СЛАВЯНИН НА ПОНАПЕ

На далеком острове Сенявина волею судеб оказались и ирландец О’Коннелл, и экипаж шлюпа «Адмирал Сенявин», и даже мой земляк из Чехословакии. На Каролинских островах – а точнее, на Понапе – жил человек с моей родины и здесь же был похоронен. Я посетил его могилу и возложил на нее цветы. Наверняка я оказался первым из земляков, принесшим привет своему покойному соотечественнику.

Могилу я нашел с трудом. На надгробном камне можно было разобрать имя – Франтишек Вашут. Позже местные жители рассказали мне о Франтишеке. Оказывается, он жил на острове с конца 30-х годов. Домик его находился где-то на окраине Колонии. Женился Франтишек на островитянке и вдвоем они держали небольшую лавку, которая, однако, не приносила большого достатка.

В Чехословакию мой земляк так и не вернулся. Умер он в 1967 году. К сожалению, я не узнал и, видимо, никогда уже не узнаю, что заставило Вашута покинуть родину и, главное, что привело его в эту часть Океании.

В другой могиле, которую я искал на Понапе, покоится поляк. Если Вашут был моим первым и единственным на Каролинских островах земляком, то польский микронезиец, бесспорно, мой первый коллега на Каролинах и во всей Микронезии. Могила Вашута, видимо, никогда никого не интересовала, а вот надгробие поляку было установлено по решению «мемориального» комитета, в который входили самые известные этнографы своего времени – профессор Бастиан Бушен, Ратцель, Лушан, Волкенс и многие другие. Комитет считал необходимым воздать должное замечательному исследователю (кстати, он никогда не изучал этнографии) Микронезии поляку Яну Станиславу Кубари, автору первых работ о Понапе и других Каролинских островах, мимо которых и сегодня, спустя почти сто лет, не может пройти никто, стремящийся познать культуру обитателей позабытой Микронезии.

Я вглядываюсь в бронзовый барельеф: пышные бакенбарды, высокий лоб, строгий, профессорский взгляд. Внизу надпись: «Джон Станислаус Кубари. 13 ноября 1846 – 9 октября 1896».

За этими скупыми цифрами судьба одного из самых удивительных людей, чья жизнь была полна отваги и удивительных приключений.

Отец Кубари был по происхождению венгром, хотя почти всю жизнь жил в Варшаве. Здесь же родился и его сын Ян Станислав. Еще очень молодым Кубари, горячий патриот своей родины, участвовал в польском освободительном восстании 1863 года, которое было подавлено. После этого Ян Станислав вынужден был бежать за границу. Позже на короткое время он вернулся в Польшу, чтобы потом уже окончательно покинуть родину. Кубари пешком отправился в Берлин. Там он устроился в столярную мастерскую. Затем перебрался в Лондон и работал там каменщиком. Вновь возвратился в Германию, в Гамбург, и опять стал столяром.

Гамбург был не только центром ремесел, но и крупнейшим портом. Сюда приходили корабли из разных стран. Здесь основывались многочисленные фирмы и компании, которые вели оживленную торговлю. Среди них была фирма, сильно отличающаяся от обычных капиталистических предприятий. Когда-нибудь я расскажу о ней более подробно, а сейчас сообщу лишь название – «Иохан Цезар Годфрой VII». Ее владелец увлекался этнографией настолько серьезно, что часть прибыли от своей широкой коммерческой деятельности («Годфрой» была самой крупной зарубежной немецкой торговой фирмой) потратил на создание первого в мире этнографического музея, в основном посвященного Микронезии. Любопытно, что этот музей он разместил на нескольких этажах главного штаба своего торгового предприятия, расположенного на гамбургской улице Альте Вандрам!

В те времена казалось довольно странным, что предприниматель выбрасывает деньги на такую «странную науку», как этнография. Тратить золото на исследование позабытой Океании – это действительно уж ни на что не похоже!

