ВНУТРЕНЯЯ ПОЛИТИКА

«По обширности своих владений Новгородская республика, — писал академик М. Н. Тихомиров, — не имела себе равных во всем средневековом мире. Она занимала весь русский север от Финского залива до Уральских гор… Обычные сопоставления Великого Новгорода с „вольными городами“ Западной Европы, в частности с крупнейшими ганзейскими городами, дают несколько неправильное представление о „Господине Великом Новгороде“, как подчеркнуто именовали новгородцы свое государство. И Любек, и Бремен даже в периоды своего расцвета обладали лишь незначительной прилегающей к ним территорией и никак не могут сравниваться с обширной Новгородской землей. Большими владениями обладали Венеция и Генуя, но подчиненные им территории были разбросаны в различных областях Средиземноморья и сообщались с митрополией только морским путем. „Господин Великий Новгород“ господствовал над обширнейшими пространствами Северной России и занимал в этом отношении исключительно выдающееся место в средневековом мире, не имея себе равных»^{128}.

Подчинив огромные территории и покорив множество инородческих племен, новгородцы при этом не создали государства имперского типа. Для Великого Новгорода инородцы были данниками и вассалами. Новгородцы не стремились ассимилировать покоренные племена или, тем более, включить их в свою внутреннюю государственно-общественную систему. Новгородцы всегда держали инородцев на довольно приличном от себя расстоянии.

Вместе с тем по отношению к покоренным племенам Великий Новгород проводил достаточно твердую политику. Он предоставлял им свободу лишь в исключительных случаях. Новгородцы считали, что народы, еще в старину вошедшие в состав республики, являются ее составной и неотъемлемой частью. К тому же в Новгороде господствовало небезосновательное мнение о бессмысленности предоставления свободы вассальным племенам. Ведь получив ее, они будут тотчас поглощены соседними державами. Впрочем, это хорошо понимали и инородческие князьки, подвластные Новгороду. Если они и предпринимали шаги к освобождению, то главным образом для того, чтобы выторговать у новгородцев более выгодные условия во взаимных отношениях.

Можно сказать, Новгородская республика имела две сферы, которые очерчивали ее общественно-политическую жизнь. Границы внешней сферы ограждали Великий Новгород, со всеми зависимыми землями и племенами, от соседних государственных систем. Границы внутренней сферы отделяли государственно-общественную жизнь коренных новгородцев от подчиненных им инородцев.

Новгородцы прекрасно понимали, что тесный общественный контакт с инородными племенами, не говоря уже о включении их в собственную государственную систему, неминуемо приведет к размыванию, а в чем-то и к потере национальных, культурных и духовных ценностей, свойственных русскому народу.

Подобная политика в отношении инородцев вполне оправдывала себя и приносила плоды. «Новгородская колонизация успешно велась с начала X века. При этом проникновение русских на север и северо-восток происходило сравнительно мирно. Емь, водь, карелы, саамь, чудь заволочная, печора и другие народности имели крайне низкую плотность населения, и новгородцы не вытесняли их, а занимали пустующую нишу. Эти народности занимались в основном охотой и рыболовством, а русские — торговлей и земледелием… Обращение туземцев в православие носило исключительно добровольный характер. Спору нет, имели место и кровавые столкновения, но они были не типичны и в значительной степени вызывались субъективными факторами»^{129}.

Новгородская республика строила связи с покоренными племенами не только на основе данничества. В отношениях Господина Великого Новгорода с инородцами существовало много взаимовыгодных моментов. В неспокойном и жестоком мире Средневековья эти племена были для Новгорода отнюдь не лишними союзниками, а он являлся для них надежным защитником.

Примечания:

СОВЕТ ГОСПОД

В самом сердце Великого Новгорода, в Детинце, находились архиепископские палаты. В этом дворце «под председательством архиепископа Новгородского заседал высший исполнительный орган Новгородской теократической вечевой республики — Совет господ. Остатком этого главного комплекса Владычного двора является дошедшее до нас здание, известное как Грановитая палата»^{67}.

Совет господ в государственном устройстве Новгородской республики занимал одно из ключевых мест. Этот орган власти, во многом напоминавший древнеримский сенат, был создан в XIII веке.

«Совет господ включал в свой состав самых влиятельных бояр»^{68}. Они в равной мере представляли боярские объединения всех концов Великого Новгорода. Вопросы политической и хозяйственной жизни республики на заседаниях Совета господ обсуждались неспешно и обстоятельно. Решения принимались после всестороннего предварительного рассмотрения и с учетом противоположных мнений. «По характеру своему вече не могло правильно обсуждать предлагаемые ему вопросы, а тем менее возбуждать их, иметь законодательный почин; оно могло только отвечать на поставленный вопрос, отвечать простым да или нет. Нужно было особое учреждение, которое предварительно разрабатывало бы законодательные вопросы и предлагало вече готовые проекты законов или решений. Таким подготовительным и распорядительным учреждением был новгородский Совет господ»^{69}. Формирование этой правительственной коллегии было естественным процессом совершенствования государственного строя Новгородской республики.

В поздний период истории Великого Новгорода влияние боярства в государстве значительно возрастает. В это время получает развитие и институт посадничества. «В середине XIV века в Новгороде одновременно правят шесть посадников — по одному от каждого конца и еще один главный, степенный. В XV веке таких посадников избирают уже несколько десятков — поровну от каждого конца. В это время практически все боярские семьи представлены в высшем правительственном органе, возникает боярская олигархическая власть»^{70}.

Численный состав Совета господ постоянно изменялся. Многолетние кропотливые исследования В. Л. Янина дали возможность узнать точный состав Совета господ в разные периоды истории Великого Новгорода. Из кого он состоял перед утратой республикой независимости? «В него входили 36 посадников, 8 тысяцких, 2 купеческих старосты, архиепископ, архимандрит, 5 кончанских игуменов — всего 53 человека»^{71}. Как видим, в этом правительственном органе были представлены все слои населения, приходское духовенство и монашество. В Совете господ решения принимались на коллегиальной основе и отражали интересы всего общества в целом. Об узурпации власти кучкой бояр можно говорить только с явной натяжкой, и при этом обязательно забыв о существовании веча с его решающим голосом.

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР НОВГОРОДЦЕВ

Значительную часть земель Новгородской республики составляли бескрайние просторы русского Севера. «Новгородцам были знакомы и морские берега западной Сибири. Археологи обнаружили тут следы пребывания русских поселенцев, осевших здесь задолго до завоевания Сибири. Заселение обширных и пустынных пространств на севере Восточной Европы является несомненной заслугой новгородцев»^{72}.

Школу жизни в суровых природных условиях Севера постоянно проходило немало новгородцев. Здесь происходила закалка их национального характера. «Преобладавшее на Севере промысловое хозяйство формировало у людей и особую систему ценностей, для которой были характерны такие черты, как самостоятельность, предприимчивость, независимость. Вместе с тем промысловое хозяйство требовало значительной кооперации и, как правило, носило артельный характер. Своеволие здесь никогда не относили к числу добродетелей. Организаторами смелых предприятий выступали как местные, так и новгородские боярские кланы, скованные железной дисциплиной родовой иерархии»^{73}.

Карамзин писал, что отличительной чертой новгородского национального характера было великодушие. Так, отразив нападение на Новгород дружин князя Андрея Боголюбского, а позднее полков князя Михаила Тверского, новгородцы не отомстили этим князьям, хотя и имели возможность их наказать.

Новгородцы гордились величием Господина Великого Новгорода, но в частной жизни старались быть скромными и умеренными. Даже подвиги не служили им поводом для превозношения. Несмотря на угрозы со стороны соседних государств, Великий Новгород всегда давал пристанище политическим изгнанникам. Новгородцы неукоснительно исполняли договоры, которые часто скрепляли одним лишь словом. У граждан Великого Новгорода существовало понятие «новгородская честь», которое для них значило весьма и весьма многое.

С раннего возраста своих детей новгородцы вкладывали в их души идеалы служения Святой Софии и Господину Великому Новгороду. Новгородцы постоянно прославляли своих героев и на их примерах воспитывали юношей. Слава героев снисходила на весь их род и вдохновляла потомков на еще более славные подвиги.

Беззаветная любовь новгородцев к своей Отчизне постоянно проявлялась в их подвигах самопожертвования ради идеалов Господина Великого Новгорода. И это было лучшим свидетельством духовного и материального благополучия Новгородской республики.

Нация воспитывается законами. Новгородский национальный тип формировался Законом Божиим и Русской Правдой.

Мощь Новгородской республики покоилась на высоком национальном чувстве новгородцев и их глубокой православной вере. Характеру новгородцев были присущи многие благородные черты. Без всего этого Новгород с его свободным республиканским строем не смог бы многие века не только благоденствовать, но и просто выстоять под натиском свирепых бурь Средневековья. Республика, как писал Карамзин, держится добродетелью и без нее падает^{74}.

Закваска новгородского национального характера была столь крепкой, что после падения республики жители Новгорода своими нравами еще долго выделялись среди других российских этнических групп.

«Герберштейн в начале XVI века отличал новгородцев от московитян и, описывая последних в черном виде, заметил, что в Новгороде народ был честный и гуманный, но, по его замечанию, московская зараза внесла уже в край другие испорченные нравы, ибо Иоанн населил его другими людьми. Без сомнения, было что-то резко выдававшееся в нравах, если так поразило путешественника»^{75}.

Не стоит ли нам сейчас, после почти столетнего геноцида русской нации, когда приходится фактически заново формировать нашу национальную идею и национальный характер, взять за основу того и другого новгородский вариант?

НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ

Была ли у новгородцев пресловутая национальная идея? Конечно, была. Ведь без нее не может существовать ни одна великая нация. А так как каждая нация считает себя великой, то без национальной идеи не может существовать ни один из народов, населяющих нашу планету.

Национальные идеи так же многообразны, как и народы. Тем не менее, все эти идеи можно разделить на две основные категории. Одна из них принадлежит Западу, другая — Востоку. Существо западной национальной идеи состоит в служении обществу и государству, восточной — в служении правителю. Сразу оговорюсь, сейчас не место погружаться в глубины проблематики национальных идеологий, поэтому и употребляю столь однозначные определения.

Возьмем для примера древний республиканский Рим, общественно-правовые идеи которого стали фундаментом для развития европейской государственности. Теодор Моммзен писал: «Так как никто из римлян не желал и не мог быть не чем иным, как членом общины, то слава и могущество общины считались каждым из граждан за его личное достояние, которое переходило к его потомкам вместе с его именем»^{76}. Каждое поколение своими подвигами увеличивало славу Рима. И каждый из римлян был живым носителем этой славы. Коллективное чувство достоинства воплотилось у римлян в необычайную гражданскую гордость. Национальной идеей римлян были слава и могущество Рима, их великой гражданской общины и государства.

Для иллюстрации восточной идеологии возьмем в пример японцев. «Япония без императора — это не Япония. Невозможна представить Японию без императора. Японский император — символ японского народа, центр его религиозной жизни. Он — выше религии»^{77}. В национальных идеях восточных народов видное место занимает служение правителю — хану, султану, сегуну, шаху, императору и т. д.

К какой из идеологий тяготела новгородская национальная идея? Без всяких сомнения, к западной, а точнее сказать к арийской национальной идеологии, в которой находятся корни всех европейских общественно-политических идей. Не надо забывать: мы ведем речь об истории средневекового Новгорода. В античную и средневековую эпохи европейская, то есть индоевропейская или арийская, национальная идеология не имела ничего общего с современными западными, либеральными, общечеловеческими ценностями. Поэтому утверждение, что новгородцы тяготели к западной национальной идее, подразумевает, естественно, ее древнее, а не современное содержание.

Будучи гражданской общиной, новгородцы, подобно римлянам, во многом воплотили свою национальную идею в прославлении мощи своего государства — Господина Великого Новгорода. Преклонение перед славой своего города и пламенное желание преумножить эту славу побуждали новгородцев совершать новые подвиги во имя любимой Отчизны.

В. О. Ключевский писал: «Дух свободы и предприимчивости, политическое сознание „мужей вольных“, поднимаемое идеей могущественной общины „Господина Великого Новгорода“, — нигде более в Древней Руси не соединялось столько материальных и духовных средств, чтобы воспитать в обществе эти качества, необходимые для устроения крепкого и справедливого общественного порядка»^{78}.

Идея национальной независимости являлась фундаментом новгородской государственно-патриотической идеологии. На протяжении всей своей многовековой истории вплоть до присоединения к Москве Новгород не был завоеван никогда и никем. В отличие от других русских земель Новгородская республика не испытала инородного порабощения и всегда находилась под управлением национальной власти. Поэтому Великий Новгород всегда оставался для русских символом и реальным воплощением суверенной государственности.

Свое национальное самосознание новгородцы постоянно укрепляли торжественным прославлением великих ратных подвигов предков. Они помнили разгром многочисленного войска князя Андрея Боголюбского под стенами Новгорода, победу над Святополком Окаянным при Альте, сокрушительное поражение суздальских князей на Липицком поле, победу над шведами на берегах Невы, разгром крестоносцев на Чудском озере и под Раковором. Все эти победы, в свое время имевшие судьбоносное значение для всей Руси, новгородцы приписывали более помощи Божией, нежели своей воинской силе. Недаром их излюбленной поговоркой было: Кто против Бога и Великого Новгорода?!

Православные москвичи, подобно новгородцам, также одухотворили и наполнили христианским содержанием свою национальную идею. Однако эта идея, в отличие от новгородской, принадлежала к восточному типу национальных идеологий. Символом Московского государства стал царь — помазанник Божий. Служение царю заняло значительное место в национальной идее москвичей.

* * *

О некоторых чертах новгородской национальной идеологии можно судить по воззрениям жителей Новгорода, которые сохранялись в их умах вплоть до середины XVII века. Как свидетельствовал Павел Алеппский, новгородцы считали, что их город основан самим Иафетом, сыном Ноя. Что уж говорить о Москве, когда даже Рим для новгородцев был новостройкой! Крещены новгородцы были, по их мнению, самим апостолом Андреем. «Посему жители этого города славятся перед всеми жителями страны Московской своей великой набожностью и тем, что они издревле утвердились в вере, и они смеются над московитянами за то, что те уверовали позже них. С того времени до сих пор они не изменяли вере». Апостол Андрей «рукоположил для Новгорода митрополита, а для Пскова архиепископа. Так они рассказывают в своей истории. Говорят, московитяне после уверовали, но скоро вернулись к своему неверию, а посему митрополит этого города выше всех митрополитов»^{79}. Как видим, причин для утверждения национального самосознания у новгородцев вполне хватало. Не только их город был одним из самых древнейших на земле, но и новгородская Церковь была основана апостолом Андреем и новгородская иерархия брала начало своего апостольского преемства от этого ближайшего ученика Христа.

С точки зрения современной науки (кто поручится, что с течением времени она не будет опровергнута?) об этих воззрениях новгородцев можно говорить с большой долей иронии. Однако для нас эти воззрения важны тем, что дают возможность лучше понять национальное самосознание новгородцев. Ведь оно складывалось под влиянием реально существовавшего величия и могущества Новгорода. Внешняя мощь Новгородской республики формировала и соответствующую ей великую национальную идею. Ее фундамент новгородцы искали и находили в глубокой древности. Для них, как, впрочем, и для сознания всех людей Средневековья, это имело большое значение. Почему? Потому что в эту эпоху об истинности и прочности любой из идей судили именно по глубине ее исторического залегания.

Стоит обратить внимание и на то, что сам Павел Алеппский приводит мнения новгородцев об истории их государства без всякой иронии. Наоборот, взирая на остатки былой мощи Новгорода, он не сомневается, что город «основан Иафетом, сыном Ноя; поэтому его строения, как мы это видели, очень древни»^{80}. Надо также отметить, что устные предания, которые Павел Алеппский слышал в Новгороде, в пространном виде содержатся во многих русских хронографах XVI и XVII веков.

ТЕОКРАТИЯ ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА

Во всех русских городах было множество храмов, «но ни один город в России не мог равняться по количеству церквей с Великим Новгородом»^{81}. По выражению знаменитого церковного историка митрополита Макария (Булгакова), Новгород «был переполнен монастырями». Тем не менее боголюбивые новгородцы не прекращали строить все новые и новые храмы и монашеские обители. Издалека Новгород был похож на огромный монастырь. Путешественник, глядя на город, невольно задавался вопросом: живут ли там, кроме монахов, мирские люди?

Сердцем Новгорода был Детинец, в котором находились собор Святой Софии, резиденция архиепископа и вечевая площадь. Стены этой крепости венчали башни и надвратные храмы. Весь облик Детинца воплощал собой единство Церкви и государства. Детинец олицетворял мощь новгородской православной теократии.

Центрами церковной жизни новгородских улиц и концов были приходские храмы. Новгородцы, желавшие проводить подвижнический образ жизни, уходили в кончанские монастыри. Эти обители были средоточием духовной жизни населения соответствующих городских концов.

Каковы же основы теократичности Великого Новгорода?

Изначально у всех арийских племен существовал примерно одинаковый общественный строй. С образованием и развитием арийских государств в них стали появляться различные отличительные черты. В Новгородской республике такой характерной особенностью стала теократия. Теократическое государственное начало в Новгороде добавилось к традиционным для арийцев началам — народному, аристократическому и монархическому.

Христианская теократия — самобытная черта Новгородской республики. В древности многим арийским гражданским общинам была присуща языческая теократичность. Таковой она была до принятия христианства и в Новгороде. Однако после крещения Руси языческая теократичность в Новгороде преобразовалась в христианскую. Видимым знаком этого процесса стало разрушение в Детинце языческого капища и возведение на его месте Софийского собора. В Новгороде теократичность общества постоянно росла. С течением времени Новгородская республика достигла уровня полноценной православной теократии.

Новгород, подобно античным городам, представлял собой гражданскую общину. Вместе с тем новгородцы, будучи православными, в своей совокупности образовывали и церковную общину. Поэтому новгородское общество вполне корректно можно назвать церковно-гражданской общиной.

Городская община Новгорода объединяла его жителей не только как граждан, но и как членов Церкви Христовой. Новгородцы были связаны между собой узами единого гражданства, племени и, главное, общей веры. Все они были братьями во Христе. И для них это духовное единение было самым значимым. Христианское единство новгородской гражданской общины служило фундаментом мира и благополучия Новгорода как государства. Новгородская республика не знала кровавых гражданских войн, которые случались, к примеру, в Риме.

Теократичность Новгородской республики — это прежде всего совокупность законов, традиций и обычаев, проникнутая духом строгого Православия, духа, который позволял называть Русь Святой. Такая теократичность пронизывала все сферы жизни новгородцев.

В Новгороде существовала теократия республиканская, в Москве — теократия монархическая. Московские летописцы, привыкшие к теократическо-монархическим принципам правления, с подозрением относились к новгородским республиканским традициям и часто обличали их как негативное явление. Эти летописцы чистосердечно верили, что воля Божия может проявлять себя в государственной жизни народа только через монарха. Новгородцы же с не менее чистым сердцем свято верили в то, что Божественные воля и правда являют себя в собрании православного народа Божия на всенародном вече. Православные новгородцы придерживались древнеарийского принципа — Vox populi, vox Dei^{82}.

Новгородцы строго блюли чистоту христианской веры и жили по евангельским заповедям. Поэтому они уповали на то, что в ответ на их преданность Господь Сам руководит Новгородом. Все свои успехи они приписывали милости Божией. Неудачи и бедствия новгородцы считали вразумлением и наказанием за свои грехи.

СЛУЖЕНИЕ СВЯТОЙ СОФИИ

Новгородцы обладали мощной национальной идеологией, которая на протяжении столетий доказала свою жизнестойкость. Внешним проявлением этой национальной идеи было прославление Господина Великого Новгорода и созидание его политического могущества. Но еще более важной составляющей частью национальной идеи являлось служение Святой Софии. Безусловно, для православных новгородцев духовное содержание национальной идеологии было намного существенней ее внешней формы, которая для них являлась только видимым, осязаемым воплощением идеи служения Святой Софии, Премудрости Божией.

«В политической символике Великого Новгорода его сувереном, носителем верховной власти представлялась сама Святая София. Святая София была не только именем всей поместной новгородской церкви, как это выражалось в формуле: „Святая Соборная и апостольская церковь Святой Софии“. Нет, это было имя самой республики, от этого священного имени писались договоры и торжественные грамоты, ей приносили присягу князья и власти. Она мыслилась собственницей новгородских земель, особенно церковных („дом Святой Софии“). В ней народная воля нашла себе небесный символ, свободный от капризной изменчивости настроений толпы»^{83}.

«Умрем за Святую Софию!» — боевой клич новгородцев. С именем Святой Софии на устах новгородцы сражались с захватчиками за свою свободу. Они твердо верили в то, что Новгородом посредством различных властных структур правит Сама Святая София. На поле брани они умирали не за какие-либо общественно-государственные институты, а за Божию Правду, которую свято хранил Великий Новгород.

Для новгородцев само существование их города и республики было явным проявлением Божией Премудрости на Русской земле. Поэтому неудивительно столь сугубое почитание новгородцами Святой Софии. Они неизменно и усердно молились Ей о Новгороде, свято веря, что общественное и личное, духовное и земное благосостояние возможно только благодаря постоянному воплощению промысла Божия в жизни их государства.

«София, Премудрость Божья, есть одно из имен Христа. Знали это и более ученые из русских книжников. По крайней мере, в некоторых русских рукописях встречается такое объяснение. Но во всех известных случаях присяги новгородцы целуют икону Богородицы. Это заставляет думать, во-первых, что в Средние века не существовало известного иконографического типа св. Софии в виде огненного ангела, а, во-вторых, что в Новгороде возобладало богородничное или женственное понимание Софии»^{84}.

Святая София имела у новгородцев осязаемый символ — Софийский собор. Значение этого собора для Новгорода было столь велико, что новгородский летописец смело утверждал: «Где Святая София, тут Новгород!» «Новгород был республикой — Господином Великим Новгородом. Собор Святой Софии являлся его духовным центром, и существовало поверье, что Новгород охраняется „Божественной Премудростью“»^{85}.

«Софийский собор использовался не только для богослужения. Он являлся местом, где проходили различные государственные акты и торжественные церемонии, устраивались, например, приемы иностранных послов; здесь размещались библиотека и архив древнего Новгорода, хранились исторические ценности города, образцы мер и весов. Под звон Софии на площади перед собором собиралось всенародное вече, устраивались проводы воинов и встречи победителей»^{86}.

Собор Святой Софии воспитывал в новгородцах национально-патриотические чувства. В нем располагался пантеон героев и выдающихся деятелей Новгородской республики. «Церковь Святой Софии имела патрональное значение для Новгорода и всей его земли. Там хоронили владык, иногда князей и тех граждан, которые особенными подвигами и услугами отечеству удостаивались по смерти такой чести, преимущественно, когда они положили голову в бою за веру и новгородскую свободу. Быть погребенным во храме Святой Софии считалось самою высокою честью»^{87}.

ЕРЕСИ

Московская пропаганда, оправдывая нападение Ивана III на Новгород, обвиняла его жителей в ереси. Некоторые историки, бездумно повторяя выдумки московских придворных летописцев, до сих пор изображают Новгород чуть ли не рассадником ересей на Святой Руси.

Был ли Новгород центром еретических движений на самом деле? В первую очередь надо сказать, что ереси в истории Древней Руси возникали крайне редко и сколько-нибудь заметного следа в судьбе русской нации не оставили. Хотя для современников эти ереси, естественно, становились настоящими потрясениями. Еще бы, на Святой Руси вдруг кто-то начинал верить не по-православному! Разве это не вопиющий и страшный факт?!

В свое время русских людей особенно поразила так называемая ересь жидовствующих. Она возникла следующим образом. 8 ноября 1470 года из Литвы в Новгород вместе с князем Михаилом Олельковичем прибыл некто Схария, еврей по национальности. К нему вскоре присоединились еще два еврея: Иосиф Шмойло-Скарявей и Моисей Хануш. Преподобный Иосиф Волоцкий в своем «Просветителе» сообщает, что Схарии удалось обратить в ересь нескольких новгородцев, и «они отверглись Христа и всего христианства в лето 1471». Что можно сказать по этому поводу? Во-первых, ересь возникла не в Новгороде, а привнесена туда из Литвы. Во-вторых, родоначальниками ереси были иноземцы, а не коренные новгородцы. В-третьих, как известно, летом 1471 года Новгород был завоеван Иваном III и вошел в состав Московского государства. Поэтому с этого времени за происходящее в Новгороде нес ответственность уже великий князь, а не новгородское правительство, разгромленное Иваном III.

До 1471 года в Новгороде с разного рода еретиками и чародеями обычно не церемонились: привязывали камень и бросали с моста в Волхов. Так, например, поступили с тремя еретиками-стригольниками в 1376 году. При этом «новгородцы, свергая их в Волхов, говорили: „Написано в Евангелии: если кто соблазнит единого из верующих, то лучше ему, да обвесится на выи его камень жерновный и ввержен будет в море (Мк. 9. 42)“»^{88}.

Какова дальнейшая история ереси жидовствующих? В Новгороде еретиков очень быстро выявили и начали преследовать. Вы думаете, еретики бросились спасаться от преследований в глухие северные леса? Нет, они с легкостью перебрались в стольный град Москву, где обратили в еретичество немалое число московских вельмож. Да что там вельмож, к ереси примкнули даже митрополит Зосима и невестка великого князя Елена! Еретики свили свое гнездо в самом Кремле!!!

Вся последующая история борьбы с жидовствующими показала, что настоящим центром ереси была Москва, а отнюдь не Новгород. Именно в Москве ересь жидовствующих оформилась идеологически и упрочилась политически. Если говорить о Новгороде, то о нем можно упоминать лишь как о промежуточном пункте на пути распространения ереси между Литвой и Москвой.

АРХИЕПИСКОП

В Новгородской республике между Церковью и государством царила полная гармония. Более того, «нигде в других городах и княжествах древней Руси Церковь не была так тесно связана с государственной жизнью, как в Новгороде»^{89}. При этом православные новгородцы, без всяких сомнений, ставили Церковь выше государства. Поэтому в Новгородской республике архиепископ влиял на общество несравненно больше, чем любой из представителей светской власти. К середине XII века «относится установление в Новгороде республиканского строя, который вскоре приобрел черты феодальной теократии. „Начальником новгородских бояр“ стал Новгородский епископ, к которому перешли права и земельные владения князя, а также представительство Новгорода во внешних сношениях. С того времени вечевое постановление не имело полной силы без благословения Новгородского святителя»^{90}.

В других русских землях, возглавляемых князьями, такого сознательного и основанного на свободной воле единства гражданского общества, как в Новгороде, не было. В русских княжествах существовало разделение властей. Главой светской власти был князь, церковной — местный епископ. Поэтому при всем теснейшем сотрудничестве светской и церковной властей другим русским землям не удавалось приблизиться к новгородскому идеалу.

«Святая София была владычицей и покровительницей города и государства. На земле ее представлял всенародно избранный архиепископ»^{91}. Он, по словам Н. Костомарова, был живым выражением власти Святой Софии над Новгородом^{92}. Новгородский владыка был духовным вождем нации. Своим служением он напоминал ветхозаветных Судий.

Теократическая форма правления проявляла себя через государственные полномочия архиепископа. По мере утраты князьями в Новгороде властных функций, монархическое начало все более и более сосредотачивалось в архиепископских палатах. Постепенно вокруг владык сформировался двор, подобный княжескому.

Избрание архиепископа

«Система избрания главы Церкви была совершенно различной в Новгороде и Москве, что определялось различиями в их политическом строе. Митрополита избирал освященный собор, при этом решающее слово принадлежало московскому государю. Из претендентов нередко одерживал верх тот, кто мог заплатить в казну больше денег. В Новгороде право избрания владыки принадлежало новгородскому вече. Шансы на избрание имели лишь наиболее популярные в республике и авторитетные иерархи»^{93}. Нередко на архиепископский престол избирались простые священники или монахи, не имеющие сана. В Новгородской теократической республике не существовало церковной бюрократии, поэтому никакая карьерная лестница к архиепископской кафедре не вела. Протекция, деньги, знатность не имели значения. От кандидата на высшую церковную должность требовались необходимые личные качества и глубокое народное уважение.

«Владычество в Новгороде было одним из важнейших государственных институтов республиканского времени, сравнимым с постами посадника и тысяцкого. Свидетельство тому — регулярное с середины XII века избрание новгородского епископа из среды местного духовенства, проводимое светскими лицами на вече. Не подлежит сомнению тот факт, что система выбора владыки на вече, не фиксируемая в других городах Руси, является одним из результатов политических и социальных реформ XII века в Новгороде»^{94}.

Вся система власти в Новгороде строилась по национальному принципу. Высшие должности в республике могли занимать только коренные новгородцы. К управлению государством никоим образом не допускались инородцы. Некоторое, строго регламентируемое исключение делалось лишь для приглашаемого князя. На архиепископа это исключение не распространялось. Почему? Потому что он, в отличие от князя, избирался на свое служение пожизненно и сместить его, опять же в отличие от князя, было не так легко. И самое главное: в Новгороде князь не обладал реальной властью, а архиепископ был носителем почти всей ее полноты.

Только в ранний период церковной истории на новгородскую кафедру епископы присылались из Киева, позднее они избирались из коренных жителей Новгорода. «При выборе себе архипастыря новгородцы держались неизменно одного правила: чтобы он был из местного духовенства, черного или белого, а затем обращали внимание только на достоинства избираемого, нимало не стесняясь его саном»^{95}.

Почему главу новгородской архиепископии избирали на вече? В древней христианской Церкви епископа выбирали и клирики, и миряне. Таким образом, в практике избрания епископа новгородцы не были оригинальны — они только следовали апостольской традиции.

Как правило, на рукоположение во архиепископа вече выбирало трех кандидатов. Их имена писали на жребиях, которые клали на престол собора Святой Софии. Служили литургию. После окончания богослужения тянули жребий, который и определял имя нового владыки. Новгородцы считали, что именно таким образом лучше всего совершается божественное волеизъявление. Они говорили: «Не хотим избрания от человека, а желаем принять извещение от Бога — кого Бог захочет и Святая София».

Но была и еще одна причина, по которой новгородцы избирали владыку сначала на вече, а затем жребием. Какая же? Она заключалась в том факте, что архиепископ в Новгороде не только возглавлял Церковь, но и был одним из главных государственных лиц республики. А «все, что имело в Новгороде власть, силу и влияние, окончательно, по исконному народному понятию, надлежало исходить из народной воли. И отсюда необходимость избрания владыки на вече»^{96}. Жребий же служил гарантией того, что архиепископский сан получит не ставленник какого-либо боярского клана, а человек, чуждый внутриполитических симпатий и заботящийся о всеобщем благе. «Владыка стоял выше партий и выражал единство республики. Чтоб сделать реальной его независимость, кандидаты, избранные вечем, подвергались жеребьевке»^{97}.

Вечевая система выбора, в отличие от бюрократической карьерной лестницы, давала возможность занимать новгородскую кафедру одаренным церковным руководителям-организаторам, а не посредственным исполнителям.

«Положение новгородского владыки было совершенно исключительное: как епископ он стоял во главе Новгородской Церкви; как председатель Совета господ — во главе управления; избранный вечем, и к тому же пожизненно, он являлся совершенно независимым, но, будучи избранниками народа, все новгородские епископы неизменно проявляли выдающийся патриотизм. Среди новгородских владык — длинный ряд талантливых людей и выдающихся не только церковных, но и государственных деятелей»^{98}.

Властные функции новгородского владыки

Официально архиепископ не занимал главного поста в Новгородской республике. По сути, такого поста в Новгороде и не существовало. Функции исполнительной власти распределялись между посадником, тысяцким, князем и архиепископом. Каждый из них возглавлял определенную область жизни республики. Однако совокупность властных полномочий, которыми обладал архиепископ, дает право утверждать, что он, если не юридически, то фактически, являлся главой Новгородской республики. Такого мнения придерживались многие известные специалисты по истории средневековой Руси. Г. П. Федотов писал: «В Совете Господ председательствовал архиепископ. В сущности, именно он был „президентом“ республики, если искать современных аналогий. Посадник был первым министром, главой победившей партии»^{99}. «Высшим должностным лицом вечевой республики, — утверждает профессор Р. Г. Скрынников, — был архиепископ, имевший свое войско и хранивший новгородскую казну»^{100}. «Владычний полк» был одним из самых боеспособных воинских формирований. Он нередко самостоятельно выполнял боевые операции.

Архиепископ имел большое влияние на внешнюю политику Новгородской республики. Новгородцы начинали войну и заключали мир не иначе, как испросив на то благословение архиепископа. Важные международные переговоры велись, как правило, под его личным руководством. «Нравственное влияние владык и вообще духовенства на общественные дела увеличивалось еще и оттого, что все дела совершались по его благословению и под присягами. Когда обстоятельства требовали изменения, тогда то, что прежде утверждено было присягою, только владыка мог разрешить и успокоить совесть»^{101}.

Во внутренней жизни Новгорода без благословения архиепископа не совершалось ни одно более или менее важное дело. Он благословлял строительство новых крепостей, предоставлял льготы, давал жалованные грамоты и т. п.

Церковное землевладение

В современной общественно-экономической сфере царствуют ростовщические банковские отношения. Самыми влиятельными лицами в обществе являются манипуляторы финансовыми капиталами. Но в древности, до возникновения капитализма, почти во всех оседлых народах реальную ценность имела земля. Она была непреходящей материальной ценностью. По-настоящему богатым и влиятельным человеком считался только крупный землевладелец. Поэтому контроль над землепользованием и оборотом земли являлся одной из важнейших функций государства. В Новгороде этот контроль осуществлял архиепископ. Земля была базовой ценностью средневековой государственности, и в Новгородской республике гарантом ее сохранности выступал владыка.

«С начала XIV века новгородский владыка осуществлял контроль не только за черными землями, но и скреплял печатью практически все земельные документы (купчие, раздельные, закладные, меновые) независимо от того, в чьем бы владении эти земли ни находились»^{102}.

Новгородские архиепископия и монастыри владели крупными земельными вотчинами. На церковных землях жила и трудилась значительная часть новгородцев. Их хозяйственная и гражданская жизнь была теснейшим образом связана с Новгородской Церковью. Население церковных земель находилось под непосредственным управлением новгородского архиепископа. Так, с конца XIII века новгородский архиепископ имел своих наместников в Ладоге, Торжке и на Двинских землях. В этих важных для Новгорода областях владычная администрация представляла высшую республиканскую власть^{103}.

С течением времени церковные владения неуклонно росли. Этот процесс шел за счет того, что набожные новгородцы постоянно жертвовали Церкви свои земельные угодья. В будущем дело шло к тому, что почти весь новгородский земельный фонд мог постепенно перейти в собственность Церкви, а люди, населявшие эти земли, под прямое управление новгородского владыки. Такая перспектива была вполне реальной. Ведь в Новгороде никто никогда не посягал на церковную собственность, и ни о какой секуляризации со стороны государства, ввиду его теократичности, не могло быть и речи.

Новгородская Церковь получала весьма значительные доходы. К чести архиепископов надо отметить, что деньги Дома Святой Софии не лежали бесполезным грузом. Владыки постоянно тратили немалые средства на строительство, украшение, содержание храмов и монастырей. Большие суммы архиепископы расходовали на благо общества и государства. Так, например, на церковные средства были возведены каменные стены Детинца и мост через Волхов. Деньги Софийской казны шли на выкуп пленных и на помощь гражданам, оставшимся без крова после пожаров.

Авторитет Церкви

Во время татаро-монгольского ига авторитет новгородского архиепископа значительно вырос среди всего русского народа. Что этому способствовало? «Митрополиты и архиереи других земель не раз ездили к ханам в Орду испрашивать милостей и покровительства сильных нехристей, новгородские владыки ни разу не испытали на себе этой необходимости. Достоинство архиепископа так поднялось, что вместо того, чтобы владыкам по делам ездить к митрополиту, митрополиты сами приезжали в Новгород. Впрочем, эти посещения митрополитов для новгородцев были тягостны и убыточны: надобно было содержать их многочисленную свиту и дарить; а потому новгородцы не настаивали на этой чести»^{104}.

Новгородскую кафедру со дня ее основания до завоевания Новгорода Москвой занимали тридцать один епископ и архиепископ. Семнадцать из них причислены к лику святых. Больше половины! Этот факт — весомый аргумент в пользу высокой одухотворенности церковно-государственной власти в Новгороде. Причем святые подвижники, обратим на это особое внимание, возглавляли республику! Архиепископ обладал в новгородском государстве высшей духовной и политической властью. По своей значимости для жизни Новгорода владыка намного превосходил и посадника, и тысяцкого, и князя.

МОНАСТЫРИ

Наряду с архиепископом большое влияние на духовную, общественную и экономическую жизнь Новгорода оказывало духовенство и монашество. Новгородская теократия, кроме духовного фундамента, имела весьма крепкое материальное основание в лице многочисленного клира. Причем «новгородские священники и диаконы в большинстве своем составляли средний, весьма зажиточный слой населения»^{105}. Но особенно важное место в жизни Новгорода занимали монастыри.

Как известно, из Киева христианство успешно распространялось на север Руси. В XII веке на Новгородской земле существовало до 20 монастырей, и по их количеству Новгород превзошел даже Киев. В XV веке в Новгороде и его окрестностях уже стояло около пятидесяти монастырей^{106}.

Вначале монастыри располагались в городах или в их окрестностях, но с XIII–XIV веков монашеские обители стали все чаще и чаще возникать в пустынных северных лесах. «Это движение имело очень важное значение в древнерусской колонизации. Во-первых, лесной пустынный монастырь сам по себе представлял земледельческое поселение, хотя и непохожее на мирские, крестьянские села; монахи расчищали лес, разводили огороды, пахали, косили, как и крестьяне. Но действие монастыря простиралось и на население, жившее за его оградой. Вокруг монастыря образовывались мирские крестьянские селения, которые вместе с иноческой братией составляли один приход, тянувшийся к монастырской церкви. Во-вторых, куда шли монахи, туда же направлялось и крестьянское население; перед теми и другими лежала одна дорога — в привольные пустыри севера и северо-востока, где крестьянин мог на просторе расчищать дикий лес под пашню, а монах — совершать свое безмолвие»^{107}.

Новгородские монахи являлись первопроходцами в суровых северных землях, а основанные ими монастыри были опорными пунктами русской колонизации Севера.

Новгородцы, в отличие от некоторых других народов, не стремились захватывать у соседей обработанные земли. Они направляли усилия на покорение суровой северной природы. Для этого, разумеется, нужно было обладать трудолюбием и мужеством. Именно эти качества постепенно и стали неотъемлемыми свойствами национального характера новгородцев, которые в своем большинстве не искали легкой жизни, помня библейскую заповедь: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт. 3, 19).

Естественно, библейское понимание жизни более всего было свойственно новгородскому монашеству. Поэтому оно и возглавило продвижение новгородцев на Север, непосредственно участвуя в освоении малоприспособленных для проживания людей территорий. «Рука об руку с торгово-промышленным освоением Новгородом пустынных и малозаселенных пространств Севера шла и монастырская колонизация, прокладывая вместе с тем путь к обращению в христианство местного населения. Характерно, что активная роль в устроении монастырей и церквей на севере Руси принадлежала представителям боголюбивого новгородского боярства, получившим в этих местах во владение от Великого Новгорода обширные земли и угодья»^{108}.

Основу хозяйства новгородских монастырей составляли принадлежавшие им земли. Монастырские угодья постоянно расширялись. В XIV–XV веках произошел особенно быстрый рост монастырских землевладений, «в результате которого из десятилетия в десятилетие совершалось перераспределение земельного фонда Новгородского государства в пользу монастырских вотчин. В XIV и особенно в XV веке монастыри стали играть важную роль в экономике Новгородской республики. Рост богатства монастырей не только укреплял их иммунитет, но и приводил к усилению их воздействия на государственный аппарат. Имеются факты, позволяющие говорить о своего рода сращивании мирской администрации Новгорода с администрацией некоторых монастырей»^{109}.

* * *

Бесспорное главенство среди всех новгородских обителей принадлежало Юрьеву монастырю. Его настоятель носил особый титул — «новгородский архимандрит». Назначал его не архиепископ, а вече. Новгородский архимандрит наряду с посадником и тысяцким являлся одним из высших должностных лиц республики. От новгородского архиепископа Юрьев монастырь и его архимандрит почти во всем были независимы. Эта самостоятельность объяснялась тем, что изначально монастырь принадлежал юрисдикции князя, а затем веча.

Юрьев монастырь не был единственной обителью, независимой от архиепископа. Автономией пользовались также те монастыри, ктиторство над которыми принадлежало пяти новгородским концам. Каждый из них имел свой монастырь, находившийся в его юрисдикции.

Кончанские монастыри были для жителей концов не только средоточием церковной жизни, но и теократической основой местного самоуправления. Игумены этих монастырей, занимая видное положение среди руководителей концов, скрепляли своими печатями грамоты, составленные кончанской администрацией.

В Новгородской республике существовали десятки монастырей, ктиторами которых были влиятельные и богатые боярские семейства. Они десятилетиями строили и содержали эти монастыри на собственные средства. Такие обители становилась их родовыми духовными гнездами. В стенах этих монастырей боярские семьи имели фамильные усыпальницы. Бояре, желавшие принять иноческий чин, постригались там в монашество.

Все монастыри, основанные боярами одного из новгородских концов, подчинялись главному монастырю этого конца. Настоятелей родовых обителей возглавлял игумен кончанского монастыря. Во главе игуменов кончанских монастырей стоял архимандрит Юрьева монастыря. «Таким образом, новгородскую архимандритию следует представлять себе в виде особого государственного института, независимого от архиепископа, подчиняющегося вечу и формируемого на вече, опирающегося на кончанское представительство и экономически обеспеченного громадными монастырскими вотчинами»^{110}.

В Новгороде существовали параллельные властные структуры, которые возглавляли наместник, тысяцкий и князь, выбранные на вече. Как видим, подобные структуры имелись и в церковной сфере. Для чего это было нужно? Для предотвращения узурпации власти и для функционирования подлинного теократического народовластия.

Архиепископ, возглавлявший белое духовенство, получал власть от веча. Новгородским монашеством руководил архимандрит Юрьева монастыря, но свой пост он также принимал от народного собрания. Таким образом, народ Божий, составлявший Новгородскую Церковь, вручал власть своим вождям и контролировал ее.

ДУХОВНОСТЬ МИРЯН

Благочестивой жизнью отличались все слои новгородского общества. При этом новгородцы требовали нравственной чистоты не только от претендентов на церковные посты, но и на высокие светские должности. Кроме деловых качеств, чиновники должны были обладать глубоким благочестием. Поэтому неудивительно, что многие новгородские посадники заканчивали земные дни в монастырском уединении. А «в конце XIV и в XV веках принятие схимы престарелыми и больными посадниками становится нормой»^{111}.

Новгородские ремесленники и купцы объединялись в многочисленные братства. В основе этих союзов лежали дух товарищества и церковная общинность, свойственные гражданам Новгорода. Братства обычно избирали своим покровителем одного из святых. Храм, посвященный этому святому, становился центром духовной жизни братства. В этом патрональном храме происходили собрания членов братств, хранились архив и казна. Таким образом, Новгородская республика представляла собой единый организм, пронизанный духом подлинной христианской теократии. «Оглядываясь в прошлое, нельзя не признать, что в пределах восточно-православного мира Новгород нашел лучшее разрешение вечно волнующего вопроса об отношениях между государством и церковью»^{112}.

ПОЛОЖЕНИЕ КНЯЗЯ В ВЕЛИКОМ НОВГОРОДЕ

За исключением непродолжительных периодов князья не занимали главного положения в управлении Новгородской землей. Их особая роль в общественно-государственном устройстве Великого Новгорода определилась почти с момента заселения славянами северных территорий.

«Освоение севера и северо-востока происходило первоначально не под эгидой князя, не под его руководством, а самостоятельно, в процессе ухода населения из „Русской земли“. Однако и уйдя сюда, на свободные земли, это население не смогло освободиться от зависимости, и потому переяславские, черниговские и киевские князья имеют определенные позиции в „своих“ далеких колониях. В одних случаях, как в ростовском Ополье, князья укрепили эти позиции, в других, как в Новгороде, этого им сделать не удалось.

Исходя из изложенной схемы второго расселения на севере и северо-востоке, возможно утверждать, что славянский центр на Волхове был основан южнорусскими колонистами без князя, не для князя и до его появления здесь. Именно поэтому кончанская структура власти оказывается, как это давно подмечено исследователями, органической для Новгорода, а княжеская сотенная структура власти оказывается как бы уложенной сверху на эту первоначальную кончанскую»^{113}.

Когда в IX веке новгородцы пригласили князя, резиденцию ему построили не в Новгороде, а за пределами тогдашних границ города. Таким образом новгородцы подчеркнули ограниченность княжеских прав. В Великом Новгороде основой государственного строя издревле являлись вечевые институты власти. Князь был вторичным явлением политической истории Новгородской республики. В. О. Ключевский писал: «Припомним значение князя, вождя дружины, в старинных торговых городах Руси IX века. Это был наемный военный сторож города и его торговли. Точно такое же значение сохранял для Новгорода и князь удельного времени… Значение князя как наемника новгородцы, верные своей старине, старались поддерживать договорами до конца своей вольности»^{114}.

Другой знаменитый русский историк Н. И. Костомаров отмечал: «Призвание и прием князя имели до некоторой степени подобие усыновления земством. Князь был чужое лицо, входившее в новгородскую семью с известными условиями, которые ему семья имела право предложить»^{115}. Княжеская власть иногда усиливалась, но над вечевым строем никогда не доминировала.

* * *

В X веке княжеская власть над Великим Новгородом значительно усилилась. Особенно это стало заметно во время правления киевского князя Владимира. Однако вскоре начался обратный процесс.

