В современной политологии и социологии, а также в дисциплинах, которые стали от них неотделимы: история религия, этнология, антропология (за последнее время сильно потеснившие статистику и экономизм), в настоящее время царит полный хаос в отношении самых фундаментальных определений политических направлений — таких, как фашизм, коммунизм, социализм, демократизм и т. д. Помимо того, что сами коммунисты, фашисты и демократы, как правило, весьма расплывчато и противоречиво определяют свои собственные идеологические позиции (что объясняется, в значительной мере, чисто пропагандистскими задачами), одно время особая, повышенная популярность методологий Новых Левых спутала окончательно все пропорции, так как слово “фашизм” стало синонимом “всего плохого”, а “коммунизм” (читай “свобода желанию”) — “всего хорошего”. С другой стороны, среди умеренных демократов и также умеренных либералов стало привычным другое тождество, выдвигаемое, как правило, советологами: “коммунизм — это фашизм”.

Когда же в дело вступают такие факторы, как Религия, Авторитарное правление, национальная специфика, экологические катаклизмы — логические структуры совершенно рассыпаются в прах, и подчас разумность в определениях заменяется страстями, эмоциями, индивидуальными и национальными симпатиями и т. д.

Все это характерно, и даже в еще большей степени, и для нашей политологии, чье состояние усугубляется (помимо значительной хаотичности политологии зарубежной, на которую отечественные социологи в основном и ориентируются) еще и многолетней необходимостью интеллектуально “спать” или просто скрывать свою точку зрения в вопросах политики, что, в конце концов, привело к доминированию “косвенных высказываний” —высказываний с оглядкой на тоталитарные догмы, от коих по форме нельзя отойти ни на шаг.

Поэтому у нас не только политология как дисциплина, изучающая спектры и соотношения идеологий, но и сама политика, т. е. собственно сфера прямых (не аналитических) идеологических утверждений, оказалась состоящей из иррациональных и противоречивыых тезисов, гротескно-абсурдных дискуссий и системы намеков, которые образовали особое советское “арго”, поддающееся расшифровке только благодаря знанию особых изощренных шифров, понятных лишь “верхам” и “западным советологам”. И тем не менее необходимость ясных определений принципов и взаимоотношений различных типов идеологий остается насущной и тем более актуальной, что возможность бесцензурного идеологического высказыывания скоро сможет стать в России нормой.

Мы предлагаем в данной ситуации свой вариант принципиальной политологической схемы, которая, на наш взгляд, поможет разрубить гордиев узел политологических противоречий и вычленить основные несводимые друг к другу идеологические комплексы — идеологические “пределы”, чьи варианты и многочисленные комбинации и создают многоцветный спектр современной планетарной политики. Мы никоим образом не претендуем на абсолютность нашей концепции, она остается лишь схемой, и поэтому в ней с необходимостью все взято в довольно грубом приближении. В то же время мы убеждены, что через углубление в детали и нюансы никак нельзя получить синтетическую, целостную картину, и наоборот, применить принципиальное к конкретному является всегда легко осуществимой и чисто технической задачей. Более того, на наш взгляд, именно боязнь схематизации и приверженность аналитическому методу и привели политологию в то убогое состояние — состояние “роскошной нищеты”, в котором она сегодня пребывает. В нашем исследовании мы привлекаем самые разнообразные сферы человеческой мысли, начиная, естественно, с религиозных и метафизических концепций, так как именно этот уровень прямо или косвенно, утвердительно или отрицательно предопределяет специфику тех или иных политических платформ.

Мы убеждены, что истоки политики и политического самоопределения человека в первую очередь проистекают из некоторых метафизических догм и лишь потом заимствуют из конкретной социальной реальности лозунги и клише, сквозь которые и посредством которых эти догмы находят свое непосредственное выражение. Причем в большинстве случаев сами эти догмы остаются целиком за кадром, и не только рядовые носители идеологии, но и сами ее выразители или “создатели” подчас не имеют о них ни малейшего представления. Эти метафизические догмы могут внедряться в человека либо через смысловое подразумевание традиционных символов и знаков (культурный или социальный фактор), либо через врожденные психо-ментальные установки (психо-генетический фактор), либо через экзистенциальную реакцию человека на Бытие (экзистенциальный фактор). В любом случае метафизическая догма, пред-определяющая идеологию, переживается человеком как нечто внутреннее, безусловное, как некий бытийный императив и, быть может, поэтому сама попытка выявления этой догмы в чистом виде так часто претит, вызывает отталкивающую реакцию. Это можно заметить и на более поверхностном уровне, когда носитель конкретной политической доктрины очень часто затрудняется определить сущность своей принципиальной (а не конкретной по отношению к данному вопросу) позиции, отождествляя ее с чем-то само собой разумеющимся. (К примеру, существуют коммунисты, которые и не подозревают о том, что коммунистическая идеология принадлежит к числу “левых” идеологий, что соответствует ее объективному положению, и искренне считают ее ни правой и ни левой, но центральной, или иначе, “единственно” верной).

Но как бы ни протестовали рядовые носители политических взглядов или изощренные политологи аналитического направления, именно обобщения, касающиеся идеологических принципов и метафизических догм идеологии, позволяют хоть как-то ориентироваться в хитросплетениях современных политических процессов, и такие книги, как “Фанатики Апокалипсиса” Н.Кона, “Социализм как явление мировой истории” И.Шафаревича, труды А.Безансона (написанные как попытки глобальных обобщений), при всем скептицизме в их адрес, рано или поздно становятся путеводными ориентирами для большинства специалистов в этой области, именно на их основе строящих уже более детальные и нюансированные модели. В этом смысле даже почти иррациональные идеологемы Новых Философов (А.Б.Леви, Глюксман и т. д.), коль скоро они хоть что-то обобщают, часто берутся в качестве отправной точки для исследований более “трезвых” и “рациональных” социологов и политологов. Более того, именно в глобальных обобщениях представители диаметрально противоположных мировоззрений часто приходят к утверждению одной и той же объективной картины идеологического пространства, при том, что моральные и ценностные акценты ставятся, естественно, на противоположных полюсах этого пространства, в то время как без этих обобщений само использование отдельных терминов теми или иными политическими группами настолько различается, что складывается впечатление, будто люди разных идеологий принадлежат к разным вселенным, просто не имеющим между собой общей меры. Именно согласие в отношении объективной картины идеологического пространства между политическими антогонистами, согласие, рождающееся из глобальных обобщений и схематизаций, и вызвало к жизни ходовой штамп о “совпадении правого и левого экстремизма”. Этот штамп, будучи совершенной бесмыслицей, если понимать его прямолинейно, на самом деле является искаженной по форме констатацией “согласия в объективном обобщении” у наиболее глубоких идеологов разных ориентаций, которые с максимальной ясностью понимают метафизический догмат, лежащий в основе своей собственной позиции, в отличие от рядового носителя идеи, действующего больше в силу идеологической инерции и не отделяющего в данном случае причину от следствия, или другими словами, идею от ее носителя, то есть от себя самого. (Это имеет в виду Ф.М. Достоевский, описывая одного из персонажей своего романа “Бесы”, Кириллова — “идея его съела”). Поэтому об “экстремизме” здесь можно говорить лишь в этимологическом смысле слова, то есть как о “предельном” (экстремум — предел) проникновении в сущность своей и чужой позиции, а вместо “совпадения” или “слияния” противоположностей в реальности речь идет о “понимании” (или о его отсутствии, тогда это уже не “экстремизм”) приверженцами противоположных идеологий глубинных истоков и метафизических догматов, проступающих ск возь пропагандистские прагматически выдвигаемые лозунги, тезисы, идеи, учения конкретных политических сил. В реальной идеологической жизни, как и в реальности вообще, противоположности не совпадают, иначе и духовная борьба метафизических позиций и сама реальность были бы иллюзорным спектаклем, лишенным всякого конечного смысла.

В поисках терминов, которые были бы достаточно адекватны для характеристики тех основных мировоззренческих тенденций, которые мы используем в нашей схеме, лучше всего обратиться к истории традиционных обществ, то есть тех обществ, где метафизические догматы выражались прямо и непосредственно на метафизическом же языке. Именно там легче всего найти “предельные случаи” тех принципов, которые сверх-временным образом всегда остаются движущими факторами идеологической истории человечества и которые не устаревают и не исчезают, но лишь меняют свои обличья в ходе истории, подобно человеческому телу, не меняющемуся в зависимости от моды, но тем не менее различному в своих пропорциях у представителей различных рас.

