Тема новых выборов президента России стала проскальзывать в разговорах сразу после переезда в Кремль, в августе 1991 года. Борис Николаевич в ту пору работал еще с энтузиазмом, но его изнуряли постоянные стычки с Верховным Советом, оскорбительные выпады Хасбулатова, Руцкого. Борьба все заметнее мешала нормальной деятельности.

В начале 92-го, в минуты отчаяния Ельцин открыто говорил:

–– Второго срока я не вынесу, мне нужен преемник.

Я также честно отвечал:

–– У вас, Борис Николаевич, здоровье подорвано, и действительно нужно думать о преемнике, который способен продолжить ваше дело. Только надо его заранее готовить "на царство".

Мне не хотелось обманывать шефа, внушать, хоть ему это было и приятно, что он незаменимый. Без меня это делали другие сподвижники:

–– Только вы, Борис Николаевич, и никто другой!

Если уж мысли о преемнике стали посещать шефа, я начал пристально оглядываться вокруг.

В одну из первых поездок в Италию президент пригласил вновь назначенного вице-премьера в правительстве Гайдара -– Виктора Степановича Черномырдина. Прежде я его не знал, слышал только, что он "газовый король" и уже в коммунистические времена вел свое хозяйство по-капиталистически.

В Италии Виктор Степанович почему-то выделил меня из всех членов делегации и демонстрировал дружеское отношение. Я чувствовал искренность его поведения и недоумевал: с чего бы это?

Помню, как мы с ним, словно давние приятели, неожиданно разговорились в кулуарах резиденции итальянского премьерминистра. Ельцин проводил переговоры, а мы поджидали шефа в холле. Виктор Степанович немного рассказал о себе, дал оценку нынешней поездке. Я добродушно кивал в ответ.

Фигура Черномырдина всплыла вновь на съезде народных депутатов, когда состоялась отставка Гайдара. На пост премьера было предложено несколько кандидатур: Гайдар, Скоков, Каданников, Черномырдин... За Каданниковым пришлось срочно послать самолет, самого претендента в тот момент в Москве не оказалось.

Борис Николаевич переговорил до голосования со всеми претендентами и остановил свой выбор на Черномырдине. Виктор Степанович выиграл этот судьбоносный тендер.

С тех пор в нашей компании появился премьер Черномырдин. Он часто приходил к Борису Николаевичу, не стесняясь иногда навещать и меня. Правда, впоследствии по настойчивой рекомендации Илюшина визиты ко мне он почти прекратил.

Мне импонировала аккуратность Виктора Степановича в одежде. Сразу было видно, что костюмы дорогие, сшитые, может быть, чуть старомодно, но зато известными домами моделей. Тяга к консерватизму в одежде происходила, видимо, из-за сдержанного отношения к моде супруги Черномырдина. Валентина Федоровна -– строгая, волевая женщина, выросшая в крестьянской семье и по сей день не утратившая признаков классовой принадлежности. Увидев ее впервые, я вспомнил мультфильм "Сказка о рыбаке и рыбке". Тот момент, когда старушка превратилась в столбовую дворянку. У Валентины Федоровны была похожая мимика -– втянутые губы, повелительное выражение лица. Словом, хозяйская рука жены накладывала отпечаток на внешний вид Виктора Степановича.

Некоторое удивление вызвала у меня способность Черномырдина ругаться. Я, честно говоря, могу позволить себе ненормативную лексику, но только в узком мужском кругу. А под влиянием шефа, который мата не выносил, я вообще почти перестал выражаться. У Виктора Степановича же мат был нормальным языком общения. Горбачев, кстати, без мата даже на Политбюро фразы произнести не мог. Это всегда сильно коробило Бориса Николаевича...

Виктор Степанович через несколько месяцев премьерства стал предлагать президенту:

–– Зачем вам это решать? Давайте этим вопросом займусь я, не взваливайте на себя такое количество дел.

Чем чаще возникали подобные разговоры, тем острее Ельцин ощущал: вместе с обязанностями он отдает и власть. Она потихонечку перетекает в другие руки.

Однажды шеф предложил Виктору Степановичу стать преемником. Но Черномырдин от предложения категорически отказался.

Вслед за Черномырдиным возникла фигура Лужкова. До этого свою власть Юрию Михайловичу добровольно отдал первый мэр Москвы Гавриил Попов. Он взял Лужкова к себе в заместители по настоятельной рекомендации президента. По моему глубокому убеждению, карьеру Лужкову в значительной степени помог сделать Борис Николаевич. И не ошибся. Они начали сотрудничать вместе еще в ту пору, когда Ельцин работал первым секретарем Московского горкома партии. Юрий Михайлович показал себя предприимчивым, хватким и жестким руководителем. Шеф помнил, что именно Лужков оказался единственным чиновником, который до конца выполнил дорогостоящую программу по овощехранилищам.

После опалы Ельцина они не общались года три, но, как оказалось, шеф постоянно помнил о крепком хозяйственнике.

Попов действительно без сопротивления отдал власть, но над Лужковым довлело чувство неполноценного вхождения в мэрскую должность: Гавриила Харитоновича выбрали москвичи, а Юрия Михайловича назначил президент. Позднее, в 96-м Лужков выиграл выборы с блестящими результатами.

Что же помешало Ельцину остановить выбор на Лужкове как на преемнике? Причин было две.

Вокруг нового мэра крутились люди из труппы "Мост". Предприниматель Борис Березовский постоянно до февраля 1996 года (тогда, на экономическом форуме в Давосе, Березовский решил подружиться с Гусинским) рассказывал умопомрачительные вещи про руководителя группы -– Владимира Гусинского. Борис Абрамович где-то добывал "компромат" на конкурента, и у меня, как у руководителя Службы безопасности, волосы дыбом вставали от приводившихся там фактов. Ельцин тоже после всех этих "охотничьих" рассказов искренне считал, что страшнее зверя, чем Гусь (так называл Гусинского Березовский), в природе быть не может. Поэтому дружеские отношения Лужкова с Гусинским настораживали шефа.

Другая причина была банальной. Ельцина пугало влияние Лены Лужковой на супруга и его окружение. Еще никто не забыл кипучей деятельности Раисы Максимовны в Кремле, и никто не желал повторения печального опыта. Тема "властных жен" в отечественной политике могла бы стать основой серьезного исследования. Может, я когда-нибудь этим займусь. Но пока не устаю задавать вопросы: почему у Брежнева жена не была тайным руководителем? У Сталина ни жена, ни любовница никем не командовали? Почему у Андропова супругу никто в глаза не видел? А почему у тех, кто сегодня у власти, либо жены, либо дочки заправляют всем? Видимо, это происходит оттого, что не все женщины способны реализовать себя самостоятельно. Им обязательно нужен трамплин в виде должностного положения мужа или отца. А уж с высоты его карьеры гораздо проще прыгнуть вверх. И прыгают, не понимая, что все вокруг, даже внешне доброжелательные люди, знают истинную цену таких "взлетов".

...Лужков тоже не принял предложения стать преемником. Зная хитрющий характер шефа, и премьер, и мэр Москвы допускали, что Борис Николаевич просто испытывал их преданность. Потому отказывались резко, энергично, но только на словах.

Третьим кандидатом в преемники стал Олег Сосковец. Он прекрасно зарекомендовал себя в работе, в личном общении. К тому же у Олега Николаевича была приятная, умная, скромная жена. Но возникли непредвиденные обстоятельства -– кандидат в преемники э 1 на дух не выносил кандидата э 3. Виктор Степанович неоднократно, иногда в ультимативной форме, просил президента снять с должности первого вице-премьера Олега Николаевича. Это была примитивная, первобытная ревность, которая со временем приобрела чудовищные масштабы.

Окружение Черномырдина собирало компромат на Сосковца. Прокуратура организовывала проверки. Никто, разумеется, ничего существенного не нашел, но кровь друг другу попортили.

Несмотря на конфронтацию, симпатии Бориса Николаевича к Олегу Николаевичу росли, и как-то шеф мне пожаловался:

–– Опять пришел Черномырдин и начал просить, чтобы я снял Сосковца. Я ему ответил: "Делайте что хотите, а Сосковца я вам не отдам".

Это случилось за год до выборов-96. Олег Николаевич прочно укрепился в самом ближайшем окружении президента и стал одним из тех, кого шеф принимал в неформальной обстановке, иногда один на один. Я никогда не ревновал. Олег Николаевич потом рассказывал мне об этих встречах в благоговейном по отношению к президенту тоне.

А Виктор Степанович искал союзников в другом лагере. Он заходил к Илюшину и докладывал о беседах с Ельциным. Потом все стало наоборот. Когда Борис Николаевич лежал продолжительное время в больнице, Илюшин, навестив шефа, тут же мчался к премьеру, и они подолгу беседовали.

За "дружбу" Илюшин после выборов получил пост первого вице-премьера и кураторство социальной сферы. Правда, такая должность в правительстве равнозначна чугунному хомуту. Под его тяжестью Илюшин и пал при первой же реорганизации кабинета.

Помимо трех основных кандидатов в преемники возникла кандидатура еще одного, дополнительного. Идея передать полномочия Борису Немцову родилась после поездки в Нижний Новгород. Шефу очень понравился молодой нижегородский губернатор.

Ко мне он тоже часто заходил в Кремле и сначала производил впечатление доброжелательного, открытого, энергичного человека. Мы как-то сразу перешли с Немцовым на "ты", и, когда у меня спрашивали его отчество, я не сразу вспоминал, что он -– Ефимович.

Но поразительно быстро Немцов изменился -– стал снобом, мог публично позволить себе критиковать Ельцина, а уж в неформальной обстановке просто оскорбительно о нем отзывался. Шутки губернатора не отличались эстетизмом, и все чаще мне жаловались на сальности, ставшие нормой в высказываниях Бориса Ефимовича о Борисе Николаевиче.

Растущее пренебрежение к президенту сопровождалось у Немцова собственным возвеличиванием. Тогда в Нижегородской области начались реформы "по Явлинскому". Пресса много об этом писала, и Борис Ефимович быстро запамятовал, кому именно он обязан своей известностью и славой.

...Но в ту первую поездку в Нижний Новгород я почему-то сказал шефу:

–– Борис Николаевич, вы ищете преемника, а вот он, уже готовый. Молодой, умный, иностранный язык знает, энергии у него много. Вы еще на Олимпе пробудете лет десять, но если начнете Немцова воспитывать, то за этот срок сумеете вырастить нового, молодого президента.

В 90-м, кстати, Бурбулис предлагал создать клуб политиков-юниоров -– воспитывать их потихоньку, лелеять, с каждым проводить работу и потом выбрать одного, самого подходящего. Увы, но похоже, все фантазии Геннадия Эдуардовича нежизнеспособны.

Кандидатура Немцова тоже отпала после истории с подписями против чеченской войны. Борис Ефимович провел популистскую акцию: "Кто против войны в Чечне?" (Интересно, а кто "за"?) И собрал миллион подписей нижегородцев, недовольных военными действиями на Кавказе. Он не поленился притащить все эти папки к президенту, и тогда я его спросил:

–– Боря, так кто же у нас за войну?! Назови хоть одного человека! Все 150 миллионов тебе подпишут этот листочек. И что ты этим доказал?

Шеф его принял и пообещал:

–– Я обязательно поеду в Чечню.

Немцов попросил:

–– Возьмите меня с собой.

Знали об этом только они вдвоем. И шеф не забыл про уговор. Назначив дату визита в Чечню, он сам позвонил нижегородскому губернатору. Так Немцов оказался в Чечне.

После проведения запланированных мероприятий Лобов -– представитель президента в Чечне -– устроил в Ханкале потрясающий обед. Столько яств на приеме в Кремле не отведаешь.

Начали произносить тосты за здоровье президента. Участники пира честно все рюмки выпивали до дна, и лишь Немцов тихонечко пригублял спиртное и ставил рюмку на стол. Он сидел в президиуме, а я сбоку. Я всегда старался расположиться так, чтобы видеть и шефа, и его окружение.

Я Грачеву намекнул:

–– Наш юный друг даже за здоровье президента ничего не пьет. Ну-ка заведи его.

Паша кивнул:

–– Понял.

Встал и очередной тост опять стал произносить за президента. Вдоволь нахвалив шефа, Грачев неожиданно изрек:

–– Среди нас собрались некоторые товарищи, которые громче всех горлопанили, здорово шумели, изображали из себя миротворцев, а успехами своими обязаны только президенту. Борис Ефимович, почему же вы за президента не можете выпить до дна? Вы что, больной?

Немцов уже при упоминании "горлопанства" насторожился, а под конец речи Грачева перепугался, смутился. Он махом выпил рюмку до дна и тут же посмотрел на меня. Догадался, кто "настрополил" Павла Сергеевича. После этого он каждую выпитую рюмку мне показывал и вскоре сам начал нахально выступать, что, дескать, не все пьют, как положено.

Трапеза закончилась, и разгоряченный Немцов отозвал меня в сторонку:

–– Саша, ну почему ты меня так не любишь, почему ты меня так ненавидишь?

Я ответил:

–– А за что ты презираешь президента? Какое ты имеешь право так себя вести, это же элементарная непорядочность. Уйди со своего губернаторского поста, а потом уже любые подписи собирай...

Он задумался: и попросил, чтобы я обязательно принял его в Москве. Я пообещал:

–– Хорошо, приезжай, я тебя приму. Созвонимся.

Кстати, если Борис мне звонил по каким-то делам, я ему всегда отвечал. Он, например, особенно волновался, когда вышел Закон об охране высших должностных лиц, в том числе и губернаторов. На следующий же день позвонил мне и с раздражением в голосе пытался выяснить, почему официально не утверждают тех людей, которые его уже давно охраняют. Я объяснил, что они не прошли элементарной проверки. Надо выяснить хотя бы, откуда они пришли к Немцову -– из милиции, из рэкета или еще откуда-нибудь. Но он не унимался. Пришлось губернатора осадить:

–– Подожди немного, люди твои ведь до этого не голодали. Мы их проверим, и они на законных основаниях будут получать зарплату и носить оружие.

Но мне такое нетерпение, связанное с сугубо личной проблемой, не понравилось. Настораживали и другие моменты. Немцов разговаривал с президентом подобострастно, но, едва покидал его кабинет, тут же все переиначивал.

Однажды Борис Ефимович уже больного президента раззадорил и заставил играть с ним в теннис. Я не собирался обыгрывать шефа и открыто поддавался. Президент "сражался" в паре с Шамилем Тарпищевым, а я был партнером Немцова. Естественно, мы проиграли с почетным счетом. Борик рвал и метал, уличал меня в нахальном подыгрывании противникам. Но шеф для меня даже на корте противником не был.

