ВОСТОЧНЕЕ СТАНИСЛАВА

Летчики эскадрильи уже собирались, чтобы получить указания на вылет, но Воронина позвали на командный пункт.

В землянке капитан Плясун крепко пожал ему руку:

— Поздравляю, Петр Васильевич, с присвоением звания майора. Только что позвонили из штаба дивизии.

Воронин настроился па боевое задание — и вдруг такое сообщение! Что ни говори, а деловой сосредоточенности уже пет. Воздушному бою и большая радость, и печаль — все помеха. В этом приходилось не раз убеждаться. Капитан, видимо, что-то уловил на лице комэска и удивленно поднял брови:

— Может не вовремя сообщил?

— Что ты… — не желая обижать товарища, как можно спокойнее сказал Петр. Но Плясун все же предложил перенести вылет на более поздний срок: сейчас сходить к фронту могла и другая эскадрилья.

Воронин рассудил по-иному: отложить задание — значит сомневаться в себе. Это передается и ведомым.

— Ни в коем случае! Полетим, как запланировано.

Летчики уже собрались. На лицах — боевая сосредоточенность, а у Воронина ее пока еще нет. И он ловит себя на этом, подавляет эту минутную расслабленность: «Будет бой — должны провести классно. Как же — первый вылет в новом звании. Держись, майор!»

Однако с такими чувствами можно и перестараться. И как бы желая позаимствовать у товарищей собранности, глядит на них.

Особое внимание привлек Назиб Султанов. Башкир из Уфы. Глаза черные, волосы черные, а лицо такое светлое, ясное, кажется, просматривается вся душа. Хорош парень! И ростом природа не обидела. Воевать на истребителях он стал позднее всех стоящих в строю, но так слился с полковой семьей, что, казалось, всегда был здесь. На фронте не новичок, с 1942 года. Долго летал на У-2 летчиком связи. Но и на этом тихоходном самолете одержал личную победу. А дело было так. Султанова атаковал «мессершмитт». На У-2, имеющем скорость, в четыре раза меньшую, убежать от истребителя противника невозможно. И Назиб Султанов решил сбить фашиста не снарядом, а хитростью. Долго он водил «мессершмитта» за собой, уходя от его пушечных очередей запутанными разворотами. Враг не хотел упускать беззащитную добычу. Вошел в азарт. А Назиб в этот момент внезапно нырнул в лесную просеку. Фашист за ним. Но, имея большую скорость, не рассчитал и врезался в землю.

На фронте много дел, и все они важны. Однако Султанов хотел воевать на истребителе. И, как Коваленко, добился своего. Но когда пришел в эскадрилью, для пего, к сожалению, не было постоянного ведущего, и он летал с разными командирами, в том числе и с капитаном Ворониным. Дрался парень храбро и расчетливо, а однажды здорово выручил товарищей в бою.

Тогда десять истребителей сопровождали штурмовиков. Было настоящее сражение. В разгар его повалил густой снег, истребители потеряли из виду штурмовиков. Бой закончился успешно. Но снегопад ослепил летчиков, и командир капитан Воронин не был уверен, что выведет группу на свой аэродром. И тут вспомнил Султанова. Он же прекрасный штурман! «Ты все ложбинки здесь знаешь, па тебя и надежда, — скомандовал Назибу Петр. — Веди группу на аэродром!» И вывел. Потом признался капитану: «Знали бы, как я тогда боялся. А вдруг память подведет, ведь почти вслепую идем. Когда приземлились, рубашка к спине прилипла от пота».

Теперь Назиб будет постоянно летать ведомым с Коваленко. Пара что надо!

— Летим, — решительно сказал Петр ребятам, обдумывая, как построить боевой порядок шестерки.

Воздушный бой ведется в первую очередь характерами людей. Зачем смелого до дерзости, но ставшего вдумчивым и осторожным Лазарева назначать к себе в ударную группу? Здесь он с Рудько меньше принесет пользы, чем на высоте, в группе охраны, где может проявить весь свой боевой опыт и надежно прикрыть ударную четверку от всяких неожиданностей. Коваленко же, летящего первый раз с Султановым ведущим пары, пока надо держать поближе к себе.

Две фразы — и приказ отдан. По особой сосредоточенности на лицах и плотно сжатым губам Воронин понимает: вопросов нет.

— По самолетам!

