СЕСТРЫ БРОНТЕ

Надо же такому случиться, что в семье пастора Патрика Бронте родились подряд три дочки, и все три были помечены божественной печатью литературного дара, и все были глубоко несчастны, потому что слишком отличались от окружающих, имели хилое здоровье и не имели детей — случай в истории уникальный. Чего только не понаписали критики и исследователи о сёстрах за сто с лишним лет, какими только способами не разгадывали они этот феномен — и к фрейдизму примеряли, и воспитательные методы в доме пастора детально анализировали, и даже географический фактор английского графства Йоркшир, где жили знаменитые сестры, не обошли вниманием. Но чудо семейства Бронте по-прежнему таит в себе какую-то возвышенную, недоступную и немного жуткую загадку.

Судите сами. Природа, как двуликий Янус, наделила сестёр Бронте щедрым писательским даром, но никому из шестерых детей пастора не дала она возможности иметь наследника. Род Патрика Бронте прекратился вместе с ним, ибо ему единственному дано было пережить всех своих многочисленных домочадцев. Сегодня в старинный дом в Хауорте приходят туристы, чтобы своими глазами осмотреть скромную обитель, в которой практически всю жизнь провели знаменитые сестры. Всё сохранилось, все на своих местах, словно древний, измученный одиночеством хозяин только что отлучился: софа, где умерла Эмили, серо-зелёное платье Шарлотты с узкой талией и широкой юбкой, её неправдоподобно маленькие чёрные туфли, миниатюрные, исписанные бисерным почерком первые самодельные книжки сестёр Бронте. На втором этаже ещё можно разглядеть еле заметные, нацарапанные карандашом по извёстке линии — остатки детских рисунков.

Окно самой тесной комнатушки выходит на кладбище. Угрюмый пейзаж с поросшими мхом надгробьями навевает меланхолическую мысль о бренности земного бытия и суетности всего человеческого.

Скорбный список на каменной плите открывает хозяйка дома Мария Бронте. Старшей дочери было всего лишь семь лет, младшей Энн — несколько месяцев, когда в адских мучениях умерла мать. Чтобы дети не слышали стонов больной, их отправляли гулять под присмотром старшей сестры, а Патрик, стиснув зубы, заглушая крики умирающей жены, с остервенением пилил ножки стульев в своём кабинете. Понятно, что детские впечатления маленьких Бронте слишком далеки были от радужных, к тому же и пастор англиканской церкви, многодетный отец, не отличался добрым нравом. Оставшись с шестью малолетними детьми на руках (пятеро девочек и один мальчик), Патрик возложил заботу о малышах на сестру покойной — равнодушную, спокойную тётушку. Властный, эгоцентричный, превыше всего ценивший собственный покой, Патрик редко снисходил до общения со своими чадами, большую часть времени проводя в гостиной, где в одиночестве обедал или готовился к проповеди. Когда же тоска становилась нестерпимой, Патрик в припадке отчаяния выскакивал во двор и стрелял в воздух.

Детей в семье воспитывали пуритански, не оказывая ни малейших поблажек. Пища была спартанская, одевали их всегда в тёмное — однажды отец сжёг сапожки одной из девочек по причине слишком яркого цвета. Некому было задуматься и об их здоровье. Желая дать дочерям мало-мальское образование, Патрик отправил Марию, Элизабет, Шарлотту и Эмили в 1824 году в частный пансион Коуэн-Бридж. Здесь девочки столкнулись с изощрённой жестокостью и садизмом воспитательниц, прикрываемыми лицемерными заботами о благонравии детей. Голод и холод стали обычными спутниками пансионерок. Однажды больную старшую сестру заставили подняться с постели, когда она с трудом добралась до столовой, её за опоздание лишили завтрака. Вскоре Мария скончалась от скоротечной чахотки, едва дожив до десяти лет. И хотя директор Коуэн-Бридж, мистер Уилсо полагал, что ранняя смерть — самое лучшее, что может выпасть на долю человека (тогда он безгрешным ангелом предстанет перед Создателем), но когда слегла вторая Бронте — Элизабет, он всерьёз озаботился репутацией школы и поспешил отослать «хлипких» сестричек домой. Элизабет, правда, это уже не спасло.

После ужасов частного пансиона жизнь на просторах Хауорта показалась Шарлотте и Эмили раем. По крайней мере, во внутренний их мир никто не вмешивался, не было неусыпного контроля воспитательниц. Ни тётушка, ни отец не посягали ни на эмоциональную сторону детских душ, ни на досуг своих подопечных. Между тем в пуританском, тихом доме Бронте разыгрывались жаркие, невидимые взрослым страсти, которые все стремительнее заполняли страницы первых самодельных блокнотиков детей.

