История хранит немало случаев сокрытия военных секретов. Пример тому – знаменитый «греческий огонь», вероятный предтеча современного огнемета. Тайну своего оружия греки оберегали в течение пяти веков, пока она не оказалась утерянной навсегда.

Так кто же и когда впервые в истории применил огнемет? Что это за странное оружие – «греческий огонь», до сих пор не дающее покоя историкам? Одни исследователи принимают факт сообщений о нем за неоспоримую истину, другие, несмотря на свидетельства источников, относятся к ним с недоверием.

Первый случай применения зажигательного оружия произошел во время битвы при Делии, происшедшей в 424 году до н.э. В этом сражении фиванский военачальник Пагонда разбил главную афинскую армию под предводительством Гиппократа, который пал на поле боя. Тогда «зажигательное оружие» представляло собой полое бревно, а горючая жидкость являлась смесью сырой нефти, серы и масла.

Во время Пелопоннесской войны между Афинским морским союзом и Пелопоннесским союзом во главе со Спартой спартанцы жгли серу и смолу под стенами Платеи, желая вынудить осажденный город к сдаче. Это событие описано Фукидидом, который сам был участником войны, но за неудачное командование эскадрой афинского флота подвергся изгнанию.

Однако некое подобие огнемета было изобретено гораздо позже. Но он метал не горючий состав, а чистое пламя вперемежку с искрами и углями. В жаровню засыпалось топливо, предположительно древесный уголь, затем при помощи мехов нагнетался воздух, вызывающий пламя, вырывающееся из жерла с оглушительным и страшным ревом. Конечно, такое оружие не являлось дальнобойным.

Только с появлением загадочного «греческого огня» можно было бы говорить о создании грозного и беспощадного оружия.

Самыми близкими предвестниками «греческого огня» считаются «жаровни», примененные на римских кораблях, с помощью которых римляне могли прорываться сквозь строй кораблей вражеского флота. Эти «жаровни» представляли собой обычные ведра, в которые непосредственно перед боем заливали горючую жидкость и поджигали ее. «Жаровню» подвешивали на конец длинного багра и выносили на пять–семь метров вперед по курсу корабля, что позволяло опорожнить ведро с горючей жидкостью на палубу неприятельского корабля прежде чем тот сумел бы протаранить римское судно.

Были еще и сифоны, изобретенные около 300 года до н.э. неким греком из Александрии, – ручное оружие, представлявшее собой трубу, наполненную маслом. Масло поджигалось, и им можно было поливать вражеское судно. Принято считать, что позже сифоны изготовлялись из бронзы (по другим источникам – из меди), а вот как именно они метали горючий состав – неизвестно…

И все же истинный «греческий огонь» – если таковой вообще существовал! – появился только в Средневековье. Происхождение этого оружия до сих пор точно неизвестно, но предполагается, что его изобрел некий сирийский архитектор и инженер Каллиник, беженец из Маальбека. Византийские источники указывают даже точную дату изобретения «греческого огня»: 673 год н.э. (по другим данным, это был 626 год, когда ромеи применили огонь против персов и аваров, объединенными силами осаждавших Константинополь). «Жидкий огонь» извергался из сифонов, и горючая смесь горела даже на поверхности воды. Огонь гасили только песком. Это зрелище вызывало ужас и удивление противника. Один из очевидцев писал, что горючую смесь наносили на металлическое копье, запускаемое гигантской пращой. Оно летело с быстротой молнии и с громовым грохотом и было похоже на дракона с головой свиньи. Когда снаряд достигал цели, происходил взрыв и подымалось облако едкого черного дыма, после чего возникало пламя, распространяющееся во все стороны; если пытались загасить пламя водой, оно вспыхивало с новой силой.

Поначалу «греческий огонь» – или «grijois» – использовался только ромеями (византийцами), и только в морских сражениях. Если верить свидетельствам, в морских сражениях «греческий огонь» был абсолютным оружием, поскольку именно скученные флоты деревянных кораблей представляли превосходную цель для зажигательной смеси. И греческие, и арабские источники в один голос утверждают, что действие «греческого огня» было поистине ошеломительным. Историк Никита Хониат пишет о «закрытых горшках, где спит огонь, который внезапно разражается молниями и поджигает все, чего достигает».

Точный рецепт горючей смеси остается загадкой по сей день. Обычно называются такие вещества, как нефть, различные масла, горючие смолы, сера, асфальт и некий «секретный компонент». Предположительно речь шла о смеси негашеной извести и серы, которая загорается при соприкосновении с водой, и каких-нибудь вязких носителей наподобие нефти или асфальта.

Впервые трубы с «греческим огнем» были установлены и опробованы на дромонах – кораблях флота Византийской империи, а потом стали главным оружием всех классов византийских кораблей.

В конце 660-х годов нашей эры арабский флот неоднократно подступал к Константинополю. Однако осажденные, возглавляемые энергичным императором Константином IV, отбили все приступы, а арабский флот был уничтожен с помощью «греческого огня». Византийский историк Феофан сообщает: «В год 673 ниспровергатели Христа предприняли великий поход. Они приплыли и зазимовали в Киликии. Когда Константин IV узнал о приближении арабов, он подготовил огромные двухпалубные корабли, оснащенные греческим огнем, и корабли-носители сифонов… Арабы были потрясены… Они бежали в великом страхе».

В 717 году арабы во главе с братом халифа, сирийским наместником Масламой, подошли к Константинополю и 15 августа предприняли очередную попытку завладеть Константинополем. 1 сентября арабский флот, насчитывавший более 1800 кораблей, занял все пространство перед городом. Византийцы перегородили залив Золотой Рог цепью на деревянных поплавках, после чего флот во главе с императором Львом III нанес неприятелю тяжелое поражение. Его победе в немалой степени способствовал «греческий огонь». «Император подготовил огненосные сифоны и поместил их на борту одно – и двухпалубных кораблей, а потом выслал их против двух флотов. Благодаря Божьей помощи и через заступничество Его Пресвятой Матери, враг был наголову разбит».

То же самое повторилось с арабами в 739,780 и 789 годах. В 764 году жертвой огня стали болгары…

Есть свидетельства того, что ромеи применяли «греческий огонь» и против руссов.

В 941 году при помощи своего секретного оружия они одержали победу над флотом князя Игоря, который шел походом на Царьград (Константинополь). Ромеи, предупрежденные болгарами, выслали навстречу грозной Руси флот под предводительством Каруаса, Феофана и Варда Фока. В завязавшемся морском сражении русский флот был уничтожен. Не в последнюю очередь благодаря «греческому живому огню». Потушить корабли было невозможно, и русские воины, спасаясь от смертоносного огня, в «бронях» прыгали в море и камнем шли ко дну. Налетевшая буря завершила разгром русского флота.

Минуло без малого сто лет, когда старший сын Ярослава Мудрого, Владимир, в 1043 году с флотом неожиданно подошел к стенам Константинополя. Русские корабли выстроились в одну линию в бухте Золотой Рог, где через несколько дней произошло сражение. По свидетельству Карло Ботта, русские потерпели поражение «от наступивших осенних бурь, греческого огня и опытности византийцев в морском деле».

Однако в другом морском бою того же Владимира Ярославича с флотом ромеев, когда князь возвращался домой, «греческий огонь» никак себя не проявил. Руссы беспрепятственно вернулись в Киев. Не совсем ясно также, по какой причине не применялся огонь и во время знаменитого успешного похода на Византию киевского князя Олега в 907 году… И почему Византия не применяла столь мощное средство против остальных своих противников?

По заявлениям ряда русских и западноевропейских историков, монголо-татары также использовали «греческий огонь». Однако в первоисточниках практически нигде не говорится об эффективности его применения!

Совсем не проявил себя «живой огонь» во время походов Батыя на Русь. На взятие крупнейших городов – княжеских столиц – затрачивалось от трех дней до недели, а такой маленький городок, как Козельск, который без особых хлопот можно было сжечь тем же «живым огнем», семь недель стойко держался против всей Батыевой орды. Победоносное вторжение Батыя в Западную Европу также обошлось без применения «живого огня». Знаменитый Джанибек больше года безрезультатно штурмовал Кафу (современная Феодосия)…

Достаточно подробно описано взятие и разорение Москвы Тохтамышем, но автор «Повести» не упоминает о каком-либо «чудо-оружии» у захватчиков. Знаменитейший азиатский полководец Тимур (Тамерлан) также прекрасно обошелся без чудесного «греческого огня».

Во времена крестовых походов «греческий огонь» был уже широко известен и на Западе, и на Востоке, причем применялся не только в морских, но и в сухопутных боях.

Вообще, горючие материалы употреблялись на Западе, как и на Востоке, и широко распространенным приемом борьбы с метательными машинами противника был их поджог с помощью горящей пакли. Даже на ковре из Байе можно видеть примитивные зажигательные средства, представляющие собой факелы на конце длинных пик, предназначенные для поджога осадных башен и орудий, делавшихся почти всегда из дерева. Во время осады Иерусалима, по словам хронистов, на осаждающих обрушился настоящий поток горючих материалов: «Горожане метали в башни огонь плотной массой, было много горящих стрел, головешек, горшков с серой, маслом и смолой, и многое другое, что поддерживает огонь».

Но «греческий огонь» был более страшен, чем смола или головешки. Есть сведения об этом чудесном «оружии массового поражения» в средневековых испанских хрониках. Они записаны со слов участников похода Людовика IX в святую землю.

В Аравии и в странах Ближнего Востока имелось много нефтяных источников, поэтому арабы легко могли воспользоваться нефтью, ибо ее запасы были просто неиссякаемы. Во время нападения франко-византийцев на Египет в 1168 году мусульмане держали у ворот Каира двадцать тысяч горшков нефти и затем запустили десять тысяч поджигающих камней, чтобы поджечь город и не допустить в него франков.

Знаменитый Саладин таким же образом вынужден был поджечь свой нубийский лагерь, чтобы подавить бунт своей черной гвардии, и действительно, когда восставшие увидели, как загорелась их стоянка, где находилось их имущество, жены и дети, они в панике бежали.

Один свидетель рассказывал, какой эффект был произведен при осаде Дамьетты в ноябре 1219 года «скатертями греческого огня»: «Греческий огонь, текший, как река, от речной башни и от города, сеял ужас; но с помощью уксуса, песка и других материалов его затушили, придя на помощь тем, кто стал его жертвой».

Со временем крестоносцы научились защищаться от «живого огня»; они покрывали осадные орудия шкурами свежеободранных животных и стали тушить огонь не водой, а уксусом, песком или тальком, который издавна использовали и арабы для предохранения себя от этого огня.

Наряду со свидетельствами об ужасном оружии в истории «греческого огня» имеется немало белых пятен и просто необъяснимых ситуаций.

Вот и первый парадокс: как указывал хронист Робер де Клари в своем произведении «Завоевание Константинополя», созданном в начале XIII века, крестоносцы в 1204 году сами – значит, уже знали его секрет? – пытались использовать «греческий огонь» при осаде Константинополя. Однако деревянные башни константинопольских стен были защищены кожами, смоченными водой, поэтому огонь рыцарям не помог. А почему «живой огонь» не применяли ромеи, знавшие его секреты и защищавшие город? Это остается загадкой. Так или иначе, но крестоносцы, блокировав Константинополь с моря и суши, взяли его решительным штурмом, потеряв всего одного рыцаря.

То же самое происходит и в период агонии Византийской империи в 1453 году, когда турки-османы захватили Константинополь. Даже в последних боях за столицу до применения «чудо-оружия» не дошло…

Ведь если существовало столь эффективное оружие, наводившее страх и ужас на противников, почему же оно позже не играло существенной роли в сражениях? Потому что секрет его был утерян?

Стоит задуматься над следующим вопросом: можно ли удержать монополию на какой-либо вид вооружения или боевой техники после того, как его действие наглядно продемонстрировано на поле боя? Как показывает опыт войн – нет. Получается, что это грозное оружие применялось только в тех кампаниях, когда и без него уже были реальные предпосылки для достижения победы – малочисленность войск противника, нерешительный характер его действий, плохие погодные условия и тому подобное. А при встрече с сильным противником армия, обладавшая «чудо-оружием», оказывалась вдруг на грани гибели и почему-то не применяла страшное оружие. Версия об утере рецепта «живого огня» весьма сомнительна. Византийская империя, как и любое другое государство Средних веков, не знало мирных передышек…

Так существовал ли «греческий огонь» вообще?

Вопрос так и остается открытым. В действительности огнеметы в боевых действиях стали применяться только в начале XX века, а точнее, во время Первой мировой войны, причем всеми воюющими сторонами.

В 732 году, как свидетельствовали хронисты, 400-тысячная армия арабов перешла Пиренеи и вторглась в Галлию. Более поздние исследования приводят к выводу, что у арабов могло быть от 30 до 50 тысяч воинов.

Не без помощи аквитанской и бургундской знати, противившейся процессу централизации в королевстве франков, арабское войско Абд-эль-Рахмана двинулось по Западной Галлии, достигло центра Аквитании, заняло Пуатье и направилось к Туру. Здесь, на старой римской дороге, у переправы через реку Вьенну арабов встретило 30-тысячное войско франков во главе с майордомом из рода Каролингов Пипином Карлом, являвшимся фактическим правителем Франкского государства с 715 года.

Еще в начале его правления Франкское государство состояло из трех давно обособившихся частей: Нейстрии, Австразии и Бургундии. Королевская власть была чисто номинальной. Этим не замедлили воспользоваться враги франков. В рейнские области вторглись саксы, в Баварию – авары, а через Пиренеи к реке Лауре двигались завоеватели-арабы.

Свой путь к власти Карлу приходилось прокладывать с оружием в руках. После смерти отца в 714 году его вместе с мачехой Плектрудой бросили в тюрьму, откуда он смог бежать в следующем году. К тому времени он был уже достаточно известным военным вождем франков Австразии, где был популярен среди свободных крестьян и средних землевладельцев. Они и стали его главной опорой в междоусобной борьбе за власть в Франкском государстве.

Утвердившись в Австразии, Карл Пипин начал силой оружия и дипломатией укреплять положение на землях франков. После ожесточенного противоборства со своими противниками в 715 году он стал майордомом Франкского государства и правил им от имени малолетнего короля Теодориха IV. Утвердившись у королевского престола, Карл начал серию военных походов за пределы Австразии.

Карл, взяв верх в сражениях над феодалами, пытавшимися оспаривать у него верховную власть, в 719 году одержал блестящую победу над нейстрийцами, во главе которых стоял один из его противников майордом Рагенфрид, чьим союзником являлся правитель Аквитании граф Эд. В битве при Сауссоне франкский правитель обратил неприятельское войско в бегство. Выдав Рагенфрида, графу Эду удалось заключить с Карлом временный мир. Вскоре франки заняли города Париж и Орлеан.

Потом Карл вспомнил и о своем заклятом враге – мачехе Плектруде, имевшей собственное большое войско. Начав с ней войну, Карл принудил мачеху сдать ему богатый и хорошо укрепленный город Кельн на берегах Рейна.

В 725 и 728 годах майордом Карл Пипин совершил два больших военных похода против баварцев и в конце концов подчинил их себе. Затем последовали походы в Алеманию и Аквитанию, в Тюрингию и Фризию…

Основой боевой мощи армии франков до битвы при Пуатье оставалась пехота, состоявшая из свободных крестьян. В то время военнообязанными являлись все мужчины королевства, способные носить оружие.

Организационно войско франков делилось на сотни, или, иначе говоря, на такое количество крестьянских дворов, которые могли в военное время выставить в ополчение сто пеших воинов. Крестьянские общины сами регулировали воинскую повинность. Каждый франкский воин вооружался и снаряжался за свой счет. Качество оружия проверялось на смотрах, которые проводил король или по его поручению военачальники-графы. Если оружие воина находилось в неудовлетворительном состоянии, то он подвергался наказанию. Известен случай, когда король убил воина во время одного из таких смотров за плохое содержание личного оружия.

Национальным оружием франков была «франциска» – секира с одним или двумя лезвиями, к которой привязывалась веревка. Франки ловко бросали секиры в противника на близких дистанциях. Для ближнего рукопашного боя они применяли мечи. Кроме франциск и мечей франки вооружались еще короткими копьями – ангонами с зубцами на длинном и остром наконечнике. Зубцы ангона имели обратное направление и поэтому вынуть его из раны было очень трудно. В бою воин сперва метал ангон, который вонзался в щит противника, а затем наступал на древко копья и тем самым оттягивал щит и поражал врага тяжелым мечом. Многие воины имели лук и стрелы, которые иногда пропитывались ядом.

Единственным защитным вооружением франкского воина во времена Карла Пипина являлся щит круглой или овальной формы. Только богатые воины имели шлемы и кольчуги, поскольку изделия из металла стоили больших денег. Часть вооружения франкского войска являлась военной добычей.

В европейской истории франкский полководец Карл Пипин прославился прежде всего успешными войнами против завоевателей-арабов, за что получил прозвище «Мартелл», что значит «молот».

В 720 году арабы перешли Пиренейские горы и вторглись на территорию современной Франции. Арабское войско взяло приступом хорошо укрепленную Нарбонну и осадило большой город Тулузу. Граф Эд был разбит, и ему пришлось с остатками своего войска искать прибежище в Австразии.

Очень скоро арабская конница появилась на полях Септимании и Бургундии и достигла даже левого берега реки Роны, войдя в земли франков. Так на полях Западной Европы впервые вызрело крупное столкновение между мусульманским и христианским миром. Арабские полководцы, перейдя через Пиренеи, имели большие завоевательные планы в Европе.

Надо отдать должное Карлу – он сразу понял всю опасность арабского вторжения. Ведь арабы-мавры к тому времени успели покорить почти все испанские области. Их войска постоянно пополнялись новыми силами, приходившими через Гибралтарский пролив из Магриба – Северной Африки, с территории современных Марокко, Алжира и Туниса. Арабские военачальники славились своим военным искусством, а их воины были прекрасными наездниками и лучниками. Войско арабов было частично укомплектовано североафриканскими кочевниками-берберами, за что в Испании арабов называли маврами.

Карл Пипин, прервав военную кампанию в верховьях Дуная, в 732 году собрал большое ополчение австразийцев, нейстрийцев и прирейнских племен. К тому моменту арабы уже разграбили город Бордо, захватили город-крепость Пуатье и двинулись к Туру.

Франкский полководец решительно двинулся навстречу арабской армии, стремясь упредить ее появление перед крепостными стенами Тура. Он уже знал, что арабами командует опытный Абд-эль-Рахман и что его войско значительно превосходит ополчение франков, которое, по данным тех же европейских хронистов, насчитывало всего 30 тысяч воинов.

