепцию Шефтсбери, который еще в нач. 18 в. объяснял прекрасное на основе субъективного эстетического вкуса. Красоту Бёрк понимает как «определенное качество тел, механически действующее на человеческую душу через посредство внешних чувств» (Бёрк Э. Философское исследование... М, 1979, с. 138). К основным характеристикам прекрасных тел он относит срав-

нительнонебольшиеразмеры,гладкиеповерхности,незаметные отклонения от прямой линии, светлые и яркие цвета, легкость и изящество, т. е. то, что доставляет человеку удовольствие. Антрополого-психологический подход Бёрка к прекрасному был унаследован ранним Кантом (Наблюдения над чувством возвышенного и прекрасного, 1764). В зрелый период он отказался от чистого психологизма и одновременно отделил прекрасное от совершенства. В «Критике способности суждения» (1790) прекрасное предстает категорией, характеризующей неутилитарные субъект-объектные отношения. Кант связывает ее с понятием вкуса, определяемого как созерцательная «способность судить о прекрасном»; т. о., его философия прекрасного, как и вся эстетика, строится на субъективной способности суждения вкуса. Кант выделяет четыре момента суждения вкуса, на основе которых и формирует смысловое поле прекрасного. 1. Определив вкус как способность судить о предмете или представлении «на основе удовольствия или неудовольствия, свободного от всякого интереса», Кант называет предмет такого удовольствия прекрасным (Критика способности суждения, § 5). 2. «Прекрасно то, что всем нравится без [посредства] понятия», ибо главным в суждении вкуса является не понятие, а внутреннее чувство «гармонии в игре душевных сил», обладающее всеобщим характером (там же, § 9). 3. «Красота — это форма целесообразности предмета, поскольку она воспринимается в нем без представления о цели» (там же, § 17). Последнее антиномическое утверждение — о целесообразности без цели — осознавалось последующими мыслителями (от Шиллера до Адорно и Дерриды) как сущностное для эстетики и вызывало при этом постоянные дискуссии. 4. «Прекрасно то, что познается без [посредства] понятая как предмет необходимого удовольствия» (там же, § 22). Прекрасное, т. о., — это категория, характеризующая объект в отношении к субъекту восприятия, именно в соответствии с неутилитарным созерцательным суждением вкуса на основе чувства удовольствия; другими словами, это то, что нравится ради себя самого всем спонтанно и необходимо. По-своему интерпретируя августи- новское разделение красоты на pulchrum и aptum, Кант выявляет два вида красоты: свободную красоту (pulchritudo vaga), характеризующуюся только на основе формы и чистого суждения вкуса, и привходящую красоту (pulchritudo adhaerens), связанную с определенным назначением предмета, целью. Предметы, наделенные свободной красотой, не должны быть «жестко правильными»; обычно они содержат нечто, вызывающее непринужденную игру воображения. В этическом плане Кант рассматривает прекрасное как «символ нравственно доброго» (ср. с эстетикой стоиков) и в этом ракурсе осмысления ставит красоту природы выше красоты искусства:

339

ПРЕКРАСНОЕ неутилитарный интерес к природе, ее красоте свидетельствует, по Канту, о высоком нравственном чувстве созерцающего. Кроме того, прекрасное в природе «имеет более высокий смысл», чем в искусстве, ибо обладает своего рода анагоги- ческой функцией, ориентирует душу воспринимающего на трансцендентальную сферу. В красоте природы человек обретает выражение интеллигибельного, которое он не может постичь на уровне ratio. В соответствие с двумя видами красоты Кант разделял искусства на «механические» (ремесла) и «эстетические». Главную цель последних он усматривал в «чувстве удовольствия» и разделял их на два вида: приятные (доставляющие поверхностное чувственное наслаждение в обществе, ориентированные на приятное времяпрепровождение) и изящные — носители красоты, развивающие непонятийную культуру межличностных коммуникаций на основе «всеобщей сообщаемое™ удовольствий» (Кант), или «субъективной всеобщности эстетического вкуса» (в позднейшей интерпретации Гадамера). При этом эстетическое удовольствие Кант четко отделял от «удовольствия наслаждения» на основе чувственного ощущения: это удовольствие более высокого уровня — «удовольствие рефлексии» (там же, § 44). Идеалом изящных искусств является их структурная органичность, т. е. столь свободная «це- лесообразностьвформе», когда при ясном понимании субъектом, что перед ним произведения искусства, они воспринимались бы как продукты самой природы. «Природа прекрасна, если она в то же время походит на искусство; а искусство может быть названо прекрасным только в том случае, если мы сознаем, что оно искусство и тем не менее кажется нам природой» (там же, § 45). Такое искусство («изящное искусство» — schone Kunst) может быть произведено только гением, через врожденные задатки души которого «природа дает искусству правило» (там же, § 46). Последующая философия красоты строилась, как правило, на более или менее талантливой интерпретации, толковании или упрощении идей Канта о прекрасном. Шиллер различал красоту «в идее», «вечную, единую и неделимую», и красоту «в опыте», идеал которой заключается в «равновесии реальности и формы», в согласии разума и чувственности, долга и влечения; или, в другом ракурсе, — в гармонии «чувственной зависимости» и «моральной свободы». Красоту как эстетический феномен Шиллер связывал с игрой духовных и душевно- чувственных способностей. Красоту искусства он понимал как органическое господство формы над содержанием: «в истинно прекрасном произведении искусства все должно зависеть от формы, и ничего — от содержания, ибо только форма действует на всего человека в целом, содержание же — лишь на отдельные силы» (Шиллер Ф. Статьи поэстетике. М.—Л., 1935, с. 22, 265—66). Красота для Шиллера, как затем для Гердера, Гегеля и ряда других философов вплоть до Хайдеггера и Гадамера, выступала чувственным образом (или явлением) истины. Шеллинг определял красоту как выражение бесконечного в конечном и видел в ней главный принцип искусства: «Без красоты нет произведения искусства» («Система трансцендентального идеализма», VI 2). При этом он имел в виду «красоту, возвышающуюся над всякой чувственностью» («Философия искусства», § 87). Гегель в «Лекциях по эстетике» не уделял специального внимания понятиям красоты и прекрасного, т. к. считал эстетику философией искусства. Прекрасное для него — «чувственное явление, чувственная видимость идеи» (Эстетика, т. 1. М., 1968, с. 119), понимаемая как посредник «между непосредственной чувственностью и идеализованной мыслью». Прекрасное «в себе самом бесконечно и свободно» (там же, с. 120), оно составляет основу искусства и находит свое наиболее адекватное выражение на классическом (в гегелевской триадической классификации истории форм бытия искусства) этапе — в античном искусстве. В противоположность Канту красоту в искусстве как результат деятельности человеческого духа он ценит значительно выше природной красоты: «насколько дух и произведения его выше природы и ее явлений, настолько же прекрасное в искусстве выше естественной красоты». Прекрасное природы — лишь «рефлекс красоты, принадлежащей духу», т. е. субстанциально «несовершенный, неполный тип красоты» (там же, с. 8, 9), на этом основании не включенный Гегелем в предмет эстетики. «Художественно прекрасное» Гегель свел к понятию идеала, природу которого усматривал в «сведении внешнего существования к духовному, когда внешнее явление в качестве соразмерного духу становится его раскрытием» (там же, с. 165). Вслед за Гете и современными ему теоретиками искусства Гегель считал, что критерием суждения о прекрасном в искусстве «является понятие характерного (Charakteristischen)» (там же, с. 26); им впервые систематически применен принцип историчности к пониманию бытия прекрасного в искусстве (т. е. идеала). Социокультурная и художественно-эстетическая ситуации 19 в. не способствовали фундаментальной философской разработке категории прекрасного. Главные направления в искусстве этого столетия (романтизм, реализм, натурализм, символизм) уже не ориентируются на выражение прекрасного и не создают произведений в узком смысле слова «изящного искусства». Эти тенденции возрождаются только на короткий срок и в ограниченном культурном пространстве рафинированных локальных форм декаданса, эстетизма, модерна рубежа 19—20 в. С романтиков и последователей Гегеля начинается процесс девальвации феномена и категории прекрасного как в теории, так и в художественной практике; слова «эстетика», «эстетический», «эстетизм» приобретают в среде социально, демократически, революционно ориентированных художников и критиков второй пол, 19 в. негативный оттенок. Романтики в противовес классицистам стремились показать «обратную сторону» прекрасного, которая представлялась им не менее значимой, чем «лицевая», уделяя много внимания удивительному, сказочно-фантастическому, возвышенному, хаотическому, безобразному. Гегельянцы X. Вайсе, А. Руге, К. Розенкранц (Эстетика безобразного, 1853), Ф.-Т Фишер считали, что безобразное должно быть введено в эстетику не только как антитеза прекрасного, но и как равнозначное и равновесное ему понятие. По словам Фишера, «прекрасное — это просто определенный вид созерцания (видения)». Ницше широко открывает ворота эстетическому релятивизму, требуя глобального пересмотра всех традиционных ценностей. К красоте у него двойственное отношение. С одной стороны, он ценит ее как принадлежащую к идеализированной им антично- аристократической культуре, которую уничтожила нищая и «больная» иудейско-христианская чернь. С другой — осмысливает красоту как иллюзию, созданную художником-богом и внедряемую в культуре на основе аполлоновского рационализированного начала в качестве главного упорядочивающего и преображающего мир принципа. Наряду с ним Ницше требует легитимировать и продуктивное иррациональное хаосоморфное начало — дионисийское (см. Анолмнычеасое ш дшогшеишекое). Фактически это же начало культуры и искусства, по-иному его интерпретируя и выводя из других осно-

340

ПРЕКРАСНОЕ ваний, декларируют интуитивизм Бергсона с его концепцией «жизненного порыва» и фрейдизм, утверждавший приоритет бессознательного. Сам Фрейд, критикуя философскую эстетику за непродуктивность суждений о природе и происхождении красоты, признавал, что и психоанализ ничего не может сказать о ней кроме признания очевидного факта, что красота и очарование «изначально являются свойствами сексуального объекта». Ницшеанство, интуитивизм, фрейдизм стали теоретическим фундаментом основных художественно- эстетических течений 20 в. (см. Абсурд, Авангард, Модернизм, Постмодернизм, Экзистенциализм), принципиально и последовательно отрицавших феномен, понятие и категорию прекрасного. Наряду с этой главной для философской эстетики и художественной практики 19—20 вв. тенденцией у ряда исследователей, принадлежавших к университетско-академическим кругам, с одной стороны, и в религиозной эстетической мысли, с другой — категория прекрасного занимает и в этот период традиционно почетное место, хотя существенной научной разработке уже не подвергается. Так, Шопенгауэр в системе своей волецентристской философии основывает понимание прекрасного на соединении платоновских и кантианских идей. «Человеческая красота есть объективное выражение, которое обозначает совершеннейшую объективацию воли на высшей ступени ее познаваемости, идею человека вообще, полностью выраженную в созерцаемой форме» («Мир как воля и представление», 1,3,45). При этом субъективная сторона прекрасного, подчеркивает философ, играет здесь не менее видную роль, чем объективная. В подтверждение значимости для человека человеческой красоты он приводит цитату из Гете: «Кто видит человеческую красоту, того не может коснуться ничто дурное: он чувствует себя в гармонии с самим собою и с миром» (там же). Н. Г. Чернышевский, полемизируя с гегельянской эстетикой (ее пониманием прекрасного как «равновесия идеи и образа»), выдвинул и попытался обосновать в своей диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности» (1855) тезис: «Прекрасное есть жизнь», когда мы находим ее такою, «какова должна быть она по нашим понятиям»; «прекрасное то, в чем мы видим жизнь так, как мы понимаем и желаем ее, как она радует нас» ( Чернышевский Я. Г. Эстетика. М., 1958, с. 70). Т. о., идеализатор- ски—субъективный фактор в определении красоты играл в его эстетике не меньшую роль, чем объективный (ср. кантов- ское понимание). Природная красота оценивалась им вслед за Кантом выше художественной. В. С. Соловьев, во многом поддерживая Чернышевского, в русле своего неоплатонически-христианского мировоззрения считал красоту важнейшим показателем, который свидетельствует о постоянно длящемся процессе божественного творения бытия — преодоления хаоса путем воплощения идеи. Красота «есть идея действительно осуществляемая, воплощаемая в мире прежде человеческого духа»; «преображение материи чрез воплощение в ней другого, сверх-материального начала» (Собр. соч., т. 6, с. 43, 41). Сущность искусства Соловьев видел в красоте как «ощутительном проявлении истины и добра», а «высшую задачу искусства» определял как совершенное воплощение «духовной полноты в нашей действительности, осуществление в ней абсолютной красоты или создание вселенского духовного организма». В исторической жизни искусство не достигает этого идеала, здесь возможны «только частичные и фрагментарные предварения (антиципации) абсолютной красоты» (там же, с 84), ими и ценны лучшие достижения мирового искусства. Идеи Соловьева в 20 в. были унаследованы и развиты Я. Флоренским и С. Булгаковым (см. ниже). Против неоплатонически-гегелевского понимания прекрасного как оптимального выражения идеи выступали многочисленные представители «формальной эстетики» и ориентирующиеся на них искусствоведы И. Ф. Гербарт, Р. Циммерман, Э. Ган- слик, К. Филлер, А. Гильдербранд, А. Ригль, Г. Вёльфлин. В духе некоторых средневековых схоластов они утверждали, что красота заключается только в формальных законах организаций объекта — в ритме, пропорциях, цветовых отношениях, законах композиции, структурных принципах зрительных и звуковых форм и т. п. Напротив, «психологическая эстетика» (Г. Т. Фех- нер, Т Липпс и др.) делала акцент на субъективности прекрасного, объясняя его в соответствии с разработанной ими теории «вчувствования» (Липпс. Эстетическое вчувствованне, 1899) — перенесения на созерцаемый объект переживаний субъекта. Липпс «определял красоту «как соответствие объекта природе эстетически оценивающего субъекта». Феноменологическая эстетика (Р Ингарден, Н. Гартман) рассматривала прекрасное как главную эстетическую ценность. Много внимания проблеме прекрасного уделяла марксистско-ленинская эстетика, акцентировавшая внимание на общественно-трудовой природе красоты и схоластически утверждавшая смысл эстетической деятельности в преобразовании действительности «по законам красоты»; красота определялась как «совершенное в своем роде», как «соотнесение с общественным идеалом», как высшая эстетическая ценность; доказывалась историческая, социальная, этическая относительность прекрасного. Хай- деггер усматривал в красоте одну из форм «бытия истины как несокрытости», полагая истину «истоком художественного творения». Гадамер, активно опираясь на эстетику Канта, утверждал, что «онтологическая функция» прекрасного заключается в том, чтобы «перебросить мост через пропасть, разделяющую идеальное и реальное» (Актуальность прекрасного. М, 1991, с. 280). Наконец, Адорно, свидетельствуя о «кризисе прекрасного» в современном искусстве и науке о нем, уделяет этой категории немалое внимание в своей «Эстетической теории» (1970) и видит спасение «эстетического от угасания» в обращении к несколько переосмысленному в духе времени кантовскому пониманию прекрасного. В русле христианской традиции высоко оценивали красоту религиозные мыслители 20 в. — неотомисты и представители неоправославия. В частности Флоренский считал красоту важнейшим компонентом сакральной онто-гносеологии, феноменом человеческого бытия на путях познания-любви-пресуществления. «То, что для субъекта знания есть истина, то для объекта его есть любовь к нему, а для созерцающего познание (познание субъектом объекта) — красота» (Столп и утверждение Истины. М., 1914, с. 75). Одними из главных творцов красоты он считал христианских подвижников, а аскетику — «искусством искусств», «художеством художеств». Цель этого «искусства» он видел в «созерцательном ведении» высшей Красоты — Бога. Наука «красотолюбие» ((piAjotcoAia) ведет аскета к преображению духа и плоти и обретению еще в земной жизни первозданной красоты творения. Предмет устремлений подвижников и их отличительная черта — «красота духовная, ослепительная красота лучезарной, светоносной личности, дебелому и плотскому человеку никак недоступная» (там же, с. 99). С Булгаков в системе своей софиологии, опираясь на не- оплатоничсски-патристическую традицию, видел в прекрасном оптимальное явление софийностн вещи — чувственное выражение ее идеи, заложенной в замысле Творца.

341

ПРЕФОРМАЦИЯ И ЭПИГЕНЕЗ Современная классическая эстетика рассматривает прекрасное не изолированно, но в системе основных своих категорий, включающей эстетическое, возвышенное, безобразное, трагическое, комическое, искусство. Лит.: Шиллер Ф. Статьи по эстетике. М— Л., 1935; Лосев А. Ф., Шестаков В. П. История эстетических категорий. М., 1965; Кант И. Критика способности суждения. — Соч. в 6 т., т. 5. М., 1966; Гегель Г. В. Ф. Эстетика, т. 1. М., 1968; СтоловичЛ. Н. Категория прекрасного и общественный идеал. Историко-проблемные очерки. М., 1969; Каган М. С. Лекции по марксистско-ленинской эстетике. Л., 1971; Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978; Бёрк Э. Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного. М., 1979; Эстетика Ренессанса. Сост. В. П. Шестаков, т. 1—2. М., 1981; История эстетической мысли, т. 1—4. М., 1985—87; ГадамерГ. Г. Актуальность прекрасного. М., 1991; Бычков В. В. Русская средневековая эстетика. XI—XVII вв. М., 1992; Он же. 2000 лет христианской культуры sub specie aesthetica, т. 1—2. СПб.—M., 1999; Hartmann Е. von. Philosophie des Schonen. В., 1924; Newton E. The Meaning of Beauty. N. Y, 1950; Osborne H. Theory of Beauty: An Introduction to Aesthetics. N. Y, 1953; Santayana G The Sense of Beauty: Being the Outline of Aesthetic Theory. N. Y, 1955; Alexanders. Beauty and Other Forms of Value. N. Y, 1968; Adorno Th. W. Asthetische Theorie. Fr./M., 1970; Schon. Zur Diskussion eines umstrittenen Begriffs, hg. S. J. Schmidt. Munch., 1976; Grossi E. Die Theorie des Schonen in der Antike. Koln, 1980; Tatarkiewicz W. A History of Six Ideas: An Essay in Aesthetics. The Hague, 19S0; Diskurs: Kunst und Schones, hg. W. Oelmuller und And. Paderborn, 1982; Mothersill M. Beauty Restored. Oxf., 1984; Eco U. Art and Beauty in the Middle Ages. New Haven, 1986; Assunto R. Die Theorie des Schonen im Mittelalter. Koln, 1987; Perpeet W. Das Kunstschone. Sein Ursprung in der italienischen Renaissance. Freiburg—Munch., 1987; Derrida J. Parergon. — Idem. The Truth in Painting. Chi.-L., 1987; P 15-147; Ross S. D. The Gift of Beauty: The Good as Art. Albany-N. Y, 1996. В. В. Бычков, О. В. Бычков

ПРЕФОРМАЦИЯ И ЭПИГЕНЕЗ - понятия натурфилософии, обозначающие противоположные взгляды на процесс формирования зародыша: преформация означает изначальное наличие в зародыше всех структур, которые затем вырастут в органы; эпигенез, наоборот, есть развитие зародыша путем возникновения (из бесструктурной материи) всех его органов. В донаучное время преформация и эпигенез естественно сочетались, в частности, в убеждении, что мужское семя прорастает в женском лоне подобно семени растения в почве. Греческая натурфилософия поначалу сместила акцент в сторону преформации: Алкмеон предположил, что оплодотворение есть слияние мужского и женского «семени», Эмпедокл добавил идею смешения отцовских и материнских свойств, а Анаксагор — идею «семян всех вещей», т. е. мельчайших частиц, несущих свойства наблюдаемых предметов (в т. ч. живых). «Семена» организуются в наблюдаемые вещи под действием либо «мирового ума», либо (в организме) — материнского тепла. Стоицизм развил идею «семян» Анаксагора в концепцию «семенных логосов», которые сами мыслились в качестве единиц организованности. Отцы церкви (Григорий Нисский и Августин) толковали творение мира как творение «семенных логосов», в которых изначально заключены потенции всех появившихся и еще обреченных появиться в будущем объектов. Античный преформизм был вместе с тем и неким подобием теории предустановленной эволюции. Эпигенез был разработан Аристотелем в противовес Анаксагору и представлял собой возврат к древнейшей идее прорастания семени: самка дает материю, а самец — форму зародыша (ее содержит мужское семя). Эпигенез господствовал вплоть до В. Гарвея (1651), но микроскопические исследования (Я. Свам- мердам, 1669, и др.) привели к возрождению преформизма, причем преформированный зародыш видели либо в спермин, либо в яйцеклетке. Преформизм плохо объяснял сходство потомства с обоими родителями, феномены уродства и регенерации органов, поэтому с 1780-х гг. вновь стал популярен эпигенез (работы К. Ф. Вольфа, показавшего, что органы у зародыша образуются в ходе развития). Однако эпигенез сводил развитие к питанию и не мог внятно объяснить феномен наследственности. Открытие хромосом и их роли вновь возродило в кон. 19 в. преформизм (теория зародышевой плазмы А. Вейсмана), особенно усилившийся в сер. 20 в. с открытием генетического кода. Утвердилась «центральная догма молекулярной биологии» (Дж. Уотсон, 1958): в ДНК закодированы все свойства организма, и организм никак не может на них влиять. В 1990-х гг. «догма» признана некорректной, т. к. биохимические процессы организма способны радикально изменять процессы копирования ДНК, чем порождается особая эпигенетическая наследственность. Но «центральная догма» сохраняет силу в том смысле, что ДНК хромосом в значительной мере изолирована от воздействий организма и тем более от внешней среды. Тем самым преформация и эпигенез демонстрируют взаимодополнительность (преформизм довлеет генетике, а эпигенез — эмбриологии и физиологии), и противостояние их, вероятно, закончилось: информация о зародыше предсуществует в генах, но может в ходе развития включаться, выключаться и просто изменяться; сам же зародыш не предсуществует, а формируется, но под контролем генов. Лит.: Нидхэм Дж. История эмбриологии. М., 1947; Баранов П. А. История эмбриологии растений. М.—Л., 1955; Гайсинович А. Е. Каспар Фридрих Вольф и учение о развитии организмов. М., 1961; Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. М., 1979; Голубовскии М. Д., Чураев Р. Н. Динамическая наследственность и эпигоны. — «Природа», 1997, № 4; Maclaurin J. Reinwenting Molecular Weismannism: Information in Evolution. — «Biology and Philoso-

ПРИВАТНОСТЬ — сфера жизненных интересов, жизнедеятельности, эмоций, привязанностей отдельного человека, частного лица, индивида, обособленная от др. общественных сфер (см. Публичность). В этой сфере человек автономен, но не изолирован, в ней сосредоточены его отношения с др. людьми, родственные, семейные и дружеские, развиваются его способности, вкусы, складывается принятый им стиль жизни, расположена личная собственность человека — материальная и интеллектуальная. В приватной сфере конкретизируются основные права человека (право на жизнь, продолжение рода, право на жилище, благополучие, свободу воли и др.). Приватность —сфера непосредственного общениялюпей на минимальной социальной дистанции, в которой образуются микропроцессуальные отношения власти (микровласть, исследованная М.Фуко, Н. Пуланзасом и др.), реляционные отношения (М Вебер), в которых совершается передача волевого импульса (командование, в концепции власти Ж. Фрейнда) от одного (активного) субъекта—другому (второму, или пассивному), реагирующему на этот импульс (повиновение, по 3. Фрейду). Приватная сфера не ограждена от др. сфер общества. Ближе всего она к публичной сфере массовых, коллективных отношений и среднего уровня власти (мезовласти), соединяющих уникальность индивида, универсальную микропроцессуальную ткань приватности с универсальностью государства. Индивид привносит в эти сферы элементы сознания и поведения, из которых складываются основы общей культуры и ее

342

ПРИГОЖИЙ специфических деловых, политических, художественных и прочих форм, мнение общественное и т. п. Уже поэтому «личное дело» человека не становится заповедным уголком приватности. Чем значительнее статусные, профессиональные масштабы личности (положение и роль в обществе, известность), тем более ограничивается неприкосновенность «личных дел», усиливается их публичное значение и необходимость их координации с общими культурными и социальными стандартами, напр., координация индивидуального и общественного правосознания, личной нравственности и общественной морали. Тем самым приватность не служит или, по крайней мере, не должна служить прибежищем для девиан- тного поведения и сознания, для экзистенциальных коллизий двойной жизни человека, позитивного в публичной сфере и неузнаваемого в быту, либо наоборот. Публичная и государственная сферы в свою очередь определяют приватность, однако способность и право государства проникать в приватную сферу личности ограничиваются обществом и законом (там, где он есть). Защита частной жизни от вторжения государства, политических режимов, идеологий, национальных, социальных, обывательских предрассудков — проблема прав человека. Давление на приватность, вторжения в нее стали одной из характеристик деспотизма, авторитаризма, феодального абсолютизма или любой тоталитарной системы. В системе взглядов либеральной демократии общество и государство должны гарантировать неприкосновенность приватности, обеспечивать саму ее возможность как интегральной составляющей общего блага и не вмешиваться в нее, не пытаться изменить природу индивидуальности. Единственное допустимое и неизбежное коллективное вмешательство извне в приватную жизнь индивида возможно лишь в процессе социализации, воздействия на нее стереотипов культуры и коррекции отклоняющихся форм приватности. Особенно глубоко воздействие на приватность ряда крупных общественных процессов — формирования гражданина, члена гражданского общества, демократизации. В приватной сфере юзникаютформализованныеинституциональныеотношения при общении в малых группах (семья, соседство, совместная деятельность), но в целом приватность — самоорганизующееся и самоуправляющееся социальное пространство. Противоречие между стремлением частного лица оградить свою приватную жизнь и интересом к ней общественности разрешается и легализуется специальным историко- литературным жанром биографии и автобиографии наиболее примечательных людей. И. И. Кравченко

ПРИВИЛЕГИИ социальные (лат. Privilegium; от privus — особый, lex — закон) — исключительные преимущества, которыми юридически или фактически обладает индивид, социальная группа или социальный институт. Проистекают из экономического, политического, правового положения субъекта, его классовой, сословной, групповой принадлежности, авторитета в обществе и др. факторов, носят исторически изменчивый характер. В наличии привилегий находит выражение социальное неравенство. Социальные привилегии устанавливаются с началом социального расслоения в обществе, впоследствии они утверждаются законом. Так, в классическом римском праве существовали различные виды правоспособности свободных лиц: cives romani обладали полной правоспособностью, latini и реге- grini — ограниченной. Парадоксально соотношение имущественных прав и социального статуса в античной Спарте, где в отличие от остальной Греции земли, которыми пользовались полноправные граждане, не являлись их собственностью, а принадлежали, как и обрабатывавшие эти участки илоты, общине в целом. В то же время периэки, категория неполноправного населения, владели землей и рабами на основе частной собственности. Согласно Плутарху, свободнорожденные граждане не имели права копить деньги, чтобы они были свободными и всегда оставались ими,—копитьсостояние могли рабы и илоты. Привилегия свободных — знание военного ремесла, послушание начальству и умение покорять врагов. С ликвидацией системы феодальных прав и преимуществ, существовавших в виде сословных привилегий, основой социальных привилегий становятся имущественное положение лициместо,занимаемоеимивбюрократическойиерархиигосу- дарства, политических партий, хозяйственных корпораций. Однако в отличие от индивида-собственника индивид-функционер как бы вторичен, его статус и социальные привилегии производны от социального института, к которому он принадлежит, служат приложением к должности, жестко увязаны с ней. (Последнее положение было зафиксировано еще в Древнем Египте. Так, декретом фиванского царя Юга Египта 17 в. до н. э. провинившийся служитель одного из храмов был лишен должности, а вместе с ней «довольствия, правовых записей и доли пищи мясной»). Сторонники эгалитаризма выступают за уничтожение многих социальных привилегий (см. Уравнительность), тогда как консерваторы усматривают в социальном неравенстве проявление «естественного» порядка вещей и залог развития общества. Согласно Э. Бёрку, политическое устройство Англии с ее наследственной династией, наследственным пэрством и народом есть результат следования мудрым законам природы. В. М. Быченков

ПРИГОЖИЙ (Prigogine) Илья Романович (25 января 1917, Москва) — бельгийский физикохимик, автор работ по фи- лософско-методологическим проблемам науки. Лауреат Нобелевской премии по химии ( 1977). Является создателем крупнейшей научной школы исследователей в области физической химии и статистической механики, известной как брюссельская школа. Член Бельгийской Королевской академии, проф. Брюссельского свободного ун-та, директор Сольвеев- ского института и Центра термодинамики и статистической физики при Техасском ун-те, иностранный член АН СССР (с 1982). Помимо специальных исследований для него характерен глубокий интерес к философским аспектам развития современной науки и ее истории. Особое внимание он уделяет проблеме времени в физике, где на протяжении более чем трех столетий господствовало мнение о том, что время по существу представляет собой геометрический параметр, не имеющий качественных отличий от пространственных координат. Такое понимание времени присуще ньютоновской картине мира, в рамках которой между настоящим, прошлым и будущим не существует принципиальных отличий. Время на уровне фундаментальных законов природы обратимо. Что же касается необратимости наблюдаемого мира явлений, то она идет от субъекта познания и связана с несовершенством используемых им познавательных средств. Открытие термодинамической необратимости (второе начало термодинамики) и обнаружите невозможности ее согласования с законами дина-

343

ПРИКЛАДНАЯ ЛОГИКА мики стали одной из причин осознания того, что обратимый, «атемпоральный» мир классического естествознания есть лишь частный случай, адекватный скорее созданному человеком миру механических устройств, чем реальности самой по себе. Однакоэтотчастныйслучайбьытрансформированвуни- версальный образ умопостигаемого мира, подчиненного вневременным неизменным законам. Этот образ, согласно При- гожину, не изменился сколько-нибудь существенно и после создания теории относительности и даже квантовой механики. Наука ныне заново открывает время, и в этом ключ к пониманию происходящего во 2-й пол. 20 в. фундаментального пересмотра взглядов на науку, научную рациональность, на роль и место науки в системе человеческой культуры. Новая наука, возникающая на пороге 3-го тысячелетия — это наука, ориентированная на диалог человека с природой, а не на конфронтацию с ней. Пригожий убежден, что наука внутренне плюралистична, многодисциплинарна, демократична и не навязывает одну-единственную модель понимания действительности. Тем самым наука обретает и новое человеческое измерение, ведет к новому диалогу «человек — человек», цель которого — обеспечить предпосылки выживания общества в целом. Соч.: От существующего к возникающему. Время и сложность в физических науках. М., 1985; (совместно с И. Стенгерс) Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М., 1986; (совместно с И. Стенгерс) Время, хаос, квант. М., 1994. Лет.: Концепция самоорганизации в исторической перспективе. М., 1994; Аршинов В. И. Синергетика как феномен постнекласси- ческой науки. М., 1999. В. И. Аршинов

ПРИКЛАДНАЯ ЛОГИКА — логический аппарат систематически используемый для решения конкретных практических задач. При этом необходимо различать прикладную логику и отдельные приложения логики. Для прикладной логики характерна именно систематичность, алгоритмизи- рованность использования. Первым и наиболее известным примером прикладной логики является использование логики в теории и практике аргументации. Необходимость защиты своих интересов в суде, обоснование следствий из имеющихся знаний, толкование религиозных текстов требовало систематического применения логики. При этом трудности, с которыми сталкивалась прикладная логика, служили мощным стимулом для развития и появления новых областей исследования в самой логике. Первые логические парадоксы связаны именно с практикой аргументации. Попытки разрешения логических парадоксов привели к строгому доказательству ряда фундаментальных теорем, проливающих свет на возможности человеческого познания и имеющих большое значение для философии. Следующий этап развития прикладной логики связан с использованием аппарата алгебры логики для проектирования контактно-релейных схем. Если вначале речь шла всего лишь о проектировании относительно простых электрических цепей, то сейчас с помощью этого аппарата проектируются различные электронные микросхемы, имеющие большую степень сложности. С появлением компьютеров значительно выросло число задач, для решения которых используется логика. Высокая сложность программ, выполняемых на компьютерах, потребовала разработки средств проверки их корректности. Это послужило толчком для активной разработки динамических логик. Как частный их случай стали разрабатываться и находить применение т. н. логики программ. Объединение большого числа компьютеров в единые сети потребовало изучения условий их взаимодействия. Проблема в том, что каждый из компьютеров в этой сети хранит лишь небольшую часть совокупной информации. По каким правилам должен протекать обмен информацией в сети, чтобы взаимодействие было корректным? Для решения этой задачи используется многосубьектная эпистемическая логика. Такая же проблема возникла при построении многопроцессорных суперкомпьютеров, реализующих параллельные вычисления. Во всем мире для накопления и хранения разнообразной ин- формации используютсяспециальные программы, называемые базами данных. Чтобы накопленная информация была доступна для использования, необходимо уметь ее извлекать. Для этого используются специальные языки запросов к базам данных. В основе таких языков лежит логика вопросов (и ответов). Одним из подходов к написанию программ является т. н. логическое программирование. Стандартный процедурный подход определяет программу в виде последовательности действий, которые должен выполнить компьютер для решения конкретной задачи. Такой подход довольно трудоемок и имеет много недостатков. С точки зрения логического программирования достаточно лишь описать с помощью логически-ориентированного языка предметную область. Это и есть программа. Для ее выполнения пользователь просто формулирует запросы к предметной области. Значительными преимуществами таких программ является их понятность и модульность. Наиболее известным языком логического программирования является Prolog. В нем ответ на запрос находится как побочный результат некоторого логического вывода. Интересным подходом в рамках логического программирования является т. н. семантическое программирование. В этом случае для ответа на запрос строится модель, выполняющая логическое описание предметной области и запрос к ней. В основе лежит уже не логический вывод, а верификация формулы в модели (см. Моделей теория). Не все задачи могут быть решены по точным алгоритмам. Напр., задача медицинской диагностики заболеваний выходит за рамки строгого описания. Тем не менее особые алгоритмы решения таких задач существуют, и относятся они к области искусственного интеллекта. Вполне естественно, что значительная часть таких алгоритмов базируется на логике. Как правило, системы искусственного интеллекта имеют базу знаний и механизм извлечения этих знаний с целью решения конкретных задач. Иногда говорят также о рассуждениях над базами знаний. Для задания баз знаний и рассуждений над ними используется лотка. Интересно то, что в зависимости от типа предметной области приходится использовать различные формализованные языкииразличные правила логического вывода (см. Вероятностная логика, Па- ранепротиворечивая логика, Многозначные логики). В настоящее время системы искусственного интеллекта способны не только оперировать имеющимся знанием, но и накапливать новое. В свои права вступает индуктивная логика и логика правдоподобных рассуждении. Путем анализа информации, хранящейся в базах данных, ищутся новые закономерности, которые в свою очередь используются уже для решения практических задач. Сложность современной математики вынуждает прибегать к помощи компьютеров при доказательстве или проверке новых теорем. Аксиоматический подход (см. Аксиоматический метод) в математике напрямую связан с использованием логики. Самостоятельная область исследований искусственно-

344

ПРИКЛАДНАЯ ЭТИКА го интеллекта — автоматическое доказательство теорем. В этой области получены очень сильные результаты, но идут споры о статусе математических теорем, для доказательства которых в той или иной степени используется компьютер. Тем не менее тенденция обозначила себя и вряд ли удастся противостоять ей. Многочисленные приложения логики в других областях пока не имеют систематического характера, но дают основание предположить, что использование прикладной логики не ограничится приведенными выше примерами. В. И. Шалак

ПРИКЛАДНАЯ ЭТИКА — отрасль этического знания. Независимо отрешения проблемы ранговой атрибуции этики как таковой (рассматривается ли она как органическая часть философии — в качестве «практической философии», либо как отпочковавшееся от нее частно-научное знание, либо как наука, обладающая смешанным статусом, как «древо целей», остающееся коршми в философии, а отдельными ветвями вырастающее из ее сферы) прикладная этика является непременным компонентом этического знания как целостной системы. Определение природы прикладной этики черезпротивопоставлениетеоретическойэтикенесовсемкор- ректно: и на уровне этико-прикладных исследований создаются собственные теории. Предпочтительнее сопоставлять этико-прикладное знание со знанием фундаментальным, которое для того, чтобы стать прикладным, должно быть определенным образом трансформировано. Термин «прикладная этика» употребляется в двух основных смыслах, определяемых спецификой объекта приложения этического знания и целей приложения. По первому критерию к прикладной этике относят знание о нормативно-ценностных подсистемах, которые возникают посредством конкретизации общественной нравственности. Такие процессы в известной мере оказались знакомыми этике еще с той поры, когда начались исследования различных отраслей и суботраслей профессиональной морали (в Европе такое изучение стало предприниматься, как о том свидетельствуют библиотечные индексы, едва ли не с 16 в.) и этоса (труда и хозяйствования, военного и административного дела, воспитания и др.). Анализ процессов конкретизации в ее различных аспектах был опробован этикой как в форме кодексов ряда социопрофессиональных групп и корпораций, так и с точки зрения артикуляции свода правил для специфических сфер человеческой деятельности, в которые наряду с профессиональными вовлечены и непрофессиональные группы, атакже межгрупповые и неинституционализирован- ные общности. В ходе дискуссий по проблемам природы и свойств профессиональной этики высказывались суждения, согласно которым процесс конкретизации норм и ценностей общественной морали применительно к определенному виду человеческой деятельности заключается в обнаружении таких ее особенностей и таких ситуаций в профессиональной деятельности, в которых необходимо офаничить общие моральные требования. Задача этической теории в этом случае — оправдать подобные отступления и предельно их минимизировать, свести к единичным случаям, квалифицируя их не как нечто положительное в моральном смысле, а лишь как неизбежное зло. Однако такое понимание конкретизации, полагают другие исследователи, обесценивает кодексы частных моральных требований и соответствующие им оценочные шаблоны. В процессе конкретизации ставится и решается вопрос о развитии содержания моральных повелений, запрещений и разрешений, о развитии («доразвитии») формы морали, ее своеобразного «кода», типов нравственной ответственности. При этом результаты такого развития не могут быть, гак это кажется ряду исследователей, извлечены из всеобщих представлений и правил по аксиоматической методике — в этом случае прикладная этика имела бы дело лишь с элементарной аппликацией и детализацией, в очень незначительной степени предполагающими моральное творчество. Развитие содержания и формы морали в процессе конкретизации означает, во-первых, известное преобразование, а в ряде случаев и пе- рессмь1слениемог>альныхимперативно-ценнс)стнь1Хпредстав- лений; во-вторых — новые акценты в способах «сцепления», когеренции ценностей, норм, правил между собой и со всеми другими — внеморальными; в-третьих — изменение их места в сложной конфигурации ценностного универсума; в- четвертых — возможность возникновения новых установок, дозволений и запретов, не имеющих применения нигде более, кроме как в какой-то определенной сфере деятельности, максимально способствующих повышению ее результативности, усилению гуманистической ориентации деятельности в данных сферах и профессиях. Конкретизация общественной нравственности происходит не только благодаря усилиям многопрофильной кооперации ученых и руководителей или в результате осуществления программ деятельности различных социальных институтов: она — результат длительной и во многом спонтанной культурной эволюции общества. С точки зрения второго — целевого — критерия содержание прикладной этики обусловлено стремлением различных социальных институтов и организаций усилить по мере возможности воздействие фундаментального этического знания, его идей и доктрин, на реальные нравственные отношения. Традиционные способы такого воздействия дополняются вовлечением этого знания в разработку специальной теории социального управления на макро- и особенно микроуровнях. Относительно возможности и необходимости подобного дополнения в этике выкристаллизовались два основных подхода. Согласно одному из них (восходящему к Гоббсу и Бента- му), если функционирование институтов и организаций поставлено правильно, оно не должно испытывать актуальной потребности в целевом формировании нравственных качеств у людей, вовлеченных в управление на разные роли; только собственно профессиональные умения, знания, интеллектуальные и психологические качества человека, позволяющие принимать верные решения и реализовывать их, оказываются непреложным условием эффективного социального управления. В крайней форме этот подход выражается в утверждении, будто эффективность функционирования институтов и организаций предполагает либо ограничение таких добродетелей, как порядочность, ответственность, честность, инициативность, независимость работников в суждениях и поступках, либо трансформацию их в «негативные добродетели» конформизма и службизма «человека организации». Такая позиция допускает исключения лишь для некоторого числа тех социальных практик («малые» организации ремесленников, сообщества ученых, художников, врачей, спортсменов и т. п.), где успешность не может быть достигнута без соблюдения правил честности, порядочности, доверия и т. п. В «большом» же социуме, основанном на институтах рынка и представительной демократии, управляемом бюрократическими структурами корпоративного типа, человеческая деятельность ока-

345

ПРИНЦИП зывается для сторонников подобного подхода всего лишь инструментом достижения отчужденного от нее могущества, средством реализации целей, не согласованных с внутренними ценностями людей. Названный подход отражает многие вполне реальные стороны нравственной жизни современной цивилизации, ряд негативных тенденций ее развития. Однако в этическом знании прослеживается и иная позиция. Отделяя нравственные аспекты функционирования социальных институтов и организаций от собственно нравственных качеств и «гражданских добродетелей», сторонники этой позиции признают известную степень их взаимной корреляции. В рамках такой позиции утверждается исключительная важность названных добродетелей, нравственно положительной мотивации «человека организации», во-первых, в обеспечении исправности функционирования институтов и организаций, во-вторых, в удовлетворении никогда не исчезающей потребности в приспособительных изменениях самих этих институтов и организаций, в-третьих, в обеспечении оптимального взаимодействия в них формальных и неформальных отношений, что позволяет широко использовать «человеческий фактор» в производстве и управлении. Это и делает необходимым второй вид приложения этического знания — к целевому блоку социального управления. Прикладная этика в такой ситуации не преследует утопических целей, не пытается сделать поведение людей максимально приближенным к нравственному идеалу или подменить их собственные усилия в процессе морального выбора. Назначение данного блока состоит в укреплении у членов организации «гражданских добродетелей», в создании условий, ограничивающих и вытесняющих различные виды отклоняющегося поведения. Незаменимую роль в целевом блоке играют этика управления, административная, менеджерская этика, а также профессиональная этика, которые ориентируют и санкционируют поведение «человека организации», избегая при этом уклонов в морализаторство и ригоризм. Второй вид прикладного этического знания обращен и к таким теориям, объектом интереса которых хотя бы частично являются мораль и нравственное воспитание. В этом значении этико-прикладной характер носят этико-социологичес- кое, этико-психологическое, этико-педагогическое, этико- медицинское, этико-этническое, этико-этнографическое, этико-экологическое и т. п. исследования. На базе такого взаимодействия возникают междисциплинарные комплексы знаний. С их помощью накапливается необходимая при подготовке и принятии управленческих решений и проведении любых социальных экспериментов диагностическая информация о состоянии нравов, о «болевых точках» и внутренних противоречиях нравственной жизни в различных ее срезах. Эгико-прикладное знание опирается на методы гуманитарной экспертизы и консультирования, в т. ч. на методы игрового моделирования в виде этико-праксеологических игр. Этическая экспертиза обязана вскрыть максимум реальных вариантов выбора, выявив для этого ценностные основания и указав на прецеденты решений в аналогичных ситуациях. Вслед за этим экспертиза должна предложить субъекту выбора алгоритм поиска решении и выработать в диалоге с ним гуманистические ориентации выбора в их аксиологических и праксеологических аспектах. Важную роль при этом играет распространение демократических и меритократических экспертных опросов. Развитием прикладной этики в ряде стран заняты многочисленные кафедры, лаборатории, институты и ассоциации, проводятся соответствующие научные конференции, практические занятия, выпускаются специализированные журналы, учебные пособия, нормативные документы (кодексы, хартии, декларации, методики проведения опросов и этико-праксеологических игр и т. п.). Наиболее активно изыскания ведутся по проблемам педагогической этики, биоэтики, медицинской этики, этики ненасилия, этики бизнеса. Лит.: Прикладная этика и управление нравственным воспитанием. Томск, 1981; Бакштановский В. И., Согомонов Ю. В., Чурилов В. А. Этика политического успеха. М.—Тюмень, 1997; Момов В., Бакштановский В., Согомонов Ю. Приложната етика. София, 1988; Singer P. Praktical Ethics. Cambr, 1993; Encyclopedia of Applied Ethics, ed.R. Chadwick, v. 1-4. L., 1997. В. И. Бакштановский, Ю. В. Согомонов

ПРИНЦИП (лат. principium — первоначало, основа) — 1) исходное, не требующее доказательств положение теории (то же, что аксиома или постулат); 2) внутреннее убеждение, неизменная позиция или правило поведения (то же, что максима или заповедь). В изначальном смысле слова — некая субстанция (вода, воздух, огонь или земля в античной философии) или закон (дао в древнекитайской философии), которые лежат в основе мироздания и из которых можно объяснить все существующее. Первым подобное представление о принципе (назвав его «архэ») ввел Анаксимандр, увидевший подобное начало в «беспредельном, безграничном, бесконечном» апейроне. Для Аристотеля принцип — это первопричина, для Декарта — самоочевидная основа всякого мышления и познания («мыслю, следовательно, существую»), для Канта — конститутивные и регулятивные правила «чистого разума», для Дж. Мура («Принципы этики») — методология этических исследований. О. В. Суворов

ПРИРОДА (греч. фшц лат. natura) — одно из центральных понятий европейской философской мысли и культуры, обладающее широким спектром значений. В наиболее общем смысле природу определяют как «совокупность всего сущего», и одновременно как «противостоящий человеку (субъекту) объективно существующий, развивающийся по своим законам и независимый от него мир». В то же время природа означает сущность той или иной вещи, как напр., в выражении «природа вещей». Но если последнее из указанных значений прослеживается на всем протяжении истории этого понятия, то первые два становятся доминирующими лишь в культуре Нового времени. В Античности и Средневековье под природой понимали нечто существенно иное.