В 1019 году великокняжеский престол в Киеве после ожесточенной борьбы занял князь Ярослав. Решающий вклад в победу над соперниками князя внесли новгородцы. В знак благодарности князь Ярослав предоставил новгородцам значительные льготы. «Главное в них состоит в том, что были установлены четкие границы государственной деятельности князя и боярской верхушки города. Боярство было провозглашено неподсудным князю, была признана власть бояр над концами города. Князь же оставался судьей над прочими категориями свободных граждан, объединенных в сотни»^{116}.

В течение X и XI веков в Новгороде княжили старшие сыновья великих князей. По сути, они выполняли функции наместников, власть которых была во многом ограничена правами новгородцев. Эти князья знали, что Новгород для них является временным пристанищем, а в будущем их ждет Киевский стол. Поэтому они не были склонны бороться за усиление своей власти над новгородцами, от которых зависело их материальное благополучие в настоящем и политическая поддержка в будущем.

В конце XI века новгородские бояре добились учреждения новой высшей государственной должности — посадника. Отныне на этот пост избирается представитель боярства. Посадник, по существу, становится на период своего правления главой всей новгородской аристократии, выразителем и блюстителем ее интересов. Учреждение этой государственной должности еще более ограничило власть князя.

«В 1136 году, — пишет В. Л. Янин, — после знаменитого новгородского восстания, происходит новое размежевание власти между боярами и князем. Впервые провозглашен приоритет боярской власти, установившей свое право приглашать угодных и изгонять неугодных князей. Однако пределы их деятельности в Новгороде все больше сжимаются, пока, наконец, не замыкаются в границы загородной городищенской резиденции.

В конце XII века из-под контроля князя уходят административные сотни с их торговым и ремесленным населением. В Новгороде создается новый государственный пост выборного на вече тысяцкого, который становится представителем всех свободных горожан Новгорода, исключая бояр и непосредственно зависимых от них людей»^{117}.

* * *

«Экономический, социально-политический и правовой статус избираемого Новгородом князя конституировался в предварительно заключенном договоре. Формуляр договоров был традиционен, что свойственно средневековой ментальное™, для которой критерием истинности являлась старина… Нормы этих соглашений стремились максимально ограничить возможности внедрения князя и людей его двора в новгородские социально-экономические, политические и правовые структуры»^{118}.

Когда князья нарушали договор, новгородцы изгоняли их из города. Иногда они поступали с ними еще более сурово. В 1136 году, обвинив князя Всеволода в нескольких проступках, новгородцы посадили его вместе с женой и детьми под арест. Свободу он со своей семьей получил только через семь недель, когда в Новгород прибыл новоизбранный князь. Спустя несколько лет после этого случая в заключении побывал и другой Рюрикович — князь Ростислав. В 1209 году новгородцы посадили под стражу даже князя Святослава, сына великого князя Владимирского Всеволода и т. д. Как видим, граждане Великого Новгорода не испытывали священного трепета перед княжеским достоинством. Каждый из князей должен был делом добиваться их уважения. Князьям, не отличающимся храбростью и волей, в Новгороде приходилось трудно. Надолго они там не задерживались.

Наоборот, мудрые и отважные князья получали от Великого Новгорода славу и честь. Правнук Мономаха князь Мстислав Ростиславич Храбрый «неутомимо отстаивал свободу Великого Новгорода и пользовался восторженною любовью новгородцев. В 1180 году он умер в молодых летах в Новгороде и был единственный из избранных новгородских князей, которым досталась честь быть погребенным в Святой Софии. Память его до такой степени была драгоценна для новгородцев, что гроб его стал предметом поклонения, и он впоследствии был причислен к лику святых»^{119}.

«Сей князь, по свидетельству современников, был украшением века и России. Другие воевали для корысти: он только для славы и, призирая опасности, еще более презирал золото, отдавая всю добычу церкви или воинам, коих всегда ободрял в битвах словами: за нас Бог и правда; умрем ныне или завтра, умрем же с честию»^{120}.

Сын этого выдающегося князя Мстислав Мстиславич Удалой также пользовался необыкновенной любовью новгородцев. В 1209 году он, будучи князем небольшого удела Торопецкого, узнал о том, что великий князь Всеволод со своим сыном притесняет Новгород. Мстислав Удалой заявил новгородцам: «Кланяюся Святой Софии, гробу отца моего и всем добрым гражданам. Я сведал, что князья угнетают вас и что насилие их заступило место прежней вольности. Новгород есть моя отчина: я пришел восстановить древние права любезного мне народа!» Воодушевленные новгородцы тотчас избрали Мстислава Удалого своим князем и под его началом выступили против войск великого князя Всеволода, который, видя их решимость, тотчас заключил с Новгородом мир.

Под предводительством князя Мстислава Удалого новгородцы одержали немало славных побед. Он бескорыстно, всем своим храбрым сердцем любил Великий Новгород и всегда бесстрашно водил его войска на врагов. Новгородские воины были преданы этому князю беззаветно и, идя с ним в очередной поход, говорили: «На жизнь и на смерть готовы с тобой!» После смерти князь Мстислав был причислен к лику святых.

Святые благоверные князья Мстислав Храбрый и Мстислав Удалой, одни из самых выдающихся князей в истории Руси, были поборниками свободы Новгорода и его республиканского строя. Они доказали это беззаветным служением Господину Великому Новгороду.

Новгородцы умели ценить в князе мужество, ум и твердость. С благоверным князем Александром Невским у новгородцев не раз случались конфликты. Тем не менее в час опасности для Отечества они призывали на помощь именно его.

Доблестные русские князья, подобные святым Мстиславу Храброму, Мстиславу Удалому и Александру Невскому, всегда считали за честь послужить Дому Святой Софии. Они с радостью принимали приглашение веча на княжение и, не щадя своей жизни, защищали Новгород от его врагов.

Новгородцев, отважных и свободолюбивых, любили князья, обладавшие такими же качествами души. Деспотичные, слабые и корыстолюбивые князья недолюбливали Новгород. Новгородцы, впрочем, платили им тем же.

* * *

Для русского народа время удельной раздробленности и татаро-монгольского ига — один из самых тяжелых периодов средневековой истории. В пределах Новгородской республики русские пережили эту нелегкую эпоху, не претерпев и толики бедствий, выпавших на долю остальной Руси. Почему? Историки, которым не импонировал новгородский уклад жизни, в своих трудах доказывали, что Новгород спасали непроходимые болота и леса, ограждавшие его от бурных событий на Юге и Востоке. Это простенькое объяснение уже давно стало притчей во языцех. Однако оно до сих пор вполне удовлетворяет неискушенного читателя.

В чем же была истинная причина благополучия Великого Новгорода? Отдавая должное лесам и болотам, природному щиту Новгородской земли, надо признать, что новгородцы смогли проявить необыкновенную жизнестойкость благодаря своевременному и жесткому ограничению прав князя. «Власть князя в Новгороде была сломлена, благодаря чему Новгородская земля избежала дробления, внутренних войн и анархии, которые вели к деградации политической культуры и упрочению владычества завоевателей-монголов на территории Северо-Восточной Руси»^{121}. Под власть Орды попали именно те русские земли, которые по вине своих князей многие десятилетия опустошались и обагрялись кровью междоусобиц.

* * *

«С начала XIV века, — писал А. В. Арциховский, — Новгород уже обходится вовсе без князей. Ни в XIV, ни в XV веке, до самого падения Новгорода, князя в нем не было.

Новгород признавал своим верховным феодальным сюзереном великого князя, сначала тверского, потом в течение полутораста лет московского. Но князь этот не жил в Новгороде и, как правило, даже не посещал города. Ни одна средневековая республика не обходилась без такого сюзерена. Подобным образом города Германии и Италии признавали императора Священной Римской империи, магометанские республики Испании признавали халифа и т. д.

Сохранившиеся в архивах новгородские государственные акты XII–XIII веков написаны от имени князя, посадника, тысяцкого и всего Новгорода. Акты XIV–XV веков написаны от имени посадника, тысяцкого и всего Новгорода. О князе там речи нет.

На новгородских монетах изображен не князь, а олицетворение Новгорода, София (ангел, представляющий собой мудрость). На них стоит надпись „Великого Новгорода“, тогда как на монетах русских княжеств всегда стояли имена князей»^{122}.

Чем объяснить столь решительный отказ новгородцев от обычая приглашать князей? Братоубийственное соперничество уронило авторитет Рюриковичей среди русского народа еще до Батыева нашествия. Унижения же князей перед ханами ради сохранения власти и служение инородцам ради корысти привело к тому, что многие Рюриковичи окончательно утратили доверие русского народа. Особенно той части русских, которые проживали на свободном Северо-Западе.

«Михаил Ярославич Тверской, верховенство которого Новгород вместе со всей Русью сначала признал, не стоял ни разу во главе новгородской рати. Наоборот, рать эта выступала против него. Юрий Данилович Московский был при этом союзником Новгорода. Позднее, когда он сел во Владимире, ему два раза пришлось командовать новгородским войском: сначала против шведов, а затем на Двине (1322–1324 гг.). Это был последний в своем роде случай, обусловленный, впрочем, уже не княжьим правом, а скорее военным союзом. Как бы то ни было, с тех пор в новгородской рати уже никогда не развевались великокняжеские знамена.

Великий князь ни в XIV веке, ни в XV веке, до самого падения Новгорода, нигде и никогда не называется новгородским князем. Этот титул был установлен только Иваном III в конце XV веке.

Необходимо отметить, что феодальный суверенитет великого князя признавался в Новгороде непрерывно с XI века. Это не мешало в XI, XII и XIII веках существованию особых новгородских князей. В XIV и XV веках этих князей не было. Все новгородские государственные акты подтверждают упразднение княжеской должности в Новгороде в начале XIV века»^{123}.

В летописях встречаются упоминания об отдельных князьях из рода Рюрика, которые в XIV–XV веках занимали различные должности в новгородском войске. Надо особо отметить, что эти князья несли воинскую службу на договорной основе и не принимали участия в управлении государством.

«Новгород XIV и XV веков, как правило, в глаза не видал того человека, которого историки считают новгородским князем. Последним великим князем, сравнительно подолгу гостившим на Волхове, был Юрий Данилович. Александр Михайлович не был в Новгороде вовсе. Иван Данилович был два раза, в 1329 и 1335 годах, оба раза недолго — с весны до лета. Семен Иванович был один раз — зимой 1346 года, три недели. После этого Новгород 88 лет не принимал подобных гостей. Не были в нем ни Иван Иванович, ни Дмитрий Иванович, ни Василий Дмитриевич. В 1434 году княжеская усобица загнала, наконец, в Новгород князя, изгнанного из Москвы: „В лето 6942 князь Юрьи Дмитриевич взя град Москву, и сяде на великом княженьи. Того же лета, в весне, прииха князь великой Василий Васильевич в Новгород, на святой недели, априля в 1“. Он не пробыл и месяца и 26 апреля выехал обратно в Москву. Второй раз он был в Новгороде в 1460 году — пять недель. Иван III до своей Шелонской победы в Новгороде не был^{124}».

Государственный строй Великого Новгорода в XIV веке и в первой половины XV века был чисто республиканским. Об этом свидетельствует анализ богатейшего археологического материала: печатей, грамот, монет.

Заведующий кафедрой археологии МГУ А. В. Арциховский, всю свою жизнь изучавший истории Великого Новгорода, с горечью отмечал: «Среди историков укоренились представления, будто княжеская власть, хотя и урезанная, в Новгороде всегда существовала. Так полагали выдающиеся историки С. М. Соловьев и В. О. Ключевский, знаток Новгорода И. Д. Беляев, в XX веке — Н. А. Рожков, М. Н. Покровский и многие другие. Доныне во всех учебниках, учебных пособиях и других изданиях повторяются эти утверждения, противоречащие всем источникам»^{125}.

* * *

Почти с самого начала своей политической истории, которая известна нам по письменным источникам, Великий Новгород считался владением князей из дома Рюриковичей. Однако реально никакая ветвь этого многочисленного княжеского рода не смогла укрепиться на Новгородской земле. Новгород продолжительное время считался общим наследием всех потомков Рюрика. «У Новгорода не было своих постоянных князей. По идее общее достояние княжеского рода, владеемое по очереди старшими его представителями, великими князьями, он стал ничьим на деле. Выбирая князей по произволу на условиях найма и корма, он был всем чужой, и все князья были ему чужие»^{126}.

Тем не менее новгородцы не решились упразднить традицию, согласно которой великий князь считался их верховным правителем. Отжившая свой век символическая традиция, своевременно не упраздненная, стала для Великого Новгорода одной из причин, приведших его к гибели. Конечно, этот обычай давал некоторые выгоды Новгороду, но в определенный момент он явно стал вреден для эволюционного развития новгородской государственной системы.

Вспомним Древний Рим. Там решительный отказ от монархии дал мощный импульс для развития республиканского народовластия. Римская государственность приобрела четкие очертания и основы. В Новгороде власть князя стала со временем формальной и призрачной. Новгородцы, фактически лишив князя всех властных полномочий, могли без всякого для себя ущерба вообще упразднить институт княжения. Однако они упорно продолжали держаться за древний обычай. Что из этого вышло?

До тех пор, пока Великий Новгород признавал над собой символическую власть князей, которые не обладали достаточными силами, чтобы установить контроль над городом, республике опасаться было нечего. Она могла менять князей по своему усмотрению в любое время. Однако резкое усиление мощи московской ветви Рюриковичей, за которыми стояла Орда, привело к тому, что Новгород уже не мог не признавать (попробуй не признай!) верховной власти московского князя. Формальная традиция вдруг обрела реальную и жестокую силу.

С течением времени эта традиция стала древней. А в глазах Москвы к тому же еще и настолько безусловной, что великие князья начали считать Новгород своей «отчиной» и всякое поползновение новгородцев признать своим правителем князя со стороны стали расценивать не иначе как предательство и посягательство на свои права. И эти «права» московские князья подкрепляли постоянно возрастающей военной мощью. Каждый раз за попытку «непризнания» следовал карательный поход в Новгородские земли. Чем все это закончилось, хорошо известно. В конце концов, Иван III, основываясь на древних и не очень древних традициях, решил реально, а не формально, возглавить свою «отчину» и лишить ее независимости.

К этому моменту на Руси уже не осталось ни одного князя, который бы мог во главе своего войска противостоять великому князю Московскому. Новгород со своей привязанностью к древнему обычаю дождался того, что приглашать из Рюриковичей на свою защиту уже было некого. На Руси наступила эпоха безраздельного господства московского князя.

Оказать помощь новгородцам могли только иноземцы. Более всего на роль защитника свободы Новгорода в ту пору подходил великий князь Литовский. Однако решиться на такой беспрецедентный шаг могли не все. Немалая часть новгородцев считала, что если больше некого приглашать из русских князей, то пусть уж лучше Новгородом безраздельно правит Московский православный государь, чем на договорной основе, но иноземный и иноверный монарх.

Новгородское общество, которое должно было сплотиться перед смертельной угрозой, раскололось. И причиной этого раскола во многом стал опять же пресловутый обычай признавать над Новгородом власть монарха. Уже не оставалось времени спорить о том, кого признавать, а кого не признавать; требовалась мобилизация собственных сил, потенциал которых был достаточно велик и без всякой посторонней помощи, а в Новгороде не прекращались споры и столкновения в пользу того или иного кандидата в правители. Такое положение дел значительно облегчило Ивану III победу над новгородцами.

ЗНАЧЕНИЕ НОВГОРОДСКОГО СТРОЯ

На фоне других русских средневековых государств Великий Новгород выделялся своим разумным, гуманным и социально ответственным государственным устройством. «На конец XIII — первую половину XV века падает эпоха расцвета „великой русской республики Средневековья“. Вечевой строй все же больше способствовал развитию активности народных масс в политической и культурной жизни, чем княжеское самовластие в других средневековых русских центрах. И не случайно расцвет культуры в Новгороде совпадает с эпохой расцвета республиканского строя»^{127}.

Новгородцы были очень привязаны к своим традициям. На древних обычаях, можно сказать без всякого преувеличения, держались все устои новгородского общества и государства.

Консервативный, традиционный общественно-государственный строй — великое благо для его граждан. Стабильность, которая зиждется на здоровом консерватизме и вековых традициях, дает возможность людям процветать и материально, и культурно, и духовно. Однако всякое консервативное общество должно, сообразуясь с требованиями времени, реформироваться. Этот процесс протекает успешно тогда, когда идет эволюционным путем. Резкие реформы, тем более всякого рода революции, приводят к расстройству общественно-государственных, экономических, культурных и духовных систем, неся людям потрясения и бедствия.

Новгородская республика была обществом консервативным, но ни в коем случае не законсервированным. На протяжении своей истории новгородское общество, при всей привязанности к древним традициям, во многих сферах жизни постепенно эволюционировало, от хорошего к лучшему.

* * *

Общественно-государственный строй Новгородской республики был замкнутым и полностью самодостаточным. Его опорой были бояре, купцы, ремесленники и духовенство, столетиями жившие бок о бок на одних и тех же улицах Великого Новгорода.

В Новгородской республике власть принадлежала только русским и только православным людям. В Москве власть также принадлежала православным государственным деятелям. Однако русских среди них с течением времени становилось все меньше и меньше.

Пришлым аристократам, торговцам и проповедникам в Новгороде делать было нечего. Национально-общественная консервативность новгородцев делала их невосприимчивыми к чуждым политическим влияниям, культурным веяниям и религиозным течениям. Инородцы и иноверцы в Великом Новгороде, в отличие от Московского государства, никогда не имели ни малейшего влияния ни в какой области государственной жизни.

* * *

История Новгородской республики опровергает утверждение некоторых современных публицистов, что православное государство должно быть непременно монархическим.

Государству с определенной религиозной ориентированностью не может быть свойственна лишь одна форма власти. Всякая политическая модель власти является организующим началом нации, и не более того.

Для будущего русской нации намного продуктивнее не безапелляционно доказывать, что православное государство должно быть только монархией, а исследовать, как христианские народы на протяжении своей истории на практике использовали ту или иную форму власти. Русский народ имеет богатый политический опыт. И не надо его искусственно обеднять. В Москве русские приблизились к идеалу самодержавной христианской монархии. В Новгороде они приблизились к идеалу христианской народной республики, а затем к идеалу христианской аристократической формы правления. Православный народ для своей пользы может использовать любую форму власти.

ВНУТРЕНЯЯ ПОЛИТИКА

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

НОВГОРОД И РУССКИЕ КНЯЖЕСТВА

Новгородцы отличались миролюбием и часто прощали обиды, особенно своим единородным и единоверным братьям. Так, зимой 1170 года суздальские войска великого князя Андрея Боголюбского под предводительством его сына Мстислава вторглись в пределы Новгородской земли и, продвигаясь к Великому Новгороду, жгли села, убивали крестьян и обращали в рабство женщин и детей. В феврале, оставив на своем пути пепелища и горы трупов, суздальские войска подошли к Новгороду.

За год до этих событий, 8 марта 1169 года, войска Андрея Боголюбского, также возглавляемые князем Мстиславом, штурмом взяли Киев. Три дня победители грабили великий город. «До того момента на Руси было принято поступать подобным образом лишь с чужеземными городами. На русские города ни при каких междоусобицах подобная практика никогда не распространялась»^{130}. Свое имущество потеряли не только мирные жители, победители разграбили даже многочисленные киевские храмы и монастыри. Особую жестокость проявили половцы — союзники Андрея Боголюбского, мать которого тоже была половчанка.

Новгородцы, понимая, какая горькая участь ждет их город, решили биться за Святую Софию и Великий Новгород до последнего вздоха.

25 февраля в разгар жестокой битвы архиепископ Иоанн с духовенством, совершая молебные пения, вынес икону Богоматери на крепостную стену Новгорода. «Стрелы сыпались градом: рассказывают, что одна из них, выпущенная воином суздальским, ударилась в икону; что сия икона в то же мгновение обратилась лицом к городу; что слезы капали с образа на фелонь архиепископа и что гнев Небесный навел внезапный ужас на полки осаждающих. Новгородцы одержали блестящую, совершенную победу и, приписав оную чудесному заступлению Марии, установили ежегодно торжествовать ей 27 ноября праздник благодарности»^{131}.

Современники полагали, что новгородцы, претерпев кровавое нашествие суздальцев, навек останутся непримиримыми врагами великого князя Андрея Боголюбского. Однако через несколько месяцев новгородцы к всеобщему изумлению вступили в переговоры с великим князем, а затем даже приняли его брата к себе на княжение.

Великий Новгород принимал участие в междоусобицах русских князей. Однако эти войны новгородцы, как и жители других русских земель, всегда считали, безусловно, негативным явлением. Новгородцы решались участвовать в междоусобицах обычно только тогда, когда речь шла о борьбе за правду, попранную какими-нибудь князьями.

Так, в 1216 году новгородцы под предводительством князя Мстислава Мстиславовича Удалого вмешались в борьбу между сыновьями Всеволода III. Новгородцы выступили за попранные права старшего из братьев — Константина, которого отец незаконно лишил великокняжеского престола. Во время Липицкой битвы новгородское войско наголову разбило владимиро-суздальскую рать. Владимирский князь Георгий, брат Константина, сдался на милость победителей. Князь Мстислав Удалой и новгородцы могли полностью завладеть всей Владимиро-Суздальской землей, но и не подумали сделать этого. Они ограничились только тем, что возвели на владимирский престол князя Константина.

Конечно, безудержная благотворительность не руководила внешней политикой новгородцев. Их действия на внешнеполитической арене всегда имели характер четко выраженного практицизма. Тем не менее в отношениях с другими русскими княжествами и землями Великий Новгород на первое место ставил не своекорыстный политический расчет, а твердый принцип: блюсти в русском племени мир и единство.

ОТНОШЕНИЯ К ИНОЗЕМЦАМ

Какова была политика Великого Новгорода в отношении соседних государств? Святой благоверный князь Александр Невский перед битвой со шведами, как повествует автор его Жития, «вошел в церковь святой Софии, и, упав на колени перед алтарем, начал молиться со слезами: „Боже славный, праведный, Боже великий, крепкий, Боже превечный, сотворивший небо и землю и поставивший пределы народам, Ты повелел жить, не вступая в чужие пределы!“ И, вспомнив псаломскую песнь, сказал: „Суди, Господи, обидящим меня и побори борющихся со мной, возьми оружие и щит, восстань на помощь мне“. И, окончив молитву, встал, поклонился архиепископу. Архиепископ же Спиридон благословил его и отпустил»^{132}.

В словах молитвы святого князя Александра Невского выражена вся духовная сущность внешнеполитических взглядов Древней Руси, и в частности Новгорода. Сам Бог определяет каждому народу пределы его обитания, и Он не благоволит завоевывать чужие земли.

После разгрома крестоносцев на льду Чудского озера «магистр Ливонского ордена Дитрих фон Грюнинген с трепетом ожидал рать Александра Невского под стенами Риги. Однако похода возмездия не последовало. Александр Невский твердо следовал извечному принципу русских князей: „Жити, не преступая в чужую часть“»^{133}.

АНТИИМПЕРСКАЯ НАПРАВЛЕННОСТЬ

Великий Новгород вполне мог стать русским Римом и создать мощную империю. Почему же он не стал таковым? Может быть, из-за отсутствия железных легионов? Нет, у Новгорода отсутствовала более необходимая для этого реалия — имперская гордыня. Если бы в Новгороде возникла страсть к внешнеполитической экспансии, неминуемо появились бы и победоносные легионы. Для их создания в Новгороде имелся огромный потенциал.

«Новгородская республика не вела завоевательных войн»^{134}. Римская республика, как известно, наоборот, вела захватнические войны беспрерывно и в этом очень преуспела. В конечном итоге Рим превратился в империю, а римляне, еще задолго до гибели своего государства, растворились среди других наций. Новгород не вел завоевательных войн, поэтому и не создал империи. Благодаря этому вплоть до завоевания Москвой новгородцы не смешались с инородными этносами.

Хищнические, захватнические войны создавали великие, по распространенному мнению, империи. Однако эти государства-монстры никогда не приносили счастья и благополучия простым людям. Плодами войн всегда пользовались только имперские элиты, которые использовали народ как пушечное мясо для завоевания чужих стран. Основная масса граждан Великого Новгорода это отлично понимала. Поэтому, обладая реальной вечевой властью, новгородцы не допустили превращения своей республики в империю. Хотя временами для этого возникали вполне благоприятные условия.

В Новгородской республике время от времени складывались группировки влиятельных лиц, которые, руководствуясь своими личными, или, как они считали, государственными, интересами, желали вести Новгород имперским курсом. Однако такие политические силы никогда не находили поддержки на вече.

Москва, в отличие от Новгорода, шла совершенно другим путем. Внешнеполитический курс Московского государства определял не народ на вече, а самодержец во главе узкого круга ближайших советников.

ОБОРОНИТЕЛЬНАЯ СТРАТЕГИЯ

Как было уже отмечено, внешняя политика Новгородской республики никогда не была агрессивной. Достигнув своих естественных внешних рубежей, Великий Новгород осознанно занял оборонительную позицию. При этом новгородская внешняя политика носила твердый, даже жесткий характер. Стратегической линией Новгорода всегда оставалась методика дипломатического, экономического и, если не было другого выхода, военного сдерживания внешних агрессоров.

Правительство Новгородской республики предпринимало решающие действия на внешнеполитической арене только с предварительного согласия всенародного веча. Новгородских же граждан вполне устраивала во многом благополучная, по сравнению с соседями, жизнь в богатом и вольном Господине Великом Новгороде. Подавляющему большинству народа совсем не хотелось повышать свое благосостояние за счет захвата чужих территорий. В Новгороде можно было вести достойный образ жизни, занимаясь земледелием, ремеслами и торговлей. Поэтому новгородцев вовсе не вдохновляла перспектива найти смерть в захватнических походах. Искатели же приключений и добычи имели возможность проявить безудержную удаль не в разжигании на вече агрессивного внешнего курса республики, а в далеких и опасных походах ушкуйников — новгородских молодцев, совершавших смелые походы и порой превосходивших своей удалью викингов.

Другое дело — вторжение врага. Тогда на защиту Отечества весь Новгород вставал как один человек. Погибнуть за Святую Софию для новгородца считалось великой честью.

Оборонительная стратегия Великого Новгорода отличалась активностью. За нападение на свои рубежи новгородцы не раз наносили соседям удары возмездия. Так, например, отвечая на экспансию шведов, новгородцы в 1311 году на судах предприняли поход в Финляндию. По Неве они спустились в Балтийское море, продвинулись вдоль побережья на север, а затем по рекам прошлись по шведской территории. Новгородцы сожгли город Ванай и множество селений. Погрузив на суда добычу, они беспрепятственно вернулись в Новгород. Все, что не смогли увезти, новгородцы уничтожили. В разоренной местности у жителей не осталось ни одной коровы.

В 1337 году шведы сожгли предместье Ладоги и пытались, правда, безуспешно, взять Копорье. Отвечая ударом на удар, новгородцы вторглись в шведские пределы и испепелили все окрестности Выборга. После этого шведы заключили с Новгородом мир. Чтобы охладить агрессивный пыл шведов, новгородцы даже совершили поход на их владения в Норвегии.

В 1393 году новгородцы отказались платить дань Москве и признать московского митрополита судьей в гражданских делах. В ответ войска великого князя Василия Дмитриевича штурмом взяли Торжок. Однако, когда они оставили город, его жители тотчас восстали против москвичей. Великий князь Василий Дмитриевич приказал повторно захватить Торжок и привести зачинщиков восстания в Москву. «Привели семьдесят человек. Народ собрался на площади и был свидетелем зрелища ужасного. Осужденные на смерть, сии преступники исходили кровию в муках: им медленно отсекали руки, ноги и твердили, что так гибнут враги государя Московского!»^{135} Возмущенные новгородцы на судах по рекам вторглись в северные пределы Московского княжества. Они взяли приступом Кличен и Устюжну, сожгли Устюг и Белозерск. С большой добычей новгородцы вернулись домой.

Совершая акции возмездия, новгородцы часто использовали морские и речные пути. Они скрытно передвигались по ним и внезапно нападали на города и селения противника, которые разоряли и уничтожали. Во время этих вторжений новгородцы пользовались тактикой ушкуйников. А сами ушкуйники, действовавшие во время мира на свой страх и риск, во время войны, по сути, приобретали официальный статус новгородского войска. В будущем подобная практика найдет место в Великобритании, которая будет брать на службу «пиратов Ее величества».

* * *

Внешняя политика Новгородской республики всегда была составной частью общерусской внешней политики. Безусловно, особое место Великий Новгород занимал в отношениях с государствами Европы. «Во внешней политике Новгорода можно выделить три главных направления. Одно из них — северо-западное — имело своим объектом Финляндию и Скандинавские страны, другое — западное — Ливонию и Ганзейский союз. Оба направления полностью находились в руках Новгорода, так как с государствами и политическими силами, являвшимися их объектами, остальная Русь непосредственных сношений не поддерживала. Что касается третьего направления — юго-западного, — нацеленного на Литву, то, хотя в сношениях Руси с Литвою, особенно в XIV–XV веках, определяющую роль играла Москва, позиция Новгорода также имела существенное значение»^{136}.

Со временем на западных и южных границах Новгородской республики образовались очень сильные и агрессивные государства: Швеция, Ливония, Литва и Московия. Постепенно Новгороду пришлось уступить этим хищным государствам часть своих колоний, которые он не был в состоянии защищать без значительного ущерба для собственного благосостояния. Исконные же новгородские земли для граждан Новгорода были священны, и об их уступке иноземцам не могло быть и речи. Соседи Великого Новгорода это прекрасно понимали, и поэтому даже при удачных для них войнах чаще довольствовались откупом со стороны новгородцев, чем решались претендовать на земли республики.

ШВЕЦИЯ

Столкновения Великого Новгорода со Швецией в основном происходили из-за Финляндии. С древнейших времен племена сумь, емь и чудь зависели от Новгорода, которому платили дань. Отношения между новгородцами и финскими племенами носили весьма мягкий характер, «благодаря чему на подчиненных Новгороду территориях не нарушался местный уклад жизни, в то время как шведская экспансия сопровождалась его ломкой»^{137}. Войны за обладание Финляндией продолжались длительное время, с XII по XIV век.

Границу со Швецией новгородцы считали самым опасным рубежом своей обороны. Постоянно, почти с регулярным интервалом в 30–50 лет шведы предпринимали попытки отторжения у Новгорода все новых и новых территорий.

Новгородцы, постепенно отступая с боями из Финляндии и Карелии, сумели окончательно остановить шведов только в первой трети XIV века на берегах реки Сестры. Этому способствовало создание на северной границе заслона из нескольких пограничных крепостей. На северо-западе республики новгородское правительство создало своеобразный военно-пограничный округ. Главой этого округа обычно назначали одного из князей, состоявших на службе республике. Со своей дружиной он сдерживал неприятеля до подхода главных сил — новгородского ополчения, которому требовалось время для сбора. Такая тактика себя вполне оправдала, и шведы более не могли добиться каких-либо значительных успехов.

Почему новгородцы были вынуждены отступать под натиском шведов? «Основная причина потери Новгородом его позиций в Финляндии и Карелии заключалась в феодальной раздробленности Руси. Но будучи вынужденными согласиться с переходом Финляндии и западной Карелии под власть шведов, новгородцы отбили все попытки шведов обосноваться в устье Невы и тем самым сохранили Руси важный для нее выход в Финский залив»^{138}.

Великий Новгород, по всей вероятности, не потерял бы Финляндию и западную Карелию, если бы ему противостояла одна Швеция. Постоянно ведя войны со шведами, Новгороду также приходилось одновременно отражать натиск Ливонского ордена и Литвы. Помощь русских княжеств была эпизодична. Поэтому Новгород, сосредоточив свои силы на одном направлении, оставил за собой главное — выход в Балтийское море и уступил второстепенное — Финляндию.

Была и другая причина ухода новгородцев из Финляндии. Они постепенно теряли интерес к удерживанию земель, населенных инородными племенами. Новгородцы все больше и больше сосредотачивались на благоустройстве внутренней жизни собственного государства. Эту тенденцию отмечали, трактуя ее несколько по-своему, даже шведские историки. Так, А. Гиппинг писал, что в XIV веке внешнеполитическая активность Новгорода значительно ослабела и он «не увлекался уже страстью к завоеваниям, особенно с того времени, как великие князья перестали являться к нему на помощь с своими полками, он брался за меч только для защиты своих пределов или для наказания врагов, нарушавших его покой»^{139}. Новгородская православная республика достигла благополучия и самодостаточности во всех отношениях. Ей уже были не нужны инородные колонии, которые доставляли беспокойство.

ЛИВОНИЯ

Католицизм воплотил свое стремление к духовной экспансии в рыцарских монашеских орденах. На северо-востоке Европы эти ордена ставили перед собой цель силой оружия обратить в римско-католическую веру языческие прибалтийские племена. Вместе с ними крестоносцы стремились привести к покорности папскому престолу и русских. Великий Новгород, страж западных рубежей Руси, длительное время отражал натиск католической Европы.

Ливонский орден угрожал западным границам Руси на протяжении XIII–XV веков. Пик агрессии крестоносцев каждый раз приходился на 40-е годы этих трех столетий. Также характерно, что всякий раз Ливонский орден нападал на Новгород в союзе со Швецией.

В XIII веке Новгородская республика не только успешно противостояла натиску крестоносцев, но и неоднократно пыталась восстановить свое влияние на племена, населявшие Эстонию. В XIV–XV веках новгородцы уже вели с крестоносцами лишь оборонительные бои на границах своей республики. Однако свои внешнеторговые интересы новгородцы защищали более активно. Через Ливонию на Запад пролегали важные для русской торговли пути. Поэтому Новгород, не допуская рыцарей на свою территорию силой оружия, постоянно пытался искусством дипломатии обеспечить своим купцам более благоприятные условия в Ливонии.

После образования Псковской республики новгородцы стали меньше тратить средств на укрепление западной границы. Теперь это направление прикрывали крепости союзного Пскова. Если Ливонский орден предпринимал серьезные попытки захвата псковских земель, новгородцы оказывали своим союзникам необходимую помощь.

ЛИТВА

До середины XIV века новгородцы не придавали большого значения укреплению южной литовской границы. Вдоль нее располагались немногочисленные крепости и города с деревянными стенами.

Во второй половине XIV века Литва стала проводить очень агрессивную внешнюю политику, которая вызвала в Новгороде беспокойство. Новгородцы усилили свою южнозападную границу, построив в Порхове каменную крепость. Эта крепость имела очень выгодное местоположение. Она стояла на перекрестке путей, ведущих в Литву и Псковщину. В случае опасности Порхов мог отразить не только вторжение литовцев, но и прорыв ливонских рыцарей через псковскую землю.

На литовском направлении Великий Новгород придерживался, как и на других рубежах, оборонительной политики. Такой тактике новгородцы были вынуждены следовать особенно с того времени, как Литва стала стремительно наращивать свое военно-политическое могущество. К началу XV века Новгород уже всеми средствами старался избегать прямых военных столкновений с мощным литовским государством.

Новгородское правительство всемерно старалось поддерживать военно-политическое равновесие с Литвой и Москвой. Долгое время такое равновесие сохранялось. Поэтому, в отличие от северо-западной границы, где Новгород один противостоял шведам, новгородцы не укрепляли свою юго-восточную границу строительством каменных крепостей. Впоследствии это оказалось для Новгородской республики роковой ошибкой. Надежда новгородцев на то, что Литва всегда придет им на помощь в случае угрозы со стороны Москвы, себя не оправдала. Следуя своей оборонительной политике, новгородцы обычно отвечали на прямые вызовы. Однако, как показала жизнь, к войне надо было готовиться на всех направлениях.

В конце XIV и начале XV века Московское княжество во главе с великим князем Василием, женатым на дочери великого князя Литовского Витовта, было занято в основном своими внутренними проблемами. Тем временем Литва, захватив западные и южные русские земли, усиливала давление на Северо-Восточную Русь, стремясь подчинить и ее своей власти. Основная тяжесть противостояния Литве в этот период выпала на долю Новгородской республики. «Отстаивая свою самостоятельность в борьбе с Литвою, Новгород, являвшийся все еще крупнейшей и богатейшей великорусской землей, объективно боролся за политическую самостоятельность Великороссии против литовской опеки, и боролся притом последовательнее и упорнее, нежели правительство Василия I. Борьба Новгорода с западными врагами (Литвою, немцами) за самостоятельность и сохранение своей территории была делом важным для всей Великороссии»^{140}.

Русская нация должна быть благодарна Великому Новгороду за спасение от порабощения западными завоевателями в той же степени, в коей благодарна Москве за свое сохранение от уничтожения восточными ордами.

ПСКОВ

В борьбе с европейскими завоевателями Новгородской республике помогал Псков. Он стоял на крайнем рубеже Руси и первым принимал удары агрессоров. Военно-экономический потенциал Пскова был несоразмеримо меньше новгородского, поэтому он не мог самостоятельно справиться с врагом. Новгородцы это понимали и всегда плечом к плечу с псковитянами шли навстречу противнику.

Еще до появления крестоносцев в Прибалтике Псков, тяготясь зависимостью от своего старшего брата, попросил Великий Новгород предоставить ему политическую самостоятельность. И тот удовлетворил эту просьбу^{141}.

После образования Ливонского ордена Псков оказался в тяжелом положении. Теперь он граничил не с отсталыми прибалтийскими племенами, а с мощным военизированным государством. Пользуясь обстоятельствами, Великий Новгород мог неоднократно вновь присоединить Псков к своим владениям. Однако он не только не сделал этого, а, наоборот, официальными договорами укрепил независимость Пскова. И это при том, что новгородцы всегда очень жестко пресекали все попытки других своих городов приобрести самостоятельность. В чем причина такой политики? В том, что Новгороду была выгодна независимость Пскова. На весах политического реализма выгода от самостоятельности Пскова перевесила дивиденды, которые он мог принести в составе Новгородского государства.

Географическое положение Псковской республики было таково, что она служила естественным щитом для Новгорода от вторжений с Запада. Псков, по сути, являлся буферным государством между Новгородом и Ливонским орденом. Благодаря Пскову Новгородская республика могла не беспокоиться по поводу неожиданных и прямых вторжений со стороны одного из самых опасных направлений своей обороны. Новгороду было намного выгоднее помогать Пскову в борьбе с тевтонами, чем непосредственно отражать их вторжения. Правда, все же по временам Новгороду приходилось делать это самостоятельно вместо Пскова, в очередной раз полностью обескровленного агрессорами.

* * *

Псковская республика обращалась за помощью против западны, интервентов не только к Новгороду, но и к Москве. Делала она это по разным причинам. Во-первых, Новгород не всегда мог оказать должное содействие; во-вторых, иногда у младшего брата с Новгородом бывали очень натянутые отношения; в-третьих, помощь Москвы позволяла Пскову вести себя по отношению к Новгороду более независимо.

В свою очередь, Москва помогала Пскову, руководствуясь и бескорыстием, и расчетом. С одной стороны — Москва участвовала в общерусском отражении западного натиска, с другой — укрепляла свое влияние на Псков и отдаляла его от Новгорода.

Существование Пскова было нелегким. Он, западный русский форпост, почти постоянно жил в условиях непрекращающейся войны. И при этом ему приходилось еще и лавировать между Новгородом и Москвой. Эти два русских политических центра, на военную помощь которых опирался Псков, находились между собой в нескончаемом противостоянии.

Великий Новгород всегда ревниво следил за отношениями между Псковом и Москвой. Достаточно долгое время ему удавалось пресекать усилия Москвы подчинить Псков своему влиянию. Однако настал момент, когда младший брат Новгорода в своей политике стал почти полностью ориентироваться на Москву. Почему так случилось? Во-первых, даже богатому и мощному Новгороду было тяжело постоянно одному помогать Пскову, и он вынужденно допустил Москву к обороне западной границы. Во-вторых, возросшая мощь Москвы позволила ей самой, без оглядки на Новгород, укрепить связи с Псковом. В-третьих, между Псковом и Новгородом постепенно накопилось слишком много взаимных обид, которые подорвали доверие друг к другу.

ОРДА

Зимой 1238 года на просторы Руси вторглись орды Бату-хана. Одно из самых крупных сражений русского войска с татаро-монголами произошло в январе под Коломной. В этой битве участвовала новгородская дружина. Степняки намного превосходили русских по численности и только поэтому смогли нанести им поражение. Однако победа досталась Бату-хану дорогой ценой. Он заплатил за нее грудами трупов своих воинов.

Продвигаясь с боями по Северо-Восточной Руси, монголы в феврале вторглись в пределы Новгородской земли. Путь на Новгород захватчикам преградил Торжок. Не сумев взять город с ходу, они приступили к его осаде. Две недели монголы непрерывно штурмовали Торжок и били по нему из осадных машин. Защитники Новгородской земли героически сражались до последнего человека.

Несмотря на большие потери под Торжком, орда Бату-хана продолжила наступление на Новгород, но, не доходя ста верст до города, внезапно повернула на юг и ушла в степи. Многие историки объясняют решение Бату-хана тем, что он испугался наступавшей весенней распутицы и перспективы погибнуть в оттаявших новгородских болотах. Так ли это?

«Новгороду, — писал академик М. Н. Тихомиров, — принадлежит великая роль в деле отстаивания независимости русского народа. Обычная версия, объясняющая спасение Новгорода и Пскова от татарских погромов весенней распутицей, помешавшей будто бы Батыевым полчищам опустошить Новгородскую землю, является малоубедительной. Кто же помешал бы Батыю дождаться сухого лета или холодной зимы, сковывавшей новгородские болота и реки, чтобы добраться до Новгорода? Ведь Батый и его военачальники не принадлежали к скороспелым полководцам и, как показывают другие примеры, умели ждать. Целый год прошел между завоеванием Великих Болгар и татарским нашествием на Рязанскую землю, а непроходимых лесов и болот между Великими Болгарами и Рязанской землей было не меньше, чем в Новгородской земле. Новгород был спасен от разорения не благодаря стихиям природы, а мужеством его защитников»^{142}.

Бату-хан как опытный полководец не мог не понимать, что его войска, измотанные кровавыми боями и ослабленные огромными потерями, имеют мало шансов победить свежие и сильные новгородские дружины.

* * *

Добиться от новгородцев покорности ордынским ханам смог только благоверный князь Александр Невский, который всеми силами старался соблюдать мир с Ордой. Это стоило ему, как известно, немало усилий. Однако борьба новгородцев за свои права не осталась безрезультатной. «В великом северном городе никогда не было ни представителей хана — баскаков, ни откупщиков ордынской дани — „бессерменов“, и Новгород самостоятельно собирал „ордынских выход“»^{143}.

Наверное, может возникнуть вопрос: почему на протяжении всего своего господства над Русью ордынцы так никогда и не попытались захватить Новгород, предпочитая получать от него откуп через великих князей?

Во-первых, ханы понимали всю сложность похода на север через дремучие леса и топи, ясно представляли огромные людские потери, связанные с битвами и штурмом городов. Поэтому они предоставляли труд сбора дани с Новгорода великим князьям, войска которых чувствовали себя в лесах и болотах намного увереннее. Во-вторых, ханам незачем было разорять Новгород. Богатый и процветающий, он давал им на протяжении длительного времени намного больше, чем принесло бы его полное одномоментное разграбление. В-третьих, подчинив Новгород абсолютной власти, Орда приблизилась бы своими границами вплотную к государствам Северной Европы. Это породило бы немало проблем и забот, которые ханам были совсем не нужны.

Орду вполне устраивал тот длинный политический поводок, на котором она удерживала Новгород. Причем ханы даже не утруждали себя держать этот поводок в собственных руках, отдав его великим князьям.

Новгородская республика, как буферное государство, устраивало и Восток, и Запад. Ведь европейские государства тоже не горели желанием войти в непосредственное соприкосновение с Ордой. Западные соседи республики, преследуя собственные интересы, наверняка оказали бы ей помощь, если бы ханы предприняли решительные меры к захвату Новгорода. В Орде ясно понимали, что Северная Европа является сложившейся международной общностью, у которой существуют не только внутренние конфликты, но и внешние интересы. В случае нападения на Новгород ханам неминуемо пришлось бы иметь дело со своего рода системой североевропейской безопасности.

Орда не смогла захватить Новгород и еще по одной, наверное, главной, причине. И эта причина имела духовный характер. По твердому убеждению православных русских людей, современников монгольского нашествия, Русь подверглась опустошению по Божиему попущению за грехи ее народа и особенно за кровавые княжеские усобицы. Великий Новгород, выбиравший себе князя самостоятельно, принимал в этих усобицах наименьшее участие, поэтому претерпел и минимальное наказание.

* * *

Великий Новгород во время монгольского господства и не желал, и не мог опираться на политический союз с Ордой. Москва, наоборот, набирала силы благодаря теснейшему единению с ханами. Почему Новгород, подобно Москве, не крепил отношения с ордынцами?

Ханы властвовали над Русью при содействии великого князя. Они не желали делать это с помощью какого-либо народного собрания, подобного новгородскому вечу. Да и вече никогда не пошло бы на такой политический симбиоз. Ханы отлично понимали, что подвластной страной можно управлять с помощью марионетки или группы марионеток, но не при поддержке народного собрания вольнолюбивых граждан, тем более граждан никогда не завоеванного города.

Есть какой-то очень грустный момент в том, что именно Москва, князья которой возвысились благодаря служению Орде, уничтожила Новгородскую республику, единственную так и не покоренную монголами русскую землю.

Для новгородцев присоединение к Москве оказалось событием несравненно худшим, чем ордынское иго. Москва не довольствовалась данью, ее аппетит мог удовлетворить только сам Великий Новгород. Орда же, исправно получая новгородский откуп, была этим вполне довольна. Впрочем, не оставался без выгоды и Новгород. В кризисных ситуациях на западной границе он всегда мог прибегнуть к помощи Орды, как к своему сюзерену. На Западе, где панически боялись татаро-монголов, это хорошо знали.