В том месте, где старая римская дорога пересекала реку Вьенну, через которую был построен мост, франки и их союзники преградили арабской армии путь к Туру. Вблизи располагался город Пуатье, по имени которого и было названо сражение, состоявшееся 4 октября 732 года и длившееся несколько дней: по арабским хроникам – два, по христианским – семь дней.

Зная, что в войске противника преобладает легкая конница и много лучников, майордом Карл Пипин решил дать арабам, которые на полях Европы придерживались активной наступательной тактики, оборонительный бой. Тем более что холмистая местность затрудняла действия больших масс конницы. Франкское войско было построено для битвы между реками Клен и Вьенна, которые своими берегами хорошо прикрывали его фланги. Основу боевого порядка составляла пехота, построенная плотной фалангой. На флангах разместилась тяжеловооруженная на рыцарский манер конница. Правым флангом командовал граф Эд.

Обычно франки для боя выстраивались в плотные боевые порядки, своего рода фалангу, но без должного обеспечения флангов и тыла, стремясь решить все одним ударом, общим прорывом или стремительной атакой. У них, как и у арабов, была хорошо развита взаимовыручка, основанная на родственных связях.

Подойдя к реке Вьенне, арабская армия, не ввязываясь сразу в сражение, раскинула недалеко от франков свой походный лагерь. Абд-эль-Рахман сразу понял, что противник занимает очень сильную позицию и его невозможно охватить легкой конницей с флангов. Арабы несколько дней не решались атаковать противника, выжидая удобного случая для нанесения удара. Карл Пипин не двигался с места, терпеливо ожидая вражеского нападения.

В конце концов арабский предводитель решился начать сражение и построил свое войско в боевой, расчлененный порядок. Он состоял из привычных для арабов боевых линий: конные лучники составили «Утро псового лая», затем шли «День помощи», «Вечер потрясения», «Аль-Ансари» и «Аль-Мугаджери». Резерв арабов, предназначенный для развития победы, находился под личным командованием Абд-эль-Рахмана и назывался «Знамя пророка».

Сражение при Пуатье началось с обстрелов франкской фаланги арабскими конными лучниками, которым противник отвечал стрельбой из арбалетов и больших луков. После этого арабская конница атаковала позиции франков. Франкская пехота успешно отражала атаку за атакой, легкая неприятельская конница так и не могла пробить брешь в их плотном строю.

Испанский хронист, современник битвы при Пуатье, писал, что франки «тесно стояли друг с другом, насколько хватало глаз, подобно неподвижной и обледенелой стене, и ожесточенно бились, поражая арабов мечами».

После того как пехота франков отразила все атаки арабов, которые линия за линией, в некотором расстройстве откатывались на исходные позиции, Карл Пипин незамедлительно приказал стоявшей пока в бездействии рыцарской коннице пойти в контратаку в направлении вражеского походного лагеря, расположенного за правым флангом боевого построения арабского войска.

Тем временем франкские рыцари под предводительством Эда Аквитанского нанесли с флангов два таранных удара, опрокинув противостоявшую им легкую конницу, устремились к арабскому походному лагерю и овладели им. Арабы, деморализованные известием о смерти своего вождя, не смогли сдержать натиск противника и бежали с поля битвы. Франки преследовали их и нанесли немалый урон. На этом сражение близ Пуатье завершилось.

Это сражение имело крайне важные последствия. Победа майордома Карла Пипина положила конец дальнейшему продвижению арабов в Европе. После поражения при Пуатье арабская армия, прикрывшись отрядами легкой конницы, покинула французскую территорию и без дальнейших боевых потерь ушла через горы в Испанию.

Но перед тем как арабы окончательно покинули юг современной Франции, Карл Пипин нанес им еще одно поражение – на реке Берр к югу от города Нарбонны. Правда, это сражение не относилось к числу решающих.

Победа над арабами прославила полководца франков. С тех пор его стали называть Карл Мартелл (т. е. боевой молот).

Обычно об этом мало говорят, но сражение при Пуатье известно еще и тем, что оно стало одним из первых, когда на поле битвы вышла многочисленная тяжелая рыцарская конница. Именно она своим ударом обеспечила франкам полную победу над арабами. Теперь не только всадники, но и лошади были покрыты металлическими доспехами.

После битвы при Пуатье Карл Мартелл одержал еще несколько больших побед, завоевав Бургундию и области на юге Франции, вплоть до Марселя.

Карл Мартелл значительно укрепил военную мощь Франкского королевства. Однако он стоял всего лишь у истоков подлинного исторического величия государства франков, которое создаст его внук Карл Великий, достигший наивысшего могущества и ставший императором Священной Римской империи.

Считается, что поход киевского князя Святослава против хазарского каганата в 965—967 годах закончился полным разгромом Хазарии.

Но так ли это?

На заре Средневековья у Руси врагов было немало – авары, варяги, печенеги, половцы… Но почему-то ни одно из этих племен не вызывает такой жаркой полемики, как хазары. В свете вековых ученых споров эта канувшая в древность проблема выглядит весьма неоднозначно. Вероятно, потому, что хазары были первым по-настоящему серьезным внешним врагом Киевской Руси. Серьезным настолько, что под вопросом оказался сам факт ее существования.

В середине VII века н.э., когда у восточных славян еще не было единого государства, на обломках Тюркского каганата в Нижнем Поволжье и восточной части Северного Кавказа возник Хазарский каганат.

Хазары, потомки древнейшего индоевропейского населения Западной Евразии, представляющего тюркскую и частично финно-угорскую ветвь, до III века обитали в низовьях Терека. В III веке они отвоевали у сарматов берега Каспия (Терская и Волжская Хазарии). В IV–V веках входили в состав Великого тюркского каганата и воевали против Византии и Ирана. Они взимали дань и с других соседей – славян.

Однако роль постоянного источника дани и «живого товара» для Хазарии не устраивала славянские племена. Их войны с хазарами и до появления у них иудаизма шли, то вспыхивая, то затухая, с переменным успехом. На рубеже VIII–IX веков князья Аскольд и Дир освободили от хазарской дани полян. В 884 году князь Олег добился того же для радимичей. Жесточайшую борьбу с каганатом вел и отец Святослава – Игорь.

Хорошо осознавая силу и влияние противника, киевский князь Святослав в 964 году повел на хазар крепкое, хорошо вооруженное и обученное войско из различных племен: полян и северян, древлян и радимичей, кривичей и дреговичей, уличей и тиверцев, словен и вятичей. Чтобы сформировать такую армию, потребовались многие годы усилий. Поход начался с земель вятичей – предков нынешних москвичей, тверяков, рязанцев, которые платили дань каганату и не подчинялись власти киевского князя.

Поднявшись по Десне через землю северян, подвластных Киеву, Святослав весной 964 года перешел в верховья Оки. По дороге в Хазарию он сумел демонстрацией военной мощи и дипломатией одержать бескровную победу над вятичами. С их помощью на Оке срубили для дружины ладьи, и весной следующего года, заручившись поддержкой печенегов, которые пригнали князю огромные табуны лошадей, Святослав вышел на Дикое поле.

В конные дружины брали всех, кто умел держаться в седле. Десятники и сотники приучали новобранцев к ратному строю. Князь же отправил к хазарам гонца с лаконичным посланием: «Иду на Вы!»

Прежде руссы ходили на хазар по Дону и Азовскому морю. Теперь же пешая рать спускалась на ладьях по Оке. Ей предстоял длинный и нелегкий путь до низовий Волги, где на островах стояла укрепленная каменными стенами хазарская столица Итиль. Конные дружины пошли прямым путем, через печенежские степи. По дороге к ним примыкали печенежские князья.

Первой под мечом Святослава пала вассальная хазарам Волжская Булгария, ее армия была разгромлена и рассеяна, столица Булгар и другие города покорены. То же стало с союзными хазарам буртасами. Теперь граница каганата с севера была открыта. В июле 965 года русское войско появилось на северных границах хазарских владений.

Решающая битва произошла недалеко от хазарской столицы – Итиля, у горла Волги, впадающей в Каспий. Во главе войска навстречу Святославу вышел сам каган Иосиф. Он показывался своим подданным лишь в исключительных случаях. И этот случай был именно такой.

Его войско строилось по арабскому образцу – в четыре линии. Первая линия – «Утро псового лая» начинала битву, осыпая врагов стрелами, чтобы расстроить их ряды. Входившие в нее черные хазары не носили доспехов, чтобы не стеснять движений, и были вооружены луками и легкими дротиками. За ними стояли белые хазары – тяжеловооруженные всадники в железных нагрудниках, кольчугах и шлемах. Длинные копья, мечи, сабли, палицы и боевые топоры составляли их вооружение. Эта отборная тяжелая кавалерия второй линии под названием «День помощи» обрушивалась на смешавшиеся под ливнем стрел ряды врага. Если удар не приносил успеха, конница растекалась в стороны и пропускала вперед третью линию – «Вечер потрясения». По команде ее пехотинцы опускались на одно колено и прикрывались щитами. Древки копий они упирали в землю, направляя острия в сторону врага. Четвертая линия – позади, в некотором отдалении. Это резерв – наемная конная гвардия кагана под названием «Знамя пророка». 12 тысяч закованных в сверкающие доспехи мусульман-арсиев вступали в бой в исключительных случаях, когда надо было переломить ход сражения. В самом городе готовилось к схватке пешее ополчение, впервые осознавшее, что власти нужны не их деньги, а их жизнь. И в случае поражения у них не будет ни того, ни другого…

Однако арабская тактика не помогла Иосифу. Секиры руссов вырубили почти под корень и «Псовый лай», и все остальное. Равнина под стенами Итиля была усеяна трупами и ранеными. Каган Иосиф в плотном кольце конных арсиев бросился на прорыв. Потеряв большую часть гвардейцев, он спасся от погони в степи под покровом ночи…

Славяне сжигали павших и праздновали победу! Враг был разгромлен, русская рать разорила столицу каганата в устье Волги и добыла богатые трофеи.

Позже город дограбили и сожгли печенеги. Уцелевшие горожане и остатки войск бежали на пустынные острова Каспия. Но победителям было не до них. Войско Святослава направилось на юг – к древней столице каганата, Семендеру (недалеко от современной Махачкалы). У местного правителя было собственное войско. Святослав это войско разбил и рассеял, город захватил, а правителя со сподвижниками принудил к бегству в горы.

Оттуда, как всегда, разбросав повсюду дозоры, отслеживавшие лазутчиков, чтобы пресечь известия о его движении, полководец повел войско в бескрайние кубанские степи. И объявился уже у Черного моря. У подошвы Кавказских гор, смирив железной рукой ясов и касогов, с ходу взял хазарскую крепость Семикара. А вскоре вышел к городам, запирающим Азовское море – Тмутаракань и Корчев (Тамань и Керчь). Русичи взяли города, уничтожив хазарских наместников, не слишком почитаемых горожанами. Так было заложено будущее русское Тмутараканское княжество.

Затем Святослав повернул на север, оставив в тылу нетронутыми владения Византии в Крыму. Он шел к Саркелу – Белой Веже, или Белому Городу, крепостные стены которого, сложенные из больших кирпичей, были спроектированы византийскими инженерами.

Две башни, самые высокие и мощные, стояли за внутренней стеной, в цитадели.

Невысокий мыс, на котором располагался Саркел, с трех сторон омывался водами Дона, а с четвертой – восточной стороны – были прорыты два глубоких рва, заполненных водой. После разгрома под Итилем каган Иосиф бежал именно сюда.

Дожидаясь подхода русских дружинников, печенеги окружили крепость кольцом составленных и связанных ремнями телег и стали ждать – ведь сами они не умели брать приступом крепости. Осенью 967 года к Саркелу по Дону подплыла на многочисленных ладьях рать Святослава. Штурм был внезапным и скоротечным… По преданию, каган Иосиф бросился с башни цитадели, чтобы не попасть в руки врага. Саркел был сожжен, а потом буквально стерт с лица земли.

Разместив в захваченных землях малые дружины, Святослав вернулся в Киев. Так завершился его трехлетний хазарский поход. А окончательный разгром Хазарского каганата был завершен князем Владимиром в конце X века.

Именно так – а это мнение многих современных историков – и развивались события. Но есть и другие исследования.

По мнению Мурада Магомедова, профессора, доктора исторических наук и заведующего кафедрой истории Дагестана Дагестанского государственного университета, никакого разгрома Хазарии князем Святославом не было. Об открытиях ученого, давно признанных за рубежом, долго молчали отечественные археологи. Да, Святослав совершал многочисленные походы, в том числе и в Византию, но профессор Магомедов доказывает, что Хазарию киевский князь не уничтожал.

Он полагает, что русские летописи подтверждают захват киевским князем только крепости на Дону, которая называлась Саркел. И все. Ученый считает, что Святослав никогда не доходил до хазарской столицы – города Итиль, который вплоть до начала XIV века продолжал быть крупнейшим торговым центром, куда поступали товары из Европы, Ближнего Востока и даже Китая.

По мнению профессора Магомедова и некоторых других специалистов, Хазарский каганат просуществовал до XIII века и сыграл огромную роль не только в истории когда-то вошедших в него народов, но и Руси, и даже Европы в целом, а не прекратил свое существование в X веке.

Как известно, сначала существовал Тюркский каганат, раскинувшийся на огромной территории от Каспия до Тихого океана. Затем он раскололся на две части – Восточный и Западный. Из многочисленных письменных источников следует, что хазары были правителями Западного Тюркского каганата. А когда и в нем начались распри, они ушли на территорию нынешнего приморского Дагестана и создали здесь свое государство – Хазарский каганат. Последний также занимал огромные территории, северные границы которого проходили в пределах современной Воронежской области, в районе Маяцкого городища.

В то время Руси как единого государства еще не существовало, а русские князья постоянно враждовали друг с другом, все воевали против всех. Многие их них довольно долго платили дань хазарам. Даже по названию протекающей в тех местах реки Потудань – то есть «по ту сторону дани» – видно, что она являлась границей между славянами, живущими к югу от реки, в Хазарии, и к северу от нее, дань не платившими. И все же именно хазары, воюя с арабами около ста лет, остановили их движение на Север и, вероятно, прикрыли Русь и Европу от арабского нашествия.

Войны хазар с арабами начались с середины VII и продолжались до середины VIII века, это известно из многочисленных письменных источников. Затем часть хазар под натиском арабов была вынуждена уйти на Волгу и дальше. Но Хазарский каганат как государство продолжал существовать, а распад его начался только с середины X века.

Хазария стала слабеть, вот тогда Святослав и захватил крепость Белая Вежа. Но дальше он, как полагает профессор Магомедов, не пошел. Каганат продолжал существовать до середины XIII века, когда его столица Итиль из-за повышения уровня Каспия на 10 метров оказалась на морском дне. После этого хазары осели частично на Северном Кавказе, в Крыму…

Когда начались раскопки в Приморском Дагестане, было обнаружено множество хазарских захоронений, предметов материальной культуры (оружие, утварь, монеты, керамику) и даже остатки крепостных стен Семендера, которые когда-то тянулись от склонов горы Тарки-Тау к берегу моря. Сейчас факт обнаружения хазарских городов признан уже во всем научном мире, в том числе и Институтом археологии РАН.

Что же касается Итиля, то он, по мнению ученого, находился в районе нынешнего острова Чистая Банка в северной части Каспия. И сегодня с высоты птичьего полета можно увидеть остатки крепостных стен и построек, находящихся под водой. Профессор утверждает, что сегодня известны все столицы Хазарии, особенности материальной и духовной культуры каганата. Есть немало свидетельств, что в Хазарии мирно уживались и христианство, и иудаизм, и мусульманство, распространявшиеся на общем поле языческих верований…

Так или иначе, но исследования профессора Магомедова, если и не опровергли короткую историю существования Хазарии, то заставили многих ученых задуматься о незыблемости версии полного разгрома Хазарии в X веке.

Считается, что основные события крестовых походов – войн «за гроб Господень» – разворачивались на суше. Гораздо меньше в трудах историков говорится о том, что и флот являлся не только средством доставки крестоносцев к Святой Земле, но и действительной силой, необходимой, в частности, при осаде прибрежных городов. Еще менее известно о морских победах мусульман, активно боровшихся за господство в Средиземном море. Вероятно, это происходило из-за устоявшегося мнения, что мусульмане в целом не слыли большими любителями морского дела. Но это в корне неверно – арабская морская традиция, своими корнями уходящая в глубокую древность, оказала огромное влияние на развитие европейского морского дела.

Когда Салах-ад-Дин, называемый европейцами Саладином, стал египетским султаном, он с первых же дней прихода к власти стал уделять особое внимание усилению военно-морских сил Египта.

К тому времени в руках крестоносцев находились многие города сирийского побережья, в том числе Аскалон – восточные ворота Египта – захваченный в 1153 году; Акра, утраченная мусульманами в 1104 году; Тир, который постигла та же участь в 1124 году. Усилились набеги на Александрию, Дамиетту, Тиннис, Рашид.

Понимая, что без реальной морской военной силы защитить побережье невозможно, Саладин провел ряд мероприятий.

Почти сразу египетский султан создал специальный административный орган – диван по делам военно-морского флота, известный под названием «диван ал-устуль», или «диван флота». О том, кто возглавлял это ведомство в 1176 году, ничего не известно, кроме того, что это был один из приближенных, верных султану людей, и что Саладин издал предписание правителям всех областей Сирии и Египта выполнять все, что он потребует для обеспечения флота. В 1191 году Саладин передал этот диван своему брату Малику Адилю Абу Бакру Мухаммаду ибн Айюбу, в распоряжении которого стал находиться город Файум с окрестностями. В задачи министерства входило снабжение флота и его строительство, а также снабжение судоверфей оборудованием, строительными материалами и прочим.

Особое внимание Саладин уделял сооружению оборонительного пояса на побережье, который включал в себя маяки, диббаны – наблюдательные пункты и сторожевые вышки. В случае приближения противника охрана должна была разжигать огни на маяках и дозорных башнях, если это было ночью, а днем – подавать сигнал дымом. Также использовались звуковые сигналы: барабанный бой и звуки сигнальных рогов. Правда, чаще для оповещения о положении, численности, национальности противника использовались дымовые сигналы и огонь. К сожалению, как именно передавались эти данные, неизвестно, но благодаря этой системе оповещения через «одну ночь или один день» в Каире уже могли знать о совершенном нападении.

Помимо этого шло укрепление таких морских портов, как Александрия, Дамиетта, Тиннис: строились мощные стены, башни и рвы, при этом Саладин лично старался следить за ходом работ.

