Глава XI

ДЕД И БАБА

Земледелец северной расы по истокам своим и по природе своей общинный тип, родовой. Чисто физически он может жить, выживать, только сообща в общине, только всем родом. Прежде всего, северное земледелие по определению рискованное занятие, неурожайные годы неизбежны, и выжить в таком испытании может помочь только община. Хуторской, частнособственнический уклад противоестественен Северу, и, во-вторых, земледелец не может позволить себе держать наемное воинство, поэтому выжить в борьбе против кочевничества он может только всем миром, всем родом. В этом еще одна грань пропасти между русским и индоевропейцем, на Руси всегда была и будет сильна общинная, «коммунистическая» идеология, это неотъемлемая внутренняя структурная составляющая русского типа, и это лишь подтверждает его преемственность от северной земледельческой расы. Эта идеология внутренне связана с древней Верой, в русском сознании, в русской семантике как нигде еще занимает главенствующее место понятие Рода. Значимо, что в языке незыблемой осталась тождественность рода как человеческого племени, с Родом как верховным богом, родоначальником, начальником рода. У русского родовое сознание, он появляется на свет — он родится, его родят, иначе, выводят в Род, деторождение по-русски — «продолжение Рода». Банальное сокращение «роддом» имеет то же древнейший сакральное значение «дом Рода», русские — народ, земля его родина, близкие ему люди это родные, это родственники, чужие ему это у-роды, судьба его то, «что на роду написано». Феномен коммунизма, то есть попытки вернуться к родовой, точнее народной, общине, мог воплотиться именно здесь, именно у русского генетически заложены вместе понятия «мое» и «народное», у индоевропейца все это вызывает естественным образом отторжение, у него вообще не осталось такого понятия «род», «народ», с тех пор как он покинул «родину» в поисках лучшей скотоводческой жизни, остались только «люди» («leute», «people»), арифметическая сумма, количество, не переходящее в качество. Кочевнику не нужна община, в отличие от хлеба, продукта человеческого труда, скот как продукт эволюции вполне самодостаточен, питается самостоятельно, рождается тоже, а убить его и уж тем более съесть лучше, конечно, «индивидуально». Для скотовода род сузился до семьи, мой дом и моя семья — вот моя крепость и моя родина, индоевропеец всегда будет демократом и либералом, это его внутреннее структурное качество, стереотип поведения кочевника- скотовода. Он так же, как во времена кочевничества, будет «легок на подъем», ибо родина для него там, где стоит его личный дом, там, где хорошо лично ему, его семье. Во всех индоевропейских языках родовое понятие «родина» съежилось до семейного выражения «земля отца (или матери)» — fatherland, motherland и т. д. Стоит посмотреть на карту мира и убедиться, что уже не осталось ни одной щели, куда бы ни забились индоевропейцы. Потеря «родины» это потеря якоря и Традиции, и все это вытекает из потери связи первого и третьего поколений. При кочевом образе жизни старшее поколении становится все более обременительным и неизбежно теряет свое родовое и даже родственное значение. У индоевропейцев уже потеряны «бабушки» и «дедушки», от них остались только «большие мама и папа», grossmutter и grandfather, составные, а значит, второстепенные и позднейшие термины. А ведь именно через бабушек и дедушек к внукам и внучкам проходит связующая нить поколений и самой Традиции, сами понятия «баба» и «дед», сохранившиеся у славян-земледельцев, имеют изначальное сакральное значение в Традиции. Первые слова русской сказки «жили-были дед да баба» имеют буквально первейшее значение, можно сказать, что именно с них начинается славянский род. Дед (Дидо, Дзяд) одно из самых архаичных божеств славянского пантеона, прямо связанного с миром предков, возможно, изначально это глава предков, пребывающих в Нави. О его «начальности» говорит и то, что он известен и как Дед-Всевед (или Дедо-Господь) — солнце, божество весенних гроз. Соль славянской архаики (как и у наиархаичнейших египтян) в том, что все боги — ипостаси солнца.

Баба это древнейшая Праматерь, Богиня-Мать, сохранившийся реликт матриархата, это тоже глава предков, но уже по материнской линии. Примечательно, что шумерская богиня Нин-ти, которая буквально являлась праматерью человечества, имела еще другое имя, и по-шумерски оно звучало так же — Баба. Важно, что в русской традиции «баба» это не просто женщина и, тем более, не девушка, а именно рожавшая женщина и еще в фертильном возрасте, способная к деторождению.

