Около трех тысячелетий назад на берегу Мексиканского залива возникла индейская культура, получившая название ольмекской. Это условное наименование было дано по имени ольмеков — небольшой группы индейских племен, живших на этой территории гораздо позже, в XI–XIV вв. Само название «ольмеки», что означает «каучуковые люди», — ацтекского происхождения. Ацтеки назвали их так по имени области на побережье Мексиканского залива, где производился каучук и где жили современные им ольмеки. Так что собственно народ ольмеков и народ ольмекской культуры — совсем не одно и то же. Иногда, чтобы различить эти понятия, народ ольмекской культуры именуют «археологическими ольмеками».

Цивилизация «археологических ольмеков» берет свое начало во II тысячелетии до н. э., а ее существование прекратилось в первые века нашей эры и за полторы тысячи лет до расцвета империи ацтеков. Ольмекскую культуру называют иногда «матерью культур» Центральной Америки.

Впервые о народе ольмеков в Европе стало известно из труда монаха-францисканца Бернардино де Саагуна, прибывшего в Мексику в 1529 году. Саагун передал в нем рассказы ацтеков об ольмеках. Естественно, что ацтекские рассказчики могли рассказать Саагуну лишь о том народе, который жил в ту пору рядом с ними, а не о тех таинственных «археологических ольмеках», с которыми связана одна из самых ярких культур Америки. Тем не менее, Саагун узнал, что ольмеки некогда были «значительным народом», а их тропическая родина на побережье — Ольмекан — была богата и славилась золотом, серебром, бирюзой и нефритом. Власть в стране ольмеков принадлежала верховному жрецу. Такая теократическая модель государства весьма характерна для индейских культур доколумбовой Америки.

В Европе сообщение Саагуна об ольмеках, некогда обладавших высокой культурой, долгое время относили к разряду полуфантастических. Интерес к этому народу возник и стал расти лишь после того, как в 1806 году экспедиция французского археолога Дюпе нашла на побережье Мексиканского залива первые следы некогда существовавшей здесь цивилизации. Но подлинное открытие «археологических ольмеков» произошло лишь в 1930-е годы, когда на побережье Мексиканского залива начала работать экспедиция Смитсоновского института под руководством американского археолога Мэтью Стерлинга.

Сегодня установлено, что четырьмя главными центрами ольмекской культуры были Трес-Сапотес, Ла-Вента, Серро-де-лас-Месас и Сан-Лоренсо, расположенные на территории нынешних штатов Веракрус и Табаско. Подлинные ольмекские названия этих древних поселений нам, к сожалению, неизвестны.

Главными отраслями хозяйства ольмеков являлись земледелие и рыболовство. До наших дней дошли остатки культовых сооружений этой цивилизации — алтарей, саркофагов, каменных стел. Известно, что ольмеки практиковали человеческие жертвоприношения. Каменных храмов и дворцов ольмеки не строили, но зато они высекали из камня массивные скульптуры. Некоторые из них изображают огромные головы, известные сегодня как «головы ольмеков». Каменные головы — самая большая загадка этой древней цивилизации.

Монументальные скульптуры высотой до 2,5 м и весом до 30 тонн, вытесанные из монолитной глыбы базальта, изображают головы людей несомненно с негроидными чертами лица. Это практически портретные изображения африканцев в плотно прилегающих шлемах с ремешком на подбородке. Мочки ушей проткнуты. Лица ярко выраженного негроидного типа прорезаны глубокими морщинами по обеим сторонам носа. Уголки толстых губ загнуты вниз.

Исследователи установили, что камень для этих странных скульптур доставлялся в виде блоков весом от 20 до 60 тонн со склонов вулкана Сан-Мартин-Пахапан, отстоящего на расстоянии 125 км от ближайших центров ольмекской культуры. Эти гигантские блоки переправлялись сначала по морю, а затем на плотах по реке Тонала, причем их тащили против течения.

Несмотря на то, что расцвет ольмекской цивилизации приходится на 1500–1000 гг. до н. э., уверенности в том, что головы были высечены именно в эту эпоху, нет, поскольку радиоуглеродная датировка кусочков угля, найденных рядом, дает лишь возраст самих угольков. Возможно, каменные головы намного моложе.

Первую каменную голову обнаружил в 1930-е годы уже упоминавшийся Мэтью Стерлинг. Он писал в своем отчете: «Голова была высечена из отдельной массивной базальтовой глыбы. Она покоилась на фундаменте из необработанных каменных глыб. Будучи расчищена от земли, голова имела довольно устрашающий вид. Несмотря на значительный размер, она обработана очень тщательно и уверенно, ее пропорции идеальны. Уникальное явление среди скульптур аборигенов Америки, она примечательна своим реализмом. Черты ее отчетливы и явно негритянского типа».

Кстати, Стирлинг сделал и еще одно открытие — он обнаружил детские игрушки в виде собачек на колесиках. Эта невинная на первый взгляд находка на самом деле явилась сенсацией — ведь считалось, что цивилизации доколумбовой Америки колеса не знали. Но оказывается, на древних ольмеков это правило не распространяется…

Впрочем, вскоре стало известно, что подобный подход к колесу практиковали и индейцы майя, южные современники ольмеков, — они тоже делали игрушки на колесиках, но колесо в своей хозяйственной практике не применяли. Большой загадки тут нет — корни такого игнорирования колеса уходят в менталитет индейцев и в их «кукурузную экономику». В этом плане древние ольмеки мало отличались от других индейских цивилизаций.

Помимо голов, «археологические ольмеки» оставили многочисленные образцы монументальной скульптуры. Все они высечены из базальтовых монолитов или другого прочного камня. На ольмекских стелах можно видеть сцены встречи двух явно различных человеческих рас. Одна из них — африканцы. А в одной из индейских пирамид, расположенных близ мексиканского города Оахака, находится несколько каменных стел с высеченными на них сценами пленения индейцами бородатых белых людей явно семитского типа (финикийцы?) и… африканцев.

Таким образом, олъмекские головы и изображения на стелах представляют собой физиологически точные образы реальных представителей негроидной расы, чье присутствие в Центральной Америке 3000 лет назад до сих пор вызывает загадку. Но откуда могли появиться африканцы в Новом Свете до Колумба? Может быть, они были в числе коренных обитателей Америки? Существует свидетельство палеоантропологов, что в составе одной из миграций на территорию американского континента во время последнего ледникового периода действительно попали люди негроидной расы. Эта миграция происходила около 15000 года до н. э.

Есть и другое предположение — о том, что в древности между Африкой и Америкой осуществлялись контакты через океан, который, как выяснилось в последние десятилетия, отнюдь не разделял древние цивилизации. Утверждение об изоляции Нового Света от остального мира, долгое время господствовавшее в науке, было убедительно опровергнуто плаваниями Тура Хейердала и Тима Северина, доказавших, что контакты Старого и Нового Света могли иметь место задолго до Колумба.

Но этим загадки ольмекской цивилизации не исчерпываются. Например, ольмеки, подобно китайцам, высоко ценили зеленый камень нефрит. В резьбе по нефриту они достигли не меньшего совершенства, чем китайцы. В одном из четырех ольмекских «городов», Серро-да-лас-Монтес, археологи нашли целый клад — около восьмисот! — нефритовых предметов, среди которых оказались нефритовые головки людей. Эти люди — типичные монголоиды, очень похожие на китайцев. А еще ольмеки почитали бога-ягуара, в котором многие исследователи видят отзвуки культа тигра, бытовавшего в древнем Китае…

Наряду с гигантскими головами в ольмекских «городах» найдены базальтовые алтари, вырубленные в каменной глыбе-монолите, высокие стелы и богато украшенные каменные саркофаги. Сейчас есть основания предполагать, что «археологические ольмеки» (как они сами себя называли, мы не знаем) были авторами большинства «изобретений» доколумбовой Америки, в том числе письменности. Ольмекское письмо — старейшая из известных письменностей американских индейцев Письмо это было иероглифическим и близко позднейшей письменности майя: около 35 процентов всех ольмекских иероглифов являются архаическими вариантами майяских иероглифов.

Как это ни странно, несмотря на все усилия археологов, нигде в Мексике, как и вообще в Америке, до сих пор не удалось обнаружить никаких следов зарождения и эволюции цивилизации ольмеков, этапов ее развития, места ее возникновения, как будто эта культура появилась уже сложившейся. Очень мало известно о социальной организации ольмеков, об их верованиях и ритуалах — кроме человеческих жертвоприношений. Мы не знаем, на каком языке говорили ольмеки, к какой этнической группе они принадлежали. А чрезвычайно высокая влажность в районе Мексиканского залива привела к тому, что не сохранилось ни одного скелета ольмеков. Впрочем, надо помнить, что само изучение ольмекской культуры началось сравнительно поздно, так что, возможно, самые главные открытия здесь еще впереди. Пока только ясно, что культура древних ольмеков была такой же «кукурузной цивилизацией», как и остальные доколумбовы культуры Америки.

В период расцвета ольмеки распространили свое культурное влияние на огромный регион. Следы ольмекской культуры обнаружены в мексиканских штатах Пуэбла, Морелос, Герреро и других. И вместе с тем ни одно из индейских племен, живших в Мексике в эпоху появления первых европейцев, не может являться потомками ольмеков, и ни один из известных нам индейских языков скорее всего не похож на ольмекский. Еще одна загадка!

Цивилизация ольмеков прекратила свое существование в последнее столетие до нашей эры. Но их культура не погибла — она органично вошла в позднейшие культуры майя и ацтеков.

Плодородная долина Мехико расположена почти в самом центре Мексики. Она представляет собой обширную овальную котловину 112 км длиной 64 км шириной. Высокие горные цепи окружают ее со всех сторон. В южной части долины находится столица страны — город Мехико, построенный XVI веке испанскими конкистадорам на развалинах ацтекского Теночтитлана. А на юго-востоке подобно двум гигантским недремлющим стражам возвышаются снежные вершины вулканов Попокатепетль («Курящаяся гора») и Икстасихуатль («Белая женщина»).

Долина Мехико издавна манила к себе людей. Ее земля буквально нашпигована памятниками самых разных эпох. Приблизительно 25–20 тыс. лет назад долину Мехико освоили первобытные охотники на мамонтов. Позднее эта долина стала местом рождения трех последовательно сменявших друг друга древних цивилизаций Мексики — теотиуаканской (I тыс. н. э.), тольтекской (X–XIII вв.) и ацтекской (XIII–XVI вв.). И каждый народ, каждая культура оставляли после себя руины городов, селений и могильников. Именно это и создавало дополнительные трудности для исследователей, пытавшихся проникнуть в далекое прошлое доколумбовой Америки. Ведь прежде всего требовалось установить последовательность развития местных культур. Однако письменная история индейских народов Мексики не уходила глубже X века н. э. Первым исследователям древностей долины Мехико из старинных хроник были известны только ацтеки и тольтеки. Им первоначально и приписывались все обнаруженные древности. Однако позднее, по мере накопления опыта и знаний, ученые все чаще стали выделять среди находок остатки древних культур, о которых индейские хронисты не знали. Таким образом, у предков современных мексиканцев отыскивались все более и более дальние предшественники. Еще во второй половине XIX века французские солдаты из экспедиционного корпуса Наполеона III привезли в Европу найденные в Центральной Мексике грубые глиняные статуэтки весьма архаичного облика. А в 1907 году американский археолог Селия Нутталь приобрела у рабочих, добывавших камень в окрестностях Мехико, почти такие же грубые глиняные статуэтки. По словам рабочих, такие фигурки регулярно попадались им на лавовом поле Эль-Педрегаль, расположенном на окраине мексиканской столицы. Большей частью это были фигурки обнаженных женщин 5-10-сантиметровой высоты с высоко поднятыми руками, совершающих своеобразные, как бы танцевальные движения. В научной литературе они получили название «танцовщиц из Тлатилько».

То, что статуэтки были найдены под слоем окаменевшей лавы, свидетельствовало об их весьма почтенном возрасте. Заинтересовавшись этим, мексиканский археолог Мануэль Гамио в 1910 году начал раскопки на лавовом поле. Результаты превзошли все ожидания. Под слоем лавы толщиной в 6–8 м были найдены остатки древних зданий и гробниц. По глубине залегания находок археологи установили, что по времени они намного старше и тольтекской, и ацтекской цивилизаций. Так была открыта новая эпоха в истории доколумбовой Мексики.

В 1922 году исследованиями этой ранее неизвестной культуры занялся американский археолог Байрон Кэммингс. Ему посчастливилось сделать поистине сенсационное открытие: отыскать под слоем окаменевшей лавы… целую пирамиду!

Внимание Кэммингса привлек одинокий, заросший густым кустарником холм, располагавшийся в нескольких милях к югу от Мехико. Местные жители называли его Куикуилько. Правильная круглая форма и некоторые другие внешние признаки позволяли предполагать, что этот холм имеет искусственное происхождение. Однако пробиться к тайне было очень сложно: склоны холма покрывал толстый слой окаменевшей лавы.

Девять месяцев — с июля 1924 по сентябрь 1925 года — потребовалось Кэммингсу на то, чтобы пробиться через этот чрезвычайно прочный «панцирь». Даже кирки, не говоря о простых лопатах, быстро тупились на твердом камне. Поэтому Кэммингсу пришлось неоднократно прибегать к методу, весьма не одобряемому археологами: рвать лаву динамитом. И хотя медленно, работы продвигались вперед. Постепенно из-под слоя лавы все отчетливее выступали очертания огромной ступенчатой пирамиды. При этом ее форма было совсем непривычной — круглой! Пирамида представляла собой усеченный конус из четырех постепенно уменьшающихся ярусов. Диаметр ее основания составлял около 135 м, высота — 24 м. Основой сооружения служила насыпь из глины и песка, грубо облицованная снаружи глыбами лавы, булыжником и кирпичом-сырцом. Широкая каменная лестница вела наверх, к плоской платформе с устроенным на ней полукруглым алтарем. От пирамиды лучами расходились десятки гробниц: очевидно, могилы умерших должны были располагаться как можно ближе к средоточию культа.

Примитивная техника строительства, отсутствие регулярной каменной кладки указывали на глубокую древность пирамиды. Но каков был ее действительный возраст? Геологи, исследовавшие лаву, которой была покрыта пирамида, дали весьма расплывчатый ответ: извержение вулкана, погубившего сооружение, произошло от 2 до 7 тыс. лет назад. Хорошенькая разница! Лишь в 1950-х годах благодаря появившемуся радиокарбонному методу датировки удалось установить, что пирамида в Куикуилько была сооружена в самом конце I тысячелетия до н. э.

Круглая пирамида в Куикуилько — одно из самых ранних монументальных сооружений доколумбовой Мексики, и в этом смысле ее вполне можно поставить в один ряд с пирамидой Джосера в Египте: так же, как и ее египетская «сестра», куикуилькская пирамида стала прототипом последующих мексиканских построек. Кроме того, куикуилькская пирамида является не только свидетельством значительного развития архитектуры в эпоху «док-лассических» мексиканских культур, но и показателем возросшей роли религии в жизни общества той эпохи. Судьба этой постройки оказалась печальной: заваленная грудами вулканического пепла и залитая потоками лавы, пирамида погибла в результате катастрофического извержения расположенного поблизости вулкана Шитли (ныне уже потухшего). Вместе с ней было уничтожено и большое поселение древних земледельцев, существовавшее вокруг нее. Разбушевавшийся вулкан затопил раскаленной лавой весь обширный район на юге долины Мехико. Памятником этой древней катастрофы сегодня остается лавовое поле Эль-Педрегаль площадью более восьми тысяч гектаров, скрывающее остатки древних индейских поселений — дома, святилища, могилы, оружие и утварь. Настоящие «американские Помпеи»!

Обитатели этих поселений — первые земледельцы Мексики — успели достичь многого. Они создали сложную систему религиозных верований, преуспели в развитии всевозможных ремесел. Они умели изготовлять из глины разнообразную посуду, строили прочные глинобитные жилища и пирамидальные храмы. Но сделать следующий шаг в своем развитии им так и не пришлось. Произошло то, что принято называть исторической нелепостью: в судьбу этого народа вмешались стихийные силы…

После катастрофы население южной части долины Мехико вынуждено было спешно оставить обжитые земли и искать спасения. Основной поток переселенцев устремился на север и северо-восток, к Теотиуакану. Вероятно, именно это событие способствовало становлению в начале I тысячелетия н. э. теотиуаканской цивилизации. Во всяком случае, расцвет Теотиуакана начался вскоре после описанной выше природной катастрофы.

К северу от мексиканской столицы, у отрогов горной цепи Восточная Сьерра-Мадре, находится Теотиуакан — древний город в долине Мехико, в I тысячелетии н. э. — крупнейший культурный центр Мексики. До сих пор точно не установлено, что за народ создал в III–II вв. до н. э. теотиуаканс-кую культуру. Предполагается, что это были предки нахуа — индейских племен юто-ацтекской группы. Люди этой культуры поклонялись богу дождя Тлалоку и обожествляли ягуаров. Один из народов группы нахуа, тольтеки, создал в Центральной Мексике крупное государство, которое в X–XI вв. сменило государство ацтеков, также народа группы нахуа.

Когда ацтеки пришли в долину Мехико, города Теотиуакана уже не существовало. Было только множество заросших травой холмов, над которыми возвышались две могучие пирамиды, по преданию, отмечающие «место рождения Солнца и Луны». Истинное название древнего города неизвестно, а позднее наименование «Теотиуакан» на языке нахуа обозначает «место превращения богов». Ацтеки не имели ни малейшего представления о строителях города — Теотиуакан погиб задолго до их прихода. Тогда, видимо, и появилась легенда о том, что грандиозные сооружения мертвого города могли построить только боги.

Между тем первые поселения возникли в этих местах еще в V веке до н. э. По данным археологических раскопок, город Теотиуакан был основан в конце I века н. э., а в V столетии он уже являлся крупнейшим городом Центральной Америки. По некоторым оценкам, число его жителей достигало 200 тыс. человек.

Работавшая в Теотиуакане в течение одиннадцати лет — с 1955 по 1966 год — археологическая экспедиция под руководством Л. Сежурне осуществила раскопки на площади 1 кв. км и обнаружила ряд великолепных древних строений, фрески и цветную керамику. Л. Сежурне впервые описала и принципы теотиуаканской архитектуры.

Центр Теотиуакана состоит из двух длинных перекрещивающихся «проспектов», ориентированных по сторонам света. С севера на юг тянется длинная (до 3,5 км) и широкая (до 50 м) «Улица мертвых» (Calle de los Muertos). На ее северном конце расположен гигантский массив Пирамиды Луды — пятиярусного сооружения с плоской вершиной. Основание пирамиды составляет 150x130 м, высота 42 м.

К востоку от «Улицы мертвых» возвышается главный храм Теотиуакана, Храм Солнца — серая усеченная пирамида громадных размеров. По совершенству форм и их умелому расположению в пространстве Храм Солнца в Теотиуакане считается эталоном мировой архитектуры. Это третья по высоте пирамида в мире. Гениальные создатели храма мощью творческого замысла и художественностью исполнения и сегодня продолжают вдохновлять современных мексиканских архитекторов, создающих образы Мексики XXI века. Храм Солнца в Теотиуакане стал своеобразной визитной карточкой Мексики, его изображения можно увидеть на мексиканских монетах и банкнотах.

По оценкам исследователей, храм Солнца строился около двадцати лет, и на его постройке трудилось не менее двадцати тысяч человек. Они проделали огромную работу: объем пирамиды составляет 1 млн. 300 тыс. кубометров, то есть немногим меньше, чем объем пирамиды Хеопса. Храм Солнца сложен из земли, камней и высушенного на солнце кирпича-сырца. В начале 1970-х годов в толще пирамиды археологами были обнаружены погребальные камеры, а под пирамидой — естественная пещера, разделенная на несколько помещений, соединенных между собой туннелями. Они, очевидно, предназначались для культовых церемоний.

В плане Храм Солнца представляет собой прямоугольник с протяженностью сторон 225x220 м. Сегодняшняя высота храма составляет 63 м, ранее она равнялась 75 м. По традиции индейских храмов, пирамида завершается площадкой, на которой некогда находилось главное святилище, посвященное богу Солнца (ныне оно разрушено). Храм венчала каменная статуя-монолит, украшенная полированным золотым диском, который ослепительно сверкал в солнечных лучах. Этот «идол язычников» был разрушен по приказу первого католического епископа Мехико Сумарраги. Многое пострадало и от неумелой работы первых археологов — исследователей пирамиды Солнца. Ее раскопки начались в 1884 году, и они, как и последовавшая в 1905–1910 гг. реставрация, проводились без тщательного и всестороннего исследования.

Все пространство вдоль теотиуаканской «Улицы мертвых» застроено величественными зданиями — храмами, дворцами, общественными сооружениями. В самом центре города «Улица мертвых» упирается в обширный комплекс построек, известных под названием «Сьюдадела» («Цитадель»)

Это гигантская четырехугольная платформа около 400 м длиной, на вершину которой с западной стороны ведет широкая лестница. К «Сьюдаделе» примыкают еще четыре платформы меньших размеров, ориентированные строго по сторонам света, на каждой из которых стоят по четыре пирамиды. На внутренней площади «Сьюдаделы» расположен один из главных храмов Теотиуакана — «Храм Кецалькоатля». Эту шестиярусную каменную пирамиду украшают скульптуры Пернатого Змея — Кецалькоатля.

К западу от «Сьюдаделы» находится так называемый «Большой комплекс» — обширная площадь, окруженная платформами и зданиями преимущественно светского характера. Один из исследователей Теотиуакана, американский археолог Р. Миллон, предположил, что «Сьюдадела» — это «текнан» (дворец) правителя города, а «Большой комплекс» — главный городской рынок.

Севернее «Сьюдаделы» «Улицу мертвых» пересекают под прямым углом Западный и Восточный проспекты. Все остальные улицы тянутся параллельно этим проспектам, образуя правильную сетку кварталов, застроенных почти одинаковыми по размерам (57–60 м длиной) дворцами. Многие из них украшены великолепными фресками и колоннадами с пышной резьбой. На фресках из теотиуаканских дворцов можно видеть не только богов и жрецов, но и персонажей в воинских доспехах, с оружием в руках. Здесь найдены также терракотовые статуэтки юинов в шлемах наподобие головы орла. Это свидетельствует о наличии в городе значительной прослойки светской военной знати, которой и принадлежало большинство пышных дворцов в центральной части города.

К аристократическому центру примыкали тесно застроенные кварталы рядового населения Теотиуакана — торговцев, ремесленников, земледельцев, охотников и т. д. Однако основную массу рядового населения Теотиуакана составляли земледельцы. По подсчетам Р. Миллона, они составляли до 75 % всех жителей города.

Влияние и могущество Теотиуакана и созданной его жителями в I тысячелетии н. э. культуры на территории значительной части современной Мексики неоспоримо. Однако структура Теотиуаканского государства остается во многом неясной. Что это было — гигантская единая «империя», или просто сильный город-государство, подчинивший себе соседние племена и сделавший их зависимыми от себя?

Судя по археологическим данным, Теотиуакан погиб в эпоху своего наивысшего расцвета (450–650 гг. н. э.). Гибель города наступила мгновенно, по некоторым версиям — от нашествия тольтеков. Во времена тольтеков главным городом Центральной Мексики стал Толлан, а при ацтеках — Теночтитлан. А древний Теотиуакан на долгие годы был заброшен, и только древние пирамиды продолжали одиноко возвышаться над равниной, отмечая место рождения Луны и Солнца.