Немалое внимание Саладин уделял материальному благосостоянию моряков и их боевому духу, который поддерживался с помощью многочисленных учебных заведений, основанных в Сирии и Египте.

На подготовку и обучение флотских экипажей, а также на строительство кораблей потребовалось около 10 лет, после чего в 1179 году против крестоносцев последовательно было проведено три военно-морских операции.

До нанесения сокрушительного поражения крестоносцам под Хаттином в 1187 году действия мусульман против врага на море носили достаточно активный характер. Можно заключить, что мусульманский флот практически парализовал морскую связь крестоносцев с Европой, а это, в свою очередь, положительно сказывалось на осуществлении планов Саладина в Сирии.

И все же борьба с крестоносцами до 1187 года носила эпизодический характер. Позже события стали развиваться более стремительно.

Формальным поводом для мусульманского фронтального наступления послужила разбойничья выходка видного франкского барона, 12 или 16 лет проведшего в плену у Нур-ад-Дина и освобожденного за выкуп по приказу Саладина, – Рено Шатийонского, правителя замка Крак. В нарушение действовавшего тогда перемирия, заключенного в 1180 году, этот барон вероломно напал на караван, двигавшийся из Каира в Дамаск. Случившееся усугубил тот факт, что с караваном следовала сестра Саладина. Египетский султан потребовал у иерусалимского короля Ги Лузиньяна возмещения ущерба, но, не получив удовлетворения, в мае 1187 года объявил сбор мусульманских войск в Дамаске, начав священную войну.

Первым на пути Саладина был замок Табария, который мусульмане осадили. А недалеко от него, близ Хаттина, 4 июля 1187 года Саладин дал сражение крестоносцам. В результате боя, продолжавшегося семь часов, франки потерпели сокрушительное поражение. Воодушевленный победой Саладин начал освобождать города побережья, чтобы лишить франков их военно-морских баз и тем самым прервать связь с внешним миром, лишив надежды на помощь, которая могла прийти из Европы. Созданный султаном египетский флот при освобождении сирийских городов побережья играл не последнюю роль.

К сентябрю 1187 года мусульмане овладели Акрой, Бейрутом, Сидоном, Яффой, Кейсарией, Аскалоном, то есть практически всеми прибрежными городами Сирии, кроме Тира, Антиохии и Триполи, а 2 октября того же года после шестидневной осады принудили к сдаче гарнизон Иерусалима.

Однако Тир, который, как описывал ал-Исфагани, «был окружен морем почти со всех сторон как будто бы корабль», Саладину освободить не удалось.

15 ноября 1187 года египетский султан осадил город, защитой которого с 14 июля того же года руководил маркграф Конрад Монферранский. Конрад расширил рвы и восстановил укрепления Тира, соединенного с материком всего лишь узким перешейком. Именно последнее обстоятельство и не дало Саладину возможность использовать свое численное превосходство. Египетский султан, понимая, что без участия флота город взять практически невозможно, вызвал в Акру для ведения осады Тира с моря египетские корабли. Всего прибыло 10 галер.

На рейде порта стояли корабли крестоносцев, на которых были лучники и метатели нефти. Именно с ними и произошло сражение, закончившееся победой мусульман. Корабли франков были рассеяны, а город взят в плотное кольцо осады. Казалось бы, эта победа должна была привести к немедленной сдаче осажденных, но мусульманские матросы, радуясь своей победе, праздновали ее всю ночь напролет, когда же ими овладел сон, франки в ночь на 30 декабря 1187 года, воспользовавшись моментом, напали и захватили пять галер, а также командующего Абд-ас-Салама ал-Магриби. Саладин был вынужден приказать флоту отступить в Бейрут, опасаясь, что он может попасть в руки крестоносцев.

Событие имело значительные последствия. Во-первых, снятие морской блокады города подняло дух крестоносцев, осажденных в Тире. Во-вторых, отступление египетского флота осложнило собственно ведение осады города, ибо крестоносцы добились возможности безопасно получать подкрепление морским путем. В конце концов Саладин вынужден был отступить.

Но и без того успехи Саладина в Сирии и Палестине привели крестоносцев к утрате практически всех их владений на Святой Земле. Но главное, захват мусульманами Иерусалима вызвал в Европе бурю негодования, что положило начало третьему крестовому походу, в котором приняли участие три величайших монарха того времени: правитель Священной Римской империи Фридрих I Барбаросса, король английский Ричард I, получивший прозвище Львиное Сердце, и французский король Филипп II Август.

В Европе начались грандиозные приготовления, снаряжались войска и флот. Ричард I, как явствует из хроники его правления, покинул берега Англии на 108 кораблях (по другим данным – 106 или 100), а в Мессине его флот был усилен еще больше. Общее же число судов по одним данным достигало 150 транспортных кораблей и 53 галеры, по другим – около 180 транспортов и 39 галер. К этому следует еще добавить 100 кораблей, на которых отправился из Генуи Филипп II Август.

Безусловно, Саладин знал о готовящемся на Западе походе. Некоторые его приближенные даже советовали ему разрушить Акру и отступить в Египет. Однако султан, не внимая уговорам, стал с еще большим рвением укреплять город. Наместником Акры был назначен Эмир Баха-ад-Дин Каракуш, известный по строительству стен Каира.

Крестоносцы не заставили долго себя ждать – осада Акры началась в 1189 году. Крестоносцы прибыли не менее чем на 552 кораблях из различных княжеств Европы, что во много раз превышало количество кораблей египетского флота.

Но Саладин не бездействовал, ожидая, когда крестоносцы окончательно блокируют город. Он поспешил атаковать сам и открыть путь для снабжения крепости снаряжением, оружием, припасами и войсками. Однако это было не так просто, задачу мог решить только флот. Поэтому в конце 1189 года Саладин вызвал из Египта корабли, которые и прибыли в том же году к Акре в составе 50 единиц под командованием адмирала Хасама-ад-Дина Лу'лу. В итоге, захватив франков врасплох в водах Акры, египетский флот одержал победу. В качестве добычи в руках мусульман оказалось транспортное судно, груженное зерном и золотом. Всю добычу и припасы на мусульманских кораблях доставили гарнизону города.

На некоторое время это решило проблемы с продовольствием, но ненадолго, и Каракуш вновь обратился за помощью к Саладину. Единственным относительно безопасным путем снабжения Акры до сих пор оставался морской. Однако и здесь мусульман подстерегало много опасностей.

Пизанский флот заграждал все входы в крепость со стороны моря. Между европейскими и мусульманскими судами, нагруженными оружием и продовольствием, происходили ожесточенные схватки в гавани Акры, от победы или поражения зависели поочередно изобилие или голод в городе или в христианском лагере. Крестоносцы, чтобы воспрепятствовать сообщениям крепости с морем, решились овладеть «Мушиной башней», господствовавшей над портом Акры. Экспедиция против этого укрепления под начальством герцога Австрийского не имела успеха. В гавань была пущена подожженная барка, наполненная горючими веществами, для того чтобы поджечь мусульманские суда, но внезапно переменившийся ветер направил пылающую барку к деревянной башне, поставленной на корабле герцога Австрийского. В итоге пламя охватило башню и христианский корабль.

Главной базой египетского флота в Сирии для снабжения Акры была Хайфа. Здесь расквартировались войска ал-Малика ал-Адила, сюда же прибыл и он сам. К северу от Акры, в Бейруте, находилась база сирийского флота. Правитель этого города, Изз-ад-Дин, сам часто выходил в море для борьбы с кораблями франков, из чего он и его люди извлекали немалую выгоду. Так, некоторые источники указывают даже на то, что он овладел пятью кораблями из состава флота Ричарда I Львиное Сердце, которые перевозили лошадей, воинов и золото.

Исфагани сообщает также, что Саладин потребовал от наместника Александрии приготовить и отправить корабли, нагруженные зерном, оружием и прочим, в чем нуждается гарнизон осаждаемой крепости, в Акру, но в Александрии медлили. Тогда Саладин отправил приказ Иззу-ад-Дину, и тот снарядил батасу, причем команда ее была в одежде франков. Сам корабль был взят у крестоносцев, когда, сев на мель, они бросили его под Бейрутом. Султан повелел отремонтировать его. Затем на судно погрузили съестные припасы: мясо, жир, 400 мешков зерна, а также вооружение: стрелы, нефть. Экипаж корабля составляли как мусульмане, так и христиане – жители Бейрута. Для большей убедительности они взяли с собой на судно свиней. В море они столкнулись с кораблями франков, команды которых были в нетрезвом состоянии. Воспользовавшись этим, мусульмане погнали их к Акре и захватили рядом с портом, после чего вошли в гавань. Но того, что доставили они с собой, хватило лишь на полмесяца.

С прибытием французского и английского флотов крестоносцы приобрели полное господство на Средиземном море.

В начале 1191 года давление крестоносцев на Акру еще более усилилось, осажденные не переставали молить Саладина о помощи. Тогда египетский султан решил сменить гарнизон, отправив туда свежие войска. Эту операцию планировалось осуществить при помощи флота. Но замысел в силу ряда обстоятельств, в том числе изменения внешнеполитической ситуации, не был осуществлен. В 1191 году Ричард I овладел островом Кипр, который оставался во владении латинян до 1426 года, являясь морской базой и центром снабжения крестоносцев и их княжеств на арабском Востоке. Это разожгло еще больший энтузиазм в сердцах воинов Христовых, и они с удвоенной силой бросились в Акру. Не выдержав этого напора, 11 июля 1191 года Акра пала.

После взятия Акры Филипп II Август, сославшись на нездоровье, вернулся со своими войсками во Францию. Ричард же двинулся на юг вдоль побережья, сопровождаемый флотом. Крестоносцы смогли овладеть всей прибрежной территорией от Акры до Яффы, затем двинулись к Аскалону, который Саладин вынужден был разрушить, чтобы город не использовался крестоносцами для нападений на Египет. В планы Ричарда входило овладение Иерусалимом, но все его попытки оказались тщетными.

2 ноября 1192 года был заключен мирный договор между Саладином и Ричардом I, по которому побережье от Тира и далее на юг, до Яффы, отходило латинянам, внутренние же районы оставались за мусульманами, хотя христианские паломники получали гарантии безопасности, то есть имели право совершать паломничество в Иерусалим без уплаты какой-либо пошлины.

В марте 1193 года Саладин умер в Дамаске, где и был похоронен, а «вместе с ним его меч, которым он прославил себя в войне с неверными, чтобы опираться на него в раю».

Саладин был одним из немногих правителей, понимавших значение и роль флота. Преемники же его проявляли к флоту все меньше и меньше интереса, практически не уделяя ему внимания. Роль морских сил значительно упала, что особенно сильно ударило по престижу морской службы: на моряков смотрели не иначе как с насмешкой.

Потеря сирийского побережья, а затем и смерть Саладина явилась сильным ударом по боеспособности флота, который утратил свое могущество и не мог уже серьезно противостоять крестоносцам.

Так или иначе, но Саладин завершил дело своей жизни, выполнил клятву, данную им на Коране: нанес стратегическое поражение крестоносцам, окончательное изгнание которых стало лишь делом времени.

В начале XIII века французский король Филипп II Август захватил ряд английских владений на территории Франции, в том числе Нормандию и ряд крупных городов, которые он привлек на свою сторону. Естественно, это тотчас вызвало реакцию туманного Альбиона, не желавшего мириться с потерей своих владений. Английский король Иоанн Безземельный организовал коалицию против французского короля, в состав которой входили германский император и племянник английского короля Оттон IV, граф Фердинанд Фландрский, граф Рейнгард Булонский и некоторые другие феодалы. В походе против Франции участвовали преимущественно нижнегерманские вассалы, герцоги Брабантский, Лимбургский и Лотарингский, графы Голландский и Намюрский и Брауншвейгский. Брат английского короля, граф Солсбери, явился к германскому императору с большими денежными средствами, позволившими организовать широкую вербовку наемников в Вестфалии и Нидерландах. Как итог коалиция ставила себе целью расчленение Франции.

Филипп-Август готовился к десантной операции в Англии, но заготовленный с большими издержками флот вследствие измены графов Фландрского и Булонского погиб. Тогда в мае 1214 года английский король вторгся в Пуату, но потерпел неудачу и находился уже накануне полного уничтожения, когда с севера обозначился главный враг Франции – армия Оттона IV, собиравшаяся у Нивеля, расположенного южнее Брюсселя.

Собрав в городе Перонь французские войска, 23 июля Филипп-Август перешел в наступление. Вскоре задержавшаяся до 26 июля у Валансьена германская армия получила известие, что французы находятся уже почти у нее тылу, в Турнэ. Филипп-Август через Дуэ и Бувин достиг Турнэ и здесь узнал, что немцы, имея сильную пехоту, перешли из Валансьена в Мортань. Считая местность в долине Шельды неудобной для конного боя и с тем, чтобы выиграть нормальные сообщения с тылом, французский король 28 июля решил отойти к Лиллю. Немцы, узнав об отступлении, решили погнаться за французами.

Когда большая часть французской армии уже перешла непроходимую вброд реку Марк по мосту у Бувина, к французскому королю явился Гарэн, рыцарь ордена иоаннитов, он же епископ Санлисский, канцлер и друг короля, ездивший с виконтом Мелюнским и отрядом легкой конницы на рекогносцировку к стороне неприятеля. Гарэн доложил, что к Бувину скоро подойдет неприятельская армия. Тотчас был собран совет баронов. По настоянию Гарэна французский король решился вступить в бой; войска были повернуты на правый берег Марка, и когда к Бувину подошли немцы, они к удивлению своему увидали, вместо хвоста отступающей колонны, готовую к бою армию. Германская армия, ожидавшая в ближайшие дни присоединения еще пятисот рыцарей, уклониться от боя уже не могла. Боевые порядки построились друг против друга.

Сила каждой из армий может быть оценена в 6–8 тысяч бойцов (по другим, явно превышенным, данным – 11 000). У немцев было 1300 рыцарей, число французских рыцарей превышало 2000. Наемная пехота германцев была крепче французской коммунальной милиции, набранной Филиппом II Августом. Именно эта милиция, состоявшая преимущественно из пеших стрелков, а также городских сержантов, образовала завесу, за которой устраивалось рыцарство. Филипп II Август находился в центре. Храбрейший из его окружения рыцарь держал возле него орифламу – королевское знамя с белыми лилиями на красном поле. 150 сержантов охраняли мост – единственную переправу в тылу французов. Рыцари Иль-де-Франса под начальством Монморанси, не успевшие еще стать в боевой порядок, к началу боя находились на левом берегу реки Марк.

Немецкая пехота и рыцари стали в центре. Здесь же за пехотой находился император Оттон со своей хоругвью – золотым орлом, держащим змею, – укрепленной на повозке. Правое крыло армии находилось под командой герцога Солсбери и графа Булонского. Последний имел 400 (или 700) наемников – брабансонов – пеших алебардистов, которых поставили в круг, образуя живое укрепление в рыцарском строю. Левое крыло образовывали фламандцы герцога Фландрского. Общая ширина фронта боевого порядка была около 2000 шагов.

Первыми ударили французы. Они ринулись на герцога Фландрского. Гарэн, фактически здесь командовавший вместо номинального герцога Бургундского, приказал 150 всадникам из аббатства Святого Медарда атаковать фламандских рыцарей. Надо заметить, что эти монастырские служилые люди, сателлиты, не пользовались большим уважением. Чтобы не унижать своего достоинства, фламандские рыцари встретили атаку на месте – чтобы не сражаться с таким неприятелем в равных условиях.

Разогнав завесу из сержантов Суассона и милиции Шампани и Пикардии, фламандские рыцари, сильно расстроенные, наконец вступили в бой с французскими. В это время к правому крылу французов подошел со своим авангардом Монморанси и ударом во фланг смял всех фламандцев.

Германская пехота, в центре поддержанная рыцарями, мгновенно смяла милиции Иль-де-Франса и Нормандии. Французский король оказался в самой гуще рукопашной схватки. Один немецкий пехотинец даже стащил его крюком с лошади, но подоспевшие рыцари разогнали и изрубили германскую пехоту, опрокинув немцев.

Император Оттон IV, также сбитый с коня, сел на уступленную ему рыцарем Бернгардом фон Хорстмаром лошадь и ускакал с поля битвы в Валансьен. Примеру императора последовал весь центр, на который уже успели навалиться освободившиеся французские рыцари Монморанси и правого крыла. На французском левом крыле командовал граф Дре. Брат его, епископ Бове, ударом палицы – а по легенде, епископ применял только ее, считая для духовного лица неудобным применять режущее оружие, – свалил с коня герцога Солсбери.

Отчаянно защищался граф Булонский, который, как изменник своему сеньору, с проигрышем в сражении лишался и всех своих владений. Оставшись с шестью рыцарями, граф Булонский укрылся внутри круга брабансонов. Те отбили первую атаку рыцарей графа Понтье, но вторая атака рыцарей Фомы де Сент-Валери прорвала их строй, брабансоны были порублены, граф Булонский, сбитый с коня, был ранен и взят в плен.

В определенный момент король Филипп II Август приказал ограничить преследование одной милей и трубить сбор. В итоге были захвачены императорская хоругвь и пленные – 5 графов, 25 баронетов, – крупных вассалов, водивших под своим знаменем других рыцарей, и свыше ста рыцарей. У французов, помимо нескольких десятков раненых и попадавших рыцарей, было только 3 убитых рыцаря. У германцев на поле брани полегли около 70 рыцарей и до 1000 солдат.

Такие потери удивительно малы в сравнении с огромным политическим значением этого сражения, которое кристаллизовало единство французской нации, дало пережить каждому французу чувство гордости и удовлетворения и обеспечило рост королевской власти над феодалами. Для Англии это сражение связано с потерей французских провинций. В итоге Иоанн Безземельный в 1215 году вынужден был подписать Великую Хартию Вольностей. Что касается немцев, то Германии сражение обеспечило торжество папы и дало князьям перевес над императорской властью. И эти бесконечные по значению результаты в рыцарском сражении, которое считалось в Средневековье особенно затяжным и упорным, были куплены победителем ценой в три рыцарских жизни. Событие, поистине достойное книги военных рекордов, если бы таковая существовала.

В чисто военном отношении обращает на себя внимание жалкая роль пехоты.

Весь бой имел характер массовых поединков. При этом нельзя не усмотреть натяжки в том, что некоторые исследователи действия просто опоздавшего к началу коннетабля Монморанси, героя этого дня, захватившего 16 знамен, подводят под категорию действий общего резерва и этим стремятся перенести на средневековую рыцарскую анархию современные тактические идеи.

