ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ "АРХАИСТЫ И НОВАТОРЫ"[983]

Нет ничего легче как писать предисловие к чужой книжке, и довольно трудно писать его к собственной. Положение мое в данном случае немного облегчается тем, что в этой книге собрана большая часть моих историко-литературных, теоретико-литературных и критических статей за 9 лет. Именно 9 лет назад, в 1919 году, я написал работу о пародии — "Достоевский и Гоголь", которая в 1921 году была издана «Опоязом». Книга эта, стало быть, равна девяти прошедшим годам, и я смотрю на нее как любой писатель предисловия — со стороны.

Собственно, нужно бы расположить работы по времени их написания: тогда противоречия, может быть встречающиеся в некоторых, объяснились бы как постепенный пересмотр выводов, зависящий от расширения материала, а теоретические статьи, с которых начинается сборник, казались бы выводами из конкретного материала и предположениями, сделанными на основе этих выводов, а не собранием тезисов.

Ложная любовь к внешнему порядку или предположение такой любви у читателя заставили меня сгруппировать статьи по темам, перетасовав 9 лет.

Впрочем, не только поэтому. Мне казалось нескромным заставлять читателя ходить со мною по темам и выводам именно в той последовательности, в какой ходил я сам, так как сюжет этой книги прежде всего эволюция литературы, а никак не эволюция автора.

Когда я перечитал свою книгу, мне захотелось снова написать все статьи, здесь написанные, написать иначе. Но потом я увидел, что тогда получилась бы другая книга. Собственно говоря, всякая статья пишется для того, чтобы нечто выяснить; когда же нечто выяснено, статья отменяется этим самым и кажется неудовлетворительной.

Это относится, в частности, к тяжеловатому и иногда даже неясному языку, которым написаны многие статьи и который, при желании, критика может объяснить как авгурский язык, т. е. как намеренное затемнение смысла собственной речи. Так недавно и поступил один критик.

Против этого я буду возражать.

Дело в том, что язык не только передает понятия, но и является ходом их конструирования. Поэтому, напр., пересказ чужих мыслей обыкновенно яснее, чем рассказ своих. В последнем случае выручает иногда афористический ход мысли. У меня, к сожалению, этого нет; есть беспокойство в осмыслении материала[984].

Все же, где мог, я проредактировал статьи, главным образом с этой стороны. Некоторые статьи, напечатанные ранее в сокращенном виде, я восстановил в их более широком, первоначальном[985]. Две статьи, являвшиеся вначале одной, я опять соединил вместе[986]. Одна статья представляла собою искусственную параллель между одним новейшим русским поэтом и одним иностранным старым; второй член параллели я отбросил[987]. Самоповторения, встречающиеся в статьях и объясняемые их разновременностью, я принужден был оставить.

Все статьи печатались в разных изданиях, за исключением двух: 1) ""Аргивяне", неизданная трагедия Кюхельбекера" (1924); 2) «Пушкин» (1928), которые здесь появляются впервые.

Тем, кто помогал мне в моей работе, я глубоко благодарен. И прежде всего Виктору Шкловскому и Борису Эйхенбауму. Также выражаю благодарность Н. Л. Степанову[988], взявшему на себя труд корректирования этого сборника.

Примечания:

9

Ю. Тынянов. Проблема стихотворного языка. Статьи. М., 1965. стр. 296.

98

«Видение».

983

ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ "АРХАИСТЫ И НОВАТОРЫ"

Печатается по тексту АиН.

В архиве Тынянова сохранился другой вариант предисловия к АиН. Приводим большую его часть: "В этой книге я собрал свои теоретико-литературные и историко-литературные работы за 7 лет а. 7 лет — довольно большой срок для человека, изучающего литературу, и даже вообще для человека. Просмотрев свои работы, я со многим в них не согласен. Так, напр., положение моей же теперешней статьи о том, что сличение разных похожих текстов (классический прием старых историков литературы) не доказывает родства писателей и произведений, в более ранних статьях не проводится. Тексты сличаются. Прошу читателя смотреть на эти цитаты только как на иллюстрации к положениям. Поправлять их, однако, значило для меня писать новую книгу, что я и надеюсь сделать.

