Выступая 1 сентября по поводу семидесятилетия со дня начала Второй мировой войны в польском городе Гданьске (Данциг), первым подвергшемся нападению фашистских войск, господин Путин недвусмысленно признал долю вины и Советского Союза в развязывании войны, подчеркнув при этом, что российская Государственная Дума осудила в целом Пакт Молотова-Риббентропа, признав его «ошибкой Сталина». Хотелось бы услышать от господина Путина и то, как, по его мнению, следовало Сталину поступить правильно в ситуации сентября 39-го года.

Польский гарнизон, защищавший город и порт, оказал героическое сопротивление фашистскому нападению, в течение недели, удерживая военно-морскую базу Вестерплатте, потеряв 15 человек убитыми и удостоившись чести со стороны принимавшего капитуляцию немецкого генерала. Но, по словам  Леха Качиньского,  «продолжавшая сопротивление» Польша получила «нож в спину» со стороны Советского Союза, заключившего с Германией Пакт о ненападении.

Вы, «демократы», очень любите излагать историю в сослагательном наклонении. Что было бы с Россией, если бы не декабристы? Что было бы с Россией, если бы не «большевистский переворот»?

Позволю себе и я воспользоваться сослагательным способом изложения исторических событий, тем более что в данном случае речь идёт не о далёкой исторической перспективе, предполагающей многовариантность, а о простом просчёте возможного развития событий на основе анализа существующей ситуации.

Итак, как следовало Сталину поступить правильно в ситуации сентября 39-го года?

Может быть, Советскому Союзу следовало вступить в войну с Германией на стороне проникнутой германофильскими настроениями и русофобствующей Польши, никогда не оставлявшей мечты о воссоздании Речи Посполитой «от моря и до моря»? И оказаться в состоянии войны один на один с фашистской Германией, когда Польша, «оказав сопротивление» ещё в течение недели и потеряв ещё 15 человек убитыми, выбросит белый флаг и вступит в войну с Советским Союзом на стороне Германии? Или, может быть, сохраняя нейтралитет, следовало сидеть на так называемых «старых границах» Советского Союза и оказаться перед лицом фашистского нападения не позже, чем к концу сентября 39‑го года? И это после всего того, что вы, «демократы», рассказали нам о полной неготовности и неспособности Советского Союза вести войну даже с маленькой Финляндией и о замалчиваемых поражениях и потерях на Халхин-Голе?

Других вариантов не вижу.

Не полагает же господин Путин, что Армия Крайова способна была в одиночку вести войну против германского вермахта «до победного конца»!?

Не берусь гадать, каков был бы ход военных действий, окажись Советский Союз втянутым в войну ещё в сентябре 39-го года. Но думаю, что, даже откатившись к Уралу, Советский Союз в конечном счёте одолел бы фашистское нашествие. Но какой ценой и с какими последствиями?

Считаю, что заключение «Пакта Молотова‑Риббентропа», отложившего войну почти на два года и отодвинувшего границы Советского Союза на добрых 300 километров на Запад, в ситуации сентября 39-го года было оптимальным вариантом не только для Советского Союза, к тому времени преданного всеми западными демократиями, но и для всего мира, ибо именно Советский Союз сыграл решающую роль в победе над фашизмом.

Не торопитесь, господа «демократы», признавать «ошибки Сталина»!

Что было бы, если бы Сталин поступил «правильно»? И как это – «правильно»?

История, господа «демократы», не поддаётся сослагательному изложению.

Из слов господина Путина в Гданьске 1 сентября с.г. я поняла и то, что  официально  секретные  протоколы Пакта о ненападении не рассекречены и до сих пор. Их официальное рассекречивание предполагается в ответ на аналогичную акцию с польской стороны.

Что-то не увязывается у вас, господа «демократы», в этом вопросе! С одной стороны, текст дополнительного секретного протокола может беспрепятственно прочесть в Интернете даже школьник, с другой стороны, он как бы ещё и не рассекречен.