«Есть ли на земле какой-нибудь другой клочок земли, история которого была бы столь же темна? Где еще все ваши вопросы так неизменно оставались бы без ответа? Какое чувство берет в нас верх: восхищение или замешательство? Что вызывает эти чувства — комплекс строений, устремившихся в бесконечность, или, быть может, пирамиды похожие на роскошные лестницы, ведущие во внутренние покои неба. А быть может, двор храма, который наше воображение наполняет тысячами индейцев, погруженных в неистовые молитвы? Может быть, обсерватория, в которой имеется наблюдательный пост с кругом меридиана и углом азимута, или гигантский амфитеатр, каких Европа ни знала ни в древнейшие времена, ни в двадцатом веке — здесь было сто двадцать каменных наклонно подымающихся рядов!

Быть может, чувства эти вызваны расположением склепов: они размещались так, что занимаемая ими площадь не превращалась в кладбище и то же время одна могила не мешала другой. А может быть, их вызывает пестрая мозаика, фрески, изображающие различные сцены жизни, самые разнообразные фигуры людей, символы, иероглифы?», — писал о руинах Монте-Альбана немецкий журналист Эгон Эрвин Киш.

Монте-Альбан — археологический заповедник, расположенный в южной части Мексики, близ города Оахака. На протяжении почти двух тысячелетий здесь находился один из крупнейших центров доколумбовой Америки — древний индейский город, имя которого история не сохранила. Сегодня он носит название Монте-Альбан — по имени поросшего лесом холма, на протяжении многих веков скрывавшего развалины огромного индейского поселения. В 1931 году оно было раскопано мексиканским археологом Альфонсо Касо, и это открытие многие приравнивают к открытию Трои Генрихом Шлиманом.

«Мексиканская Троя» оказалась городом, в котором жили люди удивительно высокой культуры. Они строили великолепные храмы, они умели обрабатывать горный хрусталь и изготавливать золотые вещи и другие драгоценности необыкновенной красоты. Этот талантливый народ назывался сапотеками.

Основание Монте-Альбана относится приблизительно к IV веку до н. э. В пору своего расцвета (200–700 гг. н. э.) город занимал площадь 40 кв. км, а его население превышало 20 тыс. чел. На искусственно выровненной гигантской площади на вершине холма и сегодня высятся ступенчатые пирамиды с площадкой для игры в мяч. На спускающихся террасами склонах сохранились остатки дворцов, стелы с надписями, каменная лестница шириной 40 м и другие сооружения. Стены зданий были украшены мозаиками, фресками, рельефами.

Главным богом сапотеков был бог дождя Косихо. В знак особого почитания к его имени присоединяли титул Питао («Великий»). Ему была посвящена главная пирамида города, венчающая вершину холма. Но гораздо больший интерес, чем храмы, дворцы и стелы, представляют знаменитые гробницы Монте-Альбана.

Эти гробницы построены из камня, и каждая из них накрыта сверху большой каменной плитой. Подобная конструкция воспроизводила образ тех пещер, в которых в более древние времена индейские народности южной Мексики погребали своих вождей и жрецов. Сапотеки верили, что их предки на заре истории появились на свет из больших пещер. Следовательно, тем же путем им и следовало возвращаться в мир усопших.

Открытие гробниц Монте-Альбана стало настоящим потрясением для ученых. Во-первых, оказалось, что сапотеки — это совершенно необычно для индейцев — украшали свои «искусственные пещеры» богатой настенной росписью. А во-вторых, эти «пещеры» оказались битком набиты неслыханными по красоте и ценности золотыми изделиями!

Нигде в Америке ничего подобного больше не было. Эту находку позднее сравнивали с открытием гробницы фараона Тутанхамона, со знаменитым золотом Трои, с находками в царских гробницах в Уре.

Первую гробницу Монте-Альбана археологи обнаружили осенью 1931 года. А 9 января следующего года, в 16 часов 30 минут, Альфонсо Касо и его ассистент Хуан Валенсуэло увидели настоящее чудо. Когда Валенсуэло пробрался через узкое отверстие во вновь обнаруженную гробницу (она получила порядковый номер семь) и включил электрический фонарик, то подумал, что теряет рассудок: он увидел огромный клад, пролежавший под землей нетронутым более восьмисот лет…

Семь суток потребовалось для того, чтобы вынести из «гробницы № 7» хранившиеся здесь сокровища. Всего было найдено около пятисот предметов, и в их числе — великолепная золотая маска бога Шипе Тотека, нос и щеки которой были обтянуты человеческой кожей; ожерелья из необычайно крупных жемчужин, серьги из нефрита и обсидиана, золотые чеканные браслеты с выпуклым орнаментом, золотые ожерелья, состоящие из 900 звеньев, табакерка из позолоченных тыквенных листьев, застежки и пряжки из нефрита, бирюзы, жемчуга, янтаря, кораллов, обсидиана, зубов ягуара, костей и раковин.

Здесь же были найдены загадочные человеческие черепа, высеченные из чистого горного хрусталя. А ведь хрусталь — один из самых твердых минералов на земле. Как оказалось, хрустальные черепа были изготовлены из целого кристалла кварца. Их поверхность не имела ни малейших следов какой-либо обработки металлическими инструментами и была, по-видимому, отполирована специальной пастой, секрет которой не дошел до нашего времени. Но, по самым скромным подсчетам, для того чтобы изготовить его таким способом, индейцам потребовалось бы не менее 300 лет!

В 1970 году один из хрустальных черепов исследовался специалистами фирмы «Хьюлетт-Паккард», считавшейся авторитетным экспертом по кварцу и являвшейся широко известным производителем кварцевых генераторов. В своем отчете инженер фирмы Л. Барре писал:

«Мы изучали череп по всем трем оптическим осям и обнаружили, что он состоит из 3–4 сростков. Анализируя сростки, мы обнаружили, что они растут из единого центра и составляют единый сплошной кристалл. Мы также обнаружили, что череп вырезан из одного куска хрусталя вместе с нижней челюстью. По шкале Мооса горный хрусталь имеет высокую твердость, равную 7 (уступая лишь топазу, корунду и алмазу). Что касается обработки, то его ничем кроме алмаза резать нельзя. Но древние сумели как-то обработать его. И не только сам череп — они вырезали из этого же куска нижнюю челюсть и места для шарнирного соединения челюсти, на которых она была подвешена. При такой твердости материала это более чем загадочно, и вот почему: в кристаллах, если они состоят более чем из одного сростка, имеются внутренние напряжения. Когда вы нажимаете на кристалл головкой резца, то благодаря наличию напряжений кристалл может расколоться на куски, поэтому его нельзя резать — он просто расколется. Но кто-то изготовил этот череп из одного куска хрусталя настолько осторожно, как будто он вообще не притрагивался к нему в процессе резки».

Таким образом, эксперты «Хьюлетт-Паккард» подтвердили предположение Ф. Дорланда, что череп был изготовлен не с помощью резца, а путем длительной обработки абразивами. Какими же?

«При исследовании поверхности черепа мы обнаружили свидетельства воздействия трех различных абразивов, — пишет Л. Барре, — окончательная же отделка его выполнена полировкой. Мы также обнаружили некий вид призмы, вырезанной в задней части черепа, у его основания так, любой луч света, входящий в глазницы, отражается в них». В заключение эксперты в сердцах написали: «Проклятая штуковина вообще не должна была существовать на свете. Тот, кто ее высекал, не имел ни малейшего понятия о кристаллографии и совершенно игнорировал оси симметрии. Она неминуемо должна была развалиться при обработке!»

Кстати, слова о том, что те, кто делал череп, не имели ни малейшего понятия о кристаллографии и игнорировали оси симметрии камня, являются лучшим доказательством того, что череп не могли изготовить мифические «инопланетные пришельцы», которым некоторые горячие головы тут же поспешили приписать авторство хрустальных черепов. Но кто бы мог подумать, что «индейские дикари» могли добиться такой точности в обработке горного хрусталя!

Более полутора сотен гробниц обнаружили археологи в Монте-Альбане. Но ни одна из них по своему богатству уже не превосходила знаменитой «гробницы № 7».

На рубеже XIV–XV вв. н. э. сапотеки были изгнаны из своего «золотого города» миштеками. Они перенесли свою столицу в город Йоопаа. Ацтеки называли его «Митла» — «Жилище смерти». По представлениям индейцев, здесь находился вход в преисподнюю, врата в загробную жизнь. В Йоопаа стекались паломники со всей Мексики, чтобы тут дожидаться своей смерти. В своей новой столице сапотеки построили множество дворцов, отличавшихся от других памятников древнемексиканской архитектуры тем, что были растянуты вширь и имели только один этаж. Эти дворцы были украшены фризами, мозаиками из белого камня и превосходными настенными росписями. Йоопаа стал резиденцией верховного жреца, высшего религиозного руководителя сапотеков. Сапотеки называли его «Виха-Тао» («Видящий»). Одному ему была открыта воля богов, только он один мог говорить с ними, и только он один обладал даром прорицания. Простые смертные не могли видеть Видящего. Он жил в своем дворце в полном уединении и только один раз в жизни появлялся на публике: во время особого религиозного празднества к нему приносили опоенную наркотическим напитком избранную для него девушку, целомудрие которой неусыпно оберегалось и которая должна была зачать преемника Виха-Тао. Сын великого жреца и этой девушки становился впоследствии новым Видящим.

В окрестностях Монте-Альбана сапотеки жили еще два тысячелетия назад. На том же месте они жили и во времена Колумба и живут здесь до сих пор. Но древние секреты и традиции этого народа давно утрачены.

Последние следы «археологических ольмеков» теряются в конце VI столетия н. э. Но семена ольмекской культуры уже всходили на землях их ближайших соседей, и первыми наследие ольмеков восприняла новая, хотя и не достигшая их славы культура индейцев-тотонаков. Тотонаки создали одну из наиболее развитых культур доколумбовой Мексики.

Этот народ обитал на побережье Мексиканского залива, на территории нынешнего штата Веракрус. Первой столицей тотонаков был город Эль-Тахин, руины которого находятся в 8 км к юго-востоку от мексиканского города Папантла. Он был населен с момента возникновения тотонакской культуры (около 500 г. н. э.) и вплоть до начала XIII века.

Материалы археологических раскопок, начатых в 1934 году, свидетельствуют, что Эль-Тахин являлся крупнейшим религиозным центром цивилизации тотонаков. Городские сооружения расположены в узкой долине и на склонах обрамляющих ее гор, занимая площадь 959 га. Они состоят из двух групп зданий, построенных в разное время.

Центр долины занимает храмово-дворцовый комплекс, площадь которого составляет около 60 га. Большинство построек возведено в 600–900 гг. Наиболее интересное сооружение города — семиэтажная, высотой 18 м, пирамида «Эль-Тахин» с сотнями ниш, украшенных рельефными изображениями змей. По имени этой пирамиды город и получил свое название. Квадратная в плане пирамида ориентирована по сторонам света. Ее ядро состоит из скрепленных глиной валунов, облицовка выполнена из тесаного камня. Вертикальные этажи-уступы прорезают 364 глубокие ниши, что выделяет эту пирамиду из подобных ей сооружений древней Америки.

На восточной стороне пирамиды сооружена лестница, насчитывающая 364 ступени — по числу дней в году. У тотонаков, как и у всех доколумбовых индейских культур, вся жизнь была строго подчинена календарю. Последний день — триста шестьдесят пятый — знаменовала собой площадка на вершине пирамиды, на которой, видимо, приносились человеческие жертвы.

Главным божеством тотонаков был бог дождя. Ему и другим богам (богине небес, богу солнца, богу кукурузы и т. д.) служили сотни жрецов. О них упоминает в своем дневнике испанский хронист Берналь Диас, который пишет о том, что экспедиция Кортеса видела в городе Семпоала множество тотонакских жрецов, одетых в черное, с волосами, обагренными кровью человеческих жертв. Больше всего жертв приносилось богу дождя.

Помимо обычных жертвоприношений, распространенных и у ацтеков, и у майя, тотонаки регулярно приносили в жертву детей. Во время больших празднеств, проводившихся каждый третий год, кровь убитых детей смешивалась с благовонным соком деревьев и семенами растений, и жрецы оделяли ею всех взрослых участников обряда.

Среди других археологических памятников Эль-Тахина — различные площадки и платформы, семь стадионов для ритуальной игры в мяч. Здесь найдены также резные рельефы с криволинейными завитками, характерными для этой культуры. С религиозными обрядами тотонаков, очевидно, связаны загадочные предметы, которые очень часто находят во время раскопок тотонакских городов. Это каменное ярмо, похожее на то, которое надевают на запрягаемых ослов, но украшенное богатым рельефом. Как правило, эти предметы имеют форму подковы длиной до полуметра и шириной до 30 см. Их назначение связывают с жестокими тотонакскими ритуалами — вероятно, с помощью такого ярма приносимый в жертву человек закреплялся в «правильном положении» либо ярмо сжимало шею жертвы, не позволяя ей пошевелиться.

Не меньшие споры вызывают так называемые тотонакские каменные «пальмы» — обрядовые секиры, напоминающие по форме пальмовый лист. Они выполнены в виде трехгранной призмы с отверстием внутри, но в то же время каждой секире придан образ стилизованного животного или человека. Поскольку эти «пальмы» чаще всего находят в гробницах тотонакских вельмож и особенно жрецов, можно полагать, что они были призваны помочь душе умершего преодолеть препятствия на пути в загробный мир.

С кровавыми ритуалами тотонаков удивительным образом контрастирует еще один присущий этой культуре предмет: изображение смеющегося человеческого лица. Нигде больше в Америке подобное изображение не встречается.

Тотонаки населяли земли на побережье Мексиканского залива с VII века н. э вплоть до прихода испанцев. Но с XIII столетия их культура вступила в период упадка, и европейцы застали уже агонию тотонакской цивилизации.

На востоке Северной Америки до наших дней сохранились одни из самых поразительных и загадочных сооружений древних индейцев — маунды. Иногда это слово переводят как «курганы» — перевод близкий по смыслу, но не вполне точный.

В общих чертах маунды — это весьма разнородные земляные насыпи и различные сооружения из глины или камня. Некоторые маунды действительно являлись курганами, то есть земляными насыпями над захоронениями. Другие маунды представляют собой искусственные холмы, на которых возводился деревянный храм. К таким «храмовым маундам» принадлежит, например, одна из самых известных групп маундов, обнаруженная в 1925 году близ города Этова в штате Джорджия.

Маунды третьего типа выглядят как ступенчатые земляные пирамиды. Таков, например, маунд Кахокия (штат Иллинойс). Это самая большая «пирамида» Северной Америки. Она имеет размеры основания 350x210 м и в высоту достигает 30 м.

Наиболее интересную группу составляют так называемые фигурные маунды, распространенные в штатах Висконсин, Огайо и ряде других мест США Они представляют собой обширные насыпи, очертания которых воспроизводят многократно увеличенные контуры тела какого-либо животного. Так, в штате Огайо сохранились два маунда, сооруженных в виде изгибающегося тела змеи. Один из них — «Большой Змеиный маунд» — имеет более 300 м в длину, при этом «змея» несколько раз изгибается и заканчивается гигантской спиралью.

«Крокодилий маунд», расположенный неподалеку от поселка Ликинг (штат Висконсин), имеет протяженность около 60 м и изображает, как это ясно из его названия, крокодила (точнее аллигатора). «Большой маунд» в Южной Дакоте выполнен в форме черепахи. А близ городка Крауфорд (Висконсин) находится группа из шести маундов, изображающих гигантских птиц с распростертыми крыльями Всего же американские исследователи выявили 24 маунда в форме птиц, 11 оленьих маундов, 16 маундов, изображающих кролика, 20 медвежьих и т. д. При этом в одном только штате Висконсин открыто 483 маунда.

Для чего строились маунды? Кем и когда? Загадка этих таинственных сооружений волнует уже несколько поколений ученых-американистов. Однако назначение всех (!) известных маундов (а их на востоке США обнаружено несколько тысяч) до сих пор в полной мере не выяснено.

Однозначного ответа на вопрос о назначении маундов невозможно дать хотя бы потому, что эти сооружения, несмотря на общее название, явно отличаются друг от друга. С маундами-могильниками вроде бы все просто — они являлись кладбищами древних индейцев. «Фигурные маунды», изображающие птиц, ланей и бизонов, очевидно, служили религиозным целям. Возможно, сооружая их, древние жители Америки стремились воспроизвести образы тотемных животных — своих мифологических предков.

Некоторые маунды (например маунд Эншент, или Древний Форт, в штате Огайо, представляющий собой вал протяженностью около пяти с половиной километров, причем высота земляных насыпей колеблется от 2 до 6 м), вероятно, могли быть оборонительными постройками.

Но для создания таких сооружений требовалось огромное число рабочих рук. Так, например, для сооружения пирамиды-маунда Кахокия потребовалось около 635 тыс. кубометров земли. И это при том, что индейцы Северной Америки в ту пору, судя по всему, вообще не знали, что такое лопата!

Разумеется, любая загадка подобного масштаба вызывает к жизни десятки гипотез, большинство из которых относятся к области фантастики. Кому только не приписывали строительство маундов — от набивших оскомину «сынов Атлантиды» и «космических пришельцев» до «десяти пропавших колен Израилевых». В числе претендентов на авторство были и вавилоняне — строители Вавилонской башни, и троянцы, бежавшие после разгрома Трои в Америку…

Между тем в истории с маундами далеко не все так безнадежно, и исследования американских ученых, ведущиеся вот уже более ста лет, дали ответы на многие вопросы. Во-первых, сегодня с полным основанием можно утверждать, что строители разных видов маундов сами отличались друг от друга. Во-вторых, удалось установить, что древнейшим типом маундов являются безусловно маунды-могильники. В Северной Америке они появились около трех тысяч лет тому назад (700 г. до н. э.) Их создателями были люди так называемой аденской культуры, получившей свое название от одного из знаменитейших могильных маундов, который был обнаружен в имении губернатора штата Огайо Т. Уортингтона «Адена».

Изобилие обнаруженных наконечников стрел позволяет предположить, что основным занятием аденских племен была охота Земледелие, если оно и существовало, было в зачаточном состоянии. Культура аденов постоянно развивалась — об этом свидетельствуют следы ритуальных обрядов, керамика и тип орнамента.

Подобно многим древним племенам, люди аденской культуры исповедовали культ предков. Над могилами умерших они сооружали погребальные маунды, некоторые из которых (например Грейв Крик маунд в штате Вирджиния) достигают 25 м высоты.

Традиции аденской культуры переняла и развила новая культура — хоупвеллская, просуществовавшая приблизительно до VIII–X вв. н. э. Ее представители не только насыпали огромные курганы, но и впервые начали использовать их для погребальных обрядов, которые совершались на вершине маунда. Для этих целей верх кургана делался плоским, и на нем нередко возводилось святилище. К числу подобных сооружений относится, например, восьмигранный маунд в Ньюарке (штат Огайо). Фигурные маунды, обнаруженные в северных районах США, также относятся к хоупвеллской культуре.

Люди этой культуры были оседлыми земледельцами, выращивавшими кукурузу. Как и во всех раннеземледельческих культурах, большую роль в их жизни играла религия — аграрная магия и культ предков. Соответственно, в этот период особенно выделяются те, кто руководил религиозными обрядами — то есть жрецы.

На смену хоупвеллской культуре пришла так называемая культура Миссисипи. Именно люди этой культуры сооружали гигантские храмовые маунды и земляные ступенчатые пирамиды. Нередко маунды возводились в центре обширных земледельческих поселений-«городов», некоторые из них были значительны даже по современным меркам. Так, поселение Кахокия насчитывало не менее 30 тыс. жителей, то есть было самым крупным из известных сегодня поселений доколумбовых индейцев Северной Америки.

Кахокия (как и другие «города» этой культуры) была обнесена деревянной оградой пятиметровой высоты. Над поселением возвышался огромный земляной маунд, на вершине которого располагалось главное святилище Кахокии. Во всем городе было еще сто других маундов. На некоторых стояли храмы, а на других были сооружены жилища владык города. Рядовые жители обитали в бесчисленных хижинах в самом поселении и за его стенами.

Для строительства гигантских маундов нужно было собрать тысячи, а возможно — и десятки тысяч рабочих и руководить их трудом. Но к этому времени в миссисипском обществе уже явственно выделилась светская и духовная знать. Это расслоение распространялось и на загробную жизнь: в одном из маундов Кахокии был найден скелет вождя или жреца, покоившийся на подстилке из 12 тыс. жемчужин и ракушек. Мертвого сопровождали в последний путь обильные дары и кроме того шесть мужчин — очевидно, его слуги. Они были убиты, когда умер их господин. Неподалеку от могилы этой высокопоставленной особы в общей яме были обнаружены скелеты пятидесяти трех женщин — вероятно жен погребенного, убитых, когда умер их муж.

Жители Кахокии и других подобных «маундовых городов» очень близко подошли к созданию настоящих городов-государств. Однако по каким-то причинам этот процесс был прерван. Во всяком случае, эти города и вся культура Миссисипи представляют собой самую высокую ступень культурного развития, достигнутую в доколумбовы времена в этой части Северной Америки.

Значение миссисипской культуры для истории этой части континента настолько велико, что естественным образом возникают вопросы: кем были ее творцы? Где их прародина? Откуда в бассейн Миссисипи пришли эти удивительные культурные импульсы? Может быть, и вправду откуда-то из Старого Света?

Поиски ответа на этот вопрос еще в XIX столетии стал патриотическим долгом практически каждого мало-мальски образованного американца. Кто только не занимался проблемой маундов — от школьных учителей и владельцев хлопковых плантаций до президентов США. Многие из этих исследователей, будучи в большинстве своем дилетантами в науке, тем не менее навеки вписали свои имена в историю американистики. Именно маунды направили исследовательскую мысль на изучение истории доколумбовой Америки.

Весьма серьезно занимался изучением маундов один из наиболее выдающихся американских президентов, Томас Джефферсон. Кстати, один маунд находился на территории его собственного сада в Вирджинии. Другой президент США, Уильям Генри Гаррисон, даже посвятил проблеме маундов вполне научную работу «Рассуждение об аборигенах долины Огайо». Именно Гаррисон впервые высказал гипотезу о том, что строителями маундов, вероятно, были древние мексиканцы — ацтеки.

Эта точка зрения получает сейчас все большее признание. Практически юг и юго-запад Северной Америки были вполне достижимы для жителей Центральной Америки. В их распоряжении было два пути: они могли двигаться пешком через северную часть нынешней Мексики в Аризону, а оттуда в бассейн Огайо и Миссисипи. Собственно, по поводу гипотезы Гар-рисона о том, что маунды возводились пришельцами с юга, больших споров нет — обсуждается преимущественно вопрос этнической принадлежности этих пришельцев из Центральной Америки. Так, например, известный американист Поль Рэдин приписывает строительство самых крупных маундов не ацтекам, а потомкам майя.