Кроме того, здесь не обошлось и без случайности. Трудно говорить о том, что марш французов на Дуэ – Бувин – Турнэ изначально имел целью отрезать имперцев от Фландрии. Скорее всего, оба противника разошлись из-за плохой разведки, после чего оба оказались взаимно в тылу. Вопрос, принимать или не принимать бой, обсуждался баронами с точки зрения, что 27 июля – воскресенье, и лучше отложить бой на понедельник. Наконец, довольно рискованно было принимать сражение, имея почти перевернутый к Франции фронт и единственную переправу в тылу. Кроме того, не было преследования.

Создается впечатление, что основные вопросы государственной жизни являлись поставленными на карту в турнирной игре. Тем не менее значение этой битвы, о чем уже говорилось, трудно переоценить.

Из века в век вела Россия бесчисленные войны за выход к Балтийскому морю. Некоторые из них стали хрестоматийными, некоторые известны лишь узким специалистам. Одно из главных мест в истории допетровской России занимают вооруженные конфликты Великого Новгорода с не всегда дружелюбным северным соседом – Швецией – за господство на Невско-Ладожском бассейне. Тридцатилетие беспрерывных стычек – с 1293 по 1323 год – закончилось заключением Ореховского мира, который стал первым официальным мирным договором между Швецией и Великим Новгородом. Ореховский мир был подкреплен проведением первой границы между двумя государствами, которая особо была отмечена на местности – специальными межевыми знаками.

Знаменитое Ледовое побоище 1242 года и поход дружин Александра Невского в Центральную Финляндию в 1257 году на несколько десятков лет отбили у шведов охоту воевать с русскими. Нейтралитет длился до начала 90-х годов XIII века.

В 1293 году шведский маршал Торгильс Кнутсон предпринял крестовый поход против карелов. Поскольку в то время карельские племена были подданными Господина Великого Новгорода, новгородские власти не могло не беспокоить подобное развитие событий. Положение усугублялось тем, что для обороны захваченных земель летом 1293 года на берегу Выборгского залива у места впадения западного рукава реки Вуоксы Кнутсон заложил каменную крепость – Выборг. А еще спустя два года, в 1295-м, шведы продвинулись далее на восток к Ладожскому озеру и захватили поселение новгородских карелов, называвшееся, как гласит старинное предание, – Кэкисалми и начали строить новое укрепление, именовав его Кексгольмом.

В результате этих походов шведам удалось захватить Западную Карелию и значительную часть Карельского перешейка. С постройкой мощных крепостей – Выборга и Кексгольма – под влияние Швеции попал важнейший Вуоксинский военно-торговый путь, напрямую связывающий Ладожское озеро и Финский залив.

Новгородцы ответили быстро. В том же 1295 году новгородское войско спустилось по реке Волхов в Ладожское озеро и вскоре подошло к Кексгольму. После шестидневной осады крепость пала, а все шведы, включая воеводу, были перебиты. Позже, в 1310 году, новгородцы возвели на острове, лежащем у порога Вуоксы, новую крепость, получившую название Корела (ныне – Приозерск).

Но чтобы обеспечить безопасность северных новгородских земель, строительства крепости оказалось недостаточно. Шведские феодалы, осевшие в районе Выборга и северо-западной части Карельского перешейка, продолжали грабить торговые купеческие караваны, которые шли с богатым грузом в Новгород и обратно в Европу по Финскому заливу, Неве и Ладожскому озеру. Так, в 1317 году отряд шведских кораблей вошел в Ладожское озеро, где были ограблены и убиты несколько русских купцов, направлявшихся на своих судах через Свирь и Волхов в Новгород.

Откровенное пиратство шведов вызвало праведный гнев новгородцев, которые не остались в долгу. В начале 1318 года русские ладьи, пройдя через Або-Аланские шхеры, достигли тогдашней столицы Финляндии города Або (ныне – Турку). Город был взят и основательно разрушен. В этом походе новгородцы захватили собранный по всей Финляндии за пять лет церковный налог и благополучно вывезли в Новгород.

В 1322 году, возмутившись подобной наглостью соседей, шведы из Выборга двинулись на крепость Корела. Правда, взять штурмом ее не удалось, пришлось им вернуться ни с чем.

Теперь у Новгорода лопнуло терпение, и он решил разорить «осиное гнездо» шведов – Выборг.

Ранней осенью 1322 года русская флотилия подошла к вражеской крепости. Однако несмотря на значительную численность новгородского войска – около 22 000 ратников, взять город ни штурмом, ни осадой не удалось.

Еще одну попытку закрепиться на берегах Невы новгородцы предприняли уже в следующем году. Они воздвигли еще одну сильную крепость в истоке Невы на Ореховом острове – Орешек, тот самый, который впоследствии Петр Великий переименовал в Шлиссельбург.

Странно, но шведы не начали немедленной борьбы против новой русской крепости, хотя для них она была столь же неприятна, как и Корела. Очевидно, для широкомасштабной, длительной, кровопролитной войны у Швеции не хватало в тот момент ни сил, ни средств. Надежды на полное господство во всей Карелии пришлось на время оставить.

В том же 1323 году в новопостроенную крепость прибыли для переговоров послы шведского короля Эрик Турессон и Хеминг Эдгислассон со свитой. Новгородскую сторону представляли князь Юрий Данилович, посадник Варфоломей Юрьевич и тысяцкий Авраам.

12 августа 1323 года был заключен договор, получивший название «Ореховский». Он был направлен на достижение «вечного мира» между двумя государствами, подкрепленного присягой – «крестным целованием». Однако несмотря на то, что договор служил основой для всех позднейших дипломатических отношений между Россией и Швецией вплоть до XVII века, «вечного» мира он не дал. Время от времени борьба за Неву вспыхивала с новым ожесточением, но это уже, как говорится, совсем другая история…

По условиям договора граница между Великим Новгородом и Швецией пролегла вдоль всего Карельского перешейка по линии: от берега Финского залива вверх по течению реки Сестра, остававшейся пограничной вплоть до 1939 года, до ее истоков и далее через болото на север и северо-запад до самого конца северо-восточного побережья Ботнического залива.

В итоге на основе действовавшего в течение двух с половиной столетий договора граница, позже закрепленная Тявзинским миром 1595 года, проходила по Карельскому перешейку, разделяя его почти пополам. За Новгородом оставалось право использовать охотничьи угодья на отошедшей к Швеции территории, богатые рыбой, бобрами, лосями… Это право сохранялось до Столбовского мира 1617 года. Но самое главное, на некоторое время прекратилась череда беспрерывных военных стычек, в ходе которых обе стороны постоянно опустошали и разоряли Карелию и Карельский перешеек.

А как обозначали границу в те далекие времена?

Обычно обе стороны использовали один и тот же способ, применявшийся для установки внутренних и внешних границ на протяжении столетий. С далеких времен, когда из отдельных территорий, где проживали люди, стали создаваться государства, беспрерывно накапливался опыт обозначения границ, их обустройства. В Древней Руси на больших деревьях – обычно это были дубы – вырубались кресты, в степной местности вырывались ямы, наполненные предметами, которые долго сохранялись: уголь, береста, кости животных. В древнерусском языке имелось особое слово «межа», обозначавшее по Толковому словарю В. Даля – «рубеж, грань, граница, стык, раздел». На Севере, где преобладал сырой и холодный климат, использовались более «долговечные» приемы: на большой приметный камень или скалу наносились знаки государственности той и другой договаривающихся сторон.

Для обозначения границы со Швецией, начиная именно с Ореховского договора 1323 года, на огромные валуны наносили путем выбойки со стороны Швеции три короны и крюк, обозначавшие фигуры из шведского герба, а с русской – крест или грань.

Так произошло и с Крестовым камнем, который по-фински зовется «risti kivi» и поныне, спустя почти семь веков, стоит среди лесов Карельского перешейка. Именно он обозначил ту древнюю границу.

Этот исторический памятник расположен примерно на 27-м километре шоссе, ведущего от Финского залива в сторону Приозерска, в обширной, покрытой густым лесом ложбине. На стоящей у дороги березе прикреплена малозаметная табличка: «Крестовый камень. Памятник XIV века». Камень находится на небольшом пригорке, среди болот, из которых берут начало и разбегаются в разные стороны речки: Сестра, Волчья и Волочаевка.

Впрочем, внешне это всего лишь огромный валун, поросший мхом размером где-то в три, три с половиной метра. Со стороны камень напоминает двухскатную кровлю, лежащую на земле. С восточной стороны, как об этом и говорится в исторической литературе, хорошо заметен крест. Собственно, крестов два. Они были высечены в 1323 и в 1595 годах согласно Ореховскому и Тявзинскому договорам. Отсюда и название камня – «Крестовый». Исторические кресты видны не очень хорошо, видимо, свойство гранита крошиться со временем дает о себе знать, недаром по-фински гранит – гнилой камень. Очевидно, по этой же причине с обратной, западной, стороны не осталось никаких следов, похожих на шведскую корону в виде распустившейся лилии…

В 1366 году, когда Русь все еще не скинула оковы татарского ига, в Москву к молодому князю Дмитрию срочно прибыл посол хана Золотой Орды. Его узкие глаза на перекошенном от злобы лице совсем исчезли за поднявшимися вверх скулами. В гневе он прокричал молодому князю Дмитрию: «На Волге горят татарские города, торговые караваны грабятся, невольников христианских освобождают. Уймите ушкуйников». Возмутился и московский князь – совсем обнаглели мужики новгородские. Срочно отправляет он в Новгород гонца с грозной грамотой – «Зачем вы ходили на Волгу и гостей моих грабили?» На что бояре новгородские ответили, как и теперь принято, отпиской: «Ходили люди молодые на Волгу без нашего слова. Но твоих гостей не грабили, били только бусурман, и ты нелюбовь отложи от нас».

Кто же были эти ушкуйники, одно лишь упоминание о которых приводило ордынцев в ужас? Вообще, ушкуй (ушкой) – вид речного судна. Предполагается, что название произошло от древневепского слова «лодка». А ушкуйники – экипажи ушкуев, ватага добрых молодцев из вольного города, не признававшего ни власти московских князей, ни татарского владычества – Господина Великого Новгорода.

Известно, что через Новгород в древности проходил знаменитый торговый путь «из варяг в греки», поэтому новгородцы были хорошими мореходами. Они держали в своих руках ключевые выходы к «Северному славянскому морю» (современное Белое море), привыкли плавать в самых сложных условиях. Для неглубоких рек ими строились плоскодонные легкие шитики и ладьи «ушкуи». Свои лодки они перетягивали волоком из одной реки в другую и таким образом могли использовать разветвленную сеть малых рек Севера. Новгородцы были вынуждены постоянно защищать от врагов торговые пути и промыслы рыбы и морского зверя. Поэтому нередко, как говорится в былинах, «дружина хоробрая» сопровождала богатого новгородского гостя на всем «протяжении его плавания». В случае необходимости суда вооружались, и тогда их экипажи становились грозной силой для иноземных пришельцев и морских пиратов.

В 1187 году новгородцы, решив отомстить за набеги шведам, проникли через проток Стокзунд, возле которого впоследствии вырос Стокгольм, в озеро Меллар, на берегах которого беспечно шумел богатый город Сигтуна. Экипажи ушкуев напали на него и взяли богатые трофеи, в том числе и бронзовые церковные врата, которые до сих пор стоят в фасаде знаменитого Софийского собора в Новгороде.

Неудивительно, что, имея такие боевые традиции, смириться перед татарами для новгородских вольных людей было позором. И они зачастую, даже не спрашивая на то дозволения, сами ходили по Волге, Каме и многочисленным их притокам искать себе ратной удачи.

Впервые записи об этих походах против татар упоминаются в летописях, датированных 1320 годом. Во время княжения Ивана Калиты ушкуйники взяли штурмом город Жукотин (Джукетау), остатки которого находятся вблизи современного Чистополя на Каме, перебили там множество воинов и взяли богатую добычу. Жукотинские князья тотчас пожаловались хану, а тот послал приказ русским князьям покарать «разбойников».

Через три года новгородский летописец записал, что «боярские дети» и «молодые люди» с воеводами Александром Абакумовичем и Степаном Ляпой двинулись на Обь, где вскоре разделились. Одна половина воевала по реке Оби до моря, другая ходила в верховьях реки. В 1366 году неугомонные ушкуи снова пошли на Волгу с тремя воеводами Осипом Варфоломеевичем, Василием Федоровичем и Александром Абакумовичем, «много бусурман побили» и в том же году благополучно возвратились обратно. С этого времени походы ушкуев становятся почти регулярными. Историки упоминают о них довольно часто.

Татары жаловались и угрожали московским князьям, у которых были все основания гневаться на ушкуйников. Но то были не только связанные с Ордой обязательства, но и давняя междоусобица вольного города и Москвы, стремившейся покорить Новгород. Так не могло долго продолжаться.

В 1375 году новгородцы на 70 ушкуях под началом воеводы Прокопа появились под Костромой, принадлежавшей московскому князю. Воевода Плещеев вышел навстречу речным молодцам с дружиной в пять тысяч ратников. Ушкуйников было всего лишь полторы тысячи, но их предводитель разделил отряд на две части. С одной он вступил в бой с костромичами, а другую отправил в засаду. Стремительный удар в тыл Плещееву из лесной засады и решил дело в пользу новгородцев. Кострома была взята и разграблена. А отряд Прокопа двинулся вверх по Каме, однако спустя некоторое время вернулся на Волгу и поплыл к Сараю – ханской столице.

Молва о разудалом отряде мгновенно разнеслась по округе. Многие вассалы великого ордынского хана предпочитали не ввязываться в бой, а откупаться щедрыми дарами. И, как это часто случается, новгородская дружина потеряла бдительность.

Когда отряд дошел до устья Волги, хитрый местный хан Салгерей, владелец Хазторокани (современная Астрахань), дал Прокопу богатые подарки и пригласил на пир. Там татары внезапно напали на захмелевших новгородцев и перебили всех до одного.

Примечательно, что летописи, досконально хранящие события, ни разу не упоминали о разгроме ушкуйников в открытом бою. Может быть, таких сражений просто не было, новгородцы использовали тактику молниеносных набегов и отходов. Но важен сам факт того, что в условиях, когда почти все русские княжества платили дань Орде, были люди, которые не только нещадно били ордынцев, но и брали с них дань. Это происходило и до битвы на Куликовом поле, и после нее.

Например, в 1391 году ушкуйники ходили на Волгу и Каму, взяли города Жукотин и Казань, после чего успешно вернулись домой. Ясно, что такие походы вольных новгородских людей наносили урон военному могуществу, экономике и престижу Орды. Вести о победах над татарскими городами расходились по русским княжествам, разрушая стереотипы о непобедимости войск Золотой Орды и зарождая надежду сбросить ненавистное иго.

Однако понадобилось еще целых два столетия, чтобы по маршрутам ушкуйников спустилось вниз по Волге войско грозного русского царя Иоанна Васильевича и взяло Казань.

Сколько же ратников сражалось на поле Куликовом? По традиции, идущей еще от «Задонщины», повести XIV века, принято считать, что Мамай привел на Куликово поле «бесчислено бесчисленное множество» воинов, в то время как московский князь Дмитрий Иванович противопоставил ему около 300 000 окованной рати, в основном «сынов крестьянских от мала до велика». Последние, мол, и решили судьбу боя, разгромив противника, хотя и сами понесли колоссальные потери – чуть ли не 90 процентов личного состава.

В монографиях последних лет летописные сведения о численности сражавшихся армий были пересмотрены. Историки пришли к выводу, что у русских не могло быть больше 100 000, а у ордынцев – 150 000 человек. Таким образом, соотношение сил 8 сентября 1380 года составляло 1:1, 5 в пользу Мамая.

Однако сомнительно, чтобы 250 000 воинов, в том числе конных, не только разместились на сравнительно небольшом Куликовом поле, но еще и маневрировали, атаковали одновременно с разных направлений. Особенно если учесть, что за прошедшие шесть с лишним веков часть речек и болот на нем высохла, поредели леса, а потому оно ныне заметно расширилось. Непонятно и другое: каким образом полководцы управляли такими массами, ведь даже при современных средствах связи и сигнализации эта задача представляется весьма сложной.

Давайте предположим, что русских на самом деле было около 100 000 человек. Известно, что взрослому человеку в сутки требуется не меньше двух килограмм только сухой пищи. Следовательно, для пропитания такого войска понадобилось бы до 200 тонн мяса, овощей, крупы и хлеба в день, а на время перехода с 15 августа по 8 сентября – 4800 тонн. На себе воины тогда провиант не носили – хватало и оружия. Если принять среднюю грузоподъемность упряжной телеги за 200 килограммов, тогда обоз, сопровождавший вышедшую из Коломны армию, должен был насчитывать 24 000 «экипажей». Поскольку длина каждого из них 5–6 метров, а дистанция в походе соблюдается около 3 метров, волей-неволей напрашивается ошеломляющий вывод – колонна растянется на… 192 километра. Даже если полки двигались раздельно, по нескольким дорогам, и в этом случае выходит: в то время как авангард уже приближался к Дону, арьергард только покидал Коломну…

С Доном связана и другая проблема. Русское войско форсировало его практически мгновенно, в ночь с 7 на 8 сентября. Предположим, что ширина реки 200 метров. Допустим также, что 100 000 человек двигались по переправе рядами по пять «солдатским шагом» (со скоростью 5,5 километров в час) с интервалами 2 метра между шеренгами. Тогда один такой переход занял бы 1250 часов! Поскольку продолжительность сентябрьской ночи в наших широтах не превышает 11 часов, получается, что для обеспечения скрытного, быстрого броска через Дон «саперы» Дмитрия Ивановича заранее возвели не менее 117 мостов, а это не прошло бы незамеченным. Остается предположить: либо никакой переправы не было, – что не соответствует фактам, – либо войско русское было в несколько раз меньше, чем указывают источники.

Теперь обратимся к вражеской коалиции. Говорить о 150—300-тысячной орде столь же несерьезно, ибо она вместе с огромным числом заводных лошадей и гигантским обозом оказалась бы совершенно неповоротливой и неуправляемой, а полки Мамая действовали довольно стремительно и умело. А раз так, то цифру 150 000 следует уменьшить в несколько раз. Не стоит преувеличивать и роли генуэзских наемников. По данным Феодосийского историко-краеведческого музея, вооруженные силы этой итальянской колонии в Кафе насчитывали тысячу пехотинцев и до 20 тяжеловооруженных рыцарей. Вряд ли магистрат презентовал Мамаю больше, чем располагал сам…

То же самое относится и к Ягайло, который, судя по источникам, «поставил под ружье» 30 000 человек. Ведь спустя 30 лет он, став польско-литовским королем, собрал под Грюнвальдом, где решалась судьба его короны, всего-навсего 15 000 воинов[2].