Возникает ощущение, что продолжается грандиозный, глобального масштаба, обман страны и мира!

Какую ещё сенсацию вы нам преподнесёте?

Отличились вы, господа «демократы»!

Не только «классовый подход» как теоретический принцип рассмотрения исторических событий осудили, но и классовую борьбу за‑пре‑ти‑ли! С таким же успехом могли запретить восход солнца или лунное затмение. Если социальный взрыв назреет, никто не станет спрашивать разрешения! Бунт на то и есть бунт, чтобы нарушать законы. Бессмысленный и беспощадный! Запрещающий закон только развяжет вам руки для расстрельных репрессий.

И как, скажите, следует, с вашей, «демократической», точки зрения, очищенной от классового подхода, называть народного героя Стеньку Разина, о котором не одну сотню лет поют песни и складывают легенды? Бандитом?

Однажды весьма ныне популярный теоретик‑«демократ», нарасхват приглашаемый во все дискуссионные программы Александр Ципко, бывший коммунист, от Советской власти всё получивший и Советскую власть предавший, желая быть честным, заявил в телепередаче «Народ хочет знать»: «Демократы сделали с советской историей то, что советские историки сделали с историей дореволюционной России, изобразив её как сплошное кровавое преступление царизма».

Но господин Ципко плохо читал советских историков или крепко их подзабыл: в советской историографии царь Иван Грозный, учредивший опричнину и убивший своего сына, и царь Пётр I, собственноручно рубивший головы стрельцам, остаются великими российскими самодержцами и вовсе не изображаются бандитами и кровавыми преступниками.

Нет, не то, совсем не то сделали «демократы» с советским периодом российской истории!

Если считать первым поколением, мировоззрение которого сформировано уже «демократическим» обществом, детей, которым в 90-м году было не более 6-7 лет – нынешних 25-26-летних; вторым – детей, родившихся после 93-го года, – нынешнюю молодёжь, достигшую совершеннолетия; третьим – детей, родившихся в канун XXI века, – нынешних 12-13-летних школьников, представления которых об отечественной истории я описала выше, то, исключая небольшой процент инакомыслящих различных идеологических направлений, в современной России живут уже три поколения людей, имеющих смутное представление и тем не менее ностальгирующих о жизни в дореволюционной России, не знающих подлинной истории своей страны за последние 100 лет, не уважающих старшее поколение – этих «совков», виноватых в нынешней российской неустроенности,– мечтающих о заграничной жизни и совершенно лишённых чувства национальной гордости.

Три потерянных поколения!

Если бы мне задали два извечных русских вопроса «Кто виноват?» и «Что делать?», я бы ответила: кто виноват – знаю, не знаю – что делать. Если вам, «демократам», удалось так извратить сознание трёх поколений, от способа жизни которых зависит наше ближайшее будущее, при жизни их отцов и дедов, совершивших величайший подвиг в истории человечества – победивших фашизм, то как восстановить историческое самоуважение у поколений, уже не знающих своих героических дедов и прадедов?

Конечно, нельзя не заметить в последнее время изменений в характере документальных телепередач о Великой Отечественной войне. Не без Вашего, наверное, влияния, господин президент!

Да вот не могут (или не хотят?) постановщики и режиссеры этих фильмов быть честными до конца по отношению к советскому прошлому. Не врут, но и правды не говорят. В очередном выпуске сериала «Алтарь Победы» заявили: каждая вторая банка тушёнки была американской, и кормили этой тушёнкой не только фронт, но и гражданское население, показав при этом поразительный кадр (знать бы, откуда его выкопали?), в котором совсем маленького ребёнка кормят с ложки прямо из банки этой самой американской тушёнкой. Создаётся впечатление, что завалили нас американцы своей тушёнкой и вся Россия жрёт её прямо из банок (ведь «каждая вторая» – это столько, сколько мог бы произвести этой продукции ещё один Советский Союз!). А не сказали при этом, сколько в годы войны, когда были потеряны основные продовольственные регионы страны – Украина, Белоруссия, российское Черноземье, выпускала тушёнки советская пищевая промышленность и, соответственно (ведь 1 к 1!), поставляли американцы. Сразу стало бы ясно, что Россия кормится не американской тушёнкой.

