Глава II

Полигон

Прежде чем наша планета станет мертвым домом, она должна пройти стадию умалишенных.

(А. Хаммер, предприниматель)

До тех пор, пока последствия термоядерной войны представляются столь же угрожающими и противной стороне, обе стороны могут избежать катастрофы не посредством компромиссного урегулирования интересов, а путем взаимного устрашения.

(Г. Киссинджер, государственный секретарь)
• Полигон в Багерово • Первая встреча с «изделием» • Агрессивные планы США • Поездка на Азовское море • Концерт Л. Руслановой • Учеба и будни • Знакомство с Керчью • Снабжение от Музрукова • Принятие присяги • Парадоксы секретности

Утром в 5 часов сопровождающий нас офицер поднял всех на ноги, велел быстро собрать вещи и приказал выйти на платформу неведомой станции. Тусклый свет станционного фонаря осветил название — Багерово.

Нас встречал старший лейтенант, который без лишних слов и проверок повел нестройную толпу к ограждению из колючей проволоки. Я с удивлением заметил, что и Ершов со своими спутниками тоже направились к той же проходной. Возглавлял их все тот же моложавый полковник.

На КПП по списку у всех проверили документы, построили в колонну, и старший лейтенант повел нас по бетонной дороге вглубь городка. Здесь освещение было поярче, и справа от дороги мы увидели летнюю эстраду. Это был неплохой знак: культурная жизнь дала о себе знать громадной раковиной эстрады и рядами деревянных скамеек, выкрашенных в зеленый цвет.

Остановились мы около длинного приземистого барака. Этот одноэтажный, возможно, даже глинобитный барак с низкими окнами в шутку, как мы узнали позже, называли «гостиницей Серебровского». Здесь нам предстояло жить.

Так на рассвете 26 августа 1955 года около сотни недавних выпускников с разных городов Советского Союза начали свою армейскую службу на полигоне в Багерово. Нас, харьковчан, оказалось 11 человек: Виктор Бахарев, Костя Камплеев, Виктор Крыжко, Юра Кобыляцкий, Слава Магда, Виктор Караванский, Лева Рожков, Гриша Коваленко, Юра Савельев, Володя Кузнецов и автор этих строк — Валентин Вишневский.

Все мы разместились в одной, довольно просторной комнате, которую тут же окрестили казармой. Железные солдатские койки стояли в один ряд у стены с окнами. Между ними размещались допотопные тумбочки. Столы, стулья и скамейки тянулись вдоль другой стены. Несколько вешалок у дверей да портреты вождей завершали эту, более чем спартанскую обстановку.

Магда, Караванский, Кобыляцкий и я выбрали койки, стоящие рядом. У нас было много общих интересов. Мы сдружились еще в институте и часто составляли компанию для преферанса.

В этот же день состоялось общее построение, на котором мы познакомились с командованием. Перед нами стояло десятка полтора офицеров, одетых в такую же, как и у нас, авиационную форму. Основную часть составляли майоры.

Вперед вышел невысокий курносый подполковник, который представился Николаем Васильевичем Шароновым. Он обвел наши ряды недовольным взглядом и сказал:

— Товарищи офицеры! Вы прибыли на один из полигонов Военно-Воздушных Сил СССР, где будете изучать и осваивать новую для вас, гражданских инженеров, технику. Мы с вами в разговорах будем избегать слова «полигон», заменяя его на более понятное — «гарнизон». В отсутствие командира сборов подполковника Шашанова заменять его буду я. Начальником гарнизона является генерал-майор Чернорез, а его заместителем по политической части — генерал-майор Петленко. Комендант гарнизона — подполковник Довженко, а помощник коменданта по охране режима — подполковник Фролов. Личности последних двоих надо знать особо, так как с ними вам придется сталкиваться в первую очередь и неоднократно. С преподавателями вы познакомитесь непосредственно на занятиях. Сейчас вам зачитают списки четырех взводов, которые будем, называть учебными классами, и назовут командиров взводов, — и завершил свою речь. — Занятия начнутся завтра!

Уже знакомый нам старший лейтенант стал повзводно зачитывать фамилии, предварительно назвав фамилию командира. В соответствии со списками, мы перестроились в четыре взвода.

Командирами взводов были назначены старослужащие из наших же рядов. Командиром нашего взвода, в который вошли все радисты, оказался Виктор Бахарев. Он был в институте старостой моей группы Р-10б. Нам повезло, что нашим старшим стал именно Бахарев — парень покладистый и скромный.

Командиром нашего взвода был назначен бывший староста группы Виктор Бахарев. 1953 г.

Командиром учебной роты назначили Виктора Боева, незнакомого нам курсанта. Настораживало его явно выраженное желание немедленно исполнять все приказы командования и подозрительно преданный взгляд.

Впоследствии он оказался исполнительным до глупости помощником командования и неизменной мишенью курсантов-острословов.

В первом взводе были инженеры-электрики, во втором — радиоинженеры, в третьем — инженеры-гидрометеорологи и в четвертом — инженеры-химики.

Такое распределение специальностей было логичным, хотя и вызвало некоторые вопросы, но оно так и не прояснило характер предстоящей учебы.

На следующий день нас на автобусах повезли вглубь городка, где на плацу стали обучать строевой подготовке. По мнению подполковника Шаронова, смотреть на наши штатские фигуры, облаченные в новенькую офицерскую форму, без слез и возмущения было невозможно.

Первый день мы отрабатывали отдачу чести в повседневной форме с брюками навыпуск. В последующие дни было приказано явиться на плац в аэродромной форме: бриджи, сапоги и портупея. Это нас несколько подтянуло, и мы с большим усердием принялись отрабатывать повороты, строевой и парадный шаг. Так прошло целых пять дней.

Первый выезд в город Керчь. 1955 г.

1 сентября в Доме офицеров перед нами выступил полковник Назаревский из Министерства среднего машиностроения. Это было уже второе соприкосновение с таинственным министерством. Но что из этого следует, мы по-прежнему не знали.

Полковник рассказал о том, что по инициативе Министра обороны маршала Жукова Г. К. решено влить в Советскую Армию новую свежую кровь — молодых инженеров, только что окончивших вузы. Партия и правительство отобрали лучших выпускников из разных городов и прикомандировали их к Министерству среднего машиностроения.

— Здесь, — продолжал полковник, — вам предстоит познакомиться с новейшей военной техникой. Как все новое в армии, она является особо секретной. В процессе прохождения военной подготовки на спецкафедрах вы уже знаете, что такое режим секретности. Сейчас вам предстоит познакомиться с тем, что называется военной и государственной тайной. Кто с нами, с нашей техникой соприкасается, тот уже наш на всю жизнь. Выхода есть два: или — в генералы, или — на тот свет. Третьего не дано. Это великая честь и доверие, которые вы должны оправдать!

В этот же день, выйдя на улицу после беседы с Назаревским, мы увидели высоко в голубом небе взрыв, оставивший после себя белое облачко. Наблюдавшие это явление преподаватели с улыбкой переглянулись, но никаких комментариев не сделали.

А нас по-прежнему тревожила мысль о том, какую же технику предстоит осваивать: радиолокации или радиосвязи.

3 сентября нас на автобусах повезли в производственную зону на объект 66. Миновав несколько КПП, мы выехали на аэродром. На площадках стояли несколько стратегических бомбардировщиков Ту-4, Ту-16 и Ил-28. Подъехали к небольшому двухэтажному деревянному домику. В классной комнате за простыми столами весь личный состав сборов поместился с трудом. Пришлось некоторым стоять вдоль стен.

Вперед вышел подполковник Шаронов:

— Пришло время ознакомить вас, товарищи офицеры, с предстоящей работой. Мы с вами будем заниматься атомными бомбами: изучением их конструкций, проведением проверок, оснащением и подготовкой к использованию. Слова «атомная бомба» вы слышите сейчас в первый и последний раз. Отныне вместо них мы будем применять слово «изделие». Всегда и везде! Это всем понятно?

Сообщение Шаронова всех потрясло. Ошеломило оно и меня. Даже во рту пересохло. Я предполагал все, что угодно, но только не это. Атомная бомба была понятием настолько отвлеченным, что невозможно было даже себе представить, что она может войти в мою жизнь.

Шаронов, по-видимому, почувствовал, что потряс нас своими словами, а потому объявил перерыв. Мы все еще не могли прийти в себя. Вопросов не задавали и только молча переглядывались.

После перерыва Шаронов рассказал о расписании занятий, порядке обучения и правилах ведения рабочих записей. Присутствующий здесь же офицер секретного отдела, старший лейтенант Цикарев, ознакомил с порядком получения, пользования и сдачи документов. Все инструкции, схемы и рабочие тетради имели гриф «Совершенно секретно. Особая папка» или попросту «СС ОП».

Посвящение в специальность было коротким, но впечатляющим. После этого мы поехали в городок, постепенно осознавая случившееся и обмениваясь впечатлениями.

На следующем занятии выяснилось, что каждый взвод будет иметь свою основную специализацию. Первый взвод — электрики — будет изучать электроавтоматику изделия. Второй взвод — радисты — будет осваивать радиолокационный высотомер, выдающий исполнительную команду на заданной высоте. Третий взвод — метеорологи — будут изучать барометрический высотомер того же назначения. Четвертый взвод — химики — будет заниматься самой секретной и самой важной частью изделия — ее центральной частью.

На первом же занятии подполковник Шаронов познакомил нас с блок-схемой основных узлов изделия. Это сложное электронное устройство, призванное на заданной высоте вызвать обжимающий взрыв центральной части. Центральная часть, содержащая уран или плутоний, в результате этого достигает критической массы, и происходит разрушительный атомный взрыв. Об этом мы знали еще с курса физики, который нам читал профессор Корсунский М. И. Принцип действия атомной бомбы излагался также в некоторых переводных книгах.

Вот как описывал этот принцип Ральф Лэпп[11] в книге, которую я уже упоминал. Первое издание ее было напечатано в СССР еще в 1954 году:

Принцип, на котором было основано действие «Толстяка»[12], можно выразить одним словом: «имплозия». Даже спустя шесть лет после Хиросимы и Нагасаки этот термин оставался засекреченным…

Начнем с самого центра бомбы. Здесь располагалась полая плутониевая сфера размером, очевидно, не превышающим мяч для игры в бейсбол. В ее полости помещался бериллиевый шар, служивший источником нейтронов. Вокруг плутониевой сферы располагалась другая, очень большая сфера, состоявшая из тридцати шести очень точно обработанных блоков взрывчатого вещества, выполненных в форме линз. В каждой из этих тридцати шести линз помещалось для большей надежности по два детонатора, соединенных в единую электрическую цепь…

Проследим за тем, что происходит внутри атомной бомбы, постепенно идя от ее периферии к центру — заряду ядерного взрывчатого вещества, который, употребляя сравнение Оппенгеймера, подобен бриллианту, помещенному в громадный ком ваты. При одновременном взрыве всех детонаторов (а речь идет о синхронизации большой точности) мгновенная детонация взрывчатого вещества, превышающего по весу тонну, дает очень мощную взрывчатую волну. Часть энергии этой волны будет направлена каждой линзой внутрь бомбы и сфокусируется в месте расположения заряда ядерного взрывчатого вещества. Все эти взрывные волны одновременно сойдутся в одной точке и сожмут полую плутониевую сферу вокруг бериллиевого шара, как какой-нибудь мячик для игры в пинг-понг. Неудержимо продолжая свой путь, волна направленного внутрь взрыва с огромной силой сдавит плутоний в массу, превышающую критическую. Под воздействием источника нейтронов начинается и с молниеносной быстротой, в течение одной миллионной доли секунды, завершается цепная реакция. Отливающий холодным металлическим блеском шар превратится в неистовствующий, раскаленный до температуры в несколько миллионов градусов, газ. Это и будет атомный взрыв.

Все это кажется очень простым, но на самом деле такая схема требовала точности синхронизации, которой еще не знала техника. Надо было обеспечить в абсолютно одно и то же время взрыв всех линзообразных блоков взрывчатого вещества. Форму линз следовало рассчитать и выполнить с такой точностью, как для оптических приборов. Кроме того, линзы из взрывчатых веществ можно было испытывать, только проводя реальные взрывы.