В качестве первого типа идеологии мы выделяем идеологию ПОЛЯРНО-РАЙСКУЮ, которая исторически проявлялась как гностическая традиция, как эзотеризм, внутренняя тайная доктрина в рамках религиозных учений, а на политическом уровне — как сакральный империализм гибеллинов в Средневековой Европе и, в конце концов, как германский национал-социализм в ХХ веке. Сущность этой позиции сводится к утверждению Субъекта Божественной природы, стоящего в центре (на Полюсе, в середине), полностью подчиняющегося ему (а поэтому райского!) сакрализированного космоса, космоса-зеркала, в котором не отражается ничего, кроме самого этого Субъекта, соли Земли и Неба. Этот Божественныый Субъект не имеет вне себя (ни над собой, ни вокруг себя, ни под собой) никакого высшего метафизического принципа, с которым ему нужно было бы духовно считаться, и поэтому он является абсолютно свободным и неотделимым от Бога. Бог внутри него. (Этой позиции соответствует подтвержденная Христом в Евангелии ветхозаветная максима: “Аз рекох: ”Бози есте”” — “Я сказал: вы — Боги”). Вне его Бога нет. Так, в космосе, в природе, на земле есть только его отражение, а поэтому природа является здесь синонимом Рая, — не препятствием для его Воли, но продолжением его Воли, овеществлением его Воли, ее “большим телом”.

Таковы сущностные принципы райско-полярного мировоззрения. Там, где оно возникает, сразу же на первый план выходят темы Божественного Субъекта — Героя, Божественного Воплощения, Священного Императора, Ангелического Вождя, Пророка, с одной стороны, и Сакрального Космоса, тени и продолжения субъекта, подвластного и непротивостоящего ему, с другой стороны. Синонимом такого сакрального космоса может быть “Мир Иной”, “лучший мир”, “Царство Божие на Земле”, “Священная Империя”, “Новые Небеса и Новая Земля”, “Новый Рай”, “Тысячелетний Райх” и т. д. Каковы бы ни были исторические формы данного типа идеологии, все они развиваются из этой сущностной парадигмы: “Полюс-Субъект и Космос-Рай”. При этом акцент всегда падает на отсутствие промежуточной инстанции между этим имманентным полюсом и Абсолютом, Трансцендентным принципом, который открывается изнутри Полюса-Субъекта — как сам этот Субъект, как его внутреннее измерение.

Полярно-райское мировоззрение, как правило, ориентировано строго монархически, то есть в реальной истории оно стремится максимально возвысить фигуру Правителя, обязательно Единственного и Ангелизированного (полярная сторона). Вместе с тем оно тяготеет к “горизонтальному” распространению власти этого Правителя через имперскую экспансию, через включение в подчиненную ему сферу, в сферу отражения его личности, максимального объема космического пространства, превращенного тем самым в Рай (Священную Империю) или, иначе, в область реставрированного сакрально-райского измерения. Но здесь следует подчеркнуть, что подобный монархизм и “империализм” отнюдь не всегда совпадает с историческими монархиями и империями, так как основа этого полярно-райского мировоззрения обязательно сопряжена с тотальностью, и отсутствие субъектности у монарха и райского измерения у космоса даже при номинальном их наличии ведет к перспективе гностической революции, которая стремится к реставрации Полюса и реставрации Рая во всем их метафизическом объеме, не допускающей относительности, условности или “коллективного договора”.

Полярно-райская идеология, будучи фундаментальной тенденцией, никогда не ограничивалась политической сферой, но проецировалась в область чистого умозрения, в сферу религиозных учений и “сакральных наук”. В частности, в герметической традиции средневекового Запада центральным символом был “алхимический Король” — “Красная Сера”, а в индуистской традиции существует целая школа посвятительной практики и духовной реализации, называемая “раджа йога” — ”королевская йога”. Кроме того, именно термин Король”, “Монарх”, “Царь” является наиболее употребительным в большинстве эзотерических школ — как у христианских мистиков (“Царь Небесныый”), так и у мусульман (особенно у шиитов), ламаистов, иудейских гностиков (каббалистов) и т. д. Собственно говоря, эти две стороны полярно-райской идеологии — политика и религия — никогда не разделялись окончательно как в древности (жрецы участвовали в процессе монархического правления в древнейших государствах Востока), так и в современности: в Германии 1О-2О-ых годов эзотерики из герметических тайных организаций с расовой спецификой — наследники тамплиеров и гибеллинов (носителей полярно-райской идеологии в Средневековье) активно участвовали в становлении национал-социализма. То же самое можно сказать и относительно шиитского гнозиса, центрированного на персоне Скрытого Имама — аналога Божественного Субъекта, который неотделим в современной ситуции от политических событий, разворачивающихся на Ближнем Востоке и особенно в Иране.

В качестве примера можно привести также европейских Розенкрейцеров, основополагающий символ которых — Роза и Крест — означал четыре реки Земного Рая (Крест) и душу самого Посвященного, находящегося на полюсе, в центре Рая, в точке пересечения четырех рек (Роза). Сам же глава розенкрейцеровской организации носил титул “Императора”, что делает всю систему соответствий воистину полной. Влияние же розенкрейцеров на политические процессы в Европе является крайне значительным — как в случае подлинных Розенкрейцеров до 1648-го года, активно участвовавших в процессе Реформации и других важнейших политических пост-средневековых феноменах, так и в случае псевдо-розенкрейцеровских организаций типа “Societas Rosicruciana in Anglia”, “Golden Dawn in the Outer”, H.B. of L., A.M.O.R.C. и т. д., которые с конца XIX-го — начала XX-го века замешаны во всех важнейших политических и гео-политических событиях западной политики.

Второй тип идеологии — это идеология “ТВОРЕЦ-ТВОРЕНИЕ”, которую можно назвать также чисто консервативной. Она соответствует экзотерической, внешней, стороне религиозных учений, хотя по инерции эта идеология может проявляться и доминировать и в безрелигиозном обществе. Наиболее чистой формой этой идеологии являются церковные организации католического образца или тип исламской уммы (в первую очередь, суннитской). Как правило, именно к ним точнее всего применимы понятия “теократии” или “клерикализма”. Можно определить этот тип также как мировоззрение “потерянного Рая”. В отличие от полярно-райского принципа, этот тип мировоззрения помещает субъекта не в центре Мира (на полюсе), а на его периферии; сам же мир отождествляется здесь не с раем, а с Творением, отделяющим субъекта от Творца. Естественно, что этот периферийный субъект, субъект после грехопадения, после изгнания из Рая, уже не осознается как божественный Господин, которому полностью подчиняется космос (как продолжение его воли). Он становится Изгнанником, отделенным от Творца Творением, превратившимся отныне в двусмысленную категорию, так как, с одной стороны, это Творение с-крывает Творца (негативный аспект), а с другой стороны, несет на себе печать Творца, а значит, косвенно от-крывает его (позитивный аспект). С этого постулата начинается развитие религиозной мысли, могущей идти самыми разнообразными путями — от чистой апофатики (отрицания возможности познания Творца через Творение) до чистой катафатики (утверждение возможности познания Творца в Творении — вплоть до их отождествления у “пантеистов”). Как бы то ни было, идеология Творец-Творение или креационизм (от латинского “сreare” — “творить”) во всех своих формах и вариациях всегда противоположна гностическому подходу “полярно — райской” идеологии, которой тематика Творения или несовпадения Творца и Твари вообще чужда. Собственно, между этими двумя типами мировоззрений и проходит основная линия идеологической борьбы в истории.

Рассмотрим это подробнее. Божественный субъект стоит в центре мира, и мир подвластен и подчинен ему. В том случае, если это положение вещей нарушается, полярно-райская идеология не меняет своих принципов, но просто, констатируя факт отклонения этих условий от нормы, стремится к восстановлению нормы. Божественный субъект в полярно-райском сознании вообще не может быть изгнан из Рая, поскольку пребывание в Раю является для него неотъемлемой категорией самоопределения. Значит, Субъект-Господин никогда не превращается в субъекта-изгнанника. Он просто скрывается, но скрывается вместе с Раем (Скрытый Имам шиитов, спящий Император у гибеллинов и т. д.) Те существа, которые не знают больше ни Божественного Субъекта, ни Рая, с позиции полярно-райского мировоззрения просто лишены сущностной реальности, фиктивны, и поэтому как таковые не имеют никакого права основывать новую метафизику — Творец-Творение, коль скоро субъекта-изгнанника вообще не существует, или, другими словами, изганник не является субъектом. Отсюда как предельная форма — антиклерикализм гнозиса и концепция Злого Творца, Злого Демиурга. Концепция Злого Демиурга основывается на том, что если факта разделения на Творца и Творение по тем или иным причинам нельзя более не признавать, от этого ни Творец, ни Творение не становятся духовно-позитивными, а значит, и сам этот Творец не кто иной, как Злостный Узурпатор (“Автад” гностиков или “Самаил” альбигойцев), а Творение — не что иное, как злая, временная иллюзия, завеса над Раем. Следует также обратить внимание, что носители райско-полярного мировоззрения противостоят именно не-полярному субъекту и не-райскому космосу (из совокупности которых и рождается представление о Боге-во-вне, о Боге-Объекте, о Далеком Творце), а отнюдь не самой идее Духа или Бога.

