Л. Троцкий:

Старые ошибки на новом этапе

Если бы нынешнее революционное, т. е. рабочее и крестьянское, движение в Китае оказалось даже подавлено реакцией, основные черты его неизбежно возродятся вместе с возрождением революционного подъема — через полгода, через год или хотя бы через несколько лет. Изучение и критическое освещение развертывающихся событий имеют поэтому гигантское практическое значение. Официальные «теоретики» китайской революции только и твердят о чрезвычайном своеобразии китайских условий. Именно поэтому они же запрещают обсуждение вопросов китайской революции. Выходит так, что чем своеобразнее условия, т. е. чем они необычнее и сложнее, тем меньше нужно коллективной работы мысли для того, чтобы разобраться в них и найти дорогу.

Со времени движения войск Е Тина и Хэ Луна злополучные официальные «теоретики» китайской революции замолчали. Телеграммы и заметки нашей печати изо дня в день говорят о том, что революционное движение в Китае разрастается, крестьяне восстают, рабоче-крестьянские войска продвигаются вперед, стачки увеличиваются и пр. и пр. Никакой попытки выяснить действительные размеры движения, хотя бы показать читателю его действительную территорию, не делается. Читателя забрасывают пустопорожней трескотней кричащих заголовков, чтобы затем — в случае наступления похмелья — найти нового «предателя», не оправдавшего чьих-то надежд.

Ввиду молчания официальных теоретиков с объяснением нового этапа китайской революции выступил теоретик полуофициальный — тов. Лозовский. «Своеобразие» тов. Лозовского в том, что он всегда берет чуточку левее официальной линии. Если прибавить к Мартынову процентов пять «левизны», то получится Лозовский. Именно поэтому его последняя статья заслуживает рассмотрения.

1. Тов. Лозовский разъясняет: «Раскол между Нанкином и Уханью не был расколом между пролетариатом и крестьянством, с одной стороны, и буржуазией, с другой. Кто так представлял себе смысл раскола, тот, несомненно, ошибался».

Что верно — то верно. Не сказано только, кто ошибался, не упомянуто, что Сталин объявлял Советы ненужными именно ввиду того, что в Ухани власть принадлежит левому Гоминьдану, призванному вождю аграрной революции. Что кое-кто «несомненно ошибался» — в этом Лозовский прав. Следовало бы только сказать, кто именно.

2. Лозовский признает теперь (в сентябре 1927 г.!), что левогоминьдановская буржуазия испугалась рабочего и крестьянского движения не менее, чем правогоминьдановская. Жаль, что он этого не понял хотя бы в апреле—мае 1927 г. и не предупредил Исполком Коминтерна против позиции Сталина, который, как мы уже знаем, как раз в этом решающем пункте «несомненно ошибался».

3. Для прикрытия своего испуга левогоминьдановская буржуазия создавала, как мы узнаем теперь у Лозовского, особые теории: «Сперва победа, а потом реформы — такова была официальная философия левого Гоминьдана».

Только ли левого Гоминьдана? Вся речь Чен Дусю, вождя китайской компартии, на последнем ее съезде проникнута той же самой философией: «сперва победа — потом реформы». Речь Чен Дусю напечатана была в «Правде». Редакция «Правды» ни словом не отметила антиреволюционного характера этой речи. Наши указания на гибельный курс Чен Дусю назывались тогда возмутительной клеветой на китайскую компартию. Об этом тов. Лозовский позабыл.

4. По поводу объединения Ухани с Нанкином тов. Лозовский пишет: «Что означает восстановление единства Гоминьдана? Оно означает создание единого фронта всей буржуазии против рабоче-крестьянского движения».

Что правда — то правда. Но ведь нас учили, что Гоминьдан есть своеобразная организация, свойственная своеобразным условиям Китая, в своеобразной мировой обстановке. Бухарин еще где-то на Голландских островах нашел некоторое подобие гоминьдановского своеобразия. Но официальные теоретики не замечали главного, т. е. того, что Гоминьдан есть партия китайской буржуазии в эпоху революции; что Гоминьдан — и в этом его главное своеобразие — эксплуатирует угнетенное положение Китая для более полного обмана рабочих и крестьян. А наши официальные теоретики помогали в этом Гоминьдану всеми силами, прикрывая его работу знаменем Коминтерна и обязывая китайскую компартию подчиняться чанкайшистской дисциплине.