От отца‑фронтовика знаю, что основной едой на фронте была пшённая каша, хотя и заправленная тушёнкой. А «банки» выдавались офицерскому составу и в особых случаях, когда полевая кухня не могла доставить горячую еду. Например, разведке.

Может быть, в больших городах и перепадала она гражданскому населению в редкую стёжку по карточкам, но вся многомиллионная глубинная Россия и видывать её не видывала, и слыхивать о ней не слыхивала.

Я-то знаю! Я прожила все годы войны в эвакуации в небольшом чувашском пристанционном посёлке Вурнары. Ели мы там в основном горох – картошки до весны не хватало, а купить было дорого. Покупали мешок гороха – по осени, когда подешевле – и ели его всю зиму. Варили из него густую похлёбку без всякой американской тушёнки и даже без масла. Соль и вода – всё! А горох в Чувашии был отменный – нелущёный, крупный, не тронутый червоточиной (как теперь в московских «супермаркетах»!). До сих пор помню плавающие по верху гороховые шкурочки, наполненные насыщенным гороховым отваром. Вкусно!

А масло у нас всё-таки было! И знаете какое? Хлопковое! Слыхали про такое? Горьковатое, даже, я бы сказала, горькое. Его берегли, на картошку не тратили. А жарили на нём овощные котлетки – морковные или свекольные, обвалянные в непросеянной, с отрубями, муке. И пили с ними чай, не настоящий, конечно, самодельный – травяной или на сушёных лесных ягодах. Без сахара! Нынешние диетологи сказали бы: самое здоровое питание. Так и выжили.

А ещё грибы. Их в войну в чувашских лесах было видимо-невидимо: некогда было деревенским бабам, заменившим ушедших на фронт мужиков, ходить по грибы. Ходили только дети младшего возраста, без подростков, занятых на колхозных работах. Тогда это было безопасно. Ни бандитов, ни маньяков в чувашских лесах не водилось. А чтобы не заблудиться, ходили не в открытый лес, а на лесопосадки, которые были огорожены слегами. Если и зайдёт кто далеко (посадки-то были большие!), то следовало идти вдоль ограждения до того места, где влезли на посадку. А уж дорогу до посадки знали крепко-накрепко, ходили не один раз – летом по ягоды, осенью по грибы!

Советская власть в войну поддерживала население очень даже хорошо. В Вурнарах, например, можно было пойти «на сепаратор» и получить там даром, сколько хочешь – хоть ведро! – пахты (местные-то не ходили, у многих были свои коровки, а нам, эвакуированным, хватало). Не очень вкусный, но весьма полезный продукт. Терпкая, кисловатая – её и так пили, как квас, и в суп лили «для питательности». Можно было пойти и «за линию», на птицефабрику, и получить там, тоже даром, свежую, ещё горячую куриную кровь и «голубые яйца» (это мы их так называли: если сварить вкрутую подпорченное яйцо и очистить его, на поверхности чётко видны голубоватые пятна. Их срезали, а остальное ели (заметьте: даже в войну недоброкачественный продукт государству не сдавали, не то что нынешние бизнесмены, исповедующие благотворительность. Каждое лето по всей стране массовые пищевые отравления, и не где-нибудь, а в детских учреждениях. Благо‑творители себе в карман!).

Между прочим, куриная кровь, если её поджарить на хлопковом масле да с луком, очень даже напоминает по вкусу жареную печёнку. И если забыть, что это кровь (а голод не тётка!), то даже вкусно.