С другой стороны, экзотерическая клерикальная идеология “Творец — Творение” рассматривает носителей доктрины “Рая и Полюса” как ниспровергателей самих основ Религии и Веры, поскольку они отвергают обе фундаментальные для этой идеологии фигуры: субъекта-изгнанника и стоящего за Творением Творца, — а кроме того, логически ставят себя самих (как причастных прямо или косвенно к Божественному Субъекту) на одну ступень с самим Творцом, а подчас и выше его. Такие логические заключения клерикального сознания позволяют отождествить носителей “полярно-райского” мировоззрения с люциферианцами, сатанистами, с врагами Бога и Человеков, да, впрочем, и сами эти концепции и призваны характеризовать именно типично “полярно-райскую” гордыню.

Принципиальное отрицание субъекта-изгнанника гностиками не исключает, однако, признания наличия этой фигуры, но без постулирования ее субъектности. Это логически приводит гностиков к антропологическому дуализму и утверждению неснимаемого неравенства. Все люди для носителей Полярного Субъекта делятся на две категории: на Человеко-Богов, Божественных Субъектов, Сверх-людей (элита, духовная аристократия, высшие люди, “Sonnenmenschen”, “Сыны Света” и т. д.) и на бессубъектных человеко-животных (плебс, низшие люди, недочеловеки, “Тiermenschen”, “Сыны Тьмы”). Отсюда кастовая, расовая или интеллектуальная дифференциация во всех сугубо эзотерических учениях. Естественно, что “изгнанный субъект” идеологии Творец-Творение относится гностиками к низшей категории людей. Подобный подход еще более подтверждает все подозрения экзотериков по отношению к гностикам.

Однако надо заметить, что сама христианская традиция изначально была по отношению к иудейскому клерикализму, в котором идеология Творец-Творение наиболее очевидно и ярко выражена, как раз полярно-райской, утвердившей “Нового Человека” апостолов, родившегося из признания факта воплощения Слова Христа-Иммануила (то есть “с нами Бог”). Спустя несколько веков христианский гнозис, настаивавший на полярно-райской доминанте, вошел в конфликт с нарождающейся уже не иудейской, а сугубо христианской ортодоксией, то есть с клерикальной версией Христианства, в которой вместо “вновь обретенного рая” на первый план стала все больше выступать тема Творец-Творение. Гностический же комплекс постепенно был вытеснен и перешел в сферу эзотерических, закрытых организаций, а подчас и гетеродоксальных сект. Альбигойцы и катары были последними массовыми носителями “полярного христианства” в Средневековье. Зтот самый полярно-райский комплекс, хотя на сей раз и значительно искаженный, проявился позднее в анабаптизме и Реформации.

Еще несколько сущностных аспектов идеологии Творец-Творение: для нее характерна соборность, вера и консервативная устойчивость. Соборность — “католичность” (от греческого “католикос” — “все вместе собранное”) — есть результат небожественности субъекта-изгнанника, который, потеряв центральную позицию в мире, более не самодостаточен и поэтому нуждается в социальной интеграции, то есть во вступлении в диалог с другими субъектами-изгнанниками. Соборность становится необходимой для носителя идеологии Творец-Творение, так как только через вовлечение предельно большого количества частных изгнанников из Рая в процесс поиска пути возврата клерикальное сознание видит возможность изменить статус небожественного субъекта. Соборность может и должна предполагать иерархичность, но эта иерархичность строится снизу — на ее вершине должны находиться наиболее “соборные” личности. В отличие от этого, иерархия полярно-райского сознания строится сверху, начиная с Божественного Субъекта, который вообще не является соборным, составным, но, напротив, абсолютно целостен, в то время, как степень нецелостности возрастает по мере удаления от него вниз по ступеням иерархии. Можно проследить эти различия на примере суннитского и шиитского решения вопроса о политической власти: сунниты (экзотерическая ветвь Ислама) стоят за выборную власть при доминации оценки большинством религиозных качеств данной персоны, шииты отстаивают право наследственной власти, которое должно обеспечиваться генетической преемственностью роду первого Священного Имама, Али.

Необходимость веры вытекает из скрытости Творца за Творением, что предполагает со стороны носителя чисто религиозного сознания некоторый волевой акт утверждения неочевидного. Вера — неотъемлемое качество субъекта-изгнанника. Позиция “Рай-Полюс” основана, напротив, на знании. Отсюда характерное название: “гнозис” (знание), “гностик” (знающий). Знание предполагает прямой и уже совершившийся контакт с Богом внутри, очевидность внутреннего Бога, которая делает веру излишней. Экзотерическое же сознание рассматривает претензию гностиков на “знание” как сатанизм и неправомочное самовозвышение.

И, наконец, консервативная устойчивость идеологии “Творец-Творение” покоится на ее нейтральном отношении к Бытию в целом — так как это отношение не предполагает никаких резких травматических и скачкообразных трансформаций. Эта нейтральность обеспечена принципиально двойственным отношением к Творению. И апофатический и катафатический подходы к нему предполагают неопределенную длительность реализации — такую же неопределенную, как границы самого Творения. Иными словами, можно сколь угодно долго рассматривать позитивную сторону космоса, отыскивая в ней следы Творца, равно и сколь угодно долго выяснять отличие от Него Творения — все это не может изменить сущностного статуса ни субъекта-изгнанника, ни Бога-Творца. Принцип соборности по определению не способен перерасти в принцип неделимости, а принцип Веры — в принцип Знания без выхода за рамки идеологии Творец-Творение. Так, собственно, и происходило в истории с теми представителями клерикализма, которые относились к концепции Творец-Творение как к чему-то переходному, призванному лишь осуществить истинное рождение Субъекта и истинное обретение Рая. Такие религиозные деятели, в том случае, если они хотели интеллектуально и доктринально оформить свои духовные чаяния, и не довольствовались тайной, “отшельнической” духовной реализацией, мгновенно “впадали в ересь”, то есть выпадали за рамки экзотерической религиозной идеологии, отлучались от нее.

Надо заметить также, что полярное-райское мировоззрение является далеко не консервативным, но скорее эсхатологическим, так как отсутствие райской полярности в Бытии ощущается в нем как абсолютное Зло, и поэтому против любых не-райских условий (а условие “Творец-Творение” является не-райским и в глазах самих консерваторов) ведется глубинная бескомпромиссная борьба. Стремление полярно-райского мировоззрения к концу не-райского Бытия, то есть собственно к Концу Света (а это и есть эсхатология — “наука о конце”), представляет собой постоянную дестабилизирующую тенденцию, направленную, в конце концов, против самого консервативного подхода, против сохранения религиозного статус кво. И этот эсхатологический пафос мы действительно обнаруживаем во всех типах полярно-райского мировоззрения — от христианских гностиков и предельных шиитов (исмаилитов) до Реформации Лютера и национал — социлистического восстания, объявившего о начале тысячелетнего Райха, Третьего Райха или Третьего Царства, Царства СвятогоДуха, согласно христианскому мистику Иоахиму де Флора (первое царство — Отца, второе царство — Сына, третье царство — Святого Духа).

Обе идеологические позиции “Творец-Творение” и “Рай-Полюс” часто сосуществуют в рамках одного и того же общества, в рамках одной и той же традиции, в рамках одной и той же политической системы. Однако это никоим образом не отменяет гигантской разницы, которая существует между ними. Эти идеологические типы непримиримы, как огонь и вода, как свет и тьма, и именно между ними происходят такие жестокие схватки (альбигойский крестовый поход, фатимидский халифат, войны гвельфов и гибеллинов, Французская революция и т. д.), которые немыслимы между представителями разных традиций, разных религий и разных политических систем.

