ГЛАВА III

ДЕМОБИЛИЗАЦИЯ

«По всей земле, залечивая раны,

Сидят бойцы, седые старики.

По всей земле несется гимн победы.

Он полон злобы, смеха и тоски».

(Рэдиард Киплинг.)

Образование нового правительства. – В военном министерстве. – Серьезное положение в армии. – Средство исцеления. – Новая система. – Опасный инцидент, – Невесомые величины. – Бунт в Кале. – На параде конногвардейцев. – Молодая гвардия. – Поведение демобилизованных солдат. – Блокада. – Депеша лорда Плюмера. – Территориальная армия. – Германские военнопленные.

Новое правительство было образовано в первое же утро после того, как стали известны результаты выборов. Я получил обещание от премьер-министра, что он при первой же возможности[14] восстановит старую систему кабинетского правительства. Но этого не удалось сделать сразу. Пять членов военного кабинета, которые одни только были ответственны за свою политику и которым в теории подчинялись статс-секретари и прочие министры, не обнаруживали склонности распределить свои полномочия среди более широкого круга лиц. Прошло более года, прежде чем восстановилась нормальная конституционная обстановка. Но ее необходимость была принципиально признана с самого же начала.

Премьер-министр реконструировал свое правительство быстро и мастерски. Побеседовав со мной на различные темы, он сказал мне: «Подумайте, куда вам лучше пойти – в военное министерство или в адмиралтейство, и завтра дайте мне знать. И в том и в другом случае вы можете взять себе министерство воздухоплавания. Я не собираюсь выделять его в особый департамент».

Я провел ночь в Бленгейме и оттуда сообщил, что решил взять на себя управление адмиралтейством и министерством воздухоплавания. Но когда я на следующий день приехал в Лондон, оказалось, что положение изменилось. Настроение армии и проблема демобилизации возбуждали все большее и большее беспокойство. Я не мог отказать просьбам премьера о том, чтобы я взял на себя руководство военным министерством. Состав нового кабинета был опубликован 10 января, и 15 января я оставил министерство военного снабжения и принял руководство делами военного министерства. Немедленно же обнаружилось, что обстановка была критической.

Летом 1917 г. был частично разработан план демобилизации, часть в военном министерстве, часть сообразно с мнением гражданских ведомств. Главное внимание, естественно, было обращено на восстановление нормальной работы промышленности, а настроение и дисциплина самих войск не были должным образом учтены. В июне 1917 г. план был передан на рассмотрение генерального штаба и немедленно подвергся суровой критике со стороны Дугласа Хэйга, который назвал его «возмутительным до последней степени и вредным для дисциплины». Однако военный кабинет в общем стал на сторону гражданских ведомств. Пока продолжался долгий военный кризис, демобилизационный план лежал под сукном, но по заключении перемирия этот план неминуемо приобрел самое актуальное значение.

Согласно этому плану, в первую очередь должны были быть отпущены с фронта так называемые «незаменимые», т. е. те лица, которые были необходимы промышленникам, чтобы снова наладить промышленные предприятия. Поэтому «незаменимые» отбирались десятками тысяч во всех частях армии и спешно переправлялись через Па-де-Кале. Но «незаменимые», которые должны были вернуться на родину первыми, во многих случаях отправлялись на фронт последними. Вследствие той важной роли, которую они играли в военной промышленности, они оставались на родине до тех пор, пока после 21 марта 1918 г. положение армии не стало отчаянным. Кроме того, такая система неизбежно допускала множество злоупотреблений. Те счастливчики, которые представляли от предпринимателей письма и телеграммы, предлагавшие им место и требовавшие их услуг, немедленно освобождались от военной службы. При некоторых связях добыть такие документы было нетрудно. Несколько тысяч солдат, находившихся на родине во временном отпуску, получили разрешение не возвращаться в армию. Обыкновенный солдат, не имевший таких преимуществ, видел, что его товарищ, недавно прибывший в армию, поспешно уезжал домой и принимался за свою обычную работу или работал на кого-либо другого, между тем как сам он, проживший целые годы в обстановке смертельных опасностей, на нищенском солдатском жаловании, израненный, посылавшийся назад на бойню по три или четыре раза, должен был оставаться на фронте до тех пор, пока на родине не будут заняты все выгодные места и заполнены все вакансии. Человеку, побывавшему в боях, свойственно суровое чувство справедливости, которое опасно оскорблять. В результате такого положения во всех частях нашей армии и на всех театрах военных действий дисциплина быстро ослабела и падала. Так продолжалось почти два месяца, и в конце концов положение на фронте стало невыносимым.

