Во всех цивилизованных странах шпага повседневного ношения исчезла из обихода благородных людей, но не отошла в полное забытье. Она продолжала существовать в форме épée de combat [51], излюбленного дуэльного оружия французов. Эфес ее, лишенный дуги и pas d'asne, сохранил лишь защитную корзинку, которая в первой половине века практически ничем не отличалась от защитной корзинки отошедшей в прошлое малой шпаги; от малой шпаги сохранился и трехгранный клинок, да и способ использования этого оружия не претерпел больших изменений. Месье Вижеан, знаменитый поэт фехтовального искусства, оставил нам много интересных рассказов о применении дуэльной шпаги.

Жан-Луи, родившийся примерно в 1784 году, имел, как и его предшественник Сен-Жорж, необычный цвет кожи, что в сочетании с хилым и почти неправильным сложением сильно мешало ему в ранние годы жизни. Однако прилежание в учебе владению оружием перевесило все эти недостатки, и в возрасте двадцати лет он уже попал в число лучших фехтовальщиков Европы, успев к этому времени сразиться на многих дуэлях. Великодушие характера в сочетании с превосходным владением оружием позволили ему победить всех противников, не лишив при этом ни одного из них жизни.

В те времена ни одна встреча искусных фехтовальщиков не могла считаться таковой, если там не было Жана-Луи. Как-то раз, продемонстрировав, как обычно, свои успехи и принимая поздравления окруживших его друзей, Жан-Луи вдруг услышал презрительный голос:

— Неплохо, конечно, но одно дело — спортивный зал, а совсем другое — реальный бой. С игрушечной рапирой этот парень управляется неплохо, но посмотрел бы я на него в настоящем деле!

Жан-Луи оглянулся и тут же узнал говорившего. Это был известный хвастун, чьи собственные достижения были крайне скромными. Жан-Луи пожал плечами и пробормотал:

— А-а, это он… Ну не обращать же внимания на все, что он говорит.

Через некоторое время состоялись еще одни соревнования фехтовальщиков. Первым, кого увидел Жан-Луи, войдя в зал, был все тот же самонадеянный хвастун — он сидел в первом ряду и с самого начала принялся отпускать уничижительные замечания. В противниках у нашего героя оказались в тот раз несколько сильных фехтовальщиков, но ни одному из них не удалось и дотронуться до него. По окончании турнира Жан-Луи вернулся в раздевалку и уже собирался уходить, когда услышал разговор двух зрителей.

— Ну, тебе не угодишь, — говорил один. — Жан-Луи не пропустил ни одного удара!

— Чушь это все, — отвечал бахвал. — Эти спортсмены вели бы себя совсем по-другому, будь в их руках острые шпаги.

Жан подошел к нему и схватил за рукав:

— Уважаемый, я это слышу уже не первый раз. Вы не меня, случайно, имеете в виду?

Тот рассмеялся:

— Да кого же еще-то?

— В таком случае, правильно ли я понимаю, что вы хотите навязать мне дуэль? — осведомился Жан-Луи.

Тот нагло заявил:

— Боевая шпага не для черномазой руки, так что иди и дальше фехтуй на игрушках!

Жан-Луи секунду смотрел на него и сказал:

— Не то чтобы я так уж рвался скрестить с вами шпаги, но раз уж вам так неймется, то я предоставлю вам такую возможность, но с одним условием.

— Ага, уже условия пошли? — усмехнулся тот.

— Расслабьтесь, — ответил Жан-Луи, — вам оно понравится. Я знаю свой уровень, и биться на равных с третьесортным бойцом, вроде вас, мне зазорно. Поэтому давайте так: у вас будет ваша острая шпага, а у меня — спортивная с шариком на конце.

Все, кто наблюдал за сценой, ахнули:

— Луи, ты с ума сошел! Мы не допустим столь неравной игры!

Мастер отмахнулся:

— Я в своем уме, а этот господин завтра утром получит по заслугам, как того и хотел. Я уверен в себе и знаю, чего стоит он. Так что дайте мне спокойно выставить его на посмешище.

^{Épée de combat}

На следующее утро встреча состоялась. Жан-Луи был вооружен учебной шпагой, а его противник — дуэльной. Хвастун сразу бросился в яростную атаку. Жан-Луи слегка подался назад, дав противнику выплеснуть энергию и ограничившись защитой, и, наконец, улучив момент, с силой парировал один из ударов и нанес ответный, хлестнув гибким клинком своей шпаги по лицу соперника. Несчастный упал и покатился по полу с обезображенным лицом. Не один месяц прошел, пока отметина Жана-Луи сошла с лица побежденного, и больше тот никогда не давал повода для еще одной.

Во времена Наполеоновских войн, когда французы были на вершине успеха, в Испании стояли рядом два полка — один, состоящий целиком из французов, а второй — укомплектованный в основном итальянцами. Между этими двумя подразделениями витал дух некоего национального соперничества. Постоянно вспыхивали ссоры, и в конце концов эта вражда вылилась в серьезные беспорядки, в ходе которых пострадало множество народу с обеих сторон; утихомирить бунт удалось только с помощью отряда пехоты с примкнутыми штыками, и многих пришлось арестовать. Командующий генерал созвал совет старших офицеров, на котором решено было расправиться с проблемой радикально. Издали приказ, чтобы мастера фехтования с обеих сторон вместе со своими помощниками взяли все на себя и сразились перед лицом всей армии до победного конца. Жан-Луи — главный фехтовальщик французского полка; с итальянской стороны ему противостоит Джиакомо Феррари. Луи предстоит нелегкая работа, ведь его противник — один из лучших бойцов Италии, фехтует с детства, а до получения назначения в армию содержал во Флоренции знаменитую школу фехтования.

Вот настал оговоренный день. Войска выстроены в каре. Под барабанную дробь выходят двое главных фехтовальщиков, с каждым — по четырнадцать мастеров и офицеров. Двое главных сразу же приступают к делу. Они раздеваются по пояс, и секундант подносит каждому шпагу. Звучит команда к бою, и итальянец бросается в атаку, но хладнокровный француз отбивает все удары и терпеливо ждет удобного случая. Тогда Феррари умеривает пыл и пытается спровоцировать соперника на неосторожную контратаку — но Жан-Луи продолжает придерживаться оборонительной стратегии. Итальянец, потеряв терпение, издает боевой клич, которым его соотечественники так любят пугать противников в поединке, и бросается на Луи, который коротко парирует, быстро продолжает движение и попадает сопернику в плечо. Тот, легко раненный, восклицает:

— Ерунда! Продолжаем!

Они сходятся вновь, и Жан-Луи решительным выпадом пробивает грудь Феррари. Тот бледнеет, роняет шпагу и тяжело падает наземь. Так окончилась его последняя дуэль.

Жан-Луи спокойно вытирает шпагу, и после минутного отдыха на него набрасывается второй противник. Звон оружия, короткий вскрик, и вот на площадке стоит один лишь Луи, итальянец же отправился вслед за своим командиром. Третьего постигла та же участь, десять следующих противников покалечены, и вот остались лишь двое. Генерал, решив, что этого достаточно, прекращает побоище; Жан-Луи протягивает двоим выжившим руку, и на этом заканчивается вражда двух полков.