После этой теннисной партии Ельцин окончательно убедился, что пока Немцов его преемником быть не готов.

Постепенно у президента пропала категоричность: "нет, я не хочу быть опять президентом". Он переломил себя, победил в душе и бессилие, и апатию. А я делал все, чтобы его окружали крепкие, жизнерадостные люди, от которых поднималось настроение.

Придет, например, здоровяк Паша Бородин, пышущий энергией. Всегда у него есть свежий анекдот, всегда он весел. После таких визитов Ельцин заражался оптимизмом.

Олег Сосковец тоже хорошо влиял на президента -– остроумный, в меру добродушный, лояльный к врагам.

Но сильнее остальных на Бориса Николаевича воздействовал Тарпищев. Его шеф любил по-отцовски. И Шамиль отвечал ему такой же бескорыстной нежностью. Припер как-то в разгар лета президенту подарок -– лыжи с ботинками. Подарил и модную лыжную форму. Борис Николаевич не вытерпел, надел блестящие пластиковые лыжи и прошелся вокруг обеденного стола в Барвихе. Глаза у него светились от радости.

А визиты Илюшина, Филатова в периоды депрессий президента я действительно старался ограничивать. У Виктора Васильевича была неприятная обязанность приносить плохие новости. Шеф их называл одним лаконичным словом: "дерьмо". И, конечно, после прихода первого помощника настроение у президента портилось. Мои новости он также часто называл этим словом. Но у меня всегда был готов ответ:

–– Вы меня на "дерьмо" поставили, вот я вам его и ношу. Если бы поставили на "шоу", я бы вас веселил.

Но все-таки я старался выбрать удачный момент для вбрасывания "дерьма" -– когда шеф был в хорошей, боевой форме.

От Филатова же гудела голова. Борис Николаевич даже жаловался:

–– Смотрю на него и не слушаю. Такое впечатление, будто у него во рту две мухи сношаются. Он приносит с собой огромную папку бумаг и начинает мне про них рассказывать. Я намекаю ему: "Ну это же ваши вопросы, сами должны решать", а он не понимает.

Доходило даже до того, что шеф в открытую просил:

–– Половину бумаг отложите в сторону.

–– Какую? -– уточнял Филатов.

–– Да любую! -– совершенно серьезно отвечал президент.

...Окончательное решение самому идти на выборы было принято в конце 1995 года. Точку в длинной цепи сомнений и долгих раздумий поставила семья Бориса Николаевича:

–– Только ты, и больше никто.

Наина Иосифовна, которая еще совсем недавно уговаривала мужа: "Боря, бросай политику", -– теперь говорила иначе: "Боря, только ты".

Семья вкусила благополучие, комфорт, бесконечное внимание и не всегда заслуженное преклонение. А Татьяна, младшая дочь, уже стала "заболевать" властью.

Весной 95-го в президентском самолете Андрей Козырев завел разговор с Борисом Николаевичем о грядущих выборах. Он считал, что пришло время к ним готовиться. Хотя бы надо подыскивать людей, имеющих представление о выборных технологиях.

–– Ну что вы мне все это говорите! Занимайтесь, -– отреагировал шеф.

–– Значит, вы мне поручаете? -– уточнил Козырев.

–– Поручаю вам.

Вскоре Андрей пришел ко мне и сказал, что у него есть хороший организатор подобных мероприятий -– посол в Варшаве Кашлев. Мы познакомились. Кашлев не скрывал, что профессионально выборами никогда не занимался. Видел, как проходила президентская кампания Валенсы, Квасневского, знал их имиджмейкеров, специалистов по рекламе. Но дальше общих разговоров дело не продвинулось.

Затем Андрея Владимировича сняли с поста министра иностранных дел. Президент отставил его поспешно, без объяснений. Я несколько раз подходил к шефу и просил:

–– Борис Николаевич! Примите Козырева хотя бы на пятнадцать минут. Покажите народу, мировому сообществу, что первого российского министра иностранных дел вы просто так не вышвырнули на улицу, никуда не устроив.

Шеф каждый раз со мной соглашался, но потом эта постоянная просьба ему надоела:

–– Видите, сколько у меня работы? Я никак не найду время для встречи, -– -– выговаривал он с раздражением.

Я видел...

Срок выборов неумолимо приближался, но мы пока не ощущали цейтнота.

Как-то после возвращения президента из поездки по стране ко мне прямо в аэропорту "Внуково-2" подошел Чубайс и попросил уделить ему несколько минут. До этой встречи я никогда прежде не разговаривал с Анатолием Борисовичем лично, и меня сразу позабавила его манера глубоко придыхать после каждой произнесенной фразы. Он напоминал мне примерного отличника, стремящегося выпалить выученный урок побыстрее, чтобы не разочаровать учительницу.

Мы отошли в сторону, и он заговорил о выборной кампании. Рейтинг президента низкий, никто из профессионалов не хочет браться за столь бесперспективного кандидата, так как вероятность выигрыша равна нулю. А Чубайс, несмотря на скромные стартовые показатели президента, все-таки в него верит и готов всех аналитиков на ноги поднять, всех своих сподвижников воодушевить ради повторного президентства Ельцина.

Короче, Чубайс предлагал свои мозги и способности в качестве вклада в победу Ельцина. Зная отношение шефа в ту пору к непопулярному первому вицепремьеру, я ничего на предложение не ответил.

Накануне Нового года у Бориса Николаевича случился очередной инфаркт, и мы спрятали его в санатории в Барвихе. Всех одолевали сомнения: что делать с выборами, можно ли в таком состоянии выдвигать Ельцина? Ведь после инфаркта врачи рекомендуют полный покой, тем более если пациент далеко не молод.

А выборы -– это все что угодно, но только не покой.

Все очень переживали, старались вселить уверенность в шефа. Олег Сосковец, Шамиль Тарпищев, Павел Бородин и другие приезжали в Барвиху проведать его практически каждый день. Если к президенту не допускали врачи, все равно приезжали с букетами цветов, справлялись о здоровье и ехали обратно. Я, естественно, тоже приходил, пожимал вялую руку и убеждал Ельцина, что победа его не минует. Фальши в моих словах не было.

С Ельциным работали великолепные врачи. Они не обращали внимания на капризы шефа, на злобный тон его замечаний, на вечное нытье. Я не сомневался, что наши доктора поставят президента на ноги.

Иногда Борис Николаевич грустным голосом спрашивал:

–– Как там у вас дела на работе? Что нового?

И я рассказывал. Он любил слушать про взаимоотношения между его подчиненными. Михаил Барсуков, обладающий феноменальной памятью, цитировал выдержки из зарубежных публикаций: кто и как оценивает возможности президента России на предстоящих выборах. Шеф обожал разговоры о себе. Это, видимо, сугубо возрастное качество.

В одно из таких посещений Борис Николаевич с трудом приподнял голову с подушки и тихо произнес:

–– Александр Васильевич, я решил идти на выборы.

Я тут же поддержал его:

–– Борис Николаевич, мы в этом никогда не сомневались. Другого равного кандидата все равно нет. Конечно, если бы у вас был преемник, вы бы могли спокойно уйти на пенсию и знать, что он продолжит ваше дело. И мы бы агитировали за преемника. А раз его нет, не ваша вина в этом. Может, президентство -– это ваш крест? Придется нести его дальше.

Мой ответ он выслушал с блаженным выражением лица.

–– А как вы посмотрите, если я руководителем своей избирательной кампании поставлю Олега Николаевича Сосковца? -– спросил Ельцин.

Я растерялся:

–– Борис Николаевич, а как же правительство? Он же один из немногих, кто там по-настоящему работает!

Незадолго до этого я получил любопытную справку -– кто из вицепремьеров и сколько обрабатывает документов. У Олега Николаевича были стахановские показатели. Он перекрывал нормы в несколько раз. Три тысячи бумаг за год!

...Шеф посмотрел на меня с циничной ухмылкой:

–– А мне наср... на это правительство, мне главное -– выборы выиграть.

Ельцин крайне редко выражался, но в этот момент не сдержался.

–– Ну, тогда лучшей кандидатуры не найти. Я целиком поддерживаю вашу идею. Сосковец вам предан и будет вкалывать в полную силу. -– согласился я.

О разговоре в Барвихе я рассказал Олегу Николаевичу в тот же вечер. Он сначала оторопел, а потом воодушевился:

–– Ну мы завернем!

Решение было принято, и мы начали размышлять: стоит уходить Сосковцу с должности или он может совмещать предвыборную деятельность с работой в правительстве? В конце концов решили, что с должности уходить рановато. Перед глазами был пример одного из лидеров движения "Наш дом -– Россия" -– Беляева. Как только он оставил пост председателя Госкомимущества и окунулся в политику, так сразу региональное начальство потеряло к нему всякий интерес.

Назначение Сосковца окончательно поляризовало окружение Ельцина. Противники Олега Николаевича разработали целый план по его дискредитации. Главная роль в этой схватке была отведена Илюшину.

Сначала я недоумевал: Сосковца президент выбрал самостоятельно, отчего же такое противостояние?! Но, увы, с опозданием понял: все эти Илюшины и Сатаровы мгновенно сообразили, что Сосковец непременно выиграет выборы, а значит, заслуженно станет преемником Ельцина.

В самом начале противостояния спичрайтер президента Людмила Пихоя както заглянула в президентский буфет. Она, видимо, уже отметила чей-то юбилей и пребывала в слегка хмельном состоянии. И вдруг, без всякого повода, разразилась монологом про Олега Николаевича. Среди слушателей оказался и президентский повар Дмитрий Самарин.

Главный аргумент Пихои против назначения Сосковца поверг повара Диму в глубокие размышления. Олег Николаевич, по словам осведомленной Людмилы Григорьевны, был политическим импотентом. На слове "политический" Дима внимания не заострил и посчитал, что спичрайтерша по каким-то глубоко интимным причинам возненавидела такого видного и приятного во всех отношениях мужчину, как Сосковец.

Первые заседания штаба проходили в Белом доме, на пятом этаже, в том самом зале, где в августе 91-го находился штаб обороны. В них принимала участие Таня Дьяченко. Илюшин стремился продемонстрировать ей свои лучшие чиновничьи качества, но дочь президента еще не постигла языка аппаратных интриг, и оттого каверзные вопросы Виктора Васильевича, адресованные членам штаба и лично Сосковцу, казались ей прежде всего бестолковыми, а сами заседания непонятными и утомительными.

Юрий Лужков намекнул нам, что Белый дом не лучшее место для предвыборного штаба действующего президента, и несколько заседаний мы провели в мэрии. Помещение там было просторнее, в перерывах подавали чай, после заседаний предлагали коньячок и лимончик.

Аналитическая группа Сосковца собиралась на госдаче в Волынском, в маленьком уютном особнячке. Олег Николаевич навещал аналитиков ежедневно, и я поражался, как он повсюду успевает.

Шеф настаивал, чтобы подписей избирателей в поддержку его кандидатуры собрали побольше и быстрее остальных претендентов. Сосковец обратился за помощью к министру путей сообщения Фадееву. Геннадий Матвеевич в кратчайшие сроки организовал подписи железнодорожников. Ельцин был потрясен такой оперативностью, но не знал, что телеканал НТВ уже раскритиковал и излишнюю торопливость президента, и желание любой ценой получить поддержку граждан. В тот момент директор компании Малашенко еще не принимал участия в работе предвыборного штаба Ельцина, а потому по привычке, сложившейся за последние годы, не упускал случая обругать Бориса Николаевича по любому поводу.

Неподалеку от аналитиков Сосковца, в том же Волынском, расположился штаб помощника президента Сатарова. Они тоже что-то энергично сочиняли. Первый продукт сатаровских аналитиков умилил меня своей гениальной простотой -– к президенту нужно срочно пригласить двух имиджмейкеров. Пригласили. Мне они показались неплохими людьми, в меру образованными, в меру овладевшими новой для России профессией. Им хотелось сделать себе имя на Ельцине, и они вовсю старались получить работу в предвыборном штабе президента.

Шеф их лично принял пару раз, а затем охладел. Для имиджмейкеров это плохой признак. Клиент должен чувствовать едва ли не физиологическую зависимость от хорошего учителя. А если у заказчика нет даже интереса к личности имиджмейкера, то и пользы от общения с ним не будет.

После фиаско расстроенные имиджмейкеры пришли ко мне. Они вместе с командой президента ездили в Белгород и наблюдали за поведением шефа со стороны, чтобы потом дать квалифицированные советы.

Проговорил я с ними часа полтора. Они подарили свои книги. Мне пришлось рассказать о том, что делают ребята из штаба Сосковца. Они слушали внимательно, а потом сказали:

–– Тогда мы просто не понимаем, зачем нас пригласили, если у президента уже есть имиджмейкеры.

На заседании штаба в мэрии я появлялся нерегулярно. Запомнил одно из них, когда губернаторы Самарской и Ленинградской областей докладывали о подготовке к выборам. Самарского губернатора Константина Титова возмутил авторитарный стиль руководства Сосковца. А ленинградец Александр Беляков, наоборот, жесткие указания Олега Николаевича воспринял спокойно и тут же бросился их выполнять.

Тане Дьяченко тон Сосковца не понравился. Она возмущалась:

–– Так нельзя себя с людьми вести.

Хотя никогда прежде она не руководила ни большим коллективом, ни малым. Если бы хоть раз Таня побывала на бюро горкома партии и посмотрела, как хлестко руководил людьми ее отец, она бы о повелительном тоне Олега Николаевича больше не заикалась. Стиль Сосковца еще только приближался к раннему ельцинскому.

Илюшин, почувствовав Танино недовольство, мгновенно развернул агитационную деятельность. Садился рядом с ней, вел подробные записи и нашептывал едкие замечания. Если Таня кивала головой в знак согласия, Виктор Васильевич усиливал атаку. Он приходил на заседание с подготовленными заранее вопросами и старался их во что бы то ни стало задать.

Противостояние набирало силу и закончилось в один миг для всех тех, кто работал в штабе Сосковца. Эти люди действительно ориентировались на свою выборную стратегию. Зная состояние здоровья Ельцина, они не хотели, чтобы президент бегал, как мальчик, по городам и сценам, считали такое поведение малоподходящим амплуа.