Медные мемориальные доски, найденные в маундах Джорджии, имеют сходство с мексиканскими изделиями. Золотые украшения из тех же маундов тоже скорее соответствуют вкусам мексиканцев, чем «моде» тогдашних дндейцев Северной Америки. О многом говорит и общий вид этих маундов. Пирамиды с возведенными на них храмами были весьма распространенным явлением в Мексике. А поскольку жители Мексики приносили ритуальные человеческие жертвы, то логичным кажется предположение, что строители первых «плоских» маундов и в этом подражали мексиканцам. Кроме того, выявлены лингвистические связи между индейскими народами, жившими от Айдахо до Мехико и далее — вплоть до Гватемалы и Никарагуа.

Несомненно, однако, и участие в формировании культур строителей маундов каких-то групп североамериканских индейцев — например, натчезов. Натчезы населяли самый центр области распространения маундов. Известно, что у натчезов, как и у индейцев Мексики, еще в доколумбовы времена началось социальное расслоение. Во главе племени стоял не демократически избранный вождь, а настоящий самодержавный, почти обожествленный властитель, которого натчезы называли «Солнцем». Вождь-«Солнце» облачался в особое одеяние из птичьих перьев. Властителя носили на носилках, его окружали сотни слуг. Когда же «Солнце заходило», то есть когда владыка умирал, его слуги кончали жизнь самоубийством.

Многие исследователи предполагают, что представители натчезской аристократии, которых еще застали пришедшие после Колумба белые, являлись прямыми потомками выходцев из Мексики. Придя во второй половине I тысячелетия н. э. в бассейн Миссисипи, они подчинили себе местные племена и начали строить великолепные памятники, использовав существовавшую здесь еще в I тысячелетии до н. э. традицию возведения погребальных курганов-маундов.

Около трех с половиной тысяч лет назад североамериканские индейцы кочизи начали выращивать кукурузу. Вслед за этой первой земледельческой культурой Северной Америки возникла еще одна — культура «баскет мейкерз», «корзинщиков» (приблизительно 200 г. до н. э. — 400 г. н. э.). Она получила свое название от особого вида водонепроницаемых корзин, имевших форму горшка, которые «корзинщики» плели, чтобы варить в них еду. При этом, чтобы приготовить пищу, они не разводили под корзиной огня, а бросали в нее раскаленные на костре камни. Любопытно, что глиняные горшки, найденные в Аризоне и Нью-Мексико, несут несомненные признаки того, что, будучи едва вылепленными, они сразу же помещались в плетеные корзины. Этот факт породил гипотезу о том, что «настоящая» глиняная посуда появилась в тот самый момент, когда первобытному человеку впервые пришло в голову обмазать глиной плетеный сосуд, чтобы из него не вытекала вода. С течением времени плетеная основа «отмерла» и постепенно была забыта.

«Корзинщики» еще жили в пещерах, но внутри этих пещер они уже строили настоящие дома. Основным местом обитания этих индейцев была Аризона. Здесь, особенно в каньоне Мертвого человека, в различных пещерах были найдены многочисленные следы этой культуры.

Сухой воздух законсервировал ряд предметов материальной культуры «корзинщиков». А по сохранившимся остаткам деревянных балок их хижин ученые примерно определили время, когда эти пещеры были обитаемы. Так, например, дерево построек «корзинщиков» близ Фолл-Крик в южном Колорадо относится к 242–330 гг. н. э. Типичным селением «баскет мейкерз» является расположенное в Нью-Мексико городище Шабилешчи — «Место изображения солнца», названное так по обнаруженному неподалеку наскальному петроглифу.

«Корзинщики» в течение двух тысячелетий (с VI в. до н. э. по XVI в. н. э.) занимали обширную территорию между Большим каньоном Колорадо и верховьями реки Рио-Гранде. Пришедшие сюда в XVI веке из Канады индейцы навахо назвали потомков людей культуры «баскет мейкерз» именем анасази — «древние».

В VII–VIII вв. н. э., в эпоху заката культуры «корзинщиков», в Аризоне складывается новая культура — так называемых клиф-двэллерс — «жителей скальных городов». Европейцы впоследствии дали им имя «пуэбло» (pueblo — по-испански народ).

Пуэбло были искусными гончарами и ткачами, они первыми в Северной Америке начали пользоваться луком и стрелами. Однако, прежде всего пуэбло были великолепными агрономами, сумевшими получить на крайне скудных землях чрезвычайно высокие урожаи — благодаря удивительным ирригационным сооружениям, в частности, искусственным водоемам для хранения воды.

Уровень развития земледелия у индейцев пуэбло был неизмеримо выше, чем у их предшественников. Они возделывали кукурузу, табак, выращивали тыкву, красный стручковый перец, салат, фасоль. Поля обрабатывались деревянной мотыгой.

Индейцы пуэбло сооружали свои города под обрывистыми скалами, ибо в глубоких речных каньонах, либо, наконец, прямо в скалах. Их дома, и постройке которых широко использовались естественные пещеры, разрастались по горизонтали и по вертикали до четырех-пяти ярусов, втискивались в углубления скал и громоздились друг на друга. Для возведения, как правило, применялись высушенные на солнце кирпичи.

Множество таких удивительных поселений сохранилось в Аризоне в каньонах рек Менкос и Рио-Гранде-дель-Норте, еще больше — в каньоне Колорадо. А самое крупное из известных нам скальных поселений — знаменитая Меса-Верде (штат Колорадо).

Впрочем, понятие «город» применимо к аризонским сооружениям весьма условно. На самом деле строители этих поселений в скалах возводили не город, а скорее один большой дом-улей: каждое помещение лепилось вплотную к другому, ячейка к ячейке, а все вместе они представляли собой гигантскую постройку, похожую на пчелиные соты и насчитывавшую несколько десятков, а то и сотен жилых помещений и святилищ.

Так, скальный город Пуэбло-Бонито в каньоне Чака имел 650 жилых помещений и 37 святилищ («кив»). Этот полукруглый дом-город является крупнейшим сооружением всей доколумбовой Северной Америки. Впрочем, ему мало уступали огромные дома-города Пуэбло-Пеньяска-Бланка (в пяти км от Пуэбло-Бонито), Пуэбло-Пинтадо (в каньоне Чака), Бетатаки-не (Аризона) и др. В небольших поселениях, таких как, например, Уекар-Дельта, что в глубине Большого каньона, пуэбло жили группами по несколько семей. При этом создается впечатление, что между крупными и мелкими селениями не существовало отношений зависимости или власти одних над другими.

Повсеместно в индейских скальных городах рядом с прямоугольными жилыми помещениями встречаются круглые постройки. Это — святилища, носившие название «кива». Они же являлись и своего рода «мужскими Домами». Хотя строили их исключительно женщины, входить туда им категорически запрещалось.

Большое число святилищ свидетельствует о том, что развитие земледелия здесь шло параллельно с развитием религии. Ни один из скальных городов не имел «форума» — площади собраний или просто большого дома для решения общественных вопросов. Однако в каждом из них существовали десятки храмов.

Расцвет культуры пуэбло приходится на X–XIV вв. н. э., а закат ее обозначился к 1400 году. По не вполне ясным причинам индейцы оставляют свои удивительные города, выдолбленные в скалах или укрытые в речных каньонах. Свои новые поселения они строят на плоских, круто обрывающихся возвышенностях, именуемых месами (mesa — по-испански «стол»).

Новые поселения во многом сохранили черты древних скальных городов. Они тоже формировались подобно пчелиным сотам: дом прирастает к дому, и так образуется огромный «город», ослепительно-белые стены которого видны издалека. Сегодня жителей таких городов, независимо от их языковой принадлежности, также принято называть индейцами пуэбло. Их культура явилась последней, высшей, ступенью в развитии доколумбовых культур Северной Америки.

Культура пуэбло пришла в окончательный упадок с приходом более чем тысячной армии испанцев, возглавленной Ф. Васкесом де Коронадо, который искал семь мифических городов Сиволы. Однако вплоть до середины XIX столетия пуэбло не соприкасались тесно с белыми и таким образом сохранили без существенных изменений характерные черты своей культуры, которая в течение последних шести — восьми веков не претерпела никаких качественных изменений.

В то время, когда в Европе набирала силу великая Римская империя и легионы Юлия Цезаря уходили на покорение Галлии и Британии, на другом краю Земли, в Новом Свете, появилась одна из величайших цивилизаций Америки — цивилизация майя. Просуществовав более тысячи лет, создав блестящие образцы архитектуры, живописи и скульптуры, эта цивилизация, пережив свой расцвет в VI–VIII веках, пала под ударами завоевателей с севера — тольтеков. Белокаменные города майя были заброшены и долгие столетия зарастали сельвой. И только сто пятьдесят лет назад эта Атлантида древней Америки, поглощенная океаном тропических лесов, начала постепенно приоткрывать завесу своих тайн…

«Город был необитаем. Среди древних развалин не сохранилось никаких следов исчезнувшего народа, с его традициями, передаваемыми от отца к сыну и от поколения к поколению. Он лежал перед нами, словно корабль, потерпевший крушение посреди океана. Его мачты сломались, название стерлось, экипаж погиб. И никто не может сказать, откуда он шел, кому принадлежал, сколько времени длилось его путешествие и что послужило причиной его гибели».

Эти строки принадлежат перу Джона Ллойда Стефенса — человека, в XIX столетии открывшего руины великих городов майя. Стефенс написал их о Копане — первом майяском городе, обнаруженном им в джунглях Центральной Америки.

Копан расположен на западе Гондураса, неподалеку от гватемальской границы. В свое время здесь проходил с войсками Кортес, в 1525 году отправившийся после завоевания государства ацтеков из Мехико в Гондурас. В 1576 году среди руин Копана побывал испанский хронист Диего Гарсиа де Паласио, описавший этот культурный центр майя — через семь веков после того, как он был покинут своими жителями. Великолепное описание Копана оставил аудитор аудиенции Гватемалы Д. Гарсиа Паласио. Но затем на долгие три столетия Копан погружается в полное забвение…

… В 1839 году американские исследователи Дж. Л. Стефенс и Ф. Казервуд, сопровождаемые проводниками-индейцами, отправились в сельву на поиски заброшенных городов. Их путь был необычайно труден. «Зелень, — писал за триста лет до этого Кортес, — отбрасывала такую густую тень, что солдаты не видели, куда ставить ногу». Мулы по брюхо проваливались в трясину, и, когда Стефенс и Казервуд, пытаясь им помочь, слезали с коней, колючие растения до крови царапали их кожу. Липкая влажная жара вызывала постоянное чувство усталости. Над болотами поднимались тучи назойливых москитов. «Этот климат, — писали о тропической низменности еще за сто лет до путешествия Стефенса испанские путешественники Дон Хуан и Ульоа, — истощает силы мужчин и убивает женщин при первых родах. Быки теряют в весе, у коров пропадает молоко, наседки перестают нестись».

Но Стефенс упрямо вел караван к цели. Его чрезвычайно интриговали слухи о том, что где-то в долине реки Рио-Копан, по рассказам индейцев, находится древний город. Рассказывали даже, что там, в джунглях, между двумя пирамидами будто бы натянут гигантский каменный гамак, в котором лежат фигуры мужчины и женщины.

Добравшись до реки Рио-Копан, Стефенс и Казервуд наткнулись на небольшую индейскую деревушку. Здесь они надеялись найти проводников, но никто из местных жителей — обращенных в христианство метисов индейцев — не мог отвести их к развалинам города. Пришлось идти дальше без провожатых. И их настойчивость увенчалась успехом: прорубая дорогу: зарослях, путешественники вдруг наткнулись на четырехугольную каменную стелу, украшенную замысловатым орнаментом. Этот обелиск был выполнен в такой художественной манере, которую до сих пор не встречалась нигде — ни в Европе, ни на Востоке, ни тем более в Америке.

«Ничего похожего нам видеть еще не приходилось, — писал Стефенс. Четырехугольный обелиск имел в высоту 3 м 90 см, в ширину — 1 м 20 см в толщину — 0,9 м. Он был сплошь покрыт скульптурными изображениями. В их выщербинах еще сохранились следы краски, некогда, вероятно! покрывавшей эти изваяния снизу доверху. На фасаде выделялось рельефно изображение какого-то мужчины. Его лицу было придано торжественное, серьезное выражение, способное внушить страх». По бокам «обелиск был испещрен загадочными иероглифами.

«Этот неожиданно найденный монумент, — отмечал Стефенс, — убедил нас в том, что предметы, которые мы разыскиваем, представляли бы существенный интерес не только как остатки цивилизации неизвестного нам народа, но и как памятники искусства; наряду с вновь открытыми историческими документами все это явилось бы свидетельством того, что народ, некогда населявший континент Америки, вовсе не был «диким».

За первой стелой последовали вторая, третья… В общей сложности Стефенс и Казервуд обнаружили четырнадцать диковинных, украшенных скульптурами обелисков, один удивительнее другого. А за ними — огромную храм-пирамиду! Каменные ступени вели к террасе, настолько заросшей, что определить ее размеры было невозможно…

Так был открыт Копан — первый из затерянных в сельве городов майя.

Стефенс и Казервуд стали его первыми исследователями. Для этого Стефенсу пришлось даже… купить Копан.

Когда исследователи вернулись в деревню, намереваясь на другой день приступить к более тщательному обследованию города, в их хижину заявился некий оборванец, который гордо сказал: «Я дон Хосе Мариа, и этот город в джунглях принадлежит мне!»

Стефенс удивился — в Египте, к примеру, вроде бы никто не заявлял, что ему принадлежит пирамида Хеопса. Но Стефенс и Казервуд находились в глухом тропическом лесу, за сотни километров от цивилизации, вдобавок в Мексике в ту пору шла война, и случись чего — о пропавших исследователях вспомнили бы нескоро. Поэтому приходилось считаться даже с такими субъектами, как «дон Хосе Мариа», у которого, впрочем, не было никаких документов, подтверждающих его право на владение городом. Пришлось прибегнуть к обычному в дикарских краях способу — предложить «хозяину пирамид» деньги.

За город — со всем, что в нем есть, — Стефенс предложил дону Хосе Мариа пятьдесят долларов. Бедняга даже не слыхал, что на свете существуют такие «огромные» суммы, и, придя в себя, немедленно поспешил согласиться. Так Стефенс вошел в историю американистики не только своими открытиями, но и тем, что оказался единственным человеком, который купил целый майяский город. После этого никто не мешал Стефенсу очищать Копан от зарослей, а Казервуду делать свои до сих пор не утратившие научной ценности зарисовки майяских пирамид и стел.

Начатые Стефенсом исследования Копана были продолжены в 1890-х и 1930-40-х гг. В результате были открыты многочисленные архитектурные и скульптурные памятники.

Расцвет Копана приходится на VII–VIII вв. н. э., когда город был центром самостоятельного политического объединения майя, охватывавшего территорию юго-востока современной Гватемалы и северо-востока Гондураса. В период расцвета Копан был вторым после Тикаля крупнейшим майяским городом, куда вели оживленные торговые пути. Затем наступило угасание города-государства.

Не исключено, что число жителей Копана в период его наивысшего расцвета достигало 200 тыс. человек. Город состоял из центральной монументальной части и 16 окраинных мини-комплексов — «кварталов», один из которых удален от центра на целых 11 километров. Центр Копана занимает площадь 30 га. В него входит Акрополь, названный так по аналогии с городами эллинистического времени в Средиземноморье, и пять прилегающих к нему площадей.

Акрополь — это комплекс пирамид, террас и храмов, поднимающихся на 30-метровую высоту и занимающих площадь в несколько гектаров. Особенно выделяются три великолепных храма, воздвигнутых между 756 и 771 годом. Один из них был посвящен Венере — Утренней звезде. Пирамиды хорошо сохранились до нашего времени.

Частью религиозного комплекса является поле для «тлачтли» — ритуальной, посвященной богам игры в мяч весом около 3 кг. Алтарь-жертвенник, наиболее монументальные сооружения и поле для игры в мяч были сооружены в VII–IX вв.

Необычайно интересна центральная площадь Акрополя. На ней можно увидеть девять поразительных стел-монолитов и изящно отделанных алтарей. Огромными размерами и пышным убранством выделяется и одна из статуй Копана. Особенной красотой отличается «пирамида № 26», построенная в 756 году. Западная площадь славится своими несравненными алтарями, на восточной площади вытянулась «лестница ягуаров».

Пожалуй, главной достопримечательностью Копана является знаменитая «Лестница иероглифов», ведущая с площади к одному из храмов. На ее 62 каменных ступенях вытесана гигантская иероглифическая надпись — свыше 2 тыс. знаков. Это самая длинная из известных на территории майя надписей. Рядом со ступенями стоят статуи богов или жрецов, каждая высотой около двух метров. Резные крылатые змеи украшают лестницу с двух сторон на всем ее протяжении.

Длинные иероглифические надписи сохранились и в копанском «Храме надписей».

Копан являлсял основным центром развития майяской науки, и прежде всего астрономии. Расцвету наук в Копане способствовало то обстоятельство, что он просуществовал дольше других майяских городов (древнейшая дата истории Копана — 460 год, последняя — 801 год). Здесь имелась одна из наиболее крупных, если не самая крупная астрономическая обсерватория своего времени. Найденные в Копане астрономические таблицы, составленные около 700 года, по своей точности в определении длительности года и периодов затмений превосходят все другие майяские вычисления солнечного календаря.

Даже в работах серьезных ученых, обычно не склонных к лирике, Копан заслужил множество самых лестных эпитетов. Его называют «Александрией древних майя», «Афинами Нового Света». Все эти почетные сравнения вполне оправданны, и сегодня Копан заслуженно признан культурно-историческим памятником мирового значения. Город объявлен археологическим заповедником, многие его постройки реставрированы.

Открытие Стефенса стало толчком к открытию других затерянных в дебрях Юкатана городов майя. Вслед за временем первопроходцев пришло время ученых — археологи, историки, этнографы, искусствоведы стали постоянными гостями древних городов. Но о чем могли рассказать эти руины, из которых уже давно ушла жизнь?

В истории майя немало загадок. И первая из них — тайна их происхождения. Многие ученые-американисты полагают, что уже во II–I тысячелетиях до н. э. майяязычные народы населяли земли нагорья юго-запада Гватемалы и занимались возделыванием маиса. Там, где ныне безраздельно властвуют непроходимая сельва, вулканические горы, болотистые земли и полузасушливые долины, индейцам майя удалось покорить природу и создать величайшую цивилизацию, которая просуществовала более тысячи лет.

За пятнадцать веков до Колумба майя изобрели точный солнечный календарь и создали единственную в Америке развитую иероглифическую письменность, использовали в математике понятие нуля, предсказывали солнечные и лунные затмения. Уже в первые века нашей эры они достигли поразительного совершенства в архитектуре, скульптуре и живописи. Но при этом майя не знали металлов, плуга, колесных повозок, домашних животных, гончарного круга. Фактически, если исходить лишь из набора их орудий, они оставались людьми каменного века. Блестящее подтверждение тому, что творческий гений человека не зависит от технического уровня цивилизации!

VII–VIII века н. э. — время наивысшего расцвета, «золотой век» классической культуры майя. Но затем происходит непонятное. К концу IX века жизнь в большей части городов либо прекращается совсем, либо едва-едва тлеет. Не возводятся новые храмы и дворцы. Покинутые города зарастают лесом. На протяжении каких-нибудь 100 лет самая густонаселенная и развитая в культурном отношении область Нового Света приходит в упадок, от которого она никогда уже не оправилась вновь. И когда Кортес шел со своими войсками от Мексики до северного побережья Гондураса, все это великолепие уже шесть или семь веков находилось погребенным под неумолимой сельвой.

Когда этот факт был обнаружен, он вызвал немало поспешных толкований. Первая гипотеза, как обычно, была наиболее близка к истине, но от нее быстро отказались: объяснение, что майя были изгнаны иноземными захватчиками, казалось слишком простым. Какими захватчиками, откуда они взялись? Государство майя находилось в расцвете сил, и никто из соседей не мог даже отдаленно сравниться с ним в военной мощи. И потом, в оставленных городах не обнаружено никаких следов завоевания!

Но, может быть, упадок цивилизации майя был вызван катастрофой? Но где следы этой катастрофы и что это, собственно, за катастрофа, которая могла заставить целый народ покинуть свою страну?

Причины упадка — это еще одна тайна в истории майя. Впрочем, необходимо заметить, что нечто подобное происходило по всей доколумбовой Америке. Существует немало теорий, пытающихся объяснить причины этого явления — землетрясения, климатические катаклизмы, эпидемии малярии и желтой лихорадки, интеллектуальное и эстетическое истощение, военное ослабление, социальные потрясения и т. д.

Одно время, казалось, ответ был найден: американский профессор Сильванус Морли выдвинул гипотезу о том, что главной причиной упадка цивилизации и переселения майя на Юкатан стало истощение почв в результате длительного и неэффективного хозяйственного использования: майя не знали плуга и применяли подсечно-огневое земледелие, в результате чего превратили свою землю в засушливую степь. Угроза голода заставила целый народ сняться с насиженных мест.

Эта теория завоевала много сторонников, но была быстро раскритикована специалистами. Против гипотезы Морли нашлось много чрезвычайно убедительных «но»: во-первых, жители этих мест до сих пор применяют подсечно-огневое земледелие, и оно, как оказывается, является здесь наиболее эффективным; во-вторых, древние майя не бежали, захватив добро, жен и детей в поисках обетованной земли на север, на Юкатан, — Юкатан и без того с древнейших времен являлся частью страны майя. А между тем в конце IX — начале X века юкатанские города переживают точно такой же упадок и запустение, какие наблюдаются на юге — в Гватемале и Белизе. Таким образом, говорить о каком-то массовом переселении майя с юга на север в конце I тысячелетия н. э. не приходится; в-третьих, едва ли истощение земли на всей огромной и разнообразной по природным условиям области майя могло вызвать быструю гибель их городов; в-четвертых, у древних майя были широко распространены и другие, более интенсивные способы земледелия: в горных зонах — террасы, а на равнине, близ рек и озер — оросительные каналы.

В общем, возражений против гипотезы Морли набралось более чем достаточно. А новые археологические исследования неожиданно доказали, что тезис о том, что якобы в оставленных городах не обнаружено никаких следов завоевания, глубоко ошибочен!

Во многих городах майя археологи нашли многочисленные и вполне определенные свидетельства того, что в VIII–IX вв. многие майяские города были захвачены какой-то группой чужеземцев, связанных по своей культуре с побережьем Мексиканского залива и с Центральной Мексикой. В таких городах майя, как Паленке, Алтар де Сакрифисьос, Сейбаль, Иашчилан, Пьедрас-Herpac, Тикаль, Копан, и других было зафиксировано внезапное и массовое появление культурных комплексов, лишенных каких-либо местных корней, но зато несущих очевидные характерные признаки центральномексиканских культур: керамики с оранжевой поверхностью, вычурных каменных изделий, известных под условными названиями «ярмо» и «топор» (эти изделия служат одним из наиболее специфических признаков цивилизации тотонаков и других племен, живших на территории современных мексиканских штатов Веракрус и Табаско), и терракотовых статуэток, имеющих центральномексиканские черты. Физический тип, одежда, украшения и оружие этих статуэток совершенно не похожи на майяские.

Сегодня большинство исследователей считает виновниками гибели классической цивилизации майя различные центральномексиканские народности. Период угасания культуры майя совпадает с миграцией на юг племен Мексиканского нагорья. Эти народы в свою очередь переживали период всеобщего смятения в связи с вторжением с севера варварских племен, теснивших их к югу. Удалось установить и исходный район, откуда двинулись в поход завоеватели, — прибрежные районы мексиканских штатов Веракрус, Табаско и Кампече.