Если процесс имплозии будет проходить неправильно, и ударные волны достигнут центра бомбы не одновременно, симметричность действия всего устройства будет нарушена. В этом случае бомба хотя и разорвется, но вместо мощного атомного взрыва может получиться просто «шипение»…

Я привел эту выдержку из книги для того, чтобы подчеркнуть, что сам принцип работы атомной бомбы не стал для нас неожиданностью. Неожиданностью стало то, насколько совпадали открытые для всех материалы с реально существующими секретными конструкциями.

Вся сложность приведения в действие изделия (будем так его называть, памятуя слова подполковника Шаронова) заключалась в том, чтобы оно надежно обеспечивалось электропитанием в обоих рабочих состояниях. В первом — когда изделие находится в бомболюке самолета и питается от его бортсети. Во втором — когда изделие, оторвавшись от самолета, находится в свободном полете и питается от собственных источников питания.

В последнем случае из аккумуляторов изделия формировался высоковольтный импульс, подаваемый на несколько десятков капсюлей-детонаторов. Каждый из капсюлей-детонаторов подрывал свою долю взрывчатки, свою линзу. Все они, как нам теперь уже известно, фокусировались на центральной части.

Команду на подрыв подавали два, независимые друг от друга канала: радиолокационный и барометрический. Оба они на заданной высоте своими исполнительными устройствами подавали высоковольтный импульс на капсюли-детонаторы.

В процессе сборки, хранения и предполетной подготовки изделие необходимо систематически проверять на работоспособность.

Для этого существует множество приборов и устройств, объединенных в пульты управления, которые проверяют правильность сборки изделия, надежность работы электросхем, радио- и бародатчиков и узлов аварийного срабатывания. Во время проверок изделия на пультах управления и специальных стендах создаются условия, имитирующие транспортировку в бомболюке, свободном падении, достижении заданной высоты и момента взрыва.

Изучению десятков пультов управления и стендов проверки, их схем и соединений были посвящены многие часы занятий. Но в первую очередь надо было досконально знать конструкцию и схемы всех блоков, расположенных внутри изделия.

* * *

7 сентября нас привезли к высокому белому зданию, сложенному из железобетонных конструкций и именуемому объектом 70. К нему вела дорога, составленная из бетонных плит, которая заканчивалась большой площадкой. По ее краям стояли несколько деревянных скамеек, выкрашенных в голубой цвет.

Теперь об этом пишут…

71-й полигон

Решение о создании 71-го полигона для авиационного обеспечения ядерных испытаний было оформлено постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 21 августа 1947 года и приказом Министра обороны от 27 августа 1947 г.

При выборе месторасположения полигона рассматривалось несколько вариантов, в том числе были предложения разместить полигон поблизости от места разработки и изготовления атомной бомбы, невдалеке ВВС от Сарова. Однако по условиям безопасности и другим соображениям этот вариант не был одобрен.

Аэрофото Багерово

Окончательным местом для 71-го полигона был определен район поселка Багерово на Керченском полуострове в Крыму. Полигон был расположен в 14 км от Керчи на месте действовавшего здесь во время войны полевого аэродрома. В этом районе преобладало значительное количество солнечных дней, это было существенно для обеспечения визуального наблюдения за испытываемыми объектами при траекторных измерениях. При этом учитывалось обеспечение безопасности испытаний и соблюдение режимных условий, а также возможность отчуждения для полигона значительной территории. Восточная граница полигона от поселка Багерово выходила к Азовскому морю в районе Чокракского озера, а западная — Казантипскому заливу.

Приказ главкома ВВС о формировании 71-го полигона как воинской части 93851 с его штатной структурой был подписан 10 ноября 1947 г.

Первым начальником полигона был назначен энергичный обладающий опытом руководства большими коллективами и ведения боевых операций генерал-майор авиации, Герой Советского Союза Комаров Георгий Осипович.

На долю руководства полигона выпала необычайно сложная и ответственная задача по строительству необходимых производственно-служебных сооружений, созданию казарменного и жилого фонда для личного состава и многих других объектов. Необходимо было уже следующего 1948 г приступить к летным испытаниям разрабатываемых изделий.

К первоочередным объектам строительства относились:

— сооружение взлетно-посадочной полосы (ВПП), стоянки для самолетов и командного пункта управления полетами;

— приспособление оставшихся полуразрушенных сооружений и строительство вновь лабораторно-испытательных объектов для проведения наземных испытаний изделий и подготовки их к летным испытаниям при сбрасывании с самолетов;

— строительство цели для бомбометания и пунктов внешнетраекторных измерений;

— прокладка от ближайшей станции железнодорожных путей к разгрузочной рампе и складам горюче-смазочных материалов.

Параллельно с этим велось строительство казарм, жилья, объектов соцкультбыта, электро- и водоснабжения, отопления. Были построены солдатский клуб и гарнизонный Дом офицеров на 620 мест, две гостиницы, госпиталь и поликлиника, четыре магазина, образцовая средняя школа, детский сад, пионерский лагерь на 200 мест.

Как и на аналогичных объектах, связанных с реализацией атомного проекта, в гарнизоне осуществлялся строгий отбор кадров, были ограждены служебная и жилая зоны с введением особого пропускного режима. В первые годы действовали ограничения по переписке, проживанию членов семей как в гарнизоне, так и близлежащих поселках и г. Керчи.

Инженерно-авиационной службе полигона приходилось организовывать работу в специфических условиях, обусловленных многообразием обслуживаемой авиационной техники и повышением требований обеспечения безаварийности полетов во избежание возникновения ситуации с катастрофическим исходом. Принятие мер по безусловному выполнению этих требований усиливалось сознанием того, что существовал в то время и неусыпный контроль соответствующих служб аппарата Берии.

В 1972 г. 71-й полигон прекратил свое существование как самостоятельная организация и по директиве Генерального штаба Министерства обороны был реорганизован в 10-е Управление при ГНИИ ВВС с дислокацией в районе п. Ахтубинска.

(Интернет, http://bagerovo.narod.ru)

План полигона 71 ВВС

Навстречу вышел майор Бугаенко в аэродромной форме. Такую же форму приказано было одеть и нам. Майор выглядел деловито и торжественно. Мы прошли через небольшой тамбур, у дверей которого стоял часовой, и зашли в большой зал. Высокие белые стены вверху заканчивались широкими окнами из прозрачных кубиков голубоватого стекла.

Вдоль стен стояли многочисленные шкафы на колесиках, столы с приборами и стулья. Это, очевидно, и были те пульты и стенды, о которых нам уже рассказывали на занятиях, и схемы которых мы уже начали изучать.

Наше внимание сразу же обратили на себя две тележки на толстых шинах, стоящие посреди зала. Обе они были накрыты брезентом, который скрывал что-то округлое спереди и прямоугольное — сзади. Высота тележек была чуть выше роста высокого человека. Мы смотрели на эти тележки, не отрывая глаз. Еще вчера подполковник Хихоль намекнул нам, что завтра мы познакомимся с самими изделиями.

Майор Бугаенко вместе с другим майором, которого мы увидели впервые, уверенными движениями сбросили брезентовые чехлы, и перед нами открылись две разные по конструкции атомные бомбы.

Они поблескивали темно-зелеными боками, на которых размещались многочисленные круглые лючки и крепились какие-то блоки. Оба изделия заканчивались четырехлопастными стабилизаторами. Их аэродинамические формы отличались друг от друга: одна была более округлая, отчего казалась короче, другая — более стройная и продолговатая, обе были одной и той же длины.

— Товарищи офицеры! — торжественно провозгласил майор Бугаенко. — С этого момента вы допущены к общему виду изделий. Это является одним из секретных допусков, который дается только по особому приказу компетентных органов. Не каждый летчик имеет возможность видеть изделие без чехла. Эта возможность предоставляется только командиру самолета и штурману. Тому штурману, который по команде командира корабля нажимает кнопку сброса изделия. Тому, который, в сущности, поражает противника этим оружием. Часовой, который охраняет эти изделия, никогда не видел и не увидит их. А если случайно он увидит их внешний вид, то будет иметь большие неприятности, вплоть до суда.

А теперь — к делу. Изделие, которое выглядит потолще, называется «изделие 513» или, как мы говорим, «тройка». Которое потоньше — «изделие Т-514» или «четверка». Еще за ним закрепилось название «Татьяна». Оба изделия имеют одинаковую мощность, которая приблизительно равняется мощности бомб, сброшенных на Японию: 20 000 тонн тринитротолуола или попросту — 20 килотонн.

«Тройка» являет собой один из первых вариантов, «четверка» — более усовершенствованный вариант, о чем свидетельствует ее более удобная аэродинамическая форма.

Вы уже знакомы со схемами блока автоматики, радио- и бароканалов, так что пора ознакомиться с конструкцией основных блоков изделия на реальных образцах.

Поздравляю вас с сегодняшним знаменательным днем, и — за работу, товарищи офицеры!

Одно из изделий было быстро и ловко зачехлено, а другое — толстую «тройку» — стали готовить к разборке. На специальном столике появился набор сверкающих хромом ключей и приспособлений. Незнакомый майор, который оказался постоянным служителем этого здания, торцевым ключом начал быстро вывинчивать с передней части изделия потайные болты. Через какое-то время полусфера отошла от корпуса, как дверца, и открыла внутренности изделия. Меня обволокло необыкновенным запахом, который и раньше ощущался по всему залу. Это был запах краски, лака и аптеки, который, раз вдохнув, невозможно было забыть никогда.

У меня на запахи особая память. За годы жизни их собралась целая коллекция. Помню, как пахнет советское военное снаряжение — потом, хлебом и махоркой. Немецкое — кожей, эрзац-кофе и сигаретами. Румынское — табаком, мамалыгой и дешевым одеколоном. Оружие всегда пахнет краской, маслом и порохом. Но во всех этих запахах ощущается запах живого человека — солдата. Запах же атомной бомбы совсем другой. Подобный запах несколько лет позже я ощущал от акваланга. И в том, и в другом случае в нем совсем отсутствует человеческий запах. В нем для него нет места. Этот неповторимый запах будет ощущаться во всех помещениях, хранилищах и даже на открытых площадках, которые имеют хоть какое-то отношение к изделиям.

Прошло много лет, но запах атомной бомбы иногда возникает в памяти при контакте с самыми разнообразными предметами, в самых неожиданных местах. Так он, спустя годы, неоднократно всплывал во время дальнего плавания по Тихому океану на научно-исследовательском судне «Валерьян Урываев». Но это было уже позже…

Через хитросплетение кабелей и проводов проглядывал черный шар тротилового заряда. В некоторых местах на нем, как прыщи, сидели капсюли-детонаторы. Их было тридцать два.

— Это и есть главные исполнители задума тех, кто создал это устройство, кто подготовил его к использованию и тех, кто примет решение о его взрыве. Именно они, капсюли-детонаторы, должны мгновенно и целенаправленно обрушить силу ударной волны тротилового заряда на центральную часть изделия, — торжественно провозглашал майор Бугаенко. — Подчеркиваю — мгновенно, за доли микросекунды и без никакого разброса во времени. Вот тогда и возникнет атомный взрыв с максимальным коэффициентом полезного действия.

Пусть вас не смущает выражение — коэффициент полезного действия, так как то, что врагам на смерть, нам — на пользу. Правда, один физик, по фамилии Ландау, упорно говорил не «коэффициент полезного действия», а «коэффициент вредного действия» бомбы. Но это — не для нас.

Через какое-то время таким же способом, как передняя, была открыта хвостовая часть изделия. В ней размещалось что-то напоминающее цилиндрическую бочку желтого цвета, от которой вглубь уходило несколько кабелей.

— Это блок автоматики, основное назначение которого — формировать высоковольтный заряд для подрыва изделия. Для этого постоянное напряжение аккумуляторов, которые размещаются вот здесь, в стабилизаторах хвостовой части, преобразуется в высокое напряжение и в виде импульса поступает на капсюли-детонаторы.

Майор обошел бомбу вокруг, похлопал указкой по ладони и хитро спросил:

— Кто же определяет то мгновение, когда должна сработать вся эта сложная начинка? Скажу сразу — это мгновение, а точнее — высоту подрыва — устанавливают еще во время подготовки изделия, на земле. А исполнительная команда подается вот этими двумя блоками — высотомерами, действующими независимо друг от друга. Это барометрический и радиометрический датчики высоты.

