ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ЧУДАКА

Чудак — понятие не слишком красивое, но я вынужден использовать его, потому что оно ближе всего по смыслу к "эксцентричному" человеку, т. е. человеку, не удержавшемуся в центре нормальной общественной жизни.

Есть еще "человек с заскоком". По мнению Вильмоша Толнаи[241], это определение относится к такому человеку, "который обладает совершенно нормальным разумом, но в каком-то одном конкретном вопросе придерживается определенной идеи, мысли или привычки и не идет ни на какой компромисс".

Народ точно определяет разницу между чудаком и человеком "с заскоком". Для первого характерен какой-то умственный дефект большей или меньшей степени, а вот человек "с заскоком" может быть абсолютно нормальным. Иногда самый большой гений находит в своих мозгах немного места для какой-либо странности. (Только не надо каждому человеку "с заскоком" считать, что он уже произведен в гении.)

Сборники анекдотов, иллюстрированные семейные издания часто давали людям повод посмеяться над заскоками великих мира сего. Наиболее известны странные приемы, с помощью которых писатели, ученые и артисты раздували в себе затухающее пламя творчества. "Шиллер во время работы нюхал гнилые яблоки", вдохновенно рассказывает коллекционер анекдотов. Мильтон мог работать только под музыку. Бюффон[242] во время работы надевал парадный костюм, пристегивал шпагу и посыпал парик рисовой мукой. Гайдн тоже надевал свой лучший костюм, больше того, даже менял белье, что в те времена было совсем не повседневным делом. Мегюль ставил на рояль человеческий череп, и под грустным символом проходящей жизни в его душе раскрывались свежие ростки мелодий. Историк Мезераи всегда работал при свечах — и днем, и ночью. Если к нему приходили гости, он всегда потом провожал их до середины улицы и даже в ясный солнечный день освещал им дорогу свечой. Известный юрист Кюжа работал только лежа на животе; книги и записи он раскладывал по полу. А вот немецкий литературовед Реймман мог работать лишь стоя и, чтобы не было соблазна, в его кабинете вообще не было стульев, кушеток или другой мебели, на которой можно было бы сидеть.

Этот перечень можно продолжать на многих страницах. Ясно, что это не чудачества, а просто заскоки. Один менее известный пример: Свифт, бессмертный автор Гулливера, был человеком, любящим порядок. Каждый раз, когда его экономка нанимала новую служанку, он приглашал ее к себе и давал два указания. Во-первых, она всегда должна закрывать за собой дверь, когда входит в комнату. Во-вторых, она всегда должна закрывать дверь, когда выходит из комнаты. Случилось так, что одну из служанок пригласили на свадьбу в отдаленную деревню. Она входит к хозяину и просит разрешения на поездку. Свифт разрешает, более того, приказывает конюху оседлать коня, посадить девушку себе за спину и отвезти на свадьбу. Счастливая девушка убегает, забыв на радостях закрыть за собой дверь. Через четверть часа писатель поднимает голову, видит открытую дверь и колокольчиком вызывает слугу: "Оседлать коня, догнать их и вернуть". На полпути слуга догоняет их и возвращает девушку назад. Та, шатаясь от тяжести удара, спрашивает, в чем она провинилась. "Ни в чем, дочь моя. Ты только оставила дверь открытой. Будь добра, закрой ее, а потом можешь ехать на свадьбу".

О данном случае можно было бы, наверное, сказать, что это была только первая тень случившегося позже полного затмения великого разума. Поэтому я попытаюсь показать разницу между чудачеством и "заскоком", воспользовавшись абсолютно безупречным примером. Свет гениального разума кардинала Ришелье доходит до нас и сквозь полумрак веков. И, тем не менее, герцог Граммон однажды заглянул в его комнату в момент, когда всемогущий государственный муж Франции, раздевшись до рубахи, занимался тем, что старался как можно выше прыгнуть на стену. Герцог повел себя как опытный придворный. Он сделал вид, что это странное занятие является самым естественным делом, сбросил камзол и предложил кардиналу пари, что он сможет прыгнуть так же высоко. И два знатных господина на спор прыгали на стену. Французские летописцы, приводя этот пример, стараются доказать, как полезны хорошие манеры: на тактичный поступок герцога кардинал ответил действенной поддержкой; благодаря этому герцог стал маршалом Франции.

Все это так, но чудесная мораль не учитывает другой стороны случившегося: раздеться до рубахи и прыгать на стену, особенно если это делает решающий судьбы Франции кардинал и государственный деятель, это уже больше, чем просто "заскок".

Так ведут себя настоящие сумасшедшие. Страсть Домициана, который в свободное время закрывался в комнате и занимался ловлей мух, кажется в сравнении с этим простым упражнением на ловкость.

