ГЛАВА ШЕСТАЯ

Возникновение производства и первобытного человеческого стада

Предчеловеческий рефлекторный труд, возникнув, в своем развитии рано или поздно неизбежно должен был дойти до такого предела, за которым его дальнейшее совершенствование было невозможно без совершенствования используемых орудий, т. е. без перехода к изготовлению орудий труда. Эволюция предчеловеческого приспособительного труда сделала этот переход не только необходимым, но и возможным, подготовив все условия для него.

В деятельности современных человекообразных обезьян (и не только человекообразных) можно наблюдать многообразные акты „обработки" различных предметов при помощи зубов, рук и других органов тела (Ладыгина-Коте, 1959, с.92 сл., 127 сл.). В экспериментальных условиях неоднократно наблюдались случаи использования обезьяной в качестве средств труда предметов, которые были приспособлены для выполнения этой функции подобного рода обработкой (Келер, 1930; Г.Ротинский, 1948; Вацуро, 1948; Ладыгина-Котс, 1959). Вполне понятно, что такого рода действия по обработке предметов не могут быть охарактеризованы как трудовые, ибо в них отсутствуют орудия труда. Кроме непосредственной обработки, т. е. обработки предметов при помощи лишь органов тела, у обезьян отмечены отдельные случаи и опосредствованной обработки, т. е. обработки одних предметов при помощи других. Так, например, обезьяны палками разбивали стекла, электрические лампочки, ковыряли стены и т. д. (Хильченко, 1953, с. 52; Ладыгина-Котс, 1959, с. 128–130 и др.). Эти акты также не могут быть названы трудовыми, ибо они не направлены на овладение объектами потребностей и носят чисто игровой характер. К этому можно добавить, что в результате подобных актов не возникают предметы, которые были бы использованы в дальнейшем в качестве орудий труда. Не являются действиями по изготовлению средств труда и другие акты опосредствованной обработки предметов, отмеченные у обезьян, хотя некоторые из них, как, например, разбивание капуцинами орехов при помощи камней, и могут быть названы актами рефлекторного труда.

Использование обезьяной в качестве средства труда предмета, который был бы приспособлен к выполнению этой функции предшествующим процессом опосредствованной обработки, не было ни разу зарегистрировано ни одним исследователем. Все отмеченные у обезьян действия по „изготовлению" средств труда не являются актами предчеловеческого труда, все отмеченные у них акты рефлекторного труда не являются действиями по „изготовлению" средств труда. Трудовые акты, которые представляли бы собой действия по „изготовлению" орудий труда, у обезьян полностью отсутствуют, хотя возможность добиться их осуществления в условиях эксперимента, конечно, не может быть исключена.

Возникновение и развитие рефлекторного труда прочно закрепило за определенными предметами функции средств труда и сделало эти предметы необходимыми условиями существования. Став у предлюдей важнейшим и необходимейшим средством удовлетворения потребностей, орудие труда и само стало объектом потребности. У предлюдей возникла потребность в орудиях труда и стремление иметь орудия и их использовать. Эта потребность не могла быть удовлетворена всяким предметом, ибо не каждый предмет может успешно функционировать в качестве средства труда. Предлюди из многих предметов выбирали такие, которые могли успешно выполнять роль орудия труда. Эти поиски не всегда могли приводить к удаче. Поэтому предлюди наряду с поисками подходящих предметов неизбежно должны были заниматься приспособлением имеющихся налицо вещей к исполнению функций орудий труда путем предварительной их обработки.

Эта обработка первоначально осуществлялась, вероятно, лишь органами тела. Но такая обработка не могла получить развития. Уже дерево в незначительной степени поддается обработке невооруженными руками. Что же касается камня, то обработка его без применения средств труда является практически невозможной. Неэффективность непосредственной обработки побуждала к переходу к опосредствованной, к обработке при помощи предметов, к трудовой обработке. Систематическое использование орудий, в ходе которого вырабатывались навыки их разнообразного применения, делало возможным такой переход.

Можно предположить, что первоначально обработке подвергалось в основном лишь дерево, из которого изготовлялись такие орудия охоты, как дубины. В качестве орудий для обработки дерева могли применяться кости и челюсти крупных животных (Dart, 1957). Однако использование костей для обработки дерева вряд ли могло получить развитие. Единственно подходящими для обработки дерева орудиями могли быть лишь каменные. К использованию камня толкала предлюдей не только потребность в орудиях, пригодных для обработки дерева. Каменные орудия более, чем какие-либо другие, подходили для выполнения таких операций, как сдирание шкуры с убитого зверя, разделка его туши, раздробление костей (Толстов, 1931, с.79).

Большинство кусков камня, находимых в природе, мало подходит к использованию в качестве орудий обработки. Найти камень, пригодный для функционирования в качестве средства труда, не всегда легко. Это обстоятельство делало необходимым обработку самого камня, изготовление из него орудий, пригодных для обработки дерева и совершения указанных выше операций.

На первых порах обработка камня носила крайне примитивный характер. Предлюди, по-видимому, просто ударяли один камень о другой и подбирали случайно получившиеся удобные для использования в качестве орудий куски камня. Первоначальной техникой обработки камня скорее всего была техника разбивания. Мнения, что разбивание и раскалывание было древнейшим приемом обработки камня, придерживаются многие археологи (Обермайер, 1913, с. 131; Равдоникас, 1939,1, с. 194; Замятнин, 1951, с.117; Паничкина, 1953, с.13, 26; С.Семенов, 1957, с.56). Возникнув как первоначальный прием обработки камня, разбивание долгое время сохранялось наряду с более совершенными приемами и у некоторых народов дожило чуть ли не до нашего времени. Так, например, тасманийцы изготовляли орудия, ударяя камнем о скалу или другой камень и выбирая из получившихся кусков наиболее подходящие. Бросая один камень на другой, лежащий на земле, тасманиец отскакивал, широко расставляя ноги, чтобы не быть раненным осколками (Roth Ling, 1899, p. 15і; Пиотровский, 1933, с. 168). Наряду с разбиванием у тасманийцев существовали и более совершенные приемы (Roth Ling, 1899, p.150–152; Пиотровский, 1933, с.169; Ефименко, 1934а, с.149–150).

Степень пригодности полученных приемом разбивания кусков камня для функционирования в качестве средств труда, степень совершенства полученных таким путем орудий зависела от случая. Результаты подобного рода актов изготовления орудий не могли первоначально качественно отличаться от результатов „обработки", которой могли подвергнуться камни в естественных условиях, без вмешательства предлюдей. Поэтому подобного рода орудия не могут быть отличены от кусков камня, подвергшихся естественной обработке, — эолитов. Но хотя орудия, полученные приемом разбивания, не могли первоначально отличаться от кусков камня, находимых в природе, тем не менее появление техники разбивания было огромным прогрессом, ибо она могла доставлять куски камня, пригодные для использования в качестве орудий, в значительно большем количестве, чем их можно найти в природе.

Предлюдям, когда у них возникала потребность в орудиях, не нужно было бродить в поисках подходящих каменных осколков или валунов. Они могли удовлетворить эту свою потребность, разбивая один камень за другим и выбирая из большого числа полученных кусков такие, которые могли служить в качестве орудий. Хотя куски камня, подходящие для использования в качестве орудий, составляли незначительную часть всех полученных в результате подобного рода обработки каменных обломков, тем не менее таким путем удовлетворить потребность в орудиях можно было скорее и легче, чем путем поисков таких кусков камня в природе.

Получение в сравнительно большом количестве каменных орудий, пригодных для обработки дерева, сделало систематическим изготовление деревянных орудий, являвшихся прежде всего орудиями охоты. Применение в широком масштабе изготовленных деревянных охотничьих орудий не могло не способствовать успеху охоты. Результатом было возникновение настоятельной потребности в изготовленных деревянных и тем самым изготовленных каменных орудиях. Прогресс охотничьей деятельности и прямо требовал дальнейшего развития производства каменных орудий. Будучи более успешной, чем раньше, охота стала доставлять все большее число туш крупных животных, разделка которых могла успешно осуществляться лишь при помощи искусственных каменных орудий.

В результате всего этого производство орудий как деревянных, так и каменных постепенно превратилось из случайности, чем оно было раньше, в правило, а затем стало и необходимостью. С превращением случайных, спорадических актов производства в необходимость, с началом систематического и массового изготовления орудий в развитии рефлекторного предчеловеческого труда произошел крутой перелом. Если раньше рефлекторный труд представлял собой деятельность по присвоению объектов биологических потребностей с помощью готовых естественных орудий, то теперь он превратился в единство двух видов деятельности: деятельности по изготовлению орудий труда и деятельности по присвоению объектов потребностей с помощью этих изготовленных орудий.

Деятельность по присвоению объектов потребностей с помощью орудий была животным трудом как по форме, так и по содержанию. Она была животным трудом по содержанию, ибо представляла собой приспособление к внешней среде; она была животной по форме, ибо была деятельностью рефлекторной. Деятельность по изготовлению орудий также была рефлекторной. В этом смысле она также была трудом рефлекторным, животным. Но, не отличаясь по форме от предшествующей деятельности по использованию естественных орудий, она отличалась от нее по своему содержанию. По своему содержанию она была деятельностью не животной, а человеческой, была трудом не животным, а человеческим, ибо представляла собой не присвоение готовых существующих в природе объектов потребностей, а производство новых, не существовавших в природе предметов, не приспособление к внешней среде, а ее преобразование.

Таким образом, первоначальная производственная деятельность представляла собой крайне противоречивое явление. По своему содержанию она была трудом уже человеческим, но по своей форме она все еще оставалась трудом животным, предчеловеческим. Новое, человеческое по своему существу содержание было облечено в старую, животную по своему существу, рефлекторную форму. Будучи облеченным в старую, животную форму, новое содержание было человеческим лишь в потенции, в возможности, а не в действительности. Первоначальная деятельность по изготовлению орудий была трудом человеческим лишь в потенции, в возможности, в действительности же она представляла собой труд рефлекторный, предчеловеческий. Но, оставаясь предчеловеческим, рефлекторным трудом, она представляла новую его форму, отличную от предшествовавшей ей деятельности по использованию естественных орудий. В развитии предчеловеческого рефлекторного труда можно выделить две основные стадии. Первая стадия — эпоха существования такого рефлекторного труда, который является животным и по форме, и по содержанию, труда полностью животного. Вторая стадия — эпоха существования такого рефлекторного труда, который является животным по форме, человеческим по содержанию, который, оставаясь в действительности трудом животным, предчеловеческим, в возможности был уже трудом человеческим. В отличие от чисто животного, присваивающего, приспособительного труда, эту форму рефлекторного предчеловеческого труда можно было бы назвать преобразующим, производящим предчеловеческим трудом.