Более того — установлено, что земли майя подвергались нашествиям, по крайней мере, трижды. Первая волна завоевателей пришла из Теотиуакана — столицы могущественного государства, созданного на рубеже нашей эры предками индейцев нахуа. В VII веке н. э. Теотиуакан был разрушен результате нашествия варварских племен с севера, а его население бежало юг. Именно выходцы из долины Мехико и явились первой волной пришельцев на земли майя.

Вторая волна нашествия связывается с племенами пипиль. В конце VIII века н. э., когда ольмеки захватили город Чолулу, его жители вынуждены были бежать на побережье Мексиканского залива (в южной части современных штатов Веракрус, Табаско и Кампече). Здесь они подверглись влиянию тотонаков, чья столица Эль-Тахин также была разрушена ольмеками. Именно для тотонаков характерны каменные «топоры» и «ярма». Теснимые ольмеками, племена пипиль двинулись на юго-восток, в области майя. Это и была та самая волна завоевателей, которая принесла с собой оранжевую керамику, каменные «ярма» и «топоры» Нашествие пипиль на земли майя происходило с 800 по 950 г. н. э.

Третью волну завоевателей составили тольтеки во главе с Топильцином Кецалькоатлем, вторгшиеся на территорию майя в конце X века и на несколько веков установившие свое господство над Юкатаном.

Орды захватчиков, непрерывно приходившие с севера на протяжении почти пятисот лет, постепенно опустошили земли майя. Однако не исключено, что свою роль в гибели классической культуры майя могли сыграть и внутренние социальные потрясения (восстания, мятежи, междоусобицы и т. д.), и какой-то серьезный хозяйственно-экономический кризис (упадок земледелия и ремесел, нарушение системы торговых связей и т. д.). Иными словами, упадок цивилизации майя, во-первых, не был внезапным, а во-вторых, был вызван многими причинами, из которых трудно, а вероятно и невозможно выделить какую-то главную. Так что история гибели классической цивилизации майя и поныне остается загадкой для ученых.

Если на юге города майя пришли в полный упадок, постепенно разрушались и зарастали сельвой, то на Юкатане — в северной области майя — вторжение тольтеков способствовало созданию здесь своеобразной культуры, причудливо соединившей в себе майяские и тольтекские черты. В истории юкатанских майя начался новый период, получивший в научной литературе название «мексиканский» (X–XIII вв). В этот период главным городом Юкатана являлась Чичен-Ица — блестящая столица завоевателей-тольтеков на землях майя Однако в XV веке в результате ожесточенной междоусобной борьбы Юкатан был разделен на полтора десятка мелких городов-государств.

Это была уже агония некогда великой цивилизации. Часы истории неумолимо отбивали свой срок. А на горизонте уже маячили паруса испанских кораблей, несших с собой гибель всему прежнему укладу жизни индейцев.

Культура майя несомненно стала одним из величайших творений человека на Американском континенте. Выдающийся мексиканский ученый, обнаруживший знаменитую царскую гробницу в Паленке, А. Рус Луилье, писал, что майя достигли высшего уровня цивилизации из всех, какие знала доколумбова Америка.

Паленке — древний и, пожалуй, самый известный город майя, расположенный в северной части мексиканского штата Чьяпас. Отроги Чьяпасских гор образуют здесь естественное плато около 70 м высотой. На этом плато и был в VII веке построен Начан, «Змеиный город» майя. Его современное название «Паленке» по-испански означает «палисад», «изгородь» и происходит от наименования деревеньки, находящейся неподалеку от развалин города. Индейцы племени чоль называют Паленке «Отиотгиун»: на их языке «отиот» означает «город», а «тиун» — «камень». Этот огромный храмовый центр майя случайно обнаружил воинский патруль, заблудившийся в чьяпасских джунглях. Впервые, после того как европейцы увидели главный город инков Куско и главный город ацтеков Теночтитлан, была открыта новая великолепная индейская столица! Но только в 1784 году, через двадцать пять лет после этого открытия, колониальная администрация послала для изучения необыкновенного города первую экспедицию, давшую блестящие результаты.

Руины Паленке обладают особым очарованием. Древние майя выбрали для строительства Паленке исключительно удачное место. Сразу в нескольких местах над лесными зарослями встают, словно белые призраки, величественные здания древнего города: квадратная, похожая на колокольню средневекового собора башня дворца, изящные храмы-близнецы на высоких пирамидальных основаниях — «Храм Солнца», «Храм Креста», «Храм Лиственного Креста» и, конечно, великолепный «Храм Надписей».

Красоту пейзажа и удивительно гармоничное включение древней архитектуры в окружающий ландшафт отмечают буквально все, кто здесь побывал. Вот как описывает первую встречу с городом известный французский путешественник Мишель Пессель:

«Величественные белые и серые здания на горном уступе поднимались над морем зелени, и все же джунгли не отступали от города, сбегая к нему по склонам окружающих гор. Эта картина в таком диком, безлюдном месте произвела на меня неотразимое впечатление. Руины вообще таят в себе особое романтическое очарование, а руины Паленке, возникающие так неожиданно среди бескрайнего лесного океана, просто потрясали. Здесь передо мной предстала загадка столетий, загадка цивилизации, погибшей и исчезнувшей, но все еще удивительным образом продолжающей жить в этих грандиозных постройках — свидетелях былого могущества и славы».

Как установили исследователи, история этого древнего города насчитывает без малого десять столетий. Он существовал с конца I тысячелетия до н. э. по конец I тысячелетия н. э. Расцвет города пришелся на VII–VIII века. В это время здесь строится несколько храмов, отличающихся особым изяществом и совершенством. В конце I тысячелетия н. э. Паленке переживает явный упадок. Внутренние неурядицы и нашествия воинственных племен с севера привели к гибели города, а его безмолвные руины надежно скрыла непроходимая лесная чаща. Паленке пришлось открывать заново уже в наши дни. И сделали это путешественники и ученые из многих стран Европы и Америки.

Пирамиды «Змеиного города», как правило, невысоки. На их вершинах установлены небольшие по размерам храмы, с богатым геометрическим орнаментом на фронтонах. Все или почти все паленкские строения украшены рельефами.

Особое место среди древних памятников Паленке занимает легендарный «Храм Надписей», поразивший своим величием его первооткрывателей — Дж. Л. Стефенса и Ф. Казервуда. Он является частью ансамбля дворца правителей Паленке. В ясную погоду белокаменная пирамида храма видна с равнины за многие километры.

Свое название «Храм Надписей» получил от Стефенса и Казервуда — они назвали его так из-за обилия иероглифических надписей на стенах, лестнице, на скульптурных колоннах. Стены храма когда-то были украшены огромными плитами, сплошь покрытыми многочисленными барельефами необычайной выразительности и реализма. Среди храмовых надписей исследователи отыскали несколько дат, одна из которых — 692 год.

От чистых и гармоничных линий храма веет особой утонченностью. Он представляет собой продолговатую девятиступенчатую пирамиду высотой 28 м. В значительной мере пирамида высечена в скальном грунте естественного холма, и тыльная часть сооружения опирается на его крутой склон. Девять ярусов пирамиды прорезает многоступенчатая лестница — в ней более семидесяти ступеней. Лестница ведет к верхней платформе, на которой расположено венчающее пирамиду храм-святилище — прямоугольное сооружение из трех комнат, надежно покоящееся на верхушке мощной пирамиды. Фасад храма прорезан пятью широкими оконными проемами. Здание увенчивает высокая, слегка вогнутая крыша, чем-то напоминающая крыши китайских пагод.

Стены и колонны храма украшены барельефами, аналогов которым нет ни в одном другом городе майя: они изображают женщин, держащих на руках невероятно уродливых детей: лицо каждого ребенка закрыто маской бога дождя, а из детских ножек выползают змеи. В мифологии майя змея связана с небом, с небесной водой — дождем.

В центральном помещении святилища в западную стену вмурованы три большие серые плиты, на которых рядами, как фигуры на шахматной доске, вырезаны 620 иероглифов. Слева вниз уводит крутая каменная лестница. Там, в глубине пирамиды, было сделано одно из крупнейших открытий в истории изучения цивилизации майя…

Первоначально в среде ученых сложилось мнение, что пирамидальные храмы в городах майя являлись лишь постаментами для увенчивавших их святилищ. Но в последние полвека под основаниями и в толще таких пирамид удалось обнаружить пышные гробницы царей и членов правящих династий. Первое подобное открытие, ставшее сенсацией, было сделано в 1952 году мексиканским археологом, руководителем экспедиции Национального института антропологии и истории Альберто Рус Луилье.

Исследуя святилище «Храма Надписей» в Паленке, Рус обратил внимание на то, что пол в нем выложен из тщательно пригнанных каменных плит. Это было необычно для майяских построек — как правило, полы в них покрывались толстым слоем штукатурки. Рус еще раз внимательно осмотрел комнату и обнаружил деталь, на которую не обратили внимание его предшественники: стены комнаты продолжались ниже уровня пола. Значит, внизу находится еще одно помещение?

Рабочие вскрыли пол храма. Под ним обнаружился узкий ход, забитый щебнем. Сначала даже трудно было понять, является ли он ведущей вниз галереей, или это просто небольшой склеп. Но когда ход расчистили, показалась лестница, сделанная из каменных плит. Она вела вниз, в самое сердце пирамиды. Никогда прежде в постройках майя не встречалось ничего подобного!

Завороженный этим неожиданным открытием, Рус твердо решил исследовать подземный ход до конца. Но работа по расчистке хода оказалась неимоверно тяжелой и шла чрезвычайно медленно. Лестница была завалена тяжелыми камнями. Их прочно сцементировали известковые соли, которые отлагались здесь в течение столетий. Каждый из камней приходилось выламывать и с помощью веревок и блоков поднимать наверх. До конца первого сезона раскопок удалось расчистить лишь 23 ступени. И хотя контуры уходящего вниз свода уже вырисовывались достаточно четко, по-прежнему оставалось неясным, куда ведет этот ход. На стенах туннеля отсутствовали какие-либо надписи. А среди щебня, поднятого на поверхность, не попалось ни одного обломка или черепка, способного хотя бы намекнуть на разгадку тайны загадочной лестницы.

Осенью 1952 года, когда начался следующий сезон раскопок, археологи завершили расчистку лестницы (всего в ней оказалось 66 ступенек) и пробились в коридор, перегороженный толстой стеной из плотно уложенных каменных блоков. Разобрав ее, исследователи наткнулись еще на одну каменную стену. Прямо перед ней стоял квадратный каменный ящик.

Это была первая награда археологам за упорство и изнурительный труд по расчистке хода. В ящике находились великолепные нефритовые украшения — бусы и серьги, большие раковины, наполненные красной краской, глиняные вазы. Ниже лежали две расписные глиняные таблички и крупная жемчужина диаметром в полтора сантиметра. Эти предметы несомненно представляли собой ритуальные дары. Но кому?

Разгадка тайны явно находилась за преградившей туннель второй стеной. «Эта стена имела более 2 футов толщины, — писал Альберто Рус. — Чтобы пробиться сквозь нее, потребовалась целая неделя напряженного труда всех участников экспедиции. Известковый раствор оказался настолько прочным, что камни часто приходилось разбивать, прежде чем их удавалось отделить друг от друга. Мокрая известь жгла и разъедала руки. Пробившись сквозь стену, мы сразу же наткнулись на грубый каменный ящик».

Снова сокровища? Увы, нет. В каменном ящике лежали скелеты пяти юношей и девушки, явно погибших насильственной смертью. Искусственно деформированная лобная часть черепа и следы инкрустации на зубах говорили об их знатном происхождении. Этих молодых людей из лучших семей города явно принесли в жертву по какому-то важному и особо торжественному случаю.

С этого момента всеобщее возбуждение достигло предела. Все понимали, что лестница, дары и человеческие жертвоприношения, а вероятно, и сама пирамида имели для майя особое значение. Скорее всего — А. Рус мог судить об этом только по находкам в Старом Свете — в толще пирамиды таилась царская гробница. Но ведь еще никто никогда не находил погребений в майяских пирамидах!

В великом волнении археологи шаг за шагом шли вниз по ступеням сводчатого коридора. Но неожиданно они привели… в тупик. Альберто Рус отказывался верить своим глазам. И как оказалось, правильно: тщательно исследовав коридор, он обнаружил в его северной стене треугольное отверстие, заложенное огромным камнем. Рабочие разбили его и расширили входное отверстие. За ним открылся погруженный в темноту склеп.

Все происходящее удивительным образом напоминало вступление Говарда Картера в гробницу Тутанхамона. Взволнованные люди столпились в тускло освещенном коридоре. Погруженную во мрак гробницу осветил луч фонаря, и Альберто Рус заглянул в нее…

«Из густого мрака неожиданно возникла сказочная картина фантастического неземного мира, — писал он впоследствии. — Казалось, что это большой волшебный грот, высеченный во льду. Стены его сверкали и переливались, словно снежные кристаллы в лучах солнца. Как бахрома огромного занавеса, висели изящные фестоны сталактитов. А сталагмиты на полу выглядели, словно капли воска на гигантской оплывшей свече. Гробница напоминала заброшенный храм. По ее стенам шествовали скульптурные фигуры из алебастра. Потом мой взор упал на пол. Его почти полностью закрывала огромная, прекрасно сохранившаяся каменная плита с рельефными изображениями.

Глядя на все это с благоговейным изумлением, я пытался описать красоту волшебного зрелища моим коллегам. Но они не верили до тех пор, пока, оттолкнув меня в сторону, не увидели эту великолепную картину своими собственными глазами. Мы были первыми, кто увидел гробницу тысячу лет спустя!»

Погребальная камера представляла собой просторное помещение 9 м в длину и 4 м в ширину. Высокий потолок гробницы уходил вверх, и его своды терялись в темноте, которую никак не мог рассеять слабый свет фонарей. На стенах склепа, через завесу наросших за века сталактитов и сталагмитов, были видны очертания девяти человеческих фигур, облаченных одинаковые пышные костюмы: головной убор из перьев птицы кетцаль причудливая маска, плащ из перьев и нефритовых пластин, набедренна повязка, пояс с украшениями в виде человеческих голов, кожаные сандалии из ремешков. Шея, грудь, кисти рук, щиколотки ног украшены драгоценными ожерельями и браслетами. Все фигуры держали в руках скипетры рукоятями в виде головы змеи и круглые щиты с ликом бога солнца. Позднее А. Рус предположил, что эти фигуры — изображения девяти Владык Мира, в мифологии майя — правителей девяти подземных миров, девяти ярусов царства смерти.

На полу валялись две алебастровые головы, когда-то отбитые от больших статуй, сделанных почти в человеческий рост. Вероятно, эти «отрубленные головы» имитировали человеческие жертвоприношения. В центре гробницы стоял большой каменный саркофаг. Его резные каменные опоры словно вырастали из земли и были выполнены в виде сказочных персонажей в богатых одеждах. Их оплетали ветви растений, увешанные плодами какао, тыквы и гуайявы.

Саркофаг был закрыт прямоугольной плитой размерами 3,8x2,2 м, сплошь покрытой тонкой резьбой. Края каменной плиты окаймляла лента иероглифов. Позднее Русу удалось расшифровать две календарные надписи. Они соответствовали 603 и 633 гг. н. э.

Эта плита является одним из самых выдающихся произведений искусства майя. По высочайшей технике исполнения ее сравнивают с работами европейских мастеров эпохи Возрождения. На плите изображена глубоко символическая сцена, на языке образов сжато излагающая мифологию майя. В нижней части плиты помещена страшная маска, всем своим видом говорящая о смерти: огромные пустые глазницы, оголенное до костей лицо, огромные клыки. Это — божество земли. Индейцы доколумбовой Америки считали его страшным чудовищем, которое питается живыми существами, — ведь все живое в конце концов уходит в землю…

Голову страшилища увенчивают четыре предмета: раковина и знак, напоминающий наш «процент» («%»), — символы смерти. Два других знака — зерно и маисовый початок, наоборот, являются символами жизни.

Из пасти чудовища выходят побеги фантастического растения. Они обвивают фигуру юноши, сидящего на маске страшного бога земли. Над ним раскинулся огромный крест. Этот символ был хорошо знаком древним майя и обозначал «источник жизни» — росток маиса. Когда вместе с испанскими конкистадорами в Мексике появились католические монахи, то их проповедь новой религии не вызвала отторжения у индейцев: христианский крест был близок их древнему символу.

На перекладине «источника жизни» извивается змея с двумя головами. У голов широко разинуты пасти и из них выглядывают человечки в масках бога дождя. Напомним, что в мифологии майя образ змеи также связан с дождем.

На верхушке креста сидит священная птица кетцаль. Ее перья служили украшением головных уборов царей и жрецов Птица тоже облачена в маску бога дождя. Под ней — символы воды и два щита с символами бога солнца.

Сложная символика этого изображения до конца не разгадана, но общий смысл композиции — традиционная для ранних земледельческих культур аграрная заклинательная символика: солнце — вода — жизнь — смерть. Вечный круговорот жизни в природе. Эта символика смерти и воскресения хорошо известна во многих других древних цивилизациях Земли.

«Я вошел в таинственную комнату, — вспоминал А Рус, — со странным чувством, естественным для того, кто впервые переступает порог тысячелетий. Я попытался увидеть все это глазами жрецов Паленке, когда они покидали склеп. Мне хотелось снять печать времени и услышать под этими тяжелыми сводами последний звук человеческого голоса. Я стремился понять то таинственное послание, которое оставили нам люди далекой эпохи. Сквозь непроницаемую завесу времени я пытался разглядеть неуловимую связь между их и нашими жизнями».

Теперь археологам предстояло разгадать главную тайну гробницы: вскрыть прикрытый плитой саркофаг. Он представлял собой огромный каменный блок, покоящийся на шести опорах. Когда с помощью домкратов и бревен археологи подняли весящую почти пять тонн плиту, под ней оказалась еще одна каменная плита меньшего размера, со странной выемкой, напоминающей рыбу или кувшин с широким горлышком. Эту выемку плотно закрывала специальная крышка точно такой же формы.

«Мы работали затаив дыхание от волнения, — пишет А Рус. — Каждый раз, когда огромная резная крышка поднималась на дюйм выше, мы подкладывали под нее доску на тот случай, чтобы, если соскочит домкрат, массивная плита не упала. Когда мы приподняли ее примерно на 15 дюймов, я уже не мог совладать со своим любопытством.

Прежде всего я увидел мозаику зеленого, красного и белого цветов. Затем я стал различать ее детали — зеленые нефритовые украшения, окрашенные в красный цвет кости и зубы и обломки маски. Я смотрел на погребальную маску человека, ради которого люди выполнили всю эту колоссальную работу — склеп, скульптуры, лестница и огромная пирамида с увенчивающим ее храмом. Передо мной стоял первый саркофаг, найденный когда-либо в пирамидах майя.

После этого беглого знакомства работа не заняла у нас много времени. С помощью веревок, продетых сквозь отверстия, мы подняли странную каменную крышку. Под ней, на дне глубокой каменной чаши, окрашенной изнутри в красный цвет, лежали останки вождя. Хотя кости почти истлели и стали настолько хрупкими, что мы не смогли сделать точных наблюдений по определению физического типа погребенного, он производил впечатление крепкого, довольно рослого (174 см) мужчины лет сорока-пятидесяти. Его зубы, окрашенные в красный цвет, хорошо сохранились. Они на были инкрустированы или подпилены, что довольно необычно для взрослого мужчины майя, занимающего высокое положение.

Этот знатный человек, по-видимому жрец, не имел золотых украшений. Но рядом находилось множество предметов из нефрита — бус, колец, браслетов, серег и изящно вырезанных статуэток. Формы последних отличались большим разнообразием — цветы, маленькие тыквы, летучие мыши, змеиные головы и человеческие фигуры с характерными чертами некоторых богов майя. На каждой руке погребенного лежало нефритовое украшение. Один кусочек нефрита находился во рту. Шею и плечи покрывало огромное ожерелье из нефрита. На черепе сохранились остатки погребальной маски, тоже сделанной из мельчайших кусочков нефрита. Глаза маски были из раковин, а зрачки — из кусочков обсидиана. Кроме того, мы нашли предмет, показавшийся нам вначале огромной жемчужиной в 1,5 дюйма длиной. Оказалось, что она состоит из нескольких искусно подобранных и склеенных кусочков перламутра».

Кем был этот человек? Многочисленные атрибуты власти, найденные в гробнице — скипетр, маска, щит с изображением бога солнца, — говорят о том, что это — «халач виник», верховный правитель Паленке, обожествленный еще при жизни. Иероглифические надписи на боковых гранях надгробной плиты имеют несколько плохо различимых календарных дат, соответствующих середине VII века. Вероятно, именно тогда «халач виник» с необыкновенной пышностью был погребен в «Храме Надписей».

Открытие А. Руса в Паленке по своему значению вполне сопоставимо с крупнейшими археологическими сенсациями XX века — такими, как находка нетронутой гробницы фараона Тутанхамона в Египте или же раскопки некрополя шумерских царей в Уре. Впервые на территории майя было найдено погребение в каменном саркофаге с великолепными скульптурными украшениями. Открытие Альберто Руса заставило ученых изменить традиционное убеждение, будто пирамиды в Центральной Америке строились лишь в качестве постаментов для храмов. А это, в свою очередь, толкнуло археологов на поиски в других пирамидах городов древних майя скрытые там захоронения умерших царей. Их изучение продолжается и в наши дни, так что, возможно, в джунглях юга Мексики и Центральной Америки будет сделано еще немало открытий.

Майяский город Чичен-Ица находится в 120 км к востоку от города Мерида в мексиканском штате Юкатан. Этот город был основан еще в 455 году индейцами-ицами рядом с колодцем-сенотом, по имени которого Чичен-Ица и получила свое название — «Устье колодца (племени) ица». Спустя два столетия (в 692 г.) ицы оставили город.

В первой трети X века над землями майя начала собираться гроза. Бывший правитель центральномексиканского города Толлана, Топильцин Ке-цалькоатль — Пернатый Змей, потерпевший поражение в борьбе с соперниками, бежал со своими приверженцами на побережье Мексиканского залива и там объединил вокруг себя несколько индейских племен, самым крупным из которых были тольтеки. Встав во главе нового племенного союза, Кецалькоатль повел своих воинов на юг — в дебри Юкатана…

К тому времени «золотой век» майя уже миновал и великая цивилизация явно клонилась к упадку. Под ударами тольтеков один за другим пали некогда цветущие города — Копан, Ушмаль, Паленке, Тикаль. Бывшие хозяева этой земли, майя, частью покинули ее и ушли в иные места, частью попали в подчинение к тольтекским завоевателям. Многие города запустели и заросли джунглями. Но жизнь продолжалась, и новое время творило новые памятники.

В течение трех столетий Чичен-Ица являлась значительнейшим городом всего майяского мира и важнейшим центром паломничества, сыграв в доколумбовой Америке такую же роль, какую в свое время играли Кносс на Крите или Ур в Месопотамии. Чичен-Ицу иногда называют «Парижем майяского мира».

Закат великого города начался в конце XII столетия. Около 1200 года правитель города Майяпан Хунак Кеель разгромил Чичен-Ицу, и после этого разорения город уже оправиться не смог.