а Т. е. со времени выхода брошюры "Достоевский и Гоголь".

Для самого автора лучший порядок статей был бы хронологический. Например, статьи о Тютчеве, где я постепенно добирался до жанровой и стилистической сущности явления, — должны бы следовать именно в порядке хронологическом, п[отому] ч[то] они не столько дополняют друг друга, сколько изменяют постановку вопроса. На первом месте я поставил бы первую свою работу о Дост[оевском] и Гоголе, где впервые натолкнулся на понятие соотнесенности произведения с литературным рядом своего времени; на последнее же — работы, стоящие в сборнике впереди, в которых эта соотнесенность привела меня к формулировке понятия функции и к утверждению о том, что самое понятие «литература» есть понятие изменяющееся, эволюционирующее. Читателю я предложил бы в этом случае проделать со мною вкратце ту работу, к[оторую] я сам проделал. Все это заставило меня расположить статьи иначе — по темам. <…> Ввиду того, что несколько критических статей, которые случилось мне написать, не многим отличаются от моих историко-литературных статей <…> я включил их в сборник" (АК).

Одно из первых упоминаний о замысле сборника — в письме к В. Б. Шкловскому, датируемом нами концом января — началом февраля 1928 г.: "Кончу «Вазира», буду работать над книгой статей, хочу издаться. Вот и у меня будет научная книжка. Ничего не доработано, только начато. Случился у нас перерыв, который случайно может оказаться концом. Во всяком случае, похоже" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 723). В одном из не дошедших до нас писем Шкловский, по-видимому, давал общую оценку работе Тынянова, и в ответ Тынянов писал: "То, что я пишу только об архаистах, меня очень поразило. Неужели это так? Я этого как-то не замечал. Очень забавно и, кажется, верно" (март — апр. 1928 г.) В следующем письме: "Выдумай название для сборника моих статей, сам не могу". В письме, написанном в октябре 1928 г., сообщающем о работе над корректурой сборника: "Названия и книги нет" (в этом же письме — резкая авторская оценка книги, см. прим. к тезисам "Проблемы изучения литературы и языка"). О первоначальном названии говорят в мемуарах Шкловский ("Я предлагал другое название, которое выразило бы его мысль еще ясней: "Архаисты — новаторы". А. А. Ахматова была со мной в этом согласна". — В кн.: В. Шкловский. Собрание сочинений. Т. 3. М., 1974, стр. 608) и Р. О. Якобсон, упоминающий "том статей "Архаисты — новаторы" <…> усвоивший обесцвеченное название "Архаисты и новаторы"" (АК). В письме от 30/Х 1928 г. из Берлина (ГБЛ) Тынянов спрашивал сотрудника ГИЗа А. М. Варковицкую, "как идет сборник статей", и просил заключить предисловие благодарностью Н. Л. Степанову.

Судя по дарственным надписям, книга вышла не позднее начала февраля 1929 г. Первый из известных нам отзывов — в письме Шкловского Тынянову от 4 марта 1929 г.: "Архаисты — очень хорошая книга, еще не вполне раскрытая даже автором. Литература вневременна, т. е. она не рояльна, а органна — звук продолжается. И есть таким образом одновременность причин и следствия, т. е. люди сменяются, но продолжают носиться. Дон-Кихот одновременен Тургеневу. Об эволюции здесь говорить трудно, так как нет признаков улучшения, вернее, нужно говорить о передвижении системы или о движении внутри пейзажа. Изменяются не вещи, а угол зрения. Но и вещи изменяются. Недостаток "Архаистов и Пушкина" — это (методологически правильная) изолированность двух линий, стереометрическая задача решена на плоскости. Может же быть, то, что мы называем архаизмом, и то нечто, что ты в своей работе совсем не называешь, но противопоставляешь архаизму, — это только частные случаи большой соотнесенности, может быть и не парной. Вообще, очень хорошая книга. Правильно, что она толстая и стоит 6 рублей" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 441).

