Ричард Раак

Новые сведения о речи Сталина 19 августа 1939 г

Секретная речь Сталина, представленная членам Политбюро 19 августа 1939 г., была тайно предана огласке и опубликована 28 и 29 ноября 1939 г. в нескольких французских и голландских газетах. Все копии исходили из одного источника — сообщения французского агентства новостей «Гавас» из Женевы, где располагалась штаб-квартира Лиги Наций. Сообщение было датировано 27 ноября. Все тексты перед публикацией были либо подвергнуты цензуре, либо подвергнуты цензуре и отредактированы.

Сразу же после подписания советско-германского пакта 23 августа 1939 г., по всей вероятности, Наркоматом иностранных дел был выпущен документ под названием «Официальные правительственные директивы Москвы дипломатическим миссиям СССР на Балканах». Эти «Директивы» скорее всего имели другое название. Как видно из содержания самого документа, он исходил от Коминтерна. Текст этих «Директив», как и оригинальный текст речи Сталина в английском переводе автора этой статьи, публикуется ниже. Нам известно, что этот документ был направлен не только коммунистическим партиям Балканских стран, но и секциям коммунистов других зарубежных стран, без сомнения, под разными названиями. В течение нескольких дней после их появления эти «Директивы» были перехвачены или, как в данном случае, тайно переданы нескольким иностранным агентствам и, по крайней мере, одному журналисту. Среди копий этого документа были идентифицированы те, что предназначались коммунистам в Великобритании, Болгарии и Румынии. Выдержки из «Директив», направленных английским коммунистам, были опубликованы в газете «The Scotsman» 3 ноября 1939 г. Они идентичны соответствующим отрывкам из копий, посланных компартиям Балканских стран.

«Директивы» Коминтерна разъясняли лидерам зарубежных компартий те преимущества, которые Советский Союз якобы мог получить в результате советско-германского договора. Они явно были рассчитаны на широкое распространение среди лидеров коммунистических партий зарубежных стран с целью дальнейшего внутрипартийного обсуждения пакта и его выгод. Как и речь Сталина, «Директивы» содержали обоснование причин заключения пакта с Гитлером. Оба документа показывают, что Сталин стремился продемонстрировать достоинства пакта членам зарубежных коммунистических партий, которые были шокированы этим неожиданным соглашением с нацистами.

Еще одно разоблачение Москвы появилось 8 сентября 1939 г. в Хельсинки в вечерней газете «Svenska Pressen», выходившей на шведском языке. В ней была опубликована информация, почерпнутая одновременно из обоих документов и дополненная подробностями из близких Кремлю источников. Как и «Директивы», информация, представленная в газете «Svenska Pressen», является еще одним доказательством подлинности секретной речи Сталина.

Вскоре после первого появления «Директив» одна из их версий была доведена до сведения по меньшей мере одной из ключевых групп иностранных коммунистов в Москве. Они были переданы в Секретариат Коминтерна 9 сентября 1939 г., когда либо Генеральный секретарь Коминтерна Георгий Димитров, либо Д.З. Мануильский, осуществлявший связь между советской секцией Коминтерна и иностранными секциями, провели беседу, разъяснявшую преимущества пакта и историю его заключения в соответствии с тем, как это было представлено в «Директивах». Исторические материалы, связанные с оригинальной версией речи Сталина, свидетельствуют о том, что Сталин назначил Димитрова ответственным за доведение информации о пакте до зарубежных партий. На встрече в Кремле с И.В. Сталиным, В.М. Молотовым и А.А. Ждановым 7 сентября 1939 г. на Димитрова была, вероятно, возложена прямая обязанность разъяснить товарищам из руководства Коминтерна новую советскую политику.

На этой встрече в Кремле 7 сентября Димитрову прочитали лекцию о политической ситуации, сложившейся после заключения советско-германского пакта. С начала месяца Димитров и Мануильский уже проделали определенный объем информационной работы в Секретариате. Еще раньше, 27 августа, они обращались к Сталину с письменной просьбой разъяснить новую ситуацию. Шок, произведенный заключением пакта, к этому времени достиг невероятных размеров и продолжал нарастать в связи с непониманием проводимой политики и волнениями в рядах коммунистов, оскорбленных соглашением с нацистами. Можно предположить, что встреча Димитрова со Сталиным и его ближайшими соратниками состоялась в связи с августовским запросом.