Первый определяет ее по изменению атмосферного давления, которое меняется в зависимости от высоты. Второй — по скорости прохождения радиоимпульса к поверхности земли и обратно.

В зависимости от рельефа местности, метеорологических условий и, конечно же, характеристики цели поражения, высота может устанавливаться в широком диапазоне. Для наших учебных задач мы будем ее принимать в 400–600 м.

— А что это за устройства в передней части изделия? — спросил один из курсантов. — Одно в центре и несколько — по бокам?

— Это вспомогательные блоки подрыва изделия в том случае, если не сработают баро- и радиоканалы и изделие упадет на землю. Как это ни удивительно, но теория вероятности этого не исключает. Впрочем суровая практика эту невероятную возможность должна исключить: изделие все равно должно взорваться. Для этого в центре выступает наружу главный контактный узел — ГКУ, а по бокам — боковые контактные узлы — БКУ. При ударе изделия о землю они замкнут контакты резервной системы подачи импульса на капсюли-детонаторы. Но, упаси Боже, если когда-либо это случится в вашей практической работе. Пока, насколько мне известно, такого не бывало.

Мы подошли к хвостовой части изделия, где в четырехлепестковом стабилизаторе на отдельных полочках были закреплены два черных аккумулятора. Их почти обычный автомобильный вид по сравнению с другими узлами был мирным и успокаивающим.

После знакомства с «тройкой» мы ознакомились с внутренностями «четверки», которая почти ничем, кроме формы, от нее не отличалась.

— А теперь познакомимся со стендами проверки изделий на работоспособность и нормальное функционирование всех блоков в комплексе. Это ряд пультов управления и контроля, которые имитируют на земле все то, что происходит с изделием во время транспортировки в самолете и свободном падении.

Вам предстоит знать их электрические схемы, кабельные соединения, представлять их взаимодействие с изделием, понимать их работу и уметь мгновенно ориентироваться при возникновении непредвиденных ситуаций. Ваша работа именно и направлена на то, чтобы этих ситуаций не было.

В нашем деле должна быть стопроцентная конечная надежность. Не обязательно — больше, но ни в коем случае — не меньше, — майору нравилась роль лектора, и он с удовольствием ею пользовался.

А стендов было много, почти полтора десятка. Все они были установлены на колесиках, что давало возможность перемещать их по всему залу.

В этот день мы только познакомились с внешним видом и внутренним устройством двух изделий, состоящих на вооружении Советской Армии и известных как РДС-3 и РДС-4. Увидели стенды проверок и узнали их назначение. С уважением и опаской посмотрели на гору инструкций и схем, которые в последующие дни предстояло изучать.

Вскоре у нас появился новый командир сборов. Это был инженер-подполковник Князев Валентин Никанорович. Он отличался от других офицеров тем, что выглядел как-то по-штатски: шинель висела на его высокой и худой фигуре, словно пальто. Внимательный взгляд серых глаз располагал к спокойному разговору и не вызывал излишнего трепета и беспокойства. Раньше он был преподавателем в одном из высших военных училищ города Харькова.

Будучи опытным инженером и преподавателем, он занимался, в основном, учебным процессом и в дисциплинарные дела не вмешивался.

Этими вопросами по-прежнему занимались Шашанов и Шаронов. К нам, молодым инженерам, Князев относился с уважением и вниманием, старался вникать в наши проблемы и никогда ни на кого не повышал голос. Его уважали, хотя и побаивались. Известно, что суетливое и крикливое начальство опасно в краткосрочном плане, когда подчиненный попадается ему под горячую руку. Спокойное и молчаливое — всегда более непредсказуемо, и его гнев может иметь более серьезные последствия.

* * *

На утреннем построении командир роты Боев объявил, что сегодня лекцию «О новом в военной науке» прочитает начальник политотдела гарнизона генерал-майор Петленко А. Д.

В актовом зале Дома офицеров собрался весь личный состав вместе с командованием сборов и несколько летчиков гарнизона.

На трибуну вышел высокий плотный генерал. На его груди выделялись несколько рядов орденских колодочек. Говорили, что во время Отечественной войны Петленко был хорошим летчиком, сбившим несколько десятков немецких самолетов. На загорелом лице играла приветливая улыбка, которая исчезла при первых же словах:

— Товарищи офицеры! Мы живем с вами в непростое время. Международный империализм во главе с Соединенными Штатами Америки всеми способами старается уничтожить первую в мире страну рабочих и крестьян — наш Советский Союз. С этой целью американцы сосредоточили вокруг нашей страны свои многочисленные военные базы. С запада на нас направлены самолеты и ракеты с атомным оружием, дислоцированные, в основном, на территории Федеративной Республики Германии. С юга на нас смотрят ракеты НАТО, расположенные в Турции. С севера, через полюс, американские агрессоры угрожают нашим городам своими межконтинентальными ракетами. Не является безопасным и Дальний Восток, где в водах Тихого океана плавают корабли и подводные лодки наших потенциальных врагов.

Партия и правительство делают все, чтобы остановить зарвавшихся агрессоров. Но наша оборона должна быть не только несокрушимой, но и активной. В концепцию активной обороны входит нанесение упреждающего удара по врагу. Если мы видим, что агрессивные действия Америки и ее сателитов неизбежны, мы должны, мы просто обязаны нанести упреждающий удар по агрессору. Упреждающий удар, нанесенный внезапно и вовремя, дает победу даже слабому нападающему.

Что же остается делать нашей славной Советской Армии и Военно-Морскому Флоту? Только одно — крепить оборону и совершенствовать оружие сокрушительного ответного удара.

Наши военные теоретики уделяют много внимания разработке концепции упреждающего удара, о чем вы можете прочесть в журнале «Военная мысль» в номерах 2 и 3 за 1955 г. А мы, практики, должны быть всегда готовы нанести этот удар стремительно и всесокрушающе всем арсеналом оружия, которое доверила нам Родина. Это оружие надо знать досконально и применять его быстро и эффективно.

Вот тут иногда спрашивают: в чем же отличие упреждающего удара от агрессивного нападения? Это вопрос неправильный, так как свидетельствует о непонимании отличия между справедливыми и несправедливыми войнами, о которых так доступно и всеобъемлюще писал великий Ленин. Читать надо классиков марксизма-ленинизма, и тогда будет все и всем понятно!

Все же генералу Петленко пришлось снова разъяснять отличие упреждающего удара от агрессии. Его наши вопросы явно раздражали, так как он и сам чувствовал весьма сомнительную и условную разницу между ними. А младшие лейтенанты, которые еще не научились робеть перед генералом, не унимались и перешли к тезису активной обороны.

— В истории Великой отечественной войны пишется, что в 1941-42 годах наши войска использовали активную оборону, чтобы измотать противника. Действительно ли специально были применены планы активной обороны, которая привела к тому, что наши войска отступили до берегов Волги? — спросил Виктор Караванский.

— Никаких таких планов активной обороны не было. Был фактор внезапности нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, который и привел к временным неудачам. Головы надо было бы посрывать тем деятелям, которые якобы разрабатывали такие планы. Вероломное нападение — это действительно разработанный немцами план. — горячился генерал.

— Так может Гитлер нанес упреждающий удар и получил от этого все преимущества в начале войны? — не унимался Виктор.

— Нет, это была чистой воды агрессия, и об этом тоже надо было бы знать. Я вижу у вас с политической подготовкой, товарищи курсанты, не все в порядке. Подполковник Шашанов, надо ввести в курс обучения политико-воспитательные занятия. А то так, черт знает до чего можно договориться.

— А почему об упреждающем ударе заговорили только после января 1955 года? Что изменилось в мировой политике? — спросил очередной курсант.

Теперь об этом пишут…

Вверх по ступеням безумия

В послевоенный период военно-политические стратегии и концепции США неоднократно изменялись. На разных этапах противостояния с Советским Союзом эти стратегии имели названия: «превентивная война», «сдерживание», «массированное возмездие», «реалистическое сдерживание», «прямое противоборство». Исходя из цели и возможностей, США разрабатывали различные планы ядерного нападения под самыми экзотическими наименованиями.

Профессор ядерной физики Нью-Йоркского университета Митио Каку и профессор физики Мичиганского университета Дэниел Аксельрод выпустили книгу «Одержать победу в ядерной войне: секретные военные планы Пентагона». В ней они прослеживают более чем 40-летнюю историю эволюции ядерной стратегии США, начиная с атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки и кончая доктриной ведения «затяжной ядерной войны».

Вскоре после окончания второй мировой войны, в июне 1946, года Комитет начальников штабов (КНШ) завершил разработку первого подробного плана ядерного нападения на СССР под названием «Пинчер». В случае войны «Пинчер» предусматривал нанесение ядерного удара 50 атомными бомбами, которые уничтожили бы 20 советских городов.

Главными мишенями «атомного блицкрига» с использованием десятков бомбардировщиков В-29 были выбраны районы вокруг Москвы, нефтяные промыслы Баку и уральский промышленный район. Первостепенной задачей «Пинчера» было сокрушить Советский Союз или же, как минимум, заставить его капитулировать на приемлемых для США условиях.

В 1948 году появился план «Бушокер», логическое продолжение «Пинчера». В нем излагались «планы оккупации Советского Союза» и уничтожения «большевистского контроля». В плане особо подчеркивалось, что оккупации СССР должна предшествовать такая ядерная атака, которая «обезглавила бы его систему руководства, и, в первую очередь, коммунистическую партию, и таким образом парализовала бы советские вооруженные силы».

В конце 40-х годов появился план «Бройлер», который в случае войны предусматривал нанесение ударов по 24 советским городам 33 атомными бомбами. Позже он трансформировался в план «Сиззл», согласно которому на Москву предполагалось сбросить восемь, а на Ленинград — семь атомных бомб.

Испытание Советским Союзом атомного оружия в 1949 году положило конец американской монополии на атомную бомбу. Теперь США не хватало сил, чтобы уничтожить Советский Союз или помешать ему нанести ответный удар.

КНШ проинформировал Пентагон, что США должны произвести 400 атомных бомб, равных по разрушительной мощи бомбе, сброшенной на Нагасаки.

Именно для исследования возможной войны с Советским Союзом, включающей атомное нападение в 1956–1957 годах в 1954 году был разработан план «Дропшот». Этот план содержал вывод о том, что ядерное нападение на Советский Союз в середине 50-х годов может привести к решающей победе всего за две-четыре недели. Удар должен был наноситься 300 атомными бомбами, сброшенными на 200 целей в Советском Союзе.

Министр обороны США Роберт Макнамара позже признавался: «В 50-х годах Соединенные Штаты планировали использовать атомные бомбы практически по образцу стратегических бомбардировок времен второй мировой войны — для нанесения ударов по городам и промышленным предприятиям противника, т. е. по его военному потенциалу».

Однако в течение 1954–1955 годов СССР усовершенствовал новое поколение стратегических бомбардировщиков, которые обладали способностью нанести ответный удар по территории США.

Впервые в современной американской истории иностранная держава могла перенести войну прямо в сердце Америки, нанеся небольшой, но парализующий ответный удар. Впервые роли поменялись, и США пришлось встать перед лицом угрозы атомного уничтожения, с которой Советы сталкивались в течение последних 15 лет.

(По материалам «Известия» 29.06.87. «За рубежом» № 5. 1987.)

— А то изменилось, что при планировании политики госдепартамента США в 1953 году Комитет начальников штабов заявил, что противником считает всех без исключения коммунистов и требует подвергнуть атомному уничтожению все советские и китайские вооруженные силы на Дальнем Востоке. Американцы считают, что удар должен наноситься 300 атомными бомбами, сброшенными на 200 целей в Советском Союзе. У них даже план специальный разработан для этого — «Дропшот» называется. Так что история и прогресс нас простят, если мы вынуждены будем нанести упреждающий удар. И давайте об этом больше не рассуждать. Мы все военные, и, если будет дан приказ ударить первыми, мы ударим всей нашей мощью. И никаких сомнений ни у кого быть не должно, — подытожил генерал Петленко.