Русская Баба-Яга сохранила немало общего с шумерской Бабой, у которой было еще одно имя Нин-хурс-аг, и не только окончание, но и умение летать по воздуху, гипертрофированные груди и связанная с этим плодовитость, злобный и сварливый характер, но при этом способность оставаться помощницей и даже спасительницей человеческого рода. Корень «яг» в санскрите в главном своем значении «жертва», и наша Баба-Яга дословно «жертвенница», «женщина, приносящая жертву», но также и «жертвующая собой», что по смыслу совпадает с подвигом первой матери первого человека на Земле.

В русском обществе все еще держится родовая традиция начального воспитания и передача первоначальной родовой информации от Бабы и Деда внукам и внучкам. У каждого из нас, или подавляющего большинства из нас, была, или должна была быть, своя Арина Родионовна. В земледельческой традиции женщина несет не меньшую трудовую нагрузку, чем мужчина, она только на время родов и вскармливания младенца дает себе передышку, и в советское и в постсоветское время, когда Россию из деревни загнали в город, русская женщина все равно не может позволить себе, в подавляющем большинстве, посвятить себя воспитанию детей, и это в целом благо, потому что только к зрелости, если не к старости, человек накапливает в себе родовую память, знания и традицию.

К этому можно добавить еще одно знаковое отличие славянской традиции от индоевропейской — минорат, привилегии младшего в наследственном праве и наиболее важной чертой его являлось наследование младшим дома и соответственно родового очага. Младший сын традиционно оставался со стариками, заботился о них до самой смерти, именно он получал от них максимум опыта, уклада жизни и родового знания, и именно он хоронил родителей, совершал принятые традицией поминальные жертвоприношения, что наряду с наследованием родового дома и очага как таковыми и определяло его особую роль в культе предков, он оставался хранителем культа предков. Отец умирая, всегда благословлял «младшего на корню сидеть». Все русские сказки сохранили основу, где все главные герои, Иван-дурак, Иван-царевич и просто Иванушка, обязательно младший сын, более того, старшие сыновья даже противопоставляются ему и нередко рисуются в отрицательном аспекте. Это связано, видимо, с тем же, что они раньше уходят из дома, «от корня» и получают меньшую долю соков этого корня, меньше Традиции. В известной русской сказке отец перед смертью завещает трем сыновьям по одной ночи дежурить у него на могиле, первым должен идти старший, но он уговаривает младшего Ивана идти вместо себя, так же поступает и средний брат, в итоге именно младший получает от отца, символически от «предков», самое главное наследие.

Сказки сказками, но до сих пор на некоем ментальном уровне у русских младший или просто поздний ребенок считается самым любимым и даже самым умным. По русским традиционным представлениям, ребенок, родившийся в семье последним, обладает магической силой. Возможно, это не только ментально, возможно, и на клеточном уровне передается и генетическая информация, и информация вообще, то есть опыт родителей, а значит и предков, и соответственно поздние, значит, младшие дети уже с рождения более «традиционно» запрограммированы. Опять же, все иначе в западной традиции, где наследует старший, более того, в аристократии, то есть высшем, «всадническом» сословии, младший не получает титула, родового герба, то есть даже символически отрезается от предков.

Наши бабушки и дедушки все еще нянчатся и воспитывают внуков и внучек, это происходит в инерции традиции, проще говоря, «с любовью», тогда как у индоевропейцев Запада этот краеугольный камень традиции полностью отсутствует. Его камень в парадигме «сделай себя сам», для этого не нужны узы, и даже «цепи» традиции, для этого нужна «свобода» для себя и как продолжение свобода от ближних и дальних. Индоевропейцы отбросили за ненадобностью не только дедок и бабок, но и внуков, остались лишь грамматические термины «дети детей» (grandchild, children's children, Kindeskinder).

В русском осталась и следующая родовая цепь Пра-(дед, баба), уже полностью утерянная индоевропейцами, уже никак не сказать «gross-grossfatter», приходится объяснять придаточными предложениями. Корень «пра» один из древнейших реликтов, восходящий к истокам северной расы, он в ведическом предке богов Бра(х)мане (транскрипция «бра» это чисто английская, в реальном санскрите первая буква более глухая, произносится с придыханием и потому ближе к «п», чем к «б») и в египетском Ра (учитывая, что точное произношение древнеегипетского письма нам неизвестно), или даже первичнее Ра. В самом слове «первый», также как и «правый», корень «пра».

