Глава 33

Пока мы добрались до деревни, стемнело. За кучкой домов и деревьями на фоне неба смутно вырисовывалась увенчанная башнями цитадель замка Бланди.

Прошел уже час после заката, и дома в деревне стояли темные, с наглухо закрытыми ставнями. По нынешним временам ночные путники появлялись редко, и в маленьких деревушках их не привечали. Богобоязненные люди ещё до темноты забивались в свои дома или гостиницы, а по ночам скитались только воры, бродяги да нечистая сила.

После недавних дождей улицы развезло, и копыта наших лошадей бесшумно ступали по грязи. Домик человека, которого мы искали, стоял на краю селения, на самой границе церковных земель. Жюло постучал.

За дверью послышался осторожный шорох, и Жюло тихо проговорил:

— Мы — друзья Толстухи Клер.

— Чего вы ищете?

— Приюта и свободы.

Тогда ворота отворились, и мы въехали во двор. Персиньи недружелюбно посмотрел на женщину, но, видимо, успокоился, разглядев Жюло.

— Кто вы?

— Я — Жюло, студент из Парижа и друг Толстухи Клер.

— А эта дама? Одна из девиц Клер?

— Нет! — сказал я резко. — Это настоящая дама, но ей нужно оказаться подальше отсюда до завтрашнего вечера.

— Заходите! — он показал на дверь, а потом повел наших лошадей в конюшню — напоить и накормить.

Пол был вымощен камнем — необычная вещь для крестьянского дома, если только этот дом и вправду крестьянский. Очевидно, усадьба очень стара — уж больно толстые стены. Ставни, судя по всему, были сколочены из толстых досок и плотно пригнаны, так что не пропускали света.

Появилась какая-то женщина, принесла нам блюдо жаркого большие куски мяса и много овощей. А ещё она поставила на стол глиняный кувшин с вином.

Пока мы ели, Жюло объяснял наше положение, и Персиньи слушал его, не перебивая. Что-то мне подсказывало, что он не раз помогал в подобных случаях, и наше дело было ему не в диковинку. Он мне понравился — высокий человек в годах с хохолком вьющихся седых волос на макушке и редкой бородкой на худом, аскетичном лице.

— Вольнодумцев они не терпят, — заметил Персиньи, — и нас уже предупредили, чтоб мы вас высматривали… — Он глянул на Жюло: — Тебя не узнали, так что, когда расстанешься с ними, можешь спокойно возвращаться в Париж.

Потом его внимание обратилось к девушке.

— А вы, мадам, попали в серьезную неприятность…

Он повернулся ко мне:

— Эта дама — графиня де Малькре, новобрачная супруга графа Роберта, владельца обширных владений в Святой Земле.

— Этот человек не участвовал в моих… проступках — если их так называть. Я убежала в лес, и он помог мне.

— Тем не менее, его видели сегодня вместе с вами. Судя по тому, что я слышал о графе, он ни за что не поверит, будто ваша встреча была случайной, а ваше совместное путешествие — безгреховным.

— Я скорее убью себя, — спокойно сказала графиня, — чем вернусь к нему. Я стала его женой не по своей воле, да и жена я ему лишь по названию. После нашей свадьбы он всю ночь пьянствовал и заснул прямо за столом. Я слышала, как его друзья смеялись, что он напился допьяна в свою брачную ночь, и потому убежала в лес.

— А ваша семья?

— Отец мой был властителем Саона, одного из крупнейших замков крестоносцев в Святой Земле. Женившись на мне, граф Роберт становится его хозяином. Он похитил меня и привез сюда против моей воли.

— Если ты не защитишь её, — заявил Жюло, — то это сделаю я. Знаю я этого графа Роберта. Это злодей. Недостоин он быть супругом такой госпожи.

Хозяева приготовили нам еды в дорогу. Сомнительно, чтобы нас кто-то заметил вблизи деревни, однако везде и всегда найдутся любопытные глаза, так что нам не следовало быть слишком спокойными.

