Взгляд

на литературу

с Бруклинского моста

Как-то в юбилейном для Соединенных Штатов 1976 году (200 лет независимости) Управление общественного транспорта Нью-Йорка решило провести месячник поэзии.

Тамошние городские автобусы разукрашены внутри рекламой сигарет, виски, джина и водки, средств от пота, от головной боли, от живота, от бессонницы и от беременности. Управление решило заменить часть рекламы плакатами со стихами одиннадцати американских хрестоматийных поэтов. Это был смелый шаг, поскольку управление понесло финансовые потери из-за сокращения доходов от платной рекламы.

И автобусы стали не только перевозить горожан с одного места на другое, но и переносить их из этого мира в мир поэзии.

По крайней мере на период пользования общественным транспортом.

Я спросил Евгения Винокурова, как раз тогда приехавшего читать лекции в американском университете, что он думает о таком способе продвижения поэзии в массы. .

— Пропаганда поэзии — вещь прекрасная, вещь необходимая, — сказал Винокуров. — Формы тут могут быть разные. И даже когда люди лишь бегло знакомятся с именами и отрывками из произведений, такая встреча может стать для них началом пути к более глубокому постижению поэтического искусства. Однако странно видеть в автобусе цитаты из Роберта Фроста по соседству с рекламой держать деньги в таком-то банке, выплачивающем такие-то проценты. Сама атмосфера в автобусе тоже не всегда способствует возникновению поэтического настроения. Может быть, следует искать другие способы ознакомления широких слоев населения с американскими поэтами.

От зарифмованных автобусов разговор переходит к оценке места и роли поэзии в американской жизни вообще.

— Хотя поэзия и статистика — вещи малосовместимые, — говорит Евгений Винокуров, — порой статистика может многое сказать и о поэзии. Тиражи поэтических сборников показывают, насколько еще мало читают здесь стихи. Может быть, восприятию поэзии препятствует излишний житейский прагматизм, встречающийся здесь на каждом шагу. Поэзия требует сосредоточенности, а в конкурентном обществе душевные силы часто расходуются на борьбу с другими за свое место в нем.

Судьбы поэзии волнуют американскую культурную общественность. Как-то в Библиотеке конгресса в Вашингтоне был даже проведен семинар на тему: «Сумеет ли поэзия выжить?» На нем говорили о диспропорции между числом неплохих поэтов и числом их читателей, а также, что буквально жизненно важно для поэтов, числом покупателей их книг. В Америке поэтическим творчеством не проживешь.

Консультант Библиотеки конгресса по проблемам поэзии Стенли Куниц констатировал на семинаре, как он выразился, «печальное положение дел» в этой области. Позднее Куниц жаловался в статье, опубликованной в газете «Нью-Йорк таймс», что в Америке к поэтам не прислушиваются.

На семинаре состоялся разговор книгопродавца с поэтом. Книги очень дорогие, и, очевидно, духовная пища уступает дорогу просто пище. Кроме того, даже учреждения, призванные поставлять духовную пищу, поэзию в свой рацион не включают: публичные библиотеки сборники стихов не приобретают. Например, в публичной библиотеке Сан-Франциско удалось обнаружить только четыре книжки современных американских поэтов. Что ж говорить о Техасе или Айове — ведь Сан-Франциско считается культурным центром…

Издательства сторонятся стихотворных произведений, поскольку они приносят им убытки. 86 процентов книг стихов выпускают университетские и мелкие издательства, опирающиеся на дотации и субсидии. Остающиеся 14 процентов выпускают «большие издательства» — главным образом для того, чтобы заполучить репутацию меценатов. Убытки покрываются доходными книгами, например кулинарными. Путь к сердцу ценителя стихов лежит через многие желудки…

— Нельзя весь народ обвинять в непоэтичности, — предупреждает Евгений Винокуров.

Конечно, нельзя. Но условия, окружающие народ, ведут к духовному обеднению и к потере одной из чудесных сторон жизни — любви к поэзии. И получается, что в Соединенных Штатах, как говорит поэт Дон-Маркис, «опубликовать томик стихов — это все равно, что бросить в Большой каньон лепесток розы и ждать возвращения эха» [53].