Расписываю я Вам, господин президент, эти картинки, которым, может, и не место в послании к такому высокому лицу, каким являетесь Вы, чтобы доказать – помогли американцы, спору нет, – но  и без их помощи мы бы и войну выиграли, и с голоду бы не подохли.

Мы, пережившие войну, никогда не забудем, как страстно ждали открытия второго фронта, надеясь, что он приблизит конец войны и наши отцы вернутся домой живыми. Но союзники открыли его, когда война уже перевалила наивысший пик и когда даже дети понимали, что победа – наша.

Фронт неудержимо катился на Запад. Страна  жила в каком-то эйфорическом предвкушении победы. Радио на ночь не выключали (был перерыв в его работе с 24 до 6 часов утра), а утром, едва услышав тикающие звуки метронома, отсчитывающего последние секунды перед началом передач, все бросались к этим чёрным тарелкам, торопясь услышать, какие фронты, командующих которыми мы знали не только по фамилиям, но и по имени и отчеству, насколько продвинулись вперёд за сутки, сколько населённых пунктов освободили. А если среди освобождённых населённых пунктов оказывался крупный город, как угорелые неслись в школу и, влетев в класс, вместо приветствия орали во всю мочь «Харьков взяли!» (или какой-либо другой город) и кидались от радости портфелями.

Не та была страна, чтобы без американской тушёнки с голоду помирать!

Так что же все-таки делать?

Прежде всего перестать врать о Советской власти! Будьте честными, господа!

(??!... Когда же я закончу, наконец, это письмо? Душа рвётся уличить вас, «демократы», во лжи!

Включаю телевизор и слышу: в стране, в которой ничего не было, был магазин, где уже был построен коммунизм – секция №200 ГУМа… и что-то там про мужские сорочки, которые в этой секции можно было купить.

А в других советских магазинах сорочки нельзя было купить?! И это в брежневскую-то эпоху!

В последние предперестроечные годы страна ломилась от товаров. Забыли, господа «демократы»? Во второй половине 70‑х и первой половине 80‑х по всей стране, начиная от крупных московских универмагов, включая ГУМ, до самой захудалой сельской лавчонки, были открыты секции уценённых товаров. Залёживался товар в советских магазинах, не распродавался в положенный 2-годичный срок. И уценялся не какой-нибудь там «неликвид», как вы сейчас завопите, а всё огулом, от импортной обуви до хрустальных ваз и люстр. И уценялся похлеще, чем на ваших распродажах – уценялся-то не от ваших заоблачных цен! Я, растившая сына одна, была завсегдатаем этих секций, всё там и покупала.

Берегитесь, господа! В суд могу подать за клевету! Не сомневаюсь, что выиграю, доказательства представлю неопровержимые: завалявшиеся у меня до сих пор в силу моей привычки ничего не выбрасывать квитанции и чеки на покупки, сейчас сознательно хранимые – своего рода исторический документ, что можно было купить в советских магазинах и сколько тогда это стоило! И свидетелей найду из числа бывших директоров магазинов и заведующих секциями универмагов, а компенсацию за моральный ущерб, выразившийся в обмане целой страны, потребую не меньше 100 миллионов! Детским домам раздам!)

Помимо моральных императивов могу ещё предложить.

Считаю важным, может быть, самым важным для нравственного оздоровления нации, вернуть законным владельцам боевые награды Отечественной войны.

Нельзя оставлять государственные награды в руках воров и спекулянтов!

Не невозможно. Трудно, но, мне кажется, возможно. С помощью Закона, военкоматов и милиции.

И перестаньте, наконец, раздавать 9-го Мая Георгиевские ленточки!

В представлении многих Георгиевская лента ассоциируется только с царскими наградами – орденом Святого Георгия I степени и Георгиевским крестом, кавалеры которых, согласитесь, к Победе Советского Союза над фашистской Германией никакого отношения не имеют.

