Глава 5

ЛЮБОВЬ ПОД ЗАПРЕТОМ

Гибель Римской империи была медленной и прерывистой. Конец пришел лишь в VI веке. Цезарям долго еще предстояло распутничать, пока в Европе и на Ближнем Востоке распространялось христианство. Но прежде, чем оно возобладало на Севере и на Западе, началась экспансия многочисленных воинственных германских и нордических племен.

Таким образом, с ослаблением хватки Рима в мире на смену римским обычаям пришли два типа ухаживания и брака.

С одной стороны – саксонский, простой, несдержанный, грубый, типичный для социальной структуры всех примитивных народов и поэтому очень схожий с привычками основателей Рима.

Жену покупали, вопрос о любви не вставал. Замужняя женщина, считаясь собственностью мужа и не имея прав, занимала определенное положение и могла жить в безопасности в собственном клане.

С другой стороны, чужая женщина становилась добычей любого мужчины. Каждой глупой девушке, вышедшей без сопровождения, следовало от любого прохожего ожидать нападения и изнасилования. Хотя в племени насилие было серьезным преступлением, добродетель чужой женщины никого не заботила. В целом все соглашались, что сексуальные аппетиты мужчин ненасытны и женщина в этом отношении беззащитна.

Разумеется, если на женщину нападал абсолютно чужой человек, не связанный родственными отношениями ни с одним членом клана, риск самого страшного для примитивных народов преступления – инцеста – не возникал.

Терпимое отношение к случайному насилию, естественно, укоренилось в сознании в качестве нормы, что, с точки зрения постороннего наблюдателя, приводило некоторых женщин к моральной распущенности.

Сексуально привлекательную женщину чужак мог не убить, ограничившись лишь насилием, поэтому красота считалась злом, но с ее помощью можно было доставлять удовольствие и завоевывать дружбу тех. кто вражды не питал.

Существуют живые истории и свидетельства грубости дохристианских народов всей Европы, от Ирландии до Финляндии, где женщины племени, даже самые уважаемые и благородные жены, демонстрировали свое тело и предлагали соитие в качестве жеста гостеприимства. Подобное предложение делалось с одобрения или даже по приказу мужа.

В 610 г. королева Ольстера и ее придворные дамы вышли встречать почетного гостя обнаженными до пояса и подняли юбки, «открыв интимные части тела» в знак высокого уважения.

Король Ольстера устроил для гостя и его сопровождающих великое пиршество, предоставив каждому для сексуальных забав по пятьдесят женщин, в том числе королеву и своих дочерей.

Примеры подобного гостеприимства многочисленны. Хозяин дома, где на одну ночь останавливались пилигримы, обычно предлагал гостям женщину. Посланцы короля Коннахта15, ведя переговоры о священном союзе, обещали, что с союзником переспит жена короля.

Кстати, королева Коннахта вышла замуж за трех братьев, совершив многомужество.

Правило гостеприимства, согласно которому все имеющееся в доме хозяина, включая жену и дочерей, предоставляется в распоряжение гостя, сохраняется до сих пор у эскимосов и у некоторых кочевых арабских племен.

Обычай англосаксов – покупать любовь женщины. Брак-покупка был общим правилом, причем цена вдовы составляла лишь половину стоимости девственницы. Плату получал отец девушки, а в случае его смерти – «мундбора», опекун, которым мог стать ее брат, любой родственник мужского пола, король или вождь клана.

Самой девушке не доставалось почти ничего, пока она в брачную ночь не докажет свою сексуальную состоятельность. Затем муж, прежде чем подняться утром с постели, должен был сделать ей подарок. Ценность подарка свидетельствовала о степени его удовлетворения, так что, предположительно, ему следовало держать под рукой целый набор подношений. Кстати, этот подарок оставался почти единственной собственностью жены.

Если новобрачная оказывалась абсолютно непривлекательной, муж мог вернуть ее, требуя деньги назад, хотя при этом требовалось доказательство, что его явно неправильно информировали о достоинствах невесты.

Позже в Англии, при короле Альфреде, этот закон отменили, возможно из-за многочисленных злоупотреблений, ибо им пользовались для бесплатного наслаждения брачной ночью. Альфред объявил, что отказавшийся от купленной жены мужчина не получит обратно внесенную плату и заплатит штраф.

