Тиберий

Тиберий Клавдий Нерон, вошедший в историю под именем Тиберия, старший сын Ливии от первого брака, родился в 42 г. до н. э.; после усыновления его Августом в 4 г. стал именоваться Тиберий Юлий Цезарь; сделавшись императором, официально называл себя Тиберий Цезарь Август.

Тиберий. Мрамор. Санкт-Петербург. Эрмитаж

От природы Тиберий был неглуп, характер имел сдержанный и скрытный. Как пишет Дион Кассий, «это был человек со многими хорошими и многими плохими качествами, и когда он проявлял хорошие, то казалось, что в нем нет ничего плохого, и наоборот» (Дион Касс. 58, 28).

Август играл судьбой Тиберия так же легко, как и судьбами всех своих родственников. Надумав женить его на своей дочери Юлии Старшей, Август не посчитался с тем, что Тиберий был очень привязан к своей жене Випсании Агриппине, от которой имел сына Друза Младшего и которая ждала второго ребенка.

Тиберий подчинился приказу Августа, развелся с любимой женой и женился на ненавистной Юлии Старшей.

«Для него это было безмерной душевной мукой: к Агриппине он питал глубокую сердечную привязанность. Юлия же своим нравом была ему противна – он помнил, что еще при первом муже она искала близости с ним, и об этом даже говорили повсюду. Об Агриппине он тосковал и после развода; и когда один только раз случилось ему ее встретить, он проводил ее таким взглядом, долгим и полным слез, что были приняты меры, чтобы она больше никогда не попадалась ему на глаза» (Свет. Тиб. 7).

Прожив некоторое время с Юлией Старшей, Тиберий в 6 г. до н. э. покинул Рим и уехал на остров Родос, где провел в добровольном изгнании восемь лет. После разрыва с Юлией он больше женат не был.

Август усыновил Тиберия только в 4 г., когда тому исполнилось уже 46 лет, и это был человек неприветливый, непроницаемый, надменный, лицемерный, хладнокровный и жестокий.

«В народе говорили, будто однажды после тайной беседы с Тибери-ем, когда тот ушел, спальники услышали слова Августа: «Бедный римский народ, в какие медленные челюсти он попадет!» Небезызвестно и то, что Август открыто и не таясь осуждал жестокий нрав Тиберия, что не раз при его приближении он обрывал слишком веселый или легкомысленный разговор, что даже усыновить его он согласился только в угоду упорным просьбам жены и, может быть, только в тщеславной надежде, что при таком преемнике народ скорее пожалеет о нем» (Свет. Тиб. 21).

Светоний так пишет о начале правления Тиберия: «Он созвал сенат и обратился к нему с речью, но, словно не в силах превозмочь свою скорбь о скончавшемся Августе, воскликнул с рыданиями, что лучше бы ему не только голоса, но и жизни лишиться, и передал текст речи для прочтения своему сыну Друзу Младшему.

Хотя Тиберий без колебаний вступил в обладание властью и стал ею пользоваться, хотя он уже окружил себя вооруженной охраной, залогом и символом господства, однако на словах он долго отказывался от власти, разыгрывая самую бесстыдную комедию. То он с упреком говорил умоляющим друзьям, что они и не знают, какое это чудовище – власть, то он двусмысленными ответами и хитрой нерешительностью держал в напряженном неведении сенат, подступавший к нему с коленопреклоненными просьбами. Некоторые даже потеряли терпение, а кто-то среди общего шума воскликнул: «Пусть он правит или пусть уходит!» Кто-то в лицо ему заявил, что иные медлят делать то, что обещали, а он медлит обещать то, что уже делает. Наконец, словно против воли, с горькими жалобами на тягостное рабство, возлагаемое им на себя, он принял власть. Но и тут он постарался внушить надежду, что когда-нибудь сложит с себя власть; вот его слова: «…до тех пор, пока вам не покажется, что пришло время дать отдых и моей старости» (Свет. Тиб. 23-24).