Меня же пугало другое обстоятельство -– интенсивные предвыборные мероприятия могли уложить шефа в могилу или привести к политическому кризису. Тогда бы пришлось отменять выборы. Риск казался неоправданным и кощунственным по отношению к гражданам. Дальнейшие события показали: от провала нас спасло чудо, которого, впрочем, могло и не быть.

Неожиданно в штаб Сосковца пришел циркуляр. В нем говорилось, что на первое заседание Совета по выборам приглашают Коржакова и Сосковца. Руководитель Совета -– сам президент. Тихий переворот в предвыборной команде свершился.

В первый Совет вошли Илюшин, Черномырдин, Егоров, Сосковец, Лужков, Коржаков и Таня Дьяченко. Потом постепенно появились новые члены.

Чубайса среди них не было. Нам лишь сказали, что создана аналитическая группа под руководством Анатолия Борисовича. Она работает в мэрии, над офисом группы "Мост". Это действительно удобно -– под боком Филипп Бобков со своими профессиональными аналитиками и эксклюзивной информацией службы безопасности "Моста".

Деятельность сотрудников группы Чубайса держалась в строгом секрете. Туда никто не имел доступа, никто толком не понимал, чем конкретно они занимаются. На самом деле ничем не занимались. Вели стебные разговоры, изображали из себя яйцеголовых. Обычные подростковые игры умных мальчиков во взрослых людей.

Зато после переезда в "Президент-отель" у Чубайса, наконец, появился собственный кабинет в приличном месте.

Это была моя идея -– устроить штаб в "Президент-отеле". Хотя Илюшин и Филатов ее не одобрили:

–– Этого делать нельзя. Вдруг коммунисты узнают, сколько мы платим за аренду

Я им возразил:

–– Нет, пусть уж коммунисты вас тоже боятся. Они используют Государственную Думу как предвыборный штаб, ничего не платят за эксплуатацию помещении, за правительственную связь, за междугородние переговоры.

Илюшин внял моей аргументации и согласился на "Президент-отель". Заместителем начальника штаба я порекомендовал своего первого зама -– генерал-майора Георгия Рогозина. Он написал заявление об уходе в отпуск и перебрался в гостиницу. Просиживал там с утра до ночи. В какое бы время я ни позвонил ему, хоть поздно вечером в воскресенье, он снимал трубку.

Что ты сидишь сутки напролет, почему дома не бываешь? -– упрекал его.

–– Александр Васильевич, тут еще дела, тут еще работа. Не волнуйся, все будет нормально, -– слышал стандартный ответ.

Рогозин выполнял всю аналитическую работу.

После моей отставки его хотели немедленно убрать из штаба. С одной стороны, не терпелось уволить "человека Коржакова", с другой -– жалко разбрасываться компетентными работниками. Не так уж и много было их в штабе. Поэтому генерала Рогозина уволили на другой день после окончания выборов.

Я его успокоил:

–– Не питай иллюзий, Георгий Георгиевич, мы с тобой два кремлевских мерлина.

Так нас окрестил один из журналистов Гусинского. Мерлин -– это колдун, наставник короля Артура. Я, правда, не слышал про колдунов, работающих добросовестно с утра до ночи. Наверное, мы с Рогозиным из нового поколения мерлинов, которые выбирают сердцем добросовестный труд.

У меня времени для аналитической работы не оставалось, я контролировал финансовые дела. Если бы в штабе так открыто и нахально не воровали, никакого скандала, связанного с деньгами для избирательной кампании Ельцина, не случилось бы.

...Первое заседании Совета прошло в Кремле, в кабинете президента. Борис Николаевич произнес двадцатиминутную речь, следом выступили Черномырдин и Лужков. Все говорили без бумажки. Я тоже хотел высказать некоторые замечания, но шеф вдруг прервал заседание:

–– Я устал, хватит.

Мы недоумевали -– кому нужен Совет, на котором никто не хочет никого выслушивать.

Вскоре в состав Совета ввели Игоря Малашенко, директора компании НТВ. Президент с ним побеседовал и предложил возглавить пропагандистскую часть кампании. "Малашенко -– ответственный за создание имиджа президента", -– было написано в бумажке, которую прислал Илюшин.

Назначение выглядело верхом цинизма. НТВ, возглавляемое именно Малашенко, в последние годы эффективно разрушало имидж Ельцина, а теперь за выборные миллионы должно было реанимировать когда-то приятный облик шефа.

С комсомольским энтузиазмом журналисты НТВ принялись за обратный процесс. Это, наверное, признак истинной независимости.

Чем прочнее становились позиции Илюшина в новом штабе, тем чаще ко мне стали наведываться ходоки с жалобами. Например, из Нижнего Новгорода в Москву на двух теплоходах приехали сторонники президента -– ветераны войны. Деньги на поездку им выделил местный бизнесмен. Они проводили агитационные митинги в поддержку Ельцина во время остановок теплохода в маленьких городах. В Москве ветераны планировали дойти пешком от Ручного вокзала до Красной площади и там устроить митинг. Им хотелось, чтобы Борис Николаевич вышел минут на пять, сказал "спасибо" организаторам и участникам марша.

Идею Илюшин категорически отверг. Я его спросил:

–– Почему вы отказали ветеранам? Чем они провинились? Мы же на голом месте создаем себе противников!

Илюшин изобразил заинтересованность:

–– Ой, я не знал всех деталей проекта.

Но выяснилось, что инициаторы поездки приходили к Илюшину. Их принял его помощник и посоветовал:

–– Идите-ка лучше к Коржакову, нечего Виктора Васильевича тут домогаться.

Ко мне приходили и знаменитые артисты, отвергнутые штабом. Тане, например, кто-то внушил, что режиссер с мировым именем Никита Михалков слишком алчный и мечтает разбогатеть во время президентской кампании. Поэтому Таня Дьяченко отказалась от предложений Никиты Сергеевича. Михалков изложил мне суть своего замечательного творческого проекта, и я помог ему. Это была одна из сильнейших акций в выборной кампании.

Народный артист России Александр Абдулов тоже не понравился штабу. Он просил скромные деньги на теплоходную поездку по Волге -– хотел проехать по провинциальным городкам со своим спектаклем "Бременские музыканты". На такие представления обычно приходят бабушки с внуками, радуются бесплатным билетам. Тут самое время попросить голосовать за Ельцина. Когда "отвергнутый" Александр Гаврилович пришел ко мне, ухе было поздно организовывать теплоход. Мы устроили несколько автопоездок по городам. А в Свердловск "Бременские музыканты" долетели на самолете "Антей". Там на одном из спектаклей присутствовала Наина Иосифовна и искрение нахваливала "работу" штаба.

Ближе к первому туру Ельцин стал устраивать банкеты с командой Чубайса в своей лучшей резиденции -– в старом Огареве. Таня приглашала туда Гусинского, Березовского, Шахновского, Малашенко, Сатарова, Ослона (Ослон, кстати, действительно толковый специалист). Ей хотелось показать себя хозяйкой, принять этих деятелей за казенный счет как можно роскошнее. На десерт подавали клубнику, нашу, южную, специально доставленную в Москву самолетом.

Как-то я заметил, что официант потащил гостям солидное блюдо с ягодами и остановил его:

–– Куда несешь, этим ослонам?! К чертовой матери, давай клубнику сюда.

И мы втроем: Крапивин, Толя Кузнецов и я, быстренько съели целую тарелку.

Через некоторое время опять возник официант с блюдом ягод. И мы снова их перехватили. Я не жадный, но искренне считал, что клубникой, и не только ею, они себя, работая в штабе до конца жизни обеспечили.

Одно из заседаний Совета было посвящено пропаганде. Докладчиком назначили Малашенко, а меня с Барсуковым -– оппонентами. Илюшин специально хотел усугубить конфликт этим конфронтационным распределением ролей. Мы и так слыли непримиримыми оппонентами, разве не провокационно было назначать нас ими официально?!

Малашенко прочитал доклад, из которого следовало, что вся пресса работает только на положительный имидж Бориса Николаевича. Шефу доклад понравился. Потом выступил Барсуков. Он подтвердил выводы Малашенко, но вскользь, в общих словах, упомянул об отдельных недостатках.

В моем выступлении, наоборот, были приведены только конкретные факты: число, время, передача, цитата. Когда я все это зачитывал, слушатели сидели в напряженном ожидании и искоса поглядывали на шефа. По-моему, он отказывался верить, что обилие процитированных мной колкостей и гадостей посвящалось ему. Шеф давно ничего подобного не слышал, ведь телевизор он не смотрел, газет не читал.

–– Хватит, заканчивайте, -– раза четыре пытался прервать мое выступление президент.

–– Я полностью согласен с Малашенко, -– сделал вывод шеф. -– Это раньше так было, что генсеков воспевали, нахваливали, а теперь нужна другая политика, нужно быть умным.

Что ж, умным быть никто не запрещает.

Половина участников Совета поддержала меня. Они понимали, что на совещаниях, скрытых от посторонних глаз, имеет смысл говорить правду.

...До отставки оставалось три дня, но ни Сосковец, ни Барсуков, ни я о ней не догадывались. Даже не думали об этом. Мы, как обычно, пришли на очередное заседание Совета, последнее для нас. В конце заседания, когда почти все высказались, Ельцин устало произнес:

–– Ну, кто еще хочет выступить?

Я поднялся:

–– У меня три предложения. Первое. Борис Николаевич, вам необходимо встретиться с вашими доверенными лицами.

–– Да, правильно. Назначьте время встречи.

Встрял Илюшин:

–– Борис Николаевич, не надо с ними встречаться. Мы с ними без вас поговорим.

–– А почему вы? Я должен сам, -– удивился шеф.

–– Борис Николаевич, Илюшин собирает только москвичей. А я имею в виду доверенных лиц со всей России. Их всего-то 200 человек, -– пояснил я.

Виктор Васильевич не унимался:

–– Все равно не надо. Некоторые из них себя проявили плохо. Мы не советуем, штаб против, чтобы вы, Борис Николаевич, с ними общались.

Но шеф настоял на встрече. Анатолий Корабельщиков (помощник президента) записал ее в график Ельцина, а Илюшин потом самовольно расписание изменил. Доверенные лица с самим кандидатом так и не увиделись.

Второе мое предложение было организационным. А на третьем все и произошло. Сначала я заранее трижды извинился, а затем бесстрастным голосом произнес:

–– Уважаемые господа Чубайс и Филатов! Очень вас прошу и передайте, пожалуйста, своим друзьям Сатарову и Лившицу, чтобы в решающие две недели до выборов вы все вместе преодолели соблазн и не показывали свои физиономии на телеэкране. К сожалению, ваши лица отталкивают потенциальных избирателей президента.

На свое место я сел в мертвой тишине. Обычный цвет лица у Чубайса -– красновато-рыжий. Но тут вдруг он так сильно побледнел, что стал выглядеть как нормальный белый человек.

Оскорбленные члены штаба сразу собрались после этого заседания. Чубайс пригласил Гусинского и Березовского:

–– "Наверху" получено добро, "мочим" Сосковца и его друзей.

В тот момент наша отставка была предопределена, противники ждали повода. "Добро", конечно, обеспечила дочка президента. Осенью она добудет еще одно "добро" -– на мой арест.

Ранний Ельцин обладал магическим воздействием на толпу. Если чувствовал недоброжелательный взгляд, то реагировал мгновенно -– вступал в разговор, убеждал... Страстность Бориса Николаевича передавалась толпе.

Пришли иные времена. Теперь недовольных собеседников шеф избегал. Поворачивался к ним спиной, а местное начальство, непременно присутствовавшее при таких разговорах, затыкало выскочку:

–– Чего тебе надо, что ты разорался?!

Служба безопасности президента никогда не отбирала людей для встреч с Ельциным. Мои сотрудники всегда находились в толпе, но политической цензурой они не занимались: граждане могли спрашивать и говорить все что угодно, лишь бы не представляли физической угрозы президенту. Порой я даже специально провоцировал какого-нибудь нерешительного человека высказать Ельцину правду. Бывали иногда случаи, когда приходилось бить кого-нибудь по рукам. Например, если местный руководитель в порыве подобострастия обнимал шефа за талию. Фамильярность в отношениях с главой государства -– вещь лишняя. Ребром ладони я слегка ударял в районе предплечья. Это место чувствительное, и даже после несильного удара надолго пропадает желание обниматься. "Пострадавший" реагировал правильно:

–– Извините, я увлекся.

Причем, если к президенту с лобызаниями лез нормальный человек, я тихо, но твердо предупреждал:

–– Уберите руки.

И он понимал. Некоторые же не слушали, и приходилось применять свой стандартный прием.

Раньше Ельцин получал заряд энергии от общения с людьми на улице. Мне, правда, надоедало слушать в разных местах одни и те же шутки, одинаковые обещания... Но со временем вечно недовольная толпа стала раздражать шефа, и он отдал предпочтение поездкам за рубеж: беседовать с доброжелательными и сытыми людьми всегда проще.

Российские журналисты начали критиковать Ельцина за тягу к чужим берегам. Президент, готовясь к выборам, исправился. Но теперь местные власти старались не подпускать к нему недовольных. Хотя накладки случались.

В одном провинциальном городе среди отобранных заранее "благодарных" пенсионеров затесался ярый противник шефа, член компартии. Он в микрофон перечислил многочисленные претензии к президенту, к демократам и вообще к устройству жизни на Земле, а потом попросил ответить. И Борис Николаевич ответил. Причем так удачно сострил, что над этим ветераном-коммунистом начали смеяться. Эпизод описали все газеты, ответ Ельцина показали по телевидению. Но в кадр не попали реплики местного начальства. Они между собой выясняли:

–– Да как этот горлопан прорвался?! Его же в списках не было!

Они паниковали, ожидали возмездия за промашку.

Случались и курьезы во время таких встреч. Весной 96-го, в разгар предвыборной кампании мы поехали в подмосковную Апрелевку. В программе значилось возложение цветов к памятнику погибшим за Родину в поселке Атепцеве. Затем встреча с ветеранами тут же, у обелиска. После торжественной церемонии и беседы с ветеранами к президенту подвели пяти-семилетних малышей. Они были одеты в яркие курточки, улыбались во весь рот и явно принимали Ельцина за знакомого дедушку из телевизора. Борис Николаевич рассказал про внуков: какой у него Борька хороший, какие замечательные и красивые Катька с Машкой и как он их любит.

–– А вы помогаете своим родителям? -– с интонацией Деда Мороза поинтересовался Ельцин.

–– Да, помогаем.

–– Ну, а что вы делаете на огороде? -– не унимался президент.

