Глава V

Война за Испанское наследство — Морское сражение при Малаге

В течение последних тридцати лет семнадцатого столетия, посреди всех состязаний оружия и дипломатии, ясно предвиделось наступление события, которое предвещало новые и важные последствия. Мы говорим об ожидавшемся прекращении прямой королевской линии в той ветви Австрийского дома, которая царствовала тогда в Испании. Предстояло решить после смерти короля ее, слабого духом и телом, из какой линии следует избирать нового монарха — из дома ли Бурбонов, или из Австрийской линии в Германии — и должен ли будет в том или другом случае избранный правитель получить в наследство все испанские владения, или же должно состояться какое-либо разделение этого обширного наследства в интересах равновесия европейских сил. Но равновесие это уже не понималось более в узком смысле, и забота о нем не ограничивалась вопросом только о континентальных владениях; напротив, глубоко обдумывалось и то, какое влияние окажет тот или другой возможный порядок вещей на торговлю, мореходство и на господство на обоих океанах и на Средиземном море. Влияние двух морских держав и сущность их интересов становились все более и более очевидными.

Для того, чтобы понять предстоявшие к разрешению вопросы, стратегические, как их прилично назвать, — необходимо припомнить, какие страны соединялись тогда под скипетром Испании. В Европе это были: Нидерланды (ныне Бельгия), Неаполь и Южная Италия, Милан и другие провинции в Северной Италии, Сицилия, Сардиния и Балеарские острова. (Корсика в то время принадлежала Генуе). В Новом Свете Испании принадлежала тогда, кроме Кубы и Пуэрто-Рико, еще часть континента, которая разделена теперь между испанскими государствами в Америке и возможность широкого коммерческого будущего которой начали уже тогда понимать. Наконец, в Азиатском архипелаге у Испании были обширные владения, не имевшие, однако, большого значения в рассматриваемом нами вопросе. Крайняя слабость этих владений, явившаяся следствием упадка центрального королевства, была причиною того, что другие державы, занятые более непосредственными интересами, относились индифферентно к их громадным размерам. Этот индифферентизм не мог, однако, продолжаться долее перед перспективой более сильной администрации с возможной опорой ее на союз с одною из великих держав Европы.

Было бы несовместным с задачей нашего труда изложение в деталях действий дипломатии, которая передачей народов и территорий от одного правителя к другому старалась достигнуть политического равновесия мирным путем. Достаточно указать только на главные черты политики каждой нации. Правительство и народ в Испании сопротивлялись всякому решению, которое нарушало целость испанских владений. Англичане и голландцы возражали против всякого посягательства Франции на Испанские Нидерланды и против захвата ею монополии торговли с Испанской Америкой, опасаясь и того и другого, как возможного результата утверждения Бурбона на испанском троне. Людовик XIV, в случае разделения империи, требовал Неаполь и Сицилию для одного из своих сыновей; эта уступка дала бы Франции положение в Средиземном море, хотя и сильное, но открытое произволу морских держав, что и побуждало Вильгельма III не противоречить осуществлению ее. Император австрийский настойчиво возражал против отнятия от его династии упомянутых Средиземноморских владений и отказывался входить в какие бы то ни было переговоры о разделении. Прежде, чем состоялось какое-либо соглашение между европейскими дипломатами, король Испании умер; но перед смертью он, по настоянию своих министров, подписал завещание, передававшее все его владения внуку Людовика XIV, тогда герцогу Анжуйскому, известному впоследствии под именем Филиппа V, Испанского. Это завещание было составлено в надежде сохранить испанские владения от раздробления, обеспечив им защиту со стороны одного из ближайших и могущественнейших государств Европы — ближайших, если исключить державы, обладавшие морем, всегда близкие к стране, порты которой открыты их кораблям.

Людовик XIV принял завещание и, поступив так, считал уже затем долгом своей чести противодействовать всем попыткам разделения. Соединение двух королевств под короной одной династии обещало важные выгоды Франции, освобождавшейся таким образом от старого неприятеля в тылу, так много мешавшего ее усилиям распространить границы на восток. Действительно, с этого времени, с редкими перерывами, в силу фамильных связей, оба королевства действовали между собою в союзе, опасности которого для остальной Европы мешала только слабость Испании. Другие государства сразу же отнеслись враждебно к этому положению дел и ничто не могло бы предотвратить войну, кроме некоторых уступок со стороны французского короля. Государственные люди Англии и Голландии — двух держав, богатствами которых должны были обеспечиваться расходы по ведению угрожавшей войны, предлагали, чтобы итальянские государства были отданы сыну австрийского императора, а Бельгия занята упомянутыми державами, и чтобы новый король Испании не давал Франции никаких преимуществ перед другими державами в торговых сношениях с Индией. К чести авторов этого предложения следует сказать, что такое именно соглашение было признано, в общем, после десяти лет войны, наилучшим; и в этом проявляется развитие понимания значения морского могущества. Однако же Людовик не уступил; напротив, благодаря потворству испанских правителей, он занял нидерландские города, в которых, по договору с Испанией, должны были стоять голландские войска. Вскоре после того, в феврале 1701 года, был собран английский парламент, который отвергнул всякий договор, обещавший Франции господство в Средиземном море. Голландия начала вооружаться, и австрийский император двинул свои войска в северную Италию, где кампания приняла весьма невыгодный для Людовика оборот.

В сентябре того же 1701 года обе морские державы и австрийский император подписали секретный договор, излагавший главные основания угрожавшей войны, за исключением тех ее операций, которые уже начались на самом Пиренейском полуострове. Союзники предполагали: завоевать Испанские Нидерланды, чтобы поставить барьер между Францией и Соединенными Провинциями; завоевать Милан, в залог обеспечения других императорских провинций; завоевать Неаполь и Сицилию для той же цели, а также и для обеспечения навигации и торговли для подданных его британского величества и Соединенных Провинций. Морским державам договор предоставлял право завоевывать, для блага вышеупомянутых навигации и торговли, страны и города Испанских Индий; все, что они будут в состоянии захватить там, должно будет поступить в их владение. После начала войны ни один из союзников не мог заключить договора с противником без других и без принятия мер: во-первых, к воспрепятствованию королевствам Франции и Испании соединяться когда-либо под скипетром одного короля, во-вторых, к недопущению господства самой Франции над Испанскими Индиями или к воспрепятствованию отправления туда судов для прямого или непрямого участия в торговле; в-третьих — к обеспечению подданным его британского величества и Соединенных Провинций торговых привилегий, которыми они пользовались во всех испанских государствах при покойном короле.

Как видно, в этих условиях нет и намека на какое-либо намерение помешать восшествию на престол короля династии Бурбонов, который был призван на трон испанским правительством и сначала признан Англией и Голландией; но с другой стороны, австрийский император не отказывался от тех притязаний, которые сосредоточились в его особе. Голос морских держав был главным в коалиции — как показывают условия договора, обеспечивающие их коммерческие интересы — хотя они должны были считаться и с требованиями Германии, потому что им приходилось пользоваться ее армиями для ведения войны на континенте. Как указывает французский историк: "В действительности это был новый договор о разделении… Вильгельм III, который руководил всем делом, заботился не о том, чтобы за счет истощения Англии и Голландии восстановить испанскую монархию нетронутою для императора, его конечная цель состояла в том, чтобы заставить нового короля, Филиппа V, ограничиться только собственно Испанией и обеспечить за Англией и Голландией одновременно и коммерческие выгоды сношений со странами, входившими в состав испанских владений, и важные морские и военные позиции против Франции"[69].

Но, хотя война была неизбежна, страны, которые должны были вести ее, медлили. Голландия не хотела тронуться без Англии и, вопреки чувствам сильной вражды последней к Франции, фабриканты и купцы ее еще живо помнили ужасные страдания, причиненные им прошлою войною. Как раз тогда, когда чаши весов колебались, Яков II умер. Людовик, уступая чувству личной симпатии и побуждаемый ближайшими своими родственниками, формально признал сына Якова королем Англии… И английский народ, раздраженный этим актом, на который он взглянул как на угрозу и обиду, заглушил в себе все доводы разума. Палата лордов объявила, что "безопасность не может быть обеспечена, пока узурпатор Испанской монархии не будет поставлен в должные границы; и палата общин вотировала снаряжение пятидесяти тысяч солдат и тридцати пяти тысяч матросов, кроме денежных субсидий Германии и Дании за их помощь. Вильгельм III вскоре после того умер в марте 1702 года, но королева Анна продолжала его политику, которая сделалась также и политикой английского и голландского народов.