Граф де Бонди был выдающейся личностью начала XIX столетия. Он занимал высокую должность — префекта Сены. Однако заботы, связанные с должностью, мало его занимали — основным предметом его внимания были личные достижения, а их было немало. Это был видный мужчина шести футов роста, сильный, хорошо тренированный и после сорока лет благоразумной и рассудительной жизни все еще активный, как пантера. Но главным его достоинством был высокий уровень владения оружием. Занятия с рапирой он любил с детства; встречался со всеми знаменитыми любителями и профессионалами и всех побеждал. Как-то раз ему бросил вызов какой-то бравый солдат из гвардии, который настаивал на публичном проведении поединка, — в результате граф нанес ему пятнадцать чистых ударов, а сам пропустил только один. Для карьеры солдата это разгромное поражение оказалось губительным. На счету графа было только одно поражение, и он возомнил себя совершенно непобедимым. Во Франции жил один мастер, который ни разу с графом не фехтовал, — это был знаменитый Лафанжер, уроженец Лиона, где и содержал школу фехтования, которая настолько занимала все его помыслы, что из дому ему случалось отлучаться крайне редко. Но однажды он приехал в Париж, чтобы принять участие в соревнованиях, которые устраивал один из его друзей, и на этих соревнованиях ему сопутствовал несказанный успех. Лафанжер был низкого роста, от силы футов пяти, так что присутствовавший там величественный префект поглядывал на него сверху вниз как в прямом, так и в переносном смысле и не жалел насмешек, высказываясь в том духе, что доведись чемпиону скрестить шпаги с ним, префектом, то он бы легко не отделался. Нашлись охотники передать эти слова Лафанжеру, тот сразу же решил задержаться в Париже чуть дольше и заставить месье де Бонди сменить тон. Кроме того, по мнению Лафанжера, их поединок должен был пройти на публике. Граф воспринял это предложение с радостью, все было соблюдено, собрали судей, главным среди которых стал не кто иной, как знаменитый Жан-Луи; в распоряжение бойцов предоставили большой зал в Ке д'Орсе.

Вот все готово к поединку. Судьи заняли места в первом ряду, и весь зал, ввиду важности предстоящего боя, забит мастерами, офицерами и фехтовальщиками-любителями. С боем часов на краю зала появляется Лафанжер, одетый в простой фехтовальный костюм; его приветствуют заслуженной овацией. Сразу же после него появляется и соперник. Его вид настолько ошеломляет зрителей, что они шепчут друг другу: «Он что, на бал-маскарад собрался?» И в самом деле, этот господин, вместо обычной фехтовальной куртки, явился в белом атласном стеганом камзоле, вышитом тонкими кружевами и с воротником из все тех же дамских кружев. Лафанжер, отметив этот факт, счел его дополнительным вызовом себе и определенно решил выставить на смех носителя этого костюма.

Слышен голос председателя:

— Господа, вы готовы? — Оба в согласии склонили головы. — Тогда начинайте!

Бойцы осторожно сблизились, затем скрестили шпаги и замерли, внимательно вглядываясь друг в друга. Лафанжер непоколебимо спокоен, и граф, наконец, первым теряет терпение и бросается в яростную атаку. Лафанжер парирует ее и наносит четкий ответный удар в грудь соперника; когда он возвращается в стойку, на шарике, что на конце его шпаги, болтается кружевной лоскут. Бойцы снова скрестили оружие, и опять еще один кружевной лоскут взлетает в воздух. Поединок длился всего около двадцати минут, по истечении которых весь костюм графа полностью лишился дорогого кружевного украшения да и сам превратился в лохмотья. Раздосадованный граф отправился с поля боя прямо домой и не вылезал из постели две недели. Истинно, гордыня ведет к падению.

Мистер Джордж Чепмен, около сорока лет пребывавший на посту секретаря Лондонского фехтовального клуба, частенько рассказывал нам эту историю — как я понял, он был непосредственным очевидцем всего произошедшего. Рассказывал он нам это в целях предупреждения молодых фехтовальщиков от такой глупости, как поединок с противником, имеющим в фехтовальных кругах репутацию «мясника». Те, кто изучает и развивает «благородное искусство фехтования», хорошо знают этого опасного зверя, но среди читателей этой книги может найтись кто-нибудь, и не принадлежащий к приверженцам нашего прославленного искусства, так что для такого читателя мы вкратце опишем этот тип: «мясник» поступает на обучение в школу одного из преподавателей или, если обладает достаточным влиянием, добивается избрания членом какого-нибудь фехтовального клуба. Там он приобретает все необходимое для фехтовальщика оборудование и берет дюжину-две уроков у преподавателя (посочувствуем бедному преподавателю!). Так он получает общее представление о том, как делать выпад и возвращаться в стойку, и некое ужасно примитивное представление о парировании ударов. Все, больше учиться ему не надо, теперь он уже способен «работать». Ждать приглашения на бой он не собирается, а сам набрасывается на первого попавшегося именитого фехтовальщика, которому не повезет оказаться в пределах досягаемости. В бою он придерживается самой простой тактики: как можно сильнее замахивается, нагибает голову, как разъяренный бык, несется на соперника, а добежав — со всей силы лупит его шпагой, совершенно не заботясь о том, чтобы самому не пропустить удара. Что из этого может выйти, мы узнаем из рассказа мистера Чепмена.

Примерно в 1840 году некий мистер Р. был завсегдатаем нескольких существовавших в ту пору в Лондоне школ фехтования. Вне фехтовального зала его все любили, но со шпагой в руке он превращался в законченного и потому крайне опасного «мясника», в общем, редко попадался настолько беспечный человек, чтобы скрестить с ним шпаги. Как-то раз зал, где находился в тот момент мистер Р., случилось посетить выдающемуся французскому преподавателю месье Пону. И не успел француз надеть фехтовальный костюм, как наш «мясник» выбрал его своей жертвой и пригласил пофехтовать. Некоторые из местных, не совсем довольные его прямолинейным наскоком на именитого гостя, пытались предупредить месье Пона об опасных свойствах этого джентльмена; но француз, отчасти по причине национальной учтивости, а отчасти — уверенности в собственных силах, согласился провести поединок. Начали бой, и мистер Р. быстро обнаружил, что ничего не может поделать с противником такого уровня; тогда он нагнул голову, бросился на Пона и, замахнувшись как можно сильнее, ударил его что есть мочи. Пон с силой парировал эту атаку, но кончик рапиры нападавшего, на котором был закреплен защитный шарик, отломился и отлетел в сторону, а оставшийся обломок рапиры вошел французу прямо в грудь. Месье Пон, повернувшись к молодому преподавателю, своему близкому другу, воскликнул: «Моп ami, je suis tue!» [52] и упал без чувств. Все присутствовавшие бросились на помощь, перенесли его в кресло и тут же послали за доктором. Мистер Р., в ужасе от содеянного и прекрасно понимая, что виноват во всем только он, упал в глубокий обморок. Прибыл молодой доктор и склонился над лежащим джентльменом. Хозяин школы позвал его:

— Не тот; вот он!

Обломок рапиры извлекли из тела месье Пона, и доктор воскликнул:

— Тут дело плохо! Его срочно надо доставить домой, и лучше послать за Таким-то и Таким-то, — прозвучали имена двух самых известных хирургов того времени.

Бесчувственное тело Пона доставили домой и положили на кровать. Прибыли оба врача, тщательно обследовали раненого и объявили случай безнадежным. Самый молодой из троицы, который первым явился в зал, сказал:

— Я уверен, что небольшой шанс есть!

Но ученые мужи ответили:

— Ему жить осталось часа три, и мы не в силах ему помочь. Хотите попробовать — пожалуйста, но ответственность будет лежать на вас, — и покинули дом.

Оставшийся молодой врач повернулся к преподавателю, который был вне себя от горя, и спросил:

— Это ваш друг?

— Да, — ответил тот, — это мой лучший друг.

