ГЛАВА ВТОРАЯ

Современное состояние вопроса о дородовом человеческом коллективе и проблемы возникновения экзогамии и рода

Мы не будем останавливаться на тех взглядах, которые имели хождение среди советских ученых в 20-х и начале 30-х годов, когда возникновение рода относилось к концу верхнего палеолита, мезолиту и даже неолиту. В настоящее время общепризнанно в советской науке, что род возник при переходе к верхнему палеолиту и что, следовательно, временем дородового состояния человечества является ранний палеолит, включающий в себя шелльскую, ашельскую и мустьерскую эпохи. Однако в вопросе о том, что из себя представляет дородовой коллектив, такое единство мнений отсутствует. Можно выделить три основные точки зрения по этому вопросу.

Первая точка зрения состоит в том, что вплоть до возникновения рода человеческим коллективом было первобытное стадо, в котором па протяжении всего периода его развития существовал промискуитет. Род возник непосредственно из предшествовавшего ему состояния неупорядоченного общения полов. Сторонниками этой точки зрения являются А.М.Золотарев (1940а, 19406, 1964), С.П.Толстов (1946, 1950а, 1951) и С.А.Токарев (1946).

Согласно второй точке зрения, в дородовом состоянии человечества следует выделить две стадии развития, из которых лишь первая характеризуется состоянием промискуитета. Наиболее ярко эта точка зрения представлена работами В.И.Равдоникаса (1934а, 1939, I). Основным признаком первобытного стада В.И.Равдоникас считал промискуитет. Так как, по его мнению, неупорядоченное общение полов имело место только у питекантропов и синантропов, то термин „первобытное стадо" он относил к коллективам лишь этих первобытных людей. Первобытное человеческое стадо существовало, по его мнению, в течение дошелльской, шелльской, отчасти ашельской эпох (1939, I, с. 154, 161). В ашельскую эпоху на смену первобытному стаду питекантропов и синантропов пришел коллектив неандертальцев, в котором существовал запрет половых отношений между людьми, принадлежавшими к разным поколениям, т. е. коллектив с кровнородственной семьей. Временем существования первобытной общины с кровнородственной семьей были поздний ашель и мустье. (с. 183–184). На грани позднего палеолита она уступила место роду (с.206–208).

Аналогичная точка зрения излагалась во втором издании работы П.П.Ефименко „Первобытное общество" (1938). Единственное отличие взглядов последнего от взглядов В.И.Равдоникаса состояло лишь в том, что в его работе объединение неандертальцев именовалось не „первобытной общиной с кровнородственной семьей", а „эндогамной коммуной с кровнородственной семьей". В настоящее время сторонником этой точки зрения является В.Ф.Зыбковец (1961). Вариант данной точки зрения представляют взгляды В.С.Сорокина (1951), утверждающего, что на смену первобытному стаду пришла первичная эндогамная родовая община с кровнородственной семьей и лишь из последней возник род. Близка к этому взгляду Н.А.Тих (1956), противопоставляющая в своей схеме периодизации первобытное стадо питекантропов и синантропов первобытному обществу неандертальцев.

Третья точка зрения соединяет в себе черты первой и второй. Сторонники ее, с одной стороны, утверждают, что роду непосредственно предшествовало первобытное стадо, а с другой — выделяют в развитии последнего две стадии, из которых первая, охватывающая время питекантропов и синантропов— шелль, ранний ашель, — характеризуется наличием промискуитета, а вторая, — обнимающая время неандертальцев — поздний ашель и мустье, — существованием кровнородственной семьи. Таковы взгляды П.И.Борисковского (19506, 1957а), М.О.Косвена (1957), А.П.Окладникова (1949; „Всемирная история", 1955, 1, с. 33, 46). В третьем издании своего „Первобытного общества" (1953) к этой точке зрения примкнул и П.П.Ефименко, хотя и не вполне последовательно. С одной стороны, он характеризует весь период, предшествующий роду, как эпоху первобытного стада (с. 14, 19, 304 и др.), с другой — называет первобытным стадом лишь объединения питекантропов и синантропов, противопоставляя им объединение неандертальцев, именуемое им „первобытной кровнородственной общиной" (с. 16, 148,216, 241–244 и др.).

Кроме изложенных выше трех основных, существует еще несколько точек зрения, не имеющих распространения (Жаков, 1933, 1934а, 19346; Поршнев, 1955в, 1958а, 19586; Чулков, 1958; Анисимов, 1958а, 1959).

Точка зрения, согласно которой роду предшествовало не состояние неупорядоченного общения полов, а кровнородственная семья, в обоих своих вариантах имела и имеет особое распространение среди археологов. Однако никаких археологических данных, которые свидетельствовали бы о существовании в прошлом кровнородственной семьи, не имеется. Все археологи либо глухо говорят о данных этнографической науки, свидетельствующих о существовании этой формы семейно-брачных отношений, либо прямо ссылаются на авторитет Л.Моргана и Ф Энгельса. На авторитет последних ссылаются и те из этнографов, которые придерживаются данной точки зрения.

Как известно, положение о существовании кровнородственной семьи, встречающееся в работе Ф.Энгельса „Происхождение семьи, частной собственности и государства", заимствовано им у Л.Моргана. Поэтому, чтобы выяснить, насколько верной является точка зрения, согласно которой роду предшествовала кровнородственная семья, нужно обратиться к трудам последнего и выяснить, на основании каких данных пришел он к выводу о существовании такой стадии в развитии семейно-брачных отношений.

Крупнейшим вкладом Л.Моргана в этнографию является введение им в эту науку нового очень важного объекта исследования — систем родства. Он первый показал значение систем родства как первоклассного источника по истории брака и семьи. Основная мысль, выдвинутая и обоснованная Л. Морганом, состояла в том, что каждая система родства представляет собой не что иное, как отражение тех семейно-брачных отношений, которые фактически существовали во время ее возникновения. Указывая на тесную связь систем родства с общественными отношениями, Л.Морган в то же время подчеркивал, что вследствие отставания развития систем родства от эволюции семейно-брачных отношений соответствия между существующими на данном этапе системами родства и формами брака и семьи может и не быть. Системы родства могут сохраняться длительное время и после смены вызвавших их к жизни семей-но-брачных отношений новыми. В таких случаях путем анализа систем родства, находящихся в противоречии с существующими семейно-брачными отношениями, можно восстановить предшествовавшую этим отношениям форму брака и семьи. Выдвинутое Л.Морганом положение о системах родства как отражении общественных, именно брачно-семейных, отношений было высоко оценено К.Марксом и Ф.Энгельсом. Все последующее развитие этнографической науки полностью подтвердило правоту Л.Моргана в этом вопросе.

Все существующие системы родства Л.Морган свел к двум основным типам. Этими типами являются: описательные системы родства, к числу которых относятся системы родства большинства цивилизованных народов, и классификационные системы, являющиеся характерными для народностей и племен, находящихся на стадии доклассового общества[42]. Основное внимание Л.Морган уделял классификационным системам родства, среди которых ой выделил две разновидности: турано-ганованскую систему родства и малайскую,

Турано-ганованскую систему родства Л.Морган нашел у американских индейцев. В результате его дальнейших исследований выяснилось, что эта система характерна для всех народов, имеющих родовую организацию. Обнаружилось также, что у всех этих народов существовавшие брачные отношения находились в противоречии с турано-ганованской системой родства. У всех у них существовал парный брак и парная семья, в то время как в турано-ганованской системе родства нашли отражение такие отношения, которые могли иметь место лишь при групповом браке. Это позволило Л.Моргану сделать вывод, что у всех племен, у которых была обнаружена турано-ганованская система родства, парной семье предшествовала семья, основанная на групповом браке. Когда он сделал такой вывод, перед ним естественно стал вопрос, не сохранилась ли такая семья у народов, стоявших на более низком уровне развития.

Анализ уровня развития материальной культуры племен, у которых были обнаружены развитая родовая организация, парный брак и турано-ганованская система родства, привел Л.Моргана к выводу, что самые примитивные из них стоят во всяком случае не ниже высшей ступени дикости. Из этого следовало, что групповой брак нужно было искать у народов, стоящих не выше средней ступени дикости. К этой ступени Л.Морганом были отнесены, как уже указывалось, австралийцы и полинезийцы. Мы уже говорили о тех причинах, которые заставили Л.Моргана отнести полинезийцев вообще, гавайцев в частности, к средней ступени дикости и рассматривать их как находящихся на стадии, предшествовавшей возникновению родового строя. С этими выводами не расходились сведения о форме брака и семьи на Гавайских островах, которые были почерпнуты Л.Морганом из книг и писем американских миссионеров. Американские церковники, подвизавшиеся на Гавайях, очень много писали и говорили о полной безнравственности туземцев, об их беспримерной развращенности, нашедшей, в частности, выражение в обычае пуналуа, заключавшемся, по их утверждениям, в том, что группа мужчин состояла в брачных отношениях с группой женщин.