А вот орден Отечественной войны? Орденом Отечественной войны награждались, независимо от воинских званий, от солдата до генерала, непосредственные участники сражений за проявленные на поле боя храбрость и мужество, что делало его высоко ценимой наградой.

Орденом Отечественной войны были награждены все члены экипажа Героя Советского Союза капитана Николая Гастелло; лётчики авиаполка «Нормандия-Неман»; морской пехотинец Михаил Паникахи, сам охваченный огнём из разбитой пулей бутылки с зажигательной смесью, бросившийся на танк и поджёгший его; партизанские соединения; подпольщики; города, жители которых участвовали в оборонительных сражениях 1941-1943 годов – Новороссийск, Смоленск и др.; газеты, в том числе «Комсомольская Правда».

И т.д.

Всего в годы войны было награждено 1 млн. 275 тыс. участников сражений.

В канун 40-летия Победы орден Отечественной войны был вручен независимо от званий и заслуг ещё 9 миллионам фронтовиков как признание их высокого воинского подвига.

Поистине всенародная награда!

Правильно поступило Советское правительство, хотя, может быть, и с запозданием: многие, очень многие не дожили до 40-летия Победы! Не дожил и мой отец, младший лейтенант Можеев Константин Иванович, в своём последнем бою командовавший пулемётным расчётом и награждённый орденом Отечественной войны II степени за вывод из окружения, сам тяжело раненый в голову и обливаясь кровью, группы бойцов, оказавшихся после гибели командовавшего боем старшего командира без всякого управления.

Уму непостижимо, как удалось! Пуля вошла под правый глаз и вышла пониже левого уха, речевой аппарат был разрушен, способность говорить утрачена. Потеряв сознание в момент ранения и очнувшись лишь спустя какое-то время, он не мог сразу собрать оставшихся на поле боя бойцов, и фланги противника сомкнулись за участком боя, откуда раздавались только беспорядочные выстрелы. Все оказались в окружении. Потеряй отец сознание надолго, могли бы и не выйти. Сильный человек был мой отец, сын кузнеца!

А вы, «демократы», всё рассказываете нам, как  много советских бойцов сдавалось в плен, так много, что немецкое командование не знало, что с ними и делать (документальный телефильм «Иосиф Сталин»). А кто воевал – воевали «вопреки» или под дулами расстрельных заградотрядов.

Не отдаёте вы себе отчёта в том, что творите, стараясь доказать, как не любил народ Советскую власть, не хотел её защищать, сдавался.

Прав тогда Сталин, говоря: у нас нет пленных, у нас есть предатели?

Я, конечно, так не думаю. Воинские судьбы неисповедимы! Не все, далеко не все оказавшиеся в плену были антисоветчиками и предателями.

Одни сдавались, другие поджигали танки своими телами.

Победили фашизм те, кто не сдался, кто сражался до конца, не щадя жизни!

Им и слава!

А побед «вопреки» не бывает! «Вопреки» бывают только революции и гражданские войны.

Орден Отечественной войны и следует избрать символом Победы, и 9 Мая раздавать ленточку от этого ордена.

Не было в истории моего Отечества более Великой войны и более Великой Победы!

А ещё лучше раздавать 9 мая ленточку от первых выпусков ордена, когда он был ещё не на штифте, а на подвеске. 1941-1943 гг. были самым тяжёлым, самым кровопролитным периодом войны, когда исход боя часто зависел не от полководческого мастерства, а от стойкости и мужества солдата.

Это очень красивая ленточка, муаровая, бордового цвета. Не поскупитесь, господа!

Да вот только …

Стараясь уяснить самой себе смысл раздачи Георгиевской ленты, я натолкнулась в Интернете на снимок: какой-то отморозок привязал Георгиевскую ленту к белым тапочкам, а ещё кто-то (не лучше!) использовал в оформлении, стыдно сказать, передвижных туалетов. Стоит ли создавать символы высокого человеческого духа в стране, где не осталось ничего святого?