Кто научил их писать, кто надоумил погрузиться в придуманные миры и общаться с вымышленными героями? Известно, что ещё до рождения детей Патрик Бронте издал два тома стихов, которые «предназначались главным образом для низших сословий», однако, обременённый семьёй, после смерти жены, пастор и думать позабыл о прошлых писательских опытах, да и литературные достоинства его поэзии представлялись весьма сомнительными. Скорее всего, дети взялись за перо, чтобы выпустить на волю свою фантазию, которую душили однообразные будни хауортского дома. Оказывается, иногда непредсказуемо благодатные плоды приносит и полное безразличие к своим чадам.

Поначалу сестры увлеклись сочинением пьес, причём первая «Молодые люди» — придумывалась и разыгрывалась во время игр в деревянные солдатики. Детское воображение работало мгновенно, роли и образы были моментально поделены. Шарлотте (теперь, после смерти двух сестёр, она стала старшей) достался самый красивый, самый высокий солдатик, настоящий герой, которому тут же было дано имя герцог Веллингтон. Воин Эмили получил прозвище Серьёза, самой маленькой Энн достался Пажик, а брат Брэнуэлл назвал своего солдатика Буонапарте. Драма «Молодые люди» успешно шла в хауортском доме (правда, без единого зрителя) целый месяц, пока не надоела, причём из нескольких десятков импровизированных вариантов был выбран самый последний и записан, после чего творение благополучно забылось, а вдохновение устремилось к новым художественным горизонтам.

Однажды декабрьским метельным вечером дети скучали у кухонного очага, поссорясь с экономной старой служанкой Табби, которая решительно не желала зажигать свечу. Долгую паузу нарушил Брэнуэлл, лениво протянув: «Не знаю, чем заняться». Эмили и Энн тут же присоединились к брату. Старуха посоветовала всем пойти спать, но какой же ребёнок послушно поплетётся в кровать, когда даже в такой однообразной жизни всегда есть для него что-нибудь интересненькое. Нашла выход из положения девятилетняя Шарлотта: «Что если у нас у всех будет по своему острову?» Игра быстро захватила всех, и вот уже в маленькой книжечке детским почерком расписываются новые роли и коллизии — «Островитяне».

Забавы с драмами постепенно увлекли сестёр Бронте в особый, придуманный ими самими мир. Шарлотта и Брэнуэлл обрели страну грёз, Ангрию, где каждый день совершал геройские, а иногда и преступные деяния своенравный, жестокий и обольстительный герцог Заморна. Старшая сестра доверила брату войны героя, сама же занялась сложными любовными интригами Заморны. Сидя в маленькой спальне на втором этаже и глядя в окно, выходящее на кладбище, Шарлотта вряд ли видела серые каменные надгробья, погрузившись в мир придуманных страстей героя. Она, вероятно, уже сама не знала, что реальнее: скучная повседневность Хауорта или бурные события, происходящие в фантастической Ангрии. «Мало кто поверит, — записала она в дневнике, — что воображаемая радость может доставлять столько счастья».

Но Патрик Бронте по-прежнему был озабочен тем, что ему не удалось решить проблему образования дочерей. Эмили после ужасов частного пансиона наотрез отказалась покидать Хауорт, да и денег у сельского пастора было так мало, что даже на устройство одной Шарлотты в приличное заведение Маргарет Вулер пришлось разжалобить крёстную. Пансион в Роухеде, где старшая Бронте готовилась стать гувернанткой, славился в округе своими гуманными методами воспитания и хорошим образованием. Кроме того, Шарлотта обрела здесь подружек, которые впоследствии поддерживали её в трудные минуты всю жизнь.

Пока старшая сестра полтора года жила в пансионе, младшие, Энн и Эмили, очень сблизились. Брэнуэлл, чей статус единственного сына, а также бесспорный ум внушал девочкам уважение, не был склонен разделять игры сестёр. Тогда-то Энн и Эмили придумали своё соперничающее королевство Гондал. Это, конечно, было сродни мятежу, но мало-помалу Гондал приобрёл независимость от Ангрии, и когда возвратилась Шарлотта, младшие сестры уже вовсю фантазировали автономно. Гондал представлял собой огромный скалистый, обдуваемый холодными ветрами остров в северной части Тихого океана. Этот край сестры населили людьми сильными, свободолюбивыми, наделив их богатым воображением и бурными страстями. Здесь, как и в Ангрии, не утихала вражда, плелись интриги, зрели заговоры, велись войны, совершались великие подвиги и кровавые злодеяния. Это был мир, наполовину созданный буйной фантазией подростков, наполовину вычитанный из книг Вальтера Скотта и Анны Радклиф.

Со временем фантазиям сестёр стало тесно соседствовать друг с другом. Подросшая Энн вскоре оставила своё королевство, Эмили придумала новый, расположенный в тропических широтах остров Гаалдин. Многие впечатлительные дети углубляются в придуманный им мир, но мало кто так и остаётся в нём пожизненно: Эмили превратила детский миф в почву и арсенал для своей поэзии. Она рано начала писать стихи, не помышляя быть услышанной: возможно, при её скрытности поэзия была единственным способом самовыражения. Значительная часть стихов Эмили связана с мифом о Гондале. Главная героиня — «роковая женщина» королева Августа Джеральдина Альмеда. Высокомерная, жестокая, деспотичная, она несёт гибель своим мужьям, возлюбленным, детям.