За те пять дней, которые прошли между моментом моего назначения и моментом моего вступления в должность, я изучил этот вопрос, и мне стало совершенно ясно, какого метода следует придерживаться. По обе стороны Па-де-Кале уже начинались возмущения и беспорядки. В частности, в Фолькстоне 3 января вспыхнул бунт. Генерал Сметc только что был заменен сэром Эриком Геддесом, и ему было поручено наладить нормальное ведение промышленности. За несколько дней до того, как я вступил в военное министерство, все подступы к зданию военного министерства были запружены грузовиками с солдатами взбунтовавшихся подсобных армейских корпусов. Солдаты захватили эти грузовики и поехали на них в Лондон. На каждом грузовике красовалась надпись, заимствованная из одной карикатуры газеты «Дэйли Экспресс»: «Убирайтесь сами, или уберите Геддеса!»[15]. Великолепные армии, ни разу не поколебавшиеся во время самых страшных военных испытаний, были захлестнуты волной нетерпения и раздражения, сопровождавшихся серьезными нарушениями дисциплины.

Причина недовольства и болезни была ясна, были ясны и средства исцеления. Единственная трудность заключалась в том, чтобы заручиться согласием моих прочих коллег; я опасался лишь, что может быть уже слишком поздно. До вступления в мою новую должность я настоял на том, чтобы в вопросах, касающихся дисциплины армии, военный министр имел право окончательного решения, несмотря на возражения всех гражданских ведомств. При создавшемся положении в этом требовании вряд ли было возможно отказать, и согласие было мне охотно дано.

Я немедленно предложил следующие меры.

Во-первых. Как общее правило, солдаты должны отпускаться с фронта сообразно времени их службы и возрасту. Солдаты, пробывшие на фронте дольше всего, должны быть демобилизованы в первую очередь, а каждый, получивший три или более ранений, должен быть отпущен немедленно. Очередь демобилизации определяется согласно этому порядку.

Во-вторых. Армейское жалование должно быть немедленно увеличено более чем вдвое по сравнению с жалованьем военного времени, дабы таким образом уменьшить пропасть между вознаграждением солдат и рабочих.

В-третьих. Чтобы удержать на театре военных действий необходимые временные силы и в то же время демобилизовать возможно большее количество людей, сражавшихся на фронте, и в наиболее короткое время, необходимо на два года задержать в армии и отправить за границу 80 тысяч молодых людей, прошедших военное обучение, но еще не посылавшихся за пределы Англии.

Благодаря горячей поддержке сэра Дугласа Хэйга, которого я вызвал из Франции, и в виду продолжавшейся и все более усиливавшейся демобилизации в армии, я получил от военного кабинета необходимые полномочия. Но на это потребовалось некоторое время. Премьер-министр был во Франции. Бонар Лоу, хотя и располагавший широкими полномочиями, все важные вопросы передавал на его усмотрение. Военный кабинет опасался предложить парламенту новый закон о принудительной воинской повинности в такой момент, когда только что закончилась война и избиратели проявляли резко отрицательное отношение к подобной идее. Канцлер казначейства боялся чрезмерных расходов, связанных с значительным повышением армейского жалования. Но церемониться было некогда. После совещания с генерал-адъютантом сэром Джорджем Макдоног, человеком блестящих дарований, я решил вместе с ним поехать в Париж 23 января и получить от премьер-министра согласие на предложенный план. 24 января мы пили утренний чай у Ллойд-Джорджа, вместе с ним поехали на Кэ д'Орсэ[16] на заседание мирной конференции и, вернувшись вместе с ним к завтраку, обсудили положение. Я поручил генерал-адъютанту составить вчерне два приказа по армии, содержащие в себе те решения, которые принял премьер-министр, и в 6 часов вечера передать их на мое рассмотрение. Одобрив текст приказов, я велел генерал-адъютанту с ночным поездом вернуться в Лондон и опубликовать приказы с такими дополнениями и инструкциями, какие могли оказаться необходимыми. Все это должно было быть безотлагательно исполнено. 29 января были изданы приказ по армии № 54 (о добавочном вознаграждении лицам, задержанным на военной службе) и приказ по армии № 55 (об оккупационной армии). Заглавие первого достаточно ясно определяет его содержание. Во втором сообщалось о решении правительства сохранить оккупационные армии, пока не будет реорганизована регулярная армия, и излагались правила, согласно которым демобилизовались или удерживались в рядах армии офицеры и прочие воинские чины. Одновременно с этим были изданы соответствующие королевские указы.

Я написал особое объяснение для армии, где положение освещалось понятным для солдат языком. Оно было опубликовано одновременно с приказом по армии. Оно касалось всей деятельности военного министерства по отношению к войскам в предстоявшем 1919 году.