–– Сажаем, травку дергаем, поливаем...

И тут Борис Николаевич всех взрослых и детей "поразил":

–– А я вот до сих пор сам сажаю картошку, сам ее собираю. Мы всей семьей это делаем. Каждую весну восемь мешков сажаем, а потом, осенью, восемь мешков выкапываем. И всю зиму живем на своей картошке.

Детям фантазии понравились. А я сдерживал смех из последних сил и боялся встретиться глазами с Олегом Сосковцом. Иначе бы мы не вытерпели и расхохотались.

У Ельцина все чаще случались приступы безудержного сочинительства. За это мы в своем кругу прозвали его Оле-Лукойе, в честь сказочника из одноименной сказки.

Но не всегда старческие причуды вызывали смех. Когда Борис Николаевич придумал про 29 снайперов, готовых расстрелять чеченских террористов в селе Первомайском, я негодовал. А Барсуков вынужден был изворачиваться перед журналистами, объясняя им, про каких это снайперов столь правдоподобно рассуждал Борис Николаевич.

Операция на сердце не избавила президента от синдрома Оле-Лукойе. Теперь уже по телевизору я наслаждался сказками Ельцина. Особенно понравилась выдумка про автомобиль BMW, якобы купленный по дешевке, с рук. Хотелось спросить у президента, на каком рынке: в Южном порту или в Люберцах можно приобрести роскошную машину по цене "Запорожца"? Синдром Оле-Лукойе поразил многих в Кремле. Например, пресс-секретарь президента Ястржембский рассказал всем, как у него разболелась рука от сильного рукопожатия шефа. Хорошо еще, что гипс не наложили.

...Чем хуже чувствовал себя президент, тем сильнее раздражали его жаждущие общения граждане. Особенно если кто-то задавал неприятные вопросы. Все чаще он прерывал встречи;

–– Все, хватит, уходим быстрее в машину.

По дороге шеф возмущался:

–– Опять попалась дура, настроение мне испортила на весь день. Вот все ей плохо. Что ей плохо, когда я вижу, что на базаре все есть. Покупай да ешь.

А на что покупать? Зарплаты не платят!

Незадолго до первого тура выборов здоровье президента резко ухудшилось. В начале избирательной кампании он действительно выглядел обновленным Ельциным, но перегрузки в работе "съедали" самочувствие шефа.

В Калининграде президент осилил лишь один пункт программы. В Уфе сокращение мероприятий едва не обернулось скандалом. С утра предстояло посетить завод, затем колхоз. Избиратели ждут, нервничают, а шефу плохо. Врачи с ним поработали, и к полудню он немного оклемался. В городе в этот день в торжественной обстановке закладывали метро. Собралась празднично одетая толпа, жителям обещали встречу с Ельциным. Но наш кортеж остановился лишь на несколько минут -– шеф наспех обозначил мастерком закладку памятного камня, и сразу поехали на другое важное мероприятие, устроенное около памятника национальному герою Башкирии Салавату Юлаеву. Оттуда тоже быстро уехали. Горожане, конечно, почувствовали и спешку, и скомканность наших визитов.

Поездка в Волгоград была, наверное, единственной, когда мы полностью выполнили программу. Мэр города организовал прием замечательно. Вечером предстояла очередная ответственная встреча с ветеранами. Ее сценарий досконально расписали в Москве аналитики из группы Чубайса. Прочитав текст, приготовленный Ельцину для озвучивания, я решил, что его сочинили обыкновенные "обновленные" фашисты, чтобы надругаться над мужеством и священной памятью тех, кто выстоял в страшной Сталинградской битве.

Дело в том, что один из волгоградских оборонных заводов под Ахтубой после конверсии начал выпускать фаллоимитаторы. Изделия эти, видимо, не пользовались большим спросом у населения, потому завод бедствовал и не выплачивал зарплату работающим там ветеранам, В штабе Чубайса придумали, как Ельцину следует выйти из этого щекотливого положения. Он должен был пошутить с ветеранами: дескать, я, президент России, знаю, что вместо денег вам дают зарплату фаллоимитаторами. Но вы еще такие крепкие мужики. Вам эти искусственные мужские достоинства ни к чему.

Согласно сценарию, ветеранам следовало попадать со стульев от смеха. Я сохранил этот текст на память как образец высокопрофессиональной деятельности тех, кто выбирал Ельцина отнюдь не сердцем.

В Астрахани мы тоже общались с гражданами по сценарию штаба. И на этот раз фантазии разработчиков обошлись недешево местной казне. На второй день визита Борис Николаевич вместе с рыбаками вытягивал невод из Волги. В неводе бились огромные осетры, заблаговременно положенные туда до приезда кандидата. Рыбаки были одеты в высокие резиновые сапоги, а шеф прямо в модельных туфлях забрел в воду, помогая тянуть сеть.

Потом в рыбацкой избушке все обмывали улов. Выставили на стол горки черной икры, разнообразную рыбу и астраханскую водку. Ельцину на жаре пить противопоказано вдвойне -– он становится агрессивным. Но за столом ничего дурного не произошло.

Поблагодарив хозяев, мы сели в МИ-8, чтобы вернуться в город. Вместе с президентом в вертолете находились глава администрации Астраханской области Анатолий Гужвин, шеф протокола Владимир Шевченко, помощник президента Анатолий Корабельщиков, адъютант Анатолий Кузнецов...

Мы расселись в тесном салоне друг напротив друга. Я посмотрел в иллюминатор -– красота под нами простиралась неописуемая. И вдруг президент сделал вид, что только сейчас обнаружил запачканные речным песком туфли. Он медленно задрал ногу и бухнул ее прямо в ботинке на стол.

Равнодушным взглядом я осмотрел туфлю, похожую на котлету в панировочных сухарях, и опять уставился в окно. Растерянный Гужвин, сидевший напротив Ельцина и не привыкший к подобным "царским фокусам", готов был, помоему, без парашюта сигануть вниз.

–– Ну? -– вопросительно изрек президент.

Все молчали. Он многозначительно посмотрел на меня. Я продолжал любоваться пейзажем.

–– Даже глазами не поведет, -– зло буркнул шеф.

Опять уставился на ботинок и заорал:

–– Адъютант!!!

Толя влетел в салон. Шеф молча указал ему глазами на ботинок.

Полковник Кузнецов с пылающим, но непроницаемым лицом снял с шефа испачканную обувь, ее тут же ловко перехватил подоспевший официант Сергей. Вскоре президент получил ботинки обратно -– блестящие, без единой песчинки.

...Символом грядущей победы на выборах в Татарстане должен был стать обыкновенный глиняный горшок. Все татарские газеты накануне нашего приезда написали, что если Ельцин с завязанными глазами сумеет разбить горшок, то непременно выиграет выборы. Мы же о предстоящем испытании узнали только тогда, когда приехали в Казань.

Я спросил своего коллегу Асхата:

–– Что вы там задумали с этим горшком?

Оказывается, из штаба пришел очередной сценарий, учитывающий на этот раз национальные традиции татар. По одной из них истинный воин, сильный и ловкий, способен вслепую разбить палкой глиняный горшок. Точное попадание сулит удачу. Теперь Ельцину предстояло исполнить роль татарского воина.

Асхат -– руководитель службы безопасности президента Татарстана Минтимира Шаймиева. На родине его прозвали мини-Коржаковым. Он действительно несколько раз приезжал ко мне в Москву, не стеснялся спрашивать, а в чем-то и подражать, используя наш опыт при организации службы у себя дома. Если мы гостили в Татарстане, Асхат от меня не отходил. Симпатии были обоюдными.

Мы с Асхатом понимали, что с горшком опозориться нельзя -– не дай Бог шефу промахнуться -– провал выборов в Татарстане обеспечен. Оппозиция промах раздует, начнет издеваться над немощным Ельциным.

–– Александр Васильевич! Не волнуйтесь, попадет президент точно в цель, -– успокоил меня Асхат.

Настал час испытания. Ельцину завязали глаза темно-зеленой повязкой, раскрутили на месте и дали в руки длинный шест. Публика замерла. Борис Николаевич сразу после раскрутки выбрал правильное направление и медленными шагами направился к горшку. Он осторожно преодолевал бугорки и обходил крохотные ямки. В какой-то момент показалось, что "воин" сбился с курса. Но один верный шаг вправо исправил ошибку. Президент занес над головой дубину, слегка присел, поднатужился и вдребезги разнес глиняную посудину. Народ ликовал!

Повязку моментально сняли с глаз президента и больше никто и никогда не видел этого лоскута.

Во время испытания я не нервничал, поскольку знал от Асхата: темная ткань была прозрачной. Сквозь нее только слепой мог не заметить горшок.

Татьяну я увидел впервые в 86-м году, когда привозил Бориса Николаевича с работы на дачу. Встречи эти были мимолетные -– мы вежливо здоровались и приветливо улыбались друг другу. А потом, поехав с Ельциным и его семьей в отпуск в Пицунду, я познакомился с младшей дочерью поближе.

Она тогда всем понравилась. Молодая женщина, без комплексов, добрая и улыбчивая. Один парень из охраны не удержался и стал за ней ухаживать. И на то были основания. Хотя любые близкие отношения с родственниками охраняемых лиц категорически возбранялись. За чистотой морального облика чекистов наблюдал специальный отдел 9-го управления КГБ. Мы все убеждали влюбленного парня не ломать себе карьеру и выбрать другую девушку.

В том первом отпуске Татьяна играла в нашей волейбольной команде. А волейболисты быстро сходятся. На площадке мы забывали, кто есть кто. Таня была для нас не дочкой партийного босса, а надежным игроком команды. Мы так яростно боролись за победу, а потом так искренне ей радовались, что человек со стороны мог принять нас за одну большую семью волейбольных фанатов.

Волейбол действительно роднит игроков. Несколько лет назад состоялся международный турнир ветеранов волейбола. Он проходил во дворце спорта "Динамо", и Борис Николаевич приехал на соревнования. Именно там был сделан знаменитый кинокадр, который потом обошел едва ли не все телеэкраны мира: президент, поджав от усердия губы, с сумасшедшей силой лупит по мячу. Многие журналисты считали удар символическим, -– значит, есть еще у Ельцина силы и на реформы, и на борьбу, только в политике они не так заметны, как в спортивном матче. Аналогия, надо признать, красивая, только бесконечно далекая от жизни.

На турнире победила, естественно, команда ветеранов России. После состязания организаторы устроили банкет в гостинице "Украина". Еще до первых тостов игроки начали общаться как родные. Мы считали себя особой кастой -– волейболистов-профессионалов.

Таня закончила математический факультет Московского государственного университета и по распределению попала в закрытый НИИ, имеющий отношение к космическим программам. В молодости она никогда не хвасталась высоким положением отца и не использовала его возможности для собственной карьеры. Зато Татьянин муж Алексей, если нужно было решить какие-то проблемы, сразу предупреждал:

–– Между прочим, я зять Ельцина.

С Алексеем Дьяченко Таня познакомилась в научно-исследовательском институте -– они работали в одной лаборатории. Потом поженились, и Алексей усыновил ее сына Борьку.

В семье Ельциных младшую дочь считали особым ребенком. Борис Николаевич никогда не стеснялся выделять ее при гостях, невольно задевая самолюбие старшей дочери Лены. Мне всегда было неловко, когда Таню расхваливали в присутствии Лены, давая понять окружающим, что девочки имеют разную ценность для родителей. Хотя Лена очень умная, закончила, в отличие от сестры, среднюю школу с медалью, а потом и институт с красным дипломом. Она сразу удачно вышла замуж, оставила работу и занималась только семьей.

Таня же всегда жила с родителями. Переехав из Свердловска в Москву, Борис Николаевич сразу выхлопотал для семьи Лены отдельную жилплощадь, а младшая дочь поселилась у папы с мамой. Ее никогда не тяготила жизнь с ними под одной крышей.

В начале 96-го года Ельцин посетил Францию с официальным визитом. В те дни французская пресса много писала о младшей дочери президента Жака Ширака -– Клод. Она лет десять назад увлеклась политикой и немало сделала для победы отца на последних выборах. Политическую карьеру Клод начинала с обидных и злых насмешек журналистов. Она решила, что с легкостью может стать имиджмейкером отца. По ее совету он заказал рекламные фотографии, на которых выглядел нелепо: в джинсах, кроссовках и с наушниками -– наслаждался пением Мадонны... Клод стоически перенесла поражение и поняла, что политика -– это тоже профессия. Теперь дочь президента Франции -– признанный авторитет в области "паблик рилейшнз".

В заграничном тандеме: отец-президент и дочь-помощник такие деятели, как Березовский, Юмашев и Чубайс, увидели пример, достойный подражания. Им давно требовался близкий к Ельцину человек, честолюбивый, малопрофессиональный, внушаемый, но которого шеф ни при каких обстоятельствах не отдалил бы от себя. Таня оказалась идеальной кандидатурой. Она с наслаждением вошла во власть и особенно не терзала себя размышлениями: кто и зачем это вхождение устроил?

Недели за две до отставки я с ней беседовал:

–– Таня, что вы делаете? Вы за месяц третий раз подряд записываете Березовского на прием к президенту. Недопустимо выделять бизнесменов друг перед другом. Пусть они либо ходят все вместе, либо имеют равное право на аудиенцию.

Таня же не разделяла причин моего беспокойства. Березовский считал себя особенным для семьи Ельцина человеком, и, видимо, эта убежденность уже насквозь пропитала Татьяну. Объяснять президентской дочке, что недопустимо лоббировать интересы сомнительного коммерсанта, было уже бесполезно.

–– Таня, я Березовского просто пристрелю, как крысу. Я ведь понимаю, кто вам голову забивает! -– однажды сорвался я.

Ее ответ меня поразил цинизмом:

–– Саша, я вас умоляю, делайте с ним что хотите, но только после выборов.

В предвыборном штабе Таню назначили независимым наблюдателем. Никто, правда, не понимал смысла этого словосочетания. Все знали, что дочь Ельцина полностью зависит от мнения Березовского и Чубайса, но непонятно, за кем она наблюдает.

Первое время Татьяна практически не вылезала из моего кабинета. Наш разговор начинался с ее восклицания:

–– Саша, я в этом "дурдоме" ничего не понимаю! Я верю только вам.

"Дурдомом" она весьма метко окрестила предвыборный штаб своего отца. С присущей мне откровенностью я комментировал события в "дурдоме" и давал оценки отдельным его "пациентам". Потом мои наблюдения оказывались в ушах Березовского.