АНТИЧНОСТЬ. Греческое существительное (ртЗотс происходит от глагола фтЗсо, означающего «выращивать», «рождать», «производить на свет», а в медиальном залоге (фдоцш) — «вырастать», «рождаться», «возникать». В последнем значении глагол (ршиш близок к yiyvouai, который в свою очередь связан корнем с лат. (g)natus — natura. Корень фи восходит к индоевропейскому bheu (со значениями «пробиваться», «прорастать», «распускаться»), послужившему в европейских языках основой для глагола «быть» (ш — лат., je fus — франц., to be — англ., ich bin — нем., быти — старослав.). Поэтому греческие существительные с этим корнем тоже несут в себе значение бытия, но не как результативного пребывания, а как происхождения на свет. Отсюда тесное соседство и почти синонимичность фжлс с «сущим» (то ov) и «сущностью» (отхиа) в философском языке. Греческому фтЗац соответствует латинское natura, происходящая от nasci — родиться, возникать.

346

ПРИРОДА Первоначально qwoic как отглагольное существительное означало, по-видимому, процесс рождения, возникновения, роста. Однако в этом значении оно встречается не ранее 5 в. до н. э. У поэтов архаической эпохи его еще нет, а Гомер использует его всего один раз, в том месте, где Гермес объясняет Одиссею некое скрытое свойство (сриоц) колдовской травы «моли» (Од. X, 302—304). Однако уже в сочинениях ионийских историографов Геродота и Гекатея, а также в медицинских текстах Гиппократова корпуса (5—4 вв. до н. э.) сриоц начинает употребляться в самом широком спектре значений. Прежде всего как природа страны, определяющая типичный психофизиологический склад (q> i3mc) ее обитателей; затем как нормальное состояние человеческого тела и его органов; как естественная причина заболевания, как целебная сила лекарственных трав и вообще как способность, действенность той или иной вещи. В последнем значении (puaic зачастую употребляется параллельно с ovvamc (сила, способность). Этнографически—медицинское понимание <ргклс смыкается с тем, которое мы находим в поэзии Пиндара, Эсхила и Софокла. У Пиндара узнать, каков человек, — значит узнать его род и происхождение. То и другое обнаруживаются в момент славы героя, когда раскрывается и становится очевидной его qwa (аналог сргктц у Пиндара) — сила, красота, крепость, свидетельствующие о достоинстве его рода. У Эсхила и Софокла qwaic означает внешний вид, осанку, фигуру находящегося в расцвете сил человека. Т. о., уже на самых ранних этапах своей истории понятие «фжтц» оказывается связанным с понятиями «yeveaic» (возникновение), «owamc» (сила, способность) и «eiSoc» (вид, форма). В дошедших до нас фрагментах ранних греческих философов (ptiatc встречается крайне редко. Несмотря на то, что многовековая доксографическая традиция называет Фале- са, Анаксимандра, Анаксимена, Гераклита и др. авторами произведений «О природе» (Пер\ (puaeax;), в которых, судя по сохранившимся фрагментам, шла речь о началах всех вещей и явлений, сами флософы—досократики никогда не называли стихии (puaecoc — природами. Исключение составляет только Демокрит, который, по свидетельству доксографов, именовал так свои атомы (DK 68.A58). Впервые в философском контексте это слою употребляет Гераклит: «фтЗсц любит прятаться» (DK 22.В123). Обычно эту фразу истолковывают в том смысле, что внутренняя, истинная природа вещей скрывается от поверхностного взгляда и может быть схвачена только в глубокомысленых парадоксах, признанным мастером которых был сам Гераклит. Согласно другому его изречению, мудрость заключается в том, чтобы «говорить истину и поступать согласно природе, осознавая» (DK22.B112). У эле- атов и Пирменида сриоц, наоборот, лишена своего позитивного смысла. Ее сфера — сфера возникновения и роста — принадлежит «обманчивому устройству космоса», которое только кажется существующим «неразумным смертным» и, следовательно, противостоит истинному бытию (DK.28.10; 16). Как рождение и возникновение выступает qwaic и у Эмпедокла. «Смешение и разделение элементов — вот что, по его словам, люди называют рождением (сриоц)» (DK 31.B8). Начиная с 5 в. до н. э. в греческой культуре появляются оппозиции: природа — закон, обычай (vo^oc), природа — мнение (ooCa), природа — искусство (те/уц), природа — обучение, воспитание, природа — имя (ovo|ia) и мн. другие, разрабатываемые, в основном, софистами. Так софист Архелай утверждал, что справедливое и несправедливое существуют не от природы, а по человеческому установлению. В классическом виде оппозицию (ptiaic — nomos сформулировал софист Антифонт: необходимости природы он противопоставлял произвол человеческих установлений. Не следовать природе лая человека безусловно гибельно, тогда как нарушение законов ведет к наказанию только в том случае, если будет обнаружено. Запрещаемое человеческими законами, основанными на соглашении, только кажется вредным, тогда как действие вопреки природе вредит человеку по- настоящему. Противоестественность законов следует хотя бы из того факта, что у разных государств законы разные, тогда как человеческая природа везде одинакова. Младшие софисты Пол, Калликл и Фрасимах, признавая произвольность человеческих законов, считали, впрочем, естественным (т. е. сообразным с природой) право сильнейшего устанавливать законы, руководствуясь собственной выгодой. Другой аспект оппозиции фиспс — vo^ioc, составлявший одну из тем софистических споров, касался человеческой речи: сообразуются ли имена вещей с их внутренней сущностью или же даны им только по договоренности? (Плат. Кратил 383а). Кроме того, перед софистами как «учителями добродетели» стояла проблема соотношения природных задатков человека с обучением и упражнением. В целом они признавали, что добродетели можно научить. Природа сравнивалась с почвой, а воспитание с хорошими семенами (Антифон). «Изменяя человека, учение тем самым формирует его природу», — писал Демокрит (Fr.33). Итак, на первый план у софистов выступает значение (риоц как истинной сущности. В качестве антитезы мнению она становится почти синонимом истины (DK 21 .В32). Платон в своих ранних произведениях тесно примыкает к проблематике софистов. Его диалог «Менон» начинается с вопроса: «Достается ли добродетель человеку от природы или ей можно научиться и достичь путем упражнения?» (Мен. 70а). Добродетель, считает Платон, всегда сопряжена с мудростью, и люди чаще всего совершают дурные поступки по незнанию. Отсюда необходимость воспитания (rcmoeia) и обучения, успех которых, впрочем, определяется хорошими природными задатками ученика. Поэтому философами и стражами идеального государства могут стать только те, кто обладает соответствующей «философской натурой» (Госуд. II, 375а; VII, 526с). Впрочем, оппозиции природа — закон, природа — воспитание, природа — искусство и т. д., Платон считает кажущимися: на самом деле речь идет о разных аспектах одного и того же понятия. Закон, который наряду с природными задатками формирует человека, сам может быть сформирован не человеческим, но божественным умом и искусством. Такой закон будет естественным, ибо будет сообразовываться с тем, что по природе хорошо и справедливо. Точно так же и в речи: законодатель, давая имена вещам, должен уметь воплощать в звуках природу вещи — ее идеальный прообраз. Такое имя, сообразующееся с природой вещи, будет для нее естественным и правильным (Крат. 389d, 391а). В «Софисте» Платон отказывается от представления о природе как о самопроизвольно действующей неразумной причине возникновения вещей: животные, растения и все неодушевленное произведены божественным искусством, так же как стол и стул — человеческим. Естественное не лишено ни разума, ни искусства. Когда же под природой понимают слепую игру стихий — «то это название применяют неправильно» (Зак. X. 892вс). Правильнее было бы назвать природой душу, которая как движущий принцип «властвует над всякого рода изменениями тел» (там же). Однако еще более истинной природой вещей являются их идеальные прообразы. Так можно гово-

347

ПРИРОДА рить о природе круга, природе чисел, природе справедливого и т. д. У Платона, как и у всех греческих мыслителей, природа не означает еще особой области сущего. Она потому и соседствует в философском языке почти синонимично с бытием (то ov) и сущностью (огкшх), что с самого начала выражает определенное понимание того, что значит «быть». Но если Платон подчеркивает в природе момент идеальности и неизменности, отодвигая рост и становление в область как бы несущего, то Аристотель в своем понятии природы ((jnxnc) в равной мере сочетает оба этих момента. Как и у Платона, у Аристотеля (ргктц связана с определенным пониманием бытия, а именно с таким, когда бытие истолковывается как начало. Быть началом значит быть причиной чего-то иного — начинающегося, возникающего, становящегося. Ни единое неподвижное бытие элеатов, ни материальные стихии ионийских «физиологов» не удовлетворяли понятию бытия как начала, поэтому Аристотель приходит к необходимости искать новое понимание бытия как связанного с движением. Он обнаруживает его в опыте фиоц (природы), включающем в себя представление о целесообразном устроении, формировании, образовании. В едином понятии сриац выделяются поэтому два момента: 1) форма, понятая как цель, как то, что будучи само неподвижным, может быть началом движения и 2) материя как возможность осуществления и лишенность по отношению к форме. Дальнейшее свое развитие понятие «cpiknc» получает через противопоставление мастерству и искусству (техуп). Все сущее делится на два рода: «одно существует естественно, другое — от другой причины... Естественно сущие имеют в самих себе начало движения и покоя, тогда как... произведения определенного мастерства не имеют в себе врожденного стремления к изменению. ... ptioic — это начало движения и покоя для того, чему она присуща самому по себе, а не по совпадению» (Физ. IV, 1 192в). Создание (возникновение) искусственных предметов и их существование — разные сферы: существование сообразно назначению предполагает окончание их созидания. В естественном же сущем его создание и есть оно само как сущее: жизнь есть существование животного, рост — растения, горение — горючего. Словом, фоотс это такое начало, в котором становление и бытие совпадают: ведь возникая, естественно сущее становится не чем-то иным, а собой. Это «начало», исходя из которого не уходят от него, а пребывают в нем и устремлены к нему. (Физ. 193Ы2). Даже достижение формы и полное осуществление естественно сущего не есть прекращение движения, а как раз предельно энергичная деятельность, энтелехия. Поскольку каждая вещь, каждая «фбслс», существует не сама по себе, а как часть мирового целого, то суть ее бытия определяется ее целью и назначением в строении космоса. Форма же самого космоса определяется метафизической целью — энергией божественного ума-нуса движущего «как предмет желания и предмет мысли» (Мет. XII.2 1069b). В этике Аристотеля понятие природы уже не играет такой важной роли, как в его теоретической философии, поскольку «ни одна из нравственных добродетелей не врождена человеку от природы» (Ник. Эт. 1103а). Тем большее значение приобретает это понятие в этике стоиков, утверждавших, что именно природа приводит нас к добродетели. Зенон Китайский и Хрисипп провозглашали идеалом добродетельной жизни «жизнь в согласии с природой», подразумевая под природой одновременно и всеобщее устроение космоса, и разумную природу человека. Всеобщая природа всегда и везде одна и та же. Ее называют Богом, Зевсом, божественным разумом и мировым законом. Она может выступать как судьба (ецшцеуп), предопределяющая все происходящее посредством непрерывной цепи естественных причин, как провидение (npovoia) и необходимость. Говоря о космосе как об одушевленном и разумном живом существе, стоики называют природой пронизывающее его «теплое дыхание». Но наиболее значимым является ее определение как «творческого огня» (лир TExvucov), объединяющее в себе понятия природы и искусства, — материальной и одновременно разумной силы, порождающей и организующей космос. В более узком смысле (pixnc есть растительная природа, противопоставляемая еСц — «свойству» неорганических тел, душе и разуму. В основных чертах такое понимание природы сохранялось на протяжении всей истории стоицизма. Важным добавлением к нему стала разработанная Посидонием теория космической «симпатии» или связи всех частей космоса друг с другом. У поздних стоиков обнаруживается тенденция к персонификации природы и ее религиозному почитанию (Эпиктет, Сенека, Марк Аврелий). Подобно стоикам идеал «естественной жизни» проповедовал Эпикур. Человеку, как и всем живым существам, по его мнению, от природы врождено стремление к удовольствию — единственному и безусловному благу. Естественное удовольствие есть свобода от страданий и ненарушимое душевное спокойствие, условием которых является прежде всего добродетель, ибо только разумение, руководствующееся правильным представлением о природе космоса, — которую, согласно Эпикуру, составляют «тела и пустое пространство», — способно избавить нас от беспокоящих предрассудков и страха смерти. В неоплатонизме природа — последний и самый низший уровень сверхчувственной реальности. Плотин называет природу «порядком, установленным мировой душой» в результате созерцания ею божественных идей (II2,1 ; 111 8,4). Но и сама природа, действующая в неодушевленных телах, растениях и животных как бессознательный принцип их телесной жизни, тоже есть созерцание, правда уже не непосредственное и потому более слабое и смутное, схожее с сознанием спящего. Иногда Плотин отождествляет природу с мировой душой, а именно с той ее частью, которая отвернулась от умопостигаемого и получила разделение в телах. Помимо этих значений термин qwaic используется Плагином в традиционном смысле сущности вещей, а также применительно ко всему самостоятельно существующему — так, он называет «природами» ипостаси Единого: космос, душу, ум и само Единое. В сложной иерархии бытийных уровней, разработанной Ямвлихом и Проклом, природа занимает уже вполне определенное место: это самостоятельная ипостась, располагающаяся между Душой и чувственно-воспринимаемым миром, содержащая в себе рациональные принципы (Xoyoi) отдельных, частных «природ» — как одушевленных, так и неодушевленных тел. Для патристики особую важность понятие «cpuaic» приобретает в разгоревшихся в 5 в. христологических спорах, т. е. спорах о божественной и человеческой природах Христа. По давней, берущей начало еще с Аристотеля, традиции философского словоупотребления, qmaic приближалась по значению к понятиям субстрат и ипостась. Поэтому долгое время христианские богословы употребляли термины pwc и шкхшклс неразличимо, ставя между ними как бы знак равенства. Это приводило к двум вариантам решения вопроса о соотношении природ Богочеловека: монофизитскому и несторианско- му. Согласно монофизитам, одна ипостась (Бог-Сын) влечет за собой одну природу и, значит, его человеческая природа

348

ПРИРОДА исчезает в божественной; согласно же несторианам, две природы требуют и две ипостаси, следовательно в Христе сосуществуют и действуют два полностью независимых субъекта — человек и Бог. Оба эти решения были признаны еретическими, и понадобилось более полувека тяжелых дискуссий, чтобы прийти к парадоксальной для греческого философского ума формуле православного вероисповедания: «две природы и одна ипостась».

СРЕДНИЕ ВЕКА. Подобно греческим богословам, латинская патристика приравнивает термин natura к понятиям «essential» (сущность) и «substantia» (ипостась). В этом смысле Августин, как Василий Великий и Григорий Богослов, называет Бога природой. Но поскольку Бог, взятый в отношении всех сотворенных вещей, есть их Творец и Создатель, то Августин, уточняя смысл своегоопределения, говорит: «Богесть природа, а именно не сотворенная, но творящая» (De trin. 15,1,1). Бог — не просто совершенное бытие. В основе хрис- тианскойонтологиилежитидеятворениякаксвободногоакта Его благой воли. Поэтому, согласно Августину, именно «воля Создателя есть природа каждой сотворенной вещи» (Е>е civ. Dei 21,8,5). В соответствии с этим определением, ничто происходящее в мире не может быть названо сверхъестественным (supra, contra naturam), ибо в том, что кажется нам чудом, Бог действует не против природы — это означало бы, что Он действует против собственной воли, — но только против привычного хода вещей. С Августина берет начало противопоставление природы и благодати. В полемике против Пелагия о свободе воли он настаивает на том, что грех коренится не в воле, а в падшей природе человека, и, следовательно, не может быть преодолен иначе, как по благодати Искупителя. Образцовым для всего раннего Средневековья стало чет- вероякое определение природы, данное Боэцием в трактате «Против Евтихия»: природа есть 1) все вещи, поскольку они суть, могут некоторым образом быть схвачены умом; 2) субстанции как телесные, так и бестелесные; 3) в более узком, аристотелевском, смысле — только телесные субстанции, содержащие в себе начало движения и покоя; 4) видовое отличие, сообщающее вещи ее форму. Т. о., под понятие «natura» у Боэция подпадает все существующее, включая и Бога, и материю. Но еще большую универсальность приобретает этот термин у Иоанна Скота Эриугены, который видит в природе «наиболее общее наименование для всего, что есть и что не есть» (Periph. 441а); при этом под «тем, что не есть» подразумеваются недоступные тварному уму «потаенные недра вещей», их трансцендентная основа (совпадающая в конечном счете с самим Богом), которая настолько превосходит возможности всякого понимания, что оказывается как бы вовсе несуществующей. Характерной чертой средневековой культуры является символическое истолкование тварного мира, когда каждая вещь и каждое явление непосредственно соотносятся со сверхчувственной реальностью и позволяют внимательному взгляду узреть Бога через его следы в мироздании. Однако уже к 12 в., с появлением в Европе сочинений греческих и арабских ученых, возникает и другое, «натурфилософское» понимание тварной природы, признающее ее относительную самостоятельность и независимость от Бога. В учениях Тьерри Шарт- рского и Гильома из Конша возникновение мира во всех его частях, вплоть до живых организмов, представлено как результат взаимодействия четырех элементов, «естественным образом» продолжающих акт божественного творения. В то же время, под влиянием платоновского «Тимея» и герметической традиции складывается представление о космосе как о разумном живом существе, пронизанном тайными связями и влечениями своих частей. На этом фоне становятся популярными занятия астрологией и магией. В 13 в. с распространением произведений Аристотеля и арабских комментариев к ним интерес к натурфилософии или «естественной теологии» усиливается. Постепенно растет уверенность в том, что Бог в качестве первопричины управляет своим творением не непосредственно, а через совокупность т. н. «вторичных причин», определяющих твердо установленный «порядок природы» (ordo naturae). Встают вопросы о возможности божественного вмешательства в этот порядок, возникают оппозиции: естественное — сверхъестественное, естественное — противоестественное. В это же время в латинском переводе Аверроэса (Ибн Рушда) появляется различение Бога как Natura naturans и твари как natura naturata. Кроме того, под влиянием аристотелевских текстов тематизируется и само понятие «natura». Бонавентура определяет природу и природное (naturale) как то, что в отличие от вещей искусственных (artificiale), создано нетварной интеллигенцией. Изучением природы занимается scientia naturalis, которая есть не что иное как философия, подразделяемая на метафизику, рассматривающую сущее в его отношении к Богу как к первопричине, математику и физику, занятую исследованием вторичных причин. Допуская, что Бог способен вмешиваться в естественный ход вещей, действуя либо против, либо сверх природы, Бонавентура отличает «порядок природы» (cursus naturalis) от «порядка чудесного или сверхъестественного» (cursus mirabilis sive supernaturalis), a также от «порядка волевого» (cursus voluntarius). К последнему относится все совершаемое по решению свободной воли, как человеческой так и божественной, не подчиняющейся власти вторичных причин и поэтому выпадающей из порядка природы. Так природа оказывается противоположностью свободы и духа. В то же время Бонавентура определяет естественное (naturale) как «присущее вещи через ее собственную природу, а не через какую-либо другую творящую или сохраняющую причину» (I Sent.,d.42, dub.5). В этом смысле только всемогущество Творца, имеющее основание в Его собственном бытии, является естественным. Для всей последующей средневековой философии наряду с усвоенным аристотелевским определением природы как «присущей естественным телам некоей силы или способности, составляющей принцип их движения и покоя» (Альберт Великий) характерно использование этого понятия как схоластического термина, обозначающего элемент логической структуры вещи. Альберт Великий различает природы и то, что обладает природой. Последнее есть единичная естественная вещь, индивидуальная субстанция (substantia individua), которая, благодаря присутствию в ней материи, является подлежащим для формы — общей природы. Единичная вещь, поэтому, называется первой субстанцией (substantia prima), а общая природа или форма,—второй (substantia secunda). Ученик Альберта Фома Аквинский считает, в согласии с Аристотелем, что форма всегда есть форма некоей субстанции, в составе которой она выполняет роль оформляющего неопределенную материю принципа. Бог творит именно субстанцию, т. е. единичную вещь, а форму (общее) и материю Он при этом со-творит. Такая концепция творения не позволяет говорить о совокупности всего сущего как об одном существе (одной всеобщей природе), поскольку: 1) мир представляет собой в

349

ПРИРОДА этом случае собрание индивидуальных субстанций и 2) как сотворенный из небытия не имеет в самом себе основания своего единства. Субстанции согласуются между собой только в общем замысле божественной Премудрости, который определяет для каждой вещи ее особую цель и предназначение. Художественный образ мира, понятого как космический собор или космическая литургия, дан в «Божественной комедии» Данте, а также в любом готическом соборе. Дальнейшее схоластическое развитие термин «природа» получает у Дунса Скота, согласно которому общая природа, или форма, определяющая «чтойность» (quidditas), т. е. сущность каждой отдельной вещи, имеет разные модусы бытия. Сама по себе она существует объективно, т. е. в качестве объекта божественного мышления. Реальное же существование она получает только в индивидах, обозначаемых с помощью одного общего понятия. Дунсу Скоту возражал У. Окнам, отрицавший объективное существование обидах понятий (или природ) п утверждавший полную идентичность природы индивидуальной веши с самой этой вешью.

ВОЗРОЖДЕНИЕ. На примере творчества Николая Кубанского можно видеть, как уже в недрах традиционного средневекового богословия зарождается новое понимание природы. Когда бесконечность, актуально вбирающая в себя все (Бог, понятый как «абсолютный максимум»), объявляется «точнейшей мерой всех сущностей», то при этом теряется всякая положительная определенность конечного, служившая прочным основанием аристотелевского четко структурированного космоса. Лишенные прежнего онтологического фундамента границы мира оказываются неопределенными, ибо «у мира центр везде, а окружность нигде» («Об ученом незнании» 133). Земля, утратив свое центральное положение, превращается в одну из бесчисленных звезд — подвижную Stella nobilis. Спустя сто лет такое представление о мире приведет Дж. Бруно к идее бесконечной Вселенной и откроет путь новоевропейскому взгляду на природу как на изотропное бесконечное пространство. Для самого же Николая Кузанского природа есть продолжающееся развертывание абсолютной простоты божественного единства, таящего в себе неисчерпаемую бесконечность возможностей. Подобно многим философам Возрождения, испытавшим на себе влияние неоплатонизма, он называет природу мировой душой (anima mundi), уточняя, правда, что имеет в виду не некую самостоятельную сущность, промежуточную между Богом и творением, но самого Бога, «который все во всем создает, и которого мы называем духом всего в совокупности» (II, 10). Концепция природы, сформулированная Николаем Кузанским, отразила растущий интерес к природе самой по себе как саморазвивающейся системе. Непосредственным продолжателем его идей стал Дж. Бруно, отождествивший природу с первой материей — «матерью и лучшей породительницей естественных вещей», — которая содержит в своем лоне всевозможные формы и сама же извлекает их оттуда. Согласно такой интерпретации, материя- природа есть самораскрывающееся «всебытие»—«божественная вещь», которую справедливо называют Богом в вещах (Natura est Dens in rebus). Заключенная в ней бесконечная потенция есть одновременно и деятельность, поэтому все возможное бытие должно быть осуществлено. Отсюда Бруно делает смелые выводы о бесконечной величине Вселенной и о бесчисленности заключенных в ней миров. На формирование возрожденческого представления о природе огромное влияние оказали сочинения неоплатоников и трактаты т. н. «герметического корпуса», основной темой которых было представление о мире как о живом существе, связанном тайными шифрами и влечениями, средоточием и связующим звеном которого является человек — микрокосм. Отсюда неугасающий на протяжении всего Ренессанса интерес к магии, кабалле, астрологии, алхимии и медицине. Герметическая традиция, прослеживаемая от М. Фичино (переводчика герметического корпуса) и Пико делла Мирандолы вплоть до 17 в., переносит в саму природу действующее, активное начало. В природе видят оживотворенную духом материю, которая, подобно искусной художнице, сама из себя производит естественные вещи. «Что есть природа?» — спрашивал Фичино, «Она есть искусство, оформляющее материю... Что есть произведение природы? Дух природы в соединенной с нею материи» (Theol. plat. IV. 1). Человек как универсальный посредник мировых сфер, как существо, реально связанное со всем в мире, призван своею деятельностью способствовать деятельности природы, помогая обнаруживать ее скрытые возможности. Такое вмешательство человека в природу Пико называет «естественной магией» — благодаря ей человек подобно Богу являет миру «божьи чудеса», скрывавшиеся «по углам мира, в лоне природы, в ее укромных тайниках» (Нер- tapl. 1.1,5). В этом смысле Парацелъс говорит об алхимии как об «истинном исполнении природы» (Paragr. VI1I, 181). Природа, понятая как материнское лоно, таящее в себе множество неизвестных возможностей, приводит человека к мысли о том, что горизонт его реального опыта допускает бесконечное расширение. Усиливается интерес ко всему экзотическому и невиданному. Составляются многотомные Historia naturalis, содержащие описания заморских диковинок и чудес. Идея открытости природы и неисчерпаемости ее содержания находит отражение в деятельности многочисленных алхимиков, магов и врачей Возрождения, а также в великих географических открытиях. Наиболее четко концепция т. и. «ренессансного натурализма» была сформулирована Б. Теле- зио. Он определяет природу как некое устойчивое единство трех начал: телесного субстрата и двух бестелесных потенций — тепла и холода, находящихся в постоянном противоборстве друг с другом. Сотворенная Богом природа сразу же приобретает самостоятельность и развивается дальше по своим собственным законам. Порождаемые еюформы вещей суть не некие идеальные сущности, но всего лишь способы, какими она себя осуществляет. Натурализм был не единственным способом понимания природы в эпоху Возрождения. Под влиянием платоновско-пи- фагорейской традиции сложилось представление о том, что мир создан Богом по законам числовой гармонии, и поэтому в его основании лежат строгие математические соотношения. «Каждая естественная вещь, — пишет Лука Почали в трактате «О божественной пропорции», — получает свое бытие от пропорциональных соотношений, коими образованы пять правильных многогранников». Уверенность в существовании врожденного природе геометрического порядка заставила Коперника отказаться от неимоверно усложнившейся к 16 в. пто- лемеевской геоцентрической системы мира и принять древнюю пифагорейскую гипотезу о подвижности земли. По мнению Коперника, природа «избегает всего лишнего и ненужного» и достигает многообразия следствий за счет малого числа причин. В этом ее действие сходно с геометрией, которая тоже из одной правильной гипотезы выводит множество верных заключении. Неисчерпаемая продуктивность природы объясняется, следовательно, не скрытыми в ней тайн-

350

ПРИРОДА ственными силами, а присущими ей числом и мерой. Подобного взгляда на природу придерживался и К Кеплер, предполагавший, что за естественными явлениями стоит некий геометрический прообраз, присутствующий сначала в уме Творца, а затем в сотворенных Им вещах. Математика помогает человеку проникнуть в божественный замысел и обнаружить числовую гармонию мироздания, ибо сама природа, по мнению Кеплера, есть не что иное как материя, упорядоченная математическим разумом. Как и для Кеплера, для Галилея «книга природы» написана языком математики. Не обязательно, пишет он водном из своих диалогов, искать естественную причину того или иного явления природы. Гораздо важнее найти математический закон, который верно его описывал бы — он—то и будет истинным законом природы, т. к. естественные вещи ничем не отличаются от идеализированных математических объектов. Переосмысленное Галилеем понятие природного закона послужило источником математического естествознания и во многом определило новоевропейское понимание природы. Для историко-политической мысли Возрождения характерно представление о природе как о «фатуме» или «фортуне», под которыми Я. Макиавелли понимал естественный закон периодического возвращения исторических эпох и событий, вслед за повторяющимися констелляциями звезд. Так, Ренессанс есть возвращение не к древним, но самих древних. Закон природы, опосредованный влиянием звездных сфер, совпадает с законом человеческой истории.

НОВОЕ ВРЕМЯ. Для Нового времени характерно отношение к природе как к объекту научного познания и практического освоения. Первым это выразил Ф. Бэкон в знаменитом тезисе «знание и могущество человека совпадают», означающем что человек добивается господства над природой за счет познания ее собственных законов, которое возможно только в опыте. Продумывая метафизическое определение природы как предмета опыта, Бэкон противопоставляет ее человеческому миру, приглашая людей «отречься от своих понятий и начать свыкаться с самими вещами». Только опыт, а не пустые построения ума («идолы»), может свидетельствовать о самой природе, ибо природа есть вне ума и по своим законам существующая действительность. Похожее ощущение природы как неведомого, пребывающего в себе бытия, превосходящего все меры человеческого чувства, воображения н постижения, мы встречаем у М. Монтеня и Б. Паскаля, а также в радикальном сомнении Р. Декарта, которому впервые удалось сформулировать онтологические основания такого противопоставления природы и человека. Согласно Декарту, существуют две субстанции — духовная и материальная. Первая есть мыслящий человеческий разум (субъект), вторая — противостоящая ему в качестве объекта — природа: «Под природой я отнюдь не подразумеваю какой-нибудь богини или другой воображаемой силы, а пользуюсь этим словом для обозначения самой материи» (Избр. произв., с. 197). Основным атрибутом материи—природы является протяженность, от нее производные суть: фигура, положение, движение. Все т. н. «вторичные», чувственно-воспринимаемые качества Декарт исключает из природы, признавая их существующими только в человеческом мышлении. Поскольку протяженность признается единственной характеристикой природы, то главнейшей естественной наукой становится геометрия, а точнее, «всеобщая математика». Такое отождествление природы с материей и пространством привело Декарта к крайне механистическому объяснению естественных явлений. Даже животные и растения суть, по его мнению, автоматы, правда несравненно лучше устроенные, чем любая из машин, изобретенных людьми. Образ мира—машины становится особенно популярным в 17 в. В качестве примера мирового устройства Р. Бойль не раз приводит знаменитые часы Страсбургского собора. Г. В, Лейбниц описывает мир как в высшей степени совершенный механизм, у которого все детали, как бы глубоко мы ни проникали в них, в свою очередь тоже являются машинами. Лейбниц полемизирует с декартовым пониманием природы как простого протяжения. По его мнению, механические принципы, из которых проистекают законы движения, не могут быть извлечены из того, что имеет чисто геометрический, пассивный характер: «Необходимо допустить, что вещам дана некоторая действенность, форма или сила, которую мы обычно и называем природой» (I. с. 295). Природа, следовательно, заключает в себе силу и жизнь. Протяжение относится к производной, а не к первичной ее характеристике. Поэтому не геометрическая кинематика, как у Декарта, а динамика, изучающая взаимодействие сил (как у Ньютона) является основной наукой о природе. Впрочем, окончательную истину о природном бытии способна раскрыть только метафизика. Принимая открытые И. Ньютоном законы динамики, Лейбниц расходится с ним в вопросе о существе силы. Если Ньютон был склонен приписывать изначальную силу природы — всемирное тяготение — «чувствилищу Бога» и допускал, что Бог должен время от времени вмешиваться в движение планет, «подправляя» расшатавшийся мировой механизм, то Лейбниц настаивал на трансцендентности Бога по отношению к миру и видел источник силы в сотворенных монадах (см. Монада), которые не могут быть поняты средствами естествознания. Монада, по Лейбницу, есть неделимая единица жизни, души и разума. Поэтому, природа, представляющая собой совокупность таких монад, «полна жизни». Неизбежным следствием противопоставления человеческого разума природе стала гносеологическая проблема соотношения реального мира и мира, как его познает математическая физика. Решая этот вопрос, Кант приходит к существенному переосмыслению понятия природы. По Канту, нет природной реальности самой по себе, она впервые создается в деятельности трансцендентального субъекта. Природа есть «совокупность всех предметов опыта», закономерно между собою связанных («Пролегомены», § 16,17). Структура же самого опыта задается категориями рассудка и априорными формами чувственности. Следовательно, нет основания противополагать природу в себе и природу для нас, т. е. природу как сущность и как явление. Природа и есть явление, а ее законы суть «необходимая закономерность самого опыта относительно его предметов» (там же, §17). Реакцией на такую трактовку природы стала система идеалистической натурфилософии Шеллинга, призванная, по его словам, «объяснить идеальное исходя из реального», т. е. объяснить необходимость (априорность) наших высказываний о природе необходимостью самой природы, мыслимой в качестве самостоятельной и реальной. Это возможно, считает Шеллинг, если допустить полное тождество реального и идеального, т. е. природы и духа. Природа одновременно есть и продукт духа, и его продуктивная деятельность, правда, в бессознательной форме. Мышление, противополагающее себе вещи в качестве внешних объектов или явлений, Гегель характеризует как субъективное и еще не достигшее полного самосознания. То, что

351

ПРИРОДА В АРАБО-МУСУЛЬМАНСКОЙ ФИЛОСОФИИ кажется ему внешней природой, есть на самом деле оно само, только в форме инобытия. Природа есть дух в его «внешности» (Au?erlichkeit). Завершением этой развернувшейся в немецком идеализме дискуссии о соотношении познающего разума и природы явилось разработанное Ф. Ницше учение о воли к власти. Ницше указывает на то, что любое познание, в т. ч. и познание природы, продиктовано стремлением человека к власти. Основные категории естественной науки — такие как тождество, субстанция, причинность — суть лишь средства, уловки, при помощи которых человеческий разум пытается овладеть природой, делая ее закономерной и тем самым предсказуемой и рассчитываемой для себя. На самом же деле природа не имеет ничего общего с необходимостью, накладываемой на нее субъективным рассудком. С точки зрения рассудка она — воплощение чистой случайности, с точки зрения ее самой — абсолютная необходимость вечного возвращения одного и того же. Попытку новоевропейского сознания обнаружить в природе разумность и закономерность нельзя назвать иначе, как суеверием, считает Ницше. Противопоставленная человеку в качестве объекта природа в новоевропейской культуре оказывается антитезой всему человеческому. Так, у Ж. Ж Руссо природа как естественная норма человеческой жизни протиюпоставляется культуре — искусственному порядку, заведенному людьми, основанному на лицемерии, лжи и притворстве. В теории «естественного права» Дж. Лоюса природа впервые выступает в качестве оппозиции обществу К концу 18 в. под влиянием натурфилософии Шеллинга природа как эстетическая тема противопоставляется природе как предмету научного познания (возникает оппозиция природы и искусства). Кантовское различение необходимости природы и свободы как безусловного основания любого человеческого действия приводит в 19 в. к разделению наук о природе (естественных) и наук о духе (гуманитарных), предполагающее не только разницу предметов, но и методов исследования. В 20 в. в связи с бурным развитием науки особенно остро встает вопрос о взаимоотношении природы и техники (К. Ясперс, М. Хайдеггер). Разрушительность последствий человеческой деятельности для окружающей среды заставляет пересмотреть традиционное субъект-объектное отношение человека к природе. Это приводит к разработке т. н. «системного подхода», при котором природа и общество рассматриваются как взаимообусловленные части единой экосистемы (концепция ноосферы Вернадского, современные экологические теории, концепция устойчивого развития). Лит.: Гаиденко П. П. Эволюция понятия науки, т. 1—2. М., 1980—87; Рожанскии И. Д. Развитие естествознания в эпоху античности. М., 1979; Ахутин А. В. Понятие «природа» в античности и в Новое время. М., 1988; История естествознания в эпоху эллинизма и римской империи. М., 1988; Философия природы в античности и в Средние века, т. I. М., 1998; Whitehead A. The concept of nature. Cambr, 1920; Colhngwood R. The idea of nature. Oxf, 1945; Heinmann F. Nomos und Physis. Basel, 1945; Leisegang H. Physis, RE, 39. Halbbd., s. 1129-1164; Lenoble R. Esquisse d'une histoire de l'idee de la nature. P., 1969. С В. Месяц