Случайно в столярной мастерской с молодым польским рабочим познакомился директор музея доктор Шмельц. Он обратил внимание на природный ум Кубари и поразительную способность к изучению иностранных языков. Шмельц рассказал о молодом поляке своему хозяину, и вскоре тот предложил ему работу. Но не в Гамбурге, а на другом конце света – в Микронезии. И Кубари, живший невдалеке от родины и так тосковавший по ней, вдруг принял это предложение. Через несколько недель он сел на «Вандрам», на флаге которого был изображен белый сокол на голубом поле – символ могущественной фирмы и ее международных операций, и отправился в неизвестные Южные моря. На борту корабля он написал грустную поэму – письмо в стихах, адресованное матери. Это была исповедь изгнанника, его завещание всем, кто остался на родине.

Владелец флага с белым соколом распорядился, чтобы молодой поляк в первую очередь исследовал Понапе, а затем и другие Каролинские острова. Однако «Вандрам» закончил свое плавание на Самоа – в главном центре торговых операций «Годфрой» в Полинезии. Здесь же началась деятельность и Яна Станислава. Он остался на острове Савайи, в семье американского миссионера Пратта. Молоденькая островитянка Нола помогла ему не только изучить местный язык, но и проникнуть в духовный мир жителей Южных морей.

Лишь на следующий год Кубари покинул гостеприимные острова Самоа и отправился на корабле, принадлежавшем также «Годфрой», на север Океании, в Микронезию. Его спутницей в этом долгом путешествии стала Нола. Наконец они прибыли на атолл Эбон, самый южный осколок Маршалловых островов. Кубари все еще никак не мог добраться до Понапе, куда его отправил гамбургский предприниматель более полутора лет назад. Однако он все же попал в Микронезию, куда заходили суда не чаще одного раза в несколько лет. Кубари начал собирать материалы для гамбургского музея этнографии здесь, на атолле Эбон, а не на Понапе.

Результатом четырехмесячного пребывания на малоизвестном атолле стало первое микронезийское исследование Кубари – «Атолл Эбон Маршалловых островов». Эта работа была опубликована в «Журналь де музе Годфрой» Иоханом Годфроем, который являлся также и его издателем.

Через четыре месяца в лагуне атолла Эбон вновь появился парусник с белым соколом. Кубари доставил сюда свою первую микронезийскую коллекцию и отправился в путь, теперь уже на Каролины – сначала на остров Яп, затем на Палау и, наконец, на Понапе. Это произошло в 1873 году. С прибытием сюда славянского исследователя начинается второе, теперь уже научное открытие Понапе.

Ян Станислав Кубари собирал на Понапе предметы материальной культуры и впервые дал научное описание удивительных археологических памятников, открытых им на юге острова, набил чучела птиц, перечислил рыб понапской лагуны, вел подсчет моллюсков. В то время ему было всего двадцать пять лет, но он уже всецело посвятил себя научным исследованиям, которые, к сожалению, не могли принести пользы горячо любимой Польше.

Одно за другим появляются в «Журналь де музе Годфрой» исследования Кубари о Понапе и других частях Микронезии, и каждое привлекает внимание все более широких кругов научной общественности. Довольный Годфрой снабжает талантливого самоучку (не забудьте, что все это происходит в 70-х годах прошлого века!) даже фотоаппаратом, видимо, первым в Микронезии. Весьма высококачественные для того времени снимки Кубари стали неоценимым документальным свидетельством о жизни обитателей Понапе.

Кубари переслал свои снимки Годфрою, а в 1874 году сам отправился в Германию, чтобы лично передать богатую этнографическую и природоведческую коллекцию. На корабль «Альфред» Ян Станислав погрузил десятки ящиков. Однако не успел «Альфред» покинуть воды Микронезии, как вся коллекция оказалась на дне океана. Страшный ураган бросил гордость флотилии Годфроя на коралловый риф, обрамляющий лагуну атолла Джалуит. Лишь одному Кубари удалось спастись. Бесценная коллекция, которую молодой ученый собирал на Понапе, Эбоне и Япе, оказалась навсегда потерянной для науки.

На берег Кубари выбрался не с пустыми руками: в руке он судорожно сжимал бутыль с моллюсками, – единственное, что удалось спасти. Несколько недель с помощью микронезийцев он отлавливал в лагуне Джалуит все, что течению не удалось отнести далеко от берега. Он спас двадцать три ящика, которые благополучно были доставлены в Гамбург.