Базируясь на этих данных, Л.Морган пришел к выводу, что на Гавайских островах еще в XIX в. существовал групповой брак и соответствующая ему форма семьи, которую он назвал семьей пуналуа. Свое представление о пуналуальной семье Л.Морган составил на основе сообщений миссионеров и анализа турано-ганованской системы родства. Эта семья, по его мнению, основывалась на групповом браке нескольких сестер, родных и отдаленных ступеней родства, с мужьями каждой из них, причем общие мужья не были обязательно в родстве друг с другом, или на групповом браке нескольких братьев, родных и более отдаленных ступеней родства, с женами каждого из них, причем эти жены не были обязательно в родстве друг с другом, хотя это часто бывало в обоих случаях. Семья пуналуа, по Л.Моргану, дала начало роду.

В пуналуальной семье Л.Морган нашел те отношения, которым соответствовала турано-ганованская система родства. Но система родства гавайцев была не турано-ганованской, а малайской. Малайская система родства находилась в противоречии с теми семейно-брачными отношениями, которые, как полагал Л.Морган, существовали у гавайцев, — отношениями пуналуа. Отсюда следовало, что она возникла на основе семьи более древней, чем семья пуналуа. Малайская система родства была, несомненно, более простой, чем турано-ганованская, она была проще всех остальных систем родства. Это, по мнению Л.Моргана, неопровержимо свидетельствовало о том, что малайская система является самой примитивной из всех могущих существовать систем родства, является самой древней, первоначальной системой. Из этого в свою очередь вытекало, что соответствующая малайской системе форма семьи является самой древней, первоначальной. На основе анализа малайской системы родства Л.Морган попытался реконструировать эту древнейшую, по его мнению, форму семьи, возникшую непосредственно из первобытного состояния неупорядоченного общения полов. Тот факт, что гаваец своими детьми называл не только собственных детей, но и детей своих братьев и сестер, позволил Л.Моргану сделать вывод, что формой брака, на которой основывалась древнейшая форма семьи, был групповой брак между братьями и сестрами, родными и отдаленных ступеней родства. Эту гипотетическую форму семьи Л.Морган назвал кровнородственной семьей.

Так на основе анализа систем родства и имевшегося в его распоряжении материала о брачно-семейных отношениях разных племен и народностей была создана Л.Морганом его схема развития форм брака и семьи и эволюции систем родства. Самой ранней формой объединения людей он считал орду, живущую в промискуитете. Из этого состояния довольно рано в результате запрета половых отношений между лицами, принадлежащими к разным поколениям, возникла кровнородственная семья и вместе с ней малайская система родства. Результатом последовавшего в дальнейшем исключения из брачного общения братьев и сестер явилась смена кровнородственной семьи пуналуальной семьей. Она не сразу привела к изменению малайской системы родства и превращению ее в турано-ганованскую. Это произошло лишь с возникновением из семьи пуналуа рода. Дальнейшее развитие родовой организации повлекло за собой смену семьи пуналуа парной семьей. Турано-ганованская система родства надолго пережила породившую ее форму семьи. Лишь с превращением парной семьи в моногамную она уступила место описательным системам родства.

С самого начала слабейшим местом в моргановской схеме была кровнородственная семья. Никаких иных доказательств ее былого существования, кроме указания на малайскую систему родства, Л.Морган привести не мог. Но малайская система родства сама по себе не являлась достаточным основанием для такого вывода. Более того, как неоднократно отмечалось, целый ряд ее особенностей был несовместим с признанием ее отражением отношений, которые должны были существовать в кровнородственной семье (А.Максимов, 1908а, с.2–3; Золотарев, 1940а, с. 145). В малайской системе родства имелись различные термины для сестры и для жены, для брата и для мужа (Л.Морган, 1934а, с.235, 243). Между тем при тех порядках, которые должны были существовать в кровнородственной семье, когда братья женились на сестрах, жена и сестра совпадали в одном лице и должны были обозначаться одним термином, так же как брат и муж. Несовпадение этих терминов, совершенно не объяснимое с точки зрения гипотезы кровнородственной семьи, Л.Морган обошел полным молчанием.

Сильный удар как по гипотезе кровнородственной семьи, так и по представлениям Л.Моргана о семье пуналуа был нанесен, когда раскрылась вся ошибочность его взгляда на полинезийцев, как на один из самых примитивных народов, когда выяснилось, что гавайцы давно уже миновали стадию родового строя и переживали эпоху раннеклассового общества. Ошибочным также явилось утверждение Л.Моргана, что у гавайцев существовал групповой брак. Выяснилось, что Л.Морган был введен в заблуждение своими информаторами — американскими миссионерами, которые в стремлении очернить гавайцев и представить их настоящими дикарями не останавливались перед прямыми измышлениями (Тумаркин, 1954, с.113–116). Господствующей формой брака на Гавайских островах был парный брак, начинавший превращаться в моногамный (Rivers, 1932, р.60; Тумаркин, 1954, с.110; „Народы Австралии и Океании", 1956, с.653). Наряду с парным браком существовало и многоженство, распространенное лишь в среде знати. Встречались и отдельные случаи многомужества, которое было привилегией женщин особо знатного происхождения (Тумаркин, 1954, с.111; 1957, с.204). Никакого группового брака у гавайцев не было. Вполне естественно, что у них не было и не могло быть семьи, описанной Л.Морганом под названием семьи пуналуа.

Все это не могло не поставить под сомнение утверждение Л.Моргана о том, что система родства, существовавшая у гавайцев, является самой древней из всех существующих, не могло не повлечь за собой пересмотра вопроса об отношении малайской (гавайской) и турано-ганованской систем родства.

Характерной чертой турано-ганованской системы родства, отличающей ее от малайской, является резкое разграничение материнской и отцовской линии родства. В турано-ганованской системе родственники с материнской стороны именуются иначе, чем родственники с отцовской. Существую) различные термины для обозначения брата отца и брата матери, сестры отца и сестры матери и т. п. (Rivers, 1914а, р.72–73; 1932, р.59–61). Крупнейший английский этнограф У.Риверс (Rivers, 1914а, р.71–72) убедительно показал, что эта и другие особенности турано-ганованской системы родства находят свое объяснение в родовой организации общества, что турано-ганованская система родства по своему существу является клановой (родовой) системой. Род, как известно, экзогамен и поэтому унилатерален, принадлежность к роду считается либо только по матери (материнский род), либо только по отцу (отцовский род). Родственники по материнской линии и родственники по отцовской линии никогда не могут принадлежать к одному роду, они всегда являются членами разных родов. Это и находит свое отражение в существовании различных терминов для обозначения родственников по матери и отцу.

В малайской системе отцовская и материнская линии не различаются. Для обозначения родственников по отцу и родственников по матери применяются одни и те же термины. Брат матери называется так же, как брат отца и т. д. Малайская система родства несовместима с родовой организацией общества Она могла быть отражением либо дородовой стадии развития, как полагал Л.Морган, либо послеродовой. Гавайцы находились на ступени классового общества, родовой строй у них уже разложился. Уже из этого естественно напрашивается вывод, что в малайской системе родства нашла отражение не дородовая, а послеродовая ступень развития. Но имеются и другие более убедительные данные, свидетельствующие в пользу этого положения. Эти данные были приведены в работах У.Риверса (Rivers, 1907, 1914а. 1932), впервые выдвинувшего и обосновавшего положение о том, что малайская (гавайская) система родства возникла из предшествовавшей ей турано-ганованской в результате упрощения последней и что причиной превращения турано-ганованской системы родства в малайскую является разложение родового строя и исчезновение экзогамии. Положение В Риверса о вторичном характере малайской системы родства нашло поддержку и дальнейшее обоснование в работах Дж. Фрезера (Frazer, 1914, II, р.171), Л.Л.Штернберга (1933а, с. 152 сл.), А.М.Золотарева (1940а. 19406, с.29–31), С.А.Токарева (1929, 1933, 1946), Д.А.Ольдерогге (1905, 1958).

Особенно наглядно и убедительно положение о вторичном характере малайской системы родства было обосновано на материалах этнографии народов Океании. На островах Фиджи существовала система родства турано-ганованского типа. В системах родства Онтонг-Джава, Тикопия и Тонга наблюдается сочетание малайских и турано-ганованских черт. В ротуманской системе отцовская и материнская линии почти совсем сливаются. Гавайская и маорийская системы родства являются классическими образцами систем малайского типа. Перед нами непрерывный генетический ряд, связывающий фиджийскую систему родства с гавайской, системы турано-ганованского типа с системами малайского типа. В каком же направлении идет развитие в этом ряду — от турано-ганованских систем родства к малайским или, наоборот, от малайских к турано-ганованским? Исчерпывающий ответ на этот вопрос дают данные сравнительной этнографии.