Привычка — великое дело! Она дает не только быстроту в деле, но и облегчает работу мышц и мозга. Мудрецом был тот, кто впервые изрек: привычка — вторая натура. Но она, оказывается, имеет и теневую сторону. Как и раньше, майор Воронин не заметил, как надел парашют, сел в кабину, привязался и, прежде чем подать команду к запуску, взглянул влево. Там у крыла в ожидании этого момента стоял механик самолета Мушкин. До этого Петр все делал сам, без его помощи. Так привык. Подойди к нему и помоги хотя бы привязаться к кабине — наверняка сбил бы с ритма. А некоторые летчики привыкли, чтобы им во всем помогали механики, — и надеть парашют, и сесть в самолет. Без этого они чувствуют себя как без рук. И это совсем не плохо. Привычка…

— К запуску! — командует Воронин. У Мушкина для этого все приготовлено.

— Есть к запуску! — ответил он, как всегда, и, видимо желая Воронина своеобразно подбодрить, добавил: — Товарищ майор.

— От винта!

Мушкин на всякий случай снова окинул взглядом самолет и, убедившись, что запуск мотора никому не угрожает, дает разрешение:

— Есть от винта!

Винт, сделав оборот, два, рванулся. Мотор набрал силу. Теперь его сила стала и силой летчика.

Шестерка «яков» в воздухе. Все земное осталось на земле. И, может быть, поэтому летчик после взлета, освободившись от своих будничных привычек и сует, всегда чувствует какую-то приятную физическую легкость.

Маршрут проходит над разрушенным Тернополем. Более трех недель здесь отчаянно сопротивлялись фашисты. Теперь город свободен, и 728-й полк лишь вчера перебазировался восточнее его.

Хотя в небе и ясно, но при подлете к Днестру землю прикрыла сплошная дымка. А летчикам здесь надо прикрыть наземные войска, которые атакует противник. Смогут ли они в этой дымке вовремя заметить вражеские бомбардировщики?

Воронин связывается с пунктом наведения. Там командир полка Василяка. Он тут же передал, чтобы истребители нажали на все педали: бомбардировщики на подходе.

На подходе? Значит, батя уже видит противника. Успеют ли? А может быть, эти данные ему передали с радиолокационной станции? Замечательное новшество: теперь есть возможность обнаружить самолеты противника за сто километров и более.

Моторы «ястребков» уже работают на полную мощность. В голове комэска роятся мысли: какие бомбардировщики и сколько их, высота полета, откуда идут, боевой порядок? Много ли истребителей прикрытия?.. Запросить по радио? Опасно: противник подслушивает и примет контрмеры. Внезапность будет утрачена. Однако уже можно предположить: бомбардировщики подойдут к району боев со своей территории, с запада. Чтобы занять выгодную позицию для атаки, нужно быть за лилией фронта и постараться оказаться сзади бомбардировщиков,

Высота почти восемь тысяч метров. Вот и враг. Впереди — две стаи Ю-87, самолетов по тридцать в каждой. Сзади них километрах в пятнадцати грузно плывут еще два косяка. Их замыкает четверка «мессершмиттов». Впереди головных «юнкерсов» — тоже две пары «фоккеров». Эти прокладывают путь своей армаде. К тому же над самым полем боя еще несколько пар истребителей противника. Эти ожидают наших, чтобы очистить небо для бомбардировщиков. Не вышло. «Яки» оказались в тылу противника.

— Вижу более сотни Ю-восемьдесят седьмых с истребителями, — информирует Василяку Воронин. — Занимаю позицию для атаки.

— Действуй! — одобряет комполка.

Обстановка ясна. Враг хочет двумя волнами нанести массированный удар по нашей обороне. Истребителей у него порядочно. Они легко могут сковать шестерку «яков» боем и не дать им добраться до бомбардировщиков. Главная опасность — истребители противника, охраняющие «юнкерсов» в голове колонны. Пока они не обнаружили наших — немедленно действовать. Здесь явное преимущество — внезапность и быстрота. Но этого превосходства хватит только для разгрома одной группы. А как быть с остальными тремя? Силой тут не возьмешь…

Головная группа «юнкерсов» уже на боевом курсе и вот-вот начнет бомбить. Атаковать! Но старая формула боя — четверка ударяет по флагманской группе, а пара Лазарева прикрывает от истребителей противника сверху — сейчас не годится. Надо действовать быстро. И действовать кулаком, не дробя группу.

— Где ты? Почему молчишь? Сейчас нас начнут бомбить! — раздался в наушниках тревожный голос Василяки.

Воронин в предельном напряжении. Отвечать некогда, но надо.

— Иду в атаку!