В 1441 году город снова, уже окончательно, был оставлен жителями. Но, в отличие от большинства майяских городов, Чичен-Ица была известна уже во времена испанского завоевания Центральной Америки. И еще с тех пор этот город притягивал к себе европейцев.

Одним из самых загадочных памятников Чичен-Ицы долгое время оставался знаменитый колодец, давший название городу, — священный сенот, «Колодец Жертв», главный естественный водоем и сердце Чичен-Ицы. К этому колодцу со всего Юкатана тянулись процессии паломников. От священного сенота брали свое начало вымощенные белым известняком дороги, соединявшие Чичен-Ицу с другими главными городами майя.

Сеноты (от майяского слова «цонот») играли особую роль в жизни майя. На Юкатане, в отличие от лесистого юга, нет ни рек, ни даже ручейков — известняк, покрывающий всю территорию полуострова, чрезвычайно порист, и потому вода просачивается сквозь него, как через песок. Но, проникая сквозь известняковую кору, вода сливается с подземными реками, заполняет провалы и воронки — и так по всему Юкатану образовались глубокие природные водохранилища, сеноты. Во многих майяских городах они почитались как священные места — ведь от воды полностью зависело хозяйство майяских земледельцев. Там, где имелись сеноты, еще в глубокой древности возникли и развивались важные центры своеобразной цивилизации майя.

В Чичен-Ице сенотов было два. Один из них был известен у местных индейцев под названием «Штолок» («игуана»). Его края не очень обрывисты, и потому он был главным источником воды для города. Другой сенат и есть знаменитый «Колодец Жертв». Он представляет собой гигантскую круглую воронку диаметром около 60 м. Его отвесные стены, сложенные из известняка, круто обрываются вниз, к темно-зеленой воде. В стене сенота вытесана лестница. По ней женщины Чичен-Ицы спускались к воде, чтобы набрать ее в глиняные сосуды. От края колодца до зеркала воды — 21 м. Глубина сенота, включая многометровую толщу ила, достигает 58 м.

Сенот Чичен-Ицы являлся местом ритуальных жертвоприношений и паломничества. По преданию, в числе даров, приносимых сюда, были и человеческие жертвы: с соответствующими торжественными обрядами в сенот бросали девственниц. «Священный сенот Чичен-Ицы на Юкатане, — писал американский антрополог Э. Хутон, — был одним из главных источников романтических историй о майя. Колодец образовался в результате падения сводов пещеры над одной из подземных рек, которая пробила себе путь сквозь известняковые пласты. Согласно древним преданиям, во времена стихийных бедствий и невзгод в колодец бросали девушек и вместе с жертвами разного рода драгоценности».

Эта красивая легенда привлекла в Чичен-Ицу Эдварда Герберта Томпсона, американского консула в Мериде. Он приехал сюда в 1904 году, горя желанием разгадать тайну «священного сенота».

В книге «Народ Змеи» Томпсон так описывает свое первое впечатление от разрушенного города: «Постепенный подъем, извивающаяся между валами тропинка и большие деревья до такой степени напомнили мне лесные прогулки на родине, что меня буквально потрясло, когда я, наконец, понял, что валуны, мимо которых я проходил без особого внимания, имели обтесанную поверхность и служили некогда резными колоннами или скульптурными опорами. Потом, когда я начал понимать, что ровная, заросшая травой и кустарником поверхность — не что иное, как терраса, сделанная руками древнего человека, я поднял голову и увидел над собой огромную каменную громаду, упирающуюся вершиной в небосвод, и все остальное сразу было забыто. Террасовидную пирамиду, облицованную плитами известняка, с широкими лестницами, ведущими наверх, увенчивал храм. Другие здания, высокие холмы и разрушенные террасы оказались погребенными в зарослях джунглей, и только темно-зеленые возвышения на горизонте говорили о том, где они некогда находились. Перо писателя и кисть художника бессильны выразить чувства, которые возникают при виде пепельных стен этих древних сооружений, ярко освещенных тропическим солнцем. Старые… изъеденные временем, суровые, внушительные и бесстрастные, они возвышаются мощными громадами над окружающей местностью, и не находишь слов, чтобы описать их. Развалины города Чичен-Ицы занимают пространство в три квадратных мили. По всей этой площади разбросаны тысячи резных и обтесанных камней и сотни рухнувших колонн, а бесформенные руины и контуры стен огромных полуразрушенных строений видны на каждом шагу. Семь массивных построек из резного камня, сцементированного необычайно крепким раствором, имеют отличную сохранность и почти пригодны для жилья. Их фасады, хотя и серые, мрачные и изборожденные временем, подтверждают мнение, что Чичен-Ица — один из величайших в мире памятников древности».

Долгие дни и недели Томпсон проводил на берегу сената, размышляя, как лучше подступиться к сложной задаче. Наконец у него созрел дерзкий план. Прежде чем приступить к его выполнению, Томпсон отправился в Бостон, где рассчитывал изучить водолазное дело и познакомиться с различными видами подводного снаряжения. Он сконструировал и построил портативный подъемный кран и специальный землечерпательный снаряд. Это приспособление легко можно было установить у края колодца и приводить в движение ручной лебедкой. Землечерпалку и все необходимое для ее работы оборудование в намеченный срок доставили в Чичен-Ицу и установили на платформе, почти на самом краю сената.

Первые дни работы не принесли никакого результата. Тяжелый стальной ковш поднимал с глубины лишь грязь и истлевшее дерево. «Временами, — писал Томпсон, — как бы дразня меня, землечерпалка поднимала наверх черепки глиняных сосудов, относившиеся, несомненно, к глубокой древности. Но я решительно отбросил мысль, что эти черепки — те доказательства, которые я искал. Обломки сосудов, доказывал я себе, вымытые из верхних слоев дождями, можно найти в любом уголке древнего города».

Наконец упорство Томпсона было вознаграждено. «Я помню все, как будто это случилось вчера, — писал он, — я поднялся утром после бессонной ночи. День был такой же серый, как и мои мысли, а от густого тумана с листвы деревьев падали капли воды, совсем как слезы из полузакрытых глаз. Я потащился сквозь эту сырость вниз, где, как бы призывая меня, выбивала стакатто землечерпалка. Съежившись под навесом из пальмовых листьев, я стал наблюдать за однообразными движениями смуглых туземцев, работавших на лебедке. Ковш медленно выплыл из клокотавшей вокруг него тяжелой воды, и вдруг я увидел на поверхности шоколадно-коричневой грязи, наполнявшей его, два желтовато-белых, округлых комочка. Когда же эта масса проплыла над краем колодца и опустилась на платформу, я выхватил из нее оба предмета и внимательно осмотрел их».

Эти желтые шарики были комочками священной смолы копал. Вероятно, они были брошены в колодец вместе с другими приношениями, упоминавшимися в преданиях. Начиная с этого момента, ковш землечерпалки вместе с илом каждый раз приносил все новые и новые предметы — десятки крошечных колокольчиков, статуэток, подвесок, топоров и дисков, сделанных из меди и золота. «Среди них, — писал Томпсон, — встречались предметы почти из чистого золота, литые, кованые и выбитые на листовом золоте, но их оказалось довольно мало, и они играли сравнительно небольшую роль. Большинство же так называемых «золотых» предметов изготовлено из низкопробных сплавов, в которых больше меди, чем золота».

С помощью землечерпалки и водолазного снаряжения Томпсону удалось поднять со дна колодца не только многочисленные украшения из нефрита, золота, меди и множество других предметов, но и останки по крайней мере сорока двух человек, когда-то брошенных в сенат. Так подтвердились сообщения старых летописей о человеческих жертвоприношениях.

Впрочем, из 42 извлеченных черепов, как оказалось, 13 принадлежали взрослым мужчинам в возрасте от 18 до 55 лет, 8 — женщинам в возрасте от 18 до 54 лет и 21 — детям от 1 до 12 лет. Три из восьми женщин имели еще при жизни серьезные травмы головы — видимо от тяжелых ударов по черепу, у одной женщины был сломан нос. Такие же прижизненные травмы имели и многие мужчины, брошенные в сенот. Очевидно, что эти люди не пользовались среди майя каким-либо уважением и почитанием и являлись скорее всего пленниками или рабами. Красивая легенда о юных девственницах, увы, так и осталась легендой: результаты исследования найденных в колодце человеческих костей свидетельствуют о том, что детей приносили в жертву чаще, чем взрослых.

Работы Томпсона в Чичен-Ице открыли новую главу в истории археологической науки — фактически они заложили фундамент подводной археологии. Но исследования «священного сената» на этом не закончились. В 1961 году здесь работала экспедиция Национального института антропологии и истории в Мехико. За четыре месяца поисков мексиканские археологи нашли керамический кубок и каучуковые фигурки людей и животных, бусы, кусочки полированного нефрита, золотые подвески и десятки медных колокольчиков. Со дна колодца извлекли деревянную куклу, закутанную в обрывки ветхой ткани, деревянные серьги с мозаичными вставками и прекрасный костяной нож, рукоять которого была украшена иероглифами и обернута золотой фольгой.

«Священный сенот» открыл перед учеными настоящую подводную кладовую, где были собраны изделия не только самих майя, но и других народов, живших вдали от Юкатана, — ведь еще испанский хронист Диего де Ланда писал, что «занятием, к которому майя имели величайшую склонность, была торговля». В Чичен-Ицу привозились товары из империи ацтеков, Гондураса, Коста-Рики, Белиза, Панамы, Колумбии.

В 1967 году экспедиция мексиканских ученых вновь отправилась в Чичен-Ицу. В ходе новых исследований в глубинах сената удалось обнаружить два резных деревянных трона, около сотни глиняных кувшинов и чаш разных размеров, форм и эпох, куски ткани, золотые украшения, изделия из нефрита, горного хрусталя, кости, перламутра; янтаря, меди и оникса. И — снова человеческие кости…

Испанские хроники XVI века свидетельствуют, что последние крупные жертвоприношения людей в Чичен-Ице производились накануне прихода конкистадоров. Но сам город был уже мертв по крайней мере в течение двухсот веков. И сегодня только гигантские развалины напоминают о былом величии города. А «священный сенот» со временем превратился в заросшую ползучими растениями грязную дыру, заполненную зеленой водой.

Тикаль — наиболее крупный и наиболее изученный памятник классической эпохи майя. Этот город находится на севере Гватемалы в департаменте Петен, в зоне влажных тропических лесов, занимая широкую известняковую равнину, пересеченную цепями каменистых холмов, болотами и оврагами. В 50 километрах от Тикаля расположен старейший майяский город Вашактун, с которым его соединяет древняя «сакбе» — мощенная бельм камнем дорога.

Еще в 1699 году руины Тикаля посетил священник Андрее де Авенданьо. Но только в середине XIX века Амбросио Тут, губернатор департамента Петен, заново открыл этот огромный город древних майя. В 1956–1967 гг. в Тикале работала археологическая экспедиция Музея Пенсильванского университета (США). Была составлена подробнейшая карта всех руин и произведены раскопки в различных районах города. Раскопки показали, что Тикаль являлся крупнейшим городом классического периода, причем не только в области майя, но и во всем Западном полушарии.

Первые следы пребывания человека на этой территории археологи относят к 1-й половине I тысячелетия до н. э. А согласно датам, сохранившимся на каменных монументах города, Тикаль существовал с 416 по 889 год н. э.

В VIII веке н. э., в пору своего наивысшего расцвета, Тикаль занимал довольно значительную территорию. Центр города — «Акрополь», застроенный многочисленными храмами и дворцами, располагался на площади 2–2,5 кв. км, занимая вершину холма, окруженную низинами и сельвой. В пределах этого центрального ядра, окружавшего главную площадь города, было сосредоточено до 3 тыс. построек разного назначения и величины, в том числе все крупные общественные здания — храмы и дворцы (общим числом около трехсот). «Акрополь» украшали многочисленные, покрытые пышной резьбой монументальные сооружения — стелы, алтари — всего их известно более двухсот. Важнейшие ансамбли соединялись между собой широкими дорогами, выложенными белыми известняковыми плитами.

Окружавшая центр города жилая застройки раскинулась на 7–7,5 кв. км. Из-за обилия болотистых низин, оврагов и холмов жилые районы Тикаля распадались на отдельные изолированные кварталы и районы, точное число которых до сих пор не установлено. При такой разбросанности здесь, разумеется, нет и не могло быть длинных прямых улиц. Различные постройки, группировавшиеся вокруг небольших прямоугольных площадей, тянутся на много километров, сливаясь с городками и селениями, находившимися уже за городской чертой, а так как значительная часть Тикаля до сих пор покрыта густыми лесными зарослями, то определить, где же кончается этот огромный город, практически невозможно. Археологам удалось отыскать остатки внешних оборонительных укреплений Тикаля — валов и рвов, но, как оказалось, и они не являлись городской границей.

По подсчетам исследователей, в период расцвета (VIII в.) в Тикале проживало 11,5-12 тыс. человек, а вся площадь города с округой (в которую входили еще семь городков и селений в пределах внешней линии укрепле-1ий и два — вне ее) составляла от 123 до 160 кв. км.

Постоянных источников воды, кроме влажных болотистых низин, здесь нет, как не было их и в древности, — как показали результаты исследований, за последние 2 тыс. лет здешний климат не претерпел сколько-нибудь существенных изменений. Очевидно, в сухое время года жители города пользовались водой, собранной во время дождей в искусственные резервуары.

Давно обезлюдевший Тикаль сейчас окружен непроходимыми тропическими джунглями, в которых водятся ягуары и тапиры. Центр города, расположенный на известняковой площадке, с двух сторон окружают глубокие овраги. Пять главных архитектурных комплексов Тикаля связаны между собой хорошо сохранившимися «проспектами». Пирамиды Тикаля отличаются специфическим, не встречающимся больше нигде стилем. В комплексе № 4 возвышается самая большая пирамида майя — ее высота составляет более 70 м.

Исполинский город славится множеством стел (их здесь насчитывается 83) и алтарей (54). Здесь были найдены и первые значительные работы майяских резчиков по дереву -12 великолепных резных притолок из твердого как сталь саподиллового дерева. Здесь же обнаружены заупокойные царские храмы и погребения лиц высокого ранга под ними, многочисленные мотивы искусства, связанные с личностью правителя и прославлением его деяний. На рельефах, стелах и росписях Тикаля правители города запечатлены в повседневных делах и заботах: здесь можно видеть сцены восшествия на престол, дворцовых аудиенций, победоносных сражений, поклонения божеству, ритуальных актов и т. д.

Изучая многочисленные находки тикальской керамики, исследователи выявили два последних этапа в истории города: «имиш» и «эснаб». Первый из них длился с 700 по 830 год. Именно в этот период в Тикале были построены пять из шести огромных храмов, шесть пирамид и десятки огромных дворцов. Максимальных размеров достигло и население города.

Керамика типа «эснаб» непосредственно происходит от традиций керамики «имиш» и по времени следует сразу же за ней. Но какой контраст в общем облике этих двух периодов!

По подсчетам ученых, население Тикаля во времена эпохи «эснаб» составляло не более 10 % от того, что существовало в городе в течение периода «имиш». В начале «эснаба» (IX в.) в Тикале прекратилось всякое архитектурное строительство, резко сократилось население. Опустели сотни жилищ. Роскошные дворцы разваливались — людям, еще жившим в них, буквально падали на голову обветшалые крыши и штукатурка. Люди периода «эснаб» жили среди руин, но они не были ни завоевателями, ни пришельцами извне — они были прямыми потомками людей эпохи «имиш», которые еще помнили дни былой славы своих предков. Уцелевшие остатки некогда могущественного народа не смогли долго продержаться среди обломков прежнего величия. И через 100–150 лет после возведения последней датированной стелы в городе Тикаль окончательно запустел (правда не исключено, что в XV веке он снова на непродолжительное время был заселен ицами, покинувшими Чичен-Ицу).

Что же случилось? В силу каких неизвестных нам причин майя покинули свой город? Полной ясности в этом вопросе до сих пор нет.

В материальной культуре Тикаля нет никаких следов нашествия иноземных завоевателей: сожженных и рухнувших зданий, сломанного оружия и беспорядочно наваленных друг на друга скелетов с пробитыми черепами. Совершенно очевидно, что чужеземцы не имели никакого отношения к тем драматическим событиям, которые разыгрались здесь приблизительно в конце IX века н. э.

Определенной популярностью пользуется гипотеза, выдвинутая впервые известным американским ученым Эриком Томпсоном. По его мнению, упадок Тикаля и других классических центров культуры майя был связан с внутренними социальными потрясениями. В ходе раскопок Тикаля археологи с удивлением обнаружили, что почти все найденные каменные скульптуры, изображающие правителей и богов, либо намеренно повреждены, либо разбиты. Но кто сделал это? С какой целью? Согласно Томпсону, здесь могла идти речь только о восстании угнетенных низов.

«Зловещие семена распада и гибели зрели внутри самого майяского общества, — пишет Томпсон. — Надо лишь на мгновение представить себе его сложную и противоречивую структуру, чтобы понять, какой ураган народного гнева готов был со дня на день обрушиться на голову правящей касты. Небольшое ядро светских аристократов и жрецов, усилиями которых поддерживался внешний блеск цивилизации майя, сознательно обрекало своих многочисленных подданных на нищету и бесправие. На долю простых земледельцев оставались лишь непосильные налоги, бесконечные поборы и трудовая повинность на строительстве дворцов и храмов. Пышные ритуальные центры росли среди лесов и болот, словно грибы после дождя, а крестьянин все туже затягивал пояс.

Неизвестно, кто первым бросил клич к восстанию, но за оружие взялись все, дружно и яростно, с надеждой на лучшие времена. И против этого всесокрушающего вала крестьянской войны не мог устоять никто.

Рассеяны и перебиты отборные отряды царских воинов. В панике бежали за пределы страны те из властителей, кто еще мог это сделать. Остальных переловили как диких зверей и подвергли мучительной казни. И когда успех восстания стал очевиден для всех, священная ярость людей обрушилась на каменных кумиров, имевших самое прямое отношение к только что свергнутым правителям и жрецам. Их портили, калечили или разбивали на куски всеми доступными способами.

Нечто похожее происходило и во многих других городах майя. Во всяком случае разбитые и намеренно поврежденные монументы с ликами царей и богов встречаются не только в Тикале, но и в Пьедрас Неграс, Иашчилане, Алтар де Сакрифисьос. Огромная и цветущая страна внезапно испытала на себе все разрушительные последствия жесточайшего социального кризиса. Через некоторое время победившие земледельцы разошлись по своим деревушкам, рассеянным по окрестным лесам. И величественные города майя окутало мертвое безмолвие».

Эта гипотеза встречает многочисленные возражения. Исследователи-американисты отмечают, что крупные социальные потрясения (восстания, мятежи и т. д.) действительно могли послужить причиной (или одной из причин) гибели некоторых городов-государств майя. Но таких городов-государств было несколько десятков, и вряд ли можно допустить, что все они почти одновременно подверглись опустошению со стороны восставшего народа.

Кроме того, как показали дальнейшие исследования, практически нет никаких реальных доказательств в пользу такого развития событий. Выяснилось, что и в Тикале, и в других городах майя классического периода стелы и алтари с изображениями правителей и богов подвергали порче и разрушению не только в конце I тысячелетия н. э. (как считал Э. Томпсон), а на Протяжении всей многовековой истории местной цивилизации. Это был Какой-то важный ритуал или обряд: по прошествии определенного цикла времени монумент портили или разбивали на части, совершая тем самым его ритуальное «убийство». Но и после данного акта он продолжал оставаться объектом ревностного почитания со стороны майя: ему приносили жертвы и дары, возжигали благовония.

Исследователь-американист X. Ардой в книге «Доколумбовы города» писал: «Признаки насилия могут относиться к двум вероятным восстаниям: одно потерпело поражение в VI в., а другое победило в X в. Но не только в Тикале — по всей Месоамерике прослеживаются следы этого желания истребить изображения некоего персонажа… преднамеренное разрушение, которое было истолковано как следствие социального переворота, организованного в одном или нескольких пока не установленных центрах и оттуда последовательно распространившегося по всей классической территории. Оно и положило конец древней социальной структуре».

Загадка гибели Тикаля, как, впрочем, и всей классической цивилизации майя, по-прежнему остается открытой. Между тем этот крупнейший из городов майя стал первым объектом научной реставрации. Так же как некогда Артур Эванс реставрировал дворец в Кноссе, так и здесь начиная с 1956 года на средства Пенсильванского университета американисты пытаются вернуть городу первоначальный вид.

На территории Перу самой ранней доинкской культурой, представители которой строили первые на этой земле города, была так называемая культура Чавин. Свое название она получила по имени местности Чавин-де-Уантар, расположенной на высоте 3048 м, в гористой части северного Перу. Здесь археологами были найдены остатки сооружений, возведенных методом сухой кладки из плит песчаника и базальта, и сеть дренажных каналов. Сегодня зона Чавин-де-Уантара объявлена археологическим заповедником, памятники которого включены в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Как установили ученые, Чавин-де-Уантар возник приблизительно в конце II тысячелетия до н. э. Точных данных нет: одни исследователи считают, что Чавин следует датировать IX–VI вв. до н. э., другие — X–VIII вв. до н. э. Эта первая высокоразвитая индейская культура Южной дмерики появилась в связи с революцией в перуанском земледелии: примерно с IX века до н. э. чавиняне начали выращивать кукурузу. Вместе с кукурузой появился и ряд других культурных растений. В тот же период была приручена собака. Вслед за ней — лама, животное, имевшее важнейшее значение в жизни индейцев в доколумбов период. Уход за ламами уже с чавинских времен стал одной из главных забот любой индейской деревни в Андах. В то же время археологические раскопки показали, что свои орудия труда чавиняне все еще делали из камня или кости. Из металлов они знали только один — золото, которое использовалось ими только для изготовления украшений.

Чавин-де-Уантар считается сегодня древнейшим городом Южной Америки. Он являлся центром местного религиозного культа, главным элементом которого было поклонение некоему божеству в образе хищника из семейства кошачьих. Многочисленные стилизованные образы этого «кошачьего бога» сохранились на десятках сосудов и стел, но весьма условная манера передачи изображения не дает возможности точно определить, какое это животное: пума или ягуар? Все же большинство специалистов придерживается мнения, что это был культ ягуара, и это связывает чавинян с мексиканскими ольмеками. Ведь ягуары никогда не обитали в Андах!

Чавин-де-Уантар нельзя считать городом в современном понимании этого слова, хотя его и принято называть столицей. Скорее всего, это был лишь главный религиозный центр страны, в котором постоянно жили только жрецы. Ансамбль Чавин-де-Уантара состоит из множества каменных храмов и связанных с ними сооружений, возведенных на террасах окружающих холмов. Считается, что строительный материал для возведения святилищ Чавина приносили паломники, приходившие сюда в пору главных религиозных празднеств. Наиболее сложные работы выполняли квалифицированные мастера-каменщики, которые вместе зодчими и жрецами, вероятно, жили здесь круглый год.

Храмовый комплекс Чавин-де-Уантар представляет собой ансамбль строений из тесаных каменных плит, к которым был проведен водопровод. Он занимает площадь 50 га. Над постройками Чавина возвышается великолепная трехступенчатая пирамида-храм «Эль-Кастильо». Площадь ее основания 72x75 м, высота — 13 м. Пирамида украшена вырезанными из камня головами ягуаров и каких-то фантастических существ. Внутри здания устроены целый лабиринт молелен, система вентиляционных шахт и двадцать четыре подземных коридора, которые никуда не ведут. Их назначение остается совершенно непонятным.

