12. Обработка кости. Это человек или обезьяна?

Слоновую кость, точнее говоря, зубное вещество слоновьих бивней с давних времен обрабатывали в Египте, Эгейской области, Месопотамии, на Крите и в Греции, откуда в качестве сырья для украшений она попадала и в римские области. Сегодня мы не можем даже приблизительно представить себе, как размягчать слоновую гость, не разрушая ее (например, декальционацией). Новое открытие этой техники наверняка порадовало бы производителей «настоящих» биллиардных шаров и позволило бы им даже использовать остатки материала. Впрочем, значительно больше, чем радость этих господ, меня интересует перспектива использования древней техники в стоматологии, где вмешательство повсеместно ненавидимой пресловутой бормашины (будь она старой или супермодернизированной) можно было бы хотя бы отчасти заменить вмешательством совершенно безболезненным… Способы размягчения мамонтовой кости были, кстати, известны и палеолитическим создателям всемирно знаменитого некрополя Сунгирь у Владимира.

Людвик Соучек

С момента появления человека на Земле его сопровождают кости и рога различных животных, в том числе слонов и оленей. Разнообразные раковины. Это необходимое и довольно легко добываемое сырье наряду с камнем и деревом. Такой материал в глубокой древности был по большей части остатком охотничьей добычи, и поэтому неудивительно, что мы его часто обнаруживаем на некоторых стоянках, относящихся к заре человечества, особенно в Восточной Африке. Профессор Реймонд Дарт называет эти костяные находки очень сложными словами — остеодонтокератической индустрией (т. е. орудиями, изготовленными из костей, зубов, рогов). Он полагает, что костяные артефакты занимали весьма значительное место среди орудий из других видов сырья.

Эта гипотеза, безусловно, весьма правдоподобна, но, с другой стороны, трудно доказуема. Дело в том, что некоторые кости, рога и клыки могли использоваться в своем естественном виде либо после крайне незначительной обработки. Ведь это позволяла уже сама их анатомическая форма, пригодная для деятельности самого различного характера.

Как показали эксперименты, уже одно простое разламывание и разбивание костей ради получения костного мозга ведет к возникновению форм, годных для практических целей, прежде всего острых наконечников. Поэтому в данном случае остается бессильным даже надежный трассологический анализ.

Мало поможет он нам и при изучении возможных «функциональных» следов. В самом деле: эти древние кости подвергались воздействию не только различных метеорологических и геологических факторов, но их иногда изменяли различные плотоядные животные и грызуны.

Кости подвергаются и цветовым изменениям. Этот факт использовал для своеобразного эксперимента археолог-любитель и адвокат по профессии Чарлз Доусон. В 1913 году он продемонстрировал почтенной ученой коллегии Британского геологического общества каменные и костяные артефакты и человеческий череп, которые он обнаружил якобы у Пилтдауна в графстве Сассек. На всех находках, обнаруженных в отложениях нижнего плейстоцена (около миллиона лет), была монолитная красноватая патина.

Ученые более всего заинтересовал череп. Дело в том, что в нем непривычно соединялись противоречивые признаки: мозговая часть была человеческой, нижняя челюсть — обезяеньей, а сохранившиесф в ней зубы — опять-таки человеческими. Находка была объявлена уникальной и в знак признания научных заслуг ее открывателя названа «эоантропус Давсони» («человек зари» Доусона). Многие маститые археологи усматривали в соединеии развитой мозговой коробки и примитивной челюсти то искомое эволюционное звено между обезьяной и человеком, котрое еще отсутствовало. О находке в Пилтдауне стали появляться многочисленные научные исследования и книги. Один известный английский антрополог написал даже книгу «Первый англичанин», считая таковым именно эоантропа.

Только спустя полвека наука, вооруженная тестом на фтор (с течением времени содержание фтора в костях возрастает, а содержание азота падает) и радиоуглеродным методом (определние возраста костей и других органических соединений по содержанию радиоактивного углерода), раскрыла шутку господина Доусона. Красноватая патина его находок (Доусон погрузил их — для лучшей сохранности?! — в раствор бихромата калия) уже не могла скрыть их истинного возраста. Мозговой коробке оказалось немногим более 600 лет, челюсти — около 500 лет, и принадлежали они орангутану. Добыть 600-летний череп не составляло особого труда для археолога-любителя, равно как и выложить пару шиллингов за череп орангутана, который мог попасть в Англию, к примеру, с острова Борнео (теперь Калимантан), ГД черепа орангутанов с давних пор хранят в качестве магических фетишей. После этого оставались пустяки — отшлифовать зубы, придав им вид человеческих. Орудие, которое эоантроп якобы сделал из бедренной кости слона, происходит из скелета древнего слона, никогда не обитавшего в Англии. Эта кость, видимо, из Туниса. Некоторые прочие костные «находки» были абсолютно молодыми.

Но вернемся к экспериментаторам, которые разрабатывают действительно научные методы познания прошлого. Один из учеников Семенова, Александр Матюхин, изучал, сколько времени потребовалось бы охотнику раннего палеолита для поперечного и продольного деления костей при помощи простейших орудий из валунов. Такие орудия люди палеолита могли изготовить весьма просто, отбивая камнем наискось от желвака частично один бок, — так возникло рубило одностороннее, либо оба бока— получали рубило двустороннее. Подробнее об этих артефактах мы поговорим в следующей главе.