В тот день Димитров в своем личном дневнике записал то, что ему говорил Сталин. Эти заметки, содержащие, вероятно, только часть того, что он слышал, остаются тем не менее замечательным источником информации о намерениях Сталина в период после подписания пакта. В ходе этой встречи Сталин мог передать Димитрову копию «Директив», а глава Коминтерна, возможно, сделал более подробные записи беседы для своих служебных целей и только часть этой информации доверил личному дневнику.

Прилежный «летописец» и один из руководителей немецкой компартии в изгнании Вильгельм Пик находился в Секретариате Коминтерна 9 сентября. Он, по своему обыкновению, записал многое из того, что слышал. Судя по его записям, информация, переданная в Секретариат 9 сентября, была значительно более конкретной, чем это следует из текста личного дневника Димитрова о встрече со Сталиным в Кремле. Записи Пика указывают на то, что Димитров к этому моменту был уже ознакомлен с «Директивами».

Свидетельства, о которых далее пойдет речь, показывают, что «Директивы» циркулировали за границей еще до 7 сентября 1939 г. К тому же премьер-министр Румынии, правительство которого перехватило одну из копий «Директив», утверждал, что они попали за границу через советские дипломатические представительства. Следовательно, ни Генеральный секретарь Коминтерна Димитров, ни руководители иностранных компартий в Москве не играли никакой роли в их разработке, несмотря на свою принадлежность к Коминтерну.

Высказывания, приписываемые Сталину, Григорию Зиновьеву и В.И. Ленину с 1920-х гг., предвосхищают программное содержание документов 1939 г., хотя более ранним текстам явно недостает понимания специфических условий надвигавшейся войны, как раз того, что Сталин добавил к своей речи для членов Политбюро 19 августа 1939 г.

К примеру, в 1920 г. Ленин объяснил, какие революционные цели стояли за провалившейся военной кампанией против Польши и предполагаемым продвижением Красной Армии дальше на Запад. Этот разоблачительный документ был впервые опубликован в 1992 г. Две более ранние цитаты из речей его последователей Сталина и Зиновьева также непосредственно связаны с историей пакта и его секретного дополнительного протокола. Эти тексты позволяют увидеть долговременную последовательность в политике Кремля, которая отразилась в речи Сталина и «Директивах» 1939 г.

Первая цитата представляет собой отрывок из статьи Сталина в газете «Правда» от 15 марта 1923 г. Она отсылает нас к ленинскому объяснению целей продвижения Красной Армии на Запад: «Во время войны с Польшей [в 1920 г. ] ситуация была такова, что мы были ослеплены нашими первоначальными легкими победами в этой кампании и недооценили значение подъема национального чувства в Польше в те дни. Когда в сложившихся обстоятельствах мы предприняли попытку прорваться в Европу через Варшаву, то столкнулись с сопротивлением большинства польского населения. Таким образом, мы создали ситуацию, в которой успехи советских войск под Минском и Житомиром были сведены на нет, и престиж советской военной мощи на Западе пошатнулся».

В том же 1923 г. Зиновьев объяснил важность революции, которую советское руководство намеревалось в то время экспортировать в Германию. Сталин также был членом комитета, планировавшего революцию. Зиновьев в основном повторил слова Ленина, который до этого неоднократно высказывал аналогичную мысль: «С самого начала пролетарская революция в Германии имела большее значение, чем революция в России. Германия — индустриально развитая страна, [которая] находится в центре Европы… Советская Германия с первых дней своего существования образовала бы тесный союз с СССР… Революция в Германии поможет Советской России победить в деле создания социалистической экономики, тем самым создать непоколебимую основу для победы социалистической формы экономики во всей Европе».

Немногим более года спустя, 19 января 1925 г., Сталин снова выступил с речью, на сей раз на пленуме Центрального Комитета партии. К моменту этого выступления прошел почти год со смерти Ленина. Сталин сформулировал основной политический принцип использовать Красную Армию для распространения революции в Западную Европу. Таким образом, в очередной раз возник план использования Красной Армии, чтобы обеспечить успех революционных действий за рубежом.