Расходились мы из Дома офицеров в смятении: одно дело — готовить атомное оружие, совершенствовать его, но не применять, другое дело — наносить, так называемый, упреждающий удар, т. е. начинать мировую войну.

Понятие «упреждающий удар» просуществовало недолго. В «Советской военной энциклопедии» 1976–1980 годов о нем не упоминают.

* * *

Жизнь за несколькими рядами колючей проволоки без права покидать территорию городка угнетала и настраивала на невеселые мысли. Из развлечений было только кино в Доме офицеров, игра в карты и дружеские посиделки. Чтобы посиделки напоминали студенческое прошлое, кто-то отправлялся в гарнизонный магазин и приносил бутылку водки и нехитрую закуску.

В таких комфортабельных «сталинских» домах жили офицеры полигона. Фото 2006 г.

В магазине, кроме обычных продуктов, всегда были охотничьи сосиски и голубые банки сгущенного молока. Охотничьи сосиски были прекрасного качества: сухие, душистые и очень вкусные. Закусывать ими было одно удовольствие. Сгущенку употребляли в качестве десерта. Когда одно и другое стали приедаться, Костя Камплеев предложил макать сосиски в сгущенку:

— Я всегда считал, что сочетание разных по своей природе продуктов, если ты не консерватор и творческий человек, может создавать необыкновенные вкусовые ощущения.

Костя двумя пальчиками погрузил сосиску в сгущенку, осторожно вынул ее, накручивая густую белую ленту на коричневую палочку, и ловко отправил свое изобретение в рот.

— У тебя, Кот, просто извращенный вкус. Я сладостями водку не закусываю. Для этой цели нет ничего лучше соленого огурчика, — мечтательно протянул Караванский.

— Отчего же, Витя? Мой дед, Феоктист Васильевич, любил, к примеру, пить сладкий чай с селедкой, — вспомнил я. — В этом что-то есть.

— Поневоле станешь экспериментатором, если в магазине все время одни и те же продукты, — сказал Магда.

Как бы там ни было, но охотничьи сосиски со сгущенкой еще долго были нашей фирменной закуской.

А потом вдруг в магазине появились греческие маслины в банках. Харьковчане, в отличие от южан, не очень хорошо представляли их гастрономические качества. Но из любви к новому почти каждый принес по банке маслин.

Крыжко первый открыл банку и положил в рот блестящую черную ягоду. Лицо его сморщилось в гримасе, и он сразу же выплюнул экзотику в ладошку:

— И эта дрянь кому-то может нравиться? — потянулся он к банке. — Сейчас я ее вышвырну на улицу.

— Остановись, темнота, — остепенил его я, — не отвергай того, чего никогда не вкушал. Это деликатес, к которому надо привыкнуть. Давай банку мне.

Крыжко охотно отдал банку, которую я тут же поставил в тумбочку. Не понравились маслины и большинству других харьковчан. В результате у меня скопилось несколько банок этих замечательных ягод, которые я, одессит, любил еще с детства. Долго еще я и Славик Магда, который тоже знал толк в маслинах, с удовольствием закусывали водку, вместо сосисок со сгущенкой, сочными солоноватыми ягодами.

Командование, видимо, обратило внимание на однообразное и пагубное для дисциплины свободное время и решило сделать нам сюрприз — организовать поездку на Азовское море.

В один из солнечных дней к казарме подъехало несколько бортовых автомашин. Командиры взводов рассадили курсантов по кузовам, и небольшая колонна отправилась через дальнюю проходную в сторону моря.

Дорога прямой линией тянулась по равнине, поросшей мелким кустарником и пожухлой травой. Где-то вдали желтели невысокие холмы. Слева сверкнула гладь бесконечного Чокракского озера, над которым летали стаи чаек.

За всю дорогу не встретилось ни одного человека, ни военного, ни гражданского. И не удивительно — ведь это тоже была территория полигона. По идее она должна была бы охраняться так же тщательно, как и другие его части. Но охраны нигде не было видно. Только — все те же бетонные столбы с колючей проволокой.

Ржавый шлагбаум подняли сами, и перед нами открылась голубая гладь моря. Машины водители поставили на склоне прибрежных дюн в тени чахлых деревьев. А вся наша братва, словно ватага школьников, посыпалась бегом вниз к песчаному пляжу, зажатому между невысоких скал. Свежий соленый ветер дул со стороны моря, небольшие волны накатывались на мелкий песок, и жизнь снова стала поворачиваться своей лучшей стороной.

Магда, Караванский, Кобыляцкий и я облюбовали бухточку среди скал, сложили свою одежду и бросились в набегающие волны. Вода была освежающей, но не очень теплой. Был конец сентября.

После первых восторгов наступило время отдыха, и все мы улеглись на горячем песке. Благостное настроение располагало к размышлениям.

— Так служить можно, — задумчиво протянул Караванский. — Особенно, если будут почаще вывозить на море. А еще лучше — служить здесь, на берегу моря.

— А на Ямал не хочешь? — спросил Кобыляцкий.

— Нет, не хочу. И еще не хочу служить на Дальнем Востоке. Я рыбу не люблю.

— Тогда тебе прямая дорога на Урал к Музрукову, откуда нам деньги присылают, — сказал Магда. — Там, говорят, хорошо. Хорошо… охраняют.

— Я бы тоже не возражал остаться в Крыму, — сказал я, не подозревая, как я тогда был близок к истине.

На Азовском море в районе мыса Зюк.1955 г.

Несколько раз мы заходили в море и подолгу плавали, пока совсем не замерзли. Время подошло к обеду, который каждая группа устраивала по своему желанию и усмотрению. Наша группа заранее припасла кое-что из еды. Нашлась бутылка водки. Разговоры пошли о прошлой жизни, о женах, которыми успели обзавестись Славик и Виктор. Вспомнил и я своих подружек, ни одна из которых так и не смогла меня «задушить» в своих любящих объятиях. И теперь мне стало казаться, что я вел себя с ними не так, как следовало. Особенно — по отношению к чудесной девушке, с которой сидел в десятом классе за одной партой. Это было первое чувство, от которого я сознательно уклонился. И я теперь об этом жалею…

С Витей Караванским на пляже. 1955 г.

Солнце клонилось к закату. Отцы-командиры принялись поднимать с теплого песка разнежившихся подчиненных и завлекать их к машинам. Неспеша и нехотя мы потянулись вверх на дюны, где уже нетерпеливо похаживали около грузовиков наши водители.

Все свидетельствовало о том, что прекрасный день, проведенный на мысе Зюк, заканчивается.

На обратном пути, когда машины миновали Чокракское озеро, подполковник Хихоль показал рукой на запад и сказал:

— Там, за теми вышками, располагается главная цель для наших бомбардировщиков. На всех испытаниях над ней взрываются изделия полковника Капустина. Там же подбирают имитации центральных частей. Радиометрическая и фоторегистрирующая аппаратура размещается на вышках и в бункерах. Может, когда-то и вам придется ими пользоваться.

* * *

Однажды в казарму пришел комсорг Ератов и сообщил, что сегодня вечером в летнем кинотеатре состоится концерт известной певицы Лидии Руслановой.

Билеты для всей роты он уже заказал, но неплохо было бы вручить артистке букет цветов. Так как в жилой зоне в эту пору года, кроме чорнобривцев и ноготков, ничего более подходящего найти невозможно, решено было отправить гонца за букетом роз в Керчь.

Начальник сборов откликнулся на наше желание почтить певицу особым знаком любви и уважения и разрешил одному из офицеров съездить в город. Были собраны деньги, и киевлянин Володя Кушнир, знаток этикета и любитель женщин, отправился ближайшим поездом в Керчь.

Весть о предстоящем концерте быстро распространилась по взводам и вызвала редкое желание почистить пуговицы и надраить до блеска ботинки. Всем достаточно надоели ежевечерние кинофильмы в Доме офицеров и хотелось приобщиться к более возвышенному искусству.

Правда, фильмы в то время шли неплохие и некоторым образом соответствовали нашему армейскому положению. «Солдат Иван Бровкин» с трогательным Харитоновым в главной роли тревожил молодые сердца мечтаниями о любимых девушках, оставшихся где-то за колючей проволокой. А фильм «Максим Перепелица» с лукавым Быковым давал заряд бодрости и веселья, которых нам так не хватало в новых условиях. Особым успехом пользовался аргентинский фильм «Возраст любви» с несравненной Лолитой Торрес в главной роли. Эту обворожительную девушку с темными, слегка раскосыми глазами и осиной талией, наверное, каждый видел в своих мечтах олицетворением своей будущей подруги. Песни, которые она пела, до сих пор трогают своей грустью о тех далеких годах и несбывшихся желаниях. Это, пожалуй, один из немногих фильмов, которые я мог смотреть несколько раз.

Теперь об этом пишут…

Первые начальники полигона Комаров Георгий Осипович (1905–1973)

Родился 13 марта 1905 г., в Советской Армии с 1926 г. Окончил Борисоглебскую военную школу летчиков, затем — Военную академию им. Фрунзе. В Великой Отечественной войне участвовал с июня 1941 г., командовал штурмовой авиационной дивизией. За боевые заслуги награжден многими орденами и медалями. 29 мая 1945 г. было присвоено звание Героя Советского Союза.

Георгий Осипович в должности начальника полигона № 71 — командира в/ч 93851 прослужил до 1952 г. В 1949 и 1951 гг. участвовал в организации и проведении ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне. «За выполнение специального задания правительства» — авиационное обеспечение ядерных испытаний — ему в 1953 г. была присуждена Государственная премия.

С 1959 г. находился в запасе, умер 20 сентября 1973 г.


Чернорез Виктор Андреевич (1910–1980)

Родился 31 января 1910 г. в с. Пески Изюмского района Харьковской области в семье рабочего. В 1930 г. поступил в Ленинградский институт точной механики и оптики. После второго курса этого института продолжил учебу в Военной артиллерийской академии им. Дзержинского.

В 1936 г. окончил академию с отличием и поступил в адъюнктуру Военно-воздушной академии им. Жуковского.

В 1938 г. Чернорез В. А. был командирован в Германию для отбора и закупки лабораторно-испытательного оборудования для полигона ВВС. С этого года его служба проходит на научно-испытательном полигоне авиационной техники, преобразованном затем в 4-е Управление ГК НИИ ВВС — Управление испытаний авиавооружения. В 1947 г. ему в должности заместителя начальника полигона по научной части вместе с генералом Комаровым Г. О. поручено формирование 71-го полигона ВВС. В 1952 Чернорез В. А. назначается начальником полигона.

На этой работе руководимый им коллектив инженеров и летчиков-испытателей внес значительный вклад в отработку и внедрение в Вооруженные Силы новых образцов авиационного ракетно-ядерного оружия, авиационное обеспечение ядерных испытаний. Чернорез В. А многократно участвовал в проведении ядерных испытаний на Семипалатинском и Новоземельском полигонах.

За достигнутые успехи и исключительные заслуги перед государством он был удостоен высоких званий и правительственных наград. В 1962 г. ему присвоено звание Героя Социалистического Труда, в 1953 г. — присуждена Государственная премия. В 1953 г. ему было присвоено воинское звание генерал-майор, а в 1960 г. — генерал-лейтенант.

После увольнения в 1970 г. в отставку вел активную общественную работу. Умер 8 июля 1980 г., похоронен на Кунцевском кладбище в Москве

(Интернет, http://militera.lib.ru)

Подписание акта об испытании «изделия 501» на 71-м полигоне ВВС. Сидят — полковник Чернорез В. А. и генерал-майор Комаров Г. О. 1949 г.

К вечеру наш гонец приехал из Керчи слегка пьян, но с большим букетом роз. Возбужденно рассказывал, как долго искал цветы, какой чудесный кокур он пил, и по нему было видно, что всем этим он остался очень доволен.

В летнем кинотеатре, где под крышей-раковиной была просторная эстрада, собралась большая часть населения городка. Наши новенькие мундиры с блестящими серебряными погонами выделялись темным зеленым квадратом на фоне поблекшей формы гарнизонных офицеров, расцвеченной незамысловатыми нарядами их жен. В первом ряду сидели генералы Чернорез и Петленко, командиры авиачастей и работники штаба.

