6

ЗАГОВОР ВОКРУГ ПЛАЩАНИЦЫ

История – это союз реальности и лжи. Реальность истории становится ложью. Вымысел басни становится истиной.

(Жан Кокто)

Если Леонардо да Винчи действительно сфабриковал в 1492 г. Туринскую Плащаницу, одно можно говорить с уверенностью: Плащаница – это та самая реликвия, которая существовала с середины предыдущего, XIV в., и поэтому версия, созданная Леонардо, должна была заменить более ранний артефакт. Естественно, это выдвигает два главных вопроса. Первый звучит так: существуют ли реальные доказательства того, что Плащаница, выставлявшаяся для всеобщего поклонения ранее 1492 г., имела существенные отличия от реликвии, демонстрировавшейся впоследствии? Понятно, что, если исторические свидетельства говорят о том, что это – одна и та же Плащаница, тогда информация Джованни – вымысел. Второй вопрос гласит: не сохранилось ли каких-либо свидетельств, восходящих к 1492 г. или чуть позже, которые подтверждали бы подобную замену, – или, во всяком случае, сведений о каких-либо махинациях с Плащаницей примерно в то же время?

Чтобы ответить на первый вопрос, мы проштудировали груды литературы о Плащанице в поисках информации о копиях, сделанных до 1492 г., и описаний этой предполагаемой реликвии. По правде сказать, мы так ничего и не нашли. До XVI в. не было никаких копий или изображений Плащаницы, что свидетельствует о невысоком статусе изображения на ткани вплоть до начала её публичного почитания в самом конце XV в. Другие авторы пришли к выводу, что подобное отсутствие упоминаний, по крайней мере, намекает на возможность подмены, произведённой в какой-то момент. Так, например, Магнус Магнуссон в 1978 г. спрашивал: «Достаточное ли внимание уделено анализу возможности того, что эта подделка была сфабрикована гораздо позже, чем в середине XIV в.?»

Некоторые комментаторы рассматривали возможность того, что, судя по слухам, распускавшимся в то время, подлинная Плащаница погибла во время пожара в 1532 г. Сторонники подлинности реликвии возражали, ссылаясь на копию, хранящуюся в церкви Сен-Коммер в бельгийском городке Льере. Обстоятельства, при которых была изготовлена эта копия, неизвестны, но на реликвии стоит дата – «1516 г.», то есть за шестнадцать лет до страшного пожара. Изображение, по их словам, практически совпадает с современным, и, в частности, на реликвии фигурируют те же «покерные метки». Однако это не слишком качественная копия. В частности, весьма неаккуратно сделаны кровоподтёки, и присутствуют некоторые детали, которых не видны на Туринской Плащанице, например, пальцы ног. Видимо, Льерская Плащаница была написана по памяти, а не с натуры, и автор копии не имел перед собой оригинала. Если оригинал действительно погиб во время пожара в 1532 г., на любой сколько-нибудь тщательной копии для замены должны были присутствовать более ранние повреждения (возможно, для их верного восстановления и использовалась Льерская Плащаница). Мы не считаем, что Туринская Плащаница – результат подмены, произведённой в 1532 г. (в таком случае все загадки относительно личности её автора остаются без ответа), но свидетельство Льерской Плащаницы куда менее убедительно, чем хотели бы убедить нас сторонники подлинности.

Льерская копия – это самая ранняя из известных нам; она написана или получена посредством прориси. Некоторые синдонисты ссылаются на жетон паломника, найденный в 1855 г. на дне Сены, считая его ранней схематической копией. Однако, как мы уже говорили, этот медальон не имеет точной даты, но, учитывая тот факт, что на нём изображены гербы де Шарни и де Верги, можно предположить, что он был изготовлен во времена её первой демонстрации в Лирее в 1357 или в 1358 г., то есть во времена первого Жоффруа де Шарне или его вдовы, Жанны де Верги.

Однако эти предположения могут быть неверными. В оформлении и функциональном назначении медальона нет ничего такого, что подтверждало бы обоснованность этой датировки. Подобные вещи часто изготавливались и продавались в качестве сувениров в эпоху Средневековья и позже, вплоть до XVI в., и, если бы не гербы на нём, не было бы никаких оснований судить, к какому именно периоду жетон относится. По правде говоря, вплоть до 1960-х гг. никто не догадывался, что на медальоне изображена Лирейская Плащаница. Дело в том, что прежде считалось, что это – её «соперница», Безансонская плащаница. Она была создана, по-видимому, в середине XVI в. и уничтожена в годы Великой французской революции; при этом было известно, что она написана красками на холсте. Уцелевшие копии наглядно показывают, что она была скопирована непосредственно с Туринской Плащаницы, хранившейся тогда в Шамбери. Важнейшее отличие Безансонской плащаницы заключается в том, что на ней фигура Иисуса запечатлена только со стороны груди. Таким образом, медальон, найденный в Сене, на котором запечатлены обе стороны плащаницы, не мог быть копией Безансонской реликвии.[58]

Наличие на медальоне двух гербов не обязательно свидетельствует о том, что он был изготовлен именно во времена первой публичной демонстрации Плащаницы в Лирее, поскольку сын Жоффруа де Шарне Жоффруа II и его внучка Маргарет получили право носить двойной герб, ибо являлись потомками обоих аристократических родов. Вполне вероятно, что медальон был выпущен в память о гораздо более позднем по времени показе Плащаницы; в таком случае гербы как бы увеличивали весомость отпрысков двух знатных семейств. Сегодня об этом трудно судить. Но, учитывая тот факт, что медальон датируется временем показа реликвии в конце XIV – начале XV в., что это, собственно, может сказать нам о Плащанице? Помогает ли это установить, что плащаница, изображённая на нём, – это та же самая реликвия, которая дошла до нас?

Главная проблема заключается в том, что медальон (своего рода жетон или значок, который паломники носили на своих шапках и капюшонах) имеет слишком малые размеры, чтобы можно было проводить достоверное сравнение. Говоря более определённо, его размеры чуть больше крупной почтовой марки. Поскольку такие медальоны-сувениры выпускались в массовом количестве ради получения быстрой и лёгкой прибыли, детальная точность изображения особого значения не имела. Поэтому вопрос о возможности сравнения изображения на медальоне с мелкими деталями реальной плащаницы просто не возникает, хотя он всё же отражает общие её особенности, как то: отображение фигуры с лица и со спины, положение рук, сложенных на чреслах, но дальше этого дело не идёт. Поскольку медальон выполнен из металла, он ничего не говорит о колорите изображения. И тем не менее просто удивительно, что на нём можно разглядеть, что ткань имеет структуру «ёлочка». Понятно, что при фабрикации адекватного подлога следовало подобрать ткань с таким же рисунком. Возможно даже, что фальшивка была сделана на том же куске материи, с которого было удалено более раннее изображение.

Некоторые комментаторы предполагают, что удивительная отчётливость изображения на медальоне свидетельствует о том, что на ткани, которую он копирует, было запечатлено гораздо более чёткое изображение, чем то, которое нам известно сегодня. Значит ли это, что медальон донёс до нас изображение какой-то другой плащаницы, или Туринская Плащаница просто сильно поблёкла со времени создания медальона? Впрочем, более вероятно, что резчики медальона не ставили перед собой никакой другой задачи, кроме создания возможно более чёткого изображения. В конце концов, кто захочет покупать едва различимый оттиск?

Однако на медальоне хорошо заметна одна деталь, которая отсутствует на Туринской Плащанице. Это – странная, скрученная вдвое в виде верёвки полоса, видная на ткани со стороны спины. Что она означает – совершенно непонятно. В то же время отсутствует другая важная деталь – отпечаток ступни. Впрочем, здесь надо иметь в виду, что резчик не ставил себе целью добиться абсолютной точности передачи деталей.

К сожалению, документы, относящиеся к периоду до 1500 г., мало что дают. Большинство дошедших до нас свидетельств о спорах вокруг Плащаницы вообще никак не описывают её. Наиболее раннее из этих свидетельств, уже знакомое нам «донесение д'Арси», упоминает о том, что на ткани сохранилось изображение фигуры с лица и со спины, но других деталей, к сожалению, не приводит. Поэтому это не может считаться доказательством аутентичности, ибо на любой сколько-нибудь основательной подделке наверняка фигурировало бы двустороннее изображение.

Свидетельство о том, что внешний вид Плащаницы на протяжении веков несколько менялся, принадлежит монаху-бенедиктинцу Корнелиусу Зантифлету. Он был очевидцем демонстрации реликвии, выставленной по распоряжению Маргарет де Шарне в 1449 г. в Льеже, Бельгия. Тогда комиссия, организованная местным епископом, сочла, что изображение на плащанице написано красками. Зантифлет не приводит никаких деталей виденной им плащаницы, но хотя по долгу службы и соглашается с выводами епископской комиссии, тем не менее пишет, что она «написана восхитительно». При этом необходимо помнить, что мы сегодня можем оценить всё совершенство деталей Плащаницы только на фотонегативе, ибо в наши дни изображение на Туринской Плащанице для невооружённого взгляда кажется бледным и едва различимым. Такое изображение никоим образом нельзя назвать «восхитительно написанным» образом распятого Христа.