5. Таким образом, поскольку Лозовский касается вчерашнего дня, ему приходится — волей-неволей — признать, что линия официального руководства никуда не годится. Сам Лозовский считает, по-видимому, себя не ответственным за эту линию, ввиду того что он на несколько градусов левее Мартынова. Но несамостоятельность позиции самого Лозовского обнаруживается прямо-таки убийственно, как только он переходит к анализу нынешнего революционного движения и к попыткам наметить для него перспективу.

6. Лозовский пишет: «Особенностью нынешнего положения Китая является исключительно быстрая смена периодов, этапов и буквально кинематографическая смена событий».

Эта же мысль повторяется почти дословно и дальше. Встречалась она не раз и раньше в писаниях официальных «теоретиков» китайской революции. Когда иностранных сторонников официальной линии (напр., Крейбиха[293]) припирали к стене, указывая на безвыходные противоречия писаний Бухарина, они в ответ лепетали, что противоречий, собственно, нет, а есть кинематографическая смена событий.

Кинематографическая смена — это смена произвольная, такая, которую нельзя предвидеть и которая поэтому застигает врасплох. Что официальные теоретики китайской революции застигаются каждой сменой событий врасплох -это бесспорно. Но ход событий китайской революции в основе своей вполне закономерен, обусловливается движением многомиллионных масс и взаимоотношением классов и именно поэтому не может быть «кинематографическим». Так, шанхайский переворот Чан Кайши был вполне закономерен, его можно было предвидеть. Оппозиция его предвидела и предсказывала. Не кто иной, как Сталин, за несколько дней до переворота ручался за Чан Кайши и ручался за свою способность использовать Чан Кайши -для того шанхайский переворот должен был явиться кинематографическим событием. Кто, как Сталин, провозглашал левый Гоминьдан призванным вождем аграрной революции, тот должен был для объяснения контрреволюционной роли левого Гоминьдана ссылаться не на исторический материализм, а на кинематографию.

7. Руководство все время шло вразрез с действительным ходом классовой борьбы, игнорировало реальные силы и хваталось за фикции. Если бы это означало только компрометацию московских «теоретиков», беда была бы еще не столь велика. Но ошибки злополучных «теоретиков» означали прямое политическое разоружение китайской компартии, т. е. пролетарского авангарда. Надо прямо сказать: без вмешательства Сталина—Бухарина ход китайской революции, рост самостоятельности и сил китайского пролетариата шли бы несравненно более планомерно и успешно. Китайская компартия никогда не могла бы забрать так далеко вправо, если бы она была предоставлена собственным силам. Нужно было сосредоточить в руках Сталина—Бухарина весь авторитет Коминтерна, Октябрьской революции, большевистской партии, чтобы добиться такого невероятного сдвига молодой революционной партии на путь меньшевизма. Подлинно революционное, т. е. рабочее и крестьянское движение шло, по существу, без руководства, а в наиболее критические моменты — против руководства. Совершенно закономерное в своих классовых основах движение насильственно лишалось сверху правильного политического выражения. Вместо накопления сил и укрепления позиции пролетарского авангарда, получались на деле зигзаги, шатания, «неожиданные» поражения после побед — словом, то, что Лозовский называет «кинематографической сменой событий».

8. На вопрос о перспективе движения Е Тина и Хэ Луна Лозовский разводит руками и опять отвечает ссылкой на кинематографию. Нельзя говорить о китайском 1905 или 1906-м, или 1907-м, или 1917-м годе: «этапы между приливами и отливами китайской революции очень короткие». Как мы, однако, видели и сейчас увидим, беда совсем не в коротких этапах, а в короткой памяти. Не успеет еще пройти «этап», как люди забывают ошибки вчерашнего дня — значит, память короче этапов.

Чтобы не попасть ненароком в пессимисты или в маловеры, Лозовский в заключительной части статьи божится изо всех сил, что китайская революция победит, непременно победит, ибо «никакие в мире силы не смогут теперь увековечить старые отношения, никакие силы в мире не смогут приостановить или отодвинуть новый подъем...» и т. д. и т. п. В оптимистической водице и на сей раз недостатка нет.

Но каковы все-таки перспективы восстания Е Тина и Хэ Луна? Должны ли китайские рабочие и крестьяне поддерживать это движение? Как? Под каким лозунгом? На этот счет Лозовский молчит. Каковы задачи китайской компартии в связи с новым этапом китайской революции? Как ставится для китайской компартии вопрос о власти? И на этот счет не слышим ни слова.