Покровительство Орды приносило немалую пользу и новгородской торговле. Новгородцы беспрепятственно путешествовали по просторам ордынской империи и на выгодных условиях совершали сделки с восточными купцами. По оценкам некоторых историков откуп, который Новгород платил Орде, являлся совсем небольшой платой за привилегии в торговле на Востоке.

Свободолюбивые новгородцы, постоянно проявляя недовольство зависимостью от Орды, вместе с тем понимали, что союз с ней дает им явные преимущества. Вся беда Новгорода состояла в том, что он не имел прямых связей с ордынскими правителями. Отношения строились только через Москву. Она же, монополизировав статус посредника между Ордой и другими русскими землями, пользовалась этим положением в своих интересах. Причем московские князья не упускали случая погрозить строптивцам или даже отстегать их ордынской плетью.

В течение продолжительного времени Новгород откупался не только от Орды, но и от Москвы. Однако московские государи, завоевав Новгород, поступили с ним так, как ордынцы никогда не поступали с народами, платившими им дань. Ханы не уничтожали самобытность и традиционный уклад жизни покоренных народов. Они брали их под защиту и даже предоставляли им политическую автономию. Что же сделали московские князья? Иван III не оставил и следа от суверенитета Новгорода. А Иван IV, не посчитавшись ни с какими выгодами, вообще уничтожил Великий Новгород и новгородцев как явление русской истории.

* * *

Авторы учебников по отечественной истории еще не воздали должное Новгороду за его борьбу с восточными захватчиками. Почти не придается значения тому факту, что Новгородская республика никогда не была завоевана татаро-монголами и в течение всего ордынского господства оставалась единственным свободным политическим центром Руси. Промосковские же историки и вовсе категорично выводят новгородцев за рамки борьбы с монголами.

Продолжительное время в отечественной историографии бытовало мнение, что новгородцы не принимали участия в Куликовской битве. Это мнение сложилось на основе источников, которые составлялись во времена уже прямого противостояния между Москвой и Новгородом. Антиновгородская пропаганда тогда уже приносила свои плоды: упоминания о заслугах новгородцев перед Русью изымались из старых летописей при переписи, а в новых летописных сводах и исторических повестях — замалчивались.

Тем не менее разрозненные сведения об участии новгородцев в битве на поле Куликовом сохранились. С. Н. Азбелев, посветивший данному вопросу специальное исследование, убедительно доказал, что вклад новгородцев в общерусский поход против Орды был значителен. Новгородская дружина не только принимала участие в битве на правом фланге русской рати, но и предотвратила удар литовцев под предводительством Ягайло в тыл войска Дмитрия Донского^{144}.

После Куликовской битвы Новгород мог поступить с Москвой примерно так же, как она поступала с другими русскими княжествами. То есть мог расправиться с ней при помощи степняков. Ведь в Орде тогда уже никто не испытывал иллюзий насчет дальнейших взаимоотношений с Москвой. Ханы, без сомнения, с радостью образовали бы с Новгородом антимосковскую коалицию. Однако новгородцы считали для себя недопустимым то, на что с легкостью шли москвичи.

СТРАЖ ЗАПАДНЫХ ГРАНИЦ РУСИ

«Начало XIII века ознаменовано походами Европы на восток, — писал Н. А. Клепенин. — Эти войны и внешне и внутренне исходят из Рима, из папской курии. Папы побуждали эти походы и буллами благословляли выступающих для завоеваний.

В 1204 году крестоносцы взяли Византию и утвердили там латинское царство. В это же время усилился натиск на Польшу, Галич и Литву. Создались Ливонский и Тевтонский ордены. Началось наступление Швеции. Поэтому продолжительные войны Новгорода, как западной окраины Руси, не были частными и случайными пограничными войнами. Это было сопротивление жестокое и упорное целой исторической волне.

…Несмотря на все ужасы татарских нашествий, западная война была более ожесточенной. Татарские завоевания были лишены религиозных побуждений. Отсюда их широкая веротерпимость. Татары не покушались на внутреннюю силу народа.

Совсем иным был наступавший с Запада мир Средневековья. Главным побуждением борьбы было религиозное завоевание. С Запада на Новгород шли монахи-рыцари. Их эмблемой были крест и меч. Здесь нападение направлялось не на землю и имущество, но на самую душу народа — на православную Церковь. Завоеванные Западом области теряли свой облик и становились западными»^{145}.

Отступая под натиском немцев и шведов, Новгород отдавал земли, не заселенные и не освоенные русскими. Однако, отойдя до границ исконно русских земель, новгородцы остановились и уже не сделали ни шагу назад.

«К русским немцы и шведы относились еще более жестоко, нежели к прибалтам. Если, к примеру, захваченных эстов обращали в крепостное состояние, то русских просто убивали, не делая исключения даже для грудных младенцев»^{146}.

Отразить агрессию немцев и шведов в первой половине XIII века русскому народу удалось благодаря святому князю Александру Невскому и Великому Новгороду. В один из самых решающих моментов русской истории произошел удивительный синтез новгородского людского и экономического потенциала с полководческим талантом и духовной харизмой великого русского князя. Как в древнем Риме в момент смертельной опасности для государства бразды правления народ предоставлял военному диктатору, так Великий Новгород, на время поступясь своими республиканскими традициями, дал святому Александру Невскому столько полноты власти, сколь не получал никто из других приглашаемых князей.

* * *

Безусловно, с Запада исходила реальная угроза существованию Руси. Это подтверждают факты. «За время с 1142 по 1446 год Новгород 26 раз воевал со Швецией, 11 раз с Ливонским орденом, 14 раз с Литвой и 5 раз с Норвегией»^{147}. Однако не надо непомерно и неправомерно преувеличивать западную угрозу. В Средневековье войны с соседями были обычным делом, совсем не столь редким, как в современном мире. Тогда не существовало стабильной и крепкой международной системы безопасности. Дипломатия тоже не играла существенной роли в разрешении конфликтов. Каждое государство в спорах с соседями более всего уповало на собственную силу. Поэтому частые войны новгородцев с западными соседями не должны создавать у нас впечатления некоего непримиримого противостояния Великого Новгорода Европе. Не будем забывать, что в то же самое время Новгородская республика постоянно отражала нападения и братских русских княжеств. Средневековье — эпоха, когда все государства воевали почти со всеми своими соседями. При этом бесконечные войны не мешали развитию европейской цивилизации и существованию международной системы европейских государств, в которую, без сомнения, входило одно из самых мощных государств Северной Европы — Новгородская республика.

Если на Западе кто-то и представлял угрозу для существования Великого Новгорода, так это Орден крестоносцев. Другие государства Северной Европы не ставили перед собой цель уничтожить Новгород как самостоятельное государство.

Надо заметить, что пик противостояния Великого Новгорода и крестоносцев пришелся на XIII век. Новгородская республика, успешно отразив натиск Ордена, отбила у крестоносцев желание впредь покушаться на свою территорию. Рыцари создали собственное государство в Прибалтике, но при этом потратили немало сил на покорение и христианизацию прибалтийских племен. Постепенно крестоносный натиск на Русь потерял свой напор. Этому способствовало и то, что, крестоносцы ввязались в войны с Польшей и Литвой.

Ливонский орден, обзаведясь собственными землями и хозяйством, утратил свой пассионарный пыл и постепенно превратился в одно из обычных прибалтийских государств. В дальнейшем крестоносцы, отягощенные конфликтами со скандинавскими странами и внутренними проблемами, перестали представлять для Новгорода существенную угрозу.

Тем не менее «история Новгорода X–XV веков насыщена драматическими и поучительными эпизодами, характеризующими не только вольнолюбие его граждан, но и выдающееся значение Новгородской земли в борьбе за независимость всей Руси от внешних врагов. Могущество Новгорода, ярко проявившееся в XIII веке в битвах на Неве, на Чудском озере и под Раковором, поставило прочный заслон агрессии крестоносцев на северо-западных рубежах Руси»^{148}.

В эпоху могущества Ливонского ордена Новгородская республика, без сомнения, оказала всей Руси великую услугу, остановив продвижение крестоносцев в глубь русских земель. И не только тевтонских рыцарей, но и скандинавских завоевателей. Норвегия и Швеция не ставили перед собой цели, подобно Ливонскому ордену, тотальной колонизации Руси. Однако если бы эти государства не встретили на своем пути Новгорода, то в своих завоеваниях продвинулись бы на русском Севере очень далеко.

ВОЕННОЕ ДЕЛО

КРЕПОСТИ

Известный специалист в области средневекового военного искусства А. Н. Кирпичников писал: «Каменным щитом Руси можно назвать крепости Новгородской Руси, выстроенные в период зрелого Средневековья на ее северо-западных рубежах. Эти сооружения открыли в истории русской фортификации новый период, характеризующийся резким усилением самих крепостных сооружений и увеличением их стратегического значения. Фортификация в то время впервые выдвинулась как действенный фактор борьбы и сопротивления наряду с господствующим раньше в системе военного дела полевым боем»^{149}.

Очень показательно, что такое во многом революционное переосмысление крепостного искусства на Руси произошло именно в Великом Новгороде. Значительная роль, которую новгородцы отвели крепостям в защите территории своего государства, основывалась на сознательной оборонительной политике. Стратегическое сдерживание противника Новгородская республика вела различными путями, в том числе и строительством высококлассных крепостей.

«Организация обороны Новгородского государства строилась на географическом моноцентризме. Срединное место земли, удаленное от границ не менее чем на 180–210 километров, занимала столица. От нее веерообразно расходились сухопутные и речные пути, защищенные провинциальными городами. Крупнейшие из них, во-первых, являлись административно-хозяйственными центрами своих округов-волостей, во-вторых, были расположены на магистральных путях… Прежде чем добраться до Новгорода наступающие в большинстве случаев неминуемо должны были пройти через волостные столицы. Эти населенные пункты, как правило, нельзя было миновать или обойти, оставив в тылу. Хотя областные города Новгородской земли были редки и нигде не образовывали сплошной пограничной линии, они в случае необходимости становились теми заставами, которые блокировали основные дальние подступы к Новгороду и первыми принимали на себя удар неприятеля»^{150}.

Новгородская оборонительная стратегия заключалась в том, что пограничные крепости и города сковывали действия врага, тушили энергию его удара. Противник, чтобы не оставлять в своем тылу новгородские гарнизоны, был вынужден осаждать крепости. Тем временем Великий Новгород проводил мобилизацию и направлял главные силы навстречу врагу. Такая оборонительная система успешно действовала на протяжении веков.

«Трудно в Восточной Европе найти другой город, который в течение целых столетий не подвергался непосредственному нападению и оставался в такой поразительной по средневековым меркам недосягаемости и безопасности. Достаточно сказать, что между 1066 (когда город был взят Всеславом Полоцким) и 1478 гг. (когда произошла сдача войскам Ивана III) Новгород лишь однажды в 1169 г. подвергся четырехдневной осаде коалиции князей и за все это время никем не был захвачен. Бывали, правда, нечастые случаи, когда вражеские рати приближались к городу на Ильмене и даже подходили к его близким окрестностям, но до штурма или изнурительной защиты дело не доходило. Войны обычно полыхали на границах республики, вынуждая ее на стратегически уязвимых направлениях строить форпосты»^{151}.

Если у новгородцев не хватало сил остановить неприятеля на границах своего государства и он продвигался вглубь территории, то в ход шли или деньги, или дипломатические средства. Даже в самых тяжелых войнах новгородцы умело избегали трагической концовки: осады родного города.

От агрессивных европейских соседей Великий Новгород отгородился пограничным заслоном. «Строительство городов-крепостей оказалось дальновидным актом Новгородского государства, ибо на века закрепило за русскими выход к Балтийскому морю и предотвратило расхищение северорусских земель немецкими и шведскими феодалами в наиболее трудную пору русской истории»^{152}.

С середины XIII до середины XV века новгородцы на своей северо-западной границе строили новые и модифицировали старые крепости. Ладога, Орешек, Корела, Копорье, Ямгород и Порхов стали одними из лучших образцов русского крепостного строительства. «По умножению новых долговременных устройств, темпу строительства, внедрению новинок, общему безостановочному усилению укреплений русская фортификация зрелого Средневековья пережила крупнейший в своей истории инженерный скачок, который можно назвать эпохальным»^{153}.

Особое внимание, которое новгородцы уделяли строительству именно каменных крепостей, было, конечно, не случайным. «Военно-инженерные сооружения, особенно каменные, стали постоянно действующим фактором средневековой военной жизни и межгосударственных отношений. Они воплощали жизнестойкость народа не только в дни войны, но и мира»^{154}.

Каменные крепости служили наглядным символом военной, политической и экономической мощи нации. Фортификационные сооружения, которые требовали для своего возведения применения высших достижений в области строительного и инженерного дела, отражали уровень материально-технического развития народа. Новгородские крепости, соединив в себе опыт русского крепостного искусства и достижения общеевропейской фортификации, стали непреодолимой преградой на пути западных захватчиков.

ВОЙСКО

«Во главе Новгородской феодальной республики, — писал А. В. Арциховский, — стояли феодалы, владельцы огромных вотчин и профессиональные полководцы. Летописи много говорят о военной деятельности всех новгородских посадников и многих других бояр.

Новгородское войско было сильным войском. Исследование найденного при раскопках многочисленного оружия произвел А. Ф. Медведев^{155}, доказавший высокий для того времени уровень военной техники. Она находилась в Новгороде на общеевропейском уровне и была основана на местном производстве. Особо надо отметить, что при новгородских раскопках часто встречаются куски доспехов пластинчатых и кольчужных. О широком распространении на Руси пластинчатых доспехов до этих раскопок не было известно археологам. По массовому применению и высокому качеству боевой одежды можно лучше всего судить о развитии военного дела»^{156}.

Вооруженные силы Новгородской республики формировались из ее граждан. Административное деление Новгорода одновременно служило и военным целям. В случае войны мобилизация производилась на базе концов, улиц и сотен. Для ведения боевых действий городские районы выставляли воинские формирования во главе со своими командирами. Общее войско Новгорода называлось тысячей. Командовал всеми вооруженными силами тысяцкий. Иногда функции главнокомандующего исполнял и посадник.

В случае серьезной опасности на воинскую службу призывалась вся боеспособная часть мужского населения Новгорода и его волостей. Если такой необходимости не было, то производилась частичная мобилизация.

РОЛЬ КНЯЗЕЙ

Мнение о том, что новгородскими полками всегда командовали князья, широко распространено и кочует из книги в книгу. Так ли это? Исследования такого признанного авторитета в области новгородской истории, как А. В. Арциховский, говорят совсем о другом. «Вопреки утверждениям многих историков, — пишет Арциховский, — новгородским войском командовали не князья, а посадники. Летописных свидетельств об этом множество»^{157}.

На протяжении всей своей истории Великий Новгород неоднократно вступал в конфликт с разными русскими князьями. Когда дело доходило до вооруженного противостояния, немногие из этих князей осмеливались вступать в бой с новгородским войском, которое возглавляли его собственные военачальники. Русские князья хорошо знали силу новгородской рати и военное искусство новгородских воевод.

Надо отметить, что русские князья со своими дружинами, принимавшие приглашение Новгорода, не были наемниками, воевавшими ради денег. Рюриковичи не торговали своим клинком. Они являлись защитниками Руси и воевали за Новгород как за часть русской земли. Князья и их дружинники были профессиональными воинами, но получали содержание и вознаграждение от Новгорода именно как защитники общей для всех Родины.

Дружина во главе с князем была частью вооруженных сил Новгородской республики. Княжеская дружина, говоря современным языком, являлась воинским соединением быстрого реагирования. Она находилась в постоянной боевой готовности. Главная задача дружины состояла в отражении внезапного нападения противника и сдерживании врага до подхода основных сил.

ФЛОТ

Великий Новгород на протяжении всей своей истории был портом четырех морей: Балтийского, Черного, Белого и Каспийского. С ними его связывали речные пути. Новгородцы по рекам добирались до этих морей и на своих судах бороздили их воды. Иностранные купцы, используя те же речные пути, посещали Новгород. Новгородская республика являлась морской державой, имевшей свой торговый и военный флот.

По мнению прозападных историков, многие достижения цивилизации русские освоили только благодаря императору Петру I. В числе таких достижений значится и военно-морской флот. До сих пор экскурсоводы показывают школьникам жалкий ботик Петра I, именуя его первым русским кораблем. И им совсем невдомек, что русские за несколько столетий до рождения Петра I уже обладали на Балтике собственным военным флотом, который по мощности не уступал флотам соседних прибалтийских держав^{158}.

«В области судостроения новгородцы следовали прежним навыкам, имевшимся на Руси, но их суда были уже более совершенными. Они обладали большей вместимостью, имели палубы и были более мореходными. При постройке своих судов новгородцы заимствовали все полезное у норвежцев, шведов и других народов. Речные суда, как правило, были плоскодонные, морские — и плоскодонные и остродонные»^{159}. Новгородцы немало заимствовали из скандинавского судостроения. Однако некоторые новгородские корабли по своей конструкции и по технике производства не имели в мире аналогов. Оригинальное новгородское судостроение сохранялось до середины XVII века. Павел Алеппский, посетивший Новгород в 1656 году, писал: «В этой земле суда не сбиты деревянными гвоздями, а сшиты веревками из липовой коры, как шьют шелковые и иные одежды, — искусство, поражающее ум изумлением. Хвала Богу!»^{160}

Новгородцы издревле совершали далекие морские походы. Достаточно вспомнить их знаменитую военную экспедицию под предводительством князя Олега на Константинополь. Или поход 1187 года в Швецию. Тогда новгородцы совместно с карелами пересекли Балтийское море, и их флотилия скрытно по шхерам приблизилась к древней шведской столице Сиггуне. Новгородцы взяли город штурмом и разрушили его до основания. Впоследствии шведы, видя бессмысленность восстановления Сиггуны, построили близь нее новую столицу — Стокгольм.

С богатой добычей новгородская флотилия благополучно вернулась домой. Среди трофеев новгородцы привезли серебряные церковные врата. Ими они украсили Святую Софию. Эти врата до сих пор напоминают туристам о морских подвигах древних новгородцев.

Разгром Сиггуны не менее, а может, даже более значителен, чем победа, одержанная над шведами на Неве благоверным князем Александром. Однако в русских летописях о походе новгородской флотилии не сказано ни слова. Об этом событии нам известно только благодаря шведской «Хроники Эрика». Как такое могло случиться? Почему удачная охота какого-нибудь удельного князя волновала наших летописцев порой больше, чем разрушение столицы Швеции? «Летописцы фиксировали буквально каждый шаг наших князей, а походы удалой новгородской вольницы предпочитали не замечать. Так было и потом. Много ли наши летописцы писали о победах ушкуйников над ордынцами? Обратим внимание, молодцы новгородские оказались не только смелыми воинами, но и опытными мореходами, хорошо знающими шведские шхеры»^{161}. Такова ориентированность отечественного летописания. Ее можно назвать князецентричной. Вот если бы новгородцы взяли Сиггуну под предводительством какого-нибудь князя! Тогда бы придворные летописцы прославили его подвиг в веках.

Но почему о разгроме шведской столицы молчат местные новгородские летописцы? Ведь у них не было нужды ублажать княжеское самолюбие. По всей вероятности Сиггуна пала под натиском ушкуйников, которыми командовали собственные военачальники. Ушкуйники часто разведывали маршруты будущих походов под видом купцов. Поэтому не удивительно, что они прекрасно знали шведские шхеры. Ушкуйники, как правило, действовали без официального одобрения правительства Новгородской республики. Ввиду этого новгородские летописцы не упоминали об их удалых, но часто жестоких и вызывавших международные бури походах.

На крайнем севере новгородские мореходы не знали себе равных. Кроме них, мало кто отваживался плавать в студеных морях. «Проникновение новгородцев на север и северо-восток происходило в связи с развитием морских промыслов, рыбной ловли, охоты на морского зверя и поисками серебра и драгоценных камней. Имеются достоверные сведения о том, что в самые отдаленные времена новгородцы плавали не только у берегов Белого моря и Ледовитого океана, но и в открытом море. В XV веке они ходили на острова Колгуев, Новую землю, бывали на Шпицбергене, плавали к берегам Норвегии. Между новгородцами и норвежцами велась морская торговля, а иногда между ними происходили и боевые схватки, сопровождавшиеся набегами с моря. Торговые дела того времени нередко были сопряжены с военными. Иначе говоря, каждое торговое судно являлось одновременно и военным, приспособленным для обороны и нападения»^{162}.

Новгородские купцы занимались не только торговлей, они были и хорошими воинами. Во время торговых путешествий купцы с оружием в руках защищали свои товары от разбойников, а свои торговые интересы от хищных конкурентов. При нападении иноземцев на Новгород купцы наравне с другими гражданами вставали в ряды новгородского войска.

Некоторая часть новгородцев занималась одновременно и торговлей, и ушкуйничеством: в зависимости от обстоятельств делала то, что было более выгодным.

УШКУЙНИЧЕСТВО

Новгородцы близко и долго общались со скандинавами. Видимо, именно тесные контакты с викингами породили в Новгороде такое явление, как ушкуйничество.

Новгородская республика была великой флотоводческой державой. И если в силу своего расположения Новгород не смог стать повелителем морей, то гегемоном рек северо-восточной Европы он был вне всяких сомнений.

Знаменитые викинги в течение нескольких веков держали почти всю Европу в страхе. Орды полудиких скандинавов грабили и уничтожали не только приморские поселения и города, иногда они опустошали целые государства. О кровавых набегах викингов написано во всех школьных учебниках. Однако мало кто знает, что самих жителей далеких норвежских поселков охватывала паника, когда в их фьордах появлялись чужеземные корабли. Кто грабил селения викингов и сражался с ними в студеных северных морях? Новгородские ушкуйники. Эти молодцы были под стать викингам, а, может быть, в чем-то даже и превосходили их своей удалью: ведь они грабили самих разбойников!

Об ушкуйниках известно немного. Образованные европейцы, настрадавшись от викингов, уделили им в своих исторических хрониках достаточно места. Безграмотные же обитатели норвежских поселков, которые опустошали ушкуйники, такой чести новгородцам не оказали. В русских летописях тоже немного сказано об удалых новгородцах и их дальних походах. И это понятно: отечественные, по большей части придворные летописцы более были заняты описанием подвигов своих князей, чем простолюдинов. Новгородские же летописцы любили писать о высоком: об архитектуре и искусстве, делая исключение только для природных катаклизмов. Иногда даже кажется, что их писания — не история Великого Новгорода, а дневники гидрометцентра или строительной фирмы.

С другой стороны, из-за ушкуйников у новгородского правительства было столько проблем с соседними, и не совсем соседними, государствами, что было бы странно, если бы на страницах официальных, употребим этот термин с допустимой долей натяжки, летописей нашлось бы место для пространных рассказов о походах новгородской вольницы. Сами же ушкуйники о себе воспоминаний не оставили. В их среде не принято было писать мемуары. Да и ушкуйническая деятельность, наверное, к ностальгическим воспоминаниям не располагала. Как видно из истории Новгорода, когда молодые ушкуйники с возрастом превращались в солидных руководителей республики, они не любили рассказывать о своих прошлых подвигах. Однако, для новгородцев пройти в молодости школу ушкуйничества считалось обычным делом.

Свое именование ушкуйники получили от парусно-гребного судна особой постройки, которое называлось ушкуй. Это судно использовалось как для военных, так и для торговых целей. «Ушкуйники имели первоклассное вооружение. Это были профессиональные бойцы, умело действовавшие как в пешем, так и в конном строю»^{163}. Этим удальцам было скучно пребывать за городскими стенами, и они в поисках приключений, славы и добычи отправлялись в далекие края.

Ушкуйники не стремились к единой цели. Одни из отрядов ушкуйников наносили удары по врагам Великого Новгорода и более всего искали воинских подвигов. Некоторые ватаги ушкуйников почти ничем не отличались от разбойников и, проводя разгульную жизнь, прежде всего искали добычи. Поэтому в летописях чередуются сведения то о подвигах, то о злодействах ушкуйников. Из-за пестроты интересов и деяний имя ушкуйников овеивала слава одновременно и героев, и разбойников.

* * *

Ушкуйники были способны на многое. Они вполне могли, подобно испанским конкистадорам, сделать Великий Новгород колониальной империей. Но, так как имперская идея была совершенно чужда Новгородской республике, ушкуйники направляли свою энергию на другие поля деятельности. Например, мстили врагам Новгорода.

Так, в 1320 году на северные владения Новгородской республики напали норвежцы. В ответ ушкуйники совершили морской поход к берегам Норвегии и разорили область Финмарнен. В 1323 году они опустошили норвежскую область Халогаланд. Набеги ушкуйников нанесли норвежцам столь значительный урон, что правители Норвегии даже обратились к римскому папе с призывом объявить крестовый поход против русских.

Часто ушкуйники грабили татарских купцов и разоряли татарские города. «Если новгородское вече не давало позволения на такие походы, то, очевидно, смотрело на них сквозь пальцы, и, по общим понятиям того времени, пограбить и побить бесермен казалось дозволительно. Такое понятие должно было возникнуть очень естественно после того, что претерпели русские земли от татарского своевольства»^{164}.

«В 1360 году новгородские ушкуйники напали на татарский город Жукотин, разорили его, набрали там всякого добра и расположились в русских поволжских городах, особенно в Костроме. Татарские князья обратились с жалобой к хану, и хан Хидырь прислал к русским князьям послов с требованием выдать ему новгородских разбойников»^{165}. Владимирский, нижегородский и ростовский князья, подчиняясь воле хана, пленили ушкуйников в Костроме и выдали их татарам. Впоследствии, мстя за свою братию, ушкуйники разграбили и сожгли Кострому и Нижний Новгород, не щадя и единоплеменников, если те шли против них.

В 1365–1366 годах ушкуйники на двухстах суднах под предводительством трех бояр совершили поход по Волге. Великий князь Димитрий пожаловался на них новгородскому вечу за то, что эти молодцы якобы ограбили под Нижним Новгородом его московских купцов. Новгородские мужи, обсудив это дело на вече, ответили великому князю: «Это ходили молодые люди на Волгу без нашего слова; да они твоих купцов не грабили, а грабили бесермен. За это не сердись на нас».

«С 1360 по 1375 год ушкуйники совершили восемь больших походов на среднюю Волгу, не считая малых налетов. В 1374 году ушкуйники в третий раз взяли город Болгар (недалеко от Казани), затем пошли вниз и взяли сам Сарай — столицу Великого хана. В 1375 году новгородцы на семидесяти ушкуях… уже по традиции нанесли „визит“ в города Болгар и Сарай. Причем правители Болгара, наученные горьким опытом, откупились большой данью, зато ханская столица Сарай была взята штурмом и разграблена»^{166}. Затем ушкуйники спустились вниз по Волге к ее устью. Правитель Астрахани хан Салгей, напуганный разгромом Сарая, тотчас выплатил дань, затребованную новгородцами. Усыпив бдительность ушкуйников, он заманил их в западню и большую часть перебил. Это был один из самых славных и трагических походов ушкуйников.

Перед конфликтом князя Димитрия с Мамаем «за два десятилетия ушкуйники убили больше татар, чем погибло на Куликовом поле»^{167}.

Ушкуйники совершали свои походы на татар и после знаменитой Куликовской битвы. Так в 1392 году татарский царевич Беткут по приказу хана Тохтамыша разорил Вятку, город, основанный выходцами из Новгорода. В ответ ушкуйники предприняли поход по Вятке и Волге. На своем пути они разорили множество татарских селений и городов, в том числе такие крупные, как Жукотин и Казань. Да, ту самую Казань, которую в далеком будущем с таким трудом одолеет царь Иван IV.

Почему о вкладе новгородских ушкуйников в борьбу с Ордой нам известно так мало? «Московские князья сделали все, чтобы об ушкуйниках забыли. Царские и советские историки писали о них редко, неохотно и всегда с укором. Мол, воевали с татарами не так и не там, а главное, проявляли излишнюю самостоятельность, надо было пойти под начало мудрого Дмитрия Донского, и вот тогда…

Но наступила „перестройка“, и в Казани началось издание не подцензурных Москве книг по истории Татарстана. И практически в каждой книге — горестные сетования о погромах мирных татарских городов, учиненных ушкуйниками. Получается, что в XIV веке на берегах Волги и Камы жил да поживал мирный татарский народ, а вот ушкуйники житья ему не давали своими „разбойничьими“ и „массированными“ набегами»^{168}.

* * *

Новгородские ушкуйники, выражаясь терминами Льва Гумилева, были пассионариями, то есть людьми, пассионарный импульс которых превышал импульс самосохранения. Или, говоря русским языком, ушкуйники являлись героическими личностями, способными к самопожертвованию на пути достижения своих целей.

Для каждой нации — благо, когда энергия пассионариев направляется в полезное русло. В этом залог процветания нации и ее дальнейшего позитивного развития. Если пассионарии расходуют свою энергию вхолостую, бессмысленно гибнут или их выдавливают из этнической системы, то нация, теряя закваску, постепенно погружается в полусонное состояние и начинает клониться к упадку во всех сферах жизни.

Ушкуйничество на протяжении длительного времени выплескивало пассионарность за пределы Новгородской республики. Многие из ушкуйников гибли на чужбине. Это, конечно, не могло не сказаться на новгородском этносе. «Пассионарность рассеивается среди окружающих этносов, поднимая их активность, или уходит в никуда вместе с гибелью ее носителей — богатырей»^{169}.

Бурная деятельность пассионариев-ушкуйников, пик которой пришелся на XIV век, не была направлена правительством Новгорода в созидательное русло, на пользу республики. Пассионарная энергия была понапрасну израсходована вдалеке от Новгорода. Сытое и богатое новгородское общество впало в дремоту, из которой его вывела в XV веке агрессия Москвы. Тогда Новгороду срочно понадобились пассионарии, но, увы, к тому времени в новгородском обществе они составляли уже ничтожное меньшинство.

КУЛЬТУРА

Искусство Новгородской республики занимало одно из самых видных мест в культуре средневековой Европы. Великорусское искусство в значительной степени сформировалась в Новгородской земле. Новгородская республика на протяжении длительного времени была сокровищницей и хранительницей исконной, самобытной великорусской культуры. «В истории русского искусства средних веков (XIII–XV) Новгороду принадлежит первое место. Здесь сформировался и в наибольшей чистоте сохранился великорусский тип, вдали от татарской неволи и крепостного рабства. Здесь и сейчас фольклористы находят лучшие песни и былины, старинные костюмы и интереснейшие памятники деревянного зодчества»^{170}.

Своей оригинальностью новгородская культура отличалась от культур и Запада, и Востока. «Для всего мира Новгород — это блистательный центр мировой культуры, не менее важный, чем многие города Италии. Это один из центров Проторенессанса, центр прославленной живописи и архитектуры. Его значение в том, что он оберегал Русь не только в военном отношении, но еще в большей мере в отношении культурном: от растворения в культурах Востока и Запада»^{171}. Самобытность выделяла новгородскую культуру и среди культур других русских земель.

С начала XIV века разгорается борьба за первенство на Руси между Тверью и Москвой. «Новгород долго пытался отстаивать свою независимость от великокняжеской власти, используя соперничество Твери и Москвы. Именно поэтому в зодчестве, как и в живописи, Новгород продолжал идти своим путем, не только развивая старые художественные традиции, но и подчеркнуто противопоставляя свое искусство тем новым художественным движениям, которые возникали в искусстве Твери и Москвы»^{172}.

* * *

Новгородцы были тонкими ценителями искусства. Их летописи, в отличие от других отечественных и зарубежных хроник, изобилуют сведениями обо всех хоть сколько-нибудь значимых событиях культурной жизни Великого Новгорода. «Я не допущу преувеличения, — писал Д. С. Лихачев, — если скажу, что основным героем литературных произведений Новгорода были памятники зодчества и живописи. Редкое крупное здание в Новгороде не имело легенды о своем возникновении, не имело своей истории, зафиксированных в летописи сведений о себе. А с другой стороны, редкое произведение новгородской литературы не было связано с теми или иными памятниками»^{173}.

«Если мы внимательно присмотримся к новгородской письменности, то увидим, что вся она пронизана интересом к искусству… Ни в одной из литератур других русских областей писатели не выказывают себя такими знатоками строительного искусства, техники живописи»^{174}.

В новгородской литературе существовал жанр, посвященный описанию далеких стран. Авторы так называемых «хождений» всегда подробно рассказывали о культурных достижениях других народов. В своих произведениях новгородцы-путешественники значительное место уделяли детальному описанию заграничных памятников искусства. При этом они проявляли удивительное художественное чутье и профессиональное знание мастеров.

«Историки литературы многократно отмечали в литературе Новгорода ее простоту, деловитость, отсутствие украшенности, любовь к бытовому просторечию, трезвый практический ум и здравость понятий. И действительно, сравнительно с литературами других областей литература Новгорода одна из самых простых, как просты и естественны памятники новгородского зодчества. Однако за этой внешней непритязательностью кроется настоящее чувство художников, ценителей искусства, умельцев и знатоков своего дела. Это была деловитость художников, делателей, зодчих, иконописцев, ремесленников, для которых искусство было делом жизни. В их подходе к памятникам искусства чувствуется профессиональная заинтересованность и настоящее их понимание»^{175}.

ЖИВОПИСЬ

О русской средневековой живописи сейчас в основном судят по образцам новгородского искусства. «Почти половина памятников русской живописи XI–XV веков, о происхождении которых мы можем судить с большей или меньшей уверенностью, — новгородские»^{176}. Иконы, написанные новгородскими мастерами, являются украшением лучших музеев мира. Тысячи людей во многих странах знакомятся с достижениями древнерусской культуры именно благодаря этим образцам новгородского искусства.

«Живопись — эта та область, в которой наша раннесредневековая художественная культура превосходила западноевропейскую. Западные средневековые соборы, романские и готические, применяли живопись в ограниченных размерах. Русские, как правило, непременно декорировались мозаиками или фресками. Новгород в XI–XII веках был уже одним из крупнейших русских художественных центров. Начиная с самого древнего памятника, каменного Софийского собора, декорированного и мозаичной, и фресковой живописью, почти все новгородские соборы и церкви… украшались стенною росписью»^{177}. Эта тенденция была продолжена и в последующие века. Причем художественное мастерство выполнения фресок, по словам академика Лихачева, не имело себе равных. «По мастерству исполнения, по изумительному обилию и сохранности образцов новгородские фрески второй половины XIV века не имели себе равных в Европе. Живопись эпохи Предвозрождения была представлена в Новгороде лучше и полнее, чем в самой Византии или в Италии… Всемирную известность получили новгородские иконы второй половины XIV–XV веков»^{178}. Можно только предполагать, какой еще высоты достигло бы новгородское искусство, если бы не погром, который пережил Новгород после присоединения к Москве. В XVI веке в Новгороде еще создавались неподражаемые шедевры искусства, но к XVII веку этот источник древнерусской культуры иссяк окончательно. Все его великие достижения становятся лишь памятниками русской православной цивилизации.

АРХИТЕКТУРА

Издревле новгородцы по всей Руси славились как самые искусные плотники. Новгородские мастера создали немало архитектурных шедевров из дерева. Одними из первых на Руси новгородцы освоили и строительство из камня. Так, в 1044 году новгородский князь Владимир Ярославич возвел каменные стены центральной крепости Новгорода — Детинца. В 1045 году он же заложил первый каменный храм — Святую Софию.

«Детинец и София стали навсегда центром города, его самой монументальной и характерной частью. Зодчие начала XII века стремятся уравновесить в городской застройке грандиозные, доминирующие над городом массы Софии»^{179}. В это время были построены и другие монументальные здания храмов и монастырей. В XII веке немногие крупные европейские города могли соревноваться с Великим Новгородом в области архитектуры. В инженерно-строительном искусстве новгородцы также занимали ведущие позиции. Так, мост через Волхов был в свое время крупнейшим в Европе.

В последующие века новгородцы при строительстве города бережно придерживались гармоничной архитектурной композиции и демонстрировали всему миру умение «архитектурно согласовывать между собою строения, раскинутые на огромных расстояниях друг от друга»^{180}.

Виднейший отечественный археолог В. Л. Янин вспоминал: «В 1947 году моя полевая практика началась на небольшом раскопе внутри новгородского Софийского собора, в подкупольной его части. За девятьсот лет его существования в нем неоднократно велись ремонты, на полы ложился строительный мусор, поверх которого настилались новые полы. В результате первоначальный пол оказался метра на полтора ниже ныне существующего. Казалось бы, при громадной высоте собора разница не столь значительная. Однако, стоя на древнейшем полу, я был потрясен только оттуда видной гармоничной стройностью пропорций храма, как бы летящего к невидимому небосводу. Я вспомнил это ощущение, читая в „Истории русского искусства“ И. Э. Грабаря о разнице между стройной владимиро-суздальской и приземистой новгородской архитектурой. Знаменитый художник и искусствовед писал о том, что новгородскому мужику, жившему среди болот и царапавшему сохой каменистую почву северных пашен, было не до красоты. Коренастые под стать мужику новгородские церкви никому не приходило в голову украшать затейливой резьбой, каким прославлено владимирское Ополье. Однако в результате работ археологов выяснилось, что „приземистость“ новгородских церквей вызвана наслоениями культурного слоя. Когда слой был отгружен от стен храмов, к ним вернулась летящая стройность. Владимирские храмы выстроены из местного белого камня, легко поддающегося резьбе. Новгородцы же строили свои церкви из рыхлого ракушечника, а резьба, подобная владимирской, была в сотнях образцов обнаружена на деревянных предметах утвари и украшений жилища. Новгородец своими руками творил красоту, без которой не мыслил жизни»^{181}.

И. Э. Грабарь Считается знатоком древнерусского искусства. Однако, как видим, ошибаются и признанные авторитеты. Хорошо бы помнить об этом некоторым историкам, до сих пор тиражирующим мнение И. Э. Грабаря о новгородской архитектуре.

Впитав лучшее из европейского и византийского искусства, новгородцы создали собственную архитектуру, в основе которой лежало оригинальное культурное мышление. В Новгороде были созданы шедевры архитектурного искусства, не имеющие аналогов ни на Западе, ни на Востоке. Благодаря этому архитектура Великого Новгорода стала жемчужиной мирового зодчества.

КНИЖНОСТЬ

Эпос

Российская империя во главе с немецкой династией и в значительной степени инородческой аристократией окончательно сформировалась в XVIII веке. С середины этого столетия исследователи начали проявлять интерес к истории, как сейчас говорят, государственно-образующей нации, то есть русских. Интересующий историков материал, кроме летописей, содержался в народных сказаниях — былинах. Но вот незадача, к этому времени в исконно великорусских землях народ под гнетом насаждаемой сверху западноевропейской культуры почти совсем забыл свое эпическое наследие. Выручил север и восток Новгородской земли. «Помимо большой роли участия в создании русского национального эпоса, Новгород сыграл неоценимую роль в деле его сохранения. Общеизвестен факт преимущественного сохранения русского эпоса на севере. С севером оказалась связана историческая жизнь огромного большинства, если не сказать всех, эпических произведений, созданных в разных областях Русской земли»^{182}.

Исследователи, начиная с XVIII века и кончая сегодняшним днем, собирают и записывают древние русские былины в Олонецкой, Поморской, Печорской и Урало-Сибирских областях бывшей Новгородской республики. Здесь, а не в центре Новгородской земли, исторический русский эпос сохранился в наиболее целостном виде. В самом Новгороде из-за предпринятых Московским правительством мер коренных новгородцев почти совсем не осталось уже в конце XVI века. Поэтому сохранению исторической памяти русской нации Великий Новгород послужил еще раз уже своими отдаленными областями, где имперскому правительству окончательно выкорчевать древнюю русскую культуру так и не удалось.

Образование

Князь Ярослав Мудрый открыл в Великом Новгороде первое на Руси училище. Триста юношей приобретали в нем знания, необходимые для деятельности на различных церковных и гражданских должностях.

Н. И. Костомаров писал, что жители Новгородской земли в Средние века были более образованными, чем население Восточной Руси. Школы, где детей учили грамоте и письму, существовали не только в городах Новгородской республики, но и в селах.

Наши предки всегда заимствовали лучшие достижения Запада и Востока. Если где-то можно было почерпнуть необходимые знания, они их получали. Еще задолго до Петра I русские молодые люди приобретали образование в лучших европейских университетах. Так, в XV веке новгородские юноши обычно учились в университете города Ростока, а университет в Болонье даже возглавлял ректор, русский по национальности.

Грамотность

Очень ценный материал для историков содержат берестяные грамоты, которые, начиная с половины прошлого столетия, археологи в изобилии находят при раскопках в Новгороде. Самые ранние грамоты датируются XI веком, самые поздние — XV веком.

«Большинство грамот — пишет А. В. Арциховский, — частные письма, самое существование которых в средневековой России было до раскопок неизвестно. Затрагиваются всевозможные бытовые и деловые вопросы. Многие грамоты были хозяйственными документами. Встречаются также жалобы, адресованные правительству. Имеются школьные записи, шуточные тексты и другое.

До раскопок многие ученые считали, что в средневековой России грамотные люди принадлежали преимущественно к духовенству. Раскопки это окончательно опровергли еще до открытия берестяных грамот. Многие найденные в Новгороде предметы (бочки, сосуды, рыболовные грузила, поплавки, стрелы, банные шайки и т. д.) помечены именами или инициалами владельцев. Это значит, что грамотны были не только эти владельцы, но и их соседи, для которых пометки предназначались.

Берестяные грамоты тоже говорят о широком распространении грамотности. Почти все их авторы и адресаты — люди светские, притом не только богатые, но и бедные, не только мужчины, но и женщины. Попов среди них совсем мало. И в ряде случаев можно доказать, что авторы писали свои грамоты собственноручно. Гипотеза о применении наемных писцов опровергается содержанием и выражениями многих грамот»^{183}. Таким образом, можно смело утверждать, что новгородское общество было обществом всеобщей грамотности.

А как обстояло дело с грамотностью населения в Москве, завоевавшей Новгород? Там грамотными были только духовенство и высший слой общества. В Российской империи даже к началу XX столетия почти 70 % населения оставалось неграмотным. Но и эта цифра демонстрирует огромный успех образовательной политики послереформенной России. По данным за 1863 год, в Псковской губернии, наиболее близкой к Новгороду, среди мужского крестьянского населения грамотных было в это время лишь 1,3 %, а среди женского менее 0,2 %. 1 грамотный крестьянин приходился на 4 деревни, а одна грамотная женщина на 29 деревень^{184}.

Немецким правителям Российской империи грамотный русский мужик был не нужен.

Язык

Новгородский этнос не только являлся генетически более древним, чем великоросский, малоросский и белоросский, но также сохранял в относительной чистоте древнерусский язык.

«Книжность Новгорода, — подчеркивал Д. С. Лихачев, — отличает единая, общая ей черта: близость письменного языка к разговорному. Это свидетельствует о большом пути культурного развития, пройденном русским языком в Новгороде в предшествующие эпохи. Благодаря этому, несмотря на обилие нахлынувших в Новгород после его крещения произведений церковно-славянской письменности, русский литературный язык Новгорода остался чист от церковно-славянизмов и сохранил все свои русские особенности»^{185}.

Литература

Все древнейшие памятники русской письменности связаны с именем Великого Новгорода. «Древнейшая русская рукопись с датой, „Остромирово Евангелие“, была написана в 1057 году по приказанию новгородского посадника Остромира. Древнейшая русская грамота, дошедшая до нашего времени в подлиннике, тоже новгородского происхождения. Это грамота князя Мстислава Владимировича, данная им Юрьеву монастырю под Новгородом около 1130 года. Новгородское происхождение имеет и древнейший частный акт — вкладная Варлаама Хутынского конца XII века. Новгородского же происхождения и древнейшее завещание — духовная Климента XIII века. Велики заслуги Новгорода в деле сохранения памятников русского летописания. Два древнейших списка русской летописи написаны в Новгороде»^{186}.

Новгородское письменное наследие — связующее звено между древнерусской и византийской литературами.

«Великий Новгород сохранил и передал по наследству будущим поколениям и переводную церковную и гражданскую литературу, заимствованную из Византии. Значение этой литературы не вполне еще осознано, к ней нередко относятся с пренебрежением, как к переводным, а не оригинальным произведениям письменности. Между тем греческие произведения, переведенные на русский язык в Древней Руси, иногда имеют самостоятельное значение. Их греческие подлинники порой утеряны. В других случаях русские тексты сохранили более древнюю редакцию греческих сочинений. Не исключена возможность, что переводы делались с более ранних редакций и более ранних рукописей, чем известные нам греческие рукописи»^{187}.

Новгородская книжность обладала колоссальным духовно-культурным потенциалом. Даже в эпоху уничтожения республики она «нашла в себе достаточные силы выполнить литературные предприятия огромного масштаба, составившие два монументальных памятника общерусской средневековой культуры, — это, во-первых, предпринятый и осуществленный в самом конце XV века Геннадиевский библейский свод — первое на Руси и во всем славянском мире полное собрание библейских книг в славянском переводе, во-вторых, осуществленные в половине XVI века так называемые Макарьевские Великие Четьи Минеи — грандиозный свод агиографической, повествовательной и поучительной литературы»^{188}.

По сути, в период Средневековья во всем славянском мире только Великий Новгород обладал необходимыми силами, чтобы осуществить столь великий литературный подвиг. Значимость этого подвига неоценима для всей русской и общеславянской культуры.

Книжные собрания

«Собирание и хранение рукописей производилось при „Доме святой Софии“, так назывался в Новгороде весь политический и хозяйственный комплекс, подчиненный новгородскому архиепископу. Переписка книг при дворе новгородского владыки была поставлена на широкую ногу, на это не жалели средств и труда. Собирали рукописи также монастыри и церкви, князь и бояре»^{189}.