Наши «яки» действительно на курсе атаки и сближаются с «юнкерсами» первой волны. По какой из двух групп выгоднее нанести удар? По головной: она уже почти на боевом курсе. Но ведь и вторая группа может успеть отбомбиться.

Вдруг правее майора Воронина из сизой дымки вынырнула «рама» ФВ-189. Именно вынырнула, словно рыба, из воды. Значит, в дыму можно прятаться и сверху не будет видно. Нашим выгодно сейчас с ходу попутно атаковать с высоты вторую группу и, уйдя в дымку, незаметно подобраться к первой. «Яки», имея сверху сизую окраску, сольются с сизой дымкой и для фашистских истребителей, находящихся выше, будут невидимыми. А если нет? Тогда истребители противника вообще могут отрезать все пути к бомбардировщикам. Успеют ли? Успеют. Только их атака будет спереди, в лоб нашим. Такие атаки не опасны. «Яки» не свернут с курса и не вступят в бой с истребителями, пока те не нападут сзади. Но для этого им потребуется сделать разворот па сто восемьдесят градусов. За это время наши должны изловчиться и разбить первую волну. А как быть со второй армадой? Минуты через три она уже будет над линией фронта…

В воздухе — не на земле, здесь все в непрерывном движении н изменении, поэтому первоначально принятые решения постоянно надо уточнять и нередко изменять. Говорят, рассудочность и решительность — противоположные вещи. Неправда! Они должны дополнять друг друга. Только отчаянность и непонимание сути боя может заставить кинуться в атаку без оглядки и сомнений.

Воронин передает летчикам:

— Атакуем все сразу! Лазарев — по правому флангу, Коваленко — по левому. Я бью по ведущему.

— Атакуй первую группу. И атакуй немедленно! — скомандовал Василяка.

Занятый своими нелегкими мыслями, Петр ответил механически:

— Вас понял. Выполняю!

Это приказ, и он расходится с уже намеченным планом боя. Как быть? Воронину здесь лучше видна воздушная обстановка, чем Василяке на земле, через густую дымку. Выполнить его приказ — значит отказаться от удара по второй группе и, минуя ее, идти на первую. Для этого нужно немедленно выходить из пикирования. Это лишний маневр. Потеря времени. К тому же, добираясь до головной группы, наши летчики должны пройти над второй, буквально подставляя беззащитные животы своих «яков» под огонь «юнкерсов». Истребители противника тогда наверняка заметят пашу группу, свяжут ее боем и тогда уж не прорваться к головным «юнкерсам».

Теперь абсолютно очевидно: Василяка опоздал со своим приказом. И хорошо, что опоздал. На земле все ему можно объяснить. Он все поймет. Так лучше для дела.

Сверху у «юнкерсов» мощный защитный огонь стрелков. Однако наши так внезапно свалились на них, что противник, должно быть, даже не успел опомниться, как «Яковлевы», окатив его огнем, скрылись в дыму. Отсюда и вперед, и вверх прекрасный обзор. Первая группа бомбардировщиков и четверка «фоккеров» непосредственного сопровождения летят в прежнем порядке. Значит, они еще ничего не заметили. А что стало с только что атакованными «юнкерсами»? Потом можно разобраться: оглядываться некогда.

Используя скорость, до предела возросшую на пикировании, наши снизу из дымки мгновенно устремились к первой стае бомбардировщиков. Их истребители прикрытия по-прежнему «яков» еще не обнаружили, но уже тревожно засуетились, беспорядочно шныряя по небу.

— Атакуем в прежнем порядке! — вновь звенит по радио голос комэска.

Теперь наши под строем «юнкерсов». Те идут крыло в крыло и кажутся сплошной серой массой металла, размалеванной черными крестами. Неубирающиеся шасси бомбардировщиков торчат над головами наших летчиков. На колесах, чтобы они меньше оказывали сопротивление, поставлены обтекатели, напоминающие лапти. Отсюда и прозвище, метко данное Ю-87, — «лапотники». У этих бомбардировщиков снизу плохой обзор и пет никакого защитного вооружения. Подходи — и бей в упор! Горят они великолепно. С короткой очереди. За это наши летчики-истребители их «любят». Вот они уже вписываются в прицелы. Не шелохнутся. Значит, не подозревают об опасности.

Мощная огненная струя снарядов и пуль, точно раскаленные копья, врезается в серую массу стервятников. Воронин видит, как из чрева ведущего, которого он атаковал, тут же брызнул огонь. Зная, что от бомбардировщика могут полететь обломки, Петр быстро отскакивает в сторону, о чем предупреждает своего ведомого. По предупреждение излишне: Хохлов уже рядом. Успешны были также атаки и Коваленко с Султановым, Лазарева и Рудько.