В Службе безопасности госпожу Дьяченко прозвали "членом правительства". Ей выделили помещение в первом корпусе Кремля, те самые апартаменты, которые положены супруге президента России. Но Таня не постеснялась их занять и "работу" в Кремле воспринимала так же буднично и естественно, как трудовую деятельность в научном институте. Как-то она появилась в первом корпусе Кремля в модных брючках. Я не ханжа, но протокол есть протокол, и женщины обязаны ходить по историческим кремлевским коридорам в юбках определенной длины. Тане мое замечание про брюки и протокол не понравилось. Она вспыхнула, надула губки и ушла с обиженным видом. Но потом одевалась так, как подобает.

–– Видите, Саша, я учла ваше замечание, -– подчеркивала она.

Если бы она учла и другие мои замечания...

Постоянные беседы про "дурдом" в предвыборном штабе меня утомляли. Таня принимала участие во взрослом и ответственном мероприятии государственной важности, но воспринимала все события с подростковой доверчивостью, простотой обывателя и недовольством домработницы. Одни штабисты казались ей мальчишами-плохишами, другие -– прекрасными принцами. Как в сказке, которая вдруг стала явью.

Американские консультанты, которых пригласил Чубайс, относились, разумеется, к категории принцев заморских. После очередного совещания в штабе Таня сразу бежала к ним обсудить свежую информацию.

По рекомендации американских специалистов, например, Ельцин выступил перед избирателями в Ростове. Дело, конечно, не в том, что выступил, а в том, как. По сценарию Борис Николаевич должен был продемонстрировать публике молодой дух и сплясать что-нибудь для достоверности. Чувствовал он себя в этот день отвратительно. Уже в аэропорту выглядел смертельно усталым и был бледнее обычного. Но на концерт приехал. Перед выходом на сцену дочка добросовестно припудрила папу-президента:

–– Давай, папочка, ты должен...

Папа произнес краткую речь и попросил музыкальный ансамбль Жени Осина:

–– Сыграйте что-нибудь.

Заиграла зажигательная мелодия: "...Ялта, где ночами гитары не спят..." Борис Николаевич резво задергался, пытаясь изобразить что-то вроде шейка. Наина Иосифовна тоже начала "топтаться" в такт неподалеку от него. Танцевать шеф не умел никогда, но в этот момент никто из ближайшего окружения президента не мечтал о художественных изысках. Мы молились, чтобы кандидат не упал замертво на этой сцене, на глазах у пораженной ростовской публики.

Народ свистел, орал, некоторые зрители многозначительно крутили пальцем у виска. Но Таня приняла такую реакцию за высшее выражение восторга.

На стадионе собрались в основном подростки. А избиратели постарше смотрели прямую трансляцию концерта по местному телевидению. Ростовская область -– сельская, консервативная, и вид дергающегося президента ростовчан обескуражил. Это подтвердили потом опросы общественного мнения.

После танцев Таня бросилась целовать "плясуна":

–– Папочка, какой ты молодец, какой ты замечательный! Что ты сотворил!

Что он сотворил, показал первый тур голосования. В Ростовской области Ельцин набрал в два раза меньше голосов, чем Зюганов -– концерт сыграл роковую роль. Российский президент не должен так себя вести, как бы он не хотел повторить свое избрание. После концерта я сказал Татьяне:

–– Что ты делаешь с отцом?

Она возмутилась:

–– Саша, вы ничего не понимаете!

Вот тогда мне стало окончательно ясно: у власти не президент должен был остаться любой ценой, а его "обновленное" окружение. У Бориса Николаевича появились отнюдь не новые соратники, а поводыри. И именно роль поводырей Березовского и Чубайса устраивала больше всего. Таня же незаметно для себя освоила профессию суфлера. Она безошибочно доносила чужие мысли до президентских ушей. Иногда, проконсультировавшись с американскими спецами, передавала ему записочки с трогательным детским содержанием. К сожалению, я не сохранил ни одного из этих "манускриптов", но суть их всегда была одна: "Ты, папочка, молодец, так держать!"

Пока Таня не решалась сделать окончательный выбор между мной и другой командой, но свою лепту в разрыв наших отношений с Ельциным внесла ощутимую.

До выборов оставалось месяца три. Президент нервничал и чрезмерно "расслаблялся". После очередного "расслабления" Таня пришла ко мне в отчаянии:

–– Саша, надо что-то делать. Только вы можете повлиять на папу.

–– Почему только я? Собирайте семейный совет и скажите. Ты на него влияешь, как говорят, очень сильно. В конце концов, пусть Чубайс повлияет.

–– Саша, это должны сделать вы! Вы же его так любите.

В этот момент я почему-то вспомнил Шеннон, визит в Берлин, порванный из-за фашистов галстук...

–– Таня, если я тебе скажу, что не люблю Бориса Николаевича, то это будет слишком мягко сказано.

Ее веки дрогнули, и в сузившихся глазах мелькнул недобрый огонек. Она прошептала: "До свидания" -– и, пятясь назад, удалилась.

Уставившись в одну точку, я долго сидел в кресле. Меньше всего меня беспокоило, что дочка передаст недобрые, но откровенные слова папе. Я не боялся отставки, не пугал меня разрыв отношений с президентом. Впервые за последние три года я вдруг осознал, что никогда не любил Ельцина как человека. Сначала я просто вместе с ним работал. Он отличался от других номенклатурных работников, и эта разница меня восхищала. Потом, в период опалы, я его жалел. Борис Николаевич как-то мгновенно оказался слабым, поруганным, иногда даже не хотел жить... Я умел выводить его из депрессии, вселял энергию, и чем чаще это происходило, тем сильнее я себя чувствовал. После августовского путча мне казалось, что России выпал счастливый лотерейный билет. Такие выигрыши бывают в истории раз в тысячу лет. Власть почти бескровно перешла в руки демократов, вся страна жаждала перемен. И Ельцин действительно мог использовать этот "золотой" шанс. У него было все, чтобы грамотно провести реформы, предотвратить коррупцию, улучшить жизнь миллионов россиян. Но Борис Николаевич поразительно быстро был сломлен всем тем, что сопутствует неограниченной власти: лестью, материальными благами, полной бесконтрольностью... И все обещанные народу перемены свелись, в сущности, к бесконечным перестановкам в высших эшелонах власти. Причем после очередной порции отставок и новых назначений во власть попадали люди, все меньше и меньше склонные следовать государственным интересам. Они лоббировали интересы кого угодно: коммерческих структур, иностранных инвесторов, бандитов, личные, наконец. Да и Ельцин все чаще при принятии решений исходил из потребностей семейного клана, а не государства.

Возможно, я утрировал ситуацию, но одно воспоминание о личных приемах в Кремле, которые устраивала дочь президента для своего избранного круга -– Чубайса, Березовского, Малашенко и менее важных приятелей, убеждало меня в правильности этих печальных выводов.

Тане, как члену штаба, выделили машину. Члены семьи президента относятся к охраняемым лицам, и персональный транспорт положен им по закону. Сначала это были скромные "Жигули". Потом младшая дочь пересела на "Шевроле", "Ауди". Сейчас г-жа Дьяченко разъезжает на "Мерседесе" с мигалкой. И только папа может ввести какие-то ограничения относительно респектабельности машины. Возможно, Борис Немцов сумеет пересадить этого "члена правительства" на отечественную "Волгу".

У Тани, видимо, с юности остался комплекс собственной нереализованности. Недаром Чубайс сразу после выборов заметил в узком кругу:

–– Эта девочка полюбила власть. Давайте попробуем сделать из нее вицепрезидента.

...Второго ребенка Таня родила почти в тридцать пять лет. Маленькому Глебу наняли нянек, которые занимались с ним круглые сутки. А мама тем временем реализовывала себя в предвыборном штабе. Глеб -– мой крестник, и я переживаю, что теперь лишен возможности навещать малыша. Однажды, находясь в служебной командировке в Цюрихе, я зашел в магазин детских вещей. Накупил Глебу целый ворох малюсеньких ботиночек, штанишек, курточек... Он из них, конечно, уже вырос.

Равнодушие Татьяны к своему второму сыну коробило меня. Никакая политика не оправдывает мать, которой некогда заниматься крохотным человечком. Увы, в таких случаях я старомоден -– лучше бы уж Таня стала нормальным "членом семьи", а не "членом правительства".

Ныне госпожа Дьяченко обитает в Кремле на законных основаниях. Она -– советник папы по имиджу. Надеюсь, у Бориса Николаевича хотя бы с имиджем теперь проблем не будет.

Виктор Черномырдин тоже, правда негласно, собирал подписи, чтобы выставить свою кандидатуру на грядущих президентских выборах. И собрал почти полтора миллиона. Его доверенные лица старались работать с избирателями как можно незаметнее. Но, разумеется, моя служба о "тайной" акции премьера знала.

С середины февраля Черномырдин постоянно предлагал мне встретиться и переговорить. Я же умышленно тянул время, дожидаясь того момента, когда будет поздно нести подписные листы в Центральную избирательную комиссию. Внутреннее чутье подсказывало: без этого разговора премьер не решится выставить свою кандидатуру на выборах.

Наконец все сроки прошли, и в списке кандидатов на президентский пост фамилии "Черномырдин" не оказалось. Что остановило одного из самых перспективных претендентов? Возможно, он понимал: если Ельцин победит, то никогда не простит измены. А в свою победу Виктор Степанович не очень-то верил.

16 апреля я вместе с Ельциным прилетел из Краснодара. Его, как обычно, встречало "политбюро" в полном составе во главе с Виктором Степановичем. Кратко обменявшись впечатлениями, шеф уехал в Барвиху, а я еще задержался во "Внуково-2", хотел сделать пару неотложных звонков прямо из аэропорта. Подошел Черномырдин и предложил вместе, на его машине немедленно поехать посидеть в Президентский клуб, Я понял, что разговора с премьером не избежать, но согласился ехать следом за Виктором Степановичем на своей машине. Все эти нюансы -– с кем ехать, как до смешного важны: если бы я сел в машину премьера на глазах всех встречающих-провожающих, то они бы непременно подумали:

–– Президент не успел отъехать, а Коржаков уже в машину Черномырдина перебрался.

Всю эту ерунду постоянно приходилось держать в голове.

В клубе мы расположились в уютном зальчике. Официант принес закуску, а из спиртного Виктор Степанович заказал виски. Я посмотрел на часы -– было семь вечера. Просидели до глубокой ночи и только без двадцати два разъехались по домам. О чем говорили?

О выборах, об окружении президента, об инциденте, связанном со снятием Попцова... Но только на пятом часу разговора я понял, почему Виктор Степанович так решительно настаивал на встрече. Он знал, что оперативные материалы о финансовых злоупотреблениях его ближайшего соратника -– руководителя секретариата премьера -– Геннадия Петелина -– переданы Службой безопасности президента в прокуратуру. Борис Николаевич ознакомился с документами и велел мне действовать по закону.

Это означало, что я не обязан был информировать премьера о посланных в прокуратуру документах. Но генеральный прокурор Скуратов, видимо, сообщил Виктору Степановичу о полученной информации.

Ночной разговор с премьером я привожу почти дословно. Буквой "К" обозначен Коржаков, а буквой "Ч" -– Виктор Степанович. Из нашей затянувшейся беседы я убрал только сугубо личные моменты, а также персональные оценки премьером действующих политиков и бизнесменов. Остальное воспроизведено так, как было сказано, порой даже со стилистическими шероховатостями, присущими разговорному языку.

К. ...В Краснодаре очень тепло принимали, плакатов было много, флагов... А в Буденновске еще лучше принимали.

Ч. Я обедал, включил телевизор, показывали больницу в Буденновске. Ну, больницу сделали неплохо.

К. А НТВ опять покажет дерьмо. Уже сомневаться не приходится, что это была крупнейшая ошибка -– привлечь Малашенко.

Ч. А кто же его привлек?

К. Сатаров и Илюшин. Привели к шефу, сказали -– замечательный человек. А идею подал Гусинский, когда у шефа был обед с банкирами. Он сказал: "Мы за вас, Борис Николаевич, я даже готов отдать своего Малашенко, который все вам сделает".

Ч. Вот так даже? Я не знал этого.

К. Я считаю, что шеф должен понимать -– просто так банкиры деньги не дают. Если Гусинский проплачивает "Яблоко" ... Явлинский недавно встречался с Куэйлом, бывшим американским вице-президентом, при Буше он был. Так Гриша категорично в беседе заявил, что уверен в победе.

Ч. Явлинский? Если он уверен, тогда ему и цена такая. А мне сказали, не знаю, правда, насколько эта информация достоверна, будто Лебедь, Явлинский и Федоров договорились пойти на контакт с президентом и пообещать ему снять свои кандидатуры на каких-то условиях.

К. Из них троих можно было бы только говорить с Федоровьм.

Ч. Я хочу с ним поговорить.

К. Я с ним встречался. И с Лебедем, и с Явлинским, и с Зоркальцевым... У меня с Федоровым очень хорошие отношения. Он считает, что был бы всегда сторонником президента, если бы не Филатов. Он Филатова ненавидит за все, что тот натворил. С Лебедем труднее. Я с ним часа четыре разговаривал. Основная идея была: ты помоги президенту, подставь свое плечо. Предлагал ему командующим ВДВ стать. Говорю: "Вот твой предел, зачем тебе политика? Мы с тобой одного возраста, одного воспитания, в одно время даже генералов получили. Экономики не знаешь. Куда тебе в президенты?" По-простому объяснил. Но он уперся: "Я себе цену знаю". Напели ему.

Ч. Конечно.

К. Кончилось тем, что он мне решил угрожать. Говорит: "Я вижу, что вы очень крутой. Пуля любого крутого свалит". Я говорю: Давно это знаю. Когда у меня стали ноги слабеть, я начал заниматься стрельбой, дошел до мастера спорта. Я угроз не боюсь. А Лебедь мне опять свое: "Побеждает тот, кто выстрелит первым". -– "Побеждает тот, кто первым попадет", -– отвечаю. Посмеялись, но разошлись мирно. Он очень боялся этой встречи. Просто на квартире посидели, водки он немножко выпил, я тоже много не стал.

Ч. Бесполезно.

К. Пусть Лебедь берет голоса, он все равно у Зюганова отбирает.

Ч. У Зюганова.

К. Ничего страшного. Федоров наши голоса отбирает. И Явлинский наши голоса отбирает.

Ч. И тот и другой.