ОККУПАЦИОННЫЕ АРМИИ

Объяснительная записка военного министра

1. 11 ноября, когда было подписано перемирие, в британской армии числилось 3,5 млн. офицеров и солдат, состоявших на жаловании и казенном довольствии. В течение двух следующих месяцев было демобилизовано или отпущено по домам более 0,75 млн. Принятая система демобилизации имела своей целью оживление национальной промышленности путем возвращения на родину военных чинов в порядке, соответствующем важности той или иной профессии. Несомненно, это наиболее благоразумный способ, и он будет применяться в значительном большинстве случаев. Но теперь наступил момент, когда необходимо уделить военным нуждам такое же внимание, как и нуждам промышленности.

2. Если мы не хотим лишиться плодов нашей победы и, не обращая внимания на наших союзников, бросить на ветер все то, что мы выиграли ценой столь больших усилий и жертв, мы должны принять меры к тому, чтобы в течение многих месяцев на неприятельской территории оставались оккупационные армии. Эти армии должны быть достаточно сильны, чтобы заставить немцев, турок и прочих принять поставленные союзниками справедливые условия мира, и мы должны позаботиться об этом вместе с Францией, Америкой и Италией. Чем лучше будут обучены и дисциплинированы эти армии, тем меньше потребуется людей, чтобы выполнить возложенную на них задачу. Поэтому для успешного завершения войны мы должны создать сильную, крепкую, хорошо дисциплинированную и довольную своим положением армию, которая поддержала бы высокую репутацию британских войск и обеспечила такие условия мира, чтобы наши враги не вырвали у нас хитростью то, что мы выиграли по праву. Эта армия будет гораздо меньше теперешней. Она составит приблизительно одну четверть того состава, который мы использовали во время войны.

3. Наши главнокомандующие, хорошо знающие желания маршала Фоша, утверждают, что по их мнению потребуется не более 900 тыс. чел. всех рангов и видов оружия для охраны наших интересов в этот переходный период. Поэтому, когда будет организована эта новая армия, и даже до ее окончательной организации, на родину будет отпущено более 2,5 млн. человек, задержанных на военной службе после окончания военных действий. Они будут перевозиться с такой быстротой, какую могут развить в перевозке их поезда и суда и как скоро им может быть выплачено следуемое им жалованье. Другими словами, из 3,5 млн. чел. предполагается удержать 900 тыс., а остальных распустить в возможно более короткое время.

4. Но из кого выбрать эти 900 тыс. чел., которые должны остаться и докончить работу? Когда люди назначены к демобилизации, то их очевидно нужно отправлять на родину в таком порядке, который обеспечил бы более быстрое налаживание нашей промышленности, ибо в противном случае они лишатся тех средств к жизни, которые давала им армия, лишатся пайков и семейных пособий и очутятся на положении безработных. Но при удержании солдат на службе в оккупационной армии нельзя руководиться только производственными соображениями. Людей надо отбирать по такому принципу, который соответствовал бы чувству права и справедливости. Продолжительность службы, возраст и ранения – вот что главным образом должно давать человеку право на увольнение. Поэтому новая армия в первую очередь будет составляться из тех, кто не вступал в ряды армии до 1 января 1916 г., кому не более 37 лет от роду и у кого имеется не более двух ранений. Оставаться никоим образом не должны люди наиболее старшего возраста, люди, раньше всех взятые на службу, люди, которые больше всех выстрадали на войне.

5. Мы принимаем поэтому эти общие правила к руководству. По максимальным подсчетам, мы получим таким образом около 1,3 млн. чел. Из них и будет образована армия в 900 тыс. чел. Если, что весьма вероятно, мы найдем, что указанные категории, при учете всех наиболее важных исключительных случаев, дадут нам больше людей, чем требуется, то мы сократим их число до 900 тыс., понизив возраст оставляемых в армии сначала до 36, потом до 35 лет, затем отпустив на родину людей с двумя ранениями и наконец понизив возраст оставляемых до 34 лет.

Спустя некоторое время, нам уже не нужно будет держать наготове такую большую армию, и мы сможем постепенно сокращать ее, отпуская людей соответственно их возрасту. Когда же цели войны будут окончательно осуществлены, дивизии, остававшиеся на неприятельской территории до самого конца, будут возвращены на родину, как боевые единицы, и будут направлены в те главные города Великобритании, с которыми они территориально связаны.

В состав оккупационных армий будут приниматься добровольцы сроком на один год из числа людей, имеющих право на увольнение, если они пригодны в физическом и иных отношениях; за границу будут также посылаться молодые солдаты, служащие ныне на родине, чтобы и они в свою очередь выполнили свой долг. Все это облегчит положение более старых людей и даст возможность еще больше понизить возрастной предел и отправить домой более пожилых. В частности, для охраны подступов к Рейну будут посланы 69 батальонов молодых солдат 18-летнего возраста и старше, находящихся ныне в Великобритании. Это даст возможность возвратиться на родину соответствующему числу людей, достаточно пожилых, чтобы быть их отцами, а молодые солдаты смогут повидать занимаемые нами германские провинции и те поля сражений, на которых британская армия стяжала себе бессмертную славу.