И вот, наконец, вышла несравненная Лидия Русланова в сопровождении баяниста. На ней была русская национальная одежда — широкий и тяжелый сарафан, розовая кофта и высоко повязанный цветастый платок. В руках — красный платочек. Невзрачный и какой-то примятый жизнью баянист в высоких сапогах сверкал клавишами баяна, висевшего через плечо на вишневого цвета ремне.

Ведущий объявил, что выступает исполнительница русских народных песен заслуженная артистка Российской федерации Лидия Русланова, и зал взорвался щедрой овацией. Все предвкушали встречу с большим искусством.

Когда аплодисменты смолкли, раздался необыкновенный низкий и не очень сильный голос певицы. Она пела одну из старинных народных песен о замерзающем в степи ямщике, о его наказе, о прощании со всем белым светом. Низкая тональность и неспешность пения оправдывались темой и содержанием песни, и были доброжелательно приняты неискушенной в вокалах публикой. Но когда и последующая песня была спета в той же тональности и манере, мне показалось, что певица бережет себя для коронных песен, так хорошо знакомых по патефонным пластинкам и выступлениям по радио. Наконец очередь дошла и до известных и любимых «Валенок», но голос Руслановой все еще не поднимался до знакомых высот. Более того, он иногда просто сипел и срывался. Слушатели были в недоумении, начали перешептываться, кто-то даже свистнул. Стало ясно, что ту всеми любимую Русланову, мы сегодня не услышим. И хотя исполнительница не смущалась и смело продолжала свой концерт, меня охватило разочарование, а потом — обыкновенная жалость к стареющей артистке.

Значительно позже, с всплеском гласности и развалом Советского Союза, я узнал, что несчастную Русланову недавно выпустили из тюрьмы. Ей разрешили концертировать только по окраинам страны да в затерянных, подобно нашему, военных гарнизонах.

А в тюрьму на 5 лет она попала вместе с мужем, генерал-лейтенантом ВВС Крюковым В. В., после того, как в 1948 году их обвинили в скупке картин в блокадном Ленинграде, хранении драгоценных камней и присвоении трофейных ценностей.

Заслуженная артистка РСФСР Лидия Андреевна Русланова с мужем генерал-лейтенантом Владимиром Викторовичем Крюковым. 1943 г.

При обыске на даче Лидии Андреевны были изъяты 208 бриллиантов, множество изумрудов, сапфиров, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия. Супругов уличили также в скупке 132 полотен, среди которых 4 картины Нестерова, 5 — Кустодиева, 7 — Маковского, 5 — Шишкина, 4 — Репина, по 3 — Поленова, Малявина, Сомова, Айвазовского и многих других выдающихся русских художников.

Все это открылось тогда, когда Иосиф Виссарионович собирал компромат на Жукова Г. К., вчерашнего маршала Победы и нынешнего соперника великого вождя.

Тогда всплыли на поверхность и стали известны неблаговидные дела высших командиров Советской Армии, оккупировавшей поверженную Германию. А началось трофейное дело с противостояния двух руководителей советских органов безопасности в Германии — уполномоченного НКВД Серова И. А. и главы военной контрразведки СМЕРШ Абакумова В. С. Оба они были близкими друзьями Жукова, находились под его командованием и пользовались его доверием. Когда Сталину доложили об эшелонах трофейного имущества и ценностей, которые эти генералы не только присваивали себе, но и снабжали ими Жукова, он приказал провести тщательное расследование.

На квартире и даче маршала были произведены нелегальные обыски. В квартире в сейфе находилась шкатулка, в которой чекисты обнаружили 24 штуки часов, в том числе 17 золотых и 3 с драгоценными камнями, 15 золотых кулонов, другие золотые вещи — портсигары, браслеты, серьги. На даче улов был более солидный. Дотошные чекисты докладывали:

Две комнаты превращены в склад, где хранится огромное количество разного рода товаров и ценностей. Например: шерстяных тканей, шелка, парчи, пан-бархата и других материалов — всего свыше 4000 метров; мехов — собольих, обезьяньих, лисьих, котиковых, каракулевых — всего 323 шкуры; дорогостоящих ковров и гобеленов больших размеров, вывезенных из Потсдамского и других дворцов Германии — 44 штуки; ценных картин классической живописи больших размеров в художественных рамах — всего 55 штук; аккордеонов с богатой художественной отделкой — 8 штук; уникальных охотничьих ружей фирмы «Голанд-Голанд» и других — всего 20 штук.

Жуков не стал отрицать обвинения или оправдываться и в объяснительной записке написал:

О моей алчности и стремлении к присвоению трофейных ценностей. Я признаю серьезной ошибкой то, что много накупил для семьи и своих родственников материала, за который платил деньги, полученные мною как зарплату[13].

Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков также был подвержен обычным человеческим слабостям.

Тогда-то и арестовали генерала Крюкова и певицу Русланову, которые находились с Жуковым в дружеских отношениях. Сам маршал отделался ссылкой в Уральский военный округ, а других «коллекционеров», в том числе и чету Крюковых, посадили в тюрьму.

После того, как Хрущев простил и вновь пристроил к власти Жукова, на волю были выпущены и Крюков с Руслановой.

За свои стяжательские прегрешения генерал Крюков Владимир Викторович, командовавший кавалерийским корпусом, так и не попал в энциклопедию «Великая Отечественная война 1941–1945» 1985 года издания. Русланова Лидия Андреевна, заслуженная артистка РСФСР и кавалер ордена Красной Звезды такой чести удостоилась.

Но всего этого в тот осенний день мы не знали и просто обиделись на артистку, хотя букет роз Кушнир преподнес Лидии Руслановой под бурные аплодисменты зала.

Этот жест очень пришелся по душе нашему политическому наставнику генералу Петленко, о чем он в тот же вечер сказал Князеву.

* * *

Занятия по теоретическим вопросам и схемам электро- и радиоустройств проводились на объекте 66. Практические занятия с изделиями, их блоками и пультами управления проходили на объекте 70. Оба объекта-здания находились на территории аэродрома в самой его дальней части. Для того чтобы попасть на объекты, нужно было пересечь несколько ограждений колючей проволоки и пройти несколько контрольно-пропускных пунктов. В первые дни мы выходили из машин и должны были индивидуально проходить КПП, где контролер сверял наши удостоверения личности со списком. Это занимало много времени, и через какое-то время такой порядок отменили. Теперь на КПП заходил преподаватель со списком, а мы продолжали сидеть в машине.

Лекции и практические занятия по основной аппаратуре нашей специальности — радиолокационному высотомеру «Вибратор» — проводили подполковник Хихоль и майор Фомин. Оба были образованными инженерами, приятными в общении и не лишенными чувства юмора. Чувствовалось, что раньше их служба проходила не в действующих войсках, а где-то на предприятиях, изготавливающих радиоаппаратуру, или в научных подразделениях.

Хихоль был нашим классным командиром и отвечал перед начальником сборов не только за учебный процесс, но и за дисциплину и наш моральный облик. С ним легко было общаться: он интересовался нашей прошлой студенческой жизнью, учил особенностям военной службы, сопровождал нас во время поездок в город и посещения культурных заведений.

Мой первый снимок, сделанный в фотоателье г. Керчи. 1955 г.

Сам «Вибратор» не представлял особой сложности, являясь одной из разновидностей радиолокатора сантиметрового диапазона. Его схему и принцип действия мы освоили легко, а вот точную частоту работы так и не узнали. Она являла собой главный секрет устройства, так как лишала возможности вызвать несанкционированное срабатывание изделия.

— Когда будете работать в войсках — узнаете, а пока можете только гадать, — с улыбкой отвечал на наши вопросы подполковник.

Несколько сложнее было с общей электрической схемой изделия, которой нас обучал майор Свиридов. Она была более разветвленной, охватывала работу всех узлов комплекса и имела много соединительных разъемов. В этих разъемах легко можно было заблудиться, прослеживая прохождение по электрическим цепям сигналов и команд.

Для того, чтобы освоить электрические схемы и конструктивные особенности изделий, имелись многочисленные ИОС — Инструкции обслуживания спецтехники, которые мы называли «иосками».

Майор Свиридов, несколько флегматичный молодой офицер, терпеливо и настойчиво прослеживал вместе с нами путь сигнала от блока к блоку и удовлетворенно улыбался, когда этот путь заканчивался в районе капсюлей-детонаторов.

Совсем несложными оказались занятия по аэродинамике изделия в полете после отрыва от самолета, которые проводил капитан Шелков. Но капитану пришлось отвечать на вопросы, связанные с самой формой изделия. К тому времени некоторые из нас видели в переводных книгах американские атомные бомбы «Малыш» и «Толстяк», сброшенные на японские города. Наши изделия поразительно внешне напоминали американские.

— Товарищ майор, почему наша «четверка» так похожа на американского «Малыша», а «тройка» — в точности копирует «Толстяка»? — спросил Кобыляцкий.

— Законы аэродинамики являются общими для всех — и для американцев, и для англичан, и для нас. Поэтому и наиболее выгодная аэродинамическая форма, рассчитанная в лабораториях разных стран, тоже будет одинаковой. Дело не столько в форме изделия, сколько в его внутренней начинке. А она у наших изделий отличается от американских тем, что все системы и блоки разработаны нашими учеными, сконструированы нашими инженерами и выполнены на наших предприятиях. И главное — наши изделия имеют совершенно оригинальную центральную часть.

— Почему же все виды изделий не получили одну оптимальную аэродинамическую форму и имеются две разновидности? — не унимался Кобыляцкий.

— Потому что первоначально разрабатывались два варианта изделий, конструктивно отличающихся друг от друга.

— Как и у американцев? Для Хиросимы — одно, для Нагасаки — другое? Или, может быть, наши конструкторы кое-что позаимствовали у американцев и решили оставить все так, как и у них?

— Товарищ Кобыляцкий! Ваши вопросы выходят за рамки наших занятий, и у нас нет времени обсуждать разные предположения. Мы должны изучать то, что стоит перед нами, а не нарисовано в книжечках и показано в кино, — и майор Шелков посчитал дискуссию законченной.

Я тоже к тому времени видел изображения американских атомных бомб, знал какую из них сбросили на Хиросиму, а какую — на Нагасаки. Удивительное сходство наших и американских атомных бомб объяснялось, конечно, не общими законами аэродинамики, как это нам пытался объяснить майор Шелков. Оно было следствием приказа куратора атомного проекта Берии ничего не менять в тех принципиальных данных и конструктивных сведениях, которые добыла наша разведка в Соединенных Штатах.

А наши нелегалы присылали настолько подробные описания конструкции американской атомной бомбы, что трудно было ими не воспользоваться. В одном из донесений (18 октября 1945 г.) они писали:

По наружному виду атомная бомба представляет собой снаряд грушевидной формы с максимальным диаметром 127 сантиметров и длиной вместе со стабилизатором 325 сантиметров. Общий вес около 4500 килограмм… Имеет 32 линзы взрывчатого вещества[14].

Первая американская атомная бомба «Толстяк», которая послужила прототипом советской «тройки».

В состав компонентов аэродинамических устройств входили также две чеки отрыва, расположенные в верхней части изделия. Именно они переключали электропитание с бортсети на аккумуляторы изделия.

Сюда входили также механические блоки БДВМ, блокирующие работу электросхем на начальном участке полета изделия. Они представляли собой маленькие пропеллеры, которые подавали электропитание на изделие только после определенного количества оборотов. Эти механические временные реле должны обеспечивать безопасность самолета от несанкционированного срабатывания изделия. Пока крутятся вертушки блоков, самолет может уверенно отлетать от места сброса на безопасное расстояние.

Первая советская атомная бомба РДС-2. Мне не удалось найти фотографию РДС-3, но она имеет такое же закрытое хвостовое оперение как и «Толстяк».

О высотомере, основанном на изменении атмосферного давления, рассказывал майор Бугаенко. Этот дублирующий канал давал исполнительную команду в случае отказа радиоканала. Мы, радисты, естественно считали свой радиоканал надежным, более современным, и на бароканал смотрели снисходительно.

Костя Камплеев (слева) с товарищами.

