Зимние месяцы в ходе этой войны, как правило, отличались вполне объяснимым затишьем: погода не благоприятствовала маршам и сражениям, так что солдаты набирались сил для новых боев и писали письма домой, а генералы, склонившись над картами, вычерчивали планы будущих баталий. Но для президента Линкольна зима 1863/64 г. была неспокойной. Все более строптивым становился конгресс, который со времени ноябрьских промежуточных выборов 1862 г. контролировали демократы.

Демагогически выступая за «прекращение братоубийственной войны», они были готовы замириться с мятежниками на условиях восстановления на Юге рабства либо даже сохранения раздельного существования Союза и Конфедерации. Среди демократов было немало профессиональных ораторов, талантливых публицистов, умелой агитацией они вербовали себе все новых сторонников. Народ, страна устали от войны, и далеко не все понимали, что ее не просто надо как можно скорее завершить, но завершить именно победой, восстановлением единства страны, закреплением демократических преобразований, а не преданием их забвению ради призрачного и шаткого мира: ведь альянс с довоенным Югом уже доказал свою несостоятельность. И все же у демократов были – и немалые! – шансы на успех в предстоявших в ноябре 1864 г. выборах.

Это-то больше всего и волновало президента. Он понимал, что, если к ноябрю не произойдет явного, очевидного всем перелома в пользу Севера, перспектива поражения на выборах станет реальностью. Линкольн видел необходимость оздоровления военного и политического руководства, в частности замены главнокомандующего. Излишне педантичный, лишенный творческой жилки Хэллек явных претензий не вызывал, но ситуация требовала на этом посту энергичного, решительного командира, способного на неожиданные, порой и рискованные решения. Кто же сменяет стать таким? Перебирая множество имен, президент все чаще останавливался на Гранте,

29 февраля 1864 г. по инициативе Линкольна конгресс одобрил проект о присвоении Гранту высшего воинского звания – генерал-лейтенанта, а 1 марта президент подписал этот указ. Грант был вызван в Вашингтон. В поезде он с сожалением прочел в газетах о провале кавалерийского рейда на Ричмонд группы генерала X. Килпатрика. При этом его подчиненный, полковник У. Далгрен, действовавший самостоятельно, попал с 500 кавалеристами в засаду и погиб. У убитого Далгрена южане нашли черновые записи его выступлений перед своими солдатами. Их тут же опубликовали газеты Юга, и не мудрено: в записках Далгрена содержались, в частности, призывы «разрушить и сжечь дотла этот ненавистный город!», «убить лидера мятежников Дэвиса и его кабинет изменников!» и пр. На Севере оспаривали подлинность записок, уверяли, что подобных указаний никто Далгрену дать не мог, но мятежники и внутренние враги Союза получили весьма солидный аргумент для антилинкольновской пропаганды.

Добравшись до столицы, Грант сразу же направился в Белый дом, где решительно прошел к президенту, несмотря на поздний час. Линкольн давал не слишком пышный прием, но народу собралось достаточно. Поведение президента при появлении Гранта изумило всех: заметив в дверях одетого в простой полевой мундир невысокого генерала и сразу узнав его по фотографиям, Линкольн, вопреки протокольным правилам, сам пошел навстречу гостю. «Да это же генерал Грант! – восклицал президент на ходу. – Вот это радость!» 1 Разумеется, у многочисленных врагов Гранта (число их, как водится, росло вместе с ростом популярности генерала) сразу же возник новый повод обвинить его в невоспитанности, «неотесанности» и пр. Но Грант и не разыгрывал из себя аристократа: увидев, что вокруг них с Линкольном образовалась толпа и многие усиленно пытаются пробиться вперед, генерал как ни в чем не бывало оперся на плечо долговязого президента и прямо в запыленных сапогах взгромоздился на соседний диван. «Что, господа, не всем видно? – крикнул он, перекрывая шум. – Вот он я!» 2

Удивительное «восхождение» Гранта на президентский диван, сразу ставшие знаменитыми (тут уж постарались газетчики) слова: «Вот он я!» произвели сенсацию. Недруги огрызались, хулили Гранта, а и глазах простых людей он стал не просто военным кумиром, как прежде, но и человеком, ведущим себя с президентом на равных и в то же время остававшимся простолюдином, вышедшим из их среды. Кто знает, быть может, тогда и решился вопрос о том, что стоит только. Гранту захотеть стать президентом, как народ пойдет за ним. Читателям, разумеется, известно, что в марте 1869 г. Грант вошел в Белый дом уже как полноправный хозяин и оставался им в течение восьми лет.

На следующий день после знакомства с Линкольном, 9 марта, Грант был приглашен на заседание кабинета министров, где Линкольн огласил указ о присвоении ему звания генерал-лейтенанта. А после заседания Линкольн в частной беседе сообщил генералу, что на днях он станет главнокомандующим всеми армиями Союза. Приказ об этом президент подписал 12 марта. Но еще до этого Линкольн встречался с Грантом, причем в присутствии Хэллека и Мида. На этой важнейшей для судеб войны встрече новый главнокомандующий высказал свою стратегическую концепцию дальнейшего ведения скоординированных крупномасштабных операций.