9 января 1944 года на вечере памяти Тынянова в ленинградском Клубе писателей Б. В. Томашевский говорил о "Архаистах и новаторах": "Книга эта не отразила вполне всего богатства мысли Тынянова. Тот, кто общался с ним и помнит его не только остроумный, но просто умный, живой, темпераментный разговор, знает, насколько богата была мысль Юрия Николаевича. <…>. Книга "Архаисты и новаторы" — это книга, которая останется навсегда. Конечно, ничто в истории литературы не остается навсегда нетронутым. Наука никогда не претендует на вечность. В науку всегда вносятся новые поправки, новые концепции, но осмысление эпохи, которую изучал Юрий Николаевич, не сможет идти вперед помимо концепции Юрия Николаевича. Это стало отправной точкой для всех, занимающихся этой проблемой. Точка зрения Юрия Николаевича, парадоксальная по тому времени, теперь вполне усвоена нашей историко-литературной мыслью. Это проблема борьбы архаистов с новаторами в начале XIX в. А концепция Юрия Николаевича охватывает период гораздо больший — начиная с XVIII в. Эта концепция стала теперь настолько общепринятой, что многие даже не знают, откуда она идет, настолько она стала естественной и последовательной. А в то время, когда писал Юрий Николаевич об этом, эти идеи проводились не так легко, они проникали с большим сопротивлением, встречали большую борьбу, потому что они были свежи, новы, смелы и казались парадоксальными" (цит. по стенограмме, хранящейся у П. Г. Антокольского).

Предисловие заканчивается словами благодарности "прежде всего Виктору Шкловскому и Борису Эйхенбауму". Им же были посвящены теоретические статьи, открывавшие сборник. Такое введение двух этих имен в книгу было данью десятилетней дружбе и тесному научному сотрудничеству. Первостепенным источником для изучения отношений Тынянова и Шкловского служит частично сохранившаяся их переписка — замечательный не только биографический, но и литературный документ, закрепивший историю взаимных сближений и расхождений двух ученых (о значении этих коллизий для научной жизни 20-х годов см. во вступ. статье). "Ты знаешь, как я тебя люблю, — писал Тынянов 31 марта 1929 г., - мне очень трудно представить свою жизнь без тебя. А новых друзей в нашем возрасте уже не приобретают, только соседей в поезде". И в том же году: "Очень тебя люблю ж неизменно восторгаюсь тобой. Моя жизнь не удалась бы, если б тебя не встретил" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 724).

Характерна запись в дневнике К. И. Чуковского от 19 декабря 1935 г. о встрече с Тыняновым накануне: "Много говорили о Шкловском. "Мы опять помирились, и он прислал два замечательных письма… Я вам покажу… Это такая прелесть… ах, если бы издать Витины письма, все бы увидели, какой это писатель…"". Интенсивное внимание к работам друг друга, отразившееся в этих письмах, находит в некоторых случаях выражение в обобщающих взаимных оценках. "Писать и говорить о том, что ты большой писатель и большой ученый, людям стыдно, — писал Тынянов в начале 1929 г. — Это для них либо недостаточно оригинально, либо сердит, мешает им быть второго сорта. <…> Когда говоришь с тобой, все первого сорта. Это вовсе не любовь к тебе, а только литературный факт. И разумеется, все это видят и знают. <…> Каждый, кто тебя ругает, если б его спросить, хочет ли он с тобой поменяться, раздумывал бы не больше 1 минуты (на удивление)" б. Письма Тынянова сохранили след замысла его статьи о Шкловском, относящегося ко времени подготовки и выхода АиН: "Издаем книжку о тебе, я пишу статью" (январь начало февраля 1928 г.). "Пишу о тебе, о твоем «спокойном» и взрослом периоде (уже начался)" (конец апреля — начало мая

б Ср. в статье Б. Эйхенбаума "О Викторе Шкловском": "Людям, не связанным с ним профессиональной или исторической дружбой, трудно переносить его присутствие в литературе" (Б. Эйхенбаум. Мой временник. Изд-во писателей в Ленинграде, 1929, стр. 131).