Но по-прежнему наших не трогают вражеские истребители. Они в смятении кружатся вверху, очевидно, все еще не поняв, кто же бьет их подзащитных.

Первую волну «лапотников» буквально ошеломила атака наших истребителей. Потеряв строй, они торопятся освободиться от бомб и разворачиваются назад. Трое из них горят. В воздухе повисли парашюты.

Видимость по горизонту и вниз очень плохая. Пары Коваленко и Лазарева, чтобы не потерять из виду Воронина, летят ниже. Наши готовы к новой атаке, но вот беда: не видно второй волны «юнкерсов», а она где-то рядом. «Яки» наугад разворачиваются навстречу ей. Нет, так не годится. Нужно подняться выше дымки и точно определить, где она. Однако это опасно: можно привлечь па себя истребителей противника. Но иного выхода нет. И медлить нельзя. В быстроте — успех.

Прыжок к синеве, и тут же на наших сверху посыпались «фоккеры». Досадно: ведь бомбардировщики оказались совсем рядом. Теперь боя с истребителями противника не избежать. А тут новая беда: в боевых порядках Ю-87 — четверка «мессеров».

— Сережа! Возьми на себя истребителей, а мы с Коваленко — «лапотников», — быстро командует Воронин Лазареву, а сам снова четверкой уходит в дымку.

Нелегко будет паре Лазарева отвлечь «фоккеров» и «мессершмиттов». Да и четверке теперь уже не так просто снова стать невидимкой. Надежда — на сизую окраску «яков». Не поможет это — придется напролом пробиваться к бомбардировщикам.

Лазарев и Рудько разворотом в сторону Карпат оторвались от основной группы и в открытую пошли вверх. «Фоккеры» клюнули па эту приманку и кинулись за ними. Нашим этого и надо. «Молодец, Сережа! Ловко купил тупоносых, а от „мессершмиттов“ мы сами отобьемся». Летя в дымке, Воронин видит новую волну «лапотников». Сколько же их! Они идут в том же порядке, как и первая, однако их строй не такой плотный и спокойный. Очевидно, фрицы уже знают о судьбе своего первого эшелона и встревожены. Неожиданно для наших «мессершмитты» тоже отвернули от своих бомбардировщиков и помчались туда, куда ушел Лазарев. Наверно, заметили бой «фоккеров» с «яками» и хотят помочь своим. Лучшего для нашей четверки и желать не надо. Теперь бомбардировщики совсем без охраны.

— Коваленко, бей заднюю группу «лапотников», мы с Хохловым — переднюю, — передал майор Воронин, разворачиваясь для удара.

Вот и «юнкерсы». Их беззащитные животы вновь над кабинами наших «яков».

— Иван! — команда Хохлову, — бей левое крыло, я правое!

Сзади где-то близко должна быть вторая группа пикировщиков. Их пушки нацелены в сторону «яков». А на этих «юнкерсах» могут быть пушки и тридцатисемимиллиметровые. Впрочем, до «яков» ли им: там Коваленко с Султановым. Воронин ловит в прицел заднего «лапотника»: он ближе всех, но раскачивается, как бревно на воде при шторме. Хохлов уже бьет. Один бомбардировщик опрокидывается вниз. Майора Воронина осеняет мысль — стрелять по всему крылу: оно как раз в створе прицела. Такой огонь наверняка кого-нибудь да подкосит. Одна длинная очередь, вторая, третья… и закоптил еще один «лапотник». Теперь нужно поберечь боеприпасы для боя с истребителями. В этот момент Петр видит, как один горящий бомбардировщик, очевидно, из первого эшелона, точно комета с длинным огненным хвостом, мчится в лоб стаи своих собратьев. Они, уже потрепанные Ворониным и Иваном Андреевичем, опасаются столкнуться со своим же самолетом и, как испуганное стадо, шарахнулись врассыпную.

«А как дела у Коваленко с Султановым?» Петр круто разворачивает свой «як», не спуская глаз с «мессершмиттов». Те по-прежнему мчатся на Коваленко. Значит, не клюнули на приманку? Но нет, вот разворачиваются все четверо: два на Хохлова и два на Воронина. По два носа, а в каждом по три пушки и по два пулемета. Петр уверен в себе, знает, что у него большая угловая скорость вращения и противнику трудно прицелиться, а все же неприятно, холодок по спине. Вот белые нити трассы прошли рядом с консолью крыла, но не зацепили. Воронин вращает свой «як» еще резче. Нос противника отстает.