Силы Олега Рязанского, очевидно, не превосходили войска Дмитрия Донского. Но действия этого князя не носили ярко выраженного антимосковского характера.

Так каким же войском располагал московский князь Дмитрий Иванович? По мнению большинства исследователей, он получил сведения о движении неприятелей не раньше середины июля, а примерно через семь недель состоялось Куликовское побоище. Переход русской рати в район боевых действий занял 18 суток, двое из них ушло на стоянку в Коломне. Таким образом, за 16 дневных переходов отряды Дмитрия прошли по кратчайшему маршруту 280 километров.

Однако в то время невозможно было обеспечить быстрой концентрации контингентов в центре государственного объединения, и Москва в этом отношении не являлась исключением. Начнем с того, что система оповещения вассалов не выходила за рамки фельдъегерской связи. Обычно великий князь обращался с призывом собираться в поход к ограниченному кругу «бояр больших», те, в свою очередь, созывали подчиненных им «просто бояр», «бояр меньших», «детей боярских». Если князь Дмитрий оповестил «больших бояр» в середине июля, то собралось войско примерно 25–28 июля. Еще дней десять ушло на организацию и доукомплектование, и в район сражения оно стало выдвигаться 4–5 августа. Учитывая среднюю скорость продвижения войск, великий князь просто не имел времени созвать владельцев уделов, расположенных на расстоянии более 200 километров от столицы.

Общая площадь княжеств, где был услышан призыв из Москвы, составляла около 60 тысяч квадратных километров, а проживало на этой территории до 400 000 человек. По современным нормативам, мобилизационные возможности промышленно развитого государства – не выше 3 процентов всего населения, вряд ли в XIV веке они были больше…

Хотя в распоряжении Дмитрия Ивановича имелось сравнительно небольшое войско, оно было отлично обучено и прекрасно вооружено. Никаких ополченцев с рогатинами и кольями в его рядах не было – ведь великий князь, сражавшийся в самой гуще боя в доспехах простого ратника, отделался лишь ушибами – пример, достаточно ярко характеризующий качества русских массовых средств защиты.

Так какой же ценой досталась нашим предкам победа на поле Куликовом? В самом ли деле прав летописец, утверждавший, что там осталось почти девять десятых московской рати? Впрочем, автор и переписчики «Задонщины» на этот вопрос отвечают достаточно точно: «А нету с нами 553 боярина и князя, всего посечено от безбожного Мамая полтретья ста тысяч да еще и три тысячи». Даже приняв за основу легендарные 300 тысяч, делаем логическое заключение: войско Дмитрия Донского, наголову разгромив намного превосходящего его противника, лишилось всего-навсего 6 процентов первоначального состава!

Но ведь на самом деле русских было гораздо меньше! Кстати говоря, возможно, в этом и кроется разгадка старой тайны, которая давно уже волнует историков, – почему на месте сражения нет массовых захоронений.

Таким образом, лишившись всего 6 процентов ратников, а это наверняка были бойцы Передового и Левой руки полков, воинство Дмитрия Ивановича представляло настолько грозную силу, что Ягайло благоразумно повернул в «родные пенаты».

В заключение остается сделать вывод, что действия князя Дмитрия 8 сентября 1380 года блестяще продемонстрировали «золотое» правило военного искусства: побеждать не числом, а умением!

С тех пор, как в конце XII века султан Саладин отнял у крестоносцев Иерусалим, лучшие рыцари Европы пытались вернуть утраченную святыню. Однако все их старания были бесплодны. На пути к Святому граду погиб германский король Фридрих Барбаросса. Не добился победы и английский король Ричард Львиное Сердце. Казалось, дело крестоносцев потерпело полную неудачу. Все благоволило магометанам. Как вдруг разнесся слух, что из неведомой дали Востока на помощь европейцам идут монгольские полки. Говорили, что они – христиане, спешащие разбить ненавистных магометан.

Но в Европе радовались напрасно. К ней двигались «дьяволы, вырвавшиеся из преисподней». С того времени европейцы прозвали незваных гостей «сынами ада». Первым повел «тартарское» войско на запад грозный полководец Чингисхан. Если история завоевания Киевской Руси нам известна, то другие европейские походы монголов, например, разгром Венгрии и Польши, остались в тени пожаров Рязани и Киева.

В день Вербного воскресенья 1241 года у стен польского города Кракова объявился Дьявол. Горожане уже готовились праздновать Пасху, как вдруг заныла труба. Смысл ее зова был понятен любому. На город надвигалось бедствие. Монголы! Сигнал разом оборвался – из горла трубача торчала стрела… Страшную память оставили по себе монголы, подобно смерчу ворвавшиеся в город в тот праздничный день. Они и потом не оставляли Краков в покое. Еще трижды, в 1242,1259 и 1287 годах, они выжигали его.

Поражало не только их внезапное появление, но и их облик, их странный язык. Их слава опережала бег их конницы. Их считали непобедимыми. Всякое сопротивление им было бессмысленно. Они казались демонами, выбравшимися из преисподней. Само их имя – а их часто звали «татарами» по названию монгольского племени, населявшего Центральную Сибирь – подсказывало их происхождение. Средневековые хронисты переиначили их имя в «тартары». Так им мнилось вернее, ведь древние греки именовали царство мертвых – Тартар. Вот откуда пришла эта непобедимая рать!

Впрочем, не только суеверия и страх мешали европейцам оказывать сопротивление монголам. В то время монгольское войско было, пожалуй, самым боеспособным в мире. В XIII веке европейские армии были составлены из конных рыцарей, облаченных в тяжелые доспехи, а также пеших пехотинцев – простых горожан и крестьян. Рыцари были людьми знатными; лук они считали оружием простолюдинов и сражались мечами. Поэтому в Европе любая битва распадалась на множество поединков. Рыцари обеих армий, разбившись на пары, сражались друг с другом.

В битве с монголами – «стенка на стенку» – смешно было говорить о тактике, о военном искусстве. Пусть подобный принцип ведения войны был разумен в Европе, при встрече с монгольской армией он оказывался бессмысленным. Навстречу рыцарям спешила не разрозненная рать азиатов – нет, на них катилась машина, все части которой были ладно пригнаны друг к другу. Монгольская орда сметала фигурки рыцарей, как лава вулкана – отдельные деревца. Они бились о накатившую на них махину – и падали замертво. Часто они не успевали даже сразиться с кем-то из монголов один на один – они умирали под градом стрел или пытались бежать, стрелами настигаемые.

Этот «презренный лук», отвергнутый рыцарями, играл важнейшую роль в тактике монголов. Большая часть их конников даже не носила доспехов, кроме шлема. Эти воины не думали о ратных единоборствах. Не сближаясь с противником, они расстреливали его из луков, и меткость их стрельбы на полном скаку была поразительной. В бою они использовали стрелы разного типа. Для рыцарей они готовили стрелы с гибкими стальными наконечниками, которые пробивали любую броню. Часть стрел была просверлена, поэтому в полете они испускали такой громкий свист, что часто не выдерживали нервы не только у вражеских коней, но и у противника. Копье, аркан, меч дополняли вооружение монголов, но применялись они лишь в том случае, когда перевес над противником был явно ощутим и победа неизбежна.

Обычно монголы во весь опор мчались на противника, осыпая его градом стрел. Когда противник оказывался слишком близко, они внезапно имитировали отступление, причем, повернувшись вполоборота, так же метко стреляли, не давая врагам двинуться с места. Потом, дав коням отдохнуть, они снова бросались в атаку. И опять сыпались стрелы. Практически это была «артподготовка», после которой мог дрогнуть даже самый стойкий противник. Как только последний обращался в бегство, в бой по команде шла тяжелая кавалерия. Конники в кожаных доспехах добивали пиками смятенных солдат врага, мчавшихся уже наобум.

Перед изощренной тактикой монголов была бессильна любая толпа рыцарей, не терпевшая строгого управления. Вдобавок монголы были не только блестящими бойцами, но и отменно вели психологическую войну. Их жестокость стала притчей во языцех, но она была вовсе не самоцелью. Вырезав население одного города, решившего дать бой, монголы могли надеяться, что впредь десятки городов им покорятся без боя. С таких городов, по словам Л.Н. Гумилева, монголы «взимали умеренную контрибуцию лошадьми для ремонта кавалерии и съестными припасами для ратников». Своих гарнизонов монголы нигде не оставляли, поэтому «подчинение» носило чисто символический характер; после ухода монгольского войска жители возвращались домой и все шло по-старому.

Завоевав Китай, Хорезм и Причерноморье, к 1227 году монгольский правитель Чингисхан стал подлинным «властителем мира»: никогда еще в истории не существовало такой протяженной империи, как его. Тем не менее Чингисхан крепко держал власть в своих руках. Если бы так же цепко он держал поводья! Он упал с лошади и разбился насмерть. Его честолюбивым планам был положен конец.

Чтобы избежать смуты в стране, которая могла разразиться после его смерти, Чингисхан заранее позаботился о будущем устройстве своей державы. Он поделил ее на четыре ханства, которыми должны были править наследники. Самым важным, со стратегической точки зрения, было западное ханство, раскинувшееся на половецких землях. Им стал править внук Чингисхана – хан Батый (Бату). Впоследствии оно получило название «Золотая Орда».

Именно отсюда, из поволжских степей, монголы стали грозить Европе. Поначалу на их появление мало кто обратил внимание, их не считали достойным противником. Тем временем монгольские лазутчики тщательно выведывали все о Европе и Руси. Их интересовала политика отдельных княжеств и государств, их экономика, условия жизни в этих странах. Готовясь к войне, вожди монголов досконально разузнали все о своих противниках, которые их не ждали…

С 1234 года в течение двух лет планировался поход на запад. Новый великий хан Угэдэй направил туда стопятидесятитысячную армию (по другим данным, монгольская армия насчитывала 30–40 тысяч человек, самое большее 50 тысяч). Во главе ее стоял Батый, но на самом деле ей командовал один из лучших военачальников Монгольской державы, Субэдэй. Еще недавно, в 1232—1234 годах, он одерживал победу за победой в Китае. Теперь так же тщательно готовился разгромить череду слабых, недружных княжеств – осколки могучей Киевской Руси.

Первой жертвой монголов стала Волжская Булгария, расположенная на перекрестье торговых путей, что связывали Среднюю Азию, Восточную Европу и Скандинавию. Отсюда, с берегов Волги, монголы готовились покорять русские города, надеясь найти там богатую добычу.

Шел тридцать седьмой год XIII века. За четырнадцать лет до этого монголы уже сразились на степной реке Калка с русскими и половецкими войсками и разбили их наголову. Тогда монголы вернулись на родину. Русь получила передышку. Но теперь они уходить не собирались.

В канун новой войны на Руси проживало около пяти миллионов человек. По оценке российского историка С. Смирнова, страна могла выставить около ста тысяч профессиональных воинов и около полумиллиона ополченцев, что было в несколько раз больше монгольской армии. Однако постоянные междоусобицы мешали собрать единую армию. Так и случилось, что каждое из княжеств воевало и гибло в одиночку.

Поражение на Калке не объединило русских князей и даже не насторожило их. Привыкшие побивать кочевников – что печенегов, что половцев, – они не интересовались неведомыми монголами, не пытались разузнать их планы, понять образ их мыслей. Только этим можно объяснить, например, гибель Рязанского княжества.

Батый знал, что рязанские князья не воевали на Калке, и не собирался с ними сражаться. Подойдя к Рязани, он известил князей, что намерен получить пищу и лошадей для дальнейшего похода. Впоследствии так и было: города Северо-Восточной Руси избегали штурма, снабжая монголов провиантом. Однако рязанские князья, как отмечал Л. Гумилев, «не удосужившись узнать, с кем имеют дело», гордо ответили: «Убьете нас – все будет ваше».

На что же рассчитывали русские князья в ожидании войны? На мощные стены городов, которые не одолеть кочевникам? Или на Волгу – этот огромный естественный ров, заполненный водой, который не одолеть кочевникам. Знали бы они, что монголы, вооруженные китайскими штурмовыми орудиями, брали любые крепости! Они обстреливали вражеский город из баллист и катапульт, закидывали его горящими стрелами, вызывая многочисленные пожары, строили осадные башни и пробивали в стенах бреши. Гарнизоны непокорных крепостей и их мирное население всегда поголовно истреблялись. Упорство непокорных горожан было безнадежным и обрекало всех на смерть.

А Волга… в декабре 1237 года она замерзла. И по льду застучали копыта конницы. То клацала сама смерть. 21 декабря пала Рязань, хотя у ее стен полегло немало монгольских воинов. Затем, в течение зимы, пали Суздаль, Ростов, Ярославль, Москва. На осаду русских городов монголы тратили в среднем от трех дней до недели. Зимняя кампания 1237—1238 годов завершилась 4 марта сражением на речке Сить, где армия великого князя владимирского Юрия Всеволодовича была разгромлена, а сам он погиб.

Монголы поспешили на север. Торжок, стоящий у них на пути, продержался две недели и был взят только 23 марта. Дальше, за лесами и болотами, их ждал «Господин Великий Новгород» – один из самых богатых городов Руси и один из европейских центров торговли того времени. Новгород был членом Ганзейского союза, объединявшего портовые города на побережье Балтийского и Северного морей.

Но тут карты монголов спутала погода, а точнее, непогода. Они не успели до весны подойти к Новгороду, а вскоре началась распутица. Только она и спасла купеческую столицу. По лесной, заболоченной Руси монголы могли передвигаться лишь зимой – по замерзшим рекам. Теперь же их лошади тонули в растаявших болотах. Дороги не было. Оттуда Батый двинулся дальше, но, не дойдя до Новгорода, повернул на юг и пошел на Козельск. Поворот от Новгорода принято объяснять весенними паводками, но существует и другое объяснение – вероятно, поход не укладывался в запланированные сроки.

Повернув войска назад, Батый был задержан на семь недель под Козельском, жители которого оказали захватчикам сильное сопротивление. После захвата Козельск был прозван татарами «злым» городом, а его оборона стала символом сопротивления монголо-татарскому нашествию.

К лету 1238 года монголы вернулись на Нижнюю Волгу. Здесь, на степных просторах, их армия отдохнула от тягот зимней кампании.

В следующие два года монголы разорили Южную Русь, разрушили и сожгли Киев, взяли Чернигов, завоевали Галицкую Русь. Война велась опять же зимой, поэтому великие украинские реки не мешали быстрой переброске войск.

Все эти годы, пока неведомая пришлая армия планомерно расправлялась с самым крупным европейским государством, в другой части Европы – на западе – царило удивительное благодушие. Там тоже рассчитывали на мощные стены городов, верили в легкую победу над нехристями. А пока папа римский враждовал с императором германским, никто из королей не заключал военного союза, не готовился к войне с монголами.

Когда в Польше перебили монгольских послов, в страну молниеносно ворвалась монгольская армия. Почти мгновенно польские войска были сметены. Во всей Польше поднялась невиданная паника. Волны беженцев в ужасе катились на запад. Город за городом захватывался, разорялся, сжигался. Впереди монгольских колонн летела молва, твердившая о «сотнях тысяч врагов», идущих на Европу. Воистину: у страха глаза велики. Вот только воевать с монголами было и впрямь страшно. Рыцарей ждали неудачи.

Навстречу неприятелю собралась армия из немецких и польских рыцарей числом до сорока тысяч. Она ждала монголов близ города Легницы. Туда же из Богемии шло еще одно войско. Его вел король Венцеслав, и с ним было 50 000 солдат. Им оставалось пробыть в пути всего два дня. Но тут, обогнав их, передовой монгольский отряд, – а в нем было около 20 000 человек, – вышел к Легнице.

9 апреля 1241 года начался бой. Наступая, монголы кричали на польском языке: «Спасайся! Спасайся!» Эта знакомая команда привела в замешательство «международные силы быстрого реагирования» XIII века. Европейцы растерялись и были разбиты наголову. Уцелевшие бежали на запад. Монголы не стали их преследовать. У них имелись другие планы.

Их главной целью были венгерские степи. Большая часть монгольских сил – три отдельные армии – наступали на Венгрию. Они шли с разных сторон: через Трансильванию, долину Дуная, Центральные Карпаты. Под стенами столицы Венгрии, Буды, они должны были встретиться. Отряд, лютовавший в Польше, обязан был всего лишь «обезопасить тылы» и защитить будущие владения монголов в Венгрии от неожиданного нападения с севера.

В ожидании монголов венгерский король Бела IV собрал почти стотысячную армию. Когда же передовые отряды врага появились, венгры перешли в наступление. И поначалу монголы, видимо, дрогнули. После нескольких дней осторожного преследования Бела IV настиг их у реки Шайо. Пока ему по-прежнему везло. Он без труда отбил у монголов мост через реку и даже начал переправлять войска на другой ее берег, готовясь продолжать поход. На ночь он устроил укрепленный лагерь на том берегу реки, опасаясь случайных вылазок струсивших монголов.

Но и эта ночь прошла спокойно. А вот когда первые лучи солнца должны были воссиять и озарить день полной победы над врагами, раздался гром, страшнее которого никто не слышал, и все небо залилось огнем, а сверху на людей стали падать камни. Многие гибли, ничего не поняв; другие в ужасе бежали. Так хитрые монголы использовали баллисты, катапульты и китайские шутихи, чтобы ошеломить противника.

Под этот грохот основные части монголов форсировали реку Шайо и окружили лагерь, где оставались основные венгерские силы. Началось их истребление. Камни, стрелы и горящая нефть сыпались на венгров со всех сторон. Они отчаянно пытались выбраться из окружения, и когда в рядах монголов вдруг образовалась брешь, метнулись в нее. Спеша убежать с поля боя, они бросали доспехи и оружие. Наверное, им казалось, что самое страшное уже позади.

Но тут со всех сторон появилась монгольская конница и стала рубить беглецов. В течение нескольких часов погибло около 70 000 венгров. Королевство осталось без армии.

Продолжая разорять Венгрию, монголы дошли до Адриатического моря. Уже они готовились надолго осесть в венгерских степях; уже чеканили свою монету; уже мечтали о покорении соседних стран – Италии, Австрии, как в дело вмешалось, – любят говорить некоторые историки, – Божественное Провидение. Событие, случившееся за десять тысяч километров от Венгрии, переменило ход мировой истории.

Событие это случилось 11 декабря 1241 года далеко на востоке.

Умер великий хан Угэдэй. Его наследником мог стать его сын Гуюк, давний враг Батыя. Несколько лет назад тот едва не оттаскал Батыя за волосы после ссоры. Теперь ничто не сдерживало взаимную ненависть двух братьев.