Упрощенно суть стратегии Гранта можно выразить так: систематически, неотступно бить противника на всех фронтах, не давая ему ни дня передышки и используя при этом весь мощный военно-экономический потенциал Севера. Конкретно же Грант предложил провести в ближайшее время четыре синхронные операции, которые в разных местах разорвали бы оборону мятежников. Главной из них был удар Потомакской армии по армии Ли; его предполагал возглавить сам Грант, что также было неожиданностью: прежде считалось, что командующий должен из столицы осуществлять общее командование. Но Грант предпочел постоянно находиться с Потомакской армией, формально сохранив ее за Мидом. Вторая по значению операция намечалась в Джорджии: там генерал Шерман должен был по тылам мятежников прорваться к Атланте, а оттуда – к Мобилу, к побережью Мексиканского залива (по согласованию с Грантом Шерман затем изменил этот план и от Атланты двинулся к Саванне, что оказалось еще эффективнее). Это рассекло бы территорию, оставшуюся у мятежников, надвое, приблизив гибель Конфедерации. Джемская армия Б. Батлера, «запертая» мятежниками на небольшом виргинском полуострове Бермуда-Хандрид, должна была вырваться оттуда и захватить крупный город Питерсберг, что сразу же сделало бы безнадежным и положение Ричмонда. Наконец, в Долине намечался удар силами войск Ф. Зигеля.

Итак, удары Мида, Батлера и Зигеля были так или иначе направлены на постепенное уничтожение армии Ли, тогда как разящий марш Шермана отсек бы от Ли весь Запад, фактически оставив его в одиночестве перед этими тремя мощными силами. Линкольн одобрил предложения Гранта.

На этой беседе-совещании были приняты и другие важные решения. Хэллек назначался начальником штаба при главнокомандующем, где его педантизм и дотошность пришлись как нельзя кстати. (Заметим, что за последний год войны Грант и Хэллек быстро забыли инспирированную последним недавнюю неприязнь и работали в тесном деловом контакте.) Был выделен и отдельный мощный кавалерийский корпус во главе с Ф. Шериданом. Формально корпус входил в Потомакскую армию, но Грант обещал Шеридану полную самостоятельность в вопросах тактики и свое обещание в целом сдержал. Наконец, в преддверии решающих операций Грант приказал извлечь из укреплений близ столицы тысячи беззаботных артиллеристов, ординарцев, бесчисленных штабистов, кавалеристов эскортов и пр. Проводя дни напролет в питейных и иных увеселительных заведениях столицы, эта многочисленная публика была немым оскорблением для мерзнувших в тесноте траншей или маршировавших по грязи ветеранов Потомакской армии, к которой все это скопище лентяев формально было приписано. Теперь же Грант бросил их из уютных квартир прямо на передовую, в пехоту.

Начиналась непосредственная подготовка к крупнейшим по масштабу операциям в этой войне и во всех войнах, которые когда-либо сотрясали Американский континент.

Так, напомним, именуется местность в Виргинии, простиравшаяся всего миль на 10 вдоль южного берега Рапидана и ограниченная Чэнслорсвиллом и Спотсилвейнией на востоке и ручьем Майн-Раном на западе. Но, несмотря на небольшие размеры, Глушь не раз в ходе войны становилась преградой для наступавших армий. Южанам, правда, приходилось там легче: ведь армия Ли в большинстве состояла из виргинцев, которым Глушь была более или менее знакома. Именно через Глушь и планировал нанести удар Грант, что было весьма рискованным решением. К тому времени к четырем задуманным операциям, названным выше, генерал добавил еще одну – части Н. Бэнкса должны были из района Нового Орлеана ударить по Мобилу, основному (наряду с Уилмингтоном) порту, через морские ворота которого Конфедерация все еще получала от своих агентов в Европе оружие, продовольствие и пр. Все пять операций должны были начаться в один и тот же день – 4 мая.

К тому времени статистика в Конфедерации, и ранее поставленная плохо, стала совсем сумбурной. Судя по всему, в армии Ли к началу кампании в Глуши было чуть больше 60 тыс. человек. А в Потомакской армии, уже подтянувшейся к северному берегу Рапидана, насчитывалось более 100 тыс. человек. Ее четыре корпуса (не считая кавалерийского корпуса Шеридана) возглавляли генералы Хэнкок, Уоррен, Сэджвик и Бэрнсайд. 4 мая они начали переправу, и уже на следующий день авангарды армии вступили в соприкосновение с солдатами Ли. Начались упорные, кровопролитные бои, затянувшиеся на восемь дней и получившие название кампании в Глуши.

Первый же день боев показал Гранту, сколь трудной будет Глушь для наступления. Два локальных столкновения 5 мая происходили в какой-то миле друг от друга, но возможность координации действий, особенно для северян, была почти нулевой. Не только солдаты, но и офицеры обеих сторон плохо понимали, что вообще происходит, с каким по силе противником они дерутся, чего ждать в следующую минуту. Плотные заросли не позволяли разглядеть что-либо дальше 20—30 метров, тем более невозможно было провести разведку. Нельзя было даже понять, кто в тот или иной момент наступает, а кто отступает. Все смешалось: люди, лошади, орудия, фургоны. Вдобавок ко всему от беспорядочной пальбы сразу же загорались сухая трава и подлесок, и солдаты задыхались от порохового и обычного дыма. Нередко, перемешавшись друг с другом, солдаты пытались вытащить оказавшихся среди огня раненых в безопасное место, не заботясь о том, «свой» это или «чужой». С наступлением темноты (в густой Глуши это происходило раньше) измученные солдаты буквально рухнули ночевать в наспех вырытые траншеи.