Христианские миссионеры, ужасавшиеся упадку сексуальных нравов Рима, который пытался запретить их религию, двигались к дальним границам погибавшей империи, но и там находили сексуальную свободу, подкрепленную языческой верой.

Бонифаций16 в VIII в. жаловался, что «англы крайне презирают матримонию, полностью отказываются иметь законных жен, продолжают жить в распутстве и прелюбодеянии, подобно жеребцам и ослам».

Нет ничего удивительного в начавшейся битве за искоренение секса в любом виде и форме. Миссионеры видели в римской концепции существенной свободы женщин, запатентованной практикой безудержного разврата, лишь иной вариант сексуальных прегрешений других народов, где женщины не имели прав, но все-таки соблазняли мужчин на занятия сексом.

Они верили, будто все женщины привлекают и искушают мужчин с помощью магии и колдовства. Тут их поддерживали писатели. Гелиодор доказывал, что любовь – колдовство, «она проникает в нас через глаза, поры, ноздри».

А итальянский философ-неоплатоник Фичино писал: «Итак, смертный особенно околдован (женщинами), когда они часто глядят друг другу прямо в глаза, сливаясь взорами, пьют и тонут в любви, возникающей между ними, ибо источник этой болезни – глаза».

Сначала гнев первых церковных лидеров, вызванный сексуальной распущенностью, обрушивался только на женщин, и наказание виноватого мужа никогда не бывало столь строгим, как женщины-прелюбодейки. Объясняется это, конечно, трудностью изменения языческих законов и обычаев.

До распространения среди германских племен христианства в тевтонских законах не было ни единого упоминания о неверности мужа. Внебрачные связи были у них давней традицией, и утрата такой привилегии могла привести к сильной вражде. Кампанию за отказ от промискуитета следовало начинать медленно.

Но миссионеры четко определили цели: сперва заклеймить женщин, злых искусительниц, потом наказывать мужчин, не устоявших перед искушением, надеясь в конечном счете избавить человечество от секса в любой форме.

Основоположники христианской церкви были безоговорочно против секса. Идеалом служило полное воздержание, и, если б возник идеальный мир идеально обращенных, люди на Западе вымерли бы с распространением христианства по Римской империи.

Конечно, была в подобных рассуждениях и доля реализма. Почитаемой и исключительной категорией становились девственницы и целомудренные мужчины. Простые же смертные, рожденные в первородном грехе, могли вступать в брак, считавшийся просто сносным способом избежать худших последствий удовлетворения сексуальных потребностей.

Все юноши и девушки средних веков явно стыдились брака, ибо перешедшие в это состояние не считались идеальными. Вдобавок проявление любви и сама любовь, толкавшая к браку, подвергались всеобщему осуждению.

Любовь плотская не просто отодвигалась на задний план – она отвергалась. Никто не признавал нормального удовольствия от занятий супругов любовью. Совокупление отвечало одной цели – производству потомства.

Одним из результатов внедрения в сознание религиозных людей чувства вины стал грандиозный всплеск сексуальных извращений, Устраивались оргии умерщвления плоти, самобичевания, распространялось ношение власяниц, возникала масса прочих неврозов.

Кристина Сен-Тро даже «привязывала себя к колесу, висела на дыбе, на виселице рядом с трупом. Не довольствуясь этим, она была частично погребена в могиле».

В Рейнской провинции и на другом краю Германии, в Богемии, культ маньяков-самобичевателей – флагеллантов – обретал угрожающие масштабы. «Зараза распространялась очень быстро. Днем и ночью длинные процессии представителей всех классов и возрастов, возглавляемые священниками с хоругвями и крестами, двойным строем двигались по улицам, распевая молитвы и до крови хлеща себя кожаными плетьми».

Подобные демонстрации тревожили церковь, но она не отменяла запрета на эротическое наслаждение.

Для супружеских пар придумали ханжескую ночную рубашку, плотную, с единственной прорехой, через которую муж мог совокупиться с женой при минимально возможном контакте и удовольствии.