Каждый взвод, в основном, специализировался на своей части изделия, но изучал и другие. Особое место занимал четвертый взвод, осваивающий центральную часть изделия.

К изучению ядерного заряда допускались только так называемые химики. Мы никогда не присутствовали на их занятиях и имели о центральной части только общие представления. И хотя, надо полагать, на занятиях настоящих ядерных центральных частей не было, даже общий вид «шарика» удавалось увидеть не всем.

Теперь об этом пишут…

Багеровский аэродром

В книгах по истории Отечественной войны много раз упоминается Багеровский аэродром. Наши летчики летали бомбить его, когда он был занят немецкой авиацией, затем сами садились и взлетали с него после освобождения Керчи. Так что история аэродрома героическая.

После 1945 года мир вступил в ядерную эпоху. И хотя вначале противостояния стратегического вооружения на полуострове не было, однако Крым внес свою лепту в создание «щита Советского Союза».

Известно, что испытания водородного оружия проводились Казахстане и на Новой Земле. Но базовый центр многих экспериментов находился в поселке Багерово близ Керчи. Полигон № 71 ВВС, который иногда называли «объект Керчь-2», стал ареной чрезвычайно важных экспериментов. Прежде чем сбрасывать на северных и среднеазиатских площадках бомбы с ядерными зарядами, необходимо было проверить механизм сброса и взрыватели.

С весны 1949 года здесь прошла серия испытаний. Самолет-носитель бросал на полигон № 71 бомбы, идентичные по форме, весу и размерам первой отечественной атомной — РДС-1, с той же системой взрывателей, но не ядерные, а с обычным взрывным устройством. (Аббревиатура РДС-1 расшифровывается как «Россия Делает Сама»).

Только после того, как эксперименты прошли успешно, приступали к испытаниям настоящих ядерных бомб на полигонах Семипалатинска и Новой Земли.

Полигон № 71 был создан с целью авиационного обеспечения проведения воздушных атомных испытаний и отработки технических средств доставки ядерных зарядов, в качестве которых в то время могла использоваться только авиация. Ввод полигона в действие был приурочен к лету 1949 года, т. е. к первому испытанию атомного заряда на Семипалатинском полигоне № 2. В состав полигона входили три авиационных атомного полка: 35-й отдельный смешанный и бомбардировочный, 513-й истребительный и 647-й смешанный специального обеспечения.

Здесь же отрабатывалась система радионаведения самолетов-снарядов на цель. В качестве цели использовался крейсер Черноморского флота «Красный Кавказ». По заявке испытателей он выходил из базы и курсировал в 20–30 км от южного берега Крыма, в районе мыса Чауда. В результате удачных испытаний крейсер и был потоплен в этом районе.

Для взлета и посадки тяжелых бомбардировщиков на полигоне была построена взлетно-посадочная полоса шириной 100 метров и длиной 3,5 км. Полоса была сделана из прочнейшего бетона и до сих пор находится в отличном состоянии. К ней от огромных ангаров с бетонными перекрытиями ведут под 45 градусов рулежные дорожки.

Все основные самолеты-носители атомных и водородных бомб проходили испытания на полигоне в Багерово. Таким образом, можно смело утверждать, что крымский полуостров — колыбель «Советского атома».

(Интернет, http://geocaching.ru)

После гражданской свободы, нас тяготила не столько воинская дисциплина, сколько закрытый режим гарнизона. Чьи-то мудрые головы решили, что еще не готовым к военной жизни офицерам полезнее будет постоянно находиться за колючей проволокой. Не последнее место в этом решении, очевидно, сыграли специфика нашей работы и повышенный уровень ее секретности. Какие бы ни были соображения командования, но они произвели на нас тягостное впечатление.

Представьте себе — все офицеры гарнизона, многие из которых жили в Керчи, имели свободный выход, а мы должны все свободное от занятий время, проводить в постылых казармах.

Сперва это был бывший свинарник, переоборудованный в так называемую «гостиницу Серебровского». Серебровский — был одним из начальников административно-жилищной службы гарнизона.

Позже мы переехали в настоящие казармы с большими, на несколько десятков коек, комнатами, высокими потолками и звучными бетонными стенами. Если в «гостинице Серебровского» можно было хоть как-то создавать иллюзию уюта и покоя, то в настоящей казарме все было на виду. В ней всегда было шумно, беспокойно: кто-то играл в домино или преферанс, кто-то, поставив между койками столик, пил водку, кто-то устраивал спортивные соревнования. Начальники, надо им отдать должное, нечасто наведывались в казарму, предоставив командирам взводов доводить до нашего сведения приказы и указания Шашанова и Шаронова.

* * *

Дисциплина, вместо того, чтобы крепнуть в нетронутом воинскими муштрами сознании, падала на глазах. Все чаще по вечерам устраивались пирушки с водкой и вином, которые многим заменяли посещение кино в Доме офицеров. Других развлечений, таких как танцы или вечера самодеятельности, не было. Общение с девушками, естественное в нашем возрасте, ограничивалось флиртом с официантками офицерской столовой да сестрами медсанчасти.

Мы мечтали о поездках в Керчь, где могли бы познакомиться с достопримечательностями города, посетить ресторан и удовлетворить жажду общения с прекрасным полом.

Однажды нас уже вывозили в Керчь на экскурсию, которая произвела очень хорошее впечатление. Классный командир, подполковник Хихоль, прежде всего повел нас в историко-археологический музей.

На территории нынешней Керчи в античные времена располагалась столица Боспорского государства — Пантикапей. Древнейшие поселения — торговые фактории и город — основаны были в VI–V веках до н. э. и располагались по восточному склону горы Митридат. Боспорское государство занимало когда-то восточную часть Крыма, Таманский полуостров, низовье Кубани и устье Дона. Это было одно из мощных государств древнего мира, которое вело бесконечные войны с Римом. С тех времен на территории Керчи — Пантикапее осталось много памятников и артефактов, сосредоточенных в хорошем музее.

С неподдельным интересом я рассматривал камни с древними письменами, амфоры, статуи и собрание античных монет. Думаю, что и моим друзьям это было интересно. Многие вообще в первый раз были в таком музее. Командование не поскупилось, и во всех экскурсиях по музею и городу нас сопровождала и давала подробные объяснения молодая женщина-экскурсовод.

На экскурсии в Керченском историко-археологическом музее (слева — подполковник Хихоль). 1955 г.

Побывали мы в Царском кургане, построенном еще в IV веке до н. э., под которым хорошо сохранилась погребальная камера высотой около 10 метров. К ней ведет широкий и длинный ход — дромос, обрамленный стенами, сложенными из рустованных камней. По мере приближения к камере стены дромоса постепенно повышаются, около середины его длины начинается перекрывающий его уступчатый свод. В конце дромоса находится вход в квадратную камеру, перекрытую высоким ступенчатым куполом.

Эти уступчатые перекрытия входа и погребальной камеры производят очень сильное впечатление, которое не могло оставить меня, любителя истории, равнодушным.

Вход в Царский курган. Керчь, 1955 г.

С горы Митридат, названной именем одного из славных боспорских царей, перед нами открылся вид на город, охватывающий полукольцом удобную и вместительную бухту. Говорят, где-то здесь, на склонах горы, великий Митридат покончил жизнь самоубийством, продемонстрировав Риму свою непокорность и свободолюбие.

В тот день Хихоль повел нас обедать в единственный приличный ресторан города под символичным названием «Пантикапей». К удивлению официантов младшие лейтенанты пили не водку, а марочные вина: мускаты, мускатели и кокуры. В те времена их ассортимент был неплохим и цены доступными. Через какое-то время нас уже по этому признаку определяли: если летчики пьют водку — наши, городские, если же заказывают вина — из гарнизона Багерово.

И вот, всех этих удовольствий гарнизонное командование лишило нас приказом об отмене свободного выхода.

* * *

Началось все с очередного закрытого письма ЦК ВЛКСМ. В нем отмечались вопиющие случаи злоупотребления спиртными напитками в армейских подразделениях и приводились конкретные примеры последствий с несчастными случаями. Чтобы сохранить личный состав и технику, в гарнизонах и частях проводили грозные мероприятия, вплоть до введения сухого закона.

Присутствующий на собрании подполковник Шаронов привел несколько случаев распития спиртных напитков и на наших сборах.

— Для предотвращения пьянства и связанных с ним нежелательных явлений командование гарнизона приняло решение запретить продажу спиртных напитков в торговых точках и местах отдыха на всей территории городка.

По залу прокатился глухой ропот, который придал комсомольскому собранию новое болезненное направление. Всплеск активности удивил комсорга Ератова и встревожил подполковника Шаронова.

В ответ на приказ гарнизонного начальства мы стали припоминать все прочие обиды и притеснения от закрытого выхода из гарнизона до задержек в снабжении форменным обмундированием.

А перебои в получении вещевого и, что еще хуже — денежного довольствия, как в армии называют зарплату, уже случались неоднократно. Недавно нам зачитали длинный список разных видов форменной одежды и снаряжения, который удивил некоторыми экзотическими позициями и сроками их использования.

Согласно приказу № 155 Министерства Обороны, шинель простая выдается на 3 года, а шинель парадная — на 5 лет, ботинки — на 1 год, а сапоги — на 2 года, ремень с портупеей и ремень для кортика — на 5 лет, фляга и кортик — навсегда. Но не то что кортика и фляги мы так никогда и не получили, но нам даже не выдали теплое белье, перчатки и носки.

Конечно, ни фляга, ни, тем более, кортик нам и вовсе были не нужны, но надо же было как-то отреагировать на притеснения начальства. И мы стали требовать, хоть и ненужное, свое.

Юра Савельев, 1956 г.

По словам наших взводных командиров, с которыми было легче всего общаться, вещевое и денежное довольствие не поступало от некоего таинственного Музрукова.

Тогда мы даже не представляли, что это — фамилия человека или название организации. Позже стало ясно, что это — и то, и другое, слившееся в одно понятие — предприятие, руководимое генералом Музруковым Б. Г. Находится оно где-то на Урале и является поставщиком всего необходимого для нашей части. Со временем слово «Музруков» расширило свое понятие, стало привычным и часто повторяемым. Но для нас оно тогда означало лишь одно — было источником нашего снабжения.

Спустя годы, в одной из книг, посвященных производству оружейного плутония, одна из глав называлась Б. Г. Музруков — генерал атомной промышленности»[15].

Уже тогда, в Багерово, мы знали, это от Музрукова, кроме нашего вещевого и денежного довольствия, к нам на полигон поступали для испытаний новые модификации изделий. Бригады, о которых я уже упоминал, приезжали с тех же краев.

Теперь об этом пишут…

Музруков Борис Глебович (1904–1979)

Музруков Б. Г. родился 11 октября 1904 года в г. Лодейное Поле. В 1922 г. окончил среднюю школу, поступил на рабфак, затем в Ленинградский политехнический институт. В 1929 г. Музруков Б. Г. заканчивает институт и его направляют на Кировский завод мастером. Уже через два года он — заместитель начальника цеха, затем начальник цеха, а в 1938 г. — главный металлург завода. В 1939 г. под его руководством на заводе было освоено изготовление литых башен для танков вместо клепаных, за что в мае 1939 г. он был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

В октябре 1939 г. по решению Политбюро и приказу наркома тяжелого машиностроения Музруков Б. Г. назначен директором Уралмаша. За организацию серийного изготовления танков Т-34 и САУ в январе 1943 г. Музрукову Б. Г. присвоено звание Героя Социалистического Труда. В 1951 и 1953 гг. — лауреат Государственной премии.

В 1947 г. решением правительства Музруков Б. Г. был переведен на химкомбинат «Маяк». За работы по созданию и освоению производства плутония для первой атомной бомбы Музруков Б. Г. в 1949 г. одним из первых в стране становится дважды Героем Социалистического Труда.

После «Маяка» Музруков Б. Г. некоторое время возглавлял 4-е Управление Минсредмаша. В июне 1955 г. он становится директором КБ-11 (ВНИИЭФ) и руководит им почти 20 лет до ухода — на персональную пенсию союзного значения в 1974 г. В 1962 г. награжден Ленинской премией. Период его работы во ВНИИЭФ отмечен огромным объемом разработанных атомных зарядов для всех родов войск, а также развитием промышленной базы и социальной структуры города.