Переход от стадии приспособительного рефлекторного труда к стадии преобразующего не мог не сказаться на тех существах, деятельностью которых был предчеловеческий труд. Существа, деятельностью которых был преобразующий рефлекторный труд, не могли не отличаться от существ, деятельностью которых был приспособительный предчеловеческий труд. В отличие от последних, они не только присваивали готовые жизненные средства, но и производили не существующие в природе предметы, не только приспособлялись к среде, но и преобразовывали ее. В этом смысле они являлись уже людьми. Однако людьми, даже формирующимися, они названы быть не могут, ибо их поведение было рефлекторной деятельностью и, как всякая рефлекторная деятельность, определялось биологическими и только биологическими потребностями, инстинктами. Они были не социальными существами, даже формирующимися, а чисто биологическими. В этом смысле они были животными. Но это были такие биологические существа, такие животные, которые вплотную подошли к грани, отделяющей их от людей, стояли на этой грани. Хотя в действительности они оставались животными, биологическими существами, в потенции, в возможности они уже были людьми, существами социальными. Характерным для этих существ было резкое противоречие между их по содержанию во многом уже чисто человеческой деятельностью и чисто животным ее механизмом, их животной морфологической организацией.

Для обозначения этих существ еще в большей степени, чем для обозначения их предшественников подходит термин „предлюди" (проантропы, прегоминиды). Они прямо, непосредственно предшествовали формирующимся людям. Не желая отказываться от термина „предлюди" для обозначения существ, основным видом деятельности которых был приспособительный рефлекторный труд, мы будем называть предлюдьми и тех, и других: одних — ранними предлюдьми, других — поздними. Общим признаком, роднящим первых и вторых и позволяющим обозначать их одним термином, является то, что основной деятельностью и тех и других был предчеловеческий рефлекторный труд. Отличие между ними состоит в том, что ранние предлюди только присваивали объекты потребностей, только приспосабливались к среде, в то время как поздние предлюди не только присваивали готовые природные предметы, но и производили новые, не только приспосабливались к среде, но и преобразовывали ее.

Предположение о существовании стадии поздних предлюдей находит свое подтверждение в фактическом материале, в первую очередь в том, который был доставлен открытиями известного английского исследователя Л.Лики в Олдовайском ущелье в Танганьике.

В 1959 г. в слое Олдовай I был обнаружен почти полный череп существа, получившего название зинджантропа. Вместе с черепом были найдены остатки многих мелких животных (грызунов, ящериц и др.), кости свиней и антилоп, а также галечные орудия, относящиеся к так называемой олдовайской культуре, что позволило Л.Лики выступить с утверждением, что зинджантроп был существом, изготовлявшим орудия и охотившимся на животных. Изучение морфологических особенностей черепа привело Л.Лики к выводу, что зинджантроп должен быть включен в подсемейство австралопитековых в качестве особого рода, отличного как от рода австралопитеков, так и парантропов (Leakey, 1959, 1960а).

Однако далеко не все ученые согласились с мнением Л.Лики. Большинство из них сочло более правильным отнести зинджантропа к числу парантропов (Washburn and Howell, 1960; Oakley, 1962; Robinson, 1962, 1963; Mayr, 1963; Napier, 1964b). В одной из работ Дж. Робинсона зинджантроп охарактеризован не только как типичный парантроп, но и как вегетарианец (1962, р.485), что, конечно, плохо согласуется с представлением о нем, как о существе, изготовлявшем орудия. Некоторые ученые, в частности В.П.Якимов (1960в), прямо заявили, что морфологические особенности зинджантропа чрезвычайно противоречат приписываемой ему способности изготовлять орудия. Новые открытия заставили в дальнейшем и самого Л.Лики пересмотреть свои взгляды на зинджантропа.

В последующие годы в том же слое Олдовай I, но в горизонте, расположенном ниже того, где была сделана описанная выше находка, были обнаружены остатки существа, за которым постепенно закрепилось название „презинджан-тропа" (Leakey, 1960b, 1961а, 1961b). Уже в довольно ранних публикациях Л.Лики (Leakey, 1961b, 1963а) высказал предположение, что презинджантроп, отличающийся от зинджантропа и меньшей специализацией, и большим объемом мозга, является представителем не австралопитековых, а гоминин и что именно в нем следует видеть истинного творца галечных орудий, причем не только тех, что были найдены вместе с ним, но и связанных с остатками зинджантропа. Что же касается самого зинджантропа, то он был объектом охоты со стороны ранних гоминин. Этим и объясняется связь черепа с орудиями и костями животных (1963а, р.453–455). В дальнейшем остатки существ, сходных, по мнению Л.Лики и ряда других ученых, с презинджантропом, были найдены и в горизонте, лежащем ниже того, в котором был обнаружен презинджантроп, и в том, к которому относится находка зинджантропа, и, наконец, в нижних горизонтах Олдовай II (Leakey and Leakey, 1964). Все это дало основание Л.Лики, Ф.Тобиасу и Дж. Нэпиру (Leakey, Tobias, Napier, 1964; Tobias, 1964) выступить с утверждением, что все эти находки образуют новый вид рода Homo, которому ими было присвоено наименование „Homo habilis".

Однако рядом ученых это утверждение было встречено критически (Campbell, 1964; Robinson, 1965). В скором времени и один из авторов указанной выше совместной работы вынужден был несколько пересмотреть свои позиции. В появившейся в том же году статье Ф.Тобиаса и Г.Кенигсвальда (Tobias, Koenigswald 1964) был сделан вывод, что остатки из Олдовай 1, с одной стороны, и из нижних горизонтов Олдовай II — с другой, относятся не к одному типу гоминид, а к двум, отличным друг от друга. Существа из нижних горизонтов Олдовай II относятся к той же стадии человеческой эволюции, что питекантроп IV и телантроп, которых большинство исследователей рассматривает как самых ранних людей. Существа из Олдовай I представляют форму более примитивную. Они образуют особую группу гоминин, уже поднявшуюся выше стадии австралопитеков, но еще не достигшую стадии питекантропов. Морфологические данные позволяют рассматривать их как находящихся па гомипидной линии, идущей от австралопитека африканского и, возможно, ведущей к питекантропу. К этой же стадии, следующей за стадией австралопитеков и предшествующей стадии питекантропов, должен быть, по мнению Ф.Тобиаса и Г.Кенигсвальда, отнесен также мегантроп древнеяванский. По вопросу о положении этой группы в систематике мнения авторов статьи разошлись. Г.Кенигсвальд рассматривает ее как особый род или по меньшей мере подрод, Ф.Тобиас — как вид рода Homo.

Значительно более решительно высказался Дж. Робинсон (Robinson, 1965). По его мнению, не имеется никаких оснований для выделения олдовайских находок в особый вид (р. 121). Так же, как Ф.Тобиас и Г.Кенигсвальд, он различает среди них две морфологически отличные группы, одну из которых образуют находки в Олдовай 1, а другую — находки в нижних горизонтах Олдовай 11. Остатки из Олдовай II обнаруживают большую близость к телантропу, несомненно, по мнению Дж. Робинсона, являющемуся человеком, и относятся к той же стадии, что и последний, — к самой ранней стадии в человеческой эволюции Они представляют собой самые ранние формы Homo erectus. Остатки из Олдовай I обнаруживают близость не к питекантропу, а к австралопитеку африканскому и представляют собой группу австралопитеков, лишь несколько продвинувшихся в своем развитии по сравнению с остальными. В морфологическом отношении сходство между австралопитеком африканским и остатками из Олдовай I, с одной стороны, и Homo erectus и остатками из Олдовай II — с другой, является значительно большим, чем между находками в Олдовай I и находками в Олдовай II. Данные морфологии говорят в пользу отнесения Олдовай I и Олдовай II к двум различным родам (р. 123). Однако в то же время имеются черты, сближающие находки в Олдовай 1 с находками в Олдовай II и отличающие их от остальных австралопитеков. Существа из Олдовай 1 изготовляли орудия, в то время как все остальные австралопитеки их лишь использовали (р. 123). Они находились на стадии перехода от использования естественных орудий, что было существенно для австралопитеков, к изготовлению орудий, характерному для человека (р. 123).

Мимо того факта, что существа из Олдовай 1 по своей морфологии стоят ближе к австралопитекам, чем к людям, не могли пройти и сторонники выделения Homo habilis. Так, например, Дж. Нэпир (Napier, 1964а, 1964в) прямо признает, что руки существ из Олдовай 1 имеют „странно нечеловеческий" характер (1964b, р.88) и рассматриваемые сами по себе никак не могут навести на мысль об их причастности к изготовлению орудий, даже столь примитивных, как олдо-вайские (1964а, р. 35–36), что объем мозга и многие другие особенности черепа и зубной системы этих существ в принципе не выходят за пределы вариаций, возможных у австралопитеков (1964b, р.89). В результате, стремясь обосновать выделение Homo habilis, Дж. Нэпир напирает не столько на морфологические различия между существами из Олдовай I и австралопитеками, сколько на то несомненное обстоятельство, что они в отличие от австралопитеков изготовляли орудия, а не просто пользовались ими.

Таким образом, имеющиеся в настоящее время материалы о существах из Олдовай I позволяют сделать два основных вывода: во-первых, о том, что они изготовляли орудия; во-вторых, о том, что по своему морфологическому облику они были еще австралопитеками, хотя уже и продвинувшимися по направлению к человеку. Именно такими и должны были быть поздние предлюди. Возникшая производственная деятельность еще не могла на этой стадии существенным образом преобразовать морфологическую организацию предлюдей, но она уже должна была в какой-то степени наложить на нее свой отпечаток. В пользу предположения о том, что в основе определенного отличия морфологической организации существ из Олдовай 1 от морфологических обликов и австралопитеков и парантропов лежит прежде всего отличие характера их деятельности от характера деятельности последних, говорит и то обстоятельство, что нет достаточных оснований приписывать австралопитекам и парантропам способность изготовлять орудия. Находки орудий в Стеркфонтейне и Макапансгате относятся к слоям более поздним, чем те, в которых были обнаружены остатки плезиантропа и австралопитека прометея (Brain, Lowe, Dart, 1955; Dart, 1955b; Robinson, Mason, 1958; Robinson, 1962)[56].