Но их отдых оказался коротким. Грант, проведя полночи над картой (она, как обычно, мало соответствовала реальности), приказал начать общую атаку в 5 часов утра. Но и 6 мая бой продолжался по прежнему сценарию, неподвластному режиссуре Гранта и Ли: огонь орудий и винтовок, смешивавшийся с огромными языками пламени, превращал Глушь в кромешный ад! Впрочем, определилось небольшое преимущество Потомакской армии: на северном участке боя части Уоррена и Сэджвика яростно теснили солдат Эвелла, а на южном Хэнкоку удалось даже внести некоторую панику в войска Э. П. Хилла. Хотя продираться сквозь заросли было трудно, солдаты Хэнкока все же мало-помалу отвоевывали у противника десяток-другой метров, потом еще, еще…

Видя, что все развивается не так, как он задумал, генерал Ли сам пытался остановить отступавшие части, но ему это не удалось. Помогло другое – на дороге Плэнк (проще говоря, вымощенной досками) показались авангарды корпуса Лонгстрита, задержавшегося дольше обусловленного срока и теперь отчаянно стремившегося наверстать упущенное время. Идя сквозь кошмарную и темную Глушь 36 часов подряд (практически без отдыха!), солдаты Лонгстрита сумели пройти 42 мили. Выйдя прямо к месту боя, они ударяли во фланг Хэнкоку, оттесняя его назад. Быстро был смят весь левый фланг Хэнкока: части Лонгстрита обошли его, внезапно возникнув из-за насыпи недостроенной, заброшенной железнодорожной ветки, откуда северяне их и не ждали. Казалось, еще немного – и они собьют потомакцев с перекрестка, столь важного для обеих сторон. Мысленно Ли уже торжествовал победу, а счастливый Лонгстрит вместе с группой штабных офицеров безмятежно скакал следом за наступавшими, почти рядом с ними.

Но тут Глушь сыграла с несостоявшимися победителями злую шутку. Справа из зарослей прозвучало несколько залпов, и вся эта беспечная группа, в которой находился и Лонгстрит, рухнула с коней. Многих из них постигла трагическая судьба Джэксона Каменная Стена, погибшего за год и три для до этого практически на том же месте (!) – разница была в 2—3 мили. Оказалось, что еще одна группа южан, совершавшая обходный бросок к железнодорожной насыпи, отстала и вышла туда, когда это место уже заняли мятежники. Но наступавшие-то этого не знали! Увидев в быстро спускавшихся сумерках живописную группу конных генералов и полковников, они не разглядели цвета их формы и с полным сознанием долга дали по ним сквозь заросли несколько залпов, пока кто-то из уцелевших офицеров не прокричал им страшную истину.

Многим казалось, что ранение Лонгстрита смертельно, и он вскоре отправится за Джэксоном (тот, напомним, промучился неделю). Но Лонгстрит выжил. Он даже ненадолго пришел в сознание, прежде чем его вывезли в тыл, и успел приказать продолжать атаку на злосчастный перекресток. Прискакал встревоженный Ли и немедленно принял команду над правым флангом атаки. Но части Бэрнсайда, пользуясь возникшим замешательством, пошли в контратаку и сумели немного оттеснить противника от перекрестка.

Следующий день, 7 мая, прошел без боев. Обе армии были измучены двухдневным сражением в непостижимых условиях. Потери были страшными: у северян – 17666 человек (правда, убитыми из них были только 2246 человек), у их противников – 7750 человек, а по некоторым данным – до 12—14 тыс. 3 Более 3 тыс. северян числились пропавшими без вести, и если раньше занесенные в эту графу почти всегда рано или поздно обнаруживались в плену, то и данном случае немало солдат и офицеров исчезло бесследно, сгорев в продолжавшем разрастаться пожаре.

8 мая начались бои в районе местечка Спотсилвейния, входящие в кампанию в Глуши. После вялых стычек противники разместили войска по обе стороны дороги Брок, где солдатам было приказано окопаться. Впрочем, в ходе войны, тем более на ее четвертом году, они почти всегда делали это автоматически, едва наступала пауза в боях. Там, где позволяли условия (в частности, и в майских боях в Глуши), солдаты укрепляли траншей поваленными деревьями, затем забрасывали землей или глиной, создавая некое подобие баррикад.

Утром 9 мая основные силы Бэрнсайда, с черепашьей скоростью двигавшиеся к месту сражения, вышли со стороны Фредериксберга прямо в тыл обороне мятежников. Кавалеристы-разведчики успели доложить об этом Ли, и тот приказал Эрли идти наперерез Бэрнсайду и занять на его пути оборону. После того как Эрли выполнил приказ, оборона южан в этом место стала напоминать по форме своеобразный угол, обращенный острием к северянам. Уже в ходе битвы этот угол длиной мили в четыре получил название «кровавого», Располагался он на северо-восточной оконечности Глуши, где лес уже был не таким плотным и кое-где даже встречались поля и фермы. Этот день, 9 мая, прошел относительно спокойно. Лишь иногда раздавались одиночные выстрелы снайперов, а чаще – простых пехотинцев, стремившихся хоть так разнообразить скучный день. Одним из таких выстрелов был убит командующий 6-м корпусом северян Дж. Сэджвик, и его сменил генерал Горацио Райт.

На рассвете 10 мая северяне мощно атаковали левый фланг и вершину «угла». Солдатам полковника Э. Аптона (в будущем – автора интересных мемуаров) удалось прорвать оборону Эвелла, и в самом начале атаки они уже захватили до 2 тыс. пленных! Но Ли бросил на поле боя новые резервы, и завязалось тяжелейшее встречное сражение. Жертвы с обеих сторон были огромными, именно в тот день «угол» стал кровавым. К темноте уставшие северяне все-таки отошли назад. Дольше всех продержался на завоеванной позиции Аптон, сумевший отстоять ее. Но уже после окончания боя, обнаружив, что он остался один в полуокружении противника, Аптон, не покинувший позиций даже тяжелораненым, тоже решил отвести свои части, чтобы наутро их не перебили. Когда Аптона увозили в полевой госпиталь, ему вручили приказ Гранта о производстве в бригадные генералы.

Следующий день вновь был спокойным: слишком много сил отдали обе армии в битве за «кровавый угол». Но на 12 мая Грант вновь назначил атаку, в которой Хэнкок должен был нанести удар по острию «угла», после чего его поддержали бы другие части. Атака началась в половине пятого утра, и корпус Хэнкока, сконцентрированный на узком участке прорыва, мгновенно смел одну из дивизий Эвелла, взяв в плен до 4 тыс. человек. Успех атаки обеспечила не только ее стремительность, но и то, что южане, ожидая удара в другом месте, перебросили туда почти все орудия, оголив остальные участки обороны. Однако быстрый успех, как это порой бывает, обернулся против победителей. Когда вслед за частями Хэнкока в прорванную узкую брешь ринулись другие подразделения, из-за тесноты произошла свалка. Ли немедленно бросил туда дивизию Дж. Гордона, которая умело использовала возникшую у северян суматоху. Хотя у Гордона было значительно меньше людей, чем у только что наступавшего Хэнкока (о других частях северян речь не шла: они прочно застряли сзади), мятежники сумели оттеснить северян назад, к их прежним позициям. Наблюдавший за контратакой Ли бросил на развитие успеха части Андерсона и Эрли.

В этот день «кровавый угол» вновь подтвердил свое прозвище. В полутемном лесу, поливаемые неожиданно качавшимся ливнем и окутанные одновременно возникшим туманом, солдаты дрались врукопашную, часто натыкаясь на своих же и проскакивая мимо противника. Южане упорно защищали свой мощный бруствер, сымпровизированный из деревьев и земли. Порой северяне подбирались к нему почти вплотную, и тогда они пытались в упор выстрелить по оборонявшимся. Но в этих случаях мятежникам иногда удавалось ловко схватить смельчака за руку и втащить к себе. С наступлением темноты Ли отвел войска на новый рубеж, прямо позади оставленного «угла». Неожиданно, как будто по взаимному уговору, отошли и северяне. Этот день, 12 мая, считается завершением битвы в Глуши (порой говорят: при Спотсилвейнии), хотя сама кампания продолжалась еще три недели.

В эти дни в столице мятежников тревога достигла предела. Начальник службы обеспечения Конфедерация генерал Дж. Горгас назвал в дневнике 11 мая «одним из дней величайшего волнения». Отправившись в 5 часов (!) к военному министру Конфедерации Дж. Седдону, Горгас застал его за работой и поделился своими волнениями. А министр сознался, что, как ему казалось, «настали последние дни Ричмонда. По сообщениям, вся кавалерия армии Мида стремительно приближалась к обреченному городу со стороны Ашленда» 4.

Да, у мятежников были все основания для тревоги. Шеридан еще в первые дни кампании в Глуши, видя, что его кавалерия только без толку «отбывает номер» (кони не могли продираться сквозь почти непроходимую чащу), попросил Гранта разрешить ему совершить выпад против Ричмонда, чтобы припугнуть южан, а заодно и оттянуть от армии Ли своего главного соперника – Стюарта. Грант согласился, и 8 мая 10-тысячное войско Шеридана двинулось вперед. Как и предполагалось, Стюарт бросился вдогонку и 11 мая настиг Шеридана у местечка Йеллоу-Тэверн, откуда просматривались шпили Ричмонда. Произошла неслыханная по масштабам тех лет кавалерийская битва, в которой северян все-таки оттеснили от Ричмонда. Но свои задачи Шеридан выполнил: Ричмонд был в панике, кавалерия Стюарта оказалась практически выключенной из кампании в Глуши, был смертельно ранен в бою у Йеллоу-Тэверн и сам Стюарт (это уже «сверх плана»).

Некоторое время в Глуши шли второстепенные стычки. Северяне не раз пытались зайти противнику в тыл, но по разным причинам эти акции срывались. Тем временем в прессе Севера началась новая кампания против Гранта: его называли «мясником», обвиняли и в том, что во время боев он для поддержания тонуса якобы постоянно пьет… Потери северян в Глуши, действительно, были огромными: после жертв первых дней кампании (о них сказано выше) бои в районе Спотсилвейнии 8—19 мая вывели из рядов армии Севера еще 14267 человек. Впрочем, эта цифра оспаривается. Так, в одних случаях самым ужасным для северян днем в ходе всей кампании называют 10 мая, когда они потеряли 7,5 тыс. человек; другие источники утверждают, что в этот день Грант потерял «всего» 4,1 тыс, человек, а вот 12 мая – 6,82 тыс. 5 Мятежники о своих потерях сообщали все реже, но 12 мая считается самым страшным днем и для них: они потеряли тогда в общей сложности около 6 тыс. человек. Да, сила, с которой Грант обрушивался на Ли, была невиданной, но столь же мощным оказывалось и противодействие лучшего генерала Юга и его армии.

Стараясь не замечать прокурорских обличений газетчиков, Грант, как одержимый, шел вперед, продолжая крушить силы противника и сам неся огромные потери. Но генерал считал, что иного пути нет, и верил, что в конечном счете южане не выдержат такого давления. Утром 11 мая, в самые тяжелые дни этой кампании, он отправил Стэнтону телеграмму: «Мы вступаем в шестой день очень трудных боев… Потери у нас тяжелые, но и у противника тоже… Я намерен сражаться на этой позиции до конца, даже если это займет все лето» 6. Наблюдательные газетчики запомнили эти слова, и ближе к зиме, когда бои в Виргинии еще продолжались, в одной из газет появилась язвительная карикатура: хижина, из трубы которой клубами валит дым. Подпись гласила: «Грант сражается на этой позиции до конца, хотя это заняло у него все лето. А теперь он послал за своей печкой» 7. Но тогда, в мае, гордые слова Гранта, опубликованные по распоряжению Линкольна в газетах, вернули генералу симпатии многих северян, потрясенных известиями о страшных жертвах в Глуши.

Действиям Гранта симпатизировали не только его соотечественники. 26 мая Маркс, продолжавший внимательно следить за событиями войны, писал Энгельсу: «Было бы скверно, если бы Гранту пришлось отступить, но полагаю, он знает свое дело» 8. Энгельс отвечал 30 мая, имея в виду армию Ли: «Еще два таких сражения, и его армия, вынужденная каждый вечер отступать на новые позиции, оказалась бы во всяком случае в очень плохом состоянии и вряд ли была бы способна закрепиться еще где-либо до Ричмонда… Меня не удивит, если Ли вскоре отступит к Ричмонду» 9. А 9 июня Энгельс писал Марксу: «Очень любопытно, как будут развиваться события в Виргинии… Но я надеюсь, что Грант все же сделает свое дело… Мне нравится также методический ход грантовских операций. Для данной местности и для данного противника это – единственно правильный метод» 10.

Но генерал Грант вряд ли знал об этих комплиментах. Помимо огромных жертв, у него были и другие причины для дурного настроения. Из пяти задуманных им ударов только два более или менее сносно осуществлялись – его собственный и Шермана. Что же касается операций, порученных «генералам-политиканам» Батлеру, Зигелю и Бэнксу, то первые два, едва встретившись с мятежниками, поспешно отступили на исходные позиции, а третий… вообще не начал операции, в последний момент заявив, что его армия «пока не готова» и наступление он начнет «попозже». Сам же Грант после серии взаимных с противником обходов и смещении войск оказался к концу мая на берегу реки Чикахомини, близ местечка Колд-Харбор. Именно там, в нескольких милях от восточных окраин Ричмонда, и состоялось сражение, ставшее заключительным аккордом кампании в Глуши.

После нескольких непредвиденных задержек Грант приказал начать атаку перед рассветом 3 июня. В самый последний момент Ли сумел перебросить к месту боев до 15 тыс. подкреплений, забрав их из траншей у Бермуда-Хандрид и из Долины, где ни Батлер, ни Зигель по-прежнему не беспокоили мятежников, чем в итоге и помогли им, а не ожидавшему их поддержки Гранту. Когда лавина северян ринулась в узкий 3-мильный участок прорыва, она наткнулась не на хиленькие, толком не отрытые траншеи (они были такими всего сутки назад), а на мощные укрепления, за которыми их встретили свежие отборные части. Ли предусмотрительно выдвинул орудия почти к траншеям, тщательно замаскировав их. В мемуарах Грант писал, что это были самые ужасные минуты в его жизни. За 10—15 минут атаки против орудийных дул северяне потеряли до 5 тыс. человек. Оставшиеся в живых бросились назад.

К сожалению, размеры жертв не сразу стали ясны Гранту, и он не прекратил атак. Новые волны наступавших накатывались на брустверы южан, но не могли пройти их. Однако оборона мятежников стала давать трещины, кое-где группы северян врывались в их траншеи и вступали в рукопашный бой. Несколько сенаторов Конфедерации, прибывших воодушевить армию Ли, в волнении спрашивали командующего, что же произойдет, если Грант прорвет его оборону, есть ли на такой случай какие-либо резервы. Ли ответил: «Ни единого полка, и в таком положении я нахожусь со времени сражения на Раппаханноке. Если я сокращу свои оборонительные линии, чтобы создать резерв, он (т.е. Грант. — С. Б.} обойдет меня, если же для создания резерва я ослаблю оборону – он ее прорвет» 11. Но солдатам Ли все же удалось устоять, выдержать натиск.

В тяжелейших боях в Глуши, длившихся с незначительными перерывами с 5 мая по 3 июня, стороны понесли огромные потери, но у северян они были больше в численном отношении, а у их противников – в процентном. Соотношение потерь было «в пользу» северян в виде 55 тыс. человек к 39 тыс., но для армии Гранта – Мида это составило 52%, а для армии Ли – 59%. Есть я другие данные: потери соотносятся как 50 тыс. к 32 тыс., а проценты – как 41 к 46 12. В любом случае эти потрясшие американцев итоги битвы в Глуши говорили о решимости сторон биться до конца.

В плане стратегическом кампания в Глуши осуществлялась по «сценарию» Гранта: он сковал движение армии Ли, не давал ей ни дня отдыха, не отступал после частных неудач, как его предшественники. Но сопротивление Ли оказалось более стойким, чем «запланировал» Грант: он намеревался выйти из Глуши на оперативный простор за несколько дней, а Ли сдерживал там его армию целый месяц.

Миновав наконец Глушь, Грант решил нанести удар по Питерсбергу. Этот крупный город был ключом к Ричмонду, с его захватом блокировались бы все железнодорожные и иные пути, соединявшие столицу Конфедерации с еще сопротивлявшимися «островками» ее территории. Падение Питерсберга предрешило бы и судьбу Ричмонда.

Первые попытки атаковать Питерсберг еще в начале мая провалились из-за нерадивости и откровенной трусости осуществлявшего их Батлера. Теперь же Грант решил извлечь из его Джемской армии, все еще прохлаждавшейся в Бермуда-Хандрид, хоть какую-то пользу. Главнокомандующий задумал тройной удар: Потомакская армия, форсировав реку Джемс, атаковала бы Питерсберг с востока; кавалерии Шеридана предстояло вместе с частями Д. Хантера блокировать в районе городка Шарлотсвилла крайне важную для мятежников железную дорогу Виргинская Центральная, а затем также атаковать Питерсберг; Батлеру же следовало силами корпуса У. Смита (Плешивого) нанести первый удар по городу. Предполагалось, что Смит атакует укрепления Питерсберга, возможно даже прорвет их, а тем временем подоспели бы и остальные части.

Шеридан отправился в рейд к Шарлотсвиллу 7 июня, и Ли бросил следом за ним кавалерию Фитцхью Ли (своего племянника) и Уэйда Хэмптона, лишив себя этим разведки и прикрытия. План, намеченный Грантом, заработал! Правда, после сумасшедшей гонки южане нагнали Шеридана у железнодорожной станции Тревильян, где 11—12 июня произошла отчаянная схватка. Мятежников было больше, и им удалось «отпихнуть» Шеридана от железной дороги, но рейд «маленького Фила» (так называли невысокого Шеридана солдаты) не был бесполезным: оставшись без разведки, Ли не сразу установил, что именно тогда все пять корпусов Потомакской армии скрытно покинули траншеи и ушли на восток.

Утром 14 июня северяне начали наводить переправы в районе г. Чарлз-Сити, где широкое течение Джемса сужалось до трети мили. Эта река, по сути дела, была последним естественным рубежом перед Ричмондом. Как раз в те дни Ли писал Эрли: «Мы должны разбить эту армию Гранта прежде, чем она выйдет к реке Джемс. Если он выйдет туда, это превратится в осаду (Ричмонда. — С. Б.) и конец ее станет лишь вопросом времени» 13. А когда 14 июня Борегар (его части «сторожили» Батлера у Бермуда-Хандрид) с посыльным сообщил Ли, что северяне форсируют Джемс, тот не поверил. «Он, должно быть, заблуждается, – сказал Ли. – Возможно, это какие-то солдаты Батлера возвращаются на свои позиции, а Потомакская армия очень занята на моем фронте» 14.

Но ошибался сам Ли: северяне менее чем за сутки навели 700-метровый понтонный мост, поразивший очевидцев. Он был настолько длинным, что во избежание аварии его с каждой стороны три шхуны фиксировали якорными цепями. Для пропуска судов средняя часть моста была сделана съемной, и ее время от времени сдвигали. Уже к вечеру 16 июня вся Потомакская армия переправилась на южный берег Джемса. В это же время по приказу Гранта специально оставленные на северном берегу корпус Уоррена и приданная ему кавалерия Уилсона делали столь яростные выпады в сторону Ричмонда, что мятежники принимали это за натиск всей Потомакской армии.

Затем у северян началась полоса невезения. Группе Смита Грант приказал срочно выйти к Питерсбергу и утром 15 июня атаковать его. Но Смит почему-то добирался до города целых семь часов (дорога составляла менее 10 миль!), а на атаку так и не решился: укрепления Питерсберга показались ему слишком мощными. Выглядели они и вправду внушительно, но город защищали лишь 2,4 тыс. человек, включая «милиционеров» – в основном подростков и стариков. Лишь к вечеру Смит решился атаковать.

Он бросил вперед необученную негритянскую дивизию генерала Хинкса, как нередко поступали в опасных ситуациях и другие командиры северян, предпочитая гибель черных, а не «своих», белых солдат. Но негры, знавшие об этом и стремившиеся доказать, что они не балласт в армии Севера, рьяно бросились вперед и… в считанные минуты заняли пару «неприступных» фортов. Многие цивильные южане, спешно брошенные в траншеи, потом вспоминали, что зрелище несущейся на них лавины негров в голубых мундирах воспринималось как конец света. С опозданием сообразив, что задержка атаки была непростительной глупостью, Плешивый бросил вперед и другие части, к 9 часам вечера занявшие еще пять фортов. В руках северян был 2-мильный участок обороны мятежников, за которым лежал незащищенный город.

В это время в расположение войск Смита вышел корпус Хэнкока, который, согласно приказу Гранта, должен был прибыть туда еще днем. Но Хэнкок задержался с переправой, затем еще и заблудился (!), вдобавок у него разболелась старая рана, и генерал мало что соображал от боли. Смит, узнав от пленных, что в город «вот-вот» прибудут подкрепления, перепугался и приказал войскам отдыхать, остановив их практически перед улицами города. Любопытно, что даже солдаты Смита были убеждены в беззащитности Питерсберга, и некоторые из них в темноте тайком отправились туда знакомиться с красотками-южанками. А Хэнкоку Смит «пояснил», что войска отлично потрудились, а теперь, мол, устали, да и оборона города очень сильна. Хэнкок был только рад неожиданному отдыху, хотя его солдаты, голодные и уставшие от марша, возмущались решением отложить атаку и рвались в бой.

Так была упущена уникальная возможность без особых усилий захватить один из важнейших городов Конфедерации! За ночь в Питерсберг прибыли подкрепления, спешно вызванные из разных мест (в том числе и от Бермуда-Хандрид, где по-прежнему стоял со своей армией Батлер, теперь уже никем не сдерживаемый), были отрыты новые траншеи, как раз позади занятых вечером северянами.

Утром 16 мая Смит и Хэнкок с изумлением смотрели на выросшие за считанные часы новые укрепления. Впрочем, теперь у них появился «повод» отложить атаку: не бросать же солдат прямо на дула орудий. В это время приехал Грант, убежденный, что город уже взят либо бои идут на его улицах. Но оба генерала, скрыв от него события вчерашнего дня, стали показывать на «мощные укрепления», которые, мол, никак не взять без свежих сил. Поверив им, Грант послал к Миду за подкреплениями, а сам уехал. К 6 часам вечера подкрепления прибыли, атака началась, солдаты без труда выбили мятежников из всех старых и из значительной части новых укреплений, но Хэнкок, оставшийся за старшего… вновь приказал прекратить атаку и окопаться, сославшись на темноту. Такая же волокита продолжалась и 17 июня. Очевидцы утверждают, что для взятия города северянам не хватило каких-то микроскопических усилий. Но они не были сделаны.

С утра 18 июня в Питерсберг начали прибывать новые подкрепления, отправленные Ли, наконец разобравшемся в хитроумном маневре Гранта. И новые атаки северян на город (18—19 июня) были уже отбиты с серьезными для тех потерями. Из-за не всегда аккуратной статистики у северян и почти всегда приблизительной (часто заведомо неверной) у мятежников сложно вывести точные цифры о соотношении сил у Питерсберга в те дни. Но совершенно очевидно, что оно выражалось не просто в перевесе северян, а в их огромном превосходстве. Так, американский историк А. Бэрне, специально уточнявший этот вопрос, полагал, что это соотношение в пользу северян выглядело так (в тыс. человек): 14 июня – 16:11; 15-е, в полдень, – 36:19, в 19.00 – 60:20; 16-е, в 10.00. – 76:27; 17-е, на рассвете,– 96:31; 17-е, вечером, – 112 : 31; 18-е, в 10.00, – 112:50 15. С 18 июня началась осада Питерсберга.

Когда Грант узнал, как подвели его Смит и Батлер, он обратился к Линкольну с требованием уволить Батлера. Но президент отказался: приближались выборы, а Батлер имел большой политический вес в важном для Союза штате Массачусетс. В итоге Лягушка (так называли Батлера из-за специфических черт лица) сохранил свое место для новых ошибок, стоивших жизней тысячам северян. Отметим, что даже Линкольн порой смешивал политические соображения с чисто военными в ущерб последним. Со Смитом же Грант обошелся проще – немедленно демобилизовал его, Плешивый до последних дней жизни сохранил ненависть к Гранту, когда-то, в Чаттануге, извлекшему его из безвестности; он даже опубликовал несколько «антигрантовских» статей со стандартным набором «обвинений» – Грант постоянно пьет, он мясник, не жалеющий солдат, плохой стратег и т.д., и т.п.

А осада затянулась. Никто не подозревал тогда, что продлится она до 3 апреля 1865 г., когда вместе с Питерсбергом падет и Ричмонд и рухнет вся оборона Конфедерации. Стороны стягивали к этому важнейшему участку силы, северяне привезли туда на специальной железнодорожной платформе 13-дюймовую мортиру «Диктатор», о которой ходили легенды. «Диктатор» палил по Питерсбергу прямо с платформы, которая уже на пятом выстреле разлетелась вдребезги от детонации. Мортиру переволокли на помост, но в дальнейшем она себя не оправдала и в конце сентября была увезена на склад в Сити-Пойнт. Сейчас «Диктатор» красуется в виде памятника перед капитолием штата Коннектикут в Хартфорде. Впрочем, и в нескольких городах есть «настоящие» «Диктаторы»: ведь серийных номеров тогда не было, так что спор этот бесконечен, подобно спору греческих городов за право считаться родиной Гомера.

В ходе осады произошел эпизод, навсегда вошедший в историю этой войны. По предложению Г. Плэзентса, командира 48-го пенсильванского полка, сформированного в основном из шахтеров, 25 июня началась прокладка туннеля длиной в 500 футов. Скрытно рывшийся туннель провели прямо под позиции южан, чтобы взорвать их фугасом огромной мощи. Мятежники, узнав о строительстве… из северных газет, пытались обнаружить туннель, но не сумели и решили, что это обычная репортерская утка. А талантливый Плэзентс «попутно» изобрел оригинальный метод вентиляции шахт. К концу июля все было готово к взрыву, и Грант назначил его на 3 часа 30 минут утра 30 июля.

Однако генерала в очередной раз постигла вереница неудач. Вначале отсырел запал 8-тонного фугаса, и смельчакам-шахтерам Дж. Даути и Г. Ризу пришлось с риском для жизни менять его. А накануне операции Грант узнал, что Бэрнсайд выделил для авангарда прорыва негритянскую дивизию (причины очевидны!), лишь после нее намереваясь пустить «белые» части. Командующий категорически запретил это делать, но «обиженный» генерал, вместо того чтобы пустить в прорыв самую опытную дивизию, предложил своим командирам… бросить жребий! В итоге «победил» бестолковый генерал Дж. Ледли, трус и горький пьяница, который перед атакой пропал, не отдав подчиненным должных распоряжений. Позднее выяснилось, что Ледли в те часы распивал спирт с приятелем, которым был не кто иной, как генерал Э. Ферреро, командир негритянской дивизии, оставленной им на произвол судьбы.

Взрыв произошел около 5 часов утра, когда уже рассвело, и эффект страшного ночного землетрясения был скомкан. Огромный участок траншей мятежников взлетел в воздух и опустился прямо на головы приготовившихся к атаке солдат Ледли, в ужасе наблюдавших за невиданной картиной. В итоге эта «ударная» дивизия почти в полном составе бросилась бежать, решив, что коварные джонни изготовили какое-то дьявольское оружие. Уцелевшие от взрыва мятежники (многие из них, в отличие от северян, еще спали) также кинулись бежать, полностью обнажив участок прорыва. Но атака запоздала, была проведена неуверенно, робко, а затем северяне и вовсе остановились у гигантской воронки, блокировавшей им путь. Воронка дала название бою этого дня – бою у Воронки, – превратившись в имя собственное. (Ее размеры составляют 170X90 футов, глубина – 30 футов. Место боя и сама Воронка стали одним из мемориалов войны.)

Итак, растерявшиеся и пораженные размерами Воронки северяне топтались в замешательстве у ее краев. Командиры, в том числе и отвечавший за операцию Бэрнсайд, не торопили их. А Ли немедленно перебросил к Воронке свежие части. Южане срочно установили орудия на ближнем Кладбищенском холме, обрушив оттуда на северян мощный огонь. Это было мрачным напоминанием о Геттисберге, как и о том, что Грант приказал первым же ударом-броском после взрыва занять именно этот холм, где еще несколько минут назад никого и ничего не было. В начавшейся панике многие северяне попадали в Воронку (или специально спрятались туда от обстрела), куда опытные канониры Ли навесом посылали снаряд за снарядом. Грант приказал Бэрнсайду срочно контратаковать, но тот промедлил с этим более часа, когда атака стала уже бессмысленной. Катастрофу у Воронки часто сравнивают с кровавым поражением у Фредериксберга в декабре 1862 г. (в нем, кстати, также был повинен Бэрнсайд). На этот раз из брошенных на верную гибель 20 тыс. северян 3798 были убиты, ранены или попали в плен. Мятежники (с учетом погибших при взрыве фугаса) потеряли в общей сложности около 1,5 тыс. человек 16, а всего их было в бою около 11,5 тыс.

По представлению Гранта Бэрнсайд был вскоре снят с поста командующего корпусом, а в апреле 1865 г. уволен из армии. Предусмотрительный Ледли успел подать прошение об отставке, а вот Ферреро, напротив, спустя всего четыре месяца был повышен в звании до генерал-майора за «похвальную службу в нынешней кампании у Ричмонда и Питерсберга» – так говорилось в приказе, звучавшем как издевка над погибшими в Воронке неграми. Причина стереотипна: и Ледли, и Ферреро были политиканами из Нью-Йорка, что вначале сделало их «командующими» и «генералами», а затем спасло от сурового наказания.

Обидный и нелепый разгром у Воронки, провал столь тщательно готовившейся операции не выбили Гранта из колеи. Он продолжал сжимать кольцо блокады вокруг Питерсберга, одновременно делая выпады против армии Ли, стоявшей неподалеку. Не обескуражила генерала и попытка покушения на него. 9 августа два южанина-диверсанта, проникнув под видом грузчиков прямо к штаб-квартире Гранта в Сити-Пойнт, взорвали пришвартованную рядом у берега баржу со снарядами, которые как раз перегружали в обоз. От страшного взрыва погибли 53 человека, множество ранены, но Грант, сидевший совсем близко, перед своей палаткой (это было его любимое «рабочее место»), вообще не пострадал, если не считать запачканного комьями грязи мундира. А к 21 августа северяне блокировали еще одну железную дорогу, Уэлдонскую, важную и для Питерсберга, и для армии Ли.

Противостояние сторон у Питерсберга превратилось в войну траншей, войну на выдержку, на профессионализм, на умение мобилизовать все силы. Некоторые авторы считают, что подобной борьбы «мир никогда прежде не видел и не увидит снова еще 50 лет» 17, т.е. до времен первой мировой войны. Но в целом к осени накал боев у Питерсберга стал спадать: северяне понимали, что блокада рано или поздно принесет свои плоды, а мятежники отчасти смирились с невозможностью отбросить Потомакскую армию от города и с занятых ею участков железных дорог. Кроме того, взаимные потери были настолько велики, что Ли уже не мог рисковать, а Грант не особенно стремился – ведь все поворачивалось в его пользу. К началу осени Потомакская армия и армия Северной Виргинии достигли нижнего предела своей численности; у Гранта и Мида было 59 тыс. человек (вместо обычных 100—110 тыс.), у Ли – примерно 35—40 тыс.

В такой ситуации относительного затишья солдаты обеих армий устанавливали как бы негласное соглашение о перемирии. Майор-северянин Э. Смолл вспоминал о жизни в окопах под Питерсбергом: «Солдаты праздно лежали в своих укреплениях и болтали с противниками, расположившимися через дорогу. Время от времени янки и джонни встречались на нейтральной полосе и обменивали кофе на табак или „Нью-Йорк геральд” на ричмондский „Энквайрер”. Джонни не терпелось поделиться некоторыми из своих новостей, а столь же нетерпеливые янки делали вырезки из газет и передавали их в руки южан.

Когда какая-либо батарея намеревалась открыть огонь, кто-нибудь из стрелков-приятелей кричал: „Ложись, Реб!” (так северяне называли южан наряду с „джонни”; по-английски геbеl означает „мятежник”. — С. Б.) или „Ложись, янки!”, в зависимости от ситуации, так что ни единого солдата не оставалось в зоне обстрела» 18.

А на других участках фронтов бои тем временем обострились.