Нужно ли строить рабочие и крестьянские Советы? Нужно ли ставить себе задачей низвержение власти правого и левого Гоминьдана? Нужно ли выдвинуть лозунг «вся власть Советам»? Обо всем этом Лозовский молчит. Эти вопросы для него не существуют. Он, слава богу, не пессимист, он верит в китайскую революцию и поэтому не обязан размышлять об условиях ее действительной победы.

9. Правда, в связи с движением Хэ Луна и Е Тина к Кантону Лозовский пишет: «Если возникнет новое государственное об разование уже другого типа, чем раньше, если в Кантоне возникнет рабоче-крестьянское правительство, то это, конечно, явится угрозой бытию уханьско-нанкинской контрреволюции». Однако эти слова не столько выясняют вопрос, сколько затемняют его. Что это за «государственное образование другого типа»? Не власть ли Советов? Почему же такое преднамеренное косноязычие? Неужели формула советской власти в Китае как оппозиционная изъята из обращения? И каким образом возникнет «новое государственное образование», если мы не поставим себе задачей его создать? Что скрывается под этим выжидательным объективизмом? Ничего, кроме «исторической потребности» запутавшихся людей схоронить концы в воду. Если «возникнет» — усыновим; а если «не возникнет» — пройдем мимо. При такой политике могут, однако, «возникнуть» только новые поражения.

10. В кинематографической смене событий Лозовский заметил, к счастью, две устойчивые точки опоры: вдову Сунь Ят-сена и «левого» гоминьдановца Тан Енкая[294]. Их «заявления» преисполняют Лозовского новой бодрости. Он так и пишет: «Заявления вдовы Сунь Ятсена и Тан Енкая отмечают не только личные переживания (!) этих двух видных членов левого Гоминьдана, но и историческую потребность (!!) для китайской революции в якобинской мелкобуржуазной партии».

Почему-то здесь обойден Евгений Чен[295], который прибыл с дочерьми в Москву и критикует в наших газетах руководство правого и левого Гоминьдана. Его «заявления» тоже, очевидно, отражают «историческую потребность» известной части китайской буржуазии — попытаться снова встать во главе рабочих и крестьян для того, чтобы снова разгромить их. Наши газеты печатают откровения Евгения Чена без слова критики. А Лозовский на вдове Сунь Ятсена строит целую историческую философию. «Своеобразие» китайской революции — неразменный рубль наших горе-теоретиков — требует, видите ли, якобинской мелкобуржуазной партии. Почему такое? От Ленина мы когда-то слышали, что якобинец, связавший себя с рабочим движением, и есть социал-демократ, или по-нынешнему, коммунист. Эта передвижечка обусловлена падением исторической роли мелкой буржуазии и гигантским ростом исторического значения пролетариата. Роль якобинцев в нашей партии, как может быть слышал Лозовский, выполняли и выполняют большевики. Не думает ли Лозовский, что слова о якобинцах следовало бы применить к китайской компартии, а не к почтенной вдове Сунь Ятсена и к левому Тан Енкаю?

11. Первый манифест нашей партии (1898 г.)[296] говорит о том, что чем дальше на Восток, тем подлее становится буржуазия. Опроверг ли Китай это положение? Нет, не опроверг. Китайская буржуазия эксплуатирует угнетенное положение Китая для наиболее изощренного, наиболее подлого закабаления рабочих и крестьян. Китайская буржуазия обворовывает внешнюю механику большевизма (ЦК, ЦКК, Политбюро и пр.), для того чтобы — одновременно — тем циничнее пользоваться деньгами, опытом и оружием иностранного империализма против своих рабочих и крестьян. По той же самой причине китайская керенщина (ванцзинвеевщина) оказалась еще более растленной, чем наша.

Но отсюда же вытекает, что на плечи китайской компартии ложатся задачи еше более гигантские, чем те, разрешить которые оказалась призвана наша партия. Китайская компартия должна понять стоящие перед нею задачи в духе большевистского якобинизма. Она должна понять, что революционному движению в Китае нет другого пути, кроме перехода власти к Советам рабочих и крестьян. Руководить же этим переходом, а, следовательно, и взять власть в свои руки может только китайская компартия. Обо всем этом ни слова в статье Лозовского.