Политическая форма идеологии “Творец-Творение” может выражаться как в экзотерической “теократии”, так и в государстве якобинского типа, в Etat-Nation. Как показал блистательный политолог Карл Шмидт, “теология государства” сохраняется независимо от того сохраняют ли свои центральные позиции в обществе сугубо религиозные организации или нет. Принцип “Творец-Творение” по форме равным образом предопределяет типологическую специфику ваххабитской экзотерической теократии Саудовской Аравии или фашистское “абсолютное государство” Джованни Джентиле, развившего гегельянские тезисы до последних логических последствий. И одной из самых характерных отличительных черт именно такой архетипической специфики идеологической позиции является ее обязательная и фундаментальная анти-эсхатологичность, в равной мере свойственная и светским, секуляризированным режимам, и идеологиям с подчеркнутой религиозной подоплекой. (Этот религиозный анти-эсхатологизм идеологии “Творец-Творение” имеет место даже в том случае, если сама религия является эксплицитно и однозначно эсхатологической, как это имеет место в случае Христианства, в котором доктринально утверждается, что Христос приходит в мир непосредственно перед Концом Света, и в случае Ислама, рассматриваемого самими мусульманами как последнее пред-эсхатологическое Откровение). Этим, в частности, объясняется заведомый “анти-нацизм” многих западных стран — Англии и США — с одной стороны, и современный анти-иранизм многих ближневосточных и северно-африканских исламских режимов. В обоих случаях фундаментальная претензия состоит в неприятии эсхатологического пафоса — арийского Сверхчеловека в одном случае, Мировой Исламской Революции, связанной с перспективой появления Имама Времени, в другом.

Третьей фундаментальной позицией является “МИСТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ”, “идеология ВОЛШЕБНОЙ МАТЕРИИ” или “абсолютный пантеизм”. Этот тип идеологии отрицает и полярный рай и пару Творец-Творение. Можно отождествить его также с чистым атеизмом. Здесь субъект рассматривается не как полярный Господин, чьим внутренним “Я” является сам Бог, но и не как изгнанник из Рая, отделенный от внешнего Бога, Бога-Объекта, Творением. В данном случае субъект берется как одна из частиц космоса, в которой отражается этот космос и больше ничего. Иными словами, у такого субъекта нет ни внутреннего, ни внешнего Бога, и сам он есть не что иное, как зеркало внешнего мира и одновременно элемент этого мира. Таким образом, чистый атеист или “мистический материалист” фактически наделяет космос качеством божественности, коль скоро понятия Причины и Бога в сущности совпадают. Это и дает нам основание определить данную идеологию как “пантеизм” — “все-боговость”, отождествление всего (Космоса, Мира) с Богом. Одной из наиболее ярких разновидностей такой позиции является космизм, который можно рассматривать, в принципе, как синоним пантеизма.

От этого третьего типа идеологии неотъемлема концепция эволюции, то есть постепенного и однонаправленного улучшения качества космоса в сторону совершенства. Если носители идеи “Рай-Полюс” стремятся осуществить единовременный и окончательный скачок из не-рая и от не-субъекта в Рай и в Субъект; если носители идеи “Творец-Творение” заинтересованы в сохранении онтологического стату-кво (где апофатический подход уравновешивался бы катафатическим); то носители идеи “Волшебная Материя” более всего заинтересованы в непрерывном и постепенном улучшении космоса, чей естественный инерциальный ход и есть, в конечном счете, само это улучшение. Поэтому на уровне идеологии смысл эволюции и прогресса может быть сведен не к какой-то особой дополнительной созидательности, но к простому следованию естественному потоку событий, при устранении препятствий, которыми, в первую очередь, являются консерваторы-клерикалы и эсхатологи-империалисты. Собственно говоря, сам субъект идеологии “мистического материализмаа” —это “служитель эволюции”, то есть такое зеркало, в котором эволюционный процесс отражается с наибольшей отчетливостью и однозначностью.

Конфликт гностицизма и консерватизма, несмотря на свою непримиримость, всегда (или почти всегда) протекает внутри религиозных учений — не вызывает сомнения тот факт, что самые страшные еретики никогда не отвергают саму идею Бог. (На уровне “теологии государства” ни “гностики”, ни “экзотерики” не отрицают необходимость существования самого государства, хотя первые бескомпромиссно настаивают на Империи, тогда как вторые могут удовольствоваться и государством-нацией, Etat-Nation). “Мистический материализм”, со своей стороны, сущностно вне-религиозен, атеистичен, поскольку для него Причина (Бог) не только не скрыта (за космосом или внутри человеческого “Я”), но просто очевидна и всегда находится перед носителем идеи “Волшебной Материи”, вокруг него, под ним, коль скоро эта причина — космос, и у него нет оснований искать ее где-то в другом месте. То же самое касается и идеи государства, которая “мистическому материалисту” в корне чужда (тезис об отмирании государства при коммунизме Маркса и т. д.)

Идеология “Рай-Полюс” говорит о Божественном центральном Субъекте и подчиненном ему мире. Идеология Творец-Творение представляет себе субъекта, изгнанного на периферию, перед которым лежит отчужденное от него, но указующее на Бога (и скрывающее его в то же время) Творение. “Мистические материалисты” вообще не знают ничего о субъекте. Согласно откровению известного марксиста Д.Лукача в пролетарии, центральной фигуре наиболее радикальных материалистических учений, субъект и объект совпадают. Пролетарий — идеальный человек-машина, человек-зеркало. Таково же, в сущности, и содержание концепции “ноосферы”, выводящей разум из эволюционного развития материи. Безусловно, речь идет о разуме как зеркале внешнего мира.

Такое отношение к субъекту определяет особую материалистическую соборность, в идеале вообще отменяющую иерархию, а на практике создающую особую иерархию по степени космичности, то есть наибольшей сродственности материальной природе внешнего космоса. Из этой потребности поставить вверху атеистического собора предмет или машину, сосредоточие духовной нищеты, и возникло характерное учение о “диктатуре пролетариата”.

Для “служителей Волшебной Материи” характерен чистый агностицизм, то есть третий путь кроме Гнозиса и Веры. Агностицизм “мистического материализма” обусловлен невозможностью какой-либо постановки вопроса о знании со стороны субъекта, так как субъект, будучи иновариантом космоса, является одним из фактов этого космоса и ничем более, а значит, его отражающая способность (разум) ничего не добавляет и ничего не убавляет в потоке космоса. Знание здесь совпадает с космическим фактом, но, так как космос находится в движении, то и познание отождествляется с практикой, а значит, попросту отбрасывается. Агностицизм, иными словами, есть результат отсутствия пары познающий-познаваемое, необходимой как предпосылка познания, так как абсолютная поверхность мира для носителя идеи “Волшебной Материи” совпадает с его абсолютной глубиной. (Здесь любопытно вспомнить афоризм Ницше относительно того, что “женщина должна найти глубину в своей поверхностности”; такое сходство отнюдь не случайно, так как идеология “Волшебной Материи” носит откровенно гинекократический, матриархальный характер, являясь, в некотором смысле, проекцией замкнутого самого на себя и предоставленного самому себе женского подсознания.)

Несмотря на то, что в своей чистейшей форме идеология Волшебной Материи появилась совсем недавно, — истинный и откровенный доктринальный материлизм довольно молод (2–3 столетия), — “пантеистическая” тенденция существовала и раньше как некая скрытая внутри религиозного мировоззрения сущностно антирелигиозная реальность. Но до поры до времени материализм присутствовал в рамках этого мировоззрения лишь косвенно, в виде “пантеистической”, “космистской” экзегетики Религии — как абсолютная противоположность полярно-райской гностической и чисто инициатической экзегетике. Так, одна и та же христианская традиция может стать базой для исторического христианского гностицизма (вплоть до средневековых катаров), для канонического иудео-христианства (“Творец-Творение”) и, наконец, для откровенного космизма нео-спиритуалистских учений Н.Федорова или Т. де Шардена, где за номинальным обращением к христианским символам стоит чисто атеистический, эволюционистский пантеизм. Однако то, что у Федорова и де Шардена выражено однозначно и ясно, у других псевдо-религиозных мыслителей может быть завуалировано. Но в любом случае, как бы то ни было, уже с самого начала распространения Христианства (а до него это имело место и в буддизме, который стал излюбленной доктриной для восточных пантеистов) делались попытки отдельными теологами переинтерпретировать религию в пантеистическом духе. В Христианстве при этом акцент падал на человечность Воплощенного Слова и, соответственно, на новую сакрализацию всего материального мира после Воплощения, несмотря на всю нелепость идеи о подобной “новой тотальной сакрализации”, опровергаемой и всем содержанием Евангелий и посланиями Апостолов, где ясно говорится о “мире, лежащем во зле” и о новом сакральном космосе, грядущем не после Первого, но после Второго (!) Пришествия Христа. И если действительно можно говорить (как это делают некоторые авторы, в частности, Н. Бердяев), о некоторой преемственности русского коммунизма по отношению к Русскому Православию, то это может относиться только к “космистскому”, “пантеистическому”, “волшебно-материальному” Христианству, полностью отбросившему сущностную догматику и в эзотерическом (Рай-Полюс) и в экзотерическом (Творец-Творение) ее измерениях, и разработавшему особый тип материалистического и, в конечном итоге, атеистического мировоззрения, не имеющего к поддинному Христианству вообще ни малейшего отношения.