Удивительно, но военная кампания кончилась. От стен Венеции и Вены монгольская армия двинулась назад, на восток. Она прекратила завоевания и стала готовиться к гражданской войне. Лишь ценой долгих переговоров удалось сохранить мир в державе.

Четыре года в монгольской столице, Каракоруме, длился курултай – народное собрание, на котором выбирали нового великого хана. Все это время монголы не вели войн с соседями. В конце концов великим ханом был избран в январе 1246 года Гуюк, ну а Батый получил во владение земли в Восточной Европе, им же и завоеванные.

Последний показал себя искусным государственным деятелем. После избрания Гуюка великим ханом судьба Батыя, казалось, была предрешена. Понимая безвыходность своего положения, он попытался заручиться поддержкой… на разоренной им Руси. Его политика последних лет облегчила ему выбор. Он давно отказался от новых нападений на русские города; он не стал оставлять в городах монгольские гарнизоны, а лишь держал при дворах князей своих слуг – баскаков, собиравших дань. Русские князья сохранили власть над своими землями и лишь обязаны были приезжать в столицу Батыя, чтобы присягать ему на верность. Вопреки популярным заблуждениям, Русь в 1241—1380 годах вовсе не была колонией монгольских ханов в полном смысле этого слова. Она уплачивала монгольскому хану определенные денежные суммы.

Батый заключил союз с Александром Невским, лучшим полководцем Руси и великим князем в Новгороде. Сын Батыя, Сартак, принял христианство. Дипломатические усилия Батыя, его хитрость и решительность, помогли ему в итоге выиграть безнадежную схватку со своим родственником.

Через два года, когда армии Батыя и Гуюка уже готовились к войне друг с другом, великий хан Гуюк умер. Вероятно, его отравили сторонники Батыя. И теперь тот мог спокойно царить в своих владениях.

В те времена на берегу Волги, неподалеку от современной Астрахани, раскинулся город Сарай-Бату, столица государства Батыя – Золотой Орды. Его держава объединила Волжскую Булгарию, половецкие степи, Крым и Западную Сибирь. Власть Батыя простиралась на всей территории от нижнего Дуная до нижней Оби, от Иртыша до Невы, от Черного и Каспийского морей до Белого моря.

После смерти Батыя в 1255 году к власти перешел его брат, Берке. Он подтвердил все права Александра Невского, предвидя, что скоро другие наследники Чингисхана перессорятся между собой и русская помощь будет ему очень нужна. Кроме того, Берке перенес столицу на север, к современному Волгограду, в город Сарай-Берке. И вскоре тот стал центром караванной торговли. Сарай-Берке быстро разросся, превратившись в крупнейший город Европы, в котором проживало более полумиллиона человек. В средние века с ним мог сравниться лишь Константинополь. Даже в знаменитой Флоренции в эпоху Данте и Петрарки проживало чуть более ста тысяч человек.

Теперь на всех границах Золотой Орды воцарилось спокойствие. Наступил Pax Mongolica, «монгольский мир», распространившийся на всю Восточно-Европейскую равнину, Западную Сибирь, а вскоре и на Китай. После веков междоусобиц на территории, лежавшей вдоль Великого Шелкового пути, возникла единая держава – можно назвать ее «Азией без границ» – от Карпат до Кореи.

Это событие решительно повлияло на развитие Европы. Теперь ее купцы могли без опаски торговать с самыми отдаленными районами Евразийского континента. Вплоть до Пекина путь для них был открыт. Особенно преуспели в этой торговле венецианцы. Оживление торговли привело к быстрому экономическому подъему в странах Европы. Из азиатских государств к ним постоянно притекали товары и новая информация.

Поначалу сведения о том, как живут люди в странах Востока, казались европейцам «пустыми россказнями», «сказками». Самый яркий пример тому – история купца Марко Поло, которому сперва не поверили после его возвращения из Китая.

После нескольких десятилетий «монгольского мира» Европа переживает настоящее экономическое и культурное Возрождение. Особенно выигрывает от Pax Mongolica Италия – страна крупных портовых городов, наперебой спешивших торговать с Востоком. На побережье Крыма появляются колонии итальянских купцов – перевалочные пункты международной торговли того времени. Между Генуей и Венецией, а также Константинополем, оправившимся от разгрома его крестоносцами, даже разгорается настоящая торговая война.

Но именно эта неоглядная мирная даль и погубила Золотую Орду. По тем же дорогам, где недавно двигались караваны купцов, теперь спешила «черная смерть». Незримая гостья с косой втихомолку прибивалась то к одной группе купцов, то к другой. Ночевала на постоялых дворах. Осматривалась на многолюдных базарах. И всюду сеяла семена заразы, а в следующие дни собирала свой урожай – скашивала одну за другой человеческие жизни.

По всем дорогам Золотой Орды в сторону Европы веяло чумой. Идиллический мир «Азии без границ» был погублен не войной, а невиданным прежде мором. Известно, что в Европе всего за пять лет, с 1347 по 1352 год, вымерло около трети населения, в том числе большая часть жителей Южной Италии и три четверти населения Германии.

Значительно сократилось и население Золотой Орды, хотя точных цифр мы не знаем. Зато известно, что после «Великой чумы» в Золотой Орде наступило смутное время. Она практически распадалась на отдельные области. С 1357 по 1380 год на престоле Орды перебывало более 25 ханов. От нее отделились Хорезм, Приднепровье, Астрахань. В Малой Азии и на Балканском полуострове стали хозяйничать турки-османы, перекрывшие путь через черноморские проливы и значительно осложнившие мировую торговлю.

Очередной узурпатор, Мамай, даже не принадлежавший к роду Чингизидов, был разгромлен в Куликовской битве.

Последовавшее исчезновение Золотой Орды было стремительным. В 1395 году правитель Самарканда Тимур (Тамерлан) разбил монгольского хана Тохтамыша, вторгся в Поволжье и разрушил ордынские города, в том числе и столицу Сарай-Берке. К этому времени монголы были уже изгнаны и из Китая, где к власти пришла национальная династия Мин.

Так исчезала с земли монгольская сверхдержава. Золотая Орда распалась на множество мелких ханств, большая часть которых была поочередно завоевана великими князьями и царями Москвы в XV–XVI веках. С падением Казанского и Астраханского ханств при Иване Грозном европейская часть истории монголов фактически прекратилась. С того времени судьба Монголии – это судьба небольшой страны, лежащей в степных и пустынных районах к югу от озера Байкал, никогда больше не игравшей сколько-нибудь заметной роли в мировой истории.

С древнейших времен человек стремился отыскать средство, с помощью которого мог бы уверенно поражать цель – на охоте или в бою – с дальнего расстояния. Сначала это был камень, который, так же как и копье, доставлялся к цели мускульной энергией человека Расстояние было небольшим, и человек продолжал совершенствовать свое оружие. Появился лук, а затем и арбалет. Эти два образца метательного оружия в течение столетий были доведены до совершенства, и казалось, что альтернативы им нет.

Вообще считается, что лук был изобретен более 10 тысяч лет назад и наиболее широкое применение приобрел в XI веке. На протяжении 500 лет, пока не появилось огнестрельное оружие, в целях защиты использовались преимущественно арбалеты, которые были грозным боевым оружием. Арбалет использовали в основном для защиты различных объектов, например замков и кораблей. Кроме того, он сыграл значительную роль в познании свойств различных материалов и законов движения в воздушной среде. К изучению принципов, лежащих в основе стрельбы из арбалета, не раз обращался великий Леонардо да Винчи.

Мастера, изготовлявшие луки, арбалеты и стрелы, не знали математики и законов механики. Тем не менее проведенные в Университете Пардю испытания образцов старых стрел показали, что этим умельцам удалось достичь высоких аэродинамических качеств.

С виду арбалет не кажется сложным. Его дуга, как правило, укреплялась впереди, поперек деревянного или металлического станка – ложа. Специальное приспособление удерживало натянутую до отказа тетиву и отпускало ее. Направление полета короткой арбалетной стрелы задавалось либо желобом, вырезанным наверху ложа, в который закладывалась стрела, либо двумя упорами, закреплявшими ее спереди и сзади. Если дуга была очень упругой, то для ее натягивания на ложе устанавливалось специальное устройство; иногда оно было съемным и его носили вместе с арбалетом.

Когда арбалеты только появились, далеко не все их приняли, предпочитая надежный лук. Однако конструкция арбалета имеет два преимущества по сравнению с обычным луком. Во-первых, арбалет дальше стреляет, и вооруженный им стрелок в поединке с лучником остается недосягаемым для противника. Во-вторых, конструкция ложа, прицела и спускового механизма во многом облегчала обращение с оружием; оно не требовало от стрелка особой подготовки. Зацепные зубья, которые удерживали и отпускали натянутую тетиву и стрелу, являлись одной из ранних попыток механизировать некоторые функции человеческой руки.

Единственное, в чем арбалет уступал луку, – это в скорости стрельбы. Поэтому использовать его в качестве боевого оружия можно было только при наличии щита, за которым воин укрывался во время перезарядки. Именно по этой причине арбалет в основном был распространенным видом вооружения крепостных гарнизонов, осадных отрядов и судовых команд.

Еще один нюанс: арбалет был изобретен задолго до того, как получил широкое распространение. Относительно изобретения этого оружия существуют две версии. По одной считается, что впервые арбалет появился в Греции, по другой – в Китае. Примерно в 400 году до н.э. греки изобрели метательную машину, катапульту, для метания камней и стрел. Ее появление объяснялось стремлением создать оружие более мощное, чем лук. Первоначально некоторые катапульты, по принципу действия напоминающие арбалет, по-видимому, не превосходили его по размерам.

В пользу версии о происхождении арбалета в Китае говорят археологические находки спусковых механизмов из бронзы, датируемые 200 годом до н.э. Хотя факты, свидетельствующие о первом появлении арбалета в Греции, являются более ранними, письменные китайские источники упоминают об использовании этого оружия еще в сражениях в 341 году до н.э. Согласно другим данным, достоверность которых установить сложнее, арбалет был известен в Китае еще на одно столетие раньше.

Археологические находки говорят о том, что арбалет в Европе применялся на протяжении всего периода от античной эпохи до XI–XVI веков, когда он стал наиболее распространенным.

Можно предположить, что повсеместному его использованию до XI века препятствовали два обстоятельства. Одно из них заключается в том, что вооружение войска арбалетами обходилось значительно дороже, чем луками. Другая причина – малое количество замков в тот период. Исторически важную роль замки стали играть лишь после завоевания Англии нормандцами, происшедшего в 1066 году.

С повышением роли замков арбалет стал незаменимым оружием, используемым в феодальных распрях, которые не обходились без яростных схваток. Нормандцы осуществляли власть на завоеванных территориях с помощью небольших тяжеловооруженных военных отрядов. Замки служили им для укрытия от местных жителей и отражения нападений других вооруженных отрядов. Дальность стрельбы из арбалета способствовала надежной защите этих убежищ.

В течение столетий после появления первых арбалетов неоднократно предпринимались попытки усовершенствовать это оружие. Один из способов, возможно, был заимствован у арабов. Арабские ручные луки относились к тому типу, который назывался составным, или сложным. Их конструкция полностью соответствует этому названию, поскольку они изготовлялись из различных материалов. Составной лук обладает явными преимуществами по сравнению с луком, сделанным из одного куска дерева, поскольку последний имеет ограниченную упругость, определяемую природными свойствами материала. Когда лучник натягивает тетиву, дуга лука с внешней (от лучника) стороны испытывает натяжение, а с внутренней – сжатие. При чрезмерном натяжении древесные волокна дуги начинают деформироваться и на внутренней ее стороне появляются постоянные «морщины». Обычно лук держали в согнутом состоянии, и превышение некоторого предельного натяжения могло вызвать его поломку.

В составном луке к внешней поверхности дуги крепится материал, способный выносить большее натяжение, чем дерево. Этот дополнительный слой принимает на себя нагрузку и уменьшает деформацию древесных волокон. Чаще всего в качестве такого материала использовали сухожилия животных. О необычайно высокой осведомленности лучных дел мастеров о свойствах различных материалов можно судить и по тому, какие клеи они использовали при изготовлении луков. Самым лучшим считался клей, приготовленный из нёба волжского осетра. Разнообразие необычных материалов, применявшихся в лучном деле, говорит о том, что многие конструктивные решения достигались опытным путем.

Арбалеты с составными дугами были распространены в средние века, включая эпоху Возрождения. Они были легче арбалетов со стальной дугой, которые начали изготовлять в начале XV века. При одинаковом натяжении тетивы они стреляли дальше и были более надежными.

Появление стальной дуги в средние века было зенитом в развитии конструкции арбалета. По своим параметрам он мог бы уступить только арбалету, изготовленному из стеклопластика и других современных материалов. Стальные дуги обладали такой гибкостью, какую прежде не мог обеспечить ни один из органических материалов. Спортсмен викторианской эпохи Ральф Пейне-Гэллви, написавший трактат об арбалете, провел испытания большого военного арбалета, натяжение тетивы которого равнялось 550 кг, посылавшего 85-граммовую стрелу на расстояние 420 метров.

Более мощные арбалеты требовали надежных спусковых механизмов. Следует отметить, что спусковые механизмы, использовавшиеся европейцами и обычно состоявшие из поворачивающегося зуба и простого рычажного спуска, уступали китайским, которые имели промежуточный рычажок, позволявший производить выстрел коротким и легким нажатием на спусковой рычаг. В начале XVI века в Германии начали использовать многорычажные спусковые механизмы более совершенной конструкции. Интересно, что несколько раньше Леонардо да Винчи придумал такую же конструкцию спускового механизма и расчетным путем доказал ее преимущества.

Что касается стрелы, то ее конструкция настолько хорошо соответствовала имеющимся в то время материалам, что ее геометрия не совершенствовалась на протяжении того периода, пока лук считался основным оружием.

Часто в мирное время на территории замков размещались гарнизоны, состоящие в основном из стрелков, вооруженных арбалетами. На хорошо защищенных аванпостах, таких, как английский порт Кале, расположенный на северном побережье Франции, в запасе находилось 53 000 арбалетных стрел. Владельцы этих замков обычно закупали стрелы большими партиями – по 10–20 тысяч штук. Подсчитано, что за 70 лет – с 1223 по 1293 год – одна семья на территории Англии изготовила 1 миллион арбалетных стрел.

Несмотря на новое слово арбалета в дистанционной стрельбе, многие так и не выпустили луки из своих рук. Одним из сотен примеров противостояния лука и арбалета, причем не в пользу последнего, является битва при Креси, происшедшая в августе 1346 года. Стоит рассмотреть ее подробнее.

Начало Столетней войны между Англией и Францией (1337—1453) за Гиень, Нормандию, Анжу и Фландрию было успешным для англичан и предвещало им скорую победу. В июне 1340 года они выиграли морской бой при Слейсе, завоевав господство на море. Однако на суше их преследовали неудачи – не удавалось взять крепость Турне. Английский король Эдуард III вынужден был снять осаду крепости и заключить с неприятелем хрупкое перемирие.

Стремясь переломить ход событий в свою пользу, английское правительство вскоре возобновило военные действия. В 1346 году англичане высадили войска в трех пунктах: во Фландрии, в Бретани и в Гиени. На юге им удалось овладеть почти всеми замками. В июле 1346 года у мыса Ла-Гог в Нормандии высадилось 32 тысячи воинов (4000 всадников и 28 000 пехотинцев, в том числе 10 000 английских лучников, 12 000 уэльсской и 6000 ирландской пехоты) под командованием самого короля. Нормандия подверглась опустошению. В ответ французский король Филипп VI направил свои главные силы против Эдуарда III. Всего У французов было 10 000 конницы и 40 000 пехотинцев. Уничтожив мосты через реки Сена и Сомма, Филипп заставил англичан двинуться в обход.

Эдуард III форсировал Сену и Сомму, вышел севернее Аббевиля, где У Креси, селения в северной Франции, решил дать преследовавшим его французам оборонительный бой. Англичане заняли позицию на продолговатой высоте, которая имела пологий скат в сторону противника. Крутой обрыв и густой лес надежно обеспечивали их правый фланг. Для обхода левого фланга войску под командованием короля Филиппа VI потребовалось бы осуществить фланговый марш, что было совершенно невыполнимо для французских рыцарей, вынужденных вступать в бой с марша.

Английский король приказал своим рыцарям спешиться и отправить лошадей за холм, где находился обоз. Предполагалось, что спешенные рыцари станут опорой лучников. Поэтому в боевом порядке рыцари стояли вперемежку с лучниками. Группы лучников построились в шахматном порядке в пять шеренг, так чтобы вторая шеренга могла стрелять в интервалы между стрелками первой шеренги. Третья, четвертая и пятая шеренги являлись фактически линиями поддержки первых двух шеренг. Описывая позицию англичан, военный историк Гейсман в «Кратком курсе истории военного искусства», изданном еще в 1907 году, отмечал, что она состояла из трех линий: «первая баталия боевой части принца Уэльсского, в составе фаланги из 800 рыцарей, 2000 лучников и 1000 уэльсских пехотинцев, развернулась впереди, имея за собой в виде резерва вторую баталию Нортгемптона и Аронделя, состоящую из 800 рыцарей и 1200 лучников. После занятия позиции стрелки, выдвинутые вперед и в стороны, вбили перед собой колья и оплели их веревками. Третья баталия под начальством самого Эдуарда III в составе 700 рыцарей и 2000 лучников образовала общий резерв. Всего у англичан было 8500—10 000 человек; сзади вагенбург или "парк", а в нем все лошади, так как вся кавалерия должна была сражаться в пешем строе».

В ночь на 26 августа 1346 года французы вышли в район Аббевиля, приблизившись примерно на 20 километров к расположению англичан. Общая же численность вряд ли намного превышала войско англичан, однако они превосходили противника числом рыцарей. Утром 26 августа, несмотря на сильный дождь, французское войско продолжало свой марш.

В 15 часов Филипп VI получил от разведчиков донесение, в котором сообщалось, что англичане находятся в боевом порядке у Креси и готовятся дать бой. Учитывая, что войско совершило длительный марш под дождем и сильно устало, французский король решил отложить атаку противника до следующего дня. Маршалы передали приказ: «знаменам остановиться», но ему последовали лишь головные части. Когда в походной колонне французского войска распространились слухи о том, что англичане готовы дать бой, задние ряды начали подталкивать шедших впереди рыцарей, которые по собственной инициативе продвигались вперед с намерением вступить в бой. Произошел беспорядок. Более того, сам же король Филипп VI, увидев англичан, потерял самообладание и приказал генуэзским арбалетчикам продвинуться вперед и начать бой, чтобы под их прикрытием развернуть рыцарскую конницу для атаки. Однако английские лучники превосходили арбалетчиков, тем более что у последних арбалеты отсырели под дождем. С большими потерями арбалетчики стали отступать. Филипп VI приказал их убивать, что внесло еще большее замешательство в ряды всего войска: рыцари принялись уничтожать свою же пехоту.

