Мятеж декабристов и его последствия

Ужасное министерское столетие в России было прервано 14 декабря 1825 года событием, получившим название «заговор и восстание декабристов». Императорское правление в России в одночасье могло смениться ограниченной монархией или республикой. Сохранение власти династии Романовых, казавшейся незыблемой благодаря гению Петра и Екатерины Великих, теперь зависело от множества случайностей.

Во время заграничных походов 1813–1814 годов большое количество русских офицеров близко познакомилось с европейскими законами, с философскими и политическими теориями лучших умов Европы. Условия жизни и быта европейцев всех сословий произвели на российских дворян колоссальное впечатление. Все участники войны увидели, как можно жить без крепостного права. Дворяне, и до этого не страдавшие отсутствием знаний о дворцовых переворотах, подробно познакомились с иностранными теориями заговоров и механизмом создания тайных политических обществ, распространенных в Европе. Двадцатилетние гвардейцы-орденоносцы, только что участвовавшие в мировых исторических событиях, вернулись домой, в Россию, и столкнулись с реалиями бюрократической действительности. Современник писал о властях: «Тонули – топор сулили, вытащили – топорища жаль. Цари преступили клятвы свои. Видишь духа мрака в схватке с гением света». Тайное офицерское общество было образовано в Семеновском полку, действовали «Орден русских рыцарей» Михаила Орлова, «Священная артель» в Главном штабе, офицерский кружок Владимира Раевского в Каменец-Подольске. В 1816 году был создан «Союз спасения» из двадцати офицеров, через два года – «Союз благоденствия» из двухсот дворян, в 1821 году – Северное и Южное тайные общества. Первоначальные офицерские союзы своей целью ставили действия на общую пользу, в поддержку благих мер правительства и частных предприятий, препятствие всякому злу и обличение злоупотреблений чиновников и бесчестных поступков частных лиц. Затем главной целью офицерских обществ стало формирование в России общественного мнения. Александр I читал их программы и не возражал против существования тайных кружков. Ситуация изменилась в 1820 году после солдатских волнений в Семеновском полку. Начались офицерские разговоры об ограниченной монархии и даже республике. Заговорили о мятеже, о перевороте во главе с армией, возглавлявшейся чинами тайных обществ. Участие простого народа в перевороте не предусматривалось, чтобы избежать новой Пугачевщины. Будущие декабристы приняли тактику военной революции. Александру I предоставили все сведения о программах и планах тайных обществ с перечислением всех членов. Император в 1821 году распорядился о создании военной полиции в гвардии, а через год издал манифест о закрытии масонских лож и вообще всех тайных обществ, под какими бы наименованиями они бы не существовали. Все военнослужащие и гражданские чиновники дали подписку о их неучастии в тайных обществах. После этого офицерские союзы стали по-настоящему тайными. В них стали разрабатываться конкретные планы по свержению существующего строя. Общественные проблемы при обсуждении были заменены политическими, началась подготовка двух вариантов конституций. Заговорщики хотели создания ограниченной монархии или республики, с федеративным устройством или унитарной, ликвидации сословий, уничтожения крепостного права, установления равенства всех граждан перед законом: «Народ российский не есть принадлежность какого-либо лица или семейства. Правительство есть принадлежность народа и оно учреждено для блага народного, а не народ существует для блага правительства». Каждый крестьянин должен был получить две десятины пахотной земли. Законодательная власть переходила парламенту, Народному Вечу, Державной думе. Исполнительная власть должна была принадлежать императору с правом вето, которое Вече могло легко преодолеть. Более радикальный вариант давал исполнительную власть избираемой на пять лет Вечем Думе из пяти членов. Вводился большой имущественный избирательный ценз. Женщины избирательных прав не получали. Объявлялась свобода слова, печати, собраний, вероисповеданий, передвижения. Вариантов мятежа было несколько и оно предполагалось на весну 1826 года. В соответствии с теорией военной революции переворот должен совершиться одними войсками под командой офицеров-революционеров. Войска не должны были знать об истинных планах заговорщиков и подчиняться офицерам в силу военной субординации и личной привязанности. Южное тайное общество сверхрадикала полковника П.Пестеля и Северное тайное общество поэта К.Рылеева из-за их амбиций так и не смогли объединиться.

19 ноября 1825 года в Таганроге неожиданно умер Александр I и ситуация для заговорщиков резко изменилась. Они решили выступать в период передачи власти другому государю.

У Александра не было детей и наследовать престол должен был его брат Константин Павлович. Он править не хотел и еще в 1823 году отказался от своих прав на престол. Это было сделано негласно и о том, что новым государем должен был стать третий сын Павла I Николай, знали только Романовы. 27 ноября Николай возможно под давлением высших военных во главе с губернатором Санкт-Петербурга М.Милорадовичем присягнул Константину, наместнику императора в Варшаве. За Николаем Константину присягнул Государственный Совет, Сенат и петербургский гарнизон.

Константин все равно отказался императорствовать и в империи наступил паралич власти, названный двухнедельным Междуцарствованием. Сам Константин занимал двусмысленную позицию, соглашаясь на передачу власти только на словах и не подписывая официальный акт отречения от престола. Наконец, Николай Павлович, ожидая выступления тайного общества, о планах которого ему было известно, решил объявить себя императором. 13 декабря вечером Николай подписал манифест о своем вступлении на российский престол и на раннее утро следующего дня назначил переприсягу себе. Солдафона Николая, уже прозванного в народе «Палкиным», войска не любили. Момент был удобным и декабристы решили взять власть. Впрочем, удобных моментов для этого было более, чем достаточно с 19 ноября 1825 года.

Утром 14 декабря войска, отказавшиеся присягать Николаю, утром должны были выйти на Сенатскую площадь и если надо силой оружия не допустить сенаторов к переприсяге, заставить их объявить правительство низложенным и подписать декабристский манифест к русскому народу. Манифест объявлял о уничтожении бывшего правления, учреждал Временное революционное правительство, сообщал о ликвидации крепостного права и об уравнении всех граждан перед законом, объявлял свободу печати, вероисповедания, занятий, вводил гласный суд присяжных, уничтожал рекрутский набор, отменял недоимки. Все чиновники увольнялись и заменялись выборными лицами. Если бы этот Манифест был подписан и обнародован, дело Николая было бы мгновенно проиграно.

Одновременно с войсками, занимавшими Сенатскую площадь, Гвардейский Морской экипаж и Измайловский полк во главе с И.Якубовичем должны были ворваться в Зимний дворец и арестовать Николая Павловича, судьбу которого должно было решить Народное Вече. На созванном Великом Соборе всего народа должна была решиться судьба Российской империи, рассмотрены декабристские конституции.

Лейб-гренадеры во главе с полковником Булатовым должны были захватить Петропавловскую крепость – там должен был быть штаб восстания. Рылеев попросил своего товарища Каховского утром 14 декабря пробраться в Зимний дворец и убить Николая.

Заговорщики с трудом смогли решить, кто встанет во главе восстания. Руководителем с полномочиями диктатора назначили гедиминовича князя С.Трубецкого. Он предложил также объявить, солгать солдатам, что будто бы в завещании Александра I записано об уменьшении срока службы нижним чинам. Именно для принятия этого закона солдат выводят из казарм в город. Почему-то все были уверены, что верные Николаю полки не пойдут на отказавшихся переприсягать товарищей по оружию, и никакого кровопролития не будет. Николай будет сидеть в Зимнем и ждать, когда его заставят отказаться от самодержавия или убьют. О том, что представители древних дворянских родов будут лгать солдатам, которых поведут на смерть, декабристы не спорили. Заговорщики договорились обо всем и ушли по домам.

Ночью от своих обязанностей в перевороте отказались Каховский, Якубович и Булатов. Все начало рушиться. Сразу же струсивший князь и полковник и диктатор С.Трубецкой спрятался в австрийском посольстве. Основанный на солдатском обмане и фантастических предположениях план декабристов начали приводить в действие те из декабристов, которые были готовы не только говорить, но и действовать. Неразбериха, хаос, боязнь ответственности преобладали не только среди заговорщиков, но и в стане Николая Павловича, где на императорскую корону претендовали Константин и мать братьев Мария Федоровна, вдова Павла I. Декабристы просто опоздали.

В семь часов утра Николаю Павловичу присягнули командиры гвардейских полков, Сенат и Государственный Совет. Генералы приводили к присяге свои полки, по всем церквам читали напечатанные ночью манифест о восшествии на престол Николая Павловича и улицы были полны народа. Пока искали и не нашли Трубецкого, время было упущено. Выяснилось, что Сенат пуст, а присягнувшие Николаю сенаторы уехали кто куда. К десяти часам утра декабристы братья Бестужевы преодолели сопротивление полковых командиров и вывели лейб-гвардии Московский полк на Сенатскую площадь. Семьсот солдат встали в каре перед Медным всадником. К двенадцати часам к ним прорвались тысяча гвардейских гренадеров во главе с Пановым и Сутгофом и гвардейский Морской экипаж во главе с третьим Бестужевым. Больше никаких воинских частей, на которых рассчитывали заговорщики, на Сенатской площади не появилось. Многие декабристы сидели по домам и ждали, чем все кончится.

Вокруг Медного всадника встали в каре три тысячи солдат и тридцать офицеров. На Сенатскую площадь вышел только каждый пятый декабрист. Вокруг них были толпы народа, черни, число которых, по свидетельству очевидцев, превышало количество восставших. Все сочувствовали декабристам, которые стояли и ждали, может быть хотели взять Николая на испуг. Сам новый император впоследствии говорил: «Самое удивительное в этой истории – это то, что меня тогда не пристрелили».

Пока декабристы пугали царя, к нему, прикрытому только небольшим караулом лейб-гвардии Финляндского полка, подошел, наконец, батальон преображенцев, конногвардейцев, и Николай повел их к Сенату на бунтовщиков. Зимний с семьей царя окружили восемьсот гвардейцев его любимого Саперного батальона.

Николая окружили гвардейские генералы, декабристов окружали верные ему полки Преображенский, Конный, Финляндский, Павловский, Семеновский, Измайловский, Егерский, Кавалергардский, гвардейская артиллерия. 9000 пехотинцев и 3000 кавалеристов при 36 орудиях окружили три тысячи восставших. Декабрист Каховский застрелил уговаривавшего разойтись солдат М.Милорадовича. В час дня по приказу царя лейб-гвардии Конный полк атаковал лейб-гвардии Московский и Гренадерский полк, но был отбит ружейными залпами. Так продолжалось несколько раз, продолжились и переговоры. Количество простого народа превысило сто тысяч человек, со строившегося Исакиевского собора в царя кидали кирпичи и поленья, из верных императору войск начались перебежки к восставшим. Николай скомандовал палить и залпы картечи с убойных сто метров разорвали каре декабристов. Из австрийского посольства выглядывал Трубецкой и смотрел, как умирали его товарищи. Восемь картечных залпов с небольшим интервалом врезались в восставших, кричавших «Да здравствует свобода!». На Сенатской площади лежали сотни трупов, тысячи раненых и было слышно в наступившей тишине, как кровь струилась по мостовой, растапливала снег и, утихнув, замерзала.

Остатки восставших Бестужевы построили в боевой порядок на льду Невы и Николай приказал расстрелять лед. Многие утонули в полыньях, многие бежали. К шести часам все было кончено. Кровь быстро засыпали снегом. Из восставших декабристов и черни погибло 1200 человек. Власти, само собой, объявили о восьмидесяти трупах. Начались аресты участников мятежа. Их везли в Зимний дворец, где допросы вел сам Николай I. Восстание Южного тайного общества под Киевом было расстреляно. И в Петербурге и на Украине в императорских войсках было много декабристов, стрелявших по своим товарищам.

К следствию в Петербурге, Белой Церкви и Могилеве по делу декабристов было привлечено 579 офицеров и дворян и тысячи невиновных солдат. По законам Российской империи за мятеж в мирное время полагались исправительные наказания высших степеней, в военное – каторга до восьми лет и ссылка в Сибирь. Войны не было, и следствие и суд над декабристами были сделаны закрытым политическим процессом. Любимец царя Николая генерал-адъютант А.Бенкендорф писал, что «соблюдалась лишь наиболее возможная степень законности и гласности». Центральной на следствии стала тема возможного цареубийства. Многие из декабристов, находившихся рядом с Николаем I 14 декабря, могли его застрелить, но этого не сделали. Многие из них до этого часто командовали в Зимнем дворце гвардейскими караулами, но четко выполняли свои обязанности по службе.

На следствии декабристы вели себя по-разному: каялись, доносили на виновных и невиновных, держались стойко, отказывались давать показания и выдавать товарищей. Суд приговорил пять человек к четвертованию, тридцать – к отсечению головы, семнадцать – к политической смерти, шестнадцать – к вечной ссылке в каторжные работы, пять – к десятилетней, пятнадцать – к ссылке на поселение, троих – к ссылке в Сибирь, и одного в солдаты с возможной выслугой. Николай смягчил приговор. В июле 1826 года пятеро декабристов были казнены, сто двадцать отправлены в сибирскую каторгу, многие лишены чинов и дворянства, просто сосланы, разжалованы и отправлены рядовыми в Кавказскую армию. Комендант Петропавловской крепости писал о казни: «Когда были отняты скамьи из-под ног, веревки оборвались и трое преступников рухнули в яму, пробив тяжестью своих тел и оков постеленные над ней доски. Запасных веревок не было, но было ранее утро, все было заперто, поэтому исполнение казни промедлилось. Однако операция была повторена и на этот раз совершилась удачно». Список осужденных декабристов известен истории:

«Полковник Вятского пехотного полка Павел Пестель, 32 лет, отставной подпрапорщик Кондратий Рылеев, 32 лет,

подполковник Черниговского пехотного полка Сергей Муравьев-Апостол, 29 лет,

подпоручик Полтавского пехотного полка Михаил Бестужев-Рюмин, 26 лет,

отставной поручик Петр Каховский, 27 лет;

полковник князь Сергей Трубецкой, 35 лет,

поручик лейб-гвардии Финляндского полка князь Евгений Оболенский, 29 лет,

отставной подполковник Матвей Муравьев-Апостол, 33 лет,

подпоручик Третьей артиллерийской бригады Петр Борисов 2-й, 26 лет,

отставной подпоручик Андрей Борисов 1-й, 28 лет,

подпоручик Второй артиллерийской бригады Иван Горбачевский, 36 лет,

майор Пензенского полка Михаил Спиридов, 29 лет,

штаб-ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка князь Александр Барятинский, 28 лет,

коллежский асессор Вильгельм Кюхельбекер, 29 лет,

капитан Нижегородского драгунского полка Александр Якубович, 34 лет,

отставной подполковник Александр Поджио, 29 лет,

полковник Ахтырского гусарского полка Артамон Муравьев, 32 лет,

прапорщик Нежинского конно-егерского полка Федор Вадковский, 25 лет,

прапорщик Восьмой артиллерийской бригады Владимир Бечаснов, 23 лет,

отставной полковник Василий Давыдов, 34 лет,

бывший генерал-интендант Второй армии, 4 класса Алексей Юшневский, 40 лет,

штабс-капитан лейб-гвардии драгунского полка Александр Бестужев, 27 лет,

подпоручик Восьмой артиллерийской бригады Яков Андреевич 2-й, 28 лет,

капитан гвардейского генерального штаба Никита Муравьев, 34 лет,

коллежский асессор Иван Пущин, 27 лет,

генерал-майор князь Сергей Волконский, 36 лет,

отставной капитан Иван Якушкин, 34 лет,

подпоручик Девятой артиллерийской бригады Александр Пестов, 23 лет,

лейтенант гвардейского экипажа Антон Арбузов, 28 лет,

лейтенант Восьмого флотского экипажа Дмитрий Завалишин, 24 лет,

полковник Саратовского пехотного полка Иван Повало-Швейковский, 35 лет,

поручик лейб-гвардии гренадерского полка Николай Панов 2-й, 22 лет,

поручик лейб-гвардии гренадерского полка Александр Сутгоф, 26 лет,

штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка князь Дмитрий Щенин-Ростовский, 28 лет,

мичман гвардейского экипажа Василий Дивов, 24 лет;

капитан Пензенского пехотного полка Алексей Тютчев, 26 лет,

поручик Пензенского пехотного полка Петр Громницкий, 27 лет,

прапорщик Восьмой артиллерийской бригады Иван Киреев, 25 лет,

поручик квартирмейстерской части Николай Крюков 2-й, 26 лет,

подполковник лейб-гвардии Гродненского гусарского полка Михаил Лунин, 43 лет,

корнет Кавалергардского полка Петр Свистунов, 23 лет,

поручик Кавалергардского полка Александр Крюков 1-й, 32 лет,

поручик лейб-гвардии Егерского полка Николай Басаргин, 26 лет,

полковник лейб-гвардии Финляндского полка Михаил Митьков, 34 лет,

поручик Кавалергардского полка Иван Анненков, 24 лет,

штаб-лекарь Христиан Вольф, 35 лет,

ротмистр Кавалергардского полка Василий Ивашев, 29 лет,

подпоручик Пензенского полка Александр Фролов, 23 лет,

отставной подполковник Василий Наров, 32 лет,

капитан-лейтенант флота Константин Горсон, 31 лет,

капитан-лейтенант Восьмого экипажа Николай Бестужев 1-й, 34 лет,

штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка Михаил Бестужев, 26 лет,

отставной подполковник барон Владимир Штейнгель, 40 лет,

подполковник корпуса инженеров путей сообщения Гавриил Батенков, 36 лет;

штабс-капитан лейб-гвардии Измайловского полка Петр Муханов, 30 лет,

отставной генерал-майор Михаил фон Визин, 38 лет,

отставной штабс-капитан Иосиф Поджио, 34 лет,

подполковник квартирмейстерской части Петр Фаленберг, 36 лет,

провиантский чиновник 10 класса Илья Иванов, 26 лет,

подпоручик Пензенского пехотного полка Павел Мозган, 26 лет,

штабс-капитан гвардейского генерального штаба Александр Корнилович, 29 лет,

майор Вятского пехотного полка Николай Лорер, 31 лет,

полковник Казанского пехотного полка Павел Аврамов, 35 лет,

поручик квартирмейстерской части Павел Бобрищев-Пушкин 2-й, 24 лет,

прапорщик Саратовского пехотного полка Иван Шимков, 24 лет,

корнет Кавалергардского полка Александр Муравьев, 23 лет,

мичман гвардейского экипажа Александр Беляев 1-й, 25 лет,

мичман гвардейского экипажа Петр Беляев 1-й, 22 лет,

полковник Тарутинского пехотного полка Михаил Нарышкин 2-й, 31 лет,

корнет гвардии Конного полка князь Александр Одоевский, 25 лет;

штабс-капитан лейб-гвардии Финляндского полка Николай Репин, 29 лет,

коллежский секретарь Михаил Глебов, 25 лет,

поручик лейб-гвардии Финляндского полка барон Андрей Розен, 27 лет,

лейтенант гвардейского экипажа Михаил Кюхельбекер, 26 лет,

мичман гвардейского экипажа Михаил Бодиско, 25 лет;

отставной полковник Александр Муравьев, 35 лет,

дворянин Волынской губернии Юлиан Люблинский, 27 лет;

подпоручик квартирмейстерской части Владимир Лихарев, 26 лет,

командир конно-артиллерийской роты подполковник Андрей Ентальцев, 38 лет,

поручик Пензенского пехотного полка Николай Лисовский, 27 лет,

полковник Полтавского пехотного полка Василий Тизенгаузен, 47 лет,

подпоручик лейб-гвардии конной артиллерии Сергей Кривцов, 24 лет,

прапорщик лейб-гвардии Московского полка Владимир Толстой, 20 лет,

ротмистр Кавалергардского полка граф Захар Чернышев, 28 лет,

поручик квартирмейстерской части Иван Аврамов, 24 лет,

поручик квартирмейстерской части Николай Загорецкий, 28 лет,

отставной полковник Павел Поливанов, 29 лет,

поручик квартирмейстерской части барон Алексей Черкасов, 26 лет,

поручик Кирасирского полка граф Николай Булгари, 21 год,

канцелярист Павел Выгодовский, 24 лет,

подполковник Девятой артиллерийской бригады Александр Берстель, 37 лет,

отставной полковник Александр фон дер-Бриген, 33 лет;

подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка Андрей Андреев, 21 лет,

мичман Двадцать седьмого флотского экипажа Петр Бестужев, 24 лет,

подпоручик Девятой артиллерийской бригады Аполлон Веденянин 1-й, 25 лет,

действительный статский советник Семен Краснокутский, 38 лет,

лейтенант Второго флотского экипажа Николай Чижов, 26 лет,

камер-юнкер князь Валериан Голицын, 24 лет,

штабс-капитан лейб-гвардии конно-пионерского эскадрона Михаил Назимов, 27 лет,

поручик квартирмейстерской части Николай Заикин, 24 лет,

капитан Черниговского пехотного полка Андрей Фурман, 31 лет,

прапорщик Девятой артиллерийской бригады Алексей Веденянин 2-й, 22 лет,

штабс-капитан Азовского пехотного полка Иван Фохт, 31 лет,

подпоручик Саратовского пехотного полка Николай Мозгалевский, 24 лет,

поручик Черниговского пехотного полка Андрей Шахирев, 25 лет,

подполковник квартирмейстерской части Василий Враницкий, 43 лет,

лейтенант гвардейского экипажа Борис Бодиско 1-й, 27 лет;

подпоручик гвардейского генерального штаба граф Петр Коновицын 1-й, 23 лет,

отставной штабс-ротмистр Николай Оржитский, 29 лет,

подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка Нил Кожевников, 21 лет,

подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка Матвей Лаппа, 27 лет;

капитан лейб-гвардии конно-пионерского эскадрона Михаил Пущин 1-й, 23 лет,

лейтенант гвардейского экипажа Енафродит Мусин-Пушкин, 33 лет,

лейтенант гвардейского экипажа Николай Акулов, 28 лет,

подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка Александр Фок, 23 лет».

По официальной заниженной статистике причастных к восстанию декабристов солдат и матросов было более четырех тысяч, из которых потом в приговоре были названы сто пятьдесят воинов. На Сенатской площади погибли семьдесят солдат лейб-гвардии Московского полка, сто солдат лейб-гвардии Гренадерского полка, сто матросов Морского гвардейского экипажа и семнадцать офицеров-декабристов. Участвовавших в восстании солдат и матросов также отправляли на каторгу в Сибирь, прогоняли сквозь строй из тысячи человек со шпицрутенами по десять раз, тех, кто после этого оставался в живых, отправляли в действующую Кавказскую армию. В Сибири самых отчаянных солдат приговаривали к расстрелу. Ружья конвоя были ржавыми, раненых солдат добивали штыками.

Великий русский поэт Александр Пушкин писал декабристам на каторгу:

«Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье».

Пушкину смог ответить декабрист Александр Одоевский:

«Наш скорбный труд не пропадет.
Из искры возгорится пламя
И просвещенный наш народ
Сберется под святое знамя».

Труд не пропал, искра разгорелась, и еще как! Вся Россия читала «Катехизис» Муравьева:

«Какое правление сходно с законом божьим? Такое, где нет царей. Бог создал всех нас равными и избрал апостолов из простого народа, а не из знатных и царей». В России уже был и яростный бунт Степана Разина, душегубское восстание Емельяна Пугачева, дворянские перевороты. Наступало время народных заговоров, террора и революций.

Герой-декабрист Михаил Лунин из сибирской каторги под видом писем к сестре графине Уваровой писал о пороках и преступлениях царя и его холопов. Письма Лунина в копиях распространялись по всей империи. Ему удалось написать и переправить в Петербург правдивый «Взгляд на русское тайное общество с 1816 года по 1826 год». Власти, особенно для Европы, представляли декабристов кучкой бессмысленных преступников-убийц-бунтовщиков против законной власти. Лунин написал правду о правительственном «Донесении Следственной комиссии по делу 14 декабря 1825 года». Почти двадцать лет каторжник Лунин дрался с императором Николаем I один на один. Лунина перевели в страшную Акатуевскую тюрьму в Нерчинске и там задушили. Из Сибири успели долететь слова героя: «Народ думает, несмотря на свое глубокое молчание».

Николай I во главе своих детей, внуков, правнуков последовательно нарывался на подданных. У него получилось.

Отчаянный гром орудийных залпов 14 декабря загремел по России. Кровавый приговор, где большинство офицеров было медленно убиты только за недонесение и разговоры показал, что с императором разговаривать и доказывать ему что-либо совершенно бесполезно. Наступала эпоха массового народного революционного движения. В империи запели:

«Ах, тошно мне
В родной стороне!
Все в неволе, в тяжкой доле,
Видно, век вековать?
Долго ль русский народ
Будет рухлядью господ?
И людями, как скотами,
Долго будут торговать?
Мечи скуем мы из цепей
И пламя вновь зажжем свободы.
Оно нагрянет на царей,
И радостно вздохнут народы».