ПРИРОДА В АРАБО-МУСУЛЬМАНСКОЙ

ФИЛОСОФИИ. Наиболее общим выражением понятия «природа» служили термины «таб'» и синонимичное «таби'а», понимание которых в значительной мере обязано идеям, выдвинутым в античности, хотя не сводится к ним полностью. Мута- зилиты (см. Калам) вырабатывают концепцию природы тела, которая определяет его характерные свойства (напр., цвет) и не может быть нарушена ничем, даже божественной волей. Ал-Фйраби указывает, что природой может именоваться и материя, и форма, хотя вторая скорее, чем первая. В ишракизме природой любой вещи как вещи, взятой помимо ее «качеств» (кайфиййа), служит свет. В исмаилизме природа понимается как «струение светов» внеприродных Разумов в низшем, природном сущем, за счет чего объясняется появление жизни и разумности в «мире природы». В суфизме термин «природа» по-прежнему используется, хотя острота противопоставления физического и метафизического здесь снимается. Действие согласно природе — таби'а устойчиво противопоставляется действию «по выбору» (ихтийар), т. е. в соответствии с волей. «Природное» (таби'ийй), особенно в арабоязычном перипатетизме vi исмаилизме, противопоставляется «внепри- родному» (харидж, харидж 'ан ат-табиса), или метафизическому. Для природы характерна взаимная противоположность качеств первоэлементов, а следовательно, постоянная смена одних их смешений другими, благодаря чему природный мир оказывается «миром возникновения и гибели» ('алам ал-кавн ва-л-фасад). Термином «фитра» обозначается «врожденная природа», од- нокоренное «фитрийй» (врожденный) служит для обозначения свойств, чаще всего знаний, которые человек имеет от рождения и, как правило, не может изменить, в силу чего «врожденное» нередко отождествляется с «неизбежным» (да—рурийй; см. Знание). «Врожденному» противопоставляется «получаемое» (муктасаб, мустафад). Близкими к «фитра», хотя и менее употребимыми, служат термины «джибилла» и «хилка». «Хулк» (мн. ч. ахлак) использовано для передачи античного «нрав», «темперамент» и употребляется преимущественно в литературе о нравах (см. Добродетель). А. В. Смирнов

ПРИСТЛИ (Priestley) Джозеф (13 марта 1733, Филдхед, Англия — 6 февраля 1804, Нортамберленд, США) — английский философ, священник, ученый и государственный деятель, произведения и деятельность которого внесли большой вклад вразвитиеэкспериментальногоестествшна1{ия,политическо- го и религиозного свободомыслия. Родился в протестантской семье владельца небольшой ткацкой мануфактуры. В 1755 кончил Духовную академию Девентри и получил место помощника священника. В 1758 открыл свою школу в г. Нант- виче, затем перешел в Духовную академию в Уорингтоне. В 1765 Эдинбургский университет присудил ему докторскую степень по литературе. За научные достижения (открытие явления фотосинтеза, получение хлористого водорода и кислорода) Пристли в 1766 был избран членом Лондонского Королевского общества, в 1772 — членом Парижской Академии наук. В1780он стал почетным членом Петербургской Академии наук. В первой философской работе «Очерк об основных принципах государственного правления и о природе политической, гражданской и религиозной свободы» (1769) Пристли выступил как убежденный сторонник идеи прогресса человека и гражданского общества. Он поддержал борьбу за независимость в Северной Америке, защищал идеалы Французской революции 18 в. 14 июля 1791 разъяренная толпа, протестующая против революционных событий во Франции, разрушила его дом, библиотеку и лабораторию. В апреле 1794 Пристли с женой эмигрировал в США. Важнейшие его философские произведения — «Теория человеческого духа Гартли на основе ассоциации идей с очерками, касающимися этого предмета» (1775), «Исследования о материи и духе» (1777), «Философское учение о необходимости»

352

ПРИЧИНА В АРАБО-МУСУЛЬМАНСКОЙ ФИЛОСОФИИ (1777). Кардинальные философские проблемы Пристли решает на материалистической основе, отвергает представление о душе как о субстанции, отличной от тела, опираясь при этом на учение Гартли об ассоциации идей и роли вибраций в создании ощущений. Материя определялась им как активная субстанция, обладающая свойством протяженности и силами притяжения и отталкивания. Отдавая дань механицизму, Пристли даже идеи рассматривал в качестве особой формы движущейся материи. Однако материализм, по мнению Пристли, не противоречит христианству, т. к. «разумная первопричина* не вмешивается в ход событий в мире и не предопределяет причинную связь событий и следствий. Все в мире происходит в силу естественных причин, а в случае с человеком — в силу всегда мотивированных решений человеческой воли. Соч.: The Theological and Miscellaneous Warks, v. 1—25. L., 1817—32; Writings on Philosophy, Science and Politics, ed., with an introductions by J. A. Passmore. N. Y., 1965; Избр. соч. M., 1934; Английские материалисты 18 в., т. 3. M , 1968. Лит.: Кузнецов В. Н., Мееровский Б. В., Грязное А. Ф. Западноевропейская философия 18 в. М., 1986; Gibbs F. W. Joseph Priestley. 1965; HoeckerJ. /. Joseph Priestley and the Idea of Progress. Garland, 1987. В. Ф. Коровин

ПРИЧИНА И СЛЕДСТВИЕ — философские категории, выражающие одну из форм всеобщей связи явлений. Причина (лат. causa) обычно мыслится как явление, действие которого производит, определяет или вызывает другое явление; последнее называют следствием. Аристотель развил учение о четырех причинах как четырех основных способах объяснения сущности, которые при этом выступают и как основные принципы существования. Формулировка этих принципов подразумевает ответы на следующие вопросы о сущности: «что есть это?» (формальная причина); «из чего состоит?» (материальная причина); «как это произведено?» (действующая причина) и «для чего это?» (целевая причина). Причинность, по Аристотелю, немыслима без целесообразности. Всякая сущность является таковой в полной мере, когда представляет собой энтелехию, т. е. содержит в себе цель своего бытия и выступает как осмысленная завершенность. Рассмотрение действующей причины без учета целевой абсурдно, т. к. всякое действие производится не само по себе, а ради определенного результата. Действие подчинено цели и производно от нее. Объяснение сущности есть поэтому раскрытие целевой причины. В философии Нового времени толкование причинности включает две важные посылки: 1) отказ от телеологии в изучении природы (природа должна быть объяснена из самой себя, тогда как понятие цели подразумевает внешний по отношению к ней замысел); 2) объяснению подлежит не сущность, а явление (при изучении природы необходимо ответить на вопрос, как и почему происходит некоторое движение или изменение). Принятие этих двух посылок требовало рассмотрения только действующей причины. Причем рассмотрение должно было установить, как одно явление приводит к появлению другого. Такая пара явлений описывается как причина и следствие. Существенными характеристиками причинно-следственной связи при таком понимании выступают необходимость и всеобщность. Первая означает полную детерминированность следствия причинами (одни и те же причины необходимо приводят к одним и тем же следствиям). Вторая же означает, что ни одно явление в мире не может произойти без соответствующей причины. Наиболее радикальная форма закона причинно-следственной связи была предложена Лапласом. В его представлении всякое явление в мире может быть точно предсказано благодаря универсальным вычислительным процедурам, основанным на знании всех начальных условий. Ограничительным фактором для применения принципа причинности Лаплас считал неполноту знания. Абсолютная способность к предсказанию доступна лишь абсолютному уму, способному видеть сразу все условия. Противоположную интерпретацию понятия причинно-следственной связи дал Юм, пытавшийся объяснить возможность познания, исходя только из опыта. Он утверждал, что поскольку знание причин основывается на опыте, то не может быть и речи о всеобщности и необходимости. Наше представление о причинно-следственной связи есть лишь привычка наблюдать, как одинаковые (или похожие) между собой события происходят после других, так же схожих между собой. Ничто не гарантирует, однако, что эта привычка в какой-то момент нас не подведет и не произойдет нечто неожиданное. Скептицизм Юма был подвергнут серьезной критике Кантом, который дал трансцендентальное обоснование закона причинной связи. Причина и следствие, по Канту суть априорные принципы рассудка. Поскольку, сообразно общей логике трансцендентального рассмотрения, явления природы должны быть согласованы с принципами познания (а не наоборот), то всякое явление не может быть мыслимо иначе, как в соответствии с принципом причинности. Этим объясняется всеобщность причинно-следственной связи. Необходимость вытекает из того, что принцип причинности подразумевает всегда строгое правило следования одного явления из другого. Познание явлений подразумевает их конструирование по заданным рассудком правилам. Принцип причинности задает такую схему конструирования, при которой следствие оказывается необходимым образом выводимо из причины. Так, смена времен года выводится из законов обращения Земли вокруг Солнца, которые в свою очередь выводи гея из закона всемирного тяготения. Кант указал также на границы применимости закона причинно-следственной связи. Будучи правилом конституирования явлений, этот закон не может быть распространен на умопостигаемую сферу. Это ограничение особенно важно при рассмотрении нравственности. Человеческое поведение (в той мере, в какой оно обусловлено разумом) не конституируется рассудком. Его законы не имеют ничего общего с законами мира явлений, а потому не подчинены принципу причинности. Человек выступает как личность, обладающая свободой и ответственная за свои поступки. Г. Б. Гутнер

ПРИЧИНА В АРАБО-МУСУЛЬМАНСКОЙ

ФИЛОСОФИИ. Понятие «причина» выражается двумя близкими терминами, «'илла» и «сабаб». Первый имеет более широкий смысл — «обоснование», употребляется также в фыкхе в осуществлении кийас — соизмерения (см. Доказательств теория). Оба образуют абстрактные «'иллиййа» и «сабабиййа» — «причинность». Причина отличается от «условия» (шарт): согласно общепринятому определению, из существования или несуществования причины вытекает существование или несуществование следствия, тогда как отсутствие условия влечет отсутствие следствия, но наличие условия не влечет с необходимостью наличие следствия. Понятие причины вырабатывается в связи с обсуждением условий действия. Рафидиты включают в их число «здоровье»

353

ПРИЧИНА В АРАБО-МУСУЛЬМАНСКОЙ ФИЛОСОФИИ действователя, наличие «принадлежностей» и «материала» в момент действия, «орудие» и «побуждающую причину», указывая тем самым фактически параллель для двух из четырех аристотелевских причин, материальной и целевой. Именно последнюю, под которой понимается воля действователя, они считают «причиной, влекущей необходимость» (сабаб муджиб) вещи. Мугазилитской параллелью для этого понятия стала ирада муджиба (воля, влекущая необходимость), которая при наличии истита'а (способности) обусловливает действие. Мутазилитырасшириликонтекстобсужденияпричины,поста- вив вопрос о причине ('илла), по которой людям дан Закон, и о причине творения мира: таковыми в целом они считают благо людей. Понятие причины было использовано ими для описания ситуаций, в которых невозможно указать истинного действователя (см. Действие): такой действователь порождает причину, которая переносит его действие на другую вещь. Кроме того, в каламе активно используется понятие ма'нан (см. Смысл) в качестве причинно-следственного объяснения, напр., для описания появления акциденций в теле. Одни му- тазилиты считали, что причина непременно сопутствует следствию, находясь в том же атомарном моменте времени, другие утверждали, что причина может находиться только в предшествующем существованию следствия моменте времени. Было введено и понятие целевой причины (парад), под которой понималось действие, служащее целью и совершаемое после обретения следствием своегосуществования, напр., «укрывание», возможное после того, как построен навес от солнца: такая причина существует после своего следствия. Аристотелевское понятие причины вводится в арабоязычном перипатетизметртиньщелятся на«формальную» (суриййа), «материальную» (маддиййа), «действенную» (фа'и-лиййа) и «целевую» (га'иййа). В этой школе утверждается представление о строгой линейности отношения причины и следствия: причина всегда предшествует следствию, либо во времени, либо «по самости» (би-з-зат), следствие никак не может быть причиной своей причины, вещь не может быть причиной самой себя, две вещи не могут необходимо-обусловли- вать друг друга. Одна причина как таковая влечет только одно следствие, но в разных «аспектах» может повлечь разные следствия. Ряд причин конечен и начинается от Первопричины, заканчиваясь единичным сущим. Познание вещи связывается с познанием ее причины. Причина может быть «ближней» (кариб), т. е. непосредственной причиной вещи, и «дальней» (ба'ид), связанной с ней более или менее длинной цепочкой причинно-следственных связей. Ближние причины доступны познанию, дальние могут представлять трудность из-за невозможности «упорядочить» весь ряд причин. Ибн Cum модифицирует аристотелевское понимание причинности, разделяя «причины, создающие чтойность» ('илла мукаввима ли—махиййа) и «причины, дающие существование» ('илла муджида): к первым относятся формальная и материальная, ко вторым, по сути, только действенная, поскольку целевая истолковывается как причина «действенности» (фа 'илиййа) действенной причины. Такое разделение причин связано с рассмотрением вещи в ее самости как «возможной» либо «необходимой» и ориентирует на поиск причины кактого, что обеспечивает «перевес» одной из двух сторон «возможности» (см. Возможность). Логика такого понимания предполагает, что причина должна постоянно поддерживать существование следствия, а не просто однажды наделить его им. На этой основе Ибн Сина опровергает деистические по сути воззрения, наделявшие Бога лишь функцией первосоздателя, исчезновение которого никак не влияет на созданное им следствие, как смерть строителя не может повредить постройке. Как это следует из определения причины, ее действие должно наступать незамедлительно. Однако это неверно для причин в физическом мире, действие которых зависит от условий, таких как наличие необходимого орудия, инструмента, помощника, подходящего времени, стимула, а также отсутствия «препятствия», что вкупе определяет «состояние» (хал) причины. В исмашшзме и ишракизме сохраняется положение о строгой линейной прич инности. Поскольку ас- Сухравардй считает «существование» чистым понятием, которому ничто не соответствует вовне, он не признает авиценновской класси- фикациипричин.Онтакжекритикуетпредставлениеперипа- тетиков о том, что следствие может исчезнуть несмотря на пребывание своей причины и считает, что в таком случае речь идет об исчезновении той части причины, которая влекла это следствие. В этой связи он утверждает, что множественная причина может иметь единое следствие, обладая в нем единым «отпечатком» ('асар). Действенность и, следовательно, причинность связываются в ишракизме исключительно со светом, тогда как «преграда» (барзах) света, т. е. материальная субстанция, действовать не может. Линейное понимание причинности преодолевается в суфизме в силу переориентации в поиске обоснования сущего на модель «явное—скрытое» (захир—батин), которая в ограниченном масштабе была использована еще в каламе. Применительно к проблеме причинности эта модель опирается на понимание «смысла» (ма'нан) вещи как «согласованного» с ее внешней явленностью. По сравнению с предшествующими учениями суфизм вносит существенную новацию, которая заключается в том, что «смысл» каждой веши полагается находящимся в вечностной стороне миропорядка, т. е. в божественной самости. Согласно развитой Ибн 'Арабй концепции, вещи во временном существовании являются воплощением того смысла, который соответствует им в вечностном существовании. Последний может интерпретироваться в терминах учения об универсалиях и тогда называться «интеллиги- билией» (ма'кула) или собственно «универсалией» ('амр кул- лийй), либо в собственных терминах суфийской философии и тогда именоваться «утвержденной воплощенностью» ('айн сабита) или «небытийной соотнесенностью» (нисба 'ада- миййа). В любом случае «передача необходимости» (иджаб), превращающая «возможное» в «необходимое» (см. Необходимость и случайность), оказывается отношением не между двумя разными вещами, а между одной и той же вещью, взятой в ее вечностном и временном модусах существования. С этой точки зрения любая вещь является причиной самой себя и собственным следствием, что имеет принципиальное значение для понимания автономии человеческого действия. Далее, поскольку различенности божественной самости, «воплощающиеся» вовне, в вечностном существовании «небы- тийны» (ма'дума) и потому лишены действительных границ, смысл данной конкретной вещи оказывается также смыслом любой другой, получающей воплощение в мире. Интерпретация этого положения в традиционных понятиях причины и следствия означает, что следствие может рассматриваться как причина своей причины, в чем заключается один из аспектов той «растерянности» (хайра), которая составляет характеристику суфийского метода познания. Наконец, поскольку причинно-следственные отношения строятся между вечностной и временной сторонами миропорядка, а не между отдельными временньгми вещами, взятыми в последо-

354

ПРОБАБИЛИЗМ вательные моменты времени, причинность не связывает никакие два последовательные мгновения, не говоря уже о более далеко отстоящих друг от друга. А. В. Смирнов

ПРИЧИННОСТЬ, причинная связь, каузальная связь (от лат. causa — причина) — одна из важнейших форм взаимосвязи и взаимообусловленности явлений и процессов бытия, выражающая такую генетическую связь между ними, при которой одно явление (процесс), называемое причиной, при наличии определенных условий неизбежно порождает, вызывает к жизни другое явление (процесс), называемое следствием (или действием). Любые изменения в состояния объектов и систем реальности имеют свои основания, и идея причинности направлена на раскрытие этих оснований. Понятие причинности связано с выработкой базовых моделей бытия и обогащается по мере преобразований последних. Первой базовой моделью бытия, разработанной в ходе становления опытной науки, была модель жестко детерминированного мира: мир образован из отдельных тел (атомов), взаимосвязи и взаимодействия между которыми носят строго однозначный характер. В основе этой модели лежат идеи, образы и представления, навеянные классической механикой как первой относительно целостной и замкнутой научной теорией. Соответственно такому подходу причинность рассматривалась как внешнее силовое воздействие одних тел на другие, вызывающее изменения в состояниях и свойствах последних. Причинность имела линейный и однонаправленный характер; при этом она отождествлялась с внешним воздействием (ср. известное перипатетическое изречение: «Все, что движется, движется чем-то другим»). Представления о причинности как внешнем силовом воздействии обнаружили свое ограничение уже в анализе оснований механики и природы инерционного движения. Инерционное движение есть изменение во времени состояний тел, хотя здесь и нет действующих на тела сил. Соответственно причинность стала трактоваться как связь состояний: состояние тела в некоторый момент времени стало рассматриваться как причина его последующих состояний. Подобное понимание причинности носит внешний, описательный характер, оно не вскрывает оснований происходящих изменений. В развитии науки ограниченность классического понимания причинности как внешнего силового воздействия была вскрыта в ходе становления теоретико-вероятностных методов исследования. Специфика новой базисной модели мира — модели вероятностного мира — раскрывается через понятия системы, случайности, независимости, уровней внутреннего строения и детерминации систем. Язык теории вероятностей есть язык вероятностных распределений. Распределения являются структурными характеристиками систем, образованных из независимых сущностей. Прообразом вероятностных систем является газ как агрегатное состояние вещества. В общем же случае вероятностные системы суть системы, образованные из независимых или квази-независимыхсущностей. Особенность вероятностного языка раскрывается на базе анализа структуры, свойств и закономерностей таких систем. Вероятностная базовая модель бытия обогатила понимание причинности. При анализе причинности учитываются язык системного анализа, идея уровней и независимость (случай- ностный характер) поведения элементарных сущностей. Целостные свойства вероятностных систем вполне однозначно взаимосвязаны с внешними условиями, внешними воздействиями, изменения которых ведут к изменениям структурных характеристик систем. Поведение же элементов, их состояния в составе систем взаимонезависимы, что с самого начала стало характеризоваться через представления о случайности как условии внутренней динамики элементов, достаточно независимой от внешнего окружения. Преобразования в учении о причинности происходят в процессе перехода науки к исследованиям сложноорганизованных систем, их физико-математических основ, что символизируется понятиями самоорганизации и нелинейности. Эти преобразования ведут к раскрытию оснований внутренней динамики, внутренней активности сложных систем. На передний край выдвигаются проблемы самодетерминации поведения сложных систем, что раскрывается на базе обобщающих понятий цели, целенаправленности, внутренней активности систем и ее оснований, специализации (функциональное назначение) систем и их подсистем, уровней организации, эффективности. В наиболее развитых случаях, прежде всего для социальных систем, основания внутренней динамики раскрываются через понятия потребностей и интересов. Современное, обобщенно понимаемое учение о причинности ориентировано на раскрытие как внешних, так и внутренних параметров, вызывающих изменения в реальных процессах. Этот синтез происходит в ходе исследований сложноорганизованных систем. Ю. В. Сачков

ПРОБАБИЛИЗМ (от лат. probable — вероятный) — вероятностный стиль мышления, характерный для развития современного научного познания и проникающий во многие отрасли интеллектуальной жизни. Еще античные мыслители проводили различие между «эпистемой» (истиной) и «док- сой» (мнением), но считали достойным науки исследование именно истины. До сер. 19 в., когда вероятностные методы стали проникать в точное естествознание (кинетическая теория вещества, статистическая механика, популяционная биология и др.), четкое различие и даже оппозиция доказанного вероятному продолжали сохранять свое значение в науке. Считалось, что вероятностно-статистические методы являются вспомогательными средствами исследования. Положение коренным образом изменилось после возникновения квантовой механики, фундаментальные законы которой имеют вероятностный характер. Т. к. последние описывают движение микрочастиц, то некоторые ученые заявили, что в основе здания природы лежат не необходимые, детерминистские, а вероятностные, индетерминистские законы. Их оппоненты, к числу которых принадлежал и А. Эйнштейн, напротив, утверждали, что глобальные законы природы имеют детерминистский характер. Эту дискуссию нельзя считать законченной, хотя радикальные пробабилисты настаивают на индетерминизме законов мира, а более умеренные сторонники пробабилизма допускают существование детерминизма как дополнения к индетерминизму. При этом детерминизм рассматривается как приверженность к универсальным законам и точным предсказаниям, а индетерминизм — к статистическим законам и вероятностным прогнозам. Пробабилизм противопоставляется традиционным представлениям об абсолютном и необходимом характере научного познания. Такая оппозиция выразилась в признании конструктивной роли случая в мире и статистической трактовке многих законов природы и общества, а в познании — в широком использовании в процессе аргу-

355

ПРОБЛЕМА ментации вероятностных посылок и правдоподобных заключений. Пробабилистский подход позволяет более адекватно объяснить процессы эволюции путем обращения к идеям самоорганизации в синергетике, а также по-новому поставить проблему анализа теологических, или финалистских, объяснений. Лет.: Пригожий И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986; Сачков Ю. В. Конструктивная роль случая. — «ВФ», 1988, № 5; Probability in the Sciences. Dordrecht, 1988. Г. И. Рузавин

ПРОБЛЕМА (отгреч. ярорХцца — преграда, трудность, задача) — объективно возникающий в ходе развития познания вопрос пли целостный комплекс вопросов, решение которых представляет существенный практический или теоретический интерес. Развитие человеческого познания может быть представлено как переход от постановки проблем к их решению, а затем к постановке новых проблем. Жизненный, конструктивный характер содержания проблем отличает их от «псевдопроблем» — вопросов, обладающих лишь кажущейся значимостью. Своеобразной формой решения проблемы может служить доказательство ее неразрешимости, которое стимулирует пересмотр оснований, в рамках которых проблема была поставлена (напр., доказательство неразрешимости построения вечного двигателя было тесно связано с формулировкой закона сохранения энергии). В научном познании способы разрешения проблем совпадают с общими методами и приемами исследования. В силу комплексного характера многих проблем современного естествознания и социальных наук большое значение для анализа строения и динамики проблем приобретают системные методы. Развитие научного познания нередко приводит к проблемам, приобретающим форму апорий и парадоксов, для разрешения которых требуется переход на иной, философский уровень их рассмотрения. Абсолютизация момента проблемности или неразрешимости познавательнойситуациигтриводиткразличнымформамскеп- тицизма, прагматизма, релятивизма (напр., «проблематизм» У. Спирито, учение о «проблемном сознании» Г. Вайна). Основы логико-семантического истолкования и классификации проблем были заложены в работах А. Н. Колмогорова по исчислению задач (1932), а также в работах С. К. Клини (1945), Дж. Роулза (1953) и др. Определенные классы проблем получили подробную разработку в современной формальной логике (напр., задачи с параметрами, имеющие решение в некоторой формуле, содержащей эти параметры, — т. н. массовая проблема). Б. Л. Старостин «ПРОБЛЕМЫ ИДЕАЛИЗМА» — сборник статей С. Н. Булгакова, Е. Н. Трубецкого, П. Б. Струве, Н. А. Бердяева, С. Л. Франка, С. А. Аскольдова, С. Н. Трубецкого, П. И. Нов- городцева, Б. А. Кистяковского, А. С. Лаппо-Данилевского, С. Ф. Ольденбурга, Д. Е. Жуковского под редакцией Новгородцева. Издан Московским Психологическим обществом в мае 1902 тиражом 3 тыс. экземпляров. Основная идея сборника выражена в предисловии редактора: «Те направления, которые пытались устранить философию или же заменить ее построениями, основанными исключительно на данных опыта, утратили свое руководящее значение... Современное критическое движение призвано... отстоять необходимое разнообразие запросов и задач человеческого духа» (с. VII). Задуманный первоначально как проект в защиту «свободы совести» (1901), сборник соединил политическую оппозиционность (особое значение придавало сборнику участие в нем бывших марксистов — Булгакова, Струве, Франка, Бердяева) с религиозно-философской направленностью. Сборник неоднороден по составу: несмотря на то, что основную задачу своего времени — понять связь сущего и должного и их конечную гармонию — все авторы понимали примерно одинаково, то новое, что предлагалось ими. именовалось и разрабатывалось по-разному—«философский идеализм» у Новгородцева, «спиритуализм» у Бердяева, «метафизика» у Струве. Статьи сборника можно условно разделить на критические (Кистяковского, Лапо-Данилевского, Е. Трубецкого) и позитивные (Булгакова, Бердяева, Новгородцева, Франка, Струве). Необходимость поворота от господствующего социологизма к этике и метафизике, причем преимущественно кантианского толка, подчеркнутая актуальность проблем личности, декларируемые в сборнике, вызвали большой общественный резонанс, которому способствовал и полемический тон ряда статей: «наиболее характерные статьи книги — не что иное как хлесткие фельетоны на жгучие темы... русской действительности», — писал Дм. Философов («Новый путь», 1903, № 10, с. 177). Традиции «Проблем идеализма» были продолжены в дальнейшем сборниками «Вехи» и «Из глубины». Л. И. Резниченко «ПРОБЛЕМЫ ТВОРЧЕСТВА ДОСТОЕВСКОГО» (Л., 1929) — книга M M Бахтина. Второе, существенно переработанное издание, вышло в 1963 под названием «Проблемы поэтики Достоевского». Заявив о необходимости перейти от тематических споров с самим Ф. М. Достоевским и его героями к определению «принципиального новаторства Достоевского» в области эстетических форм, Бахтин предлагает концепцию «полифонии» как выработанного Достоевским особого типа художественного мышления и одновременно особой романной формы, основанной на диалогическом принципе и противопоставленной традиционному монологическому (или гомофоническому) роману Понятия «полифония» (по образной аналогии с музыкальной полифонией — «многоголосьем») и «монологизм» спорадически использовались в работах Bjpl Иванова. Значительно модифицировав, философски обосновав и конкретно разработав смысловой объем этих понятий, Бахтин придал им общеэстетический категориальный статус. В отличие от монологического романа, в котором развертывается «множество характеров и судеб в едином объективном мире в свете единого авторского сознания», в полифоническом романе представлено «множество самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний, подлинная полифония полноценных голосов», не опредмеченных, не объективированных и не закрытых доминирующим авторским голосом (сознанием). Слово героя звучит в полифоническом романе «как бы рядом с авторским словом и особым образом сочетается с ним и с полноценными же голосами других героев». В основе полифонической формы лежит диалогический принцип — требование утвердить чужое «я» (героя) не как объект, а как другой субъект (по мнению Бахтина, впервые этот принцип мировоззрения Достоевского «нащупал» Вяч. Иванов в тезисе «Ты еси», не показав, однако, как он становится «принципом художественного видения мира и художественного построения словесного целого»). Герой интересу Достоевского не как извне данный, оцененный и завершенный характер или тип, а как особая точка зрения на мир и на себя самого. То, что в монологических романах изображается с авторской по-

356

ПРОВИДЕНЦИАЛИЗМ зиции как устойчивые объективные качества героя, в полифонии предстает объектом рефлексии самого героя, предметом егосамосознания, которое вего целостности и становится затем предметом авторского видения и изображения. Соотношение между структурными элементами романа здесь иное, чем в «монологическом» романе: то, что ранее выполнял по отношению к герою автор, выполняет теперь герой, «освещая себя сам со всех возможных точек зрения; автор же освещает не действительность героя, а его самосознание как действительность второго порядка». Отсюда иная художественная позиция автора, иная постановка авторского голоса: герой для полифонического автора не «он», не «я», а полноценное «ты». Голос автора становится лишь одним из голосов «большого диалога» романа, происходящего «в настоящем творческого процесса», принципиально не законченного; автор не выходит из этого диалога и не находится «над ним», занимая некую «высшую и решающую позицию». Целостность романа Достоевского обеспечивается, согласно Бахтину, не доминирующей в нем авторской точкой зрения, как это свойственно роману монологического типа — полифоническое художественное произведение «организовано как незакрытое целое самой стоящей на пороге жизнью». В главе «Слово у Достоевского» Бахтин прослеживает, как фи- лософско-эстетическая идея полифонии реализуется на лингвистическом уровне. Диалогические отношения, существующие между равноправными голосами романа, осуществляются в особом языковом явлении «двуголосого слова». Бахтин приводит классификацию типов используемых в романе слов: 1) прямое, непосредственно направленное на свой предмет слово; 2) объектное слово (слово изображенного лица) и 3) слово с установкой на чужое слово (двуголосое слово). Двуголосое слово в свою очередь подразделено на три вида (однонаправленное, разнонаправленное, отраженное чужое слово), которые объединяют 14 его разновидностей (стилизация, рассказ рассказчика, пародия, слово с оглядкой, скрытый диалог и др.). Поскольку лингвистика, по Бахтину «не знает» двуголосого слова, являющегося специфической бахтинской категорией и составляющего, с его точки зрения, языковый субстрат полифонии, во втором издании книги был введен специальный термин «металингвистика» для обозначения не- подвластноймоншогическойлингвистикедиалогическойсфе- ры жизни языка. Во второе издание книги был введен диахронический аспект — история становления полифонического романа, сохранившего элементы архаических форм в их обновленной рецепции. Здесь же намечены концептуальные и конкретно- исторические параллели между теорией полифонического романа и теорией карнавальной народно-смеховой культуры, разработанной Бахтиным в монографии «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья а Ренессанса* (1965).

СЬвременныеисследователи,признаваяэвристичес1сиепотен- ции полифонической концепции Бахтина, оценивают ее неоднозначно; чаще всего гтроблематизируется реальная осуществимость особой авторской позиции в полифоническом романе, дискутируются проблема целого полифонического романа, лингвистические основания полифонической идеи и вопрос о концептуальной совместимости полифонической и карнавальной теории Бахтина. См. лит. к ст. Вахтам M. M. Л, А. Гоготишвшш

ПРОВИДЕНЦИАЛИЗМ (отлат. Providentia — «провидение») — западно-христианское, католико-протестантское истолкование истории и политики как осуществления божественного плана, промысла Бога, спасительно направляющего человечество к царству Божию на земле. В этом смысле показательны труд Августина «О граде божием» и сочинение Лютера «О рабстве воли». В кальвинизме провиденциализм неотделим от предопределения. При этом постоянно предпринимается попытка (в т. ч. и в современной протестантской теологии) примирения фатализма со свободой человеческой воли в политике и социально-исторической сфере. В православно-христианской традиции провиденциализм — это не построение «земного рая», а промысел Божий, сохранение мира и сохранение абсолютной самоценности человеческой жизни как «образа и подобия Бога» и направление человечества «к стяжанию даров Духа Святого». Свою конкретизацию эти взгляды найдут в концепции «Симфонии» (созвучия) Церкви и государства в известной 6-й новелле «Номоканона» императора Юстиниана (6 в.) и в «Эпанагоге» (9 в.). Церковь и государство не должны быть враждебны друг другу. Кесарево и Божие не должны быть в конфликте, но в полной гармонии и согласии, друг другу помогая, но не упраздняя свободы и самостоятельности каждого. Церковь в этом смысле всегда «теократична», властвуя только над сердцами людей, тогда как государство — над телами. В этом иерархическом моменте «Симфонии» особо показательна халкидонская доктрина (7 в.) восточного христианства. В православии утверждается моральное (но не юридическое, социально-политическое илиторгово-промышленное) первенство-харизма не просто за церковью, а за ее Невидимой Главой, Единым Истинным Царем — Иисусом Христом. Только с такой энтелехией (целеустремленным активным началом) государство внутренно и инициативно становится орудием Промысла Божия. В дальнейшем этот взгляд на провиденциализм и Промысел Божий будет продолжен в русской религиозно—метафизической, а также социально-политической и правовой традициях 19 — нач. 20 вв. Особо пристально метафизика и право будут рассмотрены П. И. Новгородцевьгм в работе «Об общественном идеале». По мнению С. Н. Булгакова, через папизм иудейский хилиазм (мечта о земном граде) возродился в западном «социально-экономически активном» учении, а затем и в среде «светско-гуманистического мировоззрения». Впрочем эта же тенденция, свойственная католицизму и протестантизм); проникает и в православие в учение о мистическом самодержавии, будто бы призванном осуществить земной град. Однако в православии это мнение никогда не получало характера догмата, оставаясь лишь частным мнением или плодом злоупотребления. В отличие от К. Н. Леонтьева, К. П. Победоносцева Булгаков и позднее А. В. Карташев отвергли мистическую связь между православием и самодержавием: эта связь была создана историей и ею же на наших глазах медленно, но верно разрушается. Кроме того, самостоятельный подход к подобного рода проблемам в русской религиозно-философской мысли был намечен у И. В. Киреевского и А. С. Хомякова, продолжен В. С. Соловьевым, затем В. В. Зеньковским, В. Н. Лосским и др. Русские мыслители отмечали догматическую неясность установки, благословенной в 13 в. Фомой Аквин- ским, на автономную силу «естественного света разума», независимого от откровения веры в связи с провиденциально- промыслительными вопросами. С тех пор прослеживается довольно ясное движение от «избранного первосвяшенни- ка»-политика, к «избранной общине» экономически удачливых верующих, а затем и к избранному обществ); государств); классу. Социализм, социализация как обобществление,

357

ПРОГНОЗ обмирщение, «провиденциальное» стремление ктоталитарно- му мещанству обличается русскими мыслителями совершенно определенно. Вслед за Ф. Достоевским Булгаков указывает на то, что это явления одного порядка, порождение одной и той же сущности, которая выразилась в иудейском хилиазме. Подобного рода критика, предъявленная католичеству и протестантизму в связи с вопросами Провиденциализма — Промысла Божия в русской православной традиции еще Хомяковым, оставалась и до сих пор остается без ответа. Лит.: Булгаков С. Я. Два Града. М, 1996; Вебер М. Избр. соч. М., 1990; Ильин И. Л. Соч. в 2 т. М., 1993, т. I; Хомяков А. С. Соч. в 2 т. М., 1994, т. 2; Шамшурин В. И. Христианская социология Р. А. Орбели. — «Соц. исследования», 1991, № 11. В. И. Шамшурин

ПРОГНОЗ (от греч. prognosis — предвидение, предсказание) — вероятностное суждение о будущем состоянии какого-либо процесса или явления. В самом широком смысле термин «прогноз» выступает как синоним предсказания или предвидения, но чаше всего используется для обозначения их частных случаев, когда речь идет о достаточно конкретных событиях, с указанием более или менее точных сроков их наступления или ненаступления. Особую ценность имеют научные прогнозы, использующие количественные оценки и основанные на тщательном анализе всей имеющейся информации, а также правильном видении основных тенденций и законов развития. При прогнозировании неуправляемых природных явлений основная задача состоит в своевременном приспособлении к ожидаемым переменам. При прогнозировании социальных процессов возникает эффект «обратной связи», в результате чего прогноз может иметь двоякие последствия — еще более усугубить ситуацию или, напротив, мобилизовать имеющиеся ресурсы для ее недопущения или смягчения. Различают прогноз качественный и количественный, краткосрочный и долгосрочный, поисковый и нормативный. Поисковый прогноз — это попытка на основе анализа имеющихся тенденций выявить перспективы их развития, нормативный — это «прогноз наоборот», когда, исходя из заранее поставленной цели, пытаются спрогнозировать возможные пути ее достижения. На сегодняшний день существуют пять основных способов получения прогнозов: экстраполяция, историческая аналогия, компьютерное моделирование, экспертная оценка и «сценарий будущего». Математическая теория прогноза была создана Н. Винером. О. В. Суворов

ПРОГРЕСС (от лат. progressif — движение вперед, успех) — направление развития от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному. Идея прогресса вошла в науку как секуляризованная версия христианской веры в провидение (см. Провиденциализм). В библейские чаяниях пророков нашел отражение образ будущего, образ развития человечества как священного, предопределенного и необратимого, ведомого божественной волей. Но истоки этой идеи можно обнаружить значительно раньше, в древнегреческой философской традиции. Платон в «Законах» и Аристотель в «Политике» рассуждали о совершенствовании социально-политической организации, которая развивается от семьи и первобытной общины до греческого полиса (города-государства). В Средние века Р. Бэкон попытался приложить идею прогресса к области знания. Он предположил, что научные знания, накапливаясь с течением времени, все более совершенствуются и обогащаются. И в этом смысле каждое новое поколение в науке способно видеть лучше и дальше своих предшественников. Широко известны сегодня слова Бернарда Шартрс- кого: современные ученые — это карлики, стоящие на плечах гигантов. В Новое время движущие силы прогресса стали искать в естественной природе вещей. Согласно L Спенсеру, прогресс в обществе, как и в природе, подчиняется всеобщему принципу эволюции — непрерывно возрастающей сложности во внутренней организации и функционировании любых живых систем. Концепция прогресса распространяется на всеобщую историю, внедряется в литературу и искусство. Разнообразие социальных порядков в разных цивилизациях стали объяснять тем, что они находятся на различных стадиях прогрессивного развития. Была построена своеобразная «лестница прогресса», на вершине которой находятся самые развитые и цивилизованные западные общества, а ниже на разных ступенях — другие культуры в зависимости от уровня их развития. Концепция прогресса «вестернизировалась», положив начало «европоцентризму», а затем и «америкоцентризму» (см. Вестернизация). М. Вебер основное содержание прогресса свел к процессу рационализации (см. Рационализации процесс) в управлении общественными процессами. Э. Дюркгейм отождествлял идею социального прогресса с интеграцией общества через «органическую солидарность», которая основана на взаимовыгодном и взаимодополнительном вкладе всех членов общества. Рубеж 19—20 вв. по праву называют «триумфом идеи прогресса», поскольку в то время дух романтического оптимизма сопровождал всеобщую уверенность в том, что наука и технология способны гарантировать непрерывное улучшение социальной жизни. В целом классическую концепцию прогресса можно представить как идею постепенного освобождения человечества от невежества и страха по пути ко все более высоким уровням цивилизации. Мыслители этого периода полагали, что такое движение будет продолжаться и в будущем, невзирая на случайные отклонения. Большинство из них были убеждены в том, что прогресс происходит на всех уровнях, во всех основных структурах общества, и на основании этого делали заключение, что в конечном итоге можно достичь полного процветания. Речь шла о наиболее полной реализации таких ценностей, как свобода, равенство, социальная справедливость и экономическое изобилие. Классическая концепция опиралась на понятие необратимого линейного времени, где прогресс является положительно оцениваемой разницей между прошлым и настоящим или настоящим и будущим. Среди критериев прогресса наиболее часто встречались: совершенствование религии {Августин), рост научных знаний (М Кондорсе, Дж. Вико, О. Конт), справедливость и равенство (Т. Мор, Т. Кампанелла, К. Маркс), рост индивидуальной свободы в совокупности с развитием морали {И. Кант, Э. Дюркгейм), господство над природой (Г. Спенсер), развитие техники, индустриализация, урбанизация (К. А. де Сен-Симон). Однако после 1-й мировой войны некоторые ученые начали высказывать сомнения относительно прогрессивности социального развития и обратили внимание на его побочные негативные эффекты. Одним из первых с критикой теории прогресса выступил Ф. Теннис. По его мнению, развитие общества от традиционного, общинного к современному, индустриальному не улучшило, а ухудшило условия человеческой жизни (см. Общество, Индустриальное общество). Личные,

358

ПРОЕКТИРОВАНИЕ непосредственные, первичные социальные связи традиционного общества заменены безличными, опосредованными, вторичными, чисто инструментальными контактами современного социума. После 2-й мировой войны критика основных постулатов теории прогресса усилилась. Стало очевидным, что прогресс в одной области приводит к неприятным побочным эффектам в другой. Развитие науки и техники, урбанизация, индустриализация привели к загрязнению и разрушению окружающей среды, экологическому кризису. Уверенность в необходимости неуклонного экономического и технического роста сменилась альтернативной пределов роста теорией. В результате подсчетов ученые пришли к выводу, что если уровень потребления во всех странах приблизится к западным стандартам, то нарушится экологическое равновесие планеты. Концепция «золотого миллиарда» окончательно подорвала основной постулат классической концепции прогресса _ ориентацию на лучшее будущее для всего человечества. Господствовавшее долгое время убеждение в превосходстве пути развития западной цивилизации сменил осьзаметным разочарованием. Одновременно был нанесен мощный удар по утопическому мышлению. В наши дни идут активные поиски альтернативных прогрессу концепций. Среди них интересен вероятностный подход к пониманию социального и культурного развития (Р. Низбет, И. Уоллерстайн, А. Этциони, У. Бакли и др.). Лит.: Конт О. Курс политической философии, в 2 т. СПб., 1912—13; Спенсер Г. Синтетическая философия. Киев, 1997; ТарпасР. История западного мышления. М., 1995. И. А. Василенко