Сталин предвидел возникновение новой большой войны. Он предсказывал, что нестабильность внутри капиталистических стран будет увеличиваться с ростом бедствий военного времени, и страны, вовлеченные в военные действия, будут ослабляться. Внутренняя нестабильность будет нарастать за счет дезорганизации, бедствий и разрухи, вызванных военными действиями. Видение Сталиным исторических перспектив оставалось таким же, как у Ленина, то есть гражданская война, мятежи, революционные действия, которые имели место в России и в Центральной и Западной Европе к концу и после, на тот момент последней, «Великой войны».

В этой, сталинской адаптации плана Ленина, Красная Армия должна была быть высокоорганизованной и оснащенной для того, чтобы стать инструментом интервенции за границу. Красная Армия должна была с сокрушительной силой вступить в грядущую войну после того, как основные противники истощат свои силы. По мнению Сталина, война была неизбежна даже при том, что капитализм в Европе, как он был вынужден признать, уже пережил послевоенный кризис. Однако отложить революцию не означало отказаться от нее.

Вместе с тем Сталин предостерегал своих слушателей, что обстановка может измениться. Как показала практика (с таким же успехом он мог бы сказать «неоднократно показала»), революционные силы на Западе, несмотря на грядущие бедствия, могут оказаться неспособными победить буржуазию в «решающей схватке» при том, что вполне возможны многочисленные локальные беспорядки. Он напомнил о недавних попытках революционных государственных переворотов в Эстонии и Латвии — государствах, граничивших с Советским Союзом. Революции там, не имея значительной иностранной помощи, потерпели поражение. Он имел в виду помощь Красной Армии. Он не упоминал о других неудачных попытках социалистической революции недавнего времени, в частности, провал большевистского переворота в Германии осенью 1923 г. Публичное признание всех недавних неудач Москвы в достижении ключевых целей большевизма могло навести слушателей Сталина на мысль о его собственной решающей роли в этих провалах. Сталин ограничился примерами Эстонии и Латвии.

Неизменно возвращаясь к теме войны, он тем не менее отдал должное вопросу мира. «Наш флаг, — сказал он, — был и остается флагом мира… Но если начнется война [а он был уверен, что война начнется], мы будем готовы и во всеоружии. Однако мы будем последними, кто вступит в военный конфликт — таким образом, мы сможем обеспечить решающий перевес сил. Наша мощь будет залогом нашей победы. При осложнениях в окружающих нас странах вопрос спасения [революций будет зависеть от] нашей армии и ее готовности». Таким образом, Сталин недвусмысленно дал понять своим революционно настроенным слушателям, что вся эта шумиха вокруг советского флага мира была не более чем завесой для ленинской программы мировой революции.

И, конечно же, он не проповедовал пустых теорий. Аналогичная схема — смесь разговоров о мире и благородной миссии «освобождения» — была использована им в качестве ширмы для похода Красной Армии на Запад в 1939 году. Тогда, после подписания советско-германского пакта «советизация» по-ленински вновь была направлена на Запад. Через два с половиной месяца после того, как «революция из-за границы» вместе с авангардными частями Красной Армии пришла в восточную Польшу в 1939 году, Сталин задумал принести ее и в некогда царскую Финляндию. Выступая в январе 1940 г. в период трудной для Советов военной кампании в Финляндии, перед ближайшими соратниками, которых он собрал в связи с годовщиной смерти Ленина, Сталин сказал, что «мировая революция как единый акт — это полная ерунда. Она требует разного периода времени в разных странах. Действия Красной Армии также являются делом мировой революции». Вслед за практикой успешных приобретений Кремля в Балтийском регионе в 1940 г., Сталин использовал ту же пропагандистскую маску и в 1944 и 1945 гг., когда с помощью Красной Армии расширял «сферу влияния» Советского Союза за пределы того, что еще недавно именовалось «странами по ту сторону железного занавеса».

Учитывая высказывания, приведенные выше, и принимая во внимание характерные особенности поведения Сталина и его ближайшего окружения, а именно то, что он, как и другие представители большевистской иерархии, почерпнул большинство своих революционных идей у Ленина, что он постоянно повторял сам себя и что его приспешники всегда стремились цитировать его, читатель незамедлительно обнаружит, что речь от 19 августа 1939 г. и «Директивы» от Наркоминдела того же года являются продолжением размышлений, процитированных выше. Эти документы 1939 г. приведены ниже.