— Куда вы можете уехать, чтобы скрыться от графа? — спросил Персиньи. — Он человек весьма влиятельный — как в церковных кругах, так и при королевском дворе.

— Я еду в Провен. Добравшись туда, я окажусь среди друзей, — ответил я.

— В Провен? А-а. Может быть, это упрощает дело… В Провен, действительно.

— Если весть об этом деле уже дошла сюда, то её разнесут и дальше. За большими дорогами будут наблюдать, — беспокойно заметила графиня.

— Есть и окольные дороги, а лошади у нас резвые, — возразил я.

— Поешьте, — сказал Персиньи, — и поспите немного. Может быть, я найду способ…

Мы продолжали есть, и я впервые увидел графиню де Малькре с откинутым на спину капюшоном. Кожа её белизной походила на сливки, волосы и глаза были темные, губы мягкие и красиво очерченные. Ей могло быть лет девятнадцать, даже чуть меньше — в любом случае вполне зрелый для брака возраст по тем временам, когда большинство женщин выходили замуж в двенадцать-тринадцать лет.

У неё была красивая фигура и прекрасные, выразительные руки. Она поймала мой взгляд и улыбнулась теплой, дружеской улыбкой… Я предпочел бы, чтобы эта улыбка была иной.

— Все, что здесь говорилось, правда, и я должна вас предостеречь. Граф Роберт не успокоится, пока не заполучит меня обратно.

— А как случилось, что вы стали владелицей замка Саон? поинтересовался я.

— По наследству от отца, и от первого мужа тоже. Женщина не может владеть замком, и когда убили моего первого супруга, мне было необходимо снова выйти замуж. Таков обычай в Святой Земле: вдова, владеющая замком, должна сразу же снова вступить в брак, чтобы в замке был сильный мужчина, способный его защитить. У вдовы нет другого выхода, ибо если такой замок придется удерживать против неверных, необходим ему надежный защитник… Граф Роберт завидовал моему мужу, владельцу Саона и принадлежащих ему земель, которые платили обильную дань. Я подозреваю, что это сам граф убил моего мужа.

— Убил?

— Считается, что это совершил отряд неверных. Но я думаю, и Колен тоже так считает, что на самом деле это были граф Роберт и его люди.

— Колен?

— Капитан защитников замка, очень хороший человек. Это он помог мне бежать, но меня схватили снова и обвенчали в церкви, чтобы законность брака не могли оспорить враги графа Роберта — у него их в Святой Земле хватает.

— Мне неприятно торопить вас, — Персиньи встал, — но то, что надо сделать, надо делать ночью и тихо.

Мы тоже встали, и я пожал руку Жюло, который должен был оставаться в деревне несколько дней, а затем превратиться в пилигрима, держащего путь в Париж.

Я достал из седельной сумки небольшую книжку в самодельном кожаном переплете, где были записаны мои собственные переводы из Лукреция и Сулеймана-Купца.

Труд первого был величайшей философской поэмой всех времен; работа второго — отчетом о путешествии в Китай, написанным в 851 году и содержащим сведения о торговых отношениях между Китаем и мусульманским миром.

Между прочими диковинами Сулейман упоминает также о неслыханном в других местах обычае китайцев, которые ставят на бумагах вместо подписи отпечаток пальца, утверждая, что нет двух одинаковых отпечатков, и поэтому такую подпись невозможно подделать. Столь необычный способ используется в этой стране уже сотни лет.

— Возьми на память, — сказал я. — Хотел бы я, чтобы их было больше.

— О-о, книга! Никогда у меня не было своей книги. Так ты имеешь в виду, что она теперь моя?..

Мы распрощались, и я последовал за Персиньи в темноту ночи; графиня шла рядом, лошадей мы вели за собой. Мы прошли по тропинке между каменными амбарами и стогами сена, потом пересекли пастбище и задержались на опушке темного леса.

Постояв минуту и прислушавшись, Персиньи повел нас по узкой дорожке через лес к берегу пруда. За прудом был грот. Поодаль на фоне неба смутно виднелось большое здание, несомненно, вилла или загородный дворец.

