Глава 1. КАНУН И НАЧАЛО

Общеизвестно, что Антоновский мятеж подготавливался эсерами. Как правыми, так и левыми. Хотя их роль в этом нещадно преувеличена нашими историками, но именно эсеры провели в Тамбовской губернии основную работу по пропаганде антикоммунистических настроений среди широких крестьянских масс и по созданию в деревне подпольных комитетов "Союза трудового крестьянства" (СТК), которым отводилась роль центров по непосредственной подготовке крестьянских выступлений на местах. К середине лета 1920 года значительная часть Тамбовской губернии была уже покрыта густой сетью нелегальных комитетов СТК – сельских, волостных, районных и уездных. Существовал и глубоко законспирированный губернский комитет (губком) СТК.

Несомненно, что комитеты СТК внесли свой вклад в нагнетание уже и без того предгрозовой атмосферы, царившей во многих местах Тамбовщины еще с февраля 1920 года. Ведь именно к этому времени в ходе сбора продразверстки достигло своего апогея число всевозможных перегибов, откровенных насилий и настоящих преступлений по отношению к крестьянству со стороны продотрядов, напрямую подчинявшихся тамбовскому губпродкомиссару Якову Григорьевичу Гольдину.

Так уж случилось, что в нашей исторической литературе До сих пор как-то не нашлось места для освещения творившихся продотрядами беззаконий. В лучшем случае, историки отделывались общими фразами типа того, что в "отдельных местах" происходили "отдельные случаи" перегибов, ошибок и других "искривлений линии", допускавшихся иногда "отдельными продотрядами".

А между тем, даже поверхностное изучение документов о проведении кампании продразверстки двадцатого года в Тамбовской губернии показывает, что здесь можно говорить о настолько искривленной линии губернских продорганов во главе с Гольдиным, что эта кривая линия напрямую вела тамбовского мужика (и отнюдь не кулака!) к мысли о поистине жизненной необходимости взяться за оружие и попробовать силой "сбросить" коммунистов. И разубедить крестьянина в этом было весьма сложно. Ведь защитить преданного или лояльного советской власти середняка или бедняка даже от явного и издевательски неприкрытого произвола гольдинских продотрядов не могли – если и пытались – не только деревенские коммунисты, но и уездные власти.

В подтверждение сказанного приведем (с небольшими и несущественными сокращениями) доклад президиума Борисоглебского уездного исполкома от 20 февраля 1920 года, направленный в тамбовские губком партии и губисполком, а также во ВЦИК и ЦК РКП(б).

"… Цель настоящего доклада та, чтобы обрисовать проведение в уезде продовольственной политики, а также обрисовать действия отряда гражданина Марголина, выполняющего продовольственную разверстку.

Продовольственная разверстка по Борисоглебскому уезду как наложена, так и проводилась неправильно, с нарушениями самых элементарных правил продовольственной политики.

На волости наиболее плодородные разверстка наложена гораздо менее, чем они могут дать и, наоборот, на волости наименее плодородные накладывается гораздо больше. Однако, совершенно не учитывая этого положения, приехавший в уезд гражданин Марголин со своим отрядом принялся яро выполнять эту разверстку. И что же: по уезду пронесся ужасный крик – крик наболевшей крестьянской души, протест против насилия и репрессий, которые гражданин Марголин стал применять к крестьянам-беднякам, к женам и семьям красноармейцев, но не к кулакам.

Репрессии эти прямо бесчеловечны и напоминают собою времена средневековья.

В ход была пущена порка. Крестьян пороли и посейчас порют по всем правилам искусства Николая Кровавого, если не больше. Порют продармейцы, агенты и сам гражданин Марголин, за что и был арестован ревтрибуналом, но по приказу из Тамбова ныне выпущен из тюрьмы с допущением к исполнению своих обязанностей.

Не довольствуясь поркой, по приказу гражданина Марголина был проведен мнимый расстрел членов Новотроицкого сельского Совета Русановской волости. Было это таким образом. Арестованные члены сельского Совета были посажены в сарай, из которого их поодиночке выводили, раздевали, ставили к стенке и командовали: "Взвод! Пли!". Продармейцы стреляли в воздух, а обезумевший от страха член Совета падал в обморок. Затем его поднимали и громко кричали: "Одну сволочь расстреляли, давайте другую". Выводили другого, и с ним проделывали то же самое. Но этого мало. Раздетых членов Совета и крестьян запирали раздетыми в холодный сарай, где они находились по несколько часов на двадцатишестиградусном морозе, дрожа и, вероятно, в душе проклиная Советскую власть.

У тех же крестьян конфисковывалось все имущество и скот. Последний загонялся к кому-нибудь во двор и целыми днями находился без корма. Голодный рев животных сам говорил за себя, бывали случаи, что здесь же, на дворе, коровы телились, лошади жеребились и приплоды замерзали.

От побоев умирали люди. Наиболее характерен такой случай. К жене красноармейца приходят продармейцы и требуют, чтобы она немедленно выполнила государственную продразверстку. Жена красноармейца заявляет, что она не может этого сделать по той самой простой причине, что у нее ничего нет. Ее доводы оказались для продармейцев недостаточны, и они, обложив ее крепким словцом, пустили в ход нагайки и кулаки. В результате у беременной жены красноармейца преждевременные роды, и она умирает, истекая кровью…

Бывали и такие случаи. Агенту или продармейцу понравится у крестьянина лошадь. Он приходит к нему и говорит, чтобы тот отдал ему лошадь для разъездов по волости. Крестьянин, уже выполнивший разверстку полностью, отказывает, ссылаясь на то, что лошадь ему самому нужна. Агент же, недолго думая, накладывает на него еще несколько пудов хлеба, которых крестьянин не может отдать. Агент торжествует. Лошадь отбирается им за невыполнение разверстки. Он прав.

Таким образом, у большинства крестьян – беднейших крестьян – хлеб выметен подчистую. Более того: крестьянам нередко приходилось выезжать за хлебом в соседнюю Воронежскую губернию, где прикупали хлеб по спекулятивной цене и выполняли разверстку.

Продовольственную разверстку гражданин Марголин начинает таким образом. По приезде в село или волость он собирает крестьян и торжественно заявляет: "Я вам, мерзавцы, принес смерть. Смотрите, у каждого моего продармейца сто двадцать свинцовых смертей для вас, негодяев" и т. д. Затем начинается требование выполнить продовольственную разверстку, а потом порка, сажание в холодный сарай и т. п.

Результаты действий Марголина не преминут сказаться. Площадь земли по Борисоглебскому уезду останется совершенно

незасеянной, так как разверстку выполняли, не считаясь с нормой; возможны также голодные бунты и восстания…

В заключение о проделках Марголина необходимо добавить. Марголиным захватываются почты и телефонные станции с целью, чтобы кто-нибудь не донес о его безобразиях исполкому или Чека. Коли же кому-нибудь удавалось послать телефонограмму, то принявший и писавший ее арестовывались, как и сама телефонограмма.

Заканчивая этим свой доклад, Борисоглебский уисполком, стоя на точке зрения разумной продовольственной диктатуры, …требует в срочном порядке отстранить и предать суду гражданина Марголина, которому губпродкомиссар Гольдин выразил телеграфно соболезнование по поводу его ареста, а вместе с ним и всех его сподвижников, ибо терпеть дальнейшее издевательство над крестьянами исполком, члены которого – коммунисты, закаленные в боях с белогвардейскими бандами, считает недопустимым ни с какой точки зрения".

