Глава 13

Юго-Восточная Европа в эпоху крестовых походов (1095–1261)

Династия Комнинов. — Захват власти Андроником. — Династия Ангелов. — Роль толпы в этих переворотах. — Ослабление римско-византийского патриотизма. — Недостатки государственного строя Византии. — Дробление империи. — Социальное положение страны. — Колонат и рабство. — Муниципальная администрация. — Церковь. — Преследование еретиков. — Монахи-разбойники. — Промышленность и торговля. — Вымогательства фиска. — Вымогательства чиновников. — Экономический упадок империи. — Военный флот. — Армия. — Византийская цивилизация. — Блеск Константинополя.

Династия Комнинов. Почти все государи из династии Комнинов были люди энергичные и деятельные, смелые и настойчивые в своей политике, честные в своей личной жизни. Алексей I без устали воевал на берегах Адриатического моря с норманнами обеих Сицилии, во Фракии с печенегами, узами и куманами, в Малой Азии с турками-сельджуками, наконец, он отвратил опасность, которой грозил Византии первый крестовый поход. Его сын, Иоанн I (1118–1148) по прозванию Калоян, то есть Иоанн Добрый, без устали носится от границ Азии к границам Европы, разбивает печенегов у Берреи и с иконой Богоматери во главе своих колонн прорывает цепь их повозок (1122), обращает в бегство сербов (1123) и венгров (1124), возвращается в Азию, чтобы отнять у сельджуков (1126–1137) и у армян (1137) их завоевания, и умирает во время похода в Киликию.

Еще более блестяща военная доблесть его сына Мануила I (1143–1180). Тотчас после коронования он предпринимает поход против сельджуков, гонит их султана до Икония, нападает на них на пути к их столице, почти один, в императорской одежде, бросается в их ряды, на обратном пути, безоружный, получает рану и лишь к ночи возвращается в свой лагерь (1146). Ускользнув от опасностей второго крестового похода, он отправляется осаждать цитадель Корфу, которую отняли у него норманны; он предпринимает самые рискованные атаки, бросается на приступ сам-друг с мегадуком Контостефаном, и ядро катапульты ранит его в спину (1149). В следующем году он подвергается внезапному нападению печенегов и спасается с раной в щеке. В 1164 г., переезжая через Дунай и заметив, что одна из его лодок тонет, он бросается в реку, чтобы спасти ее. В 1176 г., предприняв поход против Икония, он неосторожно углубляется в Мириокефаль-ское ущелье близ устьев Меандра; турки осыпают греков градом стрел, конница смешивается с пехотой — армия погибает, почти ни один из военачальников не остается в живых, и неверные показывают Мануилу на конце копья голову его племянника Иоанна Ватациса; император бросается в самую гущу турок, и к вечеру ему удается проложить себе дорогу. Этими подвигами он показал своим латинским союзникам и крестоносцам, что не они одни могут похвастать храбростью и даже безрассудством; относясь к делу крестового похода так же страстно, как и они, ведя всю свою жизнь священную войну, которой они отдавались лишь порывами, истинный воин Христа, столь же отважный, как паладины рыцарских поэм, он опроверг легенду о вырождении и трусости греков. Он соперничал с ними на турнирах, которые до тех пор представляли собой чисто латинское мероприятие и на которых рыцарь получал свое высшее посвящение. На турнире 1156 г. в Антиохии Мануил вышел на арену с принцами своего дома и в свалке, где «одни опрокидывались навзничь на круп своей лошади, подняв ноги вверх, другие падали ниц на шею коня, тот падал с лошади, другой бросался в бегство от вражеских копий, прикрыв лицо щитом, где хлопали знамена в руках несущихся галопом всадников, — в этих играх, полных такого разнообразия и изящества, что казалось, будто Венера соединилась с Марсом и Беллона с Грациями, среди страстного соперничества греков, горевших желанием одержать верх над латинянами, и тех, которых приводила в негодование мысль, что греки могут победить их, — император Мануил одним ударом опрокинул двух западных рыцарей» (Никита). В Константинополе западные турниры скоро начали вытеснять с ипподрома те цирковые игры и борьбу партий, которые в течение стольких веков увеселяли и волновали население главных городов империи.

Мануил ввел даже в национальных войсках западное вооружение: маленькие круглые щиты были заменены большими щитами, прикрывавшими все тело, короткие и ломкие дротики — длинными копьями.

Если исключить религиозное различие, греческая империя все более уподоблялась Западу. Прошло то время, когда базилевс боялся брачных союзов с «варварами». Мануил Ком-нин женился на свояченице немецкого императора Конрада III, Берте Зульцбахской, которой он дал греческое имя Ирина; после ее смерти он искал руки католички принцессы Триполийской, затем женился на антиохийской принцессе Марии. Свою дочь Марию он обручил с братом венгерского короля Белой, затем выдал ее за Ренье, второго сына мон-ферратского маркиза Вильгельма. Для своего двухлетнего сына Алексея он просил в жены одну из дочерей Фридриха Барбароссы; когда Алексею минуло 12 лет, он обручил его с 8-летней дочерью французского короля Людовика VII, Агнесой, или Анной (1180). Таким образом династия Комнинов вступила в семью великих западных держав.

Благодаря доблести этих первых Комнинов, а также благодаря их дипломатическому искусству, которое часто одерживало верх над плутнями венецианцев и коварством норманнов, границы империи оставались почти нетронутыми и были даже возвращены некоторые из утраченных владений. От Южной Италии и Сицилии Византия окончательно отказалась: в 1138 г. последний итальянский город империи, Неаполь, открыл свои ворота норманнам. Кроация перешла под власть венгров; Далмацию оспаривали друг у друга венгры и венецианцы; Сербия сохранила свою независимость, но Болгария оставалась подвластной императору, и Дунай по-прежнему служил границей империи. Все Эгейское море, все его острова — даже Крит, Родос и Кипр — зависели от Византии, равно как и восточное и южное побережья Черного моря, от Херсонеса на Крымском полуострове до Кавказа, от Кавказа до Самсуна (единственного берегового пункта, занятого сельджуками), от Самсуна до Босфора. Греческие владения в Малой Азии, граница которых со стороны Икония, правда, часто менялась, простирались до Амастриды по ту сторону Бруссы и Меандра. Киликию греки еще оспаривали у армян.

Внутри единство империи оставалось ненарушенным. Быть может, албанские шкипетары, потомки древних пелазгов, славяне, майноты и цаконы Пелопоннеса и валахи, жившие на Балканах, Родопе и Пинде, не платили постоянно податей, но все признавали верховную власть самодержца. Даже правителей далекого Трапезунда он держал в покорности.

Захват власти Андроником. Это положение дел разрешилось внутренней революцией. Когда Мануил умер (1180), власть перешла к его 12-летнему сыну Алексею II, провозглашенному императором, и к молодой регентше, Марии Антиохийской. Вокруг красивой вдовы толпились поклонники. Она приблизила к себе протосебаста Алексея и предоставила ему полную власть в государстве. Образовался заговор, во главе которого стали принцы и принцессы императорской фамилии. Будучи выданы, они, чтобы спасти свою жизнь, возмутили народ и заперлись в храме св. Софии, где были осаждены войсками регентши. Дело кончилось соглашением и амнистией.

Этой смутой решил воспользоваться Андроник Комнин, двоюродный брат покойного императора; как почти все члены этой фамилии, он был энергичен, храбр и умен; он сопровождал Мануила во многих походах. Но все его достоин— ства омрачались безграничным честолюбием, распутством и жестокостью. Мануил вынужден был удалить его от двора, для чего назначил его правителем одной из областей на границе Кроации (1151), затем в Киликии. Ему дали титул цезаря, чтобы он мог жениться на Констанции, вдове Раймонда Антиохийского, но он предпочел жениться на Филиппе Ан-тиохийской, сестре императрицы Марии, затем бросил ее и женился на вдове иерусалимского короля Феодора. Два раза он пытался умертвить Мануила. Он вступал в заговор сначала с венграми, потом с турками, затем был снова прощен и назначен правителем Энона на Черном море. После этого немолодой уже Андроник, казалось, остепенился; он усвоил манеры серьезного и благочестивого человека и начал писать богословские трактаты. Узнав о константинопольском мятеже, в котором были сильно замешаны его сыновья, Мануил и Иоанн, он взял на себя роль защитника нравственности, оскорбленной дурным поведением императрицы, и покровителя молодого базилевса, притесняемого любовником его матери. Императорский флот перешел на его сторону. Народный мятеж открыл ему ворота столицы. Он велел выколоть глаза протосебасту Алексею, потом со слезами бросился к ногам молодого государя, посетил могилу Мануила и оросил ее слезами. Алексей II был коронован при жизни своего отца; Андроник короновал его вторично, причем сам нес его на руках в церковь. Затем он обвинил императрицу в том, что она навлекла на страну венгерское нашествие, и заставил молодого государя подписать смертный приговор своей матери, которая была задушена и брошена в море. Еще раньше были отравлены дочь Мануила, Мария, и ее муж, цезарь Иоанн. Вожди знати были ослеплены. Погибли даже те, которые оказали помощь Андронику в его предприятии. Узурпатор оставил молодому базилевсу внешние признаки власти, поощрял его вести веселый образ жизни и окружил его стражей. По настоянию толпы, сенат вынужден был признать Андроника императором, соправителем своего воспитанника. Он лицемерно противился этому и как бы против воли короновал себя в храме св. Софии; здесь он возобновил свою клятву охранять и поддерживать Алексея II. Спустя несколько дней молодой государь был задушен в своей постели. Андроник, по преданию, топтал его труп ногами, велел отрезать ему голову и бросить тело в море при звуках музыки (1183). Устрашенный синод даровал убийце полное отпущение.

Затем 60-летний тиран женился на 11-летней невесте Алексея II, Агнесе Французской, сестре Филиппа Августа. Новые казни обрушились на аристократию. Соседние государства наполнились беглецами, которые подстрекали их к войне против узурпатора, осаждая просьбами сицилийского короля, папу, немецкого императора, венгерского короля, иконийского султана и христианских государей Палестины. Андроник удвоил свою энергию и жестокость. Исаак Ангел был осажден в Никее; Андроник обещал жителям амнистию, но, вступив в город, велел перебить всех, кроме Исаака Ангела и епископа. Та же участь постигла Бруссу и Лопадион. Побочный сын императора Мануила, Алексей, был ослеплен, его секретарь Мамал — сожжен живым. В то время венгры и сицилийцы опустошали провинции. Некто Исаак Комнин провозгласил себя независимым на острове Кипре и одел пурпурные сапоги. Взбешенный Андроник издал указ, который осуждал на смерть всех пленных, взятых в гражданской войне, всех, кто уже был ослеплен, а также их родственников и друзей. Непонятно, почему он пощадил своего никейского пленника Исаака Ангела. Вероятно, тирана успокоил его беспечный характер.

Один отшельник по имени Сет, занимавшийся магией, предсказал ему, что не позже сентября 1185 г. его сменит на престоле этот самый Исаак. Андроник только посмеялся над этим. Но во время одной отлучки Андроника его главный советник Агиохристофорита счел нужным арестовать Исаака. Последний, будучи пробужден от своей беспечности близостью опасности, решил защищаться; вооружившись мечом, он прорвал стражу, бросился на Агиохристофориту и разрубил ему голову. Затем он бежал в храм св. Софии и призвал народ к оружию. Тюрьмы, наполненные вождями знати, были отперты. Исаака посадили на коня, бежавшего из царской конюшни и покрытого пурпурным чепраком, и провозгласили императором. Подоспевший тотчас Андроник сделал попытку запереться в своем дворце, но толпа разбила ворота. Он попытался бежать в лодке, но был схвачен Исааком и отдан на волю рассвирепевшей толпы. Благодаря его крепкому телосложению, его муки длились несколько дней; ему вырвали бороду, разбили зубы, отрезали руку, выкололи глаз, затем бросили голого в темницу, потом возили по городу на паршивом верблюде, забрасывали камнями и обливали кипятком; потом его привели на ипподром и повесили за ноги; солдаты забавлялись тем, что кололи и резали его. Поднося ко рту свою обрубленную кисть, он беспрестанно повторял: «Господи, помилуй меня! Зачем ломаете вы поломанный тростник?» Так прекратилась славная династия Комнинов (1185).

Династия Ангелов. Двойная революция, возвысившая и свергшая Андроника, нанесла империи удар, от которого она уже никогда не оправилась. Константинопольская чернь узнала вкус крови; в областях узы покорности были порваны; жестокости, которым подверглись в 1182 г. латиняне, восстановили против империи венгров, норманнов и венецианцев.

Чтобы справиться с этим всеобщим разложением, нужен был энергичный император, нужен был новый Комнин. Между тем Исаак Ангел проявил энергию только однажды, когда защищал свою жизнь от палачей. Спустя 10 лет, во время третьего похода, предпринятого им против возмутившихся болгар и валахов, вспыхнула новая революция.

Его брат Алексей склонил на свою сторону армию, собранную Исааком. Император бежал в Стагиру, но был схвачен там и привезен в Константинополь. Он был ослеплен и вместе со своим сыном Алексеем заперт в одной из башен дворца.

Алексей III (1195–1203), чтобы вознаградить своих помощников по перевороту, должен был грабить империю; он так щедро раздавал чины, что они потеряли всякое значение; его царствование было настоящей анархией. Беспрестанно возникали заговоры и мятежи; народ провозгласил императором сначала некоего Контостефана Астролога, затем Комнина Иоанна Толстого, который, по описанию Никиты, был пузат как бочка. Водворившись в большом дворце, он вместо того, чтобы принять какие-нибудь меры для своей защиты и спасения, в течение тех немногих часов покоя, которые оставил ему Алексей, только и делал, что жаловался на жажду, пил, вытирал пот, стекавший ручьями с его огромного тела, и отдувался, как дельфин, тогда как народ ждал восхода солнца, чтобы разграбить дома богачей. Между тем подоспела варяжская стража, и голова толстяка упал к ногам императора. Таково было состояние Византии, когда явилось латинское войско.

Исаак II был выпущен крестоносцами из темницы и начал править совместно со своим сыном Алексеем IV. 1 августа 1203 г. они были коронованы, а в январе 1204-го свергну-ты с престола. Их царствование продолжалось шесть месяцев. Новый узурпатор, Алексей Дука по прозванию Мурзуфл, «со сросшимися бровями», царствовал под именем Алексея V менее трех месяцев; Исаак II умер от испуга, а Алексей IV был задушен. Вторичное взятие Константинополя крестоносцами не положило конца этим семейным трагедиям; оба свергнутых императора, Алексей III и Мурзуфл, из которых второй был зятем первого, встретились в Мосинополе во Фракии, и здесь Алексей, предательски схватив Мурзуфла, ослепил его и выдал латинянам, которые сбросили его с вершины Феодосиевой колонны (1204).

Исаак II убивает Андроника, Алексей III убивает Исаака II, Алексей IV приводит в Константинополь латинян, чтобы свергнуть Алексея III, Мурзуфл удушает Алексея IV и ослепляет Алексея III — такова вкратце история Ангелов.

Роль толпы в этих переворотах. Самая замечательная черта революций конца XII в. заключается в том, что в них уже менее прежнего заметно участие сената, придворной знати, церкви и армий, носивших более или менее национальный характер. Главную роль играет в них народ или, вернее, чернь Византии. Народ содействует захвату власти Андроником; он же, наскучив своим любимцем, помогает узурпации Исаака Ангела и обращает казнь Андроника в долгую пытку; он же затевает все эти мятежи против Алексея III. Вторая роль в переворотах после черни принадлежит армии, и особенно иностранным войскам, латинским и кавказским.

Ослабление римско-византийского патриотизма. Упадок греко-римского патриотизма обнаруживается в том, что никогда, ни в одну эпоху не обращались так смело за помощью к иностранцам. Мы видели образ действий эмигрантов после воцарения Андроника; при Исааке II мятежники дерзко требуют амнистии, угрожая отправиться к варварам и «помочь им одолеть римлян»; после свержения Исаака II его сын Алексей IV навлекает на империю самого страшного из ее врагов — крестовый поход. Впрочем, это явление было результатом брачных уз с Западом; Ангелы продолжают идти по этому пути: Исаак II женился на Маргарите, дочери венгерского короля Белы III; Филипп Швабский, будущий немецкий император, был его зятем. Среди подданных совершенно исчезло чувство солидарности: Никита рассказывает, как крестьяне во время разграбления Константинополя крестоносцами смеялись над бедствием, постигшим горожан, покупали у победителей награбленное ими добро и старались обогатиться за счет общего бедствия в надежде, что эти латиняне, «пожиратели быков», посетят и их самих.

Дело в том, что сам эллинизм, который до сих пор составлял национальную связь между провинциями, находится теперь в упадке. В Европе он перестал производить впечатление на бывших варваров, образовавших уже самостоятельные государства и церкви. Он не только не делает более приобретений за счет болгар, сербов, шкипетаров, валахов, славян и других народов империи, но во многих областях даже отступает перед ними. На востоке от Босфора он потерял провинции Каппадокию, Пафлагонию, Галатию и Сирию, которые дали православной церкви столько учителей, империи — столько доблестных государей и которые долго составляли главную силу нации и главное богатство государства. Оставшись только при своих европейских провинциях, наводненная чужеземными племенами, Византийская империя оказалась выбитой из колеи. В конце XIII в., поднявшись из упадка, она будет не в силах вернуть себе все провинции, которыми владели еще Комнины и даже Ангелы.

Недостатки государственного строя Византии. Прошло то время, когда одна династия — македонская, основанная Василием I, — могла занимать престол беспрерывно в течение 190 лет, от 867 до 1057 г.; когда попытки захвата власти со стороны тех честолюбцев, которым удавалось достигать звания соправителей, всегда кончались неудачей; когда народ и знать признавали нечто вроде законного престолонаследия. Даже в ту эпоху можно было сожалеть о том, что в империи не существует прочно установленного закона о престолонаследии или наследования от отца к сыну, как во Франции и Англии, или, наконец, регулярной избирательной системы, как в «Священной Римской империи» и государстве св. Петра. Единственный принцип, который можно было различить среди всевозможных государственных переворотов, заключался в том, что император имел право назначать своего преемника, не считаясь, даже по отношению к своим сыновьям, с порядком старшинства по рождению: один из лучших государей, которых дала Византии династия Комнинов — Иоанн Добрый — завещал корону своему младшему сыну Мануилу, обойдя старшего, Исаака. Эта династия, занимавшая трон без серьезного противодействия с 1081 по 1180 г., то есть почти 100 лет, может еще сравниться по устойчивости с династией Василия I. Убиение Алексея II Андроником вызвало глубокую смуту в обществе, дало волю грубым силам и повлекло за собой множество жертв. Эти события нанесли государству неисцелимую рану: престиж царской власти был сломлен навсегда.

Между тем никогда еще императорская власть не обнаруживала такой жестокости по отношению к мятежникам. По малейшему подозрению мнимых заговорщиков арестовывали, пытали, калечили или ослепляли. Иногда кажется, что видишь перед собой двор какого-нибудь Тамерлана или Селима Жестокого, а не двор христианского императора; когда Исааку II принесли голову мятежника Враны, он велел подать ее себе на стол, окровавленную, с открытым ртом; царедворцы перебрасывались ею, как мячом, и сделали ее мишенью для своих стрел; в конце концов ее наткнули на копье и в таком виде отнесли к несчастной жене Враны. Но эти жестокости не прекращали заговоров.

Несмотря на свои органические недостатки, империя могла еще держаться, когда ей приходилось защищаться против кочевых орд или государств, еще плохо организованных. Иначе обстояло дело теперь, когда соседями Византии были королевства Венгерское и Сицилийское и Венецианская республика, когда волны крестоносных ополчений беспрерывно наводняли провинции и когда на границах Малой Азии появились кочевники страшнее всех предыдущих. Империя, застигнутая среди полной анархии, должна была погибнуть.

Дробление империи. Как только бдительная администрация Комнинов сменилась анархическим правлением Ангелов, повсюду начали обнаруживаться стремления к местной автономии. Выше было упомянуто о восстании болгар и валахов; на острове Кипре утвердился в качестве императора Комнин Исаак; в Понтийской области Трапезунд готовится образовать самостоятельное государство. Шкипетары, пелопоннесские славяне, майноты и цаконы освобождаются. Могущественные граждане и императорские чиновники составляют себе княжества в пределах империи: Лев Хамарет почти полновластно господствует в Лакедемоне, фамилия Мелиссенов — в Мессении и Фокиде, фамилия Сгур — в Навплии, архиепископ Михаил Акоминат — в Афинах, Алифы — в Это-лии, Враны — в Апроне, Кантакузены — в другой части Фракии. То же явление мы видели в Каролингской империи, когда центральная власть более не была в силах защищать своих подданных: последние искали безопасности под зашитой местных властителей. Позднее крестоносцы встретят в греческих областях не императорские армии и крепости, а императорских чиновников, стремящихся к независимости, архонтов, примасов, топархов, города и ассоциации, стоящие за свои привилегии, и горные округа, независимые под властью своих филархов.