6. С 1 февраля начнется формирование новых оккупационных армии, и можно надеяться, что через три месяца они будут окончательно организованы. Тогда образуется две категории солдат: те, кто входит в состав оккупационных армий, и те, кто подлежит демобилизации. Все возможное будет сделано для того, чтобы отослать домой или вообще распустить те 2,5 млн. человек, которые больше не требуются. Но они должны дока терпеливо дожидаться своей очереди и образцово выполнять свои обязанности. Всякий из назначенных к увольнению людей, провинившийся в том или ином нарушении субординации, независимо от прочих наказаний будет поставлен в самом конце списка. Быстро перевезти эти массы людей на родину возможно только в том случае, если каждый строжайшим образом исполнит свой долг. Правительство однако признает, что служба в оккупационных армиях является чрезвычайным, вызванным необходимостью требованием со стороны государства, которое приходится выполнять определенным категориям его граждан. Поэтому вознаграждение оккупационных армий будет значительно увеличено, и каждый военнослужащий будет получать наградные, считая со дня зачисления его в оккупационный корпус, в дополнение к тому, что полагается ему с 1 февраля.

… … …

9. Оккупационными армиями будут считаться:

• Армия, находящаяся в Великобритании.

• Рейнская армия.

• Армия на Среднем Востоке.

• Отряд на Дальнем Севере.

• Гарнизоны в британских колониях и Индии.

… … …

12. Приведенные выше правила представляются наилучшими, какие можно установить для 1919 года. Но за этот год мы должны перестроить старую британскую регулярную армию таким образом, чтобы обеспечить добровольно набранные гарнизоны в Индии, Египте, крепостях Средиземного моря и в других пунктах за пределами Англии.

Мы надеемся, что прилив добровольцев в регулярную армию усилится, как только основная масса людей, записавшихся в армию в первый период войны, вернется к вольной штатской жизни и будет иметь возможность осмотреться вокруг себя. От успешного создания этой армии зависит теперь смена территориальных батальонов, находящихся в Индии, и различных армейских частей, посланных на отдаленные театры военных действий. Поэтому будут приложены все усилия для того, чтобы ускорить образование новой армии как путем набора добровольцев, так и путем подписания контрактов на сверхсрочную службу.

13. В данный момент нет необходимости определять условия, на которых будет создаваться армия национальной обороны в послевоенное время; ибо имеются другие, более настоятельные вопросы, которые следует разрешить в первую очередь.

14. Настоящим мы доводим до сведения армии и всего народа весь план военного министерства. С помощью этого плана министерство наймется разрешить трудности создавшегося положения и охранить британские интересы; план этот был согласован со всеми заинтересованными ведомствами и департаментами. В тех его пунктах, которые требуют согласия парламента, таковое будет испрошено незамедлительно. Военнослужащие всех чинов и категорий должны согласно и энергично работать для его выполнения и таким образом обеспечить наши общие интересы и конечную победу нашего дела.

Но те две недели, когда приходилось разрабатывать и окончательно принимать эти важные меры и добиваться согласия или подчинения многих лиц, а равно и то время, которое потребовалось армиям, чтобы усвоить себе смысл этих решений, периодами были очень тревожными, отмеченными многими безобразными и опасными эпизодами. Внезапное прекращение войны потрясло не только армии, но и народы. Поколебалось даже хладнокровие и равновесие Британии. Русская революция тогда еще не была разоблачена как извращенная и бесконечно жестокая организация тирании. Происходившие в России события, доктрины и лозунги, в изобилии распространяемые Москвой, для миллионов людей в каждой стране казались идеями, обещающими создать новый светлый мир Братства, Равенства и Науки. Разрушительные элементы всюду проявляли деятельность и всюду находили отклик. Случилось столько странных вещей, произошло такое ужасное крушение установленных систем, народы страдали так долго, что подземные толчки, почти судороги потрясали каждую государственную организацию. В Англии мы хорошо знаем свой народ. Миллионы мужчин и женщин в течение нескольких поколений привыкли к активному участию в политической жизни и чувствовали, что каждый из них по-своему в своей области и в согласии с своим положением определяет и направляет политику своей страны. Политические партии со всеми своими организациями, объединениями, лигами и клубами давали полную возможность выявить волю народа. Кроме того, сама конституция стала наиболее совершенным и практически удобным политическим механизмом, какой когда-либо был изобретен в новое время для того, чтобы общественное мнение могло влиять на ход политических дел. И было очень хорошо, что мы «основывались на воле народа» и только что получили свои полномочия непосредственно от него.

