Началось с появления за океаном скромного западногерманского автомобиля фирмы «Фольксваген», прозванного «жуком». «Жук» оказался первой ласточкой предстоящих перемен. Некоторые американцы по разным причинам, включая и такую, чтобы выделиться и отличиться от соседей не роскошью, а подчеркнутой скромностью, а также ради существенной экономии при покупке и эксплуатации, стали приобретать «жуков», а затем «мазды», «тойоты» и другие небольшие импортные автомобили. На автострадах они казались хрупкими и беззащитными среди стад обычных мастодонтов, но тем не менее продолжали плодиться. Хозяева Детройта упорно продолжали внушать потребителю, что это именно он сам не хочет покупать карликовые тарантасы. В одной публикации компании «Дженерал моторс» в декабре 1948 года утверждалось, будто «американцы хотят блеск и треск, поэтому у них популярны автомобили быстрые, большие, мощные и сверкающие хромом». И уже тогда, в январе 1949 года, ежемесячный бюллетень Объединенного профсоюза работников автомобильной промышленности «Фэктс фор экшн» отвечал на это, что «легкий автомобиль сделать можно дешево, стоить он будет меньше и на него уйдет меньше природных ресурсов, но для автомобильных монополий прибыли важнее нужд населения» [128]. Многие годы этот профсоюз выступал за выпуск более экономичных автомобилей. Но прошли десятилетия, и в 1973 году президент все той же «Дженерал моторс» Ричард Герстенберг вновь внушал: «Люди любят большие автомобили» [129].

И все же как раз тогда, 23 декабря 1973 года, «Дженерал моторс» решила начать переход к более экономичным автомобилям. Вскоре появились уменьшенные модели знакомых марок: «шевроле» (название «Шеветт»), «кадиллак» («Севилья») и пр. «Форд» решила выждать, и в результате к 1980 году оказалась в убытке на внутреннем рынке со своими традиционными «поглотителями бензина». Но убыток этот компенсируют автомобили небольших размеров, которые «Форд» выпускает и продает в Других странах.

Ли Иакокка, который, как хороший футболист, меняющий команды; возглавляет теперь корпорацию «Крайслер», объявил, что «окончательно похоронит миф, будто «Крайслер» занята выпуском пожирающих горючее чудовищ» [130].

У всех новых американских автомобилей, помимо сниженного расхода топлива и укороченной длины, есть еще одно общее — высокая цена. Автомобили стали скромнее, а цена осталась той же или повысилась.

И Детройт по-прежнему хотел бы сохранить в Америке чуть ли не монокультурную экономику, где монокультура — автомобиль. Начали с автомобилей для людей, а кончили людьми для автомобилей. Американский автомобиль — хорошая идея, доведенная до абсурда капиталистическим характером американского общества. Посадили страну на колеса, а сейчас всей стране грозит оказаться как бы «под колесами».

Вот что пишет по этому поводу антрополог Марвин Харрис:

«Чтобы объяснить любовь к автомобилю в Соединенных Штатах, мы должны принять во внимание огромные материальные вложения в производство автомобилей, их рекламу, дороги и горючее. Любовь к автомобилю возникла не потому, что американцы обожают мигающие приборные щитки. От автомобиля зависит значительная часть всей экономики, и именно по этой причине и развилась любовь к автомобилю. Наша иррациональная страсть к нему не имеет ничего общего с нашим индивидуализмом, или с чувством «властелина на дороге», или с мистическим отождествлением со сталью и скоростью. Это результаты, а не причины» [131].

Другой результат — удушение других способов передвижения. Американцы отучились гулять. Среди горожан в моде бег рысцой, но не прогулки. Да и негде гулять: на улицах и в парках вечерами опасно. И американцев, отучая их от собственных ног, отучили почти совсем от других видов транспорта.

Без автомобиля в Америке далеко не уедешь. В городах на легковые автомобили приходится 93 процента всех перевозок, на автобусы — 5 процентов, на рельсовый и водный транспорт — 2 процента. При междугородных пассажирских перевозках на автомобиль приходится 87 процентов, на автобус — 2,3 процента, на железные дороги — менее 1 процента, на воздушный транспорт — несколько более 9 процентов и на водный транспорт — 0,3 процента [132].

По этим цифрам можно себе представить состояние американского пассажирского железнодорожного сообщения и городского общественного транспорта.

Так было не всегда. Когда-то в городах бегали трамваи и троллейбусы, а между городами ходили пассажирские поезда с пульмановскими вагонами. Но это были старые добрые времена.