Новгород был ведущим центром древнерусской книжности. По подсчетам исследователей из всего фонда сохранившихся древнерусских книг XI–XIV веков новгородские памятники письменности составляют не менее половины. Иногда этот факт пытаются объяснить тем, что Новгород якобы обходили стороной катаклизмы, гибельные для культуры. Однако, «известно, что Новгород не представлял полного исключения из прочей Руси в отношении сохранности его письменных памятников. Они гибли здесь так же, как и везде в древней Руси, от общего бича — пожаров, гибли от местного бедствия — наводнений»^{190}.

Многочисленные новгородские монастыри обладали большими книжными собраниями. А Софийская библиотека была одной из самых древних, знаменитых и обширных хранилищ книжных сокровищ Руси.

«Крупнейший русский культурный центр в период своего расцвета, Новгород еще в XVII веке оставался самым большим средоточием книжных богатств. Когда во второй половине XVII века понадобилось собрать в Московский Печатный двор книги старого исправленного письма, запросы на них, в первую очередь, были направлены в Новгород и Псков»^{191}.

* * *

Совокупность достижений в области культуры, искусства, общественно-государственного устройства и духовной жизни дает возможность говорить о том, что новгородцы создали одну из самых высокоразвитых цивилизаций своего времени. С точки зрения общерусской цивилизации ее можно назвать новгородской подцивилизацией русской нации.

Надо отметить, что пик новгородской подцивилизации пришелся на тот период русской истории, когда Киевская Русь с ее подцивилизацией русской нации уже перестала существовать, а московская подцивилизация русской нации находилась в стадии формирования. По сути, на протяжении достаточно продолжительного периода времени Великий Новгород один представлял русскую цивилизацию глазам всего мира, окружающего Русь. Представлял ярко и достойно.

ЭКОНОМИКА

Среди населения Древней Руси граждане Новгородской республики по праву считались самыми богатыми. Почему новгородцы были столь зажиточны? Можно согласиться с мнением, что основа богатства Великого Новгорода покоилась на оборотистости купцов, хозяйственности землевладельцев и умении ремесленников. Однако главная причина процветания населения Великого Новгорода состояла не в этом. В других русских княжествах и землях талантливых людей было не меньше. Все дело в общественном строе, который новгородцы утвердили в своем государстве. Именно он позволял гражданам и самим богатеть, и государственные средства преумножать.

В Новгороде не было самодержавных правителей, которые тратили бы деньги на свои прихоти и бездумно финансировали сомнительные проекты. В Новгороде также отсутствовал чиновничий бюрократический аппарат, своей коррумпированностью разъедающий любой общественно-экономический строй. Общественное устройство Великого Новгорода поощряло развитие предпринимательства и препятствовало возникновению культа роскоши.

В Новгородской республике средства собирались и тратились на конкретные цели, которые определялись решениями веча. Новгородская казна хранилась в Софийском соборе, и расходование казенных средств контролировалось Церковью. Люди, отвечавшие за государственные расходы, знали, что за финансовые злоупотребления их ждет не ссылка на Канарские пляжи, а последнее купание в студеных водах Волхова. Это — в настоящей жизни, а после смерти — вечные мучения.

Краеугольным камнем благосостояния Новгорода была республиканская теократичность его общественно-государственного строя.

* * *

В конце XIX века многие отечественные историки придерживались мнения, что основой экономического процветания Новгородской республики была торговля. Более того, некоторые историки выдвинули и упорно доказывали тезис о купеческом происхождении новгородского боярства. Из видных историков с такими представлениями был категорически не согласен Д. И. Иловайский. Отдавая должное торговле, он считал, что основным источником экономического могущества Новгорода было сельское хозяйство, а фундаментом благосостояния новгородского боярства — землевладение.

В XX столетии этой же точки зрения придерживались такие известные историки как А. В. Арциховский, С. А. Тараканова-Белкина, А. В. Данилова и В. Н. Бернадский. Эти ученые в своих трудах подвергли всестороннему анализу многочисленные письменные источники и единодушно доказали правоту Д. И. Иловайского.

Находки при археологических раскопках Новгорода еще более прояснили реалии новгородской экономики. При этом особая роль, конечно, принадлежит берестяным грамотам. В. Л. Янин, один из выдающихся археологов современности, на основании всего комплекса письменных и археологических источников, еще более убедительно доказал, что ведущее место в новгородской экономике занимало боярское землевладельческое хозяйство. Вместе с ним свой весомый вклад в экономическое могущество Великого Новгорода вносили торговля и ремесло. Благосостояние Новгородской республики зиждилось на гармоничном функционировании всех отраслей хозяйства^{192}.

СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО

На заре отечественной историографии некоторые историки, изображая новгородцев сплошь торгашами, придумали байку о том, что население Новгородской земли не могло вырастить достаточного количества зерна для собственного пропитания. Мол, поголовно все новгородцы занимались коммерцией, думали только о барышах и не хотели копаться в земле. На чем эти историки строили свою гипотезу? На летописных упоминаниях о том, что московские князья, когда хотели воздействовать на несговорчивых новгородцев, перекрывали подвоз зерна, который шел через их земли. Жители Новгорода сразу становились более податливыми.

Более здравомыслящие историки считали, что новгородцы не могли прокормить себя из-за сурового климата и скудной земли, не дававшей достаточных урожаев. Однако и те, и другие сходились на том, что Новгород выручали трудолюбивые земледельцы Владимиро-Суздальской земли. Если бы не они и их радетельные князья, то новгородцы вымерли бы с голоду. Это мнение, наверное, в отечественной историографии так бы и продолжало существовать, если бы его не опровергли достижения современной археологии.

Археологические раскопки показали, что «историки преувеличивали значение отдельных летописных известий о ввозе в Новгород из Владимиро-Суздальской земли хлеба во время голодовок. Считалось, что в Новгородской земле вообще не хватало своего хлеба. Это опровергнуто теперь теми же видовыми определениями сорняков. Сорняки, примешанные к найденным при раскопках зернам ржи, пшеницы и т. д., оказались характерными именно для новгородской флоры, а не для среднерусской или какой-либо иной. Новгород был центром большой сельскохозяйственной территории и питался в нормальное время только своим хлебом. Так опровергнуты искаженные представления о торговом балансе этого города. Но сами новгородцы не пахали землю, в отличие от жителей некоторых других средневековых городов»^{193}. Они занимались ремеслом, торговлей, искусством и предоставляли возможность трудиться на земле крестьянам. Как говорится, каждый занимался своим делом.

В западноевропейской исторической литературе до не так уж давнего времени тоже существовало мнение, что у восточных славян, и в частности у новгородцев, земледелие было развито слабо. А немецкие историки считали, что хлеб в Новгородскую республику активно импортировала Ганза. Однако немецкий ученый Б. Видер, тщательно исследовав вопрос производства зерна в Древней Руси и Германии, аргументированно доказал, что ганзейская торговля хлебом в Новгороде носила весьма случайный характер и никаких постоянных зерновых поставок западные купцы в республику не осуществляли^{194}.

Ну а как же быть с фактами, о которых пишут летописцы? Разве они лгут, когда сообщают о подвозе хлеба из Владимиро-Суздальской земли? Конечно, нет. Новгород зависел от поставок хлеба при неурожаях и, особенно, во время голода, периодически случавшегося в любой из средневековых стран. Именно тогда московские князья и пользовались случаем, чтобы добиться от Новгорода выгодных для себя уступок. Зависимость новгородцев от зерновых поставок преувеличивают не летописцы, а некоторые историки промосковской ориентации.

Возникает вопрос: разве Великий Новгород не мог покрывать нехватку зерна за счет поставок из Европы и таким образом не зависеть от прихоти московских князей? Так-то оно так, но часто Ливонский орден, чтобы ослабить Новгород и добиться от него желаемых уступок, действовал аналогично Москве. Например, во время голода 1446 года орденмейстер предпринял все меры к тому, чтобы ганзейские города «запретили купцам своим ввозить хлеб в Новгород. Вооруженные ливонские суда заняли Неву и брали в добычу всякий нагруженный съестными припасами корабль, идущий в Ладожское озеро, не исключая союзных шведских, ни прусских»^{195}.

Может ли история как наука существовать без археологии? Может, и вполне комфортно! Это доказали поколения историков, насочинявших в своих уютных кабинетах целые библиотеки солидно изданных фолиантов. Без археологии им было даже намного проще придумывать свои полуфантастические исторические романы. Они брали несколько письменных источников и рисовали, иногда ссылаясь на них для достоверности, картину за картиной из прошлого любимого или не очень любимого народа.

С момента становления археологии как науки жизнь кабинетных ученых осложнилась. Теперь им приходится все время следить за различными археологическими публикациями, чтобы полет фантазии не слишком отрывал их от земли и постоянно извлекаемого из нее неутомимыми археологами фактического материала.

Новейшие исследования отечественных археологов свидетельствуют о том, что причина нехватки хлеба в Великом Новгороде заключалась не в климатических условиях и не в скудости почвы, а в недостаточном количестве распаханных земель. Поля, пригодные для посева зерновых культур, новгородцы отвоевывали у окружавших их лесов постепенно. «Систематическое голодание было уделом Новгорода только в древнейший период — в XI–XIII веках. Позднее, в эпоху расцвета Новгородской республики, летописец лишь в редчайших случаях пишет о голоде… Широкое освоение пахотных земель во второй половине XIII–XV веках, создавшее основу могущества Новгородской республики, сделало Новгород независимым от ввоза хлеба извне»^{196}.

ТОРГОВЛЯ

Известный историк А. И. Никитский писал: «Было бы несправедливо представлять себе новгородское население в целом, как преимущественно торговое»^{197}. Большая часть граждан обширной Новгородской республики занималась сельским хозяйством и ремеслами. Однако те из граждан республики, которые занимались торговлей, вели ее столь активно и эффективно, что у внешних наблюдателей складывалось впечатление о новгородцах как о нации торговцев. Вместе с тем «преимущественным, если не исключительным, центром торговой деятельности в Новгородской земле был главный город последней, сам Великий Новгород»^{198}.

С А. И. Никитским был вполне согласен другой выдающийся исследователь новгородской истории А. В. Арциховский. Он подчеркивал: «Новгород не был городом торговцев, хотя историки и писатели долго изображали его именно таким городом. Населяли его не столько торговцы, сколько ремесленники, а управляли им не торговцы, а феодалы. Но, конечно, торговля имела там большое значение, и раскопки это показали. Археологически определены предметы, происходившие из разных русских земель, а также из разных западных и восточных стран. В слое X века найдены два больших клада серебряных среднеазиатских монет, чеканенных преимущественно в Самарканде»^{199}.

Новгородцы торговали с большим размахом и успехом. Они имели связи со многими центрами международной торговли. Так, на юге Европы «в Константинополе новгородцы были постоянными гостями, как и другие русские купцы. В этом международном городе Средневековья существовала особая русская улица с лавками»^{200}.

На севере «центром международной торговли в средневековой Европе была Балтика. Долгое время ведущее положение в торговых связях Балтики занимал остров Готланд, находившийся почти в центре Балтийского моря и в политическом отношении практически не зависимый ни от одной из Прибалтийских стран. На протяжении X–XII веков он был промежуточной „станцией“ на торговых путях Балтийского и Северных морей. Тесные торговые отношения связывали в XI–XII веках Готланд с Новгородом, что привело к образованию торговой фактории готландцев в Новгороде и гостиного двора новгородцев на острове»^{201}.

Новгородцы не довольствовались достигнутым. Они постоянно расширяли свои торговые контакты. «В XIV веке новгородские купцы достигали на своих судах берегов Дании и Фландрии, ганзейских и скандинавских городов, Англии и даже Франции. Через Владимиро-Суздальскую землю по Волге Новгород был связан с мусульманским Востоком и Закавказьем. На северо-востоке новгородцы вышли к Белому морю и Ледовитому океану. Путь „из варяг в греки“, шедший по Волхову и Днепру в Черное море, надежно связывал Новгород Великий с Византией»^{202}.

С течением времени Великий Новгород, без всякого преувеличения, стал одним из крупнейших центров мировой торговли. «О широте торговых и культурных связей новгородцев можно судить, нанеся на карту конечные пункты их путешествий с торговыми целями. На западе это будут Ипр во Фландрии, Любек в Германии, Висби на Готланде; на юге-востоке — Астрахань, на юге — Киев, на Черном море — Аккерман, Константинополь; на северо-востоке — Северный Урал. Такие отдаленные торговые связи в средние века имела только Венеция, ганзейские же города ограничивались сравнительно узкими пределами Балтийского и Северного морей»^{203}.

* * *

Промосковские историки любят упрекать Великий Новгород за якобы царствовавший там дух торгашества. Однако никакого повального увлечения торговлей в Новгороде не существовало. Купцы составляли совсем небольшой процент от общего числа населения. Элита республики, бояре, были землевладельцами, подавляющая часть городского населения — ремесленниками.

Новгородские купцы сполна использовали выгоды, которые им представляло очень удачное месторасположение Новгорода, находившегося на перекрестке торговых путей. Разве можно новгородцев за это упрекать? Конечно, нет. Как нельзя упрекать и за то, что в их руках оказались изобильные дары новгородской земли — пушнина и воск, товары столь необходимые для людей Средневековья. Новгородские купцы занимались тем, что в их среде обитания могло принести максимальную выгоду. Если бы новгородцы были бедуинами и жили в пустыне, они занимались бы разведением верблюдов.

* * *

В теократическом Новгороде ничто не совершалось без благословения и участия духовенства. Неужели это касалось и торговли? В полной мере. Разве сфера торговли имеет нечто общее с Церковью? Имеет, если коммерцией занимаются православные люди, которые ничего не делают без церковного благословения.

«Успешное развитие средневековой торговли в Новгороде находилось в тесной зависимости от покровительства и помощи Церкви, представители которой активно стимулировали экономическое развитие Новгородской республики. Торговый суд и контроль над мерами (соблюдение эталонов) были в ведении Новгородского архиепископа. Участие Церкви в контроле за правильностью торговых операций являлось лучшим залогом их успешного осуществления. Особенно значительна была роль новгородского владыки в международной торговле. Начиная с XIV века без его санкции торговые договоры Новгорода считались недействительными»^{204}. Иностранные купцы очень ценили то обстоятельство, что торговля в Новгороде находилась под контролем именно архиепископа. Это делало ее более честной, предсказуемой и защищенной от политической конъектуры.

Ганза

Новгородские купцы вели широкую торговлю с прибалтийскими государствами и посещали многие города Европы. Причем европейцы, заинтересованные в связях с Великим Новгородом, очень ценили деятельность новгородских купцов. Так, Генрих Лев, герцог Баварский и Саксонский, в 1163 году освободил негоциантов некоторых иностранных государств, посещавших город Любек, от пошлин. В грамоте, составленной по этому случаю, русские купцы упоминаются первыми^{205}. Однако с образованием в XIII веке Ганзейского союза для деятельности новгородских купцов на Западе начинается трудный период.

Ганза, товарищество немецких купцов и политический союз немецких городов, складывается в течение XIII века в юго-западной Прибалтике. В 1370 году произошло окончательное оформление Ганзейского союза, в который вошло более 70 городов. «На протяжении XIV–XV веков Ганза держала в своих руках все нити западноевропейской торговли, будучи главным посредником в торговых связях между отдельными областями Центральной, Восточной и Северной Европы. Ганзейские города во главе с Любеком всячески препятствовали проникновению в торговлю купцов неганзейских городов, всеми силами стремились к сохранению монополии в европейской торговле того времени»^{206}.

Ганзейский союз с момента своего возникновения стремился полностью монополизировать торговлю между Европой и Великим Новгородом. Немецкие города, вошедшие в союз, постепенно добились в этом значительных успехов. Немцы фактически вытеснили с новгородских рынков фламандцев, англичан и ломбардцев. Для этого они применяли все доступные средства. Так, например, «штраф в 50 марок грозил всякому, кто оказывал какое-либо содействие представителям этих народов в их стремлении достигнуть Великий Новгород»^{207}. Штраф накладывался и на тех, кто хоть в какой-то степени помогал другим европейцам в торговых сделках с новгородцами.

С другой стороны, на европейских рынках ганзейские немцы чинили всяческие преграды купцам из Новгорода. Они не желали делиться с новгородцами никакими выгодами, которые давала торговля Запада с Востоком. Ганзейцы всеми силами старались устранить новгородцев от активной торговли в Европе и захватить в свои руки весь экспорт и импорт Новгорода^{208}.

Ганза запрещала немецким купцам образовывать с новгородцами торговые товарищества, перевозить их товары на своих судах и финансировать их сделки. В немецких гаванях новгородцы терпели постоянные притеснения и здесь их все время пытались лишить тех привилегий, которые они имели в силу взаимных договоров и которыми в Новгороде пользовались немецкие купцы.

Ганза пыталась строго контролировать и регулировать торговлю с Новгородом. Например, существовал целый список товаров, которые запрещалось привозить в Новгород. Однако запреты часто нарушались: выгода для немецких купцов оказывалась важнее. «Ганза торжественно запрещала возить в Россию и золото; но купцы не слушались устава, противного их личным выгодам, и доставляли Новгороду немало драгоценных металлов, привлекаемые туда славою его изобилия и рассказами, почти баснословными, о пышности двора княжеского, вельмож, богатых граждан»^{209}.

Торговые войны закалили характер новгородских купцов. Представители этого сословия были людьми крепкими, мужественными, целеустремленными, терпеливыми и умными. Им была чужда изнеженность негоциантов, избалованных роскошью. Именно благодаря упорству и настойчивости новгородцев их торговая деятельность не только не сворачивалась, а постоянно развивалась и расширялась. Вопреки всем препятствиям новгородцы продолжали с большим успехом торговать со странами Северной Европы, и эта торговля приносила им весьма значительные доходы.

* * *

Впрочем, состояние открытой торговой войны между Великим Новгородом и Ганзой не было постоянным. История знает немало случаев искренней взаимопомощи. Так, в 1230–1231 годах Русь поразил невиданный голод. В Новгороде умерло огромное количество людей; на его улицах псы терзали тела усопших, которых некому было погребать. Бедствие усугубилось сильнейшим пожаром. В пепел обратилась значительная часть города. Летописец со скорбью предрекал кончину Новгорода. «Но великодушная дружба иноземных купцов отвратила сию погибель. Сведав о бедствии новгородцев, немцы из-за моря спешили к ним с хлебом и, думая более о человеколюбии, нежели о корысти, остановили голод, скоро исчезли ужасные следы его, и народ изъявил живейшую благодарность за такую услугу»^{210}.

Насколько тесным было общение новгородцев с купцами Ганзы? Настолько, что даже отразилось на словарном запасе немецкого языка. Современные исследователи выявили значительный пласт заимствований из древнерусского языка в нижненемецком. Эти заимствования прежде всего относятся к обозначению новгородских должностных лиц, денежных единиц, мер веса и предметов торговли. Немецкие купцы заимствовали у новгородцев ряд формул для составления торговых документов, которые получили в дальнейшем развитие в нижненемецком языке^{211}. Все это говорит о длительных и близких контактах Ганзы с Великим Новгородом.

* * *

Уступая немцам в присутствии на Балтийском море, новгородцы крепко держали в руках контроль над торговлей на всем пространстве своего обширного государства. Здесь Ганза развернуться не могла и вела свою деятельность только в той мере, в какой ей позволяли. На своем участке торговых путей между Западом и Востоком новгородцы компенсировали себе то, что вынужденно недополучали на Балтике.

На территории Новгородской республики торговая деятельность иноземцев фактически была ограничена пределами только одной столицы. Да и в самом Новгороде за немцами пристально следили и не давали полной коммерческой свободы. «Новгород обладал слишком многочисленным купечеством и вдобавок еще привыкшим к широкой деятельности по всей русской земле, чтобы он мог отказаться от выгодного посредничества между Западом и Востоком»^{212}.

* * *

Ганза и Великий Новгород — две основные силы Северной Европы, которые в течение длительного времени контролировали очень выгодную торговлю между Западом и Востоком. Новгородцы и немцы не могли вести эту торговлю друг без друга, но вместе с тем каждый из них стремился, где мог и как мог, монополизировать ее. Немецкие и новгородские купцы на личном уровне тесно сотрудничали и даже дружили между собой. Однако их интенсивная, взаимовыгодная деятельность протекала на фоне превентивной экономической войны между Ганзой и Новгородской республикой. Эта война была скрыта от посторонних глаз, и ее сражения редко открывались взору постороннего зрителя. Тем не менее, ставки в этой скрытой борьбе были весьма высоки и многократно превосходили трофеи некоторых знаменитых завоевателей чужих земель.

* * *

На Руси Новгород держался той же политики, что Ганза в Европе. Если немцы старались быть монополистами в торговле с Новгородом и жестко расправлялись со своими европейскими конкурентами, то новгородцы, отстранив всех других русских купцов, монополизировали всю торговлю с Северной Европой. Поэтому в Новгороде международная торговля имела «характер оптовой торговли, в которой с одной стороны стояли немцы, как представители Запада, с другой же — местные купцы, как представители древней Руси»^{213}. Иноземцам позволяли торговать с другими русскими купцами только через посредничество новгородцев.

Заниматься коммерцией в Новгороде было столь выгодно, что даже приглашенные сюда князья сразу включались в торговую деятельность. Однако новгородцы и князьям не разрешали торговать с иноземцами непосредственно. Поэтому в Новгороде благородным Рюриковичам приходилось совершать торговые операции в качестве частных лиц и мало чем отличаться от простых купцов. Новгородцы не делали уступок в сфере международной торговли даже великим князьям Московским. Не в отместку ли за это москвичи обзывали новгородцев торгашами?

* * *

Со шведами у новгородцев торговые отношения складывались намного проще и свободнее, чем с немцами. Объяснить это, наверное, можно тем, что между Новгородской республикой и Швецией не было посредников, подобных Ганзе. В какой-то степени, благодаря беспосреднической новгородско-шведской коммерции Ганза так и не смогла в конечном счете полностью монополизировать всю балтийскую торговлю.

* * *

Наряду с Ганзой новгородской торговле в западном направлении создавал препятствия Ливонский орден. Западные рыцари, не раз битые новгородцами, очень ревниво относились ко всем успехам республики. Отброшенные от границ Руси, ливонцы всячески препятствовали усилению экономической и военной мощи Новгорода, опасаясь быть уничтоженными новгородскими дружинами в собственном логове.

Ливонский орден ограничивал или совершенно запрещал ввоз в Новгород всех товаров, имевших прямое или косвенное военное предназначение. Так, разрешалось продавать новгородцам только тех лошадей, которые не могли быть использованы в боевых действиях. Все виды оружия ввозить в Новгород с Запада запрещалось строжайше. Виновных в контрабанде наказывали конфискацией имущества и смертной казнью. Причем душа казненного папским интердиктом определялась в ад на вечные муки^{214}.

Москва, естественно, тоже опасалась роста военного потенциала Новгорода и поэтому ограничивала ввоз товаров, которые могли способствовать этому росту, с Востока. Ко второй половине XV века такая стратегическая военно-экономическая блокада стала одной из причин ослабления военного потенциала Новгорода.

РЕМЕСЛА

О ком более всего писали новгородские летописцы? О боярах и купцах. О ком на страницах новгородских летописей почти нет никаких упоминаний? О ремесленниках. «Археологи, добыв и изучив десятки тысяч древних предметов из средневековых слоев Новгорода, расчистив остатки многочисленных древних мастерских, открыли третью важнейшую фигуру новгородской истории — фигуру ремесленника, владевшего всеми тайнами обработки металла и дерева, кости и кожи, камня и шерсти, изготовлявшего и бытовые предметы, и инструменты, умевшего не только построить дом, но и наполнить его тысячью великолепно сделанных вещей»^{215}.

Долгое время в исторической науке существовало неправильное представление не только о Новгороде, но и вообще о русском городе как таковом. Такое представление сложилось на основе изучения только письменных источников. Археология помогла восторжествовать истине.

«Все гипотезы о специфически торговом или специфически административном характере русского города опровергаются раскопками в Новгороде, как и в других городах. Новгород был, конечно, важным торговым и административным центром, но прежде всего он был крупным ремесленным центром»^{216}.

Боярство и купечество было многочисленно, однако «основную массу населения Новгорода составляли ремесленники: ремесла были особенно развиты в древней Руси. Русские мастера владели наиболее совершенными приемами современной им техники. В Западной Европе высоко ценили изделия русских ремесленников. Ученый монах Теофил (конец XI века), перечисляя знаменитые своими ремеслами страны, ставил Русь на второе место, после самой культурной страны тогдашней Европы — Византии. Он ставил Русь впереди Англии, Италии и Франции, а на последнем месте помещал Германию»^{217}.

После нашествия Батыя благодаря ремесленникам Великого Новгорода были сохранены и приумножены достижения древней Руси. «Исторически северо-западный регион в условиях монгольского ига выступал на протяжении XIV–XV веков как хранитель и продолжатель традиций ремесла XII–XIII веков»^{218}. Именно из Великого Новгорода ремесленники Московской Руси черпали передовые технологии ремесленного производства.

Особенно Новгород славился искусством своих ювелиров. Среди всех русских городов он был главным центром производства изделий из благородных металлов, в особенности из серебра. «Значительная доля драгоценной утвари, которая составляла богатство Московских великих князей Василия Темного, Ивана III, была, несомненно, новгородского происхождения… в составе великокняжеской утвари новгородские изделия едва ли не занимали самое видное место»^{219}.

Новгородцы достигли великолепных результатов не только в ювелирном производстве, но и в обычных ремеслах. Наверное, не было ни одного ремесла, которое не процветало бы в Новгороде.

Так, металлографические исследования Б. А. Колчина доказали, что новгородские кузнецы владели разнообразными методами обработки металла. Они «употребляли различные приемы выделки высококачественных стальных изделий: многослойную сварку лезвий, наварку лезвий, изготовление цельной стали, цементацию»^{220}.

Даже у специалистов, хорошо знающих высочайший профессиональный уровень новгородских ремесленников, некоторые находки вызывают неподдельное изумление. В начале XX столетия рыбаки подняли со дна озера Ильмень зеленый сафьяновый сапог. Археологов поразила красота и изящество этого боярского сапога с высоко загнутым кверху носком, тонким и изогнутым каблуком. Они не верили собственным глазам: неужели новгородские мастера достигли такого совершенства? Специалисты долго и скрупулезно исследовали находку, пока не убедились в ее подлинности и древности.

«Большое количество ремесленников, занимавшихся сапожным делом, характерно для разных районов города. При раскопках найдено уже несколько сот тысяч кусков кожаной обуви. С этим можно сопоставить тот факт, что лапти найдены только один раз, хотя лыко в Новгороде сохраняется хорошо и встречается часто. Очевидно, все новгородцы носили кожаную обувь. Здесь не было лапотников, а русские летописи называют лапотниками бедняков. Противоположение людей, обутых в лыко, и людей, одетых в кожу, сохранило свое значение в России до XX века. Обычной обувью новгородцев в X–XIII веках были туфли (поршни), в XIV–XV веках — сапоги. Из других кожаных изделий сравнительно часто встречаются мячи. Новгородцы, оказывается, любили играть в мяч»^{221}.

Вот так! В Российской империи, созданной Москвой, до XX века значительная часть населения ходила в лаптях, а новгородцы уже с X века носили кожаную обувь. Единичные экземпляры лаптей, которые находят в Новгороде археологи, его жители, наверное, хранили в своих домах в качестве сувениров из Москвы.

Даже после падения Новгородской республики «как торговый и ремесленный центр Новгород на рубеже XV–XVI веков, по-видимому, не только не уступал Москве, но во многих отношениях превосходил ее. Показателем развития ремесла явилось наличие там в XVI веке более 200 ремесленных специализаций»^{222}.

Экономический потенциал Новгорода был более мощным, чем хозяйство Москвы. Лучше всего об этом свидетельствует состояние их денежных систем. Когда Иван III захватил Новгород, Москва пережила финансовое потрясение. Почему? «Новгородская деньга содержала вдвое больше серебра, чем московская, и, хотя Москва подчинила Новгород, денежная система покоренного города взяла верх над московской. Московская семибоярщина, стремясь ввести в государстве единое денежное обращение, обратилась к полновесной „новгородке“, потеснившей на рынке страны денежные единицы Москвы, Твери и других земель и княжеств»^{223}.

МИФЫ О «ЗАПАДНИЧЕСТВЕ» И ОБОСОБЛЕННОСТИ НОВГОРОДА

За несколько столетий постоянных контактов с западноевропейцами у новгородцев выработался стойкий духовный иммунитет ко всему чужеземному. Великий Новгород постоянно торговал с Западом и постоянно воевал с ним; новгородцы тесно общались с иностранцами, но никоим образом не хотели походить на них.

Заимствуя достижения Запада в хозяйственной, производственной и военной сферах, новгородцы строго блюли от западноевропейского влияния свою веру, культуру, быт и национальные традиции. Они ни в коей мере и ни в каком отношении не испытывали перед западными соседями комплекса неполноценности. Наоборот, новгородцам было свойственно смотреть на Запад свысока и даже пренебрежительно. Это было связано с тем, что с народами Северной и Западной Европы новгородцы тесно общались с тех далеких времен, когда эти народы уступали им по многим параметрам культурного и технического развития.

У москвичей, почти не общавшихся с западноевропейцами, культурно-духовный иммунитет отсутствовал. Как только москвичи вступили в более или менее тесное общение с представителями Запада, так почти сразу заразились и тяжело заболели западноевропейскими поветриями.

По материальным достижениям цивилизации того времени Великий Новгород почти во всем шел в ногу с Западом, а по некоторым позициям даже опережал его. Москва же, длительное время сидевшая взаперти (кстати, в этой во многом осознанной самоизоляции было немало положительного для великорусской нации), в техническом плане отстала от европейцев, а когда прорубила окно в Европу, начала с ненормальным аппетитом и без всякого разбора потреблять не только технические, но и псевдодуховные продукты Запада. При этом в Москве, а затем в Петербурге, не замечали, как эти генетически измененные продукты когда-то христианской европейской цивилизации постепенно приводят к мутации естество русской государственности и нации.

* * *

В 1214 году новгородский князь Мстислав Мстиславич Удалой решил оказать помощь внукам великого князя киевского Ростислава, которые боролись с князем Всеволодом Чермным, захватившим Киев. Новгородцы сначала поддержали князя Мстислава, но затем начали колебаться. Конец сомнениям положил посадник Твердислав, который на вече призвал новгородцев следовать примеру предков: «Яко, братие, страдали деди наши и отчи за Русьскую землю, тако, братье, и мы поидимъ по своем князи»^{224}.

Новгородцы помогли дружине князя Мстислава изгнать Всеволода из Киева и посадить на киевский стол законного наследника. Современный историк справедливо подчеркивает: «В данном летописном рассказе важным является не столько сам факт участия новгородцев в южнославянской княжеской усобице, сколько осознание новгородцами своего органического единства с Русской землей. Они решили постоять за нее потому, что так поступали их отцы и деды. Новгородских летописцев волновали южнорусские события даже и тогда, когда они не пересекались с новгородскими»^{225}.

Великий Новгород старался держаться от княжеских усобиц как можно дальше. И если он вмешивался в междоусобные распри Рюриковичей, то не по корыстным мотивам, а, как правило, когда видел, что существует угроза единству Русской земли.

Домонгольская Русь, несмотря на удельное устройство, была целостной страной, населенной единым народом. Утверждение об изолированности удельных княжеств — миф.

Русь в домонгольский период представляла собой федерацию различных княжеств и земель под общим руководством великого князя из рода Рюриковичей. Новгород был одним из самых влиятельных членов этой общерусской федерации. Он признавал главенство великого князя, но при этом всемерно оберегал свое исключительное право свободно избирать князя, а не принимать его сообразно династическим обычаям Рюриковичей.

Для новгородцев единство Руси было немыслимо без правления династии Рюрика. Они принимали на княжение Рюриковичей и этим показывали свою неразрывную связь со всей Русской землей.

До татаро-монгольского нашествия Новгород был очень тесно связан с Киевом. Отсюда, как сообщают летописи, часто приглашались князья на правление в Новгород. При этом два государственных центра Руси выступали как равноправные партнеры. «За лаконичными сообщениями летописцев о поставлении князей Новгороду скрываются, как правило, сложные переговоры, сопровождавшиеся обменом посольствами. Даже наиболее сильные киевские князья не решились бы отправить в Новгород своих ставленников без предварительного согласования их кандидатур с новгородцами. Еще справедливее это по отношению к тем из них, кто не чувствовал себя в Киеве слишком прочно. В тех же случаях, когда инициатива замещения княжеского стола целиком принадлежала новгородцам, посольства в Киев отправляли они»^{226}.

Ни о каком отчуждении или, тем более, отделении Новгорода от всей остальной домонгольской Руси, как это пытаются утверждать некоторые авторы, не может быть и речи. П. П. Толочко, приведя убедительные факты, справедливо утверждает, что Новгород и Киев, «два крупнейших центра, стоявших у истоков древнерусского государства, сохраняли тесные политические и церковные связи и в период его феодальной раздробленности. Характер этих связей свидетельствует о нахождении Киева и Новгорода в рамках единой государственно-политической системы»^{227}.

Реально удельная обособленность проявилась и набрала силу после нашествия монголов, когда Владимирская Русь стала тяготеть к Востоку, а Южная Русь — к Западу.

После образования Золотой Орды Великий Новгород, как никто другой, остался верен идеям и традициям единой домонгольской Руси. Новгородская республика, в отличие от других русских земель, ни к кому не тяготела и до конца продолжала идти в истории исконно русским путем.

Южная Русь после утверждения господства Орды под давлением обстоятельств постепенно покинула ряды общерусской федерации. Новгород также имел возможность, причем на несравненно лучших условиях, чем Южная Русь, обособиться от попавшей в зависимость к Орде Северо-Восточной Руси, но остался верен общерусскому единству. Хотя эта верность наложила на сам Новгород не совсем приятные обязанности. Н. И. Костомаров писал: «Новгород не был покорен татарами, как другие русские земли. Путь к самому Новгороду не по силам был татарам. Однако, состоявши в связи с покоренной татарами Русью… Новгород должен был войти в систему подчиненным ханам русских стран и участвовать в платеже выхода победителям. Новгород не противился этому платежу: он не терял сознания принадлежности своей к русскому миру и потому должен был отправлять повинность, которая касалась всех русских земель вместе. Этот платеж выхода привязывал его к особе великого князя, который был посредником между ханом и князьями и русским народом всех подчиненных земель»^{228}.

Новгороду пришлось поступиться и частью своей свободы. «Свободное избрание не руководило более новгородцами, как прежде: тот, кого утверждали татары, становился по праву верховным главою Новгорода. Прежние выборные князья выражали собою внутреннюю институцию Великого Новгорода, были высшими сановниками в управлении края; теперь же великий князь стал как бы чужеземным государем, приобретавшим какое-то право на Новгород. Великий Новгород был, очевидно, в положении страны полузавоеванной. Остальная Русь была завоевана — сделалась собственностью победителей. Татарские ханы были ее безусловными господами, а великие князья — их доверенными, так сказать — господскими приказчиками»^{229}.

Решение остаться в общерусской федерации после монгольского нашествия в конечном итоге привело Великий Новгород к гибели под ударами Москвы. Новгород до последнего дня своего существования стремился сохранять федеративный принцип устройства Руси и пал жертвой своей верности этому принципу.

«Новгород признавал над собою великокняжеское первенство московских князей, получавших это достоинство один за другим от ханов. Московские князья возвышались при содействии Новгорода; с их возвышением падал удельный порядок; и Новгород, вместо благодарности, скоро должен был отстаивать свою свободу от их притязаний»^{230}.

Одним из ярких свидетельств того, что Новгород никогда не отделял себя от Руси, является почитание новгородцами митрополита Петра святым. Так, в 1416 году в Новгороде во имя святителя Петра была освящена каменная церковь. Есть предположение, что еще ранее на ее месте существовал старинный деревянный храм. Почитание святителя Петра, которого москвичи объявили своим покровителем, укреплялось в Новгороде именно в тот период, когда противостояние с Москвой достигло своего апогея. Если бы новгородцы стремились к обособлению своей земли от остальной Руси, они вряд ли способствовали бы всероссийскому прославлению святого, которому москвичи приписывали пророчества о мессианской роли Москвы.

* * *

Еще одним доказательством того, что Новгород не обособлял себя от других русских земель, является закон о собственности на землю в Новгородской республике. Земельный вопрос — достаточно сложная проблема, до конца еще не решенная историками. Сейчас можно говорить только о том, что землевладение в Новгороде представляло сложную структуру, в которой титульная верховная собственность на землю принадлежала государству. В чем проявлялось это верховное право на землю? В частности, в запрещении приобретать земельные вотчины тверским, а затем московским князьям и их боярам, дворянам и слугам. Правительство республики всеми мерами препятствовало укоренению на новгородской земле представителей северо-восточных княжеств Руси. Руководители Новгорода прекрасно понимали, что эти люди, став новгородскими землевладельцами, будут представлять явную угрозу республиканскому устройству их государства.

А как вели себя князья Владимиро-Суздальской и Московской Руси? Они вместе со своими служилыми людьми, несмотря на угрозу конфискации, используя все средства, постоянно приобретали вотчины на новгородской территории. О чем это говорит? Во-первых, о том, что новгородские землевладения были выгодной собственностью, приносящей своим владельцам солидный доход (не правда ли, что это еще одно опровержение мифа о хлебной скудости новгородской земли?). Во-вторых, и это особенно важно, «Новгородская боярская республика и северо-восточные княжества исторически продолжали традиции некогда политически единого Русского государства. Они представляли собой традиционное этнокультурное пространство, определяющее значение в котором имел восточнославянский, позднее — русский этнос. Они принадлежали к конфессиональному пространству одной православной митрополии. Со второй половины XIII века политически они входили в одну систему Великого княжения Владимирского. Вероятно, все эти факторы формировали в высших сословиях восприятие северо-восточных княжеств и Новгородской земли как единого этнокультурного пространства, на которое по традиции и закону могла распространяться их экономическая и социальная активность»^{231}.

Постоянное и упорное стремление князей Северо-Восточной Руси приобретать земельные вотчины на территории Новгородской республики очень ясно свидетельствует о том, что эти князья считали Новгород неотъемлемой частью Руси. Собственно так же мыслили и в самом Новгороде. Несмотря на официальные запреты и угрозы конфискаций, на территории республики почти всегда существовали землевладения, принадлежащие князьям, боярам и дворянам Северо-Восточной Руси. И при этом новгородское правительство никогда не предпринимало против них радикальных мер. То, что в Новгороде ни в коем случае не позволяли иностранцам, негласно разрешали русским из соседних княжеств.

НОВГОРОД И МОСКВА

ПАГУБНАЯ ТРАДИЦИЯ

Великий Новгород всегда был поборником древнего устройства Руси. Новгородцы неизменно признавали своим верховный сюзереном князя-Рюриковича и соблюдали этот принцип последовательно и твердо. Однако Новгород оказался заложником своей непоколебимой традиции, когда вся власть над Русью оказалась в руках московских Рюриковичей.

Новгородцы не желали присоединяться к Москве, но не могли отказаться от прочно укоренившейся политической модели существования. Отказ от признания сюзереном князя из рода Рюриковичей — а выбирать из них, кроме московского князя, тогда уже было некого — расценивался большинством новгородских граждан как непростительная измена единству Руси. Именно раздвоенность политического сознания во многом способствовала гибели Великого Новгорода как государства и исчезновению новгородцев как самобытного русского этноса.

Москва, наоборот, хотя ее и возглавляли потомки Рюрика, последовательно и целеустремленно рушила общественно-политический мир рюриковой Руси. Некоторые историки любят рассуждать о том, что исторические обстоятельства требовали замены отжившей свой век политической системы на новую, более прогрессивную. Может быть, но факт остается фактом: в противостоянии двух русских земель Великий Новгород явился защитником древнерусской традиции (и не только политической), а Москва — ее разрушительницей и созидательницей новой великодержавной традиции.

Авторы историософских размышлений о борьбе нового со старым почти всегда подразумевают, что старое — это негодное, отработанное сырье. Однако чаще старое — это на самом деле почти во всех отношениях комфортное общество, но утратившее агрессивность и, что более бедственно, способность жестко защищать себя.

УЧЕНИКИ ОРДЫ

Московские правители не погнушались стать подручными у завоевателей Руси. При этом московские князья самыми жестокими методами собирали дань со своих же соотечественников в пользу поработителей, прикарманивая часть собранных средств. Во все времена у всех народов подобное поведение вызывало, мягко говоря, однозначно негативную оценку. Однако в промосковской историографии действия московских князей оцениваются как вершина политической (хорошо хоть не нравственной) мудрости.

Касаясь темы татаро-монгольского ига, хочется отметить, что трактовка этого периода русской истории под пером промосковских историков вышла очень убогой. Двести лет русские были рабами Орды. Москва, выдавая себя за пособницу завоевателей, десятилетиями тайком копила силы и, наконец, сбросила ненавистное порабощение. За этот великий подвиг Москве надо списать всю жестокость, с которой она объединяла Русь. Более того, всех, кто противился москвичам, надо объявить предателями, бунтовщиками и отпетыми негодяями.

Подобные исторические байки, безусловно, возвеличивают Москву, но наносят непоправимый вред русскому национальному самосознанию. Во-первых, русских приучают к мысли, что они — потомки рабов. Во-вторых, выходит, что русская государственность, берущая начало от великого княжества Московского, по своей природе порочна, так как Москва изначально была хитра, коварна и беспринципна. В-третьих, из национальной памяти изымается весь исторический пласт, связанный с русской, но не московской, цивилизацией.

Многие современные историки, не испытывающие идеологического пресса и снявшие политические шоры со своих глаз, уже убедительно доказали, что пресловутого татаро-монгольского ига, в том варианте, который до сих пор преподается в школах, попросту никогда не было. Да, почти двести лет часть Руси входила в состав Ордынской империи. Однако при этом русский и другие народы, населявшие пределы империи, находились в равных условиях по отношению друг к другу и высшей ханской власти. И условия эти были отнюдь не рабские. В Ордынской империи, как и во многих других средневековых государствах, царили вассальные отношения. Русь была вассалом Орды. И в этом нет ничего зазорного. В Средневековье половина Европы была вассалом другой половины. Такое положение дел тогда считалось вполне нормальным. Таково было устройство средневекового мира. Оно, к слову сказать, имело и свои преимущества. Например, на вассальных отношениях строилась система международной безопасности того времени. Так, какое-нибудь мощное государство не могло безнаказанно напасть на своего маленького соседа, потому что за тем стоял его могучий брат-сюзерен.

Союз с Ордой во многом был выгоден для Руси. Когда же она достаточно окрепла для самостоятельного политического плавания, то расторгла этот союз. Роль Москвы в создании нового единого русского государства, несомненно, велика. Однако недопустимо приукрашивать деятельность Москвы и одновременно обливать грязью ее противников из числа других русский земель. Ложь во спасение приводит не к спасению, а к гибели. Для русского историка постоянным ориентиром в работе должно быть благо русской нации, а не величие политических систем и властителей, сменявших друг друга на исторической сцене России.

ЗА СПИНОЙ

Русь для Европы была щитом от татаро-монгольской агрессии. Великий Новгород для Руси был щитом от экспансии европейцев-крестоносцев. Именно благодаря новгородской твердыне Московская Русь смогла накопить силы, противостать Орде и победить ее. Защищенная с запада Новгородом, Москва целеустремленно и последовательно решала ордынскую проблему, особенно не беспокоясь о тыле. Когда же эта проблема была успешно решена, настал черед Новгорода.

Москва всегда относилась к Новгороду, как Орда к Руси. Постоянное требование дани. За отказ — набег. Служба Орде не прошла даром. Среди ханских учеников Московские великие князья оказались отличниками. Вечевая республика, несшая основное бремя противостояния западным захватчикам и своей борьбой способствовавшая возвышению Москвы, была без остатка поглощена последней.

Значение Новгорода мало оценено московской историографией. Тем не менее, Новгород — самая большая жертва, принесенная на алтарь единого общерусского государства. Самоотверженный страж западных рубежей Руси никогда не проявлял влечения к захвату соседних русских княжеств. Свое территориальное приращение он осуществлял только за счет присоединения земель северных и северо-восточных инородческих племен. Хозяйство этих народов имело невысокий экономический уровень. Новгородское государство было огромным по территории, но его мощь сосредоточивалась только в центре.

Москва, в отличие от Новгорода, шла другим путем. Она постоянно расширяла свои границы за счет близлежащих русских княжеств. Она приращивала свои силы за счет присоединения экономически развитых районов и многочисленных городов с высоким уровнем производства, торговли и культуры.

Новгород стал заложником своих политических принципов. Отказавшись насильственно захватывать другие русские земли, он обрек себя на военно-политический застой. Москва, не очень разбираясь в средствах, постепенно вобрала в себя весь потенциал Северо-Восточной Руси. Исход противостояния между Москвой и Новгородом был предрешен и с политической, и с экономической, и с военной точки зрения.

Московская Русь должна быть благодарна Новгороду, который защищал ее от нашествия западных агрессоров и при этом не стал для нее препятствием в деле общерусского государственного объединения.

РЕЛИКТОВЫЙ ЭТНОС

Лев Гумилев, называя новгородцев XV века реликтовым этносом, считал их последним этническим осколком Древней Руси. Мнение нашего знаменитого историка во многом справедливо. Когда к середине XV века стали различимы этнические черты великороссов, малороссов и белороссов, духовный и генетический тип древнерусской нации сохранялся в чистоте только в Новгороде.