Поток жалоб на незаконные действия тамбовских продорганов был настолько велик, что, несмотря на все преграды, докатился до Москвы и даже до В. И. Ленина. В середине февраля 1920 года Ленину стало известно о фактах гибели хлеба на охраняемых продармейцами ссыпных пунктах Тамбовской губернии, а также и о некоторых "шалостях" самого тамбовского губпродкомиссара Я. Г. Гольдина, который дошел уже до того, что присвоил себе право расстреливать. Например, неугодных ему заведующих ссыпными пунктами.

Однако за Якова Гольдина совершенно неожиданно вступился Максим Горький,* "уверяя, – как писал Ленин 17 февраля по этому поводу заместителю наркома продовольствия Николаю Павловичу Брюханову, – что Гольдин – мальчик неопытный-де. Это-де кулаки злостно кладут хлеб в снег: ни нам, ни вам. Чтобы сгорел". Ленин спрашивал Брюханова: "Ваше заключение: что следует сделать и что Вы сделали?"

* Очевидно, об этом Горького попросил кто-то из московских друзей или даже "наставников" 26-летнего Гольдина. Как известно, Горький неоднократно обращался к Ленину с подобными ходатайствами, не особо вникая в их суть, что зачастую очень сердило Ильича.(2) Нельзя здесь не сказать и о том, что одним из влиятельных покровителей Гольдина в Тамбове являлся знаменитый Владимир Александрович Антонов-Овсеенко, работавший с октября 1919-го до мая 1920 года председателем Тамбовского губисполкома.

Выполняя это поручение Ленина, Брюханов немедленно потребовал объяснений от Гольдина. Нам неизвестно, что сообщил тот в свое оправдание. Но, судя по всему, Гольдин не очень-то испугался внешне строгого запроса заместителя наркома. Ибо уже на следующий день (18 февраля) он, как ни в чем не бывало, устроил мощный "разнос" борисоглебским уездным властям и заставил их срочно освободить из тюрьмы Я. И. Марголина вместе со всеми его продотрядниками. А выразив последним телеграфное соболезнование по поводу их "безвинного" ареста, Гольдин тем самым откровенно благословил марголинцев на новые "трудовые подвиги".

Естественно, что в глуши тамбовских сел и деревень крестьяне не могли знать обо всех перипетиях неравной борьбы некоторых местных коммунистов и советских работников с зарвавшимся губпродкомиссаром Гольдиным и его верными подручными типа Якова Иделевича Марголина.

"В губпродком по-прежнему летели тысячи жалоб о незаконных действиях продотрядов и агентов на местах, – говорил о причинах возникновения антоновщины начальник военно-исторического отделения штаба войск Тамбовской губернии А. С. Казаков, выступая перед армейскими коммунистами в июле 1921 года. – Однако эти заявления не рассматривались… Если даже предположить, – продолжал Казаков, – что из всей этой массы заявлений и жалоб справедливы одна десятая, а прочие девять десятых являются кулацкой и эсеровской клеветой, то вы понимаете, что и этого было достаточно, чтобы накалить атмосферу, чтобы горючий материал, накопленный предыдущими условиями, вспыхнул… Имеются документальные данные о том, что крестьян, с целью выполнить всю разверстку, подвергали пыткам и пыткам ужасным: наливали в сапоги воды и оставляли на морозе, опускали в колодцы, подпаливали бороды, стреляли из револьверов мимо уха и т. д. Нередко эти пытки применяли к тем, которые выполнили всю продразверстку, однако от них требовали новых взносов".

Одна из причин того, что продотрядами в Тамбовской губернии совершалось много беззаконий, по мнению Казакова, заключалась в том, что основную массу продармейцев составляли бывшие дезертиры. И вообще засоренность тамбовских продорганов чуждыми, а порою и специально проникшими туда враждебными элементами, была очень велика. А вот партийная прослойка в них – наоборот, хотя по количеству коммунистов Тамбовская губерния ходила в "передовиках". Это хорошо видно в сравнении с численностью парторганизаций других губерний Центрального Черноземья. Так, например, к апрелю 1920 года в Тамбовской губернской партийной организации насчитывалось 13000 коммунистов, тогда как в Воронежской – 3800, Курской -6000, Орловской – 5500.

В качественном же отношении коммунистические силы Тамбовщины оказались на поверку крайне слабыми. Это объясняется главным образом тем, что в сугубо аграрной Тамбовской губернии не было пролетариата в марксистском понимании этого слова. А имевшийся здесь малочисленный рабочий класс (его доля в общей численности населения губернии не превышала одного процента) к 1920 году оказался до предела ослаблен различными мобилизациями и прочими неблагоприятными условиями.

В селах Тамбовщины коммунисты также не имели сколько-нибудь значительной и надежной опоры, так как беднейшее крестьянство в зажиточно-середняцкой тамбовской деревне составляло меньшинство, тогда как процент кулачества в ней был, по сведениям из разных источников, от 14 до 20, по стране в среднем – 3 процента.

Погоня за высокими количественными показателями оказала поистине медвежью услугу Тамбовской губернской партийной организации. В партию вступило много случайных, чуждых и даже явно враждебных ей людей. Разумеется, не упустили свой шанс и эсеры. Уже упоминавшийся нами А. С. Казаков писал, что в 1921 году Тамбовский губком РКП(б) был вынужден признать "факт массового вхождения членов партии эсеров в коммунистическую партию; были случаи, когда почти целиком эсеровская ячейка переходила в ряды РКП. Впоследствии выяснилось, что многие вошли с исключительной целью дискредитирования партии в глазах населения… Во всех советских органах, не исключая и губчека, эсеровские организации имели своих агентов".

Только крайней неосмотрительностью и беспечностью при приеме в партию можно объяснить такой, например, факт: за пять первых месяцев мятежа на сторону Антонова добровольно перешла половина сельских коммунистов Кирсановского уезда. 12) А о работе сельских ячеек РКП(б) в Борисоглебском уезде перед мятежом, один высокий проверяющий отозвался так: "В деревнях крестьяне ищут большевиков, чтобы пожаловаться на коммунистов".

Качественная слабость губернской парторганизации, сильная подверженность ее членов мелкобуржуазному влиянию находили свое выражение и в бесчисленных случаях перерожденчества, взяточничества и злоупотребления служебным положением. Наконец, летом 1920 года угрожающих размеров достигло пьянство среди членов партии. Всерьез обеспокоенный таким положением Тамбовский губком РКП(б) принял даже специальное суровое постановление "О борьбе с пьянством", в котором решительно потребовал от всех уездных комитетов (укомов) партии:

"1. За пьянство исключать из партии простыми постановлениями укомов, причем ответственных работников, как особо дискредитирующих Советскую власть и идеалы революции, арестовывать, дело о них передавать в ревтрибунал, до суда заключать в концентрационный лагерь, имена их выставлять на специальных черных досках в общественных учреждениях.

2. Членов партии, уличенных в распространении спиртных напитков, арестовывать и направлять в губчека, куда губком вошел с предложением применять по отношению к ним самые тяжкие меры наказания по законам военного времени".