В 1971 году убыточные пассажирские железнодорожные перевозки были объединены в государственную компанию «Амтрак». В конгрессе идут постоянные споры вокруг размеров субсидий «Амтраку». Чем шире его деятельность — тем больше убытки, поскольку перевозки нерентабельны. Единственный современный скоростной поезд — «Метролайнер», соединяющий Нью-Йорк с Вашингтоном. Как-то я провел ночь в «Бродвее», фирменном поезде на маршруте Чикаго — Нью-Йорк, существующем уже 70 лет. Поезд соединяет два крупнейших промышленных центра и транспортных узла страны. Можно подумать, что поезда снуют между ними, как между Ленинградом и Москвой, или как между Москвой и Киевом. В действительности их соединяет лишь один ночной поезд в сутки.

«Бродвей» оказался старой запущенной колымагой, где все тряслось и скрипело, где не было ни чая, ни радио, ни даже таблички с расписанием. Впрочем, «Бродвей» не обращал на него внимания и прибыл на Пенсильванский вокзал в Нью-Йорке с многочасовым опозданием. Что ж, основная часть железнодорожного оборудования страны находится в возрасте 50—75 лет. Американский поезд нынче — «машина времени», уносящая назад…

Перспективы железнодорожного пассажирского сообщения в Соединенных Штатах продолжают оставаться исключительно мрачными.

Чуть больше надежды на развитие общественного транспорта в городах. Все большее число американцев требует этого: один автобус заменяет 35 автомобилей, один трамвай или вагон метро — 50 автомобилей.

Так и было, и трамваи с троллейбусами отмерли не сами по себе, за ненадобностью. Их задушили автомобильные и нефтяные монополии.

В 1974 году сенатская подкомиссия по антитрестовскому законодательству и монополиям опубликовала доклад, получивший название «доклад Снелла» по фамилии руководителя группы экспертов, его составившего. В нем рассказывается о гибели американского городского транспорта:

«Некоторые считают, что упадок автобусного и железнодорожного сообщения объясняется желанием горожан путешествовать исключительно на автомобилях. На самом деле рост числа автомобилей и грузовиков последовал вслед за упадком железнодорожных и автобусных систем. Короче говоря, когда исчез выбор, автомобили и грузовики стали незаменимыми.

«Дженерал моторс», «Форд» и «Крайслер» реорганизовали американскую транспортную систему с тем, чтобы она служила желаниям корпораций, а не общественным нуждам. Наше исследование с большой долей уверенности показало, что монополия в производстве наземных средств передвижения неумолимо вела к гибели общественного транспорта» [133].

Главный могильщик здесь — корпорация «Дженерал моторс». Она является фактической монополисткой производства автобусов в стране. Общественный транспорт убивали двумя последовательными ударами. Сначала «Дженерал моторс» скупила в 30-е годы трамвайные компании, существовавшие в 45 городах, включая Нью-Йорк, Филадельфию, Сент-Луис, Балтимор и другие. Трамваи отправили на свалку, из мостовых повыковыривали рельсы, а по улицам пустили автобусы. Позднее автобусы стали отменять.

О масштабах разгрома можно судить по примеру района Лос-Анджелеса. Здесь в 1939 году была самая большая в мире система трамваев и электричек с протяженностью путей 1860 километров. А сейчас городские власти планируют как величайшее достижение восстановить одну шестую часть былой сети городского транспорта.

В трех городах — Сан-Франциско, Атланте и Вашингтоне — за последние годы введены в действие скоростные современные системы городского транспорта, в столице — метро, в Сан-Франциско — так называемая БАРТ — «скоростная транспортная система района бухты», сочетание надземного и подземного метро. Но это, конечно, очень скромные начинания для столь большой страны. Сопротивление сохраняется, приобретая порой политическую окраску: если вы против автомобиля — вы не патриот. Фельетонист Арт Бухвальд считает выступление против автомобильной тирании проступком, достаточным для вызова в комиссию конгресса, скажем, Ирвинга Эдсела. Бухвальд приводит такой воображаемый диалог:

«Председатель. Мистер Ирвинг Эдсел (тут у Бухвальда намек на неудачную фордовскую модель, названную в честь сына Генри Форда. — Г. Г.), проведенное нами расследование показало, что вы не владелец автомобиля и не собираетесь им стать. Можете вы объяснить нам, почему? Эдсел. Я езжу на автобусе.

Председатель. Мистер Эдсел, отдаете ли вы себе отчет в том, что произойдет, если каждый гражданин США будет ездить на автобусе?