Конечно, имелись налицо и такие факторы, которых никто не мог учесть и которые до сих пор еще ни разу не проявлялись. Почти 4-миллионная армия была по приказу властей сразу освобождена от железной военной дисциплины, от неумолимых обязательств, налагаемых делом, которое эти миллионы считали справедливым. В течение нескольких лет эти огромные массы обучались убийству; обучались искусству поражать штыком живых людей, разбивать головы прикладом, изготовлять и бросать бомбы с такой легкостью, словно это были простые снежки. Все они прошли через машину войны, которая давила их долго и неумолимо и рвала их тело своими бесчисленными зубьями. Внезапная и насильственная смерть, постигавшая других и ежеминутно грозившая каждому из них, печальное зрелище искалеченных людей и разгромленных жилищ – все это стало обычным эпизодом их повседневного существования. Если бы эти армии приняли сообща какое-нибудь решение, если бы удалось совратить их с пути долга и патриотизма, не нашлось бы такой силы, которая была бы в состоянии им противостоять.

Это было самое тяжелое испытание для прославленной мудрости и политического воспитания британской демократии, какое только выпало на ее долю.

За одну неделю из различных пунктов поступали сведения о более чем тридцати случаях неповиновения среди войск. Почти всюду беспорядки были прекращены репрессивными мерами или увещаниями офицеров. Но в нескольких случаях значительные отряды солдат в течение нескольких дней не признавали над собой никакой власти. Наиболее тяжкие нарушения дисциплины произошли в подсобном армейском корпусе в Гров-парке и в депо механического транспорта, находившемся в Кемптонском парке. Несколько рот объявили своим офицерам, что они организовали совет солдатских депутатов и намереваются идти в ближайший город брататься с рабочими. По большей части их удавалось отговорить от этих попыток разумными доводами. Иногда офицеры отправлялись на велосипедах обходным путем и, перехватив солдат по дороге к городу, убеждали их возвратиться к исполнению своих обязанностей. Уговоры кадровых офицеров почти всегда оказывали действие. И хотя во многих местах положение было чрезвычайно серьезно, единственным местом, где вспыхнул настоящий и серьезный бунт, был Лютон. В этом городе, благодаря слабости гражданских властей, толпа сожгла городскую ратушу. Настоящий мятеж разразился в Кале. Между 27 и 31 января отказались повиноваться приказаниям отряды службы связи и отряды механического транспорта. Эти отряды были наименее дисциплинированной частью армии, почти не участвовали в боях и были чрезвычайно тесно связаны с политическими тред-юнионистскими организациями. Они вышли навстречу судам, перевозившим из отпуска войска, и уговорили значительное число возвращавшихся на фронт солдат присоединиться к ним. В течение двадцати четырех часов вожаки имели в своем распоряжении от трех до четырех тысяч вооруженных людей и держали в руках весь город. Все боевые дивизии были двинуты в Германию, и в данный момент у властей не было никаких вооруженных сил, которые могли бы справиться с бунтовщиками. Главнокомандующий отозвал обратно две дивизии, вручил командование над ними генералу Бингу, пользовавшемуся большим доверием и уважением, и отправил их на место беспорядков. Солдаты этих дивизий пришли в страшное негодование, когда узнали, что демобилизации мешают их собственные товарищи, да притом еще такие, которым мало пришлось понюхать пороха. На второй день ночью взбунтовавшиеся солдаты были окружены кольцом штыков и пулеметов. С наступлением утра со всех сторон началось наступление. Впереди шли безоружные офицеры, призывая бунтовщиков вернуться к исполнению обязанностей, а за ними шли подавляющие военные силы. Очутившись в такой обстановке, большинство взбунтовавшихся солдат отступило, но несколько сот упорно стояли на своих местах. Достаточно было бы одного единственного выстрела, чтобы вызвать страшный взрыв, но самообладание и благоразумие восторжествовали. Вожаки были арестованы, а остальные подчинились дисциплине. Не было пролито ни единой капли крови.

Одновременно с этим пришли известия о серьезных беспорядках в Глазго и Белфасте. В обоих случаях подстрекателями были коммунисты. Гражданские власти потребовали у армии помощи, и в Глазго были двинуты две бригады. Это были войска второй линии, состоявшие по большей части из наименее пригодных солдат и молодых рекрутов. Они не были закалены в боях, подобно фронтовым войскам, и не испробовали, что значит победа. Тем не менее и офицеры, и солдаты безукоризненно выполнили свой долг. Порядок был восстановлен. Лишь очень немногие поплатились жизнью; если и была пролита кровь, то по большей части из носу.