Социальное положение страны. Это явление было подготовлено продолжительной социальной эволюцией. Мы видели, какие усилия употребляли императоры Х в., чтобы помешать крупным собственникам (династы) в областях забрать в свои руки землю мелких собственников (пенеты) путем ли прямого захвата или под видом коммендации, — чтобы остановить рост церковного и монастырского землевладения, — одним словом, чтобы предупредить исчезновение того среднего класса, тех атратштоа, которые держали от императора нечто вроде небольших феодов с условием военной службы и составляли ядро национальной армии. Достаточно, чтобы власть ослабела, и узурпации, против которых она боролась, в силу естественного закона усиливаются. Императоры XI и XII вв. прилагали все усилия к тому, чтобы покровительственные законы соблюдались; однако ни от Комнинов, ни от Ангелов до нас не дошло ни одной новеллы, относящейся к этому предмету.

Напротив, они постоянно утверждают и обеспечивают владения, привилегии и иммунитеты церквей и монастырей. Алексей I уступает монаху Христодулу остров Патмос для основания на нем обители (1088). Мануил лишает монастыри и церкви права увеличивать их наличные владения; но он приказывает, чтобы эти владения были на вечные времена включены в их домен, хотя бы они владели этими землями без законных прав или на основании неполных и неточных документов; это значило ликвидировать прошлое — ликвидировать в ущерб светским землевладельцам, особенно мелким собственникам, крестьянам, лишенным своего имущества или своей свободы; это значило, в сущности, освятить узурпации, насилия, обманы, подделку документов («Новеллы» 1148 и 1158 гг.). «Описатели земли», составляя перепись недвижимым имуществам св. Софии, присвоили часть их фиску: Мануил велел вернуть их храму (1159). Ватацис запрещает начальникам областей и агентам фиска вступать после смерти митрополита или епископа в его владения («Новелла» 1229 г.). Все эти государи чувствуют необходимость опереться на церковь. А так как церковные земли все еще были свободны от всяких повинностей, то их рост обуславливал все большее обеднение казны, ослабление армии и обременение народа.

Колонат и рабство. Положение крестьян было различно и зависело от провинции, расы и даже топографического положения области. В тех областях, где закон имел полную силу, оно лишь немногим отличалось от положения древнего римского колона; в областях, где воля правителя была сильнее закона, оно почти совпадало с положением западного серва или русского крепостного в XVIII в. Когда являются западные завоеватели, земля в Византийской империи обрабатывается классом людей, которых они без колебания отождествляют с французскими вилланами. Церкви, особенно фессалоникийская, имели своих рабов, гиеродулов. Кроме крестьян, более или менее прикрепленных к земле, существовали настоящие рабы, состоящие из пленных латинян и восточных славян, подобно тому, как в мусульманских странах работорговля пополнялась латино-греческими пленными, а в латинских странах (например, в Венеции) — восточными или греческими пленниками1. Работорговля пополнялась также из-за добровольного перехода в рабство (люди продавали себя за три обола, говорит Киннам) и продажи детей их родителями. Следуя традициям римско-византийского права, императоры стараются смягчить положение рабов и облегчить им выход на свободу. «Новелла» Алексея I (1094) постановляет, что если раб требует освобождения, то свидетельские показания, говорящие против раба, недействительны; напротив, свидетелям, которых выставит раб, должно верить по клятве. Тот же закон постановляет, что церковь должна благословлять брак раба, так как рабское положение никого не может лишить благодеяний веры; если господин отказывает своему рабу в разрешении на церковный брак, то раб тем самым приобретает свободу. Один закон Мануила, приводимый Киннамом, объявляет свободными всех, кто впал в рабство по той причине, что нужда заставила их продать себя, или потому, что они вынуждены были ради насущного хлеба обрабатывать чужую землю в рабском положении. Киннам прибавляет, что этот император «хотел повелевать над свободными римлянами, а не над рабами». Если этот закон действительно исполнялся, то он должен был глубоко изменить положение целых миллионов людей.

Все эти факты показывают, что под влиянием римско-византийского законодательства и христианских идей в греческом обществе совершалась эволюция, делающая ему большую честь. Оно продвигалось вперед тем же шагом, как и наиболее передовые западные страны. Эта эволюция замедлялась лишь теми беспрерывными бедствиями, которые угнетали это общество, — нашествиями варваров, морским разбойничеством и революциями.

Муниципальная администрация. Древние римские города с их куриями юридически исчезли: Лев VI лишил их в пользу центральной власти всех административных прав, которыми они располагали. Между тем центральная власть была уже не в состоянии не только управлять, но и защищать. В X в. в городах и селах образуется нечто вроде коммун, аналогичных французским коммунам XI в. Средние классы и бедные собственники соединяются в общины с целью противодействовать гнету богатых и сильных. В городах происходит социальная борьба, о которой мы имеем лишь смутные сведения. В Фессалонике эти μεσοί носят в XI в. название буржуа. В Корфу один из низших городских классов, «голые», в 1147 г. из ненависти к архонтам, то есть знатным, выдают крепость сицилийцам. Вне городов несколько деревень объединяются вокруг одного местечка, которое они признают своим центром, и новеллы в конце концов узаконивают это название. Эти городские и сельские общины имеют своих выборных правителей. Они избираются непосредственно членами коммуны, то есть всеми свободными людьми. Кроме того, эти магистраты творят суд и собирают налоги. Таким образом, одна и та же причина — ослабление центральной власти — породила и нечто вроде феодализма, и подобие коммун.

Церковь все еще стоит в тесной зависимости от императора. Последний старается поддерживать в ней строгую иерархию: одна новелла (1082) Алексея Комнина постановляет, что надзор патриарха должен простираться на все монастыри, находящиеся в его диоцезе, притом как на их светские владения, так и на духовное ведомство; дарения, получаемые монастырем, должны вноситься в его бревиарий, но предварительно следует испрашивать для этого разрешение патриарха, хотя бы игумен уже раньше получил это право принять их. Другой новеллой (1087) император запретил возводить епископство на высшую ступень, то есть обращать его в архиепископство или митрополию, без согласия патри-

В двух других новеллах Алексей I старался упорядочить истему церковных назначений и выборов и сколько-нибудь обеспечить постановку религиозного преподавания в империи. Он принимает меры к тому, чтобы лучшие и наиболее образованные не были оставляемы в стороне при выборах и чтобы их места не занимали более молодые и менее достойные. Он приказывает составить список всех клириков, указать ему на тех, которые выделяются своей образованностью и чистотой нравов, а остальных исключить из состава духовенства. Магистры или доктора должны получать по три ливра серебра и по пятьдесят мер пшеницы; но они обязаны обучать народ как догматам православной веры, так и правилам нравственности.

Исаак Ангел постановляет (1187), что церковные выборы должны считаться действительными лишь в том случае, если в избирательное собрание были призваны все священники, живущие в данном городе: они должны присутствовать лично и не могут подавать голос письменно. Мануил (1173) запрещает провинциальным прелатам жить в столице и грозит удалить их оттуда силой.

Таким образом, выборы еще существовали. Однако при назначении патриарха преобладающую роль играет воля императора, хотя при этом случае собирается синод и соблюдаются некоторые формальности. Синод чрезвычайно послушен; мы видели, как он отпустил Андронику грех убиения Алексея II.

Эта церковь богата и могущественна; в провинциях ее сановники иногда становятся вождями народа, как, например, митрополит Евстафий, бывший как бы президентом Фессалоникийской республики, или Михаил Акоминат, руководивший защитой Афин против Льва Сгура и расставлявший боевые орудия на стенах. Но эта церковь, вопреки предписаниям Алексея, мало заботится о просвещении народа, который в некоторых округах все еще коснеет в язычестве. Она вполне поглощена заботой об обрядовой, формальной стороне религии и пренебрегает духом.

Богословские споры, волнующие Грецию в эпоху Ком-нинов, крайне жалки; они вертятся главным образом вокруг вопроса о том, остается ли тело Христа в пресуществленной форме нетленным.

Преследование еретиков. Терпимости в этой церкви так же мало, как в западной; в борьбе с манихейской и богомильской ересью она прибегает к помощи светской власти. При Алексее I были жестокие гонения; Анна Комнина рассказывает о том, как на ипподроме были зажжены костры, «пламя которых поднималось до небес», и как ересиарх Василий сам бросился в огонь (1110). Армянский летописец Матвей Эдесский утверждает, что 10 тысяч еретиков были брошены в море, в том числе родная бабка Алексея I. Именно за эти благочестивые подвиги Анна Комнина дает своему отцу имя «тринадцатого апостола» и признает его «выше Константина». В 1143 г. при Мануиле собор снова осудил богомилов на сожжение.

Монахи-разбойники. В то время, когда большинство духовных жило в невежестве и праздности, истребляя драгоценнейшие рукописи и даже сочинения отцов церкви, как вещи бесполезные для монахов, а другие, не довольствуясь 3 тысячами эпитимий, перечень которых составил Христо-дул, как настоящие факиры православия подвергали себя невероятным истязаниям и живьем закапывали себя в землю по колена, «чтобы уподобиться столбам», — в церкви были и менее безвредные элементы. Убегая из монастырей, монахи составляли вооруженные шайки, бродили по Македонии, Пелопоннесу и островам Ионического моря, вели религиозную пропаганду на свой лад, поддерживали «священную войну» против туземцев-язычников или манихеев и проповедовали священную войну против латинян. Тщетно монах Христодул писал от имени Алексея I, тщетно последний в своей новелле о церковных выборах напоминал им каноны, относящиеся к монахам, которые бродят по селам и городам. Напрасно Евстафий Фессалоникийский в царствование Алексея II приказывал им вернуться в их кельи и приводил им в пример святых монахов Византии и островов Пропонтиды. Одна записка Евстафия показывает, что эти бродячие шайки сделались для областей настоящей «египетской казнью». Эти люди в черной одежде (меланхлены), вооруженные луками и железными палицами, сидя на арабских скакунах, с соколом в руке и лютыми псами впереди, охотились на людей и неслись по стране, «как настоящие демоны». Они убивали всякого, кого подозревали в приверженности к язычеству или ереси, особенно же тех, чьи земли прилегали к их владениям. Они грабили и порабощали крестьян. Они выставляли напоказ свое презрение к священникам и особенно епископам, называли последних παπδεζ, поносили их в глазах народа, как бесполезных людей, грабили или присваивали себе их поместья. Они надували простаков, чтобы овладеть их имуществом, продавая им место в раю и забавляя их ложными чудесами и видениями. Вскоре они начали принимать в свои шайки бродяг, ткачей, матросов, портных, медников, нищих, воров, даже святотатцев и отлученных, и распространились по областям, как «мрачные тучи». Мы не знаем, когда прекратились грабежи этих шаек, руководимых аббатами. Таким образом, в церкви, как и в империи, наряду с крайней утонченностью господствует крайнее варварство.

Промышленность и торговля. Из всех государств Европы и Азии наиболее оживленным промышленным центром оставалась Византийская империя. Мануфактуры Константинополя, Фессалоник, Афин, Фив, Коринфа все еще находятся в цветущем состоянии; производство шелковых изделий составляло богатство Фив и Пелопоннеса. Но в условиях национального труда произошла печальная перемена. Ревниво оберегая свой авторитет, императоры окончательно уничтожили древние корпорации. Купцы, фабриканты и мастеровые, будучи лишены всякой организации, не могли более защищаться против лихоимства императорских чиновников и против иностранной конкуренции. Греки перестали получать прибыль от своей торговли: они работали, но торговали другие. Венецианцы, генуэзцы, пизанцы и амальфийцы мало-помалу забрали в свои руки всю торговлю империи. Располагая, даже в самом Константинополе, укрепленными кварталами, держа в зависимости от себя императоров и население, они свели до минимума прибыль византийского производителя. Это нанесло смертельный удар византийскому торговому флоту и всем производствам, которые были связаны с ним.

Податное население империи, вынужденное нести тяжелые финансовые повинности, содержать пышный двор, сложную иерархию чиновников, расточительную дипломатию, огромные военные силы, помимо всего этого изнемогало под гнетом вековых злоупотреблений, закоренелых традиций и рутины. Его положение по сравнению со свободными республиками Италии отчасти походило на современное положение старой Европы сравнительно с молодой Америкой. В промышленной и торговой конкуренции шансы византийцев и венецианцев были неравны. Медленное действие экономических законов уже само по себе неизбежно должно было привести к разорению первых последними; для этого не было надобности брать Византию штурмом.

Византийское государство не извлекало никакой выгоды из этой эксплуатации ее подданных иностранными конкурентами: венецианцы сумели добиться полной ликвидации таможенных пошлин, а пизанцы и генуэзцы платили лишь ничтожные пошлины.

Вымогательства фиска. Лишившись этой главной статьи доходов, императоры были вынуждены увеличивать бремя фискальных повинностей, тяготевшее над их подданными. А так как неизмеримые владения церкви были свободны от налогов и так как многие инородцы силой добились такого же изъятия, то эти повинности падали почти исключительно на мелких собственников, крестьян и ремесленников, одним словом — на греческое население империи, и это обстоятельство с течением времени также должно было привести к гибели греческого элемента.

Податная система была так тяжела, что обитатели пограничных областей империи, если только они могли надеяться встретить со стороны варваров сколько-нибудь человеческое отношение, спешили переходить границу: в 1198 г. в Азии целые города отдались под власть сельджукского султана Икония. Слабость сопротивления, встреченного крестоносцами при их вторжении в империю, объясняется тем, что народ надеялся благодаря их завоеванию избавиться от гнета феодального порядка. Таким образом, Византийская империя XI и XII вв. страдала от тех же зол, что и Римская империя III и IV вв.; она наперед примирила своих подданных с господством варваров.

Вымогательства чиновников. К законным вымогательствам фиска присоединялось лихоимство правительственных чиновников. В 1092 г. эти злоупотребления вызвали восстание на Крите и Кипре. Нравственный уровень византийского чиновника в течение той эпохи, по-видимому, не стал выше. Никита рассказывает об одном из министров Исаака II, который драл со всякого и принимал даже яблоки и дыни. Иоанн Лаг, префект претория при Алексее III, вошел в соглашение с ворами, содержавшимися в тюрьме под его надзором, ночью выпускал их в город и затем делил с ними их добычу, а также присваивал себе подаяния, присылаемые благочестивыми людьми для заключенных. Константин Франкопул, получив поручение очистить Черное море от пиратов, нападает на торговые суда, направляющиеся в Константинополь, некоторых купцов выбрасывает в море и присваивает себе груз. Купцы, оставшиеся в живых, обращаются с жалобой к императору, но не могут добиться возвращения украденных товаров, потому что фиск получил свою часть добычи и производство дела закончено. Другой адмирал, Стрифн, ограбил казну флота.

Экономический упадок империи. От экономического и нравственного упадка империи страдает не только народ, но и двор. В этом пышном храме монархии, в этом священном дворце с золотой кровлей и золотыми мозаиками, под тяжестью императорских одежд, затканных золотом и отягченных драгоценными камнями, жемчугом и алмазами, под этой короной, обвешанной сверкающими подвесками, на этом престоле, покоящемся на золотых львах с раскрытой пастью, — император тяжело чувствует общую нужду. Он похож на потомка старой и богатой семьи, который сохранил в целости фамильные бриллианты, дорогую утварь, художественные коллекции, но у которого кошелек пуст и который вынужден жить только займами и другими подобными доходами. Иностранцы все еще думают, что его богатство громадно, неисчислимо: в 1203 г. венецианцы и другие крестоносцы затрудняются потребовать у него достаточно баснословную сумму. Между тем уже Алексей I, чтобы покрыть расходы по ведению войны с норманнами, вынужден был взять драгоценности из гробов императриц и лишить церкви их украшений. Алексей III, желая украсить какую-нибудь церковь, всегда грабил для этого другой храм. Древние церкви и дворцы еще стоят, но новых уже не строят; время великого строителя Юстиниана прошло безвозвратно.

Единственный факт, который, по-видимому, противоречит этой картине всеобщего обеднения, тот, что от падения Западной империи в 476 г. до взятия Константинополя крестоносцами византийская монета сохраняет один и тот же вес и одинаковую пробу (финлэй). Поэтому византийская монета до XIII в. не имеет соперников и служит образцом для всех других государств; она первенствует во всем мире; изображения «богохранимых» императоров чеканятся всегда на золоте и серебре законной пробы. Возможно, что эта чрезмерная добросовестность или гордость, ввиду изменения всех других условий экономической жизни, также способствовала обнищанию монархии.

Военный флот. Количество военных кораблей в Византии должно было уменьшаться по мере сокращения торгового флота: матросы, из которых набирались экипажи как торговых, так и военных судов, также страдали от экономического кризиса и постепенно бросали морское дело; кроме того, морские разбойники всяких национальностей производили в нем страшные опустошения. О слабости военного флота свидетельствует история генуэзского пирата Каффаро, который в 1198 г. разграбил Адрамитту и опустошил острова Эгейского моря. Алексей III вынужден был послать против него калабрийского пирата Стириона и справился с Каффаро лишь при помощи пизанских кораблей. Если бы императорский флот сохранил свою прежнюю силу, то разве Исааку Комнину позволили бы удержаться императором на острове Кипре? И если бы даже количество судов и матросов осталось прежнее, то относительная сила флота все равно бы уменьшилась. Раньше он был первым, почти единственным флотом христианского мира. С тех пор в Европе возникли новые морские державы. Венецианский флот настолько господствует на море, что Алексей III не в силах помешать высадке крестоносцев.

Армия. По мере того, как истинно греческий элемент в империи ослабевает, как στρατιωται и χαβαλλαριοι, задолжав или потеряв свои феоды, не могут более поставлять свои контингенты в национальную армию, в ней получают перевес иностранные элементы. Императоры искони держали при себе чужеземных союзников и наемников; теперь существование империи зависит почти исключительно от последних. Юстиниан держал на службе антов, славян, готов, герулов, вандалов, лангобардов, армян и гуннов; в X в. императоры нанимают венгров, русских, хазар, болгар, армян, кавказцев и арабов. В XI в. появляются датчане, англосаксы, валахи, ломбардцы, итальянские норманны, немцы. В числе генералов Алексея Комнина были «франки», Эрбабий, Руссель Байлейльский, Крепин, или Криспин, Петр Алифас, Гилленбранд, Рандульф, Франкопул, Гумбертопул, один испанец по имени Гузман. Нанимают печенегов, куманов, сельджуков: отсюда звание великого туркопула, которое носит один из высших военных сановников. Анна Комнина изображает одно из сражений своего отца: правое крыло императорской армии состоит из турок, левое из алан, линия фланкеров — из скифов. Кельтами ученая принцесса называет французов и итальянских норманнов. Она отдает должное их храбрости: рассказывая о том, как один из военачальников Алексея отказался дать битву, она изображает кельтов единственной частью войска, которая была возмущена этим бездействием и с яростью требовала битвы. Она описывает нам их вооружение: длинное копье, кольчуга, гладкий щит, отражавший самые меткие стрелы врага и ослеплявший его своим блеском. Она называет их катафрактами, вооруженными с ног до головы. Она ставит в упрек всем этим латинянам то, что они — «продажное племя, которое, из отвратительного корыстолюбия, готово продать за гнусную мзду все, что у него есть самого дорогого».

Теперь меньше, чем когда-нибудь, можно обойтись без них. Император имеет особую гвардию, состоящую из варягов, то есть из скандинавов или англичан, изгнанных из своей страны норманнским завоеванием. Они вооружены большой саксонской секирой, поэтому греки называют их πελεχυφοροι. Их предводитель называется аколуфом, потому что он никогда не покидает императора. Андроник в своей безопасности надеется на собаку, лежащую в его спальне, и на варяжскую стражу, стоящую за дверью.

Особенно многочисленны теперь наемники из франков, стоящие под командой своего коннетабля. Алексей i, которому стоило столько труда отнять Никею у крестоносцев, вербует в свои войска французских и норманнских дезертиров из армии Боэмунда. Иоанн Комнин в битве с сельджуками был до такой степени восхищен подвигами одного латинского рыцаря, что велел своему племяннику отдать последнему собственного коня. Императоры имели веские основания рассчитывать на латинян больше, чем на своих подданных; будучи чужды интересам партий и едва понимая местный язык, они во время революций твердо стояли за того, кто платил им жалованье; в сражениях они не щадили своей жизни. Роберт де Клари рассказывает нам по этому поводу анекдот, который, вероятно, был в ходу среди крестоносцев. Несомненно одно, что Мануил всегда окружал себя латинянами и раздавал им феоды стратиотов. Когда он атаковал Корфу, первыми взошли на лестницу четверо сыновей Петра Алифы. Во время катастрофы в Мириокефальском ущелье Балдуин Антиохийский, шурин императора, погиб почти со всем правым крылом, состоявшим из французских рыцарей. Исаак Ангел, забрав в плен 4 тысячи норманнов, принял из них на службу всех, кто согласился на это. Одно время самый значительный контингент составляли кавказские горцы, грузины, лазы и абазы; в Константинополе их было около 18 тысяч человек.

Упадок Византии обнаруживается также в некоторых важнейших отраслях военного дела. При Ангелах более не ремонтируют крепостей, и так как правительство не решается срыть те крепости, которых оно не может защищать, то валахи овладевают ими и окапываются там. В осадном деле, в искусстве подводить подкопы греки далеко отстали от западных саперов и инженеров. Греческий огонь уже не повергает в ужас крестоносцев. Колесницы, изобретенные Алексеем I, и легковооруженные отряды, которые он хотел противопоставить норманнской коннице (1083), оказались непригодными. В искусстве метания ядер греки также, по-видимому, отстали от Запада. Гунтер рассказывает, что во время осады Константинополя осажденные не решались делать вылазки «особенно из страха перед нашими метательными орудиями; так как греки реже пользовались ими, то действие этих орудий казалось им чрезвычайно разрушительным и опасным». Легкая кавалерия греков не могла выдержать натиска французской конницы: «Каждый из наших всадников опрокидывал пятнадцать греческих».

Византийская цивилизация. В Византии более не строят; поэтому там теперь нет великих архитекторов. Со времен иконоборства византийское ваяние умирает; иконописная живопись не развивается. Более нет великих школ законоведения: Базилики остаются руководящим законодательным памятником; от той эпохи до нас дошло лишь небольшое число новелл. Только немногие законоведы того времени могут сравниться с великими законоведами предшествующего времени, Михаилом Пселлом и Михаилом Атталиотом; таковы историк Зонара, Агиофеодорита, Феодор Балсамон, хартофилакс при Мануиле и епископ Антиохийский при Исааке Ангеле, Димитрий Хоматэн, архиепископ Болгарский около 1219 г., и другие — все более канонисты, чем цивилисты.

Напротив, в области литературы XII и XIII вв. ознаменованы настоящим возрождением. Оно обнаруживается особенно в историографии, принимающей форму мемуаров. Замечательно, что появление этого нового литературного жанра совпадает с появлением первых произведений того же рода на французском языке: мемуаров Виллардуэна и Роберта де Клари. На первом месте следует поставить четырех историков, сочинения которых, проникнутые субъективным фактором, составляют контраст с сухостью предшествующих хроник и летописей: цезаря Никифора Бриеннского, принимавшего участие в войнах и дипломатических сношениях своего тестя Алексея I и написавшего мемуары, которые он называет простыми историческими материалами; его жену Анну Комнину, «Алексиада» которой служит дополнением к сочинению ее мужа; Иоанна Киннама, написавшего историю царствований Иоанна и Мануила Комнинов; и Никиту Акомината из Хон, изложившего византийскую историю от того момента, на котором прерывается «Алексиада» (1118), до 1206 г.

Из авторов хроник заслуживают быть названными Иоанн Зонара, Михаил Глика и Константин Манассе. Монах Иоанн Дука описал свои путешествия по Сирии и Палестине.

Литературное оживление в эпоху Комнинов было так сильно, что влило новую жизнь почти во все виды литературы. К числу великих историков следует прибавить Никифора Блеммиду, отказавшегося от сана патриарха, и четырех прелатов, оставивших свои богословские труды для занятий светской литературой; это были: никейский митрополит Евстрат, изучавший философию Аристотеля; коринфский митрополит Григорий, замечательный грамматик; афинский митрополит Михаил Акоминат, ритор и поэт; митрополит Фессалоник-ский Евстафий, гуманист и ученый, трогательно рассказавший о бедствиях своего епископального города. Феодор Про-дром подвизался одновременно на поприще легкой поэзии, сатиры и романа («Роданф и Досиклея»); Евстафий Макремболит написал роман в прозе («Гисмин и Гисминия»), Никита Евгениан — роман в стихах «Дросилла и Хариклея». Византия имела тогда даже драматургов; таковы анонимный автор «Страстей Христовых» в 2 640 стихов; Михаил Плохейрий, написавший комедию, в которой действующими лицами являются Крестьянин, Мудрец, Судьба, музы и т. п. Феодор Продром и Иоанн Каматер сочиняли астрологические поэмы, посвящая их, первый — принцессе Ирине Комниной, второй — императору Мануилу.

Эти авторы писали ученым языком, очень отличавшимся от народной речи. Народ, конечно, имел устную поэзию — эпические песни вроде поэмы Дигениса Акриты, лирические песни, любовные, плясовые, похоронные, весенние, жатвенные. До нас дошли лишь немногие образцы этой поэзии. Песни «Сын Андроника» и «Армурис» относятся, по-видимому, к эпохе Комнинов.

Лишь в следующем периоде — во времена Палеологов, когда эллинизм возрождается и снова начинает сознавать свою силу — греки перестают называть себя римлянами и возвращаются к старому названию эллины. Рядом с греко-византийским языком становится в качестве литературного языка ромейский, то есть простонародный греческий язык; но, как язык народа, он древнее империи.

Официальная церковь не без основания запрещала употребление истинно национальных названий — Эллада и эллины, все еще считая слово «эллин» синонимом слова «язычники». Среди исконного греческого населения, среди свободных горцев Цаконии, Магна и Пинда, даже на равнине среди рабов сохранялись все древние традиции греков, в том числе и традиции язычества. В поэме «Армурис» герой побеждает кап-падокийских сарацин во имя своего бога — Солнца. «Во всех народных эпопеях, которые дошли до нас, нет ни малейшего намека на христианство»; даже в критских поэмах, представляющих собой новейшую переработку более древних былин, господствующая религия ни разу не упоминается» (Sаthas). Когда монах Христодул, в царствование Алексея I, высадился на острове Патмосе, он нашел там статую Дианы. Его современник, монах Мелетий, задумав основать монастырь на горе Миополисе (между Фивами и Афинами), прежде всего принялся крестить поселян, часто насильно. Многие воины греческого или албанского племени, стратиоты, арматолы, подобно народу, исповедовали старые верования и суеверия.

Блеск Константинополя. В xii в. столица империи вызвала удивление в двух малопохожих друг на друга посетителях, Вениамине Тудельском и Виллардуэне. Такой же восторг мы встречаем у всех паломников, которые дали себе труд сообщить нам свои впечатления. Не находя слов для выражения своих чувств, они разражаются восклицаниями: «Какой город! Сколько в нем благородства! Сколько прелести! Сколько церквей и дворцов дивной архитектуры!» Фулькерий Шартрский прибавляет: «Какие чудные статуи на площадях и улицах! Было бы скучно перечислять это обилие всякого рода богатств — золота, серебра, разнообразных одежд, мощей святых… Там не менее 20 тысяч евнухов». Один из этих путешественников сообщает нам несколько более точные сведения: это Роберт де Клари, амьенский рыцарь. Он воспользовался досугом между двумя осадами, чтобы подробно осмотреть столицу. Он в изумлении останавливается перед лавками менял и золотых дел мастеров, «перед горами золотых монет и горами драгоценных камней». Он ведет нас по дворцу Буколеону, который, подобно московскому Кремлю, представляет собой целое скопище дворцов и церквей в одной укрепленной ограде. Он насчитывает здесь 105 дворцов, 30 больших и малых часовен, в том числе Святую часовню: «Она так богата и изящна, что даже все крюки и засовы — серебряные, а колонны сделаны из яшмы, порфира или иного драгоценного камня; пол часовни сделан из белого мрамора, столь гладкого и блестящего, что кажется хрустальным». В храме св. Софии каждая колонна имела свойство исцелять от какой-нибудь болезни всех, кто прикасался к ней; верхняя доска алтаря, длиной в 14 футов, была сделана из сплава золота с драгоценными камнями; храм освещался сотней канделябров в 25 лампад каждая, и каждая из этих лампад стоила не менее 200 марок серебра, и т. д. Повсюду стояли конные статуи императоров, сделанные из бронзы. На spinа ипподрома «стояли статуи мужчин, женщин, лошадей, быков, верблюдов, медведей, львов и всяких других зверей — все из меди, сделанные так хорошо и естественно, что ни в языческих, ни в христианских странах не найдется мастера, который мог бы лучше воспроизводить образы». Это — те самые статуи, список которых оставил нам Никита и разрушение которых он так горько оплакивает. В течение веков собирались они на ипподроме из всех городов европейской и азиатской Греции и образовали здесь несравненный музей. Вот Беллерофон верхом на раскрывшем крылья Пегасе; вот Геркулес великого ваятеля Лизимаха в своей львиной шкуре, облокотившись на колено и подперев подбородок рукой, размышляет о своей суровой доле; вот сфинксы с берегов Нила; вот Елена с гибким станом, белыми руками и красивыми ногами. Впрочем, византийцы уже перестают понимать античное искусство: для них Беллерофон — Иисус Навин, останавливающий солнце. В промежутке между обоими осадами Константинополя сами греки уничтожили статую Минервы, где богиня была изображена с рукой, простертой на запад: эти «гнусные глупцы» обвиняли богиню в том, что она призвала латинскую армию (Никита Хониат).

Еще более прельщали крестоносцев другие богатства. В Константинополе были собраны не только художественные произведения античного мира, но и христианские реликвии. В Святой часовне в Буколеоне Роберт де Клари видел куски Животворящего креста, «толстые, как нога человека, и длиной в полсажени», наконечник святого копья, два гвоздя из числа тех, которыми был пригвожден Христос, склянку, в которую стекала кровь из его раны, нанесенной Ему Лонгином, «святой венец, которым Он был увенчан», платье Богоматери, голову Иоанна Крестителя, плащаницу, святой хитон и т. п. Не один Роберт де Клари смотрел на эти святыни с вожделением. История скитаний этих реликвий после их расхищения крестоносцами составляет целую литературу.

Турки-сельджуки. На Востоке война, прекращаясь на время, длилась с тех пор, как сельджукские орды за период от Романа Диогена до Михаила VII покорили почти все области Малой Азии, включая Кизик и Никею, и почти все прибрежные острова. Постепенно сельджуки приобрели оседлость и цивилизовались; турки и греки несколько раз встречались в открытом поле, и силы их оказывались почти равными; каждая кампания кончалась тем, что та или другая сторона овладевала каким-нибудь ничтожным поселением. Мало-помалу между ними устанавливается своего рода modus vivendi. Тогда как императоров устрашали их западные союзники, султанов тревожили новые кочевые орды, грозившие им с Востока. Иногда между Иконием и Византией устанавливался мир, заключались соглашения политического свойства и даже союзы. В Византии образовалась колония турецких купцов; им было позволено построить себе здесь мечеть, которая позднее была сожжена, но не греками, а толпой пьяных крестоносцев, грубых фландрских моряков, в промежутке между обеими осадами.

Тюркские племена в Европе. На Дунае беспрестанно шла борьба с другими кочевниками, которые из века в век под различными названиями — печенегов, куманов, узов, — продолжали деятельность гуннов, аваров и хазар. Самыми опасными из этих тюркских племен были теперь те, которые, будучи обращены в христианство, признавая над собой власть римского папы и организовав государство, вели с греками полукультурную войну, переходя от военных действий к мирным соглашениям, вступая в брачные союзы с императорами, черпая в этих союзах право вмешиваться в гражданские смуты и отнимая у императоров верховенство над хорватскими, сербскими и далматскими областями. Христианская Венгрия причиняла императору больше забот, чем в предшествующую эпоху орды мадьяр-язычников.

Хорваты, далматы. В x в. хорватские славяне были вассалами Византийской империи; в XI в. у них была слабая королевская власть в лице Кресимира и Звонимира, коронованного в 1076 г. папским легатом в Спалато. С тех пор они являются провинцией короны св. Стефана. Прибрежные города Адриатического моря, например Зара, составляют предмет спора между Венгрией и Венецией. Только Дубровник (Рагуза) в общем сохраняет свою автономию и остается очагом славянской цивилизации. Все эти области, подвергшись германскому или венгерскому влиянию, остались верны Риму, но в них проникла богомильская ересь.

Восточная часть Хорватии вместе с Боснией устояла против мадьярского завоевания и разделила участь Сербии.

Сербия делилась на исторические области: дунайскую, или сирмийскую Сербию в бассейне Моравы с главным городом Белградом, Герцеговину, Диоклею (Черногория), Зенту, или Северную Албанию. Между этими областями, соединяя их, простиралась гряда гор, центром был город Рашка на одноименной реке (теперь Нови-Пазар).

В эпоху великого царя Симеона сербские области отстояли свою независимость против болгар. Византийский император считал сербов своими вассалами, и они сумели сохранить свою свободу только благодаря тому, что силы болгар и греков были равны. Василий II, завоевав Болгарию, подчинил своей власти и сербские страны, по крайней мере, те из них, которые не были защищены неприступными горами.

Когда Греческая империя ослабела, первая попытка национального возрождения обнаружилась в Диоклее. В 1040 г. Стефан Богуслав изгнал византийского губернатора и нанес поражение грекам. Его сын, великий жупан Михаил, уже не имея возможности противопоставить Византии Болгарию, искал поддержки в Риме; папа Григорий VII пожаловал ему корону с титулом rехSclavorum (около 1078 г.). Еще раньше Михаил послал своего сына Константина Бодина попытаться завоевать Болгарию.

Вскоре затем это молодое государство вступает в борьбу с другой Сербией, которая также добилась независимости: конец XI в. наполнен войнами Бодина, унаследовавшего отцовскую корону, с жупанами Рашки. К тому же эта династия сама истребляет себя: Бодин по наущению жены, итальянки Яквинты, умерщвляет своих родственников. Царская династия прекращается, и власть захватывает жупан Рашки Улкан. Он ведет с греками партизанскую войну, нападая на них в горах, ущельях и из засад, подобно тому, как позднее черногорцы целые века воюют с османами. Ни греческие, ни туземные летописцы ничего не сообщают нам о ходе этой борьбы; мы не знаем точно даже имен сербских государей. Около 1120 г. некто Бела Урох (Птица или Дракон), принадлежавший не то к династии Бодина, не то к династии Улкана, принял титул короля. Его жена Анна была, по преданию, «франкского происхождения» — быть может, француженка. Для борьбы с Византией он искал поддержки у венгерских королей — Стефана II, который, однако, отнял у него Белград, и у Белы II, за которого выдал свою дочь Елену. Это была опасная политика. Один из двух сыновей Белы Уроха, Хедомил, пал в битве с войсками Мануила Комнина. Престол захватили, по-видимому, зять Уроха, боярин Белух, и его брат Прибислав. Они были изгнаны другим сыном Белы Уроха, Чемомилем, который пытался отстоять свою независимость против Венгрии и Византии. Он был свергнут императором Мануилом, который ставил ему в вину его симпатии к венграм. Один из его сыновей или внуков, Стефан Неманя, был признан великим жупаном Рашки (около 1165 г.).

Стефан Неманя; объединение сербов. Это был энергичный и воинственный государь, который стремился объединить в одно прочное государство обособленные сербские племена, жившие в дикой независимости. Вначале ему приходилось защищаться против своей собственной фамилии, и один из его братьев был убит в сражении. Стефан был, по-видимому, многим обязан Мануилу Комнину; однако его завоевания в Хорватии и Далмации заставили императора лично идти против него. Стефан, не ожидая битвы, изъявил покорность (1173). Он остался верен Мануилу, но по смерти последнего (1180) счел себя свободным от всяких обязательств, снова взялся за оружие, отнял у греков Ниш и подчинил своей власти Далмацию до устьев Каттаро, Герцеговину, Черногорию и Дунайскую Сербию; но Боснию ему не удалось покорить, потому что он встретил здесь отпор со стороны венгров. В 1189 г., когда Фридрих Барбаросса проезжал через Сербию, он виделся с ним в Нише, предложил ему помощь, в которой греки отказывали императору, просил у него поддержки против них и разрешения женить своего сына на наследнице далмацкой короны. Германский император отклонил этот союз: в Германии понимали, какой опасностью грозило бы «Священной Римской империи» образование большого славянского государства. Позднее Стефан Неманя воевал с Исааком Ангелом, но затем, потерпев поражение, женился на его племяннице.

Внутри государства он одерживает верх над честолюбием местных вождей и сепаратистскими стремлениями отдельных народов. Жупаны перестают быть собственниками своих жупанств и становятся чиновниками государя. Он борется с язычниками, упорно отказывающимися принять христианство, и с богомилами; он понимает, что язычество и ересь служат опорой партикуляризма. Он основывает церкви и монастыри, из которых наибольшую известность приобрели Хиландарский монастырь на Афоне и Царская Лавра в Студенице, где был погребен он сам и его преемники. В 1195 г. он вступил туда монахом и умер там в 1200 г.; сербы почитают его под именем св. Симеона.

Стефан I и св. Савва; Сербское королевство. Его третий сын, Растко, также был монахом: это — св. Савва, великий чудотворец, отец национальной церкви, один из пионеров литературного движения. Константинопольский патриарх признал эту церковь автокефальной, и св. Савва был ее первым архиепископом (1221); его резиденцией была Ужица. Таким образом, Сербия приобрела политическую и религиозную автономию: почти в одно и то же время она получила и автокефального архиепископа, и краля.

Стефан Неманя довольствовался титулом великого жупана, который западные летописцы переводят словом «граф»; его сын Стефан первый принял титул краля. Он был коронован двояким образом: в 1217 г. папский легат короновал его «королем Сербии, Диоклеи, Тербунии и Далмации»; в 1222 г. св. Савва помазал его на царство и возложил на него венец, присланный из Константинополя. Таким образом, в политическом отношении Сербия устояла между Греческой империей с одной стороны, Германской империей и Венгерским королевством — с другой; в религиозном отношении она освободилась как от власти римского папы, так и от власти константинопольского патриарха. Это — восточное государство, но оно открыто влиянию Запада; в нем преобладает православие, но и католицизм пользуется покровительством. В Зиче была основана церковь апостолов Петра и Павла, которая сделалась местом венчания сербских королей; политические успехи, достигнутые первыми Неманями, чрезвычайно значительны: они подготовили могущество Сербского царства в XIV в. Еще значительнее и прочнее успехи, достигнутые ими в религиозной области. Придет время, когда феодализм и славянский партикуляризм снова одержат верх над центральной властью; но когда королевская власть исчезнет, все еще будет существовать сербская церковь. Неман ы обязаны своим влиянием не столько завоеваниям, сколько святости, и когда их держава погибнет, воспоминания о св. Симеоне, Стефане I, который в 1224 г. также стал монахом, о чудесах св. Саввы, умершего в 1236 г., будут охранять их народ, будут утешать и поддерживать его в годину турецкого владычества и не дадут умереть сербской национальности.

Болгары. Завоевание Василия ii в x в. положило конец существованию грозной болгарской державы, которая оспаривала верховенство у Греческой империи и при царе Симеоне грозила самому ее существованию. Последний царь, Владислав, был убит под Дураццо (1018). Последние независимые бояре были захвачены в своих неприступных замках Томоре и Врохоте. Другие изъявили покорность, и в награду император подтвердил их имущественные права и привилегии и даровал им византийские титулы. Патриаршество было упразднено, но в Охриде остался болгарский епископ. Государство и автокефальная церковь были уничтожены; оставались только более или менее покорные дворяне в горных округах и повинные барщиной и оброком крестьяне на равнине Мизии.

Но Болгария не забыла о том, что она была некогда сильной и славной нацией. Даже после истребительных войн Василия Болгаробойцы в ней не воцарилось спокойствие. Уже в 1040 г. некто Делян провозгласил себя царем и послал 40 тысяч повстанцев осаждать Фессалонику; он был разбит, взят в плен и ослеплен (1041). В 1073 г., когда Бодин, сын первого сербского короля, вторгся в Болгарию, страна встретила его как своего освободителя и провозгласила царем. Он был разбит близ Ниша; его дворец и монастырь св. Ахилла на озере Преспа были разграблены франкскими наемниками, состоявшими на службе у Византии; болгарский боярин Войтех кончил жизнь под бичом в Константинополе.