Генерал-майор Музруков Борис Глебович награжден тремя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, тремя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Кутузова I степени, орденом Отечественной войны I степени. Умер 31 января 1979 г.

(Интернет, www.Vniies.ru)

Шаронову кое-как удалось нейтрализовать взрыв негодования, направив его в сторону письма, но покинули мы собрание расстроенные и обозленные.

Конечно, гарнизонным офицерам «сухой закон», хоть и вносил некоторые неудобства, но все же — был терпимым, так как они имели свободный выезд в Керчь. Но для нас, молодых и неженатых, отсутствие спиртных напитков в условиях закрытого выхода, казалось катастрофическим.

Думаю, это решение отцов-командиров оградить нас от пагубного зелья, было не до конца продуманным. Оно посеяло новые семена недовольства армейской жизнью. Если многие и так не имели желания служить, то теперь появилось желание покинуть армию навсегда. И не столько из-за «сухого закона», сколько от осознания того, что армия и свобода личности — понятия несовместимые.

К этому прибавился приказ о том, что в столовую и из столовой курсанты должны ходить строем. Якобы для выработки строевой выправки… Правда, этот приказ оказался мертворожденным и ни разу не был выполнен, но свое отрицательное действие оставил.

Шел третий месяц военной жизни. Я свыкся с армейской формой: офицерский китель уже не стоял колом, галстук не казался ненужной удавкой, серебряные погоны не мозолили боковое зрение и даже фуражка стала легче и удобнее. А аэродромная форма мне просто нравилась. Я быстро запомнил основное правило ее ношения — кожа к коже, и с удовольствием надевал легкие хромовые сапоги и остро пахнущий ремень с непривычной портупеей. Синие, хорошо сшитые бриджи, заправленные в сапоги, делали фигуру длинноногой и спортивной. Хотелось если и не маршировать, то бегать и прыгать. Все было ладно пригнано, ничего не болталось и не оттопыривалось. В такой форме легко было пролезть в узкий люк, преодолеть препятствие, выдержать порыв ветра и дождя.

С наступлением холодов приказом по гарнизону была введена зимняя форма одежды. Мы надели длинные, почти кавалерийские шинели и шапки-ушанки с голубоватым искусственным мехом. Стало тепло и уютно, но длина шинели несколько смущала, так как у остальных офицеров гарнизона она была короче. Другое отличие наших шинелей от местных заключалось в том, что спинной шов у нас еще не был распорот. С нераспоротым швом шинель походила на пальто. Ее невозможно было свернуть в скатку, как это предписывалось в прошлых уставах и все еще находило отражение в современных правилах ношения формы.

С этой недоработкой швейных мастерских быстро и бесцеремонно начали бороться воинские патрули. Они останавливали длиннополых офицеров, командовали «кругом» и здесь же, на месте, лезвием бритвы разрезали шов на несколько сантиметров. Мне казалось это глупым а патрулям — грубейшим нарушением формы. Каждый смотрел даже на такую мелочь по-своему. Такой взгляд со временем появился и у меня. Я тоже стал замечать малейшие нарушения в форме: незастегнутая на все пуговицы шинель под портупеей, не соответствующий летней или зимней форме головной убор, не то расстояние между звездочками на погонах.

* * *

Несмотря на то, что мы уже достаточно хорошо освоили изделия и стали носителями секретов с грифом «СС ОП», формально вручать нам в руки новое оружие командование не имело права. Ведь до сих пор мы не приняли воинскую присягу.

И вот этот день настал. Для командования и личного состава это должно было быть знаменательным событием. Были отпечатаны и размножены фотографическим способом пригласительные билеты такого содержания.

Командование, партийная и комсомольская организации подразделения тов. Князева приглашают Вас 19 ноября с. г. на товарищеский вечер-концерт в гарнизонном Доме офицеров. Начало вечера в 18 часов.

Программа вечера:

1. Торжественная часть.

2. Концерт художественной самодеятельности.

3. Товарищеский ужин.

4. Танцы и короткометражные фильмы.

Пригласительный билет на присягу. 1955 г.

Здание Дома офицеров, в котором мы принимали присягу. 2006 г.

Как видим, о принятии воинской присяги в приглашении не было ни слова, но о «товарищеском вечере-концерте» сразу же узнал весь гарнизон. Разрешалось присутствовать на торжестве вместе с офицерами и их «боевым подругам», как любил говаривать генерал Петленко. Начальство и преподаватели были с женами. Особенно бросалась в глаза дородная рыжая жена генерала Петленко, одетая в длинное и яркое платье. Не осталась незамеченной то ли жена, то ли подруга подполковника Шаронова, которую наши остряки сразу же прозвали «шароновской мумкой». С женами были также майоры Бугаенко и Свиридов.

Некоторые курсанты тоже пригласили девушек. Это были хорошо знакомые лица из подразделений бытового обслуживания и медсанчасти. Вызвал удивление и восторг младший лейтенант из электриков Варенников, который с собой привел дочь начальника гарнизона генерала Чернореза. Среди нас уже давно ходили слухи о необыкновенном и дальновидном увлечении нашего коллеги. Кто-то где-то его видел с генеральской дочкой, но вот так — открыто, у всего гарнизона на глазах, они появились впервые.

— Молодец, Серега! Ему теперь не надо искать на карте точку, где он будет служить. Даю голову наотрез, что он останется здесь, в Крыму, — восхищенно говорил рыжий, как медь, Ливанов.

— А ты, Валерка, разведай — нет ли у генерала еще одной дочки. Может, и тебе повезет, — хихикнул Камплеев.

— С моим колером волос и пролетарским происхождением — служить можно только в Сибири, да и то — подальше от населенных пунктов.

— Тебе легче. Ты уже все знаешь, а мы должны гадать и мучиться неизвестностью.

Зал Дома офицеров был полностью заполнен. Наши ребята сидели слева плотной группой. В первых рядах расположились преподаватели. Вся правая часть зала была отдана приглашенным. На сцене за столом сидели генерал Петленко, комендант гарнизона подполковник Довженко, гость из Центра полковник Назаревский и командир сборов подполковник Князев.

Подполковник Шашанов по списку вызывал принимающих присягу с упоминанием полного звания — инженер-младший лейтенант. Офицер подходил к невысокой трибуне, стоящей в зале перед первым рядом присутствующих, зачитывал текст присяги и ставил подпись.

Церемония принятия присяги шла без накладок и сбоев, хотя некоторые во время вечерних дискуссий в казарме грозились отказаться от присяги. Мотивировали они это тем, что их недовольства и требования могут быть приняты и учтены только до принятия присяги. До этого момента они еще не настоящие военнослужащие, с которыми начальники вынуждены будут считаться, хотя бы из боязни скандала. После подписания текста присяги все пути назад уже отрезаны, суровые воинские законы вступают в силу, и малейшее сопротивление или неповиновение будут караться на законных основаниях.

Одним из таких возмутителей спокойствия был киевлянин Сергей Кордовский. Человек неглупый и способный, он не хотел служить в войсках и мечтал о научно-исследовательской работе. В этом он был не одинок, но заявлять прямо об этом командованию решался только он. Разговоры о его предполагаемом демарше, конечно, дошли до начальства. Кордовского вызвали к Князеву (хорошо, что только к нему), и командир провел с ним более чем часовую беседу. Что уж он там ему говорил, что обещал и чем грозил, мы так и не узнали, но после этого Кордовский присмирел и перестал бунтовать.

И вот, для принятия присяги вызывается младший лейтенант Кордовский. Мы затаили дыхание. Оторвал от бумаг глаза, вооруженные допотопными черными очками, подполковник Князев.

Кордовский зашел за трибуну, посмотрел в зал недобрыми глазами, чуть заметно улыбнулся и стал зачитывать текст. В наших рядах послышался шепот, кто-то хлопнул сидением, и снова воцарилось молчание.

Скандал не состоялся. Да его и не могло быть, так как слишком это серьезное дело — бунт в армии, да еще в таких войсках, как наши.

Официальная часть затянулась часа на полтора. Приглашенные гости стали явно скучать. Некоторые покинули зал и перешли в буфет.

Из наших рядов тоже удалилось несколько человек, но они пошли за кулисы. Готовился концерт художественной самодеятельности, в котором вместе с нашим струнным оркестром должны были выступать девушки из пошивочной мастерской и ребята из других воинских частей.

Струнный оркестр возник вокруг киевлянина Филенко, добродушного великана, прекрасно играющего на аккордеоне. К нему вскоре присоединились две гитары и мандолина. Образовалась играющая и поющая группа. Понемногу она расширилась, пока не превратилась в неплохой оркестр.

В Доме офицеров нашлись неиспользованные инструменты, среди которых оказалось несколько балалаек, мандолина, огромный контрабас и даже — покалеченный ударный центр.

Недостатка в оркестрантах не было. Почти каждый мог вспомнить, как когда-то он играл дома или в школе на каком-либо инструменте. Вспомнил и я оркестр своей Завадовской школы, где играл и на балалайке, и на ударных. Теперь мне захотелось освоить контрабас.

Филенко оказался к тому же и неплохим организатором с широким музыкальным кругозором. Так образовался коллектив из полутора десятков оркестрантов, который сегодня дал свой первый публичный концерт.

Мы успешно сыграли несколько музыкальных номеров самостоятельно, а потом — вместе с местными солистами.

Неизбалованная гарнизонная публика принимала выступления хорошо. Солистов встречала аплодисментами, а своих родненьких швей из мастерской — с восторгом. Все были довольны: и командиры, и солисты, и многочисленные гости.

Впереди всех ждал обещанный товарищеский ужин. Столы накрыли в одном из просторных холлов клуба. Сервировка не блистала изысканностью, зато количество блюд и бутылок впечатляло. Ассортимент и внешний вид закусок был явно столовским, но обилие колбас, сыров, мясных изделий и рыбы приятно удивляло. Водки на столах не было, но зато было много хороших крымских вин.

За главным столом восседали генерал Петленко с женой, подполковник Князев и несколько старших офицеров. По обе стороны, вдоль стен, располагались столы, за которыми сидели курсанты, преподаватели и гости.

Когда движение и шум в зале несколько утихли, слово взял генерал Петленко.

— Товарищи офицеры! Только сегодня я с полным основанием могу вас так назвать — «товарищи офицеры»! Еще недавно вы были неорганизованной группой то ли студентов, то ли инженеров. Сейчас вы прошли обучение, освоили новую военную технику, приняли воинскую присягу и стали настоящими офицерами. Родина, партия и весь советский народ доверили вам грозное оружие, которое способно охладить горячие головы безответственных американских агрессоров. Они разрабатывают планы нападения на Советский Союз, хотят подвергнуть наши города атомным бомбардировкам, уничтожить миллионы женщин и детей, расчленить Советский Союз.

В ответ на эти угрозы, исходящие от НАТО и Америки, в этом году подписано Варшавское соглашение стран социалистического лагеря во главе с Советским Союзом — оплотом мира и щитом против агрессии.

Ваша задача, товарищи офицеры, крепить военное могущество нашей Родины и при необходимости отразить возможную агрессию!

Поздравляю вас с принятием военной присяги! Да здравствует наша родная Коммунистическая партия, вдохновитель наших побед! Ура, товарищи!

В ответ на пламенный призыв генерала в зале раздалось нестройное «ура»! Подполковник Шаронов зачитал приказ по воинской части 93929, в котором отмечались успехи в освоении новой техники. Особо отличившимся вынесена благодарность, а командиры взводов были награждены грамотами.

На этом официальная часть была окончательно закончена. За столами произошло заметное оживление, зазвенела посуда, послышались хлопки открывающихся бутылок, и банкет начался. Вначале произносились тосты за командирским столом, но потом все потонуло в шуме разговоров и звоне стаканов.

Большинство преподавателей были с женами, которые некоторое время сдерживали своих мужей, и за их столиками соблюдался относительный порядок.

Основная масса младших лейтенантов быстро позабыла о субординации, к которой, правда, почтения никогда не проявляла, и, разбившись на группы, пила и закусывала.

Из-под столов появились бутылки с водкой и коньяком. Это быстро сплотило слушателей и преподавателей в единую команду. Жены напрасно пытались умерить пыл своих мужей и беспомощно поглядывали в сторону командирского стола.