Эдсел. Наверное, туда попасть нельзя будет. Автобусы и сейчас переполнены.

Председатель. Вы утверждаете, мистер Эдсел, что вы хороший американец. А можете ли вы быть хорошим американцем, не поддерживая автомобильной промышленности?.. Я хочу напомнить вам, что наши отцы и деды сражались и проливали кровь за ваше неотъемлемое право водить машину» [134].

Пока между городскими, штатными и федеральными властями идут споры о том, кто и как должен финансировать развитие общественного транспорта, необходимость которого на словах теперь признается, немало американцев обращается к… велосипеду.

В Нью-Йорке на некоторых центральных авеню часть мостовой ближе к тротуару отгорожена жирной белой лентой — это велодорожка. Есть они и в других городах. Вообще более 300 городов собираются строить велодорожки. Число велосипедов приближается к числу автомобилей. От чего уехали, к тому и приехали…

О государственном подходе к велосипеду можно судить по тому факту, что при подготовке в 1977 году закона по энергетике было предложено включить в него специальный раздел, посвященный велосипеду. В докладе энергетической комиссии палаты представителей американского конгресса было подчеркнуто, что «конгресс считает велосипед наиболее эффективным средством передвижения, представляющим реальную альтернативу для поездок на работу». Министру транспорта поручалось «завершить изучение вопроса о потенциальном влиянии перехода к велосипеду в сфере транспорта» [135].

Влияние может оказаться значительным. Стюард Юдолл, бывший министр внутренних дел, подсчитал, что если хотя бы только три процента американцев полностью перешли с автомобилей на велосипеды, то не было бы в стране никакой нехватки горючего.

Совершенно по-серьезному относится к велосипеду газета «Нью-Йорк таймс». Она доказывает:

«Манхэттен является идеальным местом для велосипедного транспорта: средние расстояния не слишком велики, улицы не слишком крутые, опасности не столь уж большие, а иные способы передвижения тяжелы и медленны. Сегодня в Нью-Йорке на велосипеде можно передвигаться по городу значительно быстрее, чем другими видами наземного транспорта, и он бесконечно предпочтительнее поездки в метро на небольшие расстояния в рамках одного района» [136].

В одной из книг об этом друге человека я прочел: «Велосипед — это свобода. Не вас везут, а вы едете, вы крутите педали, вы принимаете решения, вас обвевает веселый ветер, вы чувствуете собственную силу, а не какие-то там лошадиные…» [137].

Все же в отличие от бега трусцой велосипед не стал модой в американских городах.

Любовь к автомобилю выстояла перед испытанием роста цен на бензин и на сам автомобиль, как прежде она выстояла перед испытанием загазованности воздуха или потерей части времени, отведенного на человеческую жизнь, в автомобильных пробках на забитых ездоками дорогах.

Любимый автомобиль стал, правда, несколько меньше, зато у него более продуманный салон. Бензин теперь много дороже, но электронный рачительный карбюратор отпускает мотору оптимальную смесь в зависимости от условий езды. Детройт учится экономичности.

Даже упор в рекламе делается теперь меньше на совершенства красавиц, снятых при автомобилях, и больше на технические совершенства самого автомобиля.

Вот для наглядности отрывки из рекламы автомобиля «Форд-Темпо» выпуска 1984 года:

«Компьютер усовершенствовал внутренний салон «Темпо», сиденья, двери, крышу и окна, обеспечив максимально эффективное использование пространства. На «Темпо» установлен самый совершенный в мире автомобильный компьютер EEC-IV, обрабатывающий до 250 000 команд в секунду».

Впечатляюще, хотя и не совсем понятно.

А вот автомобильное будущее, как оно представляется персонажу романа Артура Хейли «Колеса»:

«Внутренний вид салона машины, особенно та ее часть, где сидит водитель, в ближайшие годы существенно изменится. Наличие компьютера заставит нас изменить большинство приборов. Так, например, мы уже сейчас можем твердо сказать, что указатель уровня горючего в баке отживает свой век; его место займет прибор, который будет показывать, на сколько миль нам еще хватит горючего при данной скорости. На маленьком экранчике водитель прочтет информацию о дороге и предупреждающих знаках, поступающую с установленных на шоссе электромагнитных датчиков… В вашем автомобиле будет приемник, работающий в одном диапазоне с системой дорожного оповещения, и вы будете получать звуковые и визуальные указания с экрана…» [138].