И если экзальтированная, нелюдимая Эмили осталась пленницей сказочных стран на всю жизнь, то для Энн путешествие в фантастический мир было интересной, увлекательной, но всё же детской игрой. Как и старшие сестры, Энн не отличалась крепким здоровьем, весёлостью и легкомыслием, но при всей своей нежности и склонности к рефлексии Энн в большей степени, чем другие, была наделена душевной силой и стойкостью. И если следующая попытка получить профессию гувернантки в пансионе мисс Вулер для Эмили снова закончилась неудачей (она не могла жить вне родного дома, «в чужих людях»), то Энн в 1838 году с отличием завершила обучение.

Идеальное представление о викторианской девушке включало безоговорочную жертвенность во всём, что касается семьи — именно так и воспитывались сестры Бронте. Шарлотта и Энн, едва достигнув совершеннолетия, отправляются на нищенские, унизительные «гувернантские хлеба» Однако даже здравомыслия Энн не хватает для того, чтобы прижиться в новой должности, столь тяжёлой представляется положение воспитательницы в богатом доме и столь неприспособленными к жизни выросли будущие писательницы.

Ещё более беспомощным, чем сестры, оказывается единственный сын Патрика Бронте — Брэнуэлл. А ведь он от природы был не менее одарён, чем его сестры — имел талант художника и писателя. Вероятно, возлагая на него много надежд, Патрик Бронте просто-напросто «перегнул палку» и впечатлительный юноша сломался под грузом ответственности. Попытка Брэнуэлла покорить Лондон своими рисунками не удалась, мало того, брат вернулся вскоре в Хауорт, растратив все семейные деньги, которые ему собирали по крохам сестры, и придумав красочный рассказ о собственном ограблении. Однако впечатления большого города неожиданно усилили амбиции болезненного юноши, теперь он убеждал окружающих, что настоящее призвание его вовсе не живопись, а литература, и с самомнением провинциала Брэнуэлл написал письмо редактору знаменитого в то время журнала с предложением сотрудничества. Естественно, что ответом было презрительное молчание. Неудача постигла старшего Бронте и в создании собственной художественной студии. Место домашнего учителя в богатом доме Робинсонов брату выхлопотала Энн, которая, наконец, смогла прижиться в роли гувернантки у новых хозяев. Но Брэнуэлл разрушил и это хрупкое благополучие. Он влюбился в миссис Робинсон, признался ей в своём чувстве, домогался взаимности и после того, как та сообщила обо всём мужу, был выдворен из хозяйского дома. Вместе с ним хорошую работу вынуждена была оставить и Энн.

Несчастная любовь вывела болезненную натуру Брэнуэлла из равновесия. Он ударился в горькое пьянство, и жизнь в Хауорте превратилась с тех пор в сплошной кошмар: любимый брат с быстротой снежного кома катился с горы в пропасть, впадая в депрессию, и в конечном счёте — безумие.

Вообще, все семейство Бронте сопровождало фатальное невезение в личной жизни. Эмили ни разу не познала радости любви. Даже появление в Хауорте обаятельного священника Уильяма Уэйтмена, которое вызвало у обитателей женской половины дома весёлое возбуждение, так как молодой человек успевал оказывать равное внимание всем девицам, не тронуло души загадочной Эмили. В произведениях средней сестры Бронте читатель найдёт множество строк о любви, однако чувство это у неё хотя и пылкое, но умозрительное. У неё нет даже косвенного объяснения, что ей просто не в кого влюбиться, так как круг знакомств ограничен. Создаётся впечатление, что у Эмили не было потребности в любимом человеке или сексуальной привязанности. Отсюда вовсе не следует, что страсть чужда была её природе, но просто страсть эта не сосредоточивалась на конкретных людях, а пребывала, как и её душа, в заоблачных мирах вымышленного мифа. Зато Энн и Шарлотта весьма бурно прореагировали на нового помощника отца, стараясь обратить его внимание на себя. Несмотря на очень заурядную внешность, Шарлотта отличалась чрезвычайной требовательностью, и к тому времени уже отвергла притязания на её руку и сердце скромного брата своей подруги. Она честно объяснила ему, что её не привлекает брак без любви, и сама она, особа «романтически настроенная и эксцентричная», вряд ли сможет влачить скучные дни жены сельского священника. Однако подобная самооценка не помешала ей вскоре соперничать с младшей сестрой за внимание Уильяма Уэйтмена, который также носил духовный сан. Но в отличие от прежнего претендента, молодой помощник преподобного Патрика Бронте был не только красив, но ещё и чертовски обаятелен и умён. Приятные беседы, прогулки по вересковым полям Хауорта, ужины при свечах сделали серую жизнь дома неожиданно наполненной и яркой. Увы, Шарлотта первой опомнилась, стараясь спрятать свои чувства как можно подальше, при этом горько поучая младшую: «Страстная любовь — безумие и, как правило, остаётся без ответа». К сожалению, она оказалась права — Уильям Уэйтмен был уже помолвлен. Однако в жизни Энн это чувство стало первым и единственным. По странному стечению обстоятельств рок, довлеющий над семейством Бронте, не обошёл и молодого обольстителя — через два года после встречи с сёстрами он скончался.