Зантифлет, как и епископ д'Арси за полвека до него, нисколько не сомневался в том, что это – написанное изображение. Действительно, все, кто так или иначе упоминал о Плащанице до второй половины XV в., утверждали, что это – живописное изображение. Однако и в этом случае у нас нет никаких реальных свидетельств того, была ли Плащаница, демонстрировавшаяся после 1492 г., идентична той, что выставлялась ранее, или нет. Однако нет никаких данных, отвергающих версию о подмене реликвии, и сомнений на сей счёт более чем достаточно, что дало повод ряду ведущих исследователей высказать предположение, что такая подмена действительно имела место.

История «Плащаницы» до 1500 г. настолько туманна и неясна, что Ян Вильсон в 1994 г., много лет спустя после того, как он взял под сомнение ортодоксальную версию о раннем этапе бытования реликвии, счёл возможным задать всё тот же вопрос: «Вправе ли мы предположить, что подлинная Плащаница вовсе не хранилась в семействе де Шарне, а находилась на Кипре и её впоследствии привезла с собой в дом герцогов Савойских принцесса-киприотка?» Подобное замечание восходит к бытующей на севере Кипра легенде о том, что подлинная Плащаница Христова хранилась в монастыре в Лапитосе до того момента, пока не была передана герцогам Савойским. Принцессой, совершившей это, была, по всей вероятности, Анна де Аузиньян, представительница владетельного рода, правившего на Кипре. Вильсон принял эти легендарные слухи всерьёз и притом – до такой степени, что принял предложение одной голландской телекомпании финансировать его поездку на Кипр. К сожалению, сегодня монастырь представляет собой жалкие, полуразрушенные строения, и Вильсон с женой долго стучали в его запертые ворота. Затем последовала тягостная пауза, и Вильсоны увидели перед собой дуло пистолета, после чего им бесцеремонно велели убираться прочь.

За несколько лет до этого в своей вышедшей в 1986 г. книге «Свидетельство Плащаницы», Вильсон допускал возможность подмены Плащаницы именно во времена Леонардо да Винчи. Рассматривая обоснованность предположения Ноэми Габриэли о том, что такую акцию мог осуществить сам Леонардо или кто-то из его учеников, он писал: «Теоретически, конечно, можно допустить, что тайный заказ на изготовление подобной копии Леонардо мог получить от кого-нибудь из членов Савойского дома. Подобное вовсе не показалось бы немыслимым в авантюрную и неразборчивую в средствах эпоху Возрождения». И хотя он лично отвергал подобную идею, у него не было убедительных аргументов для её опровержения.

Эта тема деликатно подводит нас ко второму главному вопросу, а именно: существуют ли свидетельства, подтверждающие реальность подмены около 1492 г.? Понятно, что если бы речь шла о заговоре вокруг Плащаницы и в нём были бы замешаны люди из самых верхних эшелонов власти, крайне маловероятно, чтобы до нас дошли документальные свидетельства такого заговора (мягко говоря, не предназначенные для публичной огласки), даже если они и реально существовали в то время. Тем не менее всё же можно найти подтверждение такого заговора на магистральных и окольных путях истории, в первую очередь – благодаря неформальным связям между основными участниками этой драмы и характеру развития событий, вызванных ими.

Из всех периодов той эпохи начало 1490-х гг. следует признать наиболее удобным временем для подмены Плащаницы. Между предполагаемой передачей реликвии Маргарет де Шарне в 1453 г. и её публичной демонстрацией герцогиней Бланкой Савойской в Страстную пятницу 1494 г. иных упоминаний о других случаях показа реликвии нет, так что пауза составляет более сорока лет. Некоторые полагают, что реликвия не выставлялась потому, что в 1471 г. начались работы по реконструкции церкви Савойского дома в Шамбери. Этой церкви предстояло стать местом пребывания святыни, и работы по отделке церкви продолжались до 1501 г., когда реликвия была с особой пышностью перенесена в новый храм. Между тем факт остаётся фактом: Плащаница в последний раз демонстрировалась в 1494 г., и это вряд ли можно считать причиной задержки.

Выше мы называли 1453 г. «предполагаемой» датой передачи реликвии, и это (несмотря на частые апелляции сторонников подлинности Плащаницы) вовсе не означает, что святыня попала в руки к герцогам Савойским именно в это время. Указанная дата всего лишь ассоциируется с фактом передачи в том же году замка и земельных владений в дар Маргарет де Шарне в качестве вознаграждения за оказанные ею «ценные услуги». Обычно принято считать, что это – косвенная ссылка на акт передачи Плащаницы, однако она игнорирует тот факт, что семья Маргарет имела родственные связи с Савойским домом и что её последний супруг на протяжении своей жизни служил герцогам Савойским на разных постах. Кроме того, спустя всего четыре года после этого клирики Лирейской церкви участвовали в судебном разбирательстве против Маргарет, требуя возвращения им Плащаницы, которую считали своей собственностью, и её единокровный брат выступал в роли посредника между нею и клириками в вопросе о компенсации. Дело выглядело бы крайне странным, чтобы не сказать – бесполезным, если бы Маргарет больше не являлась владельцем Плащаницы! Между тем первые документальные свидетельства о принадлежности Плащаницы герцогам Савойским появляются спустя пять с лишним лет, в 1464 г., когда Людовик Савойский выплатил клирику требуемую компенсацию (пятьдесят франков золотом). Итак, Плащаница могла попасть в руки представителей Савойского дома в любое время между этими датами.

1464 г. сам по себе весьма знаменателен в истории Плащаницы, ибо именно тогда возникли первые серьёзные утверждения о её подлинности, исходившие от церковных кругов. Прежде она не вызывала серьёзного интереса, встречая порой открытую враждебность. Утверждение о её подлинности высказал монах-францисканец Франческо делла Ровере, ставший впоследствии папой римским Сикстом IV, в своей книге «О Крови Христовой»[59], хотя нет никаких свидетельств того, что он лично видел реликвию. В его послании о самой реликвии упоминается весьма кратко, но, поскольку её предполагаемая подлинность была аргументом в пользу его богословских аргументов, папа всей душой выступил в поддержку Плащаницы. Однако его роль в истории Плащаницы спровоцировала нежелательные последствия. Вокруг реликвии начал складываться очередной заговор.

В те времена папство, никогда не чуждое интриг, коррупции и моральной беспринципности, переживало одну из самых колоритных эпох в своей истории. Несколько фракций или партий, состоявших из представителей самых знатных аристократических фамилий, постоянно участвовали в заговорах и контрзаговорах с целью взять в свои руки контроль над самыми влиятельными постами. Сикст (кстати сказать, инициатор строительства Сикстинской капеллы, обязанной ему своим названием) принадлежал к одной из таких фамилий – делла Ровере и, даже по меркам XV в., считался одним из самых коррумпированных, жестоких и амбициозных пап, когда-либо занимавших римский апостольский престол. Вдохновитель целого ряда войн на территории Италии, Сикст, по отзывам современников, был средоточием и воплощением человеческой злобы. У него было несколько незаконных сыновей («папских племянников», как их официально называли), один из которых, видимо, появился на свет от связи папы со своей родной сестрой. Папа изобрёл несколько способов пополнения доходов так называемой Святейшей канцелярии, в том числе – выдачу лицензий на содержание борделей в Риме. Именно Сикст учредил инквизицию в Испании и назначил мрачного Торквемаду на пост Великого инквизитора – словом, совершил множество деяний, которые трудно ожидать от первого поборника подлинности Священной Плащаницы.

После кончины Сикста в 1484 г. возникли обычные интриги по поводу кандидатуры его преемника. Семейство делла Ровере стремилось удержать в своих руках контроль над папским престолом, но сочли более целесообразным действовать через марионеточную фигуру, а не выдвигать на этот пост члена рода. Племянник Сикста (по всей видимости, родной) сумел добиться избрания на папский престол Джованни Батиста Чибо, принявшего имя Иннокентия VIII. Новый понтифик оказался одним из самых слабых и неудачных пап за весь XV в. (британский историк Колин Вильсон охарактеризовал его как «воинствующее ничтожество»), однако он сумел перетянуть в Ватикан целый шлейф своих любовниц и установил «важное» нововведение: он стал первым папой, публично признавшим своих бастардов, – прецедент, которому охотно последовали его преемники. Другое его деяние возымело долгосрочное влияние как на повседневную жизнь, так и на психологическое и духовное здоровье миллионов, и его отзвуки слышны вплоть до сегодняшнего дня. Он издал пресловутый «Malleus Maleficarum» («Молот ведьм») – печально знаменитую книгу, которую с полным правом можно считать руководством по охоте на ведьм. Сочинение ужасающе примитивное, «Молот» тем не менее стал настоящим разносчиком паранойи по всей Европе и обошёлся ей в несколько миллионов жизней совершенно невинных людей (в основном – женщин), пока его безумие не стало очевидным для всех.