На заре становления Новгородского государства славяне, прародители новгородцев, на берегах Ильменя в незначительной степени смешались с местными племенами. Затем на протяжении нескольких столетий новгородцы практически не испытывали сколько-нибудь заметных этнических изменений.

Славяне, будущие московиты, осваивали Северо-Восточную Русь в течение нескольких столетий. Здесь они смешивались с местными финно-угорскими племенами в значительно большей мере, чем в Новгородской земле. На этническое формирование населения Московского государства также оказывали влияние половцы, татары и литовцы. Столкновение новгородцев и москвичей вполне можно назвать столкновением старорусского и новорусского этносов.

Если бы Москве в XV веке не удалось завоевать Новгород и растворить новгородцев в своей этнической среде, то через 200–300 лет наряду с тремя ветвями русской нации — великороссами, малороссами и белороссами — вполне вероятно появилась бы, а лучше сказать сохранилась бы, четвертая ветвь — старороссы-новгородцы. В середине XV века новгородцы и москвичи в этническом отношении были еще очень близки, поэтому новгородцы бесследно исчезли в национальной стихии Московского государства.

* * *

Рассматривая взаимоотношения Новгородской республики и Московского государства, надо учитывать тот факт, что Великий Новгород считал себя почти во всем намного выше Москвы. Когда звезда Москвы еще только загорелась на русском политическом небосводе, Новгород был уже сильным, славным и древним государством. Свои духовные, общественные и культурные традиции новгородцы ставили несравненно выше московского уклада жизни, в котором многое они считали неоправданным и сомнительным нововведением.

Трепетно любя свою вольность, новгородцы более всего не терпели, если не сказать презирали, Москву за ее внутреннюю и внешнюю несвободу. Новгородцев возмущало холопское положение любого жителя Московского государства по отношению к князю. Новгородцам претила зависимость московских князей от ордынских ханов, услужливость перед захватчиками и опора на них в борьбе с другими русскими княжествами. Понятно, Москва без такой политики никогда не стала бы объединительным центром Руси, но подобная политика вызывала и соответствующее отношение Великого Новгорода, да и не только его.

РАЗГРОМ

НА ПОРОГЕ ГИБЕЛИ

Незадолго до завоевания Новгородской земли Москва сама оказалась в критическом положении.

В 1445 году в бою под Суздалем великий князь Московский Василий II попал в плен к татарам. Хан Улу-Мухаммед предложил князю свободу в обмен на огромный выкуп и кабальные условия, которые, по сути, возвращали Русь во времена Батыя. Василий II, литовец по матери, страстно желая властвовать над русскими и не считаясь с их национальными интересами, согласился выполнить все требования хана. В Москву Василий II явился окруженный толпой татарских князьков, уже готовых принять власть над русскими городами. Такого позора Москва не видывала уже давно! Народ негодовал на своего князя, который ради собственного спасения был готов отдать их в рабство татарам.

Всеобщим возмущением воспользовался князь Дмитрий Шемяка, давний противник Василия II. Он возглавил, можно сказать, национальное восстание против великого князя, вступившего в сговор с врагами Руси. Дмитрию Шемяке удалось быстро сплотить оппозицию и отстранить Василия II от власти. Совершая суд, восставшие вопрошали великого князя: «Почто еси тотар привел на Рускую землю, и городы дал еси им и волости в кормленье? А тотар любишь и речь их любишь паче меры, а хрестьян томишь без милости, а злато и сребро тотарам даешь, и именье великое»^{232}.

Оппозицию Василию II, поддержанную широкими массами русского населения, духовно окормляли старцы Троице-Сергиева монастыря. Несмотря на это, Василию II вскоре удалось собрать вокруг себя своих сторонников, и кровавая борьба за великокняжеский престол вспыхнула с новой силой.

Воспользовавшись московской смутой, Швеция в союзе с Ливонским орденом нанесла удар по Руси с запада. В течение 1445–1448 годов Великий Новгород совместно с Псковом вел тяжелую войну против западных агрессоров. Положение Новгородской республики осложнилось еще более, когда Литва, тоже не преминув воспользоваться русской междоусобицей, предъявила претензии на исконно новгородские земли. Тем не менее из этой сложнейшей ситуации Великий Новгород вышел с честью и в очередной раз оказался тем щитом, который уже не раз спасал Русь от западных поработителей.

Новгородская республика издревле предоставляла убежище гонимым и обездоленным. Ее гостеприимством пользовались многие русские князья, испытавшие поражения в усобицах и преследуемые своими врагами. Великий Новгород всегда давал им прибежище, несмотря на недовольство их противников и невыгодность такого покровительства с политической точки зрения. Не отступили от своего правила новгородцы и во время московской смуты. В Новгороде попеременно скрывались от преследователей и Василий II, и Дмитрий Шемяка.

Василий II, победив Шемяку и укрепившись на великокняжеском престоле, отплатил Новгороду за его невмешательство в московскую междоусобицу и оборону западных границ черной неблагодарностью. В 1456 году, чтобы наказать новгородских бояр якобы за связь с Дмитрием Шемякой, Василий II предпринял поход на Новгород. Часть его войск составляли татары, принятые на московскую службу.

Военные действия начались с того, что войска Василия II заняли Торжок. Затем они разграбили Старую Руссу, в которой убили множество жителей. Московские полки уже готовились двинуться на сам Новгород, как перед ними неожиданно появилось конное новгородское войско. В завязавшейся битве решающую роль сыграли татары. Они издали стрелами перебили лошадей у закованных в броню новгородских всадников и тем самым преподнесли победу великому князю.

1456 году в местечке Яжелбицах в результате переговоров между новгородским архиепископом Евфимием и Василием II был заключен договор. Новгородская республика, потерпевшая в войне поражение, лишилась некоторых своих суверенных прав, в том числе права предоставлять убежище политическим изгнанникам. Согласно этому договору новгородцы также обязывались выплатить Василию II контрибуцию в размере 10 ООО рублей — сумму по тем временам несметную. Чтобы представить ее размеры, надо сказать, что хан Едигей в 1408 году за снятие осады с Москвы получил 3000 рублей, а самого Василия II татары выпустили из плена за 5000 рублей. О чем это говорит? О богатстве Великого Новгорода и истинных причинах похода, предпринятого Василием II.

Спустя пятнадцать лет после заключения Яжелбицкого договора Иван III, сын Василия II, приступит к окончательному завоеванию Новгорода. За пример он возьмет действия отца. Иван III также поведет на Новгород татар и применит их тактику в борьбе с новгородцами.

* * *

В середине XV века политика Новгородской республики по отношению соседей оставалась прежней. «Новгород всегда оставался верен старине; он не хотел ни властвовать, ни расширять своих пределов; он хотел и сам быть, и видеть вокруг себя русский мир в таком положении, в каком он вырос в протекшие века; готов был, по старинным обычаям, признавать над собою первенство великого князя в качестве первого между равными, но не в значении властвующегр князьями; хотел, чтобы собственная его автономия была не нарушена»¹. Однако к этому времени на Руси сформировалась сила, которая смотрела на положение общерусских дел совсем иначе, чем Новгород. Не обращая внимания на старину, уничтожая вековые традиции, не считаясь ни с чем и ни с кем, Москва уже строила свой новый имперский мир, который можно назвать российским, но никак не русским.

Л. Гумилев писал, что в конце XV века москвичи перестали воспринимать новгородцев как «своих». Иван III шел на Новгород, по слову летописца, «не яко на христиан, но яко на язычник и на отступник православья»¹. Молодой московский этнос в тот момент уже руководствовался новым национально-политическим менталитетом. Москвичи громили старорусский новгородский этнос и выкорчевывали его многовековые традиции с непоколебимой уверенностью в своей полной правоте. И это не удивительно. Все новое и революционное всегда стремится расправиться со старым и консервативным, даже если это старое на самом деле является исконно «своим».

* * *

В отечественной, особенно советской, историографии, когда речь заходит о завоевании Москвой Великого Новгорода, часто употребляется слово «воссоединение». Встречается оно и в книге Д. С. Лихачева «Новгород Великий. Очерк культуры Новгорода XI–XVII веков», 1945 года издания.

Это исследование выдающегося ученого интересно и содержательно. Однако Д. С. Лихачеву, написавшему книгу в период правления Сталина, пришлось отдать дань времени. Характерно название одной из глав: «Сторонники воссоединения с Москвой в Новгороде». Сразу напрашивается вопрос: разве Великий Новгород когда-то отделился от Москвы? Как известно, до момента захвата его Иваном III он был самостоятельным государством, никогда не входившим в состав Московского княжества. Или название другой главы: «Воссоединение Новгорода с Русским государством». Не правда ли неловко за государственную власть, идеология которой заставила Д. С. Лихачева писать явную нелепицу? Ведь ему, знаменитому специалисту в области древнерусской культуры и истории, было прекрасно известно, что Новгород никогда не отделялся от Русского государства? Однако иначе выражаться в то время не позволялось.

Сталинская концепция истории безапелляционно отождествляла Русское государство только с Москвой. Следуя этой доктрине, историкам приходилось утверждать, что Москва не завоевывала другие русские земли, а воссоединяла с собой. Они, дескать, когда-то от нее отпали, и московским князьям выпал нелегкий жребий их воссоединять. Даты отпадений русских княжеств и земель от Москвы, естественно, обходили молчанием.

Такая однобокая и, по сути, убогая концепция русской истории, однако, не была «научным» открытием только сталинских историков. Свое вдохновение они черпали из трудов некоторых своих предшественников, историков имперской России.

МОСКОВСКАЯ ПРОПАГАНДА

Историки М. Д. Приселков и Я. С. Лурье подчеркивали, что изложение в отечественной историографии хорошо известного процесса присоединения Новгорода к Москве, содержит массу пробелов и неясностей^{233}. Причина этого в «московской политической трактовке» почти всех дошедших до нас летописей. Источники, написанные москвичами, освещают историю присоединения Новгорода, не скрывая предвзятости и не стесняясь сообщать явные нелепицы. «Политическая тенденциозность и необъективность московских летописей в этом отношении, к сожалению, очевидна. Два московских рассказа о присоединении Новгорода („Словеса избранна от святых писаний“ и повествования в великокняжеском своде) построены на традиционной схеме сказаний о битвах христиан с „неверными агарянами“, то есть, по той схеме, которую принципиально нельзя было применять к единоверному и единокровному Новгороду»^{234}.

Причины, повод и ход завоевания Новгорода Иваном III известны только со слов московских источников. «Что же произошло в Новгороде в последний год самостоятельного политического бытия феодальной республики? Ответ на этот вопрос крайне затруднен из-за отсутствия новгородских источников. Московская точка зрения на события, непосредственно предшествовавшие войне с Новгородом, отразилась в двух памятниках: один из них — рассказ Московской летописи, другой — „Словеса избранные“ читающиеся в летописях Софийско-Львовской и Новгородской IV по списку Дубровского»^{235}. В этих источниках представлен односторонний взгляд на присоединение Новгородской земли к Москве. Сами новгородцы, став подданными московского государя, уже не могли свободно и безнаказанно излагать свое видение происшедших событий. Если какие-либо источники и содержали новгородский взгляд на гибель республики, то они, по всей видимости, были уничтожены с благословения Москвы.

«„Словеса“ и рассказ Московской летописи — два публицистических памятника официального характера, в наиболее развернутом виде раскрывающие мотивы действий великого князя и обоснование необходимости и правомерности Новгородского похода. Официозность происхождения, следовательно, оценок и выводов — их основная общая черта»^{236}.

Какие выводы можно сделать, читая московский рассказ о присоединении Новгорода Иваном III? «Во-первых, в нем всячески подчеркивается миролюбие и долготерпение московского князя… Думается, подчеркивание миролюбия великого князя — не случайность. Война против одной из русских земель, русских против русских, представляется современникам крайне непопулярной, негативной акцией. Сознание общности интересов русских земель пустило достаточно глубокие корни: обнажая меч против одной из них, великий князь считает необходимым представить эту акцию в возможно менее отрицательном свете.

Второй момент, не менее настойчиво подчеркиваемый, — традиционность, „старина“ подчинения Новгорода великому князю. Выступая против Новгорода, великий князь защищает „старину“, нарушенную новгородцами.

Третий момент — связь политического единства Русской земли с единством церковным. Поход против Новгорода — это поход не только против изменников государства, но и против отступников Церкви, он приобретает характер нравственного императива»^{237}.

Московские пропагандисты выполняли политический заказ Ивана III, который требовал от них оправдать захват Новгорода. В своих писаниях москвичи все поставили с ног на голову и белое представили черным. Московские источники характеризуют русских православных новгородцев как предателей Руси, Церкви и старинных отеческих обычаев. Неудивительно, что, начитавшись и наслушавшись подобных измышлений, жители Московского княжества могли в праведном гневе восклицать: «Разве новгородцы теперь нам братья? Любой инородец, признающий власть нашего государя, отныне нам ближе, чем они!» Так, собственно, в реальности и происходило.

Именно в эпоху правления Ивана III окончательно оформилось демагогическое утверждение, что настоящими русскими являются только те, кто преданно служит Москве и ее правителю. Эту примитивную идею с тех пор так глубоко вбивали в русское народное сознание, что она приносила плоды даже во времена тирании Сталина.

Москва, объединяя русские земли вокруг себя, пользовалась, не будет преувеличением сказать, любыми средствами. Но с течением времени московские государи стали отдавать предпочтение военной силе. Во многих случаях использовать ее было проще и эффективней. Тем более что военный потенциал Москвы, не в пример соседям, постоянно рос. Если сильный всегда прав, то стоило ли Москве утруждать себя поиском способов полюбовного объединения с Новгородом, военные силы которого уступали московским?

СОЮЗ С ЛИТВОЙ

Одним из официальных предлогов для нападения Москвы на Великий Новгород стало обвинение новгородцев в желании присоединиться к Литве. Однако почему вдруг у свободолюбивых новгородцев возникло столь странное желание? Отчего им внезапно надоело жить в суверенном государстве и захотелось стать вассалами Литвы, с которой они до этого постоянно воевали? Ответ очевиден. Москва сама спровоцировала возникновение в Новгороде пролитовской партии, которая и обратилась за помощью к Казимиру, великому князю Литовскому и королю Польши.

Политика Иван III по отношению к Великому Новгороду — это стремление реально, а не номинально, как было до него, подчинить Новгородскую республику Москве. Именно упорное проведение этой политики в жизнь и заставило новгородцев обратить свой взор к Литве. Только угроза гибели собственного государства вынудила новгородцев искать союза с Литвой. В иных обстоятельствах такое желание у них никогда не возникло бы и в мыслях.

Почему новгородцы обратились за помощью именно к Литве? Из всех возможных вариантов этот был для них самым приемлемым. В XIV–XVI веках Литовское государство имело федеративный характер. Причем русские занимали в нем столь важное место, что в историографии закрепилось название Литовско-Русского государства.

Когда Великий Новгород остался один на один с Москвой, «под властью короля Казимира соединилась значительная часть русского мира. Русские города не теряли основ своего прежнего порядка; не видно было стремлений подавить самобытность русских земель, поступивших в состав литовской державы: если и допускались изменения, то они не только не стесняли свободы, но и способствовали ее расширению»^{238}.

Казимир целенаправленно укреплял гражданские свободы и неприкосновенность имущества своих подданных. Благодаря такой политике, крупные землевладельцы стали почти полностью независимыми от государства. Казимир давал горожанам и торговому сословию широкие привилегии и способствовал их процветанию. Внутриполитический курс короля не способствовал укреплению его личной власти, однако возглавляемая им федерация становилась все более и более привлекательной в глазах соседей, в частности, Великого Новгорода.

Сложилась парадоксальная ситуация. В Литовском государстве русские не были державнообразующим народом, однако по благосостоянию и свободе они стояли выше собратьев, находившихся под властью Москвы, которая тогда формально создавала единое русское государство. В будущем положение только усугубится. Москва создаст империю, где русские, государственно-образующий народ, по сравнению с другими народами, входящими в эту империю, будут находиться по многим параметрам в худшем положении.

В Литовско-Русском государстве новгородцы имели возможность сохранить свою веру, свободу и имущество. В Московском же, как показало будущее, те новгородцы, которым удалось остаться в живых, сумели сохранить только веру.

За помощью к великому князю Литовскому обратились «новгородцы в последний, решительный час. Но великий князь литовский и вместе король польский был католик; отложиться от московского князя и поддаться литовскому, отложиться от московского митрополита и признать свою зависимость от митрополита киевского, митрополита подозрительного по своему поставлению в глазах многих, в глазах большинства в Новгороде, в глазах всего северного народонаселения значило изменить православию, приложиться к латинству или, по крайней мере, подвергнуть древнее благочестие сильной опасности. Таким образом, мысль о подданстве великому князю литовскому встречала сопротивление в господствующем чувстве большинства в Новгороде, в привязанности к вере предков; таким образом, Москва в окончательной борьбе своей с Новгородом имела могущественного нравственного союзника, обещавшего верную победу; этот союзник было православие»^{239}.

Защищаясь от агрессии Москвы, новгородцы, кроме Литвы, могли обратиться за помощью к Швеции, Ливонии или Орде. Эти государства опасались усиления Москвы за счет присоединения Новгородской земли, поэтому, несомненно, откликнулись бы на призыв о помощи. Однако новгородцы не стали вовлекать во внутренний русский конфликт иноземцев. Несмотря на смертельную угрозу своей независимости, они проявили благородство, достойное восхищения всей русской нации. Если бы Великий Новгород вступил в коалицию с иноземцами против Москвы, последствия для всего русского народа были бы ужасающими.

ХОД ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ

«Естественные рубежи отделяли Новгородские владения и от земель Северо-Восточной Руси. Это были обширные пространства заболоченных лесов, занимавших водоразделы рек ильменского бассейна и верхних притоков Волги»^{240}. Издавна князья Северо-Восточной Руси нападали на Новгород по проторенным дорогам, не рискуя сворачивать с них в сторону. Кто пренебрегал опытом предшественников, тот горько расплачивался за легкомыслие.

Так, в 1316 году великий князь Михаил Ярославич предпринял поход на Новгород. К его приходу новгородцы успели хорошо подготовиться. Подойдя с войском к Новгороду, Михаил Ярославич нашел город сильно укрепленным и понял, что на легкую победу рассчитывать не приходится. К тому же «остервенение и многочисленность собранных в Новгороде ратников изумили великого князя: он стоял несколько времени близ города, решился отступить и вздумал, к несчастию, идти назад ближайшею дорогою, сквозь леса дремучие. Там войско его между озерами и болотами тщетно искало пути удобного. Кони, люди падали мертвые от усталости и голода; воины сдирали кожу с щитов своих, чтобы питаться ею. Надлежало бросить или сжечь обозы. Князь вышел, наконец, из сих мрачных пустынь с одною пехотою, изнуренною и почти безоружною»^{241}.

Южно-восточные районы Новгородской республики были неудобны для военных действий. Все пути продвижения войск здесь легко предсказывались. Новгородцы надеялись на природную защищенность этого рубежа обороны и особенно не укрепляли его. Хотя именно природа давала возможность сделать южно-восточную границу неприступной. Для этого надо было только среди трясин и дремучих лесов на стратегически важных дорогах воздвигнуть каменные крепости. Вместо них здесь располагались редкие деревянные укрепления. Новгородцы все же не считали москвичей заклятыми врагами и никогда по-настоящему не готовились вести с ними затяжную кровопролитную войну. Новгородцы относились к москвичам, как к единокровным и единоверным братьям.

Иван III решил захватить Великий Новгород в 1471 году. К несчастью для новгородцев, лето этого года выдалось на редкость засушливым. С мая по сентябрь не выпало ни одного дождя. Непроходимые лесные топи высохли. Московские полки с обозами и скотом смогли идти путями, которыми до этого никто в Новгородские пределы не вторгался.

* * *

Передовые полки москвичей вошли в пределы Новгородской республики в начале июня 1471 года. Им было приказано «жечь без пощады новгородские пригороды и селения; положить пусту землю, через которую будет лежать путь, — убивать без разбору и сострадания и малых, и старых, и загонять в плен, людей»^{242}.

Сам Иван III во главе войска выступил из Москвы 20 июня. Накануне похода он раздал милостыню, помолился перед гробницами московских святых и принял благословение митрополита.

Тем временем московские отряды и их псковские союзники уже без пощады опустошали Новгородскую землю с запада и востока. «С одной стороны воевода Холмский и рать великокняжеская, с другой псковитяне, вступив в землю Новгородскую, истребляли все огнем и мечем. Дым, пламя, кровавые реки, стон и вопль от востока и запада неслись к берегам Ильменя. Москвитяне изъявляли остервенение неописанное: новгородцы-изменники казались им хуже татар. Не было пощады ни бедным земледельцам, ни женщинам»^{243}.

В войсках, которые Иван III двинул на Новгород, находились отряды касимовских и мещерских татар. «Иноплеменные поселенцы русской земли, они платили теперь верною службою московскому самовластию за раболепство ханам предков московского государя»^{244}. То, что степняки не смогли сделать под предводительством Батыя, они совершили под главенством Ивана III. Самостоятельно ни татары, ни москвичи не смогли завоевать Новгород. Победили новгородцев только их объединенные войска. Впрочем, это касается не только Новгорода, но и всей Руси.

«Тактика выжженной земли — характерная особенность похода 1471 года. Вступив на Новгородскую землю, московские воеводы, выполняя волю Ивана III, принялись действовать примерно так, как действовали татары во время своих набегов на русские земли… Сын Василия Темного умел быть жестоким. К тому же два века постоянного общения с Ордой многому научили благородных потомков Всеволода Большое Гнездо. Среди прочего татары научили их великой силе страха. Отправляясь в поход против сильного противника, татары посылали вперед самых отъявленных головорезов, которые своими зверствами над местным населением должны были поднять и погнать перед войском сокрушительную волну паники»^{245}.

* * *

Из-за чего московские правители не любили Великий Новгород, понятно. Но вот почему простые москвичи так жестоко относились к новгородцам?

«Новгородцы гордились своим образом жизни и ощущали себя среди других русских некоей избранной общностью»^{246}. Конечно, это многим не нравилось. В Северо-Восточной Руси «новгородцев издавна недолюбливали: завидовали их достатку, возмущались их самоуверенностью и развитым чувством собственного достоинства»^{247}. Поэтому московская чернь восприняла антиновгородскую пропаганду с энтузиазмом. Со стороны властей понадобился лишь легкий намек, чтобы москвичи занялись открытым и безнаказанным грабежом. «В то время как Ивановы полки громили новгородцев в низовых областях, сам народ добровольно собирался большими толпами и ходил на Новгородскую землю за добычей, так что, по замечанию летописца, весь край был опустошен до самого моря»^{248}. Так Новгородская земля, избежавшая монгольского разорения, была ограблена москвичами.

* * *

24 июня московские войска под командованием князя Данилы Холмского разграбили и сожгли Русу. Новгородцы, чтобы прекратить опустошение своей земли, выступили навстречу противнику. Их передовые силы столкнулись с ратью Холмского у села Коростынь.

Новгородская пехота вначале потеснила москвичей. Однако конница, которая двигалась во втором эшелоне новгородского войска, не только не развила успех, но вообще отказалась принять участие в сражении. Дело в том, что эта конница, составлявшая «владычный полк», подчинялась новгородскому архиепископу. Владыка же Феофил занимал промосковскую позицию и не благословил новгородское войско на войну с Иваном III. Воеводы «владычнего полка» заявили, что архиепископ благословил их биться только с псковичами, и оставили поле битвы.

Тем временем князь Холмский, перехватив инициативу, приказал своим воинам перейти в наступление. Новгородская пехота была разбита, многие новгородцы попали в плен. Москвичи отнеслись к ним бессердечно. Отрезав пленным носы, губы и уши, они отпустили их на свободу, крича вслед: «Покажитесь теперь своим!» Когда изувеченные появились в Новгороде, одни из граждан пришли в страх, другие же, наоборот, ожесточились и решили мстить.

* * *

10 июля из Пскова против Новгорода выступило около 10 тысяч псковичей. Командовал ими московский воевода князь Василий Шуйский. В жестокости это войско не уступало московскому. В Новгородской земле псковские отряды уничтожали селения, грабили мирных жителей и сжигали их вместе с домами. По замечанию летописца, таких ужасов войны Новгород не испытывал со дня своего основания^{249}.

Стремясь прекратить насилие и не допустить соединения псковского войска с московским, новгородцы собрали многочисленную рать и послали ее против псковичей. Узнав об этом от новгородских предателей, Иван III приказал князю Даниле Холмскому идти на помощь к псковским полкам.

Новгородское войско продвигалось навстречу псковичам по реке Шелонь. Вечером 13 июля новгородцы внезапно увидели на другом берегу полки князя Холмского. Оба войска ночевали на противоположных берегах реки.

Утром 14 июля москвичи переправились через Шелонь и завязали битву. Новгородцы, превосходившие противника численностью, сначала отбросили полки Холмского назад, а затем сами стали переправляться на противоположный берег реки. Казалось, что победа уже близка. Однако в решающий момент сражения в тыл новгородцев ударили татары, скрытно обошедшие их с фланга. «Новгородцы имели опыт сражений только с тяжеловооруженной рыцарской конницей и пешими ливонскими латниками. А москвичи давали им жестокие уроки нового „московского боя“ — со стремительной и маневренной конницей, степной ловкостью в седле, меткой и быстрой стрельбой из лука, устрашением неприятеля диким криком несущейся вперед лавины всадников»^{250}.

Князь Данила Холмский, остановив отступление своих воинов, приказал им стрелять из луков в лошадей тяжеловооруженной новгородской конницы. «В рядах новгородцев началась паника. Боевой клич москвичей — „Москва-а!“ — сливался с татарским „урра-а!“ в один жуткий, бесконечный вопль ярости. Передние ряды новгородцев дрогнули и, сминая задние, обратились в бегство. Вскоре битва превратилась в кровавую вакханалию»^{251}.

Москвичи не просто заимствовали технику и тактику монгольского боя, они значительно усовершенствовали и то, и другое. В Москве объединили все самое лучшее из воинского искусства славян и монголов. Результат такого синтеза оказался превосходным. Преимущество московских войск ярко проявилось и на Куликовом поле против ордынцев, придерживавшихся восточного метода ведения битвы, и на Шелоне против новгородцев, следовавших славянской манере боя.

Новгородское вооружение, тактика и стратегия, великолепно проявившие себя против западных рыцарей, оказались совершенно непригодны на московском фронте. «Хочешь мира — готовься к войне». Этому принципу Великий Новгород следовал только по отношению к Западу.

В битве на Шелоне новгородцы были разгромлены наголову. Их потери, по московским источникам, составили двенадцать тысяч человек. Это были лучшие воины Новгорода. «Теперь уже москвичам опасаться было нечего; воеводы отправили отряды жечь новгородские волости и истреблять людей. Рати пошли на запад и опустошили неистово Новгородскую волость вплоть до реки Нарвы, отделявшей ее от земель Ливонского ордена»^{252}.

Москвичи захватили множество новгородцев в плен. Предводителей новгородского войска Иван III приказал казнить. Некоторых бояр он повелел бить кнутом, других отправить в кандалах в московские темницы. Простых новгородцев великий князь, желая показать свое милосердие, отпустил на свободу.

Сначала известие о Шелонской катастрофе посеяло в Новгороде панику. Но затем значительная часть новгородского общества сплотилась и решила защищать Отечество до конца. Новгородцы стали спешно вооружаться, готовить город к осаде и уничтожать изменников. Промосковская партия, до этих пор почти открыто раскалывавшая общество, вынужденно замолчала.

Новгородцы полагали, что Иван III немедленно попытается взять город приступом. Однако вместо этого великий князь разбил свой лагерь около погоста Коростынь примерно в двадцати верстах от Новгорода. Иван III понимал, что более решительные действия сплотят новгородцев еще крепче, и тогда война примет затяжной характер. А этого нельзя было допустить ни в коем случае. Благоприятная внешнеполитическая обстановка могла измениться в любой момент. Соседние государства, особенно Литва, могли очнуться от оцепенения и выступить против Москвы. Никто из них не желал усиления Московского княжества за счет присоединения Великого Новгорода.

Иван III избрал очень тонкую тактику. Разорив Новгородскую землю и уничтожив лучшую часть новгородского войска, он расположил свои полки вокруг Новгорода, угрожая атаковать его в случае неповиновения. Иван III рассчитывал, что ужасы войны и подпольная деятельность его сторонников в Новгороде сделают свое дело, и новгородцы смирятся с поражением.

Так и произошло. Понадобилось немного времени, чтобы новгородцы потеряли волю к сопротивлению. Большинство из них пришло к выводу, что достаточных сил для обороны Новгорода нет, а продолжение войны приведет лишь к уничтожению города и массовой гибели его жителей. С другой стороны, поднявшая голову промосковская партия сделала все, чтобы убедить новгородцев пойти на переговоры с великим князем. Под Коростынь в московский лагерь отправилось посольство во главе с владыкой Феофилом.

На удивление новгородцев, Иван III в своих требованиях оказался относительно умеренным. Да, он взял огромную, в пятнадцать с половиной тысяч рублей, контрибуцию и отторгнул от Новгорода некоторые территории, но при этом оставил новгородцам самое главное для них — традиционное государственно-общественное устройство. Иван III не любил спешить. На первом этапе присоединения Новгорода он посчитал достаточным того, что новгородцы, сохранив видимость суверенитета, признали свою землю вотчиной Москвы.

Коростынский договор должен был послужить успокоительной микстурой и для Великого Новгорода, и для соседних государств. Этот договор предоставлял новгородцам вместо полного уничтожения относительно свободную жизнь под главенством великого князя, а европейцев заверял в том, что Москва не намерена поглотить Новгород полностью.

План Ивана III состоял в том, чтобы постепенно изменить природу новгородской государственности и только после этого уничтожить ее внешние атрибуты. Помочь осуществить этот план должны были новые рычаги власти, которые Иван III получал в Новгороде в соответствии с Коростынским договором, и промосковская партия, отныне явно опиравшаяся на поддержку великого князя.

В момент заключения Коростынского договора тот, кто хотел верить в его искренность, поверил. Однако через несколько лет от иллюзий не осталось и следа.

* * *

К решительным действиям Иван III приступил через несколько лет после заключения Коростынского договора. В 1477 году он потребовал от новгородцев признать его полновластным государем, отказаться от остатков суверенитета и уничтожить общественно-республиканское устройство. Новгородцы ответили осторожным отказом. Тогда Иван III, вновь подняв знамя борьбы с вероотступниками, объявил Новгороду войну.

К этому времени военная мощь Великого Новгорода была уже значительно подорвана. Новгородцы не могли противостоять многочисленному московскому войску в открытом бою. Сил едва хватало для обороны за городскими стенами. По обычаю предков новгородцы намеревались уничтожить вокруг города все селения и монастыри, чтобы лишить осаждающих убежища и провианта. Если бы это произошло, войска москвичей не смогли бы долго осаждать Новгород. Но Иван III опередил новгородцев. Как ему это удалось? Великому князю вновь помогли татары. «Первыми примчались к цели татары „царевича“ Даньяра — сына служившего Москве „царевича“ Касима… Именно они, выполняя приказ великого князя, внезапной атакой захватили монастыри, расположенные вокруг Новгорода… И это была важная удача москвичей, которые разместились плотным кольцом вокруг Новгорода именно в этих монастырях. Учитывая, что дело происходило в декабре и что впереди можно было ожидать длительной осады, — вопрос о пристанище для московских воинов становился едва ли не главным для успеха всего похода»^{253}. Если принять во внимание немалый вклад татар в победу над новгородцами и в предыдущую кампанию, то невольно возникает вопрос: что делала бы Москва без татарской конницы?

Окружив Новгород, московские войска приступили к планомерной осаде. Когда доставили пушки, Иван III приказал обстреливать из них город непрерывно. Вскоре в Новгороде закончились съестные припасы. Ряды горожан безжалостно косили ядра, голод и болезни. На этом фоне все сильнее и сильнее звучал голос промосковской партии, изнутри подтачивавшей силы осажденных.

Обессиленные осадой, новгородцы пали духом и начали посылать к Ивану III посольства. Несколько раз они пытались заключить с великим князем мир на любых условиях, прося оставить Новгороду хотя бы символическую независимость. Однако их миссия не принесла результатов: Иван III настаивал на полном подчинении Великого Новгорода своей власти.

13 января измученные новгородцы сдались на милость великого князя.

«Покорив Новгород, московские власти начали с того, что расставили по всему городу стражу. Порядки вольного города уступили место военному режиму, характерному для любой московской крепости»^{254}.

Очень скоро в Новгороде можно было увидеть картину, как, «прикрываясь рассуждениями о возврате к славной старине, Москва решительно сокрушала всю старую политическую систему, возводя на ее месте новое, невиданное доселе здание, одновременно похожее на храм, крепость и тюрьму»^{255}.

ПОСЛЕДСТВИЯ ЗАВОЕВАНИЯ НОВГОРОДА

Присоединив Новгородскую землю к Московскому княжеству, Иван III тотчас расправился с главными руководителями обороны Новгорода. Однако массовые репрессии он отложил почти на два года. Все это время великий князь укреплял власть над вольным городом и выжидал удобный момент для кары новгородцев.

В конце октября 1479 года Иван III предпринял карательный поход с целью окончательного покорения Великого Новгорода. Предвидя расправу, новгородцы не впустили великого князя в город, закрыв перед ним крепостные ворота. Две недели московские войска осаждали Новгород, подвергая его жителей нещадной бомбардировке из пушек. Не имея достаточных сил для обороны, новгородцы сдались. Это было последнее вооруженное сопротивление новгородцев Москве.

Установив полный контроль над новгородцами, Иван III тем не менее понимал, что полностью уничтожить самостоятельность Великого Новгорода можно только разрушив ее теократический фундамент. Для этого необходимо было нанести решительный удар по новгородской Церкви. Однако в тот момент ее возглавлял архиепископ Феофил, который во многом обеспечил Ивану III достаточно легкую победу над Новгородом.

Владыка Феофил не желал пролития русской крови. Когда конфликт с Москвой стал неминуем, он выступил против решения веча о союзе с Литвой. Летом 1471 года архиепископ Феофил даже отказался дать благословение новгородским воинам, выступившим навстречу московскому войску. Такая позиция архиепископа в значительной мере подорвала боевой дух новгородцев и не могла не сказаться на печальном исходе Коростынской и Шелонской битв.

Во время осады Новгорода в 1477–1478 годах архиепископ Феофил, с великой скорбью воспринимавший русскую междоусобицу, также придерживался промосковской ориентации. Во многом именно его увещевания убедили новгородцев сложить оружие и согласиться на полное подчинение Москве. Жизненный жребий архиепископа Феофила трагичен. Иван III не оценил его вклад в объединение русской нации. Архиепископ был принесен в жертву политическому расчету.

9 января 1480 года архиепископа Феофила обвинили в измене, арестовали и увезли в Москву. Здесь его держали в заключении более двух лет, принуждая уйти с новгородской кафедры. Когда архиепископ, наконец, сложил с себя сан, его не отпустили в Новгород, но поместили в Чудов монастырь в Кремле, где он вскоре и скончался. После смерти архиепископа Феофила новгородскую кафедру стали занимать только московские ставленники.

Москва наложила руку и на церковные земли. К величайшему изумлению новгородцев благоверный государь Иван III отнял у Дома Святой Софии десять волостей, а у монастырей половину их земельных владений. Такого посягательства на достояние Церкви Великий Новгород не знал за всю свою многовековую историю. Удивительным было и то, что обобрал Церковь тот самый государь, который «присоединял» Новгород к Москве под лозунгом защиты Церкви от предателей Православия. За первой конфискацией последовали и другие. В конечном итоге почти все земли, которые благочестивые новгородцы веками жертвовали Дому Святой Софии, оказались во владении новых хозяев.

Не прошел Иван III и мимо архиепископской казны. Изъятые из нее золото, серебро и драгоценные сосуды увезли в Москву. Действия великого князя новгородцы назвали не иначе, как ограблением Святой Софии.

Ожидала Ивана III и неудача. Он не смог завладеть государственной казной Великого Новгорода. Она хранилась в тайнике Софийского собора. Архиепископ Феофил, в ведении которого находилась новгородская казна, не выдал великому князю место тайника. Завладеть сокровищами смог только внук Ивана III. В 1546 году Ивану IV донесли, что новгородская казна все еще хранится в Софийском соборе. Сначала Иван IV приказал провести расследование. Затем он самолично прибыл в Новгород и «начат пытати про казну ключаря Софийского и пономаря, и много мучив их и не допытався, понеже не ведаху»^{256}. Однако вскоре Ивану IV каким-то образом, вероятно, от предателя, удалось узнать место тайника. Сокровища погрузили на возы и спешно отправили в Москву. Внук довершил дело, начатое дедом.

ВЫСЕЛЕНИЯ И РЕПРЕССИИ

Вместе с архиепископом Феофилом по обвинению в измене было арестовано пятьдесят знатных новгородцев. По приказу Ивана III их пытали, а затем казнили. Вслед за ними схватили еще сто человек, которых после истязаний также убили. Все имущество казненных великий князь конфисковал в собственную казну.

На этом репрессии не закончились. Московское правительство приступило к массовой высылке новгородцев на чужбину. В первую очередь в разные города Московии отправили тысячу семей самых состоятельных новгородцев. Их имущество опять же отошло в казну Ивана III. Еще «через несколько дней московское войско погнало более 7000 семейств в Московщину зимой, по морозу, не дав им собраться, не позволив ничего взять с собою; их дома, их недвижимое и движимое имущество — все сделалось достоянием великого князя. Многие из сосланных умерли по дороге; оставшихся расселили по разным городам, посадам и селам Московской земли, а вместо них в Новгородскую землю посылали для поселения москвичей»^{257}.

Очередной удар по Великому Новгороду Иван III нанес зимой 1483/84 года. Около тридцати знатных горожан обвинили в измене. Последовали пытки, тюрьмы, ссылки… Огромные состояния богатейших новгородцев великий князь, как и прежде, отписал в собственное пользование.

* * *

Иван III ввел в Новгороде наместническую систему власти, дотоле незнакомую новгородцам. «Трудно представить себе ту вакханалию жестокости, произвола и мздоимства, которая царила тогда в отданном на откуп московским наместникам Новгороде»^{258}.

Новгородцы, привыкшие участвовать в государственном управлении и всегда сами находившие управу на зарвавшихся чиновников, поначалу думали, что самодержавная власть будет защищать их права хоть в какой-то степени. Однако действия этой власти очень скоро избавили их от излишних иллюзий.

«Вечевой строй обеспечивал участие народа в управлении Новгородом. Наместничье управление опиралось совсем на другие принципы. Московские бояре-наместники обладали огромной, по существу бесконтрольной властью по отношению к посадскому населению. В конце 1480-х годов наместником Новгорода был Яков Захарьин (Захарьины были прямыми предками Романовых). Боярин не церемонился с жителями крамольного города и облагал их поборами и штрафами. Обиженные и ограбленные новгородцы пытались искать защиту у Ивана III. Власти не только не дали им управы на обидчика, но и обвинили в покушении на жизнь наместника»^{259}.

В 1488 году наместник Яков Захарьин раскрыл в Новгороде заговор на собственную жизнь. За причастность к этому преступлению он насильно выселил из Новгорода и отправил на поселение в разные области Московского княжества около восьми тысяч бояр, купцов и других именитых граждан. Трудно представить, чтобы такое количество новгородцев было посвящено в тайны заговорщиков. «Республиканские порядки Новгорода оказались очень прочными и живучими. Чтобы покончить с республикой, Ивану III пришлось экспроприировать и выселить из пределов Новгородской земли всех местных бояр, а затем купцов и средних земледельцев… Экспроприация всех новгородских землевладельцев доказывала, что речь шла не об объединении Новгорода с Москвой, а о жестоком завоевании, сопровождавшемся разрушением всего традиционного строя общества»^{260}.

Заговор, якобы раскрытый Захарьиным, явился только поводом для дальнейшего переселения новгородцев. Конечно, ссылка — не радость, но высланным новгородцам повезло больше, чем оставшимся: многие жители Новгорода были повешены без суда и следствия.

Кем были по своим убеждениям новгородцы, репрессированные в 1488 году? «Сторонники Литвы в Новгороде давно лишились головы или были изгнаны из родных мест. Теперь преследованиям подверглись те, кто придерживался промосковской ориентации и помог Ивану III утвердить свою власть в Новгородской земле»^{261}. Хоть и печально, но вспоминается пословица: «За что боролись, на то и напоролись». Московская власть уничтожала новгородцев под корень, и ей было совершенно безразлично, какой политической ориентации придерживались они в прошлом.

На земли, конфискованные у высланных новгородцев, «послали москвитян, людей служивых и гостей. Сим переселением был навеки усмирен Новгород. Остался труп: душа исчезла: иные жители, иные обычаи и нравы, свойственные самодержавию»^{262}.

Р. Г. Скрынников отмечал: «Экспроприация высших слоев Новгорода позволила Москве сконцентрировать в своих руках огромные материальные ресурсы. Власть и могущество монарха упрочились. Насилие над Новгородом заложило фундамент будущей империи России, стало поворотным пунктом в развитии ее политической культуры. Демократические тенденции потерпели крушение, уступив место самодержавным»^{263}.

КОНЕЦ БОЯРСТВА

Как известно, российская аристократия формировалась на протяжении достаточно длительного времени. Немало представителей московской элиты являлось потомками русских удельных князей и бояр. Однако многие роды российской аристократии имели нерусское происхождение.

Новгородские боярские семейства, корни которых уходили еще в дорюриковскую эпоху, не вошли в состав российской элиты. «Участие новгородского боярства в формировании позднейшей русской аристократии было минимальным, причиной чему послужили мероприятия Ивана III, проведенные сразу по ликвидации новгородской независимости»^{264}. Этот государь, как, впрочем, и другие московские правители, с охотой принимал на службу ордынских князьков, которые дали начало многим российским аристократическим родам. Однако для истинно русских новгородских бояр Иван III не нашел места на поприще служения Российскому государству.

Меры, предпринятые Иваном III для уничтожения Новгородской республики, «по существу, деклассировали древнюю аристократию Новгорода. Мы не знаем потомков гордых боярских родов Берденевых и Грузовых, Борецких и Лошинских, Казимера и Короба. Находившиеся на вершине власти, правившие огромным государством, распространившие свое могущество на весь русский северо-запад, они оказались низвергнутыми и если не были уничтожены физически, то во всяком случае бесследно растворились в городах и городках центральной Руси»^{265}. Почему так сложилась судьба новгородского боярства? Наверное, потому, что московским государям было выгоднее принимать на службу татар, литовцев, поляков, немцев, шведов и других иноземцев, готовых служить всем, кто платит, чем родовитых новгородских бояр.

Сознание московских правителей менялось. Из национального оно постепенно становилось имперским. Великим князьям были нужны захудалые пришлые аристократы, всем обязанные только Москве, как опора в борьбе с национальной русской элитой. Новгородские же бояре, будучи неотъемлемой частью русской нации и являясь носителями чуждой Москве общественно-государственной идеологии, совершенно не годились в качестве строителей Российской империи.

Сначала Москва захватила власть над русской частью Ордынской империи. Затем, дав отпор азиатской части этой империи, принялась строить собственное государство, включая в свой состав инородные и иноверные этносы. Имперское зерно упало на политическую почву Москвы еще в эпоху ее государственного становления в рамках Ордынской империи. Новгородская же ветвь русской нации очень рано полностью растворила в себе незначительные вкрапления инородных этносов и в дальнейшем создала моноэтническое и монорелигиозное государство. И хотя в границах Новгородской республики проживало много инородных племен, русские не входили с ними в имперские отношения. С инородцами существовали чисто даннические связи. Новгородцы ни коим образом не допускали эти этносы к телу собственной государственности.

Поэтому не удивительно, что Иван III, захватив Новгород, уничтожил его государственность, традиции и боярство. Самобытное новгородское наследие не вписывалось в новую империю, создаваемую московским государем.

УНИЧТОЖЕНИЕ ГРАМОТ

Уничтожив Новгородскую республику, московская власть позаботилась и об исчезновении юридических актов новгородского суверенитета.

В 1017 году новгородская дружина помогла князю Ярославу Мудрому победить поляков, захвативших Киев. В благодарность за это князь Ярослав пожаловал Новгороду «особые грамоты — своеобразные „хартии новгородской вольности“, — главное юридическое основание всей последующей новгородской независимости. Впоследствии, в течение нескольких столетий, каждый раз, приглашая к себе князей, новгородцы заставляли их приносить присягу „на всех Ярославлих грамотах“ и вписали их содержание в начало своих летописей. Впоследствии, когда Новгород был воссоединен с Москвой, москвичи уничтожили Ярославовы грамоты, выдрали изложение их из новгородских летописей, и содержание их осталось неизвестным»^{266}. Вот так просто, не мудрствуя лукаво, поступили москвичи: нет грамот — нет и свободы! Однако на этом москвичи не остановились. Когда возникла так называемая историческая наука, они изложили историю русской нации таким образом, что Великий Новгород предстал дурашливой, тявкающей собачонкой, вечно путавшейся под ногами героической объединительницы Руси — Москвы.

РАЗВАЛ ТОРГОВЛИ

Новгородская торговля была для Москвы лакомым куском. Иван III решил взять ее полностью в свои руки. Как? Без затей. Он приказал выселить из Новгорода всех купцов, а на их место переселить московских. Что из этого получилось? Только то, что и могло случиться. Московские купцы, торговавшие на просторах Руси, привыкли опираться на помощь всесильного великого князя. В Новгороде москвичи повели себя так, как в каком-нибудь подвластном Москве городишке. Они стали притеснять ганзейских купцов и попирать все старинные привилегии, которыми пользовались немцы в торговле с Новгородом.