Речь Сталина была напечатана в нескольких газетах Парижа, а также в ряде иностранных газет 28 и 29 ноября 1939 г. Все десять франкоязычных копий, найденные автором, содержат идентичные отличия от варианта, переданного агентством «Havas», текст которого следует ниже. Несомненно, все упомянутые копии были подвергнуты цензуре. Идентичность искажений свидетельствует о том, что исправления и сокращения были сделаны по требованию цензора. Во Франции существовала военная цензура, в обязанности которой среди прочего входила задача следить, чтобы в публикациях не содержалось враждебных выпадов в отношении иностранных правительств.

К тому же некоторые из опубликованных версий, очевидно, позднее подверглись дополнительной правке редакторами газет. Это явствует из того, что опубликованные в разных газетах материалы отличаются по размеру и по существу. Наиболее полные копии на французском языке были, в частности, опубликованы в «Le Journal» и «Le Figaro» в Париже, а также в «Le Peuple» в Брюсселе.

Производная версия текста агентства «Havas», которая использовалась при сверке последовательности абзацев в этом переводе, появилась в женевском научном журнале «Revue de droit international de sciences diplomatiques et politiques» в конце 1939 г. Публикация была датирована задним числом 30 сентября. Вероятнее всего, этот вариант был перепечатан из парижской газеты «Le Temps» за 29 ноября 1939 г. «Le Temps» считалась в то время полуофициальным печатным органом Министерства иностранных дел Франции — этим и объяснялся выбор редакторов «Revue». Именно этот, в значительной степени отредактированный и подвергнутый цензуре французский вариант использовался большинством историков, критически настроенных в отношении аутентичности речи.

Копии текста речи, включая вариант агентства «Havas», появились также на голландском языке в «Nieuwe Rotter-damsche Courant» и в «De Telegraaf» в Амстердаме, обе — 28 ноября 1939 г. (в последнем случае текст был несколько сокращен). Вариант, опубликованный в «Courant», практически идентичен (с поправкой на особенности голландского языка) немецкому переводу донесения, которое было получено агентством «Havas» по телеграфу для внутреннего использования в государственных учреждениях немецкими международными обозревателями и впоследствии переведено. Только два слова отличают текст в «Nieuwe Rotterdamsche Courant» от немецкого варианта, что вполне может быть результатом ошибки переводчика или просто типографской ошибкой. (Одна явная ошибка в немецкой копии будет специально прокомментирована ниже в тексте английского перевода.) Однако и голландский, и немецкий варианты длиннее и содержат идентичные слова (хотя и на разных языках) и смыслы, которые отличаются или вовсе отсутствуют в опубликованных французских копиях.

Анри Рюффен (Henry Ruffin), репортер агентства «Havas» в Женеве, который получил и распространил этот текст речи, написал предисловие об истории вопроса и добавил в заключение несколько деталей по поводу намерений Сталина. Рюффен также упомянул о реакции Политбюро на замечания Сталина. Эти пояснительные материалы полностью содержатся в немецкой версии и в варианте, опубликованном в «Nieuwe Rotterdamsche Courant», и соответственно вошли в наш перевод на английский язык.

В Нидерландах в то время не существовало цензуры. Следовательно, мы можем принимать немецкий текст, непосредственно «снятый» с телеграфной ленты, за исторический исходный текст до того момента, когда будет обнаружен оригинальный телеграфный текст, полученный самим Рюффеном.

Все сопроводительные письма к «Директивам», посланные находившимися в Бухаресте министрами Великобритании, Франции и Германии министрам иностранных дел в Лондоне, Париже и Берлине, были датированы периодом времени от 5 до 10 сентября 1939 г. Эти временные рамки позволяют приблизительно представить дату появления этого документа, — вероятно, не позднее, чем через неделю после подписания пакта. Однако ссылки на архивные материалы, содержащие более ранние упоминания о появлении похожей информации, создают впечатление, что «Директивы», вероятно, были подготовлены еще раньше, сразу после 23 августа 1939 г., дня заключения советско-германского пакта, а может быть, даже до того момента, когда министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп и Молотов скрепили документ своими подписями.