Но не блистала своей работой и губчека. Мало того, что профессиональный уровень большинства ее сотрудников был весьма низок, так еще и половина из них (во главе с самим председателем губчека Александром Мартиновичем Оя), как раз к началу Антоновского восстания оказались арестованными за шантаж "отцов губернии". И тут нельзя не отметить, что Тамбовская губчека после этих арестов стала гораздо боеспособнее и даже добилась вскоре кое-каких успехов. Хотя, конечно, в целом ее работа еще долго находилась, что называется, не на высоте.

Настоящим бедствием для Тамбовской губернии (с точки зрения советской власти, разумеется) было массовое дезертирство, то есть уклонение от службы в рядах Красной армии. Так, на 1 января 1920 года девять десятых всего военнообязанного населения губернии официально числилось в дезертирах, что в общей сложности составляло колоссальную цифру – 250 тысяч человек.

Однако отметим, что дезертирство как явление уже с самого начала 1920 года заметно пошло на спад. По данным Тамбовского губвоенкомата, за первые четыре месяца двадцатого года добровольно явились на призывные пункты, а также были пойманы в облавах почти 35 тысяч дезертиров. В последующие четыре месяца их численность сокращалась невиданными доселе темпами. А ведь летние месяцы, по сравнению с другими временами года, в 1918-м и 1919 годах были самыми что ни на есть дезертирскими". Тот феномен, что в мае – августе 1920 года в ряды Красной армии влилось не менее 105 тысяч "прозревших" военнообязанных губернии, объясняется главным образом произошедшим в среде тамбовских дезертиров мощным взрывом патриотизма, вызванного нападением на страну белопанской Польши.

Были, конечно, и другие причины, способствовавшие сокращению четвертьмиллионной "армии" тамбовских дезертиров. Постоянно проводившаяся в губернии организованная борьба с Дезертирством в августе 1920 года, то есть в самый канун восстания, достигла своей наивысшей точки. Разнообразные меры убеждения эффективно подкреплялись еще более разнообразными мерами принуждения.* В августе в селах губернии действовало 12 (по одному в каждом уезде) отрядов по борьбе с дезертирством общей численностью до тысячи человек. Только за этот месяц было поймано 554 и добровольно явилось 50 957 дезертиров.

И все же к началу восстания в губернии оставалось еще около 110 тысяч дезертиров. Причем 60 тысяч из них скрывались как раз в трех будущих мятежных уездах – Тамбовском, Кирсановском и Борисоглебском. Именно эти дезертиры и составили позднее основной костяк антоновских полков.

Было в Тамбовской губернии и еще одно "бедствие", послужившее серьезным поводом к восстанию. Это – так называемое совхозно-колхозное движение.

20 июля 1921 года бывший председатель Тамбовского губисполкома В. А. Антонов-Овсеенко, вновь назначенный в марте этого года губернским "начальником" /председателем "Полномочной комиссия ВЦИК по борьбе с бандитизмом в Тамбовской губернии"/, писал в своем докладе-отчете В. И. Ленину и ЦК РКП/б/:

"…Революция внесла значительные изменения в положение тамбовского крестьянства. …Из бывшей помещичьей земли до 72000 десятин отошли под совхозы, которых к 1920 г. налажено до 150, но ни один не поставлен сколько-нибудь сносно – все идут в убыток, все пользуются крестьянским трудом /с исполу/… И отношение к совхозам /через них и к Советской власти/ почти повсеместно у крестьян враждебное.

Были и такие меры "убеждения и принуждения". Один борисоглебский чекист, направленный для негласной разведки ситуации в уезде, докладывал своему начальнику 30 апреля 1920 года: "28 апреля с. г. к 1-му часу дня я прибыл в Туголуковскую волость, где и приступил к своим обязанностям… В это время в Туголуковской волости находился отряд по борьбе с дезертирством, под руководством Василия Михайловича Плещеева, который действовал, согласно заявлений граждан Туголуковской волости, незаконно и преступно. Во время обысков этим отрядом забирались вещи (а ведь искали-то дезертиров! – В. С), не составлялось никаких протоколов и не давалось никаких расписок на отобранное имущество… Граждане избивались плетками красноармейцами этого отряда; кроме всего этого, над женщинами безобразничали, по заявлению одной женщины, которая была изнасилована. Все конфискованные и отобранные лошади, вместо того, чтобы использовать их для обработки и обсеменения полей, на лошадях этих только что раскатываются галопом красноармейцы этого отряда и загоняют лошадей. В общем масштабе Туголуковской волости население, граждане так напуганы этим отрядом, что жители боятся входить в разговор с незнакомым человеком. Из слов граждан, местная власть для принятия мер была бессильна".

Столь же враждебное отношение встречают в большинстве случаев и усердно насаждавшиеся до последнего времени колхозы: по коллективизации Тамб. губ. идет впереди других".

А вот представитель Тамбовской организации правых эсеров так докладывал весной 1920 года в ЦК своей партии о состоянии совхозов в губернии:

"…Уже сельскохозяйственная кампания 1918 г. окончилась в совхозах весьма плачевно, в объяснение чего власти сослались на новизну и неналаженность дела, недостаточность финансовой, агрономической и инструкторской помощи. Но вот окончился еще один сезон – 1919 г., и на состоявшемся в феврале 1920 г. губернском съезде "работников земли" были подведены первые официальные итоги хозяйничанья совхозов. По заявлению председателя съезда гр. Смоленского /Якова Львовича, бывшего в 1919 – 1921 гг. председателем Тамбовского уездного комитета РКП/б/. – B.C./, совхозы Тамбовской губернии не только не оправдали в 1919 г. возлагавшихся на них надежд, но уже сейчас сами предъявили к губпродкому требование на доставку им продовольственных и семенных хлебов общей сложностью в размере 2 милл. пудов. "Советские хозяйства потерпели крах", – откровенно сознавался на съезде первый же докладчик по "текущему моменту", член губернского комитета РКП Немцов, – "пролетарско-крестьянское хозяйничание в совхозах оказалось безобразным, хлеб или остался неубранный, под снегом, или, убранный, сгнил".

Действительно, как выяснилось из докладов с мест, совхозы совершенно не в состоянии оказались справиться с захваченною землею.

…Урожай в совхозах Тамбовской губернии гораздо ниже /по некоторым сельхозкультурам в 20 и более раз. – В. С/ урожая на крестьянских полях.

…Уход за скотом настолько небрежен, что в некоторых совхозах, по заявлению на съезде агронома Золотарева /коммуниста/, "по нескольку дней скотину оставляли некормленной". "В Знаменском совхозе /Тамбовский уезд/, – рассказывал на съезде гр. Золотарев, – лошадей так хорошо кормили, что с голодухи они изгрызли все, что было в конюшне деревянного. …Скот у нас такой, – жаловался Золотарев, – что его нужно будет подтягивать из стойла, чтобы вывести на лужок".

…Нарисованную агрономом Золотаревым картину дополнил новыми штрихами заведующий губземотделом агроном Франц. «Когда вы входите в конюшню,- говорил он, вы не

знаете, лошадь это или поросята, так они облезли. "

Такая же бесхозяйственность царила накануне восстания практически во всех 87 совхозах Тамбовской губернии. А ведь эти совхозы были организованы на месте крупных помещичьих имений; некоторые из последних до революции считались не только процветающими, но и образцово-показательными. И все же приезжавшие из города коммунисты-агитаторы, толком не видевшие до этого в глаза деревню, упрямо вдалбливали в головы тамбовских крестьян, что будущее сельского хозяйства губернии именно за совхозами и колхозами /дело в последних обстояло еще хуже, чем в совхозах/.