Весной 1841 года Шарлотта, как ей казалось, нашла выход из монотонного, скудного существования. А что если три сестры Бронте откроют свою школу, тогда придёт конец зависимости от чужой воли и капризов. Тётушка после некоторых колебаний согласилась субсидировать предприятие. Для усовершенствования познаний в феврале 1942 года Шарлотта и Эмили направились в Бельгию. Пансион Эгеров, куда они прибыли, производил благоприятное впечатление: уютные комнаты для отдыха и учёбы, прекрасный сад с розовыми кустами, в котором пансионерки, гуляя, непринуждённо внимали учителю.

Сама мадам Эгер, мать четверых детей, любила, сидя в цветнике и занимаясь шитьём для очередною младенца, принимать выученные уроки воспитанниц. Словом, после аскетического, жёсткого Йоркшира сестры Бронте с изумлением вдыхали тонкий, чувственный запах французских роз.

На самобытную Эмили, правда, никакие соблазны влияния не оказали. Она прекрасно училась, по-прежнему очень скучала по дому и, когда через полгода после начала учёбы умерла тётушка, с лёгким сердцем покинула гостеприимный пансион. Зато Шарлотту опьянила страстная романтическая любовь к своему наставнику мсье Эгеру. Впечатлительная, воспитанная на книгах Шарлотта в этой любви невольно воспроизвела популярный в середине XIX века сюжет Гёте. Преклонение Миньоны перед Майстером не только умиляло тогдашних читательниц, оно казалось идеалом отношений между женщиной и мужчиной.

Господину Эгеру, мужу хозяйки пансиона, человеку умному, вспыльчивому и очень требовательному, поначалу чрезвычайно импонировало преклонение английской девицы, её восторженность перед ним, тем более что девица-то оказалась совсем не дурочкой, а её странная сестра и того более поразила степенного мсье Эгера: «Ей следовало бы родиться мужчиной — великим навигатором, — спустя годы написал об Эмили Эгер. — Её могучий ум, опираясь на знания о прошлых открытиях, открыл бы новые сферы для них; а её сильная царственная воля не отступила бы ни перед какими трудностями или помехами, рвение её угасло бы только с жизнью».

Пылкие чувства Шарлотты вскоре перестали быть тайной для многодетной супруги мсье Эгера. Незадачливый муж старался избегать влюблённой ученицы, а бедная романтическая девушка искренне страдала от того, что её чувство безответно. Её воображение питалось крохами воспоминаний о полувзглядах, кивках, обронённых фразах. Между тем у Эгеров родился пятый ребёнок, что давало право мадам держаться с покинутой соперницей холодно и отчуждённо. Заметно потеплело в её глазах только тогда, когда Шарлотта сообщила о своём непреклонном решении покинуть пансион.

Дома Шарлотту охватила страшная тоска по любимому. Её могли спасти только письма — иллюзорные беседы с желанным человеком, и она взялась за перо. Что ж, она ничего не придумала нового, кроме обычного женского вскрика, обращённого к уже «глухому» равнодушному человеку: «Мсье, беднякам немного нужно для пропитания, они просят только крошек, что падают со стола богачей. Но если их лишить этих крох, они умрут с голода. Мне тоже не надо много любви со стороны тех, кого я люблю… Но Вы проявили ко мне небольшой интерес… и я хочу сохранить этот интерес — я цепляюсь за него, как бы цеплялась за жизнь…» На полях этого письма её учитель записал фамилию и адрес своего сапожника и счёл разумным не отвечать своей экзальтированной корреспондентке.

К середине 1940-х годов жизнь сестёр Бронте стала особенно беспросветной, безрадостной и пустой. Ещё кровоточила любовная рана Шарлотты, умер молодой Уэйтмен, затею собственной школы пришлось оставить после смерти тётушки, но самым больным местом семейства Бронте стал Брэнуэлл. Пристрастие к опиуму и спиртному доводило его до исступления. Дни и ночи в Хауорте были отравлены ожиданием дикой выходки с его стороны, весь дом жил в невероятном напряжении. И вновь путь к свету указала старшая Шарлотта, единственная из всего семейства не утерявшая жизненной энергетики. Осенью 1845 года она случайно обнаружила тетрадь Эмили, в которой оказались стихи, чрезвычайно удивившие старшую сестру: они «не походили на обычную женскую поэзию… были лаконичны, жёстки, живы и искренни… Моя сестра Эмили была человеком необщительным, и даже самые близкие и дорогие ей люди не могли без спросу вторгаться в область её мыслей и чувств. Несколько часов потребовалось, чтобы примирить её со сделанным мною открытием, и — дней, чтобы убедить, что стихи её заслуживают опубликования».