— У него есть только один шанс, но этот шанс есть. Вы готовы рискнуть, чтобы попробовать спасти его?

— Я готов рискнуть хоть самой жизнью, — ответил преподаватель.

— Хорошо, — сказал врач, выписывая рецепт. — Срочно раздобудьте это лекарство и заставьте его выпить, если у вас получится. Видите, я не подписываю этот рецепт своим именем — боюсь. Так что вы должны взять все на себя; но помните, времени терять нельзя!

Молодой человек сразу же отправился за лекарством, купил его и сумел влить умирающему в рот. Вскоре месье Пон пошевелился, повернулся на бок, и его начало рвать кровью. Через несколько минут, когда действие рвотного закончилось, Пон упал на подушку и заснул глубоким сном, продлившимся несколько часов. Это был крепкий и здоровый мужчина, и он вел правильный образ жизни, так что через месяц после случившегося он уже спокойно разгуливал как ни в чем не бывало.

1860 год, город Люнвиль. Это военный город, и среди прочих увеселительных заведений в нем есть некое кафе, куда военные валят толпами, и по очень простой причине: за стойкой стоит дочь хозяина. Это очаровательная девушка восемнадцати лет, с роскошными темными волосами и самыми притягательными карими глазами, которые только можно себе представить. От нее весь гарнизон без ума, что приносит заведению немалые барыши. Помимо прочих частей, в городе расквартированы 2-й уланский и 12-й драгунский полки, и среди солдат обеих частей кафе весьма популярно. Самый выдающийся персонаж — улан Пьер, высокий красивый капрал с приятным голосом и хорошими манерами. Неудивительно, что девушка ему симпатизирует.

Но у нее есть и поклонник из драгунского полка — капрал Жиро, полная противоположность красавчику улану. Ему уже далеко за тридцать; лицо его ничем не примечательно; лысеет; общается грубо и насмешливо; склонен к полноте. Но он блестящий поэт и в этом качестве несколько лет назад поведал о том, «что ненавидят девушки». В общем, старая история о двух собаках и одной кости. Жиро злит предпочтение, оказываемое его сопернику, и он даже не пытается скрыть раздражения. Однажды вечером, сидя за столом вместе с Пьером и рядом их общих товарищей, он грубо кричит девушке:

— Эй, девка! Наполни-ка наши стаканы, да поживее!

Пьер, вскочив на ноги, хватает его за ухо и шипит:

— Смотрите, с кем разговариваете, господин Жиро!

Оба соперника разъярены и готовы задушить друг друга на месте, но их растаскивают. После такого дуэли не избежать. Оружием выбрали отточенные рапиры, а поскольку в своих полках оба господина слыли лучшими фехтовальщиками, всеобщее любопытство возбуждено дальше некуда.

Вот дуэлянты встречаются в установленном порядке; дана команда начинать бой, и минуты три-четыре они превосходно сражаются без каких-либо результатов. Несколько минут отдыха, и сходятся снова; и тут Пьер, заметив, что противник чуть опустил руку, наносит под нее обманный удар, тем самым заставляя соперника опустить руку еще ниже, а сам в этот момент атакует поверх руки гораздо быстрее, чем я об этом рассказываю, и пробивает грудь Жиро. Раненого уносят без чувств, и все считают его убитым. Однако он лишь потерял сознание и прожил потом достаточно долго, но грубостей по отношению к девушке более никогда не допускал.

Барон де Во в своей интересной книге «Les Duels Célèbres» [53] приводит занимательный рассказ о поединке, произошедшем в 1868 году между виконтом де По и месье де Перье. Эти два господина какое-то время назад не сошлись по вопросу о процедурных тонкостях проведения дуэлей и решили уладить свой спор общепринятым способом. Перье, которому было на тот момент всего двадцать два года, уже был серьезным противником, имея на своем счету с полдюжины побед. Но в этот раз ему предстояло тяжелое испытание, поскольку виконт был соперником очень грозным, умелым фехтовальщиком и храбрым воином. Кроме того, он был еще и опасным левшой, так что бой предстоял захватывающий. Маркиз Гертфорд предоставил в распоряжение дуэлянтов свой парк, приказав всем своим людям оказывать соперникам всяческое содействие. Секундантами де Ло были принц Иоахим Мюрат и граф де Бьенкур, а глава семейства, маркиз де Ло, сопровождал всю группу, так что за охраной его интересов следили опытные и высокопоставленные люди.

У Перье же в помощниках были двое молодых ребят, сотрудников известной газеты, и они показали себя людьми, гораздо хуже разбиравшимися в делах чести, чем секунданты его соперника. Один из них, по имени Фервак, не меньше других ценивший высокое положение, был просто сам не свой от возможности пообщаться с принцем, а про своего дуэлянта и думать забыл; второй же, Назе, будучи в некоторой степени денди, вообще не думал ни о чем, кроме своих кожаных туфель и превосходной пары красных перчаток, которые ничто на свете не могло бы заставить его снять и положить в карман. Оба они были славными мальчиками, но в качестве секундантов на дуэли они смотрелись так странно, что Перье отметил:

— Если сам поединок не будет достаточно серьезным, нас просто поднимут на смех.

Местом для боя выбрали великолепную тенистую аллею, и вскоре все было готово. Поединок был яростный, натиск виконта был так свиреп, что молодому человеку не раз приходилось отступать, но он вновь возвращался на свою позицию, нанося ответные удары. Немного отдохнув, сошлись еще раз, и вновь безрезультатно, поскольку фехтовали оба великолепно.

^{Épée de combat}

На третий раз виконт решил, что пора заканчивать, и стал готовиться к решительному выпаду. Он пытался отвлечь внимание противника постоянными сменами атаки, асам постепенно готовил правую ногу (напомним, что он был левшой) к решительному выпаду. Но не успел он закончить своего маневра, как Перье, от внимания которого все эта подготовка не ускользнула, быстро оттолкнул шпагу противника и проткнул тому бицепс, закончив таким образом. бой.

По дороге домой Назе, очень довольный всем произошедшим, весело болтая с Перье, спросил:

— А почему ты весь бой поглядывал в мою сторону?

— Дорогой мой друг, — ответит тот, — это все твои ужасные красные перчатки. Ради бога, когда мы куда-нибудь пойдем вместе в следующий раз, спрячь их в карман; они привлекают внимание всех вокруг!

Мы наблюдали за обменом любезностями закованных в броню рыцарей пятнадцатого века; побывали на поле боя вместе с Соелями и Клаудио в веке шестнадцатом; погуляли с д'Артаньяном и его мушкетерами по семнадцатому столетию; порезвились с Раванном и Дюбуа в восемнадцатом. После огромных боевых топоров и двуручных мечей, рапир и кинжалов, маленьких коварных колишемардов и всей той романтики, что окружала бойцов, и того великолепия оружия, которым они сражались, как трудно теперь перейти в век девятнадцатый! Да, мы понаблюдали за фехтовальными изысками Анджело, д'Эона и Сен-Жоржа; были свидетелями подвигов Жана-Луи и воскрешения великолепного мастера месье Пона — и все это были люди девятнадцатого столетия. Но в Англии все это уже было в прошлом — осталась только сабля британского офицера, но те, кто носят ее, проявляют к ней, как правило, очень мало интереса. Так что для того, чтобы посмотреть на возможности сабли, нам придется отправиться в Европу, где она еще долго была в ходу.

В первой половине XIX века жил один персонаж — благородного происхождения, если хотите знать. Он, наверное, мечтал о временах Вито и Лафретта, но в те дни, которые он хотел бы облагородить своим присутствием, он представлял бы собой исключительно ходячую проблему для всех окружающих.