Теперь перейдем к рассмотрению вопроса, чрезвычайно важного для правильного понимания того, что же произошло на Тамбовщине в конце лета 1920 года. Это вопрос об объемах госразверстки по хлебу на урожай двадцатого года.

Как известно, эта разверстка была определена для Тамбовской губернии в 11,5 миллионов пудов. Много это было или не очень? Много, если сравнить с объемом разверстки для других губерний Центрального Черноземья: Воронежской – 6,25; Курской – 6,3 и Орловской – 5,5 млн. пудов хлеба. И не очень – если учесть, что из урожая 1918 года Тамбовская губерния сдала государству почти 9 млн. пудов хлеба, а из урожая 1919 года – даже 12,3 млн. пудов.

Естественно возникает вопрос: почему же тогда в 1920 году Наркомпрод дал Тамбовщине разверстку всего в 11,5 млн. пудов? А потому, совершенно справедливо отвечают некоторые наши историки, что в этом году почти вся юго-восточная половина губернии была поражена сильнейшей засухой.

Закономерен и второй вопрос: а под силу ли было тамбовскому крестьянину "вытянуть" эти самые 11,5 млн. пудов, и что по этому поводу пишут историки? А ничего не пишут. Очевидно, такой "крамольный" вопрос у них просто не возникал. В лучшем случае, отметив мимоходом, что наложенная разверстка была все-таки тяжелой или даже "чрезвычайно обременительной", они тут же спешили перейти к рассмотрению других причин возникновения антоновщины. Эти причины виделись им, главным образом, в изжившей себя и до невозможности надоевшей тамбовскому мужику политике "военного коммунизма", в исключительной зловредности и агрессивности здешнего кулачества, а также в злодейском подстрекательстве хорошо организованных и многочисленных проэсеровских комитетов "Союза трудового крестьянства".

Все это, конечно, правильно и верно. Но ведь из этого нельзя понять, почему все-таки население одной части Тамбовщины оказалось вдруг таким "несознательным", что пошло за эсерами, СТК и Антоновым, а население другой – нет. Чтобы ответить на этот вопрос, надо вновь вернуться к анализу объема хлебной разверстки 1920 года.

По подсчетам губпродкома, потребности в хлебе самой Тамбовской губернии равнялись 64 млн. пудов, в то время как, исходя из видов на урожай в начале августа, предполагалось, что валовой сбор хлеба в губернии составит всего 62 млн. пудов. Тем не менее, тамбовские власти решили потуже затянуть пояс на крестьянстве губернии, но всю госразверстку выполнить.

Губпродком моментально "разбросал" 11,5 млн. пудов разверстки по всем 12 уездам. Однако сделал это таким оригинальным образом, что на три наиболее пострадавших от засухи уезда (Тамбовский, Кирсановский и Борисоглебский – именно эти уезды и восстали позднее) пришлось 46 процентов всей губернской разверстки. (24) И все же главная ошибка (ошибка ли?) губпродкома заключалась в другом. Как выяснилось позже, когда восстание уже полыхало, в своих прогнозах на урожай тамбовский губпродком умудрился ошибиться почти в два раза. То есть, вместо предсказанных им 62 млн. пудов хлеба, в губернии фактически было собрано лишь 32 миллиона пудов.

В августе в тамбовских селах начали свою работу продотряды. И крестьянин в пострадавших от засухи уездах, отлично знавший, сколько у него имеется собранного хлеба, и вот теперь узнавший, сколько он должен сдать государству по продразверстке, просто опешил. И было отчего. Например, в Борисоглебском уезде сложилось такое положение, что если бы крестьянство уезда в целом выполнило всю разверстку, то оставшегося хлеба хватило бы только на семена для будущего года.(26) А это означало, что в случае "успешного" выполнения разверстки 440-тысячное сельское населения богатейшего уезда Европейской части России должно было исчезнуть с лица земли в результате неизбежной смерти от голода.

Теперь, думается, непредубежденного читателя не удивит то, что в середине августа 1920 года в селах юго-восточной части Тамбовской губернии начались конфликты крестьян с продотрядами. А именно этого только и ждали эсеры и созданные ими комитеты СТК, наиболее воинственные из которых давно Уже, что называется, рвались в бой.

Известный историк антоновщины Игорь Петрович Донков пишет, что еще "10 июня 1920 года в селе Каревка Александровской волости Тамбовского уезда состоялся съезд делегатов партии эсеров. На нем было решено немедленно организовать две роты (400 человек) из числа членов эсеровской партии и дезертиров. Вооруженные действия намечались на 13-15 июля в деревне Синие Кусты Туголуковской волости Борисоглебского уезда. Но попытка эта не удалась. Мятеж начался в августе."

В начале месяца на границе Борисоглебского и Тамбовского уездов, в районе сел Туголуково – Каменка (но не в самих этих селах) резко возросло число и дерзость разбойных вылазок дезертиров. Поэтому сюда из Тамбова посылается группа оперативников и конный отряд губчека. Здесь же действует и отряд по борьбе с дезертирством Тамбовского уездного военкомата. Впрочем, присутствие этих отрядов не останавливает дезертиров от совершения новых разбойных акций.(28)

Наконец, наступает 19 августа, которое долгие годы считалось датой начала Антоновского мятежа, вспыхнувшего в большом селе Каменка, что в 75 километрах юго-восточнее Тамбова. Так что же произошло в этот день в Каменке?

И. П. Донков пишет: "19 августа 1920 года местный Совет в Каменке был разогнан, почти все его члены убиты. На "созванном" в принудительном порядке собрании жителей близлежащих сел (Каменка, Кашинка, Афанасьево и др.) эсер Г.Н. Плужников обратился к толпе испуганных крестьян с речью. Суть его выступления была недвусмысленна: "Началось крестьянское восстание против Советской власти!"

Однако, как следует из сохранившихся архивных документов, никаких таких событий 19 августа в Каменке не происходило. А "убитые" столичным историком И. П. Донковым каменские сельсоветчики, как мы увидим далее, были живы и здоровы, по крайней мере, до сентября. Одним словом, 19-го и даже 20 августа в Каменке все было тихо и спокойно, чего нельзя сказать о некоторых других близлежащих селах.

19 августа около пятидесяти вооруженных дезертиров напали в селе Туголуково (18 километров юго-западнее Каменки) на работавший там продотряд. В результате возникшей перестрелки погибли помощник командира отряда и два продармейца.

В этот же день в Афанасьевке (6 километров юго-восточнее Каменки) произошло объединение нескольких мелких дезертирских групп в одну – до 70 человек, все вооружены. Здесь же дезертиры схватили двух продагентов, убив одного и тяжело ранив второго. При невыясненных обстоятельствах погиб и деревенский учитель по фамилии Антонов.

Любопытно, что со имя и отчество были точно такими же, как и у будущего руководителя восстания: Александр Степанович. Кстати, обнесенная оградкой могила этого учителя сохранилась до сих пор и находится примерно в километре от Афанасьевкн вероятно, на том самом месте, где бедного учителя настигла смерть.

Утром 20 августа около сорока дезертиров напали на Ивановский совхоз (20 километров северо-западнее Каменки), убили двух совхозных рабочих, забрали 13 лошадей и скрылись. Посланный в погоню отряд губчека нападавших не догнал и вернулся в Ивановку, а затем, сославшись на усталость коней, отправился на отдых… в Тамбов.