«А ну, „яша“, вираж — твой конек! А ну, давай, поднажмем!» — мысленно подбадривает себя Петр. Все круче замыкается круг. И вот, наконец, перед Ворониным хвост вражеского самолета. Ловит его в прицел. Тонкое, худое тело «мессера» мечется, пытаясь выскользнуть, из нитей прицела. Не уйдешь! Враг, видя безвыходность своего положения, в отчаянии бросается кверху, подставляя себя под расстрел. Он прямо-таки лег в прицел. Майор нажимает на кнопки… Но огня не видно, не ощущается знакомая вибрация самолета, не слышно приглушенного клекота пушки и пулеметов. Иссякли боеприпасы или же отказало оружие? Скорей перезарядить! Воронина охватывает боевой азарт: сбить, обязательно сбить!

— «Фоккеры»! — резанул слух тревожный голос Хохлова.

Петр ни о чем не успел подумать, а ноги и руки, точно автоматы, уже швырнули «як» в сторону. Откуда же взялись тупоносые? И где они?

Взгляд назад. Там черный противный лоб «Фокке-Вульфа-190». Он уже открыл огонь по «яку». Еще секунда, нет, доля секунды промедления — и роковой исход был бы неизбежен… Как вовремя предупредил командира об опасности Иван Андреевич. Спасибо, друг!

Воронин торопливо перезаряжает оружие. Но боезапас иссяк. Петр понимает, что для врага он сейчас безопасен, но фашисты-то об этом пока не догадываются. — «Фоккер» все еще пытается взять Воронина на мушку. Нет, теперь это напрасное усердие. Жаль, кончились снаряды! Продолжая пилотажный поединок с «фоккером», майор оглядывается. Что же произошло?

Последняя группа «юнкерсов» сбрасывает бомбы и, уже развернувшись, уходит на запад. Воронин с Хохловым находятся в объятиях четырех «мессершмиттов» и двух «фоккеров». Рядом пара «яков» крутится с двумя «фоккерами». Видно, это Коваленко и Султанов. А где же Лазарев с Рудько?

Хотя противник и крепко зажал комэска с Хохловым, это их не очень-то тревожит. Они уверены в себе, сумеют отбиться от гитлеровцев. А тут еще, к счастью, через какую-то минуту подоспела пара Коваленко. Клещи противника ослабли. Их окончательно разомкнул Лазарев, ударом сверху сбив «мессершмитт».

Вражеские истребители, оставив наших в покое, отвалили. Все теперь вновь были в сборе. Ласково сияет солнце. Небо чисто, и дымчатое половодье внизу искрится, как бы радуясь за наших соколов. Однако на душе у комэска неспокойно. Воронину кажется, что первая группа «юнкерсов», сбрасывая бомбы, хотя и поспешно, не как обычно, с пикирования, все же задела наши войска.

Чтобы узнать обстановку на земле, докладывает командиру полка:

— Задачу выполнили. Какие будут указания?

Молчание. Долгое молчание. Беспокойство усиливается тем, что па глаза попалась дымовая завеса, поставленная над Днестром. Ветер несет дым на восток. И бомбы тоже могло снести. Хотя земля и плохо просматривается, но свежие пятна, как зловещие язвы, заметны на ее теле. Это воронки от бомб. В одном месте они наползли и па поле боя, сверкающее огнем. Чьи тут войска? Может быть, это бьет наша артиллерия по атакующим фашистам? Хорошо бы. Но на запрос майора Воронина по радио — никакого ответа.

Молчание Василяки уже раздражает. Петр вновь нажимает на кнопку передатчика.

— Минуточку подожди. — Голос торопливый и, как показалось майору, недовольный.

Ох, уж эта «минуточка»! Наконец в эфир вырываются слова:

— Ждите своей смены.

Смены? Смотрит на часы. Над полем боя они находятся всего двенадцать минут. Значит, ждать еще двадцать восемь.

— Вас понял.

И после посадки беспокойство не проходит. Теперь слова Василяки «Атакуй первую группу» набатом раздаются в голове Воронина. Они атаковали вторую. Так комэск считал правильнее. Рискнул. Но разве не бывает, что принятое решение кажется лучшим, хотя на самом деле не все учтено? Не так ли случилось и в этом полете? Конечно, проще было бы применить установившийся порядок атаки: одна группа «яков» (Лазарев и Рудько) сковывает боем вражеских истребителей, а другая — четверка Воронина — нападает на «юнкерсов». Но тогда они сразу выдали бы себя, и «фоккеры» и «мессершмитты» немедленно навалились бы на них, связали боем и тогда бы не добраться до бомбардировщиков. На это враг, видимо, и рассчитывал, посылая своих истребителей несколькими группами. Установившиеся формулы боя, если использовать их без учета конкретных условий, могут оказаться союзником противника.