1928 г.). "Спешно провожу книжку о тебе в Изд-ве писателей. Завтра буду говорить о крайнем сроке. Боря пишет о тебе, я тоже. Надеюсь, быстро удастся издать" (начало 1929 г.). "Пишу черновик о тебе" (27 марта

1929 г.). Задуманный сборник не был издан; статья Б. Эйхенбаума "О Викторе Шкловском" вошла в его книгу "Мой временник", вышедшую в том же году; «черновик» Тынянова сохранился в его архиве: "Я довольно часто думаю о Викторе Шкловском, и не потому, что нас связывает дружба, — в большом, и даже порою враждебном значении этого слова. Я думаю о нем как о писателе нового типа. У него есть данные для этого. Совсем новые, совсем голые явления не выживают. Судьба их плодовита для других, другие едят ее. Так съели, как тотем, Хлебникова. Нужна какая-то смесь, даже неразбериха, чтобы не оказаться вне литературы, быть с нею связанным. Потом постепенно отшелушиваются "краски ветхие", «заблуждения», и появляется лицо.

Рупором Виктору Шкловскому послужили его голые человеческие ладони, потому что другого материала не оказалось под руками. Как когда-то Карамзин, он сложил свои вещи и написал "Сентиментальное путешествие". Его голос услышали. Как аптечная смесь, явилось остроумие. Шкловский — блестящий и очень традиционный остроумец. Петр Андреевич Вяземский читал бы его не без удовольствия. Смесь, нужная для того, чтобы глотать пилюли, мстит за себя. Виктору Шкловскому — остроумцу не жаль вещей: ему важно ощутить себя в вещи, свое отношение ему дороже. Это и называется сентиментализмом, и все настоящие сентименталисты были остроумцами.

Молодежь смотрит ему в глаза и ждет неожиданностей. Соблазн у него большой. Если бы Виктор Шкловский был только остроумным писателем, его, может быть, любили бы больше, но он не был бы новым писателем. В остроумии есть тонкость, которая очень быстро оказывается ненужной, методы остроумия однообразны. У Шкловского есть уже грозные эпигоны-фельетонисты, живые его цитаты. Есть у него уже и Шаликовы — «землянички». По Шкловский работает на близком материале — что лежит у него под руками, то поступает к нему в работу. Поэтому он сомневается, когда не знает, что ему делать с незнакомой вещью, и в этом его сила. Остроумцы скользят по факту и скоро его забывают, у него память большая. "Техника писательского ремесла", небольшая книжка, не вызвавшая особого шума, написана спокойно. Я думаю, что сентименталист и остроумец медленно и верно уходит из его комнаты. Остается человек спокойный и тревожный еще, может быть, грустный, а может быть и негрустный, много видевший. В последней книге — "Гамбургский счет" — в остроумии уже совсем другое, — оно обратилось в сближение далеких понятий, — и это сближение остается, а остроумие уходит" (АК; последняя фраза зачеркнута).