Премьер-министр Эдуард Даладье (Edouard Daladier) и члены Палаты депутатов Франции вскоре были оповещены о речи Сталина, даже если они сами не прочитали опубликованного в конце ноября газетного текста. О нем шла речь и в опубликованном 1 декабря 1939 г. правительственном документе по военным вопросам. Все пункты «Директив», приведенные выше, были также упомянуты в этом официальном документе.

Некоторым читателям может показаться странным, что эти ошеломляющие документы не цитировались большинством историков, писавших о кануне Второй мировой войны. Ведь речь Сталина была опубликована во многих газетах, связанных с агентством «Havas». Однако, хотя 28 и 29 ноября 1939 г. в парижской прессе и были опубликованы многочисленные копии этого документа, ни одна из них не появилась тогда в англоязычном парижском издании «International Herald Tribune». Это до некоторой степени объясняет причину того, что этот документ не получил впоследствии широкого распространения в англоязычных журналах и газетах. Однако если текст речи Сталина и та информация, которой ее сопроводил Рюффен, не попали на страницы новостных англоязычных изданий, то факт сталинского опровержения подлинности этой речи освещался, по крайней мере, несколькими газетами в Соединенных Штатах Америки.

В июле 1956 г. Анри Рюффен подтвердил, что он был одним из трех женевских журналистов, которым 27 ноября 1939 г. были доверены копии текста речи Сталина. Он отвечал на вопросы Витольда Свораковски, заместителя директора Гуверовского института (Hoover Institution), по поводу этого документа. В 1950-е гг. Свораковски, в прошлом — польский дипломат, сам занимался изучением советско-германских отношений. В ходе своих изысканий он и направил Рюффену запрос о происхождении текста сталинской речи.

В ответ Рюффен сообщил, что этот текст был доверен ему Харитоном Чавишвили (Khariton Chavichvili), представителем Грузинского национального правительства в изгнании. Как писал Рюффен, Чавишвили пользовался покровительством правительства Швейцарии, которое было осведомлено о его деятельности. По мнению Рюффена, большевистские функционеры Женевского отделения Лиги Наций и Министерства иностранных дел в Париже стремились поначалу воспрепятствовать распространению агентством «Havas» полученной информации. Когда же этого сделать не удалось, они пытались не допустить ее опубликования.

Свораковски говорил также, что в 1939 году, когда публикации все-таки появились, он находился в Париже и сам столкнулся с жесткой цензурной политикой во Франции в те дни. Он писал, что в январе 1940 г., после ноябрьских публикаций 1939 г., он хотел включить текст речи Сталина в передачу на Радио Парижа, которое вещало на его оккупированную родину. Однако тогдашний французский цензор изъял из проекта беседы польского дипломата все ссылки на сталинскую речь, чтобы не провоцировать кремлевского лидера.

По не вполне понятным причинам различные производные копии этой речи были опубликованы и в ходе Второй мировой войны в вишистской Франции. Более десяти лет назад одна из них была обнаружена Татьяной Бушуевой в архиве бывшего Советского Союза и опубликована ею в журнале «Новый мир». Она, очевидно, не предполагала, что найденная ею копия не является оригиналом. [Переводы речи Сталина на английский язык были сделаны с этой вторичной копии.]

Сам Сталин объявил текст своей речи фальсификацией сразу после его первой публикации во французской газете. Его опровержение было опубликовано в газете «Правда» 30 ноября 1939 г. Начиная с середины 1950-х гг. вплоть до 2004 г. историки вслед за Сталиным заявляли, что этот текст сфабрикован. Однако с момента первой публикации текста речи Сталина во Франции только три историка пытались более или менее систематически установить аутентичность речи и сопутствующие ей обстоятельства. Работы двух из них вышли в свет.

Однако ни один из этих историков не изучал французские газеты достаточно внимательно (а скорее всего вообще не изучал!), чтобы выяснить, все ли опубликованные на французском языке копии идентичны, а они как раз не идентичны. Еще одним показателем полноты их исследовательской работы может служить тот факт, что оба историка использовали в качестве основного предмета критики вторичную копию из швейцарского научного журнала «Revue». И это при том, что, повторим, она была подвергнута и цензурной, и редакторской правке.