Из Каменки на поиски тех же грабителей выезжал и отряд по борьбе с дезертирством, усиленный десятью продармейцами. Также не найдя никого, эта группа вечером вернулась в Каменку и заночевала в ней, выставив караулы. Ночь прошла спокойно. А утром 21 августа выступивший из Каменки на находившуюся в 35 километрах севернее железнодорожную станцию Сампур продотряд столкнулся в поле с группой неизвестных вооруженных лиц. Завязалась перестрелка. Через полчаса, потеряв одного человека убитым и двух ранеными, продотряд начал отступать к Каменке, откуда ему на помощь уже спешил отряд по борьбе с дезертирством. Объединившись, отряды перешли в наступление, но внезапно были атакованы и разбиты невесть откуда взявшимися вооруженными всадниками. Спастись удалось лишь нескольким бойцам.

А участвовавшие в бою дезертиры и каменские крестьяне (человек 150) торжественно, под красным знаменем, вступили в Каменку. Тут же в ближние деревни были посланы гонцы, а на состоявшемся затем сходе и выступил с сообщением о начале восстания против коммунистов и продразверстки (а не против советской власти!) 42-летний местный эсер Григорий Наумович Плужников, известный собравшимся еще со времен первой русской революции как неисправимый бунтарь и гроза окрестных помещиков, за что и пришлось ему узнать царские тюрьмы и ссылки.

Так в Тамбовской губернии началось восстание, которое через десять дней получит название "Антоновское", или "Антоновщина".

Весть о разгроме под Каменкой советских отрядов в этот же день достигла Тамбова. Поздним вечером 21 августа здесь состоялось экстренное заседание президиумов губкома РКП (б) и губисполкома, которое постановило образовать для руководства

Забегая несколько вперед, с горечью отметим, что сегодня никто достоверно не знает и, скорее всего, никогда уже не узнает, где покоятся бренные останки "самого" Александра Степановича Антонова. Обидно.

борьбой с восстанием военно-оперативный штаб при губчека в составе предгубчека Трасковича, губвоенкома Шикунова и губвоенрука Збруева.

В 4.30 утра 22 августа из Тамбова на станцию Ржакса (15 километров северо-восточнее Каменки) был отправлен отряд курсантов полковой школы 21-го запасного стрелкового полка (командир отряда В. М. Воробьев, комиссар – И. М. Мохначев). Сделав в пути остановку на станции Сампур, Воробьев сформировал сборный отряд из находившихся здесь красноармейцев, продотрядников и милиционеров. Командиру этого отряда Никольскому Воробьев приказал наступать на Каменку, "сбивая, если попадутся, банды или, в крайнем случае, сдерживая их", а сам с курсантами проехал по железной дороге до Ржаксы и оттуда тоже двинулся к Каменке.

Во второй половине дня у села Понзари, что в двадцати километрах севернее Каменки, отряд Никольского столкнулся с мятежниками и, не выдержав их натиска, стал беспорядочно отступать на станцию Сампур, куда тем же вечером был вынужден отойти и отряд Воробьева.

23 августа, получив из Тамбова 60 штыков подкрепления, Воробьев вновь попытался наступать, но опять неудачно. Активно действовавшие повстанцы сначала оттеснили его к станции Чакино, а затем окружили на полпути между Чакино и Сампуром у разобранного моста через речку Осиновку. Всю ночь отряд Воробьева отстреливался от наседавших со всех сторон мятежников. Лишь утром 24 августа подошла на помощь из Тамбова бронелетучка транспортной ЧК под командованием бывшего студента Сергея Саленкова и своим огнем – трехдюймовки и трех пулеметов – отогнала повстанцев от отряда Воробьева.

Неудачи советских отрядов заставили военно-оперативный штаб при губчека не только ускорить изыскание новых военных сил в самом Тамбове, но и обратиться за помощью в ближайшие к району вспыхнувшего восстания уездные города Кирсанов и Борисоглебск. Их уездным военкомам и заведующим политбюро было приказано в срочном порядке сформировать по одной боеспособной роте и немедленно отправить на подавление восстания в район Каменки.

Вечером 23 августа кирсановские военком Пластун и заведующий политбюро Сачко ответили по прямому проводу в Тамбов, что у них возникли серьезные трудности с формированием роты. Немногочисленный местный караульный батальон (300 штыков) – "весь в разгоне" по селам уезда, где тоже неспокойно.

Уездное политбюро – орган ЧК в уезде, бывшая уездная ЧК. 22

а расквартированный в городе 2-й запасный кавалерийский полк "трогать нельзя", ибо только что получен приказ из округа сформировать из него эскадрон в 300 сабель и не позднее 27 августа отправить на фронт против Врангеля. Из округа передали также, что это приказ председателя Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкого. А вообще в Кирсанове имеется всего один пулемет, да и тот находится в железнодорожном батальоне, который не подчинен уездным властям.

Тем не менее военно-оперативный штаб приказал немедленно взять из железнодорожного батальона не только пулемет, но и два взвода бойцов, однако строго предупредил кирсановских товарищей: "Ни в коем случае не мешайте формированию эскадрона. Помните, что это – задание Троцкого и должно быть выполнено в срок".

В отличие от Кирсанова, в Борисоглебске не возникло особых трудностей с формированием требуемой роты. Созданная на базе местного караульного батальона, она уже в 6 часов утра 24 августа была отправлена по железной дороге на станцию Жердевка (35 километров юго-западнее Каменки). Роту возглавил сам командир караульного батальона Т. Г. Барышников, а политруком к нему напросился явно соскучившийся по боям и крови Н.А. Переведенцев- унтер-офицер старой русской армии, виднейший борец за установление советской власти в Борисоглебске. В 1918 – 1919 годах Переведенцев в качестве комиссара и командира сформированных им же полков принимал самое активное участие в боях с белогвардейцами, подавлял различные мятежи и восстания. А в ночь на 23 августа 1919 года во главе кавполка 14-й стрелковой дивизии совершил редкий по дерзости и продуманности налет на занятый белыми Борисоглебск, где находились части шести полков противника. О личной храбрости Никифора Александровича Переведенцева и о его незаурядном командирском таланте в здешних местах до сих пор ходят легенды.

Бесспорно, что присутствие такого человека сказалось на боевом духе бойцов роты Барышникова, которая, выгрузившись в Жердевке, совершила стремительный марш-бросок до самой Каменки и в 10 часов вечера внезапным ударом выбила мятежников из села, захватив много лошадей. Это дало возможность Переведенцеву посадить часть бойцов роты на коней, тем самым положив начало формированию конного отряда, известного в истории подавления антоновщины под наименованиями: эскадрон Переведенцева, дивизион Переведенцева и, наконец, 1-й кавполк Переведенцева. И с этого же самого дня 24 августа, когда красные впервые взяли Каменку, имя Никифора Переведенцева стало еще известней и в дальнейшем наводило настоящий ужас на повстанцев, а также, добавим справедливости ради, и на мирное население так называемых "злостнобандитских" сел.