Последний инцидент, о котором я хочу рассказать, разыгрался у меня на глазах. 8 февраля в половине девятого утра меня спешно вызвали в военное министерство. По дороге туда я заметил гвардейский батальон, выстроенный вдоль улицы Мэлл. Я миновал адмиралтейскую арку и дошел до министерства, не заметив ничего необычного. Там мне сообщили неприятную новость: около 3 тыс. солдат из многих частей и всех видов оружия собралось на станции Виктория в ожидании раннего поезда, который должен был отвезти обратно отпускников. Начальник движения не принял необходимых мер, чтобы перевезти, накормить и разместить отпускников, прибывших главным образом с севера. Бедные солдаты, прождавшие всю ночь на платформе и не получившие ни пищи, ни чая, считали большой несправедливостью, что им приходится возвращаться во Францию, хотя бои кончились и война выиграна, между тем как многие из их товарищей, как им рассказывали, живут в Англии в наилучших условиях. По чьему-то наущению они всей массой отправились к Уайтхоллу и теперь заполняли гвардейский плац-парад, вооруженные и в полном беспорядке. Мне сообщили, что их предводитель в этот самый момент предписывал условия штабу лондонской комендатуры в помещении казармы конногвардейцев.

Эти сведения сообщил мне сэр Вильям Робертсон и генерал Фильдинг, командующий Лондонским округом, прибавив при этом, что в их распоряжении имелись запасный батальон гренадер и два отряда двор – повой кавалерии. Они спрашивали, что им делать. Я спросил, подчинится ли приказу батальон, и получил ответ: «Офицеры думают, что да». После этого я приказал генералам окружить и арестовать беспорядочную толпу. Они немедленно отправились исполнять приказание.

Я остался в своем кабинете и переживал страшное беспокойство. Теперь серьезные события разыгрались уже в столице государства – в самом его центре. Прошло десять минут. Из окон я видел, как гвардейцы, стоявшие на часах в Уайтхолле, запирали ворота и двери главной арки. Потом вдруг на крыше гвардейских казарм появились люди в штатском, – их было человек двадцать или тридцать, – четко обрисовывавшиеся своими длинными черными силуэтами. Очевидно, они наблюдали что-то такое, что происходило или готовилось на плац-параде. Я не знал, что это было, хотя и находился на расстоянии всего каких-нибудь ста ярдов. Прошло еще десять минут напряженного ожидания, и вернулись генералы, – на этот раз в гораздо более бодром настроении. Все сошло благополучно. Гренадеры с примкнутыми штыками врезались в вооруженную толпу, дворцовая кавалерия окружила бунтовщиков с фланга, и все 3 тыс. человек, арестованные и под вооруженным экскортом, были отправлены в Веллингтонские казармы, где их должны были накормить завтраком перед возобновлением их путешествия. Ни один из них не был ранен, очень немногие получили выговоры и только один или два были подвергнуты легким наказаниям. В очень значительной степени вина лежала на железнодорожной администрации, которая и не подумала изменить традиционные станционные порядки после того, как прекратилась война. В течение нескольких лет солдаты возвращались на фронт, навстречу опасностям и смерти, с чрезвычайной пунктуальностью и исполнительностью, почти без офицеров и в неорганизованном порядке, как будто они были обычными пассажирами-экскурсантами. Железнодорожное начальство не поняло, что при более мягком режиме мирного времени необходимо подготовляться к их перевозке гораздо более тщательно.

Новая политика и ее разъяснение почти сейчас же сказалась на поведении войск. Нескольких дней было достаточно, чтобы рассеять злобные настроения, которые начали было проявляться. Несправедливости, которые испытывала наша армия, кончились. Стала применяться система демобилизация, казавшаяся солдатам вполне справедливой. Все воинские чины немедленно согласились с тем принципом, что продолжительность службы, возраст и количество ранений должны приниматься в соображение прежде всего, отстранив на второй план какие бы то ни было посторонние соображения. Повышение жалования было встречено солдатами с радостью. Что же касается 80 тысяч восемнадцатилетних парней, то они охотно соглашались повидать Рейн и таким образом освободили своих отцов, дядей и старших братьев, испытавших столько мучений. В Гайд-парке король произвел смотр двенадцати батальонам этой прекрасной молодежи перед их отправлением за границу, и все были поражены их бодрым и уверенным видом. В течение двух недель после приказа о новой системе демобилизации дисциплина наших огромных, хотя постепенно таявших армий всюду восстановилась во всей своей традиционной силе.