К. А Явлинский так Куэйлу о шефе сказал: "Зюганов для меня противник, а Ельцин -– родственник. Но вы поймите, что иногда родственник бывает хуже любого врага". Куэйл ответил: "Я понимаю".

Ч. Я не хочу тебя особенно перегружать сегодняшним разговором, но за эти дни я кое в чем разобрался. Как ты оцениваешь кампанию на этом этапе?

К. Пока я вижу две опасности: Сатаров, Илюшин, Малашенко, Чубайс хотят столкнуть Ельцина с Зюгановым. Пока они будут друг с другом препираться, в это время Явлинский наберет больше всех голосов. А другая опасность -– они так ухандокают шефа, что он заболеет и ляжет в больницу. И с Малашенко вляпались. Если теперь его выгонять...

Ч. Нет, сейчас нельзя.

К. Будет большой шум. Они опять начнут издеваться над шефом. НТВ пока не президентское.

Ч. Но уже все равно не то, что было раньше.

К. Не то, но не из-за того, что полюбили президента -– боятся Зюганова.

Ч. Любви здесь никогда не было, любовь вся кончится сразу после выборов.

К. Так что моя оценка неудовлетворительная. Вляпались вместе с Таней на сто процентов.

Ч. Почему?

К. Потому что она абсолютно не компетентный человек. Пришла в штаб, ей показалось со стороны, что она во всем разобралась. А она ни в чем не разобралась, только внесла смуту. Оттуда пошли все малашенки...

Ч. Это после нее?

К. Конечно, она была им очарована, но любовь быстро закончилась. Пришла ко мне и стала разбираться, кто Малашенко привел. Говорит: "Это вы его первым предложили". -– "Ты что, девочка?!" -– "Тогда Олег Николаевич?" -– "Нет, Олег Николаевич не предлагал, он Сагалаева предлагал". -– "Тогда Виктор Васильевич". -– "Вот это другое дело". -– "А с чьей подачи?"

Там эта святая троица днюет и ночует.

Ч. Это кто?

К. Сатаров, Батурин, Лившиц. Они с НТВ дружат. Об этом даже Костиков в книге своей написал. Вот они -– "лучшие люди президента".

Ч. Ты мне сказал, меня это взволновало. Но я не думаю, что Чубайс с ними заодно, его могут как-то использовать, сознательно он не может идти на такие подлости.

К. Он является заместителем Гайдара по "Выбору России". Гайдар поливает президента, а Чубайс сидит рядом.

Ч. Он его не поддерживает в этом.

К. Так выступи тогда. Если ты сидишь рядом и молчишь, значит, ты поддерживаешь.

Ч. Это правильно.

К. Это же все видят. Другое дело, что он в правительстве, ему неудобно было. Кем бы был Чубайс, если бы не Ельцин!?

Ч. Если бы не Ельцин, все бы были...

К. Но они все вышли откуда? Из лаборатории. Черномырдин прошел все ступенечки -– от и до, Ельцин прошел. А эти все -– студенты, аспиранты.

Ч. Мы сейчас финансовую сторону кампании выборной налаживаем.... Мне разверстку принесли, и я их предупредил: все будем проверять, смотреть документы, анализировать, суммы колоссальные идут. Это такая ненадежная публика, лучше сразу этих подлецов отшить.

К. Конечно. Как на вашей кампании "Наш дом -– Россия" наживались? Мне же рассказывали. У меня случайно один человек сидел в клубе "Олби", где они все тусовались. Он рассказывал: "Я попал просто в клоаку. Они выпили, и разговоры пошли только о том, как "бабки" делить, как собирать, как кому отдавать. О выборах даже не вспомнили".

Ч. Подонки. Сейчас даже Смоленский заволновался... Не знает, куда деньги уходят. Я хочу с Михаилом Ивановичем переговорить.

К. Там ребята сидят цепкие. Чубайс определяет, какую программу и кто из них экспортирует. В зависимости от этого выделяют деньги.

Ч. Там цена четыре миллиона, пять, семь, пятнадцать...

К. Да.

Ч. Большие суммы. На 200 миллионов много можно сделать, это же в твердой валюте.

К. Много украсть можно.

Ч. Все равно украдут, другое дело -– сколько. И какова эффективность всех этих дел? Что мы от этого получим? Украдут все равно...

К. У Рогозина в штабе заместитель -– профессиональный прокурор. Он ко мне приходит и даже краснеет от того, что там творится. Переживает, что крадут. Говорит, что Чубайс упирается, мешает им финансы контролировать.

Ч. Все равно украдут, но не так, чтобы потом смеялись над нами.

К. В штабе Сосковца все можно было держать под контролем. Но пришел Чубайс со своими проектами и все поломал. Илюшин с ходу, не разобравшись, занял его позицию. Я считаю, что ошибка была с самого начала сделана: нельзя бывших ставить. Пусть он консультирует, пусть он инспектирует, но не так, что на нем все сходится. А обида у Чубайса на шефа все равно осталась.

Ч. Анатолия Борисовича ввели в штаб, и у него еще обида?! Кто ввел в штаб Анатолия Борисовича?

К. Нам уже готовые бумаги прислали. Переворот сделали Илюшин вместе с Сатаровым. Сатаров ему так сказал: "Витя, ты командуй, мы тебе все напишем". Витя звонил Сосковцу, просил помочь. Сосковец помогал. А потом перелопатили весь штаб, усилили его Танечкой. Она не понимала, что вечерние штабы ради нее делались. Они нам не нужны были. У всех роли были четко распределены. Мне поручили Лебедя, Федорова, Явлинского. Каждый имел свой участок. Так же как Николай Егоров вызывал губернаторов, драл на месте. Он вызывал к себе министров. Илюшину нужно было собирать штаб, "указивки" раздавать. Машинистки бегают, крутятся, работа кипит...

Ч. Но сейчас надо, чтобы раздраев не было.

К. Но не буду же я указания Чубайса выполнять?! Я знаю, что под ним гусинский сидит и заправляет всем этим. Всем хвастает, как помирился с Коржаковым. Я с ним до сих пор не встречался. Кого он только мне не подсылал. Он уже растрезвонил, что мы с ним помирились. Да мы с ним и не ругались, чего с ним мириться. Просто после того, как он сказал Барсукову: "Если этот президент не будет выполнять того, что мы ему скажем, то поменяем президента", -– никаких переговоров вообще быть не может.

Ч. Хамло.

К. Хамло, конечно.

Ч. Но сейчас нельзя драться.

К. А я с ним и не дерусь. Гусинский -– Сатаров -– это связка полная. Зам. Гусинского устраивает им постоянные встречи. Сатаров просто подмял под себя Илюшина. У Виктора своих идей нет. Проработал на комсомольской и на партийной работе. Мне его иногда жалко. А Сатаров его идеями просто задушил. Но все равно работаем, каждый за свой участок отвечает. И будем работать, никуда не денемся. Хотя я за то, чтобы выборы отменить.

Ч. ...

К. Потому что думаю, Ельцин победит с небольшим перевесом, наберет 5152 процента голосов. Тут оппозиция начнет орать: "Это подтасовка!" Еще начнут все громить...

Ч. Да ну.

К. Запросто. Этот сценарий мы прошли уже в октябре. Если же Ельцин проигрывает, то этого тем более допустить нельзя. Инициатива о переносе выборов должна исходить от коммунистов. Я им сказал: "Смотрите, ребята, не шутите, мы власть не отдадим".

Ч. ...

К. Но Зоркальцев меня убеждает, что коммунисты теперь хорошие. Почему тогда у них Руцкой, Умалатова, Анпилов...

Ч. А как с Зоркальцевым?

К. С Зоркальцевым мы договорились, что будем еще встречаться. Он сам пришел ко мне организовать встречу Зюганова с шефом. Шеф пока не отказался. И было бы неплохо это устроить 22 апреля, поздравить Зюганова в день рождения Ленина. Но коммунисты должны с чем-то прийти.

Ч. Зоркальцев сам приходил с такой идеей организовать встречу?

К. Да.

Ч. Мы вчера как раз обсуждали, что такие попытки Борису Николаевичу самому инициировать нельзя. Он может пригласить допустим, руководителей фракций.

К. Он встречается с ним, как с руководителем фракции. Только так.

Ч. А Зоркальцев приходил, чтобы организовать встречу?

К. Да.

Ч. Тогда надо делать.

К. Я ему прямо сказал: "Вы думаете, мы вам власть отдадим? Вы поняли, что у нас намерения серьезные, когда Думу захватили в воскресенье, 17-го числа. Так что не отдадим. Давайте по-хорошему договариваться. Может, портфели поделим какие-то".

Ч. У коммунистов самая лучшая позиция -– быть в оппозиции.

К. Если бы они от этих дураков крайних отмежевались, то пожалуйста, берите портфели в правительстве, какие нужны, и работайте. В Италии компартия самая большая, но там никаких революций нет, спокойно все существуют. Во Франции тоже никаких проблем. А почему мы не можем так же?

Ч. Для меня никакой разницы нет, красный министр или еще какой-нибудь. Все равно будет делать то, что мне надо... Да-а... Самый лучший вариант в нашей ситуации -– это отменить выборы.

К. Инициатива должна идти от коммунистов.

Ч. Как это сделать? У меня есть информация, что Служба безопасности не все докладывает президенту.

К. Я все докладываю. Другое дело, что он не хочет слушать. На г... поставили, поэтому г... и несу. Поставили бы меня пироги делить, я бы делил пироги.

Ч. Точно.

К. Я поставил коммунистам жесткое условие: если готовы обсуждать идею по отмене выборов, то давайте конкретные предложения. 70 лет рулили, теперь дайте нам 70 лет порулить. Вот если мы за этот срок не вырулим, тогда обратно власть отдадим.

Ч. Обратно нет.

К. Да это я условно говорю. Но Зоркальцев, чувствуется, испуган, хочет мирного исхода.

Ч. Значит, это серьезно у них.

К. Они дрогнули. Шеф сказал, что от идеи запрета компартии еще не отказался.

Ч. Правильно, надо запрещать и думать выше. Конечно, нам выборы не нужны.

К. Будоражить людей, отрывать от работы.

Ч. Все равно готовиться надо.

К. Самое главное, что шеф сам будет против этой идеи. Но его можно уломать...

Ч. Конечно, все согласятся.

К. Коммунисты сейчас уже не те, на "Ауди" катаются, в Снегирях живут. Это те, кому от власти что-то досталось. А вот те, кому ничего...

Ч. Те и орут.

К. А через два года у каждого будет свое дело.

Ч. Только выборы не отменять, а переносить.

К. Только перенос... Какая отмена, у нас демократия!

К. Да, по просьбе парламента. Президент демократично дал выбрать парламент.

Ч. Тогда давай давить. Тогда я сейчас это буду Борису Николаевичу говорить...

К. Вы узнали про Родионова?

Ч. Да, узнал.

К. Вы просто вызовите его и побеседуйте с ним. Нормальный мужик.

Ч. Я все узнал.

К. К нему отношение очень положительное в армии.

Ч. Да, очень. Он сегодня по всем делам под номером один. Ты с ним говорил?

К. Неоднократно встречался. Когда в 91-м году Борис Николаевич стал президентом и мы начали Службу безопасности организовывать, от нас тогда все отвернулись. Поехал от меня человек к Родионову -– он был начальником Академии. Спрашивает: "Можете помочь?" Он: "Нет вопросов". Не побоялся помочь. Понимал, кто такой Ельцин, еще до ГКЧП понимал. Замена Грачева на Родионова спокойно принесет Ельцину 90 процентов голосов в армии. Я был членом избирательной комиссии, знаю, как это делается.

Ч. Грачев ничего не сделает.

К. Не хочет делать.

Ч. Я вообще-то Борису Николаевичу рассказал об одном эпизоде, а он обижается. Зюганов попросил в Московском округе встретиться с солдатами, командующий там симпатичный парень. Грачев ему ответил: "А что, допусти". Мне сказали, я не поверил.

К. А я это знал.

Ч. А я знаком с этим командующим, позвонил ему. Он объяснил: "Грачев разрешил допустить, но только не в основную часть". Я тут же разыскал Грачева.

К. Когда он был на Украине, продавал 50 кораблей, шеф его четыре часа искал.

Ч. Я его нашел и спрашиваю: "Да ты что разрешаешь?" А он: "Виктор Степанович, ты меня не гони". -– "Да я не гоню, но нельзя дальше".

К. Уже скоро будет бесполезно снимать. У меня есть подробный отчет о том, как Грачев наладил контакты с прессой. Я шефу его дал. Но он, как обычно, отреагировал: "Опять г...". Значит, что делал Павел Сергеевич. Генерал-посыльный ездил по главным редакторам газет и награждал кого пистолетом, кого кортиком, кого биноклем... Весь подарочный фонд раздал, и Голембиовский не знал, как выкрутиться -– ему ружье подарили. Он: "Зачем мне ружье, я не охотник". Грачев редакторам рассказывал: "Меня в чеченскую войну втянули, я выполнял приказ". Но мы же знаем, как это было. Если бы он не нарисовал на карте, как максимум за десять дней все решит... Шеф пришел, счастлив был.

Меня Познер в интервью спросил: "Как вы оцениваете положительные и отрицательные качества министра обороны?" Я ответил: "Павел Сергеевич должен был 1 января 95-го года, в свой день рождения, пустить себе пулю в лоб или подать в отставку за то, что он сделал нашего президента заложником чеченской войны". Ведь эту фразу вырезали.

Ч. Да, как он нам по карте все показывал...

К. Это в начале декабря было, когда Калмыков поехал Дудаева предупредить, что будет война. Самое главное, у меня до этого были телефонные разговоры с Масхадовым. Он мне звонил, считался тогда помощником Дудаева. Рассказывал, как Дудаев за 94-й год восемь раз звонил в Администрацию президента. Ему не обязательно было с самим Борисом Николаевичем переговорить, просил, чтобы хоть кого-нибудь на переговоры прислали, готовы были к диалогу. Из этих восьми раз он четырежды беседовал с Филатовым. Я попросил Масхадова: "Дайте фамилии, с кем вы разговаривали". Он мне диктует все фамилии и ответы этих людей. Я прихожу к шефу: "Борис Николаевич, вам докладывали о таких звонках когда-нибудь?" -– "Нет, мне не докладывали". Я говорю: "Может быть, не стоит пока начинать? Может, стоит еще поговорить. Кавказская война -– такая поганая вещь. Мы всю жизнь с ними воевать будем. Они же сами предлагают диалог. Куда торопиться?" -– "Нет, Павел Сергеевич сказал, что он все решит". Павел Сергеевич до сих пор решает. Вляпался. А Масхадов и тогда был самым разумным, он не хотел войны. А потом меня же обвинили в создании партии войны, настрополили шефа.