Вся страна узнала, что в столице империи «бар били», что восставали целые полки во главе с офицерами. Теперь все подданные знали, что в стране существует проблема самодержавия и крепостничества. С 14 декабря 1825 года время в российской империи пошло по другому.

Николай I больше не хотел зависеть от своенравного дворянства. Он хотел иметь только своих людей, зависевших только от царя и от его державной воли. Император создал бюрократию. Эти многочисленные люди не стали своими для самодержавия. Они стали своими для себя.

Николай I стал править с помощью секретных комитетов и собственной канцелярии. Страной управляли девять секретных комитетов, временных высших совещательных органов при императоре. Николай потребовал дисциплины и порядка и тут же началось настойчивое насаждение среди все увеличивавшихся и увеличивавшихся чиновников беспрекословного послушания и всеобщего страха, сопровождавшегося бюрократическим отупением. Великий Пушкин говорил своему приятелю, хвалившему Николая I: «Хорош, хорош, только на тридцать лет дураков наготовил». Позже гений добавил: «Догадал же меня черт родиться с умом и талантом в России». Поэт говорил именно о России Николая I, в которой разгоралось ужасное министерское столетие, закончившееся только в 1917 году.

Функции личной охраны императора Александра I выполняла его свита, люди, состоявшие при его особе, полсотни генерал-адъютантов и сотня флигель-адъютантов. Политическим сыском при нем занимались Тайная экспедиция Сената и Тайная полицейская экспедиция при петербургском генерал-губернаторе, а затем ее функции перешли в Министерство внутренних дел, как Комитет высшей полиции, подчинявшийся императору. В 1811 году было создано министерство полиции, занимавшееся охраной внутренней безопасности. В министерстве была создана Особая канцелярия, занимавшаяся важнейшими политическими делами. Была создана военная полиция в армии, потом Тайная военная полиция. Полицейский хаос в империи продолжался со времен Павла I.

В апреле 1733 года в Российской империи была создана полиция, устав которой жестко регламентировал частную и общественную жизнь в государстве, направленную на воспитание подданных в духе добронравия к власти.

Каждый российский город делился на части по двести-семьсот дворов и кварталы по пятьдесят-сто дворов. Полицейские функции в них выполняли частные и квартальные приставы. Во главе полиции с 1782 года были управы благочиния, через сто лет замененные канцеляриями обер-полицмейстеров или полицмейстеров. Низшим полицейским чином был городовой стражник, постовой, служивший в небольшом полицейском участке-околотке. Во главе уездной полиции стоял капитан-исправник, возглавлявший и земский суд. Уезды делились на станы во главе со становыми приставами. Станы делились на волости. Главной задачей полиции были контроль за точным исполнением всеми жителями верноподданнического долга, охрана общественной безопасности, приведение в повиновение недовольных, преследование разбойников, воров, беглых, взыскание налогов. Со времен Павла I полиция начала осуществлять массовый полицейский надзор за многими подданными империи – гласный, временный, пожизненный. Устав полиции не исполнялся, все зависело от приказов царя-самодура, которых могло придти три в день, и каждый из них противоречил предыдущему.

В 1802 году в Российской империи появилось министерство внутренних дел, в 1811 году – министерство полиции, куда вошли все охранительные структуры.

У Павла I и Александра I были собственные императорские канцелярии, занимавшихся их личной перепиской и державшие на контроле важнейшие проблемы государства. Все изменилось при Николае I, который почему-то решил заниматься всем и контролировать все в империи. Он все дела забрал в личную канцелярию и их было столько, что маленькая канцелярия чрезвычайно разрослась и была разделена на отделения. Первое отделение исполняло личные повеления и поручения государя, представляло ему поступающие на его имя бумаги и объявляло по ним решения. Второе отделение пыталось привести в порядок российское законодательство. В начале 1826 года генерал-адъютант А.Бенкендорф предложил Николаю создать Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии: «События 14 декабря и страшный заговор, подготовлявший уже более десяти лет эти события, вполне доказывает ничтожество нашей полиции и необходимость организовать новую полицейскую власть». 3 июля 1826 года Николай на основании проекта Бенкендорфа «Об устройстве высшей полиции» подписал указ «О присоединении Особенной канцелярии Министерства внутренних дел к Собственной Его Величества канцелярии». Официально Третье отделение ведало полицией империи и следило за законностью и порядком в управлении и общественной жизни. Задачей его сотрудников было «наблюдать, чтобы спокойствие и права граждан не могли быть нарушены чьей-либо личной властью, или преобладанием сильных, или пагубным направлением злоумышленных людей». Надзор за соблюдением законности в стране быстро превратился в надзор за политическим настроением общества.

Более пятидесяти лет Третье отделение осуществляло политический розыск в империи, наблюдало за обществом, отдельными подданными и правительственными органами. Его власть была неограниченной. Первым его начальником был назначен А Бенкендорф. Непосредственным создателем системы имперского политического сыска стал Л.Дубельт, объединивший Особую канцелярию, черный комитет для перлюстрации писем подданных, тайную агентуру, жандармерию и заграничную разведку. Третье отделение превратилось в орган верховной власти, сосредоточивший в своих руках все ветви управления государством. Подчиняясь только Николаю I, Третье отделение стояло вне общей системы государственных учреждений, находясь над ними. Ему по сфере деятельности подчинялись министры, генерал-губернаторы, губернаторы. Третьим отделением руководил главноуправляющий, он же шеф жандармов, и управляющий, он же начальник штаба корпуса жандармов. Исполнительными органами Третьего отделения стали учреждения и воинские части жандармерии. Бенкендорф называл свою службу когортой добромыслящих, охраняющих общество от заблуждений: «Всякий порядочный человек сознает необходимость бдительной полиции, охраняющей спокойствие общества и предупреждающей беспорядки и преступления. Всякий опасается полиции, опирающейся на доносы и интриги. Полиция внушает честным людям безопасность, но и пугает их и удаляет от престола. Честные и способные часто брезгуют ролью тайных шпионов. Злодеи, интриганы и недалекие люди, раскаявшись в своих ошибках, по крайней мере будут знать, куда им обратиться».

Третье отделение разместилось на углу Гороховой улицы и набережной реки Мойки, в 1838 году оно переехало в дом 16 на набережной реки Фонтанки, где у Цепного моста находилось до 1917 года.

Третье отделение было гражданской организацией со штатом от шестнадцати до сорока служащих. Его аппарат состоял из общего архива, двух секретных архивов, типографии и пяти экспедиций. Первая экспедиция ведала всеми политическими делами, наблюдением и надзором за общественными и революционными организациями и деятелями. Она проводила дознания по политическим делам, составляла для императора ежегодные «Отчеты о действиях» – обзоры общественного мнения и политической жизни страны, вела дела, связанные с оскорблением царя и императорской фамилии. Бенкендорф писал, что общественное мнение также важно для власти, как топографическая карта для полководца.

Вторая экспедиция вела надзор за религиозными сектами, раскольниками, фальшивомонетчиками, занималась должностными преступлениями, делами об убийствах, прошениями, жалобами, собирала сведения об изобретениях, заведовала штатами и кадрами Отделения, тюрьмами – Петропавловской и Шлиссельбургской крепостями.

Третья экспедиция вела наблюдение за проживавшими в России иностранцами, собирала сведения о политическом положении в стране, революционных партиях и организациях зарубежных государств.

Четвертая экспедиция собирала сведения о крестьянском движении, о мероприятиях правительства по крестьянским проблемам, о всех происшествиях в стране, о видах на урожай.

Пятая экспедиция ведала цензурой и наблюдала за прессой. При необходимости Отделение создавало специальные комиссии и комитеты. Управляющий Отделением с тремя самыми доверенными сотрудниками непосредственно встречался с тайной агентурой, читал многочисленные доносы, открывал и закрывал по своему усмотрению дела, разбирался со шпионами-добровольцами, которых было множество. Уже тогда в политическом сыске появилась тенденция фальсифицировать дела или вообще высасывать их из пальца. Если в итоге Отделение не могло доказать обвинение, оно старалось обвинить подозреваемого в сумасшествии. В 1828 году Бенкендорф докладывал царю: «За три года своего существования надзор отмечал на своих карточках всех лиц, в том или ином отношении выдвигавшихся из толпы. Так называемые либералы, приверженцы и апостолы русской конституции в большинстве случаев занесены в списки надзора. За из действиями, суждениями и связями установлено тщательное наблюдение»!. Под контроль бралось все – дворянские балы, дружеские собрания, пирушки, карточные вечеринки, семейная жизнь подданных. Третье Отделение и Корпус жандармов возглавляли А.Х.Бенкендорф (1826–1844), А.Ф.Орлов (1844–1856), В.А.Долгоруков (1856–1866), П.А.Шувалов (1866–1874), А.Л.Потапов (1874–1877), Н.В.Мезенцев (1877–1878), А.Р.Дрентельн (1878–1880).

Третье отделение с самого начала конкурировало с министерством полиции, с министерством внутренних дел. Первый управляющий Третьим отделением М.Фок докладывал главнокомандующему политическим сыском А.Бенкендорфу: «Городская полиция собирается развернуть все находящиеся в ее распоряжении средства, чтобы первой узнать все, что делается. Полиция отдала приказание следить за моими действиями и за действиями органов надзора. Переодетые полицейские чиновники наблюдают за тем, кто приходит ко мне домой». Третье отделение и МВД с 1826 года втыкало друг другу палки в колеса. Николай I создал службу своей личной охраны. Рота дворцовых гренадеров, созданная в октябре 1827 года, подчинялась не командиру гвардии, а министру императорского двора. В роте было сто двадцать специально отобранных солдат-орденоносцев и три выслужившихся из рядовых офицера. Рота несла караульную службу во дворцах, где находился Николай I. Все гренадеры и офицеры роты получали двойные оклады.

Уже в 1827 году А.Бенкендорф докладывал царю: «Все ждут если и не полного преобразования, то хотя бы исправления в порядке управления». Его заместитель генерал М.Фок добавлял: «Теперь самое время приступить к реформам в судебном и административном ведомствах, не действуя, впрочем, слишком решительно. Это ожидают с величайшим нетерпением и все в один голос твердят об этом». Николай I приказал реформатору Александра I М.Сперанскому, в 1826 году как члену суда над декабристами голосовавшему за их смертную казнь: «Цель вашей работы заключается не в полном изменении существующего порядка управления, но в его усовершенствовании посредством некоторых частных перемен и дополнений».

Разработка законов об улучшении жизни подданных была поручена чиновникам, жившим за их счет. Ни о каком обсуждении их в обществе не могло быть и речи – Николай I не доверял дворянству после восстания декабристов. В Государственный Совет на обсуждение подавались заведомо ложные документы, извращавшие ситуацию в стране. Шла игра в преобразования. Николай I систему набора и назначения на государственную службу не изменил, но усилил жандармерию.

Первые команды жандармов были созданы в 1792 году в гатчинских войсках Павла Петровича, как части военной полиции, наблюдавшие за порядком и настроениями в армии. В 1815–1817 годах части жандармерии были сформированы в армии, в гарнизонах всех городов империи. С этого периода наряду с военными функциями жандармерия стала выполнять задачи политической полиции.

В 1826 году при создании Третьего отделения Николай I подчинил ему жандармские части. Все они были сведены в Корпус жандармов с правами армии. Корпус стал исполнительным органом Третьего отделения, а с 1838 года его начальник одновременно назначался шефом Корпуса. Управляющий Третьим отделением назначался начальником штаба Отдельного корпуса жандармов, располагавшегося в доме 40 на Фурштадской улице Санкт-Петербурга. Вся Российская империя была разделена на восемь округов, во главе которых встали жандармские генералы, имевшие в подчинении старших офицеров, курировавших отдельные губернии. С 1867 года начали создаваться губернские жандармские управления, ранее были созданы жандармские дивизионы – московский, петербургский, варшавский.

Во времена Николая I в немногочисленных гимназиях учили только детей дворян и чиновников. Дети купцов и мещан учились в губернских и уездных училищах, но их было совсем мало. Николай I боялся просвещения и образования. Министр народного просвещения С.Уваров, автор формулы «православие, самодержавие, народность», в учебные заведения принимал с разбором. Преподавание философии в университетах было прекращено, сами университеты подвергнуты исключительному надзору. Посылка молодых преподавателей на стажировку за границу прекратилась. Количество студентов в университете не должно было превышать трехсот слушателей. Значительно усилилась цензура. Выдающегося русского писателя Ивана Тургенева заключили на полтора месяца в тюрьму и отправили в ссылку только за то, что он в некрологе посмел назвать великого русского писателя Николая Гоголя великим, с трудом опубликовав его только в московской газете. Великим мог быть только Николай I.

Наука и литература подверглись гонениям. Увеличились опалы и наказания без суда. В обществе императора Николая стали называть «самодовольной личностью с кругозором ротного командира». В Европе Россию стали называть огромной казармой, в которой всегда где-то волновались крестьяне.

К середине XIX века в России числилось десять с половиной миллионов ревизских душ, делившихся на оброчных и барщинных крестьян. В производстве и продаже хлеба царил хаос. Из-за плохих дорог никто не знал, когда и куда будет доставлено зерно. Разница в стоимости ржи летом и зимой 1840 года составляла чуть ли не десять к одному и более. Помещики продолжали отнимать крестьянские наделы, пытались организовать переработку сельхозпродуктов непосредственно в имениях, само собой увеличивая бесплатный труд крепостных. Происходило массовое обезземеливание крестьян, которых толкали на оброк, который со времен Екатерины Великой поднялся в пять раз, а в нечерноземных губерниях – в десять. На производствах в поместьях фиксировалась колоссальная крестьянская смертность, чуть ли не каждого четвертого работника. Увеличивалась отдача крестьянских девушек в притоны за вознаграждение. В общении с крестьянами многие помещики совершенно не ограничивали себя ни в чем. Их повсеместно секли, пороли, сажали в домашние тюрьмы в кандалах и железных ошейниках, выбивали ногами зубы. Дворянская изобретательность в издевательствах над беззащитными людьми была безгранична. Многие специально кормили крепостных червивым мясом за, например, плохо вычищенную трубку или обувь, за остывшую еду. Зафиксированы случаи многочисленного тыкания перочинным ножом маленьких детей помещиками. Детей обливали на морозе водой, заставляли есть разбитое стекло, грызть кости, бегать на поводке, травили собаками. Издевательства многих помещиков над крепостными девушками авторы описывать не станут. На российских просторах существовали помещики, насиловавшие всех своих крепостных женщин поголовно. Законная защита крестьян не действовала. Помещика, изнасиловавшего большое количество своих четырнадцатилетних крепостных девочек до смерти, суд оправдал, несмотря на явные улики. Дети и внуки помещиков-садистов и помещиков, хорошо относившихся к крепостным, почему-то сильно удивлялись и негодовали, что их начали массово убивать в 1917 году. Надо было первым познакомиться с биографиями своих дедушек и бабушек и перестать удивляться. Само собой, император всероссийский Николай I Павлович был в курсе многочисленных издевательств над своими подданными. Для него важнее было наказать дворянина, посмевшего обогнать его карету на Невском проспекте Санкт-Петербурга. Какие там еще крестьяне! Пусть пашут, молчат и умирают! Да здравствует империя! Крестьянские жалобы не имели никаких последствий. За жестокость помещиков в опеку было взято только несколько имений. Помещики ничего не боялись, не думая о том, что бояться придется их внукам, но будет уже поздно. Крестьяне массово бежали на север, юг, в Сибирь, заканчивали жизнь самоубийством и власти в отчетах называли их скоропостижно умершими. Третье отделение докладывало Николаю о сотнях подобных случаях. Крестьяне убивали помещиков-садистов, на них посылали войска и проводили массовые экзекуции. За время правления Николая I крестьянских волнений было почти тысяча и количество их с каждым годом росло. Крестьяне массово просились в солдаты, чтобы избежать дворянских издевательств. В 1843 году сорок тысяч восставших в Пермской губернии крестьян усмиряли десять тысяч солдат с десятком орудий. В стране стала создаваться постоянная атмосфера неудовольства, начавшего переходить в ненависть. Помещикам внушали быть снисходительнее к своим крестьянам, но они, конечно, не внушались. Они продолжали обливать не понравившимися им кипящими щами головы своих крепостных поварих. При редких проверках помещики говорили, что щи уже успели остыть. Читать жалобы крестьян на помещиков-извергов почти невозможно. Читать объяснения помещиков-садистов омерзительно. Архивные данные по крепостной трагедии многочисленны и ужасающи. Крестьяне продолжали оставаться в полной зависимости от помещиков, которые во главе с царем Николаем I активно нарывались на народ.

Третье отделение создало огромную сеть агентов и провокаторов, среди которых было много добровольцев. Они действовали во всех слоях населения и выявлявших умонастроения общества с последующим изъятием из него всех недовольных военно-полицейскими порядками в империи.

Тюрьмы, каторга и ссылка не пустовали. Были затравлены и погибли многие выдающиеся люди николаевского времени. Из Лондона газета почти первого в России политического эмигранта А.Герцена «Колокол» «звала живых», рассказывала о министрах-казнокрадах, судьях-взяточниках, чиновниках-самодурах, помещиках-крепостниках. Комендант Петропавловсой крепости получал удовольствие от того, что говорил своим потенциальным клиентам о давно приготовленных для них казематах. В 1848 году в Санкт-Петербурге грянуло дело о петрашевцах.

Информацию о собраниях и беседах в петербургском доме дворянина М.Петрашевского получила полиция МВД. Она ввела провокатора в кружок, в котором обсуждались теории социалистов Сен-Симона и Оуэна, мечтали о лучшем будущем для России и ее народа. Министр внутренних дел сообщил о собраниях государю, как о раскрытии преступления, угрожавшего Отечеству. Разъяренный Николай I орал на начальника Третьего отделения графа М.Орлова, что у его агентов нет нюха и назвал их сопливыми псами. Орлов доложил царю, что дело петрашевцев не стоит выеденного яйца и не несет никакой опасности для империи. Достаточно без шума и скандала поговорить с Петрашевским, чтобы он прекратил собрания. Революция 1848 года в Европе напугала царя и в ночь на 23 апреля 1849 года совместными группами Третьего отделения и МВД было арестовано сорок восемь посетителей собраний Петрашевского. Чтобы убеждать императора в своей необходимости, получать звания, чины, ордена, премии, Третье отделение и Министерство внутренних дел пугали императора выдуманными заговорами, блефуя, как высокопрофессиональные шулера. Началось выдумывание и создание «тайных обществ». Управляющий Третьим отделением Л.Дубельт писал: «Вот и у нас заговор! Слава Богу, что вовремя открыли. Петропавловская крепость и Сибирь – сколько ни употребляют эти средства, все никого не исправляют». Незадолго до дела Петрашевского жандармы разгромили литературно-философское Кирилло-Мефодиевское братство, среди членов которого были выдающиеся историк Н.Костомаров и поэт Т.Шевченко. После сидения в Петропавловской крепости их сослали.

Петрашевцев обвинили за политические разговоры и мечтания. В империи считалось преступлением даже чтение письма критика В.Белинского писателю Н.Гоголю, в котором утверждалось, что нужно с помощью законов соблюдать чувство собственного достоинства каждого человека. Двадцать человек из кружка М.Петрашевского приговорили за беседы к смертной казни. Их привезли на Семеновскую площадь Петербурга, огласили приговор, связали осужденных, надели на их головы мешки, выстроили напротив расстрельную команду, клацнули ружейными затворами и в последний момент остановили казнь, заменив ее многолетней сибирской каторгой. Среди почти казненных был великий русский писатель Федор Достоевский.

Выдающийся русский писатель Михаил Салтыков-Щедрин, сосланный ни за что, писал о николаевских чиновниках: «Зависть и жадность у вас первого сорта. Так как вы эту жадность произвольно смешали с правом, то и думаете, что вам предстоит слопать мир. Вот почему вас везде ненавидят. Всякий убежден, что при одном вашем появлении должна умереть любая мысль о свободе».

Общество и появляющаяся интеллигенция стали называть власть Николая I карающей силой. Началось отчуждение между властью и обществом. В бюрократической стране процветали бесконтрольность и злоупотребления. Император сам заявлял цесаревичу, что в России не воруют только они двое. Третье отделение докладывало царю в обзорах общественного мнения: «Мнение двора, придворного общества, не представляет значения для правительства, так как это мнение не играет никакой роли в обществе. В высшем обществе существуют две группы – недовольные опальные вельможи и сторонники аристократической конституции на английский манер, и довольные. Обе группы не представляют никакой угрозы в смысле перехода к какому-либо действию. Улучшение настроения и мнения среднего класса помещиков, неслужащих дворян, купцов первой гильдии, образованных людей и литераторов прогрессирует с поразительной быстротой. Чиновничество не внушает сколько-нибудь серьезных опасений, но оно морально наиболее развращено. Хищения, подлоги, превратное толкование законов – вот их ремесло. К несчастью, они-то и правят, и не только отдельные, наиболее крупные из них, но, в сущности, все, так как им всем известны все тонкости бюрократической системы. Министр финансов человек знающий и просвещенный, трудолюбивый, но упрямый, слушает только нескольких любимцев, которые его обманывают. Министр внутренних дел враг хищений, но совершенный невежа. Министр народного просвещения мракобес. Военный министр предмет ненависти всех без исключения. Морской министр прямо обвинен в воровстве. Армия вполне спокойна и прекрасно настроена. Крестьяне ждут освобождения. Духовенство живет почти в одинаковых условиях с крестьянством и заражается его настроениями. Молодежь, дворянчики от 17 до 25 лет, составляет в массе самую гангренозную часть империи. Среди этих сумасбродов мы видим зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух, прикрывающийся маской русского патриотизма. Из-за дурного воспитания эти молодые люди превращаются в карбонариев. Экзальтированная молодежь мечтает о возможности русской конституции, уничтожении рангов, достичь которых у них не хватает терпения, и о свободе, которой они совершенно не понимают, но которую полагают в отсутствии подчинения. Страх быть обнаруженными удерживает их от создания тайных обществ».

Любое неофициальное мнение как событие чрезвычайной важности раздувалось до предела. За пение «непристойных» песен в студенческих пирушках студентов жестоко наказывали. Все, что было чуть выше дозволенного, вдруг становилось страшным преступлением. В обществе говорили о генерале Л.Дубельте, что «он выдумывает заговоры, чтобы пугать постоянно власть и этим доказывать свою необходимость». Сам Дубельт докладывал царю: «Зло существует в отдельности, но везде преследуется при его обнаружении. Покровительства и послабления злу нет. Если министры и другие власти не могут совсем искоренить беспорядок, то потому, что иные злоупотребления по общему порядку вещей существуют и всегда будут существовать у всех народов. В России по судебной и по административным частям нет общих вопиющих притеснений и злоупотреблений. Всем недовольны только те, кто по своему беспокойному характеру или неблагоразумию будут недовольны всегда».

Всем недовольным в Третьем отделении задавали вопрос: «Откуда вы заимствовали свободный образ мыслей – от общества, от внушений других, от чтения книг и рукописей, и каких именно?» Многие декабристы называли и писали по памяти стихи Александра Пушкина. По уставу 1828 года цензорам приказывалось: «Если будет представлено кем-либо на рассмотрение цензуры книги или художественное произведение, обнаруживающие в сочинителе или художнике нарушителя обязанностей верноподданного, то об этом нужно немедленно извещать высшее начальство для установления надзора за виновным или предания его суду по законам». Николай I лично читал все немногочисленные общественные журналы и требовал представить подробные сведения о благонадежности издателя. Поэт называл в стихах улыбку возлюбленной небесной. Цензор стихи запрещал: «Сказано слишком сильно. Женщина недостойна того, чтобы называть ее улыбку небесной». Поэт писал, что нежный взгляд возлюбленной дороже ему внимания вселенной. Цензор запрещал: «Сильно сказано. Во Вселенной есть цари и законные власти, вниманием которых нужно и должно дорожить». Сам Николай I выносил на обсуждение своего ближнего круга вопрос: «Должны ли мы считать французскую революцию революцией. Можно ли печатать в России, что Рим был республикой, а в Англии конституционное правление? Может быть, лучше писать и даже думать, что на свете не было и нет ничего подобного?»

Большое значение придавалось оценке русской общественной жизни Европой. В Германии, Австрии, Франции работали специальные чиновники, пытавшиеся опровергать резкие материалы, печатавшиеся за границей об императоре и его России. В 1836 году лично Николай за случайно опубликованное в журнале «Телескоп» полемическое письмо П.Чаадаева объявил его сумасшедшим. А.Бенкендорф писал московскому военному губернатору: «Государю императору угодно, чтобы вы поручили лечение Чаадаева докторам и употребили все средства для восстановления его здоровья». Дважды сосланный под пули великий русский поэт Михаил Лермонтов писал:

«Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ.
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной Кавказа
Укроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей».