Итогом многолетней параллельной работы должен был стать совместный широко задуманный труд. Усиленные занятия Тынянова теорией в конце 20-х годов мыслились им как преддверие к большому систематическому труду по истории русской литературы. Он писал Шкловскому в начале 1928 г.: "Созрели для своей "истории литературы", которую напишем и которая мало будет похожа на Овсянико-Куликовского и Грузинского"; весною того же года: "Очень рад, что ты взялся за старую литературу. Надо будет написать обо всем XVIII–XIX веке. Я могу взять часть о поэзии", В следующем письме замысел совместной истории литературы приобретает конкретность: "Письмо твое (последнее) полная программа истории литературы. Сводить искусственно не будем, но будем следить за прослойками, за самой работой ("черновики", «журналы», материалы и т. д.), а не только за результатом, и ущупаем". И там же: "Рад, что ты мозгуешь историю литературы. Не нужно доставлять никому радости своим отсутствием, нерасчетливо". Осенью 1928 г. Тынянов пишет: "Будем изучать и писать два года, не торопясь, каждый день. Нужно организовать учеников и платить им за работу, только самостоятельных статей от них не нужно. Приезжай, золото, посоветуемся". 15 ноября 1928 г. Шкловский писал Тынянову, уехавшему лечиться в Берлин: "Очень думаю об истории литературы. В 18-м веке, а также в 30-х годах кое-что начинаю понимать". В эти же дни Тынянов писал ему: "Над чем будешь теперь работать? Я думаю об истории литературы. Хочу поговорить с Романом Якобсоном о ней". Вернувшись в конце января 1929 г. в Ленинград, Тынянов писал Шкловскому: "Считаю твою книгу о Комарове началом истории литературы <…> Условимся: журналов не читать [в письме речь шла о "ругательных статьях"], сидеть и работать над историей литературы". Р. О. Якобсон писал Шкловскому 20 января 1929 г.: "Юрий обещал мне очень интересную статью — итоги формального изучения истории русской литературы. Это, так сказать, предварительная схема той коллективной истории русской литературы, которую вы проектируете" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 795). Еще в ноябре 1928 г. Шкловский писал Эйхенбауму о только что вышедшей его книге "Лев Толстой. Кн. I. 50-е годы" (Л., 1928): "Эта книга — в скрытом виде — история русской литературы, глава из нее" (В. Шкловский. Поденщина. Л., 1930, стр. 218).

Весной 1929 г. этот замысел приближался к организационно-издательской стадии: "Вчера беседовали со мной в ГИЗе о затеваемой нами истории литературы, — писал Тынянов Шкловскому 9 апреля, — очень заинтересованы и не хотят выпускать из рук. Сватали кой с кем, а я уклонялся и возражал, что невесты какие, очень быстро прогорают, и что они, пожалуй, станут халтурить, и что знания фактов у них нет, а мы хотим сделать серьезное дело. Просили частным порядком представить научный план всего издания и организационный план. Приеду к тебе, вместе выработаем и пошлем Боре на обсуждение. Дело, по-видимому, может вполне осуществиться, если будем работать". (Сведения об этом же замысле, зафиксированные Б. Эйхенбаумом, см. в прим. к статье "О литературной эволюции".) Одно из последних упоминаний о нереализованном замысле — в шуточном стихотворном послании Тынянова к Шкловскому от 29 ноября 1929 г.:

Как приедешь, надо зачинать «Исторью»

В трех томах, назло Винокуру Григорью.

В "Славише Рундшау" мене он облаял,

Прямым идьотом, <…>, представил"

(речь идет о резко отрицательной оценке статьи Тынянова «Пушкин», см. прим. к статье "Мнимый Пушкин").

Дружба с Б. Эйхенбаумом началась в те же годы, что и со Шкловским. Первые записи о Тынянове в дневнике Эйхенбаума сделаны позднее, в 1922 г.: "18 июня. Хороший разговор с Тыняновым — нам очень легко с ним понимать друг друга"; 9 июля — "очень хорошо мы беседуем с Юрием Николаевичем. Каждая беседа очень много дает, — мы легко понимаем друг друга" (ЦГАЛИ, ф. 1527, оп. 1, ед. хр. 244). Их близость обнаруживается в эти годы как в темах и концепциях, так и в некоторых конкретных наблюдениях — см. "Стиховые формы Некрасова" Тынянова и «Некрасов» Эйхенбаума, "Вопрос о Тютчеве" (и отчасти статья "Тютчев и Гейне") — и раздел о Тютчеве в "Мелодике русского лирического стиха". Иногда они выступали вместе, оказываясь в отношениях диалога (см. прим. к статье "Журнал, критик, читатель и писатель").