Иннокентий был папой в 1492 г. (он умер в августе того же года) и, согласно информации, которой мы располагаем, был тем самым заказчиком, стоявшим за поддельной Плащаницей, созданной Леонардо. Когда Иннокентий уже лежал на смертном одре, его окружали врачи, пытавшиеся продлить ему жизнь путём прямого переливания крови от трёх юных доноров, которые умерли в результате операции. После его смерти партия делла Ровере была отстранена от власти и уступила контроль за папским престолом клану Борджиа в лице одиозного Александра VI (Родриго Борджиа, занимавшего кафедру римского понтифика в 1492 – 1503 гг.), отца печально известных Лукреции и Чезаре (у которого Леонардо служил в качестве военного инженера в 1502 – 1503 гг.). Во время его понтификата в честь Плащаницы не было установлено новых торжеств, несмотря на то, что перестройка церкви в Шамбери была завершена и реликвия была торжественно помещена в ней.

После понтификата преемника Александра, Пия III, который побывал папой римским в 1504 г., семейство делла Ровере сумело взять реванш и вернуться к власти. Новым папой, принявшим имя Юлия II, стал Джулиано делла Ровере, находившийся на папском престоле вплоть до своей кончины в 1513 г. Спустя несколько лет после вступления на престол, а именно в 1506 г., он начал активно пропагандировать Плащаницу как уникальную реликвию, даровав церкви в Шамбери статус Святой капеллы (Сен-Шапель) – привилегия редкая, если не сказать – уникальная, ибо до тех пор этот титул был дарован лишь однажды. Его получила знаменитая капелла Сен-Луи в Париже – подлинный реликварий. Был установлен также особый день для торжеств в честь Плащаницы – 4 мая. Изложенные факты складываются в чёткую картину: когда делла Ровере находились у власти, пропагандистская «раскрутка» Плащаницы шла полным ходом, когда же они оказывались не у дел, реликвия не привлекала особого внимания пап.

Мы выяснили, что тогда сложились тесные связи между Иннокентием VIII и Лоренцо Медичи, который по-прежнему, несмотря на то, что Леонардо в тот период работал при дворе герцога Сфорца в Милане, оставался главным патроном и покровителем маэстро (тогда существовала традиция, согласно которой художники считались своего рода «дипломатическими дарами» одного правителя другому и были подчинены своим первоначальным хозяевам, из-за чего часто вспыхивали конфликты и судебные разбирательства, когда города требовали возвращения «своих» мастеров). Лоренцо упорно стремился завязать тесные личные связи с папой Иннокентием и даже женился на его любимой дочери, Магдалене, к великому неудовольствию всеми нелюбимого папского сынка-бастарда – Франческотто Чибо.

Покровители Леонардо в его позднейшие годы неизменно имели династические связи с Савойским домом. В его трудный период жизни в Риме в 1515 г., когда сын Лоренцо Медичи стал папой римским, приняв имя Льва X, патроном и, говоря современным языком, спонсором Леонардо был другой сын Лоренцо – Джулиано, который, по «случайному» стечению обстоятельств, был буквально одержим алхимией. Этот юноша женился на дочери герцога Савойского. А последний покровитель Леонардо, французский король Франциск I, был сыном Луизы Савойской. Одну из своих дочерей он выдал замуж за герцога Эммануэля Филибера, того самого, который привёз Плащаницу в Турин.

По словам Джованни, Леонардо создал Плащаницу в 1492 г. Это время указано весьма точно; всего два года спустя Плащаница вновь появилась в поле зрения общественности после сорока с лишним лет отсутствия каких-либо сведений о ней. Более того, Леонардо, что называется, оказался в нужном месте и в нужное время. Герцогство Миланское имело достаточно протяжённую границу с владениями герцогов Савойских, и Верчелли – место, где Плащаница была вновь представлена широкой общественности в 1494 г., – находилось фактически на границе двух герцогств. К тому же Верчелли находится всего в 65 км от Милана, города, в котором тогда творил Леонардо.

Нам известно, что в какое-то время в конце 1480-х – начале 1490-х годов (точную дату установить невозможно) маэстро предпринял поездку в Савойю. Об этой поезде он упоминает в своих записных книжках за 1490-е годы, рассказывая о виденных им там водопаде и озере. Мотивы, побудившие его совершить эту поездку, не указаны. Озеро, о котором говорил Леонардо, находится возле Женевы, менее чем в 80 км от Шамбери, тогдашней столицы Савойи, где – по крайней мере, так считается – хранилась тогда Плащаница.

Наконец, последнее, но крайне важное свидетельство – это судьба самих записных книжек Леонардо. Нам не раз задавали вопрос о том, почему Леонардо, столь педантичный автор множества дневниковых заметок, не оставил ни единого упоминания о Плащанице? Помимо естественного соблюдения секретности, вполне вероятно, что он конспективно описывал некоторые аспекты своих предварительных исследований, например, открытие «фотографического» метода и свои основные анатомические опыты. Примерно треть его записных книжек того времени была утрачена, но судьба некоторых из них всё же известна.

Леонардо оставил все записные книжки своему верному компаньону, Франческо Мельци, который бережно хранил их. Но уже при жизни сына Мельци, не слишком ценившего и хранившего их, книжки маэстро начали пропадать. В 1570-е годы одна из книжек Леонардо была приобретена агентом, действовавшим от имени… Карло Эммануэля, тогдашнего герцога Савойского. Книга поступила в библиотеку герцогов Савойских, и более о её судьбе ничего не известно. Почему же род герцогов Савойских так стремился приобрести именно эту книжку, а затем утратил к ней всякий интерес, так что она пропала? Один из исследователей, Дэвид Соке, показал, что в обширных архивах Савойского дома могут скрываться некие секретные материалы, связанные с тайной создания Плащаницы. Умберто II, последний монарх Савойского дома, владевший этой реликвией, по всей видимости, считал её подлинной, но его эксцентричная супруга, Мария-Жозефа, придерживалась противоположных взглядов. Она жила в Женеве, широко пользуясь архивами Савойского дома в процессе работы над историей герцогского рода. Эта книга так и осталась неизданной, однако, по словам тех, кому довелось читать её рукопись, Плащаница упоминается в ней один-единственный раз, в подстрочной сноске, где она прямо именуется подделкой. Как пишет Соке, «остаётся лишь удивляться, что заставило её прийти к такому заключению». Быть может, в «утраченной» записной книжке Леонардо находилась некая секретная информация, побудившая герцогиню сделать столь безапелляционное заявление? Анализируя возможные обстоятельства этого дела, даже сам Ян Вильсон вынужден признать: «Хотя нам неизвестны документы, свидетельствующие о секретных контактах герцогов Савойских с Леонардо, сама возможность таких контактов отнюдь не является нереальной».

Ещё при жизни Леонардо произошли два события, которые служат, по крайней мере, косвенными свидетельствами того, что как минимум некоторые выдающиеся люди той эпохи знали о роли Леонардо в фальсификации Плащаницы. Так, знаменитый немецкий художник Альбрехт Дюрер (1471 – 1528) в конце 1490-х – начале 1500-х гг. предпринял путешествие по Италии с целью изучения техники итальянских живописцев. Дюрер, которого известный исследователь Кеннет Кларк называет «художником, более всех прочих похожим на Леонардо», был горячим поклонником маэстро и сознательно подражал ему. Многие произведения Дюрера представляют собой откровенные копии творений его кумира.

Весьма знаменательно, что Дюрер предпринял специальную поездку, чтобы собственными глазами увидеть Туринскую Плащаницу, и долго и внимательно изучал её. В свете наших открытий, касающихся причастности Леонардо к появлению Плащаницы, крайне любопытно, что именно в 1500-е годы Дюрер пошёл на шаг, который в его дни мог расцениваться как немыслимое святотатство: он изобразил себя… в образе Христа.

Это полотно часто называют воображаемым портретом Христа. Именно в качестве такого портрета оно репродуцировано на переплёте одной из книг SPCK, изданной в 1993 г. По той же причине этот портрет был использован для видеоряда замка Дракулы в известном фильме Френсиса Форда Копполы «Дракула» Брема Стокера, вышедшего на экраны в 1992 г., хотя он был слегка видоизменён с учётом внешних данных актёра Гэри Олдмена, исполнявшего главную роль.

Другим видным поклонником Леонардо был король Франции Франциск I, у которого маэстро жил в последние годы перед своей кончиной. Любопытно, что спустя всего полгода после появления Леонардо при его дворе Франциск спешно отправился в поездку в Шамбери, чтобы собственными глазами увидеть Плащаницу.

Не без удовлетворения обнаружив, что существуют, по крайней мере, косвенные свидетельства заговора с целью подмены ткани первоначально приобретённой герцогом Савойским Плащаницы, созданной Леонардо, мы посчитали вполне логичным попытаться проследить развитие этого заговора с самого момента его возникновения. Быть может, в конце XV в. герцоги Савойские внезапно предались панике из-за того, что реликвия, которой они обладали, более не кажется подлинной людям эпохи Возрождения? Быть может, Лирейская плащаница тоже была подделкой, сфабрикованной ловкими пилигримами? Имеет ли всем известная Туринская Плащаница какое-либо отношение к событиям 1492 г.? Чтобы найти ответ на все эти вопросы, нам пришлось более пристально познакомиться с судьбами людей, причастных к Лирейской Плащанице, а именно Жоффруа де Шарне, его сына, Жоффруа II, внучки Маргарет и их супругов.