Такой же космизм есть и в буддизме Малой Колесницы, Хинаяне, где подчеркивается зеркальная и составная природа субъекта (как временного сгустка космических энергий, “дхарм”), который не обладает никакой духовной самостоятельностью (даже статусом субъекта — изгнанника). И именно эта ветвь буддизма может быть названа “мистическим атеизмом”. Однако в буддизме Ханаяны, в отличие от полноценной и законченной идеологии “Волшебная Материя”, отсутствует эволюционизм, обязательный для ортодоксального космизма, и это делает его несколько отличным от остальных типологически близких мировоззренческих форм.

Еще в одном мистическом учении крайне развит космистский аспект — этим учением является европейское масонство. Масонские доктрины, генетически восходящие к западным формам гностицизма, то есть к полярно-райской идеологии, на определенном историческом этапе были перетолкованы на космистский лад, подверглись атеизации и материализации. Масонское мировоззрение оказало огромное влияние на европейское сознание в целом, хотя, как правило, оно было более скрытым и подспудным, нежели прямое влияние Христианства. Постепенно в ХVIII-ом веке и особенно в ХIХ-ом веках масонство резко изменило свои духовные и идеологические ориентиры, и, сохраняя некоторые внешние атрибуты, полностью поменяло свое содержание на противоположное. С этого-то момента эволюционизм и пантеизм, материализм и космизм стали играть чрезвычайно важную роль в западной культуре и науке. Тот факт, что почти все видные деятели этой культуры и науки были членами масонских лож, обычно либо вообще упускается из виду, либо рассматривается как простая формальность, дань моде. На самом же деле масонство обладает фундаментальной доктриной, соответствующей особому типу религиозного сознания, которая не может не формировать специфическую позицию масонов. И многие культурные и научные события на Западе ХVII-го, ХVIII-го и ХIХ — го веков имели свои однозначные корреляты в модификациях масонских доктрин и статусов либо в отдельных ветвях масонерии, либо в масонстве в целом. Как бы то ни было, атеизация масонских статусов мгновенно повлекла за собой распространение европейского “ученого” космизма и эволюционизма — как в сугубо методологической, научной сфере, так и в форме нео-оккультных пантеистических по сути движений (теософия, оккультизм, нео-спиритуализм и т. д.).

Как полярно-райское мировоззрение может перетолковать любые религиозные формы в своем духе, так же и учение о “Волшебной Материи”, несмотря на свою сущностную анти-религиозность, может узурпировать религиозные формы для утверждения своих собственных принципов. Позиция же “Творец-Творение”, как правило, вообще избегает радикальной экзегетики религиозных доктрин, стремясь сохранить их в нетронутом, цельном виде даже ценой превращения их в реликтовую и безжизненную оболочку.

Суммируем теперь социально-политические позиции представителей трех выделенных нами принципиальных идеологий в последние столетия. Носители идеи “Рай-Полюс” выступают за новую райскую эсхатологическую Империю, образованную вокруг сверх-человеческого Вождя-Полюса (“Третий Райх” и “Fuhrerprinzip” германского национал-социализма); сторонники позиции Творец-Творение становятся на сторону умеренной демократии и либерализма, стремящихся сохранить социальное статус-кво автономных и “изгнанных из Рая” индивидуумов, не оставляя поиска утерянного Принципа, но и не настаивая на нем (особенно центрально-европейские демократические режимы и северо-американские штаты ХVIII-ХIХ вв.). И наконец, учение о “Волшебной Материи”, открыто и изначально атеистическое, проявилось в социалистических и коммунистических политических устройствах, чьи типы варьируются от абсолютного тоталитарного космизма корейского Чучхэ и камбоджийского пол-потовского эксперимента (где павловская идея о приобретенных рефлексах человеко-предмета получила самое широкое применение) до современной американистской и шведской модели “общества потребления”, где естественный грубый космос “примитивных социалистов” заменен индустриально-технологическим, искусственным, социализированным “космосом”— сбывшейся мечтой “мистического материалиста”.

Три выделенныые нами позиции позволяют объяснить определенные противоречия в истории идеологий, которые до сих пор многих исследователей приводили в недоумение. Во-первых, из нашей классификации ясно, что сущностно эти позиции несовместимы друг с другом и, будучи вовлечены в одну и ту же традиционную идеологическую форму, они непременно рано или поздно приведут к внутреннему конфликту, в котором каждая из этих позиций заявит о своей самостоятельности. Полярно-райское мировоззрение может довольно долго быть незаметным в общей картине христианской традиции, но рано или поздно объявляется альбигойский крестовый поход, и гностики-катары горят в огне своих христианских храмов, зажженных рукой носителей идеи “Творец-Творение”. Или, к примеру, социалисты могут сколь угодно долго быть неотличимы от либералов или умеренных демократов, ратуя почти за те же самые лозунги, но рано или поздно, если социалистам удастся захватить власть, на гильотину или в застенки ЧК в первую очередь отправляются именно демократы и либералы, принципиально несовместимые с идеей “служения Эволюции”, так как желающий сохранить статус-кво мешает прогрессу. И хотя костры и чекистские застенки — крайности, эти три типа идеологий на самом деле не могут не находиться в конфликте друг с другом, и рано или поздно это всегда проявляется тем или иным образом.

Здесь нам осталось разобрать еще один аспект: какие из трех типов прото-идеологий, Urideologien, как сказали бы немцы, принципиально несовместимы друг с другом, а какие могут входить друг с другом в альянс? В принципе, их соотношение не совсем равно-симметрично. Можно сказать, что Полярно-Райская идеология — это идеология абсолютно Правая, Творец-Творение — абсолютно Центристская, а Мистический материализм — абсолютно Левая. Причем слово “абсолютно” здесь призвано перевести эти определения из сферы конкретной политики в область ее метафизических истоков. Можно также продолжить это соотношение следующим рядом:

Абсолютно Правая — Субъект над Объектом;

Абсолютно Центристская — Субъект наряду с Объектом”;

Абсолютно Левая — Субъект под Объектом;

или

Абсолютно Правая — История как Упадок; необходимость мгновенной Реставрации; примат эсхатологии;

Абсолютно Центристская — История как Постоянство; необходимость сохранять баланс Духовного и Материального;

Абсолютно Левая — История как Прогресс; необходимость всемерно способствовать его продолжению и ускорению.

Эти метафизические ряды определяют и возможности коалиций между тремя позициями: Абсолютный Центр и Абсолютно Левая могут объединиться против Абсолютно Правой. (Например, союзные войска во Второй Мировой войне). Но для Абсолютно Левой Абсолютный Центр — это тоже “фашизм” (как например, сталинская пропаганда или концепции Новых Философов). Поэтому Абсолютно Левая несовместима с Абсолютным Центром и стремится его уничтожить. Иногда в борьбе против Абсолютного Центра Абсолютно Левая может заключить прагматический союз с Абсолютно Правой, но, как правило, он очень быстро рассыпается (пакт Риббентроп-Молотов и союз национал-большевика Лауффенберга с нацистом Штрассером в Германии в 3О-ые).

Все это позволяет, в частности, понять логику тех, кто сближает нацизм (Абсолютно Правая) с коммунизмом (Абсолютно Левая). Такое отождествление возможно только для человека Абсолютного Центра, сторонника концепции “Творец-Творение”. Любопытно, что такие прямо противоположные политически мыслители, как русский патриот И.Шафаревич и известный русофоб, еврей, советолог А. Безансон, несмотря на полное несовпадение практически во всех конкретных вопросах, проявляют удивительное единодушие в обоюдной ненависти к советскому социализму (Абсолютно Левая) и к германскому национал-социализму (Абсолютно Правая). Для И. Шафаревича и то и другое суть проявление суицидального, танатофильского, эсхатологического импульса в цивилизации, истоки которого он замечает уже у вавилонян, Платона, а позднее у катаров и анабаптистов. Подобное смешение полярно-райского элемента с “Волшебной Материей” характерно также для других русских патриотических авторов (Л. Гумелев, Ю. Бородай). То же мы видем и у А. Безансона, называющего и советских социалистов и германских нацистов носителями “маркионизма”, то есть выразителями анти-иудейских, анти-креационистских, гностических тенденций раннего Христианства, воплотившихся в фигуре ересеарха Маркиона. Средневековые эсхатологические движения рассматриваются как предвестники одновременно и коммунистических и нацистских режимов другим интересным политологом и историком, также евреем Коном. Так евреи-русофобы и русские патриоты обнаруживают единство метафизической идеологии за гранью крайней оппозиции их конкретно-политических взглядов. (Надеемся, что мы достаточно подробно объяснили сущностные аспекты метафизических корней идеологий, чтобы списывать подобное совпадение на случайность или неинформированность тех или иных авторов). Кроме того, нечто подобное можно сказать и о множестве других интеллектуалов, чья метафизика (подчас не осознаваемая ими самими) устанавливает принципиальные связи там, где конкретика политики предполагает непокрываемый разрыв.