Савостьянов ко мне все время приходил и начинал про Чечню рассказывать. Я прерывал: "Слушай, я в этом вопросе не разбираюсь, ты мне рассказывай, что в Москве".

Летом, до войны, Филатов хотел привести ко мне Автурханова. Я секретарю сказал: "Запри приемную, чтобы он его не притащил. Не хочу, это не мой вопрос". И не принял ни Автурханова, ни Филатова тогда. Савостьянову поручили -– пусть занимается.

Ч. Глупость была сделана.

К. Глупость страшная. Савостьянов с Филатовым наплели шефу, что Автурханов обладает влиянием, что почти все районы под его контролем. Просто обманули! И никто за это не отвечает, ни одна башка не слетела. Меня всегда возмущает, что шеф в таких ситуациях не делает выводов. За 93-й год кого он снял?

Ч. А Родионова хорошо воспринимают.

К. Я про Родионова говорил Борису Николаевичу еще полгода назад, может, даже больше. Он мне тогда сказал: "Есть вопросы, надо подумать".

Ч. Он его знает.

К. Я сказал: "Этот человек против вас не пойдет. Может, он не поведет за вас, но и против не пойдет".

Ч. Конечно.

К. В одной части нас предупредили, что приедет Зюганов. А в других частях коммунисты выступают и без согласования с Грачевым. Я вам приведу маленький пример. Военный комиссар города Москвы выступал во время выборов в Думу, как кандидат в депутаты. Поливал президента по-черному. Ему вопрос из зала задают: "Как же так? Вы находитесь на службе у Верховного главнокомандующего. Вы тогда погоны снимите, уйдите в отставку, а потом идите в депутаты". И он отвечает: "Я давал присягу не этому президенту, и мы скоро придем и разберемся" Я шефу подробный рапорт написал по этому поводу.

Ч. И сейчас этот комиссар работает?

К. Поскольку он генерал, его с должности сначала должна комиссия по воинским званиям снять. У нас же система такая. По идее, президент может снять любого и без комиссии. Но Паша-то тянет резину. Это была очень длинная история. Вот сегодня комиссия этого комиссара сняла с должности.

Ч. Но он еще работает?

Ч. Числится на работе.

К. И Грачев об этом знает?

Ч. А как же! Его реакция была такой: "Ну, что, Санек, опять президенту сказал? Позвонил бы мне, я бы разобрался, снял бы". Я звонил раньше по аналогичным случаям, и он никого не снимал.

Ч. Грачев...

К. Да, а мы за него держимся.

Ч. Тогда тем более надо сейчас решать.

К. Хоть какие-то кадровые перестановки сделать, чтобы просто успокоить армию.

Ч. Но он сейчас ни на что не пойдет.

К. Кто?

Ч. Грачев.

К. Да он уже снюхался с коммунистами, я даже не сомневаюсь. Если он позволяет у себя в армии открытую коммунистическую пропаганду... В четырехчасовом разговоре с Лебедем я минимум час слушал, какой подлый этот Грачев...

Ч. А в книге президент написал, что Павел Сергеевич разрабатывал операцию.

К. Я Лебедю верю, потому что у него положительная черта -– честность. Он в 91-м году к нам в Белый дом пришел.

Ч. А ты еще тогда знал Лебедя?

К. Конечно. Почему я с ним на "ты" спокойно. Он и после путча пришел ко мне, этот здоровый мужик, и просто бьется головой об стол, рассказывает, как его одна газета оклеветала. Я вызвал редактора этой газеты к себе и прямо при нем позвонил Баранникову: "Вот я вас соединяю с начальником МБ, он расскажет, как было дело, и по Лебедю, пожалуйста, сделайте опровержение". Редактор со мной согласился. Поговорил с Баранниковым, выслушал меня, на следующий день напечатал опровержение. Лебедь был мне благодарен. У него слово "честь" на первом месте.

Ч. Мне Павел говорил, что он Лебедя хорошо знает. Я ему еще во время приднестровских событий советовал: "Переведи оттуда Лебедя, дай ему повышение!"

К. Сейчас Лебедь зациклен на выборах. Я ему говорю: "Ну подставь плечо шефу, только больше выиграешь". -– "Без веры не служу!" Он мне раз двадцать повторил: "Без веры не служу!" Я ведь сделал две конфиденциальные встречи Лебедю и Ельцину в задней комнате.

Ч. Еще тогда, в 91-м году?

К. Да.

Ч. Он кем тогда был?

К. Он был замом Паши. Лебедь нашел меня тогда около Белого дома. Там же баррикады были, не прорвешься! Мы с ним нормально, хорошо поговорили. Сейчас он, правда, бросил пить.

Ч. Не пьет?

К. Бросил пить, когда в политику полез.

Ч. Борис Николаевич, оказывается, с ним знаком...

К. Да! У меня же Лебедь денег просил на предвыборную кампанию. У него же денег нет. "Мы, -– говорит, -– пойдем вместе с Борисом Николаевичем. Мало ли какая ситуация случится? Или голосов не хватит, или со здоровьем чтонибудь. Помогите мне". Я говорю: "Да?.." Самомнение! Он поверил, что действительно может стать президентом! Управлять страной -– все равно что управлять дивизией. Он хороший комдив, но, наверное, это его потолок. А Малашенко что показал в "Итогах", видели?

Ч. Нет.

К. Показывает интервью с женой Лебедя. Хорошее, минут на 20 интервью.

Ч. Красивая женщина у него?

К. Красивая, простая женщина, и она рассказывает, какой хороший, умный, замечательный у нее супруг. А сделали из него страшилище, хотя на самом деле это благороднейший человек. "Четыре года он за мной ухаживал". Фотографии старые показывала. "Он обожает книги, многие стихи наизусть знает". Малашенко нам показывает, какой замечательный Лебедь. После этого интервью будут голосовать за Лебедя. Жена у него хорошая, сразу видно, что не врет. Не привыкла она жеманиться. Ее спрашивают: "А если выберут мужа президентом?" -– "Ну что ж, буду женой президента".

Ч. А, Малашенко... Я Борису Николаевичу предложил, чтобы они без него...

К. Теперь Таня сама все поняла. Она же доказывала папе, что Малашенко хороший, замечательный, умный. А теперь, когда смотрит НТВ, сравнивает, ищет виноватого. Шеф понял, что допустил ошибку с Таней, впустил ее в эту кампанию. Таня ему с утра докладывала, что было вечером на штабе, как прошел день, кто плохой, кто хороший. Олег Николаевич отругал губернаторов на заседании, а Таня осудила его диктаторские методы.

Ч. Александр Васильевич, нам надо сейчас собираться в кучу все равно.

К. Что поручают мне сейчас, то я и делаю.

Ч. Тут не с Чубайсом надо советоваться и не с Малашенко. Надо на нашем уровне больше советоваться: когда будет вред, а когда -– польза.

К. У нас два смертника -– Явлинский и Лебедь. Ну, Горбачев пусть набирает свой один процент!

Ч. Да не наберет и одного!

К. Стыдно должно быть! Покойник! Живи для себя! Езди на Канары! Написал мне письмо, чтобы отдали ему дом, где он живет. Гаражи там на два бокса для ЗИЛов.

Ч. А он где живет?

К. На Ленинских горах.

Ч. Они там все живут?

К. Горбачев, Лигачев, Болдин, Язов...

Ч. Александр Васильевич, надо нам стратегию разработать. Сейчас наступают решающие дни. Если мы с коммунистами выйдем на какой-то диалог, то лучше выборы перенести. Это лучший вариант.

К. Коммунисты же видят, как народ Ельцина поддерживает. Краснодар встречал шефа, как будто это Белодар! Город весь высыпал на улицы. Мы обалдели! Мы приехали-то ночью. Молодежь вообще вся за Ельцина, просто влюблена. С народом шеф не боится общаться, он полемист известный!

Ч. Как бы устроить встречу с Зюгановьм до 22-го? Нельзя затягивать.

К. День рождения Ленина. Коммунисты наверняка венок возложат к Мавзолею, это святое дело. А наше дело -– не довести до бунта. Я Зоркальцеву говорю: "Я больше всех заинтересован в мире, потому что наши чубы прежде всего полетят". Руцкой сейчас вообще одурел. Он торг устроил. Говорит: "Если меня назначат губернатором Курской области, буду за Ельцина".

Ч. Вот так?!

X. Да!

Ч. Все прошел по кругу! И опять возвращается.

К. Как его называют? "Водитель самолета". Не летчик. Водитель самолета.

Ко мне люди почему идут? Только из-за этого, что я могу решить их проблемы. Хотя я теперь всегда с собой ношу в пиджаке записку шефа, где он попросил не вмешиваться в политику. Когда ко мне после записки стали обращаться за помощью, я отвечал: "Знаете, к кому вы пришли? Я же занимаюсь безопасностью президента. Он мне сам на бумажке написал. Вот она..." Я шефу говорю: "Хорошо, политикой заниматься не буду. А зачем вы меня в Совет по выборам записали? Это что, не политика? Вы мне сами поручили, заниматься кадрами, всех чистить и проверять по полной схеме".

Сейчас надо положительные качества Ивана Рыбкина использовать. Он умеет выбираться. Надо его вместо Филатова поставить.

Ч. Я Борису Николаевичу позвоню.

К. Таня -– "за", Наина -– тоже. Она полностью признала свои ошибки, согласилась с тем, что надо было раньше определяться и с Филатовым, и с Грачевым.

Ч. Это уже хорошо.

К. Семья -– однозначно.

Ч. Что Филатов?! Еще и картавый, если бы не картавил.

К. Когда собрались в "Президент-отеле", он сказал, что не стоит тут штаб делать. Я говорю: "А что нам стесняться? Почему мы должны в сарае сидеть?" Целый год Филатов Бориса Николаевича уговаривал, что нельзя помещение для штаба в приличном месте снимать, потому что вся демократическая общественность возмутится.

Ч. А как Куликов -– наш?

К. Я не знаю, чей он. Не я его ставил.

Ч. Может, в какой-то мере я здесь участник...

К. Знаете про совещание? Куликов собрал замов, но только военных, а от милиции никого не было. А ведь министерство внутренних дел -– это сложнейший организм. Может, сложнее даже, чем армия. Поэтому вот так легко снять с должности милиционера и поставить вместо него солдата не получится. И там, в министерстве, сейчас проблема назревает будь здоров какая.

Ч. А что, он многих уже заменил на военных?

К. Я сейчас разбирался с московским ГАИ. Первое ГАИ, которое обеспечивает правительственную трассу, практически всем составом хотело уходить в отставку, потому что к ним пришел циркуляр, согласно которому вся структура будет скроена по армейской схеме. Полное перелопачивание! Это в той системе, которая уже устоялась. Они к своему графику привыкли, всю жизнь работают. Я упросил не трогать ГАИ до выборов. А если они сейчас с трассы уйдут, мы же остановимся. Мы просто еще никогда не прорабатывали забастовку ГАИ. Зачем армейскую систему вводить в полугражданскую организацию?

Ч. Надо тогда объяснить Куликову.

К. Я после того совещания к нему немножко охладел... У него еще есть масса людей, которых он хочет поменять. Считает, что они коррумпированы. Или надеется набрать абсолютно преданных ему. Это другое дело, ради Бога. Так и должно быть. Он должен ставить людей, преданных себе, как любой начальник делает. Но ты ставь профессионалов. Ты же не можешь на уголовный розыск ставить солдата, который заканчивал академию Фрунзе. ГАИ -– это резерв 7-го управления. Их за дурачков считают, но они не дураки. В центральное ГАИ ребята отобраны будь здоров какие.

Ч. Вообще, эта служба.

К. Да, ты разберись. Сегодня подняли вопрос о муниципальной милиции. Шеф говорит: "Надо муниципальную милицию создать". Не надо. Мы еще до муниципальной милиции не созрели. Если ее создавать, то она не должна быть привилегированной по отношению к федеральной. Наоборот. Пусть муниципальная будет дешевле, а люди бы стремились попасть в федеральную.

Ч. Да. А сделают наоборот.

К. Конечно. В два раза больше зарплата, машины им хорошие дают, а потом они спокойно договариваются с бандитами.

Ч. Нет, министр МВД должен быть надежный.

К. Но он хоть не с коммунистами...

Ч. А почему ты не всегда сидишь на Совете безопасности?

К. Я никогда не сижу. Меня на него не приглашают, да я и сам не хочу.

Ч. А зря.

К. На Совете безопасности был всего два раза, но понял: мне неудобно, если шеф меня не приглашает. К тому же я маленькое специальное ведомство.

Ч. Тем более. Ты к безопасности имеешь самое прямое отношение.

К. Конечно.

Ч. Я тебе должен сказать, что у нас силовыми структурами вообще никто не занимается. Один президент. А должна быть какая-то служба, которая бы вела вопросы финансирования, как-то всех контролировала.

К. У вас в правительстве однажды уже была создана такая структура, и координатором правительства по силовым структурам был назначен один известный товарищ. Это "генерал" Дима Якубовский.

Ч. Это было до меня.

К. До вас. Тогда был Гайдар и. о. У меня этот документ о назначении Димы сохранился для истории. Оставалось получить только подпись Ельцина. Ко мне приехали Шумейко и Баранников, просили назначить. Мы выпили коньяка бутылки четыре, чтобы я свою визу поставил. Все визы были, даже Примакова. Единственное, Ерин написал, что он согласен, но при предоставлении положения о Якубовском. Ерин мне потом рассказал, что его Баранников просто уломал. Остальные все подписали. Если бы они вот так прошли к президенту, я бы не знал ничего о назначении Димы. А у меня по нему столько материала выложили. Я пошел к шефу и говорю: "Борис Николаевич, смотрите". Он при мне связывается с Гайдаром: "Так и так, кто такой Якубовский, какой там координатор?" -– "Да, вот так получилось..." -– "Немедленно отозвать к чертовой матери" Все похерил. Это мне нужно было идти к шефу, а они могли ко мне не прийти.

Ч. Согласен. Я Борису Николаевичу говорил, что давайте сделаем Совет безопасности, который бы занимался только силовыми структурами. А они же лезут и в ядерные дела, и в МЧС, и в восстановительные работы. Так бывает?

К. Конечно нет.

Ч. Тогда надо сделать Совет обычным министерством.