Идея Шарлотты оказалась проста: почему бы не объединить стихи, написанные всеми тремя сёстрами, в единый поэтический сборник. При этом согласие Эмили было совершенно необходимым, потому что именно её стихи представляли наибольший художественный интерес. Надо сказать, что Шарлотта уже имела некоторый опыт общения с литературным миром, несколько лет назад она послала собственные вирши знаменитому поэту так называемой «озёрной школы» — Саути. Мэтр ответил: «Праздные мечтания, в которых вы ежедневно пребываете, способны нарушить покой вашего ума, и, поскольку обычные дела покажутся вам пошлыми и никчёмными, вы почувствуете себя неспособной к их исполнению, не сумев стать пригодной к чему-нибудь ещё. Литература не может быть уделом женщины и не должна им быть. Чем больше женщина занята свойственными ей обязанностями, тем меньше у неё остаётся досуга для литературы…» Мысль Саути была прозрачна, как христова слеза: к чему женщине заниматься поэзией, когда природой она предназначена для другого. И так он уверился в непогрешимости своего мнения, что даже похвастался в письме одному знакомому, как наставил на путь истинный заблудшую девичью душу: «Кажется, она старшая дочь пастора, получила хорошее образование и похвально трудится гувернанткой в какой-то семье…»

К великому счастью, мир наш гораздо интереснее, чем людское представление о нём, и никто, даже знаменитый поэт, не знает, сколь «неисповедимы пути господни». Умиротворённое самомнение подвело Саути. «Бедная девица» не только занялась литературой вопреки мудрости житейской, но ещё и добилась успеха и славы.

Однако спустя почти десять лет после переписки с поэтом, Шарлотта, которой уже было тридцать, решила не афишировать то, что она женщина, чтобы не раздражать читателя. В мае 1846 года за её авторский счёт вышла первая книга сестёр Бронте: «Стихотворения Керрера, Эллиса и Эктона Беллов». «Братья», были отмечены в статье солидного литературного критика, но самой высокой похвалы удостоился, конечно, Эллис Белл (Эмили), «беспокойный дух» которого произвёл на свет «столь оригинальные» стихотворения.

Успех окрылил Шарлотту, и она решила теперь напечатать книгу прозы «братьев Белл». Сама она предложила к публикации роман «Учитель», в основу которого, конечно же, положена история её несчастной любви к мсье Эгеру. У Эмили был написан «Грозовой перевал», а Энн заканчивала «Агнес Грей». Каково же было разочарование старшей Бронте, когда её роман не приняло ни одно издательство, зато работами младших заинтересовались. Особенно необычным, ни на что не похожим оказался «Грозовой перевал». Обратившись к миру английской провинции (другого она не знала), Эмили взглянула на него с непривычной точки зрения. Жизнь затерянной в глуши усадьбы предстала не патриархальной идиллией и не унылым стоячим болотом, а беспощадным поединком страстей. На диких вересковых пустошах, под хмурым северным небом писательница создала свой вневременной, мифический мир, в котором не было места мелким деталям, не было места частному "я". Презрев реальные страдания, реальные страсти, реального человека, Эмили обратилась к вымышленному сверхсуществу. Она и себя-то, по-видимому, считала свехчеловеком. Страдая психической неуравновешенностью, Эмили защищалась от окружающего враждебного мира бесконечным к нему презрением и отчуждением. Отношение её к другим людям в первую очередь характеризовалось тем, что она ни в ком, кроме, пожалуй, Энн, не нуждалась — тип характера практически совершенно не встречающийся среди представителей женского пола. Зато и творчество Эмили Бронте представляется совершенно мужским — глобальные проблемы поиска Абсолюта, частное отставлено в сторону. А в это «частное» попала и нормальная человеческая любовь. Отношения мужчины и женщины в «Грозовом перевале» не страсть, не нежная дружба, это мистический союз, который означает столь тесное единение двоих, будто они обладают общей душой. По-видимому, о такой нераздельной идеальной общности мечтала Эмили в глуши Хауорта. Но кто бы мог ответить на её притязания в далёкой сельской провинции, занятой сугубо практическими делами? Где бы ей пришлось встретить родственную душу?

Роман Эмили был по достоинству оценен только в начале XX века. Сомерсет Моэм, классик английской литературы, включил «Грозовой перевал» в десятку лучших романов мира. «Манифестом английского гения» назвал книгу критик Р. Фокс. Известный литературовед Ф.-Р. Ливис причислил Эмили Бронте к великим авторам традиционного английского романа, отметив при этом уникальность и неповторимость её дарования. Но всё это произошло позже, при жизни же почести, признание и слава не коснулись имени Эмили Бронте. «Грозовой перевал», опубликованный в 1847 году, остался почти незамеченным, более того, рискнём предположить, что он и вовсе бы оказался забытым, не будь ошеломляющего успеха старшей сестры Шарлотты с её новым романом «Джейн Эйр».

