Великий Новгород всегда был поборником древнего устройства Руси. Новгородцы неизменно признавали своим верховный сюзереном князя-Рюриковича и соблюдали этот принцип последовательно и твердо. Однако Новгород оказался заложником своей непоколебимой традиции, когда вся власть над Русью оказалась в руках московских Рюриковичей.

Новгородцы не желали присоединяться к Москве, но не могли отказаться от прочно укоренившейся политической модели существования. Отказ от признания сюзереном князя из рода Рюриковичей — а выбирать из них, кроме московского князя, тогда уже было некого — расценивался большинством новгородских граждан как непростительная измена единству Руси. Именно раздвоенность политического сознания во многом способствовала гибели Великого Новгорода как государства и исчезновению новгородцев как самобытного русского этноса.

Москва, наоборот, хотя ее и возглавляли потомки Рюрика, последовательно и целеустремленно рушила общественно-политический мир рюриковой Руси. Некоторые историки любят рассуждать о том, что исторические обстоятельства требовали замены отжившей свой век политической системы на новую, более прогрессивную. Может быть, но факт остается фактом: в противостоянии двух русских земель Великий Новгород явился защитником древнерусской традиции (и не только политической), а Москва — ее разрушительницей и созидательницей новой великодержавной традиции.

Авторы историософских размышлений о борьбе нового со старым почти всегда подразумевают, что старое — это негодное, отработанное сырье. Однако чаще старое — это на самом деле почти во всех отношениях комфортное общество, но утратившее агрессивность и, что более бедственно, способность жестко защищать себя.

Московские правители не погнушались стать подручными у завоевателей Руси. При этом московские князья самыми жестокими методами собирали дань со своих же соотечественников в пользу поработителей, прикарманивая часть собранных средств. Во все времена у всех народов подобное поведение вызывало, мягко говоря, однозначно негативную оценку. Однако в промосковской историографии действия московских князей оцениваются как вершина политической (хорошо хоть не нравственной) мудрости.

Касаясь темы татаро-монгольского ига, хочется отметить, что трактовка этого периода русской истории под пером промосковских историков вышла очень убогой. Двести лет русские были рабами Орды. Москва, выдавая себя за пособницу завоевателей, десятилетиями тайком копила силы и, наконец, сбросила ненавистное порабощение. За этот великий подвиг Москве надо списать всю жестокость, с которой она объединяла Русь. Более того, всех, кто противился москвичам, надо объявить предателями, бунтовщиками и отпетыми негодяями.

Подобные исторические байки, безусловно, возвеличивают Москву, но наносят непоправимый вред русскому национальному самосознанию. Во-первых, русских приучают к мысли, что они — потомки рабов. Во-вторых, выходит, что русская государственность, берущая начало от великого княжества Московского, по своей природе порочна, так как Москва изначально была хитра, коварна и беспринципна. В-третьих, из национальной памяти изымается весь исторический пласт, связанный с русской, но не московской, цивилизацией.

Многие современные историки, не испытывающие идеологического пресса и снявшие политические шоры со своих глаз, уже убедительно доказали, что пресловутого татаро-монгольского ига, в том варианте, который до сих пор преподается в школах, попросту никогда не было. Да, почти двести лет часть Руси входила в состав Ордынской империи. Однако при этом русский и другие народы, населявшие пределы империи, находились в равных условиях по отношению друг к другу и высшей ханской власти. И условия эти были отнюдь не рабские. В Ордынской империи, как и во многих других средневековых государствах, царили вассальные отношения. Русь была вассалом Орды. И в этом нет ничего зазорного. В Средневековье половина Европы была вассалом другой половины. Такое положение дел тогда считалось вполне нормальным. Таково было устройство средневекового мира. Оно, к слову сказать, имело и свои преимущества. Например, на вассальных отношениях строилась система международной безопасности того времени. Так, какое-нибудь мощное государство не могло безнаказанно напасть на своего маленького соседа, потому что за тем стоял его могучий брат-сюзерен.

Союз с Ордой во многом был выгоден для Руси. Когда же она достаточно окрепла для самостоятельного политического плавания, то расторгла этот союз. Роль Москвы в создании нового единого русского государства, несомненно, велика. Однако недопустимо приукрашивать деятельность Москвы и одновременно обливать грязью ее противников из числа других русский земель. Ложь во спасение приводит не к спасению, а к гибели. Для русского историка постоянным ориентиром в работе должно быть благо русской нации, а не величие политических систем и властителей, сменявших друг друга на исторической сцене России.