12. Мы слышали от него, что восстановление единства Гоминьдана означает создание единого фронта всей буржуазии против рабоче-крестьянского движения. Это правда, это бесспорно. Теперь это видно и слепцу. Никакого рабоче-крестьянского Гоминьдана нет. Всякое подлинно революционное движение заранее объявляется теперь в Китае большевизмом или коммунизмом — и друзьями и врагами. В этих условиях Лозовский не испытывает никакой другой «исторической потребности» как превращать вдову Сунь Ятсена в родоначальницу якобинской партии. В этом — ей-же-ей — нет никакого своеобразия. Когда-то Мартынов — пуще всего боявшийся завоевания власти (к уже завоеванной власти Мартынов получил вкус) — ловил за ноги народных учителей, земский третий элемент и пр., чтобы превратить их в якобинскую партию, за которой могла бы тянуться социал-демократия. Ничего у Мартынова не вышло. Ничего не выйдет и у Лозовского.

13. Лозовский и сам признает, что никакого революционного Гоминьдана нет. «Значит ли это, — возражает он, однако, — что мы должны были бы высказаться против оформления (?) революционного Гоминьдана и на основании опыта последнего времени отказаться от всякой поддержки этого (?) нового Гоминьдана. Ни в коем случае». Здесь ключ к позиции. Лозовский за то, чтобы вдова Сунь Ятсена, левый Тан Енкай и оказавшийся в левых Евгений Чен «оформили» революционный Гоминьдан с благословения Москвы и Коминтерна и при их поддержке. Лозовский обещает не отказываться от поддержки «этого» революционного Гоминьдана. Во всем этом гениальном историческом построении реально только одно — неукротимая «историческая потребность» самого Лозовского держаться за хвост буржуазной тетеньки.

14. На этом пути тов. Лозовский, чего доброго, доберется до демократической диктатуры пролетариата и крестьянства. Коммунистическая партия получит указание войти в новый Гоминьдан, возглавляемый вдовой Сунь Ятсена и другими «видными» деятелями, которые именно для этого понадобились Лозовскому до зареза. Компартии будет приказано не пугать вдову Сунь Ятсена чрезмерной «левизной». Сделано это будет в достаточно двусмысленных выражениях, чтобы Бухарин мог от собственной директивы в любой момент отречься. Словом, будет снова сделано все, чтобы спутать китайских коммунистов окончательно.

15. После произведенной Лозовским рекогносцировки лозунг демократической диктатуры пролетариата и крестьянства выдвинет — надо полагать — и Сталин. Он не склонен, как известно, перепрыгивать через ступени, что свойственно оппозиции. Сталин — реалист. А реализм, как известно, состоит в том, чтобы не видеть дальше своего носа. Вот когда Чан Кайши прибрал, при нашей помощи, к рукам своим всю власть и разгромил рабочих, тогда и для Сталина стало ясно: Чан Кайши — контрреволюционер. А кто об этом говорил раньше, за месяцы или хотя бы только за пять дней до переворота, тот перепрыгивал через ступени. То же и с Фен Юйсяном. То же и с Уханью. То же, в частности, с Ван Цзинвеем. Теперь Сталин может еще раз повторить старый опыт — под обновленным лозунгом «демократической диктатуры пролетариата и крестьянства», строго, однако, наказав китайской компартии не перепрыгивать через новую ступень в виде вдовы Сунь Ятсена. И все это будет делаться именем большевизма — при содействии Лозовского в качестве теоретического советника по вопросам революции.

16. То, что нужно сейчас в Китае, это прививать народным массам не глупенькие надежды на якобинский Гоминьдан, а жгучую ненависть к действительному реально существующему Гоминьдану в лице его правых и левых палачей и непримиримое недоверие ко всяким новым соглашательским кандидатурам — сперва в вожди, затем в палачи. Нужно выяснять китайским народным массам и, прежде всего, самим китайским коммунистам, что выполнить великую революционную миссию может только китайский пролетариат в теснейшем союзе с крестьянской беднотой, под руководством китайской компартии. Вот где общественная база, вот где политические рамки действительного китайского якобинизма.

17. Левые эсеры[297] были в нашей революции только эпизодом. Этот эпизод появился на свет не потому, что мы рекламировали левых эсеров, а потому, что беспощадно боролись с правыми. Левые эсеры не погубили революцию только потому, что наша партия вела неутомимую борьбу за упрочение своих позиций, не смешивала своих организаций с организациями эсеровской партии и открыто ставила перед собою проблему завоевания и удержания в своих руках власти.