В 1919- 1922 годах Тамбовская губерния, как и другие губернии Центрального Черноземья, относилась к Орловскому военному округу

25 августа, для руководства на месте всеми действующими против мятежников советскими отрядами, из Тамбова выехал губвоенком Петр Иванович Шикунов. На станции Сампур он создал штаб боевого участка, в который со следующего дня вошли 14 волостей Тамбовского, Кирсановского и Борисоглебского уездов, объявленные задним числом (с 22 августа) на осадном положении. Сюда же прибыл и уполномоченный ВЧК по Тамбовской губернии П. П. Громов.

Вечером 25 августа в Тамбове состоялось совместное заседание президиумов губкома партии и губисполкома, где начальник военно-оперативного штаба при губчека Ф. К. Траскович доложил о ходе борьбы с мятежом. Присутствующие высказали немало упреков в адрес военно-оперативного штаба и самого Федора Константиновича Трасковича как председателя губчека. В частности, руководители губернии заявили, что они, мягко выражаясь, крайне удивлены тем, что губчека до сих пор не установила, кто же так яростно сражается с советскими отрядами, чего они хотят, и кто ими руководит?

Явно обидевшийся Траскович после окончания заседания сообщил об этом по прямому проводу Шикунову. Но тот лишь горестно подтвердил, что "разведка действительно у нас поставлена неважно". В правоте своих слов губвоенком еще раз убедился на следующий же день. Сосредоточив значительные военные силы, он 26 августа перешел в наступление, занял весь Каменский район, прочесал его, но повстанцев нигде не обнаружил.

Ошеломленный такой новостью Траскович 27 августа спешно выехал на место, лично объехал на автомобиле весь Каменский район и растерянно-удивленно доложил в Тамбов: "Здесь все спокойно…"

Для выяснения причин восстания и наказания его участников начали свою работу военные трибуналы. Во все объявленные на осадном положении волости чрезвычайный уполномоченный губчека в районе восстания Артур Петрович Рекст назначил комендантов-чекистов. А с 29 августа приступили к работе и две выездные сессии губчека во главе с Николаем Ивановичем Суворовым и Иваном Захаровичем Кирьяновым.

Дивизион в кавалерии – два эскадрона, объединенные общим командованием.

Подводились первые итоги. Оказалось, что в Каменском районе с советской стороны убито не менее 51 человека. Из всех местных советов наиболее пострадал волсовет в селе Верхоценье, где погибли шесть его членов. Но так было далеко не везде. Например, в той же Каменке волостной совет совершенно не пострадал. Все его члены оказались живы и здоровы, хотя от мятежников скрывался лишь один председатель-коммунист. Двух членов Каменского волисполкома чекисты арестовали, а остальным пригрозили трибуналом "за укрывательство соучастников бандитов".(42)

Как установила губчека, военное руководство повстанцами Каменского района находилось "в надежных руках белого полковника Богословского".

Но куда же все-таки исчезли повстанцы? И почему, как свидетельствуют архивные документы, до 30 августа в Каменском районе было затишье?

Дело здесь в том, что восстание в районе Каменки явилось неожиданностью не только для губчека и тамбовских властей, но и для губкомов партий левых и правых эсеров и даже для губернского комитета Союза трудового крестьянства. 23 августа в Тамбове состоялось экстренное совещание руководства губкома СТК, на котором присутствовали делегаты нескольких районных комитетов. В повестке дня стоял всего один вопрос: что делать в связи с начавшимся в Каменском районе восстанием? Эсеры, возглавлявшие губком СТК, проявили нерешительность и большинством голосов провели резолюцию о преждевременности и бесперспективности открытой вооруженной борьбы с большевиками в данный момент. На что один из присутствовавших на совещании представителей повстанцев заявил: "Видно что нам придется действовать одним. Но тогда берегитесь и вы. Придем в Тамбов – перебьем и вас заодно".

Богословский, Богослов, Богуславский – дворянин Угличского уезда Ярославской губернии Александр Васильевич Чекалов. Кадровый офицер-артиллерист, подполковник. У белых не служил. В 1918-1920 годах занимал различные военные должности в Тамбове и Тамбовской губернии. В дальнейшем мы именуем его под "антоновской фамилией Богуславского, принятой в нашей исторической литературе.

Забегая несколько вперед, отметим, что и состоявшаяся нелегально в Москве 8 сентября Всероссийская конференция партии правых эсеров также приняла аналогичную резолюцию, несмотря на отчаянные призывы о помощи, прозвучавшие из уст участвовавших в работе конференции двух делегатов от Тамбовской губернии. Подробно исследовавшие роль партий правых и левых эсеров и созданных ими к началу восстания на Тамбовщине формально беспартийных комитетов Союза трудового крестьянства современные тамбовские историки С. А. Есиков и В. В. Канищев пришли к однозначному выводу: ни центральные органы этих партий, ни их местные тамбовские организации, ни СТК "к подготовке, а тем более к руководству "антоновщиной" не имели прямого отношения".

В это же самое время, дабы узнать на месте, что за восстание происходит в районе Каменки, сюда со своим отрядом в 500 человек приезжает из кирсановских лесов А. С. Антонов Здесь его находят прибывшие с той же целью два делегата состоявшегося накануне в Тамбове совещания. Делегаты (оба из Хитровского районного комитета СТК) передали Антонову указание губкома СТК: не ввязываться в Каменский мятеж, а возвращаться в Кирсановский уезд и ждать дальнейших указаний. Антонов вроде бы согласился, и делегаты уехали.

Однако Антонов ждать не стал. То ли он сам предложил свои услуги в качестве "главнокомандующего", то ли об этом его попросили руководители каменских мятежников, знавшие, что у Антонова имеется не только до зубов вооруженная "боевая дружина", но и значительные денежные средства, а также целые склады оружия, надежно припрятанного в укромных уголках Кирсановского уезда. Кроме того, Антонов, в отличие от того же Богуславского, был свой, местный, тамбовский, и у него, как-никак имелось "имя" – о неуловимости Антонова и его личной отваге местное население уже наслышалось предостаточно.

Так это было или иначе, но факт остается фактом: с 24 августа 1920 года и уже до самого конца восстания во главе его стоял Александр Степанович Антонов. В архивных документах о подавлении мятежа имя Антонова впервые встречается в связи с его появлением вечером 24 августа в Александровском совхозе, что по соседству с Каменкой. То есть тогда, когда он, судя по всему, только что принял на себя командование повстанцами. И вот каковы были его первые шаги.

Узнав, что против плохо вооруженных мятежников сосредотачиваются для удара значительные силы красных, Антонов тут же дал команду резко свернуть Каменское восстание. Большинству рядовых мятежников было приказано временно разойтись по домам или скрыться, а наиболее заметных и активных повстанцев Антонов в ночь на 25 августа увел с собой на восток, в Кирсановский уезд.

К тому же, добавим, в конце августа – первой половине сентября 1920 года большинство активных членов эсеровских партийных губкомов и СТК были арестованы чекистами.

Свой же, "антоновский", Союз трудового крестьянства повстанцы самостоятельно создадут несколько позднее.

Благополучно, если не считать небольшой перестрелки у села Уварово, достигнув кирсановских лесов, Антонов поделился с каменцами частью оружия из своих тайников, а также принял спешные меры по подготовке вооруженных выступлений в самом Кирсановском уезде.