В храме и на его территории сохранились древнейшие в Южной Америке стелы. Самую известную из них открыл в середине XIX века археолог Раймонди. Фриз на «стеле Раймонда» изображает «человека-ягуара». Характерно, что все рельефы на стелах и стенах храмов люди Чавина высекали, пользуясь исключительно каменными орудиями!

В древнейшей части комплекса был найден «Лансон» — гранитный блок высотой 4,5 м, на котором высечена фигура человека с клыками ягуара и змеями вместо волос. Рельефы сходного стиля украшают притолоки, двери и карнизы построек Чавина. На внешней стене одной из платформ помещены каменные головы человека и ягуара. Такая же символика украшает глиняную посуду, ткани, металлические и костяные изделия по всему центральному побережью Перу.

К периоду расцвета чавинской культуры относится и странная каменная галерея в Серро-Сечине — ряд камней, украшенных резными человеческими фигурами, весьма похожими на изображения из мексиканского Монте-Альбана.

Пытаясь объяснить многие параллели между чавинской культурой и ранними мексиканскими цивилизациями, а также «взрывной», неожиданный характер возникновения Чавина, многие специалисты полагают, что корни чавинцев следует искать в других областях Америки, и прежде всего в Мексике. В пользу такого вывода говорит и еще одно обстоятельство: одновременно с появлением чавинской культуры в Перу получила распространение до той поры неизвестная здесь кукуруза, между тем как в Мексике ее выращивали уже за две тысячи лет до этого. Впрочем, все это лишь догадки, и загадка происхождения чавинской цивилизации пока не раскрыта. А традиции этой культуры впоследствии были восприняты и развиты другими цивилизациями Анд, в том числе самой известной — инкской.

Полуостров Паракас, расположенный в 200 км к югу от Лимы, делит побережье Перу на две примерно равные части. К северу от него расположены долины Писко и Чинча, к югу — Ика, Наска и Акари. Практически все эти места связаны с той или иной древнеперуанской культурой. Но самые, пожалуй, неожиданные открытия были сделаны именно на этом пустынном полуострове.

В 1925 году здесь начала работать экспедиция под руководством Хулио Сесара Тельо, перуанского археолога индейского происхождения. Внимание Тельо привлекли «кавернас» — таинственные пещеры, куда время от времени наведывались местные жители, промышлявшие грабежом древних могильников. Начав изучать «кавернас», Тельо был потрясен: это была не цепь естественных гротов, как предполагалось вначале, а целая система подземных камер, высеченных в прибрежной скале на глубине примерно восьми метров. Каждая из камер соединялась с поверхностью узким выходом. И в каждой такой камере ровными рядами лежали десятки мумий людей обоего пола и всех возрастов, завернутые в яркие материи. Сохранность тканей была просто невероятной — хотя некоторые из них пролежали в земле почти две с половиной тысячи лет (могильник относится к середине I тыс. до н. э.), они не только не истлели, но сохранили и фактуру, и яркость красок.

Могильник другого типа, обнаруженный Тельо на полуострове Паракас, получил название «Некрополис». Ориентировочно он датируется III–IV вв. до н. э. Мумии (их число превышает 400) находились в подземных гробницах, сложенных из камня и необожженных кирпичей. Над каждой гробницей был устроен дворик с очагом, где, возможно, совершалась мумификация тел перед захоронением.

В каждой из гробниц археологи нашли массу всевозможных предметов-в отдельных случаях их число доходит до полутора сотен. Это одежда, украшения, оружие, каменные топоры, сосуды, инструменты, украшения, головные уборы, накидки из шерсти лам и многое другое. На многих мумиях сохранились золотые украшения — они были вставлены в уши, ноздри, рот, обвивали шею или лежали на груди. Наряду с чистым золотом паракасские золотых дел мастера применяли и сплав золота с медью. Однако найденная в погребениях керамика была довольно примитивной.

Но, конечно, самой выдающейся находкой стали непревзойденные паракасские ткани. По некоторым техническим показателям ткани из паракасских погребений не имеют равных в мире, и можно только удивляться, как индейцам удавалось достигать такого совершенства на примитивных станках. Паракасские ткани поражают не только размерами и изысканными сочетаниями цветовой гаммы, но и тем, что спустя полторы тысячи лет они не утратили ни эластичности, ни яркости красок. Создается впечатление, что эти ткани лишь недавно вышли из рук ткачей.

Площадь полотнищ, потраченных на одевание и запеленывание некоторых мумий, достигает 300 кв. м. Средний же размер каждого такого «савана» составляет около 2,5 м в длину и более метра в ширину. Сотканы они из шерсти пяти или шести цветов и расписаны великолепным многоцветным орнаментом — стилизованными изображениями птиц, зверей, рыб, антропоморфных фигур и диковинных страшилищ, а также геометрическими узорами. Паракасские красильщики умели изготовлять замечательные по яркости краски — особенно синюю, зеленую, желтую и коричневую. И сегодня паракасские ткани специалисты признают наиболее искусными текстильными изделиями древности.

Впрочем, не меньшего внимания, чем ткани, заслуживают и найденные Тельо мумии. При их исследовании обнаружилось, что у абсолютного большинства из них черепа искусственно деформированы, а многие черепа носят следы совершенной еще при жизни трепанации. Это было настолько неожиданно, что первоначально в научной среде возобладала гипотеза, что эти черепа проломлены в битве. Известно, что в древнем Перу одним из самых распространенных видов оружия была «макана» — каменная или бронзовая булава с острыми шипами. И характер некоторых отверстий на черепах мумий из Паракаса вроде бы вполне соответствовал характеру ранения, нанесенного «маканой». Однако более тщательное исследование позволило прийти к заключению, что трепанированные черепа — результат хирургического вмешательства, совершенного, по всей видимости, в каких-то ритуально-магических целях. Отверстия в черепах, пробитые во время этих религиозных обрядов, индейские хирурги закрывали золотыми пластинками. Для такой операции они, естественно, должны были иметь соответствующие хирургические инструменты. И действительно, такие инструменты были найдены археологами, притом не только в Паракасе. Поразительно, что все эти пинцеты, ножи, иглы, скальпели и турникеты для зажимания кровеносных сосудов изготовлены из камня и кости1 Однако они оказались настолько совершенными, что современные перуанские медики даже рискнули провести с их помощью несколько хирургических операций, закончившихся вполне успешно.

Мумии из Паракаса загадали ученым и другую загадку: откуда они вообще взялись? Дело в том, что в окрестностях полуострова Паракас нет никаких следов человеческих поселений, и специалисты до сих пор точно не знают, откуда доставлялись сюда покойники. Хулио Тельо, исходя из возраста погребенных, типа деформации черепов и специфики погребального инвентаря, высказал догадку, что паракасские некрополи представляли собой что-то вроде «пантеона» — здесь хоронили людей, занимавших верхние ступени иерархической лестницы — жрецов и представителей родовой знати При этом могильник в пещерах является более древним, чем «Некрополис», и это свидетельствует о двух эпохах существования Паракаса.

Что за люди хоронили своих покойников на этом пустынном полуострове? Уже после смерти Тельо эта культура получила наименование «паракас». Сегодня памятники паракасской культуры известны в нескольких вариантах. Некоторые из них встречены не на побережье, а в горных долинах Центрального и Южного Перу. Многочисленные свидетельства доказывают, что культура паракас развилась непосредственно из цивилизации Чавин-де-Уантара, и об этом особенно ясно говорят находки, относящиеся к древнейшему периоду паракасской культуры. Разница была лишь в том, что здесь, на южном побережье Перу, жили проще и не строили монументальных храмов.

Считается, что культура паракас стала главным передаточным звеном цивилизационных импульсов от чавина к более поздним культурам бассейна озера Титикака — например тиуанако Тут, однако, возникает проблема: оказывается, что в прибрежной культуре паракас отсутствуют некоторые особенности, которые характерны как для чавина, так и тиуанако. Но как такое могло случиться, если считать, что именно паракас послужила для них передаточным звеном?

Тиауанако справедливо считают самым значительным городом доинкской Южной Америки. Он расположен в Боливии, в горах Альтиплано, на высоте почти 4 тыс. м над уровнем моря и в 21 км к югу от озера Титикака, через которое проходит современная граница между Перу и Боливией. Развалины Тиауанако занимают площадь 4,2 кв. км.

На языке инков название Тиауанако означает «Мертвый город». Так его окрестили уже в сравнительно поздние времена, когда здесь побывал Майта Капак — четвертый правитель империи инков. К этому времени город давно опустел, но его заброшенные святилища продолжали вызывать удивление и трепет. Инки не знали, кто построил Тиауанако. Но они были убеждены, что такие величественные сооружения мог возвести лишь кто-то исключительный и могущественный. В глазах инков таким был только Кон-Тики Виракоча — их верховный бог.

Культ Виракочи был широко распространен среди индейцев задолго до образования империи инков. Главным центром поклонения Виракоче являлся Тиауанако. Считается, что первоначально город этот назывался, как предполагают, Виньаймарка (Вечный город). Именно здесь, как рассказывают легенды, Виракоча сотворил Солнце, которое, как считали индейцы, стало родоначальником династии инкских императоров. Именно здесь, в Тиауанако, находится один из самых замечательных памятников индейской культуры всех трех Америк — знаменитые на весь мир Ворота Солнца, вытесанные из огромной монолитной глыбы андезита, весящей много десятков тонн. Высота Ворот Солнца составляет примерно 3 м, а ширина — 4 м. Нынешнее название памятника условно, и к почитанию дневного светила он, возможно, не имел никакого отношения.

Верхняя часть ворот украшена рельефом, в центре которого помещена большая человеческая фигура. От ее головы расходятся солнечные лучи, заканчивающиеся изображениями пумы. На одеянии этого человека тоже помещены изображения пумы, а также кондоров и рыб.

Фигура, изваянная на Воротах Солнца, бесспорно была изображением верховного божества тиауанакцев. Большинство исследователей отождествляют ее с Кон-Тики Виракочей. Этот же бог с Ворот Солнца в Тиауанако изображен на тканях, относящихся к доинкской эпохе, и на множестве керамических сосудов, обнаруженных в различных районах Анд.

Никаких жилых зданий в Тиауанако не обнаружено. Хотя площадь, занятая руинами, превышает 450 тыс. кв. м, сам культовый центр состоял из четырех основных построек, расположенных на небольшой площадке — 500x1000 м. Первая из них, Акапана, представляет собой ступенчатую пирамиду 15-метровой высоты. От нее до наших дней остался только холм с вымощенной двухсотметровой площадкой основания, к которой некогда вели ступени. На вершине находились обширный бассейн и несколько строений. Холм был обнесен мощными оборонительными стенами и разделен на три террасы.

Рядом с Акапаной расположена Каласасайя — широкая площадь, огороженная рядом каменных колонн. Здесь находилось здание, стоявшее на двух расположенных друг на друге прямоугольных террасах. Немецкий археолог Артур Познанский, самый известный исследователь Тиауанако, считал его развалинами «главного дворца». Стены «дворца» представляют собой массивные прямоугольные монолитные столбы, промежутки между которыми когда-то были заполнены каменной кладкой. Познанский считал, что Каласасайя — это постройка, предназначенная для астрономических наблюдений и вычислений, «гигантский каменный календарь». Ее часто называют «индейским Стоунхенджем». Именно на территории Каласа-сайи расположены знаменитые Ворота Солнца. В Тиауанако сохранились и другие интересные ворота, например Пума Пунку (Врата пумы), выстроенные из каменных блоков весом более 150 тонн.

Самое загадочное сооружение Тиуанако — полуподземный храм, углубленное на 1,7 м в землю, почти квадратное (28,5x26 м) в плане здание. По всему периметру стен через равные промежутки поставлены огромные каменные столбы, участки между которыми заполнены гладко обтесанными плитами меньшего размера. В стены храма были вмурованы выступавшие из кладки каменные головы, а в центре стояли изваяния божеств (при раскопках их нашли поваленными).

В Тиауанако, этой «мегалитической столице» Южной Америки, сохранились огромные каменные монументы (представляющие собой нечто среднее между статуями и стелами), а также самые большие каменные статуи доколумбовой Америки, превосходящие по размерам даже гигантские каменные головы ольмеков и названные по именам открывших их ученых «Монолит Беннетта» и «Монолит Понсе Санхинеса».

Монолит Беннетта имеет высоту 7,5 м и весь покрыт сложными рельефными изображениями. Некогда эта статуя была главным идолом полуподземного храма, исследованного американским археологом В. Беннеттом. Можно только гадать, какие приспособления использовали в древности индейцы, чтобы перетащить столь тяжелый каменный блок от карьера к храму.

По мнению большинства археологов, стела Беннетта изображает женщину-богиню. Ее прическа, украшенная спускающимися на спину мелкими косицами, очень похожа на ту, какую носили индеанки народности чилайя. Почти прямоугольная голова статуи увенчана своеобразной «короной», глаза посажены прямо, и из них как бы текут слезы. Руки сложены на груди. Ныне эта статуя украшает одну из площадей в столице Боливии Ла-Пасе.

Вместе с монолитом В. Беннетт обнаружил в 1932 году на полу полуподземного храма несколько изваяний меньшего размера. Все они лежали рядом. Наиболее интересную статую окрестили Бородатым идолом; вокруг его рта намечено нечто вроде бороды и усов. Как потом оказалось, Бородатый идол — древнейшее изваяние в Тиауанако. Только борода его оказалась в действительности не бородой.

Какой же народ оставил все эти загадочные сооружения, стелы и статуи, когда он жил и почему исчез? На этот счет окончательных выводов пока нет.

Период расцвета тиауанакской культуры приходится на III–X вв. н. э. В это время Тиауанако являлся своеобразными «южноамериканскими Афинами» — центром яркой индейской культуры, влияние которой с середины I тысячелетия н. э. распространялось не только на все горное Перу, но и на многие прибрежные районы: от эквадорских границ до северного Чили. Повсюду на этой территории встречаются образцы орнамента, первоначально характерные лишь для Тиауанако, и мотивы, взятые со знаменитых Ворот Солнца.

Ряд исследователей считают, что создателями Тиуанако были предки современных индейцев аймара, второго по численности индейского народа Южной Америки, живущего на территории Боливии и южного Перу. Однако, против этой версии в последнее время выдвинуты весьма существенные возражения. Согласно другой гипотезе, культура тиуанако связана с индейцами уручипайя. Еще в XVI столетии этот народ был весьма многочисленным, но за прошедшие четыре века он оказался почти полностью поглощенным кечуа и аймара. Привлекает внимание исследователей и другой народ — такана, обитающий у восточных подножий Анд, как раз на широте озера Титикака. Индейцы такана сохранили ряд характерных мифов и преданий, связывающих их с традициями и верованиями создателей тиуанакской культуры.

Археологи установили, что культура тиауанако исчезла примерно в XII веке. Похоже, что перемены были внезапными: пустеют как столица, так и провинциальные центры этой культуры. Отделку Ворот Солнца даже не посчитали нужным или возможным закончить. На сельских поселениях жизнь некоторое время еще теплилась, но скоро заглохла и она.

Считается, что вероятной причиной падения Тиауанако стало колоссальное землетрясение, случившееся в XI–XII вв. Воды озера Тиауанако вышли из берегов и затопили город. Одновременно на него обрушилась лава разбушевавшихся вулканов. Гибель столицы вызвала братоубийственные войны, довершившие развал страны. Просуществовав около тысячи лет, культура Тиауанако угасла, уступив место набирающему силу Инкскому государству.

Эта версия также не является единственной. Археологи заметили, что после гибели культуры тиауанако в горных районах Анд распространилась очень грубая керамика, совсем непохожая на прежние местные сосуды. Известно, что пришедшие сюда инки столкнулись в горах с относительно примитивными племенными объединениями. Каналы и поля были заброшены, города лежали в развалинах. К такому запустению могло привести только вторжение варваров, почти поголовно уничтоживших прежнее население и поглотивших его остатки.

Но что это были за варвары, откуда они взялись? Возможно, драматические события разворачивались так.

К середине I тысячелетия н. э. в долинах сложились высокоразвитые городские цивилизации — тиауанако, уари и некоторые другие. Их создатели были и земледельцами, и опытными скотоводами. Вокруг высоко в горах жили более отсталые племена, для которых стада лам и альпак являлись главным источником существования. Кроме того, горцы охотились на диких животных, занимались собирательством и примитивным земледелием. Раскопки перуанских и французских археологов в центральных районах Перу, проведенные в 70-х — начале 80-х гг., доказывают, что эти скотоводческие племена появились в Андах уже в глубокой древности, возможно, в V–VI тысячелетиях до н. э.

Высокогорные пастбища Перу и Боливии позволяют содержать огромные стада. Однако, вместе с количеством скота росла и численность населения. Племенам становилось тесно: начались перекочевки, вытеснение одних групп другими, поиски новых пастбищ. В эпоху Тиауанако в результате незначительных изменений климата площадь горных пастбищ сперва возросла, а потом резко сократилась. В благоприятный влажный период горцы увеличили численность своих стад, зато потом они оказались перед угрозой массового падежа скота и голодной смерти. Выход мог быть только один: покинуть высокогорные пастбища и спуститься в долины.

Горцы обрушились на лежавшие в долинах города. Вряд ли, конечно, пришельцы истребили всех местных жителей. Однако их напор был достаточно силен, чтобы стереть с лица земли главные культурные центры. Захватив долины, горцы восприняли от прежних жителей земледельческую культуру. Процесс становления государств начался снова и завершился образованием империи инков. Хотя эта гипотеза еще требует дальнейшей проверки, пока лишь она способна объяснить загадки тиауанакской цивилизации.

Южное побережье Перу — самый засушливый район страны. Здесь никогда не бывает дождей. И именно здесь, в этом выжженном солнцем краю, в долинах Наска и Ика, немецкий ученый Макс Уле, основатель перуанской научной археологии, на рубеже XIX–XX вв. обнаружил следы одной из самых интересных и во многом загадочных культур доколумбовой Америки.

Первыми находками Уле стали погребения — множество погребений, в которых он нашел ярко расписанные сосуды, ткани, золото, предметы из дерева. Эти могилы принадлежали двум культурам: поздней (IX–XVI вв.), получившей впоследствии название ика, и ранней — наска (III в. до н. э. — VI в. н. э.).

Культура наска получила свое название по одноименной долине Наска, расположенной в 80 км от побережья Тихого океана и отделенной от него пустыней. Эта культура не оставила после себя памятников монументальной архитектуры — от нее до нас дошли лишь следы небольших сельских поселений. Тем не менее жители Наски — искусные гончары и ткачи — занимали исключительное место среди современных им обитателей Американского континента. Мастерам из Наски были известны вышивка, производство ковров и парчи, а также другие виды ткацкой техники. Чтобы составить представление о великолепии древних тканей Наски, достаточно упомянуть, что при их производстве применялась широчайшая цветовая гамма, включавшая в себя 150 основных цветов и второстепенных оттенков. При этом помимо хлопка и шерсти материалом для их изготовления служили человеческие волосы.

Уникальны и крытые каналы Наски. Некоторые специалисты сравнивают их с аналогичными сооружениями в Иране и Северной Африке. Они были предназначены для стока горных вод в населенные долины. В Наске, судя по всему, не было архитекторов, возводивших храмы, но зато были опытные строители гидравлических сооружений.

Керамика наска отличается тонкой и яркой многоцветной росписью. Сейчас в распоряжении археологов оказалось очень много сосудов этой культуры. Очевидно, эта посуда предназначалась для погребальных обрядов. Сравнивая найденные сосуды, ученым удалось выяснить, как изменялись во времени их форма и декор. В ряде случаев специалисты способны даже определить, что один из сосудов изготовлен позже или раньше другого с точностью до 25–50 лет. При этом на раннем этапе развития культуры наска сосуды несколько отличались в зависимости от того, где они были сделаны. Позднее на всей территории наска распространяется стиль, характерный для Кауачи — главного культурного центра страны.

Сосуды наска покрыты яркими, пестрыми изображениями животных, птиц, растений, мифических существ. Эти изображения переданы в лаконичной и несколько условной манере. Часто один и тот же мотив повторяется, окрашенный в разные цвета. На одной росписи таких цветов бывает 7–8, а считая оттенки, — и больше.

В росписях наска неизменно присутствуют три темы: плодородие полей, мир океана — морские существа и рыбная ловля, тема человеческих жертвоприношений. В ранний период все эти темы замыкались на главном божестве индейцев наска, представляющих собой некое антропоморфное существо в золотой маске. В руках он держит растения и отрубленные головы, а изо рта у него льется поток воды. Иногда его сопровождают другие божества: человек-сокол, божки с культурными растениями в руках, морское чудовище, напоминающее кита-косатку, фантастическая птица с устрашающими челюстями вместо клюва, проглатывающая отрубленные человеческие головы.

Позднее все эти божества исчезают или отступают на второй план. На передний план теперь выходит богиня и усатый воин — возможно ее супруг. Богиня также изображается с растениями и низвергающимся изо рта потоком воды. Но с человеческими жертвоприношениями она уже прямо не ассоциируется — здесь ее заменяет ее усатый «супруг». Отрубленные человеческие головы, либо доведенные до неузнаваемости, либо натуралистически выполненные, образуют на расписных сосудах наска целые пояса-фризы или черные раздвоенные завитки и спирали, усеивающие поверхности и выступы сосудов. Мифические персонажи держат отрубленные головы в руках и пожирают их. Если на сосуде изображены люди-жрецы, то рядом с ними на алтарях лежат все те же головы.

Отрубленные головы — один из главных мотивов росписей индейцев наска. Правда, в их искусстве встречаются и другие сюжеты (охотники, рыбаки и пр.), но кто сейчас может расшифровать их подлинный смысл? Вот, например, совершенно безобидные птички-колибри, кружащиеся вокруг цветка. Но на другой росписи те же колибри вьются вокруг свирепого монстра, держащего в руках отрубленные человеческие головы. Неужели танец колибри вокруг цветка находится в какой-то загадочной связи с жестокими жертвоприношениями? И в чем причина такой кровожадности? Что мы вообще знаем об обществе наска?

Известно, что в техническом отношении оно было более примитивно, чем другие цивилизации Анд. Индейцы наска не знали металла, не пользовались гончарным кругом. Свою великолепную посуду они лепили вручную, обжигая ее в груде горячих углей, а стены своих домов складывали из глиняных комьев. И все же общество наска нельзя назвать примитивным. Об этом, в частности, свидетельствуют руины Кауачи — главного центра этой культуры. Они занимают площадь около одного квадратного километра, а главный храм-пирамида Кауачи вполне сопоставима с постройками Тиауанако. Так что о культуре наска можно уверенно говорить как еще об одной цивилизации доколумбовой Америки. И, конечно, нельзя обойти молчанием самую большую загадку этой цивилизации — знаменитые рисунки в пустыне Наска.

Это наиболее масштабное произведение искусства в мире, одно из самых выдающихся и в то же время необъяснимых творений человека было мало кому известно до 1939 года. В этом году пилоты, пролетавшие над пустынной долиной на маленьком аэроплане, обратили внимание на странный узор из беспорядочно пересекающихся длинных прямых линий, перемежающихся с диковинными извилинами и загогулинами, который был заметен при определенном освещении.