На островах Фиджи существовала родовая организация. На островах Онтонг-Джава и Тикопия приближался к завершению процесс разложения родового строя. Гавайцы стояли на вершине социального и культурного развития народов Океании. Родовой строй и экзогамия у них давно исчезли. Таким образом, на материалах океанийской этнографии наглядно прослеживается, как „по мере упадка родового строя и исчезновения экзогамии теряет смысл и исчезает противопоставление родственников матери родственникам отца, отцовская и материнская линии сливаются, турано-ганованская система превращается в малайскую" (Золотарев, 1940а, с. 156–157). Убедительнейшим доказательством того, что малайская система родства представляет позднейшее образование, является факт ее распространения исключительно лишь среди народов с разложившейся родовой организацией: гавайцев, маори, ротуманцев, даяков Калимантана, иго-ротов, малайцев Сулавеси и Молуккских островов, эве, дагомейцев, йоруба, ибо, чукчей, коряков, юкагиров (Штернберг, 1933а, с. 152–158; Золотарев, 1934, с.36–38; 1940а, с. 152–153; Вдовин, 1948, с.58–59; Ольдерогге, 1951, с.32–44).

С доказательством вторичного характера малайской системы родства гипотеза кровнородственной семьи, как совершенно справедливо указывал У.Риверс (Rivers, 1907), лишилась единственного своего обоснования. Уже сам по себе тот факт, что рухнуло все, основываясь на чем построил Л.Морган гипотезу кровнородственной семьи, что не осталось никаких данных в пользу того, что эта форма семьи когда-либо вообще существовала, дает достаточное основание для вывода о необходимости отказа от этой гипотезы. Но это далеко не единственное основание для такого вывода.

Этнографическая наука в настоящее время располагает фактами, убедительно говорящими о том, что запрет половых отношений между лицами, принадлежащими к разным поколениям, не является первой формой брачного запрета, что исключение из взаимных брачных отношений лиц разных поколений произошло не до возникновения экзогамии, а после ее возникновения, после появления рода. Об этом, в частности, свидетельствует широкое распространение в этнографическом мире браков между лицами разных поколений и явная архаичность этой формы брачных отношений (Золотарев, 1940а, с.157–169). Этот факт, находящийся в непримиримом противоречии с гипотезой кровнородственной семьи, не могут не признать и ее сторонники (Кричевский, 1934в, Косвен, 1946а).

Всем приведенным выше доводам противников гипотезы кровнородственной семьи ее сторонники ничего по существу противопоставить не могут. Большинство советских ученых, продолжающих в полном согласии с Л.Морганом рассматривать кровнородственную семью как определенный этап в развитии семейно-брачных отношений, даже ничего и не пытаются противопоставить этим доводам: они пишут так, как если бы вообще никаких возражений против этой гипотезы выдвинуто не было (Равдоникас, 1939, 1, с. 161, 168, 183–185; Окладников, 1949, с.80; „Всемирная история", 1955, I, с.33, 46; Ефименко, 1953, с.244; Косвен, 1957, с.25, 126; Зыбковец, 1959, с.244).

Лишь этнограф Е.Ю.Кричевский в свое время сделал попытку отстоять гипотезу кровнородственной семьи. „Он, — писал Е.Ю.Кричевский (1934а, с.40–41), критикуя У.Риверса, — аргументирует свою точку зрения тем фактом, что ряд народов, имеющих гавайскую систему родства в целом или в ее отдельных элементах, либо находятся на поздней стадии развития родового строя (австралийские курнаи, обитатели островов Торресова пролива), либо уже потеряли родовую экзогамию (полинезийцы). Он указал, что гавайцы стоят на более высокой ступени развития, чем это казалось Моргану, и что они знали в свое время и гончарное производство и металлургию. Однако даже если принять эти все факты, то говорят ли они о позднем и вторичном характере гавайской системы родства? Думать так, значит стоять на грубо-эволюционистской точке зрения и не учитывать возможности неравномерного развития отдельных сторон общественной жизни и, в частности, отставания надстроек от развития базиса и неравномерной степени сохранения их в качестве пережитков. Думать так, значит не учитывать руководящего указания Энгельса, что не грубость, а степень сохранения старых кровных связей является показателем первобытного состояния. И если среди гавайских туземцев еще до половины XIX в. сохранялась пуналуальная семья, как вырождающаяся форма группового брака, почему там не могла уцелеть еще более древняя система родства".

Те же самые доводы были приведены ПИ.Борисковским (І957а, с. 139–140). Неубедительность возражений Е.Ю.Кричевского и П.И.Борисковского в свете приведенных выше данных этнографии очевидна. Как уже указывалось, поздний характер гавайской системы родства доказан, твердо установлено также, что у гавайцев не было ни группового брака, ни семьи пуналуа.

Большинство ученых, являющихся сторонниками теории кровнородственной семьи, пытаются опереться на Ф.Энгельса. Однако Ф.Энгельс не был ни создателем, ни безоговорочным последователем этой гипотезы. Если в первом издании „Происхождения семьи, частной собственности и государства" он полностью присоединяется ко взглядам Л.Моргана на кровнородственную семью, то в четвертом, ознакомившись с исследованиями Л.Файсона и А.Хауитта, он видоизменяет свою точку зрения. Обратив внимание на тот факт, что двухклассовая (двухфратриальная) система австралийцев в том виде, как мы ее знаем, не ставит препятствий для брачных отношений между лицами, принадлежащими к разным поколениям, Ф.Энгельс указывает на возможность возникновения этой системы непосредственно из состояния промискуитета. „Таким образом, — пишет он, — или эта организация возникла в ту пору, когда, при всем смутном стремлении ограничить кровосмешение, люди не видели еще ничего особенно ужасного в половых связях между родителями и детьми, — и в таком случае система классов возникла непосредственно из состояния неупорядоченных половых отношений, — или же половая связь между родителями и детьми была уже воспрещена обычаем к моменту возникновения брачных классов, и в таком случае современное состояние указывает на существование перед тем кровнородственной семьи и представляет первый шаг к отказу от нее. Последнее более вероятно. Насколько мне известно, примеров брачных отношений между родителями и детьми в Австралии не приводится…" (Соч., т.21, с.48. Подчеркнуто мною.—Ю. С.) Ф.Энгельс, как видно из приведенного выше, допускает две равноправные гипотезы: одну — отрицающую кровнородственную семью, другую — признающую ее. Гипотезу кровнородственной семьи он принимает условно, поскольку ему неизвестны факты, ей противоречащие. Для Ф.Энгельса, таким образом, вопрос о том, существовала или не существовала кровнородственная семья, не является вопросом принципиального характера.

К этому добавим, что вызывала у Ф.Энгельса серьезные сомнения и семья пуналуа. Если в нервом издании своей работы он примыкает ко взгляду Л. Моргана на пуналуальную семью как на всеобщую стадию в развитии семейно-брачных отношений, то в дальнейшем он отходит от такой точки зрения. В четвертом издании своего труда Ф.Энгельс неоднократно подчеркивает, что семья пуналуа всего лишь одна из многих форм семьи, основанной на групповом браке, что суть не в семье пуналуа, а в групповом браке. „Когда Морган писал свою книгу, — указывает Ф.Энгельс в четвертом издании (с.47), — наши сведения о групповом браке были еще весьма ограничены. Кое-что было известно о групповых браках у организованных в классы австралийцев, и, кроме того, Морган уже в 1871 г. опубликовал дошедшие до него данные о гавайской пуналуальной семье… Понятно поэтому, что Морган рассматривал ее как ступень развития, которая необходимо предшествовала парному браку, и приписывал ей всеобщее распространение в древнейшее время. С тех пор-мы ознакомились с целым рядом других форм группового брака и знаем теперь, что Морган здесь зашел слишком далеко". При подготовке четвертого издания своего труда Ф.Энгельс везде, где это было возможно, слова „семья пуналуа" заменил словами „групповый брак" (Винников, 1936).

Как мы видели выше, Ф.Энгельс был прав в своих сомнениях. Кровнородственная семья и семья пуналуа действительно были слабейшими местами в моргановской схеме развития семейно-брачных отношений. Подмечены были эти слабые места в схеме Л.Моргана и К.Марксом. Как показывает конспект „Древнего общества", принадлежащий перу К.Маркса, последний отнюдь не был сторонником положения Л.Моргана о том, что роду предшествовали три стадии развития (промискуитетная орда, кровнородственная семья и семья пуналуа). „По своему происхождению род, — читаем мы в конспекте, — древнее моногамной и синдиасмической семей; в сущности он является современником пуналуальной семьи, но ни одна из этих форм семьи не служила основанием рода. Каждая семья, безразлично, архаическая или более развитая, находилась наполовину внутри, наполовину вне данного рода, так как муж и жена принадлежали к различным родам. Но род необходимо возникает из группы с беспорядочными половыми сношениями, только после того, как внутри этой группы от брака начинают отстраняться братья и сестры, из недр ее может вырасти род, но не раньше. Предпосылкой рода является выделение братьев и сестер (родных и боковых) из среды других кровных родственников. Род, раз возникнув, продолжает оставаться единицей общественной системы, в то время как семья подвергается большим изменениям" (Маркс, 1941, с. 135).