Как и многие заговоры и интриги той эпохи, этот тоже был инициирован тамплиерами, точнее, он возник вследствие предполагаемых связей Жоффруа с рыцарями Храма. Как мы помним, Ян Вильсон утверждал, что тамплиеры представляли собой промежуточное звено между исчезновением мандилиона из Константинополя в 1204 г. и его предполагаемым появлением в 1350-е годы уже в качестве Лирейской плащаницы. Вильсон основывал свою гипотезу на том, что Жоффруа был связан с одним из самых высокопоставленных тамплиеров, казнённых в 1314 г., – своим дядей, которого также звали Жоффруа де Шарне.[60]

Это не могло быть простым совпадением. Жоффруа Лирейский был известен как один из главных сторонников создания нового рыцарского ордена с целью возрождения репрессированного ордена тамплиеров. После их роспуска возникло немало подобных орденов, стремившихся стать преемниками их идеалов (и, естественно, приобщиться к их секретам). Некоторые, в частности рыцари Христа в Португалии и орден Монтеса в Испании, состояли из уцелевших тамплиеров, объединившихся под другими названиями. Другие, такие, как английский орден Подвязки, были учреждены ради сохранения хотя бы церемоний тамплиеров. Итак, орден тамплиеров в том или ином виде продолжал оказывать мощное влияние на сердца и умы всех тех, кто стремился к возвышенным идеалам. Другими словами, тамплиеры вовсе не собирались сойти во тьму истории без боя.

Практически одновременно с закладкой церкви Нотр-Дам в Лирее Жоффруа основал и новый орден, идеалы, устав и церемонии которого явно брал за образец орден тамплиеров. Это был орден Звезды, основанный Жоффруа в январе 1352 г. Просуществовал он недолго: сам Жоффруа и большинство других рыцарей-основателей погибли в битве при Пуатье всего через четыре с половиной года. (Чисто церемониальный вариант ордена был восстановлен почти сразу же и просуществовал до середины XVII в.)

Итак, Жоффруа де Шарне, первый документально известный владелец реликвии, которая сегодня отождествляется с Туринской Плащаницей, явно питал симпатии к тамплиерам, хотя бы в силу родственных уз с одним из их лидеров. Однако было бы чрезмерной натяжкой на основании этого делать вывод о том, что эта Плащаница первоначально принадлежала тамплиерам или что они получили её в результате захвата и разграбления Константинополя крестоносцами. Важным недостатком этой версии является то, что тамплиеры вообще не участвовали во всей этой операции. Вильсон и другие энтузиасты, в частности Ноэль Каррер-Бриггс, высказали целый ряд предположений о том, каким образом Плащаница могла попасть в руки тамплиеров.

Нам представляется весьма странным, что в основе их аргументации лежит отождествление Плащаницы с Бафометом, демоническим идолом в виде человеческой головы, в поклонении которому признались многие тамплиеры. Этого предполагаемого поклонения голове оказалось вполне достаточно, чтобы подвергнуть их казни по обвинению в ереси. Вильсон, однако, полагает, на самом деле Бафомет представлял собой сложенную в несколько раз Плащаницу (как это имело место предполагаемым мандилионом), так что была видна только голова Христа. Голословных обвинений в поклонении дьяволу, по его словам, противникам тамплиеров было вполне достаточно, чтобы дискредитировать их. Однако эта гипотеза, как говорится, не срабатывает. Вильсон утверждает, что секрет мандилиона (то есть тот факт, что это была Плащаница) был раскрыт ещё тогда, когда реликвия находилась в Константинополе. Но возникает вопрос: если было известно, что это изображение фигуры в полный рост, зачем же тогда тамплиеры вновь сложили его в несколько раз и поклонялись только изображению лица? Одно из двух: либо настоящие размеры реликвии были неизвестны, и в этом случае она не может быть тем сидуаном, о котором писал Робер де Клари, либо они были известны, и в таком случае Плащаница никак не могла быть идолом тамплиеров.

В ходе следствия по делу тамплиеров было установлено, что независимо от того, был ли предметом их поклонения Бафомет или нечто иное, это был трёхмерный объект, вероятно – в виде отрубленной головы, но никак не плоскостное изображение. В признаниях тамплиеров содержится целый ряд описаний этого объекта. В частности, обычно говорится, что это – голова бородатого мужчины; в отдельных случаях речь идёт о черепе или некой реликвии (идоле) в форме головы. В некоторых признаниях говорилось, что это было живописное изображение, но только на доске или на стене, а никак не на ткани. Есть несколько упоминаний, что голова эта принадлежала не человеку, а кошке или что идол был сделан из двух и даже трёх кошачьих голов. Итак, среди всех этих показаний нет ничего такого, что хотя бы отдалённо напоминало Туринскую Плащаницу.

Поскольку других убедительных кандидатов на роль связующего звена на раннем этапе бытования Плащаницы практически нет, мы считаем, что роль тамплиеров в её судьбе сознательно искажается и преувеличивается теми, кто возлагает надежды на подлинность реликвии. Так, например, Каррер-Бриггс приводит признание одного тамплиера, который описывает идола как «голову с четырьмя ногами». Он считает, что это – довольно хорошее описание Плащаницы, если допустить, что она некогда была вывешена на шесте, будучи сложена посередине, а края свободно свешивались, так что ноги были видны и спереди, и сзади (на просвет). Отсюда якобы и появились «четыре ноги». Но почему же тогда в описании не упомянуты туловище и руки? И ещё: если тамплиеры действительно обладали Плащаницей, почему никто из рыцарей, особенно из тех, что были подвергнуты самым жестоким пыткам, не признались в этом? Наконец, зачем потребовалось выставлять реликвию столь странным образом? Почему бы не развернуть её и не вывесить во всю длину? Что же касается головы кошки, то мы честно пытались найти на Плащанице черты сходства с самыми крупными из кошачьих, но так и не смогли!

В книге «Заговор вокруг Иисуса» Эльмар Грубер, в частности, подчёркивает выборочный характер использования Вильсоном описаний головы-идола в показаниях тамплиеров. Это свидетельствует о том, что Вильсон намеренно опускал в тексте целые абзацы, не совпадающие с описанием Плащаницы.

Каррер-Бриггс не согласен с Вильсоном в том, что Плащаница и мандилион – одна и та же реликвия, признавая, что она попала в Константинополь неким таинственным путём. Он считает, что всегда было известно, что на ткани изображена фигура в полный рост. Это делает объект поклонения тамплиеров ещё более таинственным.

Столь же загадочным для нас остаётся то непомерно большое место, которое уделяется в специальной литературе о Плащанице деревянной панели (доске) с написанным на ней изображением головы мужчины. Эта панель, найденная в 1940-е гг., была скрыта под обшивкой потолка небольшого старинного коттеджа в Темплкомбе, что в Девоне. Поскольку Темплкомб, как указывает само его название, некогда был владением тамплиеров, а изображение отдалённо напоминает лик на Плащанице (на панели тоже изображён бородатый человек с длинными волосами), находка была воспринята как аргумент в пользу гипотезы о «голове-идоле», основанный на предположении, что это – копия, сделанная тамплиерами непосредственно с Плащаницы. Однако никаких свидетельств того, что панель принадлежала именно им, нет. Остаётся только гадать, почему она была спрятана подобным образом, но её вряд ли могли спрятать там тамплиеры, поскольку коттедж был построен несколько веков спустя после того, как рыцари Храма были лишены всех своих владений в этих краях. Кроме того, лицо на панели совершенно не похоже на Лик на Плащанице: глаза изображённого широко раскрыты, рот чуть приоткрыт. На изображении нет никаких следов крови, которые непременно были бы неотъемлемой частью образа, если бы его копировали непосредственно с Плащаницы. Цвета и общий колорит изображения – естественные, свежие, без характерного коричнево-ржавого тона, свойственного реликвии. На наш взгляд, эта панель – лучшее «доказательство», которое Каррер-Бриггс, Вильсон и иже с ними могут привести в поддержку своей гипотезы о том, что Плащаница якобы некогда находилась в руках тамплиеров.

Однако было бы неоправданной поспешностью отрицать всякую связь между Лирейской плащаницей и тамплиерами. Эта связь, в совокупности с другими свидетельствами, указывает на существование некоего реального заговора, в котором участвовали люди, владевшие Плащаницей в XIV и XV вв. Наши собственные исследования установили, что существовали некие тёмные секреты, ассоциируемые с теми, чьим интересам служили поддельные копии Плащаницы.