Из Ганзы в Москву полетели жалобы. Немцы, привыкшие во всем искать выгоду, считали, что и великий князь понимает свои интересы в торговле с Европой и поэтому приструнит московских купцов. Иван III, конечно, понимал значение торговли с Западом. Однако в тот момент на его решения в спорах с немецкими купцами влияла подготовка к войне с Ливонским орденом, который традиционно поддерживала Ганза.

Новгородцы не смешивали войну с торговлей. Сражаясь с Орденом, они одновременно заключали выгодные сделки с Ганзой, помогавшей рыцарям. Иван III к такой тактике не привык. К союзнику врага он тоже относился как к своему противнику. Не обращая внимания на петиции из Ганзы, Иван III поступил с немецкими купцами словно с провинившимися холопами. В 1494 году всех ганзейцев, находившихся в то время в Новгороде, арестовали и бросили в тюрьму. У них отняли все имущество и товары, которые тотчас отправили в Москву. Ганзейский торговый двор был конфискован и закрыт^{267}.

Случившееся вызвало в Германии шок. Ганза понесла огромные убытки, а самое главное в одночасье и, с точки зрения расчетливых немцев, совершенно беспричинно, потеряла все вековые торговые связи с Востоком, которые Москва разрубила, словно одним ударом топора.

Разрыв торговых отношений с Ганзой очень быстро и болезненно ударил по самой Москве. Она потеряла немалые доходы от торговых пошлин, а также западные товары, которые заменить было нечем. К тому же сразу возник вопрос: что делать с огромными запасами меха, кожи, воска, меда, льна и конопли, заготовленными русскими купцами для отправки в Европу? Москва понесла убытков не меньше, чем Ганза.

Торговые отношения с Ганзой были восстановлены только после смерти Ивана III. Его преемник, Василий III, к взаимной выгоде Москвы и Ганзы разрешил вновь открыть в Новгороде немецкий торговый двор.

«БЛАГОДАРНОСТЬ» ПСКОВУ

Завоевать Новгород Москве помог Псков. Случилось это из-за очередного конфликта, который в тот момент возник между двумя республиками. Вместо того чтобы помочь новгородцам отстоять свободу, псковичи пошли на союз с Москвой.

Москвичи, по уже сложившемуся к тому времени обычаю, отплатили своим союзникам тем, что присоединили их земли к своим владениям. Закабаление Пскова происходило постепенно, но по существу оно ничем не отличалось от того порабощения и геноцида, которому ранее подвергся Новгород. Ведь Псков также имел республиканское общественное устройство и поэтому по убеждению московских властей тоже должен быть уничтожен.

Сначала псковичи, признав Ивана III своим государем, стали называть себя его холопами на словах, но очень быстро превратились в рабов на деле. Великий князь, поставив во главе Пскова москвичей, выселил псковскую знать в глубь Московии. Псковщину он заселил выходцами из других земель. «Деревни и земли псковских бояр розданы московским боярам, чтоб во Псковской земле пресечь историческую непрерывность со стариною… Правители, так и служилые обращались с псковичами как с безгласными невольниками. Пскович жаловался — за то псковича били, а иногда убивали до смерти. Все сходило с рук москвичам. На обиду от москвича негде было псковичу найти управы; на суде москвич всегда будет оправдан, а псковича оберут, да еще и накажут. Псковичи, спасаясь от оскорблений, бросали свои дома и имущества и убегали в чужие земли. Многие ушли в монастыри и постриглись. В один год большая часть дворов опустела. Оставшиеся во Пскове прежние жители пришли в нищету и скоро под гнетом нужды и московского порядка поневоле забыли старину свою и сделались холопами»^{268}.

Как видим, присоединение к Москве не принесло псковичам счастья. Поддержав москвичей в войне с Новгородом, они своими же руками похоронили собственную свободу.

ПРИЧИНЫ ПОРАЖЕНИЯ

МОЛОТ И ХРУСТАЛЬ

Новгородская республика во многом превосходила Московское княжество. Тогда почему же Москва покорила Великий Новгород? В военно-политической борьбе побеждают государства не с высокой культурой и идеальным общественно-экономическим устройством, а жизнестойкие державы, умеющие отвечать на вызовы времени. Таким государством во второй половине XV века на Русской земле являлась Москва.

Может быть, в практичности и заключается идеал государственности? В материальном плане так оно и есть, но не в духовном. Часто ли в повседневной жизни добро побеждает зло, благородство — низость? Земля лежит во грехе, и князь тьмы правит здесь свой бал. Не надо заблуждаться, давно сказано, что политика — дело грязное. Во все времена правители мира сего, как правило, побеждали своих противников с помощью силы и коварства.

С духовной точки зрения на земле не может существовать абсолютно идеальное государство. Предназначение государства в сохранении человеческого общества от разрушения силами зла. Для достижения этой цели государство вынуждено применять насилие.

Христианские державы стремились как можно меньше прибегать к насилию, ограничивая его благоразумной необходимостью. Они отвергали коварство и стремились руководствоваться мудростью. Однако в политике крайне трудно во всем соблюдать меру и не уклоняться во зло.

Многие христианские державы, такие, как Великий Новгород, а вслед за ним и сама Москва, довольно близко приближались к образу идеального государства, но в конечном итоге погибали от вирусов зла, которые постоянно мутируют, принимают новые формы и совершенствуют свои яды.

* * *

Рассуждая о противостоянии Москвы и Новгорода, некоторые говорят: в борьбе побеждает сильнейший. Одержав победу, Москва показала свою жизнестойкость. Побежденный же Новгород потерял право на существование.

Хочется возразить: разве право на существование имеет только молот? А сокрушенная им хрустальная ваза нет? Без сомнения, молот крепче изящной вазы; борьба между ними заведомо предрешена. Однако жизнь нации беднеет от наличия одних молотов и наковален. Для полноценного бытия народа необходим и хрусталь.

* * *

Ничто не вечно под луной! Ни одно, даже самое сильное государство, не может существовать на земле бесконечно. Где сейчас Московское царство — победитель Новгорода? На развалинах Российской империи сегодня построено уже совсем другое государство.

Великий Новгород внес значительный вклад в земную миссию русского народа. Новгородцы создали государство, удивительное по своей общественно-политической гармоничности, экономической мощи и духовно-культурной красоте.

Новгородская республика прожила на земле отпущенный ей срок и, словно легендарный град Китеж, скрылась в глубинах истории. В напоминание о себе, в отличие от Китежа, Новгородская республика оставила на земле огромный архитектурный музей под открытым небом. Новгородцы исчезли, нет больше их государства, но памятники их необыкновенной цивилизации уже несколько столетий напоминает русским об эпохе Великого Новгорода. За эти столетия русские одолели много дорог истории. Однако среди них путь Новгорода остается одним из самых славных!

МЕЖДУ ЗАПАДОМ И ВОСТОКОМ

Великий Новгород и Москва выполняли на Руси сходные оборонительные функции. Новгород сдерживал натиск Запада, Москва — Востока. Однако методы обороны у них были совершенно различны. Великий Новгород защищал Русь с оружием в руках, постоянно сражаясь с германцами, шведами, датчанами и литовцами. Москва сдерживала Орду, служа ханам и заискивая перед ними.

Угодничая перед Ордой, Москва жестоко, агрессивно и почти всегда бескомпромиссно вела себя по отношению к своим соплеменникам. Великий Новгород, наоборот, воинственно и прямолинейно отстаивая Отечество на западных рубежах, почти постоянно шел на уступки князьям Северо-Восточной Руси.

Новгород близко соприкасался с Западом, но, кроме торговли, не искал там никаких выгод. В отличие от Новгородской республики, Москва интегрировалась в политическую систему Орды и в полной мере использовала силу Востока для решения своих политических целей. Вступив в симбиоз с Ордой, Москва сначала подчинила себе Русь, а затем постепенно съела и татарскую империю.

Великий Новгород тоже мог вступить в союз с Западом и с его помощью стать владыкой всей Руси или, по крайней мере, успешно противостоять натиску Москвы. Чтобы обеспечить такое единение, от новгородцев требовалось принять латинство. Однако измена Православию для новгородцев была немыслимым деянием. Поэтому они лишились союзников, которые могли помочь им во внутренней русской борьбе.

Итак, Москва, опираясь на Орду, которая не требовала от москвичей измены в делах веры, захватывала Русь. Новгород же без всякой помощи извне силился противостоять московской экспансии. К тому же Новгородская республика была вынуждена обращаться к Владимиро-Суздальским князьям за военной поддержкой против Запада, а те в своей «обороне» против Востока не нуждались в новгородской помощи. Если бы Новгород пошел на компромисс с Западом, русская земля стала бы свидетельницей колоссального и непредсказуемого столкновения крестоносного Новгорода и ордынской Москвы.

Великий Новгород веками пребывал в трудном военно-политическом положении. Мужественно и бескомпромиссно сражаясь с Западом, новгородцы не желали так же действовать против своих единокровных и единоверных братьев. Новгородский архиепископ, призывая и поднимая новгородцев на борьбу с латинским Западом, не делал этого по отношению к православной Москве.

Великий Новгород привык считать своим главным врагом Запад. В этом заключался его основной, стратегический, просчет. Решающим и гибельным для Новгородской республики стало столкновение не с чужеродным Западом, а с родным Востоком — Москвой. Когда новгородцы отчетливо поняли, откуда исходит реальная угроза для их политического бытия, крепить обороноспособность московского рубежа было уже поздно.

ИВАН III

Иван III, расчетливый политик и тонкий дипломат, твердо верил в свою, «московскую», правду. К несчастью для новгородцев, государственные таланты этого правителя и его уверенность в своей провиденческой правоте настолько приумножили силы Москвы, что падение Великого Новгорода стало неизбежным.

Иван III завоевал новгородские земли с минимальными для Москвы потерями. Сделать это ему удалось прежде всего за счет искусных дипломатических маневров, изолировавших Новгород от возможных союзников. В немалой степени падению Новгородской республики способствовала и широкая антиновгородская пропаганда, инициированная Иваном III. Конечно, будучи великим государственным деятелем, он прекрасно понимал, что новгородцы на самом деле отнюдь не «отступники православия». Тем не менее, следуя «московской» правде, Иван III стер в Великом Новгороде все, что могло мешать вхождению этой земли в Московское государство. Однако он ни в коей мере не хотел уничтожать то, что могло служить пользе его трона. Действия Ивана III напоминали пословицу: «Лес рубят — щепки летят».

Иван III расколол раковину новгородской государственности и вставил Великий Новгород, словно жемчужину, в свой великокняжеский венец. Пройдет время, и его потомку, Ивану IV, не придется по нраву эта жемчужина, и он растолчет ее в пыль.

БЛАГОДЕНСТВИЕ, КОТОРОЕ УСЫПЛЯЕТ

Что еще способствовало победе Москвы над Новгородом?

Московское княжество постоянно развивалось и совершенствовалось как военно-политическое образование, нацеленное на поглощение своих соседей. Агрессивная политика Москвы в конечном итоге привела к объединению всех русских земель в централизованное государство. И это явилось для русской нации почти единственным благим моментом в бурной деятельности Московского княжества.

Военно-политическая жизнь Новгородской республики, наоборот, с какого-то момента ее истории погрузилась в оцепенение. Новгородцы, создав во многих отношениях превосходное государство, почили на лаврах. Им не хотелось ничего менять в размеренном укладе своего общественного быта. Свободные и материально обеспеченные, граждане Великого Новгорода были вполне довольны своим положением. Они относились с подозрением к малейшим попыткам государственного реформирования, видя в таких поползновениях попрание своих прав и привилегий. Как говорится: «От добра добра не ищут».

Постепенно, не очень напрягаясь, Новгород расширил свои границы до естественных пределов. Далее расширяться, поглощая малоразвитые народы, было некуда. На севере и востоке лежали суровые земли, непригодные для нормальной жизни, а на западе и юге находились сильные соседи. Продвигаться дальше можно было только с напряжением всех сил, военным путем и ценой большой крови. Этого новгородцы делать не хотели. Зачем? Им и так жилось неплохо.

Если бы Великим Новгородом правили олигархи или самодержцы, то новгородское государство вело бы себя на внешнеполитической арене намного агрессивней. Ведь этим формам власти свойственно приносить благоденствие народа в жертву собственным политическим амбициям. Но в Новгородской республике власть принадлежала слишком широкому кругу людей, чтобы чьи-либо корыстные интересы могли игнорировать общественное благо. Даже боярская элита не могла заставить простой народ доставать для нее каштаны из огня. У самых влиятельных лиц Новгородской республики не было для этого достаточных рычагов власти. Вечевое народовластие пресекало эгоизм отдельных личностей.

Имперская лихорадка не затронула Великий Новгород. Подавляющая часть новгородцев не видела выгоды в создании огромного многонационального государства. Граждане Новгородской республики не желали приносить индивидуальную свободу и собственные привилегии в жертву имперской страсти. Новгородцы создали в своем государстве очень благоприятный общественный и экономический климат, при котором всем жилось спокойно и сытно. Никто не хотел нести тяготы, связанные с захватническими войнами.

Сила государства и благоденствие народа не всегда гармонично сочетаются между собой. Классический тому пример — Великий Новгород и Москва в момент решающего столкновения. Новгородцы благоденствовали, новгородское же государство находилось в расслабленном состоянии. Московский люд был отягощен многими повинностями и жил скудно, но при этом Москва обладала сильной великокняжеской властью и мощным войском.

На поле боя решающим фактором является не материальное и духовное благополучие нации, а твердость ее политической структуры и боеспособность войска. Этот исторический постулат убедительно доказала победа Москвы над Новгородом.

Новгородский народ, благоденствовавший духовно и материально, продолжительное время не прилагал достаточных усилий для укрепления своего государства и войска. За это он расплатился потерей и благоденствия, и государственности. Новгородцы забыли старую, как мир, истину: «Хочешь мира — готовься к войне». Благополучие народа не должно осуществляться за счет ослабления государства. И наоборот, сила государства не должна поддерживаться благодаря нещадной эксплуатации нации. Идеал — нация, духовно и материально благополучная, обладающая сильной государственной структурой, к руководству которой допускаются только люди с твердой политической волей.

Мудрость национальной элиты состоит в том, чтобы соблюдать баланс между благополучием народа и силой государства. В тяжелые исторические периоды вожди нации должны укреплять государственность за счет благополучия нации, а в благоприятные времена — ослаблять государственное бремя своему народу.

ПРОСЧЕТЫ В ОБОРОНЕ

К началу XV века Новгородская республика оградила себя с севера и северо-запада стеной каменных крепостей, с запада ее защищала Псковская республика. На юге и востоке новгородцы откупались от вторжений литовцев и москвичей деньгами. В течение XV столетия Великий Новгород проводил мирную, благоденственную жизнь. Боевой дух и воинские традиции граждан угасали. Правительство Новгорода перестало целеустремленно заниматься укреплением обороноспособности государства. Все это самым плачевным образом отразилось на ходе войны с Москвой.

Великий Новгород защитил Русь от Запада броней своих «кованых ратей» и каменным щитом крепостей. И защитил весьма успешно. Однако новгородские деревянные крепости, расположенные на юго-востоке республики, оказались неспособными задержать московское нашествие. Татаро-монгольская же тактика легкой конницы москвичей стала смертельной для тяжеловооруженных новгородских ратников.

Городская оборонительная система самого Новгорода была очень слабой. Новгородцы имели средства для того, чтобы сделать из своей столицы неприступную крепость. Однако тратить деньги на это считали излишним делом. Зачем? Ведь многие поколения новгородцев не видели на своем веку неприятеля, штурмующего городские стены. «Исследованиями, проведенными в самое последнее время, доказано, что в действительности внешний вал Новгорода сооружен лишь в конце XIV веке. В более раннее время городской посад защищался лишь временными частоколами, спешно строившимися в момент опасности»^{269}.

Путешественник из Фландрии Гильбер де Ланнуа посетил Новгород в начале XV века, когда республика пребывала на пике своего благосостояния. В своих записках иностранец с нескрываемым восхищением описал могущество и богатство Новгорода. Вместе с тем путешественник отметил, что город обнесен весьма плохими стенами, сделанными из плетня и земли. Только в редких местах над стенами возвышались каменные башни. В Средневековье фортификация была сродни искусству. Оборона же Новгорода, столицы богатейшего государства, на фоне иностранных и отечественных крепостей выглядела очень плачевно. Древние спартанцы утверждали, что город защищают не стены, а мужество его жителей. Чтобы Новгород полностью походил на Спарту, новгородцам оставалось только совсем срыть городские укрепления.

Когда Иван III предпринял поход с целью завоевания Новгорода, его граждане менее всего могли надеяться на крепость оборонительных стен. В самый решающий момент своей истории новгородцы поплатились за свою беспечность.

Леса, реки и болота Новгородской земли служили отличным естественным рельефом для создания оборонительных рубежей на московском направлении. Труднопроходимая местность, насыщенная естественными преградами, лишала врага маневра. Большие массы неприятельских войск по необходимости должны были двигаться по заранее известным маршрутам, непременно штурмуя крепости, встречающиеся на пути. Воздвигнув несколько каменных твердынь на стратегических направлениях, новгородцы могли бы сделать свою землю неприступной. Осада и штурм таких крепостей обескровили бы и лишили сил любого противника. Однако новгородцы подобных мер для собственной защиты не предприняли. Поэтому войска Ивана III прошли сквозь Новгородскую землю, как нож сквозь масло.

Беспристрастно рассматривая историческое прошлое, в трагедии Великого Новгорода можно увидеть и положительный момент. Если бы новгородское правительство серьезней занималось обороной республики, то война между двумя русскими государствами была бы несравненно продолжительней и кровопролитней. Этим могли воспользоваться внешние враги русского государственного объединения. Поэтому в стремительном завоевании Москвой Новгорода можно видеть попущение свыше, благодаря которому Русь избежала великих бедствий.

ЗОЛОТО И МЕЧ

В течение многих столетий новгородцы славились своей воинственностью. Однако на протяжении всего XV столетия сила воинской пассионарности Великого Новгорода неуклонно падала. В это столетие Новгородская республика достигла пика своего благосостояния, но материальное благополучие сыграло с новгородцами злую шутку.

В Средневековье откуп был обычным явлением, и новгородцы до XV столетия весьма искусно сочетали силу меча и золота. Однако, раз за разом откупаясь от агрессивных соседей, новгородцы привыкли к мысли, что деньги всегда решают внешнеполитические проблемы более удачно, чем меч. Ведь на поле боя потери неминуемы, а победа отнюдь не предрешена заранее.

Новгородцы платили откуп Москве и Литве, но немцам и шведам — никогда. Почему? Во-первых, Московское и Литовское княжества были мощными государствами, и воевать с ними Новгороду обходилось дороже, чем откупиться от их вторжений. Во-вторых, новгородцы не желали проливать кровь своих братьев, русских православных людей, которые населяли не только Московское, но и значительную часть Литовского княжества. Население Ливонии и Швеции — другое дело. С инородцами и иноверцами новгородцы бились, не задумываясь о духовном и кровном родстве.

Когда Новгородская республика стала действовать на литовском и особенно на московском внешнеполитических направлениях фактически только рублем, ее военный потенциал начал приходить в упадок. Одновременно новгородцы своим поведением вселили в москвичей чувство воинского превосходства. А как же иначе? Если новгородцы избегают сражений и платят откуп, значит, они боятся и неспособны к сопротивлению! Со временем Москве надоело довольствоваться только деньгами, хотя и немалыми. Московское правительство не без помощи самих новгородцев постепенно утвердилось в мысли: зачем брать откуп, когда можно завладеть самим Новгородом?!

Новгород повторил судьбу некоторых успешных государств, которые погибли именно в период бурного роста своего материального благосостояния и одновременного застоя в военной сфере.

В XV веке Новгородская республика на московском рубеже перешла от хорошо сбалансированной и активной обороны к обороне бессистемной и пассивной. Правительство республики отказалось от карательных походов новгородского войска и акций возмездия ушкуйников. Ставка была сделана только на представительные делегации, регулярно возившие в Москву богатые подношения. «Но вольность спасается не серебром, а готовностию умереть за нее: кто откупается, тот признает свое бессилие и манит к себе властелина»^{270}.

Великий Новгород, если говорить языком Льва Гумилева, «погубила дестабилизация, явившаяся следствием снижения пассионарного напряжения этнической системы, или, что проще, увеличения числа субпассионариев — эгоистов, не способных к самопожертвованию ради бескорыстного патриотизма»^{271}.

УДАЧА

Многие историки знают, что при глубокомысленных рассуждениях о глобальных процессах, приводящих к гибели государств, не надо забывать и о случайных стечениях обстоятельств, из-за которых случаются политические катастрофы. Иногда победы достаются тем, кому сопутствует невероятная удача, а поражения терпят те, кому фатально не везет. Могут возразить, что всегда везет сильнейшим. Да, это — красивая фраза, однако ее опровергает масса исторических примеров.

Применительно к завоеванию Новгорода Иваном III, «рассуждая беспристрастно, нельзя не признать и то, что во всей этой истории немалую роль сыграла удача. Этот элемент должен быть так же отмечен историками, как отмечен он был современниками. Удачным было лето 1471 года, когда небывалая жара высушила новгородские реки и болота, открывая путь московским полкам. Удачными для москвичей были и на редкость бестолковые действия новгородских боевых сил. Решившая исход всей кампании битва на Шелони была не только победой Москвы над Новгородом, но и победой Удачи над Неудачей. Кажется, это хорошо понимал и сам Иван III. Его пресловутая медлительность и осторожность, о которой любят говорить историки, была порождена боязнью делать ставку на удачу. А судьба, словно искушая князя Ивана, посылала ему одну удачу другой»^{272}.

Пожалуй, самой большой удачей для Ивана III при завоевании Новгорода был крепкий сон соседних государств. «Великий князь ясно понимал, что трудность заключается не столько в том, чтобы завоевать Новгород, сколько в том, чтобы сделать это незаметно. В противном случае он мог восстановить против себя всю Восточную Европу и потерять не только Новгород, но и многое другое»^{273}.

Историки до сих пор гадают, каким образом соседи Великого Новгород проспали его присоединение к Москве. А гадать тут, впрочем, совершенно нечего. Просто подавляющее большинство новгородцев повело себя крайне самоотверженно. Они не захотели допускать вмешательства чужаков в чисто русский конфликт. Если бы новгородцы начали вопить на всю Европу о помощи, то наверняка Московию ожидал бы такой крестовый поход, память о котором затмила бы и Батыево нашествие. Ивану III несказанно повезло в том, что он имел дело с новгородцами, людьми чести и долга.

ОБЪЕДИНЕНИЕ НАЦИИ

РАЗДРОБЛЕННОСТЬ КАК ЕСТЕСТВЕННАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Для Руси как государства положительный момент в объединительной деятельности Москвы несомненен. Не так очевидна польза от этой деятельности для русской нации. У каждого беспристрастного историка не может не возникнуть вопрос: оправдана ли цена, которую русский народ заплатил за единое государство под эгидой Москвы? Как известно, не все хотели присоединяться к Москве добровольно, и поэтому московским государям на пути объединения пришлось пролить немало русской крови, а также уничтожить целые пласты культурно-этического и общественного уклада национальной жизни русского народа.

Непогрешимость действий Москвы в отечественной историографии давно возведена в степень догмата. Однако никто из историков еще не дал вразумительного ответа на вопрос: почему жители других русских земель подчас столь отчаянно сопротивлялись Москве, не замечая благ, которые она якобы несла им? Неужели они были столь глупы и слепы? Население захваченных княжеств воспринимало присоединение к Москве не как жертву, приносимую на алтарь будущего счастья русского народа, а как беззастенчивое хищничество.

Для сознания людей Средневековья, в том числе и русских, национально-государственная раздробленность являлась естественной реальностью. Люди жили в мире так называемой феодальной раздробленности без тени ужаса. Наоборот, и в Европе, и на Руси ужас вызвал кровавый процесс насильственного политического объединения. Формирование самодержавных монархий воспринималось многими как крушение устоявшейся общественно-государственной системы и уничтожение вековых ценностей. При этом люди Средневековья испытывали потрясения, сравнимые с потрясениями, которые позднее будут переживать подданные абсолютных монархий в период буржуазных революций.

ОДНА НАЦИЯ — ОДНО ГОСУДАРСТВО?

Потомки, гордясь деяниями своих предков, обычно придерживаются двух принципов: «победителей не судят» и «из двух зол выбирают меньшее». Историки оправдывают жестокие методы Москвы, чаще всего руководствуясь именно этими правилами. Они считают, что под натиском Востока и Запада раздробленная Русь могла совершенно исчезнуть с лица земли. И это самое большее зло, которое могло бы случиться с русским народом. Поэтому дело Москвы, избравшей меньшее зло, то есть насильственное объединение русских земель, должно быть оправдано нацией. Более того: русский народ должен быть вечно благодарен московским князьям за их служение Отечеству.

Такой взгляд характерен не только для русских историков, он присущ историкам всех народов, которые преодолели раздробленность и создали единое государство. И против такой точки зрения трудно возражать. Ведь нации созданы по промыслу Божию, и всякое их разделение, если только оно совершается не по воле Божией, негативно.

Однако верно ли утверждение, что один народ непременное должен иметь одно государство? Почему нация не может, например, иметь два или три государственных образования, которые идут различными общественно-политическими путями? Кстати, в истории есть немало примеров, когда различные пути приводили части нации к значительным успехам. Вспомним хотя бы древнегреческие Спарту и Афины, а у современных китайцев — КНР и Тайвань. К сожалению, надо констатировать, что успешные части одной нации, часто мирно сосуществуя с иноплеменными соседями, в то же время всегда враждебно относятся друг к другу.

Единство нации обычно преподносится как постулат, не требующий доказательств. А все жертвы, приносимые во имя торжества этого постулата, заведомо оправдываются. Между тем, всегда ли надо стремиться к единению нации? Ведь для конкретного народа воля Божия может заключаться в том, чтобы он некоторое время существовала в раздробленном состоянии. В этом случае бездумное и неистовое желание объединить нацию во что бы то ни стало является противлением промыслу Всевышнего.

Для чего Бог разделил человечество на народы? Для того, чтобы зло не поразило и не уничтожило все человечество. Так же Бог поступал иногда и с отдельными народами, дробя их на части. Пример этому — древний Израиль, который Бог разделил на два государства. Национальное разделение на протяжении истории служило препятствием для распространения духовных, нравственных, общественных и культурных болезней. Причем полностью разложившиеся части человечества отсекались, чтобы тело всемирного Адама не погибло из-за смертельной болезни одного племени.

Надо принять во внимание и то, что каждый народ имеет определенный талант, который должен реализовать в своей земной истории. И, можно сказать, на небе существует идеальный план реализации потенциала того или иного народа. Талантов у нации может быть несколько. Вполне возможно, что Промысл Божий на время разделяет некоторые народы, чтобы эти дары реализовывались параллельно. Поэтому не стоит во что бы то ни стало оправдывать ту часть нации, которая вдруг решила, что только она обладает Божественными талантами, знанием воли Божией и правом любыми способами поглощать другие части нации.

ПРОТИВИЛСЯ ЛИ НОВГОРОД ОБЪЕДИНЕНИЮ РУСИ?

Московская историография пыталась представить Великий Новгород противником объединения Руси и поборником раздробленности русских земель. Так ли это? Необходимо вспомнить, что Русь раздробили на уделы не новгородцы, а князья из рода Рюрика. Именно они создали удельно-княжескую систему власти. Республиканский Новгород не участвовал в постоянном дележе власти между Рюриковичами. Он находился в стороне от княжеской борьбы за главенство на Руси. Собственно отстраненность Новгорода от этой борьбы и позволила Москве захватить другие русские княжества. Когда же очередь дошла до самого Новгорода, отсутствие у новгородцев желания подчиниться Москве было вполне естественным. Будучи едины с москвичами по крови и вере, во всем остальном они были слишком разными, причем эти различия, с точки зрения новгородцев, были явно не в пользу Москвы.

В Новгороде очень многие желали объединения Русских земель. Однако мало кто из новгородцев хотел платить за это утратой того, что сейчас назвали бы новгородским образом жизни. Тем более что именно этот образ жизни новгородцы искренне, и во многом справедливо, считали истинно русским, в отличие от московского, впитавшего многие черты татаро-монгольщины.

Сопротивление Великого Новгорода Москве — отнюдь не противление объединению Руси. Это — отказ признать право именно Москвы объединять русские земли и неприятие тех методов, которыми московские князья объединяли Русь. Новгород был противником объединения под главенством Москвы, но не противником общерусского объединения в принципе.

* * *

Сердца новгородцев были охвачены противоположными чувствами. С одной стороны, они понимали, что только единая Русь может дать достойный отпор притязаниям иноверных соседей и поэтому необходимо объединяться с Москвой. С другой стороны, ради объединения новгородцы не хотели жертвовать реалиями и идеалами своего многовекового бытия. Нужна ли объединенная Русь, если в ней не будет этих реалий и идеалов? Не лучше ли войти в состав инородных и иноверных государств, на условиях сохранения своего традиционного уклада жизни? И не лучше ли иноземцы, согласные на эти условия, чем москвичи, которые заведомо уничтожат ненавистную им новгородскую вольность? Противники Москвы вопрошали: не лучше ли жить с добрым соседом, чем со злым родственником? Сторонники объединения с Москвой отвечали не менее резонно: возможно, на бытовом уровне это и так, но в политике подобного не бывает.

В умах новгородцев сложилась неразрешимая коллизия: желание видеть русскую нацию единой боролось с неприятием общественной системы Москвы, ставшей реальным объединительным центром Руси. Политическая атмосфера Великого Новгорода подверглась резким колебаниям.

Среди русских стремление к единству носило общенациональный характер. Никто не ставил под сомнение необходимость единой Руси. Вопрос заключался только в том, кто станет во главе общерусского государства и на каких условиях остальные части Руси должны войти в это государство. Мирно договориться по этому вопросу оказалось невозможным. Москва взялась решать проблему объединения силовыми средствами. Московский путь объединения был непопулярным, насильственным, но при этом очень действенным и реальным. Великий Новгород противился жестоким действиям Москвы и тем самым становился как бы противником объединения Руси, столь чаемого всем русским народом. Новгородское общество оказалось в двусмысленном положении, выход из которого новгородцы так и не смогли найти до конца своей государственной истории.

Великий Новгород мог покончить с двойственностью политического положения, предложив альтернативу действиям Москвы. Однако какую реальную программу могли предложить новгородцы? Выступить с инициативой мирного объединения других русских земель под своим главенством? Кто бы их послушал, не Москва ли? Самой реальной альтернативой действиям Москвы для Новгорода могла оказаться только такая же объединительная политика, которую проводили в жизнь московские князья. Реалии политического бытия той эпохи едва ли оставляли место для других вариантов объединения Руси.

Новгородцы не пожелали взять в свои руки объединение Руси, или, выражаясь точнее, не захотели действовать в этом направлении подобно Москве: жестоко, вероломно, хитро. Они оставили за собой только право защищать свою государственность, традиции и идеалы. Такая оборонительная позиция для средневековой эпохи, как показала жизнь, была неприемлема. Лучше сказать, она могла бы принести свои плоды, если бы воплощалась в жизнь осознанно, целеустремленно, твердо и неукоснительно. Но такой политики в действиях новгородского правительства не наблюдалось. Вместо решительных действий новгородская элита ввергла республику в государственно-общественный штопор, из которого та не смогла выйти до самой своей гибели.

* * *

Древние новгородцы являются такими же прародителями современной русской нации, как и жители Московского княжества. Ввиду этого при чтении сочинений промосковских летописцев и историков, суждения которых о Великом Новгороде часто проникнуты недоброжелательством, современный русский человек должен помнить, что речь идет о его, может быть, прямых предках, а не о злонамеренных противниках единения Руси.

Нам надо серьезно осмыслить духовный, культурный, государственный и патриотический опыт новгородцев. При этом отношение к нему должно быть как к наследию, переданному нам собственными, а не чужими, предками.

Да, борьба Москвы с Новгородом — негативный факт русской истории, но факт нашей внутринациональной истории. Да, сопротивление новгородцев Москве омрачило взгляд московских историков на Великий Новгород, но их мнения не должны мешать нам тщательно изучать новгородскую историю и брать из нее то лучшее и светлое, что может принести пользу современной России.

ЖЕРТВА ПОЛИТИЧЕСКОГО РОКА

Швеция, Литва и Ливонский орден не смогли завоевать Великий Новгород. Его завоевала Москва, которой было не по силам сокрушить ни Швецию, ни Литву, ни Ливонию. Почему Москве удалось сделать то, что не смогли осуществить другие противники Новгорода? Одна из причин успеха москвичей заключается в единокровности новгородцев. Если бы Новгородскую республику населяли инородцы, Москва не захватила бы ее с такой легкостью.

В. О. Ключевский писал: «Участь вольного города была решена не местными условиями, а более общей причиной, более широким, гнетущим историческим процессом. К половине XV века образование великорусской народности уже завершилось; ей недоставало только единства политического. Эта народность должна была бороться за свое существование на востоке, на юге и на западе. Она искала политического центра, около которого могла бы собрать свои силы для этой тяжелой и опасной борьбы. Таким центром сделалась Москва, удельные династические стремления московских князей встретились с политическими потребностями всего великорусского населения. Эта встреча решила участь не только Новгорода Великого, но и других самостоятельных политических миров, какие еще оставались на Руси к половине XV века». Падение Новгорода «было жертвой, которой требовало общее благо земли»^{274}.

Великий Новгород добровольно отказался стать объединительным центром великорусской нации. Фактически этот отказ и предрешил его гибель. Отстранившись от процесса объединения нации, новгородское правительство тем самым предоставило свободу действий Москве, на месте которой мог оказаться и другой русский политический центр.

Великий Новгород желал идти собственным историческим путем, и для этого ему не надо было с кем-либо объединяться. Следуя своей политической доктрине, новгородцы не учли только одну историческую закономерность: во все времена правители разрозненных частей любой нации не успокаиваются до тех пор, пока не объединят воедино весь народ.

Православный русский Новгород присоединился к Москве только потому, что она сама была православной и русской. В противном случае новгородцы бились бы до конца. Иноземцы и иноверцы не смогли завоевать Новгород на протяжении всей его истории.

Чтобы избежать гибели в процессе объединения русской нации, Новгородской республике надо было самой встать во главе этого процесса. Однако такая роль была противоестественна для всего общественного, государственного и духовного уклада Великого Новгорода. Он перестал бы быть самим собой, если бы огнем и мечом стал объединять нацию вокруг собственной персоны. Таким образом, участь Новгородской республики предопределили политические законы безжалостного земного мира.

ДАВАЙТЕ ПОМЕЧТАЕМ

История человечества показывает, что отдельные части разных народов объединяются, как правило, под воздействием внешних факторов. В частности, если бы не внешние угрозы со стороны инородцев и иноверцев, то русским не было бы столь необходимо объединять свои земли (это можно сказать и о других народах). Зачем? Ведь любое объединение ведет к утрате своеобразия разных частей нации.

Не правда ли было бы интересно наблюдать за историческим развитием таких не похожих друг на друга государств — Новгородской республики и Московского княжества? Сколько нового, самобытного могли бы дать отдельно развивающиеся ветви русского национального древа!

Только негативные внешние факторы оправдывают Москву, жестокой рукой объединившую Русь. В принципе, на месте Москвы как объединительного центра Руси при определенных условиях могло оказаться почти любое русское княжество и, конечно же, Великий Новгород. И тогда все претензии в отношении жестокости предъявлялись бы к этому центру. Впрочем, в исторической перспективе из-за угрозы поглощения Западом или Востоком была бы оправдана беспощадная объединительная политика любого русского государственного образования, если бы усилия этого центра подобно Москве привели к созданию единого государства.

Имелась ли возможность без кровопролития объединить Русь? Если окинуть взором всемирную историю, то примеров подобного рода крайне мало. Человечество живет в жестоком мире, где вся политика основана на насилии.

У людей, изучающих российскую историю, нередко возникает желание помечтать, как Русь объединил бы Великий Новгород и поразмышлять, что представляло бы собой созданное им общерусское государство и каким образом сложилась бы его дальнейшая история. Однако такое желание сродни искушению, искушению интеллектуальному и, может быть, не совсем безобидному.

Мог ли Великий Новгород добровольно объединиться с Москвой? Маловероятно. Для этого новгородцам надо было отказаться от своего общественно-государственного уклада, который в их представлении имел огромную ценность. Потерять свободу и стать холопами? Никогда!!! Великий Новгород и Москва были слишком разными по своей политической природе. Идиллическая картина их сосуществования в рамках единого государства, конечно, представляется совершенно нереальной. И в первую очередь потому, что трудно себе и представить, чтобы московские государи позволили кому-либо в своем государстве делить с ними хоть в какой-то степени полноту абсолютной власти.

Если бы объединение происходило в современном мире, то Москва могла бы предложить Новгороду путь федеративного союза, при котором новгородцы сохранили бы традиционный уклад жизни. Однако для реалий Средневековья, когда для выживания среди агрессивных соседей нация нуждалась в сильной централизованной власти, такой путь был неприемлем. Впрочем, и при современном миропорядке вопрос единения регионов остается актуальным.

МИРНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ

В истории очень мало примеров мирного объединения разделенных народов. Но все же такие случаи есть. Последний пример — слияние ФРГ и ГДР.

Если события насильно не форсируются, разъединенные части нации рано или поздно объединятся мирно. Разъединенные части одного народа, что две капли ртути, лежащие рядом: легкий толчок — и они уже слились воедино. Сила взаимного притяжения разрозненных частей нации — колоссальна. Она не исчезает в течение многих веков. Обратим внимание хотя бы на процесс создания единого государства германцами, итальянцами и поляками. Отдельные части этих наций на протяжении довольно таки продолжительного времени не теряли центростремительную силу и в конце концов слились, как ручьи в полноводную реку.

Можно ли было избежать насилия и крови при создании единого русского государства? Нельзя ли было вместо насилия действовать добром? На подобные вопросы подавляющее большинство историков решительно ответит: нельзя! Такова суть человеческой истории. Тем не менее русским князьям, коль они были православными, нужно было идти именно путем мирного объединения Руси.

Утопия ли это? Несомненно, утопия, если бы наши князья стали действовать, полагаясь на собственные силы. Но утопия могла бы превратиться в явь, если бы они действовали не по своей воле, а по воле Божией. Ибо Писание говорит: всякий, верующий в Него, не постыдится (Рим. 10,11). Невозможное человекам возможно Богу (Лк. 18, 27). Человекам это не возможно, но не Богу; ибо все возможно Богу (Мк. 10, 27). Если бы Рюриковичи смирили свою гордыню перед Богом и ради пользы отечества и всего русского народа побороли в себе властолюбие, то Господь, безусловно, нашел бы пути мирного и бескровного объединения Руси.

ИМПЕРСКИЙ МЕНТАЛИТЕТ

По отношению к Новгородской республике многие историки занимают неоднозначную позицию. С одной стороны, для них Господин Великий Новгород — достояние русского народа и один из крупнейших бриллиантов в сокровищнице национального величия. С другой стороны, Новгород как противник Москвы и ее державной политики чуть ли не враг — свой, родной, русский, но все же супротивник. И таковым он перестал быть только после того, как растворился в недрах Московского государства.

Что порождает такой двойственный подход? Московское великодержавное сознание. Почти с младенчества это сознание закладывается в нас имперским миросозерцанием всего нашего общества. Нам трудно воспринимать свое государство не иначе, как империей. Мы, русские, удивительно естественно, даже не желая того, думаем, говорим, пишем и действуем как люди, почти всегда движимые и проникнутые имперским духом.

В представлении многих государственно-общественным устройством Руси едва ли не изначально является именно империя. Она — как бы природное состояние Руси и России. Очень показательно, что русские патриоты, приверженцы империи, воспринимают таких же русских патриотов, но сторонников идеи национальной обособленности Руси, чуть ли не предателями отчизны. Наверное, подобный подход характерен не только для русских, но и для любой имперской нации (британцы, германцы, турки), которые в недалеком прошлом потеряли свою любимую империю и никак не могут свыкнуться с этой потерей.

Мог ли кто-нибудь из Рюриковичей в домонгольский период утвердить над всей Русью абсолютную власть, лишив других князей их владений? Эта затея была бы сродни безумию. Против такого мечтателя восстали бы все Рюриковичи. Однако в эпоху монгольского господства подобную задачу успешно решили московские князья, опираясь на силу ордынских ханов. Эти князья отчуждали владения у других Рюриковичей без колебаний.

При изучении истории Московского государства создается впечатление, что московские князья изначально, чуть ли не с момента основания Москвы, целенаправленно стремились овладеть всей остальной Русью, которая, в свою очередь, была словно обречена на такой захват. Конечно, подобное впечатление во многом складывается от знания всей последующей истории государства Российского, но при этом присутствует и ощущение, что жизнь русской нации неотвратимо двигалась в предопределенном направлении.

Нацеленность московских князей на присоединение всех соседних территорий, которые можно было захватить более или менее безболезненно, передалась по наследству и московским царям, и российским императорам. При этом и тех, и других совсем не волновал вопрос: в конечном итоге будет ли благом для русской нации присоединение к ней инородцев и иноверцев?

ЦЕРКОВНЫЙ ФАКТОР

Духовно-церковный строй двух крупнейших центров русской государственности также обусловил тот факт, что именно Москва, а не Великий Новгород, стала движущей силой объединения Руси.

На протяжении всего Средневековья Православие являлось средоточием духовности русского народа. Церковность пронизывала все сферы общественно-государственной, культурной и хозяйственной жизни нации. Поэтому естественно, что для раздробленных русских земель главная кафедра Русской Православной Церкви имела огромное значение и была их духовным центром.

Место пребывания митрополита, главы Церкви, давало бесспорное преимущество для любого княжества, стремящегося возглавить процесс объединения Руси. Это решающее преимущество Москва получила сразу же, как только стала кафедрой русского митрополита.

Новгородцы долго недооценивали Московское княжество и поэтому не заметили, каким образом «в московском князе Северная Русь привыкла видеть старшего сына Русской Церкви, ближайшего друга и сотрудника главного русского иерарха, а Москву считать городом, с которым связаны религиозно-нравственные интересы всего православного русского народа. Такое значение приобрел к половине XV века удельный москворецкий удельный князек, который полтораста лет назад выступал мелким хищником, из-за угла подстерегавшим своих соседей»^{275}.

Новгородская кафедра и ее архиепископ, сколь ни были значимы в глазах самих новгородцев, для всей полноты русской нации оставались лишь частью Русской Православной Церкви. В церковно-административном аспекте Новгород явно проигрывал Москве. Кроме того, Московское государство возглавлял самодержавный князь, а Новгородскую республику — архиепископ, который юридически обладал ограниченной властью. В идеологическом, высшем смысле, власть в Новгородской республике принадлежала Святой Софии — Церкви — архиепископу. Духовный аспект новгородской государственности определял внешнюю политику республики. Великий Новгород имел право (и успешно пользовался им) активно обороняться от внешних врагов, но не был вправе вести превентивно агрессивную политику в отношении своих соседей, с целью их уничтожения или поглощения.

Конечно, Великий Новгород расширял свои владения за счет инородческих племен, но это была довольно мягкая колониальная политика, если ее сравнивать с действиями других государств Средневековья.

Теократическое начало новгородской власти не давало новгородцам импульса к агрессии против единокровных и единоверных соседей даже во имя идеи их объединения. Тем более церковность новгородцев не могла подвигнуть их к борьбе с Московским княжеством, где находилась кафедра главы Русской Церкви.

Москва возвысилась над другими русскими княжествами по многим причинам, «но одною из важнейших по справедливости надобно признать пребывание в ней Русских первосвятителей и усердное содействие их князьям московским»^{276}.

Для православного русского человека, жившего в Средние века, высшим авторитетом на земле являлась Церковь. Решение митрополитов избрать Москву местом своего пребывания предопределило политическое лидерство Московского княжества среди всех других русских земель. Московские митрополиты одним своим местонахождением и недвусмысленным одобрением давали мощный заряд объединительной политике московских князей.

* * *

В Средние века церковный фактор часто становился решающим в политических взаимоотношениях между государствами. Если Великий Новгород хотел оставаться независимым, ему было необходимо добиться церковной самостоятельности. Политическая логика требовала этого однозначно. Между тем в церковной сфере новгородцы действовали совершенно нерационально. Всеми силами отстаивая политическую свободу, они фактически не предприняли никаких шагов для обретения церковной самостоятельности.

На протяжении многих лет церковных взаимоотношений с московскими митрополитами новгородские архиепископы лишь три раза вступили с ними в более или менее серьезный конфликт. Митрополит Макарий (Булгаков) отмечал: «Других случаев такого противления мы не знаем, а выводить из этих трех мысль, будто новгородские архиепископы искали себе независимости церковной и домогались отделения своей епархии от митрополии, значит, по нашему мнению, преувеличивать дело. Большею частью, особенно когда Новгород находился в добрых отношениях к великому князю московскому, новгородские владыки сохраняли надлежащее повиновение к митрополиту, с честью принимали его у себя, без прекословия отправлялись к нему сами по его требованию и подчинялись его суду и положенному от него наказанию»^{277}.

Новгородская республика обладала значительными политическими, материальными и церковными ресурсами для того, чтобы выйти из-под власти московских митрополитов. Однако теократичность Великого Новгорода, приверженность новгородцев к строгому соблюдению канонов и смиренное поведение новгородских архипастырей в вопросах церковной дисциплины вменили политический расчет ни во что.

* * *

Когда Москва только-только начинала возвышаться среди других княжеств, Великий Новгород уже давно являлся не только одним из важнейших политических, но и церковно-духовных, центров Руси. Со значимостью и авторитетом новгородского архиепископа в Русской Церкви мог равняться лишь митрополит. Древностью же церковной жизни, обилием православных святынь и особенно сонмом угодников Божиих, служившим новгородцам убедительнейшим доказательством духовной плодородности их земли, с Великим Новгородом мог сравниться только Киев.