Открытие существ из Олдовай 1 вместе с другими имеющимися данными об австралопитеках позволяет прийти к выводу, что ранние предлюди дали начало двум ветвям развития. Развитие одной пошло по линии отказа от стадного образа жизни и умаления роли предчеловеческого труда и завершилось возникновением мнимых предлюдей, наиболее типичным представителем которых является гигантопитек. Развитие второй пошло по пути перехода от приспособительного труда к преобразующему рефлекторному труду и привело к возникновению поздних предлюдей, представители которых, по-видимому, и были найдены в Олдовай 1.

Трудовая деятельность поздних предлюдей не сводилась к рефлекторному производству. Она представляла, как указывалось, единство двух видов деятельности: деятельности по изготовлению орудий и деятельности по присвоению объектов потребностей с помощью изготовленных орудий. Деятельность по присвоению объектов потребностей с помощью искусственных орудий, как и предшествовавшая ей деятельность по присвоению объектов потребностей с помощью естественных орудий, представляла собой не преобразование среды, а приспособление к ней, была трудом животным не только по форме, но и по содержанию. В то же время она отличалась от своей предшественницы. Отличие это состояло в том, что она была опосредствована деятельностью по изготовлению орудий, производственной деятельностью. Деятельность по присвоению объектов биологических потребностей с помощью искусственных орудий была приспособлением к внешней среде, но таким, которое было опосредствовано производством, преобразованием внешней среды.

В результате возникновения деятельности по изготовлению орудий и раздвоения единой трудовой деятельности на производственную и присваивающую успех приспособления к внешней среде начал все в большей степени зависеть от уровня развития производственной деятельности. Совершенствование производственной деятельности стало важным условием совершенствования деятельности по приспособлению к внешней среде, по удовлетворению биологических инстинктов, стало необходимым условием существования поздних предлюдей. Но развитие производственной деятельности существенно отличалось от развития приспособительной трудовой деятельности.

Развитие приспособительного предчеловеческого труда, как и развитие всякой приспособительной деятельности, шло под действием естественного отбора. В процессе оборонительной и охотничьей деятельности, в процессе внутристадных конфликтов выживали и оставляли потомство индивиды, наиболее приспособленные по своей физической организации к использованию орудий, обладающие наибольшим боевым и охотничьим опытом.

Совершенствование производственной деятельности под действием такого отбора происходить не могло, ибо лучшая по сравнению с другими членами стада приспособленность к совершению производственных операций и больший производственный опыт сами по себе не могли обеспечить данному конкретному индивиду преимущества перед ними ни в охотничьей и оборонительной деятельности, ни во внутристадных конфликтах. Преимущество в охоте, обороне и драках давала большая физическая сила, ловкость, лучшая приспособленность к использованию орудий, большее умение ими оперировать, что не всегда могло совпадать с большим умением их изготовлять. Не могло дать преимуществ и использование более совершенных орудий, ибо последние не могли быть монопольным достоянием тех, кто их изготовлял. Более совершенные приемы и навыки производства быстро усваивались другими членами стада; более совершенные орудия, изготовляемые более приспособленными к этой операции индивидами, могли использоваться и другими, менее способными к производственной деятельности.

Большая приспособленность к производственной деятельности и больший производственный опыт некоторых членов стада не давали им преимуществ перед другими членами стада, но наличие этих индивидов в стаде давало преимущества в приспособлении к среде всем членам данного стада по сравнению с членами стада, в котором таких индивидов было меньше и они обладали меньшим производственным опытом.

Большая приспособленность индивида к присваивающему рефлекторному труду прежде всего давала ему преимущества перед всеми другими индивидами и только в конечном счете давала и определенные преимущества объединению, членом которого он являлся, перед другими объединениями. Приспособительный предчеловеческий труд, несмотря на то, что он был невозможен вне объединения, оставался деятельностью по своему существу индивидуальной, деятельностью, направленной на удовлетворение инстинктов той или иной особи. Иначе обстоит дело с производственной трудовой деятельностью. Большая приспособленность индивида к ней прежде всего давала преимущества объединению, членом которого он являлся, перед другими объединениями и только тем самым ему самому. Производственная деятельность с самого момента своего возникновения по своему существу была деятельностью не индивидуальной, а коллективной, деятельностью, направленной на удовлетворение потребностей всех членов стада, вместе взятых, и только тем самым к удовлетворению индивидуальных потребностей каждого из его членов, взятых в отдельности. Опосредствование возникшей производственной деятельностью деятельности по приспособлению к среде означало опосредствование деятельности, направленной на удовлетворение биологических инстинктов каждого из индивидов, деятельностью, направленной на удовлетворение потребностей всех индивидов, входящих в объединение, взятых вместе.

Будучи по своей природе не индивидуальной, а коллективной, производственная деятельность с момента своего возникновения не могла совершенствоваться под действием индивидуального естественного отбора. Но, обусловив выход производственной деятельности из сферы индивидуального естественного отбора, коллективный ее характер породил возможность иной формы отбора. Как указывалось, лучшая приспособленность тех или иных членов стада к производственной деятельности, наличие у них большого производственного опыта давало значительные преимущества всем индивидам, принадлежащим к данному объединению, перед всеми членами объединения, в котором таких индивидов было меньше и они обладали меньшей приспособленностью к производственной деятельности. Это обстоятельство открывало возможность совершенствования способности к производственной деятельности и тем самым самой производственной деятельности путем отбора всех членов объединений, в состав которых входило больше индивидов, обладавших лучшей приспособленностью к производственной деятельности и большим производственным опытом, т. е. путем своеобразного группового отбора. Эту форму отбора мы предпочитаем называть не стадным отбором, а групповым, потому что, хотя в процессе его отбирались стада, но отбирались они не как что-то единое целое, а лишь как сумма, совокупность индивидов. Истинными объектами отбора были не стада как таковые, а индивиды, их составлявшие. В результате отбора происходило совершенствование способности индивидов к производственной деятельности, но не развитие стада. Стадо предлюдей не могло эволюционировать и не эволюционировало, ибо представляло собой зоологическое объединение, а не организм.

Групповой отбор способствовал совершенствованию производственной деятельности, но его роль в развитии этой деятельности отличалась от роли индивидуального естественного отбора в совершенствовании приспособительного рефлекторного труда, в совершенствовании любой формы приспособительной деятельности. Это отличие обусловливалось еще одной особенностью производственной деятельности, делавшей ее качественно отличной от приспособительной деятельности. Производственная деятельность отличалась от любой формы приспособительной деятельности своей способностью развиваться независимо от какой-либо формы отбора, способностью к саморазвитию, самодвижению. Чтобы понять суть этого различия, нужно хотя бы коротко остановиться на вопросе о путях совершенствования приспособительной деятельности.

Совершенствование приспособительной деятельности (поведения) может происходить двояко: путем совершенствования способности животного к этой деятельности, что связано с совершенствованием его морфологической организации, и путем совершенствования только самой деятельности без изменения организации животного. Первый путь предполагает фиксирование и накопление из поколения в поколение изменений морфологической организации, делающих животное более способным к приспособительной деятельности, второй — закрепление и накопление из поколения в поколение действий, обеспечивающих более успешное приспособление организма к среде, фиксирование и накопление опыта приспособительной деятельности.

В животном мире как фиксирование и накопление морфологических признаков, делающих организм более способным к приспособительной деятельности, так и фиксирование и накопление приспособительных действий невозможно без превращения их в наследственные, без передачи их от поколения к поколению при помощи механизма наследственности.

У низших животных сочетаются оба пути совершенствования приспособительной деятельности. Примерами наследственно фиксированных приспособительных действий являются инстинкты — сложные цепи безусловных рефлексов. Выработка и изменение инстинктов, так же как и изменение морфологической организации животного, происходят в процессе смены поколений под действием естественного отбора. Вполне понятно, что наследственно фиксированная деятельность животных не может не отличаться консерватизмом. Преобладание наследственно предопределенной деятельности в поведении животного делает его мало способным реагировать на быстрые и неожиданные изменения внешней среды. Второй путь совершенствования приспособительной деятельности, таким образом, необходимо предполагает понижение пластичности поведения животного и тем самым сужение его приспособительных возможностей.

Повышение пластичности и гибкости приспособительной деятельности невозможно без превращения ее в наследственно не фиксируемую. Такой деятельностью является поведение высших млекопитающих, представляющее собой условно-рефлекторную деятельность, деятельность коры больших полушарий. „Развитие наследственно не фиксируемых действий, — писал А.Н.Северцев (1949), — шло прогрессивно в ряду млекопитающих. Приспособление посредством изменения поведения в течение индивидуальной жизни имеет огромное биологическое значение, ибо позволяет высшим млекопитающим быстро приспособиться к изменениям, вносимым в их жизнь другими животными и человеком" (с.214; см. также: 19456, с.289–311).

У высших млекопитающих индивидуально приобретенные действия, являющиеся по своему механизму условными корковыми рефлексами, не могут стать наследуемыми, не могут передаваться по наследству. Это отнюдь не значит, что у них вообще невозможна передача опыта деятельности от одного индивида к другому. Возникновение высшей нервной деятельности повлекло за собой развитие такой формы передачи опыта, как подражание, имитация. Опыты показывают, что даже у животных, стоящих по уровню развития высшей нервной деятельности ниже обезьян, возможно образование условных рефлексов на основе подражания (В.Кряжев, 1955; Л.Воронин, 1957). У обезьян на основе подражания могут образовываться самые разнообразные рефлексы и цепи рефлексов. Обезьяны подражают друг другу как в отдельных движениях, так и в сложной направленной деятельности (Штодин, 1947; Войтонис, 1949; Л.Воронин, 1957; Harlow, 1959). Жизнь в объединениях при наличии развитого подражания ведет к тому, что жизненный опыт обезьяны складывается не только из ее индивидуального опыта, но и из опыта товарищей по объединению. Путем подражания происходил обмен трудовым опытом и у предлюдей.