«А в Риме тем временем принялись соперничать в изъявлении раболепия консулы, сенаторы, всадники. Чем кто был знатнее, тем больше он лицемерил и подыскивал подобающее выражение лица, дабы не могло показаться, что он или обрадован кончиною Августа, или, напротив, опечален началом нового принципата: так они перемешивали слезы и радость, скорбные сетования и лесть» (Тац. Анн. I, 7).

Сенат раболепствовал перед Тиберием столь откровенно, что у того вошло в привычку, «покидая здание сената, произносить по-гречески: «О люди, созданные для рабства!» Очевидно, даже ему, при всей его ненависти к гражданской свободе, внушало отвращение столь низменное раболепие» (Тац. Анн. III, 65).

При Тиберий, по образному определению Тацита, «еще сохранялись следы умиравшей свободы» (Тац. Анн. I, 74).

Тиберий оставил сенату некоторую видимость его былого величия и иногда на заседаниях хранил молчание, не пользуясь правом принцепса заявить первым о своем мнении. Правда, сенаторы от такого «уважения к свободе» чувствовали себя еще хуже, ибо им трудно было догадаться, чего хочет скрытный император.

Тиберий навсегда лишил народное собрание права выбора должностных лиц; это право он передал сенату.

При Тиберий слово «император» еще сохраняло значение самого высокого почетного военного титула.

«Тиберий милостиво дозволил воинам полководца Блеза провозгласить того императором за победу в Африке; это была старинная почесть, которую охваченное радостным порывом войско оказывало своему полководцу; одновременно бывало несколько императоров, и они не пользовались никакими преимущественными правами. И Август разрешил некоторым носить этот титул, и Тиберий разрешил Блезу, но – в последний раз» (Тац. Анн. III, 74).

Впоследствии титул «император» сделался привилегией одного только принцепса, и постепенно принцепс стал именоваться императором.

Укрепляя свою власть, Тиберий в 21-22 гг. построил на окраине Рима военный лагерь, в котором разместились все преторианские когорты – личные войска принцепса.

О расширении границ Римской империи Тиберий серьезно не думал и от активной завоевательной политики отказался.

Всю злобу своей извращенной души Тиберий вложил в борьбу с римской знатью; он дал полную силу так называемому закону об оскорблении величия римского народа и особы императора, который сыграл в истории Римской империи самую прискорбную роль.

Тацит так объясняет его сущность: «Тиберий восстановил закон об оскорблении величия, который, нося в былое время то же название, преследовал совершенно другое: он был направлен лишь против тех, кто причинил ущерб войску предательством, гражданскому единству – смутами и, наконец, величию римского народа – дурным управлением государством; осуждались дела, слова не влекли за собой наказания. Первым, кто на основании этого закона повел дознание о злонамеренных сочинениях, был Август, возмущенный дерзостью, с какой Кассий Север порочил знатных мужчин и женщин в своих наглых писаниях; а затем и Тиберий, когда Помпеи Макр обратился к нему с вопросом, не возобновить ли дела об оскорблении величия, ответил, что законы должны быть неукоснительно соблюдаемы. И его также раздражали распространявшиеся неизвестными сочинителями стихи о его жестокости и надменности и неладах с матерью» (Тац. Анн. I, 72).

«Наиболее пагубным изо всех бедствий, какие принесли с собой те времена, было то, что даже виднейшие из сенаторов не гнушались заниматься сочинением подлых доносов, одни – явно, многие – тайно» (Тац. Анн. VI, 7).

Постепенно год от года Тиберий становился все более мрачным, нелюдимым и жестоким.