Все обстоит не так. Летописцы забыли или, может быть, даже и не знали, что когда-то бег вверх по стене был модным видом спорта. После достаточной тренировки ловкий спортсмен мог взбежать по отвесной стене на 2-3 метра. Если проводились соревнования, в стену на определенной высоте неплотно вбивались гвозди, и участники соревнования по очереди должны были сбивать их. При этом требовалась двойная ловкость: надо было подняться вверх по стене и, сбив гвоздь, так развернуться, чтобы спрыгнуть на ноги. Как свидетельствует надпись на стене одного из коридоров королевского дворца в Мюнхене, рекордсменом в беге по стене был баварский герцог Криштоф, который в 1490 году сбил гвоздь, вбитый на высоте двенадцати футов[243]. Так уже понятнее становится странное занятие Ришелье: он просто занимался домашними физкультурными упражнениями. Конечно, он мог бы вместо этого заниматься другим, более приличным видом спорта; совсем не обязательно государственным деятелям лазать по стенам. Но в этом-то и был его "заскок", и из-за такой ерундовой странности было бы неверно говорить, что Ришелье был чудаком.

По этому случаю я должен оправдать и Миклоша Толди[244]. Не будучи знакомым с таким видом спорта, как бег по стене, нельзя понять историю с будайской красоткой, как ее рассказывает Илошваи. Вдовушке надоели ухаживания Толди, и она решила освободиться от него. Пригласила на ужин, убрала и украсила комнаты, на окна повесила занавеси из парчи, украшенные вышивкой.

На одном из окон — парча,
На которой золотом вышит лев.

После ужина, в ходе которого Миклош разделся до рубахи, последовал придуманный заранее трюк:

Я часто слышала, она ему сказала,
Что в мире нету лучше прыгуна.
Прошу тебя, ради любви моей,
Запрыгни на спину тому льву.
И Миклош Толди храбро разбежался,
Ради вдовы он сделал два прыжка,
Злой лев под ним уж оказался,
И на его спине Толди влетел на рынок в Буде.
И шею не сломал, но очень злится,
Стоит на площади и злится[245].

Каким бы пьяным ни был Толди от вина и любви, он ни в коем случае не мог принять нарисованного или вышитого на ковре льва за скульптуру, на которую можно запрыгнуть. И та женщина тоже не могла предполагать, что он поведет себя так глупо. А если даже и можно было бы себе это представить, кто бы мог подумать, что, прыгая вверх, на льва, он не удержится и вылетит в окно. Нет никаких сомнений, что речь тут идет о старинном виде спорта — прыжках на стену. Толди разбежался и "сделал два прыжка", т.е. двумя длинными шагами он пытался добраться до высоты льва; но за львом стены не оказалось, там было открытое окно. И Толди с размаху вылетел на улицу.

Как я уже сказал, о настоящем чудаке нельзя сказать как о человеке с "заскоком", что он, собственно говоря, "вообще-то вполне нормальный человек". Насчет нормальности у него не все в порядке. Я уже рассказывал о любви Свифта к порядку. Но то, что у него было просто "заскоком", у настоящего чудака превращается в образ жизни, ставящий его жизнь в раз и навсегда созданные рамки, делающие его машиной. Прекрасный пример этому — случай со старым Нобсом.

Этот старина Нобс жил в XVIII веке. Он провел свою жизнь в небольшом городке в графстве Кент и все время жил, как заведенные часы. Одержимая страсть к порядку наиболее ярко проявлялась в его прогулках. Каждый божий день в одно и то же время он поднимался на холм, где был трактир, там выпивал бутылку пива и спускался вниз. Этот путь он проделал сорок тысяч раз, что вполне реально, ибо окаянный старик при помощи своего моциона прожил 96 лет. Он точно знал, сколько шагов ему надо сделать, чтобы подняться на холм и спуститься с него, знал все ямочки и бугорки на дороге. Он мог бы проделать весь путь с закрытыми глазами и, так как знал, где лежит даже небольшой камешек на дороге, заранее поднимал повыше ногу, чтобы перешагнуть через него. Если погода портилась и он не мог выйти из дома, тогда Нобс поднимался на холм в квартире. Ходя из комнаты в комнату, он делал необходимое количество шагов, пока не добирался до воображаемого трактира; тогда он выпивал свое пиво, отдыхал и возвращался назад. Сохранял верность и другим привычкам. Будучи шутником, он и шутки свои окружил рамками порядка. Когда он проходил мимо портняжной мастерской, то обязательно кричал в окно: "Снять нагар со свечей!" У коровника он кричал дояркам: "Засучить рукава!" На расположенной по пути ферме он дружелюбно взмахивал палкой на собак. Уже давно стали взрослыми девушки-доярки, родились внуки у портных, а упрямый старик не менял своих привычек. И даже "гуляя" дома, он не забывал о них. Насчитав столько шагов, сколько их было до портняжной мастерской, он восклицал: "Снять нагар со свечей!" Перед воображаемым коровником он весело выкрикивал:

"Засучить рукава!" А перед воображаемой собачьей конурой он взмахивал палкой, пугая собак. На воображаемом поле он вдыхал полной грудью аромат сена, а с придуманных им самим вершин холмов любовался открывающимся видом. В одном месте дорогу пересекал забор, дома его заменяли два сдвинутых стула, и в нужный момент он перебирался через это искусственное препятствие. А вообще-то старого чудака любил и уважал весь город, потому что он был добрым человеком, всегда жертвовал деньги на благотворительные цели, а те, кто обращался к нему с просьбой о помощи, с пустыми руками не уходили.