Открытие летчиков вызвало большой интерес. Первоначально археологи предположили, что это остатки древней ирригационной системы. Для их исследования в Перу выехал археолог Пол Косок из университета в Лонг-Айленде (США).

С воздуха узоры выглядели необъятными, но на земле из-за неровной поверхности Косок едва нашел их: «Линии можно было различить, только если смотреть на них вдоль. Несколько ярдов в сторону — и ничего нельзя было заметить». После первых тщательных изучений удивлению Косока не было предела: по его чертежам выходило, что это было четкое изображение большой птицы, различить с земли которую было невозможно. Как можно было создать такой рисунок? Косок исследовал долину и обнаружил очертания огромного паука, за которым следовали дюжины других рисунков, изображавших либо животных, либо геометрические узоры. Он не мог понять, кем был этот загадочный художник и что это был за народ, оставивший после себя такие произведения искусства.

В 1946 году Косок передал свои записи доктору Марии Райхе, немецкому математику, интересующейся древними обсерваториями, с именем которой связана практически вся история исследования загадочных рисунков пустыни Наска. Мария Райхе, ставшая самым крупным в мире специалистом по проблеме Наска, работая практически в одиночку, узнала много нового о способах, какими были сделаны эти картины, спеша зафиксировать точные размеры и координаты всех рисунков и линий, пока их не уничтожили туристы и автомашины.

Как установила Райхе, рисунки были изготовлены достаточно простым способом: на желтоватой земле был линиями выложен тонкий слой темных камней. Но, хотя физически такая работа не представляется тяжелой, проект был крайне сложен.

Райхе считает, что авторами рисунков использовалась фиксированная единица измерения, равная 0,66 см. Фигуры выкладывались по специально построенному плану в масштабе, который был перенесен на поверхность земли с помощью веревок, прикрепленных к камням-маркерам, некоторые из которых можно видеть и сегодня: «Длина и направление каждого отрезка были тщательно промерены и зафиксированы, — пишет Райхе. — Приблизительных промеров было бы недостаточно, чтобы воспроизвести такие совершенные очертания, которые мы видим с помощью аэрофотосъемки: отклонение всего на несколько дюймов исказило бы пропорции рисунка. Фотографии, сделанные таким образом, помогают представить, какого труда это стоило древним умельцам. Древние перуанцы, должно быть, обладали оборудованием, которого нет даже у нас и которое, в совокупности с древними знаниями, тщательно скрывалось от завоевателей, как единственное сокровище, которое нельзя похитить».

Шумную славу рисункам Наска принесли всевозможные искатели следов «космических пришельцев». Пустыню они объявили ничем иным, как древним «космодромом», а рисунки — своеобразными навигационными знаками для кораблей пришельцев. Другая версия гласила, что рисунки в пустыне являются картой звездного неба, а в самой пустыне некогда существовала грандиозная древняя обсерватория.

Знаменитый Джеральд Хокинс, астроном, который разгадал загадку Стоунхенджа, прибыл в Перу в 1972 году, чтобы выяснить, есть ли среди рисунков пустыни Наска знаки, указывающие на связь с астрономическими наблюдениями (этих знаков там не оказалось). Его удивила необыкновенная прямизна линий — отклонение составляет не более 2 м на каждый километр. «Такую фигуру невозможно было бы создать даже с помощью фотограмметрического промера, — считает он. — Эти линии действительно абсолютно прямые, мы бы не получили такого результата, даже воспользовавшись современной аэросъемкой. И такая прямизна сохраняется на протяжении многих миль. Из-за стелющегося по земле густого тумана линии порою становятся незаметными. Но они продолжаются точно в том же направлении на противоположной стороне оврага, и они такие же прямые, как траектория пущенной стрелы».

Мария Райхе уверена, что только прикоснулась к древней тайне: «Что наиболее впечатляет в этих наземных рисунках — это их огромные размеры в сочетании с совершенными пропорциями. Как они могли изобразить фигуры животных с такими точными очертаниями и точно выверенными размерами — загадка, которую мы разрешим не скоро, если вообще разрешим». Райхе сделала, правда, одну оговорку: «Если, конечно, они не умели летать». Именно это попытался доказать американец Билл Спорер. Он опирался на тот факт, что люди, которые создали эти рисунки в пустыне, вероятно, происходили из двух сходных народов, известных как культуры паракас и часка. Эти земледельческие народы известны своими успехами и в искусстве ткачества и украшения глиняных изделий, и это дало Спореру ключ к разгадке. Четыре куска ткани наска из разграбленной могилы, обнаруженной недалеко от перуанских рисунков, были исследованы под микроскопом. Выяснилось, что древние перуанцы использовали в своих материях лучшее переплетение, чем мы используем при изготовлении современной парашютной ткани, и более крепкое, чем в современных тканях для воздушных шаров: 205 на 110 нитей на квадратный дюйм в сравнении с 160 на 90. А на глиняных горшках эпохи наска Спорер обнаружил изображения предметов, напоминающих воздушные шары и воздушных змеев с развевающимися лентами. На многих тканях наска изображены летающие люди. Начав свое расследование, Спорер наткнулся и на старинную инкскую легенду о маленьком мальчике по имени Антаркви, который помогал инкам в сражении, летая над укреплениями противника и сообщая о расположении их отрядов. Известно, что и сегодня некоторые индейские племена Центральной и Южной Америки делают для своих церемоний воздушные шары и запускают их во время ритуальных празднеств.

Еще одна загадка состоит в так называемых «костровых ямах», которыми заканчиваются многие прямые линии, проведенные через пустыню. Это круглые ямы примерно 10 м в диаметре с обугленными камнями. Спорер вместе с несколькими другими исследователями изучил эти камни и удостоверился, что почернели они от воздействия сильного источника тепла. Может быть, на этом месте был разведен большой костер, который согревал воздух внутри воздушного шара?

В ноябре 1975 года умозаключения Спорера подверглись практической проверке. С использованием только тех материалов и технологий, которые могли быть доступны индейцам наска, был построен воздушный шар. Под ним развели огонь, и шар отправился в полет с двумя пилотами в тростниковой корзине.

Из всех гипотез по поводу появления рисунков в пустыне Наска идея с шаром оказалась самой лучшей. Но цель всего этого до сих пор неясна. Может быть, это была своеобразная форма погребения, и тела мертвых вождей наска отправляли на воздушных шарах в небо — в объятия бога солнца? Может быть, птицы и другие огромные существа символизируют вечную жизнь этих, вождей? Но зачем им понадобились такие прямые линии? Ответа нет…

Впрочем, есть свидетельства, что среди древних такое стремление к точности было весьма распространенным. Существует явное сходство между перуанскими рисунками и находками на другом конце земного шара: Стоунхендж и многие знаменитые мегалиты Европы также отличаются необыкновенной геометрической точностью. К тому времени, когда были созданы перуанские рисунки в пустыне, традиция мегалитических строений в Старом Свете уже угасла, поэтому прямых доказательств связи двух культур нет. Но не будет слишком опрометчивым предположить, что пути развития этих культур были схожи.

Рисунки в пустыне Наска остаются одним из чудес света. До окончательной разгадки их тайны, однако, по-прежнему далеко — если не считать, что отпала версия о взлетно-посадочных полосах для космических кораблей. Мария Райхе категорически отвергает возможность того, что эти рисунки были посадочными знаками инопланетян: гипотетические космические пришельцы вряд ли находились на таком первобытном уровне, чтобы выкладывать фигуры из камня. Кроме того, «если вы передвинете камни, то увидите, что земля под ними довольно мягкая, — говорит Мария Райхе. — Боюсь, что космонавты завязли бы в такой почве…»

Долина Моче, расположенная на севере Перу, неподалеку от современного города Трухильо, в начале и середине I тысячелетия н. э. являлась центром одной из самых блестящих цивилизаций Америки — мочика. Эта культура была открыта в конце XIX столетия немецким археологом Максом Уле. Однако наибольший вклад в изучение цивилизации мочика внес перуанский археолог Рафаэль Ларко Ойле.

Ларко Ойле был сыном и наследником крупного местного землевладельца. Можно сказать, что он вырос в окружении древностей мочика. Его отец, Ларко Эррера, всячески поощрял интерес сына к истории. Так постепенно в поместье появился и стал разрастаться домашний музей. Окрестные крестьяне, зная пристрастия молодого помещика, раскопали все ближние и дальние могильники — за каждую принесенную древность хозяин платил, не особо скупясь. И к концу 1930-х годов Ларко Ойле стал обладателем крупнейшей в мире коллекции сосудов различных древнеперуанских культур. Одних только предметов, относящихся к эпохе мочика, в ней насчитывалось около 30 тыс.

Ларко Ойле был не только коллекционером, но и весьма дотошным и талантливым исследователем и неплохим археологом: не полагаясь лишь на находки крестьян, он в 1930-х годах начал собственные археологические раскопки. На протяжении десяти лет — с 1938 по 1948 год — Ларко Ойле опубликовал несколько книг и статей, принесших ему славу лучшего знатока культуры мочика.

А цивилизация мочика действительно являлась одной из самых выдающихся культур доколумбовой Америки, хотя территория, на которой она находилась, была сравнительно невелика — прибрежная полоса протяженностью всего лишь около 300 км. Подобно носителям других индейских культур перуанского побережья, индейцы мочика обитали в долинах-оазисах, орошаемых впадающими в море реками. Таких оазисов на территории мочика насчитывается 24, причем одна долина отделена от другой мертвой зоной пустыни. Однако регулярно затопляемые реками долины, подобно долине Нила в Древнем Египте, давали индейцам прекрасный урожай. Кукуруза тут созревала дважды в год.

Мочика были умелыми земледельцами. Возделываемые земли они удобряли гуано и применяли те же орудия труда, которые спустя тысячу лет использовали инки. Они улучшили качество таких уже известных сельскохозяйственных культур, как маис, фасоль, картофель, юкка, перец, томаты и т. п. Кроме того, они вывели некоторые новые сорта съедобных растений, малоизвестных или вообще не выращиваемых за пределами Перу.

Индейцы мочика были не только опытными земледельцами, но и искусными рыболовами. Воды, омывающие побережье Перу, относятся к числу богатейших в мире. И рыбаки мочика уже не ограничивались острогами и гарпунами, годными для ловли рыбы с берега. Они уходили далеко в море на тростниковых плотах и каноэ, ловили рыбу и моллюсков и широко употребляли их в пищу. Мочика оставили после себя целые пирамиды раковин.

Говоря об обработке металлов, надо отметить, что мочика не знали бронзы. Вместе с тем они создавали восхитительные чеканные украшения из золота и сплавов золота, серебра и меди.

Мочика первыми среди индейцев Перу стали сооружать широкие мощенные камнем дороги, хотя и не были знакомы с применением колеса. Остатки этих дорог можно и сегодня видеть в долине Чикама. Ширина дорог у мочика всегда была в точности равна 9,8 м, а каждая сторона некоторых их пирамид — 98 м, из чего исследователи заключают, что 9,8 м (98 дцм) являлись у мочика единицей длины.

Свои поля эти люди орошали с помощью разветвленной системы каналов. Один из таких каналов, отводивший воду из реки Чикама, имел в длину 113 км.

Подобно римлянам, мочика строили огромные и долговечные акведуки. Один из них, Ла-Кумбре, имеет протяженность 130 км. Он служит для подачи воды и в наши дни. Другой акведук — Аскопе, расположенный в долине Чикама, достигает в высоту 15 м, а в длину- 1,4 км. Для того чтобы создать насыпь, по которой он проходит, по подсчетам специалистов, потребовалось перенести 783 тыс. куб. м земли!

Кроме этого, мочика оставили по себе память в виде храмов-пирамид.

Особенной известностью пользуются две великолепные пирамиды, воздвигнутые неподалеку от современного перуанского города Трухильо. Одна из них была посвящена солнцу и называется сегодня Уака-дель-Соль. Соседствующая с ней Уака-де-ла-Луна была посвящена луне. Обе пирамиды представляют собой святилища, расположенные на нескольких ступенчатых платформах.

Пирамида Уака-дель-Соль является самой большой индейской постройкой на перуанском побережье. Длина ее 228 м, а ширина — около 140 м. Семиярусный Храм солнца, сооруженный на ее вершине, имеет высоту 23 м, а общая высота пирамиды — 41 м. Даже после завоевания Перу конкистадорами Пирамида солнца значительно превосходила построенные в то время католические храмы.

Эти грандиозные сооружения сложены из необожженных кирпичей, причем, по подсчетам специалистов, при строительстве Пирамиды солнца было использовано 130 млн. таких кирпичей. Фундаменты пирамид сооружены из тесаных каменных плит.

Кроме этих двух пирамид, от культуры мочика до наших дней сохранились еще более шестидесяти пирамид и храмовых построек. На стенах пирамиды в Паньямарке уцелели интересные настенные росписи, которые называют «страницами истории мочика». Здесь изображена практически вся иерархическая структура мочикского общества.

Вот жрец или вождь в богатом наряде шествует в сопровождении воинов. Их фигуры имеют меньший размер, но одежды воинов столь же нарядны. Мощь Мочикского государства подчеркивают постоянно повторяющиеся военные символы — шиты и дубинки для метания. Эту мощь в полной мере испытали на себе пленники — вереницы связанных за шею веревками, обнаженных и покорных людей тянутся вдоль стен. Некоторых из пленников собираются принести в жертву Ай-Апеку — богу войны; других подгоняют воины мочика; третьи работают на добыче гуано — залежей птичьего помета на прибрежных островах, использовавшегося в качестве удобрения…

Исключительно большой интерес представляют рисунки на керамике. До наших дней дошли десятки тысяч расписных сосудов, принадлежащих к культуре мочика. На этих рисунках запечатлена вся их многогранная культура. Специалисты считают, что керамика мочика по эпической широте изображения культуры своих создателей превосходит даже древнегреческую керамику. Алден Мейсон в книге «Древние культуры Перу» писал, что великолепие и завершенность реалистических форм керамических изделий мочика до сих пор никто не мог превзойти, а сравняться с ними в мастерстве древние гончары могли лишь в редчайших случаях.

Мир керамики мочика удивительно многообразен. Можно сказать с полным основанием, что на этих «документальных» рисунках запечатлена вся их многогранная жизнь. Рисунки дают представление о том, как выглядели творцы этой выдающейся индейской культуры — они были широки в плечах, невысоки, уверены в себе и упрямы. Рисунки повествуют об их военных подвигах, образе жизни, окружавшей их флоре и фауне. Мы видим рыбаков и крестьян, воинов и танцовщиков, ткачей и лекарей, мудрецов и музыкантов. По изображениям на расписных сосудах нам стала известна одежда мочика, их музыкальные инструменты, их домашние животные — лама и собака, их оружие, способы их прядения и ткачества. Благодаря рисункам на керамике мы узнали, что они возделывали различные культурные растения — кукурузу, маниоку, тыкву, хлопок. Многие изображения обретают в рисунках мочика нетрадиционный смысл, отражавший особый, лишь им присущий взгляд на вещи.

«Богатое воображение этого народа завораживает, как огненные языки пламени, — писал о расписной керамике мочика известный специалист по древнеперуанским культурам X. Борхи. — Развитие образа морской улитки ведет к тому, что у нее появляются хвост, язык и когти, и она превращается в демона, который мечется в своем панцире и все растет и растет как на дрожжах. Так они населяли небо и землю чудовищами, прообразы которых виделись в песках пустыни… Иногда мастер-гончар изображал вещи безобразные и отталкивающие. Однако эти рисунки не искажают общего характера творчества древних художников, поскольку искусство их не утрачивает той жизненной силы, которая одухотворяет все раскрываемые ими сюжеты. Художники мочика, видимо, в полной мере не ощущали значения прекрасного и светлого начала, и поэтому ничто не мешало им с такой же силой изображать патологические картины, отражающие темные стороны жизни».

На многих сосудах запечатлены сцены из жизни верховного властителя мочика — кича. Четверо согбенных рабов несут его на богато украшенных носилках, а от солнечного зноя кича закрывают большими зонтами. А вот группа сражающихся воинов. Один из них бьет врага булавой по лицу, брызги крови летят во все стороны. На другом сосуде показано возвращение победителей домой. Они несут почетные трофеи — оружие и одежду побежденных, ведут связанных пленников. Их ждет печальная судьба: на других рисунках видно, как их приносят в жертву богам или просто сбрасывают со скалы. Победители ликуют: под руководством жрецов они танцуют и пьют кукурузное пиво. На всех участниках церемонии роскошные золотые и медные украшения, богато украшенная одежда. Ее ткали женщины, работающие в специальной мастерской при храме, а медные украшения отливали металлурги, дувшие в горн через специальные трубки — кузнечных мехов индейцы не знали. Все эти сцены тоже можно видеть на расписных сосудах. Немало здесь и изображений божеств — людей-оленей, людей-лис, людей-птиц. Повелевает ими Ай-Апек, человек-ягуар или человек-пума — наследие древней чавинской культуры. Но у мочика есть уже и свои собственные божества — прежде всего это луна. Есть основания полагать, что и кич, верховный властелин мочика, также почитался как «земной бог» и что ему оказывались божественные почести.

Рафаэль Ларко Ойле, выдающийся исследователь культуры мочика, заметил на расписных сосудах этой культуры еще одну важную вещь: бобы фасоли. Этот мотив неизменно встречается не только на посуде, но и на сохранившихся тканях мочика. При этом фасолины выкрашены в разный цвет, а их поверхность покрыта всякого рода черточками, крестиками, кружками и точками.

Загадочные фасолины чрезвычайно заинтересовали исследователя. Занявшись этой проблемой вплотную, он насчитал до 300 комбинаций цветов и знаков на фасолинах. И эти комбинации вроде бы складываются в некую систему… А что если это рисуночное письмо?

Среди росписей на сосудах мочика Ларко Ойле обнаружил сцены, где изображено, как существа с головой животного или птицы и с телом, руками и ногами человека «толкуют» знаки на бобах. Они сидят попарно, лицом к лицу, а фасолины разбросаны между ними на песке. В руках толкователей особые инструменты из связанных палочек.

На других рисунках изображены бегущие люди или фантастические существа. В руках они несут мешочки. Свободное пространство росписи заполняют бобы с маленькими ручками и ножками — может быть, это намек на то, что в мешочках лежат фасолины со знаками?

Свои окончательные выводы Ларко Ойле изложил в работе «Была ли известна письменность древним перуанцам?» Ученый высказал гипотезу, что в царстве мочика существовал письменный язык. Мочика, по мнению Ларко Ойле, записывали сообщения на фасолинах. Их хранили и передавали в мешочках, а при необходимости раскладывали на земле и читали. Что касается странного полуживотного облика бегунов и толкователей знаков, то Ларко Ойле предположил это символическое изображение художником выдающихся качеств людей: сова означает мудрость, олень и орел — быстроту и т. д.

Гипотеза Ларко Ойле вызвала горячие споры среди ученых. Если знаки на бобах — письменность, возражали противники этой теории, то почему они нигде не складываются в связный текст? Вариантов расцветки фасолин действительно много, но если сопоставить все изображения, но на каждой отдельной росписи их не наберется и десятка. Да и как вообще можно сложить связный текст из кучи фасолин, перемешавшихся в мешочке? И потом — что несут бегуны в мешочках? Всегда только бобы? А из чего это следует?

В противовес версии Ларко Ойле аргентинский этнограф Армандо Виванте выдвинул довольно стройную гипотезу о том, что фасолины — всего лишь фишки для азартных игр. Сведения о такого рода играх в древнем Перу содержатся в испанских хрониках, а в некоторых районах Анд в них играют и сегодня.

Разгоревшаяся многолетняя дискуссия в итоге привела к совершенно неожиданным выводам. Письменность или игра? Может быть — и то и то, полагают сегодня специалисты.

Исследователи из разных стран давно и независимо друг от друга пришли к единому выводу: индейские художники слишком серьезно относились к своей работе, чтобы изображать обычную игру. И если предположить, что «толкователи», склонившиеся над фишками-фасолинами, действительно играют, то это игра не простая, а ритуальная. То, что раньше воспринималось учеными как азартная игра, в действительности является религиозным обрядом или гаданием. Некоторые игры призваны увеличить урожай, поэтому в них играют только в марте, когда людям грозит голод. В другие игры играют на поминках, чтобы узнать об отношении покойника к оставшимся в живых. Считается, что в случае выигрыша дух умершего будет заботиться о своих родственниках и потомках.

Эти традиции сохранились в Андах до сих пор, так что возможно, что и на мочикских изображениях «толкователи» тоже играют на поминках какого-то мифологического персонажа, либо совершают обряд, способствующий плодородию полей. Так что разноцветные фасолины действительно могли являться фишками для таких игр. Но при других обстоятельствах они вполне могли служить знаками письменности!

Перуанская исследовательница Виктория де ла Хара, горячая сторонница гипотезы Ларко Ойле, нашла подтверждение этой версии на тканях из погребений полуострова Паракас. На многих из них разноцветными нитями вышиты длинные ряды фасолин, имеющих до 240 вариантов раскраски. Оказалось, что и у мочика на погребальных мантиях изображались ряды подобных знаков. Что это — способ передачи числовой информации? Или настоящая письменность?

В раскопках древних городов Ближнего Востока археологи нередко находят глиняные фишки определенной формы, которые соответствовали главным категориям предметов, учет которых вели хозяева и торговцы, — скот, металл, зерно и т. п. Из века в век по мере развития хозяйственных связей эта знаковая система усложнялась и совершенствовалась. Фишки стали хранить в запечатанных глиняных «конвертах», делая оттиски с них и на поверхности «конверта». Затем кто-то догадался, что фишки не нужны — достаточно оттисков. Так появилась древнейшая письменность.

Легко заметить сходство между ближневосточными фишками и перуанскими фасолинами, глиняными «конвертами» и мешочками для фасолин. А вот успели ли перуанские индейцы создать настоящую письменность? Не исключено, что керамика мочика со временем даст ответ и на этот вопрос.

Летом 1911 года американский археолог Хайрем Бингем, сопровождаемый проводниками-индейцами, предпринял экспедицию в труднодоступный и малоизученный район Центрального Перу. Пройдя трудный и долгий путь, экспедиция вышла на край заросшей джунглями горной котловины у подножия горы Мачу-Пикчу. От того, что увидел Бингем, у него перехватило дыхание: у его ног лежал сказочно прекрасный древний город…

На фоне девственной зелени высились десятки каменных зданий: обсерватория, храмы, жилые дома. Со времени открытия Нового Света сюда не ступала нога ни одного белого человека.

Мачу-Пикчу называют «восьмым чудом света», «главным чудом Южной Америки». Бесспорно, что этот город является самым фантастическим творением инкской и вообще всей индейской архитектуры. Он дошел до нас в своем первозданном виде — неразрушенным, нетронутым, точно таким, каким его когда-то построили «сыновья Солнца». А по красоте своего местоположения Мачу-Пикчу превосходит не только все другие индейские города Америки, но и вообще все древние города на других континентах нашей планеты.

Известный кубинский археолог А. Нуньес Хименес писал:

«Строители, которые задумали и возвели Мачу-Пикчу, продемонстрировали высокое искусство достигать единства архитектурных сооружений с окружающей их природой. На Мачу-Пикчу горы и дворцы сливаются в единое целое, как русло реки с ее водами или ствол дерева — с листвой и ветвями.