Ввоз книг из Европы контролировался, в книжных магазинах многих городов производились неожиданные обыски, недозволенные цензурой книги отбирались, книготорговцев судили. Не разрешалось не только писать о волновавших общество передовых идеях, но даже опровергать их. Политический сыск вмешивался во все стороны общественной российской жизни. По каждому из многочисленных доносов заводилось дело и шло расследование. Ежегодно фиксировалось более пяти тысяч «прошений» от лиц всех сословий. Николай писал начальнику Третьего отделения: «Объявить доносителям, что если пишут вздор, то с ними нужно поступать, как с сумасшедшими». Страна жила в блестяще организованном беспорядке. Николай лично разрешал каждому офицеру уходить в отпуск, купцу учиться в учебных заведениях, сам был цензором Александра Пушкина. В обществе читали копии приговора Ф.Достоевскому в ноябре 1849 года с резолюцией Николая I:

«Военный суд находит подсудимого Достоевского виновным в том, что он, получив копию с преступного письма литератора Белинского, читал это письмо в собраниях. Достоевский был у подсудимого Спешнева во время чтения возмутительного сочинения поручика Григорьева под названием «Солдатская беседа». Поэтому военный суд приговорил отставного инженер-поручика Достоевского за недонесение – лишить чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием». Резолюция Николая: «На четыре года на каторгу, потом рядовым. Помилование объявить лишь в ту минуту, когда все уже будет готово к исполнению казни».

Александр Герцен писал в 1848 году: «Семилетняя ночь опустилась на Россию». Политику Николая I, политику репрессий в российском обществе стали называть государственным террором. Великий русский поэт Николай Некрасов писал о деле петрашевцев:

«Молодежь оно сильно пугнуло,
Поседели иные с тех пор,
И декабрьским террором пахнуло
На людей, переживших террор».

Литератор Павел Анненков писал о 1848 годе в Российской империи: «В октябре состояние Санкт-Петербурга представляется необычным: страх правительства перед революцией, террор внутри, преследование печати, усиление полиции, подозрительность, репрессивные меры без нужды и без границ. Терроризация достигла и провинции. Возникает царство грабежа и благонамеренности в размерах еще небывалых. На счету полиции были и все те, которые молчали, которые не вмешивались ни во что и смотрели со стороны на происходящее. Их подстерегали, на каждом шагу предчувствуя врагов. Жить стало крайне трудно. Люди жили, словно притаившись».

Власти запретили слово «прогресс», произнесение слова «вольный дух» считалось преступлением. Тайные доносы усложняли жизнь до такой степени, что многие подданные стали опасаться за каждый свой день, думая, что он может оказаться последним. Цензор-литератор А.Никитенко писал в дневнике: «Варварство торжествует свою дикую победу над умом человеческим, над образованием. Произвол, облеченный властью, в апогее. Всякое поползновение мыслить, всякий благородный порыв клеймятся и обрекаются гонению и гибели». Современник писал: «Русский человек смотрел на свою жизнь, как на истертые штаны, о которых не стоит заботиться».

Моральный крах созданной Николаем государственной машины произошел во время позорной Крымской войны 1853–1855 годов. К этому времени Николай I императорствовал почти тридцать лет. Вдруг оказалось, что промышленная и техническая отсталость николаевской России была вопиющей. В обществе заговорили о тотальной неспособности власти, почти сплошь представленной необразованными и непрофессиональными людьми, стремившимися только к личному обогащению. Николай I запустил механизм народного и революционного движения в империи, которое с середины XIX века стало развиваться стремительно.

Из великолепной комедии Александра Грибоедова «Горе от ума» цензура перед публикацией вычеркивала целые монологи. Над этим смеялась вся Россия, давно читавшая комедию в сорока тысячах рукописных копиях-списках. В обществе появилась страсть к разрушению, борьбе с существующими порядками. Появилось поколение бунтарей, быстро становившихся революционерами, чьим лозунгом стало «Быть свободным и освобождать других – вот обязанность человека».

В обществе говорили, что в «Петербурге не стало аристократов, только холопы». Будущий идеолог революционного народничества Николай Чернышевский писал: «Нация рабов, сверху донизу – все рабы! Добро невозможно без оскорбления зла!» Изучавший философию за границей дворянин Михаил Бакунин за общение с европейскими оппозиционерами и отказ вернуться на расправу на родину заочно был приговорен к лишению старинного дворянства, чинов, прав состояния и сибирской каторге. Он хлестал Николая I на всю Европу: «У нас в России нет ни свободы, ни уважения к человеческому достоинству. У нас царит отвратительный деспотизм, не знающий никаких границ своей разнузданности, никаких препон своим поступкам. У нас нет никаких прав, никакой справедливости, никакой защиты против произвола. У нас нет ничего из того, что составляет достоинство и гордость нации».

Политический эмигрант Александр Герцен писал: «Я остаюсь в Европе, потому что здесь есть гласность. Так сильно наше дело, что мы, кучка разбросанных повсюду людей со связанными руками, приводим в ужас и отчаяние мириады наших врагов боевым кличем: «Свобода, равенство и братство!». Министр народного образования России С.Уваров выполнял приказ императора: «Уровень образования должен соответствовать социальному положению учащегося». О творившемся в империи осторожно писал дипломат и будущий канцлер А.Горчаков: «С большой осторожностью можно предохранить себя от злости людей, но как спастись от их глупости?» Поэт Н.Некрасов не сдерживался:

«Иди в огонь за честь отчизны,
За убежденья, за любовь…
Иди и гибни безупречно,
Умрешь не даром: дело прочно
Когда под ним струится кровь».

В знак благодарности Николай I подарил золотые часы с бриллиантами императорскому художнику немцу Ф.Крюгеру. Придворные, как обычно выковыряли алмазы и вручили Крюгеру часы без них. Те придворные, которым бриллиантов не хватило, донесли о европейском позоре царю. Николай I вызвал художника, лично передал ему новые часы с бриллиантами и сказал, оправдываясь: «Если бы я захотел по закону наказать всех воров империи, Россия превратилась бы в пустынную Сибирь». Николай I мог все изменить, но не захотел этого делать. Он часто повторял: «Мне не нужны умные, мне нужны верноподданные».

Император Николай I умер 18 февраля 1856 года от пневмонии. Он не слушал врачей, которые могли его спасти. Возможно, к параличу легких привел стресс от крымского позора. Он уже никогда не узнал, что его генералы, «люди без ума и образования», в августе 1856 года при эвакуации Севастополя взорвали один из немногих уцелевших фортов, забыв вывести оттуда пятьсот раненых защитников города русской славы. Скорей всего, генералы не забыли, но им было все равно. Период правления «человека с оловянными глазами» уходил в небытие, оставляя борцов с утвержденным законом рабством.

При смене государя выдающийся русский поэт Ф.Тютчев сказал: «Не торопитесь радоваться, может быть придется плакать». С шестилетнего возраста будущего наследника престола Александра II, родившегося в 1818 году, воспитывал офицер школы гвардейских подпрапорщиков, о которой великий поэт Михаил Лермонтов говорил, что провел в ней два страшных года. С восьми лет вторым воспитателем цесаревича стал выдающийся поэт Василий Жуковский, почти воспитавший в нем одновременно чувство долга и человеколюбия к подданным. Жуковский не хотел, чтобы будущий просвещенный император видел в народе только солдат, а в России – казарму. Шагистике цесаревича учил сам отец Николай I, хотевший, чтобы он стал «военный в душе, без чего он будет потерян в нашем веке». С детства Александр Николаевич находился под колоссальным влиянием отца. Оба воспитателя отмечали очень неровный характер будущего Александра II.

В 1837 году цесаревич Александр полгода путешествовал по России и объехал тридцать губерний империи – север, Волгу, Урал, Сибирь, центральные области и Москву. За время путешествия наследнику было подано почти пятнадцать тысяч прошений и жалоб, чем были очень огорчены не решавшие эти проблемы местные власти. Через полгода Александр Николаевич совершил путешествие по Европе, побывав в Германии, Голландии и Англии, Францию не посетил. Он участвовал в заседаниях Сената, Синода, Кабинета Министров, Государственного Совета, женился на принцессе Марии Гессен-Дармштадской.

Во время Крымской войны Александр стал командующим гвардейским корпусом, элитой армии и флота, в которых служили два миллиона человек. Победить в войне количеством не удалось, а в феврале 1855 года умер Николай, по легенде сказав наследнику: «Сдаю тебе команду не в таком виде, как хотел, а с трудами и заботами».

19 февраля 1855 года Александр II вступил на престол Российской империи. Он прекрасно знал причины поражения России в Восточной, Крымской войне – слабость парусного, а не парового военного флота, наличие на вооружении армии не нарезных, а гладкоствольных ружей, не дальнобойных и не скорострельных, действия сомкнутым боевым порядком, а не рассыпным строем, батальонами, а не ротами, убийственные для солдат штыковые атаки, стрельба редкими залпами, а не индивидуально, пренебрежение инженерными сооружениями. В 1855 году Россия была почти банкротом. Необходимо было решать проблемы административной, экономической, военной, культурной отсталости империи, находившейся в стагнации и кризисе. Для развития, а может быть и спасения страны были необходимы безусловная отмена крепостного права, введение самоуправления в городах и уездах, изменение судебной системы, армии, финансов, просвещения.

Александр II запретил по мелочам придираться к газетам, журналам, книготорговцам, уменьшил административное давление на университеты. В манифесте по окончанию позорной Крымской войны 19 марта 1856 года император заявил: «Да утверждается и совершенствуется внутреннее благоустройство России. Да царствует правда и милость в ее судах. Да развивается повсюду и с новой силой стремление к просвещению и любой полезной деятельности». Царь заявил в Москве, что «существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше начать уничтожать крепостное право сверху, чем дождаться того времени, когда оно начнет само собой уничтожаться снизу». В стране начался подъем общественного настроения, стали говорить, что новый государь «хочет правды, просвещения, честности, свободного голоса». По всей стране началось обсуждение крестьянской реформы.

Основной проблемой реформы было право собственности на землю и наделение ей крестьян. Эту проблему нельзя было решить с помощью действовавшего законодательства. Юридически земля являлась собственностью помещиков, крестьяне веками были только временными держателями своих наделов. В империи было множество сторонников безземельной крестьянской реформы. Однако совсем без земли крестьян оставить было технически невозможно и началась борьба за размеры их наделов, борьба упорная и совсем не быстрая. Обычный «секретный комитет по крестьянскому делу» был преобразован в главный комитет во главе с Александром II. Проектов крепостной реформы было множество, и в феврале 1859 года при главном комитете была создана особая редакционная комиссия; разделенная на четыре редакционные комиссии, занимавшиеся рассмотрением проектов. В комиссиях работали только чиновники и дворяне. Первоначально за крестьянами предполагалось оставить существовавшие наделы, но они были очень разные – и очень большие и чрезвычайно маленькие. Было решено не оставлять крестьянам земли, веками находившиеся в их пользовании. Были определены минимальные и максимальные наделы, разница между которыми должна была быть один к трем. «Лишняя» земля работающих крестьян отнималась в пользу помещика. Десятилетиями отцы и деды выкорчевывали пни в своей пашне, обихаживали ее, удобряли, поливали, приводили в порядок. Теперь их детям сказали: «Отдайте нажитое потом и кровью! Отдай землю тому, кто не имеет к земле никакого трудового отношения! Отдай! Отдай! Отдай!» В спорах крепостников размеры крестьянских наделов уменьшались еще дважды. Россию разделили на нечерноземную, черноземную и степную, установив крестьянские наделы от двух до десяти десятин. Землю получали только те крестьяне, кто уже имел ее до этого. Дворовым и батракам земля не полагалась. Крестьяне могли выкупать землю дополнительно у помещика на его условиях. У помещиков после выделения земли крестьянам должно было не менее трети всей ранее принадлежащей ему земли, которая должна была находиться не далее пятнадцати километров от имения. Крестьянам на свои наделы предполагалось ходить ежедневно за десятки километров. Надельную землю крестьяне тоже должны были выкупать у помещиков в собственность, но уже с помощью казны. Само собой, стоимость выкупаемой земли была поднята неоднократно, в четыре-шесть-десять раз и более. Само крепостное право отменялось без выкупа, но помещики тут же вогнали стоимость свободы личности в стоимость земли. До выкупа земли в полную собственность крестьяне продолжали нести повинности перед помещиками, оброчную, барщинную, гужевую, продуктовую. Повинности были денежными и рабочими – сорок мужских и тридцать женских дней работы на помещика в год. Ни о каких рыночных ценах речи не шло – за землю крестьяне переплачивали по стране сотни миллионов рублей, несколько годовых российских бюджетов. Само собой, сохранялась подушная подать.

Крестьянская реформа ликвидировала личную крепостную зависимость крестьян от помещиков, но создала ненормальные условия для ведения крестьянского хозяйства. Многие крестьяне вообще не понимали, что происходит, заявляя о посягательствах на их исконные права. Новые обязательства крестьян перед помещиками народ стал называть не освобождением, а новым крепостным правом.

19 февраля 1861 года император Александр II подписал Манифест об отмене крепостного права и Положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости:

«Помещики, сохраняя право собственности на все принадлежащие им земли, предоставляют крестьянам за установленные повинности в постоянное пользование из усадебную оседлость и, сверх того, для обеспечения их быта и исполнения их обязанности перед правительством, определенные в положениях количество полевой земли и других угодий. Пользуясь этим поземельным наделом, за это крестьяне обязаны в пользу помещиков исполнять определенные в положениях повинности. В этом состоянии, которое есть переходное, крестьяне именуются временно-обязанными. Вместе с тем им дается право выкупить их усадебную оседлость, а с согласия помещиков они могут приобретать в собственность полевые земли и другие угодья, отведенные им в постоянное пользование. С приобретением в собственность определенного количества земли крестьяне освободятся от обязанностей к помещикам по выкупленной земле и вступят в решительное состояние свободных крестьян-собственников.

Поскольку потребуется не менее двух лет, чтобы произвести эти многосложные перемены, то до истечения этого срока крестьянам и дворовым людям пребывать в прежнем повиновении помещикам и беспрекословно выполнять прежние обязанности».

Крестьяне встретили Манифест с недоумением, после его официального объявления 5 марта 1861 года «расходились по большей части молчаливые, нахмуренные, разочарованные». Газеты сообщали о повсеместной радости народа, но это не соответствовало действительности.

От личной крепостной зависимости от помещиков освободилось двадцать два миллиона крепостных и около двух миллионов удельных-дворцовых крестьян. Двадцать четыре миллиона крестьян были государственными. Кроме личной свободы крестьяне получили гражданские права совершать сделки, торговать, владеть имуществом. Крестьяне не стали частными собственниками своих наделов. Они соединились по месту жительства в сельские общества, из которых составлялись волости, с самоуправлением по образцу государственных крестьян. Сохранялось общинное землевладение с общей ответственностью общества за каждого его члена. Крестьянский «мир» переделял землю между крестьянами и отбывал все повинности с землей с помощью круговой поруки. С помощью «выкупной операции» власть выплачивала помещикам доходными процентными бумагами стоимость крестьянских наделов. На самих крестьян вешался казенный долг, который должен был быть погашен в течение срока девяти лет. Крестьяне не только не получили желаемой земли, но и потеряли ее часть. Для решения огромного количества крестьянско-помещичьих споров были учреждены из местных дворян мировые посредники, следившие за справедливостью их решения. Мировые посредники собирались на уездные съезды. В губерниях были созданы присутствия по крестьянским делам, состоявшие из чиновников и дворян. Вместо помещиков бывшими крепостными крестьянами стало управлять государство и это был компромисс народа и власти с непредсказуемыми последствиями.

Совсем недавно новый император говорил своим дворянам: «Дальнейшее ожидание может только еще более возбудить страсти и привести к самым вредным и бедственным последствиям для всего государства вообще и для помещиков в особенности». Манифест об отмене крепостного права был объявлен в прощенное воскресенье перед Великим постом 5 марта 1861 года. Дочь архитектора А.Штакеншнейдера и свидетельница событий писала: «От царского подъезда Зимнего дворца и до Невского во всю длину стоял народ. День был чудный, светлый и теплый, но на улицах грязь невылазная. На площади перед дворцом мерзлый снег, лужи, лед и грязь. Расчищен был только проезд для царя и весь снег и вся грязь были накиданы по сторонам, где и стоял народ. Сняв шапки, народ упал на колени. Царь ехал бледный, как полотно, и по мере того, как продвигалась его коляска, народ вовсе падал при ее приближении, а задние вставали и бежали за коляской. Бледный и безмолвный человек в коляске и мокрый, опускавшийся в грязь и поднимающийся из грязи народ».

Со времен Ивана Ужасного в Московском царстве самодержавный государь отвечал за все происходящее в стране, осуществляя принцип всеобщего универсального авторитета. Чтобы быть достойным сакрально-всеобъемлющей власти государь должен быть образцом для нации, но образцами московские самодержцы, за двумя спорными исключениями, никогда не были. Иван Ужасный вообще стал классическим антиобразцом правителя. Николай I возвел в государственный принцип казенный патриотизм, порочащий саму его идею. Он, очевидно, не понимал, что искренне любить Родину по приказу нельзя. Будущий самодержец, находясь в трезвом уме и твердой памяти, мог войти со свитой в спальню трехлетнего цесаревича Александра, разбудить его, и заставить маршировать под барабан, в который сам с удовольствием колотил. Через много лет он мог нецензурно обругать взрослого наследника престола и надавать ему пощечин прилюдно. Позднее и сам Александр II мог наорать и даже плюнуть в придворного или чиновника, а потом вдруг обнять и поцеловать оплеванного им человека. Ничто в Российской империи не делалось без резолюции самодержавного и великого Белой, Малой и многой другой Руси, а значит государь и отвечал за все, что происходило в государстве. Он полностью отвечал и за свое окружение, которое наблюдательный французский путешественник и писатель А. де Кюстин в 1838 году назвал людьми рабского мышления с боярской заносчивостью. Выдающийся русский поэт-дипломат Федор Тютчев назвал Николая I не царем, а актером-лицедеем, а начало царствования Александра II оттепелью. В 1861 году многие надеялись что новому царю удастся изменить государство чиновников, в руках которых почему-то находилась вся законодательная, судебная и исполнительная власть. Русский дворянин П.Долгоруков, которого династия Романовых боялась больше А.Герцена, в опубликованной за границей книге «Правда о России» писал: «Александр II убежден в том, что стоит ему лишь только приказать, как все будет исполнено». Император приказал отменить крепостное право и в стране начались волнения. Оказалось, что реформы Александра II устраивали далеко не все слои и сословия империи.

У крестьян был свой взгляд на крепостную волю. В 1861–1863 годах по всей Российской империи крестьяне волновались более тысячи раз. Это не было антиправительственное движение, просто народ пытался разобраться в написанных косноязычным и путанным языком Манифесте 19 февраля 1861 года. Помещики вызывали войска, арестовывали задающих вопросы и заявляли властям, что «кроткими мерами окончить беспорядки невозможно». Тысячи крестьян стали отказываться от работы в имениях, сам Манифест иногда называли подложным. Крестьян массово пороли. Воинские команды требовали подчиниться, крестьяне отвечали: «мы не пойдем к помещику, хоть горло всем перережь, мы не можем работать на него больше одного дня в неделю». Крестьян били прикладами и опять пороли, применяли «легкие исправительные наказания». Мягкими мерами властей многие помещики были недовольны. Десятки разосланных по стране флигель-адъютантов Александра II контролировали вступление Манифеста о свободе и не прибегали к жестоким мерам воздействия на мужиков. В виде наказания в деревни на постой вводили солдат, которых общины должны были бесплатно кормить. О Манифесте рассказывали словами, убеждениями, прикладами ружей и шашками плашмя, розгами и арестами зачинщиков. Крестьяне говорили, что верят только царскому слову, что «земля Божья и царская, а через два года будет крестьянская». Иногда при столкновениях были убитые и изувеченные. Убеждали крестьян обычно в присутствии большого воинского отряда. Крестьян обманывали и помещики и некоторые офицеры, пользуясь их неграмотностью. Военно-полевые суды отправляли зачинщиков волнений в сибирскую ссылку и даже на каторгу. Флигель-адъютанты докладывали Александру II, что причиной многих крестьянских волнений являются злоупотребления помещиков. Вопиющий случай произошел в деревне Казанской губернии с говорящим названием Бездна. Отказавшихся от барщины мужиков расстреляли, убив официально семьдесят и ранив сто пятьдесят безоружных крестьян, просто кричавших «Воля, воля!» Крестьяне затихли, но не забыли.

В российском обществе по-разному отнеслись к отмене крепостного права. Восемь из десяти помещиков были недовольны. Тверское дворянское собрание признало освобождение крестьян без земли аморальным. Тринадцать тверских дворян на полгода посадили в Петропавловскую крепость, а потом с грустью отпустили домой под негласный надзор полиции. Великий народный поэт Николай Некрасов писал: «Да разве это настоящая воля? Это чистый обман, издевательство над крестьянами! Народ освобожден, но счастлив ли он?» Военный министр Д.Милютин говорил: «Все убеждены в тупости и неспособности лиц, составляющих правительство». В 1861 году были созданы сотни воскресных школ, в которых тысячи учителей, студентов, писателей, журналистов, офицеров и чиновников начали учить основам знаний в городах пришедших из деревень крестьянских рабочих, ремесленников, солдат и их детей. К лету 1862 года все воскресные школы были закрыты. Среди добровольных народных учителей начались аресты. Из ничего раздувались дела, людей судили «по обвинению в преступном образе мыслей». Изменили правила приема в университеты, сократив бюджетные места с шестидесяти пяти до одного процента от общего числа студентов. Теперь получить высшее образование можно было только за большие деньги. В Петербургском университете начались студенческие волнения и его тут же закрыли.

Политический эмигрант и соратник Герцена Николай Огарев заявил: «Старое крепостное право заменено новым. Оно не отменено. Народ царем обманут». О положении в Российской империи позднее писал ее главный могильщик Владимир Ульянов-Ленин: «Оживление демократического движения в Европе, польское брожение, потом восстание 1863 года, недовольство в Финляндии, требование политических реформ всей печатью и всем дворянством, распространение по всей России «Колокола» А.Герцена, могучая проповедь Чернышевского, умевшего и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров, появление прокламаций, возбуждение крестьян, которых с помощью военной силы и с пролитием крови очень часто приходилось заставлять принять «Положение», обдирающее их как липку, коллективные отказы дворян-мировых посредников применять такое «положение», студенческие беспорядки». В стране появилось много новых очень молодых людей, которых позже назвали народниками. Их никогда не выслушивали, им не давали говорить, их только карали. Через пятнадцать лет преследований народники заявили, что с этой властью невозможно не только договариваться, но и даже просто разговаривать, и начали карать власть сами. Тогда, в 1861 году, все еще можно было изменить.

Крестьянской реформой были начаты другие преобразования в империи. В 1863 году была проведена реформа образования, в 1864 – земская и судебная реформы, в 1865 году – цензурная, в 1870 году – городская реформа и закончены преобразования в армии. Теперь крестьян называли мелкими сельскохозяйственными производителями, ведущими индивидуальное хозяйство силами одной семьи. Дворохозяева сельского общества на сходе избирали из своей среды старосту, сборщика податей и представителей на волостной сход, который в свою очередь избирал старшину, и суд, судивший крестьян по мелким уголовным и гражданским делам на основе обычного права. Волостной сход контролировался мировыми посредниками и позднее земскими начальниками.

Мировые посредники разбирали отношения, споры и жалобы крестьян и помещиков, утверждали сельских старост, волостных старшин, отрешали их от должности, занимались потравами и порубками, могли арестовать на семь дней. Мировые посредники, назначавшиеся губернатором и губернским предводителем дворянства из местных помещиков, утверждались Сенатом. Новые отношения в деревне потребовали проведение земской реформы.

В 1864 году было принято «Положение губернских и уездных земских учреждениях». Землевладельцы, горожане и крестьяне на основе большого имущественного ценза выбирали гласных членов земских собраний, которые сформировывали земские учреждения. Раз в три года или ежегодно уездные и губернские собрания во главе с предводителями дворянства, городскими головами и мировыми посредниками на основе самоуправления и самофинансирования избирали уездные и губернские земские управы, контролировали их работу и утверждали бюджет. Земские управы из председателя и трех членов занимались только местными делами строго в пределах территории своей губернии и уезда. Для выполнения работ управы выбирали уполномоченных. По «Положению» 1864 года земские управы занимались устройством и содержанием дорог, мостов, перевозов, больниц, школ, рынков, пожарных команд, приютов, ветеринарных и статистических служб, межевых комиссий и других местных учреждений. Земства несли ответственность за народное образование и здравоохранение, за качество дорог. Постановления земских учреждений вступали в силу только после одобрения губернаторами. Земствам разных губерний и уездов запрещалось самостоятельно вступать в деловые контакты друг с другом.

Выборы гласных членов в земские собрания были сложными. Сельские общества посылали своих представителей на волостной сход, где они избирали выборщиков, которые могли выбрать ограниченное количество гласных. На земства оказывалось давление властей. С 1890 года гласных из крестьянских выборных назначал губернатор. Была создана особая курия дворян-землевладельцев с большими правами. Выбиравшиеся из потомственных дворян земские начальники контролировали сельское и волостное управление, утверждали всех крестьянских должностных лиц.