Что прежде всего привлекает внимание в этом отрывке, это содержащаяся в третьем предложении мысль о том, что род непосредственно возник из группы с беспорядочными половыми сношениями, мысль, находящаяся в полном противоречии с основными положениями работы Л.Моргана. Сравнивая эту выдержку из конспекта с соответствующим местом „Древнего общества" (1934а, с. 132, третий абзац сверху), мы видим, что если первое, второе, пятое предложения содержат изложение мыслей Л.Моргана, то ничего подобного тем положениям, которые содержатся в третьем и четвертом предложениях, мы в работе Л.Моргана не находим. Положение о том, что род возник из группы с неупорядоченными половыми сношениями, целиком принадлежит К.Марксу. К.Маркс, таким образом, отвергает кровнородственную семью и семью пуналуа как стадии, предшествовавшие роду; роду, по его мнению, непосредственно предшествовала группа с промискуитетом, которую он в другом месте конспекта (с.9) назвал ордой с беспорядочными половыми сношениями. Эти мысли К.Маркса получили полное подтверждение в ходе развития этнографической науки.

Но если утверждение Л.Моргана о том, что роду предшествовала кровнородственная семья и семья пуналуа, оказалось ошибочным, то осталось незыблемым и получило полное подтверждение его положение о коллективе с беспорядочными отношениями полов, как древнейшей форме объединения людей, о промискуитете, как исходной стадии в развитии семейно-брачных отношений[43]. С исчезновением кровнородственной семьи и семьи пуналуа как стадий, стоящих между древнейшей формой объединения людей и родом, коллектив, который Л.Морган именовал ордой, живущей в промискуитете, оказался прямо предшествующим роду. Положение о том, что род непосредственно возник из состояния неупорядоченного общения полов, подтверждается всем ходом развития этнографической науки. Таким образом, в первобытном стаде вплоть до его превращения в род существовали промискуитетные отношения. На всем протяжении времени своего существования первобытное человеческое стадо было промискуитетным коллективом. Разделяемая целым рядом советских ученых точка зрения, согласно которой роду предшествовало объединение с кровнородственной семьей, в обоих своих вариантах не имеет под собой основания и не может быть признана правильной.

Возникает вопрос, чем объяснить довольно широкое распространение среди советских ученых давно уже не имеющей под собой основания гипотезы кровнородственной семьи. Причин несколько. Одна из них состоит в том, что данная гипотеза, будучи изложенной в работе Ф.Энгельса, многими учеными рассматривалась как необходимая составная часть марксистского взгляда на развитие брака и семьи. Соответственно всякая критика этой гипотезы расценивалась чуть ли не как ревизия марксизма. Другая, неразрывно связанная с ней, заключалась в том, что многие ученые, не являвшиеся специалистами в области этнографии, почти совсем ничего не знали о тех возражениях, которые были выставлены против гипотезы кровнородственной семьи. За последние полвека на русском языке было опубликовано всего лишь восемь работ, в которых отмечалась выявившаяся в ходе развития науки несостоятельность гипотезы кровнородственной семьи (Токарев, 1929, 1946: Золотарев, 1940а, 19406; Левин, 1951; Толстов, 1951; Ю.Семенов, 1959; „Ф.Энгельс и проблемы современной этнографии", 1959), причем лишь в двух из этих работ (Золотарев, 1940а, Ю.Семенов, 1959) были изложены основные возражения против этой гипотезы и она была подвергнута обстоятельной критике.

Однако главная причина популярности гипотезы кровнородственной семьи, особенно среди археологов, состояла в том, что имеющийся в их распоряжении материал свидетельствовал о каком-то сдвиге в развитии общественных отношений, имевшем место в ашельскую эпоху раннего палеолита, о существовании какого-то довольно значительного различия между объединениями питекантропов и синантропов, с одной стороны, и коллективами неандертальцев — с другой. В коллективах питекантропов и синантропов, рассуждали археологи, господствовал промискуитет. Признание того, что промискуитет существовал и в коллективах неандертальцев, равносильно отрицанию различия между объединениями древнейших и древних людей, равносильно отрицанию сдвига в формировании социальных отношений, происшедшего при переходе к позднему ашелю и мустье. Но такой сдвиг несомненно имел место. Следовательно, в коллективах неандертальцев были какие-то отношения, отличные от промискуитетных. Какие же именно? И здесь на помощь приходила схема Л.Моргана, в которой за ордой с промискуитетом следовала кровнородственная семья. Эта схема, казалось, находила подтверждение в археологическом материале, говорящем о наличии двух этапов в развитии дородового человеческого коллектива.

Отбрасывая представление о кровнородственной семье как стадии, предшествовавшей роду, мы в то же время не должны игнорировать доказанного археологией факта существования двух основных этапов в развитии первобытного человеческого стада. Так как промискуитет существовал в течение всего периода первобытного стада, то из этого следует, что промискуитетные отношения в коллективах неандертальцев чем-то отличались от промискуитетных отношений в объединениях питекантропов и синантропов. Раскрыть то отличие, которое несомненно существовало между первобытным стадом питекантропов и синантропов, с одной стороны, и неандертальцев — с другой, является важнейшей задачей. Именно то обстоятельство, что сторонники точки зрения, согласно которой род непосредственно возник из состояния промискуитета, по существу игнорировали наличие двух этапов в развитии промискуитета и первобытного стада, во многом способствовало популярности гипотезы, кровнородственной семьи.

Экзогамия, как известно, состоит в строжайшем запрете как брачных, так и внебрачных половых отношений внутри определенного человеческого коллектива и тем самым, следовательно, в обязанности всех членов данного коллектива вступать в брак с людьми, к нему не принадлежащими. Термин „экзогамия" был введен в науку Дж. Мак-Леннаном, большая заслуга которого состоит в том, что он указал на повсеместное распространение и большое значение этого и ранее известного этнографам явления. Однако сущность экзогамии Дж. Мак-Леннан раскрыть не смог. Абсолютно противопоставив экзогамию эндогамии, экзогамные коллективы эндогамным, он запутал как сам себя, так и многих других исследователей. Ясность в вопрос об экзогамии была внесена лишь Л.Морганом, убедительно доказавшим, что экзогамия неотделима от рода и является его необходимейшим признаком, что род всегда является экзогамным коллективом и что иных экзогамных коллективов, кроме рода и фратрии, представляющей собой первоначальный род, не существует (1934а, с.41–45,306–310).

С тех пор, как было установлено, что экзогамия является необходимым и исключительным признаком рода, вопрос о возникновении рода в сущности своей совпал с вопросом о происхождении экзогамии. Ответить на вопрос, как возник род, — значит раскрыть, как возник коллектив, между членами которого воспрещены половые отношения, т. е. выявить, как возникла экзогамия. Это, конечно, не значит, что всякая теория возникновения экзогамии является одновременно обязательно и теорией происхождения рода. Как указывалось выше, связь экзогамии и рода была раскрыта лишь Л.Морганом. Но и после появления его работ целый ряд ученых вплоть до нашего времени продолжал и продолжает рассматривать экзогамию как явление, не связанное исключительно лишь с родом. Но даже те теории возникновения экзогамии, авторы которых не решают вопрос о возникновении рода, могут представить определенную ценность для понимания проблемы происхождения родовой коммуны.

Теорий происхождения экзогамии существует очень много. Вполне понятно, что изложение и критический анализ каждой из них невозможен не только в рамках раздела, но даже специальной главы. Для этого потребовалась бы специальная работа. Но в изложении всех теорий экзогамии и нет необходимости. Многие из них давно отвергнуты наукой и не представляют ценности.

Мы не будем рассматривать ни теорий, авторы которых видели источник экзогамии в похищении женщин, принадлежащих к чужому коллективу (Леббок, 1876, с.69, 89; Mc Lennan, 1886, р.75–76; Спенсер, 1898. II, с. 19–25; Кунов, 1930, с.102–103; Зибер, 1959, с.280), ни теорий, объяснявших экзогамию отсутствием полового влечения между людьми, с детства живущими вместе (Bentham, 1864, р.220; H.Ellis, 1906, IV, р.205; Crowley, 1907, р.52–53; Преображенский, 1929, с.123; Хэйл, 1935, с.119), ни примыкающей к последней теории, выводящей экзогамию из инстинктивного отвращения к инцесту (Lowie, 1949, р. 14), ни теорий, объяснявших экзогамию ревностью старого самца — главы первобытной патриархальной семьи (Lang, Atkinson, 1903; Lang, 1905 p. 114–143; N.Thomas, 1906, p.62–63; 1907, p.353), ни стоящих особняком теорий Э.Дюркгейма (Durkheim, 1898, р.47), Н.Н.Харузина (1903, II, с. 124–125), К.Н.Старке (1901, с.312), З.Фрейда (1923, с. 150–153), Р.Бриффо (Briffault, 1927, I, р.201, 250–259), М.К.Слатера (Slater, 1959), Т.Парсонса (Parsons, 1954), ни огромного числа всевозможных эклектических теорий (Westermark,1925, II, р. 192–193, 235; Mukerjee, б.г., р.229; Murdok, 1949, р.288–301; Washburn and De Wore, 1961, p.99 — 100; Coult, 1963; Aberle, Bronfenbrenner, Hess, Miller, Schneider, Spuhler, 1963; Мюллер-Лиер, 1924, с.96–97; Шурц, 1923, 1, с. 121–123; Вольфсон, 1937, с.48–50 и др.).