Член BSTS Ноэль Каррер-Бриггс, видный знаток генеалогии, автор ряда исследований и книг, совершенно случайно указал нам верный путь своей книгой «Плащаница и Святой Грааль» (1987), в ходе работы над которой он провёл специальное исследование. Его особенно увлекала идея о том, что между Плащаницей и романами о Граале, возникшими в конце XII – начале XIII в., могла существовать некая связь. Он пришёл к выводу, что Плащаница – это и есть легендарный Святой Грааль (или, точнее говоря, Грааль – это особый реликварий, в котором хранилась Плащаница).[61]

Каррер-Бриггс пишет, что романы о Граале возникли в эпоху, когда жители Западной Европы только начинали устанавливать связи с Византийской империей. Слухи о несметных сокровищах Константинополя воспринимались как свежая новость. Исследователь отмечает также, что в первых романах о Граале нет описаний самой реликвии, и в качестве неё могло выступать всё, что угодно. Однако в наиболее устойчивых версиях легенды Грааль – это особая чаша, которую благословил Иисус во время Тайной вечери и в которой хранилась Его Кровь. Впоследствии Иосиф Аримафейский привёз её в Европу, точнее – в Англию. Каррер-Бриггс считает, что ранние романы о Граале действительно описывают Плащаницу, в которой «хранились» кровь и пот, впитавшиеся в ткань. Позднейшие поэты сочли, что Грааль – это нечто вроде чаши или другой аналогичный сосуд… Так, по мнению учёного, и возник этот великий миф. Однако нет никаких достоверных свидетельств того, что ткань уже существовала в период создания самых ранних легенд о Граале. Будучи знатоком генеалогии, Каррер-Бриггс чувствует себя более уверенно, когда стремится показать прямые связи между французскими крестоносцами, участвовавшими в захвате Константинополя, и позднейшей историей Плащаницы, и события, которые косвенно намекают на истинную цель создания закулисной структуры, которую Каррер-Бриггс называет «плащаничной мафией» (термин, на наш взгляд, более уместный в отношении энтузиастов исследований Плащаницы в наши дни (см. главу 9).

Семейства, причастные к этой «мафии», представляли цвет французской аристократии, по большей части – из Бургундии и Шампани, и, как и следовало ожидать, в их числе были и сеньоры де Шарне. Этот род известен и как Мон-Сен-Жан, по названию деревушки неподалёку от Шарне. Кроме того, в «плащаничную мафию» того времени входил и род Верги, на представительнице которого был женат Жоффруа, и ещё два близкородственных рода из Шампани – Жуанвиль и Бриен.

В начале XIII в. дом Бриен был обладателем титула короля Иерусалимского – титула, который, по утверждению Приората Сиона, указывает, что его носители принадлежат к династии Меровингов и являются прямыми потомками Иисуса Христа и Марии Магдалины. В ту пору носительницей этого титула была Анна де Лузиньян, супруга Людовика, герцога Савойского. Кроме герцогов Савойских, Каррер-Бриггс также включает в свою «плащаничную мафию» семейства де ля Роше, Куртене, Монферрат и д'Анжу (герцогов Анжуйских).

Он установил, что:

● Два рода, бывших владельцами Плащаницы (или реликвии, считающейся ею) – де Шарне и герцоги Савойские, – а также семейства де ля Роше и Верги, на представительницах которых были женаты де Шарне, имели давние и прочные связи задолго до того, как была обнаружена Лирейская плащаница. Наиболее существенным здесь является тот факт, что де Шарне были связаны с Савойским домом, чьей собственностью много веков была Плащаница. (Представляется более вероятным, что Маргарет де Шарне на самом деле не продала реликвию герцогам Савойским. Она, видимо, просто отдала её им, чтобы сохранить святыню в семье.)

Частота перекрёстных браков у представителей этих двух родов была весьма высокой даже по тем временам. Маргарет де Шарне и оба её супруга были прямыми потомками Гильома де Верги (её собственного прадеда). Она и её второй муж, Гумберт де ля Роше-Вильесексель, были прямыми потомками Отто де ля Роше (о котором мы поговорим несколько ниже). А дед и бабка (по материнской линии) её первого супруга, Жана де Боффремона, были прямыми потомками Жана де Жуанвиля, ещё одной видной фигуры в этой сложной закулисной игре.

В те дни упрочение династических связей посредством брака было обычным явлением, но среди этих родов такие браки были необычайно, можно сказать, аномально частыми, что указывает на некую общую династическую цель.

● Эти же семейства имели тесные связи с правящей верхушкой тамплиеров, особенно в последние, самые драматичные годы официального существования ордена. Так, например, Жоффруа де Шарне был не только племянником пре-цептора (настоятеля) тамплиеров в Нормандии, но и троюродным братом предшественника Жака де Моле на посту великого магистра тамплиеров – Гильома де Боже[62], принадлежавшего к роду Мон-Сен-Жан. (Точнее говоря, между ними был ещё один великий магистр, возглавлявший орден совсем недолго[63].) Тамплиера Жоффруа де Шарне официально принял в орден Амори де ля Роше, магистр тамплиеров Франции, происходивший из того же рода, что и второй супруг Маргарет де Шарне.[64]

Шампань и Бургундия, исстари будучи приютом ордена, всегда охотно принимали у себя тамплиеров, но тесные связи между этими родами и верхушкой тамплиеров сразу бросаются в глаза.

Оба деда Жоффруа де Шарне и его супруги, Жанны де Верги, были сенешалями (старинный французский аналог английского шерифа), соответственно, Шампани и Бургундии. Дедом Жоффруа был Жан де Жуанвиль, прославившийся как автор «Жизнеописания Людовика Святого» – труда, восхваляющего набожность и благочестие его друга и покровителя Людовика IX, бывшего полной противоположностью Филиппа IV Красивого, короля, который санкционировал жестокую расправу над тамплиерами. Жан де Жуанвиль был сенешалем Шампани, а дед Жанны, Жан де Верги, занимал пост сенешаля герцогства Бургундия.

Это были те самые сенешали, которые за две недели до начала повальных арестов тамплиеров во Франции получили секретный приказ Филиппа взять под наблюдение всех тамплиеров, находящихся на подконтрольной им территории. Из всех тамплиеров, находившихся во Франции, именно те, кто оказался в Бургундии, сумели благополучно избежать ареста. В числе спасшихся был и Жерар де Вильер, командор парижской общины рыцарей Храма, единственный крупный иерарх тамплиеров, которому удалось избежать ареста и казни. Он был в родстве с обоими вышеупомянутыми сенешалями. Кроме него, спастись удалось лишь шестнадцати французским рыцарям-храмовникам, потому что они в роковые дни находились за пределами Франции. Как пишет Каррер-Бриггс, «уцелевшие по большей части были бургундцами и находились в родстве с семействами де Шарне, Жуанвиль и де Верги».

● За век до расправы над тамплиерами и за полтора столетия до появления Лирейской плащаницы представители этих же фамилий занимали ключевые посты в руководстве Четвёртого крестового похода, во время которого и исчез загадочный сидуан.

Возглавлял Четвёртый крестовый поход Бонифаций, маркиз Монферратский, род которого был тесно связан с домом герцогов Савойских благодаря частым перекрёстным династическим бракам. Со временем титул маркизов Монферратских вошёл в титулатуру герцогов Савойских и стал одним из их второстепенных титулов, наряду с титулом сеньоров Мон-Сен-Жан. Одним из ближайших союзников Бонифация был Отто де ля Роше, предок супруга Маргарет де Шарне.

Очевидно, здесь необходимо действовать осторожно, ибо во времена Жоффруа де Шарне практически у всех без исключения французских аристократов имелись предки, принимавшие участие в Четвёртом крестовом походе. Но, как отмечает Каррер-Бриггс, «род де Шарне и герцоги Савойские, владевшие в XIV и XV вв. аутентичной [65] Плащаницей, были не только в родстве друг с другом, но, более того, имели трёх или даже четырёх общих предков (как по мужской, так и по женской линии), которые владели реликвией с 1204 г. Таким образом, позволительно спросить: не возникло ли ещё в ту пору нечто вроде мафии с целью получения реликвии путём обмана?».

Это навело Каррер-Бриггса на мысль о следующей гипотетической реконструкции развития событий: группа фамилий, составлявших пресловутую «Плащаничную мафию», считавших, что они имеют некие права на реликвию и знавших, что она находилась в числе сокровищ, хранившихся в Константинополе, вознамерилась похитить её и увезти в Западную Европу, где они предполагали в тайне хранить её. В последующие семьдесят лет реликвия передавалась от одной семьи к другой, включая и те фамилии, которые либо сами был тамплиерами, либо активно симпатизировали им. В этих фамилиях она стала объектом особого почитания. Её сумел вывезти из сокровищницы тамплиеров в Париже уже знакомый нам Жерар де Вильер, которого предупредили о предстоящих арестах его родственники в Бургундии, и спустя какое-то время, уже после расправы над орденом, реликвия попала к Жоффруа де Шарне и его вдове, Жанне де Верги, которая распорядилась выставить её для публичного поклонения. После этой демонстрации святыни народу реликвия продолжала храниться «в семье», после того как последняя из де Шарне, Маргарет, вышла замуж за Гумберта де ля Роше-Вильесекселя и спустя некоторое время передала Плащаницу герцогам Савойским.

Эти связи говорят о многом, но сложности всё же остаются. Во-первых, данные радиоуглеродной датировки и исторические свидетельства, рассмотренные нами в главе 2, показывают, что во время Четвёртого крестового похода (1204 г.) Плащаницы ещё не существовало. Во-вторых, это означает, что крестовый поход был организован в первую очередь с целью захвата Плащаницы. А это крайне маловероятно, поскольку крестоносцы напали на Константинополь и захватили его лишь после целого ряда странных и непредсказуемых событий. Так, крестоносцы, в обмен на поддержку их похода в Святую землю, согласились помочь сыну свергнутого византийского императора Исаака II Ангела вернуться на константинопольский престол. Это, по утверждению Каррер-Бриггса, последовало за тем, как один из лидеров крестоносцев, Балдуин, граф Фландрский, был провозглашён новым императором и объявил, что Плащаницу захватил Бонифаций Монферратский. Каррер-Бриггс пишет, что Плащаница попала в Западную Европу благодаря усилиям вдовы Бонифация – Марии-Маргариты Венгерской.