В 1864 году была проведена судебная реформа, признанная самой последовательной и значительной реформой Александра II. Был введен внесословный, гласный суд с участием присяжных заседателей, адвокатурой и состязательностью сторон. Судебные заседания стали открытыми, хотя это правило нарушалось, их материалы могли помещаться в периодической печати. Виновность или невиновность подсудимых устанавливали присяжные заседатели, меру наказания определяли профессиональные судьи. Решения судов с присяжными объявлялись окончательными. Был создан институт судебных следователей и адвокатура. Вводился принцип несменяемости судей, для всех – высокий образовательный ценз. Из обыкновенного порядка судопроизводства изымались политические дела.

В июне 1870 года было объявлено «Городовое положение», заменившее в пятистах городах империи сословные органы самоуправления всесословными городскими думами и управами, гласные члены которых избирались на четыре года. Городские думы формировались по специальным куриям на основе высокого имущественного ценза, зависящего от размеров выплачиваемых в казну налогов. Городские думы избирали городские управы из городского головы и нескольких членов. Думы и управы городов занимались хозяйственной деятельностью, благоустройством, рынками, ярмарками.

В течение пятнадцати лет в России проводилась военная реформа. Рекрутская повинность была заменена всеобщей воинской, армия была оснащена нарезным оружием, улучшилась боевая подготовка в войсках, были созданы военные округа, юнкерские училища. Вместо двадцатилетней рекрутчины в армию на шесть лет призывались все военнообязанные с двадцати одного года. В мирное время призывался каждый четвертый призывник. Не призывались единственный кормилец в семье, единственный и второй сын, если первый сын отслужил.

В 1864 году был создан ревизионный орган – Государственный контроль, власти пытались ввести гласность бюджета, создан единый Государственный банк. Считалось, что было резко снижено казнокрадство.

Реформа образования коснулась всех подданных империи. Были отменены сословные ограничения при поступлении в среднюю и высшую школу. Кроме действующих церковно-приходских начальные школы открывались общественными организациями и частными лицами. Были введены равные права для получения среднего образования лицами всех сословий и вероисповеданий. Кроме дворян в семилетних средних учебных заведениях стали учиться дети разночинцев, выходцев из купечества, духовенства, мелкого чиновничества, крестьян, незаконнорожденных, рабочих. Классическая гимназия стала единственным типом общеобразовательной и внесословной школы, выпускники которой имели право поступать в университеты. Реальные училища давали право поступать в технические институты и возможность поступления в университет. До правления Александра II для женщин существовали только частные пансионы и институты благородных девиц, где обучались в основном дворянки. С 1858 года стали открываться женские училища для всех сословий. Позднее появились высшие женские курсы, медицинские и педагогические. Благодаря деятельности земств количество народных школ стало исчисляться десятками тысяч. В 1863 году была восстановлена университетско-преподавательская автономия без права участия в ней студентов. В университеты могли поступить представители всех сословий. Их деятельностью руководили Советы, имевшие право присуждать ученые степени и звания. Должности ректоров, проректоров, деканов и профессоров стали выборными с последующим утверждением министром народного просвещения. В университетах с физико-математическим, юридическим, медицинским и историко-филологическим факультетами, к концу правления Александра II училось более десяти тысяч студентов.

По принятым в 1865 году «Временным правилам о цензуре» от предварительной цензуры освобождались газеты и журналы Петербурга и Москвы, книги объемом не менее десяти печатных листов, издания Академии наук и правительства. Если печатные издания нарушали действующее законодательство, то они подвергались судебному преследованию. Их штрафовали, предупреждали, закрывали. Цензура осталась для книг объемом менее десяти печатных листов, наиболее доступных по цене для населения. Власти не спешили наказывать прессу, понимая, что это вызовет к ней повышенный интерес. В России свободно вышел «Капитал» основоположника научного коммунизма Карла Маркса. С 1866 года ситуация в печати изменилась, вместо судебного разбирательства стали применяться административные методы.

Реформы Александра II законодательно закрепили коренное социальное переустройство, вовлекая в исторический процесс все слои общества. В течение короткого промежутка времени изменилось положение десятков миллионов человек на громадной территории, где имелось множество региональных, национальных и культурных особенностей. Если бы они дали землю крестьянам и политические права подданным, вполне возможно, что не произошло бы ни потрясений, ни бессмысленных войн, ни кровавых революций. Власть, как всегда, поступила по-своему и это не сошло ей с рук, правда не сразу. Однако и долгой задержки в развитии событий, начавших потрясать основы империи, не случилось. Политической реформы не произошло по желанию высшей власти, но это стало главной ошибкой царствования Александра II.

Деятельность властей называли недостаточной, половинчатой, незавершенной, грабительской, разрушающей устои, опасной для государства. Благими начинаниями оказалась вымощена дорога в ад. Реформы не смогли и не захотели провести в жизнь в соответствии с принятыми решениями. С 1860 по 1900 год население России выросло с семидесяти пяти до ста двадцати пяти миллионов человек и все они хотели реализоваться, жить в благополучной стране и быть счастливыми людьми. В 1861 году счастья для всех не хватило. Не в первый и не в последний раз в российской истории.

Основная масса лучших земель осталась у дворянства, большая часть которого не знала, что с этим делать. Крестьянская община с круговой порукой, где все работали по-разному, не дала увеличение сельскохозяйственного производства, в соответствии со своими новыми возможностями. Юридически свободные крестьяне не получили правовой, социальной, гражданской самостоятельности. Они не могли ни работать, ни жить так, как хотели. Личность крестьянина не могла реализоваться. Само самодержавие объявляло себя незыблемым. Ни о каком участии подданных в управлении империей через выборный парламент не могло быть и речи. Государственный либерализм образца середины 1860-х годов не усилил, а подорвал самодержавие. Власть верховная не захотела регламентировать себя законодательно и за эту регламентацию взялись подданные власти. Помощь или отсутствие неадекватного вмешательства в создание в России гражданского общества, власти не оказали и не проявили. Сменившие дворянских реформаторов-одиночек тысячи демократов-разночинцев заинтересовались не только постепенным либерализмом, конституционализмом и парламентаризмом. В крестьянской среде издавна любили царей-благодетелей неправовой любовью. Выдвинувшиеся из их среды народники, быстро ставшие революционерами, для достижения своих целей по созданию идеального правового государства и гражданского общества стали пробовать все доступные и не доступные способы. Почему-то получилось, что гражданское общество стало создаваться как оппозиционное власти заговорщицкое подполье. Опять и опять власти пытались перепрыгнуть пропасть в несколько прыжков, но ничего не получалось. Миллионы людей видели, что по-старому жить нельзя, а по-новому не дают. Корабль российской государственности сполз с мели и тут же напоролся на рифы. Власть почему-то планировала наслаждаться жизнью, не понимая, что вот-вот ей придется вести борьбу за выживание. Подданные уже не хотели управляться неизвестно кем без их согласия. Подданные хотели право голоса. Утверждения о готовящейся в конце царствования Александра II российской конституции не соответствуют действительности. Император неоднократно заявлял, что конституционная форма правления принесет России несчастье и приведет к ее распаду. Удалось обсудить только возможность создания при Государственном совете небольшой группы гласных, избираемых земствами. За подобное нововведение высказывались только Третье отделение и министерство внутренних дел. Против были Государственный Совет, Кабинет министров, Сенат, Канцелярия императора. Поскольку договориться не удалось, как обычно решили не делать ничего. Российские Бурбоны ничему не научились и ничего не хотели забывать. Царь молчал. По всей Европе общественное мнение имело колоссальное значение, но российскую власть это не интересовало. Самодержавие никогда не хотело себя ограничивать. По империи разнесся слух, что на высочайшее имя готовится адрес с просьбой конституции, подписанный ста тысячью подданных. Слух опровергли – «где это вы нашли столько грамотных?» Пытавшихся что-то сделать царских министров в земствах все равно называли опричниками, а при дворе революционерами. Ретрограды утверждали, что России до революции как до Луны, а либералы говорили, что она к ней быстро летит. Многое давать народу не хотели, а малое его могло не удовлетворить. Поэтому опять власти ничего не делали, а просто ждали, когда под ними заколеблется почва, или их возьмут на мушку и снимут предохранитель с револьвера. Доказать, что трон не может опираться на миллион штыков и армию чиновников, властям словами так и не смогли. С 1866 года для империи начался обратный отсчет времени. Народ, пока еще как подданные, начал разбираться, как ему добиться благополучия и счастливой жизни. Часть подданных разбираться не захотела.

В России всегда огромную роль играли личности, конкретные люди, государи, вожди, атаманы, мыслители. Движение пока еще оппозиционно настроенных молодежных групп и кружков начали идеологи Николай Чернышевский, Михаил Бакунин, Петр Лавров и Петр Ткачев. Самой первой народнической группой стал созданный в Москве уже в 1861 году кружок П.Заичневского и П.Агриропуло, члены которого начали выступать в только что открытых воскресных школах и пытаться распространять размноженные литографическим способом оппозиционные брошюры. Петр Заичневский в своих выступлениях среди крестьян призывал их запасаться оружием. После распространения прокламации «К молодому поколению» членов кружка арестовали. Заичневский летом 1862 года в тюрьме написал радикальную прокламацию «Молодая Россия», в которой резко требовал коренного переустройства России, передачи земли крестьянам, фабрик рабочим, смены монархии на федеративную республику. С помощью подкупа текст прокламации вынесли из тюрьмы, напечатали и размножили в частной типографии и распространили по Санкт-Петербургу, не только среди рабочих и разночинцев, но и разослали членам Сената, Государственного Совета, министрам, в канцелярию императора. Прекрасным майским утром 1862 года главноуправляющий Третьим отделением и шеф Отдельного корпуса жандармов с удивлением вскрыл пакет, который какой-то посыльный принес ему домой:

«Скоро наступит день, когда мы распустим великое знамя, знамя будущего, знамя красное и с громким криком: «Да здравствует социальная и демократическая республика русская!» – двинемся на Зимний дворец на живущих там. Мы издадим один крик: «В топоры!» – и тогда, кто будет не с нами, тот будет против. Кто против, тот наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами. Мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка придется пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами во Франции».

Жандармы арестовали главного распространителя прокламации Михаила Михайлова. Его быстро судили и отправили в сибирскую каторгу. В народники пошли молодые и даже юные люди, заявлявшие, что готовы идти на жертвоприношение для простых людей. Грозное слово «нигилисты», впервые введенное в оборот выдающимся русским писателем Иваном Тургеневым, эхом покатилось по Российской империи. Другой выдающийся писатель Михаил Салтыков-Щедрин писал: «Тупоумие властей по крестьянскому делу столь изумительно, что нельзя без отвращения быть свидетелем того, что делается. Так гадко жить, как вы не можете себе представить. В течение мая в Твери было шесть экзекуций. В одной выпороли семнадцать человек, в другой троих, в третьей двоих. В имении угличского уездного предводителя Арнаутова один эскадрон оставлен с распоряжением выводить людей каждый день на барщину и каждый день резать по крестьянской корове на мясные порции.

Чтобы действовать с успехом, необходимо приобрести свободное доверие крестьян, а им указывают на страх наказания, забывая при этом, что окончательная и истинно разумная цель преобразования быта сельских сословий заключается не только в улучшении материальных условий этого быта, но преимущественно в нравственном перевоспитании народа, в освобождении его от рабской морали.

В курной крестьянской избе и древние старики, доживающие свой век на полатях, и их взрослые дети, обоего пола, и подростки, и малые дети до грудных младенцев. Смрад от всякого рода органических остатков, дым от горящей в светце лучины, миазмы от скопления большого количества людей на малом пространстве, от мокрой одежды и всякого тряпья, развешенного для сушки около огромной печи. Вот где родится, стареет и умирает поилец и кормилец русской земли. Непроницаемая тьма свинцовым пологом ощетинилась над этой хижиной. Переходит эта тьма от одного поколения к другому, все круче и круче закрепляя проклятые тенета, которыми они опутаны».

Множество безземельных крестьян ушли в города, где жили в ужасных условиях, еще хуже, чем в деревне. Отмена крепостного права привела к небывалой свободе личности, которая захотела равенства и участия в государственной жизни. Общество видело, как бездарно и плохо управляют страной титулованные сановники и их прихлебатели. Газеты и журналы подробно обсуждали все правительственные начинания, оценивали их слабости и последствия. Желания общества шли намного дальше намерений властей. Русские подданные усиленно знакомились с социалистическими теориями, с идеями европейских мыслителей. В 1842 году основатель научного коммунизма Карл Маркс писал: «Материальная сила должна быть опрокинута материальной силой, теория становится материальной силой, как только она овладевает массами». За идеями дело не стало ни в Европе, ни в России. Друг и соратник автора «Капитала» Фридрих Энгельс» писал: «От государя я жду чего-либо хорошего только тогда, когда у него гудит в голове от пощечин, которые он получил от народа, и когда стекла в его дворце выбиты революцией». В 1848 году в Европе прогремел Манифест Коммунистической партии, из которого призрак коммунизма шагнул в мир. Власти не принимали всерьез будущих коммунистов, считая их жалкими одиночками. В России в кружках жадно читали: «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир». В империи появилось демократическое подполье со множеством направлений.

Рупором общественной мысли стал основанный еще А.Пушкиным журнал «Современник». Умственное брожение быстро катилось по России, создавались революционные настроения. Кружки народников ставили своей целью распространение социалистических идей среди всех подданных. Редактор «Современника» великий поэт Н.Некрасов писал о власти:

«Кого хочу – помилую,
Кого хочу – казню.
Закон – мое желание!
Кулак – моя полиция!»

Очерки помощника Некрасова в «Современнике» Николая Чернышевского почти с восторгом читала вся грамотная Россия. Еще в 1855 году саратовский учитель и петербургский преподаватель защитил в университете знаменитую диссертацию «Эстетические отношения искусства к действительности», в которой писал, что мировоззрение может быть не только духовным, но и материалистическим. Пять лет Чернышевский требовал от имперских подданных развивать чувства гражданина. Эзоповым языком он говорил, что подписывая Манифест об отмене крепостного права император подписал смертный приговор себе и династии, потому что не учел в документе исторические интересы народа и государства. Первый революционный демократ Н.Чернышевский выступал как идеолог массовой крестьянской революции, говоря, что в процессе борьбы должен появиться «один класс людей, которые будут работниками и хозяевами одновременно». Карл Маркс назвал Чернышевского великим русским ученым и критиком. Третье отделение докладывало начальству: «Чернышевский пользовался авторитетом у молодого поколения, которое он старался возвысить в глазах общества. Он составил себе отдельный круг знакомств, по преимуществу из молодых людей, недовольных правительством, и лиц, сделавшихся государственными преступниками. Собрания у него постоянно отличались какой-то таинственностью и происходили в ночное время. Корреспонденцию он имел огромную и вел ее не только в России, но и за границей».

К лету 1862 года в России закрывались воскресные школы, читальни, даже шахматные клубы. В июне на восемь месяцев был закрыт «Современник». В июле Чернышевского арестовали и отвезли в «Секретный дом» – страшный Алексеевский равелин Петропавловской крепости. За неделю до этого управляющий Третьим отделением заявил, что «правительство ничего против Чернышевского не имеет и ни в чем не подозревает». Сразу после ареста Чернышевского и десятков петербургских студентов главноуправляющий Третьим отделением В.Долгоруков доложил Александру III: «С каждым днем возрастает смелость революционных происков, особенно в сфере литераторов, ученых и учащейся молодежи. Периодические издания сделались сильным и опасным орудием в руках талантливых писателей-преобразователей. Революционные мысли отчасти ускользают от внимания цензуры, отчасти прямо не подходят под ее правила запрещения, и их обильный наплыв, подобно непрерывающемуся потоку, одолел уже все плотины, его сдерживающие». Сам царь-реформатор писал брату-реформатору: «Как я рад известию об арестовании Чернышевского. Давно бы пора с ним разделаться».

Никаких доказательств виновности Чернышевского найти не удалось и жандармы почти полгода проверяли его архив на наличие преступных записей симпатическими чернилами. После голодовки месяцами не вызываемого на допрос Чернышевского, ему разрешили работать и к февралю 1863 года он закончил в Алексеевском равелине свой знаменитый роман «Что делать?» Антигосударственное произведение было передано в Третье отделение. Там поленились его прочитать и передали в цензурное управление. Цензоры подумали, что жандармы не нашли никакой крамолы, побоялись спросить у них подробности, поленились прочитать роман государственного преступника и передали его Некрасову, который весной 1863 года напечатал «Что делать?» в возобновленном «Современнике», подняв на ноги всю молодежь в империи. Вот так работали государственные органы России в 1863 году!

Против Чернышевского подготовили подложные документы и лжесвидетелей, обвинив его в написании прокламации «К барским крестьянам». Дело было сделано топорно и о подлогах узнала вся Россия. В феврале 1864 года Правительственный Сенат объявил приговор отставному титулярному советнику Н.Г.Чернышевскому: «За злоумышление к ниспровержению существующего порядка, за принятие мер к возмущению и за сочинение возмутительного воззвания к барским крестьянам и его передачу для напечатания и распространения – лишить Чернышевского всех прав состояния и сослать в каторжную работу в рудниках на четырнадцать лет и затем поселить в Сибири навсегда». Александр II утвердил приговор и написал на нем: «Быть по сему, но с тем, чтобы срок каторжной работы был сокращен наполовину». После Чернышевского уже спокойно стали судить за «преступный образ мыслей, за знакомство с некоторыми из близких знакомых государственных преступников».

19 мая 1864 года в Петербурге над Чернышевским палачи совершили гражданскую казнь. Его поставили на колени на эшафоте Мытнинской площади, прочитали приговор, сломали над головой шпагу и заковали. Эшафот под овации забросали букетами цветов, Чернышевского быстро увезли в карете, а метальщиц букетов арестовали. Власти нарывались на метания не букетов, а чего-то другого. Им оставалось ждать совсем немного. Несколько тысяч человек, присутствовавших на гражданской казни Чернышевского, рассказали о ней всей России. Полковник Отдельного Корпуса жандармов докладывал главноуправляющему Третьим отделением: «На площади были литераторы, сотрудники журналов, много студентов, три воспитанника Училища правоведения, до двадцати человек воспитанников корпуса путей сообщения, несколько офицеров гвардейских и армейских полков, много лиц дворянского сословия. Вся толпа говорила о лжесвидетельствах. По окончании приговора Чернышевского должны были переодеть в арестантскую одежду, но ее забыли привести».

Государственного преступника Чернышевского повезли в Нерчинские рудники. В январе 1872 года его перевели на поселение в иркутский Вилюйск. К этому времени вся Россия уже прочитала его знаменитый роман «Что делать?», в котором Чернышевский призывал к борьбе за справедливый общественный строй весь мир появившихся новых людей:

«Только с равным себе вполне свободен человек. Если ты хочешь одним словом выразить, что такое я, это слово – равноправность. Из него, из равенства, и свобода во мне, без которой нет меня. Но теперь царство мое еще мало, я еще должна беречь своих от клеветы не знающих меня, я еще не могу высказывать всю мою волю всем. Я скажу ее всем, когда мое царство будет над всеми людьми, когда все люди будут прекрасны телом и чисты сердцем, тогда я открою им всю мою красоту.

Ты знаешь будущее. Оно светло, оно прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести. Стремитесь к нему, работайте для него. Настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего».

В начале 1863 года Польша, находившаяся в составе России, потребовала восстановления государственной независимости и восстановления старых границ. К лету 1864 года восстание было подавлено «твердо, беспощадно и жестоко». Царство Польское было переименовано в Привисленский край, лишенный самоуправления. В Польше была введена общерусская администрация с делопроизводством на русском языке и со всеми своими вопиющими недостатками, главным из которых было презрение к чувству человеческого достоинства. Учение в школах шло на русском языке. Через три года один из поляков попробовал застрелить российского императора во время его официального визита в Париже, но пуля попала в лошадь. Это уже было не первое покушение на Александра II. Новые люди вышли на общественную арену.

«Лишние люди» царствования Николая II сменились одиночками с высокими идеалами, стремившимися вдохновить народ знанием великой цели свободы, равенства, братства. У них особо выделялось высокое чувство собственного достоинства, стремление к возвышенным целям. На ощупь они искали способы борьбы с властью. Один из кружков, занимавшийся в Москве пропагандой социалистических идей, возглавлял Николай Ишутин. Члены кружка создали в Москве бесплатную школу, переплетную, швейную и ватную мастерские. Кружок, называвшийся «Организацией», создал подпольную группу «Ад». Члены кружка считали своей целью массовое хождение в народ и подготовку с помощью заговора крестьянской революции. Один из членов «Ада» студент Казанского и Московского университета, отчисленный за неуплату дворянин Дмитрий Казаков считал, что основным препятствием к созданию нового общества является Александр II. Он заявил, что для того, чтобы возбудить народ к революции, необходимо цареубийство. Его не поддержали, и Дмитрий Каракозов поехал в Петербург убивать императора.

Вся столица империи знала, что Александр II около трех часов дня любил гулять в Летнем саду Петербурга. У главного входа всегда собирались любопытные, чтобы посмотреть на царя. 4 апреля 1866 года после двух часов к главному входу в Летний сад на набережной Невы в сопровождении двух жандармов подъехала карета императора. Полицейский наряд закрыл сад для гуляющих. В сопровождении племянников герцога Н.Лейхтенбергского и принцессы М.Баденской Александр II отправился на прогулку по аллеям сада. Около четырех часов дня император вернулся к главным воротам, милостиво кивнул собравшимся подданным и пошел к карете. Из толпы зевак от решетки Летнего сада вышел высокий молодой человек, вытащил пистолет и направил его на царя. В толпе дико закричали, император обернулся, Каракозов выстрелил и направленная с близкого расстояния пуля прошла мимо. Второй раз бывшему студенту выстрелить не дали – по руке с пистолетом его вроде бы ударил живший в Петербурге костромской крестьянин Осип Комиссаров. Каракозов бросился бежать, его догнали, сбили с ног и начали бить. Каракозов кричал: «Это я за вас, братцы, за то, что вас землей обидели». Несостоявшегося палача-убийцу подвели к Александру II, который спросил, русский ли он и зачем он это сделал. Каракозов сказал, что он русский и стрелял за обман народа. Его отвели в Третье отделение. Туда же приехал царь и передал управляющему генералу Н.Мезенцову пистолет Каракозова и приказал во всем разобраться и установить стрелка.

Каракозов назвался крестьянским сыном с юга Алексеем Петровым и был передан в высочайше утвержденную Следственную комиссию. Его заковали. На допросе он только сказал, что никто не мешал ему стрелять и не толкал, а промахнулся он из-за неожиданного дикого крика из толпы зевак. Каракозова допрашивали днем и ночью, требуя назвать сообщников, не давали спать, изнуряли, установили личность, нашли и привезли из Москвы Н.Ишутина, задержали «Организацию» и «Ад». Каракозову туманно пообещали сохранить жизнь и он стал давать показания. То, что он действовал один, жандармов не устраивало и было собрано дело обо всех участниках заговора. Верховный суд приговорил Каракозова и Ишутина к смертной казни. Двадцатишестилетнего студента повесили, а над его двоюродным братом Н.Ишутиным провели имитацию повешения. Ему накинули на шею петлю и перед тем, как выбить из под ног скамейку, объявили о замене смертной казни пожизненной каторгой. Ишутин почти тут же свихнулся, сошел с ума. Казнь и издевательства над Ишутиным у эшафота были публичными и священный ореол неприкосновенности с императорской особы тут же слетел. В обществе тут же узнали и о ложном обещании сохранить жизнь Каракозову. За первым покушением на императора через год произошло второе. Оставалось еще шесть, но об этом еще никто не знал, хотя Третье отделение и полиция МВД могли бы догадаться, если бы захотели.

Следственная комиссия предложила создать территориальные органы политической полиции по всей империи с подчинением их Третьему отделению. С 1866 года в Петербурге началось создание Охранного отделения, главной задачей которого должен был стать поиск отдельных революционеров и политический сыск революционных организаций. Вся сеть из тридцати охранных отделений была образована только в 1880 году. Пока она создавалась, революционеры-радикалы в прокламациях писали: «Кровавая революция должна изменить все основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка. Может случиться, что все дело кончится истреблением императорской фамилии, то есть какой-нибудь сотни-другой людей».

Дмитрий Каракозов говорил в «Аде» о терроре и систематических цареубийствах. Александр Герцен писал из Лондона на всю Россию о начавшемся белом терроре 1866 года: «Ночью, с 8 на 9 апреля, начинается период поголовного хватания. Брали всех и каждого, кто только был оговорен, чье имя было произнесено на дознании кем-нибудь из взятых или находилось в захваченной переписке. Брали чиновников и офицеров, учителей и учеников, студентов и юнкеров. Брали женщин и девочек, нянюшек и мамушек, мировых посредников и мужиков, князей и мещан. Допрашивали детей и дворников, прислугу и хозяев. Брали в Москве, брали в Петербурге, брали в уездных городах и в отдаленных губерниях». Николай Некрасов писал в 1868 году:

«Душно! Без счастья и воли
Ночь бесконечно длинна.
Буря бы грянула, что ли?
Чаша с краями полна!
Грянь над пучиною моря,
В поле, в лесу засвищи,
Чашу вселенского горя
Всю расплещи!»