Пруд, подобно некоторым другим искусственным водоемам, был разделен надвое каменной стенкой для удобства очистки. По одну сторону стенки стояла вода, по другую находилась пустая выемка. Пройдя по стенке, Персиньи поднял затвор шлюза, и вода начала перетекать в пустую прежде половину пруда.

Когда вся вода вытекла, он спустился на дно опустевшей выемки, отгреб в сторону мокрые листья и мусор и, схватившись за железное кольцо, закрепленное в щели между камнями на дне, открыл каменную дверь.

Очевидно, там были противовесы, потому что дверь легко повернулась внутрь, и за нею обнаружился гладкий спуск. Он жестом пригласил нас следовать вниз по этому спуску, а сам тем временем закрыл отверстие. Мы услыхали над головой шум воды, вновь заполняющей ложе пруда.

Подошел Персиньи, зажег свечу, и мы мельком разглядели стойла на двадцать или более лошадей, теперь пустые, и закрома с зерном и сеном, уже давно не используемые. Он указал на длинный проход, открывшийся перед нами.

— Поезжайте по этому ходу — и в конце концов попадете в Провен. Первые полмили двигайтесь совершенно бесшумно — даже шепотом не разговаривайте. Недалеко отсюда этот туннель подходит вплотную к потайному ходу из замка Бланди. Хозяин замка о нашем туннеле не подозревает, но мы однажды слышали, как кто-то двигался в том ходе.

Я взглянул вперед, в темноту, и засомневался:

— А как же воздух? А свет?

— Возьмите запас факелов или свечей. По пути, через определенные промежутки, вы будете находить другие. Воздух подается в туннель каким-то образом — мы не знаем, как, — но если станет не хватать воздуха, вы найдете в разных местах кольца, укрепленные в стене. Потянете за кольцо — откроется небольшое отверстие. Остановитесь у отверстия, отдышитесь, но прежде чем двигаться дальше, не забудьте затворить отдушину снова.

— А в самом Провене?

— Под этим городом есть своеобразные катакомбы. Это целый лабиринт подземных ходов, некоторые из них проложены ещё в доримские времена; но прежде чем выходить, прислушайтесь. Будьте осторожны.

Меня все ещё одолевали сомнения. Я уже был сыт по горло подземными ходами, колодцами и каменными дверьми.

— До самого Провена? Это ведь тридцать миль, наверное!

— Расстояние не имеет значения. Этот ход строился несколько сот лет в давние-предавние времена. Монахов, перевозивших вино или хлеб из одного монастыря в другой, частенько грабили такие бароны, как тот, что обитает в Бланди, и они построили этот туннель, чтобы невозбранно и безопасно приходить и уходить, когда захотят.

Монахов было много; а из прочих людей мало кто знал, чем они занимаются, и мало кого это заботило, и этот ход не известен никому вне церкви — да и среди её служителей лишь немногим. Им уже много лет не пользовались, но сведения о нем хранятся в тайных архивах.

— Я не хотел бы подвести вас. Меня преследуют из-за нескольких сказанных вслух слов, которых не одобряют некоторые учителя-пастыри.

Он пожал плечами:

— Друг мой, и среди пастырей существуют многие оттенки мнений… Мы здесь — последователи Пьера Абеляра, и нам нравится ими быть.

— А Толстуха Клер?

Он взглянул мне в глаза:

— Она мне сестра.

Когда Персиньи ушел, я высоко поднял факел и взглянул во тьму прохода.

— Вы не боитесь, графиня?

— Боюсь. Однако я не раз уже боялась и, несомненно, придется мне испытывать страх ещё многократно. По-моему, никто в нашем мире не живет без страха…

Она повернулась ко мне.

— Я даже не знаю вашего имени.

— Матюрен Кербушар; но я не солдат, несмотря на мой вид. Я занимался многим: был мореходом, переводчиком книг, бродягой, купцом, а при случае — и врачом.

— Вы — безземельный?

Я рассказал ей, что произошло в нашем доме и что позже сталось с Турнеминем.