Вот вам и настоящий, нормальный чудак.

Так как я не специалист в исследовании психики, я без всякой системы делал свои заметки о чудаках, о которых узнавал во время чтения. Когда, однако, мне в руки попала книга профессора Хейзинги об играющем человеке[246], сразу понятной стала психология чудака, и мои чудаки сами разобрались по порядку, как футболисты по свистку судьи.

Ведь эти люди только и делают, что играют!

А что такое игра, по мнению Хейзинги?

"Свободно выбранная деятельность, которая выходит за рамки нормальной повседневной жизни и полностью захватывает играющего. С нею не связан никакой материальный интерес. Она проходит в определенном месте, в определенное время и по определенным правилам".

Главная пружина игры — соревнование. По-гречески: agon. Оно проходит через всю человеческую жизнь, ее перипетии. Человек борется за место среди первых, используя для этого свои знания, ловкость, богатства, происхождение и даже фантазию. Он борется, применяя физическую силу, оружие, голый кулак, разум, кости азартных игр, демонстрацию богатства, кичливость, хвастовство, даже унижение других. Он хочет выиграть. Игрок борется за сам успех; он хочет продемонстрировать, что он отличается от остальных. Выиграв, он вызывает изумление и наслаждается похвалой. А если его жизнь подходит к концу, он борется и в этот период; начинается агония: борьба со смертью.

Цель жизни чудака также заключается в том, чтобы вызвать изумление у остальных. Но между целью и средствами нет соответствия. Его знания, способности недостаточны. И он восполняет недостаток тем, что придумывает странные правила, навязывает их самому себе и с озабоченной пунктуальностью придерживается их. Таким образом он получает для себя не только развлечение на всю жизнь, как любители кроссвордов, рыбной ловли, гольфа или другие уходящие в себя игроки, а добивается изумления со стороны окружающего мира. Над ним смеются, но он не обращает внимания на это. Он добился, чего хотел: выиграл игру у самого себя и отличился своим поведением от обычных сограждан.

Если мы проследим за чудаком, еще что-то бросится нам в глаза. Я вновь воспользуюсь терминологией Хейзинги. Пуэрилизм. Это — ступень, находящаяся посредине между интеллектуальной зрелостью ребенка и подростка. Они взрослые люди, но их умственное развитие остановилось где-то на границе подросткового уровня. Это, собственно говоря, входной билет, по которому чудак может потребовать себе место в обществе, собравшемся под обложкой моей книги.

Линей[247] включил род человеческий в свою систему под названием Homo sapiens (человек разумный). Шарль Рише сказал по этому поводу, что здесь лучше подошло бы наименование Homo stultus (человек глупый). Можно было бы, наверное, образовать такую подгруппу: Homo stultus et ludens (человек глупый и играющий).

Примечания:

241

Вильмош Толнаи (1870-1937) — лингвист, действительный член венгерской академии наук (прим. перев.)

242

Бюффон (Buffon), Жорж Луи Леклерк (1707-1788) — французский ученый-натуралист (прим. ред.)

243

Dry Nagel stecken bier vor Augen,
Die mag ein jeder Springer schaugen:
Der erst zwolt Schuh hoch von der Erd,
Den Herzog Christoph ehrenwerth
Mit seinem Fuss herab that schlagen…

(Перед глазами — три гвоздя,
Прыгун их видел хорошо:
двенадцать футов от земли, так высоко
был нижний гвоздь, который славный герцог
Криштоф так легко сбивал ногой…)

244

Миклош Толди — герой былины Петера Илошваи Шеймеша (XVI век)

245

Kuonrad lief bis гит andern Nagel
Wohl von der Erd zehenthalb Schuh.

(Конрад добежал до второго,
Его высота были пятнадцать футов.)

Глагол lief также подтверждает, что речь шла о беге на стену, а не о прыжках. Об этом пишет А. Э. Богенг в своей работе "Geschichte des Sports aller Volker und Zeiten" (Лейпциг, 1926, т. 1, с. 183). Там же он упоминает, что бег на стену из Франции попал в Германию. Об этом пишет также Рабле.

246

"Homo ludens" ("Человек играющий"). Амстердам, 1939

247

Карл Линей (1707-1778) — шведский естествоиспытатель, создатель системы растительного и животного мира (прим. перев.)