В 27 г. он навсегда расстался с Римом и удалился на Капри; этот небольшой остров был собственностью Октавиана Августа, который построил там для себя скромную летнюю виллу. Тиберий построил еще одиннадцать роскошных вилл с дворцами. Постоянно переезжая с одной виллы на другую, император-затворник управлял оттуда Римской империей, предаваясь гнусному разврату и наводя ужас на всех; неугодных ему лиц по его повелению сбрасывали в море с крутого скалистого берета у виллы Юпитера, самой великолепной из всех. Над знаменитым Голубым гротом находилась вилла Дамекута; сохранилось предание, что по тайному ходу в скале мрачный император спускался в украшенный мраморными статуями грот и купался в его водах.

Однако и на Капри не было для Тиберия спасения от собственной искалеченной и порочной души. Одно из его писем к сенату начиналось так: «Что вам писать, почтеннейшие отцы сенаторы, или как писать, или о чем в настоящее время совсем не писать? Если я это знаю, то пусть боги и богини нашлют на меня еще более тягостные страдания, нежели те, которые я ежедневно чувствую и которые влекут меня к гибели».

Тацит, сохранивший эти слова для истории, добавляет:

«Так обернулись для него казнью его собственные злодейства и мерзости! И недаром мудрейший из мудрых, Сократ, имел обыкновение говорить, что если бы удалось заглянуть в душу тиранов, то нам представилось бы зрелище ран и язв, ибо как бичи разрывают тела, так жестокость, любострастие и злобные помыслы раздирают душу. И действительно, ни единовластие, ни уединение не оградили Тиберия от душевных терзаний и мучений, в которых он сам признался» (Тац. Анн. VI, 6).

Тиберий умер в 37 г. в возрасте 78 лет. Тацит так описывает его кончину:

«Уже Тиберия покидали телесные, покидали жизненные силы, но все еще не покидало притворство; он сохранял прежнюю черствость духа и холодность в речах и во взоре, но принуждал себя порою к приветливости, пытаясь за нею скрыть уже очевидное для всех угасание. Еще чаще, чем прежде, переезжая с места на место, он поселился наконец у Мизенс-кого мыса (около Неаполя) в некогда принадлежавшем Луцию Лукуллу поместье.

Там и обнаружилось, что он на пороге смерти; и произошло это следующим образом.

В числе его приближенных был один весьма искусный в своем деле врач по имени Харикл, который не то чтобы постоянно его лечил (Тиберий лечиться не любил и всегда отличался хорошим здоровьем), но находился при нем на случай, если ему потребуется врачебный совет. И вот Харикл, сказав, что якобы по своим делам куда-то едет, в знак почтительного прощания коснулся руки Тиберия и пощупал у него пульс. Но он не обманул императора, и Тиберий, возможно, рассерженный этим и потому тем более постаравшийся не выказать гнева, повелел приготовить пиршество и пробыл на нем дольше обычного, как бы желая оказать внимание уезжавшему другу. Харикл, однако, уверенно заявил Макрону, префекту претория (начальнику преторианских когорт), что жизнь в Тиберий еле теплится и что он не протянет больше двух дней. Это всех переполошило: пошли непрерывные совещания окружающих, и к легатам (командирам легионов) и к войскам помчались гонцы.

За 17 дней до апрельских календ (16 марта) дыхание Тиберия пресеклось, и все решили, что жизнь его покинула. И уже перед большой группой поздравляющих появился наследник Гай Цезарь (Калигула), чтобы взять в свои руки бразды правления, как вдруг стало известно, что Тибе-рий открыл глаза, к нему возвратился голос, и он просит принести ему еду для восстановления сил, покинувших его.

Это повергает всех в ужас, и собравшиеся разбегаются, снова приняв скорбный вид и стараясь казаться неосведомленными о происшедшем, между тем как Гай Цезарь, только что видевший себя властелином, погрузился в молчание в ожидании для себя самого худшего исхода.

Но Макрон, не утративший самообладания и решительности, приказывает удушить Тиберия, набросив на него ворох одежды» (Тац. Анн. VI, 50).

Тиберий обожествлен не был.