Вскоре французы построили боевой порядок, разделив свои войска на два крыла под начальством графов Алансонского и Фландрского. Группы французских рыцарей двинулись вперед через отступавших арбалетчиков, потоптав многих из них. На уставших лошадях, по грязному полю, да еще в гору, они наступали медленно, что создавало благоприятные условия для английских лучников. Если же кому-то из французов и удавалось добраться до неприятеля, то его закалывали спешенные английские рыцари. Стихийно начатый бой протекал очень неорганизованно. 15 или 16 разрозненных атак не сломили сопротивления англичан. Основной удар французов пришелся по правому флангу англичан. Именно здесь наступавшим удалось несколько продвинуться вперед. Но Эдуард III направил из центра 20 рыцарей для усиления правого фланга. Это позволило англичанам восстановить здесь положение и отразить атаки неприятеля.

Когда поражение французов стало очевидным, Филипп VI со свитой оставил свое беспорядочно отступавшее войско. Эдуард III запретил вести преследование разбитого противника, ибо спешенные рыцари не могли его осуществить и, кроме того, они были сильны лишь во взаимодействии с лучниками.

Таким образом, с начала и до конца бой со стороны англичан носил оборонительный характер. Они достигли успеха благодаря тому, что правильно использовали местность, спешили рыцарей и построили их вместе с пехотой, а также благодаря тому, что английские лучники отличались высокой боевой выучкой. Недисциплинированность, хаотическая беспорядочность ведения боя войском Филиппа VI ускорила его поражение. От полного уничтожения французов спасло только то, что англичане не преследовали их. Лишь на следующий день утром Эдуард III выслал на рекогносцировку свою конницу.

Событие знаменательно еще и тем, что основную силу англичан – 9000 солдат – впервые составляла наемная пехота, продемонстрировавшая бессилие конницы перед английскими лучниками. Французы потеряли убитыми 11 принцев, 80 баннеретов, 1200 рыцарей, 4000 прочих всадников, не считая пехоты, что превышало общую численность английских сил.

Конечно, и лук, и арбалет сослужили бесценную службу своим хозяевам, но примерно в середине XIII века в Европе становится известным дымный порох, и уже в начале XIV века, по данным рукописи оксфордской библиотеки, появляется огнестрельное оружие, со временем полностью заменившее и лук, и арбалет.

В XIV столетии турецкая Османская империя была сильной и имела многочисленную хорошо организованную армию, состоявшую в основном из конницы. В 1329 году у турок появился пехотный корпус янычар, окончательно сформировавшийся в 1362 году.

Утвердившись в Европе и пользуясь непрекращающимися внутренними смутами в Византии, турки продолжили свои завоевания на Балканском полуострове. В 1352 году османы нанесли поражение отрядам греков, сербов и болгар, сражавшихся на стороне византийского императора. В том же году турки переправились через Дарданеллы и взяли крепость Цимпе, а в 1354 году захватили Галлипольский полуостров. Затем турки проникли в Восточную Фракию, ставшую опорной базой их наступления на Балканский полуостров. Феодальные же правители балканских государств, сражаясь с турецкими войсками в одиночку, постоянно предавали друг друга, а иногда прибегали к помощи самих же турок для борьбы с соседями, способствуя тем самым реализации стратегических османских интересов.

Турецкий султан Мурад I после завоевания целого ряда укрепленных городов в ближайших окрестностях Константинополя овладел такими большими городами, как Филиппополь (ныне Пловдив) и Адрианополь (Эдирне). В последний Мурад I даже перенес столицу турецкого государства.

Завоевание Адрианополя и Филиппополя неизбежно поставило Мурада I лицом к лицу с Сербией и Болгарией, которые потеряли свою прежнюю силу благодаря внутренним раздорам. Решив не мешкать, Мурад I двинул свои силы на Сербию.

Несмотря на междоусобицу, из-за реальной опасности турецкого вторжения в Сербию и Боснию, властители этих земель все же стали проявлять стремление к сплочению. Так, сербский князь Лазарь Хребелянович, в 1370-е годы объединивший все северные и центральные сербские области, стремился к подчинению своей власти некоторых владетелей в собственных областях и к прекращению в сербских землях феодальной взаимной вражды. Но было слишком поздно и сил не хватало.

В 1382 году Мурад взял крепость Цателицу. Не имея достаточных сил для отпора, Лазарь был вынужден откупиться миром и принять на себя обязательство в случае войны давать султану 1000 своих воинов.

Очень скоро сложившаяся ситуация перестала устраивать обе стороны. Туркам хотелось большего. И в 1386 году Мурад I взял город Ниш. Сербы, в свою очередь еще надеясь разорвать оковы унизительного мира, в ответ на военные приготовления турок объявили о начале общего восстания.

В 1386 году сербский князь Лазарь нанес поражение турецким войскам у Плочника. Одновременно он усилил дипломатическую активность: были налажены отношения с Венгрией – сербский князь обязался доставлять ей дань. Удалось также получить военную помощь от боснийского владетеля Твартка, направившего в Сербию войско во главе с воеводой Влатко Вуковичем. Из сербских феодалов в коалиции приняли участие Вук Бранкович, владетель южных областей Сербии, и некоторые другие. Сербский князь также получил поддержку от владетелей Герцеговины и Албании.

Таким образом, в состав союзного войска входили сербы, боснийцы, албанцы, валахи, венгры, болгары и поляки. Его численность колебалась в пределах 15–20 тысяч человек. Слабой стороной войска союзников являлось все то же отсутствие внутреннего единства. Лазаря окружали раздор и измена. Интрига исходила от Вука Бранковича, мужа старшей дочери князя.

Решающее сражение с турками, превратившееся в общесербскую драму, произошло летом 1389 года близ города Приштина, в центре тогдашней Сербии, на Косовом поле – межгорной котловине, ныне находящейся на юге Сербии в ее современных границах.

Богатая и удобная для защиты от внешних вторжений земля Косово была населена еще несколько тысяч лет назад. С приходом в VI веке на Балканский полуостров славян районы Косово и соседней Македонии постепенно стали населяться славянскими племенами, а в XIII–XIV веках эти территории становятся центрами средневековой сербской государственности. Освободившееся в XII веке от византийской зависимости Сербское государство динамично развивалось по европейской феодальной модели. Однако приблизительно в то же время предводитель кочевого племени турок-огузов Осман создал небольшое, но агрессивное государственное образование в Анатолии. Вскоре, пользуясь ослаблением Византии и феодальной раздробленностью, терзавшей балканские государства, турки смогли подчинить себе всю Анатолию и большую часть Балканского полуострова, сокрушив молодые и старые государства, поработив многочисленные народы, основав могущественную Османскую империю. Местом одного из ключевых сражений в их овладении Балканами стало Косово поле.

Накануне битвы, 14 июня, в обоих станах, турецком и сербском, проводились военные советы. Многие турецкие военачальники предлагали прикрыть фронт верблюдами, чтобы их экзотическим видом привести в замешательство сербскую конницу. Однако Баязид, сын султана, возражал против применения этой мелочной хитрости: во-первых, это означало бы неверие в судьбу, до того благоволившую оружию Османов, а во-вторых, верблюды сами могли испугаться тяжелой сербской кавалерии и привести в расстройство основные силы. Султан согласился с сыном, мнение которого разделял великий визирь Али-паша.

На совете союзников сербов многие предлагали навязать неприятелю ночной бой. Однако возобладало мнение их оппонентов, находивших численность союзной армии достаточной, чтобы одержать победу в дневном сражении. После совета сербский князь устроил пир, во время которого снова выявились разногласия, взаимная неприязнь и обиды. Вук Бранкович продолжал свои интриги против Милоша Обилича, женатого на младшей княжеской дочери. Лазарь поддался наущениям Бранковича и дал знать другому зятю, что сомневается в его верности…

Итак, 15 июня 1389 года, в день святого Вита, в 6 часов утра сербское войско под руководством князя Лазаря вступило в бой с 27–30-тысячными силами турок, возглавляемыми султаном Мурадом I.

Вначале сербы потеснили турок и к 2 часам дня уже стали одолевать их, но затем стратегической инициативой прочно завладели турки. С сербской стороны правым крылом командовал тесть князя Лазаря Юг Богдан Вратко, левым – Вук Бранкович, в центре находился сам Лазарь. Со стороны турок на правом крыле был Евренос-Бег, на левом Якуб, младший сын султана Мурада; центром собирался командовать сам турецкий повелитель. Однако ко всеобщей неожиданности султан был смертельно ранен Милошем Обиличем, доказавшим таким образом свой патриотизм и личную преданность сербскому князю.

Милош пробрался в турецкий лагерь, притворился перешедшим на сторону турок и, будучи приведен в шатер Мурада I и получив разрешение поцеловать его ногу, бросился на султана и ударом отравленного кинжала убил его. Среди турок произошло замешательство, и они начали отступление.

Но командование основными силами турецкой армии вовремя принял на себя Баязид, приказавший из-за происшедшего казнить младшего брата Якуба.

Турки стремительно обрушились на левое крыло союзной армии. Вук Бранкович, ранее обвинявший свояка Милоша в измене, сам проявил малодушие и по существу изменил общему делу, отступив со своим отрядом за реку Ситница. За ним побежали боснийцы, атакованные конницей Баязида.

Далее Баязид напал на правое крыло сербов, где непоколебимо стоял Юг Богдан Вратко. Он мужественно сражался, но погиб в ожесточенной и кровавой схватке. После него, один за другим, командовать принимались все его девять сыновей. Они тоже героически сражались, и все девять пали в неравном бою.

Сам князь Лазарь также бился насмерть. Но фортуна к сербам была явно неблагосклонна. Когда он на некоторое время отъехал, чтобы сменить утомленного коня, войско, привыкшее видеть князя впереди, решив, что он убит, дрогнуло. Тщетные попытки Лазаря восстановить порядок ни к чему не привели. Неосторожно заехав вперед, он был окружен неприятелем, ранен и отведен к умиравшему Мураду, по приказу которого его казнили вместе с Милошем Обиличем.

Сербы, лишившись всех своих доблестных вождей, отчасти деморализованные изменой Бранковича, потерпели полное поражение.

В результате кровавой и ожесточенной битвы погибли предводители обоих войск и множество простых воинов. Победа, одержанная турками, стоила им огромных усилий и потерь, преемник Мурада Баязид был даже вынужден временно отступить. Смерть Мурада и убийство наследника престола вызвали в Османском государстве временные неурядицы. В дальнейшем Баязид I, прозванный Молниеносным, продолжал завоевательную политику своих предшественников.

Но результаты битвы для сербов также были плачевны: на пути турок к господству на Балканах уже никто не стоял. Баязид, сделавшись султаном после смерти отца, позже опустошил Сербию, а вдова Лазаря, Милица, принуждена была отдать ему в жены дочь Мильеву.

Жалкие остатки сербского государства, продолжавшие еще существовать в течение семидесяти лет, уже не являлись государством. С падением Сербии Косово, а вскоре после этого и вся Сербия, попали под чуждую по крови и вере власть. Тем не менее сербский народ продолжал сопротивляться, стараясь уже не победить, а просто выжить, сохраниться для грядущего освобождения.

В 1389 году Сербия полностью подчинилась Турции. В 1459 году страна была включена в состав Османской империи и таким образом попала под многовековой турецкий гнет, задержавший экономическое, политическое и культурное развитие сербского народа. Ни одно событие сербской истории не оставило такого глубокого скорбного следа, как поражение на Косовом поле.

Как известно, порох изобрели китайцы. И не только потому, что были развитой нацией, но и потому, что селитра в Китае лежала буквально на поверхности. Смешав ее в VI веке с серой и древесным углем, китайцы использовали порох для фейерверков, а в военном деле – в метательных бомбах. Позднее они стали употреблять и бамбуковые пушки, которых хватало на 1–2 выстрела.

В XIII веке порох на Ближний Восток привезли завоеватели – монголы. Оттуда порох, а вернее, идея пороха и огнестрельного оружия пришла в Европу. Почему артиллерия родилась именно у европейцев? Ответ простой: они имели традиционно развитую металлургию. Появившись впервые в Северной Италии в начале XIV века, огнестрельное оружие в 1340—1370-х годах распространяется по всей Европе.

Именно тогда оно появилось и на Руси, о чем говорят летописные источники. В 1376 году московско-нижегородское войско воеводы Боброк-Волынца, будущего героя Куликова поля, идет на волжских булгар. На поле боя их противник вывел верблюдов, надеясь, что эти звери напугают русских коней, а со стен города Булгара обороняющиеся пускали «громы». Но ни верблюды, ни «громы» русичей не испугали…

Около 1380 года на Москве «преже всех зделал снасть вогненного бою – ручницы и самопалы, и пищали железные и медные – немец именем Ян». Это оружие москвичи с успехом применили во время осады города Тохтамышем в 1382 году. Тохтамыш вошел в город только благодаря обману, пообещав не трогать жителей, за что последние горько поплатились. Войска Тохтамыша сожгли и ограбили Москву, уничтожив там 24 000 человек.

В дальнейшем первые образцы огнестрельного оружия, невзирая на назначение, были совершенно одинаковыми и представляли собой железные и медные кованые стволы, отличавшиеся только размерами. Это «ручница» длиной 30 сантиметров, массой 4–7 килограммов, орудие – «бомбарда», на Руси – «пушка», или «пускич» (от слова пускать), «тюфяк» (от иранского «тюфенг»). На Востоке это ружье, у нас – род орудия. И «пищали» («дудки») – как ручное оружие, так и длинноствольные орудия.

Тенденция развития ручного оружия – будь то пистолет, аркебуза, мушкет или пищаль – заключалась в удлинении ствола, улучшении пороха (с плохого качества «мякинного» пороха переходят на «зерненый», дающий лучшее сгорание). Затравочное отверстие переносилось на бок, для пороха делалась полка.

Обычно порох содержал около 60 процентов селитры и до 20 процентов серы и древесного угля, – хотя, в смысле соотношения частей, была масса вариантов. Принципиально важной, однако, была только селитра. Сера добавлялась для воспламенения, – сама она загоралась при очень низкой температуре, уголь представлял собой только горючее. Серы в порох иногда не клали вовсе, – это всего лишь означало, что запальное отверстие придется делать шире. Иногда серу не подмешивали в порох, а насыпали сразу на полку. Древесный уголь мог быть заменен молотым бурым углем, сушеными опилками, цветами васильков (синий порох), ватой (белый порох), нефтью (греческий огонь) и т. д. Все это, однако, делалось редко, так как древесный уголь был доступен, и мало было смысла заменять его чем-то другим. Так что порохом определенно следует считать любую смесь селитры (окислителя) с каким-то горючим. Первоначально порох (буквально – «пыль») представлял собой мелкий порошок, «мякоть», состоящую, кроме перечисленных ингредиентов, из всякого рода мусора. При выстреле не менее половины пороха вылетало из ствола несгоревшей.

Снарядом к ручному оружию служили иногда железная картечь или камни, но наиболее часто применялась круглая свинцовая пуля. Круглой она, конечно, являлась только сразу после изготовления, мягкий свинец деформировался при хранении, потом его плющили шомполом при заряжении, потом пуля деформировалась при выстреле, – в общем, вылетев из ствола, особо круглой она уже не являлась. Неправильная форма снаряда плохо сказывалась на точности стрельбы.

В XV веке в Европе изобрели фитильный, а затем колесцовый замки, а в Азии в этот же период был изобретен кремневый замок. В регулярных войсках появились аркебузы – оружие весом около трех килограммов, калибром 13–18 миллиметров и стволом длиной 30–50 калибров. Обычно 16 миллиметровая аркебуза выбрасывала 20 граммовую пулю с начальной скоростью около 300 м/с. Дальность прицельного огня составляла 20–25 метров, залпового – до 120 метров. Скорострельность в конце XV – начале XVI века не превышала одного выстрела за 3 минуты, но доспехи пробивались уже на 25 метров. Более тяжелые и мощные аркебузы уже использовались с сошкой, но их было крайне мало, – порох в виде мякоти совершенно не годился для быстрого заряжания длинных стволов, – час мушкетов еще не пробил. На Руси появились нарезные пищали – штуцеры. Позже развитие металлургии позволяет перейти к литью бронзовых и чугунных пушек.

В XV веке о массовости огнестрельного оружия говорить было еще рано. Этого не было нигде – ни в Европе, ни на Руси. Число воинов, вооруженных «огнестрелом», в самых передовых армиях не превышало 10 процентов. Дело здесь не только в его несовершенстве – попробуй постреляй фитильным ружьем с коня, а ведь конница была основным родом войск, – но и в пренебрежении огнестрельным оружием со стороны рыцарства. Для благородного господина, гордящегося своими доспехами и выучкой, было зазорно поразить противника издалека, не в открытом равном бою. И самому было обидно погибать от руки какого-нибудь низкого простолюдина, который тогда не только заговорить с ним не смел, а и глаза-то на него поднять. Посему рыцари зачастую отрубали руки и выкалывали глаза пленным аркебузирам, а пушкарей вешали на стволах орудий либо выстреливали ими из их же собственных пушек. Мартин Лютер даже объявил пушки и порох исчадием ада.

На Руси, где власть государя – «помазанника Божия» – всегда носила сакральный характер, было по-другому: «Как Великий князь-батюшка повелел, так тому и быть!» Развитие огнестрельного оружия сразу же пошло в массовом масштабе при поддержке государства, учредившего в 70-е годы XV века Пушечный двор в Москве, затем Пороховой двор, литейные и селитренные заводы, пороховые мельницы, рудники. Русская армия в XVI веке была самой оснащенной по артиллерии – тогда ее именовали «нарядом». Ее число измерялось сотнями и тысячами пушек, изумляя иностранцев. Англичанин Флетчер видел в конце XVI века в Кремле множество тяжелых, дальнобойных, богато изукрашенных пушек – «пищалей», имевших свои имена – «Лев», «Единорог»… Та же «Царь-пушка» – это было боевое, а не показушное оружие, способное стрелять дробью со станка или просто с земли. Мастер Андрей Чохов в XVI веке сделал «сороку», именуемую на Западе «орган», – многоствольную установку из сорока стволов. Этот «средневековый пулемет» давал большой сноп огня, но был очень сложен в заряжании. Серединой XVII века датированы стальная нарезная пищаль и бронзовая нарезная пушка, хранящиеся ныне в Артиллерийском музее в Санкт-Петербурге. Здесь русские были, несомненно, пионерами.