Монахинь готовили к огромным жертвам ради сохранения девственности. Святая Эбба, настоятельница Колдрингемского монастыря в Шотландии, отрезала себе нос и убеждала сестер-монахинь последовать ее примеру, дабы их красота не манила датчан-язычников.

К сожалению, хотя монахини и не стали объектом их похоти, разгневанные датчане превратили их в объект своей злобы и подожгли вместе с монастырем.

Обращаясь в новую религию, мужчины преисполнялись чересчур рьяной веры и порой для того, чтобы секс наверняка никогда не осквернил их тела, независимо от происходящего в сознании, сами себя оскопляли.

Тысячи юношей искалечили себя таким образом – количество безусловно достаточное для исполнения обещания Апокалипсиса об уготованном целомудренному мужчине на небесах месте рядом со Спасителем.

Овидий пятьсот лет назад весьма живо описывал собственноручное оскопление потерявшего любовь мужчины; теперь же себя кастрировали мужчины, нашедшие любовь.

Острый он камень схватил и тело терзает и мучит,
Длинные пряди волос в грязной влачатся пыли.
Он голосит: «Поделом, искупаю вину мою кровью!
Пусть погибают мои члены, они мне враги!
Пусть погибают!» Вскричал и от бремени пах облегчает,
И не осталось вдруг знаков мужских у него.
Это безумство вошло в обычай, и дряблые слуги,
Пряди волос растрепав, тело калечат себе.

(Овидий. «Фасты». Пер. Ф.А. Петровского)

Большинству мужчин, не способных или не желавших жить и умереть в целомудрии, христианство предъявило в Европе другое требование – сохранять моногамию.

Многомужество и многоженство были раньше вполне обычными. Теперь утверждалась римская концепция одной брачной пары. Но от римской терпимости по отношению к разводу отказались. Новшество вводилось постепенно. Сначала разрешались один-два развода, но при императоре Константине развод для тех, кто женился с соблюдением христианской религиозной церемонии, стал практически невозможным.

Кстати, это вовсе не было обязательным даже в формально обращенных племенах. В течение первых четырехсот лет первого тысячелетия заключение брака священником не считалось главным условием легализации союза и родившихся от него детей.

Однако к VI в. все обращенные в христианство народы, кроме самых примитивных, признали религиозную церемонию необходимой.

Это означало, что ухаживание и брак переходят под контроль церкви, которая почти не скрывала своей неприязни к тому и другому.

Таким образом, супруги жили под дамокловым мечом чувства вины. Церковь всегда наблюдала и критиковала увиденное.

Грехом считалось соитие в дневные часы, перед ужином и после завтрака (этому правилу подсознательно следует большинство современных супружеских пар), нельзя было заниматься любовью на Страстной неделе, по постным дням, во время Великого поста, во время беременности и в течение определенного периода после родов, в ночь перед и в ночь после посещения церкви, за час до и через час после молитвы, пения псалмов, чтения Писания.

Некоторые священники вносили дополнения в эти правила, в том числе одно весьма странное, требовавшее сексуального воздержания три дня и три ночи после свадьбы. В итоге пара, решившая соблюдать все заповеди насчет сексуальных запретов и регулярного посещения церкви, вообще никогда не вступила бы в физическую близость.

В этом и состояла задуманная цель. Некоторым парам удавалось вести блаженную, по их мнению, жизнь: они вместе жили и спали, совсем не занимаясь любовью.

Теоретическое обоснование этого фантастического отношения к сексу, якобы благословленному брачным союзом, заключалось не только в глубоком убеждении в дьявольской природе секса, но и в вере, что Святой Дух в момент совокупления покидает человеческое тело и его хозяин на время остается животным.

Утверждали, что дух начинает слабеть, как только мысли обращаются к сексу, – отсюда заявления религиозных вождей вроде Иеронима о греховности предвкушения приближающегося сексуального наслаждения.

«Слишком пылко любящий свою жену – прелюбодей», – предупреждал он, добавляя, что отправляться в церковь или на молитву до возвращения духа – богохульство.

Петр из Ледесмо настаивал, что «каждый поцелуй, который муж дарит жене после брака, – смертный грех».

А епископ Клюнийский Одо изрекал: «Если мы не способны дотронуться до гнойника или до экскрементов даже кончиком пальца, как же можно обнять этот бурдюк, полный мерзости».