Также только в славянских языках, но наиболее полно именно в русском, сохранились архаичные понятия, указывающие не столько на родственные, сколько на родовые отношения — сват, кум, деверь, шурин, свояк, золовка, зять, теща, тесть, свекровь, невестка. Подобная система связей была еще в санскрите, и как раз это поразительное совпадение русских и санскритских корней (свояк — свака, свекор — свакр, сноха — снуша, шурин — швашурья, деверь — деврь, зять — зата) показывает важность именно родовых отношений в древнем арийском обществе, когда два маленьких рода, две семьи из большого Рода, связывались именно родственными отношениями, это укрепляло Род и было фундаментом земледельческой общины. Русские до сих пор понимают кумов, сватьев, зятей и т. д. именно как своих родственников. В русской традиции резко осуждалось кровосмешение, которым признавалась связь с родственниками вплоть до шестого колена, причем очень показательно, не только по кровному родству, но и по свойству. Это осталось и в православной традиции, грехом считался брак с родственниками и по духовной линии, между кумовьями, крестниками и их потомством. Хотя с буквальной генетической точки зрения это не может быть кровосмешением, зато резко расширяет границы и возможности рода, возможно поэтому земледельческий род, русский народ, обладает такой землей и такой стойкостью.

С другой стороны, на другом индоевропейском полюсе, у романо-германской ветви родовые отношения полностью исчезли, остались лишь позднейшие, практически юридические термины «sister-, mother-, brother- in-low» и прочее, они члены семьи, но не рода, и только по формальному закону, но не по природной крови. В западной традиции уже отсутствует запрет на родственные браки по «духовной линии», более того, сняты табу на связи по второй и третьей крови, например, между двоюродными и троюродными братьями и сестрами, что явно сближает их с чисто скотоводческой семитской традицией. Библия при внимательном прочтении — это полная история кровосмесительства, начиная от Авраама. Это объяснимо, при кочевом образе жизни у скотовода весьма ограниченный выбор, весь его род суживается до кочевого племени, которое по природе своей всегда ограниченно.

Столь же логично, что у них более сильными стали «домовые» связи, те, что «внутри своей крепости», или своего кочевого обоза, — тети, дяди, племянники, кузины. Примечательно, в русском языке «племянник(ца)» явно архаичнее, термин указывает еще на принадлежность к «племени», а не к семье, он так и не развился до индоевропейского уровня, также в русском вообще не состоялся термин «кузен, кузина», это понятие громоздкое, трехсложное (двое-(трое)родная сестра, брат), как бы застывшее в своем основании и все еще подчеркивающее степень рода.

Это все указывает на архаику земледельческой общины, где культ предков и родовые отношения были во многом важнее семейных уз, ибо, повторяясь, северная земледельческая раса могла выжить только Родом, отдельная семья, хутор, были обречены.

Возможно, самым главным отличием русского православия от индоевропейского христианства и есть сохранившийся в цельности культ предков. Возможно, маленькая, но самая яркая деталь этого культа есть русский феномен колокольного звона. Еще в XVII веке Ян Рейтельфельс сообщал, что в дни Пасхи русские горожане «по обычаю звонили в колокола не переставая… что в ушах гудело». Колокол это чисто языческое, от предков, чуждое, незнакомое палестинской традиции, по поверьям колокольный звон призван был утешить души предков. Вообще из русского христианства, православия, культ предков просто выпирает. Поминки, поминания, панихиды, молебны, отпевания, соборования, вся эта богатая, даже чрезмерная по сравнению с западным христианством обрядность чужда ветхозаветной традиции, откуда вышло христианство, вся она чисто языческая. Любой русский, даже не сильно православный, зайдет в церковь, чтобы поставить свечку «за упокой» своих покойных родных, и это скорее, чем «за здравие» живущих. Русский сквозь христианство пронес веру в предков в поминках о них на девятый и сороковой день, чего не сохранилось в западном христианстве, как вообще в новозаветной традиции. Также обилие местных святых и старцев, склонность к обожествлению простых смертных в православии, в отличие от самого «индоевропейского» христианства — протестантизма, есть проявление глубинного и архаичного культа предков.