ПРОДИК (ПрооЧкос) с Кеоса (ок. 470 — ок. 390 до н. э.) — древнегреческий софист. Бывал в Афинах и встречался с Сократом, что нашло отражение в диалогах Платона («Прота- гор», «Хармид», «Лахет», «Менон», «Евтидем»). Активно участвовал в политической жизни своего города и выполнял его дипломатические поручения. Космология Продика не была оригинальной: основой мироздания он считал уже ставшие традиционными четыре элемента, добавляя к ним Солнце и Луну Продик пытался нарисовать картину первых шагов только что возникшего человечества на пути цивилизации: жизнь сообразно природе сменяется господством закона. Продик сыграл важную роль в становлении древнегреческой науки о языке, добиваясь точного разграничения значений синонимов, и делал попытки этимологических разысканий, он даже давал рекомендации греческим врачам по конкретным вопросам формировавшейся тогда медицинской терминологии. Продик оказал влияние на Ашписфена из Афин и на стоическую грамматику. Влияние его риторической манеры заметно в речах, которые вложил в уста исторических персонажей Фу- кидид. Продик предложил рационалистическое объяснение происхождения религии, согласно которому люди сначала почитали благотворные для них Солнце и Луну, реки и источники, огонь и воду, хлеб и вино, а затем олицетворили их в виде соответствующих божеств. Ему принадлежит популярное уже в древности аллегорическое повествование «Геракл на распутье»: Добродетель и Порок в виде женщин соответствующей внешности убеждают юного Геракла избрать их путь, и Геракл выбирает Добродетель (см. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. III, 21—34). Эту притчу пародирует Аристофан в «Облаках» (889— 1104). Фрагм. и свидетельства: DKII308-319 . Лит.: Mayer H. Prodikos von Keos and die Anfange der Synonymik bei den Griechen. Paderborn, 1915; Alpers /. Hercules in bivio. Gott., 1912; Fritz K. v. Prodikos (3), RE XXIII, 1 (1957), cols. 85-89; Nestle W. Die Horen des Prodikos. — Sophistik, hrsg. v. С J. Classen. Darmstadt, 1976, S. 425—451; Henrichs A. The Sophists and Hellenistic Religion: Prodicus as Spiritual Father of the Isis Aretalogies. — Harvard Studies in Classical Philology, 1984-88, p. 139-158; DumontJ.-P. Prodicos: de la methode au systeme. — Positions de la sophistique. Colloque de Cerisy, ed. par B. Cassin. P., 1986, p. 221-232; Untersteiner M. Les Sophistes, t. II. P., 1995, p. 8—38. См. также лит. к ст. Софисты. А. И. Зайцев

ПРОЕКТ (лат. project — «выброшенный вперед») — 1) продукт деятельности проектирования; 2) организация кооперативных форм деятельности; 3) одно из понятий экзистенциалистской антропологии (напр., Ж. П. Сартра). В первом смысле понятие «проект» употребляется в кон. 19 — нач. 20 вв. при становлении машиностроительного и архитектурного проектирования. В проекте разрабатываются и репрезентируются строение проектируемого объекта, схемы его функционирования, а также основные этапы и способы его изготовления. По материалу проект представляет собой чертежи и расчеты, макеты и другие графические и текстовые материалы, представленные или на бумаге, или в электронном виде. Проект — это не только продукт, но и средство проектирования; при его разработке проектировщик реализует требования к проектируемому объекту, создает и сравнивает варианты проектных решений, согласовывает разные планы и уровни разработки объекта и т. д. В аксиологическом отношении проект несет в себе потенцию нового и ценности проектировщика. Идея проекта во 2-й пол. 20 в. была обобщена и распространена на формы организации деятельности, направленной на создание различных изделий или систем. Проект — центральное понятие антропологии и философии истории Ж. П. Сартра. Посредством проекта человек преодолевает противоречие между потребностями и миром, отрицает внешне инертную материю, «относится к определенному будущему объекту», который стремится вызвать к жизни то, что «еще не было» (Сартр Ж. П. Проблемы метода. М., 1994, с. 113-114). В. М. Розин

ПРОЕКТИРОВАНИЕ (от лат. projectus — брошенный вперед) — один из основных (наряду с инженерной деятельностью) способов создания техники и других изделий и сооружений. Исторически проектирование возникает внутри сферы «изготовления» (домостроения, кораблестроения, изготовления машин, градостроения и т. д.). Это была часть работы, связанная с расчетами и изображением на чертежах внешнего вида, строения и функционирования будущего изделия (дома, корабля, машины). Проектирование становится самостоятельной сферой деятельности, когда происходит разделение труда между архитектором (конструктором, расчетчиком, чертежником) и собственно изготовителем (строителем, машиностроителем). Первые начинают отвечать за семиотическую и интеллектуальную часть работы (конструктивные идеи, чертежи, расчеты), а вторые — за создание материальной части (изготовление по чертежам изделия). Для проектирования характерны определенная «логика» и определенные возможности. Проектировщик может совмещать и примерять противоположные или несовпадающие требования к объекту; разрабатывать отдельные планы и подсистемы объекта, не обращаясь определенное время к другим планам и подсистемам; описывать независимо друг от друга

359

ПРОЕКЦИЯ вид, функции, функционирование и строение объекта и затем совмещать их; разрабатывать (решать) различные варианты объекта (изделия) и его подсистем, сравнивать эти варианты; «вносить в объект» свои ценности. Разрабатывая изделие, проектировщик строит своеобразные «семиотические модели», причем модели проектируемого объекта, полученные на предыдущих этапах (их условно можно назвать «абстрактными»), используются как средства при построении моделей, строящихся на последующих этапах (т. е. «конкретных» моделей). Проектирование венчает собой длительную эволюцию техники и инженерии. Инженерия впервые соединяет разработку семиотических моделей (научных знаний и теорий) с техническим действием, организуя из них единый процесс инженерного искусства. Однако инженер озабочен и ограничен прежде всего связью в изделии двух начал — природного и технического. Первое начало — источник энергии, силы, движения, второе — возможность воплотить эти природные процессы в жизнь, поставить их на службу человеку, сделать моментом целенаправленного действия. В сравнении с инженерией проектирование не делает различий между одними процессами и другими, одними требованиями и функциями и другими. Для проектировщика эстетический план изделия, напр., столь же ценен, как природный, требования удобства и качества жизни столь же важны, как и требования конструктивные. Именно в проектировании удовлетворяются разнообразные требования, предъявляемые к изделию, причем удовлетворяются быстро и эффективно. Проектирование — это фактически один из основных механизмов в современной культуре, обеспечивающий связь производства с потреблением, заказчика с изготовителем. Как идеальный тип проектирование принципиально отлично от науки и от инженерии. Знания для проектирования — это только средства, с их помощью (на основе описаний прототипов, функций, конструкций, соотношений, норм и т. п.) проектировщик, с одной стороны, создает «предписания» для изготовления объекта в материале (проект как система предписаний), с другой — описывает строение, функционирование и внешний или внутренний вид объекта, добиваясь чтобы его структура удовлетворяла требованиям заказчика и принципам проектирования (проект как модель создаваемого объекта). Различают два типа проектирования — традиционное и не- традтшоннге.Для традиционного проек^^ ны принципы: 1) независимости (материальная реализация проекта не меняет природу и ее законы); 2) реализуемости (по проекту в существующем производстве можно изготовить соответствующее проекту изделие — вещь, сооружение, систему и т. п.); 3) соответствия (в проектируемом объекте можно выделить, описать, разработать процессы функционирования и морфологические единицы и поставить их в соответствие друг другу); 4) завершенности (хотя почти любой проект может быть улучшен во многих отношениях, т. е. оптимизирован, в целом, тем не менее, он удовлетворяет основным требованиям, предъявленным к нему и его реализации заказчиком); 5) конструктивной целостности (проектируемый объект решается в существующей технологии); 6) оптимальности (проектировщик стремится к оптимальным решениям). Эти особенности и принципы проектирования характерны только для классического традиционного проектирования (инженерного, архитектурно-строительного, технического). Распространение их на другие виды деятельности (градостроительство, дизайн, управление, экономическое планирование и т. п.) затруднено в силу отсутствия или несовершенства научных и опытных знаний о закономерностях функционирования соответствующих объектов (городов, управления, экономики, социокультурной жизни и т. д.). Тем не менее экспансия проектирования на эти виды деятельности происходит. Однако в новых квазипроектных деятельностях существенно изменяется употребление основных проектных средств, а само проектирование начинает выступать как подчиненный момент или этап других более сложных деятель- ностей (организационно-управленческой, системотехнической, социотехнической). Для нетрадиционного проектирования характерны процедуры замышления, конструктивизации, реализации, проектной онтологизаци и. A М. Розин

ПРОЕКЦИЯ (лат. projectk) — выбрасывание вперед) — психологический механизм, состоящий в том, что не осознаваемые субъектом мысли, влечения, переживания, черты и мотивы переносятся вовне и приписываются окружающим людям. При проекции границы между Я и средой четко очерчены, но сдвинуты т. о., что не принимаемые аспекты своего Я считаются принадлежащими внешнему миру. Напр., субъект проецирует собственное враждебное отношение на других людей, приписывая им враждебность по отношению к себе и осуждая их за это. 3. Фрейд, впервые использовавший понятие проекции, рассматривал ее как один из механизмов психологической защиты от осознания своих негативных черт и тенденций: проецирующий субъект делает окружающий мир полем битвы своих внугрипсихических конфликтов. В широком смысле проекция определяется как обусловленность восприятия человеком внешнего мира и других людей собственными потребностями и личностными чертами. В. В. Старовойтов

ПРОИЗВЕДЕНИЕ ФИЛОСОФСКОЕ. Формы философских произведений видоизменялись от эпохи к эпохе, в процессе изменения направлений философствования и его задач, и ни одна из них до настоящего времени не утратила своего значения в организации философского опыта. Сначала это была диалогическая форма платоновской философии, затем трактат (средневековый и «научный»), сумлш, magnus opus, «корпус текстов» или собрание сочинений, энциклопедия, словарь и т. д. Форма трактата используется в философии Л. Витгенштейна («Логико^илоссч|к:1сийтрактат»), Э. Гуссерля и М. Хайдеггера («Бытие и время»). Такие автобиографические и духовно-религиозные формы, как упражнения, дневник, исповедь, автобиография контролировали праведность избранной линии жизненного поведения («Размышления о себе» Марка Аврелия, «Исповедь» Августина, «Духовные упражнения» Игнатия Лойолы, «Метафизические размышления» Р. Декарта). В 19—20 вв. широкое распространение получает философское эссе (С. Кьеркегор, Ф. Ницше, X. Орте- га-и-Гассет, П. Валери, Т. Адорно, В. Беньямин и др.) В современной герменевтической, феноменологической и постструктуралистской критике широко обсуждаются принципиальные отличия произведения от текста, текста от книги, книги от произведения. Произведение представляет собой идеальный проект (план), нечто подобное идеальной Книге («книга» Малларме) или идеальной системе (архитек-

360

ПРОИЗВЕДЕНИЕ ФИЛОСОФСКОЕ тонический идеал трех «Критик» Канта). Философское произведение определяет порядок изложения понятийно-категориальных и внутритекстовых отношений, стиль философского письма, и тем не менее остается идеальным проектом мысли. Текст как телесная ткань, сплетающая вибрирующие, мерцающие значения, имманентен и трансцендентен произведению: имманентен, поскольку организует внутри произведения пространство чтения-письма; трансцендентен, поскольку, как только чтение начинается, конструкция завершенного произведения, его якобы нейтральная коммуникативная форма начинает распадаться, «выпуская» текстовые (смысловые) содержания за собственные границы. Трансцендентность текста — в способности текста к непрерывному становлению и развитию по идеальному плану произведения. Не существует произведения без текста, однако текст может существовать без произведения, когда устраняет предел, положенный ему конструкцией произведения. Исходная оппозиция: произведение больше, чем текст. Произведение очерчивает границы смысловых структур текста, стремясь его упорядочить в конструкции, подчинить авторскому замыслу, навязать определенные коммуникативные ценности. Текст, поскольку он пишется и читается, не обладает коммуникативной формой, не подчиненной конструкции произведения. Произведение существует как возможность; текст — последовательность определенным образом упорядоченных знаков, актуализующая в чтении и письме (комментарии и интерпретации). В тексте (текстах) нет ничего внутреннего (позиции автора, доминирующего языка или стиля, избранного «переживания» или телесного образа). Парадоксально, что, когда мы читаем, именно в эти мгновения чтения и начинает существовать произведение, но не как текст, а как смысл. Воспринимая, мы заставляем существовать воспринимаемое. Допонятийным операциям чтения и письма произведение противопоставляет свою коммуникативную форму которую оно учреждает двумя способами: во-первых, иным пониманием соотношения чтения-письма (чтение развертывается по правилам письма, т. е. коммуникативно), во- вторых, понятийным (категориальным) и языковым строем, который обретает индивидуальные качества (несводимость к другому). Коммуникативная форма произведения является индивидуальной ритмической кривой, охватывающей читаемый текст; смысловые содержания приоткрываются читателю, опережая их будущую понятийную форму Практически во всех классических философских произведениях доминирует антитекстовая идеология: системосозидательный импульс нейтрализует текстовые содержания с помощью контроля за языковым выражением. Все философские произведения делятся на два класса: одни подчиняют мысль строгой и точной форме выражения (эффект «точности и прозрачности», «чистоты и ограничения»); в них действует воля к системе (истина); другие же (напр., «произведения» Кьеркегора, Ницше или позднего Витгенштейна) ее лишены, но обладают волей к выражению (смысл) и свидетельствуют о переходе от закрытости классического произведения (трактата) к открытости текста (эссе): в них все становится, но ничто не является ставшим. Локализация «перехода» — это выявление основных характеристик коммуникативной формы произведения; так обнаруживается действие определенной стратегии. Вторая оппозиция: произведение меньше, чем текст. Новый «скандал в философии»: на первый план философской мысли вместо произведения выдвигается текст (язык), что свидетельствует об изменении направления и качества философского усилия, сосредотачивающегося скорее на толковании и комментарии текстов мирового философского архива, нежели на производстве новых образов мира. Постструктуралистская идеология текста (Ж. Лакан, Ж. Деррида, Р. Барт, Ж. Женет, М. Фуко) настойчиво заявляет об упразднении произведения (имманентной ему коммуникативной формы) в отличие от феноменологически-герменевтической и психоаналитической интерпретации произведения. Текст является текстом, лишь пока он пишется и читается. Философское произведение утрачивает свои границы, распадаясь на текстовые фрагменты, становится бесконечно интерпретируемым. Чтение становится письмом, письмо — чтением, но это становление одного в другом приводит к тому, что чтение подавляется письмом, акт чтения более не является автономным и самоценным и превращается в комментарий, который в свою очередь определяется техникой толкования, — опять- таки письмом. На факт превосходства в современную эпоху письма над чтением, на «регрессию слуха» указывают многие исследователи (М. Хайдеггер, Т. В. Адорно, Р. Барт). В такого рода тотальной идеологии текста коммуникативное измерение гибнет первым. Однако идея текста оказалась чрезвычайно продуктивной; с ее помощью обнаружились такие существенные черты реальности (понимаемой как текст), как открытость, акоммуникативность, нейтральность, овнешненность. Отсюда усилия, предпринятые в последней трети 20 в. для исследования внутренней природы текстообразования (лингвистика текста, риторика текста, семиотика текста). Историко-философский анализ все больше склоняется к тому, чтобы следовать за контекстным или интертекстовым (гипертекстовым) прочтением философского произведения, широко представленным сегодня в филологически-семиотических и культурологических штудиях. Такого рода прочтение пытается вырвать произведение из времени настоящего, из того времени, в котором только и существует произведение в качестве коммуникативной формы. Прочтение (контекстное или гипертекстовое) — есть не чтение-размышление, а установление правил для чтения независимо от коммуникативной формы и ее временных форм: акт чтения- понимания-размышления располагается при этом не во времени события мысли, а в пространстве уже сложившегося богатства значений, которым обладает великий культурный текст, не имеющий никаких ограничений во времени. Но при таком подходе мы не в состоянии отличать индивидуальные формы философствования (стили) и как следствие — уникальность и редкость коммуникативных стратегий мысли: мы все-таки хотели бы знать, что намеревались сказать Ницше или Хайдеггер, создавая свои индивидуальные философские языки (по которым их и опознают в качестве авторов философских произведений). Противоборство (не всегда явное) в современной гуманитарной культуре между идеологией тотального произведения и идеологией тотального текста, противопоставление общих базовых принципов—произведение больше/меньше, чем текст— позволяют установить направление основных тенденций в интерпретации философского произведения и — самое главное — понять, почему сегодня уже невозможен классический стиль философствования и почему виртуозная техника фрагмента заместила собой классические философские утопии целостных мыслительных форм. Лит.: Ингарден Р Исследования по эстетике. М., 1962; Гартмам И. Эстетика. М., 1958; Барт Р Избр. работы. Семиотика. Поэтика. Мю. 1989; Фуко М. Археология знания. Киев, 1996; Он же. Что такое автор?—

361

ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫЕ СИЛЫ И ПРОИЗВОДСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ В кн.: Он же. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996; Женетт Ж. Работы по поэтике, т. 1—2. М., 1998. В. А. Подорога

ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫЕ СИЛЫ И

ПРОИЗВОДСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ - центральные понятия марксистской социологии и философии истории, в которых фиксируются две стороны способа производства материальной жизни: 1) содержание способа производства, или производительные силы (личные, вещные и функциональные); 2) общественная форма способа производства, или производственные отношения. Современные производительные силы обусловлены общим состоянием науки и ее технико-технологическим применением в производстве. Главная производительная сила — человек с его знанием, производственным опытом и трудовыми навыками. Вещные производительные силы, или средства труда, — это все то, с помощью чего человек воздействует на предмет труда. К ним относятся и орудия — основные средства труда конкретного производственного процесса. Средства труда подразделяются на естественные, взятые в готовом виде у природы, и искусственные, созданные человеком, включая производственную технику. Функциональные производительные силы — это сам способ совместной деятельности людей (технологический способ производства). Сюда относятся распределение труда, его специализация, кооперация, комбинирование, последовательность технологических операций, управление технологическим циклом и др. Решающая роль в структуре производственных отношений принадлежит собственности на средства производства (средства и предметы труда). Как всякая форма производственные отношения отстают от развития содержания — производительных сил. Возникает несоответствие, преодолеваемое через преобразование исторического типа производственных отношений. Ю. К. Плетников

ПРОИЗВОДСТВО ОБЩЕСТВЕННОЕ - социально- философское понятие, применяемое для обозначения и характеристики процесса и способа (основы) человеческой жизнедеятельности в целом. Слова «производство», «производить» используются при этом в предельно широком значении и в разных семантических оттенках, — имеется в виду не только «изготовлять, вырабатывать, выделывать», но и «совершать, родить, произвести». А определение «общественное» подчеркивает, что речь идет о совместной деятельности людей, вступающих в процессе производства в некие отношения, имеющие общественный характер и смысл. Понятие «общественное производство» вбирает в себя обозначение не только какой-то особой отрасли или совокупности различных отраслей производства, но и общественного жизненного процесса как такового, Или, иначе, производство людьми своей общественной жизни. Поэтому в философской и экономической литературе принято говорить о производстве «материальном», «духовном», «научном», «художественном», о производстве «сознания», «общественных отношений» и т. д. Напр., когда Ф. М. Достоевский настаивал на том, что человек должен «выделаться», т. е. стать человеком в процессе своего общественного и индивидуального развития, он лишь иными словами выразил идею «производства человека» как личности. Такая широта и многообразие применения термина «производство» не снижает и не отрицает примата «материального производства», как полагают противники «расширительной версии» данного понятия. Начиная «Капитал» с тезиса «Предмет исследования — это прежде всего материальное производство (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 17), К. Маркс раскрывает диалектику производства, распределения и обмена, а затем вполне органично (отнюдь не метафорично) переходит к рассмотрению взаимосвязи и взаимодействия материального производства со сферой сознания, идеологическими отношениями и формами, которые он представляет и характеризует как особый вид производства, в частности, говорит о «производстве искусства как такового» (там же, с. 47). Выдвигая на первый план «материальное производство», автор «Капитала» понимает его как единство производительных сил и производственных отношений и при этом нисколько не умаляет значение первых, когда выделяет значения вторых как определяющего фактора «реального процесса жизни». Так был найден, определен и обозначен единый специфический «продукт» общественного производства всех эпох — общественная форма, в которой происходит присвоение и переработка индивидами предметов природы. Однако, согласно Марксу, производство является общественным не только потому, что занятые в нем люди вступают в определенные отношения друг с другом и совместно трудятся ради достижения общих целей. Есть и другое, более общее основание общественной природы производства: его конечным продуктом и результатом всегда выступает общество, или, что то же самое, производство человека как общественного существа. Последнее с необходимостью служит основанием общественного производства и общественного бытия в любых исторических условиях и при любой общественной форме самого производства. Даже капиталистическое производство, в котором господствуют «вещные» отношения и непосредственной целью является получение прибыли, подчиняется действию этой закономерности (другое дело, во что это выливается в реальной практике). Важно то, что по отношению к данной всеобщей цели и результату общественного производства все остальное, будь то произведенный продукт, условия труда или сам непосредственный процесс производства, оказывается лишь «моментами», т. е. средством и материальными условиями («оснасткой») осуществления индивидами своего общественного бытия. Этот вывод можно сформулировать и иначе: производство и воспроизводство общественных индивидов в их реально (исторически) складывающихся взаимоотношениях, что в свою очередь неотделимо от создания людьми материальных и духовных обстоятельств их жизнедеятельности, и составляет основное содержание производственной деятельности, если рассматривать ее применительно к обществу в целом. В собственно философском смысле общественное производство есть сама жизнь, порождающая жизнь, поскольку оно выступает в качестве основы жизни и развития общества, человеческого рода вообще. Общественное производство — это и есть деятельная «родовая жизнь» человека, тот способ, которым он утверждает и реализует себя как родовое существо. В. И. Толстых «ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЕМЬИ, ЧАСТНОЙ

СОБСТВЕННОСТИ И ГОСУДАРСТВА» (Der Ursprung der Familie, des Privateigentums und des Staats, Gotiingen. Zuerich, 1884) — сочинение Ф. Энгельса. Для Маркса и Энгельса было очевидно, что классовое общество со всеми его институтами возникло исторически. Но для характеристики доклассового общества, процесса его разло-

362

«ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЕМЬИ, ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ И ГОСУДАРСТВА» жения и перехода к классовому им недоставало научных данных, которые были еще весьма разрозненны. Многое прояснила в этом отношении изданная в 1877 в Лондоне книга Л. Моргана «Древнее общество», в которой родовой строй американских индейцев был по существу с материалистических позиций рассмотрен в контексте эволюции первобытного общества. После смерти Маркса Энгельс обнаружил составленный им конспект (с замечаниями) этой книги и, используя его, а также собственные исследования по истории античности, древних германцев, кельтов и т. д., весной 1884 написал данную работу, заполнившую существенный пробел в социально-исторической концепции марксизма. В книге развивается положение о том, что производство и воспроизводство непосредственной жизни носят двоякий характер: производство средств существования и производство самого человека. И чем менее развито первое, тем большее влияние на жизнь людей оказывает второе. Вслед за Морганом Энгельс выделял в предыстории человечества периоды дикости и варварства, каждый из которых включает низшую, среднюю и высшую ступени. Переход от одной ступени к другой обусловлен развитием орудий труда. Он особо отмечал, что именно открытие использования огня позволило человечеству вырваться из животного состояния. Изготавливая примитивные каменные орудия, люди существовали за счет собирательства, охоты, рыболовства. В период варварства произошел переход к производству средств существования — возникло земледелие и скотоводство (позже этот переход получил название неолитической революции). Развитие производительных сил на этой базе подготовило материальные предпосылки для возникновения цивилизации. Т. о., смена этапов первобытного общества определяется развитием материального производства. Но формы социальной организации оказываются также в зависимости от производства самого человека, порождающего разные формы семьи, системы родства. Эти последние и характеризуют отношения людей того времени. Исторически они возникали на основе запретов на половые отношения сперва между поколениями, родителями и детьми, затем между братьями и сестрами. В результате возникает род, состоящий из родственников по материнской линии. Несколько близких родов составляли племя. Браки внутри рода были запрещены. Но существовали различные формы группового брака между мужчинами и женщинами из разных родов данного племени. В период перехода к варварству начали образовываться относительно устойчивые брачные пары, и групповой брак стал перерастать в парный. Постепенно семья приобретает также функцию хозяйственной ячейки, что ведет к ее обособлению внутри рода. С ростом богатства возникает и проблема наследования от отца к сыну. Создается патриархальная семья, включавшая родственников по отцовской линии, разрушившая материнский род. Она утвердила неравенство мужчин и женщин, господствующее положение мужчин и явилась формой переходной к моногамной семье, характерной для цивилизации. Это неравенство сохраняется и в буржуазной семье. В будущем обществе хозяйственная функция семьи отомрет, а с ней исчезнет и экономический расчет в отношениях между мужчиной и женщиной. Эти отношения будут строиться лишь на индивидуальной любви, а их формы люди будущего определят сами. Для Энгельса имело принципиальное значение наличие общих черт у рода американских индейцев и у рода древних народов Европы, установление того факта, что они были различными ступенями одной и той же родовой организации общества. Это означало, что была открыта форма общественного устройства доисторического периода существования человечества. Данная форма соответствовала низкому уровню развития производительных сил, редкому населению, почти полному подчинению человека природе, а индивида — общности, к которой он принадлежал. Общая собственность, естественное половозрастное разделение труда, совместное ведение хозяйства сплачивали род, и это давало возможность людям выжить в тех условиях: В одиночку выжить было невозможно. Не изолированный индивид, а первобытный коллектив — род, племя, община — находились у начала человеческой истории. Развитие производительных сил стало подрывать основы родовой организации, поскольку появился прибавочный продукт и возможность его накопления, перераспределения и т. д., что было несовместимо с первобытным равенством. Процесс разложения родового строя совпадал с генезисом частной собственности, общественного неравенства, классов и государства. Тем самым определились стартовые позиции для научной постановки вопроса о происхождении классового общества и его институтов или, как это обозначено в книге, о возникновении цивилизации. Здесь решающее значение имел рост производительности труда, связанный с появлением железных орудий и общественным разделением труда. Энгельс назвал три крупных этапа в разделении общественного труда, которые составили путь к цивилизации: выделение пастушеских племен, сделавшее необходимым систематический обмен продуктами, появление денег; отделение ремесла от земледелия, что привело к широкому использованию труда рабов, становлению товарного производства и торговли, имущественному неравенству, частной собственности и разделению общества на классы; выделение торговли в самостоятельный вид деятельности: купцы уже не могли обходиться без металлических денег. Развитие ремесла и торговли, рост богатства, разрыв прежних родовых связей, возникновение имущественного неравенства и общественных классов подготовили почву для образования государства. В классовом обществе с его антагонизмами, согласно Энгельсу, для сохранения существующих порядков, защиты интересов господствующего класса необходима организованная политическая сила. Ею и является государство. В книге на основе обширного материала дается описание и анализ становления институтов государства у древних греков, римлян, германцев. У различных народов этот процесс имел свои особенности. Но его общими чертами было появление публичной власти (армия, чиновники), налогов и деления населения не по родовому, а по территориальному признаку. Государство выполняет некоторые необходимые для общества функции, но в отличие от родовой организации, оно ставит себя над обществом. История цивилизации знает три великие формы эксплуатации одного класса другим: рабство, крепостничество и наемный труд. В каждую эпоху государство как орган самого экономически могущественного класса закрепляло эти формы порабощения. Таковой является и демократическая республика в буржуазном обществе, где капитал господствует косвенно, но тем вернее. Государство возникло вместе с классами, носит классовый характер и с уничтожением классов должно отмереть. Книга отражает уровень науки кон. 19 в. С тех пор и наука, и история ушли далеко вперед, и многие вопросы, рассмотренные в книге, ныне интерпретируются иначе. Возникло и много новых проблем. Но работа, сыграв важную роль в истории

363

ПРОКЛ марксизма и мировоззрения вообще, сохраняет свое значение как выражение принципиальных позиций по ряду фундаментальных проблем марксистской социально-исторической теории. В. Ж. Кулле

ПРОКЛ (ПрокАос) Диадох (8 февраля 412, Константинополь— 17 апреля 485, Афины)—греческий философ—неоплатоник. О жизни его известно из биографии, написанной его учеником Маратам («Прокл, или О счастье»), а также из фрагментов «Жизни Исидора» Дамаатя. Учился у грамматиста в родном городе его родителей, Ксанфе Ликипском, риторике и римскому праву — в Александрии, но после путешествия в Константинополь решил посвятить себя философии. Вернувшись в Александрию, Прокл занимается философией Аристотеля и математикой, а затем в конце 430 или в начале 431, в возрасте 19 лет, отправляется в Афины. Здесь он обращается к Сшртвну, преподававшему платоновскую философию, который сводит его с Пмутархам^ официальным главой Академии. Прокл читает с Плутархом «О душе» Аристотеля и «Фе- дона» Платона После смерти Плутарха под руководством Сириана читает Аристотеля, Платона и намеревается прослушать курс по «Халдейским оракулам». Однако в 437 Сириан умирает, и Прокл замещает его в качестве главы платоновской Академии. Как наследник Плутарха и Сириана, оставивших приличное состояние, Прокл и руководимая им школа были материально независимы. Будучи практикующим язычником (по свидетельству Марина, Прокл говорил, что философ должен быть «иереем целого мира», — см.: Диоген Лаэр- тский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979, с. 485), Прокл проявлял лояльность по отношению к городским властям, в т. ч. к христианам. Однако однажды из-за угрозы преследования со стороны христиан ему пришлось покинуть Афины и провести год в Лидии. Ок. 482 практически перестает писать и преподавать. Через три года он умирает, оставив своим преемником Марина. Сочинения Прокла тесно связаны с его преподавательской деятельностью. Он составил введение к философии Аристотеля, комментарии к «Введению» Порфирия и к логаческим сочинениям Аристотеля («Категории», «Герменевтика», «Аналитики»), ко всем 12 диалогам Платона (см. Афатжая шко- j*), входившим в принятый, начиная с Ямвлиха, школьный курс платоновской экзегезы; из них дошли целиком или частично комментарии к«Алкивиаду», «Кратилу», «Государству», «Тимею» и «Пармениду». Для школьного обихода Прокл написал толкования отдельных мест из Гомера и Гесиода, а также «Орфическую теологию», «Согласие между Орфеем, Пифагором и халдейскими оракулами» и наставление по аллегорическому толкованию мифов «О мифических символах». Он составил комментарий к Плотину, а также начальное руководство к платоновской философии. Ряд небольших, иногда полемических трактатов Прокла посвящен отдельным проблемам — промыслу року существованию зла и т. п. Сводку основных понятий, правил и методов физики (собственно, аристотелевского учения о движении) и неоплатонической метафизики представляют собой «Начала физики» и «Начат тншыич (рус. пер.: Первоосновы теологии, 1972). Систематический характер носит «Теология Платона». Иерархия универсума строится у Прокла по схеме платоновского *Павмеаада* сверхсущее Едтюе, оно же благо и бог, далее сверхсущие единицы—боги (предложенное Сирианом, принятое и развитое Проклом толкование второй гипотезы «Парменида», позволяющее поместить на высшей ступени универсума наряду с единым богом множество языческих богов), которым причастны сущие боги, или умы; последние представляют собой умопостигаемых богов, или бытие, понимаемое на основе платоновского «Филеба» (23 с—d) как единство моментов предела, беспредельности и их соединения. Бытию и умопостигаемым богам противопоставлены ум (нус) в собственном смысле слова и мыслящие боги, которые связаны с умопостигаемымичерезумопоститвемо-мыслящихбо- гов. С мыслящими богами-умами связаны надкосмические боги и мыслящие души. Следующая ступень — внутрикос- мические боги, универсальные души, демонические «просто души»: ангелы, демоны в собственном смысле и герои. Еще ниже — «частичные души», одушевляющие тела; к ним принадлежит и душа человека. Ниже всего — неодушевленные тела. В эту расчлененную иерархическую структуру Прокл включает традиционных греческих богов, распределяя их по триадам и разделяя на трансцендентных и космических. Между телами и душой посредствует «Природа», бестелесная, но неотделимая от тел бессознательная сила, тождественная с силой рока. Материя, не будучи ни злом, ни благом, необходимо появляется в процессе ослабления первоначала и происходит от высших начал. Наряду с иерархией бытия Прокл строит иерархию наук: физика и этика, математика, философия — таков ряд наук, соответствующий теоретическим добродетелям, которые свидетельствуют о приобщении человека к сфере ума извне. Выше них стоят добродетели парадигматические и гиератические, характеризующие более высокий тип жизни, чем научное познание: парадигматические — слияние человека со сферой ума, гиератические — выход за пределы ума к единому. Всякий высший тип знания возможен только благодаря божественному озарению; если любовь (эрос) связывает с божественной красотой, истина открывает божественную мудрость, то вера соединяет с благостью богов. Философия Прокла — наиболее подробный вариант школьного платонизма — оказала громадное влияние на всю средневековую философию (отчасти через посредство Леев- до-Дшонмешя Ареопагата) — на европейскую, византийскую, арабскую философию, а также на философию Возрождения (Николай Кузанский, Пико делла Мирандола и др.). Соч. (тексты, веремдо ¦ коммогарн): In Piatonis Rempublicam com- mentarii, ed. W. Kroll, 1.1-2. Lpz., 1899-1901; Proctus, Commentaire sur la «Republique», trad, et notes par A. J. Festugiere avec le concours de A. Ph. Segonds, vol. 1—3. P, 1970; In Platonis Timaeum Commentaria, ed. E. Diehl, 1.1—3. Lpz., 1903—1906; Commentaire sur la «Timee», trad, et notes par A. J. Festugiere avec le concours de Ch. Mugler et de A. Ph. Segonds, vol. 1—5. P, 1966—68; Commentary on the first Akibiades of Plato, ed. by L G. Vfcsterink. Amst., 1954; Sur le «Premier Akibiade» de Platon, texte et. et trad, par A. Segonds, vol. 1 - 2. P., 1985-1986; Procli Diadochi Lycii, Elementatk) physica, rec. A. Ritzenfeld. Lpz., 1912; Tria opuscula, ed. H. Boese. В., I960; Trois etudes sur la Providence, texte et. et trad, par D. Isaac, vol. 1—3. P, 1977—1982; Commentarius in Platonis Pumenidem, hrsg. v. V. Cousin. Hildesheim, 1961; Commentaire sur le «Pvmenides» de Platon, trad, de Guillaume de Moerbeke, edition critique par C. Steel, vol. 1 —2. Leuven, 1983— 1985; Commentary on Plato's «ftarmenide», transi, by G. R. Morrow, with introd. and notes by J. M. Dillon. Princeton, 1987; Scholia vetera in Hesiodi «Opera et dies», ed. A. Pertusi, Mil., 1955; Procli Diadochi, In primum Euclidis «Elementorom» libnim commentarii, ed. G. Friedlein. Lpz., 1873 [repr. Hildesheim, 1967]; A Commentary on the first Book of Euclid's «Dements», with introd. and notes by R. G. Morrow. Princeton, 1970; Hymnes et Prieres, texte grec et trad, de H. D. Saffrey P., 1994; Anawati G. C. Un fragment perdu du «Aeternitate mundi» de Proclus. —

364

ПРОЛЕТКУЛЬТ Melanges de Philos, grecque offerts a Monseigneur A. Dies. P., 1956, p. 21—25; Procli Diadochi, Hypotyposes astronomicarum positionum. ed. С Manitius. Lpz., 1909; Aujac G. Une source de la pensee scientifique de Proclus: Geminos de Rhodes, — «Diotima», 1976,4, p. 47—52; Westerink l. G. Exzerpte aus Proklos' «Enneaden»-kommentar bei Psellus. — «Byzantinische Zeitschrift», 1959,52, S. 1—10. Рус. пер.: Комментарий к первой книге «Начал» Евклида. Введение, ред. греч. текста, пер. и комм. Ю. А. Шичалина. М., 1994; Элементы физики, пер. С. В. Месяц, — В сб.: Философия природы в античности и средние века, ч. 2. М., 1999, с. 204-232. Лиг.: Rosan L. J. The philosophy of Proclus. N. Y, 1949; Beierwaltes W. Proklos. Grundzuge seiner Metaphysik. Fr./M., 1965; TrouillardJ. L'un et Pame selon Proclos. P., 1972; Gersh S. E. Kinesis akinetos. A study of spiritual Motion in the Philosophy of Proclus. Leiden, 1973; Martano G. Pro- clo di Atene. L'ultima voce speculativa del genio ellenico. Napoli, 1974; Proclus et son influence. Actes du Colloque de Neuchatel [juin 1985], ed. par G. Boss et G. Seel, avec une introd. de F. Brunner. Z., 1987; Proclus, Lecteur et interprete des Anciens, Actes du Colloque international du CNRS [Paris 2-4 octobre 1985], publie par J. Pepin et H. D. Saffrey. P., 1987; On Proclus and his Influence in Medieval Philosophy, ed. by E. P. Bos and P. A. Meier. Leiden, 1992; Scotti Muth N. Proclo negli ultimi quarant'anni. Termi metafisici e problemi del pensiero antico. — «Studi e testi» 27, Mil., 1993. См. также лит. к ст. * Начала теологмш* и «Теоло-

ПРОЛЕПСИС — см. Антиципации восприятия.