Умудрились же в одном старинном русском городе вручить в День Победы ветеранам Отечественной войны рекламку бюро ритуальных услуг! А потом говорят «не хотели»! Пусть не врут! Даже дети понимают, что можно, а чего нельзя!

А «демократический» суд их оправдал!

Сами, сами вы, господа «демократы», виноваты в том, что Великая Отечественная война советского народа против германского фашизма утратила в глазах всего мира свой подлинный освободительный исторический смысл и Великая Победа обесценилась.

История не только не сослагательна, но ещё и непредсказуема в реальных последствиях своего реального хода.

Думали ли вы, «демократы», начиная кампанию по огульному осуждению коммунистов и Советского Союза, что пройдёт всего каких-то 15 лет – исторически ничтожный срок! – и вам придётся горько пожалеть о содеянном. Брошенное в мир лживое слово, как родовое проклятие, падёт уже и на ваши головы: оккупанты! И к вам теперь моральный и материальный счёт!

Провинились вы перед Россией, господа «демократы»! Украли Великую Победу у советского народа!

Святой Георгий и Георгиевская ленточка в день капитуляции фашистской Германии перед Советским Союзом – как поношенный кафтан с царского плеча!

А.К. МОЖЕЕВА

P.S. И не делайте, господин президент, из своего сайта в Интернете капкан на «совков»!

Недавно нам рассказали, как обратился к Вам некий господин Калашников (надо думать, не изобретатель знаменитого «калашникова», а просто его однофамилец?) и чуть не угодил в преступники по закону об экстремизме за «нелицеприятные высказывания».

Будьте великодушны!

Тем временем по телеканалу «Столица» идёт концерт в честь ветеранов Великой  Отечественной войны. Юрий Михайлович организовал!

Весь задник сцены, от кулисы до кулисы, занимает огромное полотнище с изображением Георгия Победоносца. Телевизионщики стараются, как-то так его высвечивают, что оно как бы осеняет своим ореолом и сцену, и зал. И на телеэкране простирается от рамки до рамки.

Юрий Михайлович сидит в первом ряду и подпевает и артистам на сцене, и залу. Поёт Юрий Михайлович хорошо! Голос у него сильный, не теряется на общем фоне, и поёт он вдохновенно. «Москва! Златые купола!»

Нас уверяют, что не поднимались советские воины в атаку с именем Сталина. Чего не знаю, того не знаю. На фронте не была.

Зато знаю: со стягами с изображением Георгия Победоносца точно в атаку советские воины не ходили! И про златые купола не пели. А пели про тёмную ночь, про поленья, на которых смола, как слеза… И, конечно же, про валенки!

Валенки, валенки-и!

Ах, да не подшиты,

Стареньки!

Не фальсифицируйте историю, господа!

Неужели предками греков были древние греки, а итальянцев - древние римляне? Неужели мы - потомки тех, кто совершил Октябрьскую революцию и победил фашизм? Неужели и сами мы были когда-то гражданами Великой страны? Неужели эти развалины для кого-то были родным домом?

Завод умирал тяжело. Не самый большой завод в небольшом городе - потеря вроде и невелика. Производство сложное, кадры квалифицированные, так что бывшие заводчане поначалу без работы не остались: и те, кто сам увольнялся, и кого сокращали. Сократить старались пенсионеров, но смены им не было. Молодежь на завод шла неохотно и долго не задерживалась - здесь мало платили, а иного интереса недоставало. Завод быстро постарел. По утрам через проходную шли лысые, седые, уставшие от болезней заводчане. Они разбредались по территории завода и терялись в глубине пустующих цехов. Там еще теплилась жизнь.

Когда-то на заводе делали сложные измерительные приборы для большой страны. В этих приборах нуждались. Их планировали. За ними стояли в очереди. Заводское конструкторское бюро едва успевало контролировать их производство и разрабатывать новые. Когда же все изменилось? Может быть, тогда, когда страну разделили границы?