Первое заседание палаты общин состоялось вскоре после всех этих событий. Депутаты задали буквально несколько тысяч вопросов относительно деталей мобилизации, и пришлось создать особый аппарат для удовлетворения этого небывалого любопытства. Но законопроект об обязательном воинском наборе прошел очень значительным большинством. Либеральная и рабочая оппозиция, чувствовавшая себя свободной от всякой ответственности, боролась против него со всей силой. К счастью, оппозиция была немногочисленна, ибо в противном случае существенно необходимые для государства мероприятия могли бы натолкнуться на затруднения в самый критический момент.

Тем временем продолжалась широкая демобилизация. В течение почти шести месяцев военную службу в среднем ежедневно покидало около 10 тыс. человек. Это огромное количество людей, равное одной дивизии мирного времени, ежедневно собирали на всех фронтах воины, привозили на суда, принимали с поездов, у них отбирали оружие и снаряжение, демобилизовали, им производили расчет и их распускали по домам в промежуток времени между восходом и закатом солнца. Я считаю, что это было веским доказательством британской организационной способности. Армии строились постепенно; солдаты записывались в одиночном порядке; но распускались они сразу, огромными массами, и тем не менее почти все находили работу и возвращались к своим семьям. История с гордостью повествует о том, как 20–30 тыс. «железных солдат» Кромвеля сложили военные доспехи и вернулись к мирным занятиям. Но разве это можно сравнить с достойным поведением почти 4 млн. британских солдат, которые без всякой сумятицы и волнений, – если только они встречали к себе такое отношение, какого заслуживали, – незаметно вливались обратно в народную массу и снова начинали восстанавливать прерванную было нить своей жизни? После того как в течение пяти лет войны им методически прививали зверство и варварство, можно было ожидать, что в стране несколько лет будут процветать убийства, грабежи, грубость и насилие. Но благодаря мощи цивилизации и воспитания и великим качествам нашего народа случилось обратное: число связанных с насилием преступлений уменьшилось, и тюрьмы пришлось закрывать и продавать на слом, когда 4 млн. обученных и умелых убийц, или одна треть всего мужского населения нации, вернулись домой и стали штатскими людьми, гражданами своей страны.

Простояв на позициях неделю, чтобы дать возможность неприятелю отступить, союзные армии, не утомляясь трудными переходами, вступили в Германию. Все дороги из Франции и Бельгии, по которым в 1914 г. шли нападающие германские войска, были теперь запружены бесконечными колоннами, шедшими в обратном направлении. Неприятельское население так хорошо встречало британские отряды, с ними устанавливало такие прекрасные отношения, что пришлось не раз издавать суровые приказы против «братания». К концу ноября авангард войск сэра Дугласа Хэйга достиг Рейна, а через несколько дней оккупация моста через Рейн у Кельна была окончательно завершена. В общем в Германию вступило почти четверть миллиона солдат, уроженцев всех частей Британской империи; солдаты поселились в удобных и живописно расположенных лагерях. Природное добродушие и хорошее поведение скоро успокоили местных жителей.

Но здесь нам придется рассказать о тяжелых вещах. Согласно условиям перемирия блокада Германии должна была продолжаться. По требованию немцев была сделана следующая оговорка: «союзники и Соединенные штаты согласны поставлять Германии провиант в таких размерах, какие окажутся необходимыми». Но в этом отношении ничего не было сделано вплоть до возобновления перемирия, состоявшегося 16 января 1919 г. Фактически блокада была распространена и на балтийские порты и таким образом стала еще более строгой, чем раньше. Продовольственный вопрос в Германии чрезвычайно обострился, и ходили жуткие рассказы о бедственном положении матерей и детей Германии. В эти месяцы лишь очень немногие немцы, за исключением спекулянтов и фермеров, имели достаточно пищи. Даже еще в мае месяце члены германской делегации в Версале страдали от последствий недостатка пищи. На эти факты во Франции и отчасти Англии намеренно закрывали глаза.

В январе 1919 г. начались долгие переговоры относительно условий, на которых продовольствие могло ввозиться в Германию. Общественное мнение в союзных странах не проявляло никакой отзывчивости. Наиболее влиятельные люди были завалены делами, а политики боялись обвинений в «пангерманизме». Чиновники, которым была поручена разработка соответствующих мер, считали, что долг службы обязывает их торговаться и спорить о мелочах. Столь же плохо обстоял продовольственный вопрос и в других побежденных странах, для которых частично заготовлялся провиант. Во всем мире чувствовался недостаток в пищевых припасах и транспортных средствах. А тем временем немцы испытывали такую нужду, какая бывает только в осажденном городе.