Сейчас шестерка Воронина применила необычную тактику. И этот прием, как кажется комэску, был разумным. Но это еще предстояло доказать. А доказывать правильность нового приема борьбы, когда бомбы накрыли паши войска, тяжело. Правда, если бы летчики в этом бою действовали по команде с земли, тогда удар по войскам, пожалуй, был бы нанесен в несколько раз мощнее, чем сейчас. Зато все было бы по закону, и Воронину ни в чем бы не пришлось объясняться. Какой парадокс! Впрочем, любой риск на войне, хотя и основан на расчете, не может обойтись без сомнений и тревог. Сейчас тревоги майора Воронина усиливались и тем, что расследование боя над Бучачем еще не закончено. Вот и думай здесь что хочешь…

В кабине от тревожных мыслей становится душно. Прежде чем вылезти из самолета, Петр взглянул на летное поле. Там заканчивает пробег истребитель Ивана Андреевича. На него пикирует какой-то самолет. Неужели враг?

В полку был заведен порядок — ведущий группы приземляется первым, а его ведомый прикрывает, чтобы какой-нибудь вражеский истребитель-охотник не напал внезапно. Так было и в этот раз. Майор Воронин приземлился, а напарник прошел над ним, и, набрав высоту, как часовой, охранял аэродром. Сейчас Иван, выполнив задачу, сел, но оказался в опасности!

Первая, пришедшая мысль — передать по радио, чтобы на земле он отворотом уклонился от вражеских очередей… Но опасения за Ивана Андреевича были напрасны: на него пикировал наш истребитель. Над серединой аэродрома он снизился почти до земли и очень резко, с надрывом перевел машину вертикально в небо и крутанул восходящую бочку. Петр разглядел номер на самолете — Лазарев. В этот миг перед взором комэска поневоле воскресла картина памятной катастрофы.

Тройка истребителей успешно провела воздушный бой, и командир в честь этого решил показать класс группового пилотажа. Он строем с большой высоты спикировал на свой аэродром. У земли самолеты резко ушли веером вверх. Ведомые — в стороны, ведущий круто взмыл в небо и, сделав бочку, застыл. Какую-то секунду он, как в лихорадке, подергался, потом потерял скорость и свалился на землю. Причина? Летчик слишком резко переломил траекторию из горизонтального полета в вертикальный и нарушил законы аэродинамики.

Лазарев сейчас тоже допустил такую же ошибку. Его машина тяжело, неуклюже сделала одну бочку, вторую и, потеряв скорость, застыла носом вверх: момент равновесия сил. Сейчас последует падение. Но «як» клюнул носом и отвесно пошел к земле. К счастью, хватило высоты на вывод. Самолет только покосил макушки деревьев, и летчик поспешил на посадку. Воронин заранее пожалел парня: за такую самодеятельность Василяка по головке не погладит.

В кабине душно. На земле не легче — жарко. Механик, словно сказочный волшебник, угадав состояние командира, подает Воронину кринку холодного молока, только что принесенного крестьянкой из деревни. Пить его — сущее блаженство.

— Товарищ майор, что с Лазаревым случилось? — беспокоится Мушкин. — Парень будто остепенился — и на тебе!

— Ничего не пойму, — озадаченно пожимает плечами Воронин, — ничего, Дима, мы разберемся.

— А бой был?

— Очень большой, — и комэска снова охватили тревожные мысли о лихачестве Лазарева.

Собрались летчики. Они не видели опасной выходки товарища, поэтому только и говорили что о блестяще проведенном бое. Никто из них, видимо, и мысли не допускал, что группа в чем-то сплоховала. Майор Воронин не стал высказывать им свои сомнения, что бомбы врага могли накрыть наши войска. Не стоит портить настроение ребятам, сегодня предстоит еще один боевой вылет. Лазарев на разборе сидел грустный, задумчивый, хотя комэск ни словом, пи взглядом его не упрекнул. Сейчас было не время.

— Ну а сколько же все-таки вы завалили самолетов? — спрашивает капитан Плясун.

Тут же пробуют подсчитывать. Оказывается, летчики видели только четыре падающие машины.