Говорить о возможном балансе или гармонизации этих трех протоидеологий на основании исторических данных невозможно, так как в реальности относительная гармония возникает только тогда, когда бразды идеологического правления захватываются носителями какой-то одной из этих позиций при подавлении или, по меньшей мере, при оттеснении на периферию остальных. Все рецепты по их примирению утопичны и несбыточны и, кроме того, любопытно, что подобные инициативы исходят только из среды космистов, которые настолько убеждены в разумности и, главное, позитивности эволюции, что могут дойти и до оправдания необходимости препятствий эволюции в целях самой эволюции (именно к этому сводятся некоторые нео-масонские проекты определенных мондиалистских организаций, Римского Клуба, Трехсторонней комиссии и т. д., а также некоторые концепции Т. де Шардена, предлагающие объединить демократов, фашистов и коммунистов в единой политической системе).

С другой стороны, в истории между этими тремя типами прото-идеологий существует некоторая последовательность. Так, чем глубже в древность, тем отчетливей и “тоталитарней” тип Абсолютно Правой идеологии, полярно-райский комплекс. Позднее, хотя также в древности, начинает преобладать тип “Творец-Творение”, получивший наиболее ярко выраженную доктринальную форму в позднем Иудаизме и других авраамических религиях. (Хотя и в этот период “тотальности” структуры “Творец-Творение” циклически проступают полярно-райские тенденции, но уже как стремление к “Революции Справа”, окрашенной все повышающимся эсхатологизмом) и, наконец, в Новое и Новейшее время наибольшее распространение получили Абсолютно Левые тенденции, захлестывающие и денатурирующие рудименты предыдущих традиционных форм (космистское Христианство, космистские Индуизм и Буддизм, социал-демократия, атеистическое нео-масонство, просвещенный Иудаизм и т. д.). Но и при доминации идеи “Волшебной Материи” Абсолютный Центр и Абсолютно Правая позиции никогда не стираются окончательно, и при первом удобном случае накопленные ими опозиционные энергии выливаются в теократическую или полярно-райскую революцию. Таким образом, несмотря на смену периодов властвования, наши три тенденции или типа мировоззрения не могут быть ни слиты, ни сокращены в числе, хотя, напротив, возможности внешних обличий, которые они могут принимать в конкретной истории в зависисмости от обстоятельств не ограничены. И однако самые сложные синкретические модели, призванные перемешать между собой элементы Абсолютно Правой, Абсолютного Центра и Абсолютно Левой, не могут избавить инициатора подобного предприятия от сущностной и неизменной принадлежности к какойнибудь одной из прото-идеологий, чьей идео-вариацией, инобытием и будет данная синкретическая модель.

Не желая ставить точку на ноте полной относительности и плюральности, мы хотим выразить свое убеждение, что тайна истории мировых идеологий все же имеет свое однозначное разрешение, и что рано или поздно какая-то одна из наших трех метафизических позиций вскроется как единственно подлинная и единственно истинная. Однако, какая именно — покажет время.

Статья написана в 1988 г., впервые опубликована в журнале «Милый Ангел» № 1, 1990

Продолжая разработку конспирологических тем, нашедших свое отражение в книге «Конспирология» и отчасти в других наших публикациях, мы столкнулись с необходимостью дополнить наиболее общую классификацию «заговоров» еще одной моделью. Эта модель не является совершенно самостоятельной, и определенные ее аспекты связаны с геополитическими, сакрально-географическими, этническими и религиозными факторами, о которых мы упоминали ранее. Поэтому данную модель нельзя рассматривать в отрыве от предшествующего материала. Но, с другой стороны, быть может, именно в ней многие вопросы, оставшиеся без ответа и уточнений в предыдущих схемах, смогут найти свое полное и законченное истолкование.

Данная конспирологическая картина выкристаллизовывалась постепенно, в ходе исследования более широких метафизических и богословских тем, а также некоторых исторических закономерностей. В конечном счете, речь здесь идет, в первую очередь, о наличии двух полярных по отношению друг к другу мировоззрений, о двух метафизических подходах к осмыслению изначальной структуры реальности. Если бы мы не обнаружили следы невидимой борьбы этих двух мировоззрений в самом сердце наиболее могущественных и влиятельных оккультных организаций и тайных обществ, можно было бы ограничиться лишь вычленением особых метафизических тенденций или богословских толкований, что заставило бы нас обратиться к иной, неконспирологической, более привычной форме исследования. Но поскольку данный метафизический дуализм воплотился именно в тайные общества и секретные ордена, мы должны все же говорить о конспирологии и сугубо конспирологическом исследовании. И тем не менее, так как речь идет о глубоких метафизических проблемах, мы вынуждены будем сделать определенный экскурс в область метафизики и истории религий, без чего последующие выводы покажутся необоснованными и неубедительными.

Одной из важнейших проблем для понимания различия между сакральными традициями, для их сопоставления друг с другом и их сравнения, является проблема «космогонии», изначальной сакральной догмы о сущности происхождения мира, о специфике возникновения Вселенной. В этом отношении каждая традиция имеет свои версии, выраженные, как правило, символическим языком — через мифы, образы, особые сакральные сюжеты. Каждый космогонический миф и похож и не похож на другие, и сама классификация "мифов о происхождении мира" представляет собой довольно большую проблему для историков религий — проблему, которая еще не получила своего исчерпывающего решения.

Как бы то ни было, одним из фундаментальных критериев в оценке «космогонического» догмата является деление всей совокупности "мифов о возникновении Вселенной" на две основополагающие категории — на мифы о творении и мифы о проявлении.

Традиции, утверждающие в начале всего факт творения, называются «креационистскими», от латинского слова «creare», т. е. «создавать», «творить». Креационистская доктрина в самом общем виде усматривает в истоке Вселенной определенный и единовременный акт Высшего Существа или Высшего Принципа, который из некоторой подручной субстанции (или "из ничего", ex nihil — как в самой законченной и развитой креационистской доктрине) образует мир, его структуру и существ его населяющих. При таком метафизическом подходе Творец всегда остается отдельным от своего Творения, как ремесленник, создавший произведение искусства, остается внешним по отношению к произведению искусства существом, хотя и передавшим часть своей творческой потенции бывшему ранее бесформенным веществу. Креационизм может быть описан в самых разнообразных мифах и символах, но его сущность остается всегда постоянной. Она сводится к утверждению неснимаемого качественного различия между Творцом и Творением — различия, которое ничто из Творения не способно преодолеть или превозмочь. Безусловно, у Творца и Творения могут быть самые разнообразные отношения — от взаимной любви до взаимной ненависти, но суть их всегда остается одной и той же: это отношения двух строго различных вещей, принципиально не способных к слиянию (как не способен мастер слиться со своим произведением). Креационистское видение реальности предполагает неснимаемый метафизический дуализм, который сохраняется всегда и в любой ситуации, независимо от ценностной оценки того или иного члена основной пары. Можно признавать за Творцом полноту реальности и считать Творение миражем и иллюзией, но все равно это нечего не изменит в общем понимании действительности в рамках этой концепции.