В этом культе принципиально важным было сжигание покойника, так душа возвращалась к своей огненной, то есть солнечной, природе. Ветхозаветное погребение в земле шло от «глиняного», земного происхождения человека и возвращения его к «праху», к ничто.

Для Севера погребение как земное пожизненное заключение, как запрет на возвращение к Солнцу. Еще один славянско-индоевропейский водораздел, если на Руси «предков», как называли покойников в Древней Руси, сжигали почти до середины второго тысячелетия нашей эры^[28], то в Европе последние захоронения такого типа отмечены в конце бронзового века. И греки, и римляне, и вся христианская Индоевропа разлагалась в прах, возвращалась в «глину», сжигали на кострах только чумных да ведьм, «слуг дьявола», и то, что сжигание, «кресение» по-древнерусски, являлось позорной смертью, подчеркивает пропасть этого водораздела. Примечательно, что у финно-угров, расы охотников, смерть в огне считалась самым ужасным концом — концом Существования.

Для родового сознания принципиальны и детали: по законам Авесты человек после смерти должен быть положен лицом к солнцу, созерцание мертвым солнца очищает его от всех содеянных им грехов. Принципиальный вопрос в Авесте — «Когда прошло лето и наступила зима, а человек умер — как поступить с умершим?» Умереть в «плохую» половину года, после летнего и до зимнего солнцестояния, то есть в ночь, считалось наказанием, но человека все равно не хоронили до возвращения солнца, ибо были уверены, что душа должна вернуться к солнцу («…и тогда пусть положат мертвого лицом к Солнцу»). Иначе она считается потерянной среди предков, она уходит во тьму к темным силам.

Культ предков питался несомненно чисто полярной идеей переселения души, точнее, ее «воскресения» в новом теле, с явной параллелью воскресения солнцебога, регулярного возвращения главного предка — Солнца. В русской традиции смерти как таковой нет, мир мертвых это лишь «тот свет», а не этот «белый свет».

Примечательно, что идея реинкарнации еще раз роднит славян и индоариев, но она чужда всем западным индоевропейцам, от древних греков до германцев, и это еще раз отделяет их от Севера. Это они подтвердили на церковном Пятом Вселенском Соборе в 533 году, когда изъяли из новой индоевропейской религии понятие о переселении душ.

То, что Север был изначально чисто земледельческой расой, подтверждает феномен индоариев. Индоевропейцы, индоиранцы и индоарии, ушли с Севера общей волной, но почему потом произошел разрыв на Запад и Восток? Почему только самые ортодоксальные «индоевропейцы», самые близкие к Ведам индоарии, остались растительноядными? Причин, конечно, было много, но одной из знаковых точек разрыва, образно говоря, было отношение к корове. Очевидно, что священность коровы это не блажь новых жрецов-браминов и что это не могло возникнуть во время перекочевки с Севера, очевидно, что наоборот, во время походной жизни, когда нет земледелия и урожая, самый простой выход переключиться на животную пищу, что собственно и выбрали индоевропейцы и иранцы, точнее будет сказать — тот, кто не удержался, не выдержал, изменил вере и предкам, тот и ушел на Запад, тот и стал индоевропейцем. Индоарийский феномен вегетарианства, которому тысячелетия и у которого неизвестно начало, потому что начало бессмысленно искать в Индии, этот уклад, эта философия и религия пришли с Севера, все это самое «историческое» доказательство измены и падения индоевропейцев. Последними из индоевропейцев, кто еще хоть что-то помнил о Севере, были греки, но и они сохранили самое главное: «Гиперборейцы питались исключительно древесными плодами, не употребляя мяса» (Гелланик, 485–400 до н. э., греческий историк.); «Гипербореи совершенствуются в справедливости, не употребляя в пищу мяса, но питаясь древесными плодами» (Пифей, 380–310 гг. до н. э., греческий географ, астроном и математик.); «Люди, живущие там, питаются просом и другими злаками, плодами и кореньями; а где есть хлеб и мед, там из них приготавливается и напиток» (Страбон, 64 до н. э. — 24 н. э., греческий историк и географ).