ПРОЛЕТАРИАТ (лат. proletarius — пролетарий) — понятие, в Древнем Риме обозначавшее принадлежность к неимущему слою, к безземельному свободному населению, которое не платило налогов и не могло приобрести оружие для военной службы; основное содержание — совокупность работающих по найму — понятие «пролетариат* получило в кон. 1-й трети 19 в. в трудах консервативных философов Ф. фон Баадера и Л. фон Штайна. Пролетариат в их представлении не столько связывался с массовым обнищанием, сколько отражал структурную проблему индустриальной эпохи — противоречие между трудом и капиталом. Наряду с бедственным положением его отличал и рост осознания общности своих интересов как интересов рабочего класса. Решение проблемы пролетариата и предотвращения социальной революции консерваторы видели в создании касс рабочей взаимопомощи и развертывании социальной политики государства. Марксистская трактовка термина исходит из тезиса об обнищании широких масс при капитализме и превращении большинства населения в пролетариат. Последний в работах A. Маркса выступает в роли субъекта социальной революции, который завоевывает политическую и экономическую власть у буржуазии для строительства бесклассового общества. В качестве основного отряда пролетариата Маркс рассматривал промышленных рабочих. Становление слоя «рабочей аристократии» привело к кризису понятия пролетариата в марксистской литературе, в результате которого в качестве родового понятия утвердился термин «рабочий класс». В ходе Октябрьской революции и строительства социалистического общества в России пролетариату не довелось сыграть отводимую Марксом роль в силу своей малочисленности и вследствие доминирующего положения коммунистической партии. В большевистской литературе место пролетариата постепенно занимают понятия «массы», «рабочие и крестьяне» или «рабочий класс». В дальнейшем термин «пролетариат» употребляется довольно редко. В 1-й трети 20 в. ряд социологов, напр. В. Замбарт и Г. Брифс, использовали понятие «пролетариат» без революционной эмфазы, в качестве категории научного анализа. В него включался широкий слой наемных работников — от асоциального люмпен-пролетариата до мелких предпринимателей. Термин гзаспространялся также на низшие категории служащих, которые ведут борьбу за свои экономические права. Требования в духе социального реформизма и в направлении «депролетариазации» содержались в социальных энцикликах Ватикана. Материальная нужда низших социальных слоев в развитых странах на протяжении 20 в. постепенно исчезала благодаря экономическому росту и связанному с ним повышению заработной платы и уровня жизни. Создание в этих странах после 2-й мировой войны «государства благосостояния» в значительной степени лишило смысла три основных измерения пролетариата как массового явления: роль заработной платы как определяющего социоструктурного признака, бедность и нищету в материальном смысле и осознание ущемленности интересов в психологическом плане. В настоящее время понятие потеряло свою актуальность, в т. ч. и для левых. А. Н. Родионов

ПРОЛЕТКУЛЬТ — направление в культуре России первых лет советской власти, развиваемое союзом пролетарских куль- турно-прссветительскихортштзац^ мление произошло на 1-й Петроградской конференции 16— 19 октября (29 октября —1 ноября) 1917 с включением союза в систему Наркомпроса. Пролеткульт имел свои отделения в ряде городов и развернул активную деятельность, в которой попеременно то продуктивно сотрудничал с Наркомпросом, то яростно ему оппонировал. Руководителями и теоретиками пролеткульта были А. А. Богданов, П. И. Лебедев-Полянский, Ф. И. Калинин, В. Ф. Плетнев и др. Пролеткульт стремился создать особую «пролетарскую культуру» на пренебрежительном отношении к культурным ценностям прошлого. Его характерной особенностью было соединение в своих рядах старой интеллигенции и рабочей молодежи. В 1918 было зарегистрировано 147 губернских, районных и фабрично-заводских организаций пролеткульта. 1 -я Всероссийская конференция пролеткульта (Москва, 15—20 сентября 1918) приняла устав, избрала Центральный комитет, который создал Всероссийский совет и отделы: организационный, литературный, издательский, театральный, библиотечньй, школьный, клубный, музыкально-вокальный, научный, хозяйственный. К 1919 в пролеткультовском движении участвовало уже ок. 400 тыс. человек. Культурная политика пролеткульта пропагандировалась в журналах «Пролетарская культура», «Горн», «Грядущее», «Зарево заводов». Задачу воспитания в рабочих массах пролетарской культуры ставила перед собой также организованная Богдановым, ведущим теоретиком пролеткульта, литературная группа «Вперед». В статье «Методы труда и методы науки» он недвусмысленно писал: «Одна из основных задач нашей новой культуры — восстановить по всей линии связь труда и науки, связь, разорванную веками предшествовавшего развития... Эту идею надо последовательно провести во всем изучении, во всем изложении науки, преобразуя то и другое, насколько потребуется. Тогда царство науки будет завоевано для пролетариата» («Пролетарская культура», 1918, № 4, сентябрь). Теоретические основы и практика пролеткульта оценивались, как правило, в связи с его совпадениями или отклонениями по отношению к официальной доктрине марксизма, что было зафиксировано в проекте резолюции «О пролетарской культу-

365

ПРОПАГАНДА ре», написанным В. И. Лениным для обсуждения в ЦК

РКП(б), а также в письме ЦК РКП(б) «О Пролеткультах», выработанном при его же участии, с разъяснением отношения партии к пролеткульту и критикой ошибок его руководителей. В 1920 московские поэты В. Д. Александровский, М. П. Герасимов, В. В. Казин, С. А. Обрадович и др. покинули пролеткульт и образовали идеологически близкую группу «Кузница». Письмо «О Пролеткультах», опубликованное 1 декабря 1920 в официальной партийной газете «Правда» и воспринятое как руководство к действию, привело к распаду большинства организаций пролеткульта, который в 1925 перешел в ведение профсоюзов, а в 1932 прекратил свое существование. Лит.: Богданов А. А. О пролетарской культуре. 1904—1924. Л., 1924; Вопросы культуры при диктатуре пролетариата. Сб. ст. М, 1925; Волкова Н. Материалы пролеткульта в ЦГАЛИ. — «Вопросы литерату-

ПРОПАГАНДА (от лат. propagare — распространять) — распространение и внушение взглядов, идей, мнений с целью позитивно или негативно настроить аудиторию (любого состава—от нескольких человек до масс и даже общества в целом) и стимулировать ее реакции в желательном направлении. Термин «пропаганда» появился в 18 в. и толковался как пропаганда веры, для чего Ватикан учредил специальную конгрегацию пропаганды. В эпоху формирования социалистических и рабочих, а затем коммунистических партий кон. 19— 20 вв. пропаганде политических идей революционных и впоследствии правяшда социалистических и коммунистических партий придавалось исключительное значение. Г. В, Плеханов, а затем В. И. Ленин отличали пропаганду от агитации — первая должна носить систематический разъяснительный и воспитательный характер, вторая служит быстрой и эффективной ситуативной мобилизации приверженцев простыми и яркими лозунгами, не подвергающимися непосредственному анализу и критической оценке. Пропагандой присущих им взглядов, идей, целей занимались и занимаются политические партии, ассоциации и неполитические организации (экологические, творческие и пр.), но в тоталитарных режимах 20 в. пропаганда стала государственной задачей и была поручена специальной сети партийно-правительственных учреждений, обеспеченных специально обученными кадрами. Такая сеть охватывала все слои общества, предприятия, учреждения, учебные заведения, армию и т. д. (см. Тоталитаризм). Просветительская пропаганда позитивных знаний (научных, технических, производственных, культурных) принципиально отличается от идеологической и политической пропаганды, она может и должна иметь общественно значимые функции и соответствующее содержание, но также как политическая пропаганда может оказаться и чисто маниттулятивной по самой технике интеллектуального принуждения, т. е. служить цели вытеснения одних представлений и убеждений и замещения их другими, навязывания мнений и стереотипов поведения. Крайние формы такой пропаганды с подавлением ее критического восприятия — демагогия, шантаж, стимуляция индивидуальных и массовых идеологических неврозов и психозов (охоты на врагов, шовинизма и пр.). Неполитическая пропаганда может также принимать превращенные, хотя в основном безвредные формы. Она легко переходит в сферу повседневности (пропаганда стиля жизни, спорта, различных форм досуга и т. п.) и в рекламу, которая вся строится по принципам пропагандистского внушения так же как и распространение различных видов моды. Общая тенденция современной пропаганды — относительное сокращение ее политических форм и расширение неполитической пропаганды Лит.: Lasswell H. D., Leties N. The Language of Politics. Studies in Quantitative Semantics. N. Y, 1949; Smith B. L. Propaganda. — International Encyclopedia of Social Sciences. N. Y, 1968. И. И. Кравченко

ПРОПЕДЕВТИКА (от греч. лрожноейсо — предварительно обучаю) — подготовительные занятия, учебное изложение философской системы, позволяющее перейти к более глубо- кому усвоению основных дисциплин. В системе культуры, ставящей целью воспитание и образование человека, пропедевтике всегда отводилось важное место. Содержание пропедевтики изменялось на протяжении истории философии. В Академии Платона пропедевтикой в философию считались математические науки (геометрия, арифметика, астрономия, музыка). В Средние века пропедевтическое значение имело обучение логике и ее правилам, методам рассуждения. Для лучшего запоминания изобретались искусные аббревиатуры и мнемотехнические упражнения. В период немецкой классической философии пропедевтика выделяется и в качестве самостоятельного жанра философской литературы. Кроме фундаментального изложения философской системы издаются вспомогательные учебные труды (напр., Кант пишет «Пропедевтику» своей метафизики, Гегель создает пропедевтический вводный курс по философии для нюрнбергских гимназистов). В 19—20 вв. пропедевтику в философию издают Гер- барт, О. Вильман, И Наторп и др. М. А. Кузнецов

ПРОСВЕЩЕНИЕ (франц. Lumiere, нем. Aufklarung, англ. Enlightenment) — особый тип мировоззрения и философии, характеризующий культурную жизнь Европы и Америки в 18 в. Отличается антифеодальной направленностью, стремлением создать программу социальных преобразований и сформировать новый идеал человека. Центром по выработке такого мировоззрения стала Энциклопедия, издававшаяся в 1751—80 Дидро (в первые годы совместно с д'Аламбером). Объединенные вокруг нее передовые мыслители хотели осуществить начертанный Ф. Бэконом план «великого восстановления наук», связывающий социальный прогресс с прогрессом научным. Требования политического равноправия признавались вытекающими из природного равенства людей. Исходным для всех просветителей стало понятие природы, которое по-разному трактовалось от отождествления природы с материальной субстанцией (Гольбах) до понимания ее как предмета эстетического восхищения и любования (Руссо). Важную роль в системе просветительских идей сыграло понятие воспитания. С ним связана установка на здравый смысл каждого индивида, поскольку он от природы наделен «естественным светом разума». Просветители стремились к широкому распространению своих идеалов через литературные произведения, философские трактаты, исторические сочинения, театральные пьесы, эссе.

ФРАНЦУЗСКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ 18 в. представлено в философских трудах Монтескье и Ламетри, Вольтера и Дидро, Гольбаха и Гельвеция, Руссо и Кондильяка. Механистическое миропонимание, разрабатывавшееся на основе понятий ньютоновского естествознания, получило законченное выражение в «Системе природы» Гольбаха. Несмотря на высказанные Дидро эволюционные идеи, проблемы, поставленные

366

ПРОСВЕЩЕНИЕ им в «Мыслях об объяснении природы» и «Философских принципах относительно материи движения», в целом не выходили за пределы механицизма. Учение о человеке, развитое К. А. Гельвецием в сочинениях «Об уме» и «О человеке», в объяснении движущего принципа поведения людей исходит из утилитаристской концепции разумного эгоизма: по мнению Гельвеция, в основе всех поступков и чувств человека лежит материальный интерес. Отталкиваясь от теорий общественного договора, разработанных в 17 в. Гроцием, Пуффендорфом и др., Руссо развивает свою концепцию переустройства общества. Выдвинутые им понятия «общая воля», «суверен», «акт суверенитета», «неотчуждаемые права человека» стали ориентирами демократических преобразований, а его работа «Об общественном договоре» — знаменем Американской и Французской революций конца 18 в. Революционным настроениям Руссо противостоят надежды Вольтера на просвещенного монарха и содержащаяся в его сочинениях теория просвещенного абсолютизма, в контексте которой происходит борьба Вольтера с церковью: невежественные, фанатичные и порочные священнослужители должны быть отстранены от воспитания народа. Антиклерикальная направленность характерна не только для деистов (Вольтер) и атеистов (Гольбах, Дидро), но и для глубоко верующих мыслителей (Руссо). Исходное противоречие между природой и воспитанием обусловливало различные «парадоксы» в мышлении просветителей, которые были выявлены еще Дидро. Лит.: Век Просвещения, под ред. Ф. Бродель. М.—Париж, 1970; Hul- linng M. The Autokritique of Enlightenment: Rousseau and the Philosophes. Boston, 1994; Haupt M. Von Holbach zu Marx. Hamb., 1987.

АМЕРИКАНСКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ было тесно связано с французским как вследствие распространения в Америке сочинений французских философов, так и благодаря личному участию некоторых французов (напр., Лафайета) в войне за независимость в Северной Америке. Американское Просвещение складывалось в виде двух главных, тесно связанных между собой направлений: одно из них было ориентировано на разработку социально-политической программы, другое — на обоснование природных свойств человека. Первое основывалось на социальных учениях, второе — на естественнонаучных достижениях тогдашней науки. В работе «Права человека» Т. Пейн подчеркивал, что все люди рождаются равными от природы и должны иметь равные гражданские права. Гражданскими становятся те права, которые нельзя сохранить в одиночку — это т. н. «несохраняемые права». Третий президент Соединенных Штатов Т. Джефферсон, участвовавший в создании знаменитой «Декларации независимости», исходил из неотчуждаемых естественных прав личности (в их числе — жизнь, свобода и стремление к счастью) и незыблемых принципов народного суверенитета: все люди сотворены равными, законы, перестающие соответствовать новым условиям, должны быть изменены, а наилучшим государственным устройством объявляется республиканское правление, основанное на разделении властей (на законодательную, исполнительную и судебную) и установлении всеобщего и равного избирательного права. Идеи трактата Т. Пейна «Здравый смысл» обнаруживают сходство с аналогичными идеями трактата Гольбаха и перекликаются с мыслями, высказанными И. Алленом в работе «Разум — единственный оракул человека»: человек может опираться только на свой разум. Деизм в американском Просвещении получил большее распространение, чем во французском; известный ученый-физиолог Б. Раш высказывал предположение о вечности материи именно по причине ее сотворенности Богом. Лит.: Американские просветители, т. 1—2. М., 1969. Т. Б. Длугач

ПРОСВЕЩЕНИЕ В АНГЛИИ. Хотя в англоязычной литературе (Joscoique J. Joseph Rouk and the English Enlightenment. Cambr., 1994) не принято говорить об английском Просвещении, все же следует признать, что именно в Англии были высказаны и осуществлены некоторые программные идеи, инициировавшие просветительское движение на европейском континенте. Здесь следует назвать философа Д. Локка, работы которого «Опыт о человеческом разумении», «Мысли о воспитании» и «Разумность христианства» вместе с трудами И. Ньютона имели основополагающее значение для культурной программы просветителей. Образцовыми стала также энциклопедия Д. Харриса (1704, выдержала пять изданий) и особенно полная энциклопедия Э. Чамберса (1728, 2-е изд. 1738), ставшая основой для французской Энциклопедии Д'Аламбера и Дидро. Значительными для английского Просвещения были работы Э. Коллинза, особенно его «Рассуждение о свободо- мыслии»( 1713). Культурно-воспитательнуюпрограмму Просвещения в Европе начали осуществлять эссеисты Д. Аддисон и Р. Стил в журналах «Зритель» (1709—11) и «Болтун» (1711—14).

ШОТЛАНДСКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ - «белое пятно» в европейском просвещении. Вековечная соперница Англии Шотландия в социально-культурном отношении долгое время отставала от нее. Только в 1707, заключив Унию с Англией, утратив политическую самостоятельность и обменяв свой парламент на «свободу торговли», Шотландия смогла воспользоваться плодами демократических и экономических реформ. К сер. 18 в. экономический и культурный подъем преобразил Шотландию. Возникает образцово поставленное сельское хозяйство, ускоренными темпами прокладываются дороги, роются каналы, строятся мосты. Первый в Европе металлический завод построен в Шотландии, там же создан «первод- вигатель» промышленного переворота — паровая машина Уатта. Древний Эдинбург — столицу Шотландии — называют северными Афинами, а переживаемую шотландскую эпоху — «Веком Перикла». В Шотландии появился свой Гомер — Ос- сиан, свой Геродот — историк У. Робертсон, свой Аристотель — Т. Рид, Д. Юм, А, Смит, позже Р. Берне, В. Скотт уже не нуждались в сравнениях. Выдающуюся роль в культурном подъеме страны сыграли университеты. Их курсы по естественно-научным и гуманитарным дисциплинам были самыми передовыми; в учебные программы были включены курсы, посвященные теоретикам естественного права Г. Гроццю и Пуффендорфу, трудам Д. Лок- ка, а также «Оптике» И. Ньютона. В это время в Кэмбридже последним словом науки считались еще декартовы вихри, а в Оксфорде Локк пребывал в долгосрочной опале. Большое значение имела педагогическая деятельность профессора моральной философии университета Гчазго Ф. Хат- чесона, читавшего курсы по естественной религии, морали, юриспруденции, «теории правления» (изданы посмертно под титулом «Система моральной философии»). Самыми популярными были его воскресные лекции (их посещал юный А. Смит), где он толковал Новый завет в духе гуманизма, что совершенно расходилось с кальвинистскими догмами о всеобщей греховности, разделявшимися шотландской пресвитерианской церковью.

367

ПРОСВЕЩЕНИЕ Самым известным из философов Шотландии в век Просвещения был Д. Юм, чья смелая критика религиозного сознания и церкви смущала даже его друзей (А. Смит, несмотря на просьбу Юма, отказался издать его «Диалога о естественной религии»). Эссе Юма и особенно его «Естественная история религии» (1757) и «История Англии» (в 8 т., 1754,1757,1759— 78) оказались весьма популярными на континенте (Гельвеции настоятельно предлагал Юму написать историю христианской церкви). Вместе с тем Юм был первым критиком просветительского рационализма. Широкой известностью пользовался Г. Хоум, президент шотландского философского общества; его книга «Основания критики» получала иногда негативные (Вольтер, Винкельман), но большей частью одобрительные отзывы (Кант, Лессинг, Гердер). Вопреки господствующей нормативной эстетике классицизма книга Хоума восстановила высокую репутацию Шекспира, соединяя локковский эмпиризм с эстетикой реалистического искусства. Смит — «величайший шотландский мыслитель», по определению Г. Бокля, и Ферпосон—один из первых моралистических критиков коммерческого общества и его политических институтов — выдвинули фундаментальные идеи политэкономии и социологии. Влияние обоих просветителей прослеживается и в 19 в. в утилитаризме и классическом марксизме. Шотландское Просвещение оказало влияние на русских просветителей (молодые русские ездили учиться в Шотландию к А. Смиту, У. Робертсону, в 18 в. в России неоднократно переводились сочинения Юма). Лит.: Daiches D. The Paradox of Scottish culture. The Eighteenth Century Experience. L., 1964; Gay P. Enlightenment. Interpretation. L., 1970; Hume and Enlightenment. Edinbourg, 1974; Lehmann W. O. Henry Home, Lord Karnes and Scottish Enlightenment. Study in national Character and the History of Ideas. The Hague, 1971. Af А. Абрамов

НЕМЕЦКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ формировалось в условиях экономической отсталости, политической раздробленности, господства феодальных порядков и религиозной идеологии в Германии 18 в. Это во многом стало причиной умеренно-консервативного характера социально-политических воззрений немецких просветителей, их преимущественного интереса к философскому умозрению, к вопросам образования и нравственного воспитания. Наряду с Г. В. Лешбшщем, Э. В. фон Чирнхаузом, ранними спинозистами ( Ф. В. Штош, Т.-Л. Лау), пиетистами (Ф. Я. Шпенер, Г. Арнольд, А. Г. Франке) и др. особую роль в развитии просветительской философии сыграли Х> Томаты и Al Вольф. Первый положил начало ее эмпири- ко-психологической линии, ориентированной на принципы здравого смысла и мирской «полезности» философии, второй —создалт. н. вольфовскую школу метафизики, представители которой пытались построить логически-последовательную и универсальную систему философских знаний, пригодную для просвещения и обучения. Попытки эти закончились превращением традиционного рационализма в догматичес- куюсхоластикуисближениемвольфианстваслиниейТомазия и эклектической популярной философией позднего Берлинского просвещения (Л/. Мендельсон, Фр. Николаи и др.). Тем не менее заслугой ряда вольфианцев (А. Г. Баумгартенау Г. Ф. Мейера, Я. Г. Зульцера, И. И. Вннкелъмана и др.) стала разработка ими эстетики как особой науки о прекрасном и художественном вкусе, вопросовтеории и истории искусства, классификации его видов и жанров и т. д. В полемике с воль- фианским и просветительским рационализмом сформировались оригинальные гносеологические подходы Хр. А Хрузшл, И. Г.Ламберта, Я. Я. Тетенса, Я. Канта, идеи Я. Г. Гомона, литературного движения «Буря и натиск», романтизма, «философии чувства и веры» Ф. Г. Якоб« и др. Важный вклад в становление принципов историзма, идеи эволюции и развития неживой и живой природы, человеческого общества, культуры, языка и т. д. внесли Г. Э. Лессинг, К. Ф. Вольф, Я. Г. Гердер, К. Л. Кнебель, Я. В. lerne, R Гумбольдт и др. философы и мыслители. Лит.: Асмус В. Ф. Немецкая эстетика XVIII века. М., 1962; Гулыга А. В. Из истории немецкого материализма. М., 1962; Жучков В. А. Немецкая философия эпохи раннего Просвещения. М., 1989; Он же. Из истории немецкой философии XVIII века. Предклассичес- кий период. М., 19%; Cassirer Е. Die Philosophie der Aufklarung. Tub., 1932; Die Aufklarung in ausgewahlten Texten. Stuttg., 1963; Die Philosophie der deutschen Aufklarung. Texte und Darstellungen. Stuttg., 1990. RA Жучков

ПРОСВЕЩЕНИЕ В РОССИИ. Русское Просвещение типологически сходно с классическими образцами западноевропейского Просвещения от Локка до Pjrcco и является национально-региональной разновидностью Просвещения как одного из направлений мировой культуры. Классической моделью его выступает французское Просвещение 18 в. В 18 в., особенно в его второй половине, в Россию стали проникать сочинения Вольтера, Монтескье, Гельвеция, Гольбаха, Дидро, Руссо и др., оказавшие влияние на все основные течения русской мысли, вплоть до официальной идеологии самодержавия (т. н. дворцовое просвещение при Екатерине II). Но до конца 30-х гг. 19 в. просветительские идеи не оформились в России в самостоятельное направление, они функционировали в рамках других направлений, таких, как дворянско- революционное, дворянско-либеральное, университетская философия, и лишь отчасти модифицировали русскую национальную мысль. Некоторые мыслители 2-й пол. 18 — нач. 19 в. сравнительно близко подошли к просветительскому типу мировоззрения (Я. П. Козельский, А. Н. Радищев, В. В. Попугаев, А. П. Куницин и др.). Пгхюветительские идеи широко представлены в декабризме. Но национальная почва в тот период еще не созрела для восприятия целостных гфосветитель- ских концепций. Различные направления русской мысли испытывали идейное влияние со стороны западной просвети- тельскоймысли,заимствовашг1росветительс1шецдеииливь1Д витали антифеодальные идеи, сходные с ггросветительскими (апелляция к разуму, науке, критика крепостничества с позиции «естественного права»), однако в силу фрагментарности, непоследовательности отдельные передовые идеи не могли превратить эти идейные течения в типично и развито просветительские. С кон. 18 в. до 30-х гг. 19 в. Россия, подобно всей Европе, переживала реакцию на французскую революцию 1789—93 гг. и на якобинский террор. Прогрессивные концепции приняли романтические, антипрсюветительские, «франкофобские», «германофильские» философские формы. Лишь на рубеже 30—40-х гг. 19 в. антифеодальная русская мысль стала принимать формы, соответствующие уровню «эпохи Просвещения». Поэтому только 40—60-е гг. 19 в. стали русским веком Просвещения. Одна из характерных особенностей русского Просвещения - его синкретизм, своеобразное переплетение демократических, антифеодальных и антикалиталистических, социалистических и утопических идей, заимствованных из Европы.

368

ПРОСТОТЫ ПРИНЦИП Русское Просвещение выражалось в формах, существенно отличных от теоретических построений представителей других направлений антифеодальной идеологии — дворянской революционности, либерализма, народничества. Родоначальником русского Просвещения выступил В. Г. Белинский, ставший на позиции зрелого Просветительства во всех частях своего мировоззрения, в т. ч. и в философии, в последний период своей жизни, в 1840-е гг. В русле становящегося на рубеже 30—40-х гг. русского Просвещения действовали также М. А Бакунин, А И. Герцен, Н. П. Огарев. Расцвет русского Просвещения падает на 60-е гг. 19 в. Мировоззрение Н. Г Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева и др. представляет наиболее зрелые, классические формы Просвещения в России. Просветители, выражая в своем мировоззрении потребности общественного развития по буржуазному пути, .выдвигали принцип свободы — и как политико-юридический, и как широкий философско-исторический принцип. Истолковывая свободу в качестве потребности природы человека, они понимали ее как условие достижения личного и всеобщего блага во всех сферах жизни. Просветители признавали свободу индивида, но не были индивидуалистами. Мерилом свободы у просветителей является благо общества в целом, поэтому они считали возможным ограничить свободу индивида, кольскоро этого требует благо общества. Просветители не выдвигали, как правило, требования ликвидации сословий, а стремились к установлению между ними политического равноправия. Среди просветителей не было полного единомыслия по вопросу о форме государственного устройства. Среди них были республиканцы и сторонники «просвещенной монархии». Феодальному миру всеобщего неравенства просветители противопоставили идеи равенства, в первую очередь равенства политико-юридического. По основной ценностной ориентации просветительская философия мыслителей круга Белинского — Чернышевского носила антифеодальный характер, а по основному познавательному содержанию представляла собой философию антиспекулятивную, антитрансцендентальную, антиметафизическую, антропоцентрическую и по основной тенденции материалистическую. Религиозное свободомыслие является системообразующим принципом русского Просвещения, тогда как атеизм — признак его отдельных представителей. Русское Просвещение оформитесь в период, когда в Западной Европе уже существовали развитые диалектические философские концепции, противостоявшие механистической философии 18 в., вт. ч. просветительской. Поэтому в русском Просвещениидаалекгачесвдевдеиоказ ми в гораздо большем объеме, нежели в западноевропейских просветительских концепциях. Как и их западноевропейские предшественники, русские просветители акцентировали необходимость связи философии с потребностями жизни общества и сознательно поставили ее на службу определенной социально-политической идее. Философия, т. о., выступает у них орудием не только познания действительности, но и ее оценки, и преобразования. Проблематика философии оказывается тесно увязана со сферой морали, юриспруденции, политики, духовной культуры в целом. Русские просветители 1840—60-х гг. перед философией ставили задачи и цели, в конечном счете соответствующие их общественно-политическим идеалам и объективно, а часто и осознанно, — революционно-демократической практике. Лжт.: Проблемы русского просвещения в литературе 18 в. М.—Л., Ш\; Каменский 3. А. Философские идеи русского Просвещения. М., 1971 ; Щипаное И. Я. Философия русского просвещения, 2-я пол. 18 в. М., 1971 ; Пустарников В. Ф. Общественно-политические и философские идеи H Г. Чернышевского в дореволюционной историографии русской мысли. — В кн.: Н. Г. Чернышевский в общественной мысли народов СССР. М., 1984; Он же. Идейно-философское наследие Н. Г. Чернышевского в советской историографии русской мысли. — Там же, с. 75—116; Он же. А. В. Луначарским и Н. Г Чернышевский. — В кн.: Дискуссионные проблемы исследования наследия Н. Г. Чернышевского. М., 1984; Русская мысль в век просвещения. М, J99I; Моряков В. И. Русское просветительство 2-й пол. 18 в. (Из истории общественно-политической мысли России). М., 1994. В. Ф. Пустарнаков

ПРОСОПОГРАФИЯ — см. Биографическим метод.

ПРОСТОТЫ ПРИНЦИП - эвристический принцип, обобщающий опыт познания, согласно которому при прочих равных условиях предпочтительна наиболее простая познавательная конструкция (теория, гипотеза, научно-исследовательская программа и т. п.). Принцип простспы допускает различные интерпретации. Исторически первичной (восходящей к античности и Средним векам) можно считать метафизическую интерпретацию: объективный мир разумен (рационален) в своей основе, простота является непременным атрибутом рациональности, следовательно, истинное знание о мире и путь к нему характеризуются простотой. Напр., признаком простоты, сформулированным в терминах метафизики в Средние века считалась минимизация исходных онтологических посылок рационального объяснения мира и его объектов. Такова позиция Оккама, выраженная в его методологической максиме («Не следует умножать сущности сверх необходимости»), которую он применял в полемике с арис- тотелизмом и платонизмом, отстаивая эмпирический фундаментализм и номинализм. Прагматическая интерпретация рассматривает принцип простоты как выражение естественного стремления к минимизации усилий д^дости^енш? практического результата любой деятельности (в гносеологическом аспекте принцип простоты выступает как требование «экономии мышления»). В методологии науки эвристическое содержание принципа простоты выражается в различных и не сводимых друг к другу требованиях: обобщения и схематизации опытных данных, использования адекватного математического аппарата в естественно-научных и близких к ним теориях, формализации структуры теорий, выбора наиболее простой теоретической схемы объяснения и предсказания и т. п. Понимание «простоты» научного знания зависит от стиля научного мышления, от философской и общенаучной картин мира. Напр., в механико-динамической картине мира И. Ньютона и его последователей «простота» природы понималаськаквозможность сведения всего мирового многообразия к фундаментальным законам механики и теории тяготения. «Природа при бесконечном разнообразии своих действий проста только в своих причинах, и мы видим в ней небольшое число законов, рождающих огромное число явлений часто весьма сложных...» (Лапте П. Изложение системы мира, т. 1. СПб., 1861, с. 74). Простота основных положений теории (естественно-научной или математической) иногда идентифицируется с их очевидностью, интуитивностью. Так, Кант полагал геометрические постулаты Евклида априорными чувственными интуициями, а Пуанкаре подчеркивал связь между их интуитивной очевидностью и простотой. Однако подобные идентификации часто оказываются ошибочными; так, создание неевклидовых

369

ПРОСТРАНСТВО геометрий и общей теории относительности разрушило кан- товский априоризм в понимании пространства. В методологии науки 20 в. на первый план вышли попытки выразить принцип простоты через понятия, играющие ключевую роль в логико-методологических моделях структуры и развития научного знания. Простота научных теорий связывалась с эмпирической верифицируемостью (логический эмпиризм), фальсифицируемостью (Поппер), с числом независимых посылок, используемых теориями при объяснении эмпирических данных (с минимизацией добавочных объяснительных допущений) (Г. Шлезингер). Е. А. Мамчур предложила экспликацию понятия независимости посылок через понятие инвариантности; при выборе из эмпирически эквивалентных систем теоретических положений следует предпочесть более простую, т. е. ту, предпосылки которой инвариантны относительно более широкой группы преобразований. Понятие инвариантности позволяет связать определенность посылок теории с их информативностью; это в свою очередь дает возможность выразить в точных терминах такие характеристики теории, как объяснительный потенциал или степень логической организации. Принцип простоты как эвристический прием применим не только к структурным компонентам научных теорий, но и к выбору применяемого в них математического аппарата. Предприняты попытки экспликации критерия простоты физических гипотез через характеристические числа дифференциальных уравнений (Дж. Кемени) или путем ограничений на введение в теорию производных высших порядков для построения приблизительных математических моделей, допускающих последующие уточнения и усложнения (И. В. Кузнецов). Методологическая роль принципа простоты ощутима и в логике, где разрабатываются системы исчислений с минимальным числом аксиом и правил вывода; предлагаются логико—аналитические методы упрощения научных текстов без утраты их информативности, известны попытки связать эти методы с общей теорией систем (А. И. Уемов и др.); разрабатываются методы оценки простоты научных теорий (Поппер и др.). Принцип простоты входит в «сеть» методологических принципов науки (см. Симметрии принцип, Дополнительности принцип и др.), составивших предметную область междисциплинарных исследований, в которых принимают участие философы и ученые различных специальностей. Лит.: Методологические принципы физики. М., 1974; Мамчур Е. Л., Овчинников Н. Ф., Уемов А. И. Принцип простоты и меры сложности. М., 1989; Мамчур Е. А., Овчинников Н. Ф., Огурцов А. П. Отечественная философия науки: предварительные итога. М., 1997. В. Н. Пору с

ПРОСТРАНСТВО — 1) форма созерцания, восприятия представления вещей, основной фактор высшего, эмпирического опыта; 2) способ существования объективного мира, неразрывно связанный со временем. Античная философия и наука не знают пространства в том виде, как оно известно современной философии и науке, а именно как то «где», в котором происходят процессы и движения, познаваемые с неизменной точностью и описываемые математически. Греческое миросозерцание отвергает возможность математического (геометрического) описания физических объектов и явлень и, приравнивая физическое либо лишь преходящему, приблизительному и мнимому, как у Платона, либо используя качественное описание его, как у Аристотеля, или же прибегая к языку атомизма, также чуждого математической конструкции. Поэтому для античности пространство не является геометрическим протяжением, воплощающим имманентно ему присущие геометрические соотношения, но есть только некое «где» (яои, ubi), в котором физические события и вещи имеют место и случаются. Описывая в «Тимее» устройство и возникновение космоса, Платон должен признать наличие трех не сводимых друг к другу родов существующего: во-первых, есть мыслимое бытие, форма существующего (stooc), вечно-сущей образец, к которому принадлежат также и числа, во-вторых, текучий образ сущего, стихия физического, возникающее, которое есть только предмет мнения и, в-третьих, то, в чем возникающее происходит (Тимей 52 а—53 Ь). Это последнее Платон именует доЬра термином, обыкновенно переводимым как «пространство». Наделе же «хора» есть скорее прибежище и обитель всего возникающего, его «кормилица и восприемница», сама однако не возникшая и неразрушимая, стало быть, вечная. «Хора» однако не есть сущее, но и не возникает и потому оказывается близкой материи как не—сущему, щ ov, в неотчетливом понятии которой понятие пространства как трехмерного никоим образом не содержится (ср. Плотин, Энд. VI. 1.26.24—25). Поэтому «хора» сама по себе оказывается неупорядоченной, всегда привносящей инаковость и иррациональность, и потому все, в ней пребывающее, оказывается также неисчислимым: упорядочение и исчисленность присущи лишь образцам (идеям) и числам. Оттого самое понятие т. о. вводимого «пространства» представляет значительную трудность: отличаясь как от бытия, так и от возникающего, оно оказывается не постижимым ни разумом, ни мнением, ни чувственным восприятием. Платон вынужден признать особый способ постижения пространственности, посредством некоего «незаконного умозаключения» (Xoyiauco voGco), как бы во сне и грезах, т. е., по сути, при помощи воображения, также способного представлять всегда иное и иное в образах никогда не сущего. В качестве такого не—сущего платоновская «хора» оказывается сходной с пустотой атомистов, Демокрита и Левкиппа, понимаемой как небытие. Вопрос о возможности наличия пустоты (то K8VOV, vacuum) как совершенно пустого вместилища вызывает, начиная с античности, множество споров: так Хри- сиппдопускаетсуществованиебесконечнойпустотывнемира, тогда как Стратон решительно ее отвергает. Филопон отождествляет пустоту и пространство, полагая лишенную какой- либо качественной определенности пустоту необходимо существующей. С точки зрения Аристотеля, физика призвана рассматривать движения и свойства непрерывных величин и тел. Расположение относительно других тел присуще телу как единичной субстанции, первичной по отношению ко всем ее свойствам и отношениям. Поэтому пространственная характеристика тела, его место, определяются исходя из тела как первично данного, а не наоборот, и коль скоро физический космос есть совокупность множества тел, то и понятие единого пространства оказывается излишним в аристотелевской физике и метафизике. Место (толос) является одной из важнейших компонент физики Аристотеля (Физика 208 а 26 ел.): место не есть ни материя, ни форма, ни протяжение, но то, в чем помещается тело (но не геометрическая фигура), то, что ближайшим образом объемлет это тело. При этом место не меньше и не больше находящегося в нем тела, однако самому телу не присуще и потому есть нечто «внешнее», отличное от тела, определяемое как первая неподвижная граница объемлюще-

370

ПРОСТРАНСТВО го тела». Место пространственно, т. е. трехмерно, а также имеет верх и низ в конечном замкнутом космосе. Наконец, место обладает некоей силой, обуславливающей движение относительно места. Само же место неподвижно и может быть оставлено телом, так что всякое тело, если ему не препятствовать, движется к своему естественному месту (легкое — вверх, тяжелое — вниз), в котором тело покоится; целый космос поэтому заключает в себе систему естественных мест. Платоновская интуиция исходной близости пространства и материи получает дальнейшее развитие в учении Плотина и Прокла об умопостигаемой или геометрической материи (тАл voT]TT|, самый термин появляется впервые у Аристотеля, Мет. VII10— 11 ; VIII6; см. Воображение) как особого — мнимого и лишь воображаемого, но тем не менее всегда необходимо наличного протяжения, в котором существуют геометрические объекты. Средневековые мыслители склонны понимать пространственное ubi по преимуществу вслед за Аристотелем, беря помещающееся в пространстве тело как первичный феномен (у Эриугены, Фомы Аквинского, хотя последний в комментарии к аристотелевскому «О небе» проводит различие между математическим пространством и конечным реальным, физическим пространством-местом). Схоластика вводит также различение реального, возможного и воображаемого пространства: реальное пространство есть целое протяжение действительно существующих тел; возможное пространство представляет возможность существования тел помимо уже реально существующих; и, наконец, мнимое или воображаемое пространство (во многом оказывающееся близким пустому математическому пространству) есть особого рода неопределенное, несотворенное, неразрушимое и неподвижное протяжение, в котором представляется помешенной вселенная реально существующих тел. Во времена Возрождения понятие пространства как хотя и мнимого, но наглядного, в воображении представляющего геометрические фигуры и их соотношения, выходит на передний план, в частности, в связи с развитием учения о перспективе живописи. Наука и философия Нового времени осмысливают себя противостоящими схоластической традиции, заимствовавшей свои понятия и методы у античной философии и науки, гл. о. у Аристотеля, и поэтому отвергают также и прежние представления о пространственности. Декарт приравнивает пространство к протяжению и отождествляет его с материей, которая наряду с мышлением получает статус субстанции, res extensa, независимой существующей сама по себе. Пространство ясно и отчетливо познаваемо через свой главный атрибут, протяжение, которое оказывается при этом двусмысленным, выступая то как существенный атрибут (который Декарт также называет модусом), то как сама субстанция. Пытаясь преодолеть картезианский дуализм, Спиноза понимает протяжение как один из бесконечного числа атрибутов единой божественной субстанции, в которой лля человеческого разума познаваемы и определенны лишь два: протяжение и мышление. Пространство возводится Декартом в ранг сущего, не нуждающегося для своего существования ни в чем, кроме Бога, который есть единая и единственная субстанция. Бог и человеческий разум представляют для Декарта духовную субстанцию в ее бесконечности и конечности, тогда как вся физическая реальность сводится Декартом к однородному протяжению, дробящемуся на отдельные частички-корпускулы посредством движения. Пространство, как доказывает Декарт, отвергая идею атомизма, бесконечно делимо, хотя и не проницаемо для других частей пространства. Часта пространства наделены движением, величиной (протяжением в длину, ширину и глубину), фигурой и положением частей; к ним и их отношению оказываются сводимы все прочие телесные (вторичные) качества, как-то цвет, твердость и т. п. Тела познаются лишь настолько, насколько в них отсутствует всякое «внутреннее», всякая субъективность и спонтанность. Поскольку пространство приравнивается Декартом к субстанции, оно не может представлять собой ничто и, т. о., существование вакуума оказывается невозможным. Поскольку Декарт не признает иного пространства, отличного от пространства физических вещей, то и геометрические объекты должны рассматриваться как помещенные в том же самом пространстве. Собственно, геометрические материя и пространство оказываются излишними, что ведет к утрате специфического различия между физическим и геометрическим. Отождествление геометрического пространства с физическим позволяет Декарту вслед за Галилеем рассматривать физические тела как предмет математики и создавать математическую науку о телесной субстанции, т. е. механику. Научно познаваемым оказывается в мире только то, что берется как «внешнее», без какого бы то ни было «внутреннего». У Ньютона пространство рассматривается как независимое от тел и существующее прежде них. Пространство непрерывно (в ранних работах Ньютон пытается, впрочем, обосновать структуру непрерывности как атомарную) и, кроме того, обладает следующими свойствами, описанными в ранней работе «О тяготении»: пространство трехмерно, равномерно и бесконечно простирается во всех направлениях, вечно и неизменно по природе. Все части пространства, которые можно указать лишь как возможные и к которым относятся все положения и движения тел, неподвижны и имеют одни и те же свойства. Однако вопрос об онтологическом статусе пространства вызывает затруднения: пространство не является ни телесной субстанцией, ни атрибутом, но нфсоей присущностью (aftectio) всякого сущего, поскольку, согласно Ньютону, конечное сущее не может не находиться в какой- либо части пространства; Бог же пребывает во всем бесконечном пространстве. В «Математических началах натуральной философии» и «Оптике» бесконечное и вечное пространство предстает как необходимое проявление божественной сущности, отличное от нее (поэтому и абсолютное пространство без тел не есть пустота). В этом с Ньютоном согласны многие философы и теологи 17 в., в частности Г. Мор и Дж. Рафсон. Так, Мор насчитывает 20 предикатов, равно относимых лишь к Богу и пространству: единое, простое, неподвижное, вечное, совершенное, бесконечное и др. Пространство у Ньютона — своего рода субстанция сотворенного физического мира, из которой Творец посредством «закрытия» некоторых частей, т. е. превращения их в непроницаемые и придания им подвижности, может произвести тела. Самый акт творения оказывается воспроизводимым в воображении, которое и становится наряду с разумом преимущественной творческой познавательной способностью. Бесконечное пространство сравнивается Ньютоном с божественным чувствилищем, sensorium Dei, в котором Бог непосредственно видит и воспринимает все вещи. Так понятое пространство оказывается близким мировой душе как посреднику между Творцом и миром, за что Ньютон подвергается критике современниками, в частности Лейбницем. Физическим выражением божественнойбесконечнскггаибожественноговсегфисутствия и является абсолютное пространство, относительно которо-