Мы ограничимся рассмотрением лишь важнейших теорий экзогамии, имеющих определенную научную ценность и являющихся и в настоящее время предметом оживленной дискуссии между исследователями Эти теории можно разделить на три основные группы.

Первая группа — теории, объясняющие возникновение экзогамии необходимостью предотвращения вредных последствий браков между кровными родственниками. Такого взгляда придерживался, в частности, Л.Морган (1934а, 19346). С точки зрения Л.Моргана, возникновение рода является одним из моментов процесса исключения кровных родственников из полового общения. Вначале брачные отношения были воспрещены между родителями и детьми, и из промискуитетной орды возникла кровнородственная семья. Затем возник запрет половых отношений между братьями и сестрами, и кровнородственная семья уступила место семье пуналуа. На основе семьи пуналуа возникла родовая организация, навсегда исключившая сестер и братьев из брачного общения, причем не только родных, но и боковых. Исключение братьев и сестер из полового общения и тем самым возникновение экзогамии Л.Морган объясняет потребностью предотвращения вредного влияния кровосмешения (1934а, с.41, 45, 254 и др.). Но на вопрос о том, каким же именно образом возникло запрещение браков между братьями и сестрами, ясного ответа он не дает. С одной стороны, он объясняет возникновение этого запрета сознательной деятельностью людей, обнаруживших вред инцеста и принявших меры к его предотвращению (1934а, с.45, 229, 245). С другой стороны, он рассматривает возникновение экзогамии и рода как результат „великих социальных движений, совершающихся бессознательно, путем естественного отбора" (1934а, с.30–31). Вообще в вопросе о возникновении рода у него много неясностей. Почти совсем не объяснен им переход от семьи пуналуа к роду. Это сознавал он и сам. Вслед за утверждением, что род образовался из женской ветви семьи пуналуа, Л.Морган замечает, что „объяснить, каким образом в точности произошел род, конечно, невозможно" (1934а, с.250).

Позицию, близкую к моргановской, занимал Л.Файсон (Fispn and Howitt, 1880, p.99—117), видевший причину возникновения экзогамии в сознательном стремлении предотвратить вредные последствия кровосмешения. Однако взгляды его на возникновение рода не совпадают со взглядами Л.Моргана. По Л.Файсону, роду предшествовало не три стадии развития, как утверждал Л.Морган, а всего лишь одна. Человеческий коллектив, предшествовавший роду, Л.Файсон называл неразделенной коммуной. Характеристика этого коллектива у него не отличается ясностью. С одной стороны, он писал, что в неразделенной коммуне брачные отношения существовали лишь между лицами, принадлежавшими к одному поколению (1880, р. 117). С другой стороны, мы встречаем у него утверждение, что „неразделившаяся коммуна" значит не более и не менее как промискуитет (Файсон, 1935, с.117). Когда перед обществом встала задача исключить возможность брачных отношений между братьями и сестрами, то эта цель, по Л.Файсону, была достигнута разделением первоначальной коммуны на две взаимобрачующиеся половины, внутри каждой из которых половые отношения были запрещены (1880, р.99— 100). На тех же позициях, что и Л.Файсон, стоял и А.Хауитт (Fison and Howitt, 1880, р.364–365; Howitt, 1904, р.88–89, 173–174).

Сторонниками взгляда, согласно которому экзогамия явилась результатом сознательных усилий людей, подметивших вред кровосмешения, были также Г.Мэн (1884, р. 174–175), Л.Я.Штернберг (1933а, с. 112–113), А.Джолли и Ф.Роз (1947а, 19476).

Против точки зрения, объяснявшей возникновение экзогамии сознательным стремлением предотвратить вред инцеста, было уже во времена Л. Моргана выдвинуто немало очень веских возражений. Указывалось, в частности, что в биологической науке до сих пор нет единого мнения по вопросу о последствиях близкородственных браков, что многие ученые отстаивают положение о безвредности кровосмесительных связей. Сам по себе этот факт и в том случае, если правы были исследователи, считавшие инцест вредным, свидетельствовал не в пользу этой точки зрения. Действительно, если даже ученые, располагающие огромным фактическим материалом, доставляемым как практикой разведения более быстро, чем человек, размножающихся животных и растений, так и специально поставленными экспериментальными исследованиями, не смогли прийти к единому мнению по этому вопросу, то как могли осознать вред кровосмешения первобытные люди, не имевшие иных объектов наблюдения, кроме самих себя? Ученые, признававшие вредное влияние близкородственного скрещивания на потомство, указывали, что накопление вредных последствий происходит постепенно на протяжении ряда поколений. По этой причине вредные последствия кровосмешения, если они имели место, не могли быть замечены первобытными людьми.

Все эти доводы не могли не быть учтены сторонниками рассматриваемого взгляда на экзогамию. К.Каутский, который в одних своих работах соединял теорию похищения с теорией вреда кровосмешения (1923а), а в других объяснял экзогамию только вредом инцеста (19236, 1925а, 19256), выдвинул объяснение, основывавшееся на том факте, что если вред близкородственного спаривания мало заметен, то легко заметно благоприятное влияние неродственных браков на расу, пришедшую в упадок вследствие вредного влияния первого. Люди осознали, причем не обязательно в адекватной форме, вред кровосмешения, когда им бросилось в глаза резкое различие между потомством, происходившим от случайных вначале связей с представителями других коллективов, и потомством от браков между членами коллектива. Те коллективы, которые не ввели экзогамию, неизбежно погибли. Получили преимущество в жизненной борьбе и победили те, которые ее ввели.

Несколько иное объяснение возникновения экзогамии выдвинул Дж. Фрезер (Frazer, 1914, IV, р.157–169). Согласно Дж. Фрезеру, экзогамия возникла непосредственно из состояния промискуитета без каких-либо посредствующих этапов (р. 109, 137). Кровосмесительные связи, неизбежные при промискуитете, отрицательно сказывались на потомстве. Возникла настоятельная потребность исключить возможность половых отношений между близкими родственниками. И эта необходимость была осознана, но не в адекватной, а в иллюзорной, фантастической форме, в форме суеверия, предрассудка (р. 153–154, 169). Возникший суеверный страх перед половыми союзами между близкими родственниками побудил первобытных людей разделить общину, живущую в промискуитете, на две экзогамные взаимобрачующиеся группы (р. 107–114), Те общины, которые не смогли осознать необходимость введения экзогамии, погибли в борьбе за существование. Победили в этой борьбе общины, которые ее ввели.

Ф.Энгельс в „Происхождении семьи, частной собственности и государства", принимая моргановскую теорию возникновения экзогамии и рода, нигде не говорит об адекватном осознании вреда кровосмешения и о сознательном введении экзогамного запрета. Мы находим у него по вопросу о возникновении экзогамии лишь замечание вскользь о „смутном стремлении ограничить кровосмешение" (Соч., т.21, с.48) и указание на то, что „в этом проводимом все дальше исключении кровных родственников из брачного союза тоже продолжает проявляться действие естественного отбора" (с.51; см. также с.43, 49). Эта точка зрения была безоговорочно принята Е.Ю.Кричевским (1932. с.30; 1934а, с.42–44, 48).

Авторам теорий, объяснявших возникновение экзогамии бессознательным стремлением ограничить кровосмешение и действием естественного отбора, удалось более или менее успешно обойти некоторые из тех затруднений, с которыми не могли справиться ученые, считавшие экзогамию результатом сознательных усилий, направленных к предотвращению вреда инцеста. Но в ходе развития этнографической науки против всех без исключения теорий вреда кровосмешения были выдвинуты такие возражения, на которые сторонниками этих теорий ответа найдено не было.

Крупнейшим английским этнографом Э.Тайлором (Tylor, 1889, 1896) одним из первых, наряду с Л.Файсоном и А.Хауиттом, было доказано, что простейшей, первоначальной, исходной формой экзогамии является дуальная ее форма, когда существуют только две экзогамные взаимобрачующиеся группы. Выявив это, Э.Тайлор далее открыл, что порядок, который он назвал дуальной экзогамией, неизбежно ведет к постоянному кросс-кузенному браку, т. е. браку между детьми брата и детьми сестры. Таким образом, выяснилось, что в то время как, с одной стороны, экзогамия исключает возможность браков между параллельными кузенами любых степеней, вообще исключает возможность браков между сородичами, даже между теми, родственные связи между которыми вообще не могут быть прослежены, с другой стороны, она в своей первоначальной форме предполагает и даже делает обязательными браки между перекрестными кузенами, между детьми брата и сестры, т. е. ближайшими родственниками. Это явление находится в противоречии со всеми теориями, объясняющими экзогамию стремлением предотвратить вред кровосмешения.