Еще один феномен Севера донесли индоарии до Индии в сохранившемся культовом отношении к Полярной звезде (Дхруве), хотя она в Индии практически невидима и находится на краю горизонта. В среде высших каст до сих пор есть традиция, предписывающая новобрачным совершать после свадьбы обряд поклонения Дхруве. Шпиль мавзолея Тадж-Махал упирается в далекую Полярную звезду. Помнят они и полярный год в «Законах Ману»: «Солнце отделяет день и ночь, человеческие и божественные… У богов день и ночь — год, разделенный надвое, день период движения солнца к северу, ночь период движения к югу». И не забыли главное, великую битву и начало Исхода: в Махабхарате упоминается битва богов, дэвов и асуров, и происходит она над Молочным океаном. Молочный — это Ледовитый океан, и еще буквально несколько сот лет тому назад так он назывался в древнерусских источниках.

Странная вражда соседей и ближайших родственников, индоариев и индоиранцев, которые пришли вместе и у которых были еще недавно общий язык и общие боги, имеет главную причину в смене индоиранцами образа жизни с земледельческого на скотоводческий.

Древние иранцы — это всадники, они верхом на коне, тогда как индийцы только запрягали колесницы и крайне редко садились на коня. Зороастр скорее не реформатор, скорее махровый реакционер, который пытался возродить традицию у «окочевнивающихся» иранцев, у него сказано, что самое достойное занятие ария — земледелие, а кочевники даже проклинаются. Примечательно, что именно в Авесте сохранилось откровение, что первый человек Йима потерял бессмертие, когда перестал быть вегетарианцем, то есть стал скотоводом.

Именно у древних иранцев поменялись боги (дэвы) и демоны (асуры) местами, произошла религиозная революция, упростившая многочисленный пантеон ведических богов до пары Ахуры Мудрого и Ангра Злого. Очевидная примитивизация мировоззрения до дуализма добра и зла, света и тьмы, следствие очевидной дегенерации образа жизни скотовода-кочевника, который вынужден жить убийством скота или врага. Для него бытие суживается до примитивного дуализма жизни и смерти, ему, чтобы жить, надо убивать, и с точки зрения Крови переступить жизнь животного или человека — это переход одного уровня. Если земледелец самодостаточен, его основа жизни — фотосинтез, то есть энергия солнца и враг для него понятие внешнее, не нужное, то для кочевника-скотовода враг неизбежен и необходим, это и есть его дуальность. Для скотовода уже его скот враг, потому что его рано или поздно надо убить, скоту нужны новые пастбища, для этого надо отобрать и/или убить, кочевник уже не умеет пахать землю, он может лишь отобрать хлеб или завести раба. Непримиримость и дуализм: господин или раб, свой или враг — неотъемлемое внутреннее свойство всех скотоводческих цивилизаций, вплоть до последней иудеохристианской.

Индоевропейцы не-земледельцы, это изначально было некое новообразование после исхода белой расы с Севера, когда ее часть дрогнула в новых тяжелых условиях перед соблазном просто убить и просто съесть готовый кусок мяса и так просто выжить. Дрогнули те, кто был дальше от земли и ближе всего к соблазну, кто сел на коня и кто держал в руках меч, каста кшатриев, ставшая ядром индоевропейства. Инициация кровью и стала той самой «контринициацией кшатриев», мятежом, приведшем к расколу и падению Расы. Тяжкое преступление даже по Законам Ману: «Члены варн, уклонившиеся от свойственных им занятий (karman), подвергнувшись дурным перерождениям, становятся слугами дасью («дасью» — низшие злые духи, впоследствии раб или туземец). Уклонившийся от своей дхармы кшатрий — становится духом катапутана, питающимся трупами». Преступление, за которое последовало пожизненное проклятие, карма скотовода-кочевника, обреченного всю жизнь питаться мясом, то есть трупами.

Индоевропейская ветвь или очень быстро «забыла» земледелие, или никогда его не знала и, скорее всего, второе. В отличие от развитой пастушеской терминологии во всех: индоевропейских языках земледельческие термины общие для Азии и Европы, крайне редки. Согласно Шредеру индоевропейцы знали только три времени года, холодный период (зиму), весну и жаркий период (лето) и не имели названия для времени сбора урожая, осени. Он пишет: «В эпоху своей общности они были полукочевыми пастухами, которые только иногда задерживались на одном месте. Переход к регулярным занятиям земледелием произошел уже после отделение и ухода в Азию индоариев», далее: «Многие земледельческие термины были заимствованы первыми индоевропейцами у земледельческого народа, который в эпоху неолита занимал Балканы и всю Центральную Европу, распространяясь на север вплоть до Магдебурга в Саксонии». Кто эти неолитические земледельцы, если не праславяне?