Перемещение митрополичьей кафедры из Киева в относительно молодой Владимир еще более возвысил духовный авторитет древнего Новгорода. Когда же митрополиты обосновались в Москве, новому первопрестольному граду, кроме собственно митрополичьей кафедры, блуждавшей долгое время по Руси, равняться с Новгородом в духовном отношении было просто нечем.

Сам факт переноса митрополичьей кафедры из Владимира в Москву не мог не озадачить современников. Признавая митрополита главой Церкви, русские князья, а вместе с ними и новгородское правительство, не хотели признавать над собой политическое главенство Москвы. Ее неожиданное церковное возвышение казалось многим сомнительным в духовно-каноническом отношении. Ведь со времен апостолов существовала традиция, согласно которой кафедра предстоятеля Поместной Церкви находилась в главном городе государства.

Чтобы реалии привести в соответствие с древней традицией, митрополитам, помимо прочих причин, ничего не оставалось, как всемерно поддерживать московских князей в их борьбе за главенство на Руси. Если митрополичья кафедра должна находиться в столице государства, то Москва непременно обязана была стать таковой.

Митрополит Макарий (Булгаков) писал: «Действия наших митрополитов для блага общественного преимущественно были направлены к пользе того княжества, в котором жили они сами»^{^{278}}. Вначале эти действия носили, по всей видимости, добровольный и искренний характер. Впоследствии митрополиты стали радеть о благе Москвы, мягко говоря, не совсем добровольно. Как это произошло?

Когда митрополиты поселились в Москве, ее князья тотчас осознали все преимущества этого переселения. Поначалу московские князья всемерно выказывали почтение митрополитам и в официальных документах даже называли их своими отцами. Однако постепенно великие князья стали проявлять властолюбие не только в политике, но и в церковной сфере. Особенно эта тенденция обнаружилась в действиях великого князя Димитрия Донского, который «без всякого суда, соборного и патриаршего, даже вопреки воле патриарха Димитрия не только не принял митрополита Пимена, но и лишил его всех принадлежностей митрополичьего сана; без всякого суда, по одной собственной воле изгнал в Киев митрополита Киприана, не упоминаем о всем прочем… Здесь великий князь России в первый раз усвоил себе полную, безусловную власть над самим главою Русской Церкви, а через него и над всею Русскою Церковию»^{279}. Вполне понятно, что такая власть дала московским князьям несравнимое преимущество в борьбе с Новгородской республикой.

ВОЗРОЖДЕНИЕ

СЕКРЕТ ВОЗРОЖДЕНИЯ

После разгрома, учиненного Иваном III над Великим Новгородом, многим казалось, что новгородскую землю ожидают времена упадка и забвения. Между тем Великий Новгород восстал из пепла, словно Феникс. Это явление без преувеличения можно назвать новгородским феноменом.

Новгородское общество, как на первый взгляд ни покажется странным, смогло стремительно приспособиться к московским порядкам. И не только приспособиться, но и во многих сферах культурной и экономической жизни выйти на качественно новый уровень. В чем заключался секрет возрождения Великого Новгорода? «В свойственном новгородцам живом, старательном усвоении нового. Приток свежих идей на почву вековых традиций оказался плодотворным для древнего города, переживавшего второе рождение, и внедрение нового образа жизни, пусть не всегда добровольное, послужило, может быть, главной причиной возникновения большой и своеобразной новгородской культуры XVI века… Культурное наследие этой эпохи грандиозно. Оно поражает количеством, глубиной и многообразием воплощений, желанием понять основы мироздания, увлекает сложностью проблем, бесконечным числом обусловивших их причин»^{280}.

После разгрома республики новгородцы доказали свою жизнестойкость. Несмотря на совершенно новые условия существования, они смогли добиться успеха почти во всех сферах человеческой деятельности.

СЛУЖЕНИЕ АРХИЕПИСКОПОВ

Возрождению Великого Новгорода в немалой степени способствовали архиепископы, занимавшие новгородскую кафедру.

Победа Ивана III над Новгородом «в значительной степени оказалась условной, и заданное московское направление все заметнее уклонялось к проторенному столетиями новгородскому пути. Введенная архиепископом Геннадием система церковных повинностей, обличительная публицистика его литературного кружка способствовали восстановлению хозяйственной и оздоровлению духовной жизни Софийского дома. Переселившиеся из Москвы жители вскоре осознают себя новгорожанами, и родившиеся на древней земле их дети признают своими и принимают укорененные здесь традиции»^{281}.

Теократическая закваска Великого Новгорода продолжала действовать даже в то время, когда Москва полностью подчинила новгородцев своей власти.

Преемники архиепископа Геннадия «архиепископы Макарий и Феодосий по существу восстановили суверенитет Софийского дома, собрали отнятые земли, пополнили казну, возвысили роль духовного суда. Возрождение происходило незаметно под видом смирения и покорности. Но, выдержав наступление растянувшихся почти на двадцать лет царских вмешательств, новгородская церковь одержала верх. Ее добровольными сотрудниками оказались горожане Новгорода и ставшие у кормила власти приезжие московские гости»^{282}.

Архиепископы, которых в Новгород присылало московское правительство, быстро проникались новгородским духом. Им, лицам духовного звания, была особенно близка теократичность Великого Новгорода. Именно здесь они могли применить свой духовный потенциал и энергию, которые в других местах Московской Руси реализовать было довольно таки трудно. Там Православную Церковь уже давно слишком крепко сжимали в своих объятиях великие князья.

РОЛЬ КУПЕЧЕСТВА

В XVI веке на новгородской земле в рамках Московского государства образовалась своеобразная духовная, культурная и экономическая автономия. Наряду с архиепископами и духовенством в ее создании деятельное участие принимали новгородские купцы. Возрождение Великого Новгорода смогло состояться во многом благодаря усилиям купечества. «Новгородские купцы сыграли определяющую роль не только в экономическом, но и в духовном развитии общества. Сохраняя традиционную форму религиозного бытия, новгородцы создали в XVI веке свой город, возродили его хозяйство, культуру. В их мировоззрении нашло место представление, допускавшее „восхождение“ деятельного разума к разуму духовному»^{283}.

Новгородские купцы всегда отличались набожностью. После завоевания Великого Новгорода Москвой жизнь купечества приобрела сугубые церковные черты. Купцы стали хранителями и живыми носителями древнего благочестия.

Новгородское купечество воспринимало свою деятельность как служение Богу, согражданам и любимому граду. В XVI веке благодаря щедрой поддержке купцов были созданы многочисленные шедевры новгородского искусства, а древняя русская культура вышла на новый этап своего развития.

ПЕРЕРОЖДЕНИЕ МОСКВИЧЕЙ

В XVI веке новгородское общество было еще настолько сильным, что без остатка впитывало в себя москвичей-переселенцев и отформовывало из них настоящих новгородцев. Несколько московских семейных кланов достигло в Новгороде особенно больших успехов. «К 1520–1530-м годам уже третье их поколение с полным правом могло считать себя коренными новгородцами. Благоприятное предпринимательство способствовало их обогащению, открывало путь к власти. Среди прибывших полстолетия назад московских людей именно они заняли привилегированное положение, захватив ведущие позиции в финансовой и дипломатической сферах, в вопросах распределения земельных ресурсов, глубоко внедрившись и в сферу духовной жизни»^{284}. Эти московские переселенцы, подобно архиепископам, нашли в Новгороде выход своей пассионарности, для которой уже было трудно найти применение в Москве.

Семейные кланы бывших москвичей к 1540-м годам по сути стали носителями той власти, которой обладали новгородские бояре в эпоху поздней Новгородской республики. «Удачливое предпринимательство и торговля, практическая сметливость сочетались в этих людях с духовным благочестием и щедрой благотворительностью. Почти все они участвовали в храмовом строительстве, делали значительные пожертвования в Церковь»^{285}. Эти люди вобрали в себя все лучшее, что было в психо-этнических типах новгородцев и москвичей. Они стали не серебром и не золотом, а платиной русской нации. В XVI веке «интенсивный, целесообразный труд, устремленный не только на умножение богатства, но и на формирование сильной, независимой личности, стал главной идеей новгородских жителей»^{286}.

Великий Новгород переродил москвичей-переселенцев. Из новгородской плавильной печи в XVI веке вышел особый тип человека, имевший огромное значение для будущего благосостояния русского народа. Однако рост этого супертипа прервал Иван IV, который не был склонен выращивать новые цветы на клумбе русской нации.

РАСЦВЕТ ЭКОНОМИКИ

В XVI веке новгородцы продолжали развивать связи с Западной Европой. Великий Новгород посещали многочисленные иностранные купцы и путешественники. Суммируя их впечатления, итальянец Кампензе назвал Новгород «знаменитейшим и богатейшим из всех северных городов, даже более обширным, чем Рим»^{287}.

Расцвет предпринимательства, торговли, ремесел и культуры в Новгороде в немалой степени связан с тем, что новгородцы с XVI века уже не тратили силы на решение внешнеполитических проблем. Всю свою энергию они полностью посвятили на благоустройство духовной и материальной жизни города.

С начала XVI века «начинается ровный и неуклонный рост экономики Новгорода, для большинства европейских стран оставшегося „главой“ Руси. На новгородском рынке появляются голландские, датские, турецкие, виленские купцы, налаживается связь с купечеством Тарту, Таллина, Риги, в 1517 году восстанавливается Немецкий двор, а в 1521 году на берегах Волхова показались знаменитые Футгеры. В свою очередь, русские проникают в Европу. Позади остаются тревожные годы реформ. Наполняется товарами городской торг. Оживляются ремесла. Возрождается культурная жизнь»^{288}.

Великий Новгород стал для Московской Руси, говоря современным языком, свободной экономической зоной, мощной и развитой. Причем центральное московское правительство в создание этого процветающего региона не вложило ни копейки. Наоборот, будучи обобранным Москвой до нитки, Новгород самостоятельно смог восстановить свою экономическую мощь.

В XVI веке новгородская торговля вышла на качественно новый уровень. Если в конце XV века первое место в новгородском экспорте занимали пушнина и воск, «то в начале XVI века традиционный экспорт потеснили обработанные и изготовленные в Новгороде разнообразные изделия из кожи и металла, а также переработанные здесь продукты лесного и сельского хозяйства»^{289}.

Бурный рост ремесел дал возможность новгородским купцам торговать с Западом не только сырьем, но и высококачественными изделиями отечественного производства. Благодаря Великому Новгороду Россия постепенно превращалась, как сейчас говорят, из сырьевого придатка Европы в солидного экспортера товаров.

ПОГРОМ

ВОЗМОЖНОСТИ КОМПРОМИССА

Существовала ли возможность компромисса между Москвой и побежденным Новгородом? Могли ли новгородцы, сохранив свою самобытность, войти в состав Московии? Благо русской нации требовало такого компромисса. Пример тому — вхождение в состав Московского царства казаков, утративших самовластие, но сохранивших этническую и духовную самобытность.

Что мешало Москве так же, как для казаков, найти в зарождавшейся империи место и для новгородцев? В сравнении с москвичами, казаки стояли на низшей ступени цивилизационного развития, а новгородцы — на более высокой. Москва могла заставить казаков, как рабочую лошадку, участвовать в строительстве империи. Но невозможно было принудить благородного новгородского скакуна выполнять работу вьючного животного. Тем не менее, в XVI веке между Москвой и Новгородом сложились некие компромиссные отношения. Однако они были краткосрочными и пришлись на время, когда Москва только определялась с выбором имперского курса. В действительности империя уже строилась, но московское правительство еще пребывало в состоянии осмысления того, что же на самом деле оно создает. Именно на этот период и пришлось возрождение Новгорода.

Потеряв политическую независимость, Новгород вошел хозяйственным, людским и культурным ресурсом в состав Московского государства. Бесценный для русской нации потенциал новгородского этноса начал действовать на пользу объединенной Руси. Казалось, компромисс был достигнут. И если бы Москва остановилась на пути строительства империи, он мог бы стать историческим фактом. Однако уже при Иване IV с компромиссом между Новгородской и Московской Русью было покончено навсегда. Царь, приняв в свое подданство астраханских и казанских татар и найдя им место в государстве, в то же время уничтожил новгородцев как самобытный русский этнос.

ПРИЧИНЫ ПОГРОМА

Официальной причиной разгрома Великого Новгорода послужил заговор. Его составили новгородцы якобы с целью «Новгород и Псков отдати литовскому королю, а царя и великого князя всеа Русии хотели злым умышлением извести, а на государство посадити князя Володимира Ондреевича»^{290}. Обвинение новгородцев, веками сдерживавших натиск Запада, в государственной измене было нелепым. Однако признание наличия заговора давало Ивану IV право поступить с новгородцами самым жестоким образом.

Одним из главных заговорщиков был назван новгородский архиепископ Пимен. Тоже явная нелепость. До своей опалы он никогда и ни в чем не проявлял себя поборником былой новгородской вольности. Наоборот, многие поступки архиепископа Пимена расценивались современниками не иначе как чрезмерная услужливость перед царем. Он постоянно поддерживал царя во всех его начинаниях и особенно во внешнеполитических акциях на западных границах Руси. Так, в 1563 году архиепископ Пимен обратился к Ивану IV с посланием, которое явилось по сути программным антилитовским документом. Вдохновляя царя на борьбу с литовцами, архиепископ призывал: «Побарати противу безбожныя Литвы и прескверных Лютор за имя Господне»^{291}. С архиепископом Пименом случилось прямо по пословице: «За что боролся — на то и напоролся!»

* * *

Некоторые историки оправдывают жестокие действия Ивана IV в отношении Новгорода тем, что царь якобы мог завершить борьбу с остатками политической раздробленности Руси только радикальными мерами. Имеет ли под собой почву такое оправдание?

«Ссылка на необходимость преодоления феодальной раздробленности, — пишет профессор Р. Г. Скрынников, — не может ни оправдать, ни объяснить опричный разгром Новгорода. С ликвидацией республиканских порядков в Новгороде в конце XV века Новгородская земля вошла в состав Русского государства окончательно и бесповоротно. Новгород перестал быть оплотом феодальной раздробленности с того момента, как московское правительство экспроприировало все без исключения местное новгородское боярство, купечество, „житьих людей“ и водворило на экспроприированных землях московских служилых людей — помещиков. Ни в одной земле мероприятия, призванные гарантировать объединение, не проводились с такой последовательностью, как в Новгороде. Ко времени опричнины в Новгороде прочно утвердились московские порядки. Москва неограниченно распоряжалась всем фондом новгородских поместных земель, постоянно назначала и сменяла всю приказную администрацию Новгорода»^{292}. Контроль царского правительства над новгородской землей и ее жителями был тотальным.

Р. Г. Скрынников весьма обоснованно доказывает, что опричный поход на Великий Новгород преследовал две главные цели. Во-первых, Иван IV хотел пополнить пустую казну за счет ограбления богатой торгово-промышленной элиты и новгородской Церкви. Во-вторых, зная об антимосковских настроениях, которые провоцировались бесчинствами опричнины, царь кровавым террором стремился пресечь даже малейшее поползновение новгородцев к народному восстанию.

* * *

Иван IV подверг Великий Новгород такому ужасающему погрому, который во много крат превзошел разорение города при Иване III. Почему спустя сто лет после присоединения к Московскому государству Великий Новгород испытал столь страшное опустошение? Одна из причин погрома кроется в характере Ивана Грозного, который без устали выкорчевывал измену даже там, где не было и ее следа. Другая причина кроется в характере Московского государства, которое за столетие после захвата Новгорода претерпело коренное изменение.

Во что превратилось великое княжество Московское к середине XVI века? «Русское государство, насильственными средствами завершившее объединение великорусских земель, в середине века превратилось в империю — Московское царство, политика которого приобрела четко выраженный имперский характер»^{293}. Именно в имперской политике сокрыта одна из основных причин того, что Московское царство в лице Ивана IV было более беспощадно к Новгороду, чем Московское княжество в лице Ивана III.

Московское княжество являлось в основном национальным государством, и политика Ивана III выражала интересы великороссов. Мощный экономический и людской потенциал Великого Новгорода имел огромное значение для общерусского государства. Поэтому Иван III при завоевании Новгорода ограничился необходимыми, хотя и жесткими мерами.

В Московском царстве имперские интересы постепенно взяли верх над интересами коренной нации. Оплотом национальных сил, отвергающих курс на развитие империи, мог стать могучий Новгород. Поэтому «разгром Новгорода стал важной вехой в процессе формирования имперской политики России. Естественным продолжением внешних завоевательных войн стала политика прямого грабежа собственного населения»^{294}.

Империи создаются войнами, на ведение которых, как известно, требуется много денег. Поэтому государственно-образующая нация Российской империи под гнетом некоторых своих владык жила несравненно беднее и тяжелее, чем многие из «покоренных» народов, которые до сих пор не могут простить ей своего завоевания.

ОПРИЧНЫЙ ПОХОД

Карательную экспедицию Иван IV готовил основательно. Для похода на Великий Новгород были мобилизованы все опричники. В начале зимы 1569 года они взяли под контроль все ямские станции по новгородской дороге. Движение по ней было строжайше запрещено под предлогом борьбы с чумой. Царь хотел застать новгородцев врасплох и поэтому приказал убивать всех, кто посмеет передвигаться по дороге в Новгород.

В декабре 1569 года войско опричников во главе с Иваном IV двинулось на Великий Новгород. По пути опричники разгромили Тверь. 2 января 1570 года их передовые отряды достигли Новгорода. Чтобы никто не смог покинуть город, опричники тотчас обложили его по периметру заставами. Новгородцы, не догадываясь о грядущей беде, с недоумением наблюдали за происходящим.

В первую очередь опричники обрушили репрессии на монашество и духовенство, хранителей теократических традиций Великого Новгорода. Иван IV оберегал свое самодержавие с болезненной ревностью, яростно искореняя на Руси даже намеки на иные формы власти. При этом он яростно доказывал, что царская власть имеет божественное происхождение.

Врываясь в монастыри и приходские храмы, опричники сразу опечатывали церковную казну. Еще до приезда царя они арестовали несколько сот новгородских священников, настоятелей монастырей и наиболее уважаемых старцев. 6 января в монастырь на Городище, расположенном вблизи Новгорода, прибыл Иван IV. Как повествует новгородский летописец, по приказу царя арестованных монахов вывели на рыночную площадь и забили палицами насмерть^{295}. Некоторые современные историки, сомневаясь в сообщении летописца, утверждают, что арестованное духовенство еще целый год томилось в заключении. Этим историкам по прошествии веков, наверное, виднее.

Суд над новгородцами возглавил сам царь. В лагерь на Городище из Новгорода пригнали самых именитых граждан и богатых купцов. Подозреваемых в измене сначала жгли огнем, а затем, привязав веревками к саням, волокли по зимним дорогам к Волхову. С моста их бросали в реку. Опричники топили не только мужчин, но и женщин, привязывая к их груди детей. Новгородцев уничтожали целыми семьями. Если кто-то из несчастных пытался спастись, его добивали топорами и рогатинами. Свидетельство новгородского летописца о зверствах опричников подтверждает и немецкий источник, современный описываемым событиям^{296}.

Чашу позора сполна испил архиепископ Пимен. Опричники одели владыку в лохмотья, втиснули ему в руки бубен и, посадив на белую кобылу, возили, как шута, по улицам Новгорода. Затем его под стражей отправили в Москву.

ГРАБЕЖ

После казни обвиняемых в государственной измене армия опричников во главе с Иваном IV занялась повальным грабежом Великого Новгорода и его окрестностей. «Новгородский посад стал жертвой дикого, бессмысленного погрома»^{297}. Всех новгородцев, кто проявлял хоть малейшее поползновение к сопротивлению, опричники убивали на месте. «Иоанн с дружиною объехал все обители вокруг города; взял казны церковные и монастырские; велел опустошить дворы и келлии, истребить хлеб, лошадей, скот; предал также и весь Новгород грабежу, лавки, дома, церкви; сам ездил из улицы в улицу; смотрел, как хищные воины ломились в палаты и кладовые, отбивали ворота, влезали в окна, делили между собою шелковые ткани, меха; жгли пеньку, кожи; бросали в реку воск и сало. Толпы злодеев были посланы и в пятины новгородские губить достояние и жизнь людей без разбора, без ответа»^{298}.

Если бы новгородцы, современники Ивана III, знали, какому погрому подвергнет Новгород его внук, Иван IV, то не пошли бы ни на какие компромиссы с Москвой и бились бы за свою свободу до последнего человека!

Иван IV так же, как и Иван III, не преминул ограбить новгородскую Церковь. Из собора Святой Софии опричники вывезли казну, ценную утварь, иконы и святыни. Москвичи полностью обобрали и архиепископский двор, где хранилось богатейшее имущество Софийского Дома. «Государев разгром явился подлинной катастрофой для крупнейших новгородских монастырей. Черное духовенство было ограблено до нитки. В опричную казну перешли денежные богатства, накопленные монастырями и Софийским Домом в течение столетий»^{299}.

«Благоверный» царь Иван IV не удовлетворился тем, что ограбил монастыри, храмы и полностью разорил церковное хозяйство. Ко всему прочему он еще наложил на духовенство и колоссальную контрибуцию. Новгородский архимандрит должен был заплатить выкуп в размере 2000 золотых монет, настоятели монастырей — по 1000, соборные старцы — по 300–500. С городских священников потребовали по 40 рублей с человека. Многие из духовенства не смогли заплатить такие огромные по тем временам суммы. Тогда Иван IV приказал приставам беспощадно сечь должников с утра и до вечера, пока родственники не соберут требуемую сумму^{300}.

Разгромив Великий Новгород, Иван IV послал отряды опричников грабить и разорять города и села Новгородской земли. «В то же время вооруженные толпы отправлены были во все четыре стороны, в пятины, по станам и волостям, верст за 200 и за 250, с приказанием везде опустошить и грабить»^{301}. Погрому подверглись города Ладога, Корела, Орешек, Ивангород и множество сел, деревень, погостов. Опричники грабили, пытали и убивали не только состоятельных людей, но и простых крестьян. Поместья и дворы своих жертв опричники сжигали.

ЧИСЛО ЖЕРТВ

Погром Великого Новгорода потряс современников. На Руси говорили и писали о десятках тысяч погибших новгородцев, в Европе — о сотнях тысяч. Позднее эти цифры приводили в своих сочинениях многие историки. Так Н. М. Карамзин писал, что Иван IV отправил из Новгорода «несметную добычу святотатства и грабежа в столицу. Некому было жалеть о богатстве похищенном; кто остался жив, благодарил Бога или не помнил себя в исступлении! Уверяют, что граждан и сельских жителей погибло тогда не менее шестидесяти тысяч. Кровавый Волхов, запруженный телами и членами истерзанных людей, долго не мог пронести их в Ладожское озеро. Голод и болезни довершили казнь Иоаннову, так что иереи в течение шести или семи месяцев не успевали погребать мертвых: бросали их в яму без всяких обрядов»^{302}.

Каково же истинное количество жертв опричников? Отечественные историки А. Г. Ильинский и А. А. Зимин на основе своих исследований пришли к выводу, что Иван IV уничтожил не менее 40 тысяч новгородцев. В своих подсчетах эти историки в основном опирались на летописные свидетельства. Однако Р. Г. Скрынников считает такие подсчеты неверными. Он пишет: «Самым надежным источником для определения масштабов репрессий остается синодик опальных, составленный на основе подлинных документов опричного архива»^{303}. Поэтому «суммируя все данные, можно заключить, что во время погрома погибли 2170–2180 человек, упомянутых в синодике. Эти данные нельзя считать полными, поскольку многие опричники грабили и убивали на свой страх и риск. Однако число их жертв было невелико по сравнению с количеством жертв организованных массовых убийств»^{304}.

К подсчетам Р. Г. Скрынникова тоже можно предъявить претензии. Не доверяя свидетельствам летописей, он целиком верит синодику, который был составлен на основе опричного архива. Почему опричные документы вызывают у историка столь искреннюю веру? Разве опричники являются идеалом борцов за правду? И еще: почему Р. Г. Скрынников решил, что количество неорганизованных убийств невелико? Он не приводит никаких доказательств своего утверждения. Может быть, как раз наоборот, число таких жертв многократно превышало количество убитых по решению царского суда. К тому же в синодик вряд ли были внесены имена жен, детей, слуг, простых горожан и крестьян.

Сам Иван IV признался в убийстве 2170–2180 человек, внеся их имена в синодик для поминовения. Сколько же на самом деле новгородцев погибло от рук опричников, для истории останется загадкой навсегда. Исследователи могут только выдвигать различные версии и приводить лишь приблизительные цифры.

* * *

Зверства опричников явились для жителей Великого Новгорода страшным потрясением. В течение ста лет со времени присоединения к Москве новгородцы не испытывали подобных проявлений тирании и психологически не были готовы к кровавому террору Ивана Грозного. Ужас перенесенных испытаний надолго сковал сознание новгородцев. «Какое впечатление произвел на новгородцев погром, всего лучше видно из следующего известия: 25 мая 1571 года в церкви святой Параскевы на торговой стороне у обедни было много народа; когда после службы стали звонить в колокола, вдруг на всех напал таинственный ужас, все побежали в разные стороны, мужчины, женщины, дети, толкали друг друга, не зная, куда бегут, купцы пометали лавки, отдавали товары собственными руками первому попавшемуся. Точно такое же известие о пополохе встречаем в летописях под 1239 годом, после Батыева погрома»^{305}.

Вслед за массовыми убийствами последовало переселение зажиточных новгородцев, оставшихся в живых, в Москву. Так, только в 1572 году из Новгорода насильно выселили сто купеческих семей^{306}. К концу 70-х годов правящая и торговая элита Великого Новгорода была фактически полностью ликвидирована.

УДАР ПО ЭКОНОМИКЕ

В середине XVI века в Новгороде начал развиваться экономический кризис. Ситуация постепенно усугубилась эпидемиями, неурожаями, террором опричников и огромными поборами, идущими на ведение Ливонской войны. Однако главной причиной кризиса стала политика центральной власти, «нанесшая в конце концов сокрушительный удар по новгородской внешней торговле — главному источнику общественного благосостояния и главному подозреваемому в присвоении полномочий государственной власти»^{307}.

Иван IV, подозрительно относившийся ко всему, что имело в его тоталитарном царстве хоть какой-то признак самостоятельности, фактически уничтожил новгородское купечество. Зарубив золотую несушку, царь, видимо, и не придал никакого значения тому урону, какой он нанес настоящему и будущему русской нации. При рубке новгородского леса Иван Грозный не замечал щепок. Торжество тотального самодержавия он ставил несоразмеримо выше блага нации. Да, и было ли ему знакомо понятие «благо нации»?

Иван IV окончательно сокрушил переживавшую кризис экономику Великого Новгорода. «В дни разгрома опричники разграбили многочисленные торговые помещения и склады Новгорода и разорили новгородский торг. Все конфискованные у торговых людей деньги и наиболее ценные товары стали добычей казны. Часть товаров (привезенные из Европы и с Востока сукна, бархат и шелк) была роздана опричникам в виде награды»^{308}.

На новгородских складах хранились огромные, по некоторым сведениям двадцатилетние, запасы воска, сала и льна, предназначенные для вывоза в Европу. На внутреннем российском рынке такое количества товара продать было невозможно. Поэтому опричники все эти запасы сожгли.

Разорив финансовую элиту, опричники пустили по миру и простых тружеников Великого Новгорода. «Ремесленники, мелкие торговцы, владельцы лавок… составляли жизненную силу города, систему его кровеносных сосудов. Они, а не помещики с их земельными наделами в пятинах приносили основной доход городу, формировали его финансовую мощь. Лишенные товарных запасов, денег, жилья, работы, горожане не только утратили собственное богатство. Их разорение означало полное расстройство всего городского хозяйства»^{309}.

Новгородское сельское хозяйство, начавшее хиреть уже во время правления Ивана III, окончательно пришло в упадок при Иване IV. «Большая часть земель, принадлежавшая сколько-нибудь зажиточным новгородцам, была изъята из их владения. За новгородскими собственниками остались только незначительные крупицы земли»^{310}. Новыми владельцами земли стали московские переселенцы. «Новгородские землевладельцы были собственниками земель; напротив, московские помещики были временными владетелями поместий, получаемых в виде жалования за свое служение»¹. Соответственно отношение к землепользованию у тех и других было совершенно разным.

«Новгородская республика, — совершенно справедливо отмечает Р. Г. Скрынников, — не вела завоевательных войн, и ее военные расходы были незначительны, что определяло невысокий уровень налогового обложения крестьян. Московское завоевание радикально изменило ситуацию. Подавляющая часть земельного фонда Новгорода превратилась в государственную собственность, что в конечном счете и определило упадок и разорение некогда цветущего края. Господствующей стала поместная система, означавшая двойную собственность на землю. Дробление поместий и введение обязательной службы землевладельца в условиях непрерывных войн побуждало помещиков расширять крестьянские повинности, заводить барскую запашку, использовать труд холопов-страдников, что разрушало хозяйственный уклад новгородской деревни»^{311}.

Экономику Великого Новгорода формировали многие поколения трудолюбивых, целеустремленных и предприимчивых новгородцев. Однако «сто лет московского владычества превратили цветущий край в огромный пустырь»^{312}. Уничтожение хозяйства и экономических традиций Новгородской земли нанесло существенный урон всей великорусской нации. Она потеряла бесценный опыт и многовековое преемство в области хозяйствования той части русского народа, которая в экономической сфере являлась наиболее успешной.

ГИБЕЛЬ НОВГОРОДСКОГО ЭТНОСА

Объединяя Русь, московские государи действовали по принципу «бей своих, чтобы чужие боялись». Иван III и Иван IV поступили с новгородцами так, как во всей всемирной истории мало кто из захватчиков поступал с побежденным народом, тем более родным по крови. Московские государи применили к новгородцам тактику древних ассирийцев, которые или уничтожали покоренные народы, или переселяли в области, далекие от их родины.

Участь новгородцев оказалась намного плачевнее судьбы инородцев и иноверцев, включаемых в состав России. Захватив Астрахань и Казань, Иван IV не перебил, не переселил, не ассимилировал татар, но дал им право жить на собственной земле под сенью российской державности. Причем Иван Грозный предоставил татарам даже возможность исповедовать ислам и придерживаться своих национальных традиций.

Во взаимоотношениях Москвы с Великим Новгородом ярко проявился нередко встречающийся в истории феномен враждебности близких друг другу этносов. Произошло по пословице: «Двум медведям в одной берлоге ужиться нельзя».

Москва, вбирая в свое государственное тело инородные и иноверные нации, давала им возможность совместного имперского развития, но при этом четко определяла границы их религиозно-культурной оседлости. Москва не боялась разрушительного влияния этих наций на свою государственность потому, что они были явно чужими и не могли нанести удар, который не предугадывался бы заранее. Наоборот, родственные москвичам этносы, особенно новгородцы, благодаря своей близости могли легко проникнуть в общественно-государственное естество москвичей и нарушить его ментальность и строй. Поэтому в московском Кремле считали, что ближайших родственников надо подвергать особенно тщательной дезактивации.

* * *

С воцарением Феодора Иоанновича политика в отношении Великого Новгорода претерпела изменение в лучшую сторону. Новое московское правительство осознало ошибки своих предшественников и предприняло усилия для их исправления. Однако было слишком поздно. «В последнем десятилетии XVI века, — пишет Э. А. Гордиенко, — незадолго до разрухи „Смутного времени“, в жизни Новгорода намечается короткий промежуток времени, когда при заинтересованном содействии правительства Федора Ивановича и самом непосредственном участии Бориса Годунова создаются условия для собирания церковных земель, восстановления экономики и торговли, возрождения утрачиваемых духовных ценностей. Но не обладавшая реальным потенциалом, эта попытка обновления была обречена на неудачу, и в начале 1600-х годов Новгород вместе со всем Русским государством вступает в самое тяжелое время своей истории»^{313}.

К концу XVI века в Великом Новгороде восстанавливать и возрождать, по сути, было уже нечего. Разгромы и погромы, с перерывами длившиеся целое столетие, привели к полному упадку духовной, культурной, общественной и экономической жизни Новгородской земли. На протяжении длительного времени московские правители то душили новгородскую несушку, то вновь давали ей подышать. Все дело было в ее золотых яйцах. Наверное, ей сразу отрубили бы голову, но в Москве не хотели лишиться этих яичек… Там проявляли колебание и никак не могли выпутаться из дилеммы «и хочется и колется». Колебаниям Москвы положил конец Иван Грозный. Во время очередного припадка гнева он задушил золотую несушку насмерть.

Все меры реанимации, предпринятые Борисом Годуновым, были для Великого Новгорода как мертвому припарки. Главная причина неудачи состояла в том, что был уничтожен и рассеян людской потенциал Новгорода. Кризис, начавшийся в 50-х годах XVI века и охвативший все сферы жизни Великого Новгорода, а также погром, устроенный Иваном IV, привели в конечном счете к тому, что город стал напоминать огромное кладбище. К 1581 году от прежнего населения осталось лишь 1396^{314}. Кто мог претворить в жизнь благие инициативы центральной власти? Для этого в Новгороде недоставало самого ценного государственного ресурса — людей. Что же касается новгородцев как носителей особого самобытного этноса, то к тому времени они фактически полностью исчезли с лица земли.

Обезлюдевший Великий Новгород стал приходить в запустение. «Пожары 1600 и 1606 годов на Словенском конце уничтожили торговые ряды, Великий мост, половину Гостиного двора, много храмов и жилых домов. Город надолго остался разрушенным, строительство в нем полностью остановилось. Культурная жизнь замерла по крайней мере на полстолетия, и возрождение ее состоялось в новых условиях нового времени»^{315}.

* * *

Что дало русскому народу присоединение Великого Новгорода к Московскому государству? Почти ничего, кроме объединения русских земель. А если говорить правдивей и объективней, то это присоединение нанесло нации немалый урон. Да, территория Московского государства значительно приросла за счет Новгородских земель. Но при этом древо великорусской нации полностью лишилось своей могучей новгородской ветви.

Для развития нации территория, безусловно, имеет большое значение. Однако что толку в обладании огромным пространством, когда гибнет цвет нации? С территорией Новгородской республики московские государи распорядились отнюдь не лучшим образом. Некогда процветавшая Новгородская земля стала северо-западным захолустьем Московского царства. При изучении истории этого края иногда возникает вопрос: а зачем вообще московские государи завоевали Новгород? Для того, чтобы истребить новгородцев? Стратегическое местоположение Великого Новгорода не нашло в Московском государстве никакого применения.

Кроме территории, Москва получила материальные ресурсы Новгородского государства. Какова их судьба? Они были бездарно растрачены Иваном IV на бессмысленную Ливонскую войну, обескровившую Россию.

Что же касается самосознания русской нации, то вполне справедливы слова Льва Гумилева: «Вместе с независимостью Новгорода исчезли все стереотипы поведения, характерные для вечевой Руси, а сами люди сохранили лишь память о своем происхождении»^{316}. Присоединение Великого Новгорода к Москве, в той форме в какой оно было совершено, нанесло огромный урон русской нации.

Духовное, культурное и государственное достояние Великого Новгорода в Московском царстве и Российской империи было если не уничтожено, то накрепко забыто. Наследие Новгородской республики стало объектом изучения сравнительно недавно. Да и то пристального внимания его удостаивают только музейные работники и специалисты-историки.

* * *

Любая нация состоит из различных этносов, которым присущи характерные психо-этнические портреты. Разнообразие психо-этнических типов составляет ментальное богатство нации. Потеря каждого психо-этнического типа для нации может оказаться намного бедственнее, чем утрата территорий или природных ресурсов.

Между царствованиями Ивана III и Ивана IV процесс постепенного и мирного вхождения новгородцев в московский суперэтнос был почти завершен. Если бы царский геноцид миновал новгородцев, они стали бы одними из родоначальников современных великороссов, а русский народ сохранил бы черты новгородского психо-этнического портрета. И это явилось бы для нации неоспоримым благом. Уничтожение новгородцев не могло не сказаться на этническом развитии великороссов. После разгрома Великого Новгорода формирование современного русского народа пошло уже не столь полноценно, как до гибели новгородского этноса.

* * *

Некоторые народы (например, евреи, армяне, чеченцы, крымские татары) в местах выселения смогли сохранить свои этнические черты и не ассимилировались с местным населением. Новгородцы, переселенные в Московию, этого сделать не сумели. Да, наверное, и не смогли бы при всем желании. Ведь этнически новгородцы были очень близки к москвичам-великороссам и поэтому быстро слились с ними в единый этнос. Подобное слияние генетически далеких друг от друга народов происходит крайне редко. Механизмы и инстинкты самосохранения у наций очень сильны, и сломать их довольно-таки сложно. И наоборот, близким этносам присуще легкое взаимопроникновение и растворение.

ПИРРОВА ПОБЕДА ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА

Новгородская республика была мощным русским государством, которое никто и ничто не могло сокрушить в течение нескольких веков. Уничтожить броню Великого Новгорода удалось только другому русскому государству — Москве. Московская военно-монашеская, по выражению Льва Гумилева, система в XV веке оказалась сильнее новгородской республиканской теократии.

Многие отечественные историки, особенно представители советской историографической школы, придерживались мнения, что Новгородская республика клонилась к упадку в течение продолжительного времени. По мнению этих историков, общественно-вечевой строй Великого Новгорода постепенно выродился в олигархическую форму правления, крайне неприглядную по своему характеру. Поэтому присоединение Новгорода к Москве явилось позитивным и вполне закономерным политическим актом, заключительным мажорным аккордом в процессе образования централизованного русского государства под главенством московских государей. «В действительности, — пишет профессор Р. Г. Скрынников, — все обстояло иначе. Нет оснований рассматривать падение Новгорода и торжество московской централизации как торжество исторического прогресса. По своему уровню новгородская политическая культура не уступала московской и даже превосходила ее. Новгород избежал татарского погрома, и влияние азиатских форм сказывалось здесь в наименьшей мере. Потенции, заложенные в учреждениях Древней Руси, получили в Новгороде органическое развитие в XIV–XV веках. Вече, сохранившее архаические черты, обеспечивало участие достаточно широкого круга населения в управлении республикой. В критические моменты ни одно важное решение не могло быть принято без веча. Такое положение сохранялось до времени падения Новгорода»^{317}.

Если создание Российской империи рассматривать как вершину исторического развития русского народа, то присоединение Великого Новгорода к Москве можно считать одной из выдающихся побед на пути к этой высоте. С национальной же точки зрения разгром московскими государями Новгородской республики воспринимается не иначе, как пиррова победа. Создание же самой империи нанесло непоправимый урон русской нации. Имперская элита, во многом инородная и оторванная от простого русского народа, веками паразитировала на теле государственно-образующей нации и строила полуевропейскую, полуазиатскую империю, нещадно растрачивая жизненную силу русских.

В XV–XVI веках, как, впрочем, и в другие времена, московским монархам требовался покорный, безмолвный народ, готовый для своих хозяев собственными костьми выстилать дорогу к имперскому престолу. Свободолюбивых новгородцев понудить к этому было нельзя ни коврижками, ни кнутом. Поэтому Москва и уничтожила новгородцев.

ОКНО В ЕВРОПУ

На протяжении столетий Великий Новгород служил для Руси воротами в Европу. В области экономики Новгород был тесно связан с хозяйственной жизнью многих европейских стран. В межгосударственной сфере Новгородская республика одновременно являлась составной частью политических систем и северо-восточной Европы и Рюриковой Руси.

Москва, присоединив Новгород, могла получить выгодное место на европейском экономическом рынке и занять достойную позицию на политическом поле северо-восточной Европы. Однако Иван III своими опрометчивыми действиями прикрыл новгородские ворота, а Иван IV замуровал их накрепко. Правда, этот государь тотчас стал силой прорубать пресловутое «окно в Европу» через территорию Ливонии. Истощив государство в длительной войне, Иван Грозный своей цели так и не достиг.

Дело Грозного царя в дальнейшем продолжил Петр I. «Великому реформатору» все же удалось прорубить некую щель, но при этом он обескровил Россию не меньше Ивана IV. Топором в руках этих государей был русский народ, который понес в бесконечной череде ливонско-шведских войн неисчислимые людские и материальные потери. Их вполне можно было бы избежать, если бы Великий Новгород, этот европейский мост Руси, не был так бездумно разрушен.

Разгромив Новгородскую и Псковскую республики и включив их земли в состав своих владений, Москва вошла в прямое соприкосновение с Западом. Новгородско-псковский санитарно-оборонительный вал, оберегавший русскую нацию, был уничтожен. Обороне Москва предпочла агрессию. Однако в прорубленное западное окно вместо ожидаемого золотого потока на Московию хлынули помои. И, словно в насмешку, после смерти Петра I, последнего по крови русского самодержца, на престол Российской империи взошла Екатерина I, ливонка из армейского обоза. И это было только началом, дальше — почти двухсотлетнее правление немецкой династии. Как опять не вспомнить поговорку «за что боролись — на то и напоролись».

ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД В XVII ВЕКЕ

В 1656 году Россию посетил Антиохийский патриарх Макарий. Путешествие патриарха описал его сын, архидиакон Павел Алеппский. Он вспоминал, что во время посещения Новгородской земли взгляду антиохийской делегации предстали следы былого процветания и могущества. К Великому Новгороду путешественники добирались на судне по водам озера Ильмень. Архидиакон Павел писал: «Кругом озера множество древних каменных монастырей и церквей; говорят, что в древности по окружности его их было четыреста и что они сооружены богачами этого города. Большая часть их разрушена и покинута»^{318}.

Сохранившиеся монастыри и храмы поражали путешественников своим величием. Несмотря на то, что к тому времени новгородская Церковь была уже весьма сильно обобрана московскими властями, великолепие внутреннего убранства храмов изумляло антиохийцев.

Особенно гостей с Востока восхищало изобилие Новгородской земли и благоустройство монастырей. «По истине, жизнь монахов в этих монастырях весьма приятна, вследствие обилия воды и разного рода рыбы, которую ловят без труда, при помощи воротов, с обеих сторон реки, посредством особых приспособлений. Подлинно, наши сердца наслаждались в этом благодатном путешествии. Скажу еще: „Да увеличивает Бог твое процветание, о город Новгород, до скончания веков, за избыток твоих удовольствий, твоих вод, рыбы, прекрасное местоположение, твою почву и приятность твоих монастырей, кои, поистине, не имеют себе подобных на земле!“»^{319} Такое впечатление производила Новгородская земля во времена своего запустения. Интересно, какие слова нашел бы Павел Алеппский для описания Великого Новгорода в эпоху его благоденствия?

Павел Алеппский не имел представления о богатстве жителей независимого Новгорода, но и благосостояние обнищавших новгородцев произвело на него должное удивление, и он отмечал, что в городе живет немало богатых людей.

Антиохийский патриарх со своими спутниками покидал Великий Новгород, как писал Павел Алеппский, «жалея о разлуке с этой благословенной страной, с многочисленными благолепными церквами и монастырями по берегам ее озера, в которое впадает множество рек. Бог да продлит ее процветание до дня Страшного суда и воскресения! Ибо она превосходит все страны не только Московии, но и всего мира»^{320}.

Иностранцев восхищали реки, озера, леса и поля Новгородской земли, они поражались их изобилию и плодородию. И приходится только удивляться злопыхательству отечественных писак, которые зудели о скудости новгородской природы и уничижительно приписывали благосостояние новгородцев исключительно их посреднической торгашеской деятельности.

В 1673–1674 годах Россию посетила еще одна группа иностранцев — шведское посольство. В его состав входил некто инженер-капитан Эрик Пальмквист. Этот офицер должен был собирать сведения военного характера. Под прикрытием дипломатического статуса Пальмквисту удалось добыть ценнейшую информацию об армии, обороне и экономике России. В Швецию разведчик привез карты областей, планы городов и схемы коммуникаций. Его подробный доклад оказался по своему содержанию настолько уникальным, что лег на продолжительное время в основу политической и военной стратегии шведского правительства по отношению к России. Бумаги Пальмквиста 200 лет хранились в Государственном архиве Швеции вдалеке от людских глаз. Только в 1898 году они впервые были обнародованы и изданы.

В своем отчете Пальмквист уделил особое внимание Великому Новгороду. «Раньше этот город, — писал он, — был очень велик, о чем еще сегодня можно судить по руинам и пришедшим в упадок монастырям. Его сила и богатство были так велики, что до сих пор у русских есть поговорка: Кто может противиться Богу и Великому Новгороду?» Шведский разведчик отметил очень удачное местоположение города и изобилие новгородской земли. По его мнению, именно эти факторы в прошлом служили причиной благосостояния Новгорода. Описав фортификационные сооружения некогда величественного города, Пальмквист в заключение сделал вывод: «Итак, для расцвета и могущества Новгорода недостает только нового хозяина, который бы лучше умел использовать его преимущества»^{321}. Горькие слова! Они не были бы сказаны, не будь истреблены истинные хозяева Новгородской земли.

ЗНАЧЕНИЕ ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА

«Новгород — колыбель русской государственности и культуры»^{322}. Для России и русского народа Великий Новгород имеет непреходящее значение. «С Новгородом связана история русской государственности. В первые века истории России Новгород — главная опора сильной княжеской власти на Руси… Из Новгорода повелся род князей Рюриковичей, вытеснивший все остальные русские княжеские семьи по многочисленным княжествам Руси. Отсюда, из Новгорода, черпали киевские князья и материальные средства и военные силы для борьбы на юге»^{323}.