Генерал Петленко недовольно смотрел в зал, где стремительно рушились основы дисциплины, и досадливо качал головой. Вскоре он встал и покинул банкет. Это никого не огорчило, а только придало застолью новые силы.

Удивительно, но одним из первых опьянел наш командир подполковник Князев. Он подходил к группам своих воспитанников, охотно принимал тосты за свое здоровье и не отказывался со всеми выпить.

Но, видимо, здоровье у него было уже не то. Скоро его, и без того серое, лицо стало еще темнее, длинные ноги стали заплетаться и ему стало совсем плохо. Кто-то из наших набросил на его плечи свою шинель и вывел проветриться на свежий воздух.

— Да, хлопчики, я сегодня немного не в форме. Но на это есть основания. Вы не представляете, какое большое дело мы с вами сделали. По такому случаю можно и отойти на некоторое время от устава. Ведь я тоже инженер и даже кандидат технических наук, ваш брат — радист, — рассказывал командир, поддерживаемый под руки.

Сами именинники то ли по молодости и крепости здоровья, то ли по опыту и осмотрительности, но были пьяны значительно меньше своих наставников. Большинство преподавателей жило в Керчи. В автобусе, который стоял около Дома офицеров, уже сидели их жены и нетерпеливо ожидали своих благоверных. Некоторых приходилось грузить в машину насильно.

— Козлова есть?

— Есть.

— Получай своего мужа…

— Жена Севастьянова тут? Вот ваш Севастьянов.

Жены втаскивали мужей в автобус, привычно ругались и усаживали их на сидения. Мужья вяло огрызались, через какое-то время замолкали и засыпали.

* * *

Абсолютно все, что относилось к атомному оружию, средствам его доставки (самолетам и ракетам), местам размещения, защищалось самыми высокими грифами секретности и совершенными (по тем временам) способами охраны.

Действовал старый и испытанный закон: знай только то, что доверено непосредственно тебе, и не проявляй интереса к тому, что не входит в круг твоих обязанностей. Ничего не рассказывай о своей работе и ничего не спрашивай о работе других. При такой постановке дела можно было годами работать в одной и той же организации или служить в одной и той же части и ничего не ведать о работе друг друга. К этому с первых дней нас приучали преподаватели, работники секретных служб, офицеры охраны режима объекта.

Первый опыт работы с закрытой документацией мы получили еще в институте, где на военной кафедре изучали радиолокаторы SCR-584, СОН-3К и СОН-4. Описания радиолокационных станций, их схемы и конструктивные особенности считались секретными, несмотря на то, что две из них были американскими. Документация станций подлежала особому учету и хранению. За потерю хотя бы одного листа из толстого тома грозили серьезные неприятности.

Каково же было наше удивление, когда в магазине «Военная книга» появилось в продаже описание радиолокатора кругового обзора SCR-584. Уже тогда мы догадывались, что эти станции давно рассекречены, и нас просто приучают к будущей, действительно закрытой документации.

Радиолокатор СОН-3 был одной из первых станций орудийной наводки, с которой нам пришлось работать на лагерных сборах в Воронеже. 1952 г.

И теперь такое время настало. Мы сразу перескочили через несколько степеней секретности и стали работать с документами с грифом «Совершенно секретно. Особая папка».

Старший лейтенант из секретного отдела Цикарев выезжал вместе с курсантами на объект и привозил большой опечатанный чемодан. В нем хранились персональные папки каждого слушателя, в которых были: рабочая тетрадь, учтенный блокнот и инструкция работы с секретной документацией. Толстые альбомы схем отдельных блоков изделий и на лагерных сборах стендов он выдавал командиру учебной группы под расписку.

После окончания занятий все документы снова вкладывались в папку, папка опечатывалась пластилиновой печатью, и сдача ее скреплялась подписью. Потом все это грузилось в чемодан и снова опечатывалось.

К этим операциям мы быстро привыкли и стали считать их обыденными. Цикарев на время учебы куда-то исчезал и появлялся только к концу занятий. Все шло тихо и мирно пока однажды не произошло чрезвычайное происшествие.

Во время перерыва курсанты выходили из помещения покурить, оставляя схемы и тетради на столах. Выходили, как правило, все, чтобы в учебном классе не оставалось никого.

Станция орудийной наводки СОН-4.

После одного из перерывов киевлянин Грузнов не обнаружил на своем месте рабочей тетради. Его и без того длинная шея вытянулась еще больше, глаза под толстыми стеклами очков в страхе расширились, и он закричал:

— Ребята, кто взял мою рабочую тетрадь?

Шум в классе мгновенно стих, установилось тягостное молчание.

— Ребята, не шутите, отдайте тетрадь, — взмолился Грузнов.

Но тетрадь никто не возвращал.

Командир группы Бахарев напомнил, что шутки в этом деле неуместны и даже опасны. Проводивший сегодняшнее занятие майор Фомин, тоже заволновался и попросил немедленно возвратить тетрадь.

Предугадывая серьезные последствия пропажи секретного документа, вся группа стала тщательно обследовать комнату. Обшарили все столы, перетряхнули преподавательскую кафедру, полки тумбочек, осмотрели даже стулья. Но так ничего и не нашли.

В панике был Грузнов, разволновался Бахарев, побледнел и смолк Фомин. Шутка, а мы были уверены, это была чья-то глупая шутка, затягивалась и принимала опасный оборот.

Приехал за документами Цикарев. Он попросил всех сдать тетради, схемы и инструкции. Остался один Грузнов, на которого страшно было смотреть. «Секретчик», как мы часто называли Цикарева, был неплохим парнем, что на такой работе бывает крайне редко. Но и он заявил, что в его обязанности входит немедленно сообщить о пропаже в секретную часть.

Майор Фомин, наш неизменный защитник и добрейший человек, попросил Цикарева повременить еще минут десять и за это время произвести еще один осмотр помещения.

Рабочая тетрадь имела достаточно большие размеры и твердую обложку, просто так ее спрятать было невозможно. Все мы на выходе из класса подверглись досмотру и с тяжелым сердцем вышли во двор.

В классе остались только командиры и бедный Грузнов. Потянулись долгие минуты ожидания. Мы молча курили и избегали смотреть друг другу в глаза.

Вдруг внутри помещения раздался радостный крик, и в дверях появился Грузнов. Он размахивал своими длинными руками и орал:

— Нашлась, туда ее в качель! За батареей отопления нашлась! Ну знал бы я, кто ее туда пошутил, я бы ему, скотине, яйца оторвал!..

Грозная поначалу туча понемногу стала рассеиваться.

— Повезло вам, ребята, — произнес Цикарев. — Еще бы минут пять, и я вынужден был бы звонить своему начальству. Вы даже себе не представляете, какого несчастья вам, да и мне вместе с вами, удалось избежать. Будем считать, что тетрадь закатилась за батарею сама. Так будет лучше всем.

Коля Грузнов. 1955 г.

Этот урок не прошел даром. Теперь каждый следил в оба за своей тетрадью и перед выходом из помещения обязательно все документы прятал в папку. А шутник так и не сознался в содеянном, и имя его навсегда осталось неизвестным.

Надо сказать, что спустя некоторое время настолько освоились с правилами секретности, что многое из того, к чему нас приучали наши преподаватели, делали автоматически. Например, надо было отворачиваться от случайных объективов фотоаппаратов.

Даже сейчас, спустя многие годы, на фотографиях я не могу увидеть лиц наших преподавателей. Они, как правило, стоят к объективу либо спиной, либо далеко в профиль.

О том, какой техникой занимаются младшие лейтенанты, старшие офицеры полигона, конечно, знали. Догадывались о нашей работе офицеры летного состава, так как часто видели нас на аэродроме возле самолетов. Но никто никогда не подавал виду о своей осведомленности, никто никогда не пытался говорить с нами на эти темы и, тем более, расспрашивать о нашей службе.

Контролировали нас соответствующие органы и ответственные за режим люди? Безусловно — да, но делали это профессионально — корректно и незаметно.

Правда, был один исключительный случай, нарушающий эти правила. В новой гостинице по вечерам к нам ходили прикомандированные офицеры поиграть в преферанс. Мы с радостью их встречали и охотно обыгрывали.

Как-то в комнату зашли два незнакомых подполковника и попросили составить им компанию. Я и Женя Кузнецов согласились. Гости играли так себе, и потому можно было без риска отвлекаться на разговоры. Узнав, что мы недавно закончили гражданские высшие учебные заведения, наши компаньоны расспрашивали о нашей прошлой жизни: учебе и преподавателях, Харькове и его достопримечательностях и, конечно, об украинских женщинах.

В это время по постоянно включенной радиоточке передавали сообщения об очередных испытаниях ядерного оружия. Тогда их производили часто и с большой помпой сообщали об этом на весь мир. В этот раз диктор рассказывал об испытании термоядерной бомбы, которую взорвали на большой высоте.

— Интересно, как они взрывают ее на такой высоте? — как бы между прочим спросил один из подполковников.

— Кто его знает. Может быть, поднимают бомбу на воздушном шаре? — лукаво ответил Кузнецов.

Подполковники молча переглянулись, улыбнулись, но уточнять ничего больше не стали.

— Семь первых, — заявил один из них, и игра продолжилась.

Я не могу утверждать, что это была проверка, но то, что гости знали, с кем имеют дело, весьма вероятно. К тому же это были не армейские, а флотские подполковники. Их темная морская форма нам уже не раз встречалась на полигоне. Не надо было быть детективом, чтобы догадаться, что на суше моряки занимаются отнюдь не кораблями.

Игры в секретность — одни из самых распространенных игр, в которые любят играть те, кто охраняет секреты, и те, от которых эти секреты скрываются.

Основная их задача — сохранение в тайне масштабов и уровня новой военной техники, находящейся в данное время на вооружении армии. Не менее важным является — сокрытие уровня отсталости этой техники и распространение о ней заведомо ложной информации. Если внимательно проанализировать суть закрытой информации, то окажется, что основной секрет заключается не в том, что есть, а в том — чего нет.

На боевом дежурстве следовало быть в аэродромной форме. 1955 г.

В свое время Пеньковский, полковник Главного разведывательного управления Министерства Обороны СССР, передал американским и английским спецслужбам именно такую информацию. Хрущев заявил на весь мир, что мы выпускаем баллистические ракеты с такой же скоростью, как выпускают сосиски. Советский Союз действительно тогда обогнал Соединенные Штаты по качеству и эффективности ракет, но количество их было советским лидером явно преувеличено.

Наши потенциальные враги были очень обеспокоены отставанием в создании новых способов доставки ядерных зарядов. Им надо было знать, сколько ракет может достигнуть территории США.

В секретном донесении американской разведке Пеньковский развеял блеф о количестве баллистических ракет. В своем сообщении он писал, что советские ракеты все еще находятся только на стадиях испытания и СССР может запустить всего одну или две ракеты.

Эти секретные сведения о реальном положении дел в ракетостроении стоили нашей стране значительно дороже, чем разглашение какой-либо конкретной технической тайны. Со временем количество баллистических ракет с ядерными боеголовками в Советском Союзе значительно возросло, произошло изменение баланса сил в нашу пользу. Но тогда, в начале 60-х годов, сведения Пеньковского очень сильно повлияли на ход «холодной войны». Они до некоторой степени устранили опасную нервозность в отношениях противоборствующих сторон и их взаимную боязнь. Этим был снижен риск развязывания новой мировой войны. Американцы даже назвали Пеньковского «шпионом, который спас мир».


Примечания:



1

Лэпп Р. Атомы и люди. — М.: Изд-во иностр. л-ры, 1959.



11

Лэпп Р. Новая сила. Об атомах и людях. — М.: Изд-во иностр. л-ры, 1954.



12

Бомба, сброшенная на Нагасаки 9 августа 1945 г.



13

Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи. — Минск: Родиола-Плюс, 2000.



14

Чиков В. М. Нелегалы. Ч. 1. Операция «Enormous». — М.: АСТ, 1997.



15

Новоселов В. Н., Толстиков В. С. «Тайны «сороковки». — Екатеринбург: Уральский рабочий, 1995.








Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх