Глава 18

НЕВОЛЬНИКИ ПОДНЕБЕСНЫЕ

Должен признаться, что я люблю летчиков. Если я узнаю, что какого-нибудь летчика обижают, у меня прямо сердце болит.

(И.Сталин. «Правда», 25 января 1938 г.)

Фильмами, книжками, газетными улыбками приучили нас к мысли, что в 30-х шла молодежь в летные школы валом, что на призывных комиссиях отбоя не было от желающих. Так оно и было. Поначалу. А потом желающих поубавилось. А потом они и вовсе перевелись. И сложилась ситуация: с одной стороны, нужно все больше народу в летные школы, с другой стороны — желающих убывает. Как же быть?

И еще проблема: производительность летных школ растет, в 1940 году выпустили летчиков столько, сколько за все предыдущие годы вместе взятые, а на 1941 год запланировано выпустить больше, чем за все предыдущие годы вместе взятые, включая и рекордный 1940. Летчик — это офицер. Задумаемся над тем, сколько квартир надо построить, чтобы обеспечить летчиков-выпускников 1940 года. А для выпускников 1941-го сколько потребуется? Летчик — это офицер, но такой, который получает вдвое больше денег, чем пехотный собрат того же возраста и в том же звании. Это сколько же денег надо на содержание летчиков выпуска 1940-1941 годов? Опять же, форма офицерская. Офицера-летчика положено по традиции одевать лучше, чем пехотного собрата. Например, у пехотного офицера тех времен — ворот на пуговках, а у летчика — галстук. Это сколько же галстуков прикажете припасти? Где соломоново решение, которое разом выход укажет из всех проблем?

Товарищ Сталин соломоновы решения находил для любой проблемы. А если нет решения, есть советники, которые подскажут. Решение подсказал 7 декабря 1940 года Начальник Главного управления ВВС генерал-лейтенант авиации Павел Рычагов: всем, кто окончил летные училища и школы, офицерских званий не присваивать. Следовательно, квартир для новых летчиков строить не надо, денег больших платить не надо, и в форму щегольскую их одевать незачем.

Есть в некоторых странах исключения: военный летчик — сержант. Но это там, где материальное положение и общественный статус сержанта ближе к офицеру, чем к солдату. У нас же сержант срочной службы — бесправный рекрут. Спит он в казарме вместе с солдатами, ест ту же кашу, носит те же кирзовые сапоги. Сержанта отпускают в увольнение, как и солдата: в месяц раз или два на несколько часов. А могут не отпустить. Нет смысла рассказывать, что такое советская казарма. Советскую казарму надо познать.

Мой личный опыт жизни в образцово-показательных казармах — 10 лет, с июля 1958 года по июль 1968. Образцовая казарма — это спальное помещение на двести — триста человек; это кровати в линейку и пол со сверканием; это подъем и отбой в тридцать секунд; это старшина, орущий без перерыва все десять лет (старшины менялись, но крик так ни разу и не прервался). Советская казарма — это прелести, на описание которых одной книги никак не хватит. Живется в казарме легко, ибо каждого солдата ждет дембель. «Дембель неизбежен, как крушение капитализма!» — писали наши солдатики на стенах. Еще легче живется в казарме курсанту, ибо ждет его офицерское звание, а к офицерскому званию много чего прилагается.

Начальник ГУ ВВС генерал-лейтенант авиации Павел Рычагов сам прошел через советскую казарму, он окончил летную школу в 1931 году. В 1940 году генерал-лейтенанту авиации Рычагову 29 лет от роду. В его ушах, наверное, и крик старшины еще не утих. И вот он предлагает Сталину выпускникам летных и технических училищ офицерских званий не присваивать, после выпуска присвоить им сержантские звания и оставить на казарменном положении.

Тот, кто в образцовой казарме не жил, оценить глубину этого зверства не может. Курсант советский доходит до выпуска только потому, что в конце тоннеля — свет. Курсант советский идет к выпуску, как ишак за морковкой, которая для приманки перед носом на веревочке вывешивается. Правда, в конце пути ему ту морковку скармливают. Но окончить офицерское училище и той морковки в конце пути не получить…

Тем курсантам, которых принимали в училища в 1940 году, не так обидно: их учили по коротким программам и ничего с самого начала не обещали. Но в 1940 году многие тысячи курсантов завершали летные училища еще по старым полным трехгодичным программам. И вот прямо перед выпуском, который снился каждому курсанту каждую ночь, они получают сталинско-рычаговский сюрприз: офицерских званий не будет. В пору кричать: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!». Шел энтузиаст в офицерское училище, отдал Родине юность в обмен на лейтенантские кубари, а ему усатый дядя по выпуску объявляет: не будет кубарей!

В мемуарах советских летчиков эту ситуацию мы часто встречаем: «Прибыло молодое пополнение. Это были пилоты, окончившие нормальные военные авиационные училища с трехгодичным сроком обучения, но получившие при выпуске воинские звания „сержант“. (Генерал-лейтенант авиации Л.В. Жолудев. Стальная эскадрилья. С. 41).