Граф де Ларильер был в некотором отношении приятным человеком. Высокий, красивый, с элегантными манерами; даже самые жуткие оскорбления он произносил в такой учтивой форме и таким сладким музыкальным голосом, что все оставались в восхищении — за исключением, разумеется, адресата. И в то же время он без промаха стрелял из пистолета, великолепно фехтовал и особенно гордился своим мастерством в фехтовании на саблях. Но была у него одна слабость, которая и привела его к гибели, — он страдал своего рода душевной болезнью: страстью к пролитию крови, не важно чьей, и имел дурную привычку придраться к первому попавшемуся человеку на улице, делая неизбежной последующую дуэль, на которой неизменно убивал несчастного (разумеется, по всем законам чести), а потом заносил его имя в свою книгу рекордов.

^{Итальянская дуэльная сабля}

Как-то раз в поисках приключений он отправился в город Бордо. Выйдя вечером пройтись в сопровождении друга, хорошо знавшего его привычки, граф увидел на одной из улиц купца, прогуливавшегося со своей молодой женой. Граф остановил супружескую пару, снял самым вежливым образом шляпу и обратился к мужчине:

— Господин хороший, простите мою дерзость, но я поспорил с другом, что поцелую вашу жену, — полагаю, эта дама ваша жена? — прямо сейчас. Я извиняюсь, если мои действия доставят вам какое-то неудобство, но мне надо выиграть пари.

Разразилась сцена, и граф, все продумавший заранее, отвесил купцу пощечину. Затем последовала дуэль на пистолетах, в ходе которой граф намеренно застрелил бедного коммерсанта, что и записал в свою книгу.

Ларильер наводил ужас на всю округу, подобно тому бахвалу-ирландцу, которого в конце концов так славно укротил шестидесятилетний Дональд Макбейн. Ирландец тогда отделался семью ранами и сломанной рукой, но судьба кровожадного графа оказалась более плачевной.

Один молодой офицер, коренной уроженец Бордо, живший неподалеку, решил избавить родной город от этого злодея. Офицер был отважным парнем, он хорошо владел всеми видами оружия и чувствовал себя вполне готовым к выполнению той задачи, которую на себя возложил. Получив у командира увольнительную, он отправился в Бордо, где ему рассказали, как найти графа. Шел бал-маскарад, и месье де Ларильер сидел за столиком, потягивая пунш, когда к нему подошел высокий, спортивного вида человек в костюме домино, чье лицо было закрыто бархатной маской. Подойдя прямо к столу графа, он выбил у него из руки бокал как раз в тот момент, когда граф подносил его к губам.

— Официант! Ячменной воды этому господину! — крикнул гость.

Вне себя от гнева, граф вскочил на ноги:

— Несчастный дурак! Ты знаешь, кто я такой?

— Я хорошо это знаю, — ответил незнакомец. — А тебе теперь придется иметь дело со мной. Эй, официант, где же вода? — Подбежал слуга с полным графином напитка. — Ну вот, — продолжала маска, приставив маленький пистолет к голове графа, — если ты прямо сейчас не выпьешь весь этот графин, твои мозги разлетятся по залу; если выпьешь — я окажу тебе честь драться со мной завтра утром на любом оружии, какое придет тебе в голову. В любом случае я скоро избавлю от тебя мой славный город Бордо.

— Тогда на саблях! — выпалил разъяренный граф.

— На саблях? С удовольствием! — ответил незнакомец, не отнимая пистолета от головы графа. — Но ты пей, красавчик, пей!

И кровожадный забияка глоток за глотком выпил весь графин. Вокруг собралось немало любопытных поглазеть. Незнакомец огляделся, чтобы убедиться в том эффекте, который произвел его поступок, а затем, повернувшись к графу, произнес:

— Итак, на сегодня достаточно; остальное получишь завтра. И имей в виду — я собираюсь убить тебя на том же месте, где от твоей руки пал несчастный купец.

Прибыв на следующее утро на указанное место, Лaрильер увидел высокого энергичного молодого человека лет двадцати пяти в сопровождении двух солдат из соседнего гарнизона. Хладнокровный и решительный настрой противника говорил о том, что поединок будет не из легких. Они встали друг напротив друга, и распорядитель дуэли произнес заветные слова:

— Приступайте, месье!

Ларильер сразу понял, что этот молодой офицер — самый трудный противник за всю его карьеру, потому что его не удавалось даже коснуться, хотя граф перебрал уже все известные ему хитрые приемы. Наконец, потеряв терпение, он воззвал к противнику:

— Вы уже долго затягиваете поединок; скажите уж, когда вы соблаговолите его закончить?

— Прямо сейчас, — ответил офицер и мощным выпадом пробил сердце задиры.

В ту ночь честные жители Бордо спали спокойно.

Поскольку событие, о котором мы сейчас расскажем, произошло в последней четверти века, мы сочли за лучшее не разглашать истинных имен действующих лиц и ограничимся как можно более точным пересказом самого случая.

Итак, служил в итальянской армии молодой офицер, назовем его лейтенант Фоскаро. Этот молодой господин был симпатичен и имел хорошие манеры, что делало его всеобщим любимцем. Как-то раз на прогулке он встретил своего дальнего родственника, синьора Икс с женой. Они радостно поприветствовали друг друга, и, разумеется, лейтенанта представили жене. Дело было в гарнизонном городке, и Фоскаро был в военной форме — иностранные офицеры гораздо чаще ходят в форме, чем наши. Через какое-то время, в увольнении, он снова встретил эту пару и снял шляпу, но ему не ответили. «Должно быть, они меня не узнали в штатском», — подумал Фоскаро и забыл о случившемся. Но такое произошло еще несколько раз, и, наконец, он решил, что его намеренно игнорируют. Как-то раз, встретившись с синьором Икс, Фоскаро задал вопрос:

— Вы с женой несколько раз проигнорировали меня; чем я заслужил подобное обращение?

На что его собеседник отмахнулся:

— Я знать тебя не желаю! — и вдобавок оттолкнул лейтенанта.

После такого оскорбления дуэль была неизбежна, и не до «первой крови».

Дуэль состоялась в одном из римских фехтовальных залов, а в качестве оружия были выбраны столь любимые итальянцами легкие, как перышко, сабли. Правая рука Фоскаро была в тот момент серьезно травмирована, так что ему пришлось бы драться левой, что было для него совершенно непривычно. Поэтому он встал в стойку и просто наставлял острие сабли на противника, когда тот начинал атаку. К счастью для лейтенанта, его противник оказался исключительно плохим фехтовальщиком. Он даже саблю держал неправильно: вместо того чтобы поместить большой палец вдоль ручки на задней ее части и направлять таким образом режущую кромку лезвия, он сжал руку в кулак, в результате чего сабля проворачивалась в его руке всякий раз, когда он пытался нанести рубящий удар. Поэтому Фоскаро, хоть и пропустил несколько серьезных ударов по руке и по плечу, отделался только синяками и ушибами. Бой был яростный, особенно со стороны синьора Икс, и дуэлянтам несколько раз приходилось делать перерыв, чтобы отдышаться. Наконец, Фоскаро получил мощный удар по плечу рядом с шеей; если бы удар был нанесен правильно, схватке пришел бы конец. Распорядитель крикнул:

— Стоп!

Доктора и секунданты осмотрели место удара.

— Ни капли крови!

Бой решено было возобновить, но тут один из секундантов взглянул и на второго бойца:

— А с вами что?

Синьор Икс побледнел, зашатался и упал. В своем яростном наскоке он сам нарвался на саблю Фоскаро.