В результате в настоящее время общепризнанным среди советских этнографов является мнение, что возникновение экзогамии нельзя объяснить ни сознательным, ни бессознательным стремлением предотвратить кровосмешение. Это мнение было высказано и обосновано в выступлениях участников дискуссии по проблеме экзогамии, состоявшейся в Институте этнографии АН СССР в 1947 г. (Золотаревская, 1947). Это мнение нашло отражение и в редакционной статье журнала „Советская этнография" — „Ф.Энгельс и проблемы современной этнографии" (1959), в которой прямо было сказано, что „не подтвердилось данными современной этнографии и биологии приведенное в „Происхождении семьи, частной собственности и государства" моргановское объяснение возникновения экзогамии из стремления избежать кровосмешения" (с. 14). В настоящее время сторонниками теории кровосмешения, в том ее варианте, который нашел выражение в работе Ф.Энгельса, остаются лишь П.И.Борисковский (1935, 19506, 1957а, с. 195), П.П.Ефименко (1953, с.244–245, 308–309) и А.П.Окладников („Всемирная история", 1955, 1, с.46: 1958а, с.143).

Вторая обширная группа теорий экзогамии, к анализу которой мы переходим, рассматривает экзогамию как средство установления и закрепления связей между коллективами первобытных людей. Одним из первых такое объяснение экзогамии было выдвинуто Э.Тайлором (Tylor, 1889, 1896). Первоначально, по Э.Тайлору, существовали небольшие полуоседлые изолированные эндогамные орды. По мере роста плотности населения все более частыми явлениями становились войны между этими коллективами, которые в конце концов поставили под угрозу само их существование. Возникла настоятельная необходимость в установлении прочных дружественных связей между отдельными ордами. Единственным средством, дававшим в то время возможность тесно связать орды друг с другом, могли быть лишь взаимные браки. Экзогамия сделала браки между ордами принудительными и тем самым привела к возникновению постоянных и прочных объединений человеческих коллективов, которым оказались не в состоянии противостоять группы, сохранившие эндогамию и оставшиеся поэтому изолированными. Дикие племена, таким образом, оказались перед выбором: или сохранить эндогамию и оказаться истребленными, или ввести экзогамию (1896, р.93). В результате экзогамия стала повсеместным явлением (1889, р.267). Среди современных зарубежных ученых точку зрения Э.Тайлора разделяют или близки к ней Р.Форчун (Fortune, 1932), У.Томас (W.Thomas, 1937, р.181–196), А.Кизс (Keith, 1948, р.152–155), Л.Уайт (White, 1948, р.424–426; 1949, р.315–316, 329), К.Леви-Строс (Levi Straus, 1956, р.277–279), М.Са-линз (Sahlins, 1959, р.59), Р. и Л.Макариусы (R. et L.Makarius, 1961, р. ЗО — 50). Среди советских ученых сходные взгляды мы находим у Д.А.Ольдерогге (1945, с.299–300; 1947, с.22–24), точка зрения которого отличается от тайлоровской только тем, что необходимость установления прочных связей между коллективами он выводит прежде всего из трудностей борьбы с природой, а также у М.Г.Левина и Н.Н.Чебоксарова („Очерки общей этнографии", 1957, с.24) и В.С.Сорокина (1951, с. 149).

Особое место в данной группе составляют „экономические" теории возникновения экзогамии. Одна из таких теорий была выдвинута А.М.Золотаревым (1931, 1932). Экзогамия, по мнению последнего, возникла потому, что заключение браков вне данного коллектива было экономически выгодным на стадии охотничье-собирательского хозяйства. Каждая группа людей имела свою охотничью территорию, доступ на которую был запрещен для членов других коллективов. Мужчина, заключая брак с женщиной из другой орды, получал право охотиться на территории группы жены. За брак с чужой женщиной стояла и родня охотника, получавшая большую долю его добычи. Заинтересованы были в таком браке и родители женщины, ибо, отдавая дочь в чужую орду, они получали много подарков от жениха и его родни, в то время как в случае ее брака с мужчиной своей орды они не получали ничего. Заключение брака было своеобразной формой завязывания экономических связей. Экзогамия, таким образом, по мнению А.М.Золотарева, была не чем иным, как формой экономического сцепления, радикальным средством экономической экспансии (1931, с.49). Искусственность этой теории бросается в глаза. Сам А.М.Золотарев в дальнейшем пересмотрел свои взгляды и отказался от этой теории (1940а, 19406, 1964). Различные варианты „экономической теории" экзогамии мы находим у Г.Эйльдермана (1923, 1930), Ш.Эншлена (1954, с.73), в первом томе „Исследований по истории древнегреческого общества" Дж. Томсо-на (1958, с.38), а также у А.Донини (1962, с.40).

В заключение необходимо отметить, что авторы всех теорий, принадлежащих к этой группе, как „экономических", так и неэкономических, за исключением одного лишь А.М.Золотарева ограничились высказыванием самых общих положений о возникновении рода. Ни один из них, исключая А.М.Золотарева, даже не попытался показать, как конкретно возникли экзогамия и род.

В основе теорий возникновения экзогамии, принадлежащих к третьей группе, лежит взгляд на экзогамию, как на средство урегулирования отношений внутри человеческого коллектива. Одним из первых такой взгляд на экзогамию был высказан крупнейшим русским социологом М.М.Ковалевским. На ранних стадиях развития женщина, по мнению последнего, неизбежно „должна была явиться яблоком раздора между членами одного и того же сообщества". „Но всякое сообщество, в том числе и родовое, может держаться лишь под условием внутреннего мира— и этим обстоятельством объясняется, почему на разнообразнейших концах земного шара эта общая всем причина привела к установлению системы экзогамных браков" (1886, I, с. 111). И в последующих своих работах М.М.Ковалевский (1905, с.175–185; 1910, II, с.100–110; 1914, с.52–53) объяснял введение экзогамии (как и запрещение кровной мести внутри рода) стремлением устранить всякие поводы для столкновения между сородичами. „…Система экзогамных запретов, — указывал он, — устраняя возможность столкновения между членами рода из-за факта апроприации женщин, необходимо вела к тому же последствию [что и запрет кровной мести внутри рода. — Ю. С.\ т. е. к обращению рода в замиренную среду" (1905, с. 181). „…Род, как мы понимаем его, — подводит он итог своим взглядам, — есть первобытное человеческое стадо, понемногу преобразованное благодаря действию экзогамии и применению системы запретов или „табу" одинаково к бракам и осуществлению кровной мести. Благодаря этому род становится очагом мира" (1910, с.106; см. также: 1905, с.188; 1914, с.52–53).

Связывал возникновение экзогамии с необходимостью урегулирования отношений внутри человеческого коллектива Б.Малиновский (Malinowski, 1927, 1931). Сексуальный импульс является, по его мнению, силой социально разрушительной. Он не только дезорганизует семью, по вообще разрушает узы родства, на которых покоится первобытное общество и которые служат базой для его дальнейшего развития. Поэтому общество, чтобы существовать и развиваться, должно контролировать и обуздывать половой инстинкт. Этой цели служит система половых табу, важнейшим из которых является экзогамия, полностью исключающая возможность половых отношений внутри родового коллектива (1927, р. 195). Обуздывая и подавляя разрушительное действие полового инстинкта, экзогамия обеспечивает возможность успешной совместной деятельности его членов (1931, р.630). Сходные взгляды мы встречаем у Б.Зелигман (Selig-man, 1929, р.243–246, 268–269; 1950), по у последней речь идет, собственно, не о происхождении экзогамии, а о возникновении запрета инцеста внутри семьи, которую она считает основной ячейкой общества.

Из советских ученых первым сделал попытку взглянуть на экзогамию как на средство обуздания полового инстинкта и тем самым средство предотвращения столкновения внутри коллектива М.П.Жаков (1933), однако он, как и все упомянутые выше авторы, ограничился высказыванием лишь самых общих соображений по вопросу о возникновении экзогамии.