Но если у млекопитающих возник новый способ передачи опыта приспособительной деятельности, то нового способа фиксирования, закрепления и накопления из поколения в поколение опыта приспособительной деятельности у них не возникло. Естественный отбор действий, наилучше обеспечивающих приспособление к среде, и накопление этих действий из поколения в поколение у высших млекопитающих было невозможным, ибо эти их действия не являлись ни наследственными, ни способными превращаться в наследственные. Приспособительная деятельность высших млекопитающих, взятая сама по себе, выпадает из сферы действия естественного отбора (Кремянский, 1941). У высших млекопитающих невозможно закрепление и накопление из поколения в поколение опыта приспособительной деятельности, невозможно совершенствование приспособительной деятельности, взятой самой по себе. Совершенствование их приспособительной деятельности может осуществляться лишь одним путем — путем совершенствования способности организма к такой деятельности, путем совершенствования морфологической организации животного. Совершенствование приспособительной деятельности высших млекопитающих осуществляется путем отбора животных, морфологическая организация которых делает их более способными к совершению приспособительных действий. Естественный отбор совершенствовал приспособительную деятельность, поведение высших млекопитающих путем совершенствования их морфологической организации, прежде всего структуры головного мозга и двигательного аппарата. Таким путем шло совершенствование и предчеловеческого приспособительного труда.

Положение начало меняться с переходом от использования готовых орудий к изготовлению средств труда. Каждое изготовление орудия в принципе является не чем иным, как материальной, объективной фиксацией, закреплением деятельности по его изготовлению. С началом фиксирования в орудиях производственного опыта каждое новое поколение, вступая в жизнь, получало в свое распоряжение материализованный, закрепленный в орудиях опыт производственной деятельности предшествовавших поколений.

В процессе деятельности этого поколения опыт предшествующего обогащался и в таком виде передавался следующему и т. д. Возникновение производственной деятельности означало по существу появление совершенно нового, не имеющего места в животном мире способа фиксирования, передачи и накопления опыта деятельности, нового способа совершенствования деятельности. Развитие производства есть совершенно новая форма движения, качественно отличная от развития приспособительной деятельности. Если приспособительная деятельность может развиваться и совершенствоваться только под определяющим действием естественного отбора, то развитие и совершенствование производственной деятельности никакой формой отбора не определяется. Производство имеет источник развития в себе и поэтому способно к самодвижению, саморазвитию.

Однако это не значит, что развитие производственной деятельности вообще могло обходиться без действия какой бы то ни было формы отбора. Забегая несколько вперед, мы должны сказать, что вплоть до возникновения человека современного физического типа совершенствованию производства неизбежно ставила преграды морфологическая организация тех существ, которые занимались изготовлением орудий. Возникающее противоречие между потребностью дальнейшего развития производственной деятельности и морфологической организацией могло быть преодолено лишь путем совершенствования этой организации, а это не могло произойти без действия отбора. Но отбор, под действием которого шло совершенствование способности организма к производственной деятельности, отличался от того, который определял совершенствование способности к приспособительной деятельности. Он не только не определял направление развития и совершенствования производственной деятельности, направление изменения морфологической организации, но, наоборот, само направление его действия определялось развитием производственной деятельности.

Однако все, что было сказано выше, в полной мере относится лишь к производственной деятельности, уже начавшей освобождаться от рефлекторной, животной формы. К рефлекторной производственной деятельности все это приложимо лишь с определенными оговорками. Рефлекторная форма, в которую была облечена на первых порах возникшая производственная деятельность, мешала проявлению ее способности к саморазвитию, мешала ее прогрессу.

В том случае, когда средство труда является результатом акта изготовления средства труда, степень его совершенства определяется течением самого этого акта, акта производства. Течение акта производства может с необходимостью привести к появлению желаемого результата, т. е. предмета, обладающего желаемыми свойствами, лишь в том случае, если оно будет направлено к этому результату, будет определяться этим результатом. Иначе говоря, течение акта производства может с необходимостью привести к желаемому результату, если этот результат будет существовать к его началу и определять его течение. Вполне понятно, что результат акта производства не может существовать к его началу в действительности, материально. Он может существовать лишь в голове работника, лишь идеально. Существующий в голове работника к началу производства идеальный результат этого процесса — цель — определяет течение этого процесса и тем самым его материальный результат. В конце процесса производства начинает существовать в действительности, материально то, что существовало в его начале лишь идеально, лишь в голове работника.

Цель — идеальный результат процесса производства — не может быть чем-либо иным, кроме как результатом идеального процесса производства. Для успешного развития и совершенствования производственной деятельности, таким образом, требуется, чтобы, кроме материальной обработки предмета, имела место его идеальная переработка и чтобы эта идеальная переработка предмета обгоняла его материальную переработку и направляла ее. Производство по своей природе предполагает и требует существования активного отражения мира, такого отражения мира, которое способно опередить и направить процесс преобразования мира. Таким отражением мира является человеческое мышление, человеческое сознание и воля. Акты производства могут успешно осуществляться и развиваться лишь при условии, если они будут действиями целенаправленными, сознательными, волевыми. Такими целенаправленными, сознательными, волевыми являются акты человеческого труда.

У поздних предлюдей, как и у ранних, и у других высших животных, формой отражения мира была высшая нервная деятельность, представляющая собой неразрывное единство отражения и поведения. В их мозгу могли отражаться лишь раздражители рефлексов. Образы еще не существующих в данный момент явлений не могли возникнуть в их мозгу[57]. Они, как и другие животные, не могли предвидеть течение и результаты своих действий, представлявших собой рефлекторные акты. Отсюда крайне резкое противоречие между содержанием и формой имевшихся у них актов изготовления орудий. Будучи актами производства, актами преобразования природы, а не приспособления к ней, они по содержанию не отличались от актов человеческого труда и не могли успешно развиваться лишь при условии существования процесса идеальной переработки предметов, обгоняющего и направляющего материальную их переработку. Но будучи по содержанию актами человеческого труда, по своей форме они оставались актами животного труда и как любые рефлекторные акты могли определяться лишь внешними явлениями, существующими к началу этих актов. Это обусловливало во многом случайный характер результатов этих актов, полностью преодолеть который было невозможно без возникновения качественно иной формы отражения мира.

Как уже указывалось, результаты рефлекторных актов, направленных на изготовление орудий, носили первоначально чисто случайный характер. Степень пригодности полученных приемом разбивания каменных осколков для функционирования в качестве орудий зависела от случая. Вполне понятно, что полученные таким образом орудия не могут рассматриваться как подлинная фиксация результата деятельности по их изготовлению, как подлинная материализация трудового опыта. Возникающая рефлекторная производственная деятельность обладала способностью к самодвижению, саморазвитию, но не столько в действительности, сколько в возможности. Поэтому на первых шагах своего развития она во многом совершенствовалась под определяющим воздействием группового отбора, обусловливавшего совершенствование способности к производственным операциям. Но по мере развития производственной деятельности ее способность к самодвижению начала все в большей и большей степени превращаться из возможности в действительность, что неизбежно вызывало изменение роли группового отбора. Последний из фактора, определявшего развитие рефлекторной производственной деятельности, начинал все в большей и большей степени превращаться в фактор, направление действия которого определялось развитием самой производственной деятельности, в фактор, подчиненный производственной деятельности и выполняющий „заказы" последней.

Рефлекторная форма, в которую была облечена первоначальная производственная деятельность, с самого начала мешала, препятствовала ее развитию. Однако определенное совершенствование производственной деятельности было возможно и в рефлекторной форме. О том, какого уровня развития оказалась способной достигнуть производственная деятельность до начала ее освобождения от рефлекторной формы, позволяют судить орудия, найденные вместе с существами из Олдовай I. Они единодушно были отнесены к олдовайской культуре (Leakey, 1961а, 1961б, 1963а; Clark, 1961; Leakey, Tobias, Napier, 1964 и др.).

Как полагает ряд исследователей, олдовайская каменная индустрия Африки не является самой древней из известных науке. Она, по их мнению, выросла из предшествовавшей ей на этой же территории кафуанской индустрии[58]. Кафуанская и олдовайская культуры по существу представляют две последовательно сменяющие стадии развития одной (Cole, 1954, р. 1034–1035), относящейся к периоду, предшествовавшему шелльской археологической эпохе, переход к которой связан с появлением первого каменного орудия, имеющего выработанную, устойчивую стандартизированную форму, — ручного рубила (Childe, 1944, р.41; Равдоникас, 1939, I, с. 157–158; Ефименко, 1953, с. 107; Паничкина, 1953, с.31–32; Арциховский, 1955, с.26 и др.).

Г.Мортилье (1903, с. 189), давший первую четкую схему периодизации палеолита, рассматривал ручное рубило как первое орудие, изготовленное человеческой рукой, а шелль — как первую эпоху в развитии человеческой каменной индустрии, как первую эпоху древнекаменного века. Орудия, относимые к эпохе, предшествовавшей шелльской, Г.Мортилье рассматривал как продукты деятельности не человека, а теоретически конструируемого им существа, промежуточного между животными и человеком, — антропопитека или гомосимиуса.

Трудами последующих исследователей периодизация Г.Мортилье была дополнена введением дошелльской эпохи. Однако многие ученые до сих пор не признают эту эпоху за самостоятельную. Первой общепризнанной археологической эпохой по-прежнему остается шелльская (Арциховский, 1947, с.8–9; 1955, с. 26; Ефименко, 1953, с.109–110). Исследователи, признающие за первую археологическую эпоху дошелльскую, нигде не дают ей развернутой характеристики, ограничиваясь самыми общими положениями. В их трудах подчеркивается, что орудия дошелльской эпохи обычно имеют случайную, неустойчивую, крайне неопределенную форму и с трудом могут быть отличены от осколков камня, подвергшихся естественной обработке (Осборн, 1924, с. 103; Борисковский, 1957а, с.40; Паничкина, 1953, с. 18).

Из всех археологов более развернутую характеристику дошелльской эпохи дает лишь Л.Лики (Leakey, 1953, р.57, 66–68), детально изучивший относящуюся к ней олдовайскую культуру, но и он подчеркивает, что характерной чертой этой индустрии является отсутствие каких бы то ни было выработанных устойчивых форм каменных орудий (р.68). Несколько более выработанную форму имеют, пожалуй, лишь поздние олдовайские орудия, прямо предшествующие раннешелльским.

Случайность, неустойчивость форм дошелльских орудий позволяет, на наш взгляд, с достаточным основанием считать их, за исключением, может быть, лишь самых поздних, непосредственно предшествующих шелльским рубилам, результатами деятельности не людей, даже формирующихся, а поздних предлюдей, продуктами рефлекторной производственной деятельности, преобразующего предчеловеческого труда. Каменную индустрию поздних предлюдей, которой является, по всей вероятности, почти вся дошелльская индустрия, исключая, может быть, лишь самую позднюю, лучше всего было бы назвать эолитической, а эпоху ее существования и развития эолитом. Орудия, обнаруженные в Олдовай I, позволяют с большой степенью вероятности отнести к эолиту всю или почти всю олдовайскую индустрию и всю кафуанскую.