29 августа у деревни Вязовка (20 километров юго-восточнее Каменки) возвращающийся от Антонова в свой район отряд каменских мятежников нанес поражение красноармейской роте в 126 человек, вышедший накануне из Борисоглебска. А с раннего утра 30 августа практически весь Каменский район вспыхнул огнем нового, еще более сильного, чем прежде, восстания. На сей раз это был действительно "антонов огонь", ибо имя Антонова в устах повстанцев звучало теперь повсеместно. Мятежники вновь захватили Каменку. Начался так называемый "поход на Тамбов". Уже к концу дня повстанцы, занимая одно село за другим, прошли почти половину восьмидесятикилометрового пути от Каменки до Тамбова.

Советские отряды, разбросанные мелкими группами по деревням, не смогли оказать организованного сопротивления и понесли большие потери. Например, только в соседней с Каменкой Александровке повстанцы разгромили два отряда из красноармейцев и продотрядников и захватили пулемет. Здесь же мятежниками был схвачен и убит комендант Каменки – 20-летний чекист Евгений Михайлович Адамов, который перед уходом из Каменки собственноручно расстрелял семерых арестованных жителей села.

В этот же день мятеж начал перекидываться в соседние с Каменским районом волости Борисоглебского и Кирсановского уездов.

Обеспокоенные таким поворотом событий тамбовские власти забили тревогу. Вечером 30 августа положение в губернии было признано "чрезвычайно серьезным", а 500 городских коммунистов, в связи с угрозой самому Тамбову, перевели на казарменное положение. Претерпел изменения и военнооперативный штаб при губчека. В его состав дополнительно вошли секретарь губкома партии Николай Яковлевич Райвид и начальник 35-х Тамбовских пехотных командных курсов Иван Карлович Зенкович.

Утром 31 августа военно-оперативный штаб издал (в виде листовки, напечатанной типографским способом) свой приказ № 1, гласивший:

"Борьба с бандитами, разрушающими совхозхозяйства,

убивающими совработников и коммунистов, натыкается на противодействие кулацкого населения, укрывающего бандитов и

контрреволюционеров. Для скорейшего и решительного подавления бандитского движения оперативный штаб при губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией приказывает начальникам войсковых частей, действующих против бандитов, по отношению к селениям, в которых граждане будут замечены в участии в бандитских выступлениях или укрывательстве бандитов, провести беспощадный красный террор.

Приказывается в таких селениях брать заложников членов семейства из тех семей, члены которых примкнули к бандитам или им способствовали; заложниками брать граждан от 18 лет, не считаясь с их полом. Объявить населению, что в случае, если бандитские выступления будут продолжаться, заложники будут расстреливаться.

Имущество таких граждан конфисковывать полностью.

Здания, занимаемые ими, сносить, а в случае невозможности – сжигать.

Бандитов, застигнутых на месте преступления, расстреливать.

Объявить также, что, согласно решения президиума губисполкома, селения, замеченные в участии в бандитских движениях, будут обложены чрезвычайными продовольственными контрибуциями, за неисполнение которых будут конфисковываться все земли и все имущество всех граждан.

Последние в принудительном порядке будут выселяться взрослые мужчины и женщины – в лагерь принудительных работ, малолетние – в детские дома до конца гражданской войны.

Настоящий приказ объявить на сходах и расклеить во всех селениях".

В тот же день 31 августа на борьбу с мятежниками во главе сводного отряда выступил сам председатель Тамбовского губисполкома Александр Григорьевич Шлихтер. Однако, столкнувшись с повстанцами в тридцати километрах южнее Тамбова, его отряд в первом же бою потерпел поражение, и вмиг охладевший к сражениям Шлихтер резонно счел за лучшее вернуться в свой обжитый губисполкомовский кабинет.

С каждым часом повстанцы все ближе подходили к Тамбову. Поняв, наконец, что своими силами мятеж уже не подавить тамбовские власти начали искать помощь за пределами губернии 31 августа председатель губчека Ф. К. Траскович и уполномоченный ВЧК по Тамбовской губернии П. П. Громов обратились по прямому проводу к заместителю председателя ВЧК Ивану Ксенофонтовичу Ксенофонтову:

"В районе Тамбовского, Борисоглебского и Кирсановского уездов вспыхнуло организованное большое восстание… Часть посланных нами небольших отрядов разбита и разоружена, потеряв два пулемета. Банды в числе до 3000 в 14 – 17 верстах от Тамбова. Патронов, винтовок и сил у нас совсем мало. Саратов обещал помощь, которая придет не раньше двух суток. Просим поддержки не менее батальона пехоты и эскадрона кавалерии".

Ксенофонтов отреагировал моментально: через несколько часов полуэскадроны Саратовской, Тульской и Рязанской губернских чрезвычайных комиссий уже находились на пути в Тамбов.(51)

Не сидели, сложа руки, и антоновцы. С 1 сентября резко активизировались повстанцы в Кирсановском уезде. В этот день Антонов со своей "боевой дружиной" занял волостное село Рамзу. Схваченный председатель Рамзинского волисполкома Терентий Иванович Каплин умер мученической смертью. Тут же антоновцами были убиты еще три человека из числа руководящих работников. А сам Антонов, крайне не любивший выступать с речами, здесь не удержался и опрометчиво заверил собравшихся рамзинских мужиков, что скоро возьмет не только Кирсанов, но и Тамбов.

В других частях Кирсановского уезда начали действовать отряды мятежников под командованием Ишина, Казанкова, Юрина. Одновременно, в районе села Хитрово Тамбовского уезда, выступила хорошо вооруженная и организованная группа повстанцев во главе с Матюхиным.

В течение первой декады сентября мятежниками захватывались и громились железнодорожные станции Чакино, Ржакса, Инжавино (дважды) и другие. 4 сентября повстанческий отряд Ивана Егоровича Ишина у села Трескино разбил сводный отряд красных под командованием заведующего Кирсановским уездным политбюро Андрея Демьяновича Сачко. Сам Сачко погиб в бою, причем в руки антоновцев попали находившиеся при нем списки всей агентуры чекистов в уезде. В эти же сентябрьские Дни мятежники взяли в плен и расстреляли командира Кирсановкого караульного батальона Ивана Петровича Волосатова. Погибли также три (из четырех) начальника районных милиций Кирсановского уезда и чрезвычайный уполномоченный губчека в районе восстания, заведующий Тамбовским уездным политбюро Артур Петрович Рекст.

Потери советских отрядов были велики. Инициатива полностью принадлежала повстанцам, хотя их "поход на Тамбов" и не удался, застопорившись в пятнадцати километрах от города.

Все чаще и настойчивее обращались губернские власти за помощью в различные города и инстанции. 2 сентября Траскович и Громов вели переговоры по прямому проводу со штабом Орловского военного округа. Они сообщили, что в настоящее время только вооруженных мятежников насчитывается до четырех тысяч человек. Кроме того, их активно поддерживают до десяти тысяч крестьян, вооруженных вилами, косами и топорами. А борьбу с мятежниками ведут 180 курсантов полковой школы 21-го стрелкового полка, 250 курсантов 35-х Тамбовских пехотных курсов, 500 бойцов караульных батальонов, 200 мобилизованных коммунистов, 30 кавалеристов Тамбовского эскадрона и 30 курсантов 7-х Борисоглебских кавалерийских курсов. Всего имеется 4 орудия и 6 пулеметов. Прося военную помощь из округа, Траскович и Громов подчеркивали: "Положение весьма и весьма серьезное. Банды находятся в 15 – 17 верстах от Тамбова".