История Новгородская республика — уникальная и выдающаяся страница исторического пути русской нации. «Новгород на заре феодализма стал одной из важнейших основ русской государственности, создав жизнестойкие формы политической власти, республиканские в своем существе. Несомненное происхождение этих форм государственности от древнейших общественно-политических институтов демонстрирует естественный ход исторического процесса, в котором нет места ненаучному представлению об особой роли скандинавских конунгов в становлении русской культуры»^{324}. Глубокое изучение истории Новгородской республики убедительно доказывает, что вечевой строй был свойственен русскому народу с древнейших времен и что версия о норманнском происхождении государственности на Руси — легендарная нелепица.

На протяжении своей истории русский народ создавал государства с различными формами правления и общественными системами. На Новгородской земле русские смогли построить государство, которое во многом приблизилось к идеалу подлинного народовластия.

* * *

В начале XIV века «нанеся сокрушительный удар сначала шведам, затем ливонским рыцарям, Новгород становится одним из крупнейших городских центров Руси. Международная торговля широкого размаха связывала Новгород с северно-европейским союзом торговых городов — Ганзой. Новгород — единственный из русских городов, сохранивший полностью памятники своей прошлой культуры и не растерявший, как многие другие города Руси, за время татарского лихолетья свои древние культурные традиции»^{325}.

Великий Новгород явился мостом, через который княжества Северо-Восточной Руси, в том числе и Московское, смогли сохранить связь со славным национальным наследием. Новгородская республика стала для набиравшей силу Великороссии сокровищницей духовных и культурных ценностей. «Орды Батыя не дошли до Новгорода, счастливо избегнувшего общего для всех русских городов разгрома. Поэтому Новгород сохранил рукописные богатства Киевской Руси, сохранил книжную образованность и впоследствии в течение веков снабжал Москву древними рукописями, летописями и предметами искусства. В наиболее тяжелые для Руси годы татарского ига в Новгороде не прекращало развиваться каменное зодчество, хранились высокие строительные навыки домонгольской Руси. Здесь переписывались рукописи, работали замечательные новгородские иконники и мастера фресковой живописи»^{326}.

Такова историческая миссия Великого Новгорода: сначала он материально и духовно питал Киев, а затем Москву. Именно благодаря Великому Новгороду Москва приобщилась к достижениям древнерусской культуры и стала достойной преемницей Киевской Руси.

* * *

В течение столетий Великий Новгород стоял на Руси, словно несокрушимый столп. Чередой расцветали и приходили в упадок русские княжества, великие князья меняли столицы, шумели междоусобицы, смерчем проносились набеги кочевников. Лишь Новгородская республика оставалась самой стабильной и благоустроенной русской землей как в политическом, так и в экономическом отношениях. Духовному взору явно открывалось, что Великий Новгород храним промыслом Божьим.

А в чем видели причину благополучия Великого Новгорода историки, рассуждающие с земной точки зрения? Обычно они говорили об удачном местоположении Новгорода, об его обособленности, о недоступности для нашествий кочевников. Это так, но есть еще одна важная причина благополучия Новгорода, которая осталась скрытой от глаз многих историков. Почему они не замечали ее? В силу того, что эта причина довольно таки парадоксальна.

Великий Новгород, который по праву можно считать древнейшей столицей Руси, передал пальму первенства Киеву. Для другого города это событие было бы роковым. Но не для Великого Новгорода. Почему? Потому, что «Новгород утратил значение резиденции наследственного монарха, но стал крупнейшим в стране торгово-ремесленным центром. Именно это обстоятельство позволило Новгороду избежать участи других столиц. Киев пришел в упадок и уступил первенство Владимиру и другим молодым городам. Москва оттеснила Владимир. Новгород был единственным из древнейших русских городов, избежавшим упадка»^{327}.

По сути, как это ни парадоксально, благополучие Великого Новгорода во многом зиждилось на том, что в свое время он перестал быть столицей общерусского государства. Благодаря этому Великий Новгород избежал упадка или даже гибели в бурном водовороте политических катаклизмов Средневековья. Предоставив право бороться за политическое первенство другим городам, Великий Новгород стал безусловным лидером в сфере производства и торговли. Наряду с другими факторами, экономическая мощь способствовала Великому Новгороду на протяжении целой исторической эпохи являться не только центром материальных достижений русского народа, но и хранителем его национально-духовных традиций.

* * *

Если проанализировать промосковскую историографию (а другой у нас почти нет), получается, что Русь не исчезла с лица земли только благодаря Москве. А что же делали другие русские княжества во времена нашествий западных и восточных агрессоров? Если не выступали в роли предателей, то путались у москвичей под ногами.

Однако заслуги Великого Новгорода и Пскова в борьбе с западными захватчиками не могут обойти стороной даже промосковские историки. Они воздают честь новгородцам и псковичам, но делают это очень неохотно и скупо. Их голос начинает звучать в полную силу только тогда, когда надо воздать славу московским князьям, принимавшим участие в войнах на западе. Создается впечатление, что если бы во главе новгородцев в битвах на Неве и Чудском озере стоял не святой Александр Невский, родоначальник московских князей, то вряд ли бы даже эти славные победы получили должную оценку у московских историков. Как это, например, случилось с героическими битвами псковичей против западных захватчиков под руководством святого князя Довмонта во второй половине XIII века. Тогда Москва с помощью Орды только начинала свой путь к владычеству над Русью, а этот великий псковский князь прикрывал ее от порабощения с Запада.

Победы благоверного князя Александра Невского пришлись на начальный этап борьбы русского народа с западными агрессорами. После кончины великого князя Александра Новгородская республика еще очень долго сдерживали натиск на Русь немецких, шведских, датских и литовских агрессоров. Пока Москва захватывала соседние русские княжества и копила силы для Куликовской битвы, Великий Новгород почти не выходил из состояния войны с кем-нибудь из западных соседей.

* * *

В 30–40-е годы XV века потомки Дмитрия Донского ввергли Московское княжество в беспощадную междоусобицу. Кровавая распря и глубочайший политический кризис катастрофически подорвали силы государства. Московское княжество оказалось на краю гибели. Как показывает непредвзятый анализ тех далеких событий, дальнейшее существование Московского государства, не говоря уже о его лидерстве среди великороссов, стояло под большим вопросом.

Воспользовавшись смутой, шведы и немцы усилили натиск на Русь с запада, а ордынцы стали почти непрерывно совершать набеги с юга. Для Руси наступил один из самых решающих моментов ее исторического бытия. И именно тогда «значение Новгорода Великого как самостоятельного и независимого государственного объединения значительно выросло; Новгород, как это ни парадоксально, олицетворял в эти годы государственное единство России (пока не улеглась смута в Московском княжестве)»^{328}. Только мощь Новгородской республики спасла Русь от великих потрясений. В тот период Великий Новгород являлся не только гарантом независимости Руси, но и сохранил для великороссов саму Москву.

* * *

Объединяя Русь, московские князья не всегда действовали в интересах всей нации. Нередко ими двигало неоправданное властолюбие. Московские государи отнюдь не стремились сохранить все достойное и своеобразное, что находили в присоединяемых землях. Наоборот, в своих новых владениях московские князья часто стирали почти все самобытное и оригинальное, что могло бы способствовать в близком или далеком будущем обособлению этих земель от их власти.

Так московские владыки поступили и с Новгородской республикой. Не взяв ничего из многообразного и богатого наследия Великого Новгорода, они постарались сделать все, чтобы в сознании русского народа не осталось для него никакого места. Словно страница из книги, Великий Новгород был вырван из исторической памяти русской нации. Если что-то и оставили москвичи от новгородской истории, то только то, что было связано с деятельностью московских князей или их суздальско-владимирских предков.

История Новгородской республики на протяжении длительного времени искажалась. Общественный строй, традиции и уклад жизни новгородцев насыщались глумливыми и пародийными чертами. Великий Новгород изображался как нелепое явление русской истории.

Прошлое Великого Новгорода нуждается в серьезной расчистке и реставрации. Историкам предстоит сделать еще немало для того, чтобы доказать, что «Новгород — не курьезный нарост на русской жизни, но наиболее русское в ней явленье, наиболее чистое от татарской примеси, и с тем, как будто, таившее в себе возможности будущего свободного и культурного развития»^{329}.

После разрушения Дома Святой Софии на просторы Московской Руси было выселено множество новгородцев. Постепенно они потеряли свои самобытные черты, но при этом стали истинно русской закваской будущей Великой России. Однако это уже совсем другая история…

ЛИТЕРАТУРА

Алексеев Ю. Г. Москва и Новгород накануне Шелонского похода // Новгородский исторический сборник. Л., 1989. № 3 (13).

Арциховский А. В. Городские концы в Древней Руси // Исторические записки. 1945. Т. 16.

Арциховский А. В. Новгород Великий по археологическим данным // Новгород: К 1100-летию города. М., 1964.

Арциховский А. В. Археологическое изучение Новгорода // Труды Новгородской археологической экспедиции. М., 1956. Т. 1.

Бенедикт Рут. Хризантема и меч. М., 2004.

Бернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961.

Библиотека иностранных писателей о России. СПб., 1836.

Большая энциклопедия / Под ред. Южакова С. Н. СПб., 1896. Т. 7.

Борисов Н. Иван III. М., 2003.

Вернадский Г. В. Россия в средние века. Тверь; Москва, 1997.

Владимирский летописец: Новгородская Вторая (Архивская) летопись // Полное собрание русских летописей. М., 1965. Т. 30.

Гиппинг А. И. Нева и Ниеншанц. СПб., 1909. Ч. 1.

Гордиенко Э. А. Новгород в XVI веке и его духовная жизнь. СПб., 2001.

Гумилев Л. От Руси до России. М. 2001.

Гумилев Л. Древняя Русь и Великая степь. М., 2003.

Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М., 1952.

Ейзо Мацуки. Избрание и постановление Василия Калики на новгородское владычество в 1330–1331 гг. // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999.

Зализняк А. А. Древненовгородский диалект и проблемы диалектного членения позднего праславянского языка // Славянское языкознание. М., 1988.

Казакова Н. А. Внешняя политика Новгорода в русской и советской историографии // Новгородский исторический сборник. Л., 1982. № 1 (11).

Карамзин Н. М. История государства Российского: В 12 т. Калуга, 1993.

Каргер М. К. Новгород Великий. Л.; М., 1966.

Кирпичников А. Н. Каменные крепости Новгородской земли. Л., 1984.

Ключевский В. О.: Сочинения: В 9 т. / Под ред. В. П. Янина. М., 1988. Т. 2: Курс русской истории. Ч. 2.

Колчин Б. А. Черная металлургия и металлообработка в древней Руси // Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1953. № 32.

Костомаров Н. И. История Руси Великой. М., 2004. Т. 10: Северные республики Руси; Т. И: От антов до потомков Петра.

Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М., 1998. Т. 1.

Лебедев Г. С. Археологическое изучение Новгородской земли // Новгородский исторический сборник. Л., 1982. № 1 (11).

Лихачев Д. С. Новгород Великий: Очерк культуры Новгорода XI–XVII вв. Л., 1945.

Лихачев Д. С. Памятники искусства в литературе Новгорода // Новгород: К 1100-летию города. М., 1964.

Лихачев Д. С. Предисловие // Лев Гумилев. Древняя Русь и Великая степь. М., 2003.

Майков В. В. Книга писцовая по Новгороду Великому конца XVI века. СПб., 1911.

Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. М., 1995. Кн. 3: История Русской Церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности: 1240–1589.

Малыгин П. Д. О региональных владычных наместниках новгородской земли // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999.

Медведев А. Ф. Оружие Новгорода Великого // Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1959. № 65.

Момзен Теодор. История Рима. М., 2001. Т. 1. Кн. 3.

Найда С. Ф. К вопросу о древнем мореходстве новгородцев // Новгород: К 1100-летию города. М., 1964.

Никитин В. А. Житие и труды святителя Евфимия, архиепископа Новгородского // Богословские труды. М., 1983. Сб. 24.

Никитин В. А. Слава и щит Руси: Новгород Великий X–XV вв. // Богословские труды. М., 1984. Сб. 25.

Никитский А. И. История экономического быта Великого Новгорода. М., 1892.

Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950.

Новгородские летописи. СПб., 1879.

Новгородский исторический сборник. Новгород. 1938. Вып. 3–4; Л., 1982. № 1 (11); Л., 1989. № 3 (13); СПб., 2003. № 9 (19).

Носов Е. Н. Новгородское (Рюриково) городище. Л., 1990.

Носов Е. Н. Речная сеть Восточной Европы и ее роль в образовании городских центров северной Руси // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999.

Носов Е. Н. Финно-угры и Новгород // Финны в Европе VI–XV вв. М., 1990. Ч. 2.

Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века. М., 2005.

Пальмквист Эрик. Краткое известие о городе Новгороде и его местоположении // Новгородский исторический сборник. № 3 (13). Л., 1989.

Памятники истории Великого Новгорода и Пскова. Л., 1933.

Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. СПб., 1993.

Полное собрание русских летописей. СПб., 1848. Т. 4; СПб., 1901. Т. 12; Пг., 1921. Т. 24.

Порфиридов Н. Г. Древний Новгород: Очерки из истории русской культуры XI–XV вв. М.; Л., 1947.

Рыбина Е. А. Иноземные дворы в Новгороде XII–XVII вв. / МГУ, 1986.

Рыбина Е. А. Торговля средневекового Новгорода в исторической литературе // Новгородский исторический сборник. № 1 (11). Л., 1982.

Свердлов М. Б. К изучению господской земельной собственности в Новгороде XIII–XIV вв. // Новгородский исторический сборник. СПб., 2003. № 9 (19).

Скрынников Р. Г. Крест и корона: Церковь и государство на Руси IX–XVII вв. СПб., 2000.

Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. М., 1994.

Соловьев С. М. Сочинения: В 18 кн. М., 1989. Кн. 3: История России с древнейших времен.

Строков А. А. Восстание Степанки в 1418 году // Новгородский исторический сборник. Новгород. 1938. Вып. 3–4.

Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры // Новгород: К 1100-летию города. М., 1964.

Толочко П. П. Киев и Новгород XII — нач. XIII вв. в новгородском летописании // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999.

Хорошкевич А. Л. «Измена» Пимена и поход Ивана Грозного на Новгород // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999.

Юдин А. Б. Новгородский род Григория Семеновича // Новгородский исторический сборник. СПб., 2003. № 9 (19).

Янссон К Скандинавские находки IX–X вв. с Рюрикова городища // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999.

Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси X–XV вв. М., 1970. Т. 2: Новгородские печати XIII–XV вв.

Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. М., 1981.

Янин В. Л. Новгородские акты XII–XV вв. М., 1991.

Янин В. Л. Основные итоги археологического изучения Новгорода // Новгородские археологические чтения. Новгород, 1994.

Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород. М., 1977.

Янин В. Л. Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований // Новгородский исторический сборник. Л., 1982. № 1 (11).

Янин В. Л. Я послал тебе бересту. М., 1975.

Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода: К постановке проблемы // История СССР. М.; Л., 1971. № 2.

Янин В. Л. Некоторые размышления о путях развития науки // Доклады участников II Международной конференции «Комплексный подход в изучении Древней Руси». 2001.

Комментарии

id="c_1">

¹ Федотов Г. П. Республика Святой Софии // Народная правда. Нью-Йорк, 1950. № 11–12.

id="c_2">

² Широкорад А. Б. Русь и Литва: Рюриковичи против Гедеминовичей. М., 2004. С. 347.

id="c_3">

³ Федотов Г. П. Цит. соч.

id="c_4">

⁴ Янин В. Л. Некоторые размышления о путях развития науки // Доклады участников II Международной конференции «Комплексный подход в изучении Древней Руси» 2001. С. 9.

id="c_5">

⁵ Носов Е. Н. Речная сеть Восточной Европы и ее роль в образовании городских центров северной Руси // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999. С. 60.

id="c_6">

⁶ Зализняк А. А. Древненовгородский диалект и проблемы диалектного членения позднего праславянского языка // Славянское языкознание. М., 1988.

id="c_7">

⁷ Янин В. Л. Некоторые размышления о путях развития науки. С. 9.

id="c_8">

⁸ Носов Е. Н. Речная сеть Восточной Европы… С. 160.

id="c_9">

⁹ Янин В. Л. Некоторые размышления о путях развития науки. С. 9.

id="c_10">

¹⁰ Носов Е. Н. Финно-угры и Новгород // Финны в Европе VI–XV вв. М., 1990. Ч. 2. С. 54.

id="c_11">

¹¹ Янсон И. Скандинавские находки IX–X вв. с Рюрикова городища // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999. С. 18–19.

id="c_12">

¹² Там же. С. 37–38.

id="c_13">

¹³ Носов Е. Н. Новгородское (Рюриково) городище. Л., 1990. С. 163.

id="c_14">

¹⁴ Янин В. Л. Основные итоги археологического изучения Новгорода // Новгородские археологические чтения. Новгород, 1994. С. 20.

id="c_15">

¹⁵ Лебедев Г. С. Археологическое изучение Новгородской земли // Новгородский исторический сборник. Л., 1982. № 1 (11). С. 24.

id="c_16">

¹⁶ Носов Е. Н. Речная сеть Восточной Европы… С. 162.

id="c_17">

¹⁷ Там же С. 167.

id="c_18">

¹⁸ Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры // Новгород: К 1100-летию города. М., 1964. С. 28.

id="c_19">

¹⁹ Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород. М., 1977. С. 230.

id="c_20">

²⁰ Там же.

id="c_21">

²¹ См.: Арциховский А. В. Городские концы в Древней Руси // Исторические записки, 1945. Т. 16. С. 3–11.

id="c_22">

²² Лихачев Д. С. Новгород Великий: Очерк культуры Новгорода XI–XVII вв. Л., 1945. С. 9.

id="c_23">

²³ Никитин В. А. Слава и щит Руси: Новгород Великий X–XV вв. // Богословские труды. М., 1985. Сб. 26. С. 276.

id="c_24">

²⁴ Кузьмин А. Г. Начало Руси. М., 2003. С. 6.

id="c_25">

²⁵ Цит. по: Андерле А. Из истории идеологической подготовки гитлеровской агрессии против СССР // Вопросы истории. 1961. № 6. С. 85–95.

id="c_26">

²⁶ Костомаров Н. И. История Руси Великой. М., 2004. Т. 10: Северные республики Руси. С. 32.

id="c_27">

²⁷ Там же.

id="c_28">

²⁸ Янин В. Л. Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований // Новгородский исторический сборник. Л., 1982. № 1 (11). С. 88.

id="c_29">

²⁹ Лихачев Д. С. Новгород Великий… С. 11–12.

id="c_30">

³⁰ Федотов Г. П. Цит. соч.

id="c_31">

³¹ Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 237.

id="c_32">

³² Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. М., 1994. С. 29.

id="c_33">

³³ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 341.

id="c_34">

³⁴ Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры. С. 26.

id="c_35">

³⁵ Борисов Н. Иван III. М., 2003. С. 242.

id="c_36">

³⁶ Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры. С. 27.

id="c_37">

³⁷ Лихачев Д. С. Новгород Великий… С. 3.

id="c_38">

³⁸ Ключевский В. О. Сочинения: В 9 т. / Под ред. В. П. Янина. М., 1988. Т. 2: Курс русской истории. Ч. 2. С. 63.

id="c_39">

³⁹ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 331–332.

id="c_40">

⁴⁰ Ключевский В. О. Сочинения. Т. 2. С. 86.

id="c_41">

⁴¹ Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры. С. 27.

id="c_42">

⁴² Цит. по: Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 135.

id="c_43">

⁴³ Янин В. Л. Я послал тебе бересту… / МГУ, 1965. С. 157.

id="c_44">

⁴⁴ Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода: К постановке проблемы // История СССР. М.; Л., 1971. № 2. С. 59.

id="c_45">

⁴⁵ Там же.

id="c_46">

⁴⁶ Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода… С. 57.

id="c_47">

⁴⁷ Там же. С. 56.

id="c_48">

⁴⁸ Ключевский В. О. Сочинения. Т. 2. С. 63.

id="c_49">

⁴⁹ Янин В. Л. Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований. С. 95.

id="c_50">

⁵⁰ Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. СПб., 1993. С. 193.

id="c_51">

⁵¹ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 47.

id="c_52">

⁵² Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 153.

id="c_53">

⁵³ Памятники истории Великого Новгорода и Пскова. Л., 1933. С. 69.

id="c_54">

⁵⁴ Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 233.

id="c_55">

⁵⁵ Янин В. Л. Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований. С. 90.

id="c_56">

⁵⁶ Арциховский А. В. Новгород Великий по археологическим данным // Новгород: К 1100-летию города. М., 1964. С. 47.

id="c_57">

⁵⁷ Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 20.

id="c_58">

⁵⁸ Ключевский В. О. Сочинения. Т. 2. С. 131.

id="c_59">

⁵⁹ Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода… С. 55.

id="c_60">

⁶⁰ Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 223–224.

id="c_61">

⁶¹ Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 224.

id="c_62">

⁶² Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 367.

id="c_63">

⁶³ Никитский А. И. История экономического быта Великого Новгорода. М., 1892. С. 45–46.

id="c_64">

⁶⁴ Янин В. Л. Я послал тебе бересту… С. 113–114.

id="c_65">

⁶⁵ Арциховский А. В. Новгород Великий по археологическим данным. С. 46.

id="c_66">

⁶⁶ См.: Янин В. Л. Я послал тебе бересту… С. 80.

id="c_67">

⁶⁷ Никитин В. А. Слава и щит Руси: Новгород Великий X–XV вв. // Богословские труды. М., 1989. Сб. 29. С. 89.

id="c_68">

⁶⁸ Строков А. А. Восстание Степанки в 1418 году // Новгородский исторический сборник. Новгород. 1938. Вып. 3–4. С. 87.

id="c_69">

⁶⁹ Ключевский В. О. Сочинения. Т. 2. С. 68.

id="c_70">

⁷⁰ Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 234.

id="c_71">

⁷¹ Янин В. Л. Новгородские акты XII–XV вв. М., 1991. С. 77.

id="c_72">

⁷² Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры. С. 32.

id="c_73">

⁷³ Борисов Н. Иван III. М., 2003. С. 123–124.

id="c_74">

⁷⁴ Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 5–8. С. 229.

id="c_75">

⁷⁵ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 362.

id="c_76">

⁷⁶ Моммзен Теодор. История Рима. М., 2001. Т. 1. Кн. 3. С. 430.

id="c_77">

⁷⁷ Бенедикт Рут. Хризантема и меч. М., 2004. С. 26.

id="c_78">

⁷⁸ Ключевский В. О. Сочинения. Т. 2. С. 92–93.

id="c_79">

⁷⁹ Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века. М., 2005. С. 456.

id="c_80">

⁸⁰ Там же.

id="c_81">

⁸¹ Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Кн. 3. С. 144.

id="c_82">

⁸² Глас народа — глас Божий (лат.).

id="c_83">

⁸³ Федотов Г. П. Цит. соч.

id="c_84">

⁸⁴ Там же.

id="c_85">

⁸⁵ Вернадский Г. В. Россия в Средние века. Тверь; Москва, 1997. С. 46.

id="c_86">

⁸⁶ Никитин В. А. Житие и труды святителя Евфимия, архиепископа Новгородского // Богословские труды. М., 1983. Сб. 24. С. 262–263.

id="c_87">

⁸⁷ Костомаров Н. И. История Руси Великой. М., 2004. Т. 11: От антов до потомков Петра. С. 58.

id="c_88">

⁸⁸ Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Кн. 3. С. 93.

id="c_89">

⁸⁹ Лихачев Д. С. Новгород Великий… С. 22.

id="c_90">

⁹⁰ Никитин В. А. Житие и труды святителя Евфимия, архиепископа Новгородского. С. 263.

id="c_91">

⁹¹ Федотов Г. П. Цит соч.

id="c_92">

⁹² Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 446.

id="c_93">

⁹³ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 29.

id="c_94">

⁹⁴ Мацуки Ейзо. Избрание и постановление Василия Калики на новгородское владычество в 1330–1331 гг. // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999. С. 207.

id="c_95">

⁹⁵ Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Кн. 3. С. 229.

id="c_96">

⁹⁶ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 432.

id="c_97">

⁹⁷ Федотов Г. П. Цит. соч.

id="c_98">

⁹⁸ Муравьев М. В. Новгород Великий: Исторический очерк и путеводитель. Д., 1927. С. 73–74.

id="c_99">

⁹⁹ Федотов Г. П. Цит. соч.

id="c_100">

¹⁰⁰ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 9.

id="c_101">

¹⁰¹ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 447.

id="c_102">

¹⁰² Малыгин П. Д. О региональных владычных наместниках новгородской земли // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999. С. 218.

id="c_103">

¹⁰³ Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси X–XV вв. // Новгородские печати XIII–XV вв. М., 1970. Т. 2. С. 86.

id="c_104">

¹⁰⁴ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 433–434.

id="c_105">

¹⁰⁵ Гордиенко Э. А. Новгород в XVI веке и его духовная жизнь. СПб., 2001. С. 35.

id="c_106">

¹⁰⁶ Янин В. Л. Я послал тебе бересту… С. 99.

id="c_107">

¹⁰⁷ Ключевский В. О. Сочинения. Т. 2. С. 237.

id="c_108">

¹⁰⁸ Юдин А. Б. Новгородский род Григория Семеновича // Новгородский исторический сборник. СПб., 2003. № 9 (19). С. 153.

id="c_109">

¹⁰⁹ Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 136.

id="c_110">

¹¹⁰ Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 148.

id="c_111">

¹¹¹ Там же. С. 192.

id="c_112">

¹¹² Федотов Г. П. Цит. соч.

id="c_113">

¹¹³ Янин В. Л., Алешковский М. Х. Происхождение Новгорода… С. 46–47.

id="c_114">

¹¹⁴ Ключевский В. О. Сочинения. Т. 2. С. 62.

id="c_115">

¹¹⁵ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 109.

id="c_116">

¹¹⁶ Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 231.

id="c_117">

¹¹⁷ Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 233.

id="c_118">

¹¹⁸ Свердлов М. Б. К изучению господской земельной собственности в Новгороде XIII–XIV вв. // Новгородский исторический сборник. СПб., 2003. № 9 (19). С. 133.

id="c_119">

¹¹⁹ Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М., 1998. Т. 1. С. 125–126.

id="c_120">

¹²⁰ Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 1–4. С. 306.

id="c_121">

¹²¹ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 152.

id="c_122">

¹²² Арциховский А. В. Новгород Великий по археологическим данным. С. 43–44.

id="c_123">

¹²³ Арциховский А. В. Археологическое изучение Новгорода // Труды Новгородской археологической экспедиции. М., 1956. Т. 1. С. 39–40.

id="c_124">

¹²⁴ Там же. С. 40–41.

id="c_125">

¹²⁵ Арциховский А. В. Археологическое изучение Новгорода. С. 40–41.

id="c_126">

¹²⁶ Ключевский В. О. Сочинения. Т. 2. С. 63.

id="c_127">

¹²⁷ Янин В. Л. Я послал тебе бересту… С. 47.

id="c_128">

¹²⁸ Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры. С. 26.

id="c_129">

¹²⁹ Широкорад А. Б. Русь и Литва: Рюриковичи против Гедеминовичей. С. 135.

id="c_130">

¹³⁰ Гумилев Л. От Руси до России. М., 2001. С. 84.

id="c_131">

¹³¹ Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 1–4. С. 289.

id="c_132">

¹³² Бегунов Ю. Александр Невский. М., 2003. С. 70.

id="c_133">

¹³³ Там же. С. 81–82.

id="c_134">

¹³⁴ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 153.

id="c_135">

¹³⁵ Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 5–8. С. 55.

id="c_136">

¹³⁶ Казакова Н. А. Внешняя политика Новгорода в русской и советской историографии // Новгородский исторический сборник. Л., 1982. № 1 (11). С. 146.

id="c_137">

¹³⁷ Там же. С. 158.

id="c_138">

¹³⁸ Казакова Н. А. Внешняя политика Новгорода в русской и советской историографии. С. 158.

id="c_139">

¹³⁹ Гиппинг А. И. Нева и Ниеншанц. СПб., 1909. Ч. 1. С. 73.

id="c_140">

¹⁴⁰ Бернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961. С. 235.

id="c_141">

¹⁴¹ В. Л. Янин доказал, что Псков получил независимость в XII веке, а Болотовский договор (заключенный в 1329 г., а не в 1348 г.) является лишь повторением более раннего договора между двумя городами.

id="c_142">

¹⁴² Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры. С. 27.

id="c_143">

¹⁴³ Каргалов В. В. Конец Ордынского ига. М., 1980. С. 22.

id="c_144">

¹⁴⁴ См.: Азбелев С. Н. Сказание о помощи новгородцев Дмитрию Донскому // Русский фольклор: Материалы и исследования. Л., 1972. Т. 13.

id="c_145">

¹⁴⁵ Клепенин Н. А. Святой благоверный великий князь Александр Невский. М., 1999. С. 86–89.

id="c_146">

¹⁴⁶ Гумилев Л. От Руси до России. С. 122.

id="c_147">

¹⁴⁷ Лихачев Д. С. Новгород Великий… С. 4.

id="c_148">

¹⁴⁸ Новгородский исторический сборник. Л., 1982. № 1 (11). С. 3.

id="c_149">

¹⁴⁹ Кирпичников А. Н. Каменные крепости Новгородской земли. Л., 1984. С. 3.

id="c_150">

¹⁵⁰ Кирпичников А. Н. Каменные крепости Новгородской земли. С. 12.

id="c_151">

¹⁵¹ Там же. С. 13.

id="c_152">

¹⁵² Кирпичников А. Н. Каменные крепости Новгородской земли. С. 264.

id="c_153">

¹⁵³ Там же. С. 3.

id="c_154">

¹⁵⁴ Там же. С. 4.

id="c_155">

¹⁵⁵ Медведев А. Ф. Оружие Новгорода Великого // Материалы и исследования по археологии СССР. М., № 65,1959.

id="c_156">

¹⁵⁶ Арциховский А. В. Новгород Великий по археологическим данным.

id="c_157">

¹⁵⁷ Арциховский А. В. Новгород Великий по археологическим данным.

id="c_158">

¹⁵⁸ См.: Мавродин В. В. Русское мореходство на Балтийском море в XIII–XVI вв. // Ученые записки ЛГУ: Серия исторических наук. 1956. Вып. 24; Клейненберг Н. Э. Военно-морские действия новгородцев при отражении орденской агрессии 1443–1448 гг. // История СССР. 1958. № 4.

id="c_159">

¹⁵⁹ Найда С. Ф. К вопросу о древнем мореходстве новгородцев // Новгород: К 1100-летию города. М., 1964. С. 59–60.

id="c_160">

¹⁶⁰ Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века. С. 457.

id="c_161">

¹⁶¹ Широкорад А. Б. Русь и Литва: Рюриковичи против Гедеминовичей. С.138.

id="c_162">

¹⁶² Найда С. Ф. К вопросу о древнем мореходстве новгородцев. С. 59.

id="c_163">

¹⁶³ Широкорад А. Б. Русь и Литва: Рюриковичи против Гедеминовичей. С. 166.

id="c_164">

¹⁶⁴ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 343–344.

id="c_165">

¹⁶⁵ Там же. С. 343.

id="c_166">

¹⁶⁶ Широкорад А. Б. Русь и Литва: Рюриковичи против Гедеминовичей. С. 166–167.

id="c_167">

¹⁶⁷ Там же. С. 167.

id="c_168">

¹⁶⁸ Там же. С. 168.

id="c_169">

¹⁶⁹ Гумилев Л. Древняя Русь и Великая степь. М., 2003. С. 703.

id="c_170">

¹⁷⁰ Федотов Г. П. Цит. соч.

id="c_171">

¹⁷¹ Лихачев Д. С. Земля родная. М., 1983. С. 191.

id="c_172">

¹⁷² Каргер М. К. Новгород Великий. Л.; М., 1966. С. 30–31.

id="c_173">

¹⁷³ Лихачев Д. С. Памятники искусства в литературе Новгорода // Новгород: К 1100-летию города. М., 1964. С. 52.

id="c_174">

¹⁷⁴ Лихачев Д. С. Памятники искусства в литературе Новгорода. С. 48–50.

id="c_175">

¹⁷⁵ Лихачев Д. С. Памятники искусства в литературе Новгорода. С. 58.

id="c_176">

¹⁷⁶ Там же. С. 48.

id="c_177">

¹⁷⁷ Порфиридов Н. Г. Древний Новгород: Очерки из истории русской культуры XI–XV вв. М.; Д., 1947. С. 266–267.

id="c_178">

¹⁷⁸ Лихачев Д. С. Новгород Великий… С. 4.

id="c_179">

¹⁷⁹ Там же. С. 15.

id="c_180">

¹⁸⁰ Лихачев Д. С. Новгород Великий… С. 15.

id="c_181">

¹⁸¹ Янин В. Л. Некоторые размышления о путях развития науки. С. 7.

id="c_182">

¹⁸² Порфиридов Н. Г. Древний Новгород… С. 220.

id="c_183">

¹⁸³ Арциховский А. В. Новгород Великий по археологическим данным. С. 41.

id="c_184">

¹⁸⁴ См.: Большая энциклопедия / Под ред. Южакова С. Н. СПб., 1896. Т. 7. С. 440–443.

id="c_185">

¹⁸⁵ Лихачев Д. С. Новгород Великий… С. 19.

id="c_186">

¹⁸⁶ Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры.

id="c_187">

¹⁸⁷ Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры. С. 36.

id="c_188">

¹⁸⁸ Порфиридов Н. Г. Древний Новгород… С. 244.

id="c_189">

¹⁸⁹ Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры.

id="c_190">

¹⁹⁰ Порфиридов Н. Г. Древний Новгород… С. 161.

id="c_191">

¹⁹¹ Там же. С. 165.

id="c_192">

¹⁹² См.: Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. М., 1981; Янин В. Л. Я послал тебе бересту… / МГУ, 1965.

id="c_193">

¹⁹³ Арциховский А. В. Новгород Великий по археологическим данным. С. 43.

id="c_194">

¹⁹⁴ Рыбина Е. А. Торговля средневекового Новгорода в исторической литературе // Новгородский исторический сборник. Л., 1982. № 1 (11). С. 85.

id="c_195">

¹⁹⁵ Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 5–8. С. 122.

id="c_196">

¹⁹⁶ Янин В. Л. Я послал тебе бересту… С. 188.

id="c_197">

¹⁹⁷ Никитский А. И. История экономического быта Великого Новгорода. С. 87.

id="c_198">

¹⁹⁸ Никитский А. И. История экономического быта Великого Новгорода. С. 89.

id="c_199">

¹⁹⁹ Арциховский А. В. Новгород Великий по археологическим данным. М., 1964. С. 42.

id="c_200">

²⁰⁰ Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры. С. 29.

id="c_201">

²⁰¹ Рыбина Е. А. Иноземные дворы в Новгороде XII–XVII вв. / МГУ, 1986. С. 4.

id="c_202">

²⁰² Никитин В. А. Слава и щит Руси: Новгород Великий X–XV вв. // Богословские труды. М., 1989. Сб. 29. С. 77.

id="c_203">

²⁰³ Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры.

id="c_204">

²⁰⁴ Никитин В. А. Слава и щит Руси: Новгород Великий X–XV вв. // Богословские труды. М., 1984. Сб. 25. С. 290.

id="c_205">

²⁰⁵ Никитский А. И. История экономического быта Великого Новгорода. С. 32.

id="c_206">

²⁰⁶ Рыбина Е. А. Иноземные дворы в Новгороде XII–XVII вв. С. 6.

id="c_207">

²⁰⁷ Никитский А. И. История экономического быта Великого Новгорода. С. 140.

id="c_208">

²⁰⁸ Никитский А. И. История экономического быта Великого Новгорода. С. 141.

id="c_209">

²⁰⁹ Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 1–4. С. 370.

id="c_210">

²¹⁰ Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 1–4. С. 391.

id="c_211">

²¹¹ См.: Сквайре Е. Р., Фердинанд С. Н. Ганза и Новгород: Языковые аспекты исторических контактов. М., 2002.

id="c_212">

²¹² Никитский А. И. История экономического быта Великого Новгорода. С. 149.

id="c_213">

²¹³ Там же.

id="c_214">

²¹⁴ См.: Никитский А. И. История экономического быта Великого Новгорода. С. 163.

id="c_215">

²¹⁵ Янин В. Л. Я послал тебе бересту… С. 113–114.

id="c_216">

²¹⁶ Арциховский А. В. Археологическое изучение Новгорода. С. 23.

id="c_217">

²¹⁷ Лихачев Д. С. Новгород Великий… С. 9.

id="c_218">

²¹⁸ Кирпичников А. Н. Каменные крепости Новгородской земли. Л., 1984. С. 264.

id="c_219">

²¹⁹ Никитский А. И. История экономического быта Великого Новгорода. С. 189–199.

id="c_220">

²²⁰ См.: Колчин Б. А. Черная металлургия и металлообработка в древней Руси // Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1953. № 32.

id="c_221">

²²¹ Арциховский А. В. Новгород Великий по археологическим данным. с. 39.

id="c_222">

²²² Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 29.

id="c_223">

²²³ Там же.

id="c_224">

²²⁴ Новгородская первая летопись. М.; Л., 1950. С. 53.

id="c_225">

²²⁵ Толочко П. П. Киев и Новгород XII — нач. XIII вв. в новгородском летописании // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999. С. 177.

id="c_226">

²²⁶ Толочко П. П. Киев и Новгород XII — нач. XIII в. в новгородском летописании. С. 175.

id="c_227">

²²⁷ Толочко П. П. Киев и Новгород XII — нач. XIII в. в новгородском летописании. С. 179.

id="c_228">

²²⁸ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 78–79.

id="c_229">

²²⁹ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 82.

id="c_230">

²³⁰ Там же. С. 85.

id="c_231">

²³¹ Свердлов М. Б. К изучению господской земельной собственности в Новгороде XIII–XIV вв. С. 139.

id="c_232">

²³² Полное собрание русских летописей. СПб., 1889. Т. 16. С. 189.

id="c_233">

²³³ См.: Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. Л., 1940; Лурье Я. С. К истории присоединения Новгорода в 1477–1479 гг. // Исследования по социально-политической истории России. Л., 1971.

id="c_234">

²³⁴ Никитин В. А. Слава и щит Руси: Новгород Великий X–XV вв. // Богословские труды. М., 1989. Сб. 29. С. 96.

id="c_235">

²³⁵ Алексеев Ю. Г. Москва и Новгород накануне Шелонского похода // Новгородский исторический сборник. Л., 1989. № 3 (13). С. 78–79.

id="c_236">

²³⁶ Там же. С. 85.

id="c_237">

²³⁷ Алексеев Ю. Г. Москва и Новгород накануне Шелонского похода. С. 80–81.

id="c_238">

²³⁸ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 112.

id="c_239">

²³⁹ Соловьев С. М. Сочинения. Кн. 3. С. 9–10.

id="c_240">

²⁴⁰ Носов Е. Н. Речная сеть Восточной Европы и ее роль в образовании городских центров северной Руси // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999. С. 168.

id="c_241">

²⁴¹ Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 1–4. С. 485.

id="c_242">

²⁴² Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 127.

id="c_243">

²⁴³ Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 5–8. С. 189.

id="c_244">

²⁴⁴ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 127.

id="c_245">

²⁴⁵ Борисов Н. Иван III. М., 2003. С. 236.

id="c_246">

²⁴⁶ Борисов Н. Иван III. М., 2003. С. 200.

id="c_247">

²⁴⁷ Там же. С. 300.

id="c_248">

²⁴⁸ Ключевский В. О. Сочинения. Т. 2. С. 95.

id="c_249">

²⁴⁹ См.: Полное собрание русских летописей. М.; Л., 1949. Т. 25: Московский летописный свод XV в. С. 291.

id="c_250">

²⁵⁰ Борисов Н. Иван III. С. 239.

id="c_251">

²⁵¹ Там же. С. 241.

id="c_252">

²⁵² Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 134.

id="c_253">

²⁵³ Борисов Н. Иван III. С. 276.

id="c_254">

²⁵⁴ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 41.

id="c_255">

²⁵⁵ Борисов Н. Иван III. С. 287.

id="c_256">

²⁵⁶ Полное собрание русских летописей. СПб., 1848. Т. 4. С. 342.

id="c_257">

²⁵⁷ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 159.

id="c_258">

²⁵⁸ Борисов Н. Иван III. С. 298.

id="c_259">

²⁵⁹ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 16–17.

id="c_260">

²⁶⁰ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 19.

id="c_261">

²⁶¹ Там же. С. 17–18.

id="c_262">

²⁶² Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 5–8. С. 231.

id="c_263">

²⁶³ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 19.

id="c_264">

²⁶⁴ Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 204.

id="c_265">

²⁶⁵ Там же.

id="c_266">

²⁶⁶ Лихачев Д. С. Новгород Великий… С. 13.

id="c_267">

²⁶⁷ Полное собрание русских летописей. СПб., 1901. Т. 12. С. 239.

id="c_268">

²⁶⁸ Костомаров Н. И. История Руси Великой. Т. 10. С. 212–213.

id="c_269">

²⁶⁹ Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода… С. 35.

id="c_270">

²⁷⁰ Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 5–8. С. 230.

id="c_271">

²⁷¹ Гумилев Л. Древняя Русь и Великая степь. М., 2003. С. 717.

id="c_272">

²⁷² Борисов Н. Иван III. С. 249–250.

id="c_273">

²⁷³ Там же. С. 205.

id="c_274">

²⁷⁴ Ключевский В. О. Сочинения. Т. 2. С. 96–97.

id="c_275">

²⁷⁵ Ключевский В. О. Сочинения. Т. 2. С. 26.

id="c_276">

²⁷⁶ Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Кн. 3. С. 227.

id="c_277">

²⁷⁷ Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Кн. 3. С. 231.

id="c_278">

²⁷⁸ Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Кн. 3. С. 227.

id="c_279">

²⁷⁹ Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Кн. 3. С. 227.

id="c_280">

²⁸⁰ Гордиенко Э. А. Новгород в XVI веке и его духовная жизнь. С. 3–4.

id="c_281">

²⁸¹ Гордиенко Э. А. Новгород в XVI веке и его духовная жизнь. С. 107.

id="c_282">

²⁸² Там же. С. 121.

id="c_283">

²⁸³ Гордиенко Э. А. Новгород в XVI веке и его духовная жизнь. С. 8.

id="c_284">

²⁸⁴ Гордиенко Э. А. Новгород в XVI веке и его духовная жизнь. С. 122.

id="c_285">

²⁸⁵ Там же.

id="c_286">

²⁸⁶ Там же. С. 294.

id="c_287">

²⁸⁷ Библиотека иностранных писателей о России. СПб., 1836. Т. 1. С. 22.

id="c_288">

²⁸⁸ Гордиенко Э. А. Новгород в XVI веке и его духовная жизнь. С. 107.

id="c_289">

²⁸⁹ Там же. С. 25.

id="c_290">

²⁹⁰ Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М., 1952. С. 480.

id="c_291">

²⁹¹ Хорошкевич А. А. «Измена» Пимена и поход Ивана Грозного на Новгород // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999. С. 227.

id="c_292">

²⁹² Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 75.

id="c_293">

²⁹³ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 153.

id="c_294">

²⁹⁴ Там же. С. 101.

id="c_295">

²⁹⁵ Новгородские летописи. СПб., 1879. С. 397.

id="c_296">

²⁹⁶ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 84.

id="c_297">

²⁹⁷ Там же. С. 94.

id="c_298">

²⁹⁸ Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 9–12. С. 62.

id="c_299">

²⁹⁹ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 93.

id="c_300">

³⁰⁰ Новгородские летописи. С. 396.

id="c_301">

³⁰¹ Соловьев С. М. Сочинения. Кн. 3. С. 542.

id="c_302">

³⁰² Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 9–12. С. 63.

id="c_303">

³⁰³ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 103.

id="c_304">

³⁰⁴ Там же. С. 104.

id="c_305">

³⁰⁵ Соловьев С. М. Сочинения. Кн. 3. С. 542–543.

id="c_306">

³⁰⁶ Владимирский летописец. Т. 30. С. 159.

id="c_307">

³⁰⁷ Гордиенко Э. А. Новгород в XVI веке и его духовная жизнь. С. 9.

id="c_308">

³⁰⁸ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 93–94.

id="c_309">

³⁰⁹ Гордиенко Э. А. Новгород в XVI веке и его духовная жизнь. С. 302.

id="c_310">

³¹⁰ Никитский А. И. История экономического быта Великого Новгорода. С. 202.

id="c_311">

³¹¹ Там же. С. 206–207.

id="c_312">

³¹² Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 153.

id="c_313">

³¹³ Гордиенко Э. А. Новгород в XVI веке и его духовная жизнь. С. 9.

id="c_314">

³¹⁴ Майков В. В. Книга писцовая по Новгороду Великому конца XVI века. СПб., 1911. С. 1–274.

id="c_315">

³¹⁵ Гордиенко Э. А. Новгород в XVI веке и его духовная жизнь. С. 422.

id="c_316">

³¹⁶ Гумилев Л. От Руси до России. С. 185.

id="c_317">

³¹⁷ Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. С. 152.

id="c_318">

³¹⁸ Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века. С. 455.

id="c_319">

³¹⁹ Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века. С. 463.

id="c_320">

³²⁰ Там же.

id="c_321">

³²¹ Пальмквист Эрик. Краткое известие о городе Новгороде и его местоположении // Новгородский исторический сборник. Л., 1989. № 3 (13). С. 228.

id="c_322">

³²² Арциховский А. В. Археологическое изучение Новгорода. С. 42.

id="c_323">

³²³ Лихачев Д. С.. Новгород Великий… С. 3.

id="c_324">

³²⁴ Новгородский исторический сборник. Л., 1982. № 1 (11). С. 3.

id="c_325">

³²⁵ Каргер М. К. Новгород Великий. С. 30.

id="c_326">

³²⁶ Лихачев Д. С. Новгород Великий… С. 4.

id="c_327">

³²⁷ Скрынников Р. Г. Крест и корона: Церковь и государство на РУСИ IX–XVII вв. СПб., 2000. С. 50.

id="c_328">

³²⁸ Никитин В. А. Житие и труды святителя Евфимия, архиепископа Новгородского. С. 278.

id="c_329">

³²⁹ Федотов Г. П. Цит. соч.