Итак, демократическая революция, о которой так долго говорили либералы, свершилась. Во главе страны встали бывшие думские депутаты. Стоит пояснить, что за люди оказались у руля державы.

Государственную Думу сейчас называют «первым русским парламентом». Что в корне неверно. Это было совсем иное учреждение.

Для начала: выборы в Думу были непрямыми и неравными. Избиратели выдвигали выборщиков — и уж те избирали депутатов. Сословия имели разное представительство, то есть один депутат приходился на разное число избирателей. Один голос дворянина приравнивался к 216 голосам крестьян и 543 рабочих. Ничего себе так? Один какой-нибудь спивающийся бездельник, обитатель «вишневого сада», значил более, чем полтысячи работающих людей.

Но что самое главное — Дума не являлась законодательным органом. Она могла только предлагать законопроекты, а за императором оставалось право утвердить их… или же не утвердить. И обойти «высочайшую волю» было невозможно по определению.

Собственно, у Думы имелся один способ пободаться с правительством — она утверждала государственный бюджет. Но и тут были подводные камни.

«Дума не могла посягать на железнодорожные тарифы, цены на водку, личный фонд министра финансов, бюджет Святейшего Синода и финансовые операции императорского двора, к которым помимо прочего относились весьма доходные государственные монополии, типа продажи игральных карт. Не контролировались Думой также суммы бюджета, вписанные туда на основании распоряжений российских императоров изданных до избрания первого российского парламента, а всего мимо народных избранников проходила почти половина казенных финансов!

Но и это еще не все! Бюджетные правила изымали из депутатского ведения военные расходы на период боевых действий и подготовки к ним, а также все расходы бюджета между работами Думы разных созывов. Царь имел законное право распустить ее, перекроить бюджетные расходы как вздумается и поставить депутатов нового созыва перед свершившимся фактом».

(Ю. Нерсесов, журналист)

То есть никаких реальных возможностей воздействовать на политику государства Дума не имела. Тем не менее интерес к ее деятельности, по крайней мере среди образованной части общества, был очень велик. На гостевой балкон попасть было достаточно просто — и он никогда не пустовал. О думских выступлениях постоянно и подробно писали в газетах. Недаром многие известные афоризмы того периода были озвучены именно в Таврическом дворце. Например, бессмертная фраза Столыпина о великих потрясениях и великой России сказана во время выступления премьера перед депутатами. Или не менее известные слова Милюкова: «Глупость или измена?» Поэтому и ходили на думские заседания, как на спектакль.

И какое следствие из такого положения? Да то, что люди, по сути, ни за что не отвечали, зато имели возможность вещать на всю Россию. Они и вещали. В нашей нынешней Думе есть один В. В. Жириновский, а там таких господ было множество — и среди левых, и среди правых. Мало того, что они не имели никакого реального опыта руководства. Это бы ладно. Люди и не тому учились. Беда была в том, что депутаты страдали очень опасной болезнью, которую В. И. Ленин остроумно назвал «парламентским идиотизмом». Она заключается в том, что депутаты искренне считают: самое главное — это их парламентская возня, их фракции, коалиции, резолюции. Еще одна сторона этого недуга — святая уверенность, что надо только издать закон. О том, как именно он будет претворяться в жизнь, эти люди даже не задумывались. Они полагали: стоит только принять нужную бумагу — и все наладится. Впрочем, верхушка Петросовета была не лучше.

При царе эта болезнь не особо и мешала. Но вот люди дорвались до реальной власти. Теперь им приходилось отвечать за то, что творится в огромной стране, в которой накопилось множество сложнейших проблем. А они продолжали заниматься тем, к чему привыкли.

Своеобразие ситуации, сложившейся в России после Февральского переворота, было в том, что в стране существовали, по сути, две параллельных власти — Временное правительство и Совет. Хотя на первых порах Совет не претендовал на то, что является альтернативой «временным», тем более что Керенский входил в обе структуры. Бороться самому с собой — это, знаете ли, непросто.