Болгарское движение возобновилось с новой силой при Исааке Ангеле вследствие вымогательств, вызванных его браком с дочерью венгерского короля. Славянские крестьяне, огромные стада скота которых возбуждали жадность фиска и императорских чиновников, восстали. Но к этому болгарскому движению примешались чуждые элементы, с которыми мы предварительно должны ознакомиться.

Румыны; их происхождение. Главным фактом истории Юго-Восточной Европы в XII в. является выход на историческую сцену крупного народа латинской расы, говорившего новолатинским языком, народа, который современники называли влахами, или валахами, и которому мы вернули его настоящее название — румыны (римляне).

Когда Траян победил даков, которые, по-видимому, находились в родстве с древними фракийцами, он поселил в завоеванной стране (Восточная Венгрия и Трансильвания) множество колонов. Эти поселенцы, без сомнения, смешавшись с остатками побежденного народа, развили в стране очень оживленную деятельность на почве римской культуры, о чем свидетельствуют многочисленные остатки памятников. При Адриане был поднят вопрос об оставлении Римской Дакии, которую империя уже с трудом защищала против готских нашествий. Советники императора отклонили его от этого намерения. Только при Аврелиане (274) решено было оставить Дакию. С того времени часть Мизии впервые начинает обозначаться как Дакия, а вскоре мы видим к югу от Дуная и Савы целую дакскую диоцезу, охватывающую пять провинций.

В период нашествий, когда азиатские орды в течение нескольких веков сменялись на равнинах Восточной Европы, потомки Траяновых поселенцев вынуждены были покинуть плоскую страну и искать убежища на плоскогорьях. Они снова появляются на исторической сцене под названием валахов прежде всего в горных округах; затем, по мере восстановления безопасности, они спускаются на равнины Трансильва-нии, Буковины, Бессарабии, Молдавии и Валахии.

Современный румынский язык свидетельствует о том, что валахи XI и XII вв. действительно были потомки Траяновых поселенцев: несмотря на заимствования, которые они вынуждены были сделать из наречий завоевателей, их грамматика осталась вполне латинской, и более шести десятых их словаря — латинского происхождения (три десятых — славянского происхождения, остальные слова взяты из греческого, турецкого, венгерского и немецкого языков). Румыны еще помнят о своем первом вожде, который сделался богом или героем-эпонимом; они познакомили с ним своих соседей: в древней русской эпопее об Игоре упоминается Траян. Они не только показывают иностранцу мост Траяна, проходы Траяна, дороги Траяна, луг Траяна, но для них Млечный Путь есть путь Траяна, молния — его меч, гром — его голос. Они расскажут вам древнюю легенду о женитьбе Траяна на Дакии. Почти все древние римские обычаи сохранились в их празднествах, в их брачных и погребальных обрядах. Наиболее часто встречающийся тип румына есть тип крестьянина римской Кампании.

Как уцелела, развилась и распространилась эта раса? Дело в том, что она срослась с землей, которую дал ей Траян: она плодородна, как эта земля; она не подвержена малярии, от которой гибнут немцы и мадьяры. Но как уцелела она после стольких бурь и нашествий? Она отвечает вам пословицей: «Вода течет, голыш остается».

В XII и XIII вв. она снова появляется в разных местах Трансильвании; она распространяется по восточным склонам Карпат. Здесь возникают небольшие княжества, из соединения которых образуются позднее Валахия и Молдавия. Первая была основана в 1290 г. Раду Негру, то есть Рудольфом Черным, сделавшим своей столицей Кампу-Лунгу. Молдавия появляется в 1349 г. при некоем Богдане, который утверждает свою власть в Сучиаве.

Это — не единственные группы валахов, которые мы встречаем в Юго-Восточной Европе. Другие группы занимают Родоп (Деспото-Даг), Гемус (Балканы) и Пинд. Они появляются повсюду на Балканском полуострове, где только обнаруживается свободное место среди греческого населения, вплоть до Беотии, Аттики и Морей. Фессалия в XII в. называется уже Великой Валахией; в Этолии и Акарнании существует Малая Валахия, в северном Эпире (Албания) — Верхняя Валахия.

Эти валахи Балканского полуострова не все происходят от Траяновых колонистов. Далматский берег также некогда был колонизован, и мы находим на нем римские города — Аполлонию, Диррахий и др. Когда начались вторжения, римские поселенцы адриатического побережья последовали примеру своих соотечественников, живших в Дунайской области: они бежали в горы. Те и другие, подвергшись разнородным влияниям, отчасти различаются по языку. Валахи, жившие на Пинде, в Эпире и Фессалии, получили от своих соседей, смотря по местожительству, имя цинцари или морлакки (черные валахи). Сами они называют себя Аrmini (римляне), как валахи Дунайской области называют себя Rоmini.

Сношения валахов с Византией. Византийские летописцы долгое время совсем не знают этого народа, ни под названием римлян, которое он сам давал себе, ни под названием валахов. Под 579 г. Феофан сообщает, что во время одной экспедиции во Фракии византийской армией овладела паника, и один из солдат крикнул: «Тоrnа, torna, fratre!». Эти румынские слова являются первым памятником румынского языка.

Под 976 г. Кедрен сообщает, что один болгарский вождь был убит между Преспой и Касторией кочевниками валах-ского племени. Киннам прибавляет: «Говорят, что валахи происходят от древних италийских поселенцев». В 1033 г. царь Самуил построил в том же краю укрепления в местности, называемой Кимба-Лунгу, — это румынское имя. После завоевания Болгарии Василий II, назначая архиепископа Охриды, отдает ему в подданство «валахов всей Болгарии». В 1091 г. Алексей I получает на Марице подкрепление из 5 тысяч болгар и валахов. С тех пор летописи на каждом шагу упоминают об этом народе. Мы встречаем его повсюду: на Карпатах, Родопе, Балканах, Пинде, во Фракии, Македонии, Фессалии, Болгарии — но всегда на горах. Они овладели замками, выстроенными Юстинианом и пришедшими в упадок при Ангелах, грабят окрестности, нападают на отдельные отряды войска и даже на крестоносцев, проезжающих через империю. Вениамин Тудельский, посетивший Фессалию в 1170 г., описывает виденных там валахов; Никита Хониат рассказывает преимущественно о балканских валахах; но портрет тот же. Эти валахи проворны, как козы, и подобно им прыгают через овраги; почти все их деревни расположены «на краю бездонных пропастей и на недоступных высотах»; они укрепляются в своих селах и неохотно сражаются на равнине; «никто не в силах настигнуть их, и ни один король не мог бы властвовать над ними». Все в черном, вероятно одетые в козьи шкуры, они одним своим видом наводили ужас на греков. Вениамин говорит, что они носили имена вроде Давид, Моисей и т. п., но считает их еще язычниками. Достоверно известно, что они исповедовали православную христианскую веру. Это единственный новолатинский народ, который не поддерживал сношений с Римом, и в этом состоит одна из его своеобразных черт.

Основание валахо-болгарской державы. В XII в. количество валахов, живущих на Балканах и даже в Мизии, настолько велико, что Никита говорит: «Обитатели некогда назывались мизинцами, а теперь называются валахами». На равнине, по-видимому, удержались славо-болгары. Когда Исаак Ангел захотел обложить эту страну новыми податями, двое братьев валахского племени, Асень и Петр, отправились принести жалобу императору, который стоял лагерем в Кип-селле. Они просили для своего народа уменьшения податей, а для себя — военных должностей и ленов в Балканах. Все их просьбы были отвергнуты, и так как Асень, наиболее смелый из братьев, говорил слишком громко, то себастократор Иоанн велел дать ему пощечину.

Вернувшись в горы, братья подняли знамя мятежа. Чтобы сломить сопротивление своих соплеменников, они решили действовать на них путем религии. Они построили в Тыр-, нове церковь св. Димитрия. Они рассылали бесноватых, которые в пророческом бреде возвещали, что Господь решил освободить болгар и валахов: вот почему св. Димитрий, предоставив норманнам грабить Фессалонику, переселился в Тырново. Вся страна восстала. Один из братьев, Петр, возложил на себя императорскую корону и одел пурпуровые сапоги. Он принял, вероятно, титул царя. Под Преславом повстанцы потерпели неудачу, зато они утвердились на равнинах Болгарии и Фракии, где захватили множество скота и пленных.

Император лично двинулся против них и проложил себе путь через Балканы. Затем, отказавшись от мысли овладеть их укрепленными горными деревнями, он удовольствовался тем, что сжег хлеб на полях, и вернулся в Византию (1186). Вожди восстания ушли за Дунай и нашли убежище в стране куманов. С помощью половецкой конницы они завоевали Болгарию и вторглись во Фракию. Император разбил их при Беррее (Эски-Загре); но на этот раз ему не удалось даже перейти через Балканы. В его отсутствие мятежники снова одержали ряд побед. Они заключили союз с сербским королем Стефаном Неманей и, ободренные своими успехами, решили «восстановить государство мизийцев и болгар в том виде, какой оно имело в прежнее время», то есть в эпоху великого царя Симеона. Третий поход Исаака (1187) не имел серьезных последствий: император потратил три месяца на осаду Лобицы. Было заключено перемирие, и императору дан в заложники младший брат Асени и Петра, Иоанница. Когда Фридрих Барбаросса в 1189 г. проезжал через их страну, Асень и Петр, подобно Стефану Неманю, обратились к нему с просьбой о союзе: они предложили ему вспомогательное войско в 40 тысяч человек с тем, чтобы он утвердил за ними царский титул. Эти переговоры встревожили Исаака. По удалении немецкой армии война между греками и валахо-болгарами возобновилась (1190); последние одержали большую победу при Беррее, где император лишь с трудом спас свою жизнь, убивая лошадей и даже солдат своей армии, которые преграждали ему путь. Болгары разграбили Варну, Анхиаль, Ниш, Филиппополь, Софию и Адрианополь. В Софии они нашли мощи св. Иоанна Рыльского и перевезли их в свою столицу Тырново. Низложение Исаака и наступившая затем смута повлекли за собой новые победы болгар и новые набеги куманских орд. Прави— тельство пыталось войти с ними в соглашение, но они поставили узурпатору Алексею такие условия, которых он не мог принять. Между тем положение болгарского царя, вследствие господствовавших в его стране социальных условий, было столь же непрочно, как и положение византийского императора. Только путем беспощадной строгости Асень сдерживал своеволие своих бояр. Один из них, Иванко, убил его, захватил Тырново и провозгласил себя царем. Петру удалось вернуть себе столицу и престол своего брата. Он сделал соправителем своего младшего брата, Иоанницу, который бежал из греческого плена; латиняне называли его Иоанницием, греки — Иоанникием, болгары — Калиянтчем (Калоян, Иоанн Добрый), а византийцы — Скилоиоанном (Иоанн Собака).

Царь Иоанница. Петр в свою очередь был убит, и Иоанница стал править один. Он был женат на половчанке. Долго живя в Константинополе, где он был оруженосцем Исаака, он усвоил внешний лоск греческой культуры и в то же время проникся глубокой ненавистью к грекам. Он вел с ними беспощадную войну: взяв Варну, он велел бросить всех жителей в городской ров и засыпать их мусором. Василий II носил имя Болгароктона (Болгаробойцы), Иоанница гордился своим прозвищем Ромайоктона (убийцы римлян, то есть греков). «Ясновидцы», сопровождавшие его армию, кричали, что не следует сохранять пленных для выкупа, а надо всех убивать. Особенно ненавидел Иоанница греческих попов и редко оставлял им жизнь: «Убивать их, — говорил он, — дело, угодное Богу». Его приверженность к православию была сомнительна: он терпел богомилов, искал расположения папы. Однако разграбив какой-нибудь греческий город, он непременно отсылал найденные там реликвии в Тырново, где священники и бояре встречали их в торжественной процессии.

В борьбе с Иоанницей Алексей III искал поддержки у его мятежных подданных, В Македонии жил один боярин, вероятно, болгарского происхождения, по имени Добромир Стрец, который в своем неприступном замке Струмнице, защищенном циклопическими стенами, отказывался признать власть как царя, так и императора. Алексей после тщетной попытки взять Струмницу осадой заключил союз с Доброми-ром, и хотя последний уже был женат, отдал ему руку одной из своих племянниц. Узурпатору Иванке, который нашел убежище в Византии, он предоставил войско; Иванко разбил своих соотечественников, овладел укреплениями на Родопе и объявил себя независимым; затем он заключил союз с царем, но в 1200 г. был взят в плен греками.

Иоанница справился со смутой. Он разбил сербов и воевал с венграми. Его завоевания простерлись до Белграда. Он добивался признания своего царского титула со стороны Иннокентия III, предлагая ему взамен подчинить свой народ Римской церкви. После многократного обмена посольствами, из Рима отправился в Тырново папский легат Леон, кардинал Santa-Croce. На пути он был задержан венграми, но отпущен вследствие угроз Иннокентия III. В Тырново он привез две вещи: корону для царя и паллию примаса (но не патриарха) для архиепископа Василия. 7 ноября 1204 г. последний был рукоположен в свой сан, а вместе с ним были посвящены и оба митрополита Вельбузда и Преслава, и епископы Виддина, Браничева, Ниша и Скопии. На другой день Иоанница, получивший от папы титул dominusBlacorumetBulgarorum, был коронован в Тырнове легатом.

Его переписка с папой по поводу этого дела чрезвычайно любопытна. Иннокентий III заявляет, что, как он узнал, предки Иоанницы происходят от «славного римского рода». Иоанница, прославляя «своих предшественников блаженной памяти, болгарских императоров Симеона, Петра и Самуила», также намекает на их римское происхождение.

В самом деле, каково было происхождение основателей валахо-болгарского государства? Слависты производят их от славо-болгар. Ф. И. Успенский, сближая имена Асень и Гассан, предполагает, что они происходили от куман. Свидетельство Никиты решает вопрос; он рассказывает, что один священник, попав в плен, был приведен к Асеню: «Так как он знал валахский язык, то он пал к его ногам, моля о прощении». Итак, румынский язык был, очевидно, родным языком в семье Асеней. Но так как болгары составляли большинство их подданных, то династия с течением времени оболгарилась.

Отношения между Византией и Римом. Со времени столкновения между патриархом Керуларием и легатом Гумбертом (1054) Восточная и Западная церковь ведут раздельное существование. Для латинян греки были схизматиками, латиняне для греков — еретиками. С тех пор вся злоба, накоплявшаяся в сердцах греков вследствие целого ряда угроз или покушений на безопасность их империи, — от кого бы они не происходили: от венецианцев, норманнов, французов или немцев, — все их обиды, даже крестовые походы, монополии и морское разбойничество, соединялись для них в одном слове: «латинство». Религиозные разногласия заимствовали новую силу от политических и экономических столкновений и в свою очередь сообщали им свой фанатизм.

Пока спор оставался чисто догматическим, пока он являлся простым разногласием между византийским патриархом и римским епископом, пока последний со светской точки зрения был лишь мелким итальянским государем, — опасность, которой раскол грозил Византии, была невелика. Но со времени реформы Гильдебранда папство с каждым днем становилось все более могущественным. Его владычество уже не ограничивалось небольшим римским государством: св. Петр владеет целыми королевствами — Англией, Венгрией, обеими Сицилиями и т. д. По мере того как папство усиливалось политически, оно становилось все более требовательным и нетерпимым. Оно могло истреблять целые народы под предлогом искоренения ереси: как могло оно терпеть пренебрежение схизматиков?

В течение всего XII в. и в начале XIII в. оно относится к Византии с явным недоброжелательством. Его первыми дипломатическими успехами были завоевание румынской и православной Трансильвании венграми и завоевание обеих Сицилии норманнами, которые заменили там православное духовенство католическим. Оно упорно оспаривает у Византии господство над теми народами, которые жили на границах владений обеих церквей — над валахами, болгарами и сербами. Оно помогает им освободиться от политического ига Византии с тем условием, чтобы они признали над собой религиозную власть Рима: мы видели, как легко получили от него короны Звонимир Хорватский, Михаил Сербский и Иоанница Болгарский. Все это опорные пункты, которые оно подготавливает себе для борьбы с Византией. Блокада, которой старый латинский Рим обложил «Новый Рим», все более стягивается.

Оружием папства в его борьбе со схизматической империей являются уже не только безвредные для нее перуны религиозного проклятия; оно владеет и светским оружием. Таким оружием служит, во-первых, подвижный, всегда готовый выйти из ножен меч норманнского короля Сицилии, его смиренного и лукавого вассала, короля «милостью Господа и св. Петра»; во-вторых, эта огромная катапульта, которая требует так много времени, чтобы быть приведенной в движе-ние, которой так трудно управлять, но которая обладает тайкой огромной разрушительной силой, — крестовый поход.

Мы видели, как непостоянен был образ действий Иннокентия III во время четвертого крестового похода, как он осуждал то, чего, может быть, желал, освящал совершившиеся события и, отлучив от церкви тех, которые отвлекли священный поход от его цели, принял эту империю, когда ее положили к его ногам.

Венецианцы. Было время, когда город лагун стоял под покровительством Византии, когда его граждане называли себя рабами базилевса и повиновались его приказам, когда дож был сановником византийской иерархии и гордился титулами гипата (консула), протоспатара, протосебаста. Начиная с x в. между обоими государствами устанавливается уже равноправный союз, основанный на общности интересов: если венецианский флот помогает Византии защищать греческие города адриатического побережья против славян и лангобардскую «тему» — против арабов, то лишь потому, что торговые интересы Венеции побуждают ее поддерживать безопасность в этих богатых областях. Дожи женятся на дочерях или племянницах базилевсов и таким образом вступают в императорскую фамилию. Вскоре императоры уже вынуждены покупать этот союз ценой торговых привилегий, наносящих ущерб их греческим подданным. Венецианцы защищают империю потому, что они обеспечили себе монополию на ее торговлю, то есть из тех же соображений, которые заставили позднее Англию провозгласить «догмат неприкосновенности оттоманской империи».

Честолюбие Венеции возрастает с ее богатством. На итальянской почве она должна довольствоваться своими лагунами, так как ее сдерживает могущество соседних республик и тиранов. Зато она распространяет свои владения по восточному побережью Адриатического моря, на древней греческой территории, подчиняет себе прибрежные города и основывает свою далматскую державу. Она уже бросает жадные взгляды на острова Эгейского моря. Однако она еще не заинтересована в раздроблении империи. Так как она отвергла союз Роберта Гюискара и даже оказала императору помощь против норманнов, то Алексей I в 1082 г. пожаловал ей «Золотую буллу». Он предоставил ей в Византии целый квартал с набережной. Это первая колония или нация, утвердившаяся в столице империи; в своем укрепленном квартале она выстраивает себе церковь и содержит духовенство, зависящее только от патриарха Градo в Венеции; глава нации, бальи или подеста, разбирает тяжбы между своими согражданами, заведует общим имуществом и неутомимо отстаивает их интересы перед императорским правительством. Такой же квартал с набережной венецианцы получают и в каждом из остальных портов. Они безмерно злоупотребляют своей монополией, соединяя с коммерцией морское разбойничество, торговлю рабами и войну против неверных — даже против тех из них, которые находятся в мире с империей.

Иоанн Комнин пытается освободиться от венецианской монополии. Он отказывает дожу Доменико Михаилу в утверждении привилегий, изгоняет венецианцев из их портов, делает попытку отнять у них Далмацию (1119) и заключает союзный договор с Генуей (1120). Венецианцы вступают в войну с империей: они опустошают Родос, Хиос, Самос, Андрос и Лесбос, увозят пленных с прибрежья Мореи, разрушают укрепления Модона, осаждают Корфу и утверждаются в Кефалонии. Иоанн убеждается, что эта война разорительнее монополии; он заключает мир с Венецией и возвращает ей все порты.

Его сын Мануил, не решаясь отделаться от венецианцев, старается, по крайней мере, уравновесить их влияние. Он предоставляет их соперникам, пизанцам и генуэзцам, кварталы и набережные в Константинополе и остальных приморских городах. Но в то время, как венецианцы свободны от всяких таможенных пошлин, остальные итальянцы платят 4 %; кроме того, они обязываются нести военную службу для защиты столицы и империи. Другой договор — с Анконой — предоставляет императору право поставить гарнизон в этом городе. Но венецианцы не довольствуются тем, что с их соперниками обращаются хуже, чем с ними; они хотели бы совсем не иметь соперников. Когда император требует от них помощи против норманнов, они отказывают ему. Мануил захватывает их товары, налагает арест на их корабли и забирает в плен 10 тысяч венецианцев. С помощью своих новых итальянских клиентов — генуэзцев, пизанцев и анконцев — он отнимает у Венеции Спалато, Себенико, Рагузу, почти всю Далмацию. Венецианцы снова овладевают этими городами, и дож жестоко мстит их обитателям; могущественная армада идет через Эгейское море, чтобы осадить Константинополь; но Мануил и адмирал Контостефан заставляют ее вернуться обратно. Республика поддерживает деньгами сербского короля Стефана Неманя, посылает эскадру осадить Анкону. Мануил подстрекает против нее Конрада Монферратского и Вильгельма Феррарского. Венеция призывает на помощь против них немцев. Борьба между обеими морскими державами охватывает три полуострова — Италию, Грецию и Малую Азию; в ней принимают участие немецкий император и папа. Эту войну, вызванную торговым соперничеством, можно назвать европейской (1171–1175). В конце концов, ввиду заключения Венецией союзного договора с норманнами, Мануил счел благоразумным уступить.

Венецианцы не замедлили возобновить свои злоупотребления. Вскоре ненависть греческого населения против итальянцев распространилась на всех, кто носил имя франка; а в то время в Константинополе жило, по преданию, 60 тысяч латинян. Они стояли в таких же отношениях к туземцам, в каких стоят теперь европейцы к китайцам в Шанхае и других открытых для них городах Дальнего Востока. Их ненавидели и как иностранцев, и как эксплуататоров. Общая ненависть складывалась из недовольства отдельных лиц — из злобы греческого монаха на «латинскую ересь», из злобы чиновника, наказанного по требованию подеста, из злобы дворянина, которому богатый наследник предпочел какого-нибудь итальянца, из недовольства купца, ремесленника, чернорабочего, простолюдина, которые сравнивали свою нужду с роскошными дворцами этих иностранцев, из ненависти собственника, имущество которого погибло в одном из тех периодических пожаров, какими неизменно заканчивались ссоры генуэзских матросов с венецианскими. Только бдительность центральной власти, которая сама была враждебно настроена против этих эксплуататоров, не давала прорваться народной ярости.

Лишь только эта бдительность на минуту ослабела, — тотчас произошел взрыв. Это случилось во время смут, которыми сопровождалось воцарение Андроника (1182). Узурпатор и чернь точно сговорились действовать заодно. Первый захватил корону, вторая бросилась на латинян. Произошла резня, близко напоминающая избиение англичан в Китае. Греческие попы и монахи подстрекали народ к грабежам и убийствам; папский легат, приехавший для переговоров о соединении церквей, был обезглавлен и брошен в ров вместе с собакой; даже больные, находившиеся в латинском госпи— тале, были задушены в своих постелях; чернь убивала всех, кого можно было убить, и 4 тысячи женщин и детей были проданы мусульманам.

После убиения Андроника Исаак Ангел поспешил заключить мир с латинскими республиками. С Венецией он заключил даже наступательный и оборонительный союз против норманнов (1187). Узурпатор Алексей III возобновил привилегии и союзный договор (1199). Но итальянцы никогда не могли забыть ужасов 1182 г.; венецианцы уже не надеялись найти безопасность в Византии, а присутствие конкурентов раздражало их. Мысль о разрушении империи, присвоении ее берегов и островов созрела. Она тревожила ум старого дожа Дандоло. Заключая в 1202 г. договор с простодушными крестоносцами, он знал, что делал.

Норманны обеих Сицилии. Едва только смерть Роберта Гюискара (1085) спасла Алексея I от норманнского нашествия, как ему пришлось вступить в борьбу с одним из сыновей Гюискара, Боэмундом Тарентским. Сначала последний пытался отклонить первый крестовый поход от его пути; затем, сделавшись князем Антиохии, он захватил греческие владения в Киликии и Памфилии; наконец, по возвращении на запад, он с 60-тысячным войском высадился в Авлоне и принялся осаждать Диррахий. Договор 1108 г. уладил как азиатские, так и европейские дела: Боэмунд признал себя вассалом императора за Антиохию, обещал восстановить в этом городе православного патриарха, вернуть Лаодикею и другие укрепления и заставить кузена Танкреда и других своих вассалов исполнять их вассальные обязательства по отношению к их сюзерену, базилевсу.

При Мануиле Комнине сицилийский граф Рожер II соединил в своих руках, кроме наследия своего отца (1101), также владения потомков Гюискара, то есть почти всю Южную Италию (1127). Наконец в 1138 г. он утвердился в Неаполе. Корона обеих Сицилии не раз внушала тем, кто носил ее, непомерные притязания; в пример можно указать Карла Анжуйского и Карла VIII Французского. Поводом к разрыву с Греческой империей было, по преданию, то, что Рожер просил руки одной из принцесс императорского дома и что Мануил отказал ему. Первым успехом норманнов было занятие крепости Корфу, которую «голые» отдали без боя (1146). Менее удачно было нападение сицилийского адмирала на пелопоннесскую крепость Монемвасию, которую жителям удалось отстоять. Он вошел в Ионическое море, занял города Акарнании и Этолии, высадился в глубине Коринфского залива, двинулся на Фивы и овладел ими. Здесь норманны снова применили тот благоразумный метод, которого они обыкновенно держались при грабежах: они заставили горожан, положив руку на Евангелие, объявить все, что у них есть; кроме золота, серебра и товаров, они увезли всех красивых женщин и всех, кто умел изготовлять шелковые ткани. Центр этого производства был перенесен теперь из Фив в Палермо. Затем очередь дошла до Коринфа, откуда они не преминули увезти и икону св. Феодора. Мануил остановил их успехи, лично отправившись к Корфу и взяв его.

Вильгельм I Злой, наследовавший Рожеру в 1154 г., тщетно просил мира. Греки перенесли войну в Италию, взяли там Бари и завоевали большую часть Апулии. Но за этими успехами последовал ряд поражений. В то время как Мануил был занят завоеванием Италии, сицилийский флот прорвался через пролив и бросил якорь под стенами императорского дворца. Вильгельм был настолько благоразумен, что не употребил во зло свою неожиданную удачу. В 1155 г. был заключен мир; обе стороны обменялись крепостями и пленниками за исключением фиванских ткачей, которые уже вполне обосновались в Палермо.

После избиения латинян в Константинополе (1182) Вильгельм II Добрый, сын предшествующего короля, выступил мстителем за западное христианство. Его двоюродный брат, адмирал Танкред, переплыл Адриатическое море и в тринадцать дней взял Диррахий. Затем флот обогнул Морею, а сухопутная армия шла древней viaEgnatia, оба направлялись к Фессалонике, второму городу империи. Трусость или измена его коменданта, происходившего из семьи Комнинов, ускорила падение города, но не избавила его от ужасов штурма. Архиепископ Евстафий оставил нам красноречивую deploratio бедствий своих сограждан; город был разграблен окончательно, как и можно было ожидать от методичных норманнов; воспоминания о резне 1182 г. удваивали их жестокость. Семь тысяч жителей погибли отчасти во время обороны, отчасти после взятия города. Людей пытали, чтобы вынудить у них деньги (1185). Ненависть между двумя народностями — итальянской и греческой — обнаруживалась с каждым днем все более резко.

По вступлении на престол Исаака Ангела доблестный стратег Врана двинулся против завоевателей. Он разбил их в двух сражениях — при Мосинополе и Димитрице, — отбросил их в Фессалонику, где вражда населения не дала им возможности защищаться, и принудила покинуть страну. Затем их флот был почти весь истреблен греческой эскадрой и бурями. Они вынуждены были очистить даже Диррахий. Греки взяли в плен 4 тысячи человек, в том числе двух генералов, Альдуина и Ричарда. Альдуин и часть солдат перешли на службу императора, остальные погибли от голода в тюрьмах.

Немцы. Могущество Сицилии пришло в упадок. Но отсюда возникла новая опасность: в этом самом году (1185) произошла помолвка Констанции Сицилийской с сыном Барбароссы, будущим Генрихом VI, самым жестоким из Гогенштауфенов. Этот Генрих, сделавшись королем Сицилии и немецким императором, потребовал от Исаака (1194), а затем от узурпатора Алексея, чтобы они отдали ему всю страну от Диррахия до Фессалоники, завоеванную некогда норманнами. В конце концов он согласился принять огромную военную контрибуцию, для уплаты которой пришлось установить новый налог, так называемую аламанскую подать. В то же время он женил своего брата Филиппа Швабского на дочери Исаака Ангела, Ирине. Генрих VI предпринял грозную экспедицию против Греческой империи, но смерть разрушила его планы (1197). Мы видели, какую роль играл Филипп Швабский в «отклонении» четвертого крестового похода.

Крестоносцы. Алексей i призвал на помощь западных рыцарей против сельджуков. Он, может быть, надеялся, что их явится ровно столько, сколько было необходимо для усиления тех латинян, которые уже раньше служили в греческой армии в качестве наемников и союзников. При виде несметных крестоносных ополчений, напоминавших древние нашествия целых племен, он пришел в ужас. Однако он оказался на высоте тех многообразных обязанностей, которые налагал этот кризис на христианского государя и Греческого императора. Он гостеприимно встретил беспорядочные полчища Петра Пустынника, кормил их и оказывал им поддержку, он поспешил переправить их в Азию, где они принялись избивать без разбора христиан и мусульман и где они нашли свою жалкую гибель; он послал свои корабли, чтобы перевезти в Европу 3 тысячи этих паломников, спасшихся от гибели. Когда прибыла настоящая армия — феодальные ополчения, он дал им самые разумные советы относительно плана военных действий, снабдил их съестными припасами, военными машинами и инженерами и дал им в помощь один из лучших отрядов своего войска под командой храброго Ахилла Татия; но в то же время он принял необходимые меры предосторожности, стараясь только поодиночке допускать к Константинополю эти ополчения, которые непрерывно следовали одно за другим и из которых каждое заключало в себе от 80 до 100 тысяч человек; наконец, желая извлечь из их похода выгоду для империи и с этой целью приноровляясь к их феодальным принципам и предрассудкам, он потребовал от вождей клятвы в том, что они будут считать себя его вассалами за те земли, которые им удастся покорить, потому что мусульманское завоевание не могло устранить права империи на принадлежавшие ей некогда страны.

Мануил по отношению ко второму крестовому походу следовал почти той же политике, что и его отец. Первыми прошли немцы под начальством его шурина, императора 1 Конрада III. Проходя через европейские провинции, они разграбили Софию и под стенами Константинополя напали на отряд греческой армии. Конрад обнаруживал величайшую заносчивость по отношению к Мануилу. Последний, естественно, не открыл ему ворот столицы. В Азии немцы продолжали грабить; неудивительно, что множество из них погибли от голода в той бедной стране. Известие о том, будто Мануил предупредил турок об опасности, требует подтверждения. Немецкое войско было достаточно недисциплинированно и незнакомо со способом ведения войн в Азии, чтобы турки и климат могли истребить его без помощи базилевса. Французская армия, предводительствуемая Людовиком VII и почти столь же многочисленная, как немецкая, прошла через империю, не совершив никаких бесчинств; Людовик VII согласился принять проводников, присланных ему Мануилом; он не придирался к формальностям, не отказался сесть на трон ниже того, на каком сидел император. За это благоразумие он был вознагражден сносным успехом.

Отношения Мануила к латинским государствам, образовавшимся в Палестине, были отношениями сюзерена к его вассалам. Когда Раймонд Антиохийский сделал попытку освободиться от своих феодальных обязательств, Мануил напал на него с суши и моря, заставил его просить прощения, но вернул ему его княжество, удовольствовавшись лишь новой присягой на верность (1144). Точно так же поступил он и с преемником Раймонда, Рено, который оказал ему неповиновение, а затем явился принести ему вассальную клятву в монашеской одежде, босой, с веревкой на шее, непокрытой головой и голыми руками. Император торжественно вступил в Антиохию, причем Рено шел рядом, держа его стремя, а Балдуин III Иерусалимский сопровождал его верхом, но без королевских инсигний. Однако Мануил снова отдал Антиохию в лен Рено (1156). Когда Жоселен, граф Эдессы, был взят в плен турками и умер от голода в темнице, его вдова поспешила обратиться к заступничеству Греческого императора, теперь, правда, уже запоздалому (1151). Балдуин III Иерусалимский женился на племяннице Мануила, Феодоре (1157), Мануил — на Марии Антиохийской (1161). В 1156 г. он заставил страшного Нуреддина отпустить на волю 6 тысяч пленных французов и немцев, участников второго крестового похода. В 1169 г. Мануил вместе с Амори Иерусалимским, женатым на принцессе из дома Комнинов, совершил крестовый поход против Египта.

Третий крестовый поход был для Исаака Ангела тяжелым испытанием. Предвидя эту страшную опасность, бази-левс отправил в Нюренберг торжественное посольство, обещая помогать Фридриху Барбароссе, снабжать его армию плодами, овощами, лесом и фуражом под тем условием, чтобы немцы платили за все остальное и мирно прошли через империю. Когда они вступили на греческую территорию, императорский комиссар Кантакузен, по-видимому, плохо исполнил свою обязанность, и немецкая армия страдала от голода. Затем, когда Барбаросса вступил в переговоры с сербским и болгарским королями, недоброжелательство Исаака обнаружилось более резко. Он отрезал крестоносцам доступ к съестным припасам, послал против них великого доместика Запада, задержал послов Фридриха и потребовал, чтобы ему был дан в заложники наследник германского престола. Тогда и Фридрих потребовал заложников. Кроме того, он потребовал, чтобы византийцы, для которых он был только гех, признали за ним императорский титул. Немецкая армия, беспрестанно подвергаясь нападениям императорских солдат, славянских и валахских разбойников, проходила через византийские области, точно по неприятельской стране. В одной церкви они застали представление Страшного Суда, причем, как им показалось, греки ездили верхом на немцах; они сожгли этот город. Они силой вошли в Бероэ, нашли Адрианополь безлюдным, оставили гарнизон в Филиппополе и штурмом взяли Дидимотй'кон. Опустошая все на пути, они неудержимо двигались к Константинополю. Историк Никита Хониат с содроганием рассказывает о той опасности, которой подверглась империя вследствие легкомыслия Исаака. Наконец, Исаак понял свою ошибку и предложил Фридриху заложников с тем, чтобы немцы тотчас переправились в Азию. Барбаросса был честный крестоносец: он уступил. Все эти столкновения и породили ту ненависть, которую, как мы видели, питал к грекам Генрих VI.

Такие же столкновения произошли и с англичанами: Ричард Львиное Сердце отнял Кипр у узурпатора Исаака (1191).

Сопоставляя все эти обстоятельства — вражду к грекам римского папы, стремление Венеции вернуть себе торговую монополию или разрушить империю, честолюбивые замыслы норманнов, унаследованные немцами, происки крестоносцев, убежденных в коварстве греков, — мы поймем, как удалось «отклонить» четвертый крестовый поход от Иерусалима на Константинополь.

Уже в эпоху первого похода Боэмунд писал Готфриду Бульонскому, что прежде всего надо покончить с греками; во время второго похода такие же советы давал Рожер Сицилийский Конраду III и епископ Лангрский, у самых стен Константинополя, — Людовику VII; во время третьего крестового похода Барбароссу склоняли к тому же сербский краль и болгарский царь. Должен был наступить такой момент, когда к этим планам отнеслись бы с большим вниманием. Можно только удивляться тому, что первые три похода, в которых участвовали сотни тысяч западных воинов, прошли по империи, не причинив ей вреда, и что она пала перед гораздо менее многочисленным войском, которое могло подступить к ней только с моря. Дело в том, что участники первого крестового похода были в общем искренно верующими людьми, стремившимися исключительно к освобождению Гроба Господня, и что в то время ни Венеция, ни папство еще не имели определенных планов насчет Византии.

Крестоносцы в Византийской империи. Четвертый крестовый поход навсегда уничтожил блеск Константинополя: три пожара (во время обеих осад и в промежутке между ними) истребили целые кварталы, из которых каждый по величине равнялся нескольким городам Запада; дома греков были разорены, женщины опозорены, святилища осквернены, религиозные обряды обращены в посмешище; из церквей были унесены все реликвии; городские площади, spinа ипподрома лишены своих украшений; из бронзовых статуй Лизимаха и Праксителя крестоносцы начеканили грубых монет. Однако уже и раньше бывали случаи, когда завоеватели, водворившиеся силой меча и огня, умели все-таки примирять побежденных со своим владычеством и, слившись с ними, образовать единую нацию и могущественное государство. Примером такого слияния являлась в то время Великобритания, завоеванная норманнами. Но чтобы такое предприятие имело успех, надо уметь считаться с условиями времени; а для латинских завоевателей эти условия не были благоприятны. В своих отношениях к побежденным они допустили целый ряд бестактностей, которые должны были рано или поздно погубить их дело. Они покорили не нацию, еще плохо организованную, какой были галло-римляне при появлении франков, а старую нацию, гордую своим прошлым, своим языком, своей религией, своими учреждениями, своим искусством и литературой. С другой стороны, они не были настоящими варварами, с неустановившимся мировоззрением, которые могли бы усвоить мировоззрение побежденных: их собственная цивилизация была уже слишком развита, они имели свои традиции, свои давно выработанные языки, установившуюся религию, литературу и искусство. Таким образом, здесь встретились две цивилизации, равно оригинальные, два общества, равно, но не одинаково дифференцированные, две церкви, давно боровшиеся между собой. Одна раса могла подчинить себе другую, но слиться они не могли. Западный феодализм и византийская бюрократия были так же несоединимы, как католицизм и православие.

Однако эти несоединимые элементы могли бы уживаться друг с другом целые века, как целые века держалось оттоманское владычество над христианскими народами, — если бы количественная разница между этими элементами была не так велика; но латинские завоеватели составляли лишь небольшую кучку среди многочисленного туземного населения. Для защиты латинского владычества осталась едва четвертая часть тех, которые победителями вступили в Византию: остальных религиозная ревность увлекла в святую землю или тоска по родине заставила вернуться на Запад. При таком же численном превосходстве побежденных англичане сумели удержаться в Индии; но им приходилось вначале иметь дело с народами, крайне различными по племенному происхождению и вере; затем они располагали искусным административным механизмом, направленным к одной цели. Напротив, крестоносцы 1204 г. имеют дело с одной господствующей нацией и с одной верой, общей всем побежденным; они приносят с собой крайне несовершенную организацию, порожденную на Западе настойчивыми запросами жизни и пригодную только на Западе. Сами они представляют собой не единый народ, а конгломерат народов. Среди великого этнографического разнообразия, господствующего на полуострове (греки, славяне, румыны, шкипетары и т. д.), они водворяют настоящее вавилонское смешение языков. Они состоят из нескольких отдельных армий: венецианцев под командой их дожа, фламандцев и других бельгийцев под начальством графа Балдуина, северных итальянцев и немцев под начальством маркиза Монферратского, французов, преимущественно шам-панцев и бургундцев, предводительствуемых Виллардуэном, графами Блуа и Сен-Поль, и т. д. Все черты различия, свойственные им на родине, сохраняются и в завоеванной стране. Притом воины Северной Франции по самому характеру отличаются от венецианцев: у первых господствует феодальный принцип, у вторых — муниципальный.

Не менее важной причиной слабости были церковные вопросы, игравшие в ту эпоху такую крупную роль. Завоеватели — римские католики, население завоеванной ими страны — почти сплошь православное; итак, борьба двух церквей продолжается; усилия, направленные к соединению обеих церквей, приведут лишь к образованию третьей религиозной группы, впрочем, очень малочисленной — греков-униатов. Латинское духовенство требует привилегий и иммунитетов, взимает десятину и захватывает земли, которые, таким образом, становятся мертвым капиталом для завоевателей. Притом в этом духовенстве также господствуют национальные различия: французские, пизанские, генуэзские священники неохотно подчиняются венецианскому патриарху; даже венецианцы византийской колонии желают подчиняться только своему старому главе — венецианскому патриарху Градо. Наконец, западные религиозные споры возобновляются; здесь также идет борьба между духовной и светской властью; мало того, папа предъявляет еще большие требования, чем на Западе, ибо он подвигнул латинян на этот крестовый поход и потому приписывает себе честь завоевания империи.