«Современник» и другие оппозиционные властям периодические издания были закрыты и стало быстро образовываться революционное подполье:

«Рать поднимается —
Неисчислимая!
Сила в ней скажется
Несокрушимая!
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная,
Матушка – Русь!»

В революционно-демократическом движении народников Михаил Бакунин призывал к анархии, отрицанию государства и немедленному бунту, Петр Лавров готовил пропагандистов для продвижения революционно-националистических идей к подданным, Петр Ткачев готовил заговор для свержения «висящего в воздухе самодержавия».

В сентябре 1864 года в Лондоне на грандиозном митинге английские и французские рабочие провозгласили Первый Интернационал – Международное товарищество рабочих. В него со своей программой вступил дважды приговоренный к смертной казни русский дворянин и народник-анархист Михаил Бакунин:

«Разрушение старого мира – неизбежный этап строительства нового. Я жажду только разрушения, потому что убежден, что строить в мертвечине гнилыми материалами – труд потерянный, и что только из великого разрушения могут возникнуть новые живые материалы, а с ними и новые организмы. Будем разрушать, сколько можем. Быть свободным – право, долг, достоинство, счастье, миссия человека. Исполнение его судьбы. Не иметь свободы – не иметь человеческого облика. Лишить человека свободы и средства к ее достижению и пользованию – это не просто убийство, это убийство человечества. Полная свобода каждого возможна при действительном равенстве всех. Осуществление свободы в равенстве это и есть справедливость».

Бакунин назвал русский народ прирожденным бунтарем и призвал новую молодежь помочь народу «повсюду избить дворян и чиновников, чтобы захватить всю землю в свои руки и образовать на ней свободные сельские общины, основанные на коллективной собственности». Просидевший шесть лет в Алексеевском равелине Петропавловской крепости и совершивший головокружительный побег из Сибири в Европу анархист Бакунин писал, а Россия читала.

В 1866 году по обвинению в «преступном образе мыслей» был арестован полковник артиллерии Петр Лавров. Власти не постеснялись опубликовать его приговор:

«Признать виновным:

в сочинении четырех преступных стихотворений;

в хранении у себя этих и многих других стихотворений, а также разных статей преступного и предосудительного содержания;

в намерении проводить вредные идеи в печать».

Полковника Лаврова уволили со службы, продержали год в тюрьме и сослали на север империи под надзор полиции с запретом выезда в столицы империи. Из ссылки его вывез переодетый жандармским офицером знаменитый народник-революционер Герман Лопатин, пытавшийся выкрасть и Н.Чернышевского. Оказавшись в Европе, Петр Лавров разработал план подготовки крестьянства к революции, в котором требовал поселения новой молодежи в деревнях и селах для пропаганды революционных идей: «историю делают критически мыслящие личности». Лавров писал в своей программе:

«Подготовлять успех народной революции, когда она станет необходима, когда она будет вызвана течением исторических событий и действиями правительства, – такова ближайшая цель деятельности, которую мы считаем обязательной для всякого, кто желает блага России!

Настоящий политический порядок ведет Россию к гибели. Настоящий общественный строй бессилен исцелить ее раны.

У нас нет имени. Мы – все русские, требующие для России господства народа. Мы сознаем, что это господство может быть достигнуто лишь народным восстанием, и мы решились подготовить это восстание, показать народу его права, его силу, его обязанность.

Мы обвиняем русское императорство, как одно политическое целое, зо зло, сделанное им России. Мы требуем ответа от всех Романовых за захват власти, которой они не воспользовались и не могли воспользоваться для блага русского народа, за захват власти, которая обратилась в самый гибельный яд, в самое удушающее ярмо для их подданных. Сами Романовы никогда не откажутся от неограниченного самодержавия. Русский народ должен им сказать: «Довольно, наши счеты кончены!»

Вся подпольная Россия пела «Рабочую Марсельезу» Петра Лаврова:

«Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног!
Нам враждебны златые кумиры,
Ненавистен нам царский чертог.
Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врагов, люд голодный!
Раздайся крик мести народной:
«Вперед!»»

В Европе Лаврова называли героем мысли, в России массово читали его работы. Лавров вступил в Первый Интернационал и познакомился с К.Марксом и Ф.Энгельсом. России он больше не увидел.

В 1875 году член многих народнических кружков, неоднократно арестовывавшийся дворянин Петр Ткачев бежал из ссылки за границу и в Женеве стал издавать журнал «Набат». Проведший шесть лет в казематах Петропавловской крепости Ткачев называл Бакунина антиреволюционером, а Лаврова псевдореволюционером, а своих идейных противников революционерами-реакционерами. Правда, он добавлял, что все пути и деятельности одинаково необходимы для достижения народной революции.

Петр Ткачев разрабатывал теорию захвата власти путем заговора конспиративной организацией. Власть свергнет революционный заговор теперь или очень нескоро, быть может никогда: «Такие минуты не часты в истории. Поторопитесь, не медлите! Революционер не подготавливает, а делает революцию. Делайте же ее! Делайте скорее! Всякая нерешительность, всякая проволочка – преступны! Отвечать на виселицы журнальными статьями черезчур наивно». К 1875 году он заявил, что единственная продуктивная форма политической борьбы в России – террор.

К 1868 году начала действовать Вульфовская коммуна студентов Медико-хирургической академии, библиотеку которой стали называть «якобинским клубом». Вокруг коммуны, готовившей молодежь для народной партии, создавались студенческие, гимназические, рабочие кружки, переводчики переводили на русский язык западные социалистические теории, появились специалисты шифровального дела, особая группа помощи товарищам в тюрьмах и ссылках. Члены коммуны проповедовали ограничение личных потребностей. Из этой коммуны вырос знаменитый кружок, организованный М.Натансоном и Н.Чайковским в Петербурге. Чайковцы, последователи Лаврова объявили свой девиз: «Чистое дело – чистыми руками!» Отделения кружка чайковцев стали действовать в Москве, Саратове, Орле, Вятке, Киеве, Харькове, Одессе. У чайковцев появилась своя типография, выпускавшая литературу для народа, оформленную в виде сказок и рассылавшуюся почти в сорок российских губерний. Были изданы и распространены тысячи экземпляров книг Чернышевского, Лаврова, Дарвина, Вольтера, Маркса. Член чайковцев и будущий знаменитый анархист князь Петр Кропоткин писал: «Наш кружок был тесной семьей друзей. Никогда впоследствии я не встречал такой группы идеально чистых и нравственно выдающихся людей, как те двадцать человек, которых я встретил на первом заседании кружка Чайковского». Внедренный в кружок Третьим отделением провокатор докладывал в здание у Цепного моста: «Чайковцы абсолютно доверяют друг другу. Между ними нет ни старших, ни младших, все равнозначущи, все преследуют одну цель».

После издания книги В.Берви-Флеровского «Азбука социальных наук» по приказу царя М.Натансон и Н.Чайковский были судимы и сосланы. Чайковцы стали создавать рабочие кружки на Выборгской стороне, Васильевском острове, за Нарвской заставой. Пропагандистка Софья Перовская на вопрос рабочего Петра Алексеева «Что нам делать?» отвечала «Ждите, мы все подготовим и скажем». Все пропагандисты-чайковцы переодевались крестьянами и целыми ночами рассказывали рабочим о социализме. Они хотели, чтобы бывшие крестьяне говорили об их идеях в деревне. Вряд ли им бы удалось так долго заниматься пропагандой, если бы Третье отделение не было отвлечено «Обществом топора» Сергея Нечаева. К юбилею восшествия на престол Александра II грамотная Россия с ужасом читала в листовке: «Кого надо убить из царствующего дома? Всех!» Руководитель конспиративной группы «Народная расправа» Сергей Нечаев писал: «Террор и разрушения – задача в начале революции. Яд, нож, петля! Революция все одинаково освящает в этой борьбе. Это назовут терроризмом. Пусть! Нам все равно!»

Дед Сергея Нечаева, дворянин и помещик, продал своего сына и его мать, дворовую крестьянку, когда ребенку было десять лет. Сама фамилия Нечаев означала «Ничей». Сильная воля помогла Сергею выучиться на учителя народных училищ. Двадцатилетний Нечаев в 1867 году приехал в Санкт-Петербург, где стал преподавать в одном из приходских училищ. После выстрела студента двух университетов Каракозова в Александра II власти приняли новые правила для высших учебных заведений, которые вызывали неприятие общества и активно создавали противников полицейского государства. Были запрещены студенческие библиотеки, собрания, кассы взаимопомощи, столовые-кухмистерские. Среди студентов каждый третий был из небогатой разночинной семьи и взаимовыручка помогала им в Петербурге сводить концы с концами и осуществлять свою мечту, получая высшее образование. Нечаев, бывший вольнослушателем университета, принимал активное участие в студенческих волнениях зимы 1868 года и весной 1869 года выехал за границу. В Европе он познакомился с М.Бакуниным и выпустил напечатанный красной краской журнал «Народная расправа». Местом издания напечатанного в женевской типографии журнала он поставил «Москва», начав борьбу с Третьим отделением: «Мы хотим народной, мужицкой революции! Нравственно все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему». Нечаев выдвинул свой главный принцип вседозволенности – отсутствие принципов при достижении поставленной цели. Летом 1869 года для себя он написал «Катехизис революционера», не предполагая его распространять, понимая, что он вызовет отталкивающий эффект. Позднее, во время судебного процесса над его группой «Катехизис» был опубликован «Правительственным вестником»: «Революционер – человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. В нем все поглощено исключительно революцией. Его цель – полное освобождение и счастье народа.

Прежде всего должны быть уничтожены люди, чья внезапная и насильственная смерть может навести наибольший страх на правительство, и лишив его умных и энергичных людей, потрясти его силу.

Революционер живет в обществе, имея целью лишь его беспощадное разрушение. Общество делится на категории.

Первая категория – осужденные на смерть в первую очередь.

Вторая категория должна состоять именно из тех людей, которым только временно дают жизнь, чтобы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта.

К третьей категории принадлежат многие высокопоставленные скоты или личности, не отличающиеся ни особенным умом и энергией, но по положению пользующихся богатством, связями, влиянием и силой. Надо эксплуатировать их всевозможными путями, опутать их, сбить с толку, и, овладев по возможности их грязными тайнами, сделать их своими рабами.

Четвертая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С одними можно конспирировать по их программе, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибирать их в руки, овладеть всеми их тайнами, полностью их скомпрометировать, так чтобы возврат для них был невозможен, и их руками мутить государство.

Пятая категория – доктринеры, конспираторы и революционеры в праздноглаголющих кружках и на бумаге. Их надо беспрестанно толкать и тянуть вперед, в практичное головоломные заявления, результатом которых будет бесследная гибель большинства и настоящая революционная выработка немногих».

Нечаев по обычной почте разослал тысячи писем с листовками и прокламациями по адресам в России, которые мог вспомнить и найти в телефонных справочниках и рекламных буклетах. Третье отделение читало письма, отправляло их адресатам и ждало, принесут ли их в полицию. Если письма не несли, жандармы начинали слежку и преследования за недонесение. Жандармы прекрасно понимали, что это революция на бумаге, но надо было получать чины, звания и ордена. В обществе все знали, что Третье отделение выдавало своим сотрудникам деньги на выкуп тиражей книг, вызвавших неудовольствие властей. Всем было известно, что жандармы деньги воровали, а книги конфисковывали и даже перепродавали. Об этом позоре, как и о провокациях с письмами, писали европейские газеты. В России стали брезгливо презирать жандармов. Из охранителей империи они превратились в государственных воров, любящих издеваться над людьми. Во всей России быстро росло число обиженных и недовольных.

Третье отделение подсылало к Бакунину и Нечаеву в Швейцарию как доверенных лиц из России с рекомендациями их знакомых своих агентов. Они получали десятки писем к реальным сторонникам революционеров. Инакомыслящих тут же брали под надзор или арестовывали. Шум в империи вышел большой и Нечаева объявили особо опасным государственным преступником.

В августе 1869 года по сербскому паспорту, полученному с помощью поэта Христо Ботева, Нечаев через Румынию выехал в Россию. За осень он создал в Москве и Петербурге свою организацию «Народная расправа» или «Общество топора», в которую вошли десятки человек. Нечаев захотел устроить провокацию в московской Земледельческой академии, которая совершенно бессмысленно и незаслуженно повредила бы многим бедным студентам. Один из них Иван Иванов возмутился, сказал, что выйдет из «Народной расправы» и создаст свою группу. В ноябре 1869 года Нечаев с четырьмя товарищами зверски убил студента Иванова. В декабре Третье отделение, видя, что «Народная расправа» ничего не делает, решило ее ликвидировать. Арестовали около трех десятков человек, но улик против них не было. Во время допросов жандармы узнали об убийстве Иванова и их дела пошли на лад. Через года на суд вывели сто пятьдесят человек. Осудили тридцать семь членов «Народной расправы», сорок четыре человека оправдали. За время следствия, как обычно, несколько человек совершили самоубийство или сошли с ума. Если жандармов не устраивал обычный суд с непокорными присяжными, то в соответствии с Судебной реформой 1864 года людей судили Особое совещание при Министерстве внутренних дел, военные или специальные судьи. В июле 1871 года десятки студентов были отправлены на каторгу и ссылку в Сибирь. Самому Нечаеву удалось бежать за границу.

Александр II был очень недоволен мягким приговором и приказал изменить законодательство, чтобы больше не допустить такого либерализма. По его приказу было создано Особое присутствие Правительствующего Сената, в которое теперь для суда поступали все политические дела, или дела, представленные как политические. Само собой, всех оправданных студентов по делу «Народной расправы» опять арестовали и в соответствии с законом административно сослали на пять лет в Сибирь, запретив учиться. Третье отделение могло продлевать сроки ссылок до бесконечности, каждые пять лет, и часто это делало.

Летом 1872 года в результате жандармской операции Сергея Нечаева арестовали в Швейцарии, через год судили в России, и приговорили к двадцати годам сибирской каторги. Сергей Нечаев заявил на суде: «Во главе империи много людей, живущих по выражению «После нас хоть потоп!» Любые репрессии вызывают ожесточение и порождают многих врагов. Долой царя-кровопийцу!»

«Правительственный вестник» публиковал стенографический отчет с судебных заседаний. Нечаев, считавшийся уголовным преступником, переставал им быть в глазах подданных. По личному приказу Александра II Нечаева вместо Сибири отправили в Секретный дом Алексеевского равелина Петропавловской крепости Санкт-Петербурга. Царь практиковал сажать в тюрьму без суда неприятных ему людей и держать их там до особого распоряжения, забывая, естественно, об их существовании. Через десять лет, в ноябре 1882 года, особо опасный государственный преступник Сергей Нечаев умер, наконец, от жестокого обращения и голода.

После 1871 года в российский оборот вошли новые термины. О тех, кого ссылали в Восточную Сибирь, в Забайкалье, теперь говорили, что они в «Местах отдаленных»; о тех, кого ссылали ближе, в Западную Сибирь, говорили, что они в «местах, не столь отдаленных». Среди значительного количества народников начали вырабатываться принципы общения с жандармами – не выдавать товарищей и использовать суд для пропаганды своих идей. На многочисленных студенческих сходках читали стихи Иоганна Гете: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!»

В революционерах типа Нечаева попытался разобраться Федор Достоевский: «В нашем обществе, особенно среди нынешней молодежи, может быть как никогда велика жажда правды и более того – готовность пойти на все, на любые жертвы и на самопожертвование ради правды – вот национальная черта поколения. Но весь вопрос в том и состоит, что считать за правду». Пытаясь понять, кто виноват в разгорающемся конфликте власти и общества, еще во время нечаевских процессов Ф.Достоевский начал журнальную публикацию своего романа «Бесы»: «Ясно было, что в этом сброде новых людей много мошенников, но было несомненно, что много и честных, весьма даже привлекательных лиц, несмотря на некоторые все-таки удивительные оттенки. Честные были гораздо непонятнее бесчестных и грубых, но неизвестно было, кто у кого в руках»,

«Бесы» очень понравились Константину Победоносцеву, несколько раз беседовавшему о них с Достоевским. Победоносцев, выходец из незнатной семьи, закончил петербургское Училище правоведения, преподавал на кафедре гражданского права в Московском университете и являлся восходящей звездой высшего петербургского чиновничества. С1861 года тридцатипятилетний Победоносцев стал преподавать право цесаревичу Александру и другим детям императора и вскоре был назначен воспитателем наследника престола. Победоносцев, как и Достоевский печатался в «Русском слове» М.Каткова, писал о судебной реформе. Главной его идеей и целью стало укрепление монархической власти: «Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, эта, к сожалению, утверждающаяся в умах даже и лучших у нас людей идея, будто всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной». Достоевский писал о том, как были построены и организованы кружки-пятерки Нечаева, или о сути общественной жизни в России: «Я никогда не мог понять смысла, что лишь одна десятая часть людей должны получать высшее развитие, а что остальные девять десятых служат лишь материалом и средством. Эта идея совершенно ужасная и совершенно антихристианская. Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских будут образованы и развиты, очеловечены и счастливы. С условием лишь десятой части счастливцев я не хочу даже и цивилизации».

Большая часть образованного дворянства и появившаяся интеллигенция не одобряла методов властей в борьбе с инакомыслящими и вообще не одобряла половинчатость реформ, проведенных Александром II. Мыслящие, совестливые, честные люди, занимавшиеся творчеством и познанием мира хорошо знали цену столпившихся у трона вельмож и сановников, и их роль в империи быстро росла. Как и всех подданных империи, их не допускали к политической жизни, но интеллигенты добились того, что в российском обществе зло стали называть злом, добро – добром, черное – черным, а белое – белым. Если кто-то высказывал лицемерное и угодное властям мнение о происходящем в стране, все знали, что он лицемер и лжец. Лицемерить в империи стало стыдно и лицемеров, как и жандармов презирали, несмотря на их деньги, власть и силу. Власти начали называть духовную оппозицию маргинальной, но все знали, что это неправда. Отчуждение между властью и интеллигенцией росло. Когда Александр II говорил, во время европейских переговоров, что выражает общественное мнение, то над ним просто смеялись в газетах. В начале его правления либеральная оппозиция насчитывала десятки тысяч, а в конце – сотни тысяч человек, и они не сидели без дела. Те, кто не хотел быть под надзором полиции, помогал деньгами и кровом народникам и студентам, высказывающим в листовках и прокламациях свое отношение к издевательским акциям власти по отношению к подданным, а их было множество. Мораль и нравственность общечеловеческая уже давно в России приходили в вопиющее противоречие с политической и социальной действительностью. Многие исследователи писали, что если бы императорской власти не мешала кучка либералов, оппозиционеров и головорезов, то вся Россия жила бы в благополучии и довольстве, и это была историческая неправда. Власти со времен Петра и Екатерины никто не мешал делать страну процветающей, но только два гения на троне отдавали этому все свои силы и жизнь. Весь XIX век власти нагло и хамски нарывались на подданных и дождались того, что их, наконец, стали убивать. Царь Александр II, как и его отец Николай I, продолжал решать, как жить каждому поручику и титулярному советнику, купцу и заводчику, но к середине XIX века это была уже фикция. Один из высших сановников империи молча писал в дневнике: «Теперь государь самодержавен только по имени, важнейшие государственные вопросы ускользают от влияния государя». Ответственность за тупость, непрофессионализм, коррупцию, хамство и наглость государственного аппарата в первую очередь легла на действующего монарха, но охота на него была объявлена только летом 1879 года. В 1874 году активная часть оппозиции пошла в народ, пытаясь повлиять на невлияемую власть агитацией и пропагандой среди мужиков. Власть репрессировала тысячи народников и тогда ее главного представителя убили. Прежде чем Александра II убили, на него покушались шесть раз, и каждый раз он искренне удивлялся, почему хотят убить его, Освободителя. Среди высших сановников были те, кто пытался венценосному объяснить, почему его травят по всей империи, но за правду царь отправлял в отставку. В обществе уже понимали, что словом государю ничего доказать нельзя. У Александра II оставалось пять лет, чтобы просто научиться слушать, но ему, как и всем другим монархам после Петра и Екатерины Великих, не хватило бы и пятидесяти. В Российской империи за ошибки государей всегда платили подданные. В 1878 году ситуация изменилась, но власть добивалась этого всегда и особенно в последние четыре года. Весной 1874 года началось хождение в народ.

В 1873 году в плодородной и необъятной России разразился голод, захвативший Самарскую, Оренбургскую, Уфимскую губернии, даже земли войска Донского.

Летом 1873 года семь человек из группы Александра Долгушина начали рассказывать по уездам Московской губернии о том, что «на земле скоро все будут равны». Они возили с собой печатный станок, который крестьяне приняли за пресс для изготовления фальшивых денег и его пришлось чуть ли не отбивать от них силой. Тысячи листовок и прокламаций наводнили Подмосковье. Один из членов долгушинской группы даже попытался заработать лично, продавая их крестьянам. Александр Долгушин написал прокламации «К русскому народу», «К интеллигентным людям», напечатал брошюру В.Берви-Флерковского «Как должно жить по законам природы и правды». Он писал, что крестьянам не помогут правительство и дворяне, предлагал им требовать передела земли, открытия школ, отчета о бюджетных тратах, «действовать дружно и согласно, невзирая на гонения и смерть». Некоторые крестьяне донесли старостам о долгушинцах, те донесли становым приставам. Местным властям не понравились требования о бюджетных проверках и в сентябре 1873 года долгушенцев арестовали, судили, отправили на каторгу. После невменяемого суда Особого присутствия МВД член кружка чайковцев князь Петр Кропоткин написал программу «Должны ли мы заняться рассмотрениями дела будущего строя?», в которой считал, что чем сильнее гнет властей и помещиков, тем быстрее произойдет народное восстание: «Никакая горсть людей, как бы энергична она не была, не может вызвать народного восстания, если сам народ не доходит в своих лучших представителях до сознания, что ему нет другого выхода из положения, которым он недоволен, кроме восстания. Дело всякой революционной партии – не вызвать восстание, а только подготовить его успех». Кропоткин отрицал насилие для достижения цели: «Необходимо просвещать народ, создавать в нем кружки». Из Женевы прислал прокламацию Петр Лавров: «Вампир, обрекающий русский народ на неизбежное разорение, на неизбежное голодание, на неизбежные эпидемии, на страшную и медленную смерть, есть государственный строй Российской империи. В народ!»

В городах началось создание мастерских сапожников, столяров, слесарей. Один из народников позднее писал:

«Небольшой деревянный флигель из трех комнат с кухней на Выборгской стороне. Скудная мебель. Спартанские постели. Запах кожи бьет в нос. Это сапожная мастерская. Трое молодых студентов сосредоточенно работают. Один занят прилаживанием двойной толстой подметки к сапогам. Под подошву надо спрятать паспорт и деньги, на всякий случай. Молодая девушка согнувшись шьет сорочки, шаровары, кисеты для своих товарищей, идущих в народ. Говорят мало, потому что некогда. Все уже решено, все ясно, как день. Крепкие рукопожатия и благие пожелания».

Во главе первой разведывательной группы в народ пошла дочь отставного петербургского градоначальника и действительного статского советника Софья Перовская. Крестьяне не доверяли им, считали ворами, отказывали в ночлеге. Софью, правда, слушали, водили из избы в избу, отказывались брать деньги за кров и еду, часть ее группы арестовали, но сочувствовавшая ей охрана позволила бежать.

На печать прокламаций и листовок и брошюр отдавали свое состояние молодые дворяне. Будущий писатель-террорист Сергей Кравчинский писал в «Сказке о копейке»: «Проснись, народ православный! Чего маешься ты, над непосильной работой надрываючись! Народ простодушный! Тысячу лет правят цари народом русским, тысячи лет твои отцы и деды верно служили им. Много ли оставили тебе от щедрот царских? Столько же и ты оставишь детям своим! Так довольно же тебе терпеть муку мученическую! Довольно тебе надрываться, на своих лиходеев работать! Если не погибла в тебе сила богатырская, поднимись, как один человек, на злодеев своих и истреби их с лица земли до последнего! Пусть не поганят они землю русскую! Пусть не развращают они душ человеческих! От них одних все зло на земле!»

Из Петербурга, Москвы, Киева, Саратова, Самары и других городов весной 1874 года тысячи народников двинулись на Волгу, Дон, Урал, Днепр. Третье отделение взяло руководство кружка чайковцев, но было уже поздно. Тысячи народников агитировали и пропагандировали в сорока губерниях Российской империи. Они шли от села к селу, от деревни к деревни, разговаривали на социальные и социалистические темы, распространяли листовки, прокламации, брошюры. Народники и крестьяне разговаривали на разных языках, не понимали друг друга. Никто не собирался бунтовать, были случаи сдачи народников крестьянами в полицию.

К концу лета жандармы арестовали почти две тысячи народников и сочувствующих. Три года длилось следствие, о котором монархист К.Победоносцев с яростью писал: «Жандармы повели это страшное дело по целой России, запутывали, раздували, разветвляли, нахватали по невежеству, по низкому усердию множество людей совершенно даром». Александр II знал о массовых жандармских беззакониях, но не вмешивался. По всей империи пели:

«Пусть нас по тюрьмам сажают,
Пусть нас пытают огнем,
Пусть в рудники посылают,
Пусть мы все казни пройдем!
 Если ж погибнуть придется
В тюрьмах и шахтах сырых,
Дело, друзья, отзовется,
На поколеньях живых!»

На собраниях народники говорили о дремучей вере мужиков в царя-батюшку, обманутого жадными помещиками-дворянами. Александр II потребовал от Третьего отделения раз и навсегда покончить с социалистическими идеями в империи и наделил жандармов и полицию небывалыми правами. Естественно, Третье отделение и Министерство внутренних дел тут же забили тюрьмы до отказа, арестовав почти пять тысяч человек, в Санкт-Петербурге спешно строился шестиэтажный дом предварительного заключения. Третье отделение и МВД жаждали пожалований, чинов, званий и орденов и разгул полицейско-сыскных репрессий захлестнул империю. В городах и деревнях, в селах и уездах молодых хватали по малейшему подозрению. К суду привлекли почти тысячу народников, среди них около двухсот женщин. В состоявшихся процессах «193-х» в Петербурге и «50-ти» в Москве власть, как гоголевская унтер-офицерская вдова в полиции сама себя высекла. Сотни человек были осуждены, тысячи высланы без суда в административном порядке на север империи и в Сибирь. С.Кравчинский писал: «Что будет с томящимися в тюремных стенах? Для тюремных номеров есть несколько исходов и все они одинаково возможны. Заключенный или заключенная могут удавиться с помощью носового платка или порванного белья, или отравиться, или перерезать себе горло ножницами, или убить себя с помощью разбитого стакана. Он или она могут сойти с ума и их продержат в тюрьме еще длительное время в сумасшествии. Если заключенные не решатся на самоубийство, то будут постепенно чахнуть и умрут от тюремного туберкулеза. Если же несмотря ни на что и благодаря необыкновенной силе характера, физической крепости они все же доживут до суда, то судьи пошлют их на всю жизнь в Сибирь».

До судов народников сошли с ума или покончили жизнь самоубийством около ста человек и вся Россия знала из имена. В судах лидеры народников произносили такие речи, что волосы у присутствующих, среди которых были иностранные корреспонденты, вставали дыбом. Речи распространялись по всей империи. Выдающийся прокурор и юрист А.Ф.Кони писал в чиновничьем Петербурге: «Этот город до того пропитан ложью, страхом, бездушием и рабством самого презренного свойства под покровом либеральной болтовни, что становится тошно». Как среди помещиков было много садистов, так и среди жандармов было много извергов, преступления которых становились известны обществу. Само собой сотрудников Третьего отделения и полиции за массовые издевательства над заключенными не наказывали и ответственность за них нес Александр II, как главный в империи.

Часть народников осталась на постоянное место жительство в деревне. Большая часть оставшихся на свободе пришли к мысли, что единственным возможным способом борьбы с существующим строем может быть только заговор и переворот. Именно в 1875 году Петр Ткачев в Женеве стал издавать свой журнал «Набат», призывавший к борьбе с Александром II с помощью заговора и убийства.

Уцелевшие народники перебрались в Москву, где объединились с учившимися в Европе студентами. Они начали вести широкую пропаганду на заводах и фабриках, устраивались туда конторскими служащими и мастерами. Николай Некрасов писал:

«За желанье свободы народу
Потеряем мы сами свободу,
За святое стремленье к добру —
Нам в тюрьме отведут конуру».

Во всем обществе обсуждали слова великого поэта: «Бывали хуже времена, но не было подлей». Народники решили создать единую революционную организацию с выборным и сменяемым руководством. На российских фабриках и заводах появились рабочие кружки, в которых народники вели агитацию и пропаганду революционно-социальных идей. Кружки действовали на десятках предприятиях, на железной дороге, в столярных, слесарных, кузнечных мастерских. В конце 1874 года в Москве была создана «Всероссийская социально-революционная организация», с отделениями в Туле, Иваново-Вознесенске, Киеве и Одессе. Организация имела программу и устав, но на общем собрании утвердить их не смогли.

Летом 1874 года Александр II поручил Третьему отделению произвести следствие «о распространении в народе в разных местностях империи преступной пропаганды». К осени с помощью доносов членов рабочих кружков арестовали и в феврале 1877 года начался «процесс 50-ти». Вся Россия читала речь на суде рабочего Петра Алексеева, превратившегося из обвиняемого в обвинителя:

«Мы продаемся на сдельную работу из-за куска черного хлеба. Нас розгами и пинками приучают к непосильному труду. Мы питаемся кое-как, задыхаемся от пыли и зараженного нечистотами воздуха. Мы спим где попало, на полу, без всякой постели и подушки, завернутые в лохмотья и окруженные бесчисленными паразитами. Рабочему довели заработную плату до минимума. Мы работаем семнадцать часов в день за сорок копеек и нам не по праву выписывают штраф. Везде одинаково рабочие доведены до самого жалкого состояния. Это ужасно! При таких условиях жизни работников невозможно удовлетворить самые необходимые человеческие потребности. Господа! Неужели кто полагает, что мы, работники, ко всему настолько глухи, слепы, немы и глупы, что не слышим, как нас ругают дураками, лентяями, пьяницами? Мы этого не заслуживаем. Неужели мы не видим, как вокруг нас богатеют и веселятся за нашей спиной? Рабочий народ, не получающий никакого образования, смотрит на это, как на временное зло, как на правительственную власть, временно захваченную силой, и ворочащую нас с лица на изнанку. 19 февраля стало для нас одной мечтой и сном! Эта крестьянская реформа – реформа дарованная, хотя и необходимая, но не вызванная самим народом, не обеспечивает самых необходимых потребностей крестьянина. Мы по-прежнему остались без куска хлеба, с клочками никуда не годной земли и перешли в зависимость к капиталисту. Русскому рабочему народу остается только надеяться самим на себя и не от кого ожидать помощи, кроме от одной нашей интеллигентной молодежи. Она одна братски протянула нам руку. Она одна подала свой голос на все слышанные крестьянские стоны Российской империи. Она одна неразлучно пойдет с нами до тех пор, пока поднимется мускулистая рука миллионов рабочего люда и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах!»

Алексеева пытались остановить, пытались заткнуть ему рот судьи. В зале суда творилось что-то невообразимое. Арестованных по «процессу 50-ти» приговорили к сибирской ссылке и каторге, Алексееву дали десятилетний каторжный срок и зарезали в Сибири.

Речь рабочего Алексеева, введшая власть в столбняк, была тайно отпечатана народниками, распространена по империи и тысячами экземпляров ахнула по России.

После февральского «процесса 50-ти» в октябре 1877 года грянул крупнейший российский «процесс 193-х», на котором судили ходивших в народ. Обвиняемых разделили и судили по группам. Подсудимые предложили судьям сразу огласить заранее написанный приговор. Отчеты о процессе были тут же запрещены к печатанью в газетах, подробности суда быстро становились известны в российском обществе. 15 ноября 1877 года по поручению народников сквозь жандармские и судебные вопли смог произвести речь великолепный Ипполит Мышкин.

Сын военного писаря и крепостной крестьянки, служивший военным стенографистом, Мышкин после увольнения со службы купил типографский станок в Москве, где печатал книжечки для народного просвещения, большую часть которых запрещала невесть откуда взявшаяся цензура. В июле 1875 года Мышкин в форме жандармского офицера прибыл в сибирский Вилюйск с поддельным письмом: «Выдать государственного преступника Николая Чернышевского поручику Отдельного Корпуса Жандармов Мещерскому для перевозки его на новое местожительство в Благовещенске». Мышкин приехал без двух конвойных унтер-офицеров, это вызвало подозрение, он обиделся, ушел, был пойман и судим в «процессе 193-х», где был объявлен «главным организатором революционного сообщества». Его речь, как и выступление Алексеева, прогремела по России: «Наша цель в том, чтобы создать на развалинах этого строя тот порядок вещей, который бы удовлетворял народным требованиям. Этот строй может быть создан только путем социальной революции, потому что государственная власть закрывает все пути к мирному достижению этой цели. Эта власть никогда добровольно не откажется от насильственно присвоенных себе прав!»

Более пятидесяти раз судья останавливал Мышкина, грозил вывести его из зала суда. Великолепный Ипполит гремел на всю империю: «У нас нет гласности, нет даже возможностей выяснить истинный характер дела. И где же? Даже в зале суда! Я имею полное право сказать, что это не суд, а пустая комедия или нечто худшее, более отвратительное и позорное, чем публичный дом. Там женщина из нужды торгует своим телом, а здесь сенаторы из подлости, из холопства, из-за чинов и крупных окладов торгуют чужой жизнью, истиной и справедливостью, торгуют всем, что есть наиболее дорогого для человечества».

Сквозь поднявшийся в зале суда рев корреспонденты иностранных газет стенографировали речь Мышкина, прокурор хрипел, что «это чистая революция», товарищи закрывали Мышкина от жандармов, которые пытались тащить его за волосы, в зале падали в обморок, председатель суда со страху убежал из зала и все это в подробностях узнала Россия. В январе 1878 года неумелые судьи объявили приговор по «процессу 193-х», приговорив к сибирской каторге шестьдесят пять человек, а еще тридцать к ссылке. Девяносто человек, просидевших во время следствия годы в тюрьмах, пришлось оправдать.

Ипполит Мышкин получил десять лет каторги. За издевательства над заключенными он публично во время церковного богослужения в тюрьме дал пощечину смотрителю. Его объявили сумасшедшим и перевели в другую тюрьму. После убийства Александра II Мышкина в мае 1881 года отправили в Сибирь, в Нерчинск. За речь, сказанную в Иркутске над гробом замученного товарища, ему добавили еще пять лет каторги. В феврале 1882 года Мышкин смог бежать со страшной Карийской каторги, был пойман во Владивостоке, летом 1882 года посажен в Петропавловскую крепость, а в августе 1884 года – в Шлиссельбург.

Во время следствия политических держали сначала в Петропавловской крепости, а потом, после объявления приговора, переводили в Шлисельбург, в «русскую Бастилию», находящуюся на острове у истока Невы в Ладожское озеро, в шестидесяти километрах от Петербурга.

В 1810 году Шлиссельбург стал называться государевой тюрьмой, в которой позднее сидели декабристы. Ее режим называли могильным. У узников были только номера и камеры пять шагов в длину и три в ширину, сырые, полутемные, со спертым воздухом. Законов о тюремном заключении в империи не было и в Шлиссельбурге царил дикий произвол, издевательство, воровство, лихоимство администрации. Только в июле 1884 года Александр III подписал «Положение о Шлисельбургской крепости», в которой начались казни. Узники были в полной изоляции, им запрещались физическая и умственная деятельность. Две трети Положения перечисляли наказания за неповиновение тюремному начальству. Права администрации не ограничивались. Обычно треть узников казнили, треть умирали сами от страшных условий содержания, каждый двадцатый кончал жизнь самоубийством. Тюрьма постоянно расширялась, появлялись многоэтажные корпуса «Сахалин», «Зверинец», четырехэтажный корпус на пятьсот человек.

25 декабря 1884 года Ипполит Мышкин бросил тарелку в тюремного смотрителя с говорящей кличкой «Ирод». На закрытом военном суде он заявил: «Я хотел содействовать гуманному решению тюремного вопроса, показать резкое противоречие между требованиями христианской нравственности и отношением к политическим заключенным». За брошенную в смотрителя тарелку Ипполита Мышкина, конечно, расстреляли. Намного позже его товарищи нашли на камнях его камеры надпись «26 января 1885 года я, Мышкин, казнен» и рассказали об этом России.

Процессы «50-ти» и «193-х» потрясли всю империю. Иностранные корреспонденты уходили из зала суда до объявления приговора, и вся Европа с ужасом читала в лондонской газете «Таймс»: «Я слышу только то, что один обвиняемый прочитал Лассаля, другой вез с собой в вагоне «Капитал» Маркса, третий просто передал какую-то книгу своему товарищу. Что же во всем этом политического, угрожающего государственной безопасности?» С этого момента в мире опять стали называть русских варварами, как во времена Средневековья. С февраля 1878 года ситуация в империи резко изменилась С.Кравчинский писал на английском языке в книге «Подпольная Россия», которую читала Европа:

«Пропагандисты ничего не хотели для себя. Они были чистейшим олицетворением самоотверженности. Социализм был их верой, народ – их божеством. После первого разочарования они потеряли всякую надежду на победу, и если еще желали венца, то это был венец из терниев, а не из лавров. Они шли на муки с ясностью во взоре и выносили их с полным спокойствием духа, так как знали, что страдают за свою веру. В них было слишком много идеализма, чтобы они могли устоять в предстоящей трудовой и жестокой борьбе. Они должны были измениться или исчезнуть. Начал вырабатываться иной тип революционера, готовый занять их место. На горизонте обрисовалась сумрачная фигура, озаренная точно адским пламенем, которая с гордо поднятым челом и взором, дышавшим вызовом и местью, стала пролагать свой путь среди устрашенной толпы, чтобы вступить твердым шагом на арену истории. То был террорист».

Еще в 1875 году в Петербурге была создана организация из уцелевших народников во главе с Александром Михайловым и Марком Натансоном. Организация была чрезвычайно законспирирована и называлась «треглодиты» – древние люди, жившие в пещерах. Полиция доложила Александру II о существовании тайного кружка и царь приказал Третьему отделению все выяснить о недобитых народниках и ликвидировать эту группу. Жандармы доложили императору: «Племя троглодитов, диких людей, жило в Африке, в пещерах, жены и дети были у них общие. Ныне троглодитами называют породу обезьян Шимпанзе, они весьма смышленые, ручные, иногда заменяют прислугу, раздражительные, быстро переходят от крайней веселости к зверству». Царь приказал, как обычно, держать все под контролем. «Треглодиты» устроили великолепный побег из Тюремной больницы народника князя Петра Кропоткина, вскоре ставшего выдающимся анархистом, создателем Черного Интернационала. Осенью 1876 года неуловимые «треглодиты» создали «Северную революционно-народническую группу». В российском обществе с восторгом пересказывали подробности побега князя Кропоткина.

Происходивший из старинного княжеского рода Петр Кропоткин в девятнадцатилетнем возрасте служил камер-пажом Александра II в 1861 году, служил офицером Амурского казачьего войска, как член Русского географического общества участвовал в географических экспедициях на Алтай и Амур, вычислил нахождение северной земли Франца-Иосифа. В 1872 году князь Петр вступил в кружок чайковцев, ходил в народ и в 1874 году был арестован, как главный пропагандист среди петербургских рабочих. Два года почти без допросов князь провел в одиночной камере Петропавловской крепости. В 1876 году у князя началась цинга и его перевели в Николаевский военный госпиталь на окраине Петербурга. Княжеская семья просила отпустить его домой на поруки для лечения и надзирающий прокурор дал циничный ответ: «Предоставьте свидетельство от врача, что ваш брат умрет через десять дней, тогда я его освобожу». Когда вскоре некоторых императорских прокуроров стали резать и отстреливать, они очень недоумевали, за что их убивают. Почему-то они даже не понимали, что над людьми издеваться нельзя.

Князю разрешили гулять во внутреннем дворе госпиталя. Почему-то оказалось, что время его прогулок совпало с приездом в госпиталь подвод с дровами. Князю «троглодиты» передали план побега: в день освобождения ему будет дан сигнал пущенным рядом с его палатой воздушным шариком, а у открытых ворот для провоза дров князя будет ждать быстрая пролетка с лихим кучером – «троглодитом». Кропоткину сообщили день побега.

Утром 29 июня 1876 года в Петербурге в продаже не было ни одного воздушного шара. «Треглодиты» чудом выкупили за мороженное полуспущенный воздушный шар у какого-то мальчугана на улице. В магазине купили аппарат для накачивания шаров водородом, но он оказался поддельным и шар надуть так и не смогли. Одна из народниц привязала его к своему зонтику и в ясный солнечный день несколько часов ходила с зонтиком и шаром у Никольского госпиталя, но из палат Кропоткина шар не было видно. «Треглодиты» передали новый план освобождения князю Кропоткину в часах, которые вечером 19 июня ему принесли из ремонта.

30 июня князя Кропоткина вывели на прогулку во внутренний двор Николаевского госпиталя, в ворота которого тут же въехал дровяной обоз. Кропоткин осторожно прогулялся к воротам, скинул арестантский халат и рванулся на волю. Четыре жандарма рванулись за ним и стали кидать в него ружья с примкнутыми штыками, но не попали. Охрана периметра госпиталя с вышек почему-то в Кропоткина не стреляла. Кропоткин с разгона влетел в ожидавшую его пролетку. Жандармы по нему не стреляли – на козлах сидел загримированный под брата Александра II великого князя Николая «треглодит». Знаменитый и лучший в Петербурге рысак Варвар рванул с места и князь Петр Кропоткин исчез. Петербург содрогнулся от очередной тупости властей.

После приговоров по процессам «193-х» и «50-ти» «Северная революционно-народническая группа» вступила в переговоры с ростовскими и харьковскими кружками народников, чудом сохранившимися в провинции. Началось обсуждение программы новой организации, разработанной Александром Михайловым и Георгием Плехановым. Они подвели итоги хождения в народ, разослав анкеты с вопросами всем оставшимся на свободе народникам: каким должно быть содержание пропаганды, как относиться к стачкам, нужно ли вести пропаганду в армии, каковы наши недостатки, могут ли социалистические цели осуществиться сразу же после народнической революции? Все народники признали необходимость единого центра, но настаивали на том, чтобы в организации не было диктата, подобного нечаевскому. В октябре 1876 года Александру Михайлову удалось объединить народнические кружки под единым руководством. Основной задачей новой народническо-революционной организации «Земля и воля» стал «насильственный переворот, притом возможно скорейший, так как народное мировоззрение искажается». Одна из захваченных «процессом 193-х» народница Софья Бардина заявила на всю Россию на суде: «Преследуйте нас! За вами пока материальная сила, но за нами сила нравственная, сила исторического процесса, сила идеи. Идеи, увы, на штыки нанизать нельзя!». Тексты речей обвиняемых быстро распространялись по империи. Отделения «Земли и воли» были созданы в Воронежской, Тамбовской, Псковской, Смоленской губерниях. Один из первых землевольцев О.Аптекман позднее писал: «Деревенские народники незаметно для себя заразились терроризмом!». Третья часть новых народников были женщины, третья часть – рабочие. 27 декабря 1877 года умер великий русский поэт Николай Некрасов, по неподтвержденным данным пожертвовавший народникам почти полмиллиона рублей – умопомрачительную сумму. На похоронах народники «Земли и воли» впервые решили показать себя.

На похороны пришли более пяти тысяч человек. Венков было множество, но один был удивительный, с надписью «От социалистов». Его несли в кольце решительных молодых людей, которые даже не держали руки в карманах. Полиция и жандармы, которых было множество, сразу увидели крамольный венок, которым землевольцы открыто заявляли властям о создании невиданной революционной организации. Жандармы поняли, что венок без массового побоища отнять не удастся и после быстрых переговоров решили его, как и самих «социалистов» просто не заметить. Полицейские не спешили умирать за царя-батюшку. Они даже не задержали выдающегося народника Георгия Плеханова, сказавшего пылкую речь, под названием «Певец угнетенных» выпущенную в виде листовки. В толпе читали стихи Некрасова: «Сейте разумное, доброе, вечное, сейте, спасибо вам скажет сердечное Русский народ». О трусости столичной полиции быстро узнали подданные.

К началу 1878 года в революционной организации «Земля и воля» действовали М.Натансон, А.Михайлов, Г.Плеханов, О.Аптекман, В.Осинский, С.Кравчинский, Н.Морозов, М.Фроленко, А.Желябов, С.Перовская, В.Фигнер, Л.Тихомиров. Было необходимо изменить язык агитации и пропаганды, сделать его более простым и доходчивым. Необходимо было создать свою тайную типографию, что в тотально контролируемой империи было чрезвычайно трудным, почти невозможным делом.

Во главе «Земли и воли» стояла основная группа из нескольких десятков человек. В этой группе действовал исполнительный орган – комиссия из пяти человек. Вокруг этой группы по всей империи создавались территориальные и специальные группы. Высшим органом «Земли и воли» считался съезд представителей всех групп. В первом номере газеты революционной партии землевольцы говорили о духе своей организации:

«Основанием любой истинно-революционной программы должны быть народные идеалы, как их создала история в данное время и в данной местности. Во все времена, где бы и в каких размерах не поднимался русский народ, он требовал земли и воли! Земли, как общего достояния тех, кто на ней работает, и воли – как общего права всех людей распоряжаться своими делами. Отнятие земель у помещиков, изгнание, а иногда и поголовное истребление всего начальства, всех представителей государства, и учреждение автономных общин с выборными, ответственными и всегда сменяемыми исполнителями народной воли – такова была всегда неизменная программа народных революционеров. Поэтому ее принимаем и мы – революционеры-народники. Предоставим будущее будущему. Настоящему предстоит громадная задача: осуществление народной революции, которая одна в состоянии развить будущий социалистический строй из тех элементарных основ социализма, которые уже созданы в умах народа».

Центральная группа «Земли и воли» в столичном Санкт-Петербурге должна была действовать по выработанному уставу: «заведение прочных связей в местностях, где недовольство наиболее заострено, устройство прочных поселений среди крестьянского населения этих районов, заведение связей в центрах скопления промышленных рабочих, пропаганда и агитация в университетских центрах, издание собственного печатного органа и распространение листовок, установление связей с либералами и враждебными правительству религиозными сектами, сплочение крестьян во главе с естественными революционерами в единую организацию». В «Земле и воле» были созданы интеллигентная, рабочая, деревенская группы. Одной из главных стала дезорганизаторская группа, задачи которой заключались в освобождении из тюрем товарищей и организации террористических актов против провокаторов и правительственных агентов. Она должна была дезорганизовать работу правительства, установить революционные связи в армии, привлекать на свою сторону чиновников, «истреблять наиболее вредных или выдающихся лиц из правительства, которыми держится тот или другой ненавистный порядок».

В начале деятельности во главе «Земли и воли» встали А.Михайлов, Д.Лизогуб, отдавший партии все свое состояние в двести тысяч рублей, Г.Плеханов, В.Осинский, М.Попов, Е.Преображенский, В.Трощанский, А.Зунделевич, С.Баранников, Ю.Тищенко, Л.Буланов, О.Николаев, А.Хотинский, Н.Мощенко, О.Аптекман, В.Игнатов, Н.Тютчев.

6 декабря 1876 года землевольцы устроили в центре Петербурга смотр своих сил и это было неслыханно в империи. На площади у Казанского собора собрались тысяча студентов и около трехсот рабочих. С речью о Чернышевском выступил Г.Плеханов, говоривший о политических репрессиях властей. Над толпою вдруг взвилось знамя с большими буквами «Земля и воля». Полиция рвалась к знамени, но ее в колоссальной драке отбрасывали и отбрасывали демонстранты. Полицейские ударили сзади и на Невском проспекте столицы империи началось грандиозное побоище с массовыми избиениями. Полицейские взяли тридцать человек, многие из которых были случайными прохожими, что не помешало властям жестоко расправиться со всеми. Не участвовавший в демонстрации студент Боголюбов-Емельянов был приговорен к пятнадцати годам каторжных работ. Сообщение об этом для газеты «Земля и воля» набирала в созданной тайной типографии молодая девушка Вера Засулич.

Арон Зунделевич сумел создать тайную типографию «Земли и воли» в 1877 году в обычной квартире дома на Николаевской улице, рядом с Невским проспектом. Социально-революционное обозрение «Земля и воля» выходило регулярным тиражом в две-три тысячи экземпляров и развозилось по всей стране. В квартире постоянно жили четверо наборщиков и печатников, почти не выходящих на улицу. О нахождении типографии знали только несколько человек в партии. В квартиру регулярно по разным поводам приглашался дворник, как и все дворники Петербурга активно сотрудничавший с полицией, но он не увидел спрятанного каждый раз по искусно созданным тайникам типографского станка, специально купленного за границей. Бумагу и газеты в большом портфеле вносил и выносил из квартиры высокопоставленный чиновник министерства внутренних дел. Начальник Третьего отделения писал Александру II: «Дерзаю доложить, что больше полутора лет безуспешно проводятся розыски подпольной типографии. Охранники не щадят себя, работают все до самых мелких чиновников, сверх силы и все, что по крайнему разумению можно сделать, делается с полнейшим рвением».

Землевольцы все свои издания посылали по почте главноуправляющему Третьим отделением, и тот, бессильный найти подпольщиков, в узком кругу иронически отозвался о плохом качестве газетной бумаги. Через несколько дней ему прислали домой прокламацию, отпечатанную на великолепной дорогой бумаге, надушенную его любимым одеколоном. Над главным жандармом России смеялся весь Петербург и число землевольцев все время росло и росло.

Весной 1877 года землевольцы начали активно переезжать в деревни и села, открывать там акушерские пункты, кузницы, фермы, лавочки, работали писарями и учителями. Помещики, купцы, приказчики, приставы начали писать доносы на пропагандистов и работать стало неимоверно трудно, начались задержания. Деятельность землевольцев в деревне стала носить культурно-просветительный характер. Работавшая фельдшерицей в Саратовской губернии Вера Фигнер, принимавшая ежемесячно почти тысячу больных, писала: «Трогательно было стремление крестьян к просвещению и к нам, как людям, в руках которых светильник знания. В трех волостях, где я работала, не было ни одной школы. В селе, в котором мы жили, было два грамотных человека. Но потребность в знании, в школе были ярко выражены. После тяжелого трудового дня, когда вечером мы заходили с книгой в чью-нибудь избу, для хозяев это был праздник, на который быстро сходились соседи. Нас обогревало безыскусственное радушие, милое гостеприимство. Кончив чтение, мы уходили с миром, чувствуя над собой словно теплое благословение. Я прожила в Петровском уезде десять месяцев и утверждаю, что к нам за это время не присоединился ни один человек. Можно было придти в отчаяние от революционного одиночества, в котором мы жили. Мы уже ясно видели, что наше дело в народе проиграно. Все дело было в отсутствии политической свободы».

Успешно землевольцы действовали среди студентов и рабочих. В Петербурге произошло несколько крупных столкновений с полицией. Арестовывали землевольцев, студентов, рабочих, непричастных к партии людей. В революционной партии активизировалась дезорганизаторская группа. Переломным моментом в истории Российской империи стала русско-турецкая Балканская война 1877–1878 годов.

Из-за дикого произвола турецких властей на Балканском полуострове началась война против Оттоманской Порты. С 1875 года погибли десятки тысяч славян в Боснии и Герцеговине, Болгарии, Сербии и Черногории. Русские офицеры сотнями уходили в отставку и уезжали на Балканы воевать с турками. 12 апреля 1877 года началась кровавая русско-турецкая война, ведшаяся под флагом освобождения братьев-славян от жестокого турецкого ига. Империя, получавшая большие доходы от развития внешней торговли, была не против усиления своих позиций и получении новых рынков сбыта на Балканском полуострове и на всем Ближнем Востоке. Российская дипломатия попыталась убедить ведущие европейские державы в том, что Петербург не хочет установить контроль над средиземноморскими проливами Босфор и Дарданеллы, но ей не очень поверили. В июле 1877 года отмобилизованная русская армия форсировала Дунай и вошла в Болгарию. Российский Генеральных штаб планировал в результате молниеносной войны в течение месяца взять Стамбул. Во главе армии встал сам Александр II и его брат Николай, люди с отрицательным военным профессионализмом. Авангард русских войск занял Шипкинский горный перевал на Балканах и был там остановлен. Основная русская армия встала под Плевной, но взять ее с помощью бездарных кровавых штурмов не смогла. Вся Россия собирала деньги для своих солдат и эти миллионы, как и в позорную Крымскую войну, тут же разворовывали чиновники. В результате холода, голода, отвратительного снабжения русские солдаты массово умирали совсем не в ходе боевых действий, потеряв в боях в десять раз меньше воинов, чем от болезней и идиотизма высшего командования. Александр II в истерике спрашивал: «Что же это, второй Севастополь?», но порядка не наводил и зарвавшихся холопов не наказывал. Яростно дравшиеся на Шипке русские герои потеряли каждого второго бойца и спасли русскую армию от окружения. Брат Александра II Николай предложил отступать к Дунаю. Несколько русских генералов возмутились и это было неслыханно. Александр II плакал, видя, как бездарно гибнут десятки тысяч русских солдат, но ничего не менял и к голосу разума не прислушался.

Подкрепление к Плевне из Стамбула через горные перевалы пробиться не смогло, и крепость сдалась 28 ноября 1877 года, исчерпав все оборонительные возможности. Русские войска к концу зимы подошли к Стамбулу, потеряв от болезней множество воинов. Султан запросил мир, но в итоге на Берлинском общеевропейском конгрессе его условия были изменены. Сербия и Румыния были объявлены независимыми королевствами, а заваленная десятками тысяч русских солдатских трупов Болгария разделена на две части, одна из которых осталась за властью Турции. Австро-Венгрия почему-то получила Боснию и Герцеговину. России достались взятые ей в Закавказье несколько крепостей и устье Дуная, потерянное в 1856 году. Сербия, Румыния и Болгария были очень недовольны Россией в июне 1878 года и между ними началось охлаждение. Даже Болгария быстро вышла из сферы русского влияния. Сама Российская империя не добилась поставленных в войне целей и осталась без союзников в международной изоляции. В самой России Балканская война и Берлинский конгресс вызвали огромное разочарование в стране. Революционное подполье рассказывало подданным об очевидной неспособности властей решать не только внутренние, но и внешние проблемы. Множество людей в империи хотели перемен и в России поднялась буря.

Земские собрания пяти губерний приняли резолюции о том, что власть должна дать подданным ту политическую свободу, которую получили освобожденные болгары. Студенты, требовавшие конституцию, изгонялись из университетов и массово ссылались. Полиция в Москве организовывала их избиения с помощью дворников и торговцев Охотного ряда. В июле 1877 года петербургский градоначальник Ф.Трепов, один из самых одиозных людей в окружении Александра II, приехал в Дом предварительного заключения. Более трех лет провели в заключении сотни народников, против большинства их которых не было никаких улик. Люди массово мучились в переполненных камерах, одиночках, в страшной духоте, антисанитарии, неподвижности, болели цингой, убивали себя. Для Трепова это было нормально. Он потребовал, чтобы при его присутствии заключенные массово снимали шапки столько раз, сколько его увидят. Осужденный на пятнадцать лет каторги за участие в демонстрации на Казанской площади не участвующий в ней А.Боголюбов-Емельянов не снял или не успел снять шапку перед Треповым, который сбил ее сам с беззащитного и невиновного человека и приказал его публично высечь. Варварство петербургского градоначальника вызвало беспорядки в тюрьме и эхом прокатилось по России. На этот раз негодование охватило все слои русского общества, возбужденного войной. Ситуация в империи накалялась и накалялась.

24 января 1878 года записавшаяся на прием к Ф.Трепову молодая девушка Вера Засулич выстрелом из револьвера ранила градоначальника, после выстрела не пыталась скрыться и была чуть не убита жандармами. В действовавших независимо от «Земли и воли» южных революционных группах тут же была написана и опубликована прокламация «Голос честных людей»: «уже настала фактическая борьба с этим подлым правительством». 30 января автор прокламации М.Ковальский оказал ожесточенное сопротивление задержавшим его жандармам, ранил несколько человек и в августе 1878 года был повешен. 1 февраля в Киеве был убит полицейский провокатор. 23 февраля стреляли в киевского прокурора М.Котляревского, любившего издеваться над задержанными, например, прилюдно раздевать догола беззащитных красивых девушек-курсисток, заподозренных в том, что дали свой адрес для получения писем подруге, знакомой с каким-то поднадзорным или ссыльным, а может и не с ссыльным. На юге начались перестрелки подпольщиков с полицией, в которых участвовали десятки человек. В марте 1878 года дело Засулич было передано в суд присяжных.

31 марта 1878 года вокруг здания петербургского суда собралась двухтысячная толпа, столичные газеты писали: «С нами творится какая-то галлюцинация, это вас, меня, всех, общество судят!». Вера Засулич сказала в своей спокойной манере: «Я решилась хотя бы ценой собственной гибели доказать, что нельзя быть уверенным в безнаказанности, надругаясь над человеческой личностью. Я не нашла, я не могла найти другого способа обратить внимание на истязания, которым был подвергнут в тюрьме Боголюбов. Я не видела другого способа. Страшно поднять руку на человека, но я находила, что должна была это сделать».

В семь часов вечера присяжные передали председателю суда А.Кони, у которого перед этим в Зимнем дворце требовали заранее написать обвинительный приговор, свой вердикт – «Засулич невиновна». А.Кони подтвердил решение присяжных и в зале суда и вокруг него раздался многотысячный восторженный рев: «Браво! Да здравствует суд присяжных!» Н а выходе из суда оправданную по закону Засулич попытались тут же арестовать жандармы, но молодежь ее отбила и спрятала. Действия власти по делу Засулич вызвали у множества людей негодование, переходившее в ненависть. Великий русский писатель Лев Толстой заявил, что это «правозвестие революции», Иван Тургенев публично сказал, что это «знамение времени, взбудоражившее Европу». Весь мир обсуждал удивительный процесс Веры Засулич. В окружении Александра II началась паника. Про Ф.Трепова стали распускать слухи, что он казнокрад-мздоимец-самодур и только поэтому в него стреляли. Назначавший такого человека петербургским градоначальником Александр II через три часа после выстрела лично посетил своего раненного слугу и не хотел, чтобы Вера Засулич была оправдана. При чем тут законность, если я самодержец! В результате Александр II получил личное моральное поражение, небывалое в русской истории. Подданные, даже настроенные совсем не оппозиционно, стали думать, что революционеры своими выстрелами защищают их права человека от произвола и насилия властей и такого опять еще не было в русской истории. Первый российский террористический акт произошел в защиту гражданских прав поруганной личности, за оскорбленную честь. С дверей полицейских участков и жандармских управлений вспотевшие дворники яростно соскабливали несоскабливаемые листовки: «Каждый, кто не за правительство, должен быть против него. Мы приглашаем учащуюся молодежь, приглашаем все партии, кроме партии кнута и палок, соединиться в одном общем и дружном натиске для получения наших издавна попираемых человеческих прав, для защиты своих свободолюбивых сограждан от адских казематов Петропавловской крепости, для защиты русского народа от поголовного разорения».

Дела о сопротивлении властям, об оскорблении начальников были переданы из судов присяжных в военные суды и особые совещания, политические дела фальсифицировались, немыслимые по жестокости приговоры стали еще суровее. В обществе нарастало озлобление. 25 мая 1878 года в Киеве зарезали жандармского офицера Г.Гейкинга, руководившего борьбой с революционным подпольем. Действия южных групп, не входивших в «Землю и волю» вызвали обсуждение проблемы терроризма в первой революционной партии. Газета «Земля и воля» писала и ее читали по всей России: «Главная масса наших сил должна работать в среде народа. Террористы – это не более, чем охранительный отряд, назначение которого оберегать этих работников от предательских ударов врагов». По мере роста репрессий властей поменялось и мнение о роли «дезорганизаторской группы» в партии. Вера Фигнер писала: «Если мирные средства для устранения произвола и насилий закрыты и все усилия к изменению положения дел оказываются бесплодными, то остается прибегнуть к физической силе, вооружившись кинжалом, револьвером и динамитом. Вот причина, по которой из мирных пропагандистов революционеры превратились в террористов».

На особом совещании Кабинета Министров, проведенном в день оправдания Веры Засулич, было решено искоренять крамолу с помощью административных, полицейских и судебных репрессий. Проводились обсуждения, сколько ударов розог достаточно для порки заключенных без различия пола – пятьдесят или сто. Главноуправляющий Третьим отделением и шеф жандармов генерал-адъютант Н.Мезенцев заявил, что социалисты заслуживают только суровую кару. В Харьковской губернии были созданы два каторжных централа для политических с ужасающим режимом пребывания. Выдающийся юрист А.Кони писал об окружении Александра II, поражаясь их тупости и бездарности – типичные царские слуги, незаконно, а монархопослушные, опасающиеся лишиться жалованья, готовые на любые компромиссы, бездушные и пустые царедворцы, лакеи государя, но не слуги своей страны, дрожащие перед каждым докладным днем, читающие только «Полицейские ведомости» и делающие в слове из трех букв четыре ошибки, несведущие и безнравственные хищники, бездушные рабы власти. В вакханалии беззакония в империи землевольцы вместо слов «пропаганда, агитация, просвещение» стали говорить «кинжал, револьвер, месть». На юге империи активно действовала «группа бунтарей» во главе с В.Осинским и Д.Лизогубом. Южане при задержаниях полицией перестали сдаваться без сопротивления, отстреливались до последней возможности. Южные террористы стали называть себя Исполнительным комитетом социально-революционной партии. На его листовках стояла овальная печать с перекрещенными кинжалом, топором и револьвером.

Возбужденная революционная молодежь сменила призыв «В народ!» на призыв «К делу!». В 1878 году были прекращены даже демонстрации, на которых полиция несмотря на активное сопротивление задерживала многих участников. Революционеры стали заявлять, что пуля действительнее слов. Власти своими действиями активно увеличивали число подпольщиков. Арестовывали людей по малейшему подозрению, по выбитым показаниям малолетних, по письмам от каких-нибудь друзей-народников, по произвольным обвинениям. Потом людей держали в тюрьмах без суда годами и давали жесточайшие приговоры за чтение книг, разговоры. В обществе действия властей стали называть зверствами, облеченными в юридическую форму. Созданную Н.Мезенцевым харьковскую каторжную тюрьму стали называть «Домом ужасов» с заживо погребенными людьми. Письма из тюрем с описаниями издевательств полиции передавали из рук в руки и читали тысячи человек, плакавших, негодовавших, ненавидевших. В обществе стали говорить, что каждый подлый поступок должен ждать своей Засулич. Везде обсуждали, что такое российская власть, нагло издевающаяся над законами империи, неопирающаяся ни на общество, ни на народ, ни на что, кроме грубой силы. Против подобной власти, не выражающей воли большинства подданных, можно все, поскольку это просто плохо организованный произвол.

Вместо убитого в Киеве барона-жандарма Г.Гейкинга на его место был назначен молодой армейский офицер, недавно переведенный в Третье отделение Георгий Судейкин. Он стал вербовать провокаторов из студенческой молодежи и вводить их в революционную среду. В Киев ожидался приезд Александра II и в конце 1878 года Судейкин вышел на след южных «бунтарей». В начале января 1879 года на организованную студенткой-провокаторшей вечеринку собралась вся революционная группа Валериана Осинского. В разгар вечера в квартиру ворвался жандармский отряд Судейкина. Часть бунтарей отказалась сдаться и в начавшейся перестрелке погибли несколько революционеров и жандармов, сам Судейкин застрелил несколько человек. Бунтари выбили Судейкина из квартиры, но вырваться из засады не смогли. Судейкин вызвал солдат и бунтари сдались.

Доказать, что стрелял по жандармам кто-то из живых, а не убитых подпольщиков Третье отделение не могло и стало затягивать следствие. В феврале 1879 года в Харькове революционером Г.Гольденбергом был застрелен генерал-губернатор Д.Кропоткин. Политические репрессии тут же усилились и трех бунтарей во главе с В.Осинским приговорили к смертной казни за ношение оружия. В мае 1879 года его повели на казнь и сначала казнили двух товарищей Осинского, заставив его смотреть на повешение. Когда Осинского повели к виселице по приказу начальника казни специально вызванные военные музыканты заиграли «Камаринскую». Об этом повешении с ужасом и отвращением рассказывали все ее невольные участники. Они же передали «Земле и воле» предсмертное письмо Осинского. Именно его летом 1879 года читали Александр Михайлов, Андрей Желябов и Софья Перовская на учредительном Съезде «Народной воли», террористической организации, целью которой стало убийство Александра II. В августе 1879 года в Одессе за передачу революционерам всего своего огромного состояния был казнен дворянин Дмитрий Лизогуб, которого по закону могли только сослать. Еще не сказавший свои пронзительные слова о том, что «Человек рожден для счастья, как птица для полета», выдающийся русский писатель Владимир Короленко уже получил свой фальсифицированный приговор.

Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии, ввиду имеющихся сведений о дворянине Владимире Короленко, пришло к заключению, что это лицо оказывается несомненно виновным в сообществе с главными революционными деятелями, а равно в участии по печатанию и распространению революционных изданий вольной типографии.

Несмотря, однако, на столь важные указания, основанные на тщательной проверке действий в отношении названного лица, оно по неимению юридических данных к обвинению не может быть привлечено к ответственности по суду и даже к дознанию, производимому о его главных сообщниках, так как успело, по своей изворотливости, скрыть следы преступных деяний.

Третье отделение присовокупило, что кроме означенного общего обвинения о Короленко имеются следующие указания: он и его брат Илларион совещались между собой убить одного из секретных агентов, но злодеяние свое не успели привести в исполнение, так как об этом были получены благовременные сведения и агент от грозившей ему опасности охранен.

По докладе об этом Санкт-Петербургский генерал-губернатор, на основании высочайше предоставленной ему власти, определил: «выслать Короленко в Вятскую губернию под надзор полиции».

Уже почти никто в «Земле и воле» не сомневался в возможности вести борьбу с самодержавием с помощью террора, идеолог которого Николай Морозов писал: «Никому не ведомая подпольная сила политических убийств вызывает на свой суд высокопоставленных преступников, выносит им смертные приговоры и сильные мира сего чувствуют, что почва теряется у них под ногами, и они с высоты своего могущества валятся в мрачную и бездонную пропасть». 2 августа 1878 года главноуправляющий Третьим отделением Н.Мезенцев в очередной раз потребовал ужесточения репрессий против революционеров и через два дня был зарезан среди белого дня в центре Петербурга землевольцем Сергеем Кравчинским. Совсем скоро после этого небольшая группа народовольцев насмерть сцепилась с императором Александром II. Партизанская война между революционерами и властью быстро перешла в открытую войну, каждый акт которой волновал российское общество все больше и больше. Подданные империи говорили о том, что надругательство над человеческой личностью прощать нельзя. Власти постоянно компрометировали себя в обществе грубым невежественным произволом, подавлением любых проявлений свободомыслия и жестокими расправами с молодежью.

В «Земле и воле» А.Михайлов, А.Квятковский, Н.Морозов и С.Кравчинский создали особую группу «Свобода и смерть», пропагандировавшую среди революционеров террор власти. Одновременно с этим землевольцы агитировали, пропагандировали, призывали к стачкам, протестам, к дезорганизации власти. Члены группы «Свобода и смерть» изучили распорядок дня шефа жандармов, его охрану, подготовили конспиративную квартиру, деньги, пролетку и документы для исполнителей убийства. Сергей Кравчинский ходил смотреть на Мезенцева во время его прогулки по Петербургу, чтобы во время убийства не спутать главноуправляющего Третьим отделением с другими высшими чиновниками.

Сергей Кравчинский, родившийся в 1851 году в семье военного врача, закончил московское Александровское и петербургское Михайловское артиллерийское военные училища, вышел в отставку подпоручиком и поступил учиться в Лесной институт в Петербурге. В кружке чайковцев его захватили идеи общинного социализма и крестьянской революции. Молодой дворянин пропагандировал столичных рабочих, в 1873 году ходили рабочим-пильщиком по деревням, написал и издал народные книги «О правде и кривде», «Сказку о копейке»:

«Проснись, проснись, народ православный! Чего маешься ты, над работой непосильной надрываешься! Народ простодушный! Вспаши ледяное поле и засей его пшеницей. Когда на льду взойдет и созреет пшеница – тогда разживешься ты от трудов своих! Отцы твои и деды всю жизнь работали не разгибаючись. А много ли оставили они тебе от трудов своих?!

Столько же и ты оставишь детям своим. Чего ждешь ты, народ замученный, народ многострадальный?! Чего же еще терпишь ты? Уж не ждешь ли ты, что царь защитит тебя от друзей своих? Тысячу лет отцы и деды твои верно служили им. А много ли они оставили тебе от щедрот царских. Столько же и ты оставишь детям своим!

Так довольно же тебе терпеть муку мученическую! Довольно тебе надрываться, на своих лиходеев работаючи! Поработай же, коли не погибла в тебе сила богатырская. Поднимись, как один человек, на злодеев своих и истреби их с лица земли до последнего! Пусть не поганят они землю русскую! Пусть не развращают они душ человеческих! От них одних все зло на земле!

Пойдем же, братцы, во все стороны великого царства русского и будем говорить народу, что настала пора подняться нам против злодеев наших. И тогда всей землей, как один человек, поднимется вся Русь – матушка наша и никакая сила вражья не устоит против нас! Тогда то на земле настанет царство божие, царство правды и любви, и не будет на ней ни плача, ни болезней, ни скорби, ни страданий!»

От преследований властей Кравчинский скрылся за границу, и за участие в крестьянских беспорядках почти год просидел в итальянской тюрьме. Весной 1878 года «Земля и воля» отозвала Кравчинского в Россию, где он стал редактором ее газеты и одним из создателей подпольной типографии партии.

В начале августа 1878 года все было готово для покушения на Н.Мезенцева, которого предупредили, что его хотят убить. Начальник жандармов ответил, что особа и власть главноуправляющего Третьего отделения недосягаема и велика, а разговоры о теракте из области фантастики и бабских грез. 4 августа 1878 года Н.Мезенцев шел по Михайловской площади столицы империи. Группа «Свобода и смерть» долго спорила, можно ли совершать политические убийства из-за угла и решила, что нельзя. Навстречу Мезенцеву быстро шел Кравчинский и глядя шефу жандармов в лицо, всадил кинжал ему в грудь. Адъютант Мезенцева побежал к Кравчинскому, но его отсек прикрывавший террориста Андрей Баранников. Оба землевольца пробежали через Михайловскую площадь, вскочили в ждавшую их пролетку и сидящий на козлах Андриан Михайлов бросил знаменитого рысака Варвара в галоп. Землевольцы исчезли, а чиновная столица Российской империи вошла в ступор. Высшие чиновники спрашивали себя – кто следующий? Вся полиция и жандармы переворачивали Петербург вверх ногами, но в течение трех месяцев найти конспиративную квартиру «Свободы и смерти» с Кравчинским так и не смогли. В октябре Кравчинский ушел за границу империи, о которой второй родоначальник научного коммунизма Фридрих Энгельс тут же сказал: «Политическое убийство в России – единственное средство, которым располагают умные и уважающие себя люди для защиты против агентов неслыханно деспотического режима».

Мезенцева хоронил лично Александр II. На внеочередном заседании Совета Министров было решено разрешить задерживать возможных государственных преступников всем жандармским и полицейским офицерам, перевести политические дела, в которых оказывалось любое сопротивление при задержании, в ведение военных судов, приговоры которых не обжаловались и немедленно приводились в исполнение. Свидетелей при дознании не требовалось вообще, даже полицейских. Сибирских ссыльных предписывалось содержать только компактно в особых поселениях.

Новый главный начальник Третьего отделения А.Дрентельн приказал «обыскивать и арестовывать всех подозрительных, не стесняясь ни званием, ни состоянием подозреваемых лиц». Если никаких улик на задержанных не было, их все равно могли сослать административно, без суда и следствия. Для репрессий было достаточно неподтвержденных или выдуманных подозрений с возможными революционерами. Во время многочисленных квартирных обысков были случайно арестованы и несколько землевольцев. Современник писал о состоянии империи середины 1878 года: «Покушения и казни быстро начали сменять друг друга. Судебные процессы становились короткими с виселицами и казематами в эпилоге». Член «Свободы и смерти» Николай Морозов публиковал в газете «Земля и воля»:

«Родина-мать, нет ни счету, ни сметы,
Змеям, что были тобою пригреты,
Всюду душил тебя льстивый сенатор,
Хищный чиновник, жандарм, император,
Да и помещик, судья и купец,
Грабил последний судейский писец.
Родина-мать! Разверни свои силы,
Жизнь пробуди средь молчанья могилы!
Встань! Угнетенье и тьму прекрати
И за погибших детей отомсти!»

За границей Европе о «Земле и воле» рассказывал Сергей Кравчинский. Он читал лекции о русских революционерах-подпольщиков в Англии и США, написал большие работы «Россия под властью царей» и «Подпольная Россия», создал «Общество друзей русской свободы», редактировал «Free Russia», оказывал влияние на европейское общественное мнение, морально неприятное русскому самодержавию, создал «Фонд вольной русской прессы», издавал и нелегально пересылал в Россию революционную литературу – Маркса, Энгельса, Засулич, Плеханова, распространяя русскую нелегальную прессу в Англии, США, Европе, Латинской Америке. Он писал: «Смысл террористической борьбы – завоевание политических прав и политической свободы. Выбор такого оружия, как террор обуславливается исключительно русскими условиями, делающими невозможной борьбу открытую, как в других странах. Как только в России появятся европейские условия свободы слова и личности, террор прекратится и уступит место социалистической пропаганде на европейский лад».

Еще на конспиративной квартире в Петербурге Сергей Кравчинский написал большое воззвание «Смерть за смерть». Власти усиливали преследования инакомыслящих, все в больших размерах применяя внесудебные административные расправы. Упертость властей вызывали у революционной партии веру в террор. Сергей Кравчинский писал в «Смерти за смерть»:

«Шеф жандармов – глава шайки, держащей под свое пятой Россию, убит. Убит нами, революционерами-социалистами. Также объявляем, что это убийство не было первым фактом подобного рода, так не будет и последним, если правительство будет упорствовать в сохранении ныне действующей системы.

