ЕЛИЗАВЕТА ФЕДОРОВНА ГЕССЕН-ДАРМШТАДСКАЯ

(СВЯТАЯ ПРЕПОДОБНОМУЧЕНИЦА ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ ЕЛИСАВЕТА)

Эта женщина, рождённая не в России, крещённая не в православии, женщина, по какой-то иронии судьбы, а может быть, и по глубокой закономерности, стала последней в списке небесных покровительниц многострадального отечества, покровительниц, составляющих Собор святых жён земли Российской. Первая из канонизированных православной церковью — святая великая княгиня Ольга отличалась жестокостью и вероломством. Она не простила убийц мужа и жестоко покарала их. Почти через 1000 лет святая великая княгиня Елизавета будет перед своей мученической смертью молиться Богу за насильников, расправившихся с царской семьёй. Понятия о святости, оказывается, тоже изменяются — от умения мечом и кровью обратить народы в свою веру до желания протянуть руку помощи каждому страждущему и нуждающемуся.

Королевское происхождение нашей героини вовсе не означало роскошного, избалованного детства. Елизавета родилась в многочисленной семье великого герцога Людвига IV Гессен-Дармштадского, но все семеро чад немецкого аристократа воспитывались при дворе их английской бабушки, королевы Виктории, в том числе и две маленькие девочки, которым суждено было сыграть огромную роль в истории России. Пуританский нрав Виктории, её трепетное отношение к старым добрым традициям, ревностное служение христианству создавали в семье особую атмосферу благочестия. Каждый её член, какого бы возраста и здоровья он ни был, имел многочисленные обязательства перед роднёй и обществом. Елизавета и Алиса, даром что принцессы, преспокойно убирали свою комнату, топили в ней сами камин, ставили заплатки на собственные подштанники. Словом, вопреки расхожему мнению о «розовой» неприспособленности «голубых кровей» к быту, они могли заткнуть за пояс любую мещаночку своей домовитостью и аккуратностью.

Впоследствии, отвечая на удивлённые вопросы окружающих — откуда у неё, аристократки, столь ловкое умение управляться с кастрюльками и горшками, — Елизавета Федоровна поясняла, что всем этим она овладела в собственной семье при дворе великой королевы Англии, где малопочетный бытовой труд считался не только не зазорным, но и предохраняющим от заразы всякого соблазна.

Вторым незаменимым витамином в лечении бесовства Виктория считала веру. Одному американцу, осмелившемуся поинтересоваться у королевы — в чём заключается главная сила Англии, она показала Библию: «В этой небольшой книге». Лондонская придворная жизнь благодаря стараниям хозяйки славилась в Европе религиозным фанатизмом, правда, достаточно прагматичным, если, конечно, фанатизм бывает таковым.

На юные души сестёр Гессен-Дармштадских, поражённых к тому же особенной впечатлительностью и не лишённых художественных способностей, такой бабушкин уклад оказал особенное воздействие. Девочки росли склонными к мистицизму и экзальтации. В отличие от Виктории, внучки, несмотря на внешнюю приземлённость, душой улетали в небесные эмпиреи, а приспособленность к быту не помогала им приспособиться к светской суете, словом, бабушка не могла надеяться на них, как на продолжателей традиций. Девочки росли не королевами, хотя самим происхождением им предназначалось именно это поприще.

Трагедии в семье — на глазах матери в 1873 году разбился трехлетний брат Елизаветы Фридрих, смерть от дифтерита сестры и, наконец, гибель самой великой герцогини Алисы, — усиливали мистицизм сестёр Гессен-Дармштадских. А если учесть и одиночество, в котором прозябали принцессы, и их увлечение живописью и классической музыкой, то получится законченный портрет экзальтированных, не слишком общительных особ, которые большую часть своего времени проводили в молитвах и занятиях творчеством. Бабушкино воспитание особенно отразилось на старшей Елизавете, которая после смерти герцогини заменила младшим мать и стала опорой отца.

Однако царственное положение обязывало девиц подумать и о своём будущем. А оно тоже строилось по не нарушаемой никем схеме — особы королевских фамилий должны были из государственных соображений родниться с принцами других стран. Для ранимой и нелюдимой Елизаветы, не знавшей мужского влияния, подобная миссия — выбор жениха — стала нелёгким бременем. Предложения руки и сердца ослепительно красивой, завидной невесте одного из самых престижных царствующих домов Европы сыпались как из рога изобилия. Однако Елизавета отказывала всем — её хрупкая душа трепетала перед кажущейся ей грубостью мужчин, перед греховностью плотской любви. И чем чаще она вынуждена была отклонять предложения женихов, тем плотнее сгущались над её судьбой тучи. Близился тот критический момент, когда принцесса уже не смогла бы увиливать от замужества, тогда бы её участь решали родственники по своему усмотрению. Всё это время девушка на выданье пребывала в полном смятении, пока случай не разрешил проблему ко всеобщему удовольствию.