Не было найдено никаких свидетельств того, что кто-либо из критиков аутентичности текста от агентства «Havas», включая самого Сталина, когда-либо вообще исследовал газетные копии. Случись такое, то они и даже более последовательные критики могли бы обнаружить, что некоторые из версий, появившиеся во французской прессе, были подвергнуты цензуре, а иные, как уже говорилось, прошли не только цензуру, но и были дополнительно отредактированы, включая, повторим, и тот вариант, который избран для анализа в опубликованных критических статьях. Если мы сравним телеграфный текст, полученный от агентства «Havas», и версию из голландской газеты, которая не проходила цензуру, с различными отредактированными версиями из французских газет, то мы легко обнаружим, какие тексты действительно стоило исследовать.

Надо отметить, что существенным пунктом возражений одного из критиков является сам факт проведения заседания Политбюро 19 августа 1939 г. Переводчик Молотова (а позже и Сталина) В.Н. Павлов, отвечая на вопросы советского военного историка П.А. Жилина в 1972 г., сказал, что Сталин был инициатором подготовки договора с Германией и собственноручно подготовил проект документа, который действительно «обсуждался в Политбюро». В Наркоминделе, по его словам, «такой документ не готовился и не обсуждался». Логично предположить, что в Кремле таким же образом был подготовлен еще один документ, а именно «Директивы».

Следовательно, несмотря на некоторые интересные и полезные находки, содержащиеся в исследованиях двух претендующих на окончательный анализ авторов, их суждения так же, как и мнения других, менее педантичных историков-критиков, да и самого Сталина, по поводу текста его речи 19 августа 1939 г., следует признать несостоятельными. Критики пытаются отрицать аутентичность заведомо искаженного, подвергнутого цензурной и редакторской правке текста, напечатанного сначала во французских газетах, а позднее в научном журнале в Женеве.

В наше время, через 67 лет после первой публикации, речь Сталина от 19 августа 1939 г. в ее оригинальной версии следует рассматривать как ценный исторический текст, подлинность которого никогда не была серьезно оспорена.

Очевидно, что включение этого текста в исторический канон может потребовать решения давно назревшей задачи масштабного пересмотра истории Второй мировой войны и обстоятельств, ей предшествовавших, а также причин, приведших к холодной войне.

В предвоенные годы многие хорошо осведомленные дипломаты, «знатоки Москвы», такие как Джордж Ф. Кеннан (George F. Kennan) из США, Жан Пайар (Jean Payart) из Франции, Юлиус Лукашевич (Juliusz Lukasiewicz) и Вацлав Гржибовский (Waclaw Grzybowski) из Польши, Фридрих фон дер Шуленбург (Friedrich von der Schulenburg) и Эрнст Кестринг (Ernst Kostring) из Германии, утверждали, что Сталин хотел большой войны в Европе, чтобы ослабить ее и тем самым создать условия, при которых Красная Армия могла бы осуществить «большевизацию» стран к западу от границ Советского Союза. Их анализ того, как Советы намеревались использовать грядущую «Великую войну», оказались подтверждены текстами речи Сталина от 19 августа 1939 г. и «Директив». Явное стремление некоторых историков примкнуть к Сталину, годами опровергая подлинность его речи, само по себе должно стать предметом серьезного профессионального внимания.

Приложение 1

Перевод на английский язык оригинального немецкого текста речи Сталина на заседании Политбюро от 19 августа 1939 г., полученного от французского агентства «Havas» по телеграфу из Женевы 27 ноября 1939 г. В ходе этого перевода особое внимание было уделено передаче смысла в соответствии с существующими французскими версиями текста того времени. В немецком переводе оригинальной женевской телеграфной копии речи Сталина и поясняющего сопроводительного текста, полученных через французское официальное агентство новостей «Гавас», абзацы, выделенные ниже, отсутствовали. Они приводились в соответствие с абзацами французских версий речи всякий раз, когда, отличаясь по языку, были очень близки или идентичны по содержанию.

Вставки в квадратных скобках в нижеследующем тексте сделаны с пояснительной целью.

[Deutsches Nachrichtenbiiro (DNB)]

FOREIGN NEWS AGENCIES

NO. 724, Berlin, 28.11.39

Completed 11.00

E/Kg

Havas

28.11.