Несравненно более глубокую и конкретную разработку получила эта концепция в статье крупнейшего советского этнографа С.П.Толстова „Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен" (1935), в которой возникновение экзогамии впервые было поставлено в связь с появлением и развитием половых производственных табу, а происхождение последних было объяснено как результат нарастания противоречий между беспорядочными промискуитетными половыми отношениями и потребностями развития производственной деятельности дородового коллектива. Исходя из этих принципиальных положений, С.П.Толстов попытался нарисовать конкретную картину возникновения экзогамии и рода. По его мнению, основная тенденция развития возникших в дородовом коллективе половых табу заключалась в полной ликвидации всех проявлений половой жизни внутри коллектива, вплоть до исключения бытовых отношений между мужчинами и женщинами. Развитие этой тенденции привело на стадии кровнородственной семьи к распаду ранее единого двуполого коллектива на два однополых: мужской и женский, каждый из которых самостоятельно вел хозяйство. Изоляция этих коллективов нарушалась лишь один раз в году, когда на определенный срок снималось табу и мужчины и женщины соединялись для коллективного брака. В период снятия табу производственные и иные функции отходили на второй план. Возникновение экзогамии было связано с тем моментом, когда рост производительных сил сделал необходимым появление межполового разделения труда и, следовательно, образование двуполого коллектива. Возникшая опасность возврата к промискуитету была избегнута путем сохранения старой системы половой табуации, запрета половых отношений внутри коллектива и смягчения бытовой табуации общения полов. Каждый из двух существовавших лагерей — мужской и женский — стал постепенно обрастать представителями противоположного пола, включавшимися в хозяйственную жизнь коллектива. Постепенно два лагеря — мужской и женский — превратились в два находящихся во взаимных брачных отношениях двуполых экзогамных коллектива — два рода. Брак первоначально был „алокальным". „Мужья" и „жены" принадлежали к различным хозяйственным коллективам. Их соединение происходило лишь в период снятия табу. (См. примечание).

Если общее принципиальное положение С.П.Толстова по вопросу о возникновении экзогамии представляется нам в основном совершенно правильным, то с предложенной им конкретной схемой развития, несмотря на наличие в ней ряда ценных моментов (положение об ограничении промискуитета во времени, об „алокальности" первоначального брака), в целом согласиться, на наш взгляд, трудно. Самым слабым ее местом является тезис о происшедшем в определенный период времени распаде дородового коллектива на две самостоятельные в хозяйственном отношении однополые группы.

По-видимому, и сам С.П.Толстов не был вполне удовлетворен набросанной им картиной перехода от стада к роду. Неоднократно подчеркивая в своих последующих работах, что его основные положения по вопросу о возникновении экзогамии остались неизменными, он в то же время нигде больше не излагает этой схемы и не настаивает на ней (Толстов, 1950а, с.17, см. также: Золотаревская. 1947, с 152–153). Отказываясь по существу от предложенной им в 1935 году картины развития, С.П.Толстов новой не дает, оставляя, таким образом, вопрос о том, как конкретно возникла экзогамия, каким образом произошло превращение первобытного стада в род, нерешенным.

Попытка, исходя из положений С.П.Толстова, дать решение проблемы возникновения экзогамии была предпринята Н.А.Бутиновым (1951). Однако последний не сумел показать, каким образом возникла экзогамия, как протекал процесс становления рода, ограничившись общими рассуждениями по этому вопросу.

На этом обзор важнейших теорий возникновения экзогамии и рода можно закончить. Как видно из него, среди ученых, не исключая советских, нет единства мнений по вопросу о возникновении экзогамии и рода. Ни один из авторов существующих теорий не смог раскрыть внутреннюю объективную логику процесса, приведшего к возникновению экзогамии и рода, не смог дать конкретную внутренне непротиворечивую и согласующуюся с имеющимся фактическим материалом картину возникновения экзогамии и рода. Проблема происхождения экзогамии и рода до сих пор все еще не получила своего конкретного решения. В вышедшей в 1957 году книге советского этнографа М.О.Косвена „Очерк истории первобытной культуры" прямо признается, что „вопрос о том, как возник род, не поддается приемлемому объяснению" (с. 120). „Советскими учеными А.М.Золотаревым, С.П.Толстовым и Н.А.Бутиновым, — говорится в уже упоминавшейся редакционной статье журнала „Советская этнография" — „Ф.Энгельс и проблемы современной этнографии" (1959), — был сделан ряд попыток уяснить и конкретизировать историю возникновения экзогамии, однако в целом эта сложная проблема не может считаться решенной и требует дальнейшей разработки" (с. 14).

Причиной нерешенности этой проблемы во многом является не всегда верная ее постановка. Большинством авторов теорий возникновения экзогамии и рода эта проблема рассматривалась или как вопрос о возникновении одного из многих общественных институтов или, в лучшем случае, как вопрос о переходе от одной стадии развития человеческого общества к другой, в то время как в действительности это есть вопрос о завершении процесса формирования человеческого общества. Дать конкретное решение проблемы возникновения экзогамии и рода невозможно, не выявив движущих сил и закономерностей процесса формирования человеческого общества, который одновременно является и процессом формирования человека. Вопрос о возникновении экзогамии и рода всеми авторами рассматривается в отрыве от вопроса о происхождении человека современного типа, в то время как эти две проблемы неразрывно связаны и не могут быть решены друг без друга. Существенным недостатком подавляющего большинства теорий возникновения экзогамии и рода является абстрактный подход к решению этой проблемы. Вопрос о происхождении экзогамии и рода в них рассматривается в отрыве от тех конкретно-исторических условий, в которых происходило превращение первобытного стада в родовую коммуну. Этот недостаток объясняется во многом тем, что сам вопрос о времени возникновения родовой организации был окончательно решен совсем недавно.

В заключение необходимо подчеркнуть, что, хотя имеющиеся в настоящее время теории возникновения экзогамии и рода не содержат решения этой проблемы, многие из них, несомненно, представляют большую ценность, ибо в них нашли отражение отдельные стороны процесса становления человека и общества Особенно ценными нам представляются те принципиальные положения по вопросу о возникновении экзогамии, которые мы находим в трудах С.П.Толстова. На наш взгляд, только исходя из них, можно дать конкретное решение этой сложной и важной проблемы.

Вели проблема возникновения экзогамии и рода в целом все еще является нерешенной, то целый ряд вопросов, связанных с ранним периодом родового общества, получил свое решение. Окончательно подтвердилось на огромном фактическом материале положение Л Моргана и Ф.Энгельса о том, что первоначальный род был матрилинейным. Крупнейшим достижением этнографической науки является установление того факта, что на заре родового общества все роды были связаны попарно, что все они существовали только в составе своеобразных систем, каждая из которых состояла лишь из двух взаимобрачующихся родов. Объединение, состоящее из двух связанных перекрестным браком матрилинейных родов, получило в этнографической науке название дуально-родовой организации.

Дуально-родовая организация в ее исходном виде, вполне понятно, не могла уцелеть ни у одного из народов. Но одним из неопровержимых доказательств ее существования в далеком прошлом является наличие у многих народов, стоящих на стадии родового общества, деления всех родов на две группы — фратрии. Каждая из фратрий является объединением родов, образовавшихся в результате деления одного исходного рода. Дуально-фратриальная организация является более поздней формой дуальной организации, возникшей из более ранней — дуально-родовой в результате сегментации двух первоначальных родов.

Все необходимое для вывода о дуально-родовой организации как архаической форме организации родового общества мы находим у Л.Моргана (1934а, 19346). Им было выдвинуто положение об универсальном характере фратриального деления, им было отмечено существование деления на две фратрии у целого ряда индейских племен (сенека, кайюга, гускарора, онондага, чокта, чиказа), им даже была высказана мимоходом мысль о начальной паре взаимобрачующихся родов (1934а, с.42, 59; 19346, с.8). Но вывод этот им так и не был сделан.

Впервые этот вывод в достаточной мере четко был сделан Л.Файсоном (Fison and Howitt, 1880, р.99—117). Как уже отмечалось, первоначальной формой объединения людей Л.Файсон считал эндогамную неразделенную коммуну, которая в дальнейшем в результате исключения из брачного общения братьев и сестер распалась на две экзогамные взаимобрачующиеся половины или классы. Деление на два класса он рассматривал как самое раннее деление, а сами эти классы характеризовал как архаичную форму родов (1880, р. 108). В дальнейшем эти два первоначальных экзогамных класса — рода распались на дочерние роды и превратились в две фратрии (р. 108, 117).

Крупный вклад в решение проблемы начальной структуры родового общества был внесен Э.Тайлором (Tylor, 1889, 1896), прямо указавшим на дуальную экзогамию как на первоначальную, исходную форму экзогамии и раскрывшим ее связь с кросс-кузенным браком и классификационной системой родства.

Глубокую разработку нашли проблемы дуальной организации в трудах У.Риверса (Rivers, 1907; 1914а, 19146, I–II; 1932). У.Риверс не только на большом фактическом материале, главным образом меланезийском, показал широкое распространение дуальной организации, но, и в этом его главная заслуга, теоретически доказал ее универсальность как самой древней формы организации родового общества. Подвергнув детальнейшему анализу классификационные системы родства турано-ганованского типа, У.Риверс убедительно показал, что целый ряд важнейших черт турано-ганованской системы родства невозможно объяснить, не допустив, что она возникла в обществе, в котором существовало лишь два матрилинейных экзогамных коллектива, связанных отношениями группового брака (1914а, р.72–77; 1932, р.66–77). Из положения, что дуально-родовая организация могла быть единственным источником возникновения классификационных систем родства турано-ганованского типа, вытекал вывод не только о глубочайшей архаичности этой организации, но и об ее универсальном характере, ибо классификационные системы родства несомненно представляют собой универсальное явление. „Если мои аргументы будут приняты, — писал У.Риверс (19146, II, р.83), — то ясно, что дуальная организация с материнским счетом родства была существеннейшим элементом социальной структуры самого раннего периода, о котором только имеются свидетельства". Необходимо отметить, что В.Риверс не всегда был последователен в своих выводах, однако это обстоятельство не может умалить его заслуг в постановке и разработке целого ряда важнейших проблем этнографии, в том числе такой, как вопрос о начальной форме родового общества.