А генерал-майор авиации В.А. Кузнецов был среди тех, кого из офицерского училища выпустили сержантом. В начале войны он попал в полк, который формировали в тылу, и встретились летчики, которых ранее выпустили лейтенантами, и те, которых выпустили чуть позже сержантами. «В огромной казарме неуютно. В два яруса стоят железные солдатские койки… В казарме очень тесно… Сержанты с восхищением и нескрываемой завистью поглядывают на вишневые кубики и красивую, хорошо сшитую форму…»

А потом построение. Появляются командир полка Николаев и комиссар Шведов.

«Полковник сделал несколько шагов, остановился, с какимто изумлением посмотрел на строй, потом на Шведова и, показывая в нашу сторону рукой, спросил: „Кто это?“

Шведов что-то ответил. Николаев молча повернулся и зашагал к штабу. За ним направился и комиссар. «Птенцы!» — донеслось до нас уже издали…» Возвращается комиссар; «— Командир полка недоволен равнением в строю и внешним видом. Худые какие-то…». (Серебряные крылья. С. 3-6).

Летчики явно не соколы. Недокормленные петушки из инкубатора.

Если называть веши своими именами, то в отношении десятков тысяч молодых пилотов Сталин с Рычаговым применили прием мелких шулеров: объяснили начинающим правила игры, долго играли, а потом в конце игры объявили, что правила изменились…

Но оставим вопросы морали. Вопрос юридический: на каком основании держать пилотов-сержантов в Красной Армии? Выпускники 1940 — 1941 годов пришли добровольно в авиационные училища и школы в 1937 — 1938 годах, когда всеобщей воинской обязанности не было. До сентября 1939 года в армию, авиацию и на флот призывали лишь некоторых. Срок службы в авиации был 2 года. В 1937-1938 голах молодые парни добровольно выбрали вместо двух необязательных лет солдатчины 3 каторжных курсантских года.

1 сентября 1939 года была введена всеобщая воинская обязанность и сроки службы увеличены: в авиации стали служить по три года вместо двух. Курсантские годы засчитываются как действительная воинская служба — дайте им офицерские звания и держите в авиации до самой пенсии или отпустите по домам: по три года казармы они отбыли. Больше по закону не положено. Не придумать основания, на котором их можно держать в военной авиации, да еще и на казарменном положении, то есть на положении невольников в клетках.

Но Рычагов придумал. Сталин одобрил. Новый закон: срок обязательной службы в авиации увеличить до 4 лет. Верховный Совет единогласно проголосовал, и нет больше проблем: срок службы в авиации 4 года, а вы отбыли только по три. Еще год, дорогие товарищи.

Еще год. А потом?

О войне написаны терриконы монографий и диссертаций, но ни в одной мы не найдем ответа на вопрос о том, что же Сталин замышлял делать с табунами пилотов, как год истечет. На этот вопрос не только нет ответа, но его никто и не поставил. А вопрос интересный. Хитрым законодательством десятки тысяч летчиков оставлены на казарменном положении до осени 1941 года. В 1941 году напал Гитлер и этот вопрос снял. Но нападения Гитлера Сталин не ждал и в него не верил. Что же замышлял Сталин делать со стадами летчиков после осени 1941 года?

Присвоить офицерские звания им нельзя. У Сталина и без них почти 600 тысяч офицеров, не считая НКВД. Кроме того, в 1941 году военные училища и курсы готовят выпуск 233 тысяч новых офицеров, в основном для пехоты, артиллерии и танковых войск, если еще и летчикам звания офицерские давать, то вместе с НКВД у Сталина будет миллион офицеров. У Сталина офицеров будет почти столько, сколько у царя Николая солдат. Разорение. Так что присвоить офицерские звания выпускникам летных училищ и школ невозможно по экономическим соображениям.

И замысла такого у Сталина не было: мы не найдем указаний на то, что планировалось или началось строительство квартир для такой уймы летчиков, мы не найдем следов распоряжений о массовом пошиве офицерской формы для астрономического числа летчиков, мы не найдем в бюджете миллиардов, которые следовало выплатить летчикамвыпускникам в случае их производства в офицеры.

Так что же с ними делать осенью 1941 года? Отпустить по домам? Накладно: три года готовили, вогнали в подготовку миллиарды, сожгли миллионы тонн первосортного бензина, угробили немало самолетов с курсантами и инструкторами, а теперь отпустить? Через несколько месяцев летчики потеряют навыки, и все усилия пойдут прахом.

А может быть, издать еще закон и держать их в казармах пятый год и шестой, и седьмой, как невольников на галерах, приковав цепями к веслам, то есть к самолетам? Хороший вариант, но не пройдет. Летчик должен постоянно летать. Прикинем, сколько учебных самолетов надо на такую уйму летчиков, сколько инструкторов, сколько бензина каждый год жечь.

И оставался Сталину только один выход: начинать войну ДО ОСЕНИ 1941 ГОДА.