Разумеется, в действиях крестоносцев присутствовал и целый ряд скрытых мотивов, но захвата Плащаницы среди них не было. Крестоносцы рассчитывали, что в благодарность за поддержку в возврате власти в империи новый византийский василевс вернёт Восточную Православную церковь под власть римского престола, избавив тем самым Христианскую церковь от величайшего в её истории раскола. Но когда он был убит, единственным реальным путём достижения этой цели было провозглашение византийским императором кого-нибудь из западноевропейских аристократов-крестоносцев. Это имело реальный смысл и было чисто политической акцией.

Ни у одного из родов, входивших в «Плащаничную мафию», не было никаких оснований даже помыслить о том, что они могут претендовать на Плащаницу. Предположение Каррер-Бриггса о том, что эти аристократы якобы были до такой степени воодушевлены романами о Граале, что отправились в поход на свой страх и риск, мягко говоря, звучит неубедительно. Проблема заключается в следующем: если эти роды много десятилетий хранили Плащаницу в полнейшем секрете, почему они – без всяких видимых причин – решили выставить её на публичное обозрение? Видимо, они руководствовались какими-то другими мотивами, куда более глубоко скрытыми и, можно сказать, загадочными.

Две книги – «Храм и ложа» Майкла Бейджента и Ричарда Ли, изданная в 1989 г., и «Рождённый в крови» Джона Робинсона (1990 г.) – убедительно (по крайней мере, на наш взгляд) показали, что тамплиеры сумели пережить официальный роспуск их ордена и что они и в наши дни существуют и функционируют в некоторых странах. Обе эти книги утверждают, что именно тамплиеры стояли у истоков современного масонства. Помимо этого, можно считать доказанным фактом, что после расправы над орденом многие тамплиеры, находившиеся в роковые дни за пределами Франции, просто принесли присягу на верность другим орденам. Некоторые из этих орденов, в частности португальский орден рыцарей Христа, были специально созданы в качестве прибежища для гонимых тамплиеров, а другие, такие, как тевтонский орден в Германии, уже существовали и приняли репрессированных тамплиеров, что называется, с распростёртыми объятиями. Если Плащаница, как утверждают некоторые, действительно была святыней тамплиеров, почему же они не позаботились о том, чтобы передать эту реликвию в один из орденов, вместо того чтобы вверить её попечению Жоффруа де Шарне?

Генеалогические связи, выявленные Каррер-Бриггсом, свидетельствуют о том, что «Плащаничная мафия», видимо, располагала некой реликвией, но до появления Лирейской Плащаницы это вряд ли была именно плащаница. Однако, если принять во внимание другие, куда более противоречивые свидетельства, начинает вырисовываться весьма сложная и, так сказать, провокационная картина. Мы вновь имеем дело с доказательствами существования некоего тайного общества, действовавшего задолго до Четвёртого крестового похода и спустя много десятилетий после появления Лирейской Плащаницы.

Чем бы ни стали тамплиеры в конце существования их ордена, его возникновение явно скрыто под покровом тайны. Официальная история основания ордена, которую без всякого критического анализа признают историки, являет собой пример бессмыслицы, так что более серьёзные исследователи считают, что это – не более чем прикрытие для их истинной деятельности.

Официальная версия[66] гласит, что в 1118 г., после освобождения Иерусалима крестоносцами в ходе Первого крестового похода девять[67] французских рыцарей во главе с Гуго де Пайеном и Готфридом де Сен-Омером странствовали по Святой земле, решив посвятить себя охране паломников на пути в Святой город. На протяжении нескольких лет число рыцарей оставалось неизменным и в их ряды не было принято ни одного нового члена. Так продолжалось вплоть до их триумфального возвращения в Европу в 1127 г. Вскоре после этого на соборе в Труа орден обрёл официальный статус, а Гуго де Пайен стал его первым великим магистром. Кроме того, орден получил собственный устав[68], написанный, что весьма важно, св. Бернаром Клервоским. С этого момента началось невиданно быстрое расширение ордена, в результате чего тамплиеры очень скоро стали одной из самых богатых и могущественных сил эпохи Средневековья.

Эта официальная история выглядит как курьёзный нонсенс. В самом деле, каким образом девять бедных рыцарей могли держать под контролем все пути и маршруты паломников в Палестине? В те времена существовала ещё одна подобная структура, выполнявшая те же охранные функции: это были рыцари-госпитальеры ордена св. Иоанна. К тому же официальная история тамплиеров упоминает события, происшедшие как минимум на полвека позже указанных дат, а имена де Пайена и восьми его спутников подозрительно отсутствуют в современных им хрониках, которые всегда отличались скрупулёзной обстоятельностью в фиксации всех событий, происходивших в Святой земле в тот период.

Так кем же в действительности были эти девять рыцарей? Британский автор Грэм Хэнкок убедительно доказывает, что они были причастны к поискам Ковчега Завета, который, по их мнению, был скрыт глубоко в недрах Храмовой горы в Иерусалиме. Рыцари жили прямо на этой горе и, по свидетельству историков, вели раскопки на ней. Бейджент, Ли и Линкольн пришли к аналогичному заключению, но, по их мнению, тамплиеры обнаружили там некие документы, имеющие отношение к тайне Приората Сиона. Однако есть свидетельства, что рыцари Христа (как именовались тамплиеры до Собора в Труа) существовали за четыре года или даже за десять лет до 1118 г. Кроме того, в материалах собора и официальном признании на нём ордена тамплиеров нетрудно усмотреть явные следы тайного заговора.

Бейджент, Ли и Линкольн обнаружили свидетельства заговора, окружающего орден Сиона (иногда называемый орденом Богоматери горы Сион), в рядах которого числились представители нескольких аристократических фамилий из Шампани. Главным инициатором этих событий был Гуго, граф Шампанский, который был причастен к организации ордена и впоследствии сам вступил в ряды тамплиеров. Некоторые историки полагают, что Гуго Шампанский имел родственные связи с Гуго Пайенским, но сведения об этом весьма скудны. Ясно одно: он был феодальным сеньором де Пайена.

Тамплиеры и орден цистерцианцев – два ордена, один из которых по преимуществу был военной, а другой – духовной силой, – развивались и крепли рука об руку. Орден цистерцианцев был основан в 1098 г., и его возглавил тот же Бернар Клервоский. Однако поначалу цистерцианцы не представляли собой особой силы. Одним из первоначальных девяти рыцарей был Андре де Монтбард, приходившийся внуком св. Бернарду. Не кто иной, как Гуго Шампанский, был тем самым феодалом, который подарил Бернарду владения в Клерво, где святой и построил своё знаменитое аббатство и начал быстрое строительство обширной монастырской «империи». Он же стал официальным «спонсором» тамплиеров, и его влияние на основание ордена заслужило на Соборе в Труа признание самого папы. Кстати сказать, Труа был своего рода столицей владений Гуго. Именно здесь святой Бернард написал и обнародовал устав тамплиеров, во многом опиравшийся на устав ордена цистерцианцев. Именно у цистерцианцев тамплиеры заимствовали свои одежды – характерную белую мантию, на которой несколько позже появился своеобразный красный крест – патте (равносторонний крест, лучи которого сужаются к центру). А один из учеников св. Бернарда, папа Иннокентий II (кстати, бывший монах аббатства Клерво), освободил тамплиеров от ответственности перед кем-либо, кроме самого папы.

Как утверждают Бейджент, Ли и Линкольн, орден Сиона был основан в 1090-е гг. Жоффруа Бульонским, одним из предводителей Первого крестового похода, в результате которого крестоносцы захватили Иерусалим. Исследователи заявляют, что именно орден Сиона стоял за акциями Гуго Шампанского и основанием ордена тамплиеров. Они пишут: «В 1104 г. граф Шампанский встретился на соборе с некоторыми высокопоставленными аристократами, по крайней мере один из которых только что возвратился из Иерусалима… На том же соборе присутствовал и Андре де Монтбард».

Практически сразу же после собора Гуго Шампанский отправился в Святую землю, где пребывал до 1108 г. Затем он ещё раз побывал в Палестине в 1114 г. и вскоре, вернувшись в Шампань, подарил Клерво св. Бернарду. Спустя четыре года (опять-таки согласно официальной версии) его вассал и, возможно, родственник Гуго Пайенского, вместе с Андре де Монтбардом и семью другими рыцарями предпринял поездку в Святую землю, сформировав первоначальное ядро ордена тамплиеров. Впоследствии в ряды ордена вступил и сам Гуго Шампанский.

На Соборе 1104 г., положившем фактическое начало деятельности ордена, сложилась группа из представителей знатных семейств. Как отмечают авторы книги «Святая Кровь и Святой Грааль», «среди лиц, присутствовавших на соборе, были представители ряда семейств – Бриен, Жуанвиль и Шомон – которые… играют видную роль в нашей истории».