Как повторяется история! Случай, о котором мы хотим рассказать, произошел лет десять назад, но он во всех отношениях схож с давнишним эпизодом с участием Роба Роя и Макнейла из Барры. В обоих случаях пострадавшие сами навлекли на себя беду, по собственной глупости затеяв поединок на боевом оружии с людьми, с которыми у них не было никакой ссоры, ради нелепого желания выяснить, кто из двоих лучше фехтует, хотя то же самое можно было бы узнать гораздо менее кровавым способом. Более того, что любопытно, оба были наказаны практически одинаково. Макнейл, как мы помним, получил травму правой руки, которая на три месяца приковала его к постели, а что случилось с героем из XIX столетия, мы сейчас увидим. Имена действующих лиц мы опустим, как и в предыдущем случае.

Некий мистер С., личный друг автора этих строк, отдыхал на водах в Швейцарии, где обычно собирается цвет итальянского общества. Среди прочих посетителей в гостинице остановился и некий джентльмен из Северной Италии, назовем его граф Алессандро. У графа была одна особенность: его правая рука была покалечена и практически бездействовала. Англичанина это заинтересовало, и он с любопытством поглядывал на увечье. Заметив это, граф мрачным взглядом окинул свою руку, повернулся к мистеру С. и сказал:

— Я вижу, вы смотрите на мою руку. Наверное, надо рассказать, как она пришла в такое состояние, чтобы никто не повторял тех глупостей, что совершил в свое время я. До того как это произошло, я страстно увлекался фехтованием на шпагах и саблях. Я ходил фехтовать во все школы, и мне везде сопутствовал успех, я провел несколько дуэлей на саблях и изо всех вышел победителем. Я казался себе непобедимым, и вот услышал как-то раз, на свою беду, об одном господине из Австрии, чьи способности описывали как не уступающие моим, если не превосходящие их. С тех пор я не мог успокоиться, пока не скрещу с ним клинки. Если бы мне было достаточно товарищеского поединка с тренировочным оружием в фехтовальной школе, эта проба клинка обошлась бы мне без последствий; но мне было этого мало, я хотел сразиться на боевом оружии.

Встретив австрийца, я нарочито поссорился с ним, так что ему ничего не оставалось, кроме как вызвать меня на дуэль. Оружием выбрали конечно же сабли. Мы бились несколько раундов, достаточно долго, и, наконец, он нанес мне рубящий удар по внутренней стороне запястья, что полностью вывело меня из строя. Присутствовавший при этом врач перевязал мою рану, и ему стоило большого труда спасти мою руку от ампутации. Наконец, рана зажила, но поврежденные нервы и сухожилия так и не срослись. Рука высохла, и моя карьера фехтовальщика закончилась навсегда.

Месье Асселан, кажется, не был благородным дворянином в полном смысле этого слова. Однако он обладал всеми задатками, необходимыми для того, чтобы стать чистой воды джентльменом. Это был большой, сильный человек двадцати семи лет, достаточно привлекательной внешности; у него было полно денег; делать ему было нечего, а времени в его распоряжении было навалом. Часть этого времени он тратил на выполнение обязанностей «лейтенанта де ла люветри» — хозяина гончих [54]. Но к этим своим обязанностям от относился спустя рукава и в итоге приобрел репутацию задиры, пьяницы и никчемного человека. Кажется, в его биографии уже были темные пятна, поскольку на суде, последовавшем за дуэлью, о которой мы сейчас расскажем, председатель напомнил ему, что тот уже дважды был объявлен виновным в браконьерстве, причем один раз даже был закован за это в наручники. Представьте только, чтобы английский хозяин гончих позволил хотя бы заподозрить себя в таком проступке! Кроме того, после дуэли с неким журналистом он потом хвастался по всей округе и выражал сожаление о том, что не добил побежденного, — в общем-то несколько странное поведение после дуэли.

Месье де Сен-Виктор, отставной офицер и джентльмен, был женат, и у него была дочка двенадцати лет. Этот абсолютно мирный человек заслуженно пользовался всеобщей симпатией. Правда, с деньгами у него было не очень хорошо, так что ради заработка ему пришлось наняться управляющим к маркизу де Макмаону. У месье Асселана возникли какие-то проблемы с маркизом, которому он написал столь оскорбительное письмо, что тот, считая ниже своего достоинства отвечать лично, поручил это дело своему управляющему. В результате Асселан затаил обиду на Сен-Виктора, который был управляющим также и у графини де Талейран, а в ее владениях Асселан пользовался всеми привилегиями хозяина гончих. Однажды он счел возможным собрать своих людей, чтобы поохотиться на кабана во владениях графини, не поставив в известность о своих намерениях ни ее самое, ни ее людей. В результате его просто выдворили из поместья.

После этого он написал грубое письмо управляющему, чей ответ был, конечно, вполне учтив, но недостаточно взвешен, чтобы успокоить разозленного охотника. Переписка продолжилась на повышенных тонах, и в конце концов Асселан написал Сен-Виктору столь оскорбительное письмо, что тот был просто вынужден вызвать его на дуэль. Было решено, что дуэль состоится «до первой крови», но в результате, как показал суд, вне зависимости от намерений Сен-Виктора, Асселан твердо намеревался убить его.

В качестве оружия были выбраны пехотные сабли, и поединок завершился очень быстро, потому что в первом же схождении Сен-Виктор получил колющий удар в живот, от которого и умер четыре часа спустя.

Еще в середине XIX века сохранялись некоторые формы «призовых боев» начала XVIII — в виде фехтования на палках, которое не вымерло еще к тому времени на западе Англии. Фехтование на деревянных рапирах — прямое наследие фехтования на рапирах с кинжалом эпохи Сильвера, которое еще опознается в действиях «гладиаторов» Джеймса Миллера. Эти герои некоторые из своих боев на сцене проводили с шотландской саблей в правой руке, а в левой держали более короткое оружие — дюймов четырнадцать в длину, с корзинчатым эфесом, таким же, как у сабли, и помогали себе этим оружием при парировании ударов противника. Бойцы на палках проводили свои поединки в менее опасной форме, заменив стальные лезвия на ясеневые палки около ярда длиной и толщиной в средний палец крепкого крестьянина, рукояти их защищались плетеными корзинками.

Представителям высших классов не было необходимости овладевать этим довольно грубым боевым искусством; им хватало малой шпаги, владение которой было для них иногда жизненно необходимым. Но мода изменилась — джентльмены перестали носить шпаги, а следовательно, перестали и забивать себе голову искусством обращения с ними.

^{Фехтование на деревянных шпагах}

С другой стороны, крепкие простые парни знать не хотели об изменениях капризной моды лондонских джентльменов и продолжали на своих праздниках публичные поединки на деревянном оружии. Одним из распространенных вариантов при бое на одной палке, вместо двух, было привязывание левой руки за спину во избежание ее «нечестного» использования, в бою. В каждом районе способ этого привязывания был свой. В Глочестершире выпрямленную руку пристегивали к бедру; в Уилтшире ее пристегивали к поясу таким образом, чтобы, подняв локоть, боец мог защитить глаза; а Дональд Уокер в своих «Фехтовальных упражнениях» 1840 года издания рассказывает о том, что «левая рука сжимает платок, обвязанный вокруг левого бедра, а локоть ее поднят и направлен вперед». Сражаясь, бойцы стояли друг напротив друга на расстоянии удара на прямых, или почти прямых, ногах; выпадов в таком фехтовании не было, но передвижений временами делалось много, как в фехтовании периода рапир. Целью таких состязаний было разбить противнику голову — то есть ударить так, чтобы по голове потекла кровь потоком не менее дюйма. Удары по всем остальным частям тела просто не признавались.

В первой половине XVII века в Глочестершире жил некий примерный джентльмен, а также хороший спортсмен, по имени Роберт Доувер. Он взял на себя обязанность организовать в облагороженном виде тот грубый деревенский вид схватки, которому с таким удовольствием предавались его низкорожденные соседи. Речь шла о боях на палках и борьбе, впрочем, последняя нас сейчас не интересует. В качестве арены для боев он избрал приподнятый участок земли на пустоши, неподалеку от деревни Уэстон-Сабидж, впоследствии известный как холм Доувера. Будучи заядлым спортсменом, он намеревался привлечь не только бойцов местного деревенского масштаба, но и лучших в своем деле со всей Англии, так что в качестве призов на своих «встречах», которые ежегодно проводились в понедельник на Троицу, он выделял не просто новую шляпу с желтой лентой — об этой шляпе чуть позже, — но тугой кошелек, набитый золотыми гинеями. Неудивительно, что со всей Англии на холм Доувера устремились мастера по разбиванию черепов.

Это были знаменитые встречи. Вся окрестная знать собиралась посмотреть на поединки, а некоторые из молодых ее представителей — даже поучаствовать, не ради золота, естественно, а ради самой забавы. Поистине, такого шоу, как «встречи Доувера», в те времена не было. Да, в мрачные клерикальные годы они не проводились, но с приходом Веселого Монарха этот обычай возродился заодно со многими, куда менее невинными, развлечениями двора.

Однако эти встречи не всегда проходили гладко. Временами бойцы выходили из себя и беспощаднейшим образом набрасывались друг на друга. В 40-е годы на холме Доувера произошел бой, начавшийся как спортивный поединок, между двумя джентльменами: мистером Эбенезером Престейджем из Кампдена, известным спортсменом, и мистером Спайрсом из Миклтона, также знаменитым своим умелым обращением с палкой. Они бились между собой целый час или больше, пока оба не вымотались донельзя. Счет продолжал оставаться «сухим», поскольку требуемого дюйма крови так и не было. Друзья развели соперников с арены боя. У мистера Престейджа были отбиты ребра и плечи, но бедный мистер Спайрс был избит еще сильнее, стал инвалидом, неспособным к какому бы то ни было труду, и вскоре отдал богу душу.

«Встречи Доувера» все же отошли ныне в область истории, но виной тому вовсе не происшествие с бедным мистером Спайрсом — их уничтожила железная дорога, по которой в район стекались самые грубые и отвратительные мошенники с округи на много миль. На неделю Троицы таких людей собралось вокруг холма до тридцати и более тысяч. Конечно, дворянство держалось от них поодаль. Но сцены пьянства, беспорядков и дебоша возмутили весь район, и указом парламента площадка была закрыта. Так навсегда завершилась история «встреч Доувера».

Кажется, важным центром фехтования на палках был Пертон, деревушка в Уилтшире. В своем «Ежедневнике», появившемся на свет, когда эти виды спорта еще существовали в живом виде, Уильям Хоун дает (в виде двух или трех писем, написанных редактору, но подписанных, увы, лишь инициалами) некоторое представление о подобном фехтовании. Именно со страниц Хоуна мы приводим описание событий, происходивших в 20-е годы.

Ярмарка проходила дважды в год, 1 мая и 3 сентября, на маленькой красивой лужайке под названием Загородка. Там каждый вечер собирались молодые люди, чтобы поразвлечься теми немногими видами спорта, которые были приняты в деревне. Самым популярным из них были бои на палках. Некоторые из любителей так поднаторели в этом деле, что их менее искусные друзья смотрели на них с большим почтением. Самый опытный из них имел статус «третейского судьи», к которому обращались по всем спорным вопросам и чье решение было всегда окончательным.

Ярмарка длилась по три дня, на второй из которых «несколько самых выдающихся бойцов выходили на сцену для того, чтобы состязаться за призы, которые разложены здесь же в следующем порядке:

1-й: новая рубаха;

2-й: новая шляпа с голубой кокардой;

3-й: более низкая шляпа с белой кокардой;

4-й: еще более низкая шляпа без кокарды.

На лужайке сооружена сцена, и в пять часов начинается состязание. Некий самый прославленный боец, которого они называют «арбитром», возвышается над всеми, и он будет вручать призы. Кандидатов выбирают обычно из самых лучших фехтовальщиков на палках, и по данному случаю они прикладывают все свое старание и срывают аплодисменты окружающих зрителей. Я должен отметить, что в этот значимый для них день жители Пертона не бьются друг с другом, нет! Они для этого слишком хорошо знакомы с рыцарскими обычаями. Пертон выставляет четырех кандидатов, а соседняя маленькая деревушка, Стреттон, еще четырех. Эти кандидаты представляют свои деревни, и проигравшая деревня оплачивает все расходы; к чести сынов Пертона надо отметить, что в течение семи лет подряд представители этой деревни возвращались домой с победой. Состязания длятся обычно часа два, а после этого проводится чествование победителей. Для этого наготове стоят четыре кресла, к которым привязаны сучья деревьев; победителей сажают на эти самодельные паланкины и с ликованием проносят по деревне».

Известным пертонским чемпионом был «мясник» Блэкфорд, один из самых выдающихся бойцов на палках своего времени. Он не ограничивался одной лишь пертонской ярмаркой, а ездил на призовые бои в Лондон, Бат, Бристоль и Глочестер. Как-то раз он разбил одну за другой четырнадцать голов, но в пятнадцатом бою встретил себе равного в лице некоего Исаака Бушеля, кузнеца, который перекусывал гвозди пополам, съедал баранью лопатку целиком, да еще просил добавки, и готов был драться за деньги хоть с другом, хоть с врагом. Говорят, что Бушель мог убить дюжину человек.

В 1826 году пертонская ярмарка прекратила свое существование, потому что пропали окрестные фермеры со своими товарами, которые и делали такое событие возможным.

В старые добрые времена в каждой деревне на западе страны был свой ежегодный праздник, любимым зрелищем которого становились бои на палках. Событие, о котором мы собираемся рассказать, было не столь значимым, как «встречи Доувера» или даже пертонская ярмарка; однако по части великодушия и либерализма уроженцы Стултона, что в Ворчестершире, многим готовы были дать фору. Они не разыгрывали приз в своем кругу, а допускали к состязаниям за него чужаков как из ближних, так и из дальних краев. О каком же призе идет речь? Бравые ребята из Стултона бились на палках не жалея сил; порой они страшно избивали друг друга, и ради чего? Как древнегреческие спортсмены, боровшиеся и боксировавшие на народных празднествах за лавровый венок, а то и за еще менее долговечный — из свежей петрушки, так и наши друзья из Стултона сражались не за кошелек, набитый золотыми гинеями, как на холме Доувера, а за столь малоценный предмет, как новая шляпа с желтой лентой. Они бились за славу, а не за богатство, и немало доблестных палочных бойцов сходились на тот перекресток попытать счастья получить знаменитую стултонскую шляпу.

Очень трудно получить какую-либо надежную информацию о том, как проходили подобные игры. Очевидно, никаких записей на них не велось, и полагаться приходится исключительно на легенды и байки деревенских стариков, которых уже почти не осталось. Задача наша была бы совершенно невыполнимой, если бы не бесценная помощь преподобного Гамильтона Кингсфорда, викария Стултона, который за тридцать три года собрал огромное количество интересных подробностей из уст пожилых прихожан.

Праздник проводился на Вознесение (чтобы не пересекаться со «встречами Доувера») на площади возле перекрестка в Стултоне, где в ту пору находился удобный кабачок. У стултонцев имелся признанный авторитет, чьи функции были схожи с функциями «третейского судьи» Пертона. Его называли «праздничным задирой». Это был ни в коем случае не тиран всей деревни; напротив, это был большой, дородный, шумный детина, которому по всеобщему согласию вручались бразды правления праздником. Среди этих «задир» особую известность имел некий Перри, созывавший публику к началу представления своим громким, издалека слышным голосом. Вот что он выкликал:

— Внимание! Внимание! Внимание! Слушайте все — на стултонском празднике разыгрывается добрая плетеная шляпа! По три человека с каждой стороны, до двух побед! И только честная игра до дюйма крови! Нет боя — нет шляпы!

Правила боя, следование которым считалось «честным», были в каждой местности свои — так, запрещались удары ногами, удары палкой по лицу (вместо головы), удары ниже пояса, высвобождение левой руки или победа по тайной договоренности.

Подготовка к турниру в Стултоне носила более примитивный характер, чем в Пертоне. Никаких сцен не строили, просто образовывали ринг на площадке перед кабаком, где проходили борцовские и палочные бои. На этом этапе снова прибегали к услугам «задиры» для того, чтобы «выбить ринг». На провозглашенный «задирой» призыв собиралась огромная толпа, и Перри брал свой кожаный ремень и принимался расчищать пространство для бойцов, размахивая пряжкой направо и налево, отчего все спешили разбежаться, и вскоре образовывался достаточно большой круг посреди толпы. После того как «ринг выбит», один из желающих сразиться бросает в него свою шляпу; второй боец принимает вызов, делая то же самое, и оба вступают в круг. Раздевшись до рубашек, они принимаются за дело и отчаянно рубятся «чуть ли не до смерти», рубашки их обвисают клочьями лохмотьев, о коже под ними и говорить нечего — но все это не считается, пока не нанесено достаточно сильное рассечение, чтобы вызвать вышеупомянутый «дюйм крови». Когда бой заканчивается, начинается следующий. Если и в следующем бою побеждает представитель той же стороны, что и в предыдущем, судьба турнира решена. Если же счет после второго боя становится равным, то требуется провести третий, чтобы решить, кому же достанется шляпа.

Какое чувство возбуждения возникает, когда удается встретиться не просто с перечислением свершенных деяний, а с непосредственными их участниками! В этом неоценимую помощь оказал нам мистер Кингсфорд, среди чьих скромных стултонских друзей был один старый-старый человек по имени Джордж Мерримен, который и рассказал нашему другу множество любопытных историй, произошедших на стултонском празднике в последние годы его существования. Один из последних палочных турниров прошел в конце сороковых и был одним из наиболее отчаянных. Управляющий лорда Кавентри по имени Джеймс Грейвс и некто по имени Пратт, по словами старика Джорджа, «сошлись за работой. Пратт был настоящим бульдогом и прямо не чувствовал собственных ран». Они долго и безрезультатно дрались, пока, наконец, двое братьев Грейвса, наблюдавших за зрелищем, не крикнули своему брату:

— Не можешь раскроить ему череп, так хоть вытолкай с ринга!

Пратта факт вмешательства разозлил, и он закричал:

— Здесь что, еще Грейвсы есть? Ну так идите сюда!

Грейвсов было двое, но они остались на месте. А бойцы продолжили поединок, и тут, наконец, Грейвс заметил сопернику:

— Мы же соседи, в конце концов, стоит ли нам так уж колошматить друг друга?

На том и разошлись, признав результат встречи ничейным.

Однако «поколошматить» друг друга они успели к тому времени уже порядком и рубашки друг другу изорвали в лохмотья.

Был и еще один местный герой, некий Дэвид Стейт.

— О-о, — рассказывал старик Джордж, — Дэвида Стейта я помню так же хорошо, как и тебя. Это был отчаянный, огромной силы мужчина, ужасный противник в бою на палках. Сейчас таких уже не увидишь. Но он был беден. Работал на мистера Уитейкера. А был еще один, Джордж Осбур, жил возле пиртонской церкви. Он помешан был на кулачных и палочных боях. Помню, как они с Дэвидом Стейтом сражались на палках — он был чертовски проворен, просто отпрыгивал от всех ударов, такой он был шустрый. Он Дэвида разозлил так, что тот заявил: «Если он еще раз так сделает, я ему кишки выпущу». И в следующий раз, говорят, срезал ему пуговицы со штанов.

Некий Джордж Наттинг, у которого была «заячья губа», был выдающимся палочным фехтовальщиком. Как-то раз у него произошел страшный бой с одним заезжим профессиональным бойцом, который уже побывал до того на всех окрестных встречах, ярмарках и праздниках, где можно было хоть что-нибудь сорвать. За несколько дней до того он побывал на «встречах Доувера», где ему сопутствовал некоторый успех. Старому Джорджу Мерримену этот чужак, похоже, очень не нравился.

— Он нигде надолго не задерживался. Это был пьяница и мошенник, каких еще поискать. По всей Англии он уже проехался со своими штучками, а теперь должен был прибыть к нам в Страстной четверг. Он, наверное, по всему свету уже проехать успел.

Однако в данном случае мистер Наттинг преподал чужаку страшный урок, навсегда отвративший того от «своих штучек», поскольку через несколько дней гость отошел в мир иной. Стултонские фермеры больше благоволили спортивным боям, чем их пертонские коллеги, поскольку не только организовывали бои и предоставляли денежные призы, но и сами участвовали в них в лице своих самых молодых и непоседливых представителей.

Был конец пятидесятых. «Встречи Доувера» в графстве Вест закончились в год великой выставки, палочные бои постепенно исчезали, и о них уже ничего не было слышно, но само деревянное оружие все еще сохранялось в обиходе, например в Лондоне, где его использовали как тренировочный инструмент для обучения владению офицерской шпагой. В знаменитой школе Анджело на Сент-Джеймс-стрит собирались достойнейшие джентльмены, чтобы поучиться и выяснить между собой, кто из них лучше усвоил науку великого учителя. Их поединки не уступали по ярости боям палочных бойцов прошлого (хотя до «дюйма крови» дойти не могло, поскольку Генри Анджело заставлял всех надевать прочные шлемы). Сражаясь на деревянном оружии, они никогда не надевали на себя ничего прочнее обычных рубашек или тонких шерстяных кофт, так что от всей души наносили и получали абсолютно полноценные удары по ребрам, рукам и ногам. При этом нам известен только один случай, когда боец потерял самообладание. Анджело, как мы помним, обучал фехтованию во многих школах и всегда особенно благоволил самым юным своим ученикам.

Никого так тепло не принимали на Сент-Джеймс-стрит, как заходивших туда мальчишек. Один из них, лет шестнадцати от роду, был особенно активен. Если бы даже тот джентльмен, чье имя не произносится всуе, снизошел бы до того, чтобы почтить своим присутствием школу Анджело, парнишка не успокоился бы, пока не подрался бы и с ним. И вот однажды наш паренек встал в поединок с одним коренастым сильным джентльменом, имевшим репутацию крайне опасного бойца — не в силу высокого уровня своего искусства, а в силу беспощадности ударов, которыми осыпал соперника; не каждый решался сразиться с ним. Так вот, когда эти двое взялись за дело, мальчишка провел гораздо больше удачных ударов в своего противника, чем тому хотелось бы, и силач пришел в ярость. Когда парнишка в очередной раз пробил ему в ногу и спокойно возвращался в стойку, наш джентльмен, вместо того чтобы остановиться и признать пропущенный удар, со всей силы хлестнул мальчика поперек груди. Тот только произнес: «Кажется, мой удар прошел» и продолжил как ни в чем не бывало. Потом, в раздевалке, сняв кофту, мальчишка обнаружил, что на его груди лопнула кожа от плеча до пояса; тогда автор этого удара стал яростно отпираться, утверждая, что это не он. С тех пор в обиход фехтовальщиков вошли кожаные куртки.