Другой основополагающей доктриной о происхождении Вселенной является идея проявления. «Проявление» по-латински «manifestatia», от глагола «manifestare», «проявлять», «проявляться»; отсюда и общее название такого мировоззрения — «манифестационизм», "учение о проявлении". Сущность «манифестационизма» заключается в том, что это мировоззрение рассматривает возникновение Вселенной как обнаружение определенных аспектов Бога, Принципа, Первоначала, как особую возможность существования божественного мира через самооткровение и самообнаружение. Манифестационизм принципиально отказывается рассматривать появление мира как одноразовое событие и как акт создания какой-то одной сущностью принципиально другой вещи, строго отличной от нее самой. Мир в манифестационизме видится как продолжение Бога, как развертывание его качеств по всем возможным метафизическим направлениям. В манифестационизме нет ни Творца, ни Творения; нет отдельно Бога и отдельно мира. Обе категории здесь сущностно тождественны, хотя, естественно, Бог не просто приравнивается целиком к миру; между проявленными (мир) и непроявленными (самость Бога) аспектами Принципа существует определенная иерархия, определенная, подчас парадоксальная, система соотношений. Но сущность манифестационизма заключается в утверждении принципиального единства мира и его Причины, утверждение соприсутствия Причины в мире, акцентирование конечной иллюзорности всякого разделения. Манифестационизм есть метафизическое мировоззрение, основанное на догме принципиальной недвойственности, нон-дуализма.

Самым классическим вариантом креационистской доктрины является авраамическая традиция, и в первую очередь, иудаизм. Именно в иудаизме креационистский подход является доминирующим, четким выделенным и пронизывающим всю структуру иудейской религии, иудейской мифологии и иудейского отношения к реальности. В богословской традиции христианства догмат о «творении» был также принят вместе с канонизацией "Ветхого завета", и на этом основании христианство обычно причисляют к «авраамическим» религиям (о креационизме в христианстве мы поговорим подробнее несколько ниже). И наконец, последней «авраамической» традицией является ислам, в котором креационистский аспект выражен не менее ярко и вседавлеюще, нежели в иудаизме. Таким образом, креационизм характерен для всех тех традиций, которые имеют откровенно «религиозный» характер, и уже сам термин «религия», от латинского «religio», дословно «связь», предполагает наличие двух полюсов — того, кого связывают (Творение или избранная, благая часть Творения, общность верующих, верных) и того, с кем связывают (Творец, Бог-Создатель). Согласно Рене Генону, никакие другие традиции, кроме «авраамических», строго говоря, нельзя причислить к разряду «религий», именно на том основании, что там отсутствует изначальный креационистский дуализм. Любопытно заметить, что по своему происхождению все три классические креационистские религии имеют однозначно семитское расовое происхождение, и неоднократно замечено, что креационистская модель понимания реальности неразрывно связана именно с семитской ментальностью, для которой сугубо «религиозный» дуализм присущ изначально и внутренне.

Однако не только классические религии авраамического происхождения имеют креационистский характер. Помимо законченных и полноценных теологических моделей, свойственных трем «авраамическим» религиям, существуют и другие креационистские версии, присутствующие в мифологиях многих архаических, чьи традиции давно утратили интегральный характер и существуют в качестве «ризидуальных», «остаточных», фрагментов. Гейдар Джемаль однажды весьма справедливо заметил, что креационистские мотивы помимо семитов присутствуют у некоторых африканских несемитских, архаических народностей. Евгений Головин, в свою очередь, указал на тот факт, что креационистский подход свойственен большинству мифологий темных рас, кольцом располагающихся вокруг зон компактного расселения индоевропейских народов, а также древних народов, имеющих полярное и гиперборейское происхождение (в частности, индейцы Северной Америки, некоторые этносы Северной Африки, Евразии и даже Океании). Иными словами, лишь законченный и интегральный креационизм является авраамическим, тогда как иные формы такого же взгляда на космогонию, встречающиеся во многих других традициях — Африки, Латинской и Центральной Америки, Азии, Океании и т. д. — фрагментарны и архаичны.

Манифестационизм также имеет множество разнообразных форм. Наиболее последовательной и законченной, интегральной манифестационистской доктриной является индуизм, и особенно его адвайто-ведантистская ветвь. Адвайто-ведантизм и учение Упанишад представляют собой классический, парадигматический образец "космогонии проявления", где эксплицитно и ясно утверждается сущностное единство Принципа и мира, а иллюзией считается не сам мир, но «невежество», «авидья», заставляющее людей впадать в оптический обман и рассматривать Принцип и Вселенную как раздельные, отличные друг от друга вещи. Из глобальных традиций манифестационистской является также буддизм и китайская традиция, как в ее экзотерической (конфуцианской), так и ее эзотерической (даосской) части. Безусловно манифестационистским было большинство индо-европейских традиций, совокупно называемых язычеством. Греческая, иранская, германская, латинская, кельтская и славянские мифологии характеризовались подчеркнутым манифестационизмом. В них мир представлялся сотканным из божественных энергий, называемых "богами или «духами», которые составляли совокупно единый живой сакральный мир, в котором постоянно проявлялись высшие метафизические принципы. Конечно, разные традиции и в разные эпохи выражали манифестационистскую идею подчас с определенными погрешностями, не всегда осознанно и ясно, но манифестационистский дух был отличительной чертой индо-европейской сакральности даже в те периоды, когда эта сакральность деградировала и нисходила к своим наиболее грубым и упрощенным формам. Можно было бы, по аналогии с семитским характером «креационизма», определить манифестационистский подход как сугубо «арийский», если бы не наличие манифестационистских воззрений у некоторых неарийских народов и, в первую очередь, во многих вариациях сакральных доктрин желтой расы — в частности, у китайцев, тюрок, монголов, японцев и т. д. С другой стороны, Генон утверждал, что народы, принявшие суннитский ислам (а в большинстве это семиты, негры и тюрки), имеют некие общие ментальные установки условно «семитского» или «креационистского» направления. Можно предположить, что у желтой расы Евразии манифестационизм является следом древнего влияния арийских народов, хотя данная гипотеза нуждается в подробных доказательствах, привести которые в данной работе мы не имеем возможности.

Чтобы не входить в подробности при разборе конкретных вариаций тех или иных космогонических теорий, возьмем в качестве образца полноценных и аутентичных доктрин адвайто-ведантистскую версию индуизма (полноценный метафизический манифестационизм) и иудейскую традицию (полноценный метафизический креационизм, «авраамизм» по преимуществу). В этих двух традициях воплотились наиболее полноценные, развитые и достоверные версии двух точек зрения на происхождение Вселенной со всеми вытекающими из этих базовых установок сакральными пропорциями и ритуальными и символическими доктринами и т. д. Безусловно, обе эти традиции признают Высший Принцип, Бога, утверждают понимание мира как второстепенной по отношению к Богу реальности (как бы различно ни понимали они эту второстепенность — принципиально снимаемую в индуизме и принципиально неснимаемую в иудаизме), настаивают на ценностном превосходстве не близкого, а далекого, не дольнего, но горнего, не горизонтального, но вертикального. В основе обоих традиций лежит почитание Принципа и организация жизни в соответствии с божественными предписаниями, данными в Откровении. Интеллектуальная сторона обоих традиций предельно развита и покрывает весь спектр основополагающих метафизических и философских вопросов, исходя из применения к конкретным модальностям универсальных принципов, лежащих в основе данных традиций. Поэтому большинство манифестационистских традиций удобно сопоставлять именно с индуизмом и адвайтой, так как именно индуизм является наиболее целостным мировоззрением арийского типа. То же самое справедливо и в отношении сравнения креационистских доктрин с иудаизмом, который эксплицитно разрабатывает весь спектр метафизической проблематики, вытекающей из креационистских установок. Хотя в надо заметить, что преимущество иудаизма над другими креационистскими учениями не так однозначно, как в случае индуизма, поскольку существует полноценная, развитая и целостная исламская теология, способная соперничать с иудейством во многих аспектах по степени доскональной проработки многих богословских и мировоззренческих проблем. Неслучайно в рамках «авраамических» традиций именно древнееврейский и арабский языки рассматриваются как "сакральные языки" в полном смысле слова[2].

Индуизм и иудаизм в их полноценном и аутентичном виде можно рассматривать как две парадигмы, соответственно, манифестационизма и креационизма. Но для того, чтобы лучше понять последующие и уже чисто конспирологические рассуждения, необходимо в общих чертах проследить тот путь деградации, который прошли оба этих мировоззрения в процессе общего ухудшения качества космической среды в последние тысячелетия. Сам факт этой деградации признается всеми сакральными традициями без исключения (и манифестационистскими и креационистскими), так как различие в метафизической перспективе не затрагивает сферу описания механизма функционирования реальности, остающегося в целом довольно схожим во всех сакральных учениях. Так, Традиция в широком смысле утверждает необходимость однонаправленной и ускоряющейся деградации реальности, космической среды. В человеческом мире это проявляется через деградацию самой традиции, утрачивающей постепенно свои глубинные отличительные черты.