— Пусть земля сама подобьет бабки, — советует Воронин капитану. Тот удивленно разводит руками:

— Но ведь земля дает сведения только о тех самолетах, которые упали на нашей территории или же недалеко от передовой. А как быть с другими?

Воронин понимал, что нередко огонь истребителей действует, как отравленные стрелы: вначале только поранит, а смерть самолета наступает позднее, часто далеко за линией фронта. Такую смерть наши наземные войска не видят. Ее могут заметить, только летчики, и то не всегда. Минувший бой был таким скоротечным, что летчики едва успевали выбирать себе «юнкерсов» и стрелять по ним. Да к тому ж еще приходилось отбиваться от наседавших истребителей. Где уж тут проследить за сбитыми?

— К сожалению, больше ничего дополнить не могу, — разводит руками комэск. — Подождем командира полка. Он видел бой и должен привезти о нем все данные.

У начальника оперативного отделения свои заботы:

— Что я буду докладывать в дивизию? — Потом примиряется: — Придется дать только предварительные итоги, а вечером все уточнится, и тогда доложу окончательно.

Летчики разошлись. Остались лишь двое: Воронин и Лазарев. Как это бывает с человеком, чудом избежавшим смерти, он не может молчать:

— Вы видели, как я чуть было в ящик не сыграл? — Он был беспощаден к себе. — И все из-за этого обещания.

— Какого еще обещания? Кому?

— Помните вечер восьмого марта? Тогда Дуся взяла с меня слово, что я покажу ей высший пилотаж. Вы ведь мне разрешили…

«Черт бы меня побрал с этим благословением!» — упрекнул себя майор, а вслух сказал: — Глупо получилось!

— Мне и самому не хотелось этого красования, — продолжал Лазарев. — Но ведь обещал. К тому же сегодня сбил двадцатый самолет.

Через сорок минут снова встреча с фронтом. Обоим нужно спокойствие — и Петр примирительно махнул рукой:

— Ладно, что сделано, то сделано, — смирился комэск, — переживанием ничего не поправишь. Кстати, восходящая бочка у тебя не получилась из-за того, что долго не летал на высший пилотаж. Мы все отдаем фронту, а про шлифовку техники пилотирования позабыли. Такую ошибку может допустить каждый. И в бою даже.

— Правильно, — подтвердил Лазарев. — Я по-настоящему не упражнялся в зоне с Киева. Нам надо хоть раз в неделю летать на высший пилотаж, а то совсем разучимся правильно делать фигуры.

Прежде чем идти на доклад о выполнении задании, Петр посмотрел, нет ли где поблизости Василия Ивановича: Рогачев не любил сидеть на КП, обычно он находился в эскадрильях. Об этом и спросил проходившую мимо раскрытой двери землянки переукладчицу парашютов Надю Скребову. Девушка с недоумением взглянула па Петра. Весь вид ее говорил: я, мол, не знаю такого. Даже переспросила:

— Какого Василия Ивановича? Воронин усмехнулся.

— Как какого? Рогачева, конечно.

В жизни бывает такое. Одного называют по имени, другого по фамилии, третьего — по имени и отчеству, а бывает, кое-кого и по прозвищу. А вот Рогачева все в полку так привыкли называть Василием Ивановичем, что некоторые даже не знали или позабыли его фамилию.

— В воздухе. Прикрывал аэродром, — ответила Надя и показала на планирующий «як». — Вот, уже заходит на посадку.

Василий Иванович за последнее время стал необычно много летать. Да и внешне изменился. Черная борода и усы — о чем он мечтал в Киеве, придали ему действительно солидный вид. Он теперь и ростом казался выше. Петр подошел к его самолету. Летчик не спеша снял шлемофон. Волосы всклокочены, все лицо лоснилось от пота. Устал. Увидав Воронина, он мгновенно выскочил из кабины. Петр удивился такой прыти:

— Куда торопишься?

— Нужно, значит! — резко ответил он.

Всегда спокойный, невозмутимый — и вдруг такой тон. Переутомление? А может, эта нервозность оттого, что он остался за командира полка? Однако Василий Иванович не страдал властолюбием, И Петр на правах друга сочувственно спросил:

— Да ты никак расстроен чем-то?

— А ты нет? Думаешь, я не видел, как твой Лазарев на глазах всего честного народа чуть было не разбился? Почему он ударился в воздушное хулиганство?

Воронин вынужден был объяснить.