Когда Елизавете исполнилось двадцать, она встретилась с великим князем Сергеем Александровичем, братом русского императора Александра III. Пятый сын Александра II по матери приходился роднёй Гессенам-Дармштадским и поэтому часто приезжал с императрицей Марией Александровной в Германию. Они познакомились тогда на светских родственных раутах. Возможно, воспоминания о невинных детских забавах расположили Елизавету к новоиспечённому жениху, тем более что великий князь, в отличие от прочих претендентов, не бросал на красавицу плотоядных взглядов, не стремился остаться с ней наедине, да и, похоже, мало интересовался её женскими прелестями. В благообразных жизнеописаниях святой мученицы Елисаветы подчёркивается, что после откровенной беседы между врачующимися, из которой девушка узнала, что Сергей Александрович якобы дал обет девства, союз их оказался делом решённым. «По взаимному согласию брак их был духовным, они жили как брат с сестрой».

Конечно, трудно себе представить, чтобы в агиографии высказывалась подлинная причина их девственного союза. Однако в отличие от своей жены Сергей Александрович отнюдь не отказывал себе в удовольствиях физической любви. Другое дело, что его интерес направлялся в сторону собственного пола, но вряд ли об этом до свадьбы догадывалась невеста великого князя. Скорее всего, она по своей неопытности и неразвращенности поверила в чистоту помыслов будущего мужа. Трудно представить себе, как переживала Елизавета Федоровна, узнав подлинную причину равнодушия к ней Сергея Александровича. Вряд ли, конечно, она сама оставалась равнодушной, однако она не помчалась разводиться с содомитом, не стала трубить на весь мир, что её обманули, не ославила позором свою вторую половину. Вероятно, великая княгиня решила, что брак — крест Божий, которым её наградил Господь, и, в конце концов, она сама стремилась к мужу, который не станет её домогаться, так что роптать не приходилось.

На свадьбу в Россию Елизавету сопровождала вся семья, и в том числе двенадцатилетняя Алиса, которая познакомилась здесь со своим будущим супругом, цесаревичем Николаем Александровичем. Торжество стало поистине судьбоносным для России. Но тогда об этом никто не догадывался. После венчания для Елизаветы началась обычная светская жизнь — балы, рауты, обеды. Её редкая красота, неоценённая Сергеем Александровичем, не оставила равнодушными некоторых высокопоставленных знатоков женских прелестей. Блестящий, образованный светский фат великий князь Константин Константинович, к тому же талантливый поэт, посвятил Елизавете Федоровне стихотворение:

Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно:
Ты так невыразимо хороша!
О, верно под такой наружностью прекрасной
Такая же прекрасная душа!

Положение невестки царского дома не диктовало Елизавете обязательной перемены вероисповедания, но фанатичная преданность религии, желание делами своими прославлять Христа и невостребованность великой княгини в собственной семье побудили её перейти в православие. Елизавета долгое время не решалась сделать последний шаг по этому пути. Она не хотела огорчать родственников, знала, что её не поймут в семье отца, — никакой политической необходимости в перемене конфессии не было. В октябре 1888 года Елизавета вместе с мужем отправилась на «землю обетованную» для освящения нового русского храма святой Марии Магдалины, построенного в Гефсиманском саду. Россия в это время вела активную миссионерскую работу в Палестине — приобретала новые земли и памятники, создавала монастыри и церкви. Потрясённая красотой храма, высившегося на Елеонской горе, великая княгиня Елизавета в экстатическом порыве воскликнула: «Как я хотела бы быть похороненной здесь». Тогда она не знала, что произнесла пророчество, которому суждено исполниться.

После посещения Иерусалима последние сомнения по перемене религии у Елизаветы иссякли. Она написала отцу письмо с просьбой понять свою «блудную» дочь и отпустить её на собственную дорогу. Великий герцог Людвиг Гессен-Дармштадский не одобрил самостоятельности дочери, но она уже не нуждалась ни в чьих советах. 13 апреля 1891 года совершилось таинство миропомазания великой княгини Елизаветы Федоровны. Теперь она могла сказать супругу словами Руфи из Библии: «Твой народ стал моим народом. Твой Бог — моим Богом».

Вскоре Сергей Александрович назначается московским губернатором. Вдали от царского пышного двора, переживая смерть отца и непонимание мужа, Елизавета становится всё более набожной, все быстрее стремится отойти она от светской суеты. Горожане скоро оценили её милосердие — губернаторша ходит по больницам для бедняков, помогает приютам для беспризорников, раздаёт одежду и еду нуждающимся. Трагические события первых лет царствования в России её родной сестры Алисы — смерть императора Александра и давка на Ходынском поле — лишь усиливают у Елизаветы желание душевного подвига во имя нового отечества. А поле деятельности в стране, где всегда находились тысячи обездоленных, открывалось перед нашей героиней необозримое, особенно когда началась русско-японская война. Елизавета Федоровна немедленно занялась организацией помощи фронту. Прямо под сводами Кремлёвского дворца великая княгиня устроила мастерские, где огромное число женщин трудилось над швейными машинами и рабочими столами.

Однако никакая благотворительность, никакое сострадающее сердце уже не способно было спасти Россию. Страна катилась в пропасть, и Елизавете Федоровне предстояло испить крёстную муку до дна.