Перейдем теперь к прозе. Судьбу писателя в Америке я обсуждал в 1977 году с Джеромом Дэвисом в местечке Бруквилл в штате Мэриленд, где он проживал в доме для престарелых.

Еще в 1935 году Дэвис опубликовал книгу «Капитализм и его культура». Он писал, что «вся экономическая, социальная и культурная жизнь при капитализме пропитана «красителем прибыли». Американская культура — это капиталистическая культура» [54].

Я спросил Дэвиса, что он думает о свободе художественного творчества. Действительно ли нет ей на Западе границ и пределов?

— Я вам отвечу на собственном примере, — говорил Дэвис. — Я писал свою книгу, будучи доцентом Йельского университета. К тому времени я работал там уже 12 лет и предстояло мое представление к профессорскому званию. Но после появления книги ученый совет не только отказал мне в профессорском звании, но и проголосовал за мое удаление из университета. Сама книга получила похвальные отзывы авторитетных ученых того времени, например, Гарольда Ласки и Ричарда Нибура. Но все дело было в том, что в капиталистическом обществе университет получает свои основные средства от капиталистов и он не желал восстанавливать их против себя.

Так судьба самого Дэвиса стала иллюстрацией к выводам в книге о том, что буржуазная интеллигенция служит правящему классу, а строптивым одиночкам, нарушающим «правила игры», ломает карьеры.

Большинство писателей и публицистов, констатировал Дэвис, быстро начинают понимать, что к чему, что их благополучие и карьера опираются на существующий экономический и социальный порядок. Многие не только не желают жертвовать комфортом ради высказывания нелицеприятной правды, но даже не чувствуют в том никакой необходимости. Капитализм невозможно оправдать с морально-этических позиций, и интеллигенция занимается придумыванием философских обоснований для поддержки существующих порядков.

Так идейная пустошь коленопреклонения перед деньгами и прибылью засеивается сорняками «идейного плюрализма». Верьте во что хотите. Плюрализм выгоден, поскольку пустопорожняя полемика между школами и школками создает у людей кашу в голове вместо четкого мировоззрения и укрепляет уверенность власть имущих в том, что господствующими идеями останутся идеи господствующего класса. Отсюда и странная на первый взгляд забота Центрального разведывательного управления о выживании разных экзотических религиозно-идеологических сект. Среднего американца поражает разнообразие на рынке идей, но у него нет ни времени, ни желания отсеивать зерна от плевел. Вот что говорит по этому поводу писатель Гор Видал:

«Мы никогда не могли объяснить в наших школах смысл существования нашей собственной страны. Причина такого провала — в разрыве между тем, чем мы должны были стать, республикой, и тем, чем мы стали, хищнической империей. Эта причина, как я подозреваю, настолько ясна нашим детям, что они рассматривают изучение нашей конституции как еще одну форму телевизионной рекламы, в такой же мере фальшивой. Это печально. Будем надеяться, что это не трагично» [55].

Для людей творческих тут возникает прескверная ситуация. Пророки, собравшиеся глаголом жечь сердца людей, обнаруживают, что сердца эти упрятаны в холодильные камеры эгоизма собственника или забаррикадированы идейной кашей в голове. Возникает болотное равновесие, именуемое американскими социологами «давящей терпимостью». Хоть голым ходи, хоть на голове — на тебя не обернутся, никого ты не проймешь. Капиталистическое общество терпит «оводов» вроде Дэвиса, потому что их укусы почти не проникают сквозь кожу общественного равнодушия, задубленную средствами массовой информации. Тихие голоса на окраине политической мысли допускаются как свидетельство «свободы слова», но им не дают усилителей многотиражной печати и телевидения, и они остаются вашим личным бормотанием под нос.