В начале шестидесятых одним из частых посетителей школы Анджело был мистер Ролланд, джентльмен средних лет, большой любитель путешествий и опытный фехтовальщик. Сам он всегда вел себя по-джентльменски и был одним из лучших фехтовальщиков во всей Англии; но однажды ему пришлось столкнуться с недопустимым поведением. Некий сержант Т., нестроевой офицер королевской артиллерии, снискал себе славу такого же фехтовальщика, как и тот джентльмен, чьи подвиги мы только что описали. Но с ним иметь дело было еще хуже: на фехтовальной площадке он вел себя просто зверски; для него не существовало разницы между честным и нечестным поведением, лишь бы причинить сопернику какой-нибудь урон. Он, разумеется, не принадлежал к числу учеников школы Анджело, но тем не менее счел уместным появиться в ней. Мистер Анджело принял его с обычной учтивостью и предложил пофехтовать. Но тот ответил, что он не «фехтует», но готов с кем-нибудь побиться на палках. Он переоделся, и его представили мистеру Ролланду, который оказался в тот момент без партнера. Сержант немедленно спросил:

— Надеюсь, у вас не бьют между ног? Это опасно, и я считаю это нечестным приемом.

— Конечно нет! — ответил мистер Ролланд. — У нас это считается запрещенным действием.

Это заявление успокоило сержанта, и они начали поединок. И разумеется, мистер Ролланд очень быстро получил неожиданный удар со всей силой именно в этот запрещенный участок и упал на пол, а противник его удалился, похваляясь, как он победил одного из лучших фехтовальщиков Англии. Но это было ошибкой. Возвышенная натура мистера Ролланда требовала отмщения за нанесенное оскорбление; он поклялся Анджело, что при следующей встрече с наглецом тот за все ответит. Случая не пришлось ждать долго, поскольку ободренный успехом хвастун снова заявился в школу. Мистер Ролланд в этот момент сидел на скамейке, но при виде сержанта, зашедшего в зал, окружающие заметили дикий блеск в его глазах и принялись перешептываться:

— Сейчас что-то будет!

Мистер Анджело как ни в чем не бывало поприветствовал вошедшего:

— Дорогой мистер Т., я так рад вас снова видеть у себя! Конечно, мы дадим вам с кем-нибудь сразиться, а вот, кстати, и ваш старый друг, мистер Ролланд. В прошлый раз вы его славно победили, но не откажите же ему в возможности взять реванш!

Когда эти двое приготовились к бою, весь зал замолк. Все поединки прекратились, инструкторы и ученики бросили свои дела и столпились вокруг сражающихся. Все еще хорошо помнили предыдущий случай. Они знали Ролланда, знали его высокий уровень и неограниченные возможности, его непреклонную решимость и понимали, что сейчас можно будет увидеть нечто из ряда вон выходящее.

Бой начался. Сержант бросился вперед в своем обычном яростном стиле, но поведение мистера Ролланда оказалось совершенно нетипичным. Обычно он тоже начинал с атаки, однако сейчас он стоял спокойно, в основном парируя сильные удары и лишь время от времени нанося ответный. Т., решив, что противник его просто боится, удвоил натиск и постепенно утомился, чего и ждал соперник. Настал решительный момент. Ролланд сжался, как тигр, и, как тигр же, выпрыгнул вперед и всей силой своей могучей руки нанес страшный удар в правое колено противника. Это был достойный ответ. Сержант Т. с криком без чувств рухнул на пол. Его унесли в раздевалку, где стали пропаривать ногу горячей водой и вообще делать все, что могли. Вызвали кеб и отвезли его в больницу, где он и провел более месяца, а залезть на коня смог только месяца через три.

Любой другой на месте бравого сержанта, получив такой памятный урок, навсегда зарекся бы переступать порог дома номер 32 по Сент-Джеймс-стрит. Но наш неутомимый герой оказался таким упорным, что решился нанести и третий, последний визит на эту сцену спортивных баталий. И в этот раз он нашел себе достойную пару и был наказан справедливо и окончательно. Противником его стал школьный инструктор по имени Джексон — большой, сильный и энергичный мужчина, недавно ушедший в отставку из дворцовой стражи, а у мистера Анджело работавший уже несколько лет. Старина Джексон не был блестящим шпажистом — его большой кулак был слишком груб для искусной манипуляции столь тонким инструментом, — но вот с палкой в руках, как и наш старый друг Джордж Мерримен из Стултона, он становился крепким соперником. И вот эти двое сошлись в серьезной схватке, поскольку Джексон, если его разозлить, мог ударить не слабее, чем Т. Наконец, деревянная рапира Джексона сломалась в трех дюймах от рукояти, так что в руках у него осталась практически одна лишь «корзинка». Любой нормальный человек на месте его соперника остановил бы бой и дал противнику возможность взять новое оружие, но только не сержант Т. Он увидел в произошедшем реальную возможность кого-нибудь покалечить, налетел на противника и нанес ему даже не один удар, а пять или шесть, не сдерживая руки. Джексон пришел в ярость. Он замахнулся и со всей силы двинул Т. по шлему рукоятью своей обломанной шпаги. Решетка спасла лицо от удара, но сила его была такова, что сержант отлетел через весь зал и свалился на кучу ковриков. Мистер Анджело, занимавшийся чем-то в нижнем зале, поднялся как раз в тот момент, когда все это происходило. Он подошел к Т., дал ему пинка, приказал одеться, убираться отсюда и никогда больше не показываться в школе фехтования.

Нельзя закончить повествование, не упомянув фехтования тростью, которое продемонстрировал британским спортсменам месье Пьер Виньи, учитель фехтования из Швейцарии, объединивший в себе качества спортсмена-чемпиона и вдумчивого, кропотливого учителя этому искусству, который действительно умел заинтересовывать учеников.

Оружие, о котором идет речь, — обыкновенная трость, с которой выходят на ежедневную прогулку, сделанная, скажем, из ротанга, с легким набалдашником. Упражнения, в том числе соревнования, носят крайне привлекательный характер, они так замечательно продуманы, что старое английское фехтование на палках не идет с ними ни в какое сравнение. Во-первых, рука бойца с тростью не окружена защитной «корзинкой», что позволяет легко перебрасывать оружие из руки в руку, а в процессе правильного обучения занимающийся вскоре с одинаковой ловкостью начинает орудовать обеими руками. Одной из основных составляющих этого искусства является умение защищать от удара руку, держащую трость; это поймет каждый, кто случайно получал в такой ситуации по пальцам. Но месье Виньи не ограничивается изобретением нового вида спорта; он показывает своим ученикам и более серьезную часть разработанной им системы, тщательно наставляя их на случай нападения банды грабителей. Но мы здесь не будем углубляться в технические детали — лучше всего в свое время это сделал сам месье Виньи.

Примечания:

5

«Меч сквозь столетия» (фр.). (Примеч. пер.)

51

Шпага для поединка (фр.). (Примеч. пер.)

52

Друг мой, я убит! (фр.) (Примеч. пер.)

53

Знаменитые дуэли (фр). (Примеч. пер.)

54

Титул главы охотничьего общества и владельца своры гончих. (Примеч. пер.)