Но в Орле тогда имели крайне смутное представление о том, что в действительности происходит в Тамбовской губернии Поэтому из штаба округа назидательно ответили, что имеющихся у тамбовских властей сил "вполне достаточно, чтобы не только ликвидировать восстание, но и стереть с лица земли всех бандитов вместе со всеми восставшими… По подобным восставшим дать один – два артиллерийских выстрела – и все разбегутся без всякого сопротивления. Поменьше надо церемониться".

В этом "мудром" наставлении и заключалась пока вся помощь со стороны Орловского военного округа.

2 сентября военно-оперативный штаб при губчека был преобразован в Военный совет, подчинявшийся президиуму губисполкома и ВЧК. Председателем Военного совета стал Ф. К. Траскович, а командование войсками также сохранилось в руках губвоенкома П. И. Шикунова. Военсовет продолжил работу, начатую военно-оперативным штабом при губчека.

К 9 сентября против мятежников действовали уже не менее трех тысяч бойцов, разделенных на пять групп – Сампурскую, Рассказовскую, Кирсановскую, Ржаксинскую и Борисоглебскую. К этому же времени вооруженных повстанцев насчитывалось до шести тысяч, а территория, охваченная мятежом, составляла 1200 квадратных километров. И фактически на всей этой территории шли отчаянные по накалу бои, протекавшие, как правило, с переменным успехом.

8 сентября в районе сел Каменка, Федоровка и Ракитино красные нанесли серьезное поражение крупному отряду антоновцев в 800 пеших и 250 конных повстанцев. Исход этого кровопролитного боя, продолжавшегося весь световой день, решила атака эскадрона Переведенцева, неожиданно ударившего – мятежникам во фланг и смявшего их кавалерию. В закрепление одержанной победы и в порядке наказания повстанцев за проявленное в бою упорство, Переведенцев тем же вечером сжег дотла Ракитино и половину Федоровки, за что и получил от местного населения на многие годы кличку "Жженый" – от слов "сжигать", "жечь".

Однако здесь необходимо заметить, что Никифор Александрович Переведенцев был лишь исполнителем (хотя и излишне усердным), но отнюдь не автором или инициатором столь жестоких карательных мер. Ведь указания сжигать или уничтожать артиллерийским огнем мятежные села исходили не от командиров отдельных советских отрядов или красноармейских частей, а от самого Военного совета. Причем наиболее беспощадно настроенными против "злостнобандитских" деревень и сел были председатель Военсовета Федор Константинович Траскович и секретарь губкома партии Николай Яковлевич Райвид.

Свое начало карательная политика тамбовских властей берет 28 августа 1920 года, когда по настоянию Ф. К. Трасковича командующий войсками П. И. Шикунов издал приказ № 5, в котором потребовал от вверенных ему войск произвести в течение 48 часов в 21 населенном пункте (список сел прилагался) полную конфискацию имущества у всех жителей, арестовать всех мужчин в возрасте от 16 до 40 лет и отправить их на принудительные работы. А военным трибуналам приказывалось "произвести суровую революционную расправу с соучастниками бандитов".

Приказ Шикунова широко обсуждался среди партийно-советского руководства губернии. Одни находили его излишне суровым, а другие, наоборот, недопустимо мягким в сложившейся обстановке. Официально возобладала последняя точка зрения, и Шикунову вскоре пришлось отменить свой "либеральный" приказ № 5.

С сентября начала проводиться более жестокая карательная политика. По отношению к селам, поддержавшим повстанцев, советским отрядам предписывалось арестовывать все мужское население, способное держать в руках оружие, а затем "произвести полную фуражировку, не оставляя ни одной овцы, ни одной курицы в данном пункте; после производства фуражировки данный пункт сжечь".

Уже упоминавшийся нами А. С. Казаков, выступая в июле 1921 года перед военными коммунистами в Тамбове, так охарактеризовал карательные меры тамбовских властей осенью 1920 года:

"Наши части… больше занимались очисткой деревни от всего живого и мертвого инвентаря, чем очисткой от банд и их уничтожением. Здесь не разбираются, кто прав, кто виноват. Все крестьянство сваливается в одну кучу и объявляется бандитским. Преданная и лояльная нам часть крестьянства после произведенной фуражировки (понимай – грабежа), в результате которой оно лишилось всего инвентаря и жилища (так как оно сожжено), находится в безвыходном положении. Для него нет иного выхода, как только идти и пополнить банду, чтобы жестоко отомстить за свое добро, нажитое столь тяжелым трудом. Целые деревни, боясь нашего "красного террора", забрав свой скот, женщин и детей, уезжают и скрываются в лесах. В результате подобной "ликвидации" банды растут как грибы, и общая численность восставших достигает десятков тысяч человек. Действия командования напоминают поступки потерявшего голову человека, который, видя пожар своего дома, начал бы заливать его керосином".

Заметим, что бездумная и слишком жестокая карательная политика тамбовских властей с самого начала вызывала несогласие и ропот у многих красноармейцев и командиров. Некоторые советские отряды и части отказывались выполнять приказы по уничтожению деревень. Немало бойцов, не желая идти под трибунал за невыполнение подобного приказа, дезертировали или переходили (иногда целыми подразделениями) на сторону повстанцев. А те, кто не становился дезертиром или перебежчиком, но писал протесты и жалобы в различные военные и гражданские инстанции, сурово наказывались в дисциплинарном или партийном порядке.

3 сентября 1920 года, заслушав доклад Военного совета о ходе ликвидации восстания, Тамбовский губком партии еще раз подтвердил, что "борьба с бандитами должна вестись по-прежнему методами решительных и суровых репрессий, не останавливаясь перед уничтожением селений".

Естественно, что такая порочная тактика борьбы с мятежом лишь способствовала его разрастанию. Число повстанцев увеличивалось с каждым днем, в то время как военные резервы губернии уже подходили к концу. Попытки тамбовских руководителей добиться в различных городах и ведомствах военной помощи ощутимых результатов пока не приносили.

8 сентября вопрос о мерах по ликвидации мятежа обсуждался на совместном заседании президиумов губкома партии и губисполкома. В итоге было решено послать телеграммы с просьбами о помощи в адрес В. И. Ленина, Совета Труда и Обороны, ЦК РКП(б) и Наркомпрода, а также командировать в Москву председателя губисполкома Александра Григорьевича Шлихтера для личного доклада Ленину о положении на Тамбовщине.

Встретившись с Лениным, Шлихтер попросил у него содействия в получении для Тамбовской губернии батальона пехоты, двух эскадронов кавалерии и двух тысяч продармейцев, а также 1000 винтовок, 100 револьверов и 25 тысяч патронов для вооружения сельских коммунистов. Шлихтер клятвенно заверил Ленина, что если все это удастся получить, то тамбовские власти смогут не только быстро подавить мятеж, но и полностью выполнить госразверстку по хлебу.

9 сентября командующим советскими войсками, действующими против антоновцев в Тамбовской губернии, был назначен Юрий Юрьевич Аплок – 29-летний начальник внутренних войск на территории Орловского военного округа. Отныне главным центром борьбы с мятежом стал так называемый "Штаб командующего войсками Тамбовской губернии". А Военный совет, не обладая теперь реальной силой, постепенно растерял былое значение и в январе 1921 года прекратил свое существование.

10 сентября 1920 года приехавший из Орла Ю. Ю. Аплок вступил в командование войсками Тамбовской губернии.