Через несколько месяцев в Европу приехал и Ян Станислав. Он побывал и в Польше, где принял участие в работе научного конгресса, пожил у матери (отец к тому времени уже умер), а потом снова покинул любимую родину, чтобы вернуться туда, где обрел научное призвание, – в далекую Микронезию. Годфрой, чрезвычайно довольный результатами работы Кубари, заключил с ним новый договор, на пять лет, и снарядил еще лучше, чем раньше. Цель исследований была все та же – Понапе и его «окрестности».

В Микронезии «окрестности» – это удаленные от самого Понапе на тысячи километров другие Каролинские острова. Многие из них Кубари действительно посетил, описал. Он зарегистрировал местные языки и даже составил карты некоторых островов.

Теперь-то Кубари, казалось бы, мог вернуться с победой «домой», на Понапе, где по распоряжению Годфроя находилась главная база экспедиций. И тут неожиданно ударил гром с ясного неба. Годфрой, этот баснословно богатый финансовый магнат, владыка семи морей, всемогущий Годфрой терпит крах. Судебные исполнители конфискуют даже коллекции его музея и предметы материальной культуры Микронезии, которые с таким трудом добывал Кубари. Их продают за гроши как никому не нужную рухлядь.

Кубари эта весть застигла врасплох. Он оказался на краю света без всяких средств к существованию. К тому же накануне своего путешествия по Каролинским островам он женился на полукровке Анне Джелиот, отцом которой был методистский миссионер, а матерью – дочь одного из вождей острова Понапе.

Анна Джелиот родила Кубари сына, но маленький Бертранд прожил недолго. Так ученый потерял и работу, и любимого сына. По микронезийским обычаям, польский этнограф посадил на могиле сына четыре дерева иланг-иланг, которые, как считают островитяне, обеспечивают усопшему «вечный покой».

Кубари пришлось заняться выращиванием кокосовых пальм, ананасов и какао. Однако предпринимательская деятельность Яна Станислава закончилась так же плачевно, как и дела его бывшего благодетеля. Все имущество Кубари и его жены было продано. Сам он оказался на грани истощения и плохо представлял себе, что ему делать дальше. Наконец после долгих размышлений он решил уехать в Японию. Собрав последние деньги, Кубари отправился в Токио. Там он некоторое время работал в местном музее, затем переправился в Гонконг, а оттуда – в Европу. Сотрудники бывшего музея Годфроя, обосновавшиеся в других этнографических центрах, помогли ему заключить новый контракт о дальнейшем этнографическом исследовании Микронезии. И снова Кубари работает на островах Палау, Яне, а позже становится руководителем торгового представительства немецкой «Новогвинейской компании» в порту Константинхафен.

И здесь Кубари намерен продолжать свою исследовательскую деятельность. Однако «Новогвинейская компания» собирала не луки и топоры, а деньги. Поэтому ученый вскоре отнюдь не дружелюбно расстается с представительством и вновь – уже в который раз – возвращается на свой любимый остров Понапе, туда, где похоронен его единственный сын.

У Кубари была еще дочь. Но он вынужден был отдать ее в католический монастырь в Сингапуре. Жена же ушла от него к испанскому офицеру. Кубари остался совсем один.

Как раз в это время жители Понапе – что совсем не удивительно – восстают против испанского владычества. Они разрушают все, что белые люди успели построить за период своего недолгого пребывания, здесь. Опустошена также и бывшая плантация Кубари – из четырех деревьев иланг-иланг, посаженных им на могиле сына, два оказались вырванными, с корнем.

9 октября 1896 года, через несколько часов после возвращения Кубари на остров, его нашли возле могилы сына мертвым. Одни говорили, что ученый покончил жизнь самоубийством, другие считали, что его убил брат жены по ее просьбе.

Так оборвалась жизнь первого славянского этнографа в Микронезии. К могиле сына прибавилась и могила отца, та, рядом с которой я сейчас стою. На меня смотрит строгое и грустное лицо. К выбитым на камне словам – Ян Станислав Кубари – я добавил бы: славянин, поляк, один из первооткрывателей Микронезии.