Идеологически они поначалу тоже не особо различались. Министры Временного правительства, чувствуя шаткость своего положения (улица-то была за Советом), постоянно подпускали в речах левую фразу. Тем более что председатель «временных», князь Львов, будучи абсолютно неспособным к какой-либо практической деятельности, обладал характером кота Леопольда. Он искренне верил, что все — и левые, и правые, смогут жить в мире и согласии. Да и Совет отличался радикализмом больше на словах.

На самом-то деле на первых порах двоевластие были выгодно и тем, и другим. Каждый мог в случае чего кивать на «соседа» — это не мы виноваты, это вон они против…

Первый практический ход сделал именно Совет. 1 марта, то есть еще до отречения императора, он издает знаменитый Приказ № 1 по Петроградскому гарнизону. Его стоит привести полностью.

1 марта 1917 г.

По гарнизону Петроградского округа всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения, а рабочим Петрограда для сведения.

Совет рабочих и солдатских депутатов постановил:

1) Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.

2) Во всех воинских частях, которые ещё не выбрали своих представителей в Совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра 2 сего марта.

3) Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.

4) Приказы военной комиссии Государственной думы следует исполнять, за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.

5) Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам[5] даже по их требованиям.

6) В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя, в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чём не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. В частности, вставание во фронт и обязательное отдание чести вне службы отменяется.

7) Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т. п., и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д.

Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности, обращение к ним на «ты» воспрещается, и о всяком нарушении сего, равно как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны доводить до сведения ротных комитетов.

Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и прочих строевых и нестроевых командах.

Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов

Этим приказом был запущен механизм развала армии. Теперь солдаты могли совещаться — идти им в атаку или ну ее на фиг… Причем очевидно было, что приказ должен распространяться не только на Петроградский гарнизон. Документ вышел в девяти миллионах экземпляров — при том, что под ружьем находились 11 миллионов солдат. То есть буквально — он должен был дойти до каждого.

При желании в этом можно видеть очередные коварные происки врагов России, однако на деле все проще. Как это часто бывает в политике — приказ работал на сиюминутную ситуацию. Обитатели Таврического дворца продолжали бояться того, что на них кто-нибудь из фронтовых генералов двинет войска. А ведь теоретически какой-нибудь генерал и мог бы…

Кроме того, руководители Совета были сугубо штатскими интеллигентами. А в те времена интеллигенты, да еще и левых взглядов, армию не любили и не считали нужным интересоваться, как она устроена. Подобные товарищи могли читать Гегеля и Маркса в подлиннике — но не знать, чем капитан отличается от штабс-капитана. Кроме того, значительную часть депутатов Совета составляли солдаты! Причем из запасных частей, то есть не фронтовики. Покажите мне солдата, который любит дисциплину.

Но что самое смешное — так это то, что Временное правительство, сплошь состоящее из оборонцев, то есть сторонников продолжения войны, покричав «мы тут ни при чем», тем не менее приказ… поддержало! Понять их мотивы трудно, а оправдания, последовавшие уже в эмиграции, выглядят неубедительно. К примеру, Керенский утверждал, что это было необходимо, так как в армии было много контрреволюционеров. Хотя никакой контрреволюции по отношению к Февралю не существовало. Вообще. Видимо, просто-напросто Временное правительство опасалось связываться с Советом.

Впрочем, «временные» явно решили не отстать от Совета, потому что тоже начали чудить. К примеру, они продолжили разваливать армию уже собственными силами.

«В этом плане особенно красноречивы действия А. И. Гучкова, ставшего военным министром Временного правительства. Он был человеком умным и решительным, близким к армии и имевшим очень высокий авторитет среди офицерства и генералитета. Тем не менее он, следуя логике процесса, давал распоряжения и приказы, разрушавшие армию (например, за март было уволено около 60 % высших офицеров)».

(С. Кара-Мурза, писатель)

Кстати, а не из этих ли уволенных были красные командармы и начальники штабов, которые в итоге разбили и Колчака, и Деникина?

Проявили себя «временные» и в других областях. Особо отличился Керенский, первоначально занимавший пост министра юстиции. Он «пробил» решение о всеобщей амнистии. То, что выпустили всех, в чьих действиях был хоть какой-то намек «на политику», — это понятно. Но заодно с политическими освободили и уголовников. Керенский объяснял это тем, что, дескать, все освободившиеся урки отправятся добровольцами в армию. Ага, конечно! Они отправились заниматься любимым делом — воровать и грабить. Скорее всего, Керенский таким образом просто облегчал себе жизнь — не болела голова о содержании тюрем. Тем более что тюремную систему надо было как-то реорганизовывать.