Людовик XIV попытался остановить часть надвигавшейся бури образованием нейтральной лиги между германскими государствами, не вошедшими в коалицию; но император сумел ловко воспользоваться национальным германским чувством и привлек на свою сторону электора Бранденбургского, признав его королем Пруссии и создав таким образом Северо-Германскую протестантскую королевскую династию, вокруг которой естественно группировались другие протестантские государства и который в будущем обещал сделаться грозным противником Австрии. Непосредственным результатом было то, что Франция и Испания — дело которых с тех пор стало известным, как борьба двух корон — начали войну без всяких союзников, кроме Баварии. Эта война была объявлена в мае месяце: Голландией — королю Франции и Испании, а Англией — против Франции и Испании, так как Анна отказалась признать Филиппа V даже при объявлении войны, потому что он признал Якова III королем Англии; наконец, император провозгласил войну в еще более категоричной форме, объявив ее королю Франции и герцогу Анжуйскому. Так началась большая война за Испанское наследство.

Далеко не легко, имея дело с войною таких размеров, продолжавшейся более десяти лет, выделить в повествовании ту часть ее, которая специально касается нашего предмета, не теряя в то же время из виду отношения этой части к целому. А опущение этого отношения было бы не согласно с конечною нашей целью, которая преследует не простую только хронику морских событий, ни даже тактическое или стратегическое обсуждение известных морских проблем, независимо от их причин и следствий в общей истории, но оценку влияния морской силы на общий результат войны и на благосостояние наций. Для большей ясности укажем еще раз, что целью Вильгельма III было не оспаривание притязаний Филиппа V на трон — дело, сравнительно безразличное для морских державно захват, для блага их торговли и колониального развития, возможно большей части испанско-американских владений, и в то же время обязательство новой монархии такими условиями, которые не допустили бы отнятия у Англии и Голландии торговых привилегий, уступленных им правителями из австрийской линии. Такая политика направляла главные усилия морских наций не на Пиренейский полуостров, но на Америку; и союзные флоты могли и не войти в Гибралтар. Сицилия и Неаполь должны были перейти не к Англии, а к Австрии, последовавшие события повели к полной перемене в этом общем плане. В 1703 году коалицией был выставлен новый кандидат — сын германского императора, под именем Карлоса III — и полуостров сделался сценой кровавой войны, удержавшей англо-голландские флоты в крейсерстве у берегов его. В Испанской Америке морские державы не достигли никакого решительного результата, но Англия вышла из борьбы с Порт-Маоном и Гибралтаром в своих руках, сделавшись таким образом с этих пор средиземноморской державой. В то самое время, как Карлос III был провозглашен королем, Англия заключила с Португалией так называемый Метуенский трактат, который дал ей, практически, монополию португальской торговли и направил золото Бразилии через Лиссабон в Лондон — выгода столь большая, что она оказала существенную поддержку, как для ведения войны на континенте, так и для содержания флота. В то же самое время сила последнего так возросла, что убытки, которые терпела торговля союзников от нападений французских крейсеров, хотя все еще тяжелые, не были уже никоим образом невыносимыми.

Когда возгоралась война, то, в преследование первоначальной политики, сэр Георг Рук (Sir George Rooke), с флотом из пятидесяти линейных кораблей и с транспортами, на которые был посажен четырнадцатитысячный отряд войск, был послан в Кадикс, представлявший тогда большой европейский центр испанско-американской торговли; туда стекались деньги и продукты с Запада и оттуда рассеивались они по Европе. Вильгельм III поставил себе также целью и захват Картахены — одного из главных центров той же торговли в другом полушарии, и для этого он в сентябре 1701 года, за шесть месяцев до своей смерти, послал туда эскадру под начальством типичного моряка старого времени, Бенбоу (Benbow). Бенбоу встретился с французской эскадрой, посланной для подвоза припасов и для усиления Картахены, и вступил с нею в бой к северу от последней; но, хотя и имея перевес в силе, он, вследствие измены нескольких капитанов, воздержавшихся от участия в сражении, не выполнил своей задачи; когда корабль его потерпел в бою сильные аварии и сам он получил смертельную рану, французам удалось уйти, и Картахена была спасена. Перед смертью Бенбоу получил письмо от французского коммодора со следующими строками: "Вчера утром мне оставалась только одна надежда, ужин в вашей каюте. Что же касается ваших трусливых капитанов, то повесьте их, так как, клянусь Богом, они заслуживают этого!" — и действительно, двое из них были повешены. Экспедиция Рука против Кадикса также не удалась, как это почти наверно и можно было предсказать, так как данные ему инструкции рекомендовали действовать в духе примирения населения с Англией и возбуждения его против короля из династии Бурбонов. Такие щекотливые поручения связали ему руки; но, потерпев неудачу там, он узнал, что в бухту Виго вошли талионы из Вест-Индии, нагруженные серебром и товарами, под конвоем французских военных кораблей. Он немедленно отправился туда и нашел неприятеля в гавани, вход которой, всего в три четверти мили шириною, был защищен укреплениями и сильным боном; но Рук под жарким огнем форсировал проход, занял гавань, и частью взял в плен, частью потопил все суда, с большим количеством монеты на них. Это дело, известное в истории как дело галионов в Виго, было блестящей и интересной удачей, но с военной точки зрения оно не представляет ничего, достойного рассмотрения, и потому мы упомянем только, что им нанесен был удар финансам и престижу двух корон. Однако оно имело важное политическое значение и помогло той перемене общего плана действий морских держав, о которой было сказано выше. Король Португалии, побуждаемый боязнью Франции, сначала признал Филиппа V; но это было не искренно, так как в глубине души он опасался французского влияния и силы в таком близком соседстве с его маленьким и изолированным королевством. Отвлечение его от союза с двумя коронами составляло часть миссии Рука, и дело в Виго, разыгравшееся так близко от его границ, произвело на него впечатление как доказательство могущества союзных флотов. В самом деле, Португалия ближе к морю, чем к Испании, и естественно должна была подпасть под влияние державы, владевшей морем. Короля Португалии старались привлечь на свою сторону и император Австрии — уступкой на испанской территории, и морские державы — субсидиями; но он не поддавался на это, отказываясь переменить свое решение, пока австрийский претендент не прибудет в Лиссабон, открыто приглашая этим коалицию к войне на полуострове и континенте. Император передал свои притязания второму сыну своему Карлу, и последний, будучи провозглашен в Вене королем Испании и признанный Англией и Голландией, был перевезен под конвоем союзных флотов в Лиссабон, где и высадился в марте 1704 года. Это необходимо повело к большим переменам в планах морских держав. Приняв на себя обязанность поддерживать Карлоса, их флоты с тех пор были заняты крейсерством близ берегов полуострова и защитой торговли, тогда как война в Вест-Индии, сделавшись второстепенной операцией и веденная притом в малом масштабе, не дала никаких результатов. С этого времени Португалия была верной союзницей Англии, которой морская сила дала в течение войны огромный перевес над соперниками. Ее порты служили убежищем и поддержкой для английских флотов, и позднее Португалия же была базой Испано-Португальской войны с Наполеоном. В результате всего, Португалии в течение столетия пришлось и более выиграть через Англию и более бояться ее же, чем какой-либо другой державы.

Как ни велики были последствия преобладания на море двух морских держав для общего результата войны и особенно для неоспоримого владычества на океане, которое Англия захватила столетие спустя, рассматриваемая борьба не ознаменовалась ни одним морским сражением, интересным с военной точки зрения. Большие враждебные флоты встретились только раз, и то с результатами нерешительными, и после того французы отказались от регулярной борьбы на море, ограничиваясь только крейсерскими операциями против торговли союзников. Эта черта войны за Испанское наследство характеризует и почти все восемнадцатое столетие, за исключением Американской войны за независимость. Бесшумное, упорное, истощающее противника действие морской силы — расстраивающей ресурсы неприятеля, но оберегающей их в своей стране, поддерживающей войну на театрах, где сама она не показывается или показывается на заднем плане, и наносящей открытые удары только через большие промежутки времени, но с решительными результатами — особенно резко обнаруживается для внимательного читателя в ходе событий этой войны и следующего за ней полстолетия. Подавляющая морская сила Англии была в течение вышеупомянутого периода руководящим фактором в европейской истории, поддерживая войну за пределами Британского королевства, сохраняя благосостояние народа внутри его и созидая то великое государство, которое мы видим теперь; но деятельность ее, избегая противодействия по самому величию своему, не обращает на себя и должного внимания. В тех немногих случаях, когда английский флот вызывался на бой, его превосходство над противником было так велико, что столкновения с ним едва ли могут назваться сражениями; за возможными исключениями дел Бинга (Byng), при Менорке, и Хоука (Hawke) — при Кибероне, последнее из которых представляет одну из блестящих страниц морской истории, между 1700 годом и 1778 годом не было, как уже сказано выше, ни одного такого решительного столкновения между равными силами, которое представляло бы интерес с военной точки зрения.

Сообразно такому своему характеру, война за Испанское наследство, с точки зрения нашего предмета, должна быть изложена только в общих чертах, без подробностей и лишь с указанием общего влияния, особенно по отношению к деятельности флотов. Эта деятельность естественно не имела прямого отношения к войне во Фландрии, Германии и Италии, доля участия здесь флотов определялась лишь защитою торговли союзников настолько, чтобы поток субсидий, на который опиралась континентальная война, не прерывался. Другое дело на Пиренейском полуострове. Непосредственно после высадки Карлоса III в Лиссабоне сэр Георг Рук отплыл в Барселону; рассчитывали, что она сдастся при первом появлении флотов на ее рейде, но губернатор ее был верен королю и взял верх над австрийской партией. Рук отплыл тогда в Тулон, где стояла на якоре французская эскадра. На пути он увидел другую французскую эскадру, шедшую из Бреста, он погнался за нею, но безуспешно, так что она присоединилась к ту донской. Уместно заметить здесь, что тогда английский флот еще не пытался блокировать французские порты зимою, как он делал это в позднейшее время, когда флоты, подобно армиям, уходили "на зимние квартиры". Другой английский адмирал, сэр Клоудесли Шовель (Cloudesley Shovel), был послан весною блокировать Брест, но, прибыв туда слишком поздно, он нашел рейд уже опустевшим и сейчас же отправился в Средиземное море. Рук, не считая себя достаточно сильным для сопротивления соединенным французским эскадрам, отступил к Гибралтарскому проливу, так как в то время Англия не имела в Средиземном море ни портов, ни базы, ни даже серьезного союзника. Ближайшим оттуда убежищем для ее флота был Лиссабон. Рук и Шовель встретились близ Логоса и здесь собрали военный совет, на котором первый, бывший старшим, заявил, что полученные им инструкции запрещали ему предпринять что-либо без согласия королей Испании и Португалии. В сущности этим запрещением связывались руки морских держав. Но в конце концов Рук, раздраженный унизительным бездействием и стыдясь возвратиться домой ничего не сделав, решился атаковать Гибралтар по трем причинам: во-первых, потому, что он слышал о слабости его гарнизона, во-вторых, потому, что порт этот был бесконечно важен для настоящей войны, и в-третьих потому, что занятие его сделало бы честь оружию королевы. Гибралтар был атакован, бомбардирован и затем взят при помощи десанта со шлюпок. Он, таким образом, сделался английским владением с 4-го августа 1704 года, и это дело справедливо увековечивает имя Рука, которого сообразительность и безбоязненное принятие на себя ответственности дали Англии этот ключ от Средиземного моря.

Филипп V сейчас же предпринял попытку отбить этот важный стратегический пункт и обратился за помощью к французскому флоту, стоявшему в Тулоне. Турвиль умер еще в 1701 году, и теперь флотом командовал граф Тулузский, побочный сын Людовика XIV, только двадцати шести лет от роду. Рук также отплыл к востоку, и враждебные флоты встретились 24-го августа, близ Велес-Малаги (Velez Malaga). Союзники были на ветре, дувшем от северо-востока, и оба их флота шли левым галсом, на курсе 80. Относительно численности противников нет достоверных указаний, но кажется, что со стороны французов было пятьдесят два линейные корабля, у неприятеля вероятно, полудюжиною больше. Союзные корабли спустились все вместе, каждый к находившемуся против него противнику; по-видимому, со стороны Рука не было сделано никакой попытки к какой-либо тактической комбинации. Сражение при Малаге не имеет иного военного интереса, кроме того, что в нем англичане впервые применили в полной мере тот совершенно не научный метод атаки, который был осужден Клерком и господствовал в течение целого столетия. Поучительно заметить, что результат его был совершенно тот же, что и во всех других боях, веденных на основах того же принципа: авангард отделился от центра, оставив между последним и собою промежуток. Попытка отрезать авангард, воспользовавшись этим промежутком, была единственным тактическим маневром французов. Мы не находим в их действиях при Малаге никакого следа осторожной, искусной тактики, которую Клерк справедливо признавал у них в позднейшее время. Переход от искусных тактических комбинаций Монка, Рейтера и Турвиля к эпохе чисто морской практики ясно отмечается сражением при Малаге, что одно только и дает последнему историческое значение. В нем был осуществлен первобытный способ сражения, который воспет Маколеем и в течение многих лет оставался идеалом английского флота[70].

Движение человечества не всегда направлено вперед; и в морской периодической литературе наших дней мы находим следы подобного идеала.

Бой при Малаге продолжался ожесточенно от десяти часов утра до пяти часов пополудни, но окончился без решительных результатов. На следующий день ветер переменился, дав французам наветренное положение, но они не воспользовались этим случаем для атаки; за это их следует сильно порицать, если только достоверны их заявления о том, что в бою накануне они взяли верх. Рук не мог бы сражаться: почти половина его флота — двадцать пять кораблей — израсходовали все боевые припасы. Даже в течение самого сражения некоторые из союзных кораблей были отбуксированы за линию, потому что у них не осталось ни пороху, ни снарядов ни на один залп. Без сомнения, это было следствием атаки Гибралтара, при которой было сделано пятнадцать тысяч выстрелов, и отсутствия какого-либо порта, откуда можно бы было пополнить израсходованные запасы — недостаток, на будущее время уже устранявшийся с приобретением нового владения. Рук, решившись на атаку Гибралтара, имел в виду ту же самую цель, какая побудила Соединенные Штаты захватить Порт-Рояль в начале Междоусобной войны и какая заставила герцога Пармского настаивать, чтобы король Филипп II, прежде посылки непобедимой Армады, захватил Флиссинген на берегу Голландии — мысль, осуществление которой избавило бы от необходимости этого ужасного и бедственного путешествия на север Англии. Те же самые причины побудили бы, без сомнения, какую-либо нацию, в случае серьезных операций против нашего побережья, захватить как базы для своих флотов такие отдаленные от больших центров и удобообороняемые пункты (вроде бухты Хардинера [Gardiner's Bay] или Порт-Рояля), которые она могла бы занять и удержать за собою при недостаточной силе нашего флота.

Рук отступил без препятствий в Лиссабон, выгрузив по пути, в Гибралтаре, часть боевых припасов и провианта со своих кораблей. Граф Тулузский, вместо того, чтобы настаивать на эксплуатации своей победы если только признать, что он действительно одержал таковую — возвратился в Тулон, послав лишь десять линейных кораблей для поддержки атаки Гибралтара. Все попытки французов отбить последний были, однако, тщетны, осадившая эскадра была окончательно уничтожена, а сухопутная атака обращена в блокаду. "С этим несчастьем, — говорит французский морской офицер, — во французском народе началась печальная реакция против флота. Чудеса, совершенные им, его огромные заслуги были забыты. В его значение уже не верили больше. Армия, находясь в более близком общении с нацией, привлекла на свою сторону все ее расположение, все симпатии. Господствовавшее ошибочное убеждение, что величие или падение Франции зависело от некоторых позиций на Рейне, могло только благоприятствовать этому нерасположению к флоту, которое создало силу Англии и нашу слабость"[71].

В 1704 году состоялась Бленгеймская (Blenheim) битва, в которой французские и баварские войска были совершенно разбиты английскими и германскими, под предводительством Мальборо (Marlborough) и принца Евгения. Результатом этой битвы было то, что Бавария отложилась от союза с Францией, и Германия сделалась второстепенным театром общей войны, которая велась после того главным образом в Нидерландах, в Италии и на Пиренейском полуострове.

В следующем, 1705 году, союзники двинулись против Филиппа V двумя путями: из Лиссабона на Мадрид и через Барселону. Первая атака, хотя и опиралась на море, была, главным образом, сухопутная и не дала никакого результата. Местное население этих провинций ясно выказало, что не встретит гостеприимно короля, возведенного на трон иностранными державами. Не так было в Каталонии. Карлос III явился туда лично с союзным флотом. Французский флот, будучи слабее последнего, остался в порту; французская армия также не показывалась. Союзные войска, подкрепленные тремя тысячами матросов, обложили город; при этом флот, который служил для них одновременно и продовольственной базой, и коммуникационной линией, обеспечивал им продовольствие и боевые припасы. Барселона сдалась 9-го октября, вся Каталония приветствовала Карлоса, и когда это движение в его пользу распространилось до Арагона и Валенсии, то и столица последней провинции открыто стала на сторону Карлоса.

В 1706 году французы в Испании перешли в наступление на границах Каталонии и заняли оборонительное положение в горных проходах к Португалии. При отсутствии союзного флота и той помощи, которую он доставлял и обеспечивал, сопротивление страны было слабо, и Барселона была снова осаждена, на этот раз французским отрядом, поддерживавшимся французским флотом из тридцати линейных кораблей и многочисленных транспортов с необходимыми припасами из соседнего порта — Тулона. Осада, начавшаяся 5-го апреля, подавала большие надежды; сам австрийский претендент находился за осажденными стенами и был бы призом в случае успеха, но 10-го мая показались союзные флоты, французские корабли отступили, и осада была поспешно снята. Претендент Бурбонов не осмелился отступить в Арагон и поэтому прошел через Руссильон (Roussillion) во Францию, оставив Испанию своему сопернику. В то же самое время шла из Португалии, этой другой базы, которую морская сила Англии и Голландии одновременно и охраняла, и использовала, другая армия, содержавшаяся на субсидии, дававшиеся океаном. На этот раз атака с запада была более успешна, многие города в Эстремадуре и Леоне пали, и предводители союзных войск, едва узнав о снятии осады Барселоны, быстро направились через Саламанку в Мадрид. Филипп V, после бегства во Францию, возвратился в Испанию через западные Пиренеи; но при приближении союзников он должен был снова бежать, оставив им свою столицу. Португальские и союзные войска вошли в Мадрид 26-го июня 1706 года. Союзный же флот, после падения Барселоны, захватил Аликанте и Картахену.

До сих пор союзники имели успех; но они судили ошибочно о наклонностях испанского народа и еще не понимали того упорства в преследовании им цели и той гордости его, которые поддерживались самою природою страны. Теперь выступили на сцену национальная ненависть к Португалии и религиозная антипатия к еретикам, — тем более, что английский генерал сам был гугенотским выходцем. Мадрид и окрестные области приняли победителей враждебно, а южные провинции послали королю из династии Бурбонов уверения в своей верности. Союзники не могли оставаться во враждебной столице, особенно потому, что окрестности ее не имели никаких средств для продовольствия и были полны партизанами. Они отступили к востоку, предполагая соединиться с австрийским претендентом в Арагоне. Неудача следовала за неудачей, и 25-го апреля 1707 года союзная армия была разбита наголову при Алмансе (Almansa), потеряв пятнадцать тысяч человек. Вся Испания попала опять во власть Филиппа V, за исключением провинции Каталонии, в которой им была покорена только часть. В 1708 году французы сделали еще некоторые завоевания в этой области, но атаковать Барселону не могли; Валенсия и Аликанте были, однако, покорены ими.

1707 год не ознаменовался никаким важным морским событием. В течение лета союзные флоты в Средиземном море были отвлечены от берегов Испании для содействия атаке Тулона, предпринятой австрийцами и пьемонтцами. Последние шли из Италии вдоль берега Средиземного моря, и флот прикрывал их фланг со стороны этого моря и обеспечивал им продовольствие. Осада, однако, не удалась, и кампания окончилась без результатов. Возвращаясь в Англию, адмирал сэр Клоудеслей Шовель, с несколькими линейными кораблями, погиб у островов Сцилли в одном из тех крушений, которые сделались историческими.

В 1708 году союзные флоты овладели Сардинией, которая, по плодородию и близости к Барселоне, сделалась богатой житницей для австрийского претендента, до тех пор, пока с помощью союзного флота обладание морем оставалось за ним. В том же году была взята и Менорка, с ее превосходной гаванью Порт-Маоном, и с этого времени в течение пятидесяти лет оставалась в руках Англии. Блокируя Кадикс и Картахену из Гибралтара и смотря угрожающим оком на Тулон из Порт-Маона, Великобритания основалась теперь на Средиземном море так же твердо, как Франция и Испания, при этом, опираясь на союз с Португалией, она вполне владела двумя станциями, Гибралтаром и Лиссабоном, через которые и сторожила оба торговые пути — океанский и средиземноморский. К концу 1708 года поражения Франции на суше и на море, ужасные страдания королевства и почти полная безнадежность достижения каких-либо результатов в борьбе, столь разорительной для Франции и столь легко поддерживавшейся Англией, заставили Людовика XIV просить мира ценою в высшей степени унизительных для него уступок. Он отказывался от притязаний на всю Испанскую монархию, прося удержать за Бурбоном только Неаполь. Союзники не удовлетворялись этим; они требовали, чтобы герцог Анжуйский, которого они не хотели называть королем, отказался от притязаний на все испанские владения без исключения, и прибавляли еще к этому разорительные условия для самой Франции. Людовик, в свою очередь, не согласился на это, и война продолжалась.

В течение остальных годов войны неустанная деятельность морской силы союзников, которая свелась к этому времени к силе одной только Великобритании с малою лишь помощью со стороны Голландии, с внешней стороны отличалась менее, чем когда-либо, наступательным характером; но влияние ее оставалось по-прежнему действительным. Австрийский претендент, почти запертый в Каталонии, сохранял сообщения с Сардинией и итальянскими провинциями Германии через посредство английского флота, но полное исчезновение французского флота и вообще очевидное намерение Людовика не держать эскадр в море позволили союзникам несколько уменьшить средиземноморский флот, усилив за счет этого охрану торговли. Кроме того, в 1710 и 1711 годах сделалась возможной посылка экспедиций против французских колоний в Северной Америке. Новая Шотландия была взята англичанами, но попытка их занять Квебек не удалась.

В течение зимы 1709–1710 годов Людовик отозвал все французские войска из Испании, отказавшись таким образом от защиты дела своего внука. Но когда шансы Франции на успех уже совсем упали и когда казалось, что она должна быть вынуждена на уступки, которые низвели бы ее на степень второстепенной державы, существование коалиции, где представителем Англии был Мальборо, пошатнулось. Потеря последним расположения королевы усилила партию, враждебную войне, или, скорее, ее дальнейшему продолжению. Эта перемена случилась летом 1710 года, и стремление к миру усилилось еще тем благоприятным для отступления положением, в котором находилась тогда Англия, а также тяжестью издержек, кои предстояло ей нести в случае продолжения борьбы, в перспективе которой не предвиделось выгод, соразмерных с затратами. Более слабая союзница, Голландия, постепенно перестала участвовать условленной долей в содержании морских сил; и хотя дальновидные англичане могли смотреть с чувством удовольствия на исчезновение соперничавшей с их отечеством морской державы, но опасение непосредственного увеличения издержек ощущалось населением сильнее. Расходы по ведению континентальной и испанской войн также в значительной мере оплачивались субсидиями Англии, и вместе с тем, как первая война не могла обещать ей дальнейших выгод, было видно, что вторая не обратит симпатий испанского народа в пользу Карлоса III без новых затрат, превышающих "стоимость игры"… Скоро начались между Францией и Англией тайные переговоры, которые получили еще новый импульс с неожиданной смертью германского императора, брата австрийского претендента на испанский трон. За неимением другого наследника мужеского пола, Карлос сделался сразу австрийским императором и скоро затем был избран и императором Германии. Англия не имела большего желания видеть две короны на голове представителя Австрийского дома, чем на голове представителя дома Бурбонов.

Требования, поставленные Англией как условия мира в 1711 году, показали, что она сделалась морской державой, в самом чистом значении этого термина, не только в действительности, но и в ее собственном сознании. Она требовала: чтобы одно и то же лицо никогда впредь не было одновременно королем Франции и Испании; чтобы ряд укрепленных городов был уступлен ее союзникам, Голландии и Германии, как оборонительная линия против Франции, чтобы союзникам ее были возвращены французские завоевания. Для себя же она требовала: формальной уступки Гибралтара и Порт-Маона, стратегическое значение которых было указано выше; уничтожения Дюнкеркского порта, служившего гнездом для приватиров, охотившихся на английскую торговлю; уступки французских колоний: Ньюфаундленда, Гудзонова залива и Новой Шотландии (последнюю она уже занимала в то время) и наконец, торговых договоров с Францией и Испанией и монополии торговли невольниками с Испанской Америкой, торговли, известной под именем Asiento, которую Испания дала Франции в 1701 году.

Переговоры продолжались, хотя враждебные действия и не прекращались; и в июне 1712 года четырехмесячное перемирие между Великобританией и Францией отозвало от союзных армий на континенте английские войска, великий вождь которых, Мальборо, был отставлен от командования за год перед тем. Кампания 1712 года была благоприятна еще для Франции, но и во всяком случае удаление Великобритании с театра войны делало окончание последней лишь вопросом непродолжительного времени. На увещания Голландии Англия отвечала, что с 1707 года голландцы снарядили для участие в войне не более трети условленного числа кораблей, а в течение всей войны — не более половины. Палата общин, в адресе, поданном королю в 1712 году, жаловалась:

"Служба на море была несена в течение всей войны на условиях, крайне невыгодных для королевства Вашего Величества, ибо необходимость требовала, чтобы ежегодно снаряжались большие флоты для сохранения превосходства в Средиземном море и для сопротивления силе, которую неприятель мог организовать или в Дюнкерке, или в портах западной Франции, готовности Вашего Величества снаряжать вашу долю флота для всех отраслей его службы нисколько не вторила Голландия, которая ежегодно посылала в море корабли совсем не в достаточном числе по отношению к снаряжавшимся вами. Поэтому Ваше Величество были обязаны пополнять ее недочеты своими кораблями. И флот Вашего Величества должен был плавать из-за этого в ненормально многочисленном составе. И. к великому вреду для себя, оставаться в отдаленных морях в неудобное для кампании время года. Это обстоятельство также ограничило конвои для торговых судов, за недостатком крейсеров, берега были открыты для нападения, и вы были не в состоянии вредить неприятелю в самой выгодной для него торговле с Вест-Индией, откуда он получал огромные подкрепления для своей казны, без которых не мог бы нести расходы по ведению войны".

Действительно, между 1701 и 1716 годами торговля с Испанской Америкой дала Франции сорок миллионов долларов наличными деньгами. На эти жалобы голландский посланник в Англии мог только возразить, что Голландия прямо была не в состоянии выполнить свои обязательства. Неудачи 1712 года, присоединившись к настойчивому желанию Англии заключить мир, заставили и Голландию решиться на последний; Англия, несмотря на неудовольствия свои на союзников, была еще так проникнута старою ненавистью к Франции, что поддерживала все сколько-нибудь основательные требования Голландии. 11-го апреля 1713 года был наконец заключен почти общий мир — между Францией с одной стороны и Англией, Голландией, Пруссией, Португалией и Савойей с другой стороны — мир, известный под именем Утрехтского и составляющий одну из эпох в истории. Император все еще воздерживался от мира, но потеря британских субсидий сковала движения его армий, и с прекращением участия морских держав континентальная война могла бы прекратиться, однако Франция, с развязанными теперь руками, совершила в 1713 году блестящую и успешную кампанию в Германию. 7-го марта 1714 года был подписан мир между Францией и Австрией. Слабые искры войны продолжали еще тлеть в Каталонии и на Балеарских островах, которые настаивали на своем нежелании признать Филиппа V; но возмущение их было подавлено, как только оружие Франции обратилось против них. Барселона была взята штурмом в сентябре 1714 года, а острова сдались следующим летом.

Перемены, явившиеся следствием этой долгой войны и санкционированные миром, если опустить детали меньшей или преходящей важности, можно резюмировать коротко следующим образом: 1. Дом Бурбонов был утвержден на испанском троне, и Испанская монархия сохраняла свои владения в Вест-Индии и в Америке; план Вильгельма III уничтожить ее господство там рушился в тот момент, как Англия решилась оказывать поддержку австрийскому принцу и таким образом приковала большую часть своей морской силы к Средиземному морю. 2. Испанская монархия потеряла большую часть своих владений в Нидерландах, так как Гельдерланд перешел к новому королевству Пруссии, а Бельгия — к императору; Испанские Нидерланды сделались, таким образом, Австрийскими. 3. Испания потеряла также главные острова в Средиземном море: Сардиния отдана была Австрии, Менорка, с ее великолепной гаванью, — Великобритании, а Сицилия — герцогу Савойскому. — 4. Наконец, Испания потеряла еще и свои итальянские владения, так как Милан и Неаполь перешли к императору… Таковы, в главных чертах, были для Испании результаты борьбы за наследство ее трона.

Франция, оказывавшая поддержку успешному претенденту, вышла из борьбы истощенная и с значительными территориальными потерями. Она добилась утверждения короля своего собственного королевского дома на соседнем троне, но ее морская сила была истощена, ее население уменьшилось и финансовое состояние пришло в упадок. Отнятая от нее в Европе территория была на ее северо-восточной границе; и она вынуждена была отказаться от пользования Дюнкеркским портом — центром крейсерской войны, так устрашавшей английских купцов. В Америке уступка ею Новой Шотландии и Ньюфаундленда была первым шагом к полной потере Канады полстолетия спустя. Но на этот раз она удержала остров Кап-Бретон, с его портом Луисбург — ключом к заливу и реке Св. Лаврентия.

Приобретения Англии, военными действиями и по трактату, весьма близко соответствовали потерям Франции и Испании и все способствовали развитию и упрочению ее морского могущества. Гибралтар и Порт-Маон в Средиземном море и вышеупомянутые колонии в Северной Америке дали новые базы для этого могущества, способствуя расширению и улучшению национальной торговли и большему обеспечению защиты ее. Ослабление морских сил Франции и Голландии, расшатанных упадком их флотов, который явился следствием неимоверных издержек по ведению сухопутной войны, послужило только к выгоде Англии, дальнейшие сведения об этом упадке будут даны ниже. Самая невозможность для Голландии снарядить условленное число кораблей во время войны и дурное состояние снаряженных, хотя и накладывали лишнее бремя на Англию, послужили, можно сказать, к ее благу, побуждая ее флот к большему развитию и к большим усилиям. Несоответствие между морскими силами увеличилось еще уничтожением порта в Дюнкерке; так как, не будучи сам по себе первоклассным портом и не имея глубокой гавани, он в то же время обладал большими искусственными укреплениями, и его положение было особенно пригодно для того, чтобы беспокоить английскую торговлю. Он отстоит только на сорок миль от южного Форланда и от Даунса, и кратчайшее расстояние от него до английского берега Канала равно только двадцати милям. Дюнкерк был одним из самых ранних приобретений Людовика XIV, который заботился о нем, как о своем детище; срытие укреплений и засыпка порта показывают, как велико было унижение короля Франции в эту эпоху. Но Англия всегда держалась мудрой системы не основывать своей морской силы единственно только на военных позициях, ни даже только на боевых кораблях, и потому коммерческие выгоды, которые она обеспечила себе теперь во время войны и по мирному договору, были весьма велики. Торговля невольниками с Испанской Америкой, уже и сама по себе прибыльная, сделалась для Англии еще более такою как средство для огромных контрабандных сношений с этими странами, что вознаградило неуспех попыток англичан к завоеваниям там; в то же время уступки, сделанные Португалии Францией в Южной Америке, служили, главным образом, к выгоде Англии, которая по трактату 1703 года приобрела первенство в португальской торговле. Уступленные Англии Севере-Американские колонии были весьма ценны не только, и даже не главным образом, как военные станции, но и в коммерческом отношении… И кроме всего этого, Англией заключены были, на выгодных условиях, торговые договоры с Францией и Испанией. Английский министр, защищая мирный договор в парламенте, сказал: "Выгоды для нас этого мира проявляются: в увеличении нашего богатства, в большом количестве слитков металла, недавно перечеканенного в нашу монету; в огромном увеличении со времени мира числа наших судов, как рыбопромышленных, так и вообще торговых; в замечательном росте пошлин на предметы ввоза и в нашей фабричной деятельности, и в росте нашего вывоза", — одним словом, в оживлении торговли во всех ее отраслях.

В то время, как Англия оказалась, таким образом, после войны в столь выгодных условиях и явно встала в то положение морского превосходства, которое так долго сохраняла, ее старая соперница в торговле и в боях осталась безнадежно позади. В результате войны Голландия ничего не приобрела на море — ни колонии, ни станции. В торговом договоре она поставлена была относительно Франции в те же условия, как и Англия, но она не получила никаких уступок, которые давали бы ей возможность поставить ногу в Испанской Америке, как могла сделать это ее союзница. Надо сказать, что за несколько лет до мира, когда коалиция еще поддерживала Карлоса, британским министром заключен был с последним, тайно от Голландии, трактат, практически дававший Англии, монополию испанской торговли в Америке, допуская к участию в ней еще только самих испанцев, т. е. все равно, что не допуская никого, кроме англичан. Этот договор случайно сделался известным голландцам и произвел на них сильное впечатление; но Англия была тогда так необходима для коалиции, что совершенно не рисковала быть исключенной из нее другими ее членами. Приобретение Голландии на суше состояло только в праве военной оккупации в Австрийских Нидерландах некоторых укрепленных пунктов, известных в истории, как "барьерные города" (barrier towns); ничего не прибавилось ни к ее доходам, ни к населению, или к средствам производительности; ничего — к той национальной силе, которая необходима для поддержки военных учреждений.

Голландия сошла, быть может, неизбежно, с того пути, по которому двигалась сначала к богатству и главенству между державами. Настоятельные нужды ее континентального положения привели ее к пренебрежению своим флотом, что, в те дни войн и приватирства, влекло за собою потери в транспортной деятельности ее на море и в морской торговле; и хотя она высоко держала свою голову во время войны, но симптомы слабости уже проявлялись в недостатке вооруженных сил ее. Поэтому, хотя Соединенные Провинции и достигли важной цели, для которой начали войну и спасли Испанские Нидерланды от рук Франции, но успех не стоил цены его достижения. С тех пор они отклонялись в течение долгого периода от участия в войнах и в дипломатических сношениях Европы, частью быть может потому, что видели, как мало они выиграли, но еще более вследствие действительной слабости и несостоятельности. После напряженных усилий, вызванных войною, наступила реакция, беспощадно показавшая неизбежную слабость государства, территория которого мала и народонаселение малочисленно. Видимый упадок Провинций начинается с Утрехтского мира, действительный — начался ранее. Голландия перестала входить в семью великих держав Европы, ее флот не был уже более военным фактором в дипломатии, ее торговля также разделила участь общего упадка государства.

Остается еще только кратко указать на общий результат войны для Австрии и вообще для Германии. Франция уступила им Рейнскую границу, с укрепленными пунктами на восточном берегу реки. Австрия получила, как было уже упомянуто выше, Бельгию, Сардинию, Неаполь и испанские владения в северной Италии; неудовлетворенная и в других отношениях, Австрия была особенно недовольна тем, что не приобрела Сицилии и не прекратила затем переговоров до тех пор, пока ей не достался этот остров. Более важным обстоятельством для Германии, да и для всей Европы, чем это преходящее приобретение Австрией отдаленных и чуждых ей стран, было возвышение Пруссии, которая со времени этой войны сделалась протестантским и военным королевством, предназначенным быть противовесом влиянию Австрии.

Таковы были главные результаты войны за Испанское наследство, "самой большой из войн, когда-либо виденных Европой со времен Крестовых походов". Это была война, главный военный интерес которой сосредоточивался на суше; война, в которой сражались два из величайших полководцев всех времен, Мальборо и принц Евгений; о битвах между ними — Бленгеймской, Рамильесской, Мальплакетской и Туринской — знают даже случайные читатели истории, в то же время много еще других способных людей отличились на разных театрах войны во Фландрии, Германии, Италии и Испании. На море же состоялось только одно большое сражение, и то едва достойное упоминания. Тем не менее, взглянув на непосредственные и очевидные результаты войны, разве не делается ясным, для кого жатва ее была благодетельной.

Для Франции ли, единственным выигрышем которой было утверждение Бурбона на троне Испании? Для Испании ли, которая увидела на своем троне короля из дома Бурбонов, вместо короля дома Австрийского, вследствие чего союз ее с Францией сделался теснее? Для Голландии ли, купившей линию укрепленных городов ценою разрушения своего флота и разорения народа? Наконец, для Австрии ли, которая сражалась на деньги морских держав и приобрела такие морские государства, как Нидерланды и Неаполь?.. Одним словом, дала ли жатва войны лучшие плоды тем, которые вели ее более или исключительно на суше, добиваясь территориальных приобретений, или же Англии, которая, в сущности, платила за эту континентальную войну и даже поддерживала ее своими войсками, но которая в то же время расширяла свой флот, усиливая, распространяя и оберегая свою торговлю, захватывая морские позиции — короче сказать, созидая и развивая свое морское могущество на развалинах своих соперников — друга и недруга, безразлично? Не для того, чтобы умалять значение выгод, доставшихся на долю других держав, останавливаем мы внимание на развитии морской силы Англии, эти выгоды только резче выделяют громадность тех, которые достались на ее долю. Была выгодна для Франции замена недруга другом в тылу, хотя ее военный и коммерческий флоты и были уничтожены. Было выгодно для Испании установление близких сношений с такою жизненною страною, как Франция, после столетия политической смерти, и спасение большей части ее подвергавшихся опасности владений. Было выгодно для Голландии окончательное освобождение от наступательных действий французов и переход Бельгии в руки сильного государства из рук государства слабого. И без сомнения было благом для Австрии не только остановить, главным образом за чужой счет, успехи своего наследственного врага, но также и получить такие провинции, как Сицилию и Неаполь, которые при мудром правительстве могли сделаться основанием внушительной морской силы. Но ни одна из этих выгод отдельно, ни все вместе, не могли сравниться количественно, и тем более по прочности, с выгодою для Англии той беспримерной морской силы, которая возникла в течение войны Аугсбургской лиги и получила свою полноту и законченность в войне за Испанское наследство. Эта сила дала Англии господство в океанской торговле, опиравшееся на военный флот, который не имел соперника, да и не мог его иметь при истощенном состоянии других наций, и для которого теперь были базы на сильных позициях во всех оспаривавшихся областях света. Хотя у Англии тогда еще и не было владений в Индии, но огромное превосходство ее флота уже давало ей возможность сделаться хозяйкой сообщений других наций с этой богатой и отдаленной страной и настаивать на своей воле во всех спорах, возникавших между торговыми станциями различных национальностей. Торговля, поддерживавшая ее процветание и военную силу ее союзников в течение войны, хотя и терпевшая от крейсеров неприятеля (которым Англия могла уделить только второстепенное внимание посреди множества предъявлявшихся к ней требований), вступила со стремительной быстротою в новую жизнь, когда война была окончена. Народы всего цивилизованного мира, истощенные своим участием в общих страданиях, жаждали возвращения мирного процветания и мирной торговли; но ни одна страна не была подготовлена так, как Англия — по богатству, по капиталам и по развитию мореходства — к тому, чтобы организовать и пожать выгоды всякого предприятия, содействовавшего обмену товаров и законными, и незаконными путями. В войне за Испанское наследство мудрая политика Англии и истощение других держав способствовали постоянному развитию не только ее флота, но и ее торговли: в самом деле, при опасном состоянии морей, пересекавшихся самыми смелыми и неутомимыми крейсерами, когда-либо посылавшимися Францией, только сильнейший военный флот обеспечивал и большее торговое мореходство. Поэтому британские коммерческие суда, будучи лучше защищаемы, чем голландские, приобрели репутацию более надежных, и таким образом транспортное дело мало-помалу переходило в руки Англии; а уже раз предпочтение ее судов установилось, то вероятно было ожидать, что оно сохранится и на будущее время.

"Сводя все вместе, — говорит историк британского флота, — я сомневаюсь, чтобы престиж Англии или дух ее народа стояли когда-либо выше, чем в этот период. Успех нашего оружия на море, необходимость защиты нашей торговли и популярность каждого шага, предпринимавшегося для увеличения нашей морской силы, вызывали такие меры, которые ежегодно увеличивали последнюю. Отсюда и произошла огромная разница, по сравнению с прошлым, обнаружившаяся в королевском флоте около 1706 года, когда корабли стали много лучше и число их сильно увеличилось против того, как было во времена Революции или даже ранее. Таким образом и случилось, что наша торговля скорее увеличилась, чем уменьшилась в течение прошлой войны и что мы выиграли так знаменательно много нашими тесными сношениями с Португалией"[72].

Морская сила Англии, таким образом, не заключалась единственно лишь в большом военном флоте, с которым мы обыкновенно слишком исключительно связываем ее; Франция имела такой флот в 1688 году, и он "высох и исчез", подобно листу в огне. Не основывалась также морская сила Англии и на одной только процветавшей торговле ее; в начале эпохи, следовавшей за рассматриваемой нами теперь, торговля Франции приняла почтенные размеры, но первое дуновение войны смело с морей ее торговый флот, подобно тому, как некогда флот Кромвеля смел с морей флот Голландии. Но лишь соединением тщательно взлелеянных названных двух элементов достигла Англия морской силы, несравненно превосходившей силу других государств; и это превосходство прочно устанавливается и резко выделяется со времени войны за Испанское наследство. До этой войны Англия была одною из морских держав; после нее она сделалась морской державой, не имеющей соперника. И своей силой она владела одна, не разделяя ее с другом и не стесняемая врагом. Она сама была богата, и при своем обладании морем и при обширном мореходстве она так хорошо держала в руках источники благосостояния, что ей не представлялась опасность чьего-либо соперничества на океане. Таким образом, приобретения морской силы и богатства были не только велики, но и прочны, так как источники их всецело находились в ее руках; тогда как приобретения других государств были не только ниже по степени, но и слабее по роду, потому что они зависели более или менее от доброй воли других народов.

Но может быть подумают, что мы приписываем одной только морской силе величие и богатство какого бы то ни было государства; конечно нет. Надлежащее пользование морем и господство на нем составляют вместе только одно звено цепи обмана, которым накопляется богатство. Но это звено центральное, и владеющий им как бы налагает контрибуцию на другие нации в свою пользу; оно, как история, кажется, ясно показывает, вернее всех других собирает к себе богатства. В Англии господство на море и пользование им, кажется, возникли естественно, из стечения многих обстоятельств; кроме того, годы, непосредственно предшествовавшие войне за Испанское наследство, ознаменовались рядом финансовых мер, характеризованных Маколеем, как "глубокие и прочные основания, на которых должно было воздвигнуться самое гигантское здание коммерческого благосостояния, какое только видел когда-либо мир". Могут спросить, однако, разве дух народа, склонный к торговле и развитый ею, не облегчает принятия таких мер; разве эти последние, по крайней мере частью, не возникают из морской силы нации так же, как и помогают ей? Как бы то ни было, но не будем отворачиваться от факта, что на противоположном берегу Канала существует нация, стоявшая впереди английской; нация, особенно хорошо обставленная, по своему положению и ресурсам, для обеспечения военного и коммерческого господства на море. Положение Франции имеет ту особенность, что из всех великих держав она одна только имела свободный выбор: другие державы в вопросе расширения своих границ были более или менее привязаны или главным образом к земле, или главным образом к морю; Франция же, при обширной сухопутной границе, имела еще берег, омываемый тремя морями. В 1672 году она решительно ступила на путь территориального распространения раздвижением сухопутных границ. В то время минуло уже двенадцать лет, как Кольбер управлял финансами страны, и из состояния ужасного расстройства так поправил их, что доход короля Франции более чем вдвое превышал доход короля Англии. В те дни Франция давала субсидии Европе; но планы и надежды Кольбера на будущее Франции основывались на создании ее могущества на море. Война с Голландией задержала выполнение этих планов, поступательное движение по пути к благосостоянию прекратилось, и нация, отрезанная от внешнего мира, как бы замкнулась в самой себе. Без сомнения, многие причины работали вместе для бедственного результата, отметившего конец царствования Людовика XIV: непрерывные войны, дурная администрация в последнюю половину этого периода, постоянная чрезмерная расточительность… Но собственно во Францию ни разу не было сделано вторжения; война, за немногими исключениями, велась за ее пределами; ее внутренняя промышленность мало страдала от прямых враждебных действий. В этих отношениях обстоятельства благоприятствовали ей почти так же, как Англии и более, чем другим ее неприятелям. Что же сделало такую разницу в результатах? Почему Франция была угнетена и истощена, тогда как Англия ликовала и процветала? Почему Англия продиктовала, а Франция приняла условия мира? Причина, очевидно, заключалась в различии богатства и кредита. Франция сопротивлялась одна против многих врагов, поднятых и ободрявшихся английскими субсидиями. Лорд-казначей Англии в письме своем к Мальборо в 1706 году говорит: "Хотя и земледелие, и промышленность, как Англии, так и Голландии, несут чрезвычайное бремя, тем не менее кредит обеих продолжает быть хорошим; тогда как финансы Франции настолько истощены, что она принуждена давать двадцать и двадцать пять процентов на стоимость каждого пенни, посылаемого ею за пределы королевства, если только она не посылает его прямо в монете".

В 1712 году издержки Франции равнялись 240 000 000 франков, тогда как налоги давали только 113 000 000 валового дохода, из которых, за вычетом убытков и необходимых расходов, поступило в казначейство только 37 000 000; дефицит старались покрыть займом в счет будущих годов и рядом необыкновенных операций, которые не легко назвать или даже понять. "Летом 1715 года (через два года после заключения мира) казалось, что положение не может сделаться хуже — не было ни общественного, ни частного кредита, государство не имело более дохода, не заложенные еще статьи дохода должны были идти на покрытие займов, ни труд, ни потребление не оживлялись за недостатком денежного обращения, на развалинах общества царило ростовщичество. Попеременные повышения и понижения цен на съестные припасы окончательно истощили народ. В среде его и даже в среде армии вспыхивали "голодные" бунты, фабрики разорялись или прекращали работы, нищие осаждали города. Поля были покинуты и оставались невозделанными за недостатком инструментов, удобрения и живого инвентаря, дома разрушались… Монархическая Франция, казалось, была готова испустить последний дух, вместе со своим престарелым королем"[73].

Так обстояли дела во Франции, при ее населении в девятнадцать миллионов, в то время, как на всех Британских островах насчитывалось только восемь миллионов, с землею, гораздо более плодородною и производительною, чем в Англии, и это было еще до великой эпохи угля и железа. "В противоположность этому, огромные суммы, вотированные парламентом в Англии в 1710 году, глубоко поразили Францию, потому что, в то время, как ее кредит был низок, или даже потерян совсем, наш достиг своего зенита". В течение той же войны "проявился тот мощный дух предприимчивости между нашими коммерсантами, который сделал их способными исполнять все планы, с энергией, поддерживавшей постоянное обращение денег в королевстве и так ободрявшей все мануфактуры, что о тех временах остается благодарное воспоминание в менее счастливые дни". "Из договора с Португалией мы извлекли огромные выгоды… Португальцы начали чувствовать благодетельное влияние своих бразильских золотых приисков, и громадные торговые сношения, которые завязались у них с нами, передали их богатство, в значительной мере, нам. И это так и оставалось всегда с тех пор, не будь этого, я не знаю как выносили бы мы военные издержки… Денежное обращение в государстве возросло весьма значительно, что также должно быть приписано, в большой мере, нашей португальской торговле, а этой торговлей, как я уже показал, мы обязаны были всецело нашей морской силе (которая вырвала Португалию из союза с двумя коронами и отдала ее под покровительство морских держав). Наша торговля с испанскими владениями в Вест-Индии, через Кадикс, конечно была прервана в начале войны, но потом она была в значительной мере восстановлена и через Кадикс, и прямым сообщением с несколькими провинциями, признавшими эрцгерцога, так же, как и через Португалию, через которую велась большая, хотя и контрабандная, торговля. В то же время нам приносила весьма большие выгоды торговля с испанцами в Вест-Индии (также контрабандная)… Наши колонии, хотя и жаловавшиеся на пренебрежение ими, становидись богаче, населеннее и распространяли свои торговые операции дальше, чем прежде… Национальная цель, преследовавшаяся Англией в этой войне, была в значительной мере достигнута — я подразумеваю уничтожение французской морской силы, потому что после сражения при Малаге мы не слышим ничего более о больших флотах Франции, и хотя вследствие этого число ее приватиров значительно увеличилось, но тем не менее потери наших купцов были гораздо менее тяжелыми в последнем, чем в предшествовавшем царствовании… Конечно, чувствуешь большое удовлетворение в том, что несмотря на такую большую враждебную нам морскую силу, как собранная королем Франции в 1688 году, и на те затруднения, при которых нам пришлось вести борьбу, а также несмотря на то, что мы вышли из тяжелой войны в 1697 году обремененными долгом, слишком значительным для погашения его в течение кратковременного мира, мы все-таки уже около 1706 года, вместо того, чтобы видеть флот Франции у наших берегов, ежегодно посылали сами сильный флот для наступательных действий против неприятельского, превосходящий его не только в океане, но и в Средиземном море, из которого всецело вытесняем его одним появлением нашего флага… Этим мы не только обеспечили свою торговлю с Левантом и увеличили свои выгоды в сношениях со всеми итальянскими принцами, но еще нагнали страх на государства Берберии и отвратили султана от выслушивания каких бы то ни было предложений со стороны Франции. Таковы были плоды увеличения нашей морской силы и способа пользования ею… Такие флоты были необходимы, они одновременно защищали и наш флаг, и наших союзников и привязывали их к нашим интересам, наконец, что имеет еще большую важность, чем все остальное, так это то, что упомянутые флоты наши установили репутацию нашей морской силы так прочно, что мы чувствуем даже до этих дней (1740 г.) счастливые последствия приобретенной таким образом славы"[74].

Нет необходимости прибавлять к этому еще что-нибудь. Таково было положение "Державы Морей" в течение тех лет, в которые, по сказаниям французских историков, ее торговля расхищалась французскими крейсерами. Английский писатель допускает серьезные потери. В 1707 году, т. е. по прошествии пяти лет от начала войны, отчеты, согласно рапорту комитета палаты лордов, "показывают, что с начала войны Англия потеряла 30 военных кораблей и 1146 коммерческих, из которых 300 были отбиты, тогда как мы взяли от французов 80 военных кораблей и 1346 коммерческих; было также взято 175 приватиров". Большая часть военных кораблей, как было объяснено выше, вероятно, действовала, как приватиры — на условиях, заключенных с правительством частными лицами. Но каковы бы ни были относительные числа, нет надобности прибавлять еще какой-либо аргумент к тем сведениям, которые были уже изложены, чтобы показать невозможность сломить большую морскую силу операциями одной только крейсерской войны, не основанной на больших флотах. Жан Бар умер в 1702 году; но в Форбэне, Дю Кассе и других, а более всего в Дюге-Труэне, он оставил достойных преемников, равносильных самым жестоким уничтожателям неприятельской торговли, каких когда-либо видел мир.

Имя Дюге-Труэна заставляет нас, прежде чем проститься окончательно с войною за Испанское наследство, упомянуть об его величайшей приватирской экспедиции, на таком расстоянии от отечества, на котором редко проходилось бывать моряками его профессии, и иллюстрирующей весьма интересно дух таких предприятий того времени, а также и те сделки, до каких дошло французское правительство. Небольшая французская эскадра атаковала Рио-де-Жанейро в 1710 году, но, будучи отбита, потеряла несколько человек пленными, которые, как говорили, были подвергнуты смертной казни. Дюге-Труэн просил позволения отомстить за это оскорбление, нанесенное Франции. Король согласился и отдал в его распоряжение корабли с экипажем; между королем, с одной стороны, и компанией Дюге-Труэна, с другой стороны, заключен был формальный контракт, точно определявший материальное участие в экспедиции каждой стороны, в этом контракте мы находим, между прочим, странное условие, чисто торгового характера, требовавшее от компании уплаты тридцати франков штрафа за каждого солдата или матроса, который или умрет, или будет убит, или дезертирует во время крейсерства. Король должен был получить одну пятую часть чистой прибыли и принять на свой счет убытки от крушения судна или от повреждений его в сражении. По этим условиям, исчисленным в подробном и длинном контракте, Дюге-Труэн получил шесть линейных кораблей, семь фрегатов и более двух тысяч солдат, с которыми и отплыл в 1711 году в Рио-де-Жанейро; овладев последним после ряда операций, он позволил выкупить его ценою около четырехсот тысяч долларов — сумма, которая по масштабу нашего времени, вероятно, соответствует миллиону — и еще сверх того потребовал пятьсот ящиков сахару. Приватирской компании отчислилось от этого предприятия около девяноста двух процентов на затраченный капитал. Так как два линейные корабля этой экспедиции при обратном путешествии пропаяй без вести, то выгоды короля, вероятно, были малы.

В то время, как война за Испанское наследство охватила всю Западную Европу, на востоке последней происходила борьба> которая могла иметь глубокое влияние на исход упомянутой войны. Швеция и Россия завязали между собою военные действия, венгры возмутились против Австрии, и к участию в этом деле привлечена была и Турция, хотя не ранее как к концу 1710 года. Если бы Турция помогла венграм, то она сделала бы сильную диверсию, не впервые в истории, в пользу Франции. Английский историк полагает, что она была удержана от этого страхом перед английским флотом. Во всяком случае она не помогла Венгрии, и последняя была покорена. Война между Швецией и Россией имела результатом русское преобладание на Балтийском море, низведение Швеции — старой союзницы Франции — на роль второстепенного государства и решительное вступление России с этого времени в сферу европейской политики.

Примечания:

6

{6}Под базой долговременных операций "понимается страна, откуда исходят все ресурсы, где соединены большие линии сообщений сушей и водой, где находятся арсеналы и вооруженные посты".

7

{7}Интересное доказательство того, какое значение приписывается морской силе Великобритании большим военным авторитетом, находим во введении Жомини к его труду "История войн Французской Революции". Он выставляет как основной принцип европейской политики то положение, что неограниченное расширение морской силы не должно быть допущено ни для одного государства, к которому нельзя подойти с суши — определение, приложимое только к Англии.

69

{69}Martin. History of France.

70

Then on the both sides the leaders
Gave signal for the charge;
And on both sides the footmen
Strode forth with lance and targe;
And on both sides the horsemen
Struck their spurs deep in gore,
And front to front the armies
Met with a mighty roar.

[Тогда с обеих сторон вожди
Дали сигнал к нападению;
И с обеих сторон пехотинцы
Устремились вперед с копьем и щитом;
И с обеих сторон всадники
Вонзили глубоко, до крови, свои шпоры,
И лицом к лицу армии
Сошлись с великим шумом].

71

{71}Lapeyrouse-Bonfils: Hist, de la Marine Francaise.

72

{72}Campbell: Lives of the Admirals.

73

{73}Martin: History of France.

74

{74}Campbell: Lives of the Admirals.