Для эксперимента Матюхин использовал массивные бедренные берцовые и плечевые кости крупного рогатого скота. Репликой поукилограммового одностороннего рубила из кварцевого сланца с углом острия 50 градусов он отделил круговой разрезкой один суставный конец длинной трубчатой кости (эпифиз) за неполные четыре минуты. Для расщепления средней части длинной трубчатой кости (диафиз) ему потребовалось всего пять ударов. Наловчившись, он стал выполнять эти операции значительно быстрее. Несколько более массивным односторонним рубилом и двумя рубилами двустронними он разрубил два эпифиза бедренных костей в течение двух минут и берцовых костей за сорок секунд. Килограммовым кремневым рубилом с углом острия 75 градусов он отделил два эпифиза берцовой кости всего за каких-то десять секунд. В дальнейшем он выяснил, что для такой работы с успехом можно использовать и орудия меньшего веса (от 200 до 250 граммов) и даже совершенно необработанные булыжники.

Начиная с позднего палеолита, количество видов костяных предметов значительно увеличилось Появились украшения. Кинжалы, иглы, шила, гарпуны и музыкальные инструменты. Трудно представить, чтобы некоторые из них (например, шила, гарпуны) в то время могли быть изготовлены из иного, нежели кость, материала. В неолите добавились коньки, санные полозья, детали лука. И хотя позднее кость заменили металлы, она по-прежнему оставалась важным сырьем для производства декоративных и художественных предметов и музыкальных инструментов. Для изготовления столь сложных форм уже, разумеется, недостаточно было грубых ударов рубил и булыжников, и поэтому появились различные специальные технические приемы — процарапывание, истирание, вырезание, распиливание, шлифовка, полировка и сверление.

Орудия позднего палеолита из кремня и роговика, конечно, значительно более твердые, чем кость и рог, однако последние с успехом противостоят даже металлическому ножу. А поскольку надрезы от каменных и металлических ножей на костяных и роговых артефактах, как правило, весьма глубокие, несомненно, справедливо мнение о том, что древние производители каким-то способом размягчали это сырье. Поэтому экспериментаторы проверяли различные простые, доступные древним людям способы размягчения. Они обнаружили, что кости, погруженные на день-два в воду, и рога, помещенные туда же на четыре дня, резались уже значительно легче. Напротив, неудачно завершились опыты, проводившиеся в Бискупине в связи с изучением тамошних богатейших гальштатских костяных и роговых изделий. Кости и рога, натертые жиром и слегка нагретые, погрузили на несколько дней в воду, насыщенную древесным пеплом, так, как это рекомендовал один этнографический рецепт. Резьба по обработанному таким способом сырью была, однако, по-прежнему делом весьма затруднительным.

Поэтому ученые продолжали искать иные методы. Роль ньютоновского яблока при этом сыграла для польского археолога К. Журовского костяная ложечка, погруженная в горчицу. По прошествии некоторого времени она размякла! Было ясно, что причиной размягчения является кислота, содержащаяся в горчице. Стоило убрать ложку из горчицы, как она снова приобрела первоначальную твердость.

Этот процесс размягчения и обратного затвердевания костей и рогов, содержащих трикальциевый фосфат и углекислый кальций, химики выражют простой формулой.

Следующий вопрос заключается в том, существует ли подтверждении этой гипотезы в археологических находках. Польский археолог Журовский обратился к ботаникам и выяснил, что, например, из польских раннесредневековых поселений широко известны находки растений, содержащих щавелевую кислоту, — щавели; в археологических находках, особенно средневековых, обычно щавели находятся, но кислица лишь в исключительных случаях. В одном городище археологи обнаружили яму, содержавшую около двухсот различных заготовок из рогов, которая явно походила на резервуар для их размягчения.

Продолжая свои опыты, польский археолог погрузил куски оленьих рогов в раствор воды с растертыми листьями щавеля. Спустя неделю размяк верхний трехмиллиметровый слой костной ткани, а через полтора месяца рога можно было резать, как дерево. Вынутые из раствора, они через два дня стали затвердевать, а на четвертый обрели прежнюю твердость. При последующих экспериментах Журовский использовал самые различные составы, содержащие кислоту, и наилучшим среди них показало себя кислое молоко.

Изготовлению реплик некоторых доисторических предметов была посвящена советская крымская экспериментальная экспедиция в 1959 году. Костяную оправу для кинжала экспериментатор изготовил, пользуясь кремневым резцом и скребком, за шесть часов. Сначала он получил из костей крупного рогатого скота пластинки размером 18х13 см, потом с боков пластинок сделал две прорези глубиной 5 мм и, наконец, заострил один конец. Повторяя опыт, он добился решения своей задачи за четыре, а потом и за три часа. Костяную иглу (вырезание тонкой заготовки, ее заточка и шлифовка, прорезка и обработка ушка) он изготовил за два часа. Обоюдоострый костяной нож он сделал за три часа. Потом была изучена продуктивность сверления рога разными средствами. Тест выявил в 36 раз большую эффективность лучкового сверлильного приспособления с кремневым сверлом по сравнению с ручным способом. Медное сверло быстро затуплялось и было во много раз менее эффективным, чем железное (последнее же в два раза уступало стальному сверлу).

Мы знаем функции далеко не всех костяных артефактов. Среди них таких, как иглы или шила, форма которых сегодня остается такой же, как и тысячи лет назад, очень мало. И поэтому случается, что один и тот же предмет некоторые исследователи считают коньком, другие же — ткацким инструментом. Бывает и так, что кто-то из костяного предмета славянского происхождения пытается извлечь звуки, а другой предпочел бы использовать его для тканья. Но и тогда, когда мы догадываемся о функциональном назначении предмета, мы опять-таки не знаем, какова была эффективность его использования. Поэтому некоторые изделия из кости, так называемые палеолитические «жезлы начальников», неолитические тесла, гарпуны и крюки подверглись в этом отношении экспериментальному исследованию.