Но еще один его шаг логическому объяснению не поддается. Вдобавок к амнистии Керенский полностью развалил правоохранительную систему (точнее, добил, потому что революция и так нанесла по ней страшный удар). Так, к примеру, он запретил использовать в следственной работе информаторов, заявив, что «это недостойные методы для демократической страны». Хотя любой опер, и тогдашний, и сегодняшний, объяснит, что большинство преступлений раскрываются не методом дедукции, а с помощью «барабанов»[25].

Что уж говорить об отдельном корпусе жандармов, который разогнали полностью. Сформированная милиция была абсолютно беспомощна, никто ее всерьез не воспринимал. Взамен же жандармов, которые при царе занимались политическим сыском, вообще ничего не создали. Из спецслужб в России осталась одна лишь военная контрразведка — но она и при царе работала отвратительно. Кстати, Керенский впоследствии сам в свою яму и попал. Когда у него начался конфликт с большевиками, он им ничего противопоставить не смог.

Проведя первые реформы… Чем, кроме реформ, могут заниматься демократы? Правильно. Начали воровать. Конечно, воровали и раньше, и немало. Но теперь и вовсе никаких сдерживающих факторов не осталось.

Вот выдержка из доклада министра юстиции Временного правительства В. Н. Переверзева на III съезде военно-промышленных комитетов в мае 1917 г.:

«Спекуляция и самое беззастенчивое хищничество в области купли-продажи заготовленного для обороны страны металла приняли у нас такие широкие размеры, проникли настолько глубоко в толщу нашей металлургической промышленности и родственных ей организаций, что борьба с этим злом, которое сделалось уже бытовым явлением, будет не под силу одному обновленному комитету металлоснабжения.

Хищники действовали смело и почти совершенно открыто. В металлургических районах спекуляция создала свои собственные прекрасно организованные комитеты металлоснабжения и местных своих агентов на заводах, в канцеляриях районных уполномоченных и во всех тех учреждениях, где вообще нужно было совершать те или иные формальности для незаконного получения с завода металла. Новый строй здесь еще ничего не изменил… организованные хищники так же легко и свободно обделывают свои миллионные дела, как и при прежней монархии… При желании можно было бы привести целый ряд очень ярких иллюстраций, показывающих, с каким откровенным цинизмом все эти мародеры тыла, уверенные в полнейшей безнаказанности, спекулируют с металлом, предназначенным для обороны страны».

То же произошло и с коррупцией. Теперь это делалось совершенно открыто. Вокруг министерств развелось огромное количество всяческих комиссий, которые откровенно занимались «откатами». Словом, все так же, как было у нас в начале девяностых.

Ну и, естественно, в стране бушевала полная свобода слова. Начали все, понятное дело, с обличения царского режима. Особенно досталось императорской семье и ее связям с Григорием Распутиным — тут можно было нести все что угодно. Чтобы понять, что из себя представляла тогдашняя «гласность», можно прочесть роман В. Пикуля «Нечистая сила»[26]. Автор ничего в этом романе не придумал. Большинство фактов он взял из изданий 1917 года.

Но если бы дело ограничилось освещением «темных пятен истории»… Вскоре ошалевших от «гласности» журналистов стало заносить за все границы. К примеру, эсеровская «Воля народа» восторгалась высоким боевым духом немецкой армии и подвигами ее летчиков. (Замечу, что эсеры были за продолжение войны.) Представьте, для сравнения, что в демократической Англии в 1942 году какая-нибудь газета напечатала бы статью о подвигах бойцов танковой дивизий СС «Мертвая голова»… Редактора посадили бы на следующий день и дали бы лет десять. Сажали и за меньшее.

…Некоторое время в обществе царила эйфория по поводу обретенной свободы. Но все проходит, прошла и эйфория — и начали вылезать главные вопросы, из-за которых-то смута и началась.