Потерпев неудачу с «Учителем», Шарлотта проявила незаурядную силу духа. В чём, в чём, а в своём литературном предназначении Шарлотта была непоколебимо уверена. В рекордно короткие сроки писательница создала новое произведение, а уже 16 октября 1847 года роман увидел свет. Успех был ошеломляющий: роман был написан с такой страстью, с такой искренностью, что не мог оставить читателя равнодушным. Главным открытием Шарлотты стал образ Джейн. Во многом автобиографичный, неброский, он разительно отличался от картинных романтических героинь того времени. История его создания начиналась в долгие, скучные вечера, когда весь дом в Хауорте отходил ко сну и ровно в девять Патрик Бронте запирал входную дверь. В такие часы сестры читали друг другу написанное за день, обсуждая все перипетии жизни, борьбы и любви своих персонажей. Рассказывают, что однажды Шарлотта заметила: почему героини романов нечеловечески прекрасны. «Но ведь иначе читателя не привлечёшь», — возразили Эмили и Энн. «Вы ошибаетесь, — сказала Шарлотта. — Хотите, моя героиня будет некрасивой внешне, но по-человечески настолько интересной, достойной и привлекательной, что её полюбят?»

Шарлотта знала, о чём говорила, — конечно, о себе, о своём затаённом желании любить, встретить близкого человека. А много ли красавиц ходит по земле, кому сие богатство досталось легко? Много ли этих счастливиц с роковыми глазами и неземными страстями, уверенных в себе и недоступных? Нет, Шарлотта прекрасно знала, с кем она будет делиться собственными чаяниями, к каким обиженным, тоскующим женским сердцам она обращается. И вот, прошло уже больше ста пятидесяти лет, а «Джейн Эйр» по-прежнему волнует читателей.

Биографическую подоплёку имеет и роман Энн «Агнес Грей». Написанный от первого лица, он рассказывает о событиях внешне малозначительных, о том, что пришлось пережить самой писательнице, будучи гувернанткой. В немногих дошедших до нас сведениях о характере и отношении к жизни Энн Бронте, как правило, подчёркивается её кротость, меланхоличность, религиозность. Энн, по-видимому, оставшись в младенчестве сиротой, стала предметом особой заботы домашних, даже суровость Патрика Бронте смягчалась при виде своей младшей дочери. Но в отличие от сестёр Энн была наделена большей стойкостью, практицизмом и трезвым взглядом на жизнь. Таковы и две её книги, которые она успела написать за свою короткую жизнь.

Роман «Незнакомка из Уайлдфелл-Холла» — семейно-психологический. Он построен как раскрытие тайны главной героини Хелен, поселившейся с маленьким сыном Артуром в мрачном, давно покинутом владельцами старинном доме елизаветинских времён. Появление прекрасной незнакомки, назвавшейся миссис Грэхем, привлекает внимание жителей округи. Её одиночество и независимость поведения разжигают интерес к её прошлому. История Хелен и обстоятельства её семейной жизни с Артуром Хандингдоном и положены в основу романа. В отличие от Эмили, Энн тщательно передаёт атмосферу среды, ощущение исторического конкретного времени путём воспроизведения мельчайших деталей быта, звучания речи, строения диалогов Это то неуловимо-определённое, что впоследствии будет воссоздано и передано как «викторианское», например, в таком близком нам по времени произведении, как роман Джона Фаулза «Женщина французского лейтенанта».

После ошеломляющей славы «Джейн Эйр» в Лондоне распространился слух, будто предприимчивый Керрер Белл продал все три романа в Америку вкупе с правами на ещё не написанное произведение. Когда обеспокоенный издатель Джордж Смит деликатно поднял этот вопрос в письме к своим авторам, то сестры решили наконец раскрыть подлинные имена. Было решено, что в Лондон отправятся Шарлотта и Энн, так как Эмили наотрез отказалась покидать Хауорт. Смит встретил сестёр недоверчиво. Увидев в руках Шарлотты своё письмо, он довольно резко пожелал узнать, каким образом оно к ним попало. Но его суровость вскоре сменилась неподдельным интересом и симпатией к сёстрам-писательницам — интересом особенно мучительным для застенчивой, закомплексованной Шарлотты. Обаятельный внимательный Джордж понравился влюбчивой, романтичной девушке.