— Поругай его. Но не так больно. Он уже сам себя наказал, — примирительно заговорил Василий Иванович и уже с грустью пояснил: — Любовь не картошка, конечно. Но здесь, Петр Васильевич, сам понимаешь, фронт.

Василий Иванович воюет с 22 июня 1941 года и ни разу не был в отпуске. Конечно, стосковался по семье и устал от этой тоски, может быть, больше, чем от войны.

— Тебе надо повидать семью — свою Анечку и сына. Отпуска ведь никто не отменял, — попал в точку Петр и к слову пошутил: — Теперь борода у тебя великолепная. Солиднее тебя в полку нет. Никто не посмеет отказать в отпуске. Съезди!

— Ноль — один в твою пользу, — заметил Василий Иванович и с гордостью заговорил: — Моему Вовке идет уже третий год! Не мешало бы на него посмотреть. — Он задумался, погладил свою хорошо ухоженную бородку и не без упрека спросил: — А почему ты не попросишься в отпуск? У тебя тоже жена, дочь, мать…

Петр замялся с ответом, и Василий Иванович немедленно воспользовался паузой, выпустил очередь:

— Тоже мне советчик. А отпуска сама война отменила. Надо воевать. Сейчас для нас полк — наш дом и семья. И ты это не хуже меня знаешь.

Наверное, никто так не ждал прибытия подполковника Василяки с передовой, как майор Воронин. Прилетел комполка рано, еще до захода солнца. Посеревшее лицо с нахмуренными густыми бровями не сулило добра. И все же не хотелось верить в плохое, и вид Василяки Петр объяснял по-своему: без привычки устал на передовой. Только он вылез из связного самолета По-2, как оказался в окружении летчиков. Комэск не стал скрывать своего нетерпения, сразу же спросил о бое. Владимир Степанович вместо ответа взял в руки планшет, висящий у него сбоку, неторопливо вынул бумагу и протянул Воронину.

— Читай.

Сколько тревожных мыслей промелькнуло у майора, пока он разворачивал сложенный вдвое лист. Это был документ, подтверждающий, сколько в этом бою было сбито самолетов.

— А не опоздали ли мы с атакой? — настороженно спросил майор.

Усталое лицо Василяки засветилось улыбкой:

— Нет, как раз вовремя. Командование наземных войск передало вам благодарность. Вы и представить себе не можете, — продолжал командир, — как на земле все ликовали, когда бомбы с «лапотников» полетели на немецкие войска.

Далее Василяка сообщил, что два летчика с «юнкерсов», выпрыгнув на парашютах, попали в плен. Они рассказали, что на каждую группу бомбардировщиков одновременно напало великое множество русских истребителей. От них просто невозможно было обороняться.

— У страха глаза велики, — рассмеялся Лазарев.

— Совершенно верно, — согласился Василяка. — Когда имеешь перевес в силах, победить тоже надо уметь. Но шестеркой нагнать такого страха па полторы сотни самолетов и разбить их — это не просто мастерство, а это искусство. Поздравляю вас, друзья.

После беседы Владимир Степанович отозвал майора Воронина в сторону и извинился, что подал неудачную команду — атаковать головную группу «юнкерсов». Тому были и свои причины. Когда к линии фронта приближалась армада бомбардировщиков, Василяку на КП окружили наземные командиры. Они возмутились, почему он в такой момент не командует истребителями. Он-то понимал хорошо, что только собьет нас с толку. А как это объяснить общевойсковым командирам? Пришлось поспешно подавать команды. Вот и получилась неувязка.

— Да и радиолокаторы подвели: они долго не отмечали вторую волну бомбардировщиков, — пояснил командир полка. — На эту новую технику полагаться пока нельзя: еще не освоили ее как следует. А вообще получилось в конечном итоге прекрасно!

Как хорошо у всех стало на сердце! Счастье? Да оно — в победе! В жизни пет более тяжелой и опасной работы, чем бой, и нет большей радости, когда тебя похвалят за него: ведь в сражениях решается судьба Родины и судьба каждого бойца.

В оперативной сводке Совинформбюро за девятнадцатое апреля сорок четвертого года об этом бое было такое лаконичное сообщение: «Восточнее города Станислава группа летчиков-истребителей под командованием Героя Советского Союза майора Воронина прикрывала боевые порядки наших войск. В это время появилась большая группа немецких бомбардировщиков и истребителей. Гвардии майор Воронин во главе ударной группы атаковал бомбардировщиков, а лейтенант Лазарев завязал бой с истребителями противника. Наши летчики сбили шесть немецких самолетов».