Заостренные зубцы, венчающие остроконечный комплекс Интиуатаны — главной крепостной башни, кажутся частью самой горы, сливаясь в перспективе с конической вершиной Уайна-Пикчу, которая служит им основанием. Каменные террасы или гряды спрофилированы в строгом соответствии с изгибами крутых, почти отвесных скал, а тысячелетние камни возведенных индейцами стен оставляют такое чувство, будто они — органическая часть самих этих гор. Естественный ландшафт и архитектура Мачу-Пикчу неотделимы друг от друга, составляя единое целое. Могучее в своей первозданности величие остроконечных горных пиков, возвышающихся как гигантские башни или пагоды, придает эстетическому началу идеи возведения этой крепости исключительную ценность».

Мачу-Пикчу (так назвал этот город X. Бингем; его настоящее индейское название неизвестно) находится в 120 км к востоку от Куско, в диком, малонаселенном краю, на берегах стремительной реки Урубамбы. Этот город основал инка Пачакути (1438–1471). В первые века своего существования Мачу-Пикчу являлся второстепенным городом, и его расцвет начался уже после того, когда испанцы заняли Куско и завоевали большую часть территории инкской империи. Таким образом, затерянный в горах Мачу-Пикчу стал последним городом инков. Здесь некогда великое Инкское государство окончило свои дни.

Ни один испанец так и не сумел увидеть это «орлиное гнездо». Но жизнь в городе постепенно угасала. Осколок великой империи, он не мог существовать, законсервировавшись, сколько-нибудь долгое время. Население неумолимо сокращалось, Мачу-Пикчу все плотнее обступали непроходимые леса, и наконец наступил день, когда умерла последняя обитательница города. И когда спустя четыреста лет Хайрем Бингем вновь открыл затерянный город, который так и не стал добычей конкистадоров, он нашел здесь лишь несколько десятков скелетов. Почти все они были женские.

Мачу-Пикчу — воплощение дерзновенного гения инкских архитекторов, которые сумели построить этот большой город в таком труднодоступном и изолированном даже для нашего времени месте. Все здания города расположены на разной высоте. Для того чтобы соединить их друг с другом, понадобилось соорудить более сотни каменных лестниц.

Во всех без исключения постройках города применена циклопическая кладка — то есть без использования каких бы то ни было цементирующих растворов. Это один из самых архаичных приемов каменной кладки, характерный практически для всех цивилизаций, стоящих на низком уровне технического развития. Огромные блоки держатся только за счет своего собственного веса, причем нередко наклон скалы, на которой стоит здание, составляет 30–40°. Кое-где для лучшего сцепления эти камни с наружной стороны сделаны слегка выпуклыми, а там, где они соприкасаются друг с другом, — плоскими. Можно только гадать, сколько сил и времени пришлось затратить инкам для того, чтобы перетащить огромные каменные глыбы от каменоломен до строительных площадок без применения соответствующих приспособлений и средств передвижения, без колесных повозок, используя лишь мускульную силу человека.

Центром города был так называемый акрополь — священный участок, где высятся каменные громады Интиуатаны — солнечной обсерватории, храма Солнца — единственного дошедшего до наших дней святилища верховного бога инков. Здесь же по традиции располагается дворец верховного жреца — Вильяка Уму. В восточной части акрополя стоит храм Трех Окон, сложенный из огромных каменных блоков. Какому божеству он был посвящен, остается неизвестным. Свое нынешнее название святилище получило из-за трех больших окон в форме трапеции.

Так называемый Королевский квартал (на языке кечуа — «Инкауаси») построен, судя по архитектурному стилю, на рубеже XV–XVI вв. В эти же годы, судя по всему, был сооружен и так называемый Торреон — храм-крепость, нечто вроде башни полукруглой формы, отличающейся от других крепостных сооружений инков. Башня вырастает прямо из скалы, которая несомненно весьма почиталась жителями города: в ней высечено множество маленьких жертвенников.

Южнее Торреона находится так называемый Дворец принцессы. Во времена инков он, судя по всему, являлся резиденцией койи — королевы инков. Возможно, в нем жила одна из дочерей царствующего инки. Сам же инка, по мнению некоторых исследователей, жил в так называемом Королевском дворце, расположенном поблизости и состоящем из двух зданий. Впрочем, присутствие инки и его двора в Мачу-Пикчу остается недоказанным.

Третий квартал города, самый большой, состоит из непритязательных жилых зданий, которые населяли, очевидно, слуги правителей. Во многих местах Мачу-Пикчу окружают мощные валы. За ними раскинулся квартал ремесленников. Еще дальше за городом располагалось «место позора», как его назвал археолог Эрманн Бусе. Здесь, на высокой скале, находится большое здание, в котором, судя по всему, размещались судьи, тюремные надзиратели и палачи. Ниже можно видеть нечто вроде городской тюрьмы. В скале вырублено множество крюков, к которым приковывали цепями узников.

От этой «тюрьмы» начинается путь в пещерные мавзолеи. Еще первооткрыватель Мачу-Пикчу Хайрем Бингем обнаружил и изучил здесь целый ряд пещер, где производились захоронения. Судя по тщательности отделки, тут, вероятно, покоились мумии умерших владык города, а может быть и самих владык империи — их могли перенести сюда из разграбленного испанцами Куско. Впрочем, еще не все пещеры изучены, и некоторые исследователи полагают, что подземные чудеса инков еще ждут своих первооткрывателей.

… Уже две недели тридцать скандинавских воинов пробираются в глубь незнакомой земли. Где-то далеко позади, на берегу моря, под охраной товарищей остались их корабли. Они идут на лодках по рекам и озерам через эту лесную страну, которой, кажется, не будет конца.

За все время путешествия им не встретился ни один человек. В то же время скандинавы постоянно чувствуют чьи-то настороженные взгляды. Люди есть, но они скрываются в лесных дебрях, рассматривая чужаков. Боятся? Выжидают удобный момент для нападения? В поисках ответа дружинники вглядываются в лесную чащобу по берегам рек. Напряжение нарастает.

Развязка наступает внезапно. Ушедшие на лов рыбы воины, вернувшись, находят десять своих товарищей, остававшихся в лагере, мертвыми. Чужой, враждебный мир придвинулся к ним вплотную. Повернуть назад? Но море и корабли-за сотни километров отсюда. Идти вперед? Но что ждет их впереди?

«Нас 8 готов и 22 норвежца, участников разведывательного плавания из Винланда на запад, — высекает один из воинов надпись на большом камне. — Десять человек из нашего отряда остались у моря, чтобы присматривать за нашими кораблями в 14 днях пути от этого острова. Мы остановились у двух шхер в одном дне пути к северу от этого камня. Мы ушли на один день и ловили рыбу. Потом мы вернулись и нашли 10 наших людей окровавленными и мертвыми. Аве, Мария, избавь нас от зла. Год 1362»…

… В августе 1898 года фермер Олаф Оман, незадолго до того приобретший ферму у Кенсингтона (штат Миннесота) срубил на своей земле осину, достигавшую примерно 70-летнего возраста. При выкорчевке корней оказалось, что они обвились вокруг огромного серого камня, который несомненно уже находился в земле, когда примерно в 20-х гг. ХГХ века здесь начало расти дерево. Почти прямоугольный камень весил 91 кг. Когда его очистили от земли, на поверхности проступили странные царапины, оказавшиеся при внимательном рассмотрении руническими знаками.

Находка была тотчас отправлена профессору Миннеаполисского университета О. Дж. Бреда, ученому-скандинависту, который подтвердил, что письмена действительно рунические. Он же сделал и опубликовал первую расшифровку этой довольно длинной и выполненной необычайно красивыми знаками надписи. Затем Кенсингтонский камень был направлен в Северо-Западный университет в Чикаго, но там после довольно поверхностной проверки заявили, что надпись на камне — «неуклюжий подлог». Камень вернули находчику, и фермер Олан в течение восьми лет пользовался им как порогом у амбара своей фермы. Только в августе 1907 года другой ученый-скандинавист, Г. Холанд, до которого дошли слухи о надписи, подверг его новому изучению.

В дальнейшем Холанд посвятил всю свою жизнь разрешению загадки Кенсинггонского камня. При этом он использовал любую представлявшуюся ему возможность для выяснения тайны. Холанд сообщил о камне всем сколько-нибудь известным американским и европейским специалистам, причем не только рунологам и скандинавистам, но и химикам и геологам, которые должны были высказать свое мнение о степени выветренности камня. Доказательства, собранные Холандом уже к 1920 году, оказались столь убедительными, что ряд авторитетных и компетентных ученых безоговорочно высказались в пользу подлинности Кенсинггонского камня. Позднее, в 1932 году, Холанд опубликовал результаты своих 25-летних исследований. В его труде приведены дословные тексты всех экспертных заключений, данных под присягой свидетельских показаний об обстоятельствах, при которых был найден камень, и т. п.

Выводы Холанда были смелыми, даже неправдоподобными. Они в корнене меняли все более ранние представления о знакомстве с Америкой до Колумба. Согласно его выводам, еще в 1362 году, за 130 лет до Колумба норманны не только хорошо знали северо-восточное побережье Североамериканского материка, но и проникли на сотни километров на запад, в центральные районы США — вплоть до верховьев Миссисипи, туда, где и был найден Кенсингтонский камень. Более того: в окрестностях Кенсингтона найдено много предметов, которые поразительно согласуются с фактами, сообщаемыми в надписи на камне. В разных уголках штатов Висконсин, Миннесота и Дакота были найдены в земле средневековое оружие и утварь, типичные для скандинавов и определенно указывавшие на то, что жители Северной Европы побывали в этих краях в очень отдаленные времена. В различных местах были обнаружены скандинавские секиры, топор, железный наконечник копья, огниво. В 1942 году на ферме у Хиобинга (Миннесота) была найдена рукоятка скандинавского меча XIII–XV вв., в 1940 году у Детройт-Лейк — норвежское огниво, а на озере Латока — железный крюк, обычно применявшийся викингами для швартовки.

В одной только Миннесоте Холанд выявил десяток мест, где находили причальные камни, которыми в течение тысячи лет пользовались норвежцы и шведы. Чтобы суда не сносило течением, скандинавы обтесывали каменные глыбы на берегу, придавая им характерную форму, и на ночь привязывали к ним тросы. Индейцы не знали этого способа и, не располагая железными инструментами, не могли бы быстро выдолбить в каменных глыбах характерные желоба, благодаря которым тросы не соскальзывают с камня. Отсюда следует неоспоримый вывод, что только скандинавы могли пользоваться причальными камнями в Миннесоте.

При помощи этих камней Холанд смог проследить за маршрутом плавания 1362 года на протяжении сотен миль и нанести его на карту. Если 10 пунктов, где были обнаружены причальные камни, последовательно соединить линиями на карте, то отчетливо вырисовывается водный путь через штат Миннесоту вплоть до Миссисипи, где маршрут загадочной экспедиции обрывается. «Этот водный путь проходит не по мощной реке вроде Миннесоты, которая пересекает штат, — пишет Холанд, — скорее он ведет через цепь маленьких связанных между собой протоков и озер».

Самым интересным и поразительным кажется то обстоятельство, что Холанду удалось «вычислить», кто именно из скандинавских путешественников мог оказаться в 1362 году в Миннесоте. По мнению ученого, существует связь между Кенсингтонским камнем и экспедицией; которая в 1355 году была отправлена в Гренландию по указу норвежского короля Магнуса Эйриксона (1319–1355). Эту экспедицию возглавил известный государственный деятель средневековой Норвегии Пауль Кнутсон из Онархейма. Задача экспедиции заключалась в сохранении христианства в норманнских колониях в Гренландии, то есть в борьбе с эскимосами и укреплении колоний, а возможно и в разведке новых земель. Указ об этом плавании датирован ноябрем 1354 года. Экспедиция в Гренландию, возглавлявшаяся Паулем Кнутсоном, отправилась в путь в следующем, 1355 году Кнутсон был человеком весьма состоятельным и знатным, к тому же ему было предоставлено право подбирать спутников по его усмотрению. Учитывая сложность поставленных перед ним задач, вполне вероятно, что Кнутсон взял с собой в Гренландию многочисленный отряд. К сожалению, источники ничего не сообщают о результатах, которых добилась экспедиция Кнутсона за поразительно долгий срок ее отсутствия — девять лет. Участники плавания вернулись на родину, вероятно, не ранее 1363 или 1364 года.

Одна из главных задач экспедиции состояла в том, чтобы позаботиться о судьбе норманнов, исчезнувших из Вестербюгда — западной колонии на побережье Гренландии. Впоследствии говорилось, что исчезнувшие переселенцы ушли на запад «к народам Америки». Не исключено, что, узнав об этом, Кнутсон счел своим долгом отправиться туда же на розыски. «Пауля Кнутсона и его спутников, как благочестивых католиков, должна была испугать мысль о поселенцах, отпавших от христианства, так как, по представлениям того времени, они этим самым добровольно отдались во власть дьявола. Король и исполнители его воли, как верные сыны средневековой церкви, считали своим долгом следовать за этими отщепенцами на край света и любыми средствами спасти их от высшей кары. Это несомненное самоотречение во имя веры вполне объясняет и долгое отсутствие экспедиции», — пишет Холанд.

Так что вполне возможно, что экспедиция Пауля Кнутсона направилась из Гренландии в Винланд, то есть к северо-восточному побережью Америки. В этой стране, прославленной в скандинавских сагах, скорее всего можно было рассчитывать на встречу с исчезнувшими поселенцами. Пропавших, наверное, в Винланде все же не нашли. Поэтому часть спутников Пауля Кнутсона предприняла из Винланда плавание на запад либо для того, чтобы продолжить розыск пропавших соотечественников, либо для географической разведки неизвестной земли.

А могли ли сделать надпись на Кенсингтонском камне, положим, те самые переселенцы из Гренландии, которых искал Кнутсон? В надписи на Кенсингтонском камне определенно говорится, что в экспедиции участвовало восемь шведов («готов»). Но норманнская колония в Гренландии была создана только норвежцами, и там никогда не было шведов. А вот в экспедиции Пауля Кнутсона норвежцы и шведы, скорее всего, действовали совместно: согласно королевскому указу, Кнутсон набирал своих спутников из числа личной стражи короля и не мог не включить шведов в состав экспедиции. Шведов насчитывалось несомненно меньше, чем остальных участников плавания, но они были самыми знатными и грамотными. Этим можно объяснить, почему именно шведы названы первыми в рунической надписи.

Один из шведов, очевидно, был автором Кенсингтонской рунической надписи, так как она составлена на древнеётландском диалекте. Этим объясняется и тот факт, который первоначально вызывал главные возражения против подлинности надписи: пять содержащихся в ней слов показались некоторым исследователям заимствованными из английского языка. Однако Холанд убедительно доказал, что эти пять слов были в XIV веке весьма употребительны в ётландском диалекте. Этим было опровергнуто единственное сравнительно веское возражение против подлинности надписи.

Если 30 скандинавов действительно принадлежали к экспедиции Пауля Кнутсона, то можно с уверенностью предположить, что ни один из них не вернулся на родину. Как сообщает надпись, 10 человек погибли в бою, видимо во время нападения индейцев, а судьба остальных неизвестна. Неизвестна и судьба руководителя экспедиции Пауля Кнутсона. После 1355 года его имя нигде не упоминается, хотя до 1355 года он играл значительную роль в истории Норвегии. В то же время несомненно (об этом свидетельствует рад надежных фактов), что часть членов экспедиции вернулась в Европу. Возможно, исчезновением 30 скандинавов (во главе с Кнутсоном?) и объясняется столь позднее возвращение экспедиции в Норвегию. Их собратья, видимо, ждали своих ушедших в глубь неведомого материка товарищей и, только окончательно потеряв надежду, решили вернуться на родину. К сказанному следует добавить, что у норманнов позднего Средневековья был весьма распространен обычай перед угрозой смертельной опасности сообщать о постигшей их судьбе при помощи рунических надписей. Это мы можем наблюдать и на примере Кенсинггонского камня.

Какова была судьба тех двадцати человек, уцелевших после резни в лагере и оказавшихся в верховьях Миссисипи? На этот счет можно высказывать только гипотезы. Одна из них связана с загадкой майданов — индейского племени, принадлежащего к группе племен сиу.

Манданы, коренные обитатели верховьев Миссисипи, жившие на территории, поделенной теперь между штатами Висконсин, Миннесота и Дакота, — пожалуй, самое необычное из всех индейских племен. Населенные майданами земли стали ареной деятельности белых переселенцев только после 1850 года. Однако уже на протяжении 200 лет манданы привлекали к себе внимание этнографов в связи с тем, что они очень сильно отличались от всех остальных индейских племен внешним обликом, обычаями и религиозными воззрениями. Притом в их физическом облике проявлялись признаки, наводившие на мысль о смешении с какой-то северной расой, ибо у одной пятой или одной шестой части этих индейцев была почти белая кожа и светло-голубые глаза. Среди манданов часто встречались люди с белокурыми волосами и таким необычным для индейцев выражением лица, что этот «более чем наполовину белый народ» некоторые этнографы даже отказывались считать индейцами. Жилища манданов сильно напоминали древние строения североевропейских народов Ближайшее подобие их архитектуры мы находим только в средневековой Норвегии и Швеции. А в одном из преданий мандатов говорилось, что отцом племени был белый человек, прибывший в их страну в каноэ. Еще в те времена, когда ни один европеец не побывал в этих местах, манданы уже были знакомы с основными догматами христианства: они рассказывали о спасителе, о непорочном зачатии, крестных муках, о чудесном насыщении 5 тыс. человек, о грехе прародительницы рода человеческого, о потопе, о спасшемся ковчеге и посланном из него голубе, который принес ветку ивы, и т. д.

Подобные представления еще 200 лет назад поразили первого европейского исследователя, проникшего в эти отдаленные области — француза Ла-Верандри. Этот исследователь в 1738 году по поручению французского генерал-губернатора предпринял путешествие по суше из Канады до Тихого океана. Он захотел воспользоваться этим случаем, чтобы лично познакомиться со странными «белыми индейцами», слухи о которых дошли до него. После знакомства с этими странными индейцами француз заключил, что на территорию манданов когда-то давно была предпринята «большая военная экспедиция из известных стран земного шара», и манданы «произошли от смешения туземцев с цивилизованным народом». Но Ла-Верандри не мог понять, как в эти отдаленные местности, находящиеся на расстоянии более 1500 км от Атлантического океана и заселенные белыми только во второй половине XIX века, в давние времена могли попасть европейцы?

Выводы Холанда как будто расставляют все точки и в загадке Кенсингтонского камня, и в загадке манданов. Эти выводы были поддержаны подавляющим большинством специалистов: в США из 50 компетентных ученых лишь двое высказались против гипотезы Холанда. Почти точно так же восприняли выводы Холанда и в Европе. Но и после опубликования книги Холанда некоторые исследователи продолжали утверждать, что Кенсингтонская надпись является подлогом. При этом все попытки опровержения подлинности Кенсингтонского камня предпринимались и продолжают предприниматься с чисто лингвистических позиций, без учета археологических свидетельств. Впрочем, подобные возражения выглядят как искусственные гипотезы, подменяющие собой абсолютно правдоподобные события. Допущение подлога на деле приводит к гораздо большим историческим и логическим несуразностям, чем признание подлинности камня.

В настоящее время установлено следующее. Камень уже находился в земле раньше, чем начали развиваться корни дерева; все обстоятельства находки совершенно исключают возможность запрятывания камня между корнями живого дерева. В 20-х гг. ХГХ века, когда корни начали развиваться, камень, вероятно, уже был погребен наносами. В то время в этой местности жили только безграмотные люди, и, разумеется, знатоков скандинавских рун среди них не было. Но и до того времени, когда выросшая над камнем осина начала пускать ростки, он, как показывает степень выветренности надписи, уже несколько столетий подвергался воздействию выветривания. Геологи, исследовавшие камень, пришли к выводу, что, судя по степени выветренности, возраст надписи приближается к 500–600 гг. В заключении экспертов из Северо-Западного университета говорится: «Внешний вид Кенсингтонского рунического камня таков, что правильнее всего предположить 600-летнюю давность надписи». Руническую надпись, разумеется, еще можно подделать, но степень выветренности знаков на камне — никогда. Далеко зашедший процесс выветривания несомненно подтверждает, что надпись была нанесена несколько столетий назад. К тому же руны иногда столь сложны и расшифровываются с таким трудом, что надпись была полностью понята и прочитана лишь через 10 лет после ее открытия. Иными словами, «фальсификатор» должен был быть едва ли не мировым светилом в рунологии, но как он мог попасть в Миннесоту несколько столетий назад?

Может внушать подозрение тот факт, что в надписи на камне дата «1362 год» обозначена арабскими цифрами, хотя и переданными руническими знаками. Однако и это сомнение необоснованно. Арабским цифрам, изобретенным в X веке, еще в 982 году открыл путь в Европу Папа Римский Сильвестр II (999-1002). С начала ХII века арабскими цифрами пользовались также в Скандинавии и Исландии. Норвежский рунолог Ессинг при экспертизе Кенсингтонской надписи твердо заявил, что в применении арабских цифр в рунических надписях XIV века нет ничего удивительного.

Следует сказать несколько слов по поводу странного сообщения автора рунического текста о том, что он в момент составления надписи находился на «острове», между тем как камень был обнаружен на суше. Однако исследованиями установлено, что уровень воды близлежащего озера Корморант раньше был примерно на 3 м выше, чем в настоящее время. Он был искусственно понижен в 1875 году, когда хозяйничавший по соседству фермер захотел использовать водную энергию для строившейся мельницы. Поэтому возможно, что раньше камень действительно находился на острове. На этот остров, лучше защищенный от нападений, вероятно, отошли скандинавы в 1362 году после внезапной атаки индейцев, стоившей жизни десяти их товарищам. Здесь им представилась возможность тщательно, почти художественно нанести надпись на большой серый камень. Но трудно представить, что какой-то современный фальсификатор сначала доставил на остров посреди озера камень весом почти 2 центнера, там обнажил корни огромного дерева, запрятал между ними свою подделку, а затем вновь разровнял землю и начал ждать, не будет ли когда-нибудь отведено озеро, свалено дерево и найден состряпанный им фальшивый рунический камень. Что-то уж больно сложно! И в чем тогда заключается смысл фальсификации?

Для окончательного разрешения загадки Кенсингтонского камня в 1948 году в США из Дании был приглашен крупный скандинавист и археолога Брёндстед. Брёндстед весьма добросовестно и скрупулезно изучил находку и заявил: «После долгого тщательного изучения я лично склонен считать этот знаменитый рунический памятник подлинным… С археологической точки зрения ничто не говорит против этого камня». Таким образом, можно считать, что норманнская экспедиция в Миннесоту, предпринятая в 1362 году, была историческим фактом. После весьма тщательной j проверки всех обстоятельств к такому выводу пришли специалисты американского Смитсоновского института. По их инициативе Кенсингтонский рунический камень 11 марта 1948 года торжественно перевезли в Национальный музей в Вашингтоне.

Археологи Смитсоновского института считают Кенсингтонский камень одной из самых достойных внимания исторических находок, обнаруженных в Новом Свете. Этот камень является сегодня единственным древне-руническим памятником, который пока удалось обнаружить на Американском материке, причем его подлинность вряд ли можно опровергнуть, «самая поразительная археологическая находка XIX века» приподняла завесу над многими ранее неизвестными страницами истории, хотя и задала новые загадки.