Положение о глубокой архаичности и универсальности дуальной организации получало и получает все большее подтверждение в ходе развития этнографической пауки. Наличие дуального деления или следов его было обнаружено по всей Австралии (Fison and Howitt, 1880; Spencer and Gillen, 1899a, 1904, 1927; Howitt, 1904; N.Tomas, 1906; Mathew, 1910; A.Brown, 1923; А.Максимов, 1930; Элькин, 1952 и др.), в Меланезии, Микронезии и Полинезии (Codrington, 1889, 1891; Rivers, 1914а, 1914b, 1932; l.Brown, 1910; Золотарев, 1964), в Индонезии (Золотарев, 1964) и Индии (Churye, 1923; Волчек, 1959; Золотарев, 1964), в Средней Азии (Толстов, 1935, 1948; Абрамзон, 1946; Жданко, 1949). на Кавказе и в Закавказье (Косвен, 19466, 1961), в Сибири и на Дальнем Востоке (Серошевский, 1896, I; Прокофьев. 1928; Долгих, 1934, 1950, 1952; С.Иванов, 1935; Чернецов, 1939; Вербов, 1939; Золотарев, 1939а, 1964), в Африке (Золотарев, 1939а, 1964; Ольдерогге, 1945), в Северной и Южной Америке (Tylor, 1899; Briffault, 1927, I; Kroeber, 1952; Л.Морган, 1934a, 19346; Ольдерогге, 1948; Аверкиева, 1961; Файнберг, 1964; Золотарев, 1964).

Крупный вклад был внесен советскими учеными в разработку теоретических вопросов, связанных с дуальной организацией. В трудах А.М.Золотарева (1939а, 1964) и С.П.Толстова (1935, 1948) была глубоко раскрыта та огромная роль, которую играет дуально-родовая организация в жизни доклассового общества. Ими было убедительно показано, что дуальная организация является подлинным фундаментом социального строя народов, находящихся на стадии родового общества, что существование ее накладывает глубокий отпечаток на все мировоззрение и психологию людей этого общества.

В настоящее время в советской науке положение о дуально-родовой организации как начальной форме организации родового строя является общепризнанным. Из всех советских ученых лишь А.Ф.Анисимов придерживается иных взглядов.

„В рамках двух первичных родов, ставших позднее фратриями, — пишет он (1959, с.61), — дуальная организация была наиболее древней формой группового брака. Но эта родовая форма дуально-экзогамного брака не являлась исторически исходной формой. Судя по австралийскому материалу, ей предшествовала более архаичная система в виде двух брачных классов, которая, по-видимому, была исходной формой экзогамии группового брака, получившей свое завершение с установлением рода". Согласно точке зрения А.Ф.Анисимова, системе двух взаимобрачующихся матрилинейных родов предшествовала система двух брачных классов. Спрашивается, что же представляли собой эти два брачных класса? Это были два экзогамных матрилинейных коллектива — отвечает А.Ф.Анисимов (с.61–62). В таком случае, в чем же, собственно, состоит декларируемое им качественное отличие брачного класса от рода, системы двух брачных классов от системы двух родов? Никакого ответа на этот вопрос мы у А.Ф.Анисимова не находим.

Между ними нет никаких различий. Это во многом понимал еще Л.Файсон (Fison and Howitt, 1880, р.99— 100, 108), указывавший, что первоначальные два класса, на которые распалась его неразделенная коммуна, являлись по сути дела архаичными родами. Совпадение двух первоначальных брачных классов с двумя первоначальными родами достаточно убедительно было показано И.Н.Винниковым (1934, 1935) и Е.Ю.Кричевским (1935, 1936). Возрождение А.Ф.Анисимовым давно отвергнутого наукой взгляда на австралийцев как на людей, живущих еще в дородовом обществе, нельзя рассматривать иначе, как шаг назад от уровня, достигнутого этнографией. В заключение нужно указать, что взгляды А.Ф.Анисимова не являются оригинальными. Аналогичного мнения придерживался В.К.Никольский (1950а, с. ЗЗ —64).

Установление этнографической наукой того факта, что на заре родового общества все роды существовали лишь в составе дуальных организаций, позволяет уточнить проблему возникновения экзогамии и рода. Проблема возникновения экзогамии и рода есть по существу проблема возникновения системы, состоящей из двух взаимобрачующихся родов, — дуально-родовой организации. Так как проблема происхождения экзогамии и рода не решена, то, вполне понятно, не разрешен и вопрос о том, как возникла дуально-родовая организация.

Большинство исследователей считало и считает, что дуальная организация возникла путем разделения первоначально эндогамного коллектива на два экзогамных. Такого мнения придерживаются Л.Файсон и А.Хауигг (Fison and Howitt, 1880, p. 100–117; Howitt, 1904, p. 174), Б.Спенсер и Ф.Гиллен (Spencer and Gitlen, 1899a, p.277; 1904; 1927), Дж. Фрезер (Frazer, 1914, IV, p.107, 114), Л.Я.Штернберг (1933a, с. 112, 113), Е.Ю.Кричевский (1934a, c.50), И.Н.Вин-ников (1934, с. 14, 1935), В.И.Равдоникас (1939, I, с. 208–209), В.К.Никольский (1950a, с. 38–41), М.О.Косвен (1951, с. 182), П.П.Ефименко (1953, с.308–309), А.И.Першиц (1956, с.7), П.И.Борисковский (1957а, с. 195), А.Ф.Анисимов (1958, с.272)

Другие ученые считали, что дуально-родовая организация возникла путем соединения двух ранее совершенно самостоятельных коллективов. К их числу принадлежат Э.Тайлор (Tylor, 1889, 1896), А.Лэнг (Lang, 1905, р.114–125), Н.Томас (N.Thomas, 1906, р.65–75), У.Риверс (Rivers, 19146, 11, р.560–561), С.А.Токарев (1933, № 2, с.72–73; № 3–4, с.29–30).

А.М.Золотарев в некоторых работах пытался занять среднюю позицию, утверждая, что соединение и разделение не исключают друг друга (19406, с.44; 1964, с.65–66), но в общем склонялся к теории разделения (1939а, с. 148; 1964, с.50–56). Колеблющуюся позицию в этом вопросе заняли А.Кизс (Keith, 1948, р. 152), Н.А.Бутинов (1951, с. 15), Дж. Томсон (1958, с.52; 1959, с.42).

Разнобой во взглядах по вопросу о возникновении дуально-родовой организации является свидетельством нерешенности проблемы происхождения экзогамии и рода.

Примечания:

4

Leakey R F Skull 1470 //National Geographic Magazine 1973 Vol 143 № 6

42

Характерной чертой классификационных систем родства является групповой характер их терминов. Каждый из терминов относится не к отдельному лиц>, находящемуся в родственных отношениях с другим лицом, а к определенной группе (классами) лиц, находящихся и родстве с другими группами (классами) лиц, и лишь тем самым к каждому лицу,

входящему в состав данной группы (класса) людей. Так, например, в классификационных системах родства одним термином обозначаются отец, братья отца (родные и отдаленных степеней родства), мужья сестер матери, вместе с матерью классифицируются все ее сестры (родные и отдаленных степеней родства) и некоторые другие родственники и т. п. Классификационные системы родства не знают индивидуального родства, родства между отдельными лицами. Они знают родство лишь между группами лик, лишь групповое родство.

В отличие от терминов классификационных систем родства, основные термины описательных систем относятся к строго определенным лицам, носят отчетливо индивидуальный характер. Таковы термины: „мать", „отец", „муж", „жена", „тесть", „теща" и некоторые другие. Описательные системы знают лишь родство между отдельными лицами, лишь индивидуальное родство. Различие классификационных и описательных систем родства имеет под собой глубокую основу. Классификационные системы в своей классической форме возникли, как отражение отношений, реально существовавших в обществе, в котором бытовал групповой брак, брак между группами (классами) лиц. Описательные системы в своей завершенной форме отражают отношения, существующие в семье, основанной на моногамии (Л.Морган. 1934а: Rivers. 1907. 1914а. 1932).

43

Получила подтверждение и основная мысль Л.Моргана, лежащая в основе его схемы развития семейно-брачных отношений, именно мысль о том, что развитие этих отношений шло от промискуитета через групповой брак к парному и далее к моногамному (см по этому вопросу нашу работу „Происхождение семьи, частной собственности и государства" Ф.Энгельса и современные данные этнографии", 1959)