— Человеку, владеющему мечом, недолго приходится оставаться безземельным; последователи Вильгельма Нормандского совсем неплохо о себе позаботились, да и сподвижники Рожера Сицилийского тоже.

— Вы могли бы стать рыцарем, — согласилась она, — или завоевать право на титул.

— Это все интересует меня гораздо меньше, чем вам кажется. Разница между разбойником или странствующим солдатом и знатным господином составляет едва ли одно поколение…

— По-моему, все-таки немного больше.

— Или меньше. Но чтобы стать графом Робертом, может потребоваться и несколько поколений. Мне кажется, что голубая кровь становится важной только тогда, когда начинает разжижаться кровь красная.

Графиня принадлежала к знати и, конечно, не желала соглашаться со мной, но, без сомнения, ей была известна история её собственной семьи. Я, конечно, этой истории не знал, но мог догадываться.

У крестоносцев могли быть самые благородные и возвышенные побуждения, но добыча от грабежа тоже была целью, по крайней мере, вторичной, и их стремление освободить Гроб Господень не мешало им попутно, между делом, захватить и разграбить один-другой христианский город.

Некоторое время мы ехали молча, а когда воздух стал спертым и душным, остановились около одного из колец; я потянул за него, открылось окошко, хоть не без труда, и впустило в туннель прохладный ночной воздух.

Луна уже взошла, и мы видели сквозь отверстие леса и поля. Оно было проделано в какой-то стене, возможно, замковой. Мы глубоко дышали несколько минут в молчании, затем закрыли отверстие и поехали дальше.

— Куда вы направляетесь? — спросила графиня.

— В Провен, где у меня есть друзья. Если их там ещё нет, то я подожду, а потом мы направимся в Киев.

Ее мои слова просто ошеломили.

— В К и е в?..

— Да.

— Но ведь это так далеко!

— Оттуда я собираюсь поехать в Константинополь, в Требизонд и ещё дальше.

— Это и мой путь тоже. Я должна вернуться в Саон.

— Едемте с нами. Мои друзья многочисленны, среди них есть и женщины. Мы славно путешествуем.

Она не ответила, и долго не было слышно никаких звуков, кроме стука копыт наших коней по камням пола. Посередине прохода бежала тонкая струйка воды глубиной едва в полдюйма.

— А эта книга, которую вы отдали другу… Что это за книга была?

Я коротко объяснил, добавив — боюсь, не без тщеславия, — что это мой собственный перевод.

— Так вы читаете по-латыни? И по-арабски? — Она помолчала. — Не много я встречала людей, умеющих читать.

— Знатные читают редко. Это может вынудить их думать.

— Однако вы не особенно добры к ближним.

— Много ли вы встречали людей своего круга, которые знают что-нибудь, кроме войны, охоты и пьянки?

— Вижу, мы не слишком вам нравимся.

— Мне нравитесь вы. Вы — очень красивая женщина.

Мы открыли очередную щель, чтобы подышать свежим воздухом. Уже почти полностью рассвело, и мы видели волнистые холмы и стадо овец.

— Я ещё ни разу не оставалась наедине с мужчиной, который не был бы моим мужем.

— Вам не следует опасаться, графиня. Я предупрежу вас заранее.

— Предупредите? О чем?

— До Провена далеко. Может быть, я подожду до приезда туда. А может быть, даже дольше.

— А я-то думала, что вы человек галантный.

— Как вам, может быть, известно, это слово имеет далеко не одно значение… Да, я считаю, что галантен. А что, если я займусь с вами любовью, я буду уже не таким галантным?

— Если без моего дозволения, то да.

— О-о, дозволение ваше я получу! Иначе и быть не может.

Она повернулась ко мне, и её глаза вспыхнули гневом:

— И вы способны хоть на миг поверить, что я позволю вам, бродяге, безземельному человеку, заниматься любовью со мной?

— А как же.

— Никогда!.. разве только вы возьмете меня силой.

— Только не повторяйте эту мысль постоянно. Звучит слишком похоже на приглашение… Но нет, можете не надеяться, я этого не сделаю. Я подожду. Поцелуи женщины, которую удалось покорить, куда слаще.