Замечательно, что внезапный толчок, открывший выход из этого безвыходного тупика, исходил от британской армии, стоявшей на Рейне, В феврале отчеты о продовольственном положении в оккупированных областях, присылавшиеся в военное министерство начальниками армии, стали носить все более и более тревожный характер. К сухим официальным сообщениям начали примешиваться нотки гнева. 3 марта я, не стесняясь в выражениях, сообщил об этом палате общин. «Мы строго осуществляем блокаду, и Германия близка к голодной смерти. Сведения, которые я получил от офицеров, разосланных военным ведомством по всей Германии, показывают, во-первых, что германский народ терпит большие лишения, и во-вторых, что под тяжестью голода и недоедания вся система германской социальной и национальной жизни грозит рухнуть». В первых числах марта переговоры о продовольствии, начатые в Спа, готовы были закончиться в обстановке холодного фарса. Но лорд Плюмер, командовавший британской оккупационной армией в Германии, прислал в военное министерство телеграмму, немедленно препровожденную Верховному союзному совету. В этой телеграмме говорилось, что для предотвращения беспорядков и по чисто гуманитарным соображениям необходимо прислать продовольствие голодающему населению. Он подчеркивал, что на британскую армию производит очень плохое впечатление зрелище человеческих страданий, которое она видит вокруг. От него я через другие источники мы узнали, что британские солдаты делили свои пайки с женщинами и детьми, среди которых они жили, и что это сказывалось на физическом состоянии войск. Ссылаясь на депешу лорда Плюмера и другие подробные сообщения, Ллойд-Джордж заставил верховный совет действовать. «Никто, – заметил он, – не сможет упрекнуть лорда Плюмера в германофильских чувствах». Чиновникам был сделан выговор, и переговоры возобновились. Но трудности и всеобщая дезорганизация были таковы, что продовольствие начало ввозиться в Германию в значительных количествах только в мае. Блокада, которая согласно мирному трактату должна была оставаться в силе до его ратификации, к середине июля окончательно прекратилась, но удобный случай был упущен. 11 ноября германский народ не только был разбит на поле сражения, но и испытал на себе всю тяжесть осудившего его мирового общественного мнения. Последовавшие вслед за этим горькие испытания лишили победителей всякого престижа в глазах немцев, кроме престижа физической силы.

Военному министерству оставалось еще сбыть с рук 250 тыс. германских военнопленных, взятых британскими войсками. Их освобождения нам пришлось дожидаться много месяцев. Французам было очень трудно расстаться с ними. Когда они вспоминали о том множестве людей, которое они потеряли, чтобы взять этих немцев в плен, и об огромных потерях в мужском населении, понесенных Францией, они не могли решиться отпустить эти сотни тысяч несчастных на свободу. Это было почти то же, что отдать взятые пушки. Но к концу лета весь театр военных действий был очищен, и все работы, назначенные пленным, выполнены. Не было никаких предлогов и никаких оснований, чтобы держать их дальше. Но ведь еще древний фараон находил, что очень трудно «отпускать людей». Я решил вмешаться и разрубить этот сложный узел. Как это было сделано, показывают приводимые телеграммы.

Черчиль Бальфуру

21 августа 1919 г.

«Обсудив вопрос о германских военнопленных с генералом Ассером, я пришел к убеждению, что их репатриация должна начаться немедленно. Работы их кончились, и они обходятся нам в 30 тыс. ф. ст. ежедневно. Для возвращения их на родину можно прекрасно использовать обратные рейсы поездов, привозивших британские войска с Рейна во французские порты. Кроме того, часть дороги они могут пройти пешком, поэтому я дал инструкции выработать план их возвращения на родину обоими способами. Репатриация начнется как можно скорее – не позже сентября. Я обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой со своей стороны создать учреждения, которые бы обеспечили прием военнопленных в Германии. 80% из них родом из неоккупированных частей Германии или из областей, находящихся в английских руках, и. менее 20% – уроженцы частей, находящихся под контролем наших союзников. Я предлагаю начать репатриацию немцев немедленно. Дорог каждый день, ибо каждый день приходят поезда с нашими рейнскими солдатами и уходят обратно пустыми».

Черчиль сэру Генри Вильсону

«Прошу обратить внимание на мою телеграмму относительно германских военнопленных и приложить все усилия, чтобы ускорить дело. С этим связано экономическое положение этой огромной армии. Мы не поколеблемся действовать независимо от французов. Прошу снестись непосредственно с Ассером и указать ему срок, когда он может начать репатриацию. Начиная с завтрашнего дня, он мог бы отправлять военнопленных с каждым поездом, отправляющимся на Рейн. Так, например, 10 тыс. пленных, находящихся в Одрике, могут быть отправлены немедленно. Я жду вашего разрешения в течение ближайших двух-трех дней».

Все шло хорошо. Французы перестали затягивать дело, и началась репатриация огромных масс германских солдат, изнывавших в плену. Она продолжалась непрерывно до тех пор, пока это печальное воспоминание о военном времени не исчезло окончательно из нашей повседневной жизни.