5 февраля 1905 года Сергей Александрович бомбой террориста Ивана Каляева был разнесён на куски. Когда великая княгиня прибыла на место убийства, то власти уговаривали её не приближаться к останкам мужа, так как картина эта была не для слабонервных, но Елизавета своими руками собрала на носилки разбросанные взрывом куски тела супруга. Со смертью великого князя светская жизнь для неё потеряла всякий смысл. 10 февраля 1909 года Елизавета, собрав сестёр основанной ею Марфо-Мариинской обители, сняла траурное платье и облачилась в монашеское одеяние. «Я оставлю блестящий мир, где я занимала блестящее положение, но вместе со всеми вами я восхожу в более великий мир — в мир бедных и страдающих». Всю оставшуюся жизнь великая княгиня, превратившаяся теперь в настоятельницу обители, посвятила сирым и нуждающимся.

Марфо-Мариинская обитель представляла собой больницу для бедных, где сиделками выступали сестры-монахини и послушницы, а также приют, общежитие для бездомных и сирот. Процветал в Москве в то время знаменитый Хитров рынок — настоящий рассадник мелкой преступности, нищеты и беспризорности. Елизавета Федоровна, в сопровождении верных келейниц, сама обходила притоны, собирая сирот и уговаривая опустившихся родителей отдать ей на воспитание детей. Полиция постоянно предупреждала высокопоставленную монахиню, что не в состоянии гарантировать при её обходах безопасность. В ответ на это Елизавета Федоровна ссылалась на волю Божию. Она говорила: «Подобие Божие может быть иногда затемнено, но оно никогда не может быть уничтожено».

Но то, на что не решились воры и грабители с Хитровки, оказалось вполне по силам революционному народу. Уже в феврале 1917 года к обители подошла толпа с винтовками и красными флагами, требуя выдать немецкую шпионку, сестру ненавистной императрицы, хранящую, по данным осведомлённых людей, в монастыре оружие. Елизавета не побоялась предстать перед озверевшей толпой, пригласила людей войти в церковь, предварительно потребовав оставить оружие у входа. Когда толпа нехотя проследовала в храм, настоятельница упала на колени и долго молилась. Времена наступали такие, о которых Елизавета Федоровна написала в одном из писем: «То, что мы живём — является неизменным чудом». Однако приехавшему в революционную Россию по поручению кайзера Вильгельма весной этого же года шведскому министру она на предложение ей помощи в выезде за границу ответила отказом.

Первое время после октябрьского переворота Марфо-Мариинскую обитель не трогали. Наоборот, два раза в неделю новые власти присылали к монастырю грузовик с продовольствием, перевязочным материалом и лекарствами первой необходимости. Уважение, как будто оказываемое сёстрам, усыпило бдительность Елизаветы Федоровны. Она даже позволила передать немецкому послу Мирбаху, дважды желавшему повидаться с великой княгиней на предмет её спасения, слова: «Я никому ничего дурного не сделала! Буди воля Господня!»

Но она сама не знала, что сделала черни, плебеям, ненавидившим её за один только отказ от роскошной жизни. Она обидела их в самом главном — отняла возможность измерять людей своими примитивными мерками. Она как была, так и осталась аристократкой, несмотря на то, что занималась с падшими. А они, как ни стремились наверх, всё равно не могли прыгнуть выше своего карликового роста. Вот что она им и сделала…

Спокойствие обители оказалось затишьем перед бурей Сначала, как водится, прислали анкеты — опросные листы для всех, кто проживает или находится на лечении. Потом для острастки арестовали кое-кого. Но вот дело, наконец-то, дошло и до главных действующих лиц. В апреле 1918 года Елизавету Федоровну арестовали и отправили в Пермь. Сестёр, которые преданно сопровождали свою настоятельницу, привезли в Областной совет и предложили отпустить на свободу. Одна из келейниц, Варвара Яковлева, не пожелала покинуть матушку Елизавету и присоединилась к узникам — членам императорской фамилии.

Глубокой ночью 5 июля 1918 года великую княгиню и её верную подругу вместе с великим князем Сергеем Михайловичем, его секретарём, тремя сыновьями великого князя Константина и князем Владимиром Палеем сбросили в шахту на окраине города Алапаевска. Затем чекисты стали забрасывать несчастных гранатами. По свидетельству очевидцев, с места трагедии ещё несколько дней слышались душераздирающие крики о помощи. Мученики скончались в страшных страданиях от жажды, голода и ран. Елизавета Федоровна упала не на дно шахты, а на выступ, который находился на глубине 15 метров. Рядом с ней нашли тело Ивана Константиновича с перевязанной головой. Вся переломанная, с сильнейшими ушибами, она и в аду стремилась облегчить страдания ближнего.

Останки Елизаветы Федоровны и её келейницы Варвары в 1921 году были перевезены в Иерусалим и положены в усыпальнице храма святой равноапостольной Марии Магдалины в Гефсимании, туда, где великая княгиня и мечтала быть похороненной.