Между тем приезд в Лондон, открытие литературному сообществу имён сестёр Бронте, яркие впечатления большого города после многолетнего пустынного Йоркшира стали последними маленькими радостями, доставшимися на долю наших героинь. В сентябре 1848 года от белой горячки скончался Брэнуэлл, и с его смерти началась череда событий, которые превратили Хауорт, по горькому замечанию Шарлотты, в «долину теней». На похоронах брата простудилась Эмили, но безнадёжно больная, она не желала признавать факта собственной слабости: слышать не хотела о врачах и лекарствах, каждое утро по-прежнему вставала раньше всех, гуляла по милым сердцу окрестностям. Её бил озноб, она непрерывно кашляла и отхаркивала кровью, но не дай Бог было её кому-нибудь пожалеть. «Она выглядит очень-очень исхудавшей, — с тревогой писала Шарлотта подруге. — Но бесполезно расспрашивать её, ответа не последует. Ещё бессмысленней рекомендовать лекарства, она их категорически не принимает».

Утром 18 декабря 1848 года Эмили поднялась как обычно, а после завтрака взялась за шитьё, и только по прерывистому дыханию, мертвенной бледности и особому блеску глаз было заметно, что она с трудом держится на ногах. В полдень всё-таки послали за врачом, через два часа Эмили не стало.

Что мне богатство? — Пустота.
Любовь? — Любовь смешна.
И слава — бред и маета
Растаявшего сна
Ещё раз повторяю вслух
Перед концом пути:
"Сквозь жизнь и смерть свободный дух
Без страха пронести".

На полгода пережила любимую сестру Энн. Из последних сил девушка сражалась с чахоткой и за несколько дней до смерти попросила Шарлотту отвезти её на морской курорт в Скарборо — Энн верила в выздоровление. Но путешествие отняло её последние силы. Поняв, что умирает, Энн уговаривала оцепеневшую от горя старшую сестру: «Мужайся, Шарлотта, мужайся».

Страшным было возвращение Шарлотты в Хауорт. Трудно даже себе представить состояние писательницы, потерявшей за год троих самых близких для неё людей, трудно понять, как смогла она существовать в этих тёмных, мрачных стенах, в одиночестве и тоске. «Я чувствовала молчание дома, пустоту комнат. Я вспомнила, где, в каких узких и тёмных обителях нашли приют те трое, чтобы больше никогда не ступать по земле… Пришло то мучительное состояние, которое надо претерпеть, от которого нельзя уклониться. Я покорилась ему, проведя скорбные вечер, и ночь, и печальное утро». Нервное напряжение привело к тяжёлой болезни Шарлотты. Патрик Бронте, который был так убит смертью единственного сына, что, по-видимому, не ощутил горя последующих смертей, теперь не на шутку встревожился. Под угрозой была жизнь последней дочери, литературный успех которой до некоторой степени утолил горечь несбывшихся надежд, связанных с Брэнуэллом.

Вскоре после завершения «Джейн Эйр» воодушевлённая успехом Шарлотта начала писать новый роман «Шерли» и почти закончила его вторую часть до смерти брата, но домашние беды и болезнь надолго приостановили работу. С огромным трудом, большим усилием воли возвращается Шарлотта к жизни, к письменному столу, к листу бумаги. Теперь она, отлично сознавая бедность собственного личного опыта, понимает, что её спасение в воображении. Снова и снова на помощь приходит испытанный приём сестёр Бронте — если жизнь бедна внешними событиями, если она становится невыносимой, можно сбежать «на острова» фантазии, занять силы у богатства внутреннего мира.

Только придуманные герои, вновь и вновь проигранные судьбы могут отвлечь Шарлотту от страшных реалий окружающего.

Рецензии на роман «Шерли» появились неоднозначные, и всё же в целом книга была оценена положительно. Большинство знакомых и друзей гордились Шарлоттой. Правда, бывшая хозяйка пансиона, где училась писательница, мисс Вулер, узнав свою воспитанницу в авторе «Джейн Эйр», решила, будто этот факт повредит репутации Шарлотты, и поспешила её заверить, что она-то уж, во всяком случае, не изменит своего отношения к ученице. Зато крёстная была шокирована, что Шарлотта пишет. «Джейн Эйр» была воспринята ею как «дурная книга», и все отношения с крёстной дочерью были прерваны. Это, вероятно, огорчало писательницу, однако ей гораздо дороже было благоприятное мнение литературной среды о её творчестве.

Узнав о страшном горе Шарлотты, Джордж Смит приглашает Бронте в Лондон. Радушный приём издателя и его матери избавил от скованности Шарлотту. Теперь ей уже доставляет удовольствие общество лондонских друзей, она чувствует себя равной среди равных и впервые за полтора года ощущает себя спокойной и почти счастливой.