Geneva

Why did Soviet Russia sign a Pact with Germany? The world community has asked this question for some time — and it continues to ask. What moved the government of the Soviet Union to sign political and economic treaties with Germany on October 19 [1939]? Until now we have not known what the conditions were under which Stalin received the unanimous approval of the Politbiuro for this shift in his policy. Now, today, the veil has been lifted.

We have received from Moscow, from a source which we consider to be absolutely trustworthy, the following detailed information on the meeting held, at Stalin's initiative, on August 19 [1939] at 10 p.m., and the speech that he delivered there for the occasion. On August 19, in the evening, Politbiuro members were urgently called together for an urgent and secret meeting, which was also attended by prominent leaders of the Comintern, but only those from its Russian section. Not one of the foreign Communists, not even [Georgii] Dimitrov, Secretary General of the Comintern, were invited to this meeting, whose purpose, not indicated on the agenda, was to hear Stalin's report.

Stalin began to speak immediately, saying in essence the following: «Peace or war. The issue has come to a critical pass. Its resolution will depend wholly on the position that will be taken by the Soviet Union. We are absolutely convinced that, should we conclude a treaty of alliance with France and Great Britain, Germany will be forced to remove its pressure from Poland and seek a modus vivendi with the Western powers. In this way, war might be avoided, but subsequent developments with respect to us will take on a dangerous character.

«On the other hand, if we accept Germany's proposal, which you know, is to conclude a nonaggression pact with it, it will undoubtedly attack Poland. Then the entry of England and France [into this war] will become inevitable.

«In such circumstances, we will have good prospects of remaining outside the conflict and, taking advantage of our position, we will be able to await our turn. This is just what our interests demand.

«Our choice is therefore clear: We must accept the German proposal and send the English and French delegations [at that time on hand for negotiations in Moscow] back home with a courteous refusal.

«It is not difficult to foresee the advantage that we shall gain from this

course of action. It is obvious to us that Poland will be destroyed before England and France are at all in a situation to come to her assistance. In this case, Germany will turn over to us a part of Poland right up to the limits of Warsaw, including Ukrainian Galicia.

«Germany will give us full freedom of action in the three Baltic states. It will not oppose the return of Bessarabia to Russia [sic]. It will be prepared to yield to us Romania, Bulgaria, and Hungary as a sphere of influence.

«Only the question of Yugoslavia remains open, its resolution depending on the position taken by Italy. If Italy remains on the side of Germany, then the latter will demand that Yugoslavia enter the zone of its influence. Through Yugoslavia it will obtain access to the Adriatic Sea. However, if Italy does not enter [the war] with Germany, then it will obtain access to the Adriatic Sea through Italy, and in this case Yugoslavia will pass into our sphere of influence.

«We must, however, keep in sight the possibility that Germany will emerge from the war as loser, and not as victor.

«Let us examine the case of its defeat. In this case, England and France will still be strong enough to occupy Berlin and to destroy a Soviet Germany, and we shall not be in the situation to come effectively to the help of a Soviet Germany.

«Our goal therefore requires that Germany should wage war as long as possible so that England and France grow sufficiently weary and exhausted and are unable to destroy a Soviet Germany.

«Our position will derive from this consideration: While remaining neutral, we will help Germany economically, providing it with raw materials and foodstuffs. But our assistance, it should go without saying, must not exceed a certain limit in order not to damage our economy or weaken the power of our army.

«At the same time, we must carry out an active Communist propaganda, especially in countries of the Anglo-French bloc and, above all, in France. We must be prepared for the situation. In that country in wartime our party will be forced to abandon the path of legality to shift to clandestine operations. We know that such activities require large resources, but we must unhesitatingly make the sacrifices. If this preparatory work is carried out thoroughly, the security of a Soviet Germany will be assured. That situation will contribute to the Sovietization of France.

«In order to achieve this goal, we must, as I said at first, insure that the war lasts as long as possible and that we devote toward this end the resources which we have.

«Now let us examine the second hypothesis, that of a German victory.

«Some believe that such a possibility would represent the gravest danger for us. There is a particle of truth in this assertion. But it would be an error to assume that this danger is as immediate and as great as some imagine.

«If Germany wins, it will emerge from the war too exhausted to wage war on us during the next decade. Its principal concern will be to keep watch on defeated England and France in order to prevent their rising up again.

«Moreover, a victorious Germany will have vast colonies. Their exploitation and adaptation to German procedures will also occupy Germany for several decades. It is patent that Germany will be too busy elsewhere to turn against us.