Прост был замысел Сталина: пусть вступают в войну сержантами, некоторые выживут, вот они и станут офицерами, они станут авиационными генералами и маршалами. А большинство ляжет сержантами. За убитого сержанта семье денег платить не надо. Экономия.

Подготовка летчиков в таких количествах — это мобилизация. Тотальная. Начав мобилизацию, мы придем к экономическому краху или к войне. Сталин это понимал лучше всех. Экономический крах в его планы не входил.

А теперь глянем на эту ситуацию глазами молодого парня, которого выпустили осенью 1940 года сержантом. В отпуск после окончания училища не отпустили, денег не дали, форма солдатская, живет в казарме, спит на солдатской кровати, жует кашу солдатскую, ходит в кирзовых сапогах (кожаные сапоги со склада приказали погрузить в вагоны, отправить на западные границы и там вывалить в грунт). Наш сержант не унывает. Он может и в кирзовых сапогах летать.

Тревожит его другое: выбрал профессию на всю жизнь, решил стать офицером-летчиком, протрубил три года в училище, ввели дополнительный год, он завершится осенью 1941 года, а что потом? Друзья, с которыми он в школе учился, за четыре года получили профессии, встали на ноги, кто следователем НКВД работает, зубы врагам народа напильником стачивает, кто инженером на танковом заводе, а он в дураках остался. Три года учился, год отслужит и останется ни с чем. Зачем летал? Зачем жизнью рисковал? Зачем ночами формулы зубрил? Решил жизнь отдать авиации, и хорошо бы было, если бы тогда, в 1937 году, ему отказали, а то приняли, четыре года протрубил, и теперь осенью 1941 года выгонят из авиации и армии. Кому его профессия летчика-бомбардира нужна? В гражданскую авиацию идти? Там своих девать некуда.

Вот и подумаем, будет ли сержант-выпускник брату своему младшему советовать авиационную профессию? Без советов ясно: незачем в авиационные училища идти, ничего те училища не дают, летаешь, летаешь, а в конце непонятно что получается.

Какой же дурак после всего этого пойдет в летное училище? Кому нужно учиться в офицерском училище и оставаться солдатом? Кому нужно учиться и иметь в конце полную неопределенность? А Сталин с Рычаговым дальше идут. Не только летчик теперь сержант, но и старший летчик — сержант, и командир звена — сержант, и заместитель командира эскадрильи — сержант. Столько авиационных эскадрилий и полков развернули, что страна способна дать офицерские привилегии только командирам эскадрилий и выше. А всех летчиков и командиров звеньев и даже заместителей командиров эскадрилий с весны 1941 года — на казарменное положение. Под крик старшины.

Так кто же после всего этого добровольно пойдет в летное училище?

Кому такая романтика нужна?

Товарищи Сталин и Рычагов и это предвидели. И потому приказ от 7 декабря 1940 года предусматривал не только выпуск летчиков сержантами, но и отказ от добровольного принципа комплектования летных училищ. Такого в истории мировой авиации не было. Надеюсь, не повторится.

7 декабря 1940 года в Советском Союзе был введен принцип принудительного комплектования летных школ. ЭТО ВОЙНА.

Ни одна страна мира не решилась на такой шаг даже в ходе войны. Люди везде летают добровольно.

Введение принципа принудительного комплектования летных школ — не просто война, но война всеобщая и война агрессивная. Если в оборонительной войне мы принуждаем человека летать, добром это не кончится, в небе он вольная птица — улетит к противнику, в плену его никто летать не заставит.

Использовать летчиков-невольников можно только в победоносной, наступательной войне, когда мы нанесли внезапный удар по аэродромам противника и танковые клинья режут вражью землю. В этой ситуации летчику-невольнику нет смысла бежать: через несколько дней все равно в лапы НКВД попадешь.

Тут самое время спросить, а можно ли летчика-невольника научить летать, если он этого не хочет? Можно ли научить высшему пилотажу невольника да еще за три — четыре месяца, которые Сталин с Рычаговым в декабре 1940 года отвели на подготовку? Нельзя.

Но высший пилотаж им был не нужен. Их же не готовили к войне оборонительной. Их же не готовили к отражению агрессии и ведению воздушных боев. Их готовили на самолет «Иванов», специально для такого случая разработанный. Их готовили к ситуации: взлетаем на рассвете, идем плотной группой за лидером, по его команде сбрасываем бомбы по «спящим» аэродромам, плавно разворачиваемся и возвращаемся.

Этому можно было научить за три — четыре месяца даже невольника, тем паче, что «Иванов» Су-2 именно на таких летчиков и рассчитывался. И если кто при посадке врубится в дерево — не беда: сержантов-летчиков у товарища Сталина в достатке. И самолетов «Иванов» советская промышленность готовилась дать в достатке. Так что решили обойтись без высшего пилотажа и без воздушных боев.

Именно тогда и прозвучал лозунг генерал-лейтенанта авиации Павла Рычагова, с которым он и вошел в историю: «Не будем фигурять!»