Это – те самые фамилии, которые входили в открытую Каррер-Бриггсом «Плащаничную мафию». Во-видимому, он прав в отношении существования заговора, но он, образно говоря, недостаточно широко раскинул сеть поисков. Дело в том, что эти семейства участвовали в куда более крупномасштабных акциях, чем поиски и захват Плащаницы. Их сердца и умы были всецело поглощены чем-то куда более важным. Эти люди были в числе основателей ордена тамплиеров, поддерживая тесные связи с его верхушкой на протяжении двух веков его официального существования, а также принимали активное участие в таинственных событиях, которыми были окружены репрессии против тамплиеров. Да, действительно, «Плащаничная мафия» была причастна к поискам реликвии, но для неё это был лишь один из долгосрочных и взаимосвязанных между собой проектов.

Для полноты картины необходимо сказать, что связи между этими родами становились всё более прочными и разветвлёнными. Так, Гильом де Шамплит, один из членов «клики», окружавшей Бонифация Монферратского во время Четвёртого крестового похода, и женатый на женщинах из родов Мон-Сен-Жан и де Шарне, был в числе потомков Гуго, графа Шампанского, одного из главных «лоббистов» создания ордена тамплиеров. Вступив в ряды вновь учреждённого ордена, Гуго передал свои титулы и владения родному племяннику, Теобальду. А Гильом де Шамплит приходился Теобальду родным внуком. Более того, предводителем Четвёртого крестового похода был тогдашний граф Шампанский Теобальд, близкий родственник Гуго. Однако Теобальд умер слишком рано, когда крестовый поход ещё только планировался и готовился, и его место занял Бонифаций Монферратский.

Как мы уже знаем, этот Бонифаций женился на Марии-Маргарите, вдове свергнутого императора Византии. Брак оказался непродолжительным, поскольку в 1207 г. Бонифаций был убит во время одной из стычек в Греции. Спустя всего три месяца его вдова вышла замуж в третий раз. На этот раз её мужем стал Никола де Сен-Омер, выходец из того самого рода, к которому принадлежал один из девяти отцов-основателей ордена тамплиеров – Жоффруа де Сен-Омер, занимавший, кстати сказать, в иерархии тамплиеров почётное второе место после самого Гуго де Пайена. Увы, выбор Марии-Маргариты вновь оказался неудачен, ибо в 1212 г. Никола де Сен-Омер умер.

Разбирая историю основания тамплиеров, мы должны подчеркнуть, что представитель рода де Жуанвиль, Андре, внук Жана де Жуанвиль, занимал пост прецептора тамплиеров в Пайене. Это был весьма престижный пост, ибо Пайен был тесно связан с землями, полученными в дар первым великим магистром ордена.

Каррер-Бриггс подчёркивает, что среди членов его «Плащаничной мафии» были представители «всех фамилий, происходивших от Фалька Анжуйского, скончавшегося в 1143 г.». Этот Фальк Анжуйский был настолько тесно связан с ранними тамплиерами, что, согласно данным книги «Святая кровь и Святой Грааль», «стал, так сказать, «почётным» тамплиером». Его отец был тамплиером номер десять, вступив в орден в 1120 г. Женившись на племяннице Годфруа Бульонского, Фальк в 1131 г. получил титул короля Иерусалимского. Одна из его внучек, принцесса Сивилла Иерусалимская, выходила замуж дважды: первый раз – за одного из братьев Бонифация Монферратского, а во второй – за Ги де Лузиньяна, дочерью которого была уже знакомая нам Анна де Лузиньян, которая посредством брака с герцогом Савойским принесла главе Савойского дома титул короля Иерусалимского.

Этот титул вынуждает нас вернуться к теме Приората Сиона. Мы уже знаем, что Приорат утверждает, что цель его существования – восстановление на престоле генеалогической линии королей династии Меровингов, предполагаемых потомков Иисуса Христа и Марии Магдалины. И хотя мы понимаем, что это – своего рода дымовая завеса, ясно, что члены Приората хотят заставить публику поверить в важность этой династической преемственности.

К тому времени, когда Анна де Лузиньян вышла замуж за герцога Савойского, титул короля Иерусалимского стал уже чисто номинальным, но весьма престижным. Однако для Приората Сиона он сохраняет символическое значение и станет ещё более важным в случае, если Иерусалимское королевство будет восстановлено. Члены Приората гордятся составленной ими генеалогией, связывающей род Лузиньян с родословной, восходящей к середине X в. Но что же из этого следует?

Дело в том, что «Плащаничная мафия» стремилась во что бы то ни стало заполучить титул короля Иерусалимского. Сын Фалька, Амальрик Иерусалимский, умерший в 1174 г., оставил после себя двух дочерей (рождённых от разных жён), но наследников мужского пола у него не осталось, и поэтому он предоставил папе римскому, императору Священной Римской империи и королям Англии и Франции решать, кому из них унаследовать его титул. Его дочерьми были Изабелла и Сивилла, уже успевшие побывать замужем за братьями Бонифация Монферратского и тем самым обеспечившие закрепление титула за семьёй. Но один из братьев, Вильям (Гильом), рано умер, и его вдова, Сивилла, вышла замуж за Ги де Лузиньяна. И, пока обсуждался вопрос о наследовании титула, Конрад Монферратский, супруг Изабеллы, был убит. Буквально через два дня была устроена её помолвка с Анри, графом Шампанским, и спустя восемь дней они официально вступили в брак. Хотя поспешность заключения брака вызывает подозрение, что Анри был причастен к убийству, столь же вероятным выглядит предположение, что эта спешка была продиктована кризисной ситуацией: Анри вынужден был действовать быстро и решительно и не допустить, чтобы титул ускользнул из рук заговорщиков в случае, если будет принято решение в пользу Изабеллы. Анри был потомком Гуго Шампанского, человека, стоявшего за основанием ордена тамплиеров, а также троюродным братом Гильома де Шамплита. В итоге решение было вынесено в пользу Сивиллы, и титул короля Иерусалимского перешёл к Ги де Лузиньяну. Но когда Анри умер, Изабелла вышла замуж за брата Ги, Амальрика де Лузиньяна, который после смерти Ги унаследовал желанный титул.

Титул короля Иерусалимского был одним из самых заманчивых наследственных титулов в истории, что выглядит достаточно странно, поскольку с ним не было связано никаких земельных владений! Кроме того, этот титул часто передавался в обход законных наследников, так что обычно существовало минимум две линии претендентов на законные права наследования. Одна из них была связана с Бриеннским домом, но в 1264 г. его притязания отошли в пользу рода Лузиньянов, после того, как папа решил дело в их пользу (что было незаконным актом с точки зрения существующих правил наследования). Другая конкурирующая линия претендентов появилась в результате женитьбы императора Священной Римской империи (из дома Гогенштауфенов) на представительнице Бриеннского дома, но в 1268 г. умер последний наследник по этой линии, и род Лузиньянов – по крайней мере на время – сделался бесспорным наследником желанного титула. Другой претендент, Рене Анжуйский, основывал свои притязания на том, что его предок, Карл, перекупил этот титул у претендента-соперника.

На фоне этих интриг и притязаний надо отметить, что Савойский дом также имел родственные связи с династией Меровингов, хотя они были исключительно имущественно-территориальными, а не кровными. Савойский дом правил в старинном королевстве Бургундия (не путать с герцогством Бургундским, аннексированным Францией в X в.). Это «забытое» королевство является одной из самых заметных держав в истории средневековой Европы, поскольку оно сохраняло свои границы более или менее неизменными на протяжении целого тысячелетия (с V по XV в.). В своей книге «Поверженный феникс: погибшее королевство Бургундия» (1986) Кристофер Коуп прослеживает многочисленные, предпринимавшиеся на протяжении многих веков попытки возрождения этой территории и восстановления её прежнего статуса королевства. (Кинолюбители со стажем, возможно, помнят виртуальную попытку сделать это в прекрасной комедии Илинга «Паспорт в Пимлико», в которой рассказывается о том, что неожиданно было установлено, что Бургундии, оказывается, принадлежит небольшой район Лондона. Важнейшим событием в жизни этой вновь провозглашённой Бургундии стала отмена британской хартии вольностей).

Территория исконного расселения племени бургундов, Бургундия была захвачена Меровингами, которые правили в соседнем Франкском королевстве. Это произошло в 534 г., в правление короля Сигизмунда. Однако Меровинги решили её не аннексировать, а сохранить Бургундию в качестве отдельного королевства и, вопреки своей обычной практике наследования, не стали делить её между сыновьями короля после его кончины, в результате чего территориальное единство Бургундии сохранялось вплоть до конца династии Меровингов (751 г.). После этого Бургундия отошла к правителям Священной Римской империи, но продолжала сохранять статус отдельного королевства. Помимо своего имперского титула, император имел право носить титул «король Бургундии».

Будущие герцоги Савойские были бургундскими аристократами, которые ок. 1000 г. носили титул графов Морьенских, первый известный представитель которых носил прозвище Гумберт Честный. В конце XIII в. они уже контролировали всю территорию Бургундии. По мере роста своего влияния и могущества Савойский дом в этот период истории Бургундии постоянно упрочивал свои позиции в ней, особенно после того, как ему удалось приобрести священные регалии Сен-Мориса (св. Маврикия), легионера-мученика первых веков христианства, считавшегося святым покровителем Бургундии. Эти регалии включали в себя меч святого, перстень с печаткой и копьё, причём последнее представляло собой знаменитое «копьё Судьбы», хранившееся в Вене. Герцогами Савойскими был основан орден св. Маврикия, и каждый глава Савойского дома был великим магистром ордена, члены которого охраняли Туринскую Плащаницу во время её публичных демонстраций вплоть до свержения монархии в Италии в 1946 г.