Мы – социалисты. Наша цель – разрушение существующего экономического строя, уничтожение экономического неравенства, составляющего корень всех страданий человечества. Мы, русские, вначале были склонны воздержаться от политической борьбы и еще более от всех кровавых мер, к которым нас не могли приучить ни наша история, ни наше воспитание. Само правительство вложило нам в руки кинжал и револьвер.

Убийство – вещь ужасная. Только в минуту сильнейшего аффекта, доходящего до потери самосознания, человек, не будучи извергом и выродком, может лишить жизни себе подобного. Русское правительство нас, социалистов, посвятивших себя делу освобождения страждущих и обрекших себя на всякие страдания, чтобы избавить от них других, русское правительство довело до того, что мы решаемся на убийства и возводим их в систему. Правительство довело нас до этого своей циничной игрой десятками и сотнями человеческих жизней и тем наглым презрением к какому бы то ни было праву, которое оно всегда обнаруживало в отношении к нам.

Все помнят большой процесс 193-х. Сам прокурор, бессовестный Желеховский публично на нем заявил, что из всех привлеченных им к суду только девятнадцать человек действительно виновны. Все остальные привлечены лишь для оттенения виновности этих девятнадцати. А между тем из этих оттенителей восемьдесят человек – молодых, свежих юношей и девушек – умерло либо в самой тюрьме во время четырехлетнего предварительного заключения, либо тотчас по выходу из тюрьмы. А из выживших почти нет ни одного, кто не вынес бы из тюрьмы весьма серьезной, часто смертельной болезни. За что же погублено столько молодых сил, за что разбито столько жизней?

Сенат нашел невозможным осудить и девятнадцать человек, которых требовал от него Желеховский. Один Ипполит Мышкин был приговорен к каторжным работам. Все остальные были либо совершенно оправданы, либо присуждены к самым легким – для нас, привыкшим ко всяким свирепостям-наказаниям.

Но стараниями шефа жандармов Мезенцева и его достойного пособника министра юстиции Палена, это решение было отменено и составлен новый приговор, возмутительный по своей жестокости и полному, абсолютному пренебрежению ко всякому признаку законности. Без всякого отношения к уликам, следствию, из всех обвиняемых выхватили двенадцать человек, которых вместо ссылки и поселения, отправили не на каторгу – в Сибирь, а центральные тюрьмы. Затем двадцать восемь человек отдали на полный произвол администрации, которая двум из них назначила наказание, даже превышающее то, к которому их приговорил суд.

Вот как уважают жандармы даже случайно оказавшиеся на нашей стороне законы и суд! Мало того, что они нас хватают по своему полному произволу, без какой бы то ни было рабски покорной русской юридической власти. Мало того, что они по произволу перерешают приговоры даже таких судов, как Особое присутствие Сената, – на сами приговоры, ими самими продиктованные, они просто плюют, когда им это покажется выгодным.

Первые пионеры современного великого движения, многострадальные долгушинцы, за распространения нескольких книжек, по приказанию Третьего отделения, были приговорены к самым страшным, бесчеловеческим наказаниям. Теперь срок наказания для многих из них кончился. И что же? Их продолжают держать совершенно так же, как и прежде, в той же центральной тюрьме, в таких условиях, от которых волосы становятся дыбом. А Чернышевский? Кто не знает, что уже много лет, как кончился срок его наказания, а его все продолжают держать в той же тундре, окруженного двадцатью жандармами!

Где же, в чем, в ком найти нам защиту наших драгоценнейших прав – свободы, жизни? Обратиться к обществу, к печати? Да разве все наши страдания, наши процессы, наши осуждения не были одним долгим, непрерывным воплем, обращенным ко всему, в чем жива искра человечности?

Наши жалкие либералы умели только хныкать. При первом же слове об активном, открытом протесте, они бледнели, трепетали и позорно пятились назад. А печать? При ней, на ее глазах совершались все эти зверства над нами. Она их слышала, видела, даже описывала. Она понимала всю их гнусность, потому что перед ее глазами была вся Европа, государственному устройству которой она сочувствовала. И что же? Хоть бы слово, хоть бы единое слово сказала она в нашу защиту, в защиту священных прав человека, которые поругивались в нашем лице! Но она молчала. Что ей справедливость, честь, достоинство! Ей нужны только пятачки с розничной продажи. Убеждение, право мыслить, неприкосновенность личности – все меркнет для нее перед блеском пятачка. Из-за него она будет лизать руку, еще вчера побившую ее по щекам, будет кланяться, унижаться! Рабы, рабы! Есть ли в мире такой кнут, который заставит наконец выпрямиться вашу рабскую изогнутую спину? Есть ли такая пощечина, от которой вы поднимете, наконец, голову?

Молчит печать. Молчит общество. Мы, социалисты, отданы на съедение жандармам. Они делают с нами все что им угодно. Пусть же ответит нам всякий честный, порядочный человек, что же остается нам делать?

Если к человеку врывается в дом шайка разбойников, то по всему признанному естественному праву, он может защищаться с оружием в руках. Мы спрашиваем, чем лучше разбойников жандармы, вламывающиеся ночью в чью-либо квартиру? Разве смерть от ножа или кистеня не во сто крат лучше медленного, многолетнего замаривания в крепости или в «предварительном доме», среди всяких нравственных пыток, как были заморены восемьдесят человек процесса 193-х и сотни из привлеченных по другим процессам. Жандармы-представители закона. Нас ждет впереди суд. Но разве для нас существуют какие-нибудь гарантии против жандармского произвола? Разве есть над жандармами суд? Пусть найдется такой подлец, который осмелится сказать, что наше утверждение ложно!

Что же нам остается, как не защищать с оружием в руках свою жизнь и свободу против жандармов, являющихся к нам с обыском, как мы защищаем ее против разбойников, нападающих на нас на большой дороге?

Мы поражаем слепых исполнителей чужой воли, почти всегда ненавидящих тех, кому из страха они повинуются. Настоящие же виновники всегда остаются безнаказанными и из золотых своих покоев снова будут посылать на ночные неожиданные нападения на нас свое пушечное мясо. Нужно было добраться до настоящих виновников.

Поставленные русским правительством вне закона, лишенные всех гарантий, доставляемых общественным союзом, на основании верховного права всякого человека на самозащиту, мы должны были сами принять на себя защиту своих человеческих прав, подобно тому, как это делает человек или группа людей, живущих в дикой первобытной стране.

Мы создали над виновниками и распорядителями тех свирепостей, которые совершаются над нами, свой суд, суд справедливый, как те идеи, которые мы защищаем, и страшный, как те условия, в которые нас поставило само правительство. Этим судом генерал-адъютант Мезенцев, как человек, совершивший ряд преступлений, которых мог и должен был не совершать, за все свои злодеяния против нас был признан заслуживающим смерти, каковой приговор и был приведен в исполнение на Михайловской площади утром 4 августа 1878 года.

Генерал-адъютант Мезенцев:

Главный виновник отмены сенатского приговора по процессу 193-х и составитель нового;

Главный виновник в том, что когда тридцать человек наших товарищей, заключенных в Петропавловской крепости, заявили свои требования в конце июня, самые скромные – они желали только несколько большего количества воздуха и движения, абсолютно необходимого для их расстроенного четырехлетним предварительным заключением здоровья, и имевшие их ранее в доме предварительного заключения, – крепостное начальство, по прямому приказанию шефа жандармов, решительно заявило им, что их требования никогда не будут исполнены. Когда же тридцать заключенных объявили, что они намерены в таком случае заморить себя голодом, шеф жандармов имел бесчеловечие в течение шести дней морить голодом этих больных замученных людей, чтобы только не удовлетворить их скромнейших требований. Когда же он увидел, что голодание может иметь роковые последствия, то прибег к самому подлому обману для его прекращения, пообещав удовлетворить требования тридцати;

Главный виновник в той кулачной расправе, которая была предпринята над теми же заключенными, когда они, узнав об обмане, возобновили свой протест. Во время расправы были пущены в ход штыки, так что двое из заключенных едва не были приколоты. На заключенных одели сумасшедшие рубахи, привязали на несколько дней к кроватям, посадили в карцер, лишили столов, скамеек, гуляния;

Главный виновник, подстрекатель и внушитель тех свирепостей, которые были предприняты против социалистов в разных городах России, в городе Одессе;

Главный виновник так называемой административной ссылки в Восточную Сибирь, мера, о бесправии которой говорить излишне, и которой он подвергал людей за одну простую непокорность его воле.

Вот за что генерал-адъютант Мезенцев был признан достойным смерти.

Господа правительствующие жандармы, администраторы. Вам повинуется миллионная армия и многочисленная полиция. Вашими шпионами наводнены все города и скоро наводнятся все деревни. Ужасны ваши тюрьмы и беспощадны ваши казни. Но знайте – со всеми вашими армиями, полициями, тюрьмами и казнями вы бессильны и беспомощны против нас! Никакими казнями вы нас не запугаете! Никакими силами не защититесь от руки нашей!

Вы перепугались от наших первых ударов и решились прибегнуть к военному суду, чтобы устрашить нас перспективой кровавых казней. Горе! Горе вам, если вы решите идти до конца по этому пути. Нас вы не напугаете – это знаете вы сами. Вы нас сделаете только еще беспощаднее к вам. И знайте, что у нас есть средства еще более ужасные, чем те, силу которых вы уже испытали, но мы не употребляли их до сих пор, потому что они слишком ужасны. Берегитесь доводить нас до крайности и помните, что мы никогда не грозим даром!

До тех пор, пока вы будете упорствовать в сохранении теперешнего дикого бесправия, наш тайный суд, как меч Дамокла, будет вечно висеть над вашими головами, и смерть будет служить ответом на каждую вашу свирепость против нас.

Мы еще недостаточно сильны, чтобы выполнить эту задачу во всей ее широте. Это правда. Но не обольщайтесь. Не по дням, а по часам растет наше великое движение. С выстрела Веры Засулич прошло всего полгода. Смотрите же, какие размеры оно приняло теперь! Подумайте об этом, господа, и затем выслушайте наши требования.

Мы требуем полного прекращения всяких преследований за выражение каких бы то ни было убеждений как словесно, так и печатно.

Мы требуем полного уничтожения всякого административного произвола и полной ненаказанности за поступки какого бы то ни было характера иначе, как по свободному приговору народного суда присяжных.

Мы требуем полной амнистии для всех политических преступников без различия категорий и национальностей, – что логически вытекает из двух первых требований. Большего мы от вас не требуем, потому что большего дать не в силах. Не нарушайте наших человеческих прав – вот все, чего мы хотим от вас.

Цель нашего заявления – пояснить живой части русского общества, нашим молодым друзьям в разных концах России и нашим иноземным товарищам по делу и убеждениям как причины, так и истинный смысл фактов, подобных совершенному 4 августа, так как в противном случае эти факты могли быть неверно истолкованы, как в ту, так и в другую сторону.

Что же касается правительства, то пусть поступает, как ему угодно. Мы ко всему готовы».

Брошюра С.Кравчинского «Смерть за смерть» (Убийство Мезенцева) была распространена в России и Европе. Сам Кравчинский написал несколько писем за границу и по обычной практике среди многих других частных писем они были вскрыты Третьим отделением. Исполняющий обязанности зарезанного Мезенцева генерал-лейтенант Н.Селиверстов докладывал наследнику престола: «Деятельные розыски, перехваченные письма и сведения, недавно добытые из-за границы, привели к убеждению, что главным руководителем революционной агитации является некий отставной поручик Сергей Кравчинский, который должен считаться и автором появившихся в последнее время брошюр и объявлений».

Анонимный автор отправил несколько писем лично Александру II, в которых рассказал подробности о деятельности дезорганизаторской группы «Земли и воли». В октябре 1878 года жандармы арестовали нескольких землевольцев во главе с Александром Оболешевым, ближайшим соратником и другом Квятковского и Михайлова. Оболешев, арестованный под фамилией Сабуров на конспиративной квартире, где находилось паспортное бюро «Земли и воли», показаний не дал, отказался расписываться и фотографироваться. Жандармы до суда думали, что Оболешев – это Кравчинский, убийца Мезенцева. Смертная казнь в мае 1880 года Оболешеву была заменена двадцатилетней каторгой. Александра Оболешева оставили в Трубецком бастионе Петропавловской крепости: «Скудная пища: восемьсот грамм плохо выпеченного ржаного хлеба, щи с серой кислой капустой, двумя микроскопическими кусочками мяса на обед, каша-размазня, с пахнущим салом – на ужин, и кипяток без чая – вот весь пищевой рацион на день, не изменявшийся даже для больных; холод, от которого совсем не защищали серые штаны и куртка арестантского сукна и такое же одеяло; душевное состояние, от которого нельзя было отвлечься даже чтением, книг не давали, – делали свою разрушительную работу». А.Оболешев умер в Петропавловской крепости летом 1881 года. Перед смертью он почти месяц непрерывно кашлял.

Кравчинского много лет жандармы безуспешно ловили за границей, докладывая начальству: «Кравчинский – от природы одарен большим умом и неугасимой энергией, в высшей степени осторожного, недоверчивого характера. Это глава русских эмигрантов за границей, самый влиятельный. Он производит потрясающее впечатление на молодежь, имея за собой репутацию кинжального деятеля, не на словах, а на деле».

Фотографию Сергея Кравчинского жандармам достать не удалось и его искали по фото его брата.

После убийства генерал-губернатора Кропоткина, застреленного одним выстрелом в своей карете, в прокламациях революционеры уже писали: «Смерть за смерть, казнь за казнь, террор за террор! Вот наш ответ на все угрозы, гонения и преследования правительства. Пусть оно идет прежним путем, – и не успеют еще истлеть трупы Гейкинга и Мезенцева, как оно снова о нас услышит!» Землевольцы пока еще рассматривали террор только как акт мести, жестокая необходимость, защиту от смертных переговоров судов: «Довольно проповедовали мы любовь. Пришла пора вызвать к ненависти. Довольно всепрощения! Месть! Месть кровавая и беспощадная!» В партии «Земля и воля» четко определились две группы – «деревенщиков» и «револьверщиков». В память о разбитых южных «бунтарях» группа револьверщиков «Свобода и смерть» стала называть себя Исполнительным комитетом. Последние южные революционеры попытались совершить цареубийство, когда Александр II должен был ехать из крымской Ливадии в Петербург через Одессу или Николаев. Царь не сходил со своей яхты, пока полиция и жандармы с помощью провокаторов добивали бойцов Валериана Осинского. Александр Михайлов говорил своим револьверщикам: «Отныне мы должны вступить с правительством в борьбу, разбираясь в средствах только по указанию самой борьбы. Всеми средствами мы должны прежде всего бороться за наше существование революционной партии в России. Месть правительству за все его беззакония над революционерами!» С марта 1879 года под редакцией Николая Морозова стал выходить «Листок Земли и Воли»: «Политические убийства – не просто акт мести, но осуществление революции в настоящем, самое страшное оружие для наших врагов, – оружие, против которого им не помогают ни грозные армии, не легионы шпионов. Вот почему мы признаем политические убийства за одно из главных средств борьбы с деспотизмом. Кинжал и револьвер – вот единственное средство, чтобы обеспечить свободу слова, печати и общественной деятельности для всех передовых политических и общественных партий».

В феврале 1879 года спокойный деревенщик, член группы В.Фигнер, работавший писарем в Саратовской губернии, дворянин и отставной коллежский секретарь Александр Соловьев заявил Вере Фигнер, что работа в деревне в условиях политической несвободы бесполезна. Он сказал, что если убить Александра II, то внутренняя политика империи изменится и революционеры смогут добиться своих целей. Отговорить его не удалось, Соловьев поехал в Петербург, где встретился с Александром Михайловым и попросил помощи у «Земли и воли» в организации цареубийства. На большом совете партии бурно обсуждали последствия возможной неудачи и реакцию народа на убийство императора. Деревенщики ао главе с Г.Плехановым потребовали вывезти Соловьева из Петербурга, как губителя народнического дела. Совет партии решил не поддерживать Соловьева, фамилию которого Михайлов не называл, но не запретил револьверщикам помогать ему лично. Соловьев отказался от акции прикрытия А.Михайлова, квартиры, денег, новых документов, своего извозчика, попросив только револьвер и яд. Оружие для самообороны в империи было покупать сложно, но можно и Н.Морозов достал Соловьеву большой револьвер. Соловьев неделю ходил в тир тренироваться в стрельбе.

Одновременно с Соловьевым к А.Михайлову обратился Л.Мирский с просьбой оказать помощь в убийстве главноуправляющего Третьим отделением А.Дрентельна. Среди бела дня Мирский догнал карету шефа жандармов, выстрелил в него, не попал, скрылся из Петербурга и был позднее арестован на юге.

Утром 2 апреля Александр II вышел на прогулку из правого царского подъезда Зимнего дворца. Обычно он недолго гулял по Дворцовой площади, вокруг находившегося там Сельскохозяйственного музея, между дворцом, Главным штабом и Мойкой. По заведенному порядку адъютанты и жандармы в штатском шли за ним в отдалении. У Певческого моста через Мойку всегда стояли петербуржцы-любопытные, наблюдавшие за царской прогулкой. Внезапно от моста отошел худой молодой человек и с десяти метров начал стрелять в Александра II, который бросился убегать от убийцы, дергаясь и совершая рывки в разные стороны. Соловьев выпил яд, но он не сразу подействовал, возможно из-за плохого качества или хранения. Признаки отравления были заметны и Соловьева быстро отвезли в градоначальство, силой вызвали рвоту и промыли желудок. Он назвался вымышленной фамилией. Соловьева сфотографировали и показали фото всем петербургским дворникам и швейцарам, определили его квартиру, по обрывкам бумаг узнали его саратовский адрес и установили его личность. А.Михайлов предупредил о возможном аресте группу Фигнер и народники покинули саратовские села в ночь перед приездом туда жандармов. 6 апреля во всему Петербургу жители читали «Листок Земли и воли»:

«От Исполнительного комитета.

Исполнительный комитет, имея причины предполагать, что арестованного за покушение на жизнь Александра II, Соловьева, по примеру его предшественника Каракозова, могут при дознании подвергнуть пытке, считает возможным заявить, что всякого, кто осмелится прибегнуть к такому роду выпытывания показаний, Исполнительный комитет будет казнить смертью.

Так как профессор фармации Трапп в Каракозовском деле уже заявил себя приверженцем подобных приемов, то Исполнительный комитет предлагает в особенности ему обратить внимание на это заявление.

Исполнительный комитет извещает, что помощник присяжного поверенного Агатонов состоит на жаловании Третьего отделения. Просим остерегаться шпиона.»

Извещение Исполнительного Комитета, опасавшегося, что Соловьева будут поить отварами дурманящих веществ для получения показаний, по почте было отослано и всем высшим сановникам Российской империи.

Власти объявили несколько городов на военном положении. Россия была разделена на шесть генерал-губернаторств, начальники которых получили диктаторские полномочия, включая право издания своих законов. Началась охота за землевольцами, народниками, подпольщиками. Только генерал-губернаторы сослали более пятисот человек и пятнадцать революционеров казнили. В Петербурге, Москве, Киеве, Харькове, Одессе, Варшаве арестовывались и в административном порядке без суда высылались все неблагонадежные лица, закрывались газеты и журналы. Все обвиняемые в политических преступлениях могли быть преданы суду без проведения предварительного следствия и без показаний свидетелей, только на основании документов Третьего отделения и даже полиции. Политические приговоры обжаловать запрещалось. Запретили продажу оружия для самообороны, усилили паспортный режим, сократили количество разрешений на жительство в Петербурге и Москве. Установили круглосуточное дежурство значительно увеличившихся дворников во дворах, обязанных ежедневно докладывать полиции обо всем подозрительном и необычном. Высшим чиновникам империи была выделена охрана. Изменилась дворцовая охрана и была создана личная охрана царя. 28 мая 1879 года на Смоленской площади Петербурга в присутствии четырех тысяч зрителей и любопытных был казнен А.Соловьев и впервые все официальные газеты Российской империи с мельчайшими подробностями описали все детали повешения, включая неописываемые. «Листок Земли и воли» рукой Н.Морозова писал:

«Правительство объявляет себя в опасности, объявляет открытую войну уже не одним революционерам, а всей России. Пусть будет так. Будут ли расстреляны десятки или сотни, будут ли высланы тысячи или десятки тысяч – не спасти себя правительству подобными мерами. Беззаконие, бесправие, деспотизм, насилие, попирание личности и всей страны – губили правительство до сих пор. Они создали у нас революционную партию, они дали ей решимость биться на смерть с правительством, они доставили партии сочувствие всех порядочных людей. Доводя свои основные принципы безрассудного до абсурда, правительство дает революционной партии только новые средства. Мы знаем – много отдельных лиц из нашей среды погибнет, но гибель единиц не страшна для партии, когда весь ход истории ведет к революции, когда само правительство берет на себя труд уяснить России до очевидности, что такое наше современное государство. Мы принимаем брошенную нам перчатку, мы не боимся борьбы и в конце концов взорвем правительство, сколько бы не погибло с нашей стороны. Этот дикий произвол, отнимающий у социалистов всякую возможность действовать, превратил их в революционеров, кинул их на путь вооруженной борьбы и завязал их отношения к правительству в такой узел, что им теперь остается сказать: вы или мы, мы или вы, а вместе мы существовать не можем».

Руководитель группы «Свобода и смерть» Александр Михайлов создал собственную сеть конспиративных квартир, перестав заниматься только пропагандой террора, как наиболее эффективного средства борьбы с властью. Считая покушения с помощью револьверов не действенными, А.Михайлов создал динамитную мастерскую во главе с Николаем Кибальчичем, талантливейшим выпускником петербургских Института путей сообщений и Медико-хирургической академии. За два весенних месяца 1879 года было создано около центнера динамита и гремучего студня, подготовлена особая группа «Небесная канцелярия», занимавшаяся подготовкой паспортов, различных бланков, печатей, необходимых для конспиративной деятельности, внедрен агент в Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Ситуация в империи накалялась с каждым днем. Оставшийся в живых после 1881 года народоволец М.Фроленко писал: «Крик, теперь уже не тихий, а громкий, настойчивый, что «так жить нельзя», что «надо найти выход», раздавался и слышался всюду. Люди, раньше едва слышавшие и мало интересовавшиеся революционным движением, теперь сами шли, разыскивали радикалов, указывали им на выход, предлагали себя в исполнители, выставляя цареубийство как наилучший, единственный способ положить конец удушию». Еще одна дожившая до 1917 года народоволка А.Якимова вспоминала: «Путем активной политической борьбы с правительством революционеры надеялись разбудить сонное царство: подорвать царский авторитет и обаяние силы правительства, разрушить фатализм, беспрекословную покорность судьбе, показать возможность организованной борьбы, поднять активный дух и веру народа в успех борьбы».

В многомиллионной России было уже много людей, хотевших настоящих реформ, но отрицавших террор, как средство борьбы. Власти империи не захотели отделить крохотную еще не окончательно террористическую партию от всей оппозиционной среды. Держава обратилась с гонениями на все гражданское общество. Надзору и преследованию по команде сверху подверглись все, кто казался подозрительным и неблагонадежным. Подобные действия быстро революционизировало страну, раздраженную диким произволом. Николай Морозов писал членам группы «Свобода и смерть»: «Никакая деятельность, направленная к благу народа, в России невозможна вследствие царящего произвола и насилия. Ни свободы слова, ни свободы печати для действия путем убеждения в ней нет. Необходимо с оружием в руках покончить с существующим у нас образом правления». Софья Перовская на суде в апреле 1881 года заявила на всю Россию: «Ряд виселиц и других мер, показавших необходимость сильного отпора правительству, с трудом заставил партию решительно перейти от пропаганды социалистического учения на путь борьбы с правительством, при которой террористические акты являлись одним из важнейших средств». На суде 1882 года А.Михайлов заявлял: «Мирные пропагандисты условиями деятельности были приведены к необходимости вступить в кровавый бой с правительством. Оно препятствовало движению в народ, что привело правительство к неизбежной встрече лицом к лицу с партией, которая долголетней, тяжелой борьбой подготовлена к этому. Правительство грудью загородило путь в народ и сделала себя целью, которую меньше всего желала иметь партия». Ситуацию усугубляли многие жандармы и полицейские, набивавшие карманы с помощью обмана Зимнего, фальсифицируя и увеличивая дела революционеров. Власти об этом знали.

К лету 1879 года теоретический конфликт между револьверщиками и деревенщиками «Земли и воли» достиг своего апогея. Поворот к террору вызвал резкое осуждение деревенщиков во главе с Георгием Плехановым. Он стал настаивать на созыве съезда «Земли и воли», что бы обе фракции получили возможность договориться по всем спорным проблемам. До начала кровавой борьбы «Народной воли» с Александром II оставалось совсем немного времени. Российская империя начинала писать фантастический роман ужасов, не имевший никаких аналогов в отечественной истории.