371

ПРОСТРАНСТВО го, согласно Ньютону, исчисляется истинное (абсолютное) движение. Абсолютное пространство, в отличие от относительного, всегда одинаково и неподвижно, однородно по порядку своих частей и недоступно чувственному восприятию; оно не зависит от находящихся в нем тел, точно и неизменно расчислено и является физическим воплощением геометрического Евклидова пространства (так что физические предметы опять-таки оказываются представленными как геометрические объекты). Полемизируя с С. Кларком, представляющим взгляды Ньютона на пространство, Лейбниц утверждает, что пространство не существует само по себе, отдельно от тел; понятие пространства выражает лишь рядоположностьфизических объектов, есть только отношение и порядок сосуществования как действительных, так и возможных явлений и вещей. Пространство в Новое время рассматривается не только «объективно», как связанное с физическими телами, но и «субъективно», как продукт сознания или восприятия. Последней интерпретации придерживаются Гоббс, согласно которому пространство есть лишь воображаемый образ действительной вещи, а также Локк, для которого пространство есть субъективное представление, «простая идея», приобретаемая посредством чувственного восприятия вещей (осязанием и зрением) и представляющая либо расстояние между вещами, либо объем. Кант в «Критике чистого разума» представляет пространство как трансцендентальную априорную форму чувственности, т. е. доопытную и от опыта не зависящую, однако необходимо во всяком опыте присутствующую. Под подобную форму чувственности наше сознание всегда подводит материал чувственного восприятия, и именно благодаря ей и становятся возможны априорные синтетические суждения математики (геометрии), необходимость и универсальность которых обеспечивается априорностью пространства. Теории пространства после Канта строятся гл. о. как философское объяснение и обоснование свойств математического и физического пространства, причем неявно предполагается, что в физическом пространстве выполняются законы Евклидовой геометрии. Евклидово пространство обладает, по Пуанкаре, следующими свойствами: оно непрерывно, бесконечно, трехмерно, однородно или гомогенно и изотропно (свойства пространства независимы от направления). Теорема Нетер связывает однородность пространства с сохранением импульса, изотропность же пространства — с сохранением момента импульса. В 19 в. Гауссом, Лобачевским и Больяи были открыты неевклидовы геометрии, возникшие при попытке выяснить непротиворечивость пятого постулата Евклида, который предполагает возможность проведения через данную точку лежащую вне данной прямой, единственной прямой, параллельной данной. Лобачевский строит неевклидову (гиперболическую) геометрию, в которой через данную точку можно провести сколько угодно прямых, параллельных данной; Риман конструирует (эллиптическую) геометрию, в которой нельзя провести ни одной параллельной. Позже, однако, неевклидовы геометрии описываются не зависимым от пятого постулата образом, при помощи задания соответствующей метрики, которая и определяет тип пространства. Метрика задает расстояние между двумя точками пространства, есть локальная характеристика пространства и имеет следующие свойства: 1) d (х, х) = 0; 2) если х * у> то d (jc, у) = d(y,х) ±0;3)d(x,z)<>d(ху у) + d(y, z), гдех,уу z — произвольно выбранные точки пространства. При преобразовании координат, что в теории относительности соответствует переходу от одной (локально инерциальной) системы к другой, метрика, задаваемая метрическим тензором, меняется кова- риантным образом и несет в себе информацию о свойствах (в частности о кривизне) пространства в данной точке. Понятие пространства играет главенствующую роль в современной физике, а отождествление физического и математического пространства дает возможность описывать первое в терминах второго. В специальной теории относительности Эйнштейна пространствоявляется четырехмерным пространством Минковского и представляет собой псевдоэвклидово многообразие, в котором находятся различные физические поля. Метрика в пространстве Минковского не меняется от точки к точке и задается как As2 = Ах2 + Ау2 + Az2 + A(ict)2, где i2 = - 1, так что время может быть принято за мнимую пространственную координату. Однако в общей теории относительности физическое пространство не обязательно бесконечной является пространством Минковского лишь локально, в целом же метрика (метрический тензор второго ранга) меняется от точки к точке, завися от находящейся в пространстве массы, которая и определяет локальную кривизну пространства. Понятие пространства неразрывно связано с понятием гравитационного поля постольку, поскольку метрический тензор и описывает гравитационное поле. Так понятое пространство оказывается ближе к аристотелевскому месту нежели ньютоновскому абсолютному пространству, коль скоро локальные свойства пространства зависят от находящихся в нем тел, тогда как абсолютное пространство от помещенных в нем тел не зависит. Согласно современным представлениям, физический вакуум не есть пустота как абсолютное ничто или как лишенное материальных частиц протяжение или пространство, но является основным состоянием физической системы, обладающим минимально возможной энергией, которая может быть и не равна нулю. Даже в отсутствие привнесенных частиц в вакууме возможны квантовые спонтанные флуктуации, на очень короткое время порождающие пары частица — античастица. Кроме того, вакуум создает собственное гравитационное поле, коль скоро энергия его отлична от нуля, поскольку, согласно формуле Эйнштейна, энергия Е связана с массой m как: Е = тс2, где с — скорость света; масса же порождает гравитацию. В современной теории суперструн понятие пространства также играет ключевую роль, поскольку физические объекты (элементарные частицы) рассматриваются как возбужденные состояния одномерного объекта, суперструны, размером порядка 10"32 см. Траектория движения суперструны, описывающая движение такого объекта, является не одномерной линией, как в классической физике, но двумерной мировой поверхностью, вложенной в многомерное неевклидово пространство, характерный размер которой, вс илу так называемого принципа дуальности, не может быть меньше некоторой определенной величины. Лет.: Гайденко В. Я., Смирнов Г А. Европейская наука в средние века. М., 1989; Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. М., 1980; Она же. Эволюция понятия науки (XVII—XVIII вв.). М., 1987; Никулин Д. В. Пространство и время в метафизике XVII века. Новосибирск, 1993; Algra К. Concepts of Space in Greek Thought. Leiden—N.Y.—Koln, 1995; Jammer M. Concepts of Space: A Histoiy of Theories of Space in Physics. Cambr. (Mass.), 1954; KoyreA. From the Closed Warid to the Infinite Universe. Baltimore, 1957; Sorabji R. Matter, Space and Motion. Theories in Antiquity and Their Sequel. Ithaca (N. Y), 1988; Witten E. Reflections on the Fate of Spacetime. — «Physics Today», 19%, April, p. 24—30. Д В. Никулин

372

ПРОСТРАНСТВО В ИНДИЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ

ПРОСТРАНСТВО В АРАБО-МУСУЛЬМАНСКОЙ

ФИЛОСОФИИ. Как и в понимании времени, в понимании пространства различаются атомистическая и континуа- листская концепции. Первая выработана в каламе и принята в суфшше, вторая выдвинута в арабоязычном нераиатетизме как воспроизведение аристотелевского учения и воспринята Вшсмашлшзмеиишракшзме. Хотя мугакаллимы не развивают специального учения о пространстве, оно легко реконструируется из их понимания атомистического строения вещества и теории движения. Ими признается возможность существования одномерного (хатт — линия), двумерного (сатх, басит — плоскость) и трехмерного (джисм — тело) пространства и соответствующих объектов — конфигураций атомов, в сочленении которых и возникают эти три вида пространства (см. Атомизм). Соответственно определяется наименьшее количество атомов, необходимых для построения трехмерного тела: либо восемь, если каждое большее измерение пространства возникает как результат сочленения двух элементов, существующих в меньшем измерении, либо шесть, если каждая пространственная ось образована независимо двумя атомами. Кроме того, одиночный атом признавался некоторыми не имеющим пространственных характеристик и потому не существующим отдельно. Другие считали, что атом имеет только одну «сторону» (джиха) и этой стороной соединяется с другим атомом. Пространство, понимаемое фактически как функция атома вещества, оказывается зависимым от поняли «место» (макан) тела. Тело может занимать в два последовательных момента времени два разных места, причем движение определяется как их несовпадение, а значит, не ставится вопрос о том, как тело «попало» из первого места во второе: пространство принципиально дискретно. Арабоязычные перипатетики в полемике против атомизма му- такаллимов выдвигают аристотелевскую континуалистскую теорию пространства. Они считают, что пространство потенциально делимо до бесконечности, но актуально деление всегда имеет предел. Тело понимается как имеющее три измерения, существование объектов в меньших измерениях не признается. Каждое меньшее измерение пространства возникает как «предел» (сечение) большего. Пространство мыслится как условие тела и его движения, а не наоборот, тело движется вдоль уже наличной «линии», а не линия создается отдельными точками, занимаемыми телом. Три «измерения» (аб'ад, ед. ч. буд, также бу'д микдарийй) пространства не пересекаются, вследствие этого взаимное проникновение тел невозможно. Измерение определяется как нечто имеющееся между телами, более абстрактным оказывается понятие «протяженность» (имтидад). «Направление» (джиха) определяется как «предел» (халд), или «край» (тараф), протяженности. Из шести направлений два абсолютны (верх—низ), четыре конвенциональны (право—лею, вперед—назад). Наличие направлений является априорным условием движения, которое не может совершаться не в направлении чего-то. Направления задаются абсолютным объемлющим телом, ограничивающим место мира. А. A Смирнов

ПРОСТРАНСТВО В ИНДИЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ. Индийская мысль не выработала единого понятия пространства, аналогичного соответствующей категории европейской философии. Философская концепция пространства в Индии (как и в Европе) создавалась через трансформацию «событийного» пространства мифа и ритуала. При этом в Индии возникло не одно, а два понятия пространства — «акаша» (akasa) и «диш» (dis, букв. — страны света), соответствующие как бы двум концепциям: «пространство-вместилище» и «про- странство-место-направление». Универсализация пространственных характеристик, имевших разное сакральное значение в ритуале, путем их сведения к единому первоисточнику (солнцу Брахману, Пуруте) встречается уже в Упанишадах: «Поистине, вначале это было Брахманом, единым, бесконечным на восток, бесконечным на юг... бесконечным вверх, вниз и во все стороны» (Май- три—упанишада VI. 17). Представление о бескачественной абсолютной реальности требовало соответствующего образа пространства, более абстрактного и однородного, чем иерар- хизированное пространство ритуала, которому соответствовало понятие «диш» — «стран света». В этой роли стало выступать понятие «акаша»: «Ибо для него (Атмана. — В. Л.) не существует востока и прочих направлений. Непостижим этот высший Атман..., чья сущность акаша» (там же). По своим характеристикам акаша Упанишад близка Абсолюту: она неизменна, вечна, неделима, бесконечна (т. е. всегда больше суммы конечных вещей), однородна, бесплотна. Через постижение безграничности акаши адепт приобретает опыт освоения бесконечности, необходимый для постижения Абсолюта (Брахмана, Атмана, Пуруши). Акаша содержится и внутри человека, служа тем самым установлению микро-макрокосмических соответствий. Она воплощает не только всепроникающий характер этого «внутреннего» и «внешнего» пространства, но и их способность вмещать в себя, «давать место» для разворачивания предметно-событийной реальности: «Поистине, скаль велико это пространство, столь велико и пространство внутри сердца» (Чхандогья-упанишада VIII. 1.3). Вместе с тем акаша приобретает в Упанишадах черты натурфилософского первоэлемента, коррелирующего со слухом (аналог европейского эфира), а также выступает как некое межкосмическое пространство. Характерно, что в роли пространства акаша никогда не ассоциируется с пустотой, отсутствием вещей и событий — она всегда чем-то заполнена, но, в отличие от мифологического пространства, сращенного с предметным миром, отчуждена от своего содержимого. Веши «пронизаны» акашей, и йог, упражняясь в медитации, созерцает бесконечное пространство как бы сквозь них. В религиозно-философских учениях, прямо или косвенно восходящих к Упанишадам, акаша выступает в роли и космологического первоэлемента, носителя звука, и в роли абстрактного вместилища вещей (ошвам, тога, веданта, ватшешшш, ньяя). Образ акаши как единого пространства, лишь временно и иллюзорно разделенного стенками сосудов, служит сторонникам адвашта-веоанты моделью толкования отношения Брахмана и индивидуальных душ: если разбить стенки этих сосудов, то восстановится истинное единство акаши- пространства, подобным образом и души, временно разделенные сосудами разных тел, рано или поздно восстановят свое сущностное единство с Брахманом. Помимо «мистического пространства», открываемого в религиозном опыте, индийская мысль обращалась к более философским по своему характеру проблемам, связанным с концепцией пространства как субстанции. Вайшешика видит в акаше и среда для распространения звука (примечательно, что передача звука объясняется по аналогии с движением волн), и орган слуха (часть акаши, расположенная в ушной раковине), и вместилище вещей (обсуждается вопрос, проникает ли акаша «внутрь» атомов). В пару с понятием времени ваши-

373

ПРОСТРАНСТВО ПОЛИТИЧЕСКОЕ ешика ставит, однако, не акашу, адиш, придавая последнему более абстрактное значения принципа локализации предметов в соответствии с направлением. Как и акаша, диш является вечной и неделимой субстанцией, ее деление на «места» (pradesa) выступает как временное и зависимое от характера вещей. В целом субстанцию диш можно уподобить силовому или магнитному полю, попав в которое, вещи располагаются определенным образом. В отличие от иерархической мифологической «системы мест», локализация предметов по такому принципу носит совершенно нейтральный характер, но вместе с тем ряд пространственных параметров (размер, расстояние и т. п.) еще не отделяется от самих вещей и не объединяется с понятием пространства, а место и расстояние еще не измеряются в терминах пространственных величин. Остальные школы индийской религиозно-философской мысли не признавали диш в качестве отдельного от акант пространственного принципа. В буддийских школах саутрантика и вайбхаишка акаша понимается как отсутствие материальных препятствий, в других буддийских школах она часто рассматривается как всепроникающая и вечная позитивная сущность. В джайнизме акаша трактуется как сплошная протяженность, контейнер конечных вещей. В целом традиционная индийская концепция пространства осталась на уровне античных представлений о «системе мест», не поднявшись до идеи гомогенной и изотропной протяженности, представление о которой было выработано в Новое время под влиянием определенных социальных и культурных факторов. Идея единого и однородного пространства, созерцаемого в мистическом опыте, никогда не экстраполировалась на область физической реальности. Лит.: Lysenko V. The Vaisesika notions of akasa and dis from the Perspective of Indian Ideas of Space. — Beyond Orientalism. The Work of Wilhelm Halbfass and Its Impact on Indian and Cross-Cultural Studies, ed. by E. Franco and K. Preisendanz. Amsterdam etc, 1997. В. Г. Лысенко

ПРОСТРАНСТВО ПОЛИТИЧЕСКОЕ - реальная протяженность территории, на которую распространяется исторически обусловленная политическая система или осуществляется ее политическое влияние. Политическое пространство выполняет три функции: 1) предпосылки политической жизни; 2) цели политической деятельности государств (геополитика); экологической среды существования и развития разнообразных форм политической жизни. В качестве предпосылки оно определяет территориальные размеры и границы политической системы, характеризует влияние эколого-географических условий на организацию политической жизни, на степень управляемости ею со стороны исполнительной власти, на механизм связи центра с властью на местах и др. Так, одной из предпосылок победы демократии в Западной Европе была пространственная открытость границ европейских государств. В качестве цели политической жизни политическое пространство предстает как важный фактор «геополитики», которая долгое время осуществлялась под имперскими лозунгами и принимала военные формы. Так, геополитика царской России осуществлялась как военная экспансия и колонизация других народов. Современная геополитика стремится обеспечить многообразие форм политической жизни этносов и народов и отказывается от объявления их геопространства зоной жизненных интересов того или иного государства. Величие государства заключается не в увеличении размеров своей территории силовыми методами, а в расширении демократического политического пространства с помощью повышения уровня и качества жизни как социальных и национальных сообществ, так и отдельного человека. В качестве экологической среды политическое пространство позволяет осмыслить связи между элементами политической системы, характер этих связей, зафиксировать территорию и границы государственного управления, которые нередко выходят за рамки национального государства, включая, напр., колониальные владения или зоны влияния. В политическом языке политическое пространство имеет символическое и метафорическое значение. Так, в годы «холодной войны» слою «Запад» имело не просто географический смысл, а обозначало прежде всего военно-политическое объединение. Ныне же слово «Запад» характеризует региональные границы мирового содружества, определенную модель общественно-политического развития, составной частью которой является демократическая форма правления и рыночная экономика. Составляющие этой модели адаптируются в разных обществах и культурах. Накануне нового тысячелетия формируется мировое политическое пространство, которое характеризуется сближением разных политических систем, отбором наилучших моделей развития, поиском выхода из конфронтации и согласия в международной политике, что свидетельствует о становлении мирового сообщества. Лит.: Евразийство. Опыт систематического изложения. Париж, 1926; Новиков Н. В. Мираж организованного общества. М., 1974; Пригожим И., СтенгерсИ. Порядок из хаоса. М., 1988; Соловьев В. С. Соч. в 2 т., т. 2. М., 1989; Кондратьев Н. Д. Проблемы экономической динамики. М., 1989; Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. М, 1993; Время, хаос, квант. М., 1994; БжезинскийЗб. Преждевременное партнерство. — «Политические исследования», 1994,

МЬ 1; НакасонэЯ. и др. После «холодной войны». М., 1994; ТойнбиА. Постижение истории. М., 1991; Он же. Цивилизация перед судом истории. М., 1995; Евразийский Союз: новые рубежи, проблемы, перспективы. М., 1996; Панйрин А. С. Философия политики. М, 1996; ГаджиевК. С. Геополитика. М, 1997. Г. Ю. Семигин

ПРОТАГОР (Прошхуорас) из Абдер (ок. 480—410 до н. э.) — древнегреческий философ, один из инициаторов софистического движения. 40 лет вел жизнь странствующего «учителя мудрости», долго жил в Афинах, был близок к кругу Перик- ла, работал над демократическим законодательством Фурий в Юж. Италии (основаны в 443); в 411 по обвинению в «нечестии» был изгнан из Афин (за книгу «О богах»). Принимая учение Гераклита и Парменида об относительности и противоречивости «человеческого» (т. е. основанного на чувственном опыте) знания, Протагор отказался от противопоставления этого знания «божественному», проникающему в скрытую сущность явлений. Нет никакой «сущности явлений» помимо самих явлений, феноменальный же мир противоречив, и «относительно каждой вещи можно выставить два противоположных тезиса» (фр. В 6а). Оппозиция истины — мнения оказывается снятой: всякая истина есть чье-то мнение, и всякое мнение истинно. Этот принцип сформулирован в начальных главах основного философского сочинения Протагора «Об истине» (другое название — «Опрокидывающие (друг друга) речи»): «Человек есть мера всех вещей: для реальных — их реальности, для нереальных — их нереальности» (фр. В 1 DK). Человек — это индивидуальный субъект восприятия, поэтому «каким что является мне, таково оно для меня и есть, а каким тебе — таково для тебя» (Платон. Теэтет 152а). Согласно Дидиму Слепому («Толкование на Псалмы», опубл. в 1968), Протагор говорит, что для всего, что есть, «быть» значит «яв-

374

ПРОТЕСТАНТИЗМ ляться»; «когда ты присутствуешь, то я являюсь тебе сидящим, а отсутствующему не являюсь сидящим; неясно, сижу ли я, или нет». Притязания прежней метафизики на статус рациональной теологии оказываются для феноменализма Протагора несостоятельными: «О богах я не могу знать ни того, что они есть, ни того, что их нет, ни как они выглядят, ибо много препятствий знанию: и неявленность (предмета), и краткость человеческой жизни (фр. В 4 из «О богах»). Однако осторожный религиозный агностицизм не спас Протагора от обвинений в атеизме. Его трактат «О первобытном состоянии» не сохранился, но некоторые идеи его, вероятно, переданы в мифе о происхождении человека, который Платон вкладывает в уста Протагора в одноименном диалоге (Prot. 320c sqq.): переход от дикости к цивилизации интерпретируется как компенсация биологических недостатков. Фрагм. и свидетельства: DKII, 253—271 ; Untersteiner M., Sofisti. Tes- timonianze e frammenti, fasc. I. Firenze, 1967, p. 14—117; Gronewald M. Ein neues Protagoras-Fragment. — «Zeitschrift fur Papyrologie und Epigraphik», 1968, Bd. 2, p. 1—2; в рус. пер.: Маковельский А. О. Софисты, вып. 1. Баку, 1940, с. 5—21. Лит.: Нерсесянц В. С. Политические учения Др. Греции. М, 1979, с. 93—101; Богомолов Л. С. Диалектический логос. М, 1982, с. 183— 192; Koch H.-A. Homo mejisura. Studien zu Protagoras und Gorgias. Tub., 1970 (Diss.); Bodin L. M. J. Lire le Protagoras: introduction a la methode dialectique de Protagoras. P., 1975r Mansfeld J. Protagoras on epistemological obstacles and persons. — Kerferd G. B. (ed.). The Sophists and their legacy. Wiesbaden, 1981, p. 38—53; Woodruf P. Protagoras on the unseen. The evidence of Didymus. — The sophistic movement. Athens, 1984, p. 80-87; Huss B. Der Homo-Mensura-Satz des Protagoras. Ein Forschungsbericht. — «Gymnasium» 1996,103, S. 229—257. См. также лит. к ст. Софисты. Л. В. Лебедев

ПРОТЕСТАНТИЗМ (от лат. protestans — публично заявляющий) — совокупность церквей и сект, которые возникли в ходе Реформации и наряду с католицизмом и православием образуют третью основную разновидность христианства. Термин «протестантизм» восходит к т. н. «Протестации», с которой на имперском сейме в Шпейере ( 1529) 20 германских князей и уполномоченных городов выступили против антилютеранского постановления католического большинства. Реформация 16 в. означала коренную перестройку наднациональной Католической церкви в соответствии с потребностями новой буржуазной эпохи, противопоставившей со- словно—феодальному строю идеологию частного предпринимательства, личной инициативы и духовной свободы. Требуя восстановления истинной «апостольской веры», протестантизм единственной священной книгой признал Библию, отверг институт священства (считая священниками всех верующих) и церковную иерархию, культ Богоматери и святых, монашество, учение о чистилище, верховную роль папы. Из семи таинств были сохранены лишь крещение и причащение в существенно новой интерпретации. Между человеком и Богом, утверждают протестанты, не существует никаких посредников; судьба человека всецело определяется милостью Бога, дарующего спасение по своей абсолютной свободной воле, а вовсе не понуждаемого «добрыми делами» (исполнением церковных предписаний, принятием таинств церковных, посещением святых мест, пожертвованиями в пользу церкви, куплей индульгенций и т. д.) греховного человека. Спасает только личная вера (sola fide) в искупительную жертву Иисуса Христа. Это не умственная или даже не душевная убежденность в существовании Бога, но осознание неисправимой греховности и никчемности, полное «сокрушение сердца». Согласно учению протестантизма, в результате грехопадения человек утратил всякое влечение к добру, поэтому единоспаса- ющая вера может возникнуть лишь под воздействием Святого Духа, свидетельствующего грешнику о его предопределенности к «сынам света». Бог в протестантизме мыслится прежде всего как всемогущий, наделенный высшей справедливостью и милосердием личностный партнер человека, требующий от него лишь полного доверия и осознания собственной неискоренимой греховности. Традиционные доказательства бытия Бога (онтологическое, космологическое и др.) отвергаются: не разум, а только богооткровенная вера может быть средством богопознания. Если для католицизма центр теологических исследований составляет метафизическая сущность Бога, понимаемого прежде всего в космологическом аспекте, то доктрина личной веры опирается преимущественно на евангельский (но не церков- но-догматический) образ Иисуса Христа. Эта тенденция получит свое дальнейшее развитие в либеральной теологии. Специфика становления раннего капитализма в разных странах предопределила особые национальные разновидности протестантизма. Основоположником немецкого протестантизма стал M Лютер, публично бросивший вызов авторитету и власти Рима, соответствующий интересам самых различных социальных слоев Германии. Утверждая полную «свободу христианина» в вопросах религиозной жизни, Лютер одновременно подчеркивал его обязанность добровольно подчиняться земным правителям, ответственным за обеспечение мири и порядка в обществе. Ближайшим соратником и преемником Лютера был Ф. Меланхтон. Отстаивая и систематизируя идеи Лютера, он пытался смягчить отдельные резкие предписания (напр., в понимании свободы юли человека и роли добрых дел в оправдании грешника), а также достичь приемлемого компромисса с Католической церковью и светской властью. Растущий социальный консерватизм лютеранства заметно ограничил его влияние за пределами Германии в последующую революционную эпоху. Параллельно с Лютером программу реформирования католицизма по-своему разрабатывал и осуществлял в Цюрихе У. Цвингли. С одной стороны, эта программа была более последовательной, что выразилось, напр., в известном споре с Лютером о таинстве крещения, которое Цвингли рассматривал как сугубо символический обряд, и в отказе от многих элементов церковного богослужения — прежде всего литургии. С другой, — будучи влиятельнейшим религиозным и политическим деятелем Цюриха, он использовал свою власть в борьбе против более радикальных реформаторов (анабаптистов), тем самым предвосхищая теократические претензии Ж. Кальвина. Идеи Цвингли остались локальным эпизодом Реформации, чему способствовала и его ранняя гибель. Ж. Кальвин систематически и последовательно утверждал протестантские принципы (высшую славу Бога, непререкаемый авторитет Библии, катастрофичность первородного греха, абсолютный характер божественного предопределения, отказ от пышного католического культа и т. п.). Политическим идеалом Кальвин провозглашал республиканский строй; тем не менее в Женеве он установил деспотический теократический режим, сосредоточив всю власть в собственных руках. Неукротимая деятельность Кальвина оказала огромное влияние на социально-политическую историю Запада. В кальвинизме (реформатская церковь) наиболее решительные республиканские деятели находили освящение как бескомпро-

375

ПРОТЕСТАНТИЗМ миссной борьбы против феодально-сословных порядков, так и средства зашиты уже достигнутой власти — нетерпимость к политическому и религиозному инакомыслию. По-своему развивалась Реформация в Англии, где уже с 12 в. короли и католические иерархи все настойчивее выступали против неограниченной власти римской церкви. Наконец, в 16 в. была проведена серия реформ, существенно ограничивающих власть папы над местной церковью, а в 1534 парламент объявил короля «единственным земным главой Английской церкви» — англиканства. Подобная реформация, продиктованная преимущественно политическими интересами, привела к тому, что в англиканском вероучении были объединены, порой механически, элементы католицизма и континентального протестантизма (учение о церкви как носительнице Божественной благодати и концепция спасения только верой, церковная иерархия и отмена монашества и т. п.). Уже основатели протестантизма утверждали свои взгляды в постоянной борьбе с более решительными противниками Рима (С Франк Л#. Сереет, Э. Доле, Б. Губмайери др.). По мере того, как протестантская ортодоксия становилась более жесткой, возникали новые религиозные объединения, настаивающие на решительном очищении (пуритане) и разрыве (ин- депенденты)скатолическойтралицией, замене территориальных приходов церквами-общинами, состоящими лишь из возрожденных грешников, которые сознательно приняли крещение. Активизируется и борьба за веротерпимость, за правовое закрепление принципа свободы совести. Наиболее последовательно эти требования проводят объединения, получившие наименование протестантского сектантства (менониты, баптисты, квакеры, методисты и др.). Позже от бал- тизма отпочковываются адвентисты (а от них — «свидетели Иеговы»), пятидесятники и другие церкви, которые в свою очередь дробятся на более мелкие объединения. Протестантизм вселял в своих последователей уверенность в том, что они уже спасены и внутренне свободны от земной власти. Тем самым он выступал против феодальных отношений личной зависимости, уравнивал людей как членов формирующегося буржуазного общества, наделяя их одинаковой надеждой на возможный успех, предоставлял им нравственно-психологический кредит, который каждый должен был отработать. Если нет необходимости в особых «добрых делах», преследующих цели «спасения», то священной—безотносительно к церковным регламентациям — признается вся повседневная деятельность. Важно не то, что делает человек, не его место и род занятий в обществе, а осознание им своей греховности и неоплатного долга перед Богом, его внутреннее состояние, цель, которую он ставит перед собой. А поэтому человек должен быть верным своему земному призванию — добросовестному труду следующему нормам мирского аскетизма. Тем более (эту мысль ясно выразили кальвинистские богословы), что помимо прямого (личная вера) существуют и косвенные свидетельства «избранности», а именно успехи в профессиональном труде. Протестантская концепция личной веры и земного призвания, полное доверие к личностному религиозно-духовному опыту человека, убеждение, что рядовой верующий способен понять Библию не хуже, чем сам папа, утверждала изначальное, онтологическое равенство верующих перед Богом. Унижая весь «тварный» человеческий род в вертикальном измерении — в сопоставлении с Богом и его абсолютной свободной волей, протестантизм тем самым возвышал любого мирянина в измерении горизонтальном — в сопоставлении с земными владыками, поскольку признавал его способность успешно воплощать Божью волю в выпавшем на его долю земном призвании. Если пафос ренессанса — возрождение мирского человека в новом гуманном мире, то пафос протестантизма — возрождение человека как духовного существа в Боге. Но в том и другом случае было засвидетельствовано возрастание личностного начала в культуре и тем самым существенный «прогресс в сознании свободы» (Гегель). Повышенный интерес протестантизма к внутреннему личностному миру человека объясняет и его огромное влияние на европейскую духовную традицию. Поскольку христианская вера рассматривается как мотивация всей повседневной жизни, то для понимания веры необходимо знание всей глубины нравственно-духовных переживаний, путей формирования и выражения религиозного опыта человека. Это сказалось на антропологической переориентации западной культуры: в сферу профессиональных интересов теологов, деятелей искусства, философов, религиеведов включаются разнообразные проявления «жизненного мира» человека: страх смерти, угрызения совести, сознание собственной греховности, состояние озарения, «второе рождение» и т. д. Результаты подобных исследований человеческой духовности легко переводились на язык гуманитарной мысли. Примерами могут служить книги английского пуританина Дж. Беньяна ( 1628—88) «Путь паломника» и «Духовная война», а также произведения английского поэта Дж. Мильтона (1608—74), использовавшего библейские образы в создании грандиозной аллегории борьбы с английской монархией. Рост авторитета научного знания, наступление эпохи Просвещения, становление философского рационализма, идей правосознания и гражданского общества способствовали переосмыслению догматики основоположников протестантизма, прежде всего концепции трансцендентного Бога, понятия человеческой греховности, противопоставления теологии и философии, разума и откровения, «веры и факта». Особую роль сыграли воззрения И. Канта, разрушившего традиционные доказательства бытия Бога и утверждавшего приоритет морали над религией, а также Ф. Шленермахера, отстаивавшего мысль, что основу религии составляет «чувство зависимости» от бесконечного. Причем влияние теологии и философии было взаимным: протестантизм оказал огромное воздействие на взгляды классиков немецкой философии, которые в свою очередь существенно сказывались на эволюции протестантского богословия. С Кьеркегюр своей критикой Гегеля подготовил возникновение, уже в 20 в., как неоортодоксальной (дао- Все это определило доминирующее влияние либеральной теологии к сер. 19 — нач. 20 в. Либеральная теология формировалась под влиянием Тюбин- генской школы богословия, а также исследований младогегельянцев (Д Ф. Штраус, К Бауэр, Л. Фейербах и др.). Ведущие представители либеральной теологии (А. Ричль, А Горшие, Э, Трём**) применили в изучении Библии характерный для модернизма историко-критический метод, который учитывал новейшие достижения исторических наук, библеистики и гер- менеатики Результатами такого подхода был отказ от концепции вербальной богодухновенности Библии, приоритетное внимание к этическому аспекту учения Христа, как идеальной личности, великого моралиста, реализация заветов которого, а именно построение Царства Божьего на земле, состав- ляетсмысл истории, вполне достижимыйусилиями нравствен-

376

ПРОТИВОРЕЧИЕ ЛОГИЧЕСКОЕ но обновленных людей. В нач. 20 в, эта установка стала ключевой для соимального евангемшзма, занявшего господствующее положение в протестантской теологии. Обострение социально-классовых противоречий и прежде всего 1-я мировая война подорвали надежды либеральных богословов на воплощение в жизнь этики Христа, предопределив растущую влиятельность диалектической теологиш (теологии кризиса: А. Барт, Р. Нибур, Р. Бультмин, Э. Брукнер, Я. Jkt- лих, М. Бубер и др.), попытавшейся по-своему вернуться к ортодоксии раннего протестантизма. 2-я пол. 20 в. характеризуется сложной конфронтацией существующих богословских течений и возникновением целого ряда более радикальных протестантских теологических школ (Д, Бонхёффер, Дж. Робинсон, X. Кокс, многочисленные вариации т. н. теологам родительного падежа), отразивших глобальные тревоги человечества, вступающего в третье тысячелетие. Лит.: Лютер Мартын. Избр. произв. СПб., 1994; Он же. О рабстве воли. — В кн.: Эразм Роттердамский. Филос. произв. М., 1986; Кальвин Жан. Наставления в христианской вере: в 3 т. М., 1997—1999; Вебер Макс. Протестантская этика и дух капитализма. — Избр. произв. М., 1990; Бецольд Ф. фон. История Реформации в Германии, пер. с нем., т. 1—2. СПб., 1900; Капелюш Ф.Д. Религия раннего капитализма. М, 1931; Добренькое В. И. Современный протестантский теологический модернизм в США. М., 1980; Фурман Д. Е. Возрождение и Реформация. — В кн.: Философия эпохи ранних буржуазных революций. М., 1983; Соловьев Э. Ю. Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время. М., 1984: Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии. — Маркс К, Энгельс Ф. Соч., изд. 2, т. 7. М., 1986; Ревунен- кова Н. В. Ренессансное свободомыслие и идеология Реформации. М., 1988; Гараджа В. И. Протестантские мыслители Новейшего времени. — В кн.: От Лютера до Вайцзеккера. М., 1994; Лёзов С. В. История и герменевтика в изучении Нового завета. М., 1996; Митрохин Л. Н. Баптизм: история и современность. СПб., 1997. Л. Н. Митрохин

ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ В АРАБО-МУСУЛЬ-

МАНСКОЙ ФИЛОСОФИИ. Различаются два типа противоположности, накид и дидд. Первая—противоположность между вещью и ее отсутствием, т. е. абсолютным отрицанием типа «не-А», неважно, понимается ли вещь в субстанциальном ключе или как действие. Такое отрицание выражается частицами 'адам (для отглагольных существительных — ма- сдаров) и ла — (для имен и, реже, для масдаров). Вторая — противоположность между двумя существующими вещами выраженными каждая самостоятельным термином, которые не являются вербальным отрицанием друг друга и имеют разные корни. Т. о., вещь «А» имеет две противоположности — «не-А» и «Б», причем «Б» и «не-А» не включают друг друга, хотя «Б» предполагает «не-А». Это выражается в терминах указания на смысл как «сопугствие» (илтизам) или «влечение» (истилзам) смысла «не-А» смыслом «Б», но не «включение» (таламмун) второго в первое. Такое понимание противоположности имеет прямое отношение к особенностям трактовки закона исключенного третьего в арабо-мусулъманской мысли. Устойчивым мотивом философии и теоретической мысли в целом в классический период было образование пар понятий по типу «А» и «Б», а не «А» и «не-А», или троек «А», «Б» и «не-А», причем в последнем случае оговаривалась смысловая разница между двумя щютивоположностями, «Б» и «не-А». Пара противоположностей, как накид, так и дидд, характеризуется взаимным отрицанием (танафин). Характер этого отрицания служил предметом дискуссии: одни считали, что для первых это отрицание «самостное», а для вторых — «по сопутствию», т. е. благодаря тому; что противоположность- дидд влечет противоположность-накид, тогда как сами про- тивопсшожнскли-дидд не отрицают друг друга; другие утверждали, что и противоположности-лидд отрицают друг друга самостно. В любом случае признавалось, что противоположности не могут «собраться» (иджтима4) вместе, поскольку уничтожают друг друга. Если этого не происходит, напр., в смешении первоэлементов, наличествует что-то третье, что охраняет одну противоположность от действия другой. В наиболее общем виде отношение между противоположностями именуется «противолежанием» (такабул). Различают несколько видов противолежания противоположностей: «истинное» (хакикийй, напр., вечность и возникновение) и «применительное» (и'тнбариий, напр., жизнь и смерть, противоположные применительно к одному субъекту в одно и то же время, но не иначе); «свойства и лишенности» (напр., зрячесть и слепота); «сопряженного» (напр., отцовство и сы- новство) и др. Если противолежат противоположности-лидд, такое противолежание именуется также таладд, а если про- тивоположности-накид — танакуд. Противолежать могут не только противоположности, но и изоморфные структуры, в таком случае противолежание является также «уравновешенностью» (тавазун). В поэтике противолежание противоположностей в одном бейте (стихе) именуется также «совпадением» (мугабака, тибак). А. В. Смирнов

ПРОТИВОРЕЧИЕ - см. Единство и борьба противоположностей.

ПРОТИВОРЕЧИЕ ЛОГИЧЕСКОЕ - утверждение одновременного наличия некоторой ситуации А и отсутствия этой ситуации. В языке выражается утверждением А и не-А: (А&«-А), которое является тождественно-ложным. Методологическое значение логических противоречий состоит в том. что их обнаружение в некоторой теории, основанной на какой-либо стандартной, напр., классической, логике означает, что в такой теории нельзя отличить ложные утверждения от истинных, т. к. в ней из противоречия оказывается доказуемым все что угодно. Поэтому для науки важную роль играют метатеоретические доказательства непротиворечивости теорий. Впервые научное значение логических противоречий было подчеркнуто Аристотелем. Он показал, что любое подлинно научное знание должно быть непротиворечивым, т. е. в нем не должно одновременно утверждаться предложение А и не-А. Противоречие в некотором рассуждении или теории означает либо некорректность в применении логических правил, либо, если правила применялись корректно, противоречивость исходных посылок рассуждения. Часто противоречие строится сознательно в ходе т. н. софистических рассуждений, имеющих целью запугать противника в ходе спора, сбить его с толку (см. Софизм). В большинстве случаев логические ошибки, ведущие к софизмам, достаточно очевидны и легко устраняются. Однако получение логического противоречия в ходе рассуждения не всегда является софистическим приемом. Так, в косвенных рассуждениях от противного (см. Доказательство косвенное) противоречие специально вводится для доказательства требуемого утверждения. В то же время, в истории познания известны многочисленные случаи, когда обнаружение логических противоречий в той или иной теории затрагивало столь фундаментальные основания всего нашего знания, что вызывало коренную его перестройку. К числу таких противоречий можно отнести парадокс Лжеца, парадоксы наивной

377

ПРОТОКОЛЬНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ теории множеств, в частности парадокс Рассела и многие другие, известные каклогические и семантические парадоксы (см. Парадокс логический, Парадоксы семантические). Собственно говоря, они указывают на то, что наши интуиции, которые первоначально казались такими прозрачными и ясными и не вызывали никаких сомнений, на самом деле при ближайшем рассмотрении оказываются некорректными. Поэтому обнаружение парадоксов указывает на необходимость введения в теории некоторых ограничений на способы их построения. В настоящее время под влиянием логических работ И. А. Васильева строятся системы т. н. паранепротиворечивых логик, в составе которых допускается наличие логических противоречий. Однако сами эти исчисления строятся т. о., чтобы ме- татеоретическое свойство непротиворечивости для них сохранялось. В. А. Бочаров

ПРОТОКОЛЬНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ - в концепции языка науки (сформулированной в логическом позитивизме Венского кружка) исходные элементарные утверждения, образующие эмпирический базис науки и выражающие «непосредственно данное» в опыте. Протокольные предложения рассматриваются как предел логического анализа языка науки, сведение к которому обеспечивает верифицируемость любого содержательного утверждения о мире, входящего в состав т. н. фактуальной или реальной науки (см. Логический позитивизм). Идея таких базисных предложений языка науки является результатом заимствования участниками Венского кружка понятия «атомарных предложений» из «Логико-философского трактата» Витгенштейна, функцией истинности которых оказываются все осмысленные высказывания, формулируемые в предложенной им модели «логически совершенного» или «идеального языка». Логические позитивисты истолковали эти базисные «атомарные предложения» в духе сенсуализма, эмпиризма и феноменализма. В отличие, однако, от классического истолкования этой философско- гносеологическойдоктрины,феноменализмиэмпиризмВенс- кого кружка получает в концепции протокольных предложений логицистскую интерпретацию. Трактовка протокольных предложений в логическом позитивизме проходит два этапа. На первом этапе в ранних публикациях участников Венского кружка протокольные предложения истолковывались как предложения феноменалисти- ческого языка, обозначающие «чистый опыт» личных переживаний субъекта, взятого в первом лице (напр.: «Я теперь гневен», т. е. «Мое сознание теперь в состоянии гнева»). Эти предложения мыслились как выражающие «непосредственно данное» без какого-либо его понятийного истолкования и потому как безусловно достоверные. На втором этапе протокольные предложения понимались как предложения т. н. физикалистского языка, обозначающие психические переживания субъекта, взятого в третьем лице (напр.: «Карл был гневен вчера в полдень»). Введение понятия «физикалистский язык» было обусловлено необходимостью как-то преодолеть опасность солипсизма и учесть момент интерсубъективности в рассмотрении эмпирического базиса. Но движение в этом направлении приводило к вынужденному отказу от непосредственной ментальной очевидности содержания протокольных предложений. Интенсивная дискуссия по поводу протокольных предложений среди логических позитивистов в 1930-х гг. привела в конце концов к отказу от этого понятия и истолкования исходных эмпирических утверждений как «предложений наблюдения» т. н. вещного языка, описывающих наблюдаемые свойства или отношения окружающего нас мира (напр.: «Это — зеленое», «Эта точка выше и правее той»). Эта уступка здравому смыслу в истолковании эмпирически данного принуждала, однако, признать, что «предложения наблюдения» содержат известный момент истолкования, и принятие их в качестве базисных всегда предполагает то или иное решение и не определяется однозначно «непосредственно данным», из чего пыталась исходить концепция протокольных предложений. Резкую критику концепции протокольных предложений с самого начала давал К. Поппер, подчеркивая, что опыт может мотивировать наше решение принять базисное утверждение или отказаться от него, но он никогда не может полностью обусловить это решение. В рамках современной методологии науки, вообще отходящей от жесткого разграничения теоретического языка и языка наблюдения в науке, рассуждения о безусловно достоверной «твердой почве» чистого опыта, свободного от какой-либо понятийной интерпретации, окончательно теряют реальный смысл, так что концепция протокольных предложений в лучшем случае представляет интерес с точки зрения истории философско- методологической мысли 20 в. В. С. Швырев

ПРОЦЕСС — категория философского дискурса, характеризующая совокупность необратимых, взаимосвязанных, длительных изменений, как спонтанных, так и управляемых, как самоорганизованных, так и организуемых, результатом которых является некое новшество или нововведение (новые морфологические формы организмов, новые разновидности, социальные, научные, культурные и пр. инновации). Хотя уже в античной философии можно зафиксировать противостояние линии Гераклита и линии Парменида, одна из которых делала акцент на текучести бытия, а другая — на его устойчивости, все же изменения и тем более процессы не стали предметом философского размышления. Различение изменений и процессов было осуществлено достаточно поздно в европейской мысли, хотя процессы, прежде всего обратимые и циклические, стали предметом исследования уже в науке Нового времени. Это можно объяснить не только тем, что философия искала инвариантные структуры человеческого опыта и знания, но и тем, что исходным материалом для выявления категориальных форм теоретического синтеза в логике, начиная с Аристотеля и кончая Кантом, были типы связки в суждениях. Необходимо было перейти к осмыслению процессов рассуждения, выраженных в актах умозаключений для того, чтобы выявить логику мыслительных процессов. Это и было сделано в спекулятивной логике Гегеля. Кроме того, научное знание должно было дифференцироваться по своим объектам для того, чтобы осмыслить своеобразие процессов, изучаемых в тех или иных научных дисциплинах. В логике Гегеля объективный дух воплощался в таких процессах, как механизм, химизм, жизнь и телеология, и развивался от бы- тия-в-себе к абсолютной идее. Это рефлексивное движение, которое представляет собой восхождение от абстрактного к конкретному, где результат содержит в себе начало, «не следует принимать за процесс, протекающий от чего-то иного к чему-то иному» {Гегель. Наука логики, т. 3. М, 1972, с. 306). Это круговое, или замкнутое в себе, движение, результатом которого оказывается формирование конкретной органически-целостной и саморазвивающейся системы. Естествознание 19 в.