У индоевропейцев не было обозначений для рыбы, в Ведах и Авесте никогда не говорится о ловле рыбы, странное отвращение к рыбе у греков гомеровских времен (в современной Греции, полуостровной стране, все так же) — показатель не оседлого менталитета и желудка. Они знали напиток из меда, но не имели названия пчелы, то есть знали дикий мед, но не разводили пчел, что тоже соответствует кочевому homo.

Индоевропейцы знали лошадь, но не просто лошадь, а это была «быстрая лошадь» (asva, acer), не тучная северная лесная лошадь, а именно степная, то есть именно та, что пригодна только для езды верхом, для кочевания и никак для земледелия. Нет также общего термина для обозначения моря или озера. Хотя у индоевропейцев был термин для лодки, но отсутствовали глаголы, обозначающие плавание. Корень «per» — «пересекать» используется в этой связи, и Шредер доказал, что лодка у индоевропейцев использовалась только для того, чтобы пересекать водные потоки. Они не задерживались ни на земле, ни у воды, им постоянно нужна была новая добыча, их скоту — новые угодья.

Загадка славянства начинается в славянском языке, в его архаичном и столь же мощном источнике. Западные славяне лишь отчасти собственно славяне, на этой территории проживали кельты, германцы, балты, но к Средневековью они все считают себя славянами и говорят на славянском языке. Всю степь и лесостепь Европы столетия населяли ираноязычные племена — сарматы, скифы, аланы, печенеги, но к VII веку это уже сплошь «славяне», после гибели Хазарского каганата славяне вдруг появились за Доном и Кубанью. Северо-восток Европы — это угро-финский ареал, и славяне вернулись сюда только в VI–VII веках, а к X веку все уже говорят на одном языке, причем это не американский вариант, где индейский язык исчез, потому что индейцев попросту истребили, славяне сами ни с кем не вели войн, можно сказать, что главным их оружием был язык, иными словами дух. На Балканах сложился, пожалуй, самый горячий, этнический котел, там были готы, геты, даки, фракийцы, иллирийцы, карпы, и туда накатывались волны и с востока и с юга, и именно славян была малая часть, но к новому времени все называют себя славянами, хотя и самоназвания — сербы, хорваты — имеют иранские корни, и в антропологии они явно ближе к иранскому Востоку, чем к русскому Северу, а болгары вообще волжские тюрки. Главной ареной Великого переселения народов была территория Руси, мало кто помнит названия племен от гуннов до угров, но в итоге славянский язык доминирует на Севере Евразии.

Язык — это мощное информационное поле, дополняющее генетические программы и способное активно влиять на его носителей. Это очевидно, что американский котел всех — англичан, негров, немцев, романцев — сделал американцами, еще «более» англосаксами через английский язык. Видимо, главное ядро традиции находится в этом самом информационном поле, языке, в самом безопасном хранилище, никакая материальная культура, никакие материальные артефакты в силу своей недолговечности и уязвимости не обеспечат преемственность духа, то есть традиции. Преемственность, как показывает история, держится на устной традиции, на традиции слова — «В начале было Слово». Письмо тленно, раз материально, также как и памятники, храмы и города. Исчезли, канули в Лету шумерская, египетская, эллинская, кельтская, германская традиции, но живет иудейская, а ведь Тора и в еще большей степени Талмуд и Каббала — это устная традиция. Еще более древняя ведическая традиция сохранилась благодаря не столько санскриту, сколько браминам, жрецам-рассказчикам.

Русский язык есть неотъемлемая часть информационного поля Севера, поэтому русский язык доминировал и будет доминировать над Севером Евразии. Можно сказать и иначе: раз именно «русское» информационное поле закрывает Север, это также означает, что именно «русские» (опять же прилагательное, но не нарицательное) являются наследниками и защитниками Традиции Севера.

Примечания:

² У Ефрема Сирина и в «Берешит раба» есть знаменательное: «Каин умер во время потопа». Его «умерли», потому что вся послепотопная, ветхо-новозаветная история — это история плотоядных, это Традиция Авеля.

²⁸ «Обряд трупосожжения появляется почти одновременно с обособлением славян от индоевропейского массива в XV веке до н. э. и бытует у славян 27 столетий, вплоть до эпохи Владимира Мономаха, когда для окраин Руси современники отмечали, что так «творят вятичи и ныне» (Рыбаков Б.А. «Язычество Древней Руси»).