Могут ли в Китае появиться эпизодические образования, вроде левых эсеров? Могут. Но они не погубят революцию лишь в том случае, если соотношение политических сил еще более передвинется в сторону китайских коммунистов, чем это было в нашей революции.

Вся задача теперь в том, чтобы китайская компартия самостоятельно, как призванная руководительница, встала на почву реально развивающегося движения рабочих и крестьян. Она может это сделать только в форме рабочих и крестьянских Советов, берущих с бою власть и разрешающих задачи революции. Компартия, разумеется, использует каждого политического союзника. Но единственной реальной основой политических соглашений должны стать отныне только рабочие, крестьянские и солдатские Советы.

18. В июле этого года «Правда» в порядке кинематографи ческой внезапности выдвинула лозунг Советов для Китая. По чьей инициативе был он выдвинут? Санкционирован ли он Центральным Комитетом, Коминтерном? Что сталось с этим лозунгом? Почему молчат о нем сейчас? Отменен ли он? Кем: Центральным Комитетом, Коминтерном? «Своеобразие» обстановки состоит в том, что все совершается за кулисами и простому смертному ничего не видать и ничего не понять.

Если мы считаем, что лозунг Советов несвоевременен, что компартия должна не бороться за власть, а ждать появления истинно революционного Гоминьдана — тогда движение Хэ Луна и Е Тина является авантюрой, которая дорого обойдется рабочим и крестьянам. Тогда надо как можно круче осадить назад.

Если же — как можно судить на основании газетных сведений, которыми мы только и располагаем — в лице армий Хэ Луна и Е Тина революция по военной линии вырвалась, наконец, из-под опеки буржуазии на путь самостоятельного движения угнетенных масс, на путь открытой гражданской войны с буржуазией; если мы считаем это новым, колоссальным по значению этапом революции и связываем с этим дальнейшее ее развитие — а такова наша позиция — тогда надо выровнять политический фронт по всей линии. Надо правильно поставить вопрос о революционной власти. Надо правильно поставить вопрос о революционной армии. Надо связывать стачечное движение рабочих с созданием Советов. Надо на деле учить эти Советы руководству движением масс. Надо строить крестьянские Советы как органы расправы с помещиком, реакционным чиновником, ростовщиком. Надо, чтобы компартия сознала себя руководительницей всего движения. Надо понять ее самосознание, ее чувство ответственности, ее готовность и способность к действию большого исторического масштаба. Только такой путь может обеспечить победу.

События в Китае идут, новые опасности надвигаются, а наша партия и Коминтерн лишены даже возможности обсуждать их. Официальная мотивировка запрещения дискуссии состоит в том, что это может ухудшить международное положение СССР. Вопиющая фальшь! Фактически дискуссия по вопросам китайской революции происходит непрерывно, но это дискуссия односторонняя. Все, что могла бы мировая буржуазии узнать из двусторонней дискуссии, она знает и так. Насквозь лживая, насквозь лицемерная мотивировка запрещения является в то же время насквозь филистерской и капитулянтской. Нельзя, видите ли, обсуждать основные проблемы китайской революции — потому что рассердится мировая буржуазия. Но она ведь вообще недовольна обсуждением проблем революции, т. е. прежде всего, существованием Коминтерна. Можем ли мы в этом вопросе идти на уступки буржуазии? Можем ли мы становиться на ту точку зрения, будто интересы СССР требуют принесения ей в жертву интересов китайской революции? Ведь это значило бы установить противоречие между интересами СССР и интересами Коминтерна, развитие которого немыслимо в настоящее время без свободного и всестороннего обсуждения проблем китайской революции.

По существу дела, дискуссия запрещена лишь с той целью, чтобы не дать вскрыть ошибки руководства. Но повод, за который ухватился Сталин, еще хуже — если возможно — этого действительного мотива. Теория социализма в отдельной стране и здесь дает свои плоды. Люди договариваются до того, что считают возможным мотивировать запрещение дискуссии о судьбах китайской революции ссылкой на интересы рабочего государства — как будто судьбы нашего государства не связаны неразрывно с судьбами китайской революции и как будто китайская революция может прийти к победе без обсуждения и осуждения нынешнего ложного курса.

Чем упорнее сталинский курс будет себя отстаивать, тем катастрофичнее станет его неизбежное крушение!

Л. Троцкий

20 сентября 1927 г.