В сравнении с аркебузой русская пищаль была мощным оружием: при весе около 8 килограммов, она имела ствол калибром 18–20 миллиметров и длиной порядка 40 калибров. Заряд пороха закладывался основательный, так что доспехи пробивались на дистанции втрое большей, чем из аркебузы. Прицельных приспособлений, как и у большинства аркебуз, не имелось. Вероятно, залповый огонь мог вестись до 200 метров, однако, русские уставы предусматривали только стрельбу на расстояние не более 50 метров. К пищали, по причине ее большого веса, обязательно полагалась подпорка в виде бердыша. Русские пищали тысячами экспортировались в Иран, по поводу чего неоднократно протестовали турки. Заряжать пищаль пороховой мякотью было нелегко.

Естественно, что ручное огнестрельное оружие повысило роль пехоты. Уже в начале XVI века на войну из городов набирают пеших и конных пищальников, обязанных выступать со своим порохом, пулями, провиантом и лошадьми. Для горожан, не обученных бою и не имевших доспехов, пищаль – самое подходящее оружие. Один Псков, имевший до шести тысяч дворов, выставлял до тысячи пищальников! Но эти повинности разоряли города, что приводило к возмущениям. В 1550 году Иван Грозный своим указом учреждает постоянное стрелецкое войско, содержащееся на казенный счет. Это практически дата рождения русской регулярной армии.

Что касается конницы, то там «огненный бой» внедрялся медленно. На Серпуховском дворянском смотре 1556 года выступали около 500 прекрасно вооруженных доспешных всадников, и только какой-то распоследний боевой холоп был с пищалью – ему, бедняге, наверное, ничего другого не досталось. Конница, будучи по-прежнему главным родом войск, пренебрегала «оружием смердов».

С развитием огнестрельного оружия последовали и изменения в тактике. Самопал долго не мог составить конкуренцию луку только до изобретения замков – колесцового и кремнево-ударного, породивших седельный пистолет и карабин. В XVI веке в Европе появляются немецкие рейтары – конные «пистольеры», которые наголову громят блестящих французских рыцарей. Пистолеты находились у них в ольстрах, за поясом, а также еще пара в ботфортах. Они рядами подъезжали к противнику, стреляли и отъезжали назад за последний ряд перезаряжать оружие. Этот способ назывался «караколе», или «улитка». У пеших мушкетеров эта тактика стрельбы с уходом за строй называлась «лимакон». В бою их прикрывали от конницы ряды пикинеров – самый беззащитный род войск, потому что рейтары их расстреливали безнаказанно.

Примерно такой же тактики придерживались русские стрельцы. Но каждый стрелец носил с собой, кроме пищали или мушкета, еще и бердыш. Бердыши были разные: с лезвиями около 50–80 сантиметров, и с огромными, в полтора метра. В России пехотные пики появились только в «полках нового строя» в XVII веке. Зачастую русские сражались, поставив в круг обоз, а также в «гуляй-городах» – защитных сооружениях на колесах, предтечах танков. Были даже и «гулевые воеводы».

В конце XVI века в русском войске появляются конные «самопальники», а с 30-х годов XVII века – регулярные рейтары, которые, как отмечалось, «на бою крепче сотенных людей», то есть дворянского ополчения. Отныне служба в рейтарах становится почетной. Постепенно и в дворянскую конницу внедрили пистолеты…

Что из этого всего получилось – общеизвестно. Постоянно развивающееся огнестрельное оружие до сих пор является «средством индивидуальной защиты» номер один.

В военной истории проблема оценки потерь – прежде всего проблема оценки источников, в которых об этих потерях говорится. Что касается Средних веков, то до XIV века почти единственными источниками являются хроники. Лишь для позднего Средневековья становятся доступны более объективные канцелярские отчеты и, изредка, археологические данные. Например, сведения о датско-шведском сражении в 1361 году у Висбю были подтверждены обнаружением 1185 скелетов в ходе раскопок трех из пяти рвов, в которых были захоронены убитые.

Едва ли нужно доказывать, что в подавляющем большинстве случаев хроника не является объективным «канцелярским» документом, это скорее полухудожественное произведение. Отсюда появляются, например, десятки тысяч убитых сарацин или простолюдинов в некоторых западных хрониках. Рекордсменом по этой части считается описание битвы на реке Саладо в 1341 году, явившейся последней крупной попыткой вторжения африканских мавров в Испанию: 20 убитых рыцарей у христиан и 400 000 (!) – у мусульман.

Современные исследователи подчеркивают, что хотя и нельзя понимать буквально преувеличенные цифры «20 000», «100 000», «400 000» «крестоносных» хроник, – а убитых «язычников» вообще редко пересчитывали, – они имеют определенную смысловую нагрузку, поскольку передают масштаб и значимость сражения в понимании летописца и, главное, служат психологически точным свидетельством, что речь идет именно о важнейшем сражении против «неверных».

К сожалению, некоторые историки, справедливо критикуя явно завышенные цифры, не принимали в расчет другую сторону медали – в иной психологической ситуации «поэты»-летописцы могли быть столь же склонны к преуменьшению потерь, раз уж «объективность» в современном понимании им все равно была чужда. Ведь, если подумать, три убитых французских рыцаря из полутора тысяч после трехчасового ближнего рукопашного боя при Бувине в 1214 году ничуть не более правдоподобны, чем 100 000 убитых мусульман при Лас-Навас-де-Толоса.

В качестве эталона «бескровных битв» XII–XIII веков приводят такие, как при Таншбре (1106), когда с французской стороны был якобы убит всего один рыцарь, при Бренвиле (1119), когда из 900 участвовавших в бою рыцарей погибли всего три при 140 пленных, или при Линкольне (1217), когда у победителей погиб всего один рыцарь из 400, у побежденных – двое при 400 пленных (из 611).

Характерно высказывание летописца Ордерика Виталиса по поводу битвы при Бренвиле: «Я обнаружил, что там были убиты только трое, поскольку они были покрыты железом и взаимно щадили друг друга, как из страха божьего, так и по причине братства по оружию; они старались не убивать беглецов, а брать их в плен. Поистине, как христиане, эти рыцари не жаждали крови своих собратьев и радовались честной победе, предоставленной самим Богом…» Можно поверить, что в данных случаях потери были малы. Но являются ли такие сражения наиболее характерными для Средневековья? На самом деле это только одна их категория, значительная, но не преобладающая. В них участвовали рыцари одного и того же сословия, религии и национальности, которым, по большому счету, было не так уж важно, кто станет их верховным сюзереном – один претендент или другой, Капетинг или Плантагенет.

Впрочем, и в сражениях такого типа столь низкие потери возможны лишь в том случае, если противники сознательно щадили друг друга, избегая смертельных ударов и добивания, а в затруднительном положении – будучи ранены или выбиты из седла – легко сдавались в плен, вместо борьбы до конца. Рыцарский метод индивидуального ближнего рукопашного боя вполне допускает пощаду к противнику. Однако этот же метод может быть и исключительно кровавым – если противники намерены действовать не только в полную силу, но и беспощадно друг к другу. Ведь оторваться от агрессивного противника и спастись в ситуации ближнего боя крайне трудно.

Примером последнего являются взаимоистребительные крестоносно-мусульманские сражения на Ближнем Востоке и в Испании – они происходили в то же самое время и с участием тех же рыцарей, что бились при Бренвиле и Линкольне, но тут хронисты ведут счет потерь на тысячи, десятки и даже сотни тысяч (например, 4000 крестоносцев и явно преувеличенные 30 000 турок при Дорилее в 1097 году, 700 крестоносцев и 7000 сарацин при Арзуфе в 1191 году и тому подобное). Нередко они завершались поголовным истреблением побежденной армии, без различия сословного ранга.

Наконец, многие европейские сражения XII–XIII веков носят как бы промежуточный характер между «рыцарственными» и «смертельными», примыкая то к первому, то ко второму типу. Очевидно, это сражения, к которым примешивалось сильное национальное чувство и в которых активно участвовали пешие ополчения из простолюдинов. Таких сражений немного, но именно они наиболее крупные.

Вот пример такого рода – сражение при Мюре 12 сентября 1213 года, единственное крупное сражение Альбигойских войн. В нем 900 северофранцузских всадников с неизвестным количеством пеших сержантов под командованием Симона де Монфора разбили по частям 2000 арагонских и южнофранцузских («окситанских») всадников и 40 000 пехотинцев. Арагонский король Педро II, активный участник Реконкисты и сражения при Лас-Навас-де-Толоса в 1212 году, находясь в авангарде, столкнулся с французским авангардом и был убит. После жестокого боя были перебиты и несколько десятков рыцарей и сержантов его ближайшего окружения. Затем французы ударом во фланг опрокинули деморализованных смертью короля арагонских рыцарей, те увлекли в своем бегстве окситанских рыцарей, после чего французы расчленили и загнали в Гаронну тулузское пешее ополчение, причем было зарублено или утоплено якобы 15 или 20 тысяч человек. Не слишком ли выдающееся достижение для 900 конных воинов?

При этом, если верить «Истории Альбигойского крестового похода» Петра Сернейского, – известного панегирика Монфора, – у французов были убиты всего один рыцарь и несколько сержантов.

Еще можно поверить, что французская конница перерезала тулузское пешее ополчение, как стадо баранов. Цифра в 15–20 тысяч погибших явно преувеличена, но с другой стороны, гибель значительной части мужского населения Тулузы в сражении при Мюре является объективным фактом. Но поверить в то, что король Педро II и его придворные рыцари позволили так задешево перебить себя, невозможно.

Та же картина наблюдается, если взять, например, хорошо изученное сражение той же эпохи: битву при Воррингене (1288). По рифмованной хронике Яна ван Хеелу, победители-брабантцы потеряли в нем всего 40 человек, а проигравшая немецко-голландская коалиция – 1100. Опять же, эти цифры никак не сообразуются с описанным в той же хронике ходом сражения, долгого и упорного, и даже «минималист» Вербрюгген считает цифру брабантских потерь несообразно заниженной. Причина очевидна – ван Хеелу был таким же восхвалителем брабантского герцога, как Петр Сернейский – Монфора. Видимо, для них было хорошим тоном до неправдоподобия занижать потери своих победоносных покровителей.

Для вышеприведенных и многих других средневековых сражений характерны одни и те же особенности: подробные их описания сохранились только со стороны победителей, и всякий раз присутствует огромный разрыв в боевых потерях между победителями и побежденными, никак не сочетающийся с описанием долгой и упорной борьбы. Тем более странно, что все эти сражения были не менее значимы для побежденных, имевших свою непрерывную летописную традицию. Очевидно, проигравшая сторона, не испытывая никакого поэтического восторга, предпочитала ограничиваться считанными строчками в общих хрониках. Добавим также, что сдержанность летописцев сразу исчезает, когда речь заходит о солдатах-простолюдинах – тут многотысячные цифры являются обычным делом.

Все это свойственно описаниям сражений XII–XIII веков. Их печальной особенностью является невозможность проверить цифры описывающих их хроник, сколь бы невероятными они ни были.

Картина резко меняется на рубеже XIII–XIV веков, после битв при Фолкерке в 1298 году и Куртре в 1302 году. «Малокровные» сражения практически исчезают, какую серию сражений позднего средневековья ни возьми – одни кровавые побоища с гибелью от 20 до 50 процентов активных участников у проигравшей стороны.

Неким островком «рыцарственной» войны – хотя уже в извращенной форме – прежде представлялись только войны кондотьеров в Италии. Мнение о привычке предводителей кондотьеров сговариваться между собой и устраивать почти бескровные имитации сражений, тем самым обманывая нанимателей, основывается преимущественно на произведениях итальянского политика и писателя Никколо Макиавелли. Его «История Флоренции», написанная в 1520 году под явным влиянием античных образцов и своей конкретностью выгодно отличающаяся от средневековых хроник, до недавних пор безоговорочно принималась на веру как важнейший источник по позднесредневековой истории Италии.

Например, о битве между флорентийско-папскими и миланскими войсками при Ангиари в 1440 году он пишет: «Никогда еще никакая другая война на чужой территории не бывала для нападающих менее опасной: при столь полном разгроме, при том, что сражение продолжалось четыре часа, погиб всего один человек, и даже не от раны или какого-либо мастерского удара, а от того, что свалился с коня и испустил дух под ногами сражающихся».

А вот о сражении между флорентийцами и венецианцами при Молинелле в 1467 году: «Однако ни один человек в этой битве не пал – ранены были лишь несколько лошадей и, кроме того, и с той, и с другой стороны взято было несколько пленных». Однако когда в последние десятилетия были тщательно изучены архивы итальянских городов, оказалось, что в действительности в первом сражении погибло 900 человек, во втором – 600. Может быть, это не столь много для армий тысяч по 5 человек, но контраст с утверждениями Макиавелли разителен.

Очевидно, что «История Флоренции», вопреки внешнему впечатлению, – не точный отчет о событиях того времени, а скорее тенденциозный политический памфлет, в котором автор, отстаивая определенные идеи – необходимость замены наемников-кондотьеров на регулярные национальные армии – весьма вольно обращается с фактами.

Получается, что даже самые убедительные и правдоподобные, на первый взгляд, средневековые описания могут быть очень далеки от подлинного положения дел. «Историю Флоренции» современным исследователям удалось «вывести на чистую воду», что для хроник XII века, увы, невозможно.

Тем не менее определенные закономерности можно заметить. Степень «кровавости» средневековых войн неотделима от общего социального и культурного развития средневекового общества. Вплоть до XI века характерно варварство, сражения хоть и невелики по масштабам, но кровавы. Затем наступил «золотой век» рыцарства, когда его иерархия и мораль уже сформировались и еще не были слишком испорчены товарно-денежными отношениями. В это время главенствующая военно-политическая роль рыцарей никем не ставилась под сомнение, что позволяло им разыгрывать власть и имущество по своим собственным, щадящим правилам. К этому не столь уж долгому периоду, закончившемуся в XIII веке, относится большинство западноевропейских «сражений-турниров». Однако на периферии католического мира и в это время действовали прежние правила – с иноверцами и еретиками шла борьба не на жизнь, а на смерть.

Да и сам «золотой век», если присмотреться, был внутренне неоднороден. Ведущая роль церкви оказывала глубокое влияние и на воинскую мораль, постепенно модифицируя изначальный германо-языческий менталитет рыцарства. Именно в XII веке наиболее малокровны внутриевропейские войны и наиболее кровавы внешние бойни, устраиваемые крестоносцами. В XIII веке, когда церковь начинает оттесняться на второй план королевской властью, внутриевропейские войны начинают ожесточаться, чему способствует широкое использование королями простолюдинов-горожан.

Настоящий перелом наступит около 1300 года, когда «рыцарская война» и внутри Европы окончательно канет в лету. Кровавость последующих сражений вплоть до конца XV века можно объяснить несколькими факторами.

Во-первых, усложняются формы боевых действий. На смену одному основному виду войск и способу боевых действий, лобовому столкновению рыцарской конницы в открытом поле, приходят несколько родов войск и множество тактических приемов. Использование их в разных, еще не вполне изученных условиях может привести как к полной победе, так и к катастрофическому поражению. Наглядный пример – английские лучники: в одних сражениях они почти без потерь истребляли французскую тяжелую конницу, в других та же конница почти без потерь истребляла их.

Во-вторых, усложнение форм боевых действий приводит к регулярному участию в сражениях наемных формирований пехотинцев-простолюдинов, своей неуправляемостью резко отличных от прежних кнехтов – рыцарских слуг. Вместе с ними на поля регулярных сражений возвращается и межсословная ненависть.

В-третьих, новые технические средства и тактические приемы, такие, как массированная стрельба лучников по площадям, оказываются принципиально несовместимы с «сознательно-щадящим» способом ведения боевых действий.

В-четвертых, завоевательный «государственный интерес» и специфика все более регулярных и дисциплинированных армий оказываются несовместимы с интернациональным рыцарским «братством по оружию». Наглядный пример – приказ Эдуарда III во время битвы при Креси в 1346 году не брать пленных до конца сражения.

В-пятых, разлагается и мораль самого рыцарства, больше не имеющего единоличного контроля над ходом сражений. «Христианское великодушие» и «рыцарская солидарность» все более уступают рациональному интересу – если в данных конкретных условиях нет возможности получить лично для себя выкуп от плененного «благородного» противника, оказывается естественным убить его.

Вот несколько примеров.

В Столетней войне между Англией и Францией в битвах при Пуатье (1356) и Азенкуре (1415), происходивших днем и закончившихся успешной контратакой англичан, было убито до 40 процентов французских рыцарей, на что в конце войны получившие тактическое преимущество французы ответили тем же: они убили до половины английских воинов в сражениях при Пате (1429), Форминьи (1450) и Кастильоне (1453).

На Иберийском полуострове – в наиболее крупных сражениях при Нахере (1367) и Алжубарроте (1385) – английские лучники устроили точно такой же завал из трупов кастильских и французских рыцарей, как при Пуатье и Азенкуре.

Во время англо-шотландских войн в сражении при Халидон-Хилле (1333) погибло более 50 процентов шотландских конников. Более половины шотландцев погибло и в битве при Невиллс-Кроссе (1346). В 1314 году при Баннокберне погибло до 25 процентов англичан (против примерно 10 процентов у шотландцев). Почти то же самое произошло и в битве при Оттерберне (1388).

Во время франко-фламандских войн около 40 процентов французских рыцарей и конных сержантов были убиты в битве при Куртре (1302). 6000 убитых фламандцев – это около 40 процентов, по французским данным. 1500 убитых французов в битве при Мон-ан-Певеле (1304) и более половины истребленных фламандцев в сражениях при Касселе (1328) и Розебеке (1382).

Во время войн на Севере в 1361 году при Висбю было убито более 1500 шведов, когда датчане полностью уничтожили защищавший город шведский гарнизон. При Хеммингштедте (1500) крестьяне Дитмаршена, потеряв 300 убитых, уничтожили 3600 солдат датского короля Иоганна I, то есть 30 процентов всей армии.

Сражения Гуситских войн и войн Тевтонского ордена с поляками и литовцами, включая Грюнвальд (1410) – также известны беспощадным истреблением проигравшей стороны.

Итак, независимо от реальности указанных в хрониках цифр, отражающих потери в битвах и сражениях, ясно видно, что во второй половине Средневековья войны стали более кровавыми и ожесточенными, сопровождающимися буквальным истреблением противника.