К. Да ты погляди, кто там работает. Информация в газеты постоянно уходит. Сколько я шефу писал бумажек на тех людей, которые там работают. Лобову писал лично на тех, кого надо убирать поганой метлой за коммерцию, за связь с криминальной средой.

Ч. Еще один вопрос. Кому надо постоянно меня с шефом сталкивать?

К. В каком плане?

Ч. Во всех планах. Даже, может быть, не сталкивают, а разводят. Видят во мне недруга. Мне, конечно, это по фигу, но всегда это исходило из Администрации. Я понимаю, что, когда я занимался "Нашим домом", тогда еще можно было... Если бы не инициатива Бориса Николаевича, я бы никогда не пошел. Раньше я говорил Илюшину, что не могу понять, откуда происходит сталкивание.

К. Илюшин никогда в эти дела не влезает.

Ч. Да, он мне сказал.

К. Он опытный партийный работник.

Ч. Единственное, он мне подтвердил, что видит все. Если это дело Батурина... Но я не думаю, что он так близок к президенту, чтобы влиять. Но кому-то вот надо.

К. Помните, я однажды пришел и вам говорил, что ребята, которые вас окружают...

Ч. Вполне возможно.

К. Если вы едете в командировку куда-то, а люди ваши вечерком потом собираются. И пьют не за здоровье нашего президента, а за здоровье президента Черномырдина. Не стесняясь.

Ч. Да ты что?!

К. Да.

Ч. Вот те, которые рядом со мной?

К. Да, которые рядом с вами, но они не сидят с вами за одним столом. Окружение делает вам много вреда.

Ч. Я могу только одно сказать. Я не могу ни за кого поручиться, я не тот человек. Я же знаю про Петелина... Пусть его проверяют. Если что-то есть, я уберу его в две минуты. А вот так взять и просто предать. Мне это противно. У меня и возраст такой, что мне этого не надо. Я сам нахожусь на пределе. У меня работа непростая.

К. Конечно.

Ч. И чтобы я в это время играл еще в какую-то вторую игру?

К. По идее, вам некогда играть. Но за вас ее играют.

Ч. Опять где-то проскочило: "Дайте интервью, что вы не будете баллотироваться".

К. Виктор Степанович, а вообще, кто придумал, что вам нужно баллотироваться? Ведь по Конституции, если с президентом что-то случается, за него вы так и так остаетесь. Вы могли спокойно всех отмести: "При живом президенте я не могу. Если что-то случится, тогда я и так буду".

Ч. Александр Васильевич, мне никто не мешал, если бы мне нужно было, я бы начал.

К. Виктор Степанович, здесь можно повод не давать, а можно просто умно промолчать, и это даст повод для других.

Ч. Я-то не молчал. Разве было видно где-нибудь, что Черномырдин дрогнул.

К. Если вы вызовете какого-нибудь губернатора и ему скажете: "Ну-ка давай, чтобы у Ельцина все было хорошо". Но вы же их не вызываете. Вы со всеми хороший, со всеми мирный. Можно мирно с коммунистами поговорить, можно с ними договориться о мире, потому что мы действуем с позиции силы, просто нам легче говорить.

Ч. А кто тебе сказал, что я не вызываю и не говорю? Тебе кто-нибудь говорил, что я так не говорю?

К. Нет. Но вы практически никогда не говорили, официально не заявляли: "Давайте голосовать за Ельцина".

Ч. Да ты что?

К. Да ничего. Практически всегда такая немножко сторонняя позиция.

Ч. У меня?

К. Если вы считаете, что я на вас напраслину возвожу, можете поинтересоваться у Бориса Николаевича.

Ч. Нет, не думаю.

К. Я о вас с ним последние два года вообще не разговаривал. Другое дело, что я свое мнение со стороны могу иметь.

Ч. Могу тебе честно сказать, у меня было время, когда я думал, будто все это идет через тебя и от тебя, через твою службу. У меня хватило мужества, я ни с президентом не говорил, ни с тобой. Сейчас я убедился, что зря так думал. Нет, это не ты. Но кто-то есть, я в этом не сомневаюсь, А вот кто тебе говорит, что я не говорю как надо с губернаторами на правительстве и на совещаниях?

К. Может, я не так выразился. Просто губернаторы вас слушаются, они знают, что по вашему представлению назначают, по вашему представлению снимают, и они вас боятся. Причем не нужно говорить: "Давайте, агитируйте". Вы можете просто сказать: "Чтобы 60 процентов голосов было за Ельцина". И выполнят.

Ч. Конечно, они со мной связаны постоянно, каждый день.

К. Я по их пассивной позиции делаю нормальный вывод, что работа не ведется.

Ч. Нет, неправда.

К. Народные дома придумываете. Это мы уже прошли. Как Лебедь говорит, вы можете любого из них через колено согнуть.

Ч. Может быть, не любого.

К. Вы -– любого. Борис Николаевич -– не любого, а вы -– любого. Вы с ними разговариваете проще, на хозяйственном нормальном языке. Вы можете не стесняться в выражениях. А шеф деликатный, он никогда не может матом ругнуться.

Ч. Согнуть сейчас? Нет, не любого, но многих.

К. Зажать из Москвы кого хотите можно.

Ч. Тогда я тебе, чтобы понятней было, пример приведу. Почему же я не сломал их всех через колено, когда "Наш дом -– Россия" делал. Не сказал: "Только наш дом, и больше никто". Посмотри, сколько против "Нашего дома".

К. Это разные ситуации -– голосовать за "Наш дом", в котором неизвестно кто, или голосовать за конкретного человека.

Ч. Голосовали за Черномырдина, а не за "Наш дом -– Россия". Согласен?

К. Нет, не согласен. Голосовали даже больше за Ельцина.

Ч. Это другое дело. И если бы Борис Николаевич не высказался про "Наш дом", то мы бы не 6-7 процентов набрали, а все 20. Первый удар нанес Борис Николаевич.

К. Когда?

Ч. Интервью он давал.

К. Кому? Я даже об этом не слышал, а вся Россия услышала?

Ч. Киселеву или кому-то.

К. Киселеву он не давал.

Ч. Как не давал? Все корреспонденты сидели.

К. Может быть, это за рубежом было?

Ч. Нет, зачем? Это была пресс-конференция, когда он Скокова назвал умненьким.

К. Да, мы тогда, конечно, все обалдели, все были шокированы.

Ч. Но он и по "Нашему дому" проехался.

К. А-а, это было в Кремлевском дворце...

Ч. Да, тогда.

К. Понял.

Ч. Он сказал: "Ну, что такое "Наш дом", 6-7 процентов". Все главы администраций пришли и сказали: "Как вас понимать? Вы вместе с президентом или не вместе?"

К. Надо было пойти к президенту и попросить, чтобы он сделал обратный ход.

Ч. А я ему сразу сказал: "Борис Николаевич, это моя разве инициатива? Эта нам всем надо. Зачем вам нужно было так говорить?" Он потом отыграл. Но меня и сейчас губернаторы спрашивают: "Мы не можем понять: вы вместе или не вместе?" Я говорю: "Вы что? Почему вы не можете понять?" -– "Не можем понять, и все".

За моей спиной, может быть, есть и предатели и что хотите, но я ничего такого не сделаю. Меня пытались и сейчас уговорить: "Давай". Я говорю: "Нет, нельзя этого делать. Нам нужен сегодня Ельцин для того, чтобы удержать страну". И ему я это говорил тысячу раз: "Борис Николаевич, не надо меня толкать, не надо, только Ельцин сейчас нужен стране. Не Черномырдин и никто другой".

К. Я даже помню, что, когда он вам предлагал возглавить движение, вы тогда поначалу отказывались.

Ч. Отказывался. Зачем мне это надо?

К. Ваши помощники многие нечистоплотные.

Ч. Согласен, наверное.

К. Ваши очень близкие люди.

Ч. Меня это, конечно, очень волнует. Представляешь, Петелин со мной уже десять лет. Поверить не могу, что меня предают.

К. Виктор Степанович, ездили люди специально за границу, проверяли, все подтвердилось. Шефу я об этом докладывал. Он говорит: "Действуйте по закону". -– "Хорошо, отдаю куда положено".

Ч. Я сказал Скуратову: "Проверяй быстрее. Как только дашь ответ, ни дня терпеть не буду".

К. Кстати, он мне заявление писал.

Ч. Кто?

К. Петелин.

Ч. Знаешь, я не могу ручаться... Я другое хочу сказать -– вообще о нашей ситуации сейчас. Все смотрят и думают: "А вдруг там Черномырдин что-то выкинет". Не надо мне этого.

К. Я же говорю, что ваше окружение так говорило. Стоя, выпивали не за будущего, а за нынешнего президента Виктора Степановича Черномырдина. Чокались, не стесняясь. А я-то на страже нынешнего президента.

Ч. Александр Васильевич, неужели вы думаете, что при мне так бывает? Никогда.

К. Но, наверное, какой-то повод для этого дается.

Ч. Нет, это исключено.

К. Я тоже надеюсь, что это исключено. Но я поставлен на стражу нынешнего президента.

Ч. Я согласен.

К. Пока он последний вздох не сделает, я буду за него и по обязанности, и по долгу, и по-человечески я его буду защищать. Ко мне подходят разные люди и говорят: "Ельцин же сначала попал в плен к Гайдару, попал к Чубайсу, к Грачеву в плен попал". Как шефа насчет Грачева все убеждали, а он в ответ: "Павел Сергеевич меня не предаст никогда. Он так клянется здорово". Я говорю: "Борис Николаевич, да при чем тут клятвы, надо же дела делать. Надо думать про Россию".

Ч. Я вот не клялся, не умею этого делать.

К. Я один раз поклялся.

Ч. Ты же не можешь сказать, что Черномырдин какие-то там дифирамбы пел.

К. Лично о вас я шефу никогда ничего плохо не говорил.

Ч. Но кто-то же это делает.

К. Вы учтите, что я Борису Николаевичу пишу и на его окружение. Вы думаете, что только у вас Петелин не ангел? Сколько я документов шефу про Батурина показывал?!

Ч. Тогда зачем же держать?

К. Илюшин сам, когда прочитал, говорит: "Я согласен, надо убирать". И повод нашел хороший. Поскольку у нас два дублирующих аппарата, можно упразднить должность Батурина вместе с аппаратом. Мы и президента не позорим...

Ч. А в чем позор?! Президент убирает своего помощника, Это дело президента, причем личное.

К. Он очень легко назначает и очень трудно снимает. Первое, что он сказал мне про Грачева: "Да, я понимаю, Грачев у меня голоса потянет назад. Но как его снять? Ведь мы же с ним в одном доме живем..."

Ч. К сожалению, тут, кроме президента, никто решение не примет...

К. Но нельзя же, чтобы только начальник охраны говорил что этот хороший, а этот плохой. Премьер все-таки -– не последнее лицо у нас в государстве, наверное, второе лицо. Вы тоже должны иметь какой-то вес.

Ч. Грачев тут на Совете безопасности недавно сказал: "О чем вы тут все говорите? Реформы в армии у нас уже закончились". Борис Николаевич удивился: "Как закончились? Мы их еще и не начинали".

Ч. Что это за страна, что это за руководители? Делают реформы, делают в стране такое и еще перетягивают друг у друга власть. Нет! Пока я премьер, я всегда Бориса Николаевича подстрахую. Его не будет, я буду. Три месяца. За три месяца все можно сделать. Но я разумный человек, зачем мне все это надо. ...А с кем Борис Николаевич сейчас советуется?

К. Не имею понятия... К тому же Таня посеяла недоверие к этому предвыборному совету. Из-за некоторых людей. Например, из-за Малашенко...

Ч. Сейчас?

К. Да. Насколько быстро она им очаровалась, настолько же быстро разочаровалась.

Ч. Детство. Сколько ей лет?

К. Тридцать шесть.

Ч. Немало для женщины.

К. Для женщины немало, если женщина прожила жизнь сама, а не за папиными плечами. Жизненного опыта никакого. Опыт был небольшой, когда одна приехала в Москву. А дальше она все время была под крылом.

Ч. Сейчас, Боже упаси, эти разборки проводить.

К. Нет, никаких разборок.

Ч. А что, Малашенко в ЦК работал?

К. Да, конечно.

Ч. Сколько ему лет? Он вроде молодой.

К. Ему лет 36. Посмотри на него и особенно на руки. Вот ваши руки рабочие. А когда вы будете с Гусинским встречаться в очередной раз, вы посмотрите на его ручки. С пухлыми подушечками и обработанными пальчиками. Моя жена и теща увидели эти ручки по телевизору и говорят: "Это поганые руки для мужика". У вас нормальные руки. Хоть вы и давно молоток держали, но видно, что это рабочие руки.

Ч. Нет, я если возьму молоток в руки, я им что-то сделаю.

К. Мы договорились. А вот эти ручки никогда ничего, кроме ложки, не держали.

Ч. У телевизионщиков есть метод -– снимают руки. Вот как бы ты их ни прятал, они пытаются выбрать момент и снять руки.

К. Как себя ведешь, да?

Ч. Нет, им просто надо снять руки в какой-то момент... Они по ним определяют...

К. ...психологическое состояние?

Ч. И психологическое состояние, и характер человека... Цель моего сегодняшнего разговора с тобой -– обсудить два вопроса. Первый -– это надо бросить все силы на выборы или на их перенос. А второй... Предают даже очень близкие люди. Хотя не такие уж они мне близкие. Я, кроме Петелина, никого так близко не знаю.

К. В том-то и дело, что предают всегда самые близкие люди.

Ч. К сожалению, это так.

К. Те, которые далеко, мы их и не знаем. Предают близкие, и это самое тяжелое.

Ч. Да. Это испытание не каждый выносит.

Последний раз я разговаривал с Виктором Степановичем в день моей отставки. С тех пор мы не встречались. Хотя осенью 96-го я случайно увидел премьера на хоккейном матче. Играла сборная России со сборной Финляндии. Меня тоже пригласили, но я пришел с опозданием, когда все зрители уже расселись по местам. Окружение Черномырдина меня заметило: помощники показывали в мою сторону пальцем, чтобы Виктор Степанович побыстрее отыскал меня глазами.

Потом мне рассказали, что во время перерыва премьер ушел в комнату отдыха и выпил одну за другой четыре рюмки водки. Затем философски заметил:

–– Да, мы с Сашей нехорошо обошлись, я обязательно должен его к себе вызвать и переговорить.

На трибуну он после этого так и не вышел.