Кафуанские орудия очень просты. Они представляют собой обкатанные водой гальки (или иногда желваки кремневого известняка или кварцитовые валуны), от которых отделены один-два отщепа, чтобы заострить конец. Олдовайские орудия отличаются от кафуанских лишь несколько большим числом сколов (Leakey, 1953, р.57, 67–68; Али-ман, 1960, с. 169–170, 236–238, 274, 314; Clark, 1961, и др.). Гальки и валуны, заостренные одним-двумя-тремя сколами, встречаются не только в Африке. Они были найдены и в дошелльских слоях Европы и Азии (Ефименко, 1953, с. 109— НО; Паничкина, 1953, с. 18–20; „Всемирная история", 1955,1, с.24–25; Movis, 1944, р. З, 104–107). Вместе с подобного рода орудиями, которые часто именуются грубыми рубящими орудиями, встречается большое число отщепов чисто случайных очертаний.

Находка вместе с существами из Олдовай 1 орудий одноименной культуры свидетельствует о том, что уже в эпоху эолита наряду с техникой разбивания камня возник и получил развитие новый прием обработки камня, заключающийся в отбивании от каменного желвака или гальки осколков и тем самым в оббивании желвака или гальки. Можно предполагать, что первоначально этот прием возник как средство устранения какого-нибудь дефекта, мешавшего успешному использованию куска камня в качестве орудия (Городцов, 1930, с. 10; 1935, с.69–70). В дальнейшем этот прием приобрел самостоятельное значение и положил начало новому виду техники обработки камня — техники оббивки, которая одновременно была и техникой отбивки. В качестве орудий использовались как отбитые от гальки (валуна) осколки, так и оббитая галька (валун).

Возникновение и развитие техники оббивки-отбивки открыло возможность получения более совершенных орудий, чем могла дать техника разбивания. Кроме совершенствования приемов обработки камня, прогрессу каменной техники способствовала и выработка умения выбирать для изготовления орудий из большого числа камней самых разнообразных пород и размеров наиболее подходящие.

Орудия, полученные в результате техники оббивки-отбивки, хотя и продолжали носить во многом случайные очертания и не имели выработавшейся формы, тем не менее в определенной степени уже могут быть охарактеризованы как фиксация деятельности по их изготовлению, как материализация производственного опыта. С возникновением техники оббивки-отбивки производственная деятельность получила возможность проявить свою способность к саморазвитию, возможность превратить отбор в фактор, ей подчиненный. Однако, несмотря на все это, прогресс техники обработки камня в эолитическую эпоху шел крайне низкими темпами и был не столько качественным, сколько количественным. Он состоял не столько в повышении качества изготовляемых орудий, сколько в повышении процентного отношения числа кусков камня, пригодных для использования в качестве орудий, к общему числу каменных осколков, получаемых в результате обработки.

Качественному совершенствованию производственной деятельности мешала рефлекторная форма, в которую были облечены акты производства. Чем дальше развивалась производственная деятельность, тем в большей степени рефлекторная форма, в которую она была облечена, мешала ее саморазвитию. Новое содержание до поры, до времени могло развиваться и в старой форме, но рано или поздно последняя должна была стать непреодолимым препятствием для дальнейшего развития содержания. Производство, развиваясь, рано или поздно должно было достигнуть такого предела, за которым его дальнейшее развитие было совершенно невозможно без освобождения его актов от рефлекторной формы, без превращения их из рефлекторных в волевые, сознательные, без возникновения мышления и воли.

Но рефлекторная деятельность была не единственным препятствием для ее развития. Другим не менее, а может быть, и более важным препятствием был господствовавший в стаде поздних предлюдей ничем не обуздываемый зоологический индивидуализм.

Поведение поздних предлюдей, так же как и поведение ранних предлюдей и других животных, было рефлекторной деятельностью и, как всякая рефлекторная деятельность любого животного, могло быть направлено лишь к удовлетворению биологических потребностей, инстинктов. Поэтому отношения внутри стада поздних предлюдей не могли сколько-нибудь существенно отличаться от тех, которые имели место в стаде ранних проантропов. У поздних предлюдей, как и у ранних, существовал антагонизм между стадом и гаремной семьей. В стаде поздних предлюдей, как и в стаде ранних, шла постоянная ломка и перестройка системы доминирования, имели место кровавые конфликты, завершавшиеся нередко смертью. В стаде поздних предлюдей, как и в стаде ранних, существовали лишь зоологические отношения, господствовал зоологический индивидуализм. Стадо поздних предлюдей было зоологическим объединением.

И в то же время оно отличалось от всех предшествовавших ему зоологических объединений, в том числе и от стада ранних предлюдей. Будучи зоологическим объединением, оно было в то же время объединением существ, которые не только приспособлялись к среде, но и производили, существ, у которых приспособление к внешней среде было опосредствовано производством. И это обстоятельство делало зоологический индивидуализм в стаде поздних предлюдей явлением, препятствовавшим совершенствованию их приспособления к внешней среде и тем ставившим под угрозу их существование.

Определенное противоречие между зоологическим индивидуализмом и потребностью приспособления к среде существовало, как отмечалось в главе V, уже в стаде ранних предлюдей. Происходившие в нем бесконечные конфликты могли ставить и ставили под угрозу существование стада и тем самым его членов. Но прямо осуществлению и совершенствованию приспособительного предчеловеческого труда, осуществлению и совершенствованию деятельности по приспособлению к внешней среде они не мешали.

Во время отражения нападения извне и во время охоты все конфликты внутри стада прекращались и оно выступало как единое целое. Единство действий всех членов стада во время обороны и охоты обусловливалось совпадением их стремлений к удовлетворению инстинктов. Нападение извне угрожало всем членам стада и поэтому все они стремились его отразить. Совпадение стремлений всех членов стада удовлетворить пищевой инстинкт лежало в основе единства их действий в момент охоты. Пока животное не было убито, стремления всех членов стада совпадали. Столкновение их стремлений к удовлетворению пищевого инстинкта начиналось уже после успешного завершения охоты.

Конфликты и стычки в стаде ранних предлюдей не только прямо не мешали протеканию приспособительного предчеловеческого труда, но даже в определенном отношении способствовали его совершенствованию. Как правило, из внутристадных конфликтов победителями выходили индивиды, которые по своей физической организации были в большей степени, чем остальные, способны к использованию палок, камней и других орудий, которые обладали наибольшим опытом их использования, которые наиболее ловко и умело ими оперировали. В результате стычек происходил отбор особей, наиболее приспособленных к рефлекторному присваивающему труду. Отбор, происходивший в результате внутристадных конфликтов, совпадал с направлением отбора, приспосабливавшего ранних предлюдей к внешней среде.

Бесконечные конфликты внутри стада ранних предлюдей могли мешать и мешали их деятельности по приспособлению к среде лишь косвенно — путем уменьшения размеров стада до уровня, делавшего его мало способным или совсем не способным к обороне и нападению. В стаде поздних предлюдей бесконечные конфликты начали мешать приспособлению к среде не только этим, но и другим путем.

Как уже указывалось, приспособление поздних предлюдей к внешней среде было опосредствовано производством. Успех их деятельности по приспособлению к внешней среде прямо зависел от уровня развития деятельности по изготовлению орудий, от ее успешности. Все, что расстраивало производственную деятельность и мешало ее развитию, расстраивало и препятствовало приспособлению поздних предлюдей к среде. А бесконечные конфликты в стаде поздних предлюдей прямо расстраивали производственную деятельность, прямо препятствовали ее совершенствованию.

Стычки и столкновения в стаде поздних предлюдей, как и в стаде ранних, прекращались на время обороны от врагов и охоты. Эти периоды были резко очерчены во времени. Период обороны открывался нападением извне и завершался уничтожением или бегством врага. Период охоты начинался с момента обнаружения животного, которое могло быть добычей, и завершался либо убиением этого животного, либо отказом от его дальнейшего преследования, если оно оказывалось безнадежным. Во время этих резко очерченных периодов, характеризовавшихся единством действий членов стада и прекращением конфликтов внутри него, осуществление производственной деятельности было, разумеется, невозможно. Она могла осуществляться лишь в остававшиеся свободными от охоты и обороны периоды времени, т. е. в периоды, в течение которых происходили конфликты внутри стада.

Производственная деятельность не могла сама по себе вызвать такого единства действий, как охота и оборона. В основе единства действий животных лежит прежде всего совпадение их стремлений к удовлетворению инстинктов.

Такого совпадения стремлений производственная деятельность вызвать не могла, ибо в отличие от охотничьей и оборонительной прямо к удовлетворению инстинктов направлена не была. Она способствовала удовлетворению инстинктов лишь косвенно, обеспечивая поздних предлюдей более совершенными орудиями обороны и охоты. К этому нужно добавить, что, будучи по своей природе коллективной, производственная деятельность в то же время не требовала с необходимостью, чтобы ею занимались все без исключения члены стада в одно время. Если оборона и охота могли быть успешными лишь при условии, если все или почти все члены стада принимали в них участие, то производственная деятельность могла завершиться успешно и в том случае, если в пей принимало в данный момент участие лишь некоторое количество членов объединения.

Вследствие всего этого начало производственной деятельности не могло быть столь резко и прямо отмечено, как начало периодов обороны и охоты, и не могло повлечь за собой прекращение внутристадных конфликтов. Производственная деятельность не могла строго локализоваться во времени и образовать свой собственный период, свободный от всякой иной деятельности. Внутристадные конфликты, продолжавшиеся и во время протекания производственной деятельности, неизбежно должны были нарушать ее ход, расстраивать ее, мешать передаче трудового опыта, препятствовать ее дальнейшему совершенствованию.

Внутристадные конфликты препятствовали успешному развитию производственной деятельности и тем, что в результате их могли погибать и погибали индивиды, наиболее приспособленные к ней и обладавшие наибольшим производственным опытом. Если качества, делавшие индивида более приспособленным к использованию орудий, совпадали с теми, которые давали ему возможность выходить победителем из междоусобных стычек, то этого нельзя сказать о качествах, делавших индивида более способным к производственной деятельности. Лучшая приспособленность к совершению производственных операций, больший производственный опыт сами по себе не давали преимуществ в драках и стычках.