Смит и Уильямс (другой издатель) стремились сделать для неё пребывание в Лондоне приятным. Её вывозили в театр — посмотреть знаменитого актёра Макриди в шекспировских трагедиях «Макбет» и «Отелло». Макриди был идолом не только лондонской публики, он снискал большой успех и в Америке, где побывал на гастролях. Макриди Шарлотте не понравился, потому что, по её мнению, мало понимал Шекспира. Зато посещение Национальной галереи произвело на неё неизгладимое впечатление, особенно акварели Тернера. Бронте встретилась с известной лондонской писательницей Гарриэт Мартино, причём сама (что весьма удивительно при её застенчивости) попросила принять её. И, наконец, запоминающейся для Шарлотты стала встреча с боготворимым ею Теккереем. «…Это очень высокий… человек. Его лицо показалось мне необычным — он некрасив, даже очень некрасив, в его выражении есть нечто суровое и насмешливое, но взгляд его иногда становится добрым. Ему не сообщили, кто я, его мне не представили, но вскоре я увидела, что он смотрит на меня сквозь очки, и когда все встали, чтобы идти к столу, он подошёл ко мне и сказал: „Пожмём друг другу руки“, — и я обменялась с ним рукопожатием… Думаю, всё же лучше иметь его другом, чем врагом, мне почудилось в нём нечто угрожающее. Я слушала его разговор с другими господами. Говорил он очень просто, но часто бывал циничен, резок и противоречил сам себе».

А она произвела на Теккерея очень благоприятное и даже трогательное впечатление: «Помню маленькое, дрожащее создание, маленькую руку, большие честные глаза. Именно непреклонная честность показалась мне характерной для этой женщины… Я представил себе суровую маленькую Жанну д'Арк, идущую на нас, чтобы упрекнуть за нашу лёгкую жизнь и лёгкую мораль. Она произвела на меня впечатление человека очень чистого, благородного, возвышенного».

Шарлотта вернулась из Лондона в середине декабря, к годовщине смерти Эмили. Но как бы печально ни провела она этот день, теперь она черпала силы и утешение в поддержке и симпатиях новых друзей. Зимы обычно были для Бронте тяжёлым испытанием. В восемь часов вечера отец и старая служанка Табби отправлялись спать, а Шарлотта доводила себя до исступления воспоминаниями. Ей чудились голоса сестёр, сквозь завывания ветра умолявшие её открыть дверь и позволить им войти.

Весной можно было отправляться в дальние прогулки по Хауорту. «В тишине этой холмистой местности я вспоминаю строки из их стихотворений… когда-то я любила их читать, теперь не смею, и часто у меня возникает желание забыть многое из того, что, пока мозг работает, я не забуду никогда».

Зато летом она снова побывала в Лондоне. Отношения между Смитом и Шарлоттой явно переросли дружеские, но так и не стали никогда любовными. Трудно сказать, почему так произошло. Они вместе ездили путешествовать, прекрасно понимали друг друга, но последнего шага, что отделяет друзей от любовников, сделать не сумели.

Новая симпатия придаёт Шарлотте силы, и снова в её памяти восстаёт та первая, самая яркая любовь к мсье Эгеру. Она начинает роман «Виллет» — так пренебрежительно называли французы провинциальный Брюссель в XIX веке. Снова она обращается к неудачной книге «Учитель», снова перед глазами проплывают видения юности, преклонение перед её наставником, восхищение им. Снова она в плену единственного любимого, давно забывшего её.

Прочитав «Виллет», Теккерей писал одной из своих американских знакомых: «Бедная женщина, обладающая талантом. Страстное, маленькое, жадное до жизни, храброе, трепетное, некрасивое создание. Читая её роман, я догадываюсь, как она живёт, и понимаю, что больше славы и других земных или небесных сокровищ она хотела бы, чтобы какой-нибудь Томкинс любил её, а она любила его. Но дело в том, что это крошечное создание ну нисколько не красиво, что ей тридцать лет, что она погребена в деревне и чахнет от тоски, а никакого Томкинса не предвидится».

Но великий писатель ошибся. «Томкинс» у неё был. Шарлотта, измучившись от одиночества, дала согласие на брак преемнику своего отца по приходу Артуру Николлсу. Вероятно, Шарлотту, как и её близких друзей, этот брак несколько пугал. Безусловно, речь шла о полной перемене жизни, привычных занятий и, по-видимому, в конечном счёте об отказе от литературной работы. Но стареющая женщина выбрала эту кабалу, опасаясь ужасающей тоски и одиночества, она больше не могла спасаться в вымышленном мире своих героев.

Пять месяцев Шарлотта старательно исполняла роль преданной и хозяйственной жены, весь день её был заполнен приходскими делами и заботами мужа. Но в ноябре она заболела и больше не смогла подняться. На шесть лет пережила Шарлотта свою сестру Энн. Спустя шесть лет после кончины последней дочери умер и Патрик Бронте Словно жестокое проклятие тяготело над домом Бронте. Шестеро детей — и ни одного потомка.

Не убывает поток посетителей в музей сестёр Бронте. По-прежнему тайна дома в Хауорте будоражит умы людей, по-прежнему выходят книги Шарлотты, Эмили и Энн, по-прежнему потомки хотят понять, что же скрыто за судьбами этих женщин — обычные житейские обстоятельства или всё-таки некое необъяснимое предназначение рока и дара…