И манифестационизм, и креационизм вырождаются, поскольку подчиняются общим законам реальности. Однако крайне важно отметить тот факт, что эта деградация совершается по различной в обоих случаях траектории и приводит, в конечном итоге, к столь же различным результатам. Вырождение манифестационизма — это одно. Вырождение креационизма — совершенно другое. Именно некоторое внутреннее единство и постоянство манифестационистской парадигмы на всех этапах ее вырождения, и такое же единство и такое же постоянство парадигмы креационистской составляют сущность конспирологической модели, лежащей в основе фундаментальных трансформаций человеческой цивилизации за последние тысячелетия. Манифестационизм и креационизм радикально отличаются друг от друга и тогда, когда мы имеем дело с их чистыми проявлениями, и тогда, когда они доходят до своих низших, деградировавших, пародийных, фрагментарных и обрывочных форм.

Наметим в общих чертах этапы вырождения обоих космогонических позиций.

Манифестационизм чаще всего вырождается в имманентизм, имеющий разные версии — от паганизма, пантеизма до "натурализма и "магического материализма". Если брать адвайто-ведантизм за один полюс (полюс аутентичности) и «материализм» за второй полюс (полюс предельного вырождения), то где-то между ними будет располагаться «эллинизм» ("платонизм" и "неоплатонизм"). Если индуизм строго утверждает совершенную неизменность Принципа, на который процесс проявления совершенно не влияет, а "магический материализм" вообще отвергает существование Принципа, считая низшую материальную субстанцию Вселенной основой динамических витальных процессов, то для «эллинской» философии (и ярче всего это проявилось в неоплатонизме), как правило, процесс проявления описывался в терминах «эманационизма», т. е. возникновения Вселенной как субстанции, «источенной» из высшего Принципа и следовательно единосущной по отношению к нему. В такой неоплатонической картине заложена некоторая двусмысленность, так как факт «эманации» подразумевает «умаление» Принципа, его «трансформацию» в процессе самопроявления, что противоречит основному метафизическому постулату о Вечности и Неизменности Первоначала (что однозначно и недвусмысленно утверждается в индуизме). Итак, можно условно представить схему вырождения манифестационизма на трех этапах:

1) полноценный манифестационизм (индуизм, адвайто-ведантизм);

2) учение об эманациях ("эллинизм", "неоплатонизм");

3) пантеистический материализм (от магии до современной физики).

Креационизм имеет свою логику деградации. Она развивается по логике от иудейского авраамизма через механицизм, восприятие Вселенной как механизма, вплоть до рационализма и атеизма. Если на всех этапах своего вырождения манифестационизм сохраняет привкус отношения ко Вселенной, как к чему-то сущностно живому, сакральному, органическому и пропитанному особыми духовными или в худшем случае «витальными» энергиями, то креационистский подход, напротив, характеризуется отношением ко Вселенной как чему-то мертвому, искусственному, механическому, движимому внешним, посторонним усилием. Манифестационизму всегда присуще «холистское» отношение к миру — такое отношение, при котором каждый элемент реальности рассматривается как нечто законченное, «цельное» ("холизм" от греческого слова "целый"), не подлежащее интеллектуальному расчленению. При этом такой «холизм» может иметь и негативный характер, ярко проявляющийся в «политеизме» и «фетишизме», т. е. в таких случаях, когда люди начинают почитать как самостоятельное и самодостаточное нечто второстепенное и не первичное. Креационизму свойственна другая крайность. Он отказывается видеть единство даже там, где оно действительно присутствует (на метафизическом уровне), но это расчленяющий, вивисекторский, анатомический и аналитический подход по мере вырождения может распространяться на все вещи без исключения, в том числе и на сами постулаты религиозного креационизма. Так критический рационализм как последняя стадия вырождения креационизма, в конце концов, обратился против догм самого "Ветхого Завета", отказавшись от всех богословских постулатов «авраамизма» и утвердив в центре мертвой Вселенной холодного и бесстрастного человеческого индивидуума, наделенного лишь критическим разумом. Промежуточным вариантом между креационизмом и атеистическим рационализмом можно назвать «позитивистский» тип ученых эпохи Возрождения, сочетавших верность определенным религиозным постулатам и страсть к механическому рассудочному исчислению окружающей реальности. Итак, можно выделить в креационистской идеологии три аспекта:

1) полноценный креационизм (иудаизм, «авраамизм», ислам);

2) усеченный креационизм ("механицизм", начало «позитивистской» науки);

3) рационализм, атеизм.

Важно отметить, что конечные продукты вырождения манифестационизма и креационизма, хотя и названы терминами, ставшими почти синонимами, на самом деле являются весьма различными категориями, так как "магический материализм" настаивает на отношении в миру как к живой реальности (материя для него «волшебна» и "жива"), тогда как «рационализм», напротив, относится к миру, как предмету, как к аппарату, как к механической и мертвой системе, все процессы которой подлежат строгим рациональным установкам.

Манифестационизм и креационизм являются противоположными подходами к постижению реальности и в том случае, когда речь идет о полноценных и чистых формах этих мировоззрений, и тогда, когда их ясность замутняется и даже тогда, когда они вырождаются до последней стадии, почти теряя сходство с изначальной и подлинной парадигмой. Но на всех этих этапах идет динамичное противостояние между этими основополагающими установками, простираясь от религиозных войн, богословских диспутов и догматических споров вплоть до профанической культуры, научных доктрин и политических коллизий современности. Спиритуальное и метафизическое содержание этих двух позиций постепенно «выветривается», «теряется», «забывается», отходит на второй план. Но сущность типологического отношения человека к миру, противоположного в обоих случаях, остается практически неизменной. Это постоянство и делает манифестационизм и креационизм не только сакральными и космогоническими, но именно конспирологическим и категориями, объясняющими тайную подоплеку многих цивилизационных процессов, не зависимо от того, разворачиваются ли они в сакральном или профаническом контексте.

Христианство принято относить к «авраамическим» традициям, и, следовательно, оно должно носить креационистский характер. Действительно, в никейском символе Веры прямо говорится о "Боге, Творце небу и земли", что однозначно подтверждает приверженность христианства иудейской теории Творения. Пояснение в первом пункте символа Веры относительно того, что Бог-Отец, первое лицо святой Троицы, является одновременно Творцом, т. е. тем самым Богом, о котором идет речь в "Ветхом Завете", было принято именно как антигностический аргумент, так как христианские гностики (в частности, Маркион) часто противопоставляли христианского Бога-Отца иудейскому Богу-Творцу.

Но на самом деле вопрос относительно креационизма христианской традиции является более сложным. Многие проницательные историки раннего христианства — в частности, Ю. Николаев, В. Лосский, о. Г. Флоровский и т. д. — ясно показали, что сам процесс становления сугубо православной христианской догматики проходил в жестокой борьбе двух идейных течений. Эти два течения можно определить как «иудео-христианство» и «эллинохристианство». Флоровский говорит о "антропологическом максимализме" (= "иудео-христианство") и "антропологитческом минимализме (= "эллино-христианство"). Можно сказать, что вся полемика относительно догмата о Троичности, о христологических дефинициях, о Воплощении, о совмещении в Христе двух природ и двух «воль», о «теотокос» (Богородице) и т. д. протекала именно между двумя крайними полюсами христианской доктрины, и в каждый последующий момент истории догматических постановлений каждая из этих двух позиций принимала новую форму в зависимости от конкретного богословского вопроса, выступавшего на передний план. Собственно говоря, эта борьба была ничем иным как борьбой манифестационистского и креационистского подхода в рамках одной и той же традиции, стремившейся совместить обе позиции без того однако, чтобы ясно разграничить сферу их иерархической соподчиненности.

Прежде чем, продолжить разбор догматических споров в раннем христианстве, укажем на то обстоятельство, что в рамках самих откровенно креационистских традиций всегда существовали особые течения, называемые эзотерическими или инициатическими, где, как правило, доминировал именно манифестационистский подход. Однако, такой подход не выражался как особая религиозная доктрина, противопоставленная внешнему креационистскому богословию. Речь шла скорее о манифестационистской интерпретации внешних религиозных догм, и эта интерпретация открывалась не всем верующим, но лишь избранным, прошедшим особые инициатические ритуалы и допущенным до тайного знания. В исламе совокупность таких эзотерических организаций получило название «суфизм», а точнее «ат-тасаввуф». Кроме суфийского эзотеризма в исламе существовало и особое экзотерическое направление, в котором многие основы мусульманской традиции истолковывались также в манифестационистском ключе. Речь идет в данном случае о шиитском исламе, и особенно о исламе иранском. В данном случае логично отнести этот факт за счет специфики арийской ментальности иранцев, резко отличающейся от общесемитского мышления. (