Таким образом, конфликты, бытовавшие в стаде поздних предлюдей и являвшиеся проявлением зоологического индивидуализма, прямо расстраивали производственную деятельность и препятствовали ее совершенствованию. Тем самым они мешали ее приспособлению к среде и в том случае, когда не вели к сколько-нибудь значительному уменьшению размеров стада и даже вообще не вели к уменьшению размеров стада. Даже тот уровень остроты конфликтов, который ни в малейшей степени не помешал бы стаду ранних предлюдей успешно обороняться и охотиться, вообще никак не сказался бы на их деятельности по приспособлению к среде, был опасным для поздних предлюдей, ибо расстраивал их производственную деятельность и мешал ее развитию, не говоря уже о том уровне остроты конфликтов, который делал стадо ранних предлюдей менее способным к обороне и нападению.

Стадо обезьян, явившееся той основой, па которой возникло стадо ранних предлюдей, и тем самым и стадо поздних предлюдей, было вызвано к жизни потребностью приспособления к внешней среде, прежде всего потребностью удовлетворения такого биологического инстинкта, как оборонительный. Вызванное к жизни потребностью приспособления к внешней среде стадо обезьян вполне удовлетворяло эту потребность. Возникшее из стада обезьян стадо ранних предлюдей также было призвано обеспечить удовлетворение потребности приспособления к внешней среде. Только в стаде могла успешно осуществляться такая форма приспособительной деятельности, как присваивающий рефлекторный труд, могло успешно обеспечиваться удовлетворение двух таких важнейших биологических инстинктов, как пищевой и оборонительный. Вызванное к жизни потребностью приспособления к среде стадо ранних предлюдей в целом способствовало удовлетворению этой потребности, но не вполне. Стадо ранних предлюдей, как и предшествовавшее ему стадо обезьян, было конгломератом гаремных семей и холостяков. Это обстоятельство в условиях, когда основной формой приспособления к внешней среде стал присваивающий животный труд, неизбежно превратилось в источник кровавых конфликтов, которые могли приводить и в определённых случаях приводили к распаду стада и гибели предлюдей.

Переход от ранних предлюдей к поздним был связан с возникновением совершенно новой формы деятельности-производственной, качественно отличной от приспособительной. Этой новой формой деятельности было опосредствовано приспособление поздних предлюдей к среде. Но если отношение поздних предлюдей к природе носило иной характер, чем отношение к ней ранних предлюдей, то отношение их друг к другу не отличалось сколько-нибудь существенно от отношения последних друг к другу. Стадо поздних предлюдей по своей структуре не отличалось от стада ранних предлюдей и стада обезьян. Оно также представляло собой конгломерат гаремных семей и холостяков.

Возникшее из потребности приспособления к внешней среде стадо, состоящее из гаремных семей и холостяков, уже не вполне соответствовало такой форме деятельности, как животный присваивающий труд, несмотря на то, что он являлся деятельностью приспособительной, деятельностью, хотя и не могущей осуществляться вне объединения, но тем не менее по самому своему существу индивидуальной. Тем более не могло оно отвечать потребности функционирования и развития такой качественно отличной от приспособительной формы деятельности, как производственная, бывшей по самой своей сущности коллективной. Безраздельное господство зоологического индивидуализма в стаде поздних предлюдей находилось в резком противоречии с коллективной по своей природе производственной деятельностью, подрывало и расстраивало ее, мешало, препятствовало ее развитию. Тем самым оно подрывало и расстраивало приспособление поздних предлюдей к среде, мешало его совершенствованию.

Коллективная по своей природе производственная деятельность не могла успешно развиваться в оболочке возникшего из потребности удовлетворения индивидуальных по своей сущности биологических инстинктов зоологического приспособительного объединения. Чем дальше развивалась производственная деятельность, тем в большей степени зоологический, приспособительный по своему существу характер объединения, в котором она осуществлялась, становился тормозом для ее развития, тем в меньшей степени это объединение удовлетворяло потребностям производства, а тем самым и потребностям приспособления к среде. Рано или поздно развитие производственной деятельности неизбежно должно было дойти до такого предела, за которым ее дальнейшее совершенствование в оболочке зоологического объединения, в обстановке безраздельного господства зоологического индивидуализма стало абсолютно невозможно. С этого момента насущной жизненной необходимостью, настоятельной потребностью стало ограничение зоологического индивидуализма, перестройка объединения, в котором осуществлялась производственная деятельность, превращение последнего из объединения биологического, приспособительного в объединение производственное, экономическое.

Так как основой и источником большинства конфликтов в объединении поздних предлюдей, как и в предшествовавшем ему объединении ранних предлюдей, был антагонизм между стадом и гаремной семьей, то эта производственная по своему существу необходимость, экономическая но своему существу потребность проявилась прежде всего в форме потребности, необходимости преодоления антагонизма между стадом и гаремной семьей Производство, развиваясь, на определенном этапе своей эволюции, таким образом, неизбежно потребовало разрешения антагонизма между гаремной семьей и стадом, причем разрешения его одним строго определенным способом — путем разрушения гаремных семей, путем растворения их в стаде. Никакой другой путь разрешения антагонизма между гаремами и стадом не мог отвечать потребностям развития производственной деятельности. Распад стада на самостоятельные гаремные семьи, приведший к деградации даже приспособительного труда, неизбежно положил бы конец не только развитию, но и самому существованию производственной деятельности. Только стадо без гаремных семей могло быть объединением, в котором производственная деятельность получила бы возможность дальнейшего развития.

Ликвидация гаремов, растворение их в стаде было невозможно без прочного подавления полового инстинкта всех самцов, входивших в стадо. Порожденная развитием производственной деятельности настоятельная потребность в коренной перестройке объединения, в котором она осуществлялась, в ограничении зоологического индивидуализма прежде всего проявилась в форме потребности обуздания такого биологического инстинкта, как половой.

Возникшая в объединении поздних предлюдей объективная потребность в перестройке этого объединения, в ограничении зоологического индивидуализма качественно отличалась от всех существовавших в нем остальных потребностей. Все остальные существовавшие в стаде поздних предлюдей потребности были биологическими потребностями, зоологическими инстинктами входивших в состав этого объединения существ. Возникшие и оформившееся в процессе приспособления к среде предшествующих поколений потребности могли существовать и существовали лишь как потребности отдельных конкретных индивидов, как индивидуальные потребности. В отличие от них потребность в ограничении зоологического индивидуализма, возникшая и оформившаяся в процессе развития производственной деятельности, была потребностью не биологической, а производственной, т. е. экономической. Имея своей основой коллективную по своей природе производственную деятельность, эта потребность была не индивидуальной, а коллективной. Она существовала как потребность всех членов объединения, вместе взятых, как потребность социальная, общественная.

Между производственной, социальной потребностью и биологическими, индивидуальными потребностями существовало противоречие. Удовлетворение социальной потребности требовало и предполагало ограничение такой важнейшей биологической потребности, как половая, требовало и предполагало обуздание полового инстинкта. Но это противоречие не было и не могло быть абсолютным. Между социальной, производственной потребностью и биологическими, индивидуальными существовало не только противоречие, но и совпадение. У поздних предлюдей, как уже неоднократно отмечалось, деятельность, прямо направленная к удовлетворению биологических потребностей, была опосредствована производственной. Все, что расстраивало производственную деятельность, препятствовало и приспособительной деятельности, мешало удовлетворению биологических потребностей.

Важнейшим фактором, расстраивавшим производственную деятельность поздних предлюдей, было ничем не ограничиваемое проявление полового инстинкта. Все в большей и большей степени расстраивая производственную деятельность, ничем не обуздываемое стремление к удовлетворению полового инстинкта все в большей и большей степени расстраивало приспособительную деятельность, все в большей и в большей степени препятствовало удовлетворению таких важнейших инстинктов, как пищевой и оборонительный, все в большей и большей степени ставило под угрозу существование поздних предлюдей, а тем самым и удовлетворение, самого полового инстинкта. Неизбежно поэтому на определенном этапе удовлетворение производственной, социальной потребности в обуздании полового инстинкта стало необходимым условием удовлетворения всех индивидуальных, биологических потребностей, не исключая и половой, необходимым условием существования поздних предлюдей., Опосредствование приспособительной деятельности производственной необходимо привело к опосредствованию удовлетворения индивидуальных, биологических инстинктов удовлетворением социальной, производственной потребности.

Удовлетворение этой потребности состояло, как указывалось, прежде всего в подавлении полового инстинкта. Чтобы подавить такой стимул поведения каждого из поздних предлюдей, как половой инстинкт, социальная производственная потребность сама должна была стать фактором поведения каждого из них, стимулом их индивидуального поведения, причем более сильным, чем биологические потребности.

Поведение поздних предлюдей было высшей нервной, рефлекторной деятельностью и могло определяться и определялось прежде всего двоякого рода факторами: инстинктами и внешними раздражениями, падавшими на кору больших полушарий головного мозга. Оно представляло собой прежде всего результат взаимодействия влияния подкорковых безусловных центров и влияния внешних раздражителей. Известную роль в определении поведения поздних предлюдей, как и поведения ранних предлюдей и обезьян, играла исследовательская тенденция, имевшая своей основой чистокорковую доминанту.

Социальная, производственная потребность не могла, разумеется, стать подкорковой тенденцией, не могла обрести центр в подкорке. Не могла она стать и чистокорковой. Она могла влиять на поведение поздних предлюдей, лишь проявляясь в форме различного рода внешних явлений. Проявляясь, как и всякая необходимость, в форме случайностей, производственная, социальная потребность в обуздании полового инстинкта могла приводить и приводила к подавлению этого инстинкта, могла заставлять и заставляла членов стада подавлять половые инстинкты друг друга. Но такое подавление, будучи внешним, не могло быть ни прочным, ни сколько-нибудь длительным. Чтобы это подавление стало прочным и длительным, необходимо было превращение его из внешнего и во внутреннее. Необходимо было, чтобы производственная потребность, которая была потребностью всех индивидов, взятых вместе, но ни одного из них, взятого в отдельности, продолжая оставаться социальной, коллективной, стала бы в то же время внутренней потребностью каждого из членов стада, стала наряду с зоологическими инстинктами их индивидуальной потребностью, причем более важной, чем потребности биологические.

Однако пока поведение поздних предлюдей было рефлекторной деятельностью, это было невозможно. Невозможен был у поздних предлюдей, как и у других высших животных, и тот известный в животном мире путь прочного подавления полового инстинкта, который состоял в превращении зоологического объединения в коллективный биологический организм, а большинства его членов в бесполые существа.