31 марта 1940 г. Тынянов писал Шкловскому, что собирается издавать том «Избранного» (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 726). Двумя неделями раньше Эйхенбаум сообщил Шкловскому: "Юра подготовляет собрание своих сочинений, а я буду писать статью. Мне приходилось в этом году выступать по радио о нем" (ЦГАЛИ, ф. 562, он. 1, ед. хр. 783). 29 декабря 1940 г. Эйхенбаум писал Тынянову: "Вот уже настоящие сороковые годы, а мы — люди 20-х годов, вроде… Вроде кого? И сравнить-то не с кем! Я — вроде Жуковского: родился в 80-х годах, и дожил вот уже до 40-х. Если продолжать сравнение, то я еще даже и не женился. Придумай сравнение для себя <…>. Моя статья о тебе набрана и появится, кажется, в № 12 "Звезды"" (АК). Статья появилась в «Звезде», 1941, № 1 (вошла в ТЖЗЛ и ЭПр); том избранной прозы Тынянова вышел в мае 1941 г. без статьи Эйхенбаума. Письмо Эйхенбаума — по-видимому, единственное сохранившееся из его писем к Тынянову (29 писем Е. А. Тыняновой и Тынянова к Эйхенбауму за 1924–1943 гг. хранятся в архиве Эйхенбаума ЦГАЛИ, ф. 1527, оп. 1, ед. хр. 611).

21 февр. 1940 г. Шкловский писал Эйхенбауму: "Итак, дружны мы с тобой, и даже ссорились лет 25. Шло время, построили мы науку, временами о ней забывали, ее заносило песком. Ученики наших учеников, ученики людей, которые с нами спорят, откроют нас. Когда будут промывать библиотеки, окажется, что книги наши тяжелы, и они лягут, книги, золотыми, надеюсь, блестками, и сольются вместе, и нам перед великой русской литературой, насколько я понимаю дело, не стыдно" (ЦГАЛИ, ф. 1527, оп. 1, ед. хр. 650).

984

Вопрос о языке филологической науки неоднократно ставился в связи с работами Тынянова, Шкловского и Эйхенбаума. Ср. упрек А. Г. Горнфельда: "свой кружковой жаргон они представили как научную терминологию" ("Литературные записки", 1922, № 3, стр. 5) и возражение ему в письме в редакцию "Литературных записок", подписанном Эйхенбаумом, Тыняновым и Томашевским: "Русский язык подвергается сейчас сильному изменению. Было бы странно, если бы этот процесс не коснулся научного языка. Новые проблемы и понятия требуют новых слов, а хороша ли или плоха эта новая терминология вопрос совсем другой" (ЦГАЛИ, ф. 155, оп. 1, ед. хр. 527). См. также в статье Эйхенбаума "Вокруг спора о "формалистах"" ("Печать и революция", 1924, № 5, стр. 5–6) и Томашевского — "Формальный метод" (в сб.: Современная литература. М., 1925, стр. 151), настаивавших на неизбежности терминологических новшеств и трудностей. О роли специального языка в деятельности "творческого сообщества" см.: Вяч. Вс. Иванов. Знаковые системы научного поведения. — НТИ, серия 2, 1975, № 9. Из современных откликов на терминологию Опояза ср., например, в рецензии П. М. Бицилли на книгу Шкловского "Матерьял и стиль в романе Льва Толстого "Война и мир"": "У них несомненно влечение к педантизму, к условному, ненужному жаргону, «остраняющему» самые избитые утверждения, к игре в ученость, особенно странную у людей действительно ученых, каков автор" ("Современные записки", 1930, кн. 42, стр. 538). Следует, однако, иметь в виду оговорку Тынянова в анкете от 27 июня 1924 г.: "Из современных критиков и исследователей по методу мне близки Виктор Шкловский, Борис Эйхенбаум (не по стилю)" (ИРЛИ, ф. 172, ед. хр. 129).

985

Статья «Промежуток» (см. прим. к ней в наст. изд.).

986

"Ода его сиятельству графу Хвостову" и "Архаисты и Пушкин". Эти статьи были объединены автором уже при первой публикации "Архаистов и Пушкина" (сб. "Пушкин в мировой литературе". Л., 1926).

987

"Блок и Гейне", 1921 (см. прим. к статье «Блок» в наст. изд.).

988

Николай Леонидович Степанов (1902–1972) — историк русской литературы, ученик Тынянова.