— Более самовлюбленного мужчину мне ещё не приходилось встречать. — Ее тон стал холодным. — Мы не будем больше обсуждать эту тему.

— А если я буду её обсуждать, вы меня покинете?

— Я не могу уйти от вас, вы это знаете.

— Очень утешительная мысль, не так ли?

Мы продолжали путь в натянутом молчании, пока я наконец не заговорил снова:

— Истинно благородный человек, имея дело с женщиной, находится в невыгодном положении. Женщины — реалистки, и тактика у них реалистическая, поэтому мужчине не следует проявлять благородство там, где дело касается женщин, разве что это женщины очень-очень старые или, наоборот, очень-очень юные. Женщины восхищаются благородными, но спят они с нахальными.

Представления не имею, как далеко мы уехали, но в пути мы находились большую часть дня. Останавливаясь время от времени у отдушин, мы давали и лошадям глотнуть свежего воздуха, а я пока изучал устройство туннеля.

Он, по-видимому, строился очень долго и с перерывами. Судя по всему, ход прокладывали на некоторое расстояние, затем работа прекращалась на много лет, после чего возобновлялась снова. От места к месту менялись не только способы кладки, но даже и материалы.

Для завершения этого труда потребовалась, без сомнения, не одна сотня лет, но дело было, наверное, не в недостатке рабочих рук в это время. По-видимому, перебои были вызваны войнами и политическими осложнениями в церковных кругах.

Мы миновали старые входы, теперь замурованные; попалось и несколько мест, где можно было выбраться из туннеля; однако у меня не было ни охоты, ни времени исследовать, куда они выводят.

Во время одной из остановок для передышки мы разделили наш хлеб и мясо, но она осталась холодна.

— Каким именем вас нарекли? — спросил я.

— Я — графиня де Малькре.

Я улыбнулся:

— Ну, а меня можете называть, как вам угодно.

— У меня есть разные мысли на этот счет!

— Хорошо! По крайней мере, у вас есть воображение. Поделитесь же со мной этими мыслями. Как бы вы меня назвали?

— Невоспитанным мужиком, деревенщиной, невозможным, потрясающе нелюбезным… о, я могла бы придумать множество таких имен!

— Ну что ж, неплохо, но это все довольно банальные названия, не так ли?

— Полагаю, вы к ним привычны.

— У меня тоже есть для вас несколько имен…

Она вся напряглась, ноздри её слегка затрепетали, губы стиснулись.

— Вы красивы; у вас очень соблазнительный рот, просто созданный для поцелуев. У вас красивые плечи. Что же касается ваших ног… я не видел их в той мере, чтобы составить мнение, но, вероятно, они уродливы.

— Они не уродливы!

— А я вот уверен, что совершенно уродливы… Однако у вас теплый оттенок кожи, особенно в эту минуту, и очень, очень красивые глаза.

— Вы меня дразните.

— Нет, вы действительно красивы. Ваши губы в поцелуе были бы очень мягкими, очень теплыми, и я думаю…

Графиня поднялась на ноги.

— Поздно уже. Я думаю, нам пора двигаться.

— О, конечно.

Подсаживая её в седло, я почувствовал, как у неё напряглась рука. Я тоже сел на коня, и мы поехали — опять молча. Когда в следующий раз остановились у отдушины, было уже темно, и воздух стал холоднее.

— Мы уже близко к цели, графиня.

— Мое имя — Сюзанна!

— Да. Мы уже близко к цели, графиня.

Она взглянула на меня, вздернув подбородок; потом мы ехали еще, пока не добрались до конца этого длинного туннеля; там тоже оказалась конюшня. Как и первой, ею, видимо, долго не пользовались. — Неизвестно, что там снаружи. Мы должны быть готовы ко всему.

Я обнажил меч.

— Хорошо, — сказала она, — я готова.

Потянувшись, я взялся за кольцо. Какое-то мгновение колебался, потом потянул.

Когда дверь заскрежетала и медленно отворилась, я остановился в проеме, держа левой рукой коня под уздцы, а в правой сжимая меч.