Когда страну изрезали границы, и новоиспеченные народовладельцы уже важно демонстрировали друг другу эти вторичные признаки государственной зрелости, на заводе все еще жили по старинке: еще поступали отовсюду заказы, еще предлагали делать новые приборы, еще строились привычные планы на будущее. Казалось: разве политические игры могут разрушить многолетние деловые и дружеские отношения? Оказалось, смогли. Не сразу, конечно... Пограничным промыслом кормилось все больше людей: кто-то стоял на страже, кто-то писал законы, кто-то давал разрешения, кто-то знал, как их получать, кто-то возил товары... И кто-то это направлял в своих интересах. «Забугорные» приборы легко преодолевали новые границы, а навстречу им уплывали новые разработки и разработчики. Приборы стало выгодней не производить, а продавать. Но Завод производил. Из упрямства и по привычке. Один бывший заводчанин, ставший продавцом, сетовал: «Я по капле выдавливаю из себя инженера». А что же, своих разработок, таких, чтоб всех за пояс, у Завода не оказалось?

Таких разработок у Завода не оказалось. Созданный «на вырост» при Заводе научно-исследовательский институт по сути так и остался конструкторским бюро, способным лишь добротно переплавлять чужие разработки в серийную продукцию. Былое свободное всесоюзное перетекание мысли оказалось сломано, а в маленьком городке не хватило собственной учености. Не было той критической массы мысли, которая обеспечивает незатухающую цепную реакцию идей. Это касалось не только изобретательности, но и умения ею распорядиться. Институт был «пожарной командой» при производстве. А там проблем становилось все больше - слишком слабой была научная проработка.

Чем только работникам НИИ не приходилось заниматься: работали в цехах, строили дома, копали траншеи, собирали помидоры - вот только научных результатов с них никто не спрашивал. Вспоминают случай. Подметали как-то инженеры из НИИ тротуар перед местным вытрезвителем. Мимо проходил старик. Посмотрел он на то, как взрослые мужики пыль метут, покачал головой и горько так произнёс: «Отож, сынки, надо было учиться!..»

Надо было учиться. И учились. Брали в производство новые разработки - осваивали, учились, молодые специалисты приносили новые знания из вузов - учились у них, в библиотеку приходили «валютные» специальные журналы - переводили, патенты изучали, на выставки ездили, подсматривали удачные решения в приборах конкурентов. Даже курсы повышения квалификации бывали. Но забылись курсы, перестали поступать разработки, иссяк приток вузовской молодежи, перестали ездить на выставки и подписываться на «валютные» технические журналы...

«Почему не подписались на такой-то журнал?» - спросили как-то у институтского библиотекаря и получили ответ: «Директор отказал, сказал, что незачем о чужом читать - пусть сами придумывают». Пошутил директор, наверное. Жизнь дорожала, экономили. Решили, видно, что наука - роскошь, план бы выполнить. Но ведь и технологию на Заводе не жаловали?

Технологию не жаловали. Традиционно технологи были сильны на заводах «электронки» (Министерства электронной промышленности), там, где сложная обработка материалов, массовая продукция и мало ручного труда. Машины и материалы, хочешь не хочешь, заставляли с собой считаться. На Заводе же - мелкосерийное производство, повсюду - руки специалистов.

Вспоминают замдиректора, который любил говорить: «Вы мне про свои трудности не рассказывайте, а то я вас пойму и перестану с вас требовать». (Он ушел, - наверное, понял.)

В технологи не рвались - не потому ли, что труд технолога всегда остается в тени? Даже сегодня среди громких имен знаменитых артистов, преступников и бизнесменов приличия ради еще помнят имена некоторых ученых и конструкторов (обычно Эйнштейна, Королева или Калашникова), но и раньше, и теперь редкий эрудит назовет имя какого-нибудь прославленного технолога.