378

«ПРОЦЕСС И РЕАЛЬНОСТЬ. ОЧЕРК КОСМОЛОГИИ» перешло к изучению различных изменений и процессов (теория эволюции Ч. Дарвина, термодинамика Больцмана и др.). В марксистской философии этот поворот к исследованию различных процессов принял осознанно рефлексивную форму. В ней было обращено внимание на то, что наука от изучения естественных тел перешла к исследованию изменений, а от них к осмыслению различного рода процессов — обратимых и необратимых, спонтанных и организуемых, качественных и количественных, генетических и системно-структурных, функционирования и развития. Развитие и особенно саморазвитие было понято как высшая форма процессов. В философии 20 в. наряду с основной линией на изучение инвариантных структур научного знания существовала линия на анализ различных процессов. Уже в неокантианстве познание было понято как процесс, осуществляемый в мысли (дискурс) и проходящий ряд отдельных состояний, где конечное состояние возвращает к начальному состоянию, а начальное состояние является шагом на пути к конечному состоянию (Natorp Р. Die logische Grundlagen der exakten Wissenschaften. В., 1910, S. 49). В концепции эмерджентной эволюции подчеркивался необратимый характер эволюционных процессов, ведущих к возникновению качественно специфических форм. А. Н. Уайтхед сделал предметом философского размышления процессы, выделив среди них макроскопические и микроскопические процессы, а также «сращение», ведущее к приобретению универсумом индивидуального единства и формированию отдельно существующей вещи, и «переход», который является механизмом действующей причины (Whitehead А. N. Process and Reality. N. Y, 1969). Природа трактуется им как совокупность различных процессов. Становление, креативность и процессуальность наиболее фундаментальные характеристики природы и бытия вообще. С этим связано и его стремление положить в основание естествознания понятие «энергия», а не «вещество». В современной философии науки в противовес анализу структуры научного знания, представленному в позитивизме, предложены различные эволюционные модели роста науки (критический рационализм К. Поппера, эволюционная эпистемология, генетическая эпистемология Ж. Пиаже и др.). Поворот к историческому исследованию науки, осуществленный в философии науки 70—80-х гг., выявил значение процессов роста и развития научного знания. Синергетика сделала предметом своего исследования процессы самоорганизации и необратимые, нелинейные процессы, происходящие в природе, разработав методологический аппарат, который может быть с успехом применен в различных областях естествознания (Г. Хакен, И. Пригожий). А. П. Огурцов «ПРОЦЕСС И РЕАЛЬНОСТЬ. ОЧЕРК

КОСМОЛОГИИ» (Process and Reality. An Essay in Cosmology. N. Y, 1929; исправленное издание с индексом и комментариями — N. Y — L., 1979; цитируется по этому изданию) — главный труд А. Я. Уайтхеда. Работа написана на основе Гиффордовых лекций, прочитанных в Эдинбургском университете в 1927—28. Полнокровная философия, утверждал Уайтхед, с необходимостью должна быть космологической метафизикой. Отбросив возражения Канта относительно ее «ннтеллигибельнос- ти», он поставил перед собой задачу доказать не только ее эмпирическую содержательность, но и приоритетность по отношению к науке. И в этом смысле «философия организма представляет собой рецидив докантовского способа мышления» (р. XI). Уайтхед так определяет цели и масштабы этой работы: «Спекулятивная философия представляет собой попытку сформулировать цельную, логичную, необходимую систему общих идей, в терминах которой мог бы быть интерпретирован любой элемент нашего опыта» (р. 14). «Это предполагает, что ни одна сущность не может быть мыслима в полной абстракции от системы Вселенной, и спекулятивная философия призвана демонстрировать эту истину». «Философская система должна быть «необходимой» в том смысле, что в ней самой заключены доказательства ее собственной универсальности во всех опытах...». «Не существует первого принципа, не познаваемого в себе, не могущего быть схваченным в пламени прозрения» (р. 6). Центральным в космологической метафизике Уайтхеда является понятие «опыт»: «Вся Вселенная состоит из элементов, раскрываемых в опыте субъектов» (р. 252). Специфика его эмпиризма состоит в утверждении их органичности: опыт существует во Вселенной, а Вселенная в опыте. Опыт — это организм, «процесс—жизнь», состоящий из творческой, целеполагающей ткани. Он создается из переплетения концептуальной рефлексии, эмоциональных чувств, ценностных представлений, глубинной интуиции и всегда эстетически уникален. В органической связи опыта и Вселенной имеют место произвольные, необъяснимые, иррациональные, случайные повороты, не являющиеся строго детерминированными и не поддающиеся точному анализу. Обычные понятия — «субъект», «объект», «пространство», «внешний мир» и др. — для этого не годятся. Тем не менее опыт не хаотичен и поддается рационализации, но не на жестком научном языке, а с помощью категорий спекулятивной метафизики. Они позволяют выделять онтологически-космологические, субъект-объектные, этически-эстетические, социально-индивидуальные и другие срезы. В «Процессе и реальности» Уайтхед предложил четыре группы философских категорий: «конечное», «существование», «объяснение», «категориальные обязанности», каждая из которых имеет свое подмножество категорий, а у каждой категории подмножества—свой куст категорий. Предполагается, что вся категориальная схема метафизики представляет собой логически связное образование, в котором новое вводимое понятие определяется в терминах предыдуицгх до тех пор, пока не останется одна категория — Бог как фундаментальная для всей системы. Уайтхед замыслил свою метафизику как неформальную систему, способную выразить качественную, а не только количественную конкретность бытия. Тем не менее математический строй его мышления проявился в архитектонике категориальной схемы метафизики, математика присутствует в структуре бытия в эстетическом смысле, как гармония пропорций в скульптуре, архитектуре, изобразительном искусстве. В целом он не исключал, что реальности присущ некий математически-подобный Логос, который может быть выражен в логосе мысли. Подчеркивая многообразие аспектов опыта (и возможность их фиксации с помощью разнообразных категорий), Уайтхед особо выделял два его основных компонента — «актуальные события» (actual occasions) и «вечные объекты» (eternal objects). «Актуальные события» — это реальные индивидуально окрашенные факты жизни, понятия, переживания, напр., понятие «Бог» или чувство радости, «включающие в себя друг друга» (р. 20). Они не находятся в пространстве и времени, наоборот, пространство и время определяются при помощи этих плюральных событий. «Любая характеристика актуального

379

ПРОЦЕСС ПОЛИТИЧЕСКИЙ события репродуцируется в прехенсии» (от англ. prehension — схватывание, понимание) (р. 9), в которой сращены его вектор развития, цель и каузальность. Все события пронизаны «чувством» (feeling), в т. ч. и относимые к «мертвой материи», напр., энергетические импульсы, изучаемые физиками. «Актуальные события» находятся в процессе самотворчества путем селекции и реорганизации исходного материала, результат которого выступает исходным материалом для следующего процесса самотворчества. Вся реальность представляет собой совокупность плюральных индивидуальных «актуальных событий» (Уайтхед сравнивал свою концепцию с монадологией Лейбница), но она не атомарна; благодаря пронизывающему «актуальные события» «чувству», она — социетальна и реля- тивна, в ней все имеет отношение ко всему. «Вечные объекты» Уайтхед иногда сравнивает с платоновскими формами, иногда с локковскими идеями, иногда с универсалиями, но чаще всего со сферой возможностей. Будучи активными, они, сращиваясь с «актуальными событиями», продают им содержательность и качественную специфику. Этот процесс он называл «конкресценцией» (от лат. concrescere — срастание). В «конкресценцию» факта, помимо «актуальных событий» и «вечных объектов», входит также «прехенсия», цель и свободный выбор. Восприятие животных образует особую разновидность «конкресценции», на определенном уровне развития выступающей как человеческое сознание. Идея «конкресценции», считал Уайтхед, дает основу для эпистемологического монизма, т. е. тождества объекта и субъекта в познавательном акте, которой не хватало в концепциях английских и американских неореалистов. Поскольку различие между чувствующим и нечувствующим не велико, в познавательном отношении субъекта и объекта нет пропасти и реализм возможен. Она также дает основание избегать крайностей инструментализма воценке символических форм: хотя вопрос об их истинности имеет прагматический аспект(«Проверкаихогфадданностидолжнабьпъвсегда прагматической» — р. 181), однако более важен аспект согласования видимости и опытной действительности. Принципиальная установка философии организма Уайтхеда состоит в том, что метафизика может быть логически связанной и обладать интегрирующими функциями в том случае, если предполагает, что бытию присущ некий объединяющий принцип, не тождественный самому бытию. Этот принцип он называл «Богом». «Бога не следует рассматривать как исключение из всех метафизических принципов, призванного спасти их крушение. Он является их главным воплощением» (р. 405). Уайтхед отверг традиционное христианское представление о Боге как о самодостаточном, всемогущем, всеохватывающем, совершенном бытии, диктующем миру содержание и нормы. В органицистской теории бытия «Бог» имманентен процессу творчества мира и проявляется в эмерджентизме. Мир в той же мере испытывает необходимость в Боге, как и Бог в мире: только вместе они составляют самотворчество. Про Бога можно сказать, что он изначален, но нельзя, что он первичен во времени: «Он не до творения, он со всем творением» (р. 405). Из состояния потенциальности через сотворчество с миром Бог прогрессирует к более совершенному состоянию. Творческий процесс запутался бы в противоречиях, если бы ему не был присущ телеологизм. Бог присутствует не только в космической, но и этической эволюции: возможность этики обусловлена наличием упорядочивающего начала. Бог, говорил Уайтхед, «не создает мир, он спасает его, или, более точно, он — поэт мира, мягко и терпеливо руководящий им в соответствии со своим видением истины, красоты и блага» (р. 408). В период занятий математикой и философией природы Уайтхед питал неприязнь к спекулятивной метафизике английских неогегельянцев, а заодно и к Гегелю. В «Процессе и реальности» он признает, что итоговые выводы книги сближают его с Ф. Г. Брэдли и читатель вправе ставить вопрос: «не является ли демонстрируемый в ней тип мышления переводом некоторых главных доктрин Абсолютного Идеализма на реалистическую основу» (р. XIII). Комментаторы все же склонны считать, что, несмотря на переклички с идеализмом Платона, Лейбница, Гегеля, Дж. Ройса, он практиковал особый тип идеализма — монистический плюрализм, — рожденный когнитивной культурой 20 в. Как бы то ни было, философия Уайтхеда—одна из грандиозных попыток выразить философски-рациональными средствами уникальность человеческого опыта в его органической связи со Вселенной и одна из самых оригинальных версий космологической метафизики 20 в. Лит.: Emmet D. M. Whitehead's Philosophy of Organism. L, 1932; Johnson A. H. Whitehead's Theory of Reality. Boston, 1952; Christian W. A. An Interpretation of Whitehead's Metaphysics. New Haven, 1959; Wells H. K. Process and Unreality. N. Y, 1950; Shernburne D. W. A Key to Whitehead's Process and Reality. Bloomington, 1966; Laslo E. La Metaphysique de Whitehead: recherche sur les prolongments antropologiques. The Hague. 1970; Cooper B. Z The Idea of God. A Whitehedian Critique of St. Thomas Aquinas' Concept of God. The Hague, 1974; RossS. D. Perspective in Whiteheads Metaphysics. Albany (N. J.), 1983. H. С. Южна

ПРОЦЕСС ПОЛИТИЧЕСКИЙ - осуществление политики в общественном пространстве и историческом времени. Пространственно-временная локализация политического процесса может охватывать все время существования политики, тогда он понимается как панхроническое социальное явление. Конкретизация этого понятия позволяет выделить политические процессы отдельной эпохи, отдельной страны, какого-либо политического института (см. Институт политическим) и т. д. вплоть до политического процесса в рамках решения той или иной политической задачи. Содержание, структура политического процесса, его динамика, результативность характеризуют общество, его политический облик, уровень и стадию исторического развития. Сами политические процессы также существенно различаются по историческим типам — политические процессы античного общества, феодальной эпохи, республиканского и монархического, древнего и современного демократического устройства и т. д. Политический процесс развертывается в соответствую- щемтипеобществасов^миегоисторичес1сими,национальны- ми, культурными и иными характеристиками и во взаимодействии с др. общественными процессами — экономическим, юридическим, научно-познавательным, культурным. Такая многофакторная обусловленность политического процесса определяет характер его субъектов и исполнителей, прямые и обратные связи между ними и окружением, выбор целей и средств, места и времени его осуществления. Политический процесс дискретен. В конкретных формах он начинается с замысла и целеполагания, которое включает идеализацию цели, т. е. представления ее в наиболее полном и совершенном виде, затем такую же идеализацию субъектов, исполнителей, средств, ресурсов, места и сроков осуществления, поведения окружения и др. компонентов конкретного политического процесса. На этой основе формируется политический проект утопического типа, все характеристики ко-

380

ПРОЯВЛЕНИЕ торого идеальны, включая и расчет на полный учет всех зависимых и независимых переменных процесса. Исходя из такого максималистского проекта (напр., стремления создать предельно компетентное и эффективное правительство, которое в кратчайшие сроки решит важнейшие общественные задачи), формируется оптимальный или, чаще, субоптимальный конкретный план политического процесса. Осуществление этого плана протекает как цепь повторяющихся циклов принятия решений и их исполнения, как движение через промежуточные цели к основной конечной. В этом движении постоянно проверяется и устанавливается взаимное соответствие элементов политического процесса: средств и целей, средств и исполнителей и т. д. Вероятностный и предельный характер политического процесса проявляется в степени его управляемости, в степени его исполнимости, в его итоговых результатах и, в конечном счете, в его реальности, в вероятности того, что он не окажется утопическим, подавленным независимыми переменными, случайными событиями и непознанными факторами. Политический процесс — это динамический компонент политической системы общества, или политическая система в движении и действии. Его функциональный смысл состоит в решении политических и — шире — общественных задач, но он и сам представляет собой один из важнейших объектов общественного внимания, направленного на его совершенствование. И. И. Кравченко

ПРОЩЕНИЕ — отказ от возмездия за обиду и нанесенный ущерб. Требование прощения исторически формируется как конкретизация более широкого требования непричинения зла в ответ на совершенное зло и снисхождения к обидчику, широко представленного в древних религиозно-этических текстах: «Недобрым делай добро, будь верен также и неискренним... На ненависть нужно отвечать добром» («Дао де цзин», § 49, 63), «Нельзя ударить брахмана, но и брахман пусть не изливает свой гнев на обидчика. Позор тому, кто ударил брахмана, и еще больший позор излившему гнев на обидчика» («Дхаммапада», 389). В христианской этике прощение является важным моментом добродетели милосердия, этика любви повелевает прощать обиды, причем прощать следует как признающегося в своем прегрешении и просящего о прощении (см.: Лк. 17:3—4), так и всякого согрешающего против тебя (см.: Мф. 18:21). Смысл милосердного прошения не просто в забвении причиненного зла (забыть можно в презрении, в равнодушии к тому, кто совершил зло или стремился к этому), а в отказе от мщения как первом условии возможного примирения: «Не воздавайте злом за зло или ругательством за ругательство: напротив, благословляйте» (I Петр. 3:9, см. также Мф. 18:21). Прощение — это забвение обиды и согласие на мир (ср. Деян. 7:60), в прощении происходит признание другого, а через признание — принятие его. Прощение соотнесено с раскаянием, нравственный смысл которого заключается в искреннем признании собственных прегрешений. Примирение фактически оказывается возможным при условии отпущения грехов, духовном очищении и воссоединении с Богом. Требованием прошения предполагается и отказ от намерения судить других и навязывать им свое мнение (см. Рим. 2:1 ). Не противоречатребованию непримиримости козлу (ненависть к нему не означает непременной ненависти к тем, кто совершит зло), милосердное прощение, в частности, выражается и в том, что, ненавидя порок, следует относиться к порокам других так, как по долгу совершенства человек относится к своим собственным порокам, т. е. делать все возможное, чтобы исправлять их. Но именно в рамках этики милосердия требование прощения приходит в противоречие с заповедью любви: прощение не должно быть истолковано как попустительство (ведь есть нечто, в чем нельзя уступать); этически сложна ситуация, в которой человек должен прощать обиды, нанесенные не ему, а тем, кого он любит и о ком призван заботиться. На это указывает Ф. Ницше, уточняя: прощай обиды, нанесенные тебе, но недопустимо прощение обид, нанесенных другу, твоим другом самому себе. В отличие от этики милосердия и совершенства в контрак- торной концепции морали прощение рассматривается в контексте заключенных договоров и принятых обязательств и соответственно как зависящее от них. Так, у Т. Гоббса требование прощения, рассматриваемое как один из естественных законов, — обязательно, однако не абсолютно и допустимо при условии, что: а) имеются гарантии в отношении будущего, б) обидчик раскаивается, в) обидчик просит прощения и тем самым желает восстановления мира. При утилитарно- пруденциальном подходе к морали прощение и забвение обид трактуются как проявление неблагоразумия: прощать и забывать — значит не учитывать приобретенный опыт, и каждый отдельный случай прощения может стать предпосылкой новых обид и ущерба себе или другим (А. Шопенгауэр). В конце 20 в. понятие прощения проблематизируется в эти- ко-психологических исследованиях и психотерапевтических разработках, где рассматривается не столько как нравственное требование, сколько как конкретная жизненная задача, решение которой необходимо и насущно либо с целью восстановления отношений с близкими людьми после нанесенной ими обиды (оскорбление, унижение, измена и т. п.), либо с целью перестраивания собственной жизни после нанесенного непоправимого ущерба (намеренное разорение, нанесение увечья человеку или его близким, убийство близких и т. д.). Решение этой задачи проясняется, процедурно дифференцируется и инструментализируется в отношении возможных ситуаций, различных по обстоятельствам и включенным в нихлицам. Р. Г. Апресян

ПРОЯВЛЕНИЕ (араб, таджаллин) — одно из центральных понятий философии суфизма, связанное с пониманием смыслов вещей (см. Смысл) не как дискретных, а как образующих континуальное поле. В модели «явное —скрытое» (см. Явное) смысл понимается как точно соответствующий явленности вещи, что конституирует отношение «истины» (хакика) между ними, при этом смысл оказывается ограничен столь же, сколь ограничено «явное» (захир) вещи. Смыслы различных вещей, составляя их «скрытое» (батин), различны между собой и столь же раздельны, как различны и раздельны «явные» стороны вещей. В отличие от этой концепции, выработанной в ходе предшествующего развития арабо-мусульманс- кой философии, в суфизме смыслы вещей рассматриваются как принадлежащие единому континууму — вечностной стороне миропорядка, где они различены как «небытийные» (ма'дума), т. е. не отделенные действительно друг от друга. Поэтому каждая вещь в ее временном существовании по-прежнему может рассматриваться как «воплощение» (та'аййун), или «явление» (зухур), своего и только своего смысла, благодаря чему отношение между ее явленным и скрытым остается «истинным» (хакика), но вместе с тем и как «проявление»

381

ПРУДОН всего континуума смыслов, т. е. как неотделенная в своем «скрытом» ни от какой другой вещи мира и от мира в целом, а потому способная воплотиться, или явиться, как любая другая вещь в другом атомарном моменте времени. Т. о., отдельная вещь как «явление» оказывается действительной данной вещью, а как «проявление» — виртуальным миром в целом и любой его частью. Весь мир в целом является и «явлением», и «проявлением» одновременно, поскольку выявляет континуум смысла целиком как действительный. Смысловой континуум, или вечностная сторона миропорядка, именуется также «Истиной» (ал-хакк), или «божественной самостью» (зат 'илахиййа), а каждый из бесконечных смыслов—«божественным именем», поэтому мир в целом как проявление Бога имеет характеристику «божественности» ( 'улухиййа), т. е. выявления всех «божественных имен». А. В. Смирнов

ПРУДОН (Proudhon) Пьер—Жозеф (15 января 1809, Безан- сон — 19 января 1865, Пасси) — французский социальный мыслитель, один из основоположников анархизма. Известность Прудону принесла уже его первая работа «Что такое собственность?» (1840), где на поставленный вопрос он отвечает формулой Бриссо «собственность — это кража». В дальнейшем он развивает эти идеи в книгах «Предупреждение предпринимателям» (1843) и «Система экономических про- тиворечий,илиФилософиянищеты»(5у51етеае5соп1гаа1с11оп$ economiques, ou Philosophie de la misere, 1.1—2, 1846), где требует равенства во всем: Евангелие постулировало равенство всех людей перед Богом, 17—18 вв. открыли равенство перед лицом научных знаний, 1789 г. установил равенство перед законом, теперь же требуется установить равенство и в экономической области. Центральные темы зрелого творчества Прудона — антиэтатизм и федерализм. Он считает, что государственный абсолютизм неприемлем, т. к. он противоречит истинной природе социальности. Современное государство отрицает автономию индивидов и различных сообществ, из которых и состоит живая ткань общества. Тем самым бюрократическое государство гасит свободу, местную и индивидуальную жизнь. Вне зависимости от происхождения и целей этатизм незаконен. Революции в истории приводили лишь к усилению тирании, т. к. их лидеры не видели опасности в централизации власти. Поэтому ни демократическое государство, ни диктатура народа не способны привести к освобождению людей, — они лишь воспроизводят под новыми наименованиями все то же отчуждение и угнетение. Источник федерализма Прудона — плюралистическая концепция общества, в котором он пытался примирить порядок и единство целого с автономией каждой из составляющих его частей. Общество должно быть организовано на базе мютюэлизма, сотрудничества и взаимопомощи всех мелких товарных производителей. В 1840—50-х гг. он эволюционирует к «позитивной анархии», т. е. к федерализму («Общая идея революции в 19 веке» — Idee generate de revolution aux XDC siecle..., 1851). Центральная власть хотя и необходима для координации всех видов социальной деятельности, но она должна обладать минимальными прерогативами. Эти идеи получили дальнейшее развитие в его работе «О федеративном принципе» (Du principe federatif et de la necessite de reconstituer le parti de la revolution, 1863). Основой общества, по Прудону, выступает «федеративный пакт», посредством которого один или несколько глав семейств, одна или несколько общин берут на себя взаимные и равные обязательства, серия договоров связывает общество в единое целое, все части которого однако, сохраняют свою автономию. Компетенции федерального государства должны быть сугубо ограниченными: его ведению не принадлежат ни правосудие, ни финансы, ни образование, ни даже оборона страны; забота о них возлагается на местные сообщества. Эта федеративная организация со временем должна распространиться на всю Европу, а затем и на человечество в целом. В последних работах Прудона федерализм распространяется на все сферы человеческой деятельности: Прудон выступает за создание «земледельческо-промышленной федерации», цехов и общин, сохраняющих свою власть под контролем граждан-производителей. Только при этом условии могут быть соблюдены Справедливость и Свобода—главнейшие ценности человеческого общества. Творчество Прудона еще при его жизни вызвало оживленные споры. Маркс видел в нем порождение мелкобуржуазного сознания, Бакунин же считал его выражением подлинного анархистского социализма. Идеи Прудона оказали влияние на формирование политических концепций М. Барреса, Ш. Мор- раса, революционного синдикализма и «нонконформистов 30-х годов» 20 в. Соч.: Oeuvres completes, t. 1-15. P., 1923-59; Carnets, v. 1-5. P, 1960—61; Oeuvres choisis, sous red. de J. P. Balcan. P, 1977; в рус. пер.: Что такое собственность? М., 1998. Лит.: Ansart P. Sociologie de Proudhon. P, 1967; Voyenne В. Histoire de l'idee federaliste, t. 2. Le federalisme de Proudhon. P., 1973; LangloisJ. Defense et actualite de Proudhon. P., 1976. M. M. Федорова

ПСЕВДО-ДИОНИСИЙ АРЕОПАГИТ (Aiovucioc, 'Ареошугтпс, т. е. член Ареопага, древней судебной коллегии в Афинах) — христианский мыслитель 5 или нач. 6 в., представитель поздней патристики. Его трактаты и послания от имени образованного афинянина 1 в., обращенного в христианство проповедью апостола Павла и упоминаемого в новозаветных «Деяниях апостолов» (17, 34). Первое известие о сочинениях Псевдо—Дионисия Ареопагита связано с религиозным собеседованием между православными и монофиси- тами в Константинополе в 533. Фразеология и стилистика сочинений, бытовые реалии, упоминаемые в контексте символических истолкований, наконец, следы прямого использования текстов Прокла, выявленные в конце 19 в. Г. Кохом и И. Штигльмайром, — все это в совокупности не позволяет датировать «Corpus Areopagiticum» («Ареопагитики»), как его принято называть в науке, ранее 2-й пол. 5 в.; некоторые дополнительные данные указывают на сирийскую среду. Грузинский исследователь Ш. И. Нуцубидзе и (независимо от него) бельгийский специалист Э. Хонигман предложили идентифицировать автора трактатов с монофиситским церковным деятелем и мыслителем Петром Ивером, уроженцем Иверии (восточной Грузии), епископом Маюмы (близ Газы); высказывались и другие гипотезы (авторство Севера Антиохийс- кого, круг Иоанна Скифопольского и т. п.), ни одна из которых, однако, не приобрела общего признания. «Ареопагатический корпус» включает 4 трактата («О небесной иерархии», «О церковной иерархии», «О божественных именах», «Таинственное богословие») и 10 посланий; развиваемая в них доктрина — высшая точка христианского неоплатонизма. Усвоив и развив неоплатонические представления о безусловной неопределимости и неописуемости Бога

382

ПСИХОАНАЛИЗ (апофатическая теология — тема «Таинственного богословия») и об условной возможности восходить к Богопознанию по иерархической лестнице аналогий (катафатическая теология — тема «О божественных именах»), автор связал онтологию неоплатонизма (и порожденное ею учение о символе) с социальной проблематикой; доктрина о «церковной иерархии» непосредственно подстраивается к доктрине о «небесной иерархии». При этом в отличие от мистического историзма Августина (Церковь как «град божий») образ Церкви как идеального человеческого сообщества, находящегося в согласии с законами универсального бытия, предельно статичен: это иерархия людей, непосредственно продолжающая иерархию ангелов, отражение чистого света в чистых зеркалах, передающих луч друг другу, стройный распорядок церковных «таинств» (описываемых как «посвящения» при помощи лексики античных языческих мистерий); какой-либо драматизм и противоречия полностью отсутствуют. Символизм в истолковании всего сущего, эстетически переживаемая картина мира как иерархии света оказали всеобъемлющее влияние на всю средневековую эстетику (в т. ч. на теорию света и символа у Сугера, воплощенную в художественной практике готического искусства, поэзию Данте — «Рай» и др.). Учение Псевдо-Дионисия Ареопагита получило официальное признание в византийском православии первоначально благодаря его интерпретации Максимом Исповедником. Его влияние испытали Иоанн Дамаскин, Григорий Палама и противник Паламы Варлаам Калабрийский, позднее Максим Грек и другие древнерусские мыслители. На Западе «Ареопагитичес- кий корпус» стал известен с 9 в.; к нему писали комментарии многие мыслители средних веков и Возрождения, в т. ч. Фома Аквинский и М. Фичино, сильное влияние его идей испытали Иоанн Скот Эриугена и Николай Кузанский. Соч.: MPG, t..3; La hierarchie celeste. P., 1970; в рус. пер.: О божественных именах. Буэнос-Айрес, 1957; О божественных именах. О мистическом богословии. СПб., 1994; О небесной иерархии. СПб., 1997; Послание Титу-иерарху. — В кн.: Прохоров Г. М. Памятники переводной и.русской литературы XIV—XV веков. Л., 1987, с. 179—199; Послание 1. Гаю Монаху. Послание 5. Дорофею диакону. — В кн.: Историко-философский ежегодник—90. М., 1991, с. 226. Лит.: Скворцов К. И. Исследование вопроса об авторе сочинений, известных с именем св. Дионисия Ареопагита. К., 1871; Нуиубидзе Ш. Тайна Псевдо-Дионисия Ареопагита. Тбилиси, 1942; Он же. Петр Ивер и проблемы ареопагитики. Тбилиси, 1957; Хонигман Э. Петр Ивер и сочинения Псевдо-Дионисия Ареопагита. Тбилиси, 1955; Данелиа С. И. К вопросу о личности Псевдо-Дионисия Ареопагита. — В сб.: Византийский временник, т. 8. М— Л., 1956; Rogues R. L'univers dionysien. P., 1954, Pepin J. Univers dionysien et univers au- gustinien. Aspects de la dialectique. P., 1956; Vanneste S. Le Mystere de Dieu. Essai sur la structure rationelle de la doctrine mystique du Pseu- do-Denys L'Areopagite. Bruges, 1959; Goltz H. HIERA MES1TE1A. Zur Theorie der hierarchischen Sozietat im Corpus Areopagiticum. Erlangen, 1974(«Oikonomia», Bd4). С. С. Аверинцев

ПСЕЛЛ — см. Михаил Пселл.

ПСИХОАНАЛИЗ — метод лечения психических заболеваний, разработанный 3. Фрейдом, а также комплекс гипотез и теорий, объясняющих роль бессознательного в жизни человека и развитии человечества. Несмотря на то, что многие психоаналитики стремятся подчеркнуть научный (и в этом смысле нефилософский) статус психоанализа, учение Фрейда с момента возникновения не только претендовало на обобщения философского характера, но и включало установку на создание своеобразной философии человека. Организационное оформление психоанализа началось в 1902 с образования кружка единомышленников, затем переросло в Венское психоаналитическое общество и, наконец, завершилось распространением психоаналитического движения во многих странах Западной Европы и Америки. В психоанализе исследуется не просто внутренний мир человека, а та сфера психического, в рамках которой происходят наиболее существенные и значимые процессы и изменения, оказывающие воздействие на организацию всего человеческого бытия. Онтологическая проблематика смещается в плоскость психики. Реальностью признается психическое, имеющее свою собственную природу и подчиняющееся особым закономерностям развития, далеко не всегда имеющим аналог в физическом мире. Исследование психически реального, выявление закономерностей функционирования человеческой психики, изучение внутренних коллизий и драм, разыгрывающихся в глубинах человеческого бытия, — таковы существенные моменты психоаналитической философии. Она опирается на гипотезу о существовании бессознательного пласта человеческой психики, в недрах которого происходит особая жизнь, еще недостаточно изученная, но тем не менее реально значимая и заметно отличающаяся от процессов сферы сознания. В психоанализе исследуются содержательные характеристики бессознательного психического. Бессознательное сравнивается с большой передней, где находятся все душевные порывы, а сознание — с примыкающей к ней узкой комнатой, салоном. На пороге между передней и салоном стоит страж, пристально разглядывающий каждое душевное движение и решающий вопрос о том, пропустить ли его из одной комнаты в другую. Если душевное движение допускается в салон, то оно может стать сознательным, когда привлечет к себе внимание сознания. Передняя комната — обитель бессознательного, салон — вместилище предсо- знателъного, и только за ним расположена келья собственно сознательного. Таково одно из пространственных, или топических, представлений психоанализа о человеческой психике. В 20-е гт. психика понимается как состоящая из трех слоев, или инстанций, — Оно, Я, Сверх-я. Бессознательное Оно представлено в качестве унаследованного человеческой организацией глубинного слоя, в недрах которого скрыты потаенные душевные движения, напоминающие старых демонов и выражающие безотчетные влечения человека. Сознательное Я — посредник между Оно и внешним миром, инстанция, предназначенная для содействия в деле оказания влияний этого мира на бессознательную деятельность индивида. Сверх-я — инстанция, олицетворяющая собой императивы долженствования и запреты социокультурного характера. Я пытается подчинить себе Оно. Если это не удается, то Я подчиняется Оно, создавая лишь видимость своего превосходства над ним. Сверх-я тоже может властвовать над Я, выступая в роли совести или бессознательного чувства вины. В итоге Я оказывается в тисках многообразных противоречий, являясь «несчастным», подверженным троякой угрозе: со стороны внешнего мира, вожделений Оно и строгости Сверх-я. Учение о «несчастном Я» направлено против светских и религиозных иллюзий о человеке как о внутренне непротиворечивом существе. Душевная жизнь человека беспрерывно потрясается конфликтами. Их разрешение связано с защитными механизмами, позволяющими приспосабливаться к внешнему миру. Человек руководствуется в жизни двумя принципами. Первый —

383

ПСИХОЛОГИЗМ [И АНТИПСИХОЛОГИЗМ] В ЛОГИКЕ «приниип удовольствия» — внутренне присущая каждому индивиду программафункционирования психических процессов, в рамках которой бессознательные влечения автоматически направляются в русло получения максимального удовольствия. Второй — «принцип реальности», корректирующий ход протекания психических процессов в соответствии с требованиями окружения и задающий ориентиры, способствующие избежанию потрясений, связанных с невозможностью непосредственного и сиюминутного удовлетворения влечений. Однако защитные механизмы подобного рода, эффективные по отношению к внешней реальности, не всегда способствуют разрешению глубинных конфликтов, обусловленных психической реальностью. В лучшем случае происходит вытеснение социально неприемлемых порывов и желаний в сферу бессознательного. При этом создается лишь видимость разрешения внутрипсихических конфликтов, ибо вытесненные в бессознательное желания человека в любой момент могут вырваться наружу, став причиной очередной драмы. Разрешение внутренних конфликтов должно достигаться путем сознательного овладения желаниями, непосредственного их удовлетворения или сублимацией. Практика психоанализа направлена на выявление и анализ патогенного материала, получаемого в процессе расшифровки «свободных ассоциаций», толкования сновидений, изучения ошибочных действий (описки, оговорки и т. д.) и тех «мелочей жизни», на которые, как правило, не обращают внимания. Познание бессознательного является в психоанализе не чем иным, как припоминанием, восстановлением в памяти человека ранее существовавшего знания. Психоаналитически истолкованноесознаниеоказывается воскрешением знания-воспоминания, вытесненного в предсознательное в силу нежелания или неумения человека распознать за символическим языком бессознательного теего внутренние стремления и желания, которые нередко ассоциируются с какими-то скрытыми демоническими силами. Психоанализ объясняет настоящее, сводя его к прошлому, к детству человека, опираясь на постулат, согласно которому источником бессознательного является нечто, связанное с сексуальными отношениями в семье между детьми и их родителями. Познание бессознательного завершается обнаружением в нем Эдипова комплекса — первоначальных сексуальных влечений. В психоаналитической философии просматривается стремление к выявлению нравственных оснований человеческого бытия. Расшифровка символического языка бессознательного, толкование сновидений, обнаружение симптомов болезненного расщепления внутреннего мира личности — все это приводило к признанию «злого», «дурного» начала в человеке. Другой аспект состоит в том, что развертывание бессознательного психического сопровождается не только соскальзыванием к низшему, животному началу человеческого существа, но и деятельностью по созданию высших духовных ценностей жизни, будь то художественное, научное или иные виды творчества. Психоанализ обратил внимание на подавление культурой сексуальных влечений человека и связал «культурную мораль» с ростом невротических заболеваний. В психоаналитической философии рассматривается комплекс проблем и культурного, и социального характера. Обсуждаются проблемы «коллективных неврозов» и «невротической культуры», антисоциального поведения индивидов и психологии масс, «культурного лицемерия» общества и регулирования человеческих отношений в нем, «корпоративный дух» и трудовая деятельность и т. д. Однако социокультурная проблематика преломляется, как правило, через семейно-сексу- альные отношения, получает такую трактовку которая легко вписывается в психоаналитическое толкование бытия человека в мире как непрекращающейся борьбы между «инстинктом жизни» (Эросом) и «инстинктом смерти» (Танатосом). Философское осмысление психоанализа характерно для целого ряда направлений современной западной философии, о чем свидетельствует разработка таких концепций, как «психоаналитическая философская антропология» (Л. Бинсвангер) «экзистенциальный психоанализ» (Э. Фромм), «психоаналитическая герменевтика» (А. Лоренцер), а также ряда «синтетических» филскх)фско-антропологических учений, сочетающих отдельные идеи психоанализа с «феноменологией духа» Гегеля (П. Рикер) или феноменологией Гуссерля (Л. Раухала). Лит.: Лейбш В. М. Фрейд и современная западная философия. М., 1990; Psychoanalysis and Philosophy. N. Y, 1970; Лоренцер А. Археология психоанализа. M., 1996; Лакан Ж. Семинары, кн. 1. М., 1998; кн. 2. М., 1999; МММ. Philosophy of Psychoanalysis. Simla, 1977; Lacan J. Les quatre consepts de la psychanalyse. P, 1973; Hunly Ch. Existentialism and Psychoanalysis. N. Y, 1979; Farrell B. The Standing of Psychoanalysis. Oxf. etc., 1981; GrunbaumA. The Foundation of Psychoanalysis: A Philosophical Critique. Berkeley etc., 1984. B. M. Лейбин

ПСИХОЛОГИЗМ [И АНТИПСИХОЛОГИЗМ1 В

ЛОГИКЕ — философская концепция, утверждающая связь логики (как традиционной, так и современной символической) с реальностью человеческого мышления, изучаемой психологией. Противоположностью психологизма является антипсихологизм, который отрицает подобную связь и считает логику наукой об идеальных объектах, смысл и существование которых не зависят от их использования в человеческом мышлении. Проблема психологизма в логике состоит из двух вопросов: сводимы ли логические структуры (в частности законы логики) к психологическим структурам и являются ли логические процедуры моделями реальных процессов мышления? Классический психологизм 19 в. (Д С Мммль) отвечает на эти вопросы следующим образом: 1) логика сводима к психологии, т. е. логические понятия, могут быть определены в терминах психологических понятий, а логические законы могут быть выведены из психологических законов; 2) логика является моделью процессов мышления, потому что логика просто является частью этих процессов. Эта концепция может быть названа «редукционистским психологизмом». Ж. Пиаже говорит об автономии логики и психологии (отрицательный ответ на вопрос (1)К но настаивает на тождестве логических и психологических структур, устанавливаемом эмпирически. Эта концепция может быть названа «наивным психологизмом». Более слабая концепция психологизма утверждает, что логика играет нормативную роль по отношению к процессам мышления (С. Хаак). Однако эта концепция может быть квалифицирована как психологизм, только если мы добавим к ней тезис о сводимости норм к фактам. Концепции такого типа могут быть названы «умеренным психологизмом». Все формы психологизма имеют один общий признак — утверждают дескриптивность логики по отношению к процессам мышления. Классический антипсихологизм (L Фреге и Э* Гуссерль) отвечает на выделенные вопросы следующим способом: 1 ) логику нельзя свести к психологии, она автономна; 2) логика ни в каком смысле не может быть признана моделью мышления. Классическая форма антипсихологизма включает в себя три утверждения: (а) логические по-

384

ПТОЛЕМЕЙ нятия не определимы в терминах психологических понятий, и логические утверждения не выводимы из утверждении психологии; (б) психологические факты нельзя использовать для обоснования логических процедур; (в) методы и результаты символической логики не сообщают никакой информации о естественном мышлении человека. Тезисы (а) и (б) — отрицательные ответы на вопрос ( 1), а тезис (б) — отрицательный ответ на вопрос (2) из проблемы психологизма. Если мы примем тезисы (а) — (в), то получим концепцию, которая может быть названа «радикальным антилсихологизмом». Если мы принимаем нормативность логики и дуализм фактов и норм, то получаем концепцию, которая может быть названа «умеренным антипсихологизмом» (A Кант) который допускает дескриптивность логики по отношению к результатам мысли, но отрицает ее относительно процессов мышления. Конъюнкция тезисов (а) и (б) радикального антипсихологизма представляет собой версию принципа автономии логики, утверждающего независимость логики от психологии. Она отвечает на вопрос (1) из проблемы психологизма, но не дает ответа на вопрос (2). Следовательно, принятие тезисов (а) и (б) не влечет за собой принятие какой-либо формы антипсихологизма, поэтому она может быть названа «непсихологизмом». Психологизм и антипсихологизм в контексте философских интерпретаций логики зависят от а) типа рассматриваемых логических систем, б) базисных философских установок, в) ориентации на приложения логики. Д. С. Милль определяет логику «как науку, которая рассматривает операции человеческого рассудка, стремящегося к истине». Для него логические законы—особый тип психологических законов. Главный способ логических умозаключений — индукция. Дедукция 11редставляетсякакособыйвадищ^^ рой основывается миллевская теория логики, — эмпиризм. Главные приложения логики — открытие и обоснование з- аконов человеческого мышления, которые являются частью психологии мышления. Типические черты психологизма в логике 19 в.: а) ориентация на традиционную логику в области теории дедукции, б) эмпиризм и фундаментализм как общефилософская основа психологизма, в) ориентация на приложение логических результатов к исследованию психологии человеческого мышления. Э. Гуссерль строит философские выводы на основании анализа возникающей математической логики. Базисной философской установкой является объективизм, — стремление обосновать независимость от субъекта как формы, так и содержания знания, и идеализм — признание существования независимых от субъекта форм и объектов знания. Основные приложения логики — основания математики. Ориентация на приложения логики к основаниям математики определила господство антипсихологизма в философии логики 20 в. Во 2-й пол. 20 в. в связи с приложениями логики к исследованиям по искусственному интеллекту и развитием теории поиска вывода произошло возрождение психологистических идей (С. Хаак, Б. В. Бирюков, Т Зеебом, Г. В. Сорина). Возникли концепции, сочетающие непсихологистическое обоснование логики с возможностью моделирован иялоткойреальностичеловеческогомышления(металси- хологизм). Лит.: Брюшинкин В. Н. Логика, мышление, информация. Л., 1988; Виндельбанд В. Философия в немецкой духовной жизни 19 столетия. М., 1993; Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1958; Гуссерль Э. Логические исследования. Пролегомены к чистой логике. СПб., 1909, т. 1 ; Гуссерль Э. Философия как строгая наука. — «Логос», 1911, № 1,с. 1—56; Милль Дж. Ст. Система логики. СПб., 1865; Логическое Кантоведение. Труды международного семинара. Калининград, 1998; Смирнова ?Д Логика и философия. М., 1996; Сорина Г. В. Логико-культурная доминанта. Очерки теории и истории психологизма и антипсихологизма в культуре. ML, 1993; Фреге /. Мысль. Логическое исследование. — В кн.: Философия, логика, язык. М., 1987, с. 18—47; Brentano F. Psychology from an Empirical Standpoint. N.Y., 1973; Frege G. Grundgesetze der Arithmetic. Darmstadt, 1962; Haack S. Philosophy of Logics. Cambr, 1980; Kusch M. Psychologism. A case study in the sociology of philosophical knowledge. L,—N.Y., 1995; Notturno M. A. Objectivity, Rationality and the Third Realm: Justification and the Grounds of Psychologism. A study of Frege and Рэррег Dordrecht—Boston—Lancaster, 1985; Perspectives on Psychologism, Ed. By Mark A. Notturno. N. Y., 1989; Rath M. Der Psychologismusstreit in der deutschen Philosophic Freiburg—Mun., 1994; Set *>hm T. Psychologism Revisited. — Phenomenology and the Formal Sei. ices, Ed. by Thomas M. Seebohm. Dordrecht, 1991. В. Н. Брюшинкин

ПТОЛЕМЕЙ (ПтоА-ецаюс) Клавдий (ок. 100-175 н.э.) — гтлческий астроном, математики географ,раоотад сандрии. Известен гл. о. как автор астрономического трактата «Альмагест», в котором изложена геоцентрическая модель космоса, остававшаяся наиболее влиятельной вплоть до работ Коперника (16 в.), предложившего гелиоцентрическую модель. Также сохранились: «Четверокнижие» («Тетрабиблос», учебник по астрологии), «О фазах неподвижных звезд», «Готовые (астрономические) таблицы», «Гармоника*, небольшой трактат по эпистемологии «О критерии», «География» и авторский список открытий Птолемея; в переводе с арабского дошли: «Оптика», «Гипотезы о планетах» (частично), «Планис- ферий» и «Аналеммы» (по геометрии сферы). Сохранились также комментарии на «Альмагест» Паппа (ок. 320) и Фео- на Александрийского (ок. 370), комментарий Порфирия на «Гар-монику» и его же «Введение в «Четверокнижие» Птолемея» (комментарии на «Четверокнижие» Порфирия и Прокла утрачены). Оригинальное название «Альмагеста» — rj цшздипкт) awra^ic («Математическое гочинение»);ставшее традиционным арабское название означает «Величайший» (астроном). Своим трактатом Птолемей г1Гхшолжаетастрономическуютрад>щию, начатую еще Евдоксом Книдским. Ближайшим источником «Альмагеста» был аналогичный трактат Гиппарха Самосского (2 в. до н. э.), который Птолемей дополнил материалами собственных наблюдений и собственными теоретическими новшествами. Видимые движения небесных тел он объясняет с помощью комбинаций круговых движений, что с точки зрения современного математического анализа эквивалентно аппроксимации наблюдаемых траекторий с помощью рядов Фурье. Геоцентризм у Птолемея—это осмысленный физический принцип, а не просто удобный способ «спасти явления»; защищая тезис о неподвижности Земли, он приводит ряд аргументов как чисто теоретических, так и основанных на наблюдениях (в частности о неподвижности Земли свидетельствует, по Птолемею, тот факт, что тело, брошенное строго вверх, падает на то же самое место). «Гармоника» Птолемея — одно из наиболее обстоятельных греческих сочинений по теории музыки. В кн. 1 много внимания уделяется обсуждению и критике двух основных античных музыкальных теорий: пифагорейцев и Аристоксена; свою задачу Птолемей видит в построении такой теории, в которой чувственное восприятие и разум не вступали бы в конфликт (ту же позицию он занимает и в трактате «О критерии и ведущем начале (души)»).