Таким образом, брак Людовика Савойского и Анны де Лузиньян представлял собой воссоединение кровных потомков Меровингов с правителями части их бывших владений. Брак оказался несчастливым. Очень жаль, что судьба избрала для столь важного акта такую неподходящую чету.

Титул короля Иерусалимского имел и другое, косвенное отношение к Приорату Сиона. В те времена, когда Анна де Лузиньян вышла замуж за Людовика Савойского, на этот титул претендовал также Рене Анжуйский, хотя его притязания основывались только на том, что один из его предков в конце XIII в. перекупил этот титул у другого претендента-соперника. Благодаря тому, что он покровительствовал искусству, литературе и развитию всевозможных наук, Рене был одной из самых ярких фигур начального этапа эпохи Возрождения. Однако для нас самым важным является то, что члены Приората Сиона называют его своим девятым великим магистром, владевшим этим титулом с 1418 по 1480 гг. Таким образом, именно он стоял во главе ордена в те дни, когда Савойский дом приобрёл Лирейскую плащаницу.

Именно под непосредственным влиянием Рене Козимо Медичи разослал по всему Средиземноморью агентов для приобретения древних манускриптов (более подробно об этом см. главу 5). Итогом этих поисков явилось возрождение неоплатонической и герметической философии и системы взглядов, сыгравших важную роль в жизни Леонардо. Вице-королём (наместником) Рене в Неаполе был Арано Чибо, отец будущего папы римского Иннокентия VIII – того самого папы, который, по свидетельству Джованни, активно способствовал созданию Леонардо поддельной Плащаницы.

Кроме того, между Плащаницей и Приоратом Сиона существуют и прочные географические связи. На страницах книги «Святая кровь и Святой Грааль» повествование вновь и вновь возвращается в район в окрестностях таинственного селения Ренн-ле-Шато в Лангедоке, этого сакрального центра старинной тайны. Земля Реды, считавшаяся священной для кельтов, впоследствии стала крупным центром державы Меровингов и носила название Разе. Эти места были центром пресловутой катарской веры, так называемой «альбигойской ереси». После окончательной потери Святой земли тамплиеры попытались было создать в этих же местах своё собственное государство, и в окрестностях Ренн-ле-Шато до сих пор можно видеть руины многочисленных замков тамплиеров. Поэтому мы сочли не случайным совпадением тот факт, что (судя по документам, хранящимся в Национальном архиве Франции) хотя Жоффруа де Шарне (имя которого связано с Лирейской плащаницей) жил на севере Франции, он владел обширными землями в этом регионе, в том числе – Тулузой и Каркассоном, а также непосредственно «святым местом» – Ренн-ле-Шато.

Наши изыскания убедили нас в том, что пресловутая «Плащаничная мафия», обнаруженная Каррер-Бриггсом, и широкая группа семейств, имена которых фигурируют в книге Бейджента, Ли и Линкольна о Приорате Сиона, суть одни и те же персонажи.

Это означает, что представители этих семейств были причастны к куда более широкомасштабным заговорам, чем простое похищение и вывоз уникальной реликвии. Корни этих заговоров восходят ко временам Четвёртого крестового похода и основанию ордена тамплиеров. Как мы выяснили, Каррер-Бриггс был совершенно прав, говоря о существовании заговора, но его ошибка сводится к тому, что он полагал, будто единственной целью этих людей было найти и захватить Плащаницу.

Если рассматривать события в этом свете, то есть трактовать их как целенаправленную программу действий, рассчитанную на века, в действиях де Шарне и герцогов Савойских просматривается вполне определённая картина. Так, известно, что они трижды предпринимали попытки навязать христианскому миру подделки Плащаницы. Первой из них стала Лирейская Плащаница, появившаяся в конце 1350-х гг., интерес к которой очень скоро угас не столько в результате вмешательств епископа Пуатье, сколько в результате смерти Жоффруа де Шарне и неопределённостью ситуации, вызванной войной с Англией. Вторую попытку «раскрутить» Плащаницу предпринял в 1389 г. сын де Шарне, Жоффруа де Шарни-младший, что вызвало резко скептический отзыв епископа д'Арси. (Явные закулисные махинации, сопутствовавшие демонстрации этой «реликвии», позволили Яну Вильсону заметить: «Здесь имеет место нечто большее, чем простая афёра»). И, наконец, третья попытка была предпринята в 1492 г. Её плодом явилась Туринская Плащаница, сфабрикованная Леонардо.

Примечания:

5

Помимо значения «плащаница», слово синдон имеет ещё ряд значений церковно-исторического плана: 1) плитой (особый плат для обтирания уст после принятия Св. причастия); 2) катасарка (покрывало престола в алтаре); 3) плащаница (покрывало, погребальная пелена); 4) синдон (кусок материи, в которую новокрещёный принимается из купели после совершения таинства крещения). Кроме того, в практике христианских аскетов синдоном называлась скудная одежда (по сути, набедренная повязка), в которой подвижники ходили в любую погоду до конца своих дней. Особо широко эта практика была распространена в Египте и пустынных монастырях Малой Азии, и со временем сложился целый круг подвижников, именовавшихся синдонитами, среди которых особенно известен преп. Серапион Синдонит (IV в.). Был синдонитом и св. Макарий Великий (IVв.). (Прим. пер.)

6

Пиа опубликовал свою собственную версию рассказа об этом открытии в «Memoriasulls riproduzzione fotografia della santissima Sindone», которая была перепечатана в апрельском номере «Sindon» за 1960 г. Полная версия этой истории приведена в книге John Walsh, «Плащаница».

58

Некоторые сторонники подлинности Плащаницы, например монсиньор Артур Стэплтон Барнс, ещё в 1930-е годы попытались доказать, что Плащаница на самом деле хранилась в соборе в Безансоне до того, как её приобрели де Шарне, и что именно тогда и была сделана безансонская копия. Однако в пользу этой гипотезы нет никаких доказательств. Гипотеза эта – не более чем конъюнктура, основанная на желании изобрести для Плащаницы хоть какой-нибудь источник происхождения до появления её в Аирее. Безансонская плащаница представляет собой копию XVI в. Более подробно об этом см.: Вильсон, «Туринская Плащаница».

59

Этот документ упоминается в «Критических этюдах» Шевалье. В тексте Сикста о Плащанице сказано лишь, что она «хранится с величайшим благоговением» у представителей Савойского дома, но не приведено никаких подробностей о том, где и как она хранится.

60

Кстати, у тамплиеров родовая фамилия Шарни произносилась как Шарне. Различия между этими вариантами не имеют особого значения, поскольку в XIV в. не существовало установившегося нормативного произношения, и та фамилия фигурирует в документах того времени во многих других орфографических вариантах.

61

См.: Currer-Briggs, «Плащаница и Святой Грааль», глава 1. С тех пор автор развил более широкую аргументацию своей гипотезы в книге «Плащаничная мафия», хотя после оглашения результатов радиоуглеродной датировки он сам больше не верит в подлинность Плащаницы.

62

Гильом де Боже был великим магистром ордена тамплиеров в 1273-1291 гг. (Прим. Пер.)

63

Имеется в виду Тибо де Годен, стоявший во главе ордена тамплиеров в 1291-1293 гг. (Прим. Пер.)

64

Возможно даже, что Жак де Моле (о предках и происхождении которого среди историков не утихают споры) был связан родственными узами с семействами де Шарне и де Верги и был сыном Анри де Верги, прадеда супруги владельца Лирея – Жоффруа де Шарне.

65

sic

66

Это обычное историческое повествование о начальном этапе существования тамплиеров полностью основано на сочинении Гильома де Тира «История деяний, совершённых за морем», написанном между 1175 и 1185 гг.

67

Любопытно, что это число – девять – в точности совпадает с минимальным числом братьев-масонов, необходимым для инсталляции (учреждения) новой ложи. Возможно, это – позднейшая ретроспективная аллюзия на масонство, основателями которого нередко называют тамплиеров. (Прим. Пер.)

68

Устав тамплиеров, написанный или, лучше сказать, продиктованный Бернаром Клервоским, включал в себя 73 статьи, примерно 30 из которых были заимствованы из устава монашеской жизни св. Бенедикта Нурсийского. Устав отличался большой суровостью и детально регламентировал все стороны жизни членов ордена – от пищи (мясо разрешалось лишь трижды в неделю; кроме того, были обязательны долгие посты) и сексуальной жизни (рыцари давали обет безбрачия) до количества ежедневных молитв и обязательного присутствия на богослужениях дважды в день. Понятно, что во всей полноте этот устав был априорно неисполним для рыцарей, постоянно сражавшихся с неверными, и вскоре сложилась система послаблений и уступок. Так, если обстоятельства не позволяли рыцарю присутствовать на богослужении, он вместо пропущенной заутрени должен был прочесть молитву «Отче наш» тринадцать раз, а вместо вечерни – девять раз. (Прим. Пер.)