Церковь в ранний период оказывала всевозможное давление для распространения убеждения в греховности секса. «Видение Альберика», весьма популярного в XII в. пламенного и непреклонного проповедника, живописует часть ада с озером кипящего свинца, смолы, дегтя, поджидающего особую категорию грешников – женатых людей, которые в запрещенные дни и часы занимались любовью.

Адский пламень сулили участникам пасхальной службы, занимавшимся любовью накануне ночью. Родители, принесшие для крещения младенца, и супружеские пары, готовившиеся к причастию, также были обязаны соблюдать воздержание. Крайне греховным считалось появление в церкви в одежде, носившей хоть какие-нибудь следы занятий любовью.

Сексуальные преступления, ныне преследуемые гражданскими властями, ранняя церковь наказывала с ошеломляющей жестокостью. Сводней казнили, вливая в горло расплавленный свинец. Соблазнитель и жертва, безуспешно сопротивлявшаяся его домогательствам, приговаривались к смерти.

Неженатым парам запрещалось целоваться. За признание в сексуальном сновидении наказывали, заставляя читать псалмы на протяжении определенного времени, которое варьировалось в зависимости от подробностей сна.

Эротическое самовозбуждение служило предметом дотошного расследования. Учитывались способ, место и продолжительность, назначалось соответствующее наказание. Мирянин заслуживал его на сорок дней, священнослужитель на гораздо больший срок.

Гомосексуализм жестоко преследовался. Святой Василий утверждал, что этот грех подобен убийству, идолопоклонству и колдовству и, наряду с ними, должен караться смертью. Эльвирский собор запретил совершать над гомосексуалистами последние предсмертные ритуалы. Но, как ни странно, лесбиянки в тот период получали сравнительно незначительное наказание.

В VII в. по Кодексу Теодора за связь женщины с женщиной назначалось трехлетнее заключение. Это, может быть, объяснялось тем, что от женщин, в отличие от мужчин, и не ожидали высокоморального поведения.

Религиозные запреты на сексуальные отношения в средневековой Европе привели к непомерному множеству случаев адюльтера, замаскированного под конкубинат17. Последний был в Германии признанной практикой, а в Ютландии по закону сожительница, разделявшая с мужчиной постель в течение трех лет, обретала законный статус жены.

Священнослужители по всей Европе тайно или открыто практиковали конкубинат, несмотря на принятые против него законы. Епископ Зальцбурга в XVI в. разослал всем своим священникам письма, умоляя скрывать подобные отношения, чтобы о скандале знал один Бог, который в свое время при необходимости определит наказание.

Попытки церкви принудить своих служителей к безбрачию вызывали нескончаемый поток жалоб. Известно, что у Генриха III, епископа Льежского, было шестьдесят пять незаконнорожденных детей, а епископ Сенский в X в. «забавлялся в аббатстве Св. Петра, выгнав оттуда монахов и устроив в трапезной гарем из сожительниц, в клуатре же разместил своих гончих и соколов».

Конечно, привлекательность конкубината заключалась в возможности менять партнеров по собственному желанию. Не возникало никаких проблем с разводом, и, пока эта практика тайно допускалась, можно было не отказываться от промискуитета, избежав наказаний за блуд, адюльтер, развод и двоеженство.

Это позволяло вполне религиозным и законопослушным людям облегчать совесть. В конце концов, раз церковь не приветствовала пожизненный союз и настаивала на всемерном ограничении половой жизни, открыто запрещая любую форму сексуальных контактов, степень прегрешения становилась относительной.

Средневекового любовника вечно штрафовали «на грош», внушая опасение, как бы не оштрафовали на золотой, но несколько лишних монеток за сексуальное удовольствие с сожительницей можно было считать допустимым риском.

Саму практику полового акта приходилось терпеть, даже признавать правильной и естественной. Ведь Господь приказал: «Плодитесь и размножайтесь». Только думать об этом не следовало, а-тем паче готовиться.

Тут явно поработала старушка Ева, и первые святые, игнорируя собственных матерей, провозглашали женщину в целом греховной, преследующей одну цель – искусить и соблазнить мужчину с помощью «беглых уклончивых взглядов», по выражению Иеронима.