385

ПУАНКАРЕ География Птолемея замечательна в первую очередь не фактическими данными, а заложенными в ней математическими принципами картографирования. Он продолжил и акцентировал традицию математической «теоретической» географии Эратосфена и Гиппарха, с которой резко разошелся Страбон, предложив чисто нарративную «практическую» географию, служащую, по его словам, «государственным интересам и пользе народа». «География» Птолемея приобрела особое влияние в эпоху Возрождения, когда в нач. 15 в. греческий подлинник был переведен на латынь и в 1477 издан в Болонье (к нач. 17 в. — еще 31 издание). Благодаря ошибке Птолемея, распространившего Азию слишком далеко на Восток, Колумб надеялся доплыть до нее через океан гораздо быстрее, чем это можно было сделать на самом деле, если бы на его пути не было Америки. Соч.: Claudii Ptolemaei opera quae exstant omnia, ed. J. L. Heiberg, t. 1— 3. Lipsiae, 1898—1903; Ptolemy's Almagest, transi, and annot. by G. J.Toomer. L., 1984; During I. (ed.), Die Harmonielehre des Klaudios Ptol- emaios. Goteborg, 1930; Barker A. Greek Musical Writings: II Harmonic and Acoustic Theory. Cambr, 1989 (англ. пер. «Гармоники»); Мапе- tho, Aegyptiaca, Ptolemy, Tetrabiblos, eds. W. G. Waddell, E E. Robins. L.-Cambr. (Mass.), 1940; Huby P., Neale G. (eds.). The Criterion of Truth. Essays ...in honour of G. Kerferd. Liverpool, 1989, p. 179-230 (текст и англ. пер. «О критерии»); Альмагест, или Математическое сочинение, в 13 кн., пер. И. Н. Веселовского. М., 1998; Тетрабиблос, или Математический трактат, пер. Ю. А. Данилова. — «На рубежах познания Вселенной», 1994,1,с. 371—374 (перепеч. в кн.: Знание за пределами науки, сост. И. Т. Касавин. М., 1996, с. 131—133). Лит.: Бронштэн В. А. Клавдий Птолемей: 2 в. н. э. М., 1988; Он же. «Альмагест» Птолемея на Руси. — «Земля и Вселенная», 1996, 1, с. 61—68; Boll F. Studien uber Claudius Ptolemy. Lpz., 1894; Lejeune A. (ed.). L'optique de Claude Ptolemee dans la version latine d'apres l'arabe de l'emir Eugene de Sicile. Louvain, 1956; Long A. A. Ptolemy On the Criterion: An epistemology for the practicing scientist. — Dillon J., Long A. (eds.). The Question of «Eclecticism». L., 1988, p. 176-207. А. В. Родин

ПУАНКАРЕ (Poincare) Анри (29 апреля 1854, Нанси — 17 июля 1912, Париж) — французский математик и философ науки. Учился в Политехнической школе в Париже (1872— 75). В1870 получил докторскую степень в Национальной Высшей Школе за исследование в области дифференциальных уравнений. С 1881 и до конца жизни преподавал в Сорбонне. С 1887 — член Французской Академии наук, с 1906 — президент этой академии. Пуанкаре — автор многочисленных (около 500) работ, по- священныхширочайшему спектру проблем чистой и прикладной математики, оптики, теории электричества, газовой гидродинамики, статистической механики, теории вероятностей, небесной механики. В каждую из этих областей знания он внес огромный вклад, но наиболее значительными признаны его исследования в области теории небесной механики. Часть этих исследований изложена в работе «О проблеме трех тел и об уравнениях динамики», за которую в 1889 Пуанкаре получил международную премию короля Оскара II. В исследованиях по теории равновесия вращающихся жидкостей Пуанкаре дал объяснение стабильности колец Сатурна и существования двойных звезд. Занимаясь вопросами динамики электрона, в 1905 Пуанкаре независимо от А. Эйнштейна получил ряд результатов специальной теории относительности. Главные свои результаты Пуанкаре суммировал в фундаментальном труде «Новые методы небесной механики» (т. 1—3, 1892—99), а также в отдельной книге, специально посвященной вопросам абстрактной математики, прежде всего топологии (Позициональный анализ, 1895). Его перу принадлежит также «Курс математической физики» в 12 т., в котором представлено содержание лекций, прочитанных в Сорбонне. Пуанкаре принадлежит также большая серия публикаций, посвященных общим вопросам научного мышления. Важнейшие среди них — «Наука и гипотеза» (1903), «Ценность науки» (1905), «Наука и метод» (1908). Одной из центральных тем этих работ (особенно в «Науке и гипотезе») является психология научного творчества. Интерес Пуанкаре к этой области объясняется спецификой мышления самого ученого; с одной стороны, он обладал фантастической памятью, запоминал с первого раза и держал в памяти огромное количество информации, мог проделывать в уме сложнейшие математические вычисления, с другой — обладал редкостной способностью визуализировать самые абстрактные идеи, превращать их в чувственно-наглядные, пространственные образы. Отсюда его внимание к той стороне научной деятельности, которая обычно предстает как противоположность методичной, «расчетной» работе рассудка — творческому воображению. Он был уверен, что в основе любой научной теории лежат априорные (т. е. предшествующие не только опыту, но и всякому содержательному рассуждению) принципы, которыми научный разум обязан творческому воображению. Эти принципы не только независимы от логики как системы строгих правил, которым следует рациональное мышление, но даже более фундаментальны, нежели эти правила. Превращение подобных принципов в систему, а также организация совместной деятельности ученых, использующих эти системы и принципы как каркас научных теорий, происходит в результате гласного или негласного соглашения — «конвенции», которую заключают члены научного сообщества. Такие представления Пуанкаре оказались весьма важными для формирования интуиционистской школы математиков, обсуждавших в нач. 20 в. проблему оснований математики, а также для формирования конвенциализма как особой философско-методо- логической программы. Пуанкаре принимал активное участие в дискуссиях между представителями традиционного («логи- цистского» или «формалистского») и нетрадиционного, интуиционистского направлений. Согласно Пуанкаре, новая научная концепция начинается с творческого озарения, но предпосылкой такого озарения служит долгая, упорная, зачастую незаметная для самого ученого подсознательная работа мысли. Эта подсознательная работа — прелюдия научного творчества, вспышка интуиции — «звездный час» творческого процесса, за ними следует долгая методичная работа по организации научного знания под углом зрения удобства его использования и освоения. Такие представления о научном мышлении и содержании научного знания заставили существенно пересмотреть понятие объективности знания. Пуанкаре отвергает как научно неоправданное представление о познании реальности (трактуемой как «внешний мир», полностью независимой от разума) в качестве конечной цели познания. Реальная история науки для Пуанкаре — не только источник наглядных иллюстраций общих схем, которые использует научный разум в своей работе. Напротив, этот разум по сути своей историчен; развитие науки — отнюдь не «приращение знания», не накопление фактов, поскольку сам фактический состав науки органически включает прежние вспышки интуиции, и осознание необходимости этой творческой компоненты науки, к которому приводит знакомство с исто-

386

ПУДГАЛА рией науки, оказывается важной психологической предпосылкой новаторского духа, без которого невозможна наука. Соч.: Ценность науки. М., 1906; Наука и гипотеза. СПб., 1906; Наука и метод. СПб., 1910; Математика и логика. — В сб.: Новые идеи в математике, вып. 10. П., 1915; Математическое творчество. — В кн.: ЛдамарЖ. Исследование психологии изобретения б области математики. М., 1970; Избр. труды, т. 1-3. М., 1971-74; О науке. М., 1983. Лит.: Dantzig T. Poincare. N. Y- L., 1954; Appell P. H. Poincare. P., 1925. A. Ф. Зотов

ПУББАНТАКАППИКИ (пали pubhantakappika — рассуждающие о прошлом, космогонисты) — обобщенное обозначение выразителей космологических доктрин брахманов и шраманов в важнейшем тексте Палийского канона (см. Тршштака) «Брахмаджала—сутте» (Дигха—никая I. 13—30). Первая доктрина пуббантакаппиков — «этернализм», по которому Атман и мир вечны: «Безначальны Атман и мир, «бесплодны», как вершины гор, и прочны, как колонны, и хотя те существа блуждают, перевоплощаются и исчезают и появляются вновь, [все] существует навечно». Суть этой позиции в различении двух уровней истины — эмпирического, когда все существа считаются такими, какими они предстают обычному наблюдению, и аутентичного, когда обнаруживается, что их изменение и «становление» иллюзорны, а подлинное бытие неизменно. При этом различаются четыре отправных пункта, из которых приходят к этой доктрине: три связаны с достижением истины через аскетическое «усердие» и такую «концентрацию сознания», при которой вспоминается не имеющая начала серия предыдущих рождений (отсюда и вера в безначальность Атмана и мира), четвертая — с изысканием «дискурсиста и исследователя», который приходит к тому же выводу средствами «одного только разума». Вторая доктрина — «полуэтернализм» — учение о том, что Атман и мир частично вечны и частично невечны. Здесь первые три позиции также соотносятся с «припоминанием» аскетами их прежних существований — на этот раз в мире небожителей, четвертая — с дискурсом и исследованием тех, кто различают Атман душевно-телесный как подверженный изменениям и Атман, «которого зовут мыслящим, умом, различающим» и который изменениям не подвержен. Третья доктрина космогонистов включает сразу четыре позиции, связанные уже не с длительностью, но с измеримостью мира. Первые три позиции также основываются на концентрации сознания, в результате которого одни видят мир бесконечным, другие — конечным, третьи — и тем, и другим (вторые отрицают «видение» первых, третьи — вторых), а четвертая — снова «дискурсивная и исследовательская» — позволяет считать все три первые заблуждениями, а мир и не конечным, и не бесконечным. Последняя из доктрин пуббантакаппиков — учение «окказионалистов» — представление о случайном происхождении Атмана и мира. Она является прямой оппозицией «этернализму» и также опирается в одном случае на концентрацию сознания аскета («увидевшего», что его не было), в другом — на умозрение. Буддисты включают в класс пуббантакаппиков и «скользкихугрей» (см. Амаравшаосепшш), однако большинство последних интересуются проблемами не космологическими, но этическими, и являются в отличие от предыдущих мыслителей не «догматиками», а как раз их оппонентами — «агностиками». Схематичность обнаруживается и в калькуляции «отправных пунктов» космогонистов (классическая модель 3 +1 ), однако в целом изложение взглядов пуббантакаппиков достоверно отражает и предметы начального индийского философствования, и методы (не только «исследователи», но и «визионеры» в одинаковой мере являются ар- гументаторами), и некоторые определяющие для индийской философии модусы ментальности (различение двух уровней истины, игры с тетралеммами — см. Чатушкотика). В. К. Шохин

ПУБЛИЧНОСТЬ — открытость, доступность и коллективность. Понятие «публичность» характеризует открытую пониманию и вниманию общественную политик)' и иные виды деятельности (напр., творческую), доступные наблюдению и контролю процедуры принятия решений, гласность дискуссий, открытость «политической сцены» («театрократии» у Платона), выступлений лидеров и т. д. Публичность образует сферу коллективности, ассоциативное пространство, в котором по разным признакам группируются члены общества, коллективизируются взгляды, эмоции, возникают и функционируют партии политические, общественные организации, творческие и иные союзы (публичное пространство, по определению Ю, Хабермаса). В этом пространстве встречаются и взаимодействуют либо противостоят друг другу организованные, институциональные, формализованные и спонтанные общественные формирования (общественные движения, «народные фронты» и т. п.). В нем сочетаются процессы организации и самоорганизации, управления и самоуправления. В публичном пространстве расположена периферия центральной государственной власти — «правящие силы», «политические элиты», аппараты государственных учреждений, партий, органы местного самоуправления, вся совокупность властей «среднего уровня» (мезовласти), связывающей микропроцессуальные отношения приватной сферы (см. Приватность) с высшими уровнями государственной макровласти. Характер публичности, ее облик определяются интенсивностью ассоциативной жизни общества, ее организованностью, демократической открытостью самого общества. Минимальная в авторитарных и тоталитарных политических системах публичность выразительнее, многообразнее, ярче в демократических странах. Жизнь публичной сферы включает спонтанные и организованные формы. Публичность — предмет борьбы за права человека (за право собраний). Ассоциативная жизнь общества гарантируется демократическими конституциями и законами (закон 1832 в Англии, 1902 во Франции и т. д.). Лит.: Habermas J. L'espace public. P., 1978. И. И. Кравченко

ПУДГАЛА (санскр. pudgala; пали puggala — человек, личность, индивид) — понятие философии буддизма, обозначающее реальное, хотя и неопределимое единство личности (пудгала не тождественен скандхам — группе элементов, из которых составлен, но и не отличен от них, он не в них, но в то же время и не вне них). Поскольку анатма-вада отрицала отсутствие в человеке чего-либо постоянного, в буддизме возникла проблема объяснения тождества личности в разные моменты времени, напр, в процессе перерождения. Сторонники доктрины пудгалы (пудгала-вады), ссылаясь на то, что Будда назвал пудгалу носителем бремени (пяти скан- дх), утверждали, что в отличие от неодушевленных вещей он сохраняет свое тождество в течение времени перерождения, выступая субъектом не только перерождения (сансары) и кармического воздаяния (действующего и вкушающего плоды

387

ПУДГАЛА-ВАДА действия), но и любого психического состояния («кто» страдания, радости, сострадания). Однако, с точки зрения ортодоксальных буддистов, пудгала не более чем «именование», условное «обозначение» временной конфигурации физических и психических элементов, не имеющей длящейся объективной реальности. В джайнизме пудгала выступает как «материя», составляющая одно из пяти первоначал вселенной. Образуемая атомами, она формирует тела перерождающихся существ. См. также Джой- шжая философия. В. Г. Лысенко

ПУДГАЛА-ВАДА (санскр. pudgalavada — учение об индивиде) — общее название группы буддийских школ, разделявших «персоналистическую» доктрину пудгалы. В нее входили: ваташутрия, дхармоттария, бхадарания, саннагарика, авантака и др. Большинство современников и тем более поздние поколения буддистов — сторонников пудгала-вады оценивали как «внутренних аутсайдеров» (antarasaratiithika). Обстоятельный разбор и критику их позиций содержат важнейшие тексты тхеравады («Катхаватху»), вайбхашики и сауг- рантики(«Абхидхармакоша»). Средимахаянских авторов, критиковавших пудгала-ваду, — Нагарджуна, Асанга, Чандракир- лш, Шантидэва и Камалашива. Из собственных текстов этой школы сохранилось небольшое сочинение по винае (дисциплине) в китайском переводе, трактат по абхидхарме и трактат «Саммития-никая-шастра» (плохо поддающийся переводу). В поддержку своей доктрины приверженцы пудгала—вады ссылались на некоторые известные фразы Будды, где пудгала упоминается в значении некой неделимой целостности, объекта референции для слова «я», напр.: «Я буду учить вас бремени, его возложению, его снятию и носителю бремени. Пять скандх, образующих сферу восприятия, суть бремя... Носитель бремени есть пудгала: тот почтенный человек, которого зовут так-то и так-то, рожденный так-то и так-то, из такого-то и такого-то клана, питающийся такой-то и такой- то пищей, живущий столько-то и столько-то, пребывающий здесь столько-то и столько-то, оканчивающий свой жизненный путь так-то и так-то». По мнению Э. Конзе, буддийский «персонализм» был реакцией на абсолютизацию деперсоналистических тенденций — подчеркивание реальности только изолированных мгновенных состояний — дхарм и отрицание даже их относительного единства в определенные промежутки времени (анатма-вада). В. Г. Лысенко

ПУРАНА КАССАПА (пали Рйгапа Kassapa — [Претендующий] на полноту [знания] из [рода] Кашьяпов) — философ- адживик (см. Адживика), воззрения которого открывают изложение взглядов шести «диссиденствующих» учителей в «Са- манапхала-сутте»(Дигха-никая 1.52—53). Поучению Пураны, какие бы преступления ни совершал человек — вплоть до превращения посредством острого диска всех живых существ в месиво, — его действия не будут злом и не дадут «приращения зла», равно как и дела благочестия и милосердия не суть добро и не дают «приращения добра». Помимо этой основной «доктрины», Пурана настаивал на конечности мира и бесконечности своего знания (отсюда и его имя). За циничным эпатажем «откровений» Пураны можно видеть продуманное до логического конца учение об «отсутствии действий». Обе буддийские интерпретации его учения — в качестве отрицания причинности (в человеческих действиях) и в качестве детерминизма (ни- ятш-eada) адекватны и отражают внутренний и внешний ракурсы этого учения. Джайны характеризуют учения, близкие Пуране, как «отрицание деятеля». В. К. Шохин

ПУРВА-МИМАНСА - см. Миманса.

ПУРИТАНИЗМ (от лат. punis — чистый) — сложившееся на почве кальвинизма реформационное движение в Англии и Шотландии 16— 17 вв., настаивавшее на «очищении» англиканской церкви от «папизма» — элементов католической догматики и обрядности. Социальная база пуританизма была неоднородной: новое дворянство и буржуазия, мелкобуржуазные слои и часть крестьянства, выступавшие против феодально-абсолютистского режима и гссударственной церкви. Поэтому по мере обострения социально-классовых противоречий пуританистское движение расслаивалось, в нем выделялись все более последовательные течения. Первоначально пуритане представший собой крайнее течение внутри англиканской церкви и добивались преимущественно упрощения пышной церковной обрядности, а также отказа от литургии. К нач. 17 в. в пуританизме складываются два основных направления: умеренное, представленное пресвитерианами (кальвинистами), требовавшими конфискации у церкви прежних монастырских земель, упразднения епископата и церковных судов, упрощения богослужения, отказа от постов, почитания святых и т. п., и радикальное (конгрегационалис- ты, индепенденты или сепаратисты), последователи которого выступали за отделение церкви от государства, полную независимость религиозных сообществ от светской власти, выборность пасторов и проповедников. Более решительные требования выдвигали приверженцы гектантства (менониты, баптисты, квакеры, методисты, адвентисты), отказавшиеся от понятия «приход» в пользу «общины», состоящей из людей, принявших крещение во взрослом возрасте, устранившие традиционный культ и символику в богослужении. Пуританизм представлял собой массовую форму выражения антифеодальных социальных требований, он сыграл решающую роль в идеологической подготовке Английской революции 17 в. Его политическим выразителем стала партия индепендентов. Жестокие преследования пуритан в Англии после реставрации монархии (1660) заставили многих из них эмигрировать в Северную Америку, где они обрели вторую родину. Здесь нашла свое продолжение конфронтация между умеренным и радикальным течениями в пуританизме, в первую очередь между пресвитерианами, стремившимися установить теократический режим, и сектантскими объединениями, выступавшими за веротерпимость и свободу совести. Культурно-историческое значение пуританизма состояло прежде всего в утверждении специфической пуританской этики, которая осуждала расточительство, праздность, социальный паразитизм и в качестве проявления благочестия и свидетельства избранности человека к спасению провозглашала культ трудолюбия и делового успеха, упорство и непреклонность в осуществлении поставленных целей, стоическое отношение к жизненным неудачам. Эти качества сыграли огромную роль в становлении раннего капитализма, прежде всего в США, что убедительно показал в своих исследованиях М, Вебер. Пуританизм оказал большое влияние на европейскую литературу, а также на формирование американского национального характера (см. Протестантизм, Англиканство, Кальвин). А. М. Каримскии

388

«ПУТИ РУССКОГО БОГОСЛОВИЯ»

ПУРУША (санскр. purusa, букв. — муж, человек) — второе космическое первоначало в дуалистической онтологии санкхьи, находящееся в отношении взаимодополнения с Пракрита и соответствующее духовному началу в качестве «чистого субъекта». Пуруша в «Санюсья-карике» «конструируется» через отрицание родовых характеристик гуннах модусов: он лишен самой гунности, неразличения, объектности, общности, бессознательности и способности к порождению чего-либо (ст. 11). Доказательства существования Пуруши: 1) предназначенность всего составного (структурность мира и психофизического агрегата индивида) для «другого»; 2) необходимость наличия противоположности всему трехгунному; 3) необходимость наличия «управляющего» начала; 4) необходимость в существовании «вкушающего» (бхоктри), или субъекта опыта; 5) наличие деятельности, направленной на «освобождение» (ст. 17). Доказательства множественности Пуруши: 1 ) неодновременность рождений, смертей и «распределенность» способностей индивидов; 2) несовпадения в их деятельности; 3) преобладание у различных индивидов той или иной гуны (ст. 18). Собственные же характеристики Пуруши — сама его субъек- тносгь, «изолированность», индифферентность, созерцательность и бездеятельность (ст. 19). По комментаторам, Пуруша совершенно пассивен при «работе» гунных начал, подобно тому как отшельник, зашедший на поле, непричастен работающим там земледельцам. Пуруша — это «световое» сознание-присутствие: чувствование, воление, и само познание осуществляется не им, но гунными психическими способностями, но без него они, как бессознательные, также не способны осуществлять эта функции. Созидание космоса обусловливается тем, что он каким-то образом выводит из «равновесия» гуны, составляющие Пракрита, а закабаление Пуруши — тем, что он каким-то образом ассоциирует себя с названными и реально непричастными ему функциями. Цель миросозидания — освобождение Пуруши от этого закабаления, которое осуществляется также не им, но самой Пракрита. В. К. Шохин

ПУРУШАРТХА (санскр. purusartha — цель человека) — важнейшая категория индуистского мировоззрения и индийской «практической философии», означающая основные цели человеческого существования. Первые свидетельства о пуру- шартхе восходят ко 2 в. до н. э. — к комментарию грамматиста Патанджали на сутры Панини (И.2.34), где дважды упоминаются вместе дхарма и артха. В первые века новой эры уже складывается система трех пурушартх (trivaiga), в которую, помимо двух названных целей, включается и кома — успех в чувственных удовольствиях. Отдельные теоретики пытались различать значимость трех пурушартх, однако преобладающая тенденция была связана с их гармонизацией (напр., «Законы Ману» 11.224), при этом определенное предпочтение в целом отдавалось дхарме. Пурушартхи соотносились со стадиями жизни индивида (ашрамы): по «Камасутре», в детстве предпочтение уделяется артхе, в молодости — каме, в старости — дхарме (1.2.2—4), но подобные распределения, как и попытки соотнести пурушартхи с варнами или «специальностями», не имели нормативного характера. В «Законах Ману» три пурушартхи соотносятся с тремя гулами санкхьи: дхарма ассоциируется с саттвой, артха — с раджасом, кама — с тамасом (XII.38). К сер. 1-го тысячелетня н. э. к трем пуру- шартхам добавляется четвертая — мокша, или освобождение от перевоплощений и страданий, и триада пурушартх расширяется до тетрады (caturvaiga). По мнению Ш. Маламуда, в данном случае воздействовала общекультурная нумерологическая парадигма 3 + 1. Примерно с 7 в. категория «пурушартха» становится предметом дискурса в философских системах. Уддйотакара вводит ее в предисловие к своему субкомментарию к «Ньяя-сутрам». Джаянта Бхатта во вступлении к «Ньяя—манджари» утверждает, что значение Вед, пуран, дхармашастр и т. д. состоит в том, что они наставляют о реализации пурушартхи, а Вьама- ишва — что вайшешика заинтересована только в «освобождении», а не в трех остальных пурушартхах. Хотя самое раннее ведантийское упоминание о пурушартхах содержится уже в «Брахма-сутрах» (II 1.4.1), серьезное рассмотрение соответствующей проблематики начинается с полемики ведантистов с мимансаками. Так, Шанкара в «Брахмасутра-бхашье» отрицает, что пурушартха — познание дхармы, которое ведет лишь к «процветанию», и здесь же констатирует, что «постижение Брахмана является целью человека» (1.1.1). Рекомендации Упанишад устраняться от внешних объектов значимы потому, что привязанность к ним препятствует достижению «высшей пурушартхи» (atyantapurusartha) (I.1.4). Аргументация от пурушартхи является решающей и в полемике Шанкары с мимансаками, вайшешиками и найяиками в связи с природой души: если она активна, то не может по определению достичь «освобождения» (как огонь не может перестать жечь), а это противоречит самой идее пурушартхи (II.3.40). Наконец, для него бесспорно, что пурушартха реализуема лишь посредством знания (Ш.4.1). У его современника Майдана Мишры пурушартха — сам Брахман, идентичный прекращению всех страданий и одновременно высшему блаженству и просветленности: если же его блаженство не постигается, то у нас нет пурушартхи (Брахмасиддхи 1.5, IV.4). Ученик же Шанкары Сурешвара прямо говорит в полемике с мимансаками, что предписания целесообразны, поскольку они ведут к реализации пурушартхи, но тексты Упанишад, не содержащие предписаний, значимы сами по себе, т. к. они учат о единстве Атмана и Брахмана — высшей пурушартхе. В позднее средневековье концепцию пурушартхи вводят в свою систему и санкхьяики. Уже в начальном афоризме «Сапкхъя-сутр» заявленная цель учения санкхьи — устранение трех видов страданий — определяется как «конечная цель человеческого существования» (1.1 ). С позиции сооггеетствияпурушаргхесоста- витель этих сутр отвергает философию как мимансаков, так и буддистов (1.47,82-83; V. 78-79). Хотя в индологической и историко-философской литературе принято считать концепцию пурушартхи индийским вариантом теории ценностей (аксиология), эта интерпретация некорректна. Индийские системы, с одной стороны, не знают самой категории ценности как таковой, с другой — отрицают саму абсолютную ценность индивидуальной личности, на которой строится современная аксиология, начиная с «Основоположения к метафизике нравов» И. Канта. Поэтому концепцию пурушартхи правильнее соотносить с тем, что можно условно назвать «телологией», учением о целях и интересах. Лет.: Mahmoud Ch. On the Rhetoric and Semantics of pumsartha. — «Contributions to Indian Sociology. New Series», 1981, v. 15, № 1,2, p. 33—54; Sharma A. The Purusarthas: A Study in Indian Axiology. Mich igan State University, 1982; Schokhin V. Samkhya on the Ends of Man (pumsartha). — Studien zur Indologie und Iranistik (Reinbek), 1997, «ПУТИ РУССКОГО БОГОСЛОВИЯ» -важнейшийтруд Г R Флоровасого, фундаментальное исследование русской бо-

389

ПУФЕНДОРФ гословской и религиозно-философской мысли. Издан в 1937 в Париже; переиздание: Вильнюс, 1991; Киев, 1991. Огромное количество фактов объединено в этом труде единством концепции, в основе которой лежит идея неопатристического синтеза, необходимости возвращения в богословии к живому источнику патриотической мысли. Современниками этот труд был воспринят с обидой и фактически замолчан, ибо он не рассматривал период русского духовного ренессанса как мерило для оценок всех событий русской духовной жизни, а, напротив, плоды самого ренессанса переоценивал в свете синтезирующих достижений золотого века патристики. Бердяев даже считал, что данный труд изображает не пути, а «беспутья» русского богословия. Флоровский пишет «о подлинном изяществе древнерусского духовного опыта», но и о недостатке волевой ответственности, повествует о своеобразном народничестве иосифлян, у которых стремление к строительству и собиранию сил сочеталось с утратой пафоса культурного творчества, и вместе с тем отмечает развивающийся процесс духовного и нравственного «сложения христианской личности» в заволжском движении, которое он высоко оценивает как «школу духовного бдения». Рисует яркий, но и отталкивающий образ Феофана Прокоповича, «ученого наемника» и авантюриста, насаждавшего полицейское «мировоззрение, исторически развивавшегося из духа Реформации». Характеризует школьное богословие 18 в., не одушевленное опытом церковной жизни, как «богословие на сваях». Подчеркивает «мечтательный утопизм» эпохи Александра I и одновременно отмечает присущее ей благотворное стремление дать больше места вдохновению и творчеству в церковной и государственной жизни. Высокой оценки удостаивается деятельность митрополита Московского Филарета, для которого богословие вновь стало «задачей жизни, непреложной ступенью духовного подвига, и делания» и чье богословствование знаменовало собой «возврат к патриотическому стилю». Отмечается деятельность профессора Московской духовной академии Федора Голубинского как «настройщика душ» своих слушателей, а также благородство стиля в книгах его ученика В. Д. Кудрявцева. Подчеркивается роковое противоречие Вл. Соловьева, стремившегося строить церковный синтез из нецерковного опыта и его невосприимчивость к мистическим святыням Церкви. Еще более противоречивым видится Флоровскому русский «серебряный век», когда возврат интеллигенции в Церковь мотивировался стремлением реформировать и поучать ее. Но отмечается также и стремление религиозных философов ввести момент подвига и подвижничества в самое познание, их стремление превратить гносеологию «в аскетику и учение о духовной жизни». В последние годы жизни Флоровский намеревался дополнить свою книгу главой «После потопа», посвященной философско-богословским достижениям послереволюционного периода. Но этому замыслу не суждено было осуществиться. Оканчивается книга вдохновенной главой «Разрывы и связи», выражающей богословское исповедание автора и его призыв «загораться вдохновением от отеческого пламени» и богословствовать «в элементе историзма и соборности». Лит.: Н. А. Бердяев о русской философии, ч. 2. Свердловск, 1991; Георгий Флоровский, Священнослужитель, богослов, философ. М., 1995. А. В. Соболев

ПУФЕНДОРФ (Pufendorf) Самюэль (8 января 1632, Хемниц — 26 октября 1694. Берлин) — немецкий юрист и философ, один из первых в Европе представителей «нового естественного права». Изучал международное право («право народов») в Лейпцигском университете, философию и математику — в Йенском. Основное сочинение — «О праве по природе и рождению» (De jure naturae et gentium. Lipsiae, 1672), — в более кратком изложении «De officio hominis et civis», Lipsiae, 1673 (рус. пер.: О должности человека и гражданина, 1726). Теория власти и права строилась Пуфендорфом как особый раздел моральной философии, наилучшим изложением которой он, вслед за Спинозой, считал «геометрическую демонстрацию». В понимании естественного права опирался на Г. Гроция и критическое осмысление концепций Ж. Бодена и Т. Гоббса. В традиции Декарта трактовал семью, общежитие и государство как «моральные вещи», наделенные определенными атрибутами и модусами. В традициях ренессансной эрудиции иллюстрировал свои обобщения пространными обзорами политической истории Европы. Оригинальная и новаторская позиция Пуфендорфа определялась пониманием естественного индивида как изначально социального существа. Не отрицая себялюбия в качестве первичного мотива человеческого поведения, Пуфендорф считал еще более сильным страх перед одиноким противостоянием природе и стремление найти защиту и помощь у объединенного сообщества. Определяя это стремление как «общественный инстинкт», он на деле трактовал его в качестве свободного и рационального суждения каждого человека необходимого вывода его естественного разума). В догосударственном (естественном) состоянии люди, согласно Пуфендорфу, не знали никакой «борьбы всех против всех». Они были добровольными членами мирных семейно—племенных объединений, сплоченных пониманием того, что «вне общества мы не можем ни жить, ни сохранять свой род». Лишь увеличение численности населения и межгрупповые конфликты, приведшие к общему ощущению необеспеченности жизни, заставили людей перейти к государственному состоянию на началах договора. Государство предполагает двоякого рода соглашение. Это, во- первых, договор в собственном смысле слова, или первоначальный договор (pacta). Суть его в общем (абстрактном) согласии на принуждение верховного правителя, если последний обеспечивает подданным их безопасность и собственность. Это, во-вторых, т. н. постановление (decretum), подразумевающее совокупность обязательных, но перерешаемых договоров, касающихся обоюдных обязательств власти и подданных. Они определяют форму правления (напр., монархию или республику) и характер отношений между сословиями (напр., порядок крепостной зависимости). Вся сфера «постановления» подчиняется критерию целесообразности и предполагает своего рода обмен между заботой об общем благе (на стороне власти) и повиновением (на стороне подданных). Различение pacta и decretum позволило Пуфендорфу, с одной стороны, достаточно определенно отстаивать права совести, жизни и собственности в значении непременных и неотменяемых, с другой — трактовать любые преднайденные формы политической и экономической зависимости как институты, существующие с согласия самих подневольных. Право на индивидуальное гражданское неповиновение Пуфендорф категорически отрицал; наиболее целесообразной формой правления он считал неограниченную монархию (идея представительства не поднимается у него выше замысла совещательного сословного собрания).

390

ПФЕНДЕР Развивая традицию протестантского политического мышления, восходящую к Лютеру и Меланхтону, Пуфендорф настаивал на том, что библейская формула «нет власти кроме как от Бога» имеет в виду лишь мудрое согласие, но никак не прямую санкцию всевышнего. Будучи частью одобряемого Богом мирского порядка, государство (не говоря уже о конкретных формах правления) не может считаться божественным даром. Обязанность жить в государстве подобна обязанности трудиться, «в поте лица зарабатывая хлеб свой» (последняя, как известно, есть проклятие, которое наложено Богом на согрешившего человека). Люди должны жить в государстве, но их правом и их общей ответственностью (как и в случае с поисками эффективных форм труда) является выбор наиболее целесообразного политического устройства. Эта своеобразная позиция позволяла Пуфендорфу отстаивать христианский характер теории общественного договора, достаточно решительно выступать против сакрализации существующей политической власти, с одной стороны, и вмешательства церкви в дела государя — с другой, видеть в веротерпимости важнейшую статью морального кодекса разумных правителей. Пуфендорф — классический представитель просвещенного легизма. Еще далекий от строгого различения закона и права, он отстаивал правовое достоинство самого закона (его общеобязательность, клятвенность, неизменность) в противовес фаворитизму и переменчивости монархических поручений, распоряжений и указов. Теория естественного права Пуфендорфа предвосхитила некоторые идеи, систематически выраженные Локком, Руссо и Кантом. Она оказала серьезное воздействие на секуляризацию политико-правовой теории в немецком Просвещении и на формирование первых проектов прав человека у Томазия и Хр. Вольфа. Сочинения Пуфендорфа уже в 18 в. были известны в России. Влияние его идей (в особенности его просвещенного легизма) испытали такие представители дворянского протолиберализма, как Д. И. Фонвизин, С. Е. Десницкий, M. M. Сперанский. Соч.: Elementorum Jurispnidentiae Universalis libri, v. 1—2. Hagae, 1660 (Oxf, 1931); Einleitung zu der Historie der vornehmsten Reiche und Staaten. Fr./M, 1684; De habita religionis christianae et vitam eivilem. Bremae, 1687; в рус. пер.: Введение в историю Европейскую, т. 1—2.

СПб., 1767—71 ; Политические рассуждения о согласии политики истинной с религиею христианскою. СПб., 1815. Лит.: Jastrov J. Pufendorfs Lehre von der Monstrositat der Reichsverfassung. В., 1882; ^/?Grotius,PufendoifJomasius.Tub., 1927; WelzelH. Die Naturrechtslehre S. Pufendorfs. Hdlb., 1931 (2 Aufl. В., 1959). Э. Ю. Соловьев

ПФЕНДЕР (Pfander) Александр (7 февраля 1870, Изелон — 18 марта 1941, Мюнхен) — немецкий философ и психолог, представитель мюнхенской школы феноменологии. С 1930 — профессор в Мюнхене. Пфендеру осталось чуждым стремление Гуссерля возвести для обоснования логики фундамент «чистой феноменологии». С его точки зрения, Гуссерль постоянно пренебрегает спецификой логики и ее идеализации в пользу таких психологизированных сфер и состояний, как акты мысли и интенциональные переживания. Логика должна оставаться в рамках лишь мыслительных формообразований (Gedankengebilde); ее не следует считать частью феноменологии или надстройкой над ней. Логика и феноменология на равных правах входят в теорию познания. Начав свой путь с психологии, Пфендер занимался психологическими проблемами восприятия, юления (Das Bewu?tsein des Wollens, 1898; Phanomenologie des Wollens. Eine psychologische Analyse, 1901) и для обозначения специфики разрабатываемой им концепции использовал термин «понимающая психология» (Einfuhrung in die Psychologie, 1904,2 Aufl., 1920). В поздних работах видел в «феноменологии» универсальный метод философии, функции которого: 1) прояснять смысл выражений обыденного языка; 2) заключать в скобки (Meinen) повседневного мира человека; 3) осуществлять феноменологическую верификацию посредством приведения интересующих нас феноменов к «самоданности». Разрабатывал феноменологию ценностей, борясь с тенденцией их релятивизации. Лит.: Pfander-Studien, hrsg. von H. Spiegelberg und A. Ave-Lallement. Den Haag, 1982; Spiegelberg H. Pfanders Philosophie. Den Haag, 1972. H. В. Мотрошипова