Но производство, сделав настоятельной необходимость в прочном и постоянном подавлении полового инстинкта, открыло дорогу для превращения этой социальной, производственной потребности в индивидуальную. Эта дорога была открыта начавшимся освобождением производственной деятельности от рефлекторной формы.

Можно с большой долей вероятности полагать, что потребность в обуздании зоологического индивидуализма, в превращении зоологического объединения в производственное назрела примерно в то же время, когда настоятельной необходимостью стало освобождение производственной деятельности от рефлекторной формы, возникновение мышления и воли.

В отличие от высшей нервной деятельности животных, представляющей единство поведения и отражения и являющейся в сущности отражением отдельного, явлений, человеческое мышление есть в своей сущности отражение общего. Только отражение общего, сущности может быть активным отражением, только отражение общего может дать возможность заглянуть в будущее, предвидеть течение объективных процессов и своих собственных действий и, следовательно, направить свою деятельность по преобразованию мира.

Высшая нервная деятельность животных, являясь в своей сущности отражением отдельного, в то же время таит в себе возможность возникновения мышления. Эта возможность заключается в появлении у высших животных „группированного представительства явлений внешнего мира" („Павловские среды", 1949, III; с.8; см. также с.135, 152, 193, 284, 325, 357, 367, 382, 396, 414), появлении своеобразных очень неглубоких и непрочных образов общего, которые можно было бы назвать „предпонятиями", в появлении зачатков индукции и дедукции, обобщения и отвлечения (Ю.Семенов, 19586, с. 101–108). На третьей ступени развития высшей нервной деятельности животных „предпонятия" достигают своего высшего развития и становятся необходимыми. На третьей ступени эволюции высшей нервной деятельности животных оформляется возможность возникновения человеческого понятийного мышления (там же, 19586, с.108–110).

Понятия человека могут существовать только в материальной языковой оболочке. Человеческое мышление не могло возникнуть без появления языка. Рефлекторная производственная деятельность, развитие которой сделало настоятельной необходимость перехода к мышлению, создала все необходимые предпосылки для возникновения языка.

Необходимым условием не только совершенствования, но и вообще существования всякой производственной деятельности, в том числе и рефлекторной, является обмен производственным опытом и координация действий производящих существ. Производственные акты до возникновения мышления были по своему механизму индивидуально приобретенными условными корковыми рефлексами и цепями таких рефлексов. У поздних предлюдей, как и у ранних, основным средством передачи трудового опыта была имитация, подражание. Но навыки и приемы производственной деятельности были настолько сложны по сравнению с приемами и навыками использования орудий, что имитация не могла удовлетворить все более возрастающую потребность в обмене производственным опытом. Не могла она более удовлетворять и возрастающую потребность в координировании действий. Необходимо было возникновение нового средства общения — звукового языка. И он начал возникать. Базой, на которой начал формироваться звуковой язык, была звуковая сигнализация, носящая довольно разнообразный характер у обезьян (Гарнер, 1899; Тих, 1947, II–III; Бунак, 19516, 1951 в; Спиркин, 1957, 1960) и, несомненно, в гораздо более развитой форме существовавшая у предлюдей.

С возникновением слов „предпонятия" стали превращаться в понятия, с началом становления языка начали формироваться человеческое мышление и человеческая воля[59].

„Сначала труд, а затем и вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг", — писал Ф.Энгельс (Соч., т.20, с.490).

С началом становления языка, мышления и воли началось освобождение производственной и всей вообще деятельности от рефлекторной, животной формы, превращение ее в деятельность целенаправленную, сознательную, волевую, началось становление труда человеческого как по содержанию, так и по форме, началось формирование человека. С началом освобождения производства от рефлекторной формы поздние предлюди превратились в людей, но людей еще не готовых, людей формирующихся.

„Животное, — писал К.Маркс (1956, с.565), — раскрывая различие между поведением животных и поведением человека, — непосредственно тождественно со своей жизнедеятельностью. Оно не отличает себя от своей жизнедеятельности. Оно есть эта жизнедеятельность. Человек же делает самоё свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания. Его жизнедеятельность — сознательная. Это не есть такая определенность, с которой он непосредственно сливается воедино. Сознательная жизнедеятельность непосредственно отличает человека от животной жизнедеятельности". Процесс формирования сознания и воли был процессом превращения жизнедеятельности из рефлекторной в сознательную, волевую, в предмет сознания и воли, превращения ее из определяемой инстинктами и внешними раздражениями в управляемую и контролируемую волей и сознанием. С началом становления воли и сознания возникла, правда, в самой зачаточной форме, способность управлять своими действиями, своим поведением, своей жизнедеятельностью. Тем самым возникла возможность обуздания, подавления своих инстинктов, возможность самообуздания, самоограничения. И, возникая, эта возможность сразу же стала превращаться в действительность.

Превращение этой возможности в действительность так же, как и освобождение производственной деятельности от рефлекторной формы, началось под действием уже упоминавшегося выше подчиненного производству и обеспечивавшего удовлетворение потребностей производства группового отбора. Ставшая насущной необходимость в ограничении зоологического индивидуализма, появляясь в форме сменившего групповой стадного отбора, все в большей и большей степени заставляла формирующихся людей обуздывать половые инстинкты друг друга, все в большей и большей степени заставляла их разрушать уже существующие гаремы и препятствовать образованию новых, все в большей и большей степени вбивала в головы формирующихся людей практическое проявляющееся в действиях сознание того, что стремление любого самца обзавестись гаремом таит в себе опасность для всех остальных членов стада, угрожает гибелью всем им, что избежать этой опасности можно лишь путем обуздания подобного стремления, путем его подавления силами всех остальных членов коллектива. Это сознание опасности было не теоретическим, а практическим. Оно возникало, проявляясь в действиях, направленных на подавление опасных стремлений, и только проявляясь в этих действиях, формировалось.

Трудно сказать что-либо конкретное о том, как протекал этот процесс. Но несомненно одно: обусловленная развитием производственной деятельности объективная потребность в разрешении конфликта между стадом и гаремной семьей путем растворения гаремов в стаде выразилась первоначально в форме стремления каждого члена объединения подавить ощущаемое им как опасное для него действие любого другого самца, направленное на то, чтобы обзавестись гаремом. Первоначально каждый из членов объединения, действуя вместе со всеми остальными, обуздывал инстинкты каждого из остальных членов объединения, взятого в отдельности. Такое обуздание биологических инстинктов носило внешний характер и, возможно, было еще до начала превращения жизнедеятельности в предмет воли и сознания. С началом этого процесса, с возникновением у каждого из формирующихся людей потенциальной способности регулировать и контролировать свою деятельность внешнее подавление инстинктов начало во все большей степени превращаться во внутреннее, внешнее обуздание биологических потребностей, начало во все большей степени дополняться внутренним самообузданием.

В процессе обуздания всеми членами объединения вместе взятыми всех членов объединения, взятых в отдельности, у каждого из его членов стала вырабатываться способность обуздывать самого себя, заставлять себя воздерживаться от тех действий, которые подавлялись объединением. Обуздывая вместе со всеми остальными членами коллектива, взятыми вместе, всех остальных членов коллектива, взятых в отдельности, каждый член коллектива учился обуздывать самого себя, подавлять свои инстинкты в соответствии с требованиями коллектива, в которых находила свое выражение производственная, экономическая необходимость в ограничении зоологического индивидуализма.

Таким образом, воля каждого из членов коллектива, его практическое, проявляющееся в действиях сознание формировалось как выражение выступающей как коллективная и в действительности являющейся коллективной производственной потребности, как частичка социальной, коллективной воли, как форма существования общественного сознания. Общественное сознание, сознание коллектива, как и формирующееся индивидуальное сознание, носило на первых порах своего развития не теоретический характер, а чисто практический. Оно представляло собой имеющую своим содержанием производственную, экономическую потребность, волю коллектива, общественную волю, формирующуюся мораль. Первым требованием коллектива к индивиду было требование не допускать образования гаремов внутри стада, первой моральной нормой был запрет обзаводиться гаремами, гаремный запрет. (См. примечание).

Объективная производственная, коллективная потребность в разрешении конфликта между гаремной семьей и стадом путем растворения гаремов в стаде, проявляясь в деятельности формирующихся людей, отражалась и закреплялась в форме требований коллектива к своим членам воздерживаться от попыток образования гаремов, требований, являвшихся одновременно и требованиями индивидов к самим себе. Чем больше эта потребность закреплялась в требованиях коллектива к своим членам и членов коллектива к самим себе, чем больше она становилась содержанием общественной воли, а тем самым и являвшейся ее частичкой индивидуальной воли членов коллектива, тем в большей степени она, оставаясь социальной, становилась и внутренней потребностью каждого из индивидов, внутренним стимулом их поведения, тем в большей степени внешнее подавление полового инстинкта дополнялось внутренним подавлением, самоподавлением, тем в большей степени длительным и прочным становилось это обуздание.

Объективная коллективная потребность в ликвидации главного источника конфликтов внутри стада — антагонизма между гаремной семьей и стадом, став содержанием коллективной и тем самым индивидуальной воли, отразившись в требованиях коллективной воли не допускать образования гаремов, закрепившись в форме гаремного запрета, обусловила полное и окончательное растворение гаремных семей в стаде. Результатом было окончательное оформление первобытного человеческого стада, начало становления которого было положено началом освобождения производства от рефлекторной, животной формы.

Возникшее первобытное человеческое стадо, несомненно, было более единым и сплоченным, чем предшествовавшее ему стадо поздних предлюдей, значительно более отвечавшим потребностям развития производственной деятельности. Растворение гаремных семей в стаде прежде всего в значительной степени способствовало смягчению конфликтов внутри коллектива. Немаловажное значение имело и то обстоятельство, что с ликвидацией гаремных семей рухнули перегородки, которые существовали между членами стада. Из конгломерата гаремной семьи и холостяков стадо превратилось в единый аморфный коллектив. С уничтожением такой формы биологической организации отношения полов, какой был гарем, половые отношения внутри стада приняли неорганизованный, неупорядоченный характер. Возникновение первобытного человеческого стада было возникновением промискуитета. Таким образом, совершенно правильным является впервые четко сформулированное И.Я.Ба-хофеном (Bachofen, 1861, S. XVIII–XIX) и развитое Л.Морганом (1934а, с.33, 234) и Ф.Энгельсом (Соч., т.21, с.37 сл.) положение о промискуитете как начальной и универсальной стадии в развитии человеческих половых отношений, разделяемое в настоящее время всеми советскими учеными.