В заключение главы — некоторые размышления применительно к нашей автомобилизации. Как-то на американо-советском симпозиуме, организованном американским фондом мира в нью-йоркском отеле «Хилтон», обсуждались экологические проблемы. Зашла речь об автомобилях, брошенных на улицах своими разочаровавшимися в них владельцами. В Нью-Йорке отвозят на свалку по нескольку тысяч таких бесхозных автомобилей в год, что является одной из обременительных забот городского санитарного департамента. Я сообщил удивленным американцам, что у нас такой проблемы нет, что ни один владелец автомобиля, находящийся в здравом рассудке, так вот просто не бросит свой автомобиль. И не потому, что побоится штрафа или взыскания стоимости буксировки. Ему будет жалко потраченных денег и усилий, а если автомобиль ему и в самом деле надоел — покупатель всегда найдется.

Но автомобилей у нас становится все больше, растет число новообращенных автомобилей и автовладельцев. И не затихают споры о путях автомобилизации страны.

Под шум дискуссий автомобиль между тем продолжает плодиться и размножаться. Американцы часто спрашивали меня, зачем нам повторять их ошибки, а идейные противники потирали руки, видя в автомобиле троянского коня западного общества потребления. Один из них, бывший заместитель государственного секретаря Джордж Болл назвал автомашину «революцией на четырех колесах» (в контексте видно, что он имеет в виду контрреволюцию). Советские граждане, выразил он надежду, станут более мобильными и «более способными утверждать свой индивидуализм» [139]. Еженедельник «Тайм» видит в «жигулях» и «волгах» «колесницы декаданса, выехавшие на дороги повсюду в стране». Журнал объявляет автомобиль «крайним выражением статуса и самодовольства, которому нет равных с точки зрения социальной коррупции» [140]. В этих и подобных высказываниях выражается надежда, что автомобильная «западная болезнь», подобно инфекции, перекинется и на социалистические страны, так что в конце концов под его колесами погибнет социалистический образ жизни.

Я бы сказал, что пока налицо признаки легкого недомогания, однако социальный иммунитет организма дает все основания считать, что до лихорадки и эпидемии дело не дойдет.

Автомобили уже начинают забивать дворы и улицы и портить характеры, о чем свидетельствуют взаимные жалобы водителей на пешеходов, состояние дорог и ГАИ, пешеходов — на водителей и ГАИ, работников ГАИ — на водителей, пешеходов и дороги. Имеются жертвы.

Представляется, что здесь, как и во многом другом, все хорошо в меру. Америка перенасыщена автомобилями, и из такого перенасыщенного раствора при малейшем катализаторе хлопьями выпадают удручающие осадки. Но совсем без индивидуального транспорта тоже не обойтись, особенно среди «русских просторов». Вопрос в том, с какого по счету зерна начинается куча, где разумный потолок автомобильного насыщения. Ну и, конечно, надо полнее удовлетворять автонужды гаражами, дорогами и обслуживанием.

Думаю, здесь надо придерживаться правила, применяемого к правам и свободам: пользуйтесь этими правами и свободами, но так, чтобы при этом не ущемлять чьих-либо других прав и свобод и не наносить ущерба интересам общества в целом.

Если, например, в городе становится от автомобилей не пройти и нечем дышать, то права и свободы, интересы и здоровье граждан должны иметь приоритет.

Примечания:

[1]. Norwood Christopher. About Paterson. The Making and Unmaking of an American City. New York, 1974, p. 149.

[12]. "U. S. News and World Report", Jan. 22, 1979, p. 20.

[13]. "Time", Apr. 15, 1974, p. 72.

[14]. "U. S. News and World Report", Jan. 22, 1979, p. 22.

[128]. "New York Times", March 30, 1974.

[129]. "Time", Dec. 31, 1973, p. 20.

[130]. "International Herald Tribune", Sept. 19, 1979.

[131]. "Psychology Today", January, 1975.

[132]. См.. "Congressional Record", Mar. 14, 1973 p. S4743.

[133]. "Boston Sunday Globe" Mar. 3. 1974.

[134]. Цит. по: За рубежом, 1966, № 24.

[135]. Цит. по: Социалистический Донбасс, 1977, 6 сентября.

[136]. Цит. по: Московский комсомолец, 1974, 11 сентября.

[137]. Там же.

[138]. Хейли А. Колеса. Москва, 1983, с. 70.

[139]. Ва11 G. Diplomacy for a Crowded World. New York, 1976, p. 100.

[140]. "Time", Sept. 26, 1977.