Применительно к художественной литературе «давящая терпимость» означает, что писатель пописывает, а читатель почитывает — в свободное от телевизора и стадиона время. Вообще-то, как отмечал Уильям Фолкнер в очерке «О частной жизни», «Америке не нужны художники, потому что в Америке они не идут в счет». Америка, добавлял этот большой писатель, еще не знает, как их использовать, если не считать «утилизации их известности на торговлю мылом, сигаретами, авторучками» [56]. Талантливый да удачливый писатель может и миллионером стать — также, как и оборотистый литературный ремесленник, держащий равнение прежде всего на банковский счет. Но взгляд на литературное произведение только как на товар ведет, по выражению Эрскина Колдуэлла в очерке «Писатель в Америке», к «коммерциализации таланта» и к «проституции в искусстве». Но такова, добавлял он, «экономика цивилизации». Уточним: капиталистической.

Предоставим также слово поэту Арчибальду Маклиспу. В очерке «Изоляция американского художника» он писал:

«Хотя возможность для художников и писателей работать в Америке может быть проиллюстрирована самой их работой, отнюдь не самоочевидно, что они занимают какое-то место в американской жизни… Наши писатели живут в своеобразной внутренней эмиграции.

Они попадают в колонки новостей, когда умирают или когда отличаются чем-то, не имеющим отношения к творчеству, скажем, когда продадут права на свой роман для кино дороже, чем продали прошлый роман, или когда женятся в седьмой раз, однако их мнение по проблемам общественной значимости не сообщается… Они лишь группа более или менее изолированных людей, живущих в стороне от потока американской жизни, где-то на острове, или в чужой стране, или в провинциальном городке, или даже в сумасшедшем доме, а Великая Республика обращается к миру устами своих банкиров, нефтяных магнатов, юристов при корпорациях и генералов» [57].

Поскольку и на острове, и в провинциальном американском городке можно прожить не только с комфортом, но и с определенной известностью, многие на это идут, освобождая совесть от проблемы гражданской ответственности писателя ссылками на заведенный («не нами») порядок. Скажем, Джон Апдайк, считающий, что пером писателя водит только тщеславие, лично не ставит целями своего творчества, что бы ни говорили его почитатели, «общее улучшение человечества или даже улучшение социальных условий внутри моей собственной скандально несовершенной страны». Он добавляет, что, если нужно, «я буду сочинять рекламу для средств против пота и на ярлыки к бутылкам с томатным соусом» [58].

Конечно, не все американские писатели согласятся с циничной позицией Апдайка. Тот же Маклиш считает, что искусство должно звать к действию. В профессиональном журнале «Райтерс дайджест» можно прочесть, что «неоконченное дело строительства Америки требует писателей не меньше, чем любых других рабочих» [59].

Однако отцам Америки они не нужны.

«Федеральные, штатные и местные власти, — жалуется Курт Воннегут, — просто не замечают наших писателей, какими бы они ни были дерзкими, богохульными и изменническими. И так тянется вот уже двести лет».

Воннегут приводит пример: «Буквально все американские писатели (пожалуй, за печальным исключением Джона Стейнбека — Г. Г.) были против войны во Вьетнаме. Мы сбросили на наше благодушное общество моральный эквивалент водородной бомбы» [60]. Результаты? Соединенные Штаты ушли-таки из Вьетнама, но писательское негодование в числе серьезных причин не фигурировало.

Примечания:

[5]. Шахназаров Г. X. Социалистическая судьба человечества. М., 1979, с. 269.

[6]. Форд Г. Сегодня и завтра. М., 1926, с. 12.

[53]. "Christian Science Monitor", Feb. 14, 1979.

[54]. Д э в и с Д. Капитализм и его культура. М., 1949.

[55]. Vidal G. Matters of Fact and Fiction. New York, 1977, p. 281

[56]. Faulkner W. Essays, Speeches and Public Letters. New York, 1965, p. 72.

[57]. Macleish A. A Continuing Journey. Boston, 1968, p. 181.

[58]. Updike J. Picked. Up Pieces. New York, 1975, p. 31.

[59]. "Writer's Digest", September, 1977.

[60]. Vonnegut К. Opinions Wampeters, Foma and Granfallous. New York, 1974, p. 225.