И все-таки латинское владычество удержалось бы, если бы побежденные оставались тем же, чем они были в момент завоевания: народом, деморализованным анархией, ослабленным политическими раздорами и религиозными разногласиями, развращенным беспрерывными узурпациями и мятежами, утратившим всякую гражданскую и военную доблесть, несколько расслабленным вследствие утонченности своей культуры и привыкшим возлагать заботу о своей защите на наемников. Но именно громадность обрушившихся на него бедствий, его полный экономический упадок, разрушение его художественных богатств, бегство в горные округа его старой родины, и то обстоятельство, что высшие классы снова приходят в соприкосновение с наиболее грубыми и варварскими слоями населения, мало-помалу воскрешают в нем те добродетели, отсутствие которых обусловило катастрофу 1204 г. Возникает новая Греция, живущая бивуаком среди суровых горцев, ведущая жизнь стратиотов, арматолов, апелатов (беглецов) и клефтов (разбойников); и по мере того, как комфорт сеньориальной жизни ослабляет мужество крестоносцев, доблесть греков возрастает. В противоположность норманнам Англии, для которых защита их добычи с течением времени становилась все легче, для латинян она с каждым днем становится труднее.

Разделение империи. В дележе завоеванных земель главными участниками были, естественно, две крупнейшие группы завоевателей: с одной стороны, венецианцы, с другой — бельгийцы, ломбардцы, немцы и французы. Прежде всего было условлено, что та из этих групп, из среды которой будет избран император, не должна выставлять кандидата в патриархи. На избрание в императоры могли рассчитывать трое: дож Дандоло, Балдуин Фландрский и Бонифаций Монферратский. Первый, не уступая двум остальным в храбрости, далеко превосходил их политическими способностями. Но его кандидатуру сняли сами венецианцы, не желая принимать на свою республику все бремя защиты столь обширной монархии. Точно так же они воспротивились избранию Бонифация, потому что не хотели облечь таким могуществом своего соседа по ломбардской равнине, уже ранее породнившегося с Гогенштауфенами. Однако все признавали, что он заслуживает вознаграждения: если он не должен быть императором, пусть он будет королем — королем Фесса-лоники. 9 мая Балдуин был избран коллегией, состоявшей из шести французских прелатов и шести венецианских вельмож. Он был помазан и коронован на царство в храме св. Софии папским легатом (16 мая). По византийскому обычаю его обули в пурпуровые сапоги и возложили на него все облачение греческого императора, даже венец императора Мануила. Патриархом избрали венецианца, Фому Моросини. Таким образом, в государстве было четыре высших сановника: император, король, деспот или бальи (эти титулы принял Дандоло), наконец, патриарх. Как распределят они между собой права и обязанности?

Договор о дележе несколько раз переделывался. В конце концов за Балдуином осталась столица, но не вся, Адрианополь и Фракия, но также не вся, потому что некоторые округа ее достались другим участникам дележа; затем Самофракия, Кос, Лесбос, Самос и Хиос. Для маркиза-короля предназначались азиатские провинции, но он отказался принять их, так как их еще надо было завоевать, затем Крит и Фессало-ника, но он утверждал, что эти области уже ранее были отданы монферратским маркизам греческими императорами: Крит он продал венецианцам, Фессалонику удержал за собой, но не как феод империи, а как наследственное имение, и захва— тил ряд земель в Македонии и Фессалии. Венеция присвоила себе большую часть Константинополя, большинство береговых пунктов и островов: кроме Крита она приобрела, по-видимому, все семь больших островов Ионического архипелага, в Эгейском море — Эвбею, большинство Цикладов и некоторые из Спорадских островов, на пелопоннесском берегу — Корон и Модон; на материке ей предоставили земли в Албании, Акарнании и Этолии, которых ей не удалось завоевать. Дож-деспот Дандоло с полным правом мог назвать себя «владыкой четверти и одной восьмой Греческой империи». Что касается остальных вождей крестоносного войска, то одним отдали Беотию, Аттику и Морею, другим — азиатские города: Этьену де Перш — Филадельфию, Макарию Sainte-Menehould — Никомедию, графу Людовику Блуаскому — Никею и Вифинию; другие получили земли во Фракии: граф Гуго де Сент-Поль — Дидимотикон, Ренье Утрехтский — Филиппополь. Каждый из этих новых государей, не только в интересах защиты своего удела, но прежде всего — ради его завоевания, должен был раздать его в лен своим соотечественникам и товарищам по оружию. Таким образом, один мегадук или адмирал в Самофракии оказывается прямым вассалом короля.

В самой Фракии грек Врана, третий муж несчастной Агнесы Французской и шурин Филиппа Августа, держится в Апроне; узурпатор Мурзуфл господствует в Цурулоне (Чур-лу), пока население не выдает его крестоносцам; незаконнорожденный потомок Ангелов основывает эпирский деспотат, два брата Комнины — Трапезундскую империю; Феодор Лас-карис провозглашает себя императором в Никее, Феодор Манкапа — в Филадельфии. Лев Габала провозглашает себя независимым на Родосе. Лев Сгур, правитель Навплии, пытается образовать себе самостоятельное княжество: еще до нападения крестоносцев на Константинополь он успел захватить Аргос и Коринф, где убил архиепископа; затем он осаждает Афины, и овладевает Фивами. На севере Иоанница держит свое валахо-болгарское государство под оружием; в Фессалии возникает княжество Великая Валахия. Новым латинским княжествам повсюду приходится воевать с туземными государствами.

Император Балдуин и король Бонифаций. Тотчас после дележа произошло столкновение между императором Балдуином и королем Бонифацием. Последний был женат на Маргарите Венгерской, которая раньше под именем Ирины была женой Исаака Ангела, и, как муж бывшей греческой императрицы, пользовался известной популярностью между побежденными. Император Балдуин изъявил намерение совершить торжественный въезд в Фессалонику и принять вассальную клятву от короля. Бонифаций не только отказался признать себя его вассалом за Фессалонику, но даже заявил притязание на верховную власть над феодами, которые будут образованы в южных областях империи. Из-за этого вспыхнула война между ломбардцами и бельгийцами. Балдуин пошел на Фессалонику и овладел ею; король захватил Дидимотикон и двинулся на Адрианополь. Дандоло, Виллардуэн и Людовик Блуаский уладили спор: они добились того, чтобы Дидимотикон был отдан на хранение маршалу Шампанскому; Балдуин утвердил Фессалонику за Бонифацием, и последний согласился принести ему вассальную клятву. Кроме того, было принято еще одно мудрое решение: Врану утвердили владельцем Апрона под суверенитетом латинского императора.

После примирения решено было закончить завоевание; были предприняты две экспедиции: одна, под начальством маркиза Бонифация, в южной провинции, другая, под начальством брата императора, Генриха Фландрского, против азиатских городов. Генриху помогали армянские эмигранты — целая орда в 20 тысяч человек с семьями и телегами. Крестоносцы завоевали Пег, Абидос и, после победы при Пойма-неноне, — Лопадион, Аполлонию, Никомедию и Адрамитту. Они только что одержали новую победу над соединенными силами императоров Никеи и Филадельфии, когда внезапно были отозваны трагическими известиями в Европу.

Столкновение между Латинской империей и валахо-болгарской державой. В 1203 г. царь Иоанница снова предпринял поход против Греческой империи. На пути к Адрианополю он получил известие о взятии Константинополя крестоносцами. Он вернулся домой и стал ждать. Он уже ранее предложил латинянам привести им на помощь 100 тысяч человек, но получил отказ. Во время ссоры Балдуина с Бонифацием он снова предложил свою помощь и снова получил отказ. Позднее он писал Иннокентию III: «Мне отвечали с великой гордостью, что не заключат мира со мной, пока я не верну тех земель, которые принадлежат империи и которые я будто бы захватил насильно. Я ответил им, что имею больше прав на эту землю, чем они — на Константинополь». Притязаниям Иоанницы, в подтверждение которых он ссылался на происхождение своего народа от Траяновых римлян, крестоносцы противопоставляли легенду о происхождении французов от Приамова сына Франка: «Наши предки владели Троей».

Крестоносцы, которым уже и без того приходилось защищаться на Востоке против никейских греков и против турок, а в Европе — против эпирского деспота и других греческих и валахских князьков, поступили бы благоразумно, если бы заключили союз с могущественным болгарским царем, называвшим себя их братом по крови. Они предпочли сделать его своим врагом, притом самым страшным из своих врагов. Между крестоносцами и валахо-болгарским царем произошел полный разрыв. Иоанница нашел союзников между греками. Озлобление против латинян заглушило в них ненависть к Ромайоктону Иоаннице. Фракийские греки призвали его на помощь; в Дидимотиконе они перебили франкский гарнизон; из Адрианополя они изгнали латинян и водрузили там царское знамя. Балдуин поспешил к Адрианополю с отборным войском; он не хотел дожидаться ни Бонифация, шедшего с подкреплениями с юга, ни Генриха Фландрского, спешившего к нему на помощь из Азии, ни 20 тысяч армян, которые должны были прийти вслед за Генрихом и которые были перебиты греками. 14 апреля 1205 г. Балдуин встретил под Адрианополем армию Иоанницы, состоявшую из валахов, бугров (болгар), греков и 14 тысяч некрещеных куман. Последние, обратившись, по обычаю кочевников, в мнимое бегство, увлекли за собой французскую конницу и принялись осыпать ее стрелами. Балдуин, вооруженный секирой, являл чудеса храбрости. Латиняне потерпели полное поражение; Людовик Блуаский, Этьен де Перш, Рено де Монмирайль, Матвей де Валенкур, вифлеемский епископ Петр и 300 рыцарей легли на поле битвы. Из знатных лиц спаслись только Дандоло и маршал Шампанский. Император Балдуин попал в плен. Об его участи шли различные слухи. Наибольшего доверия заслуживает, конечно, известие, которое сообщал Иоанница папе: debitumcarnisexcolveratdumcarcereteneretur (то есть умер в темнице от ран). Оба сына Балдуина унаследовали принадлежавшие ему графства Фландрию и Геннегау.

Царствование Генриха Фландрского. Его брат Генрих был провозглашен сначала регентом, потом императором. В 1206 г. он был коронован в присутствии святых икон и при звуках многолетия, а в следующем году женился на дочери маркиза-короля Агнесе. Он относился к грекам дружелюбно: Акрополит говорит, что он «обращался с римлянами, как со своим народом», открыл им доступ к придворным должностям, в администрацию и войско. Опустошения, которым подвергал их землю Иоанница, толкали их в объятия франков. Царь опустошил Серрес, Филиппополь, Аркадиополь, Апрон, Родосто, Панион, Гераклею, Цурулон и Афиру. Устрашенные жители Адрианополя и Дидимотикона предложили Генриху Фландрскому признать над собой его власть с тем, чтобы он отдал эти два города в лен Вране; император согласился (1206). Иоанница, оставленный своими греческими отрядами, напустил на Фракию, Македонию и Фессалию свои валахские, славянские и куманские полчища. Столица королевства, Фессалоника, была осаждена и спасена лишь быстрой диверсией Бонифация. Греками овладел ужас: языч-ники-куманы приносили самых красивых из них в жертву своим богам; Иоанница, разрушая их города, массами переселял их в Мизию. Однако Генрих заставил его снять осаду Адрианополя (1206). Дидимотикона он не сумел спасти, но зато освободил 20 тысяч пленных. В Азии крестоносцы вернули себе Пег и держались в Кизике и Никомедии, которые в следующем году были оставлены. Затем Генрих вошел в соглашение с Бонифацием относительно совместной кампании в Родоп; во время этого похода маркиз-король попал в засаду; он был убит, и его голова отослана к Иоаннице (1207). Последний снова осаждал Фессалонику. Под стенами этого города он был убит куманом Манастрой, любовником его жены-куманки (1207). Говорили, что он был сражен патроном города, св. Димитрием.

Его смерть повлекла за собой разложение его империи: его племянник и преемник Борил удержал за собой только Тырново с титулом царя; боярин Стрец остался независимым на Вардаре; другой боярин, Слав, или Эсклав, утвердился в Мельнике, в Родопе. Борил пытался продолжать войну, но его армия, заключавшая в себе 33 тысячи человек, была разбита под Филиппополем 18-тысячным франкским войском (1208). Слав поцеловал руку и сапог латинского императора и получил от него титул деспота и «господина Великой Валахии». Энергичный и жестокий Стрец, будучи разбит франками, обратился против сербов; он погиб таинственной смертью; говорили, что его убил св. Савва. Генрих, овдовев, женился на дочери Иоанницы.

Теперь снова начались осложнения в отношениях империи к Солунскому королевству. Бонифаций оставил двоих сыновей: Вильгельм VI, от первого брака, унаследовал Монферрат; другой, носивший греческое имя Димитрия и родившийся уже в самой Фессалонике от брака Бонифация с императрицей Ириной (Маргарита Венгерская) унаследовал королевство. Он был малолетен, и Ирина сделалась регентшей. В опекуны Димитрию вельможи избрали графа Губерта III Бландратского, ломбардца по происхождению. Последний руководствовался в управлении королевством чисто ломбардскими интересами; он предпочел бы видеть на солунском престоле не мнимого грека Димитрия, а итальянца Вильгельма VI. Опираясь на Вильгельма, он сделал попытку освободиться от всяких феодальных обязательств по отношению к латинскому императору; призвав солдат из Ломбардии, он разместил их гарнизонами по городам королевства. Когда император Генрих прибыл с небольшим отрядом, чтобы принять вассальную клятву от молодого короля, Бландрат запер перед ним ворота Фессалоники. Так как императорская свита сильно страдала от холода, то Генрих, чтобы получить доступ в город, вынужден был подписать договор, по которому он терял все свои права. Вступив в город, он тотчас заметил, как благоприятно для него положение королевства; он без труда восстановил регентшу против опекуна; затем он согласился принять под свою власть французских сеньоров Юга, которые предпочитали суверенитет далекого императора владычеству столь близкого к ним короля и особенно его чужеземного опекуна. Поддерживаемый ими, Генрих 2 мая 1210 г. созвал великий сейм в Равеникской долине близ Ламии (Зейтун). Сюда явились даже некоторые из венецианских князей, живших на островах. Он обязал ломбардцев вернуть Фивы афинскому князю, отдал в лен Марко Санудо герцогство Архипелаг или Двенадцать Островов (Додеканес) и назначил Жофруа Виллардуэна сенешалем Ахеи. Бландрат пытался оказать сопротивление, но затем покорился и оставил страну. Регентша формально признала суверенитет императора (1208).

То же самое сделал даже один из самых могущественных местных князей, эпирский деспот, который, впрочем, не постеснялся признать и суверенитет Венеции. С другой стороны, с никейским императором Ласкарисом был заключен мирный договор (1214), на основании которого французы удерживали за собой один округ в западной Вифинии и часть Мизии до Калама и Камины.

Еще важнее была внутренняя политика Генриха Фландрского. Под внутренней политикой следует понимать преимущественно отношения к церкви. Новый патриарх стремился преградить доступ в патриарший капитул всем, кроме венецианцев, и из-за этого беспрестанно враждовал с императором, папским легатом Бенедиктом, большинством французских и итальянских католиков и даже с венецианцами византийской колонии. Когда в 1211 г. Моросини умер, французская и венецианская партия избрали каждая особого патриарха; кроме того, тосканцы противопоставили венецианскому патриарху своего. Вмешательство нового папского легата, Пелагия, только усилило смуту. Он пытался насильно осуществить соединение обеих церквей: запирал церкви, бросал в тюрьмы православных священников и монахов. Население взволновалось; депутация нотаблей отправилась к императору и заявила ему, что греки предпочтут переселиться в Азию, если он не прекратит гонения. Генрих велел открыть церкви, освободил пленных и разрешил своим греческим подданным принести жалобу римской курии. Иннокентий III снова осудил их на Латеранском соборе (1215). В марте 1206 г. было условлено, что латинской церкви будут предоставлены, кроме имуществ православных монастырей, пятая часть всей земли, десятина со всей остальной территории и все иммунитеты, которыми она пользовалась на Западе. Этот конкордат, который осторожная Венеция отказалась подписать, не положил конца столкновениям. Духовенство не знало, как поступить по отношению к грекам: оно не решалось сделать десятину обязательной для них, но взимало ее повсюду, где это было возможно. Сами латиняне отказывались платить ее. В Фессалонике шла борьба между архиепископом Гверином и короной, которая запрещала своим подданным платить десятину и стремилась захватить в свои руки управление церковными имуществами; в Морее шла борьба между патрасским архиепископом и князем. Священники католических церквей, при малочисленности своей паствы, жили за счет греческого населения, — приблизительно так, как жили позднее англиканские священники в католической Ирландии, — или же, под влиянием той же тоски по родине, которая гнала назад, домой, латинских воинов, продавали или отдавали внаймы имущество и доходы своей церкви и, собрав капитал, спешили вернуться на Запад. Те из них, которые оставались в завоеванной стране, еще с большей наглостью старались округлить свои владения, прибегая к тем же средствам, какими раньше пользовались греческие монастыри. Светские сеньоры из политических соображений оказывали покровительство своим православным подданным. На сейме в Равеникской долине они попытались положить конец захватам церквей: впредь последние имели право приобретать только движимое имущество. Тщетно Иннокентий III гремел проклятиями: это был вопрос жизни и смерти для латинских государств. Генрих покровительствовал афонским монастырям, которые сделались его прямыми вассалами.

Генрих, которого греки называли «вторым Аресом», умер в 1216 г.; утверждали, что он был отравлен.

Пьер де Куртнэ, Роберт Намюрский. У Балду и на и Генриха была одна сестра, Иоланта, в замужестве за оксер-рским графом Пьером де Куртнэ. Последний и был избран императором. Он был в то время во Франции; поспешно собрав войско, он посетил в Риме Гонория III, переправился в Диррахий и двинулся оттуда по via Egnatia. В ущельях Эльбассана его армия подверглась нападению эпиротов и была истреблена; папский легат пал в битве, а император был взят в плен и, вероятно, умер в темнице.

Он оставил на Западе десять детей, из которых старшим был Филипп Намюрский; его супруга, императрица, прибыла морем в Константинополь и разрешилась здесь от бремени мальчиком; позднее это был Балдуин II. Она приняла регентство за Филиппа Намюрского, возобновила договор с ни-кейским императором, выдала за него одну из дочерей своего покойного мужа и умерла в 1219 г. Так как Филипп Намюрский отказался покинуть свое графство на берегах Мааса, то был избран его младший брат, Роберт.

Его царствование ознаменовано быстрым упадком империи. Все вожди четвертого крестового похода — Балдуин, Генрих Фландрский, Бонифаций Монферратский, Людовик Блуаский, Дандоло, Виллардуэн — умерли. Количество латинских воинов беспрестанно уменьшалось отчасти вследствие войн, отчасти вследствие возвращения на Запад, а новых крестоносцев не являлось. Одна из сестер Роберта была замужем за венгерским королем Андреем, другая — за Готфридом Ахейским, третья — за никейским императором; одна из его племянниц вышла замуж за Иоанна Асеню II Болгарского; сам он собирался жениться на дочери Ласкариса. Но эти фамильные связи не доставили ему ни могущества, ни безопасности.

Эпирский деспот Феодор, беспрестанно отнимавший у латинян то один, то другой город, воспользовался тем, что солунский король Димитрий отправился на Запад искать помощи: он врасплох напал на его столицу, взял ее и быстро завоевал все королевство (1223). Так прекратилось владычество ломбардцев в Фессалонике.

Никейский император Иоанн Ватацис, преемник Ласкариса, возобновил войну против франков, нанес им кровавое поражение при Поймененоне (1223) и завоевал почти всю Фракию. Греки имели теперь двух императоров, не считая трапезундского, так как эпирский деспот незадолго перед тем был коронован в Фессалонике охридским архиепископом. Каждый из этих императоров, которые с того времени находятся во враждебных отношениях, двинул свою армию на Адрианополь. Последний сначала предался никейской армии, затем прогнал ее и открыл свои ворота эпирскому войску. Роберт уже не мог вмешаться в эту распрю; вопрос лишь о том, какая из двух греческих армий первая вступит в Византию. В его собственном дворце разыгралась кровавая драма, которая показала, как слаба была власть императора и как мало уважали ее. Роберт влюбился в девушку из Невиля, которая уже была помолвлена с одним бургундским рыцарем, и ее мать согласилась на то, чтобы первому жениху было отказано. Устраненный претендент собрал своих родственников и друзей, ворвался ночью во дворец, отрезал девушке нос и губы, а мать бросил в Босфор. Роберт не мог добиться от своих баронов суда над преступником. Он отправился на Запад искать помощи и умер в пути (1228).