Два основных вопроса, волновавших большинство населения России — это мир и земля. Крушение монархии было воспринято с таким энтузиазмом прежде всего потому, что народ полагал: новая демократическая власть сумеет решить наболевшие проблемы. Но эти иллюзии быстро рассеялись.

В апреле военный министр А. И. Гучков заявил на большом совместном заседании Временного правительства и Исполкома Петроградского Совета: «Мы должны все объединиться на одном — на продолжении войны, чтобы стать равноправными членами международной семьи».

Обратите внимание — речь уже не идет ни о каких черноморских проливах, да и вообще о каких-то внятных стратегических целях. Класть сотни тысяч людей, чтобы стать какими-то там «членами»?

Разумеется, реальные причины были более приземленными. Временное правительство целиком и полностью зависело от союзников. Россия к этому времени задолжала им 7 745 миллионов рублей, так что деваться было некуда.

Но дело не только в деньгах. Члены Временного правительства по психологии были типичными «западниками». Их политическим идеалом являлось построение демократического общества западного, точнее французского типа. Прибавьте сюда еще личные и деловые связи с Францией и Англией… Для них ссора с Антантой означала не только политические неприятности, но и полное крушение всех жизненных ориентиров.

Ну и разумеется, сюда подвёрстывалось простое опасение, что с ними могут случиться неприятности. Ведь ни за кадетами, ни за октябристами по большому счету в России не стояла никакая реальная сила. Принято считать, что кадеты — это партия крупной буржуазии — но это не совсем так. Они хотели стать партией крупной буржуазии. А вот буржуазия смотрела на них без особого энтузиазма. (Это похоже на наш покойный Союз правых сил, который тоже позиционировал себя как партия предпринимателей, но у предпринимателей особой популярностью не пользовался.)

С войной у Временного правительства связаны и первые неприятности. Долгое время о ее продолжении министры говорили обтекаемыми фразами, но 18 апреля они направили союзникам ноту, где было сказано о «всенародном стремлении довести мировую войну до решительного конца». Это вызвало массовые демонстрации, которые сопровождались столкновениями со сторонниками Временного правительства. Генерал Л. Г. Корнилов, который тогда был начальником Петроградского гарнизона, приказал вывести на Дворцовую площадь пушки. Правда, солдаты потребовали подтверждения приказа от Совета и не получив такового, отказались приказ выполнять. Корнилов обиделся и подал в отставку. Как показали дальнейшие события, Лавр Георгиевич ничего не понял…

В результате апрельского скандала из правительства вылетели Гучков и Милюков. Забавно, что в новом варианте Керенский занял посты военного и морского министров — хотя к армии, а уж тем более к флоту, он и близко никогда не подходил.

С земельным вопросом все оказалось еще сложнее. Временное правительство сперва вообще пыталось его замолчать. Но не та это была тема! В деревне начались беспорядки — пока еще достаточно умеренные. Крестьяне стали захватывать необработанные участки помещичьей земли, а также отказывались платить за арендуемую у них землю. То есть, по сути, начался эдакий «ползучий» захват. 19 марта Временное правительство заявило, что земельный вопрос «несомненно станет на очередь в предстоящем Учредительном собрании», подчеркнув, что «земельный вопрос не может быть проведен в жизнь путем какого-либо захвата».

Разумеется, это заявление и было успешно проигнорировано. Беспорядки нарастали. Временное правительство стало требовать от своих комиссаров[27] навести порядок, а те отвечали, что сделать это не в состоянии: военные отказываются им помогать, а милиция даже сочувствует крестьянам. 5 мая уже обновленное правительство обещало начать преобразование землепользования «в интересах народного хозяйства и трудящегося населения», не дожидаясь Учредительного собрания, но это так словами и осталось.

В случае с земельным вопросом Временное правительство уперлось в нешуточную, трудноразрешимую проблему. Дело тут даже не в сопротивлении помещиков — они-то как раз никакой особой силы в России к тому времени не представляли. Все было куда хуже. Дело в том, что уже в 1916 году половина всех помещичьих землевладений была заложена. По сути, поместья принадлежали банкам, и после национализации земли многие из них вылетели бы в трубу. А банки, как мы помним, в большинстве были иностранными. В результате правительство поссорилось бы как с местными предпринимателями, так и со своими иностранными друзьями. А чтобы выкупить землю у банков, не хватило бы никаких денег.

«Временные» поступили, как обычно и поступают политики такого сорта — виляли и тянули.

Результат вышел грустный. Захваты земли пошли по нарастающей. Причем помещиков далеко не всегда изгоняли, иногда им выделяли такой же участок, как и другим. Так случилось, к примеру, с известным советским писателем М. М. Пришвиным. Ему выделили 16 десятин[28], на которых он благополучно пересидел всю Гражданскую войну. Но иногда бывало, конечно, и хуже.

Летом все пошло еще веселей. Начали появляться уже целые районы, где крестьяне распоряжались по-своему. Самый знаменитый пример — Нестор Иванович Махно, который тогда еще не был «батькой».

Выйдя по амнистии из Лефортова, где он с 1907 года сидел за «экспроприацию» с убийством в составе анархистской группы, он появился в родном Гуляй-Поле, послал куда подальше комиссара Временного правительства и установил Советскую власть. В своем, анархистском понимании — но на три месяца раньше большевиков. Помещичью землю, естественно, крестьяне поделили. И ничего ему власти сделать не смогли.

Своей страусиной политикой Временное правительство старательно расшатывало положение и провоцировало крестьян на самоуправство. Хотя, с другой стороны — а что оно могло сделать?

Тем временем отношения между правительством и Советами начали обостряться. В кратчайший срок Советы возникли по всей стране, впоследствии образовав центральный орган — Всероссийский исполнительный комитет (ЦИК). И что не менее важно — в Петрограде «низовые» Советы возникли в воинских частях и на заводах. Причем они были куда радикальнее, нежели подобные структуры более высокого уровня, потому как тут не игрались в политику. Именно из недр заводских организаций (так называемых фабзавкомов) вышел главный лозунг второй половины 1917 года: «Вся власть Советам!» Впервые он был озвучен еще в апреле, в Москве, на заводе Михельсона.

При этом тех, кто был готов силой свергать Временное правительство, в фабзавкомах первой половины года имелось не слишком много. А если точнее — просто мало. Да и сторонников продолжения войны там было достаточно. Другое дело, что работяги задавали резонный вопрос: а почему это мы несем основные тяготы войны, а предприниматели получают сверхприбыли? Не пора ли господам буржуям слегка поделиться?

Силу они имели очень серьезную. В случае конфликтов Петросовет вставал на их сторону, в Временное правительство предпочитало не связываться. Впрочем, бывали и случаи типичного «социального партнерства», когда администрация предприятий сама обращалась к фабзавкомам с просьбой решить ту или иную насущную задачу. Кстати, в армии солдатские комитеты тоже не всегда занимали пораженческую позицию. Хотя, конечно, обычно при слове «комитеты» офицеров трясло…

Но в Советах становился все более и более популярным вопрос: а зачем нам вообще нужно это Временное правительство? Мы и сами справимся. Правда, большинство рассчитывало добиться этого мирным путем. Но все ж власть в России все больше напоминала ее герб — двухголовую птицу[29]. А слева уже поднимались радикальные силы…

Стоит кратко охарактеризовать тогдашнюю политическую палитру. Потому что 1917 год — это прежде всего время столкновения массовых политических организаций, а не игры отдельных политиков. Те, кто этого так и не понял, в итоге проиграли всё.

…Сразу же после Февральского переворота, в ожидании Учредительного собрания, партии начали массовую вербовку новых членов, благо для этого были созданы все условия. Мест «вне политики» в стране не осталось. Народ был чрезвычайно политизирован, и люди охотно откликались на призывы агитаторов.

Впрочем, отнюдь не всем наступила такая малина. Правые[30] организации — то есть консервативно-монархические, были изящным пинком ноги выкинуты за пределы политического поля, где и остались, возродившись в довольно жалком виде только в эмиграции в двадцатых годах. Я уж не говорю о черносотенцах — их организации были вообще запрещены. Так что и в 1917 году, и далее шла борьба не старой и новой России, а двух вариантов новой. Российская империя была похоронена в феврале 1917 года.

На первом этапе аврального партийного строительства наибольших успехов добились две партии — социалистов-революционеров и социал-демократов (меньшевиков).

Эсеры — партия очень своеобразная. Как известно, в начале века они создали одну из самых мощных в мире террористических организаций[31], и несколько лет террористы увлеченно отстреливали и взрывали царских чиновников. Но эсеры не просто так стреляли — они боролись «за землю и волю», разработав радикальную аграрную программу, которую позже с успехом воплотили в жизнь большевики.

В 1906 году социалисты-революционеры отмежевались от террористических методов и стали очень белыми и пушистыми. Про свою аграрную программу они тоже предпочитали не вспоминать — до периода массовой агитации 1917 года, когда вспомнили старые лозунги. Тем более что с каторги и из эмиграции вернулась старая гвардия. Так что партия получилась очень рыхлой — от тех, кто фактически стоял на либеральных кадетских позициях, до радикалов, жаждущих продолжения революции (вскоре последние откололись от основной партии в качестве левых эсеров). Но «генеральная линия» была все же — «не обострять».

Как бы то ни было, но эсеровская пропаганда имела успех. Особенно хорошо получалось в армии, где в партию записывались как солдаты (то есть в основном крестьяне), так и младшие офицеры. В деревне опорой эсеров была «сельская интеллигенция» (учителя, землемеры, врачи).

С меньшевиками вышло еще интереснее. Самое смешное, что до сентября 1917 года они среди рабочих были куда популярнее, нежели большевики.

«Согласно их теории, перед переходом к социализму страна должна пройти длительный путь буржуазного парламентаризма и индустриализации, и лишь после того, как она экономически и политически сравняется со странами Запада, можно говорить о социализме. Молчаливо предполагалось, что все это время социалисты будут выполнять роль посредника между рабочим классом и буржуазией. Весьма удобная позиция, надо сказать… и весьма популярная. Так делали все приличные социал-демократические партии во всех приличных странах…

Войдя в правительство, меньшевики и эсеры попытались, в соответствии со своими принципами, "помирить" его с массами, установив нечто вроде "социального партнерства". Это привело к тому, что социалисты стали отклоняться вправо, все ближе смыкаясь с кадетами в одно правящее ядро. Массы они пытались тянуть за собой, однако те имели свой интерес в революции и дрейфовали влево, отчего буксирный трос между советской верхушкой и советскими массами все больше натягивался».

(Е. Прудникова, писатель)

Партия была еще более рыхлой, нежели эсеры. На одном фланге стоял убежденный эволюционист Г. В. Плеханов, на другом — будущий «демон революции» Л. Д. Троцкий.

…В первом составе Временного правительства левых было двое. После апрельского кризиса — уже шестеро. В Советах, а особенно в Петросовете и ВЦИК, эсеры и меньшевики тоже до поры до времени занимали командные высоты. Тем не менее, благодаря рыхлости партий, Советы и «временные» успешно и безостановочно бодались друг с другом.

И все бы хорошо, но чем дальше, тем более ощущался новый фактор — холодный ветерок с крайне левого фланга.

Примечания:

2

Новороссией называли Причерноморье и Приазовье — то есть черноземные районы.

3

Забегая вперед, отметим, что махновцы были отнюдь не бедняками, по среднероссийским меркам — очень зажиточными хозяевами. Недаром большевики называли их «кулацким» движением.

25

Барабан — осведомитель. Слово используют как блатные, так и милиционеры.

26

В журнальном варианте — «У последней черты».

27

Комиссар — представитель. Все участники революционных событий постоянно обращались к истории Великой французской революции как к прецеденту. Поэтому оттуда взято множество терминов: Учредительное собрание, комиссары, директория, белые и многие другие.

28

Десятина равна 1,0925 гектара.

29

С февраля до октября 1917 года государственная символика России соответствовала современной.

30

Термины «правые» и «левые» возник во время Великой французской революции. Наиболее радикальные революционеры занимали левые скамьи в Конвенте, более консервативные — правые. В европейской традиции левыми называют сторонников социализма, правыми — «рыночников» и консерваторов. К сегодняшней России эти термины не слишком подходят.

31

Если не считать современного исламского терроризма, то с Боевой организацией партии эсеров могут сравниться только Ирландская республиканская армия и итальянские «Красные бригады».