Но если положение о промискуитете как исходной стадии в развитии человеческих семейно-брачных отношений является верным, то этого, по нашему мнению, полностью нельзя сказать о взгляде на промискуитет только как на пережиток животного состояния, взгляде, которого придерживается в настоящее время большинство ученых (Золотарев, 19406, 1964, с.48; „Всемирная история", 1955, I, с. ЗЗ; Нестурх, 1958, с. 231–232; Зыбковец, 1959, с.227–228 и др.). В объединениях предков людей (антропоидов и прегоминид) не было промискуитетных отношений. Возникновение промискуитета было результатом развала животной семьи, которая распалась потому, что, как совершенно правильно указывал Ф.Энгельс (Соч., т.21, с.39), она была несовместима с человеческим обществом. Промискуитет, таким образом, представляет собой отрицание той формы отношения полов, которая была присуща животным предкам человека. Нельзя согласиться и со взглядом на эпоху промискуитета как на период ничем не ограничиваемого, ничем не обуздываемого проявления инстинктов вообще, полового инстинкта в частности (Золотарев, 1940а, с. 163–164; Ефименко, 1953, с.214, 224,227).

Возникновение промискуитета является результатом проявления в деятельности людей производственной, коллективной потребности в разрешении антагонизма между стадом и гаремной семьей, нашедшей свое отражение и закрепление в форме гаремного запрета. Возникновение имеющего своим содержанием производственную, коллективную потребность гаремного запрета было первым ударом по зоологическому индивидуализму вообще, по системе доминирования в частности. Требованию коллектива воздерживаться от попыток обзавестись гаремом должны были подчиниться все самцы независимо от их физической силы, величины, уменья пользоваться оружием. Ни один из них не мог не считаться с этим требованием, ибо на страже данной первой моральной нормы стояло все стадо в целом.

Промискуитетное первобытное человеческое стадо качественно отличалось от всех предшествовавших ему объединений. Все эти объединения возникали из потребности приспособления к среде, были приспособительными, биологическими объединениями. Первобытное человеческое стадо было вызвано к жизни потребностью развития производственной деятельности. Производственная деятельность, зародившаяся в недрах биологического, приспособительного объединения, развиваясь, неизбежно пришла в противоречие с существовавшими в нем зоологическими отношениями, с господствовавшим в нем зоологическим индивидуализмом, неизбежно на определенном этапе потребовала возникновения новых отношений между индивидами, отличных от биологических, обуздания зоологического индивидуализма, возникновения такого объединения, в котором она получила бы возможность дальнейшего развития. И таким объединением явилось первобытное человеческое стадо.

Первобытное человеческое стадо возникло как объединение не приспособительное, биологическое, а производственное, экономическое.

В отличие от всех предшествовавших ему объединений, первобытное человеческое стадо имело свои потребности, не сводившиеся к биологическим потребностям составлявших его членов Этими его потребностями были потребности производственные. Потребности производства не могли не быть потребностями производственного объединения. Имея свои потребности, не сводящиеся к потребностям составляющих его членов, первобытное человеческое стадо имело свое бытие, не сводимое к бытию составлявших его членов, бытие по своей сущности производственное, экономическое. Тем самым оно представляло собой не просто объединение индивидов, а коллективный организм, обладающий способностью к изменению и развитию.

Но этот возникший из зоологического объединения коллективный организм качественно отличался от коллективных организмов, сверхорганизмов типа „обществ" насекомых. „Общества" насекомых и им подобные вызваны к жизни потребностью приспособления данного вида животных к внешней среде. Они представляют собой коллективные приспособительные биологические организмы. Первобытное человеческое стадо представляло собой организм совершенно иной природы — организм производственный, экономический, социальный, или, точнее сказать, организм становящийся социальным, формирующийся социальный организм.

Различие между коллективным социальным организмом и коллективным биологическим резко проявляется в различии между отношением социального организма и образующих его членов и отношением сверхорганизма и составляющих его индивидов. Основным признаком биологического коллективного организма является биологическая специализация его членов, превращение их в органы или части органов сверхорганизма. Производство, вооружив индивида способными к совершенствованию искусственными орудиями, сделав возможным и необходимым возникновение у индивида способности контролировать и регулировать свою жизнедеятельность и тем самым способности обуздывать свои инстинкты в соответствии с требованиями коллектива, сделало возможным и необходимым появление такого коллективного организма, в котором отсутствует биологическая специализация составляющих его индивидов, появление коллективного организма, состоящего из биологически равноценных индивидов. Если в коллективном биологическом организме подавление инстинктов составляющих его индивидов происходит путем их упразднения, то в социальном — путем обуздания этих биологических стимулов поведения качественно отличными от них новыми стимулами Этими новыми факторами поведения являются производственные по своей природе потребности социального организма.

Производственные по своей природе потребности коллективного организма, каким было первобытное человеческое стадо, не могут быть сведены к потребностям составляющих его членов. И в то же время они не могут быть удовлетворены без их превращения в потребности членов коллектива, в стимулы поведения членов коллектива, причем более мощные, чем биологические потребности. Поведение членов первобытного человеческого стада с самого начала его становления определялось не только биологическими инстинктами, но и обуздывавшими, подавлявшими их социальными, экономическими потребностями. Первобытное человеческое стадо с самого начала не представляло собой чисто биологического объединения. Оно было становящимся социальным организмом. Соответственно и члены его с самого начала уже не являлись чисто биологическими существами. Они были становящимися социальными существами, формирующимися людьми.

В поведении формирующихся людей, в их отношениях друг к другу проявлялись не только биологические инстинкты, но и обуздывавшая их социальная, производственная необходимость.

С самого начала в отношениях между формирующимися людьми уже не господствовал безраздельно зоологический индивидуализм, они уже не были чисто зоологическими. С самого начала отношения между формирующимися людьми были в определенной степени уже социальными, производственными. Начало становления первобытного человеческого стада было началом становления производственных отношений, общественного бытия и тем самым началом становления производства в полном смысле этого слова.

Производство есть единство производительных сил и производственных отношений. До начала становления первобытного человеческого стада, которое, как указывалось, совпадало с началом освобождения производственной деятельности от рефлекторной формы, производственных отношений как таковых не существовало. Поэтому о производстве в полном смысле этого слова до начала освобождения труда от рефлекторной формы, являвшимся одновременно и началом становления первобытного человеческого стада, не может быть и речи. Можно говорить лишь о производственной деятельности. Становление производства в полном смысле этого слова началось с того момента, когда производственная деятельность начала освобождаться от двойной животной формы, в которую она была облачена при своем зарождении, — от рефлекторной формы и от оболочки зоологического объединения.

Начало процесса становления производства было началом процесса становления человека и общества. Процесс становления человеческого общества есть процесс становления социальных, прежде всего производственных отношений, становления общественного бытия и общественного сознания, процесс становления человека как общественного существа. Становление производственных отношений, общественного бытия является одной стороной процесса становления производства, другой стороной которого является формирование производительных сил. Поэтому невозможно понять процесс становления общественного бытия без рассмотрения процесса формирования производительных сил.

Производительные силы, как известно, являются неразрывным единством двух элементов, одним из которых являются орудия производства, а другим — люди, оперирующие этими орудиями. Формирование производительных сил есть поэтому неразрывное единство процесса формирования человека как производительной силы, прежде всего процесса формирования морфологической организации человека и процесса развития орудий труда.

Процесс становления производительных сил является основой процесса формирования производственных и тем самым всех вообще общественных отношений. Поэтому естественно начать анализ процесса формирования человеческого общества с рассмотрения того, как протекал процесс развития орудий труда в период формирования общества и как шло формирование человека как производительной силы, формирование физического типа человека.

Начать рассмотрение становления человеческого общества с анализа формирования производительных сил необходимо еще и потому, что об этом процессе, в отличие от процесса формирования общественных отношений, общественного бытия и общественного сознания, имеются прямые данные, позволяющие составить более или менее полное представление о том, как он протекал. Проследить процесс развития средств труда в период формирования общества позволяют находки орудий труда, относимых к этой эпохе. Они же позволяют косвенно судить и об уровне развития человека как производительной силы. Прямыми данными, позволяющими представить, как шел процесс формирования человека как производительной силы, процесс формирования физического типа человека, являются костные остатки формирующихся людей.

Примечания:

5

Johanson D C. Ethiopia Yields First „Family" of Early Man //National Geographic 1976 Vol 150 № 6: Paieb M et al Geological and Palaeontological Background of Hadar Hominid Site, Afar. Ethiopia//Nature. 1976 Vol. 260. № 5549

56

В последнее время некоторые ученые выступили с утверждением, что уже австралопитеки начали изготовлять орудия (Oakley, 1957а; Washburn, 1959, 1960; С Семенов, 1958). Но это их утверждение не только не расходится с выдвинутыми выше положениями, как ого кажется на первый взгляд, но, наоборот, но существу с ними совпадает Чтобы правильно понять их высказывания, необходимо принять во внимание, во-первых, что все они, говоря об австралопитеках, имеют в виду не группу, состоящую из австралопитека африканского, австралопитека Прометея и плезиантропа трансваальского, а употребляют этот термин в том же смысле, в каком мы употребляем термин „предлюди", во-вторых, что способность изготовлять орудия они приписывают, как правило, не всем австралопитекам, понимаемым в самом широком смысле этого слова, а лишь самым поздним из них, т е. по существу тем из них, которых мы выделяем под названием поздних предлюдей.

57

Подробнее по этому вопросу см. раздел 2 главы IV настоящей работы, а также пашу статью „Материальное и идеальное в высшей нервной деятельности животных" (1958б).

58

Другие исследователи считают, что никакой кафуанской культуры не существует, что так называемые „кафуанские" орудия имеют естественное происхождение (Leakey, 1960а).

59

Подробнее на вопросе о возникновении и развитии языка и мышления мы не останавливаемся, ибо это увело бы пас в сторону от основной проблемы — становления человеческого общества. Желающих ознакомиться с предлагаемыми решениями этого вопроса отсылаем к работам Л.С.Выготского. (1934), С.М.Доброгаева (1945. 1946, 1947), Л.О.Резникова(1940), В.В.Бупака(1951б, 1951в). А.Г.Спиркина (1957. 1960). М.Ф.Протасени (1959, 1961). Л. Л. Леонтьева (1963), М. С. Войно (1964) и др