Иоанн Бриеннский; новое столкновение с валахо-болгарской державой. Последнему из детей Пьера де Куртнэ, родившемуся в Константинополе, было тогда 11 лет. Он был избран в императоры под именем Балдуина II, но надо было назначить еще регента. Сначала наметили Асеню II Болгарского, который согласился обручить свою дочь с Бал-дуином II и обещал снова завоевать для империи земли, отнятые у нее греками. Но в совете франкских баронов одержало верх другое мнение, и в регенты был избран знаменитый Иоанн Бриеннский. При этом было условлено, что до совершеннолетия Балдуина II он будет носить титул императора, и что все земли, какие удастся завоевать в Азии, будут предоставлены в лен ему и его наследникам (1229). Иоанну было тогда 82 года; он был занят в то время войной в Италии и явился в Константинополь только спустя два года. Напротив, Асень II, разгневанный отказом баронов, не стал медлить. Сын первого Асени, он с помощью русского войска завоевал отцовскую державу, сверг и ослепил Борила (1218). Это был гуманный, просвещенный государь, пользовавшийся любовью валахов, болгар и даже греков; Акрополит сообщает, что он «не проливал крови и не прибегал к мечу внутри своего государства». Подданные называли его Великим или Благочестивым. Он строил монастыри и украшал их драгоценными камнями. После своего разрыва с константинопольскими франками он принялся опустошать Фракию. Тщетно Григорий IX отлучил его от церкви (1236) и грозил двинуть против него венгерское крестоносное войско. Иоанн Бриеннский, коронованный в 1231 г. императором-опекуном, должен был бороться с тремя императорами, и эта задача оказалась ему не по силам. Асень II, Ватацис и эпиро-солунский император Феодор образовали коалицию, к которой примкнул и немецкий император Фридрих И, ненавидевший Иоанна Бриеннского и Балдуина II, как любимцев папы; в 1241 г. он даже выдал свою дочь Анну за никейского императора.

Смерть Иоанна Бриеннского (1237) несколько смягчила гнев Асенй II, который притом начинал бояться греков более, чем франков. Он поддержал последних при осаде Цу-рулона; но затем его начала мучить совесть за то, что он нарушает слово, данное им Ватацису; он сжег свои осадные машины и ушел домой. Он умер в 1241 г., и после него болгарская держава пришла в упадок: за ее счет, как и за счет Латинской империи, оба греческих императора расширяют свои владения. Последний из Асеней, Михаил, был убит в 1257 г. Коломаном II.

Балдуин II. Продолжительное царствование Балдуина II (1228–1261) было лишь долгой агонией латинской монархии. Почти все время своего царствования он провел в разъездах по Европе, клянча помощи у Венеции, Рима, Франции, Кастилии, Англии; он отдает своего сына Филиппа в залог одному банкирскому дому, торгует реликвиями своей столицы, раздает придворные звания и государственные должности, уступает монферратскому маркизу опеку над Фессалоникой, занятой эпиротами, и королю обеих Сицилии — суверенитет над Ахеей. В самой Византии он вынужден чеканить монету из свинца с домовых крыш и рубить на дрова для своей печи деревянные части дворцов. Латинская империя перестала играть деятельную роль в восточной политике; падение Константинополя отнюдь не было неожиданным событием и поэтому не произвело большого впечатления на Европу. После крушения этой империи единственным следом ее существования остается императорский титул, который сохраняется за фамилией Куртнэ. То же самое касается и Солунского королевства, титул которого долгое время переходил от монферратского дома к бургундскому и обратно.

Франкские государства Центральной Эллады. Государства, основанные крестоносцами к югу от Фермопил, оказались более живучими, чем Византийская империя и Со-лунское королевство. Между Фермопилами и Коринфским перешейком образовались четыре крупных баронии, владельцы которых носили титул §гапс151ге. Это были: Будоница, где утвердился дом Паллавичини; Сула или Салона, под властью фамилии Строманкур; Эвбея или Негропонт, под властью венецианской фамилии Карчери, которая разделила этот остров на три княжества со столицами Халкидой, Ореосом и Каристо: отсюда титул терциеров Негропонта; наконец, Афины с Фивами. Только история последнего государства и представляет некоторый интерес.

Герцогство Афинское. Один сеньор из Франш-Кон-те, Оттон de la Roche-sur — l`Ognon, отличился при взятии Константинополя в 1204 г. Он получил в лен Афины и Фивы. Маркиз-король Бонифаций, по собственному почину или по поручению Балдуина I, взялся ввести во владение тех крестоносцев, которые получили феоды в южных провинциях. Завоевание этой страны не встретило больших затруднений. Здешнее население не питало к крестоносцам такой ненависти, как жители Константинополя. Притом оно могло надеяться, что завоеватели освободят его от фискального гнета и анархии. Афины были сожжены Львом Сгурой, и жители защищались в Акрополе под начальством своего воинственного архиепископа Михаила Акомината. Сгур был разбит французами у Фермопил. «Его солдаты, — говорит трубадур Рамбо де Вакейрас, очевидец той битвы, — вложили свое сердце в свои пятки, чтобы лучше пришпоривать своих коней». После этого Фивы, Афины и эвбейская Халкида открыли свои ворота победителям на основании договоров, которые гарантировали жителям неприкосновенность их имущества, местных вольностей, национальных законов и свободное отправление православной веры. Однако крестоносцы обманули афинян: они конфисковали владения их монастырей, изгнали архиепископа Михаила и обратили церковь Панагию (Парфенон) в католический храм. При Оттоне Ларошском, который таким образом унаследовал власть Тесея и Кодра в Афинах, власть Кадма и Эдипа в Фивах, страна оставалась цветущей. В 1225 г. Оттон, стосковавшись по своему замку в Франш-Кон-те, отрекся от власти в пользу своего племянника Гюи.

Последнего на первых же шагах ждало серьезное столкновение. Его дядя в свое время помог Жофруа Виллардуэну завоевать Морею и получил в лен Аргос и Навплию. Гильом Виллардуэн, третий властитель Ахеи, утверждал, что афинский князь обязан ему вассальной клятвой не только за Аргос и Навплию, но за все свои владения (1254). Гюи, поддерживаемый владельцами Салоны, Эвбеи и Каритены, был разбит в Каридийском ущелье на пути из Мегары в Фивы. Осажденный в Фивах, он вынужден был обязаться явиться в Никлы на суд своего мнимого сюзерена. Так как ахейские бароны отказались исполнить требование своего государя и осудить Гюи, то дело было передано на третейский суд Людовика IX. Святой король признал за Гильомом право только на суверенитет над Аргосом и Навплией. Кроме того, он, по преданию, пожаловал Гюи титул герцога.

Преемник Гюи, Иоанн (1264–1275), был могущественный государь; он радушно принял Иоанна Дуку, князя фес-салийских валахов, изгнанного эпирским деспотом, и предоставил ему отряд латинской конницы, с помощью которого Дука разбил своего противника. Во время новой войны с деспотом афинский герцог был побежден в битве при Ореосе и взят в плен; деспот, желая отвлечь его от союза с Карлом Анжуйским, поступил с ним великодушно — отпустил его без выкупа.

Затем в Афинах царствуют последовательно брат Иоанна, Гильом, сын Гильома, Гюи II, и племянник Гюи II, Го-тье Бриеннский. Одно время армия Гюи II состояла из 900 латинских всадников, 6 тысяч греческих и валахских всадников и 30 тысяч пехотинцев. Эти князья вступили в родственные связи с валахскими князьями Фессалии и с ахейскими государями.

Готье Бриеннский, теснимый обоими своими соседями — эпирским деспотом и князем фессалийских валахов, возымел несчастную мысль призвать на помощь себе так называемую великую каталонскую компанию, подкрепленную турками и туркопулами (1308). Это была целая армия в 3 тысячи 500 всадников и 3 тысячи пехотинцев, все превосходные солдаты, но неисправимые грабители. Они разбили всех врагов Готье; но, раз водворившись в Фессалии, они более не хотели уходить оттуда. В 1310 г. афинский герцог двинулся против них с 6 тысячами всадников и 8 тысячами пехотинцев. Битва произошла на Кефисе близ Орхомена. Франко-афинская конница потерпела страшное поражение; она попала в болото, которое образовали каталонцы, отведя течение ручья, и почти вся погибла. Готье пал в битве. Победители завладели герцогством, насильно женились на вдовах и дочерях своих жертв, присвоили себе их феоды и создали в сердце Эллады солдатское государство вроде военной республики древних мамер-тинцев.

Ахейское княжество; Гильом Шамплитт. Гильом Шамплитт, отличившийся при взятии Константинополя, получил в лен Пелопоннес. Он вместе с маркизом-королем осаждал Навплию и Акрокоринф, куда бежал Лев Сгур. В это время племянник шампанского маршала, Жофруа Виллардуэн, не принимавший участия в крестовом походе на Константинополь и искавший счастья на собственный риск, был прибит бурей к пелопоннесскому берегу близ Модона. Один из греческих δυνατοι (по всей вероятности, из фамилии Мелиссенов) принял его на службу вместе с его товарищами и, по-видимому, отдал ему в лен Модон. По смерти этого грека Виллардуэн вступил в борьбу с его преемником. Узнав о прибытии в Морею латинян, он смело прошел через весь полуостров и предложил ему свои услуги. Они встретили его с распростертыми объятиями, потому что завоевание страны встречало большие затруднения: Жак д'Авень только что был убит под Акрокоринфом во время одной вылазки Сгура; Бонифаций был отозван на север адрианопольской катастрофой. Крестоносцы нашли поддержку в венецианцах, которым приходилось завоевывать порта, доставшиеся им при дележе империи. С помощью их флота были взяты Патрас, Катаколо, Андравида, Корон и Каламата. На Лакосе крестоносцы встретились с греками; 4 тысячи греков были рассеяны семьюстами латинян. Аркадия была покорена. Французы облегчили свое завоевание тем, что предоставили городам такие же гарантии, какие выговорили себе при капитуляции Афины; кроме того, они вступили в соглашение со славянскими, майнотскими и цаконийскими племенами и утвердили за туземными стратиотами, которых они отождествляли с milites (рыцарями), их прежние феоды. Французы захватили в свою пользу только императорские домены и земли православных монастырей. В три года была завоевана половина Пелопоннеса. Резиденцией князя была сделана Андравида; двор обычно жил в Никлах.

Организация княжества. Организация латинской Ахеи представляет собой один из самых полных образцов феодального устройства. Здесь была установлена иерархия, состоявшая из князя (этот титул был пожалован Жофруа императором Робертом), сиров или баронов, рыцарей и сержантов. В ней нашли место и туземные архонты, δυνατοι, топархи, филархи и стратиоты. Разверстка ленов была произведена комиссией, состоявшей из двух латинских рыцарей, двух католических прелатов и четырех греческих архонтов.

Здесь существовала также латинская церковная иерархия, состоявшая из архиепископа-примаса (Патрас) и шести епископов (Олена, или Андравида, Модон, Корон, Велигости, Никлы и Лакедемон), аббатов монастырей и приоров трех рыцарских орденов (иоаннитов, тамплиеров и Тевтонского ордена). Позднее, когда латиняне овладели и Коринфом, Иннокентий III учредил там архиепископство с шестью викарными епископами (Кефалония, Занте, Дамала, Монем-васия, Аргос и Теменион в Лаконии).

Князь избирался. Он руководил администрацией, решал вопросы о мире или войне и творил суд при участии «верховного суда», в котором заседали все прелаты, бароны и вассалы. Военная служба вассала была почти беспрерывна: четыре месяца в году он был в походе, другие четыре охранял ту или другую крепость.

В государстве существовало двенадцать пэров, сколько их было, по преданию, у Карла Великого10. Тотчас после завоевания двенадцать бароний, владетели которых имели «кров, стол и суд в своей земле», были следующие: Патрас, обязанный охранять побережье против высадки с противоположного берега; Халандрица, обеспечивавшая сообщение Патраса с внутренними областями; Востица, охранявшая Лепантский залив; Калаврита, лежавшая внутри страны позади Востицы и поддерживавшая ее; Акова с замком Маtе-Griphon (изнуряющий греков), наблюдавшая за туземным населением Аркадии; Каритена, на Алфее, державшая в покорности славянское население Скорты (Аркадия); Никлы, охранявшие проходы из Арголиды в Лаконию; Велигости, охранявшая дорогу из Лаконии в Мессению; Гераки, охранявшая страну от набегов славян-милингов Тайгета и цаконийцев; Грицена, господствовавшая над долиной Лакоса; Пассава, или Пассавань, лежавшая в центре Магна; наконец, Каламата, охранявшая богатую долину Памиса. Каламата была отдана Жофруа Виллардуэну, Пассава — Иоанну Нейльискому, который был назначен наследственным маршалом княжества 11.

Князь имел свой верховный суд, каждый барон — суд сеньориальный; таким образом, существовало две судебные инстанции. Суд для горожан находился в Кларенце. Кроме того, существовали церковные суды. В Морее, как и в Латинской империи, действовало четыре или пять законодательств: римско-византийское, каноническое право — католическое для латинян и православное для греков, ассизы Романии и, наконец, местные туземные обычаи.

Ахейское княжество одно время находилось, по-видимому, в цветущем состоянии. Почва его была плодородна. Шелковые ткани Араховы и вервенская ярмарка пользовались известностью.

Жофруа Виллардуэн. Гильом Шамплитт, уезжая на Запад, оставил правителем княжества своего родственника Гюго, который вскоре умер. Правителем (бальи) был избран Жофруа Виллардуэн. Он завоевал Велигости, Никлы, Лакедемон и Коринф, исключая Акрокоринф. Жофруа сумел снискать расположение императора Генриха, который назначил его сенешалем главных феодалов империи и баронов Ахеи. Когда Гильом Шамплит умер, его сын Роберт отправился на Восток, чтобы вступить во владение своим наследством. Виллардуэн добился того, что его задержали сначала в Венеции, затем в Корфу. Когда он наконец прибыл в Ахею, его притязаниям противопоставили феодальный принцип, в силу которого наследник мог осуществлять свои права только до истечения одного года и одного дня. Ахейские бароны на общем собрании в Лакедемоне решили, что Роберт пропустил свой срок. Князем Ахеи был избран Виллардуэн.

Это был ловкий и энергичный государь. Он применил к ахейскому духовенству постановления Равеникского сейма, уменьшил его имущество и сократил десятину. Подобно Оттону Ларошскому, он был отлучен Гервасием, католическим патриархом Константинополя, но добился того, что Гонорий III снял с него отлучение. Затем, когда духовенство и рыцарские ордена отказались нести военную службу, он наложил руку на их феоды. Снова отлученный патриархом, он опять был освобожден папой, обязавшись вернуть духовенству его имущество, если оно согласится нести военную службу. Впрочем, он умело пользовался своими наличными средствами в интересах латинства. Он содержал в Константинополе отряд из 100 всадников и стрельцов для защиты столицы.

Гильом Виллардуэн. Преемником Жофруа (1246) был его брат Гильом. Он родился в Каламате; местное население считало его своим. Это облегчило завоевание: Акрокоринф, Аргос, Навплия, Монемвасия и Цакония, которые так долго сопротивлялись латинянам, изъявили теперь покорность с условием утверждения их привилегий. Гильом оттеснил тай-гетских славян и майнотов в их горы. Напротив тайгетского Славохориона он построил Мизитру. Он сделал ее своей резиденцией, и Мизитра затмила древнюю Спарту и средневековый Лакедемон. Он укротил майнотов, воздвигнув новые укрепления: Майну на мысе Тенаре и Лефтро. Те и другие изъявили покорность. Завоевание Пелопоннеса было закончено (1248).

Гильом доказал свое усердие к интересам христианства, приняв участие в крестовом походе Людовика Святого против Египта (1249). Он отнял остров Эвбею у Карчери и венецианцев (1255). К несчастью, он женился на дочери эпирско-го деспота Михаила; вследствие этого ему пришлось вступить в борьбу с никейским императором Михаилом VIII. Эпироты и ахейские латиняне потерпели кровавое поражение на равнине Пелагонии; при Кастории Гильом попал в плен (1258). Чтобы получить свободу, он вынужден был уступить Михаилу VIII крепости Монемвасию, Мизитру и Майну. Княжество было раздроблено и лишено укреплений; в Морее снова появились греческие правители; они находили поддержку в славянах и цаконийцах, которых эти укрепления до сих пор держали в покорности. Вскоре пали Пассава и Лефтро; опасность грозила самой Андравиде. Эта опустошительная война, в которой французы одержали только одну победу — у Приницы на Алфее, продолжалась с 1264 по 1268 г. По договору, заключенному в Витербо (1267), Балдуин II уступил Карлу Анжуйскому свой суверенитет над Ахеей.

Гильом умер в 1277 г. Его дочь Изабелла была замужем сначала за сыном Карла Анжуйского Филиппом, затем за Флорентом Геннегауским и, наконец, за Филиппом Савой-ским. Ей постоянно нужен был муж для защиты этого несчастного княжества. В конце XIII в. ахейская корона служит предметом беспрестанных интриг между анжуйским домом, Савойей, Бургундией и Арагоном. Богатство минувших дней сменилось нуждой: правительство чеканит дурную монету. Ахее приходится воевать с греками, каталонцами Аттики и турецкими пиратами. Население уменьшается; свободные пространства заселяются шкипетарами и валахами.

Венецианские государства. В городах Далмации венецианцы только держали свои гарнизоны. Но земли, доставшиеся им на Востоке, они пытались колонизировать. Однако республика не могла принять на себя завоевание и защиту этой «четверти и одной восьмой» Греческой империи. За исключением Крита, первоклассной морской станции для всех дорог в Средиземном море, пользование которой затруднялось, однако, враждебностью туземного населения, — за исключением своих владений в Морее и некоторых Ионических островов, Венеция распорядилась с доставшейся ей долей империи совершенно так, как поступил бы какой-нибудь Балдуин Фландрский или монферратский маркиз. Она раздала свои восточные владения в лен наиболее богатым и отважным из своих патрициев и авантюристов. На острове Эвбее водворились Карчери. Марко Санудо завоевал Наксос и сделался герцогом Архипелага, раздав острова подвассалам. На Лемносе утвердился с титулом мегадука один из Новигайози. Кефалонией и Занте завладели Орсини. Большинство этих династий переживет Латинскую империю и даже возрожденную Греческую империю.

Ассизы Романии. Рамнусий рассказывает, что латинский император Балдуин не имел в виду изменить по отношению к своим греческим подданным «древние законы цезарей, пользующиеся уважением во всем мире вследствие своей многовековой древности и неприкосновенного величия». Однако необходимо было урегулировать феодальные отношения между самими латинянами и между латинянами с одной стороны и греками — с другой. Балдуин обратился к кипрскому королю и попросил у него копию Иерусалимских ассиз. В последних были произведены некоторые видоизменения, и таким образом явились ассизы Романии. Затем император послал их в Морею, где они подверглись новой переделке. Впоследствии ассизы Романии были переведены на греческий язык для нужд Латинской империи или острова Кипра, а также на итальянский для нужд вассальных княжеств Венеции. В 1421 г. дож Франческо Фоскари велел снова издать итальянский перевод, причем опустил все параграфы, касавшиеся судебных поединков и других неподобающих вещей.

Следующий факт показывает, как строго придерживались в ахейском княжестве самой буквы этих законов. Когда князь Гильом Виллардуэн попал в руки Михаила VIII (1258), то, чтобы освободиться из темницы, он отдал последнему в числе других заложников дочь сира Пассавы, Маргариту. В то время, когда она еще оставалась в плену, умер ее дядя, сир Аковы, и она сделалась наследницей его баронии. Но чтобы получить инвеституру на это княжество, она, по тексту ассиз, должна была принести вассальную клятву за него в течение одного года и одного дня. Находясь в плену, она вынуждена была пропустить срок; когда же она явилась к Гильому требовать инвеституры на Акову, он отказал ей на основании ассиз, что «крайне удивило» эту даму. Позднее, выйдя замуж за Иоанна Сент-Омэрского, она апеллировала на это решение в верховный суд. Князь вынес книгу ассиз и просто констатировал факты: 1) что он имел право отдать Маргариту в заложницы; 2) что он имел право отказать ей ввиду истечения законного срока. Суд постановил, что Маргарита утратила права на свое наследие. Когда Гильом позже пожаловал Маргарите в виде вознаграждения треть спорной баронии, все прославляли его великодушие.

Следы, оставленные франкским владычеством в Греческой империи. Крестоносцы могли разрушить византийскую монархию, но не могли создать из нее государства для себя; им приходилось бороться не только с греками, но и со всеми инородцами, которым они помогли освободиться. Их владычество только пробудило и укрепило греческий патриотизм: «Оно было великим благодеянием для Византии, эллинизма и религии; социальная рознь между классами была устранена» (Sаthas); если не устранена, то, по крайней мере, ослаблена.

В тех областях, где латиняне держались дольше, как, например, в Морее, завоеватели до некоторой степени слились с покоренными. Никита, Акрополит и Пахимер называют метисов, происшедших от скрещения обеих рас, гасмули. Франкские династии Афин и Морей постепенно эллинизировались; князья усвоили язык своих подданных; в обращении с греческими «стратиотами» и с латинскими рыцарями они не делали различия; к pronotai греческих городов они относились с таким же уважением, как к привилегиям и иммунитетам латинских общин. В Ахее существовал великий логофет и протодоместик, как в Романии великий доместик (сенешаль). Во франкской школе греки снова узнали, что такое муниципальная свобода и достоинство воина-собственника.

Материальные следы франкского владычества сохранялись в Элладе долгое время; таковы великолепный собор в Андравиде, герцогский дворец в Фивах, дворец Пропилеев в Афинах, куртины и башни тех грозных замков, названия которых — Бофор, Бовуар (по-гречески Каллископи), Бельрегар (по-гречески Перигарди), Porte-de-Fer, Chastel-Neuf, Saint-Georges, Montesquiou, Creve-Coeur и т. д. — долго жили в памяти туземцев.

Между победителями и побежденными происходил до некоторой степени и обмен идей. Какой-то француз (по-видимому, потому что он сохранил все предрассудки против греков) перевел на ромейский язык «livre de la Conqueste». Греки могли видеть, как трубадур Рамбо де Вакейрас повсюду сопровождал маркиза-короля Бонифация, а менестрели заседали на Равеникском сейме. Ахейский князь Жофруа был поэт. Мотивы и действующие лица французских эпопей получили право гражданства в греческой литературе: паладин Роланд, рыцари Круглого стола, король Артур и Ланселот сделались для греков такими же хорошими знакомыми, какими они были для французов. Прозаические и стихотворные греческие романы часто представляют собой переделки французских рыцарских поэм: роман «Имберия и Маргарон» есть перевод поэмы «Пьер Прованский и прекрасная Магэлона», и т. п. Таково же происхождение поэм «Белтандр (Бертран) Римлянин, Старый всадник», «Флорий и Платсиафлора» (Флор и Бланшфлора). Позднее, в XVI в., греческие поэты заимствуют у своих западных товарищей рифму.

Феодальные идеи Запада утвердились даже при дворе базилевса: Алексей требует от латинян оммажа, греческие династы южных областей дают его франкам. На одних и тех жетурнирах соперничали «рыцари» обеих наций. Никейские императоры, забывая Юстинианов кодексиБазилики, предписывают судебные поединки и ордалии. Настоящие византийцы с презрением отвергали этот способ доказательства, как противный римскому праву и каноническим законам, как «обычай варварский и пригодный для варваров» (Акрополит). В 1258 г. Михаил Палеолог, обвиненный в составлении заговора, сам потребовал испытания раскаленным железом; патриарх ответил, что «этот обычай чужд и римлянам, и мудрым грекам» (Францес).

Обломки Греческой империи в 1204 г. В тот день, когда Мурзуфл бежал из своего дворца, в ту самую минуту, когда латиняне шли на приступ, два соискателя оспаривали друг у друга императорскую корону: один из членов семьи Дука и Феодор Ласкарис. Так как налицо не было ни народа, ни сената, то духовенство выбрало Ласкариса, который и был провозглашен императором в храме св. Софии. Вынужденный тотчас же бежать вследствие взятия города крестоносцами, он удалился в Азию, куда за ним последовали патриарх и духовенство; так возникла Никейская империя. Из отдаленнейших православных стран, например из России, епископы приезжали в Никею за посвящением. «Филадельфийский император» Манкана, Габала и другие восточные претенденты вскоре подчинились Ласкарису. В то время, когда побочный сын некоего Константина Ангела Михаил основал в горах Албании и Этолии эпирский деспотат, в Трапезунде провозгласил себя императором внук узурпатора Андроника Ком-нина. Мы не будем долго останавливаться на судьбах этой империи, которая не имела никакого влияния на ход истории и которая только парализовала часть сил эллинизма.

Трапезундская империя. Область, простирающаяся от Галиса (Кизил-Ирмак) до Кавказа по южному побережью Черного моря, — древнее Понтийское царство и Пафлаго-ния — была совершенно изолирована от Греческой империи иконийским султанством. Несколько раз правители этой области — Феодор Габра, Григорий Таронит, Константин Габра — достигали почти полной независимости. Трапезунд был богатый город, имел хорошо защищенный порт и служил неизбежным посредником в торговле между Черным морем и областями Евфрата. Комнины были родом из Трапезунда, и Алексей пользовался симпатиями его населения. Он нанял иверийских наемников, сманил на свою сторону императорские войска, прогнал трапезундского правителя и провозгласил себя императором (1204). Трапезундцы, довольные тем, что их город сделался столицей хотя бы маленькой империи, дали Алексею прозвание Великого. Император овладел Триполи, Керасунтой, Энэоном, Амастридой, Теосом и Синопом, а его брат Давид вторгся в Пафлагонию. Кроме Самсуна, занятого сельджуками, все побережье от Гераклеи до Кавказа покорилось новой империи; позднее, когда у нее явился прекрасный флот, она распространила свою власть и на южный берег Крыма. Почти вся империя простиралась вдоль морского берега. Новый властелин Никеи, поглощенный борьбой с латинянами, сначала не мешал Алексею, но когда Давид начал грозить Никодемии, Феодор Ласкарис заключил союз с сельджукским султаном Гаиа эд-Дином; султан разбил Алексея, а базилевс дал отпор Давиду. Тогда последний вступил в союз с константинопольскими латинянами и принял участие в первых победах Генриха Фландрского. Ласкарису удалось набрать войско из латинских наемников. С их помощью он вернул себе Гераклею, Амастриду и Теос, тогда как Аз эд-Дин, преемник Гаиа эд-Дина, осадил Синоп. Вторжение каппадокийских туркменов в Понт и иверийцев в Колхиду окончательно умерили честолюбие обоих братьев. С тех пор Трапезундская империя ведет чисто азиатское существование, будучи вынуждена вечно воевать с мелкими князьями Иверии, армянскими эмирами и туркменскими вождями. В конце концов она признала над собой суверенитет иконийс-кого султана. С 1222 по 1263 г. на трапезундском престоле сменились Андроник I Гид, Иоанн 1 Аксух и Мануил I, которого тщеславные трапезундцы прозвали «великим полководцем»; затем с 1263 по 1461 г. насчитывается семнадцать государей, в том числе три императрицы. В общем, Трапезунд имел значение лишь по своей торговле, которая развилась особенно с того времени, когда его государи отказались от роли завоевателей.

Эпирский деспотат. Гораздо более серьезная попытка восстановить Греческую империю была сделана побочным сыном Константина Ангела, Михаилом, в западной части Балканского полуострова. Он опирался на эпирских шкипетаров, на наиболее грубые из эллинских племен — население Этолии, Акарнании и Македонии — и на часть валахов и болгар. Михаил призывал к оружию горцев, превращал разбойников в солдат, клефтов — в арматолов и стратиотов, нанимал иностранных наемников. Он сохранил формы византийской администрации, уменьшив фискальный гнет и расточительность двора. Обеспечивая безопасность греческих городов, он мог требовать с них денег и на эти деньги покупать у разбойничьих племен мир и службу. С самого начала он не позволил венецианцам утвердиться в той части адриатического побережья, которая досталась им при дележе империи. Очень осторожный в своих притязаниях он довольствовался титулом деспота, тем самым признавая власть никейского императора.

Когда он в 1214 г. был убит одним из своих рабов, ему наледовал его брат Феодор, который сначала бежал ко двору никейского императора. Прежде чем отпустить его, Ласкарис взял с него клятву верности, но Феодор вел свою особую политику, не обращая внимания ни на греков, ни на латинян. Он истребил армию Пьера де Куртнэ, завоевал Адрианополь и Фракию до Черного моря, Фессалию и Македонию до Солуни, вступил в этот город и короновался здесь императором. Он ловко обольщал пап уверениями в своих симпатиях к католицизму и дважды сумел убедить их отменить крестовые походы, которые они собирались направить против него. Честолюбие вовлекло его в борьбу с валахо-болгарской империей, и при Клоконице на Марице он был разбит Асеней II и взят в плен. Так как он интриговал против своего победителя, то последний велел ослепить его (1230). Однако позднее он добился свободы, отдав Асене II руку одной из своих дочерей, и снова появился в Эпире, где принялся воевать со своим братом и преемником Мануилом, взяв себе в соправители своего сына Иоанна.

Этими междоусобиями воспользовался Ватацис. Он взял Фессалонику (1246) и прекратил существование эпирской державы. От нее уцелели лишь немногие обломки; так, сын и бывший соправитель Феодора, Иоанн, сохранил Фессалонику с титулом деспота, как лен Никеи; Феодор Слепой удержал за собой Водену, Острово и Старидолу; побочный сын Михаила, Михаил II, утвердился в Пелагонии, Охриде и Прилепе. Вскоре Феодор был выдан Михаилом II Ватацису и умер в заточении; Михаил II был разбит при Пелагонии и потерял большую часть своих владений. Эпирские князья причинили еще много беспокойства Греческой империи. В 1318 г. был убит последний туземный князь, носивший титул эпирского деспота, Фома.

Никейская империя. Настал момент, когда можно было думать, что Византийская империя будет восстановлена эпирскими Ангелами. Феодор, владевший Адрианополем, Фессалоникой, частью берегов Эгейского и Черного морей, накануне своей злополучной войны с Асеней II был, казалось, близок к осуществлению этой цели. Никейскую империю, за которой осталось лишь несколько азиатских городов, ждала, по-видимому, участь Трапезунда. Поражение, понесенное Феодором Ангелом на Марице, дало новое направление истории Востока.

Феодор Ласкарис. Первый император Никеи (1204–1222) сумел обуздать честолюбие трапезундских императоров, противопоставив им сельджуков, и ослабить первый пыл латинских завоевателей Константинополя: его счастьем было то, что их неблагоразумие вызвало поворот в политике валахо-болгарской империи. Его финансовые средства были ограничены, национальная армия — малочисленна, так как он владел небольшой территорией, его флот был, вероятно, меньше трапезундского; но почти все греческие патриоты переселились из Византии в Никею, а бродячие толпы крестоносцев доставляли ему наемников, свободных от предубеждений. Притом, если греческих императоров было несколько, то существовал лишь один греческий патриарх — Константинопольский, и его резиденцией была Никея. Ласкарис обнаруживал иногда блестящее мужество — например, когда он однажды с 2 тысячами человек напал на 20-тысячную армию сельджуков. Но еще более он отличался ловкостью: он сумел обеспечить себе союз сельджуков и несколько раз приобрести поддержку папы. Он ждал, пока Латинская империя ослабеет в силу естественного хода вещей. Его главными орудия— ми были переговоры, перемирия и терпение. Это был царь-кунктатор.

Иоанн III Ватацис. Ему наследовал его зять Иоанн Дука Ватацис (1222–1255). Теперь обстоятельства были более благоприятны; Латинская и Болгарская империи явно клонились к упадку; грозной оставалась только эпирская держава. Энергия Ватациса может сравниться с терпением его тестя. Когда франки возобновили враждебные действия в Азии, он одержал над ними победу при Поймененоне (1223), которая чрезвычайно ослабила Латинскую империю, уже и ранее чувствовавшую большой недостаток в воинах; все земли в Азии, которые еще оставались во власти франков, были теперь присоединены к Никейской империи. Затем блокада вокруг Константинополя с каждым днем стягивается все теснее. В 1235 г. Ватацис взял Галлиполи и организовал ту великую коалицию, о которой шла речь выше. Он сделал попытку овладеть столицей, но Иоанн Бриеннский отразил его; морейский князь Жофруа прошел в пролив с шестью судами, на которых находилось 100 рыцарей, 300 стрелков из арбалета и 500 стрелков из лука; быть может, в первый раз венецианцы действовали заодно с генуэзцами и пизанцами при защите города. С другой стороны, дружба Асени II с латинянами не могла быть прочна, как показала осада Цурулона. Более надежных союзников нашли крестоносцы в куманах, которые, будучи отброшены на юг татарским нашествием, вступили на службу к франкам и образовали военные поселения на Марице. Наржо де Туси, правитель империи в отсутствие Балдуина II, женился на дочери их вождя Ионы. С их помощью удалось наконец взять Цурулон (1240).

Ватацис обратился против Эпира; он сумел разжечь начавшееся там междоусобие; взятие Фессалоники дало ему возможность снова приняться за осуществление своих замыслов относительно столицы Латинской империи. Он расстроил предполагавшийся брак Балдуина II с дочерью иконий-ского султана, заключив с последним наступательный и оборонительный союз. С другой стороны, он расширил свои владения за счет Болгарской империи, уже очень ослабленной: он отнял у нее Мельник, Скопию и большую часть Македонии. У франков он снова отнял Цурулон, который играл важную роль в его плане атаки против Византии. Папу он занимал бесконечными переговорами о соединении церквей, предлагая признать супрематию римской курии, если папа перестанет оказывать поддержку Балдуину. И, может быть, его предложение было искренно, потому что он страстно желал Константинополя. Своей дипломатией и военными успехами Ватацис подготовил завоевание Византии; он только мельком увидел обетованную землю. Он умер в 1255 г.

Воцарение династии Палеологов. Плоды его трудов суждено было пожать не его сыну, Феодору Ласкарису, а узурпатору, захватившему престол после смерти последнего. Будучи замешан в интригах против Феодора Ласкариса, честолюбивый Михаил Палеолог сумел оправдаться. Затем, когда Феодор умер (1258), оставив одного 8-летнего сына, Иоанна Ласкариса, Михаил возмутил латинских наемников, которыми он командовал в качестве коннетабля. Опекун юного императора, Музалон, был оторван от алтаря и разрезан на такие мелкие части, что их пришлось собирать в мешок, чтобы похоронить. Михаил сделался опекуном, а затем и соправителем императора; на вычеканенных им монетах он изображен с ребенком-императором на руках. Однако, венчаясь на царство в Никее (1259), он не счел нужным короновать и своего питомца. Когда позднее, взяв Константинополь, он вторично короновался в храме св. Софии, о внуке Ватациса уже не было и речи.

Михаил VIII. Михаил Палеолог, по крайней мере, искупал свое честолюбие замечательными военными способностями и необыкновенно искусной, истинно национальной политикой. Когда к нему явились послы Балдуина II с просьбой вернуть Фессалонику, он ответил, что не оставит им и Константинополя. Он прибавил: «Если латиняне хотят и впредь жить в нем, пусть они платят мне дань». Разбив при Пелагонии эпиротов и морейских франков (1258), он заставил Гильома Ахейского выдать ему важнейшие из его крепостей. Затем он лично отправился во Фракию, взял Селимбрию и осадил Галату. Успехи татаро-монголов в Малой Азии заставили его вернуться туда и заключить с латинянами перемирие на один год. Государство сельджуков, служившее оградой Греческой империи с востока, было разрушено; иконийский султан Рокн эд-Дин явился со своим гаремом искать убежища в Никее. Михаил оказал побежденному радушный прием, чем приобрел славу великодушного человека; втайне он вел переговоры с победителем и сумел отвратить нашествие.

Взятие Константинополя греками (1261). Так как Константин Тех, один из последних царей Болгарии, отказался признать Михаила, то Михаил послал во Фракию цезаря Алексея Стратегопула. Срок перемирия с латинянами еще не окончился, поэтому Стратегопул, проходя близ Константинополя, мог только навести справки о положении дел в столице. Он вел с собой только 800 всадников и небольшое пехотное войско, но лишь только он высадился в Галлиполи, как к нему присоединилось 20–25 тысяч греческих и куманс-ких добровольцев. Они сообщили ему, что весь венецианский и французский гарнизон Византии отплыл за 40 миль оттуда к черноморскому берегу с целью завоевать Дафнусий. Его разведчики, приблизившись под прикрытием ночи к столице, встретили в поле крестьянина. Они спросили его, как он мог выйти из города, когда ворота заперты. Он ответил, что его дом стоит близ стены и имеет подземный ход наружу. Цезарь, не решаясь брать на себя ответственность такого важного предприятия, медлил воспользоваться этим благоприятным случаем. Наконец, он отобрал пятьдесят смельчаков и велел им спуститься ночью в подземный ход. Проникнув в город, они топорами разбили одни из ворот и впустили остальное войско, которое разбудило жителей криками: «Победа императорам Михаилу и Иоанну!» Греческое население тотчас перешло на сторону цезаря; немногие латиняне, пытавшиеся оказать сопротивление, были перебиты. Балдуин II, живший тогда во Влахернском дворце, едва успел сесть в лодку; он забыл даже императорские инсигнии, которые и были отнесены к цезарю. Латинский флот, узнав о происшедшем, изо всех сил спешил от Дафнусия к столице: находившиеся на нем 6 тысяч воинов превосходили небольшую армию цезаря не только числом, но и мужеством. Ввиду этого греки подожгли кварталы, обитаемые латинянами, надеясь, что даф-нусская армия бросится спасать погорельцев. Эта хитрость удалась, и латиняне, которым больше нечего было защищать в Византии, не хотели подвергнуться опасности сомнительной битвы.

В Европе заговорили о крестовом походе; Урбан IV проповедовал поход против схизматиков, а венецианцы и морейские бароны начали войну с ними. Балдуин II умер в 1272 г. Грозным наследником его притязаний являлся Карл Анжуйский, король обеих Сицилии, стремившийся во что бы то ни стало осуществить замыслы своих норманнских предшественников и незадолго перед тем выдавший свою дочь Беатрису за Филиппа, сына Балдуина II. Сильно обеспокоенный Михаил VIII поспешил занять римскую курию, по-видимому, очень искренними переговорами о соединении церквей. Он нашел хорошего партнера в Клименте IV, который опасался честолюбивых замыслов Карла Анжуйского. Как раз в то время Карл снаряжал флот в Брундизии, откуда рассчитывал идти на Диррахий. Смерть Людовика Святого заставила его отсрочить экспедицию. Григорий X также очень благосклонно выслушивал предложения Михаила VIII. Вопрос о соединении церквей был, по-видимому, близок к разрешению; на Лионском соборе (1274) послы императора присоединились к «процессии Святого Духа» и признали супрематию папы. В самом Константинополе Михаил VIII встретил энергичное сопротивление со стороны большей части духовенства, которую поддерживала почти вся нация. Он вынужден был сменить сряду трех патриархов, самому сделаться богословом и рассуждать о «процессии», подвергать пыткам упорных противников унии, бороться с сестрой Евлогией и почти со всей своей фамилией, следить за эпирскими князьями, которые не преминули выступить в качестве защитников православия, и обуздывать своих генералов, предпочитавших «изменить императору, чем Богу». Его переговоры с Римом продолжались и при Иоанне XXI и Николае III, которые также относились враждебно к Карлу Анжуйскому, но не без удовольствия видели, как страх перед его могуществом заставляет греческих императоров смягчаться. Роль, которую взял на себя Михаил VIII, становилась невыносимой. Почин разрыва исходил от римской курии. Француз, преданный Карлу Анжуйскому, Симон де Бри был избран папой под именем Мартина IV. Он грубо принял послов Михаила, обозвал его поведение обманом и лицемерием, позволил себе даже порицать гонения на упорных, но, по крайней мере, искренних «схизматиков» и в конце концов отлучил его от общения с католической церковью. Теперь, казалось, уже ничто не могло предотвратить удар, который собирались нанести Греческой империи Карл Анжуйский, его зять, «император» Филипп, и Венеция. Три тысячи латинян, высадившись в Эпире, двинулись на Фессалонику. Михаил VIII выставил против них более значительные силы, истребил часть этой армии в целом ряде мелких стычек и засад и, наконец, забрал в плен весь остаток ее вместе с ее военачальником Руссо де Сюлли(1281). В то же время его золото и дипломатическая ловкость, его союз с арагонским домом, его дружба с Иоанном да Про-чида и с недовольными элементами в Италии подготовили то страшное восстание, известное под названием Сицилийской вечерни, из-за которого Карл Анжуйский утратил базис своих операций (март 1282 г.). Михаил умер в декабре того же года, проклинаемый своими подданными, унося в могилу тайну своей искренности и двуличности по отношению к Риму, но уверенный в том, что упрочил греческое владычество в Византии. Государь, вернувший грекам Константинополь, даже не был похоронен в усыпальнице императоров, в церкви Святых Апостолов. Его сын Андроник II, стараясь доказать свою полную непричастность к мнимым религиозным заблуждениям своего отца, велел похоронить его без шума в глухом уголке Македонии, в том самом месте, где он умер от болезни во время похода против эпиротов.