Отцы церкви были убеждены, что ни одна женщина не устоит перед искушением, и могли с полным правом цитировать Овидия:

Тела блюдешь чистоту, а душа все равно любодейка…
Женщину не устеречь против желанья ее.
Женскую душу сберечь никакие не смогут затворы:
Кажется, все на замке, – а соблазнитель проник!
(Овидий. «Любовные элегии». Пер. С. Шервинского)

Предлагалось множество способов исцеления обезумевших от любви и от похоти. «Венера замерзает без хлеба и вина», поэтому пациентам следовало носить «на теле власяницу, ходить босиком в холод, то и дело себя бичевать по примеру монахов, но прежде всего поститься».

«Так как голод, – говорил святой Амвросий, один из самых почитаемых отцов церкви, – друг целомудрия, значит, он враг похотливости, но сытость побеждает воздержанность и порождает всяческие провокации».

Применялось и кровопускание; к интимным частям тела прикладывали камфару, которую рекомендовалось «носить в штанах для расслабления члена». Юному еврею, почти обезумевшему от любви, дали «отвар из чемерицы, другие подобные слабительные и очищающие, обычно применяемые при черной холере».

Благородной девственнице, пораженной любовью, было велено двадцать один день носить на спине тяжелый свинцовый лист, постоянно жевать кориандр и листья салата с уксусом. Она исцелилась.

Авиценна, арабский поэт, которому «Бог открыл все врата мудрости», писал в начале XI в., советуя Друзьям «заболевшего» любовью:

«Скажите ему, что его любовь лжива и развлекает другого, отвергает его, не думает о нем, что она грязная дура-распутница, шлюха, мегера, сварливая чертовка, или, по обычаю итальянцев, скажите, что у него или у нее мерзкая, постыдная болезнь, подагра, камни, падучая, передающиеся по наследству».

Высказав множество предложений, он продолжает:

«Скажите ему, что он гермафродит, евнух, импотент, дурак, простак, нищий, содержатель шлюхи, погрязший в долгах, что его мать – ведьма, отец – висельник, что в брюхе у него волк, на ноге язва, что он страдает недержанием мочи».

Была надежда, что после этого влюбленный закричит, цитируя Плавта: «Отоприте засовы и вышвырните ее, ведь ее любовь выкачивает из меня соки жизни!»

С другой стороны, если мужчина женился, жена его становилась чуть выше рабыни, как говорится в «Книге рыцаря Замка Ландри», опубликованной в 1371 г. и составленной пожилым вдовцом: «Женщина не должна спорить, досаждать мужу, отвечать ему перед чужими, хулить, высказывать пренебрежение. Одной жены муж часто стыдился, просил успокоиться, не позориться; но чем справедливее он говорил, тем хуже она становилась. Тогда, разгневанный ее наставлениями, он свалил женщину кулаком на землю, пнул ногой в лицо, сломал нос, и она потом на всю жизнь осталась с переломанным носом, портившим и безобразившим ее лицо, примерно наказанная».

Брак считался прискорбным событием, невзирая на сакраментальную ауру. Одной этой мысли было достаточно для бегства святого Авраама с собственного свадебного пира. Он заперся в башне, чтобы противостоять страшному искушению, которому подвергался с появлением невесты.

Невозможность полностью подавить основной человеческий инстинкт имела определенные побочные следствия.

Если личные повседневные жизненные привычки людей можно было критиковать и держать под контролем, настоящие прегрешения цвели пышным цветом. В результате они превратились в неизбежное зло и даже были признаны церковью.

Проституция вскоре стала считаться нормальной и важной составляющей жизни общества.

Фома Аквинский назвал проституцию необходимым придатком морали: «При дворце необходима выгребная яма, чтобы весь дворец не вонял».

Папы взимали налоги с римских борделей, и в X в. общий доход составил 20 тысяч дукатов. Германские епископы также видели в находившихся под их контролем борделях важный источник прибыли, а порой, как в Вюрцбурге, бордели служили заманчивой приманкой для ищущих службы священников.

В 1442 г. архиепископ Майнский возмущенно жаловался на светские власти города, которые подорвали его доход от борделей, открыв конкурентное заведение ради сокращения налогов с граждан.