Русь для Европы была щитом от татаро-монгольской агрессии. Великий Новгород для Руси был щитом от экспансии европейцев-крестоносцев. Именно благодаря новгородской твердыне Московская Русь смогла накопить силы, противостать Орде и победить ее. Защищенная с запада Новгородом, Москва целеустремленно и последовательно решала ордынскую проблему, особенно не беспокоясь о тыле. Когда же эта проблема была успешно решена, настал черед Новгорода.

Москва всегда относилась к Новгороду, как Орда к Руси. Постоянное требование дани. За отказ — набег. Служба Орде не прошла даром. Среди ханских учеников Московские великие князья оказались отличниками. Вечевая республика, несшая основное бремя противостояния западным захватчикам и своей борьбой способствовавшая возвышению Москвы, была без остатка поглощена последней.

Значение Новгорода мало оценено московской историографией. Тем не менее, Новгород — самая большая жертва, принесенная на алтарь единого общерусского государства. Самоотверженный страж западных рубежей Руси никогда не проявлял влечения к захвату соседних русских княжеств. Свое территориальное приращение он осуществлял только за счет присоединения земель северных и северо-восточных инородческих племен. Хозяйство этих народов имело невысокий экономический уровень. Новгородское государство было огромным по территории, но его мощь сосредоточивалась только в центре.

Москва, в отличие от Новгорода, шла другим путем. Она постоянно расширяла свои границы за счет близлежащих русских княжеств. Она приращивала свои силы за счет присоединения экономически развитых районов и многочисленных городов с высоким уровнем производства, торговли и культуры.

Новгород стал заложником своих политических принципов. Отказавшись насильственно захватывать другие русские земли, он обрек себя на военно-политический застой. Москва, не очень разбираясь в средствах, постепенно вобрала в себя весь потенциал Северо-Восточной Руси. Исход противостояния между Москвой и Новгородом был предрешен и с политической, и с экономической, и с военной точки зрения.

Московская Русь должна быть благодарна Новгороду, который защищал ее от нашествия западных агрессоров и при этом не стал для нее препятствием в деле общерусского государственного объединения.

Лев Гумилев, называя новгородцев XV века реликтовым этносом, считал их последним этническим осколком Древней Руси. Мнение нашего знаменитого историка во многом справедливо. Когда к середине XV века стали различимы этнические черты великороссов, малороссов и белороссов, духовный и генетический тип древнерусской нации сохранялся в чистоте только в Новгороде.

На заре становления Новгородского государства славяне, прародители новгородцев, на берегах Ильменя в незначительной степени смешались с местными племенами. Затем на протяжении нескольких столетий новгородцы практически не испытывали сколько-нибудь заметных этнических изменений.

Славяне, будущие московиты, осваивали Северо-Восточную Русь в течение нескольких столетий. Здесь они смешивались с местными финно-угорскими племенами в значительно большей мере, чем в Новгородской земле. На этническое формирование населения Московского государства также оказывали влияние половцы, татары и литовцы. Столкновение новгородцев и москвичей вполне можно назвать столкновением старорусского и новорусского этносов.

Если бы Москве в XV веке не удалось завоевать Новгород и растворить новгородцев в своей этнической среде, то через 200–300 лет наряду с тремя ветвями русской нации — великороссами, малороссами и белороссами — вполне вероятно появилась бы, а лучше сказать сохранилась бы, четвертая ветвь — старороссы-новгородцы. В середине XV века новгородцы и москвичи в этническом отношении были еще очень близки, поэтому новгородцы бесследно исчезли в национальной стихии Московского государства.

Рассматривая взаимоотношения Новгородской республики и Московского государства, надо учитывать тот факт, что Великий Новгород считал себя почти во всем намного выше Москвы. Когда звезда Москвы еще только загорелась на русском политическом небосводе, Новгород был уже сильным, славным и древним государством. Свои духовные, общественные и культурные традиции новгородцы ставили несравненно выше московского уклада жизни, в котором многое они считали неоправданным и сомнительным нововведением.

Трепетно любя свою вольность, новгородцы более всего не терпели, если не сказать презирали, Москву за ее внутреннюю и внешнюю несвободу. Новгородцев возмущало холопское положение любого жителя Московского государства по отношению к князю. Новгородцам претила зависимость московских князей от ордынских ханов, услужливость перед захватчиками и опора на них в борьбе с другими русскими княжествами. Понятно, Москва без такой политики никогда не стала бы объединительным центром Руси, но подобная политика вызывала и соответствующее отношение Великого Новгорода, да и не только его.