Впрочем, вряд ли этим можно объяснить то, что однажды на Заводе упразднили отдел главного технолога. И это при том, что в мире наступила эпоха технологии - именно ее уровень, как никогда ранее, стал определять и возможности конструктора, и надежность прибора, и производительность труда.

До науки высоко, до технологии далеко - не потому ли, что обе неудобны для учета и контроля?

Управленцы не любят, когда неудобно для учета и контроля. Поэтому бюрократический аппарат настойчиво уничтожает все, что не в состоянии исчислять и контролировать. Сдерживать его могут только стихия и творчество. Они же и питают его. Многие годы борьбы сделали советский бюрократический аппарат столь совершенным и тотальным, что для стихии и творчества места почти не осталось. И он изжил себя. У Антуана де Сент-Экзюпери в книге «Военный летчик» есть интересное наблюдение: «Я вспоминаю изречение, древнее, как моя страна: «Когда кажется, что Франция уже погибла, ее спасает чудо». Я понял, почему это так. Когда страшная катастрофа приводила в негодность нашу превосходную административную машину и становилось ясно, что починить ее невозможно, тогда, за неимением лучшего, ее заменяли простыми людьми. И эти люди спасали все».

Ну а если источником катастрофы является вышедшая из повиновения обществу административная машина?

До так называемой перестройки бюрократический аппарат вынужден был подчиняться достаточно разумным и важным общественным целям - в процессе перестройки он эти цели отбросил и стал работать в своих собственных интересах и в свое удовольствие. Повсюду началось внедрение новых целеполагающих идей, дошли они и до Завода.

Пришлось слышать, как один из конструкторов втолковывал своим коллегам: «Тот, кто о себе заботится в первую очередь, тот и обществу полезен; нужно не жить, чтобы работать, а работать, чтобы жить; неприлично заглядывать в чужой карман... Так во всем мире живут!»

Приобщение к «общемировым принципам жизни» началось на Заводе с управленцев. За этим последовало разложение коллектива. Пришла пора позаботиться о себе, поскольку управленцы стали заботиться прежде всего о себе. Работа перестала быть важнейшей частью жизни, поскольку она стала собственностью управленцев. Деньги в чужих карманах не считали, но твердо знали, что они перестали быть заработанными.

Работа перестала кормить. У заказчиков не стало денег. В своей стране рынок измерительной аппаратуры сокращался подобно шагреневой коже. Рынок соседней страны отвадили политики. Заказов становилось все меньше. Начались хронические задержки зарплаты. Разработки были свернуты. Поддерживать качество производства стало невозможным. Отток специалистов увеличился. Упала дисциплина труда. Снизилась производительность. Приборы стали намного хуже и дороже. Даже те деньги, которые поступали на завод, уже нельзя было превратить в товар. То есть Завод не просто перестал быть заводом уникальной измерительной аппаратуры, а перестал быть заводом.

Справедливости ради скажем, что Завод сопротивлялся долго. Старики ворчали, но дело делали, борозды не портили. Их личные связи, бывало, противостояли разрушительным силам государственного масштаба. Отсутствие научных знаний старались заменять интуицией и опытом. Недоработки производства латали при монтаже у заказчика. Умудрялись даже обходиться без зарплаты, подрабатывая где придется, то есть по сути платили за удовольствие работать на Заводе. Неудачи Завода переживали болезненно. Ухудшение качества - как свою личную трагедию.

Разработки все же кое-какие были, они и держали долгое время Завод на плаву. Понятно, что у заводчан в сложившихся условиях не могло быть разработок мирового уровня, но успешность прибора на рынке и не определяется только уровнем разработки. За товаром - мощь породившей его экономики, и здесь перевес был явно не на стороне Завода. За товаром - добросовестность и компетентность управленцев - и здесь заводчанам рассчитывать было не на что.

Дежурная смена государственных мужей варила украинский экономический борщ по рецептурному справочнику из Макдональдса. Им было не до Завода. А может, и не до борща. 

Владимир СУРКОВ, г. Сумы