«Comrades», Stalin concluded, «I have given you an insight into my considerations. I repeat that it is in your interest that a war should break out between the Germany and the Anglo-French bloc. For us it is crucial that this war last as long as possible, so that both sides emerge exhausted. For these reasons we must accept the pact proposed by Germany and do everything possible so that this war, once begun, lasts as long as possible. At the same time, we must intensify our propaganda work in the belligerent states in order to be well prepared for the moment when the war ends».

Stalin's speech, listened to with reverential attention, was not followed by any discussion.Only two insignificant questions were asked, which Stalin answered. His proposal, that the Non-Aggression Pact with Germany be accepted, was adopted unanimously. Subsequently the Politbiuro adopted a decision to charge [Dmitri Z.] Manuil'skii, the president of the Comintern, with working out jointly with Dimitrov, its general secretary, under Stalin's personal direction, appropriate instructions to be passed to the Communist Party abroad.

Приложение 2

Английский перевод документа, озаглавленного «Официальные правительственные директивы Москвы дипломатическим миссиям СССР на Балканах», был сделан автором статьи с архивных копий, существующих на французском и немецком языках. Немецкая версия считается переводом с румынского оригинала. Перехваченные «Директивы» после перевода на французский язык были переданы дипломатическим представителям Великобритании и Франции премьер-министром Румынии Армандом Калинеску (Armand Calinescu) в начале сентября 1939 г. Немецкий посол сообщал в сопроводительном письме своему министру иностранных дел, что он тоже получил копию на французском языке (которая послужила одним из источников для нижеследующего перевода на английский язык) из другого источника в Румынии и что изначально он пришел из г. Варны в Болгарии.

OFFICIAL GOVERNMENT INSTRUCTIONS SENT FROM MOSCOW

TO DIPLOMATIC MISSIONS OF THE USSR ESTABLISHED

IN THE BALKANS

«The Comintern sent the following official communique to all Communist parties in the Balkans.

1. Russia [sic] has realized that it is time to abandon the tactics adopted by the seventh congress of the Comintern held in 1933. It must be acknowledged that, owing to these tactics, our Communist Party was able to conclude alliances with bourgeois and democratic states in order to stop the fascist wave, which was spreading rapidly. Owing to these tactics, we were also able to impede the triumph and the establishment of fascism in France in 1933.

2. The desire of France and England to draw the USSR into the peace front is based on a calculation clear to anyone. The two countries in tended to destroy the Rome-Berlin Axis, largely employing the forces of our country for this purpose.

This combination was very disadvantageous for us. We would have helped to rescue Anglo-French imperialism, which would have represented an absolute violation of our principles. [Yet] these principles by no means rule out a temporary agreement with our common enemy, fascism. But, whatever its nature, an agreement with the bourgeoisie would serve to strengthen the bourgeoisie and capitalism, which is absolutely contrary to our principles.

3. Considering the above, the USSR has taken up [se retranchee der-riure] a program which we will carry out later. In keeping with this program, we are wholly disinterested in the war that may break out in Europe. We have decided to bide our time. The revolutionary activity, which is continuously developing under the guidance of Communist parties in all countries, will prepare a favorable ground for our future intervention. The Communist Party must exploit the difficulties that inevitably will arise in this war begun by the capitalist countries. The party will make the decisions necessary for the establishment of the dictatorship of the proletariat. The General Council of the Comintern believes that its evaluations are founded on currently real, objective and also subjective conditions which will permit the outbreak of a social revolution.

4. We inform you that our agreement with the Axis should be viewed as a diplomatic victory won by us. At the same time it offers a diminution of the prestige of Germany.

After the conclusion of our Pact with Germany, that country abandoned all agitation against Communism. The official communique that we received completely convinces us that, in fact, all anti-Communist propaganda has truly been prohibited. From a legally published report published by the Communist Party of England we judge that the working class of that country is quite well informed of the purpose of the Pact states with respect to Russia was one of the causes that brought about the failure of an Anglo-French-Soviet pact and precipitated the conclusion of the Russian-German pact. These states rejected the military help of the Soviet Union and, in the event of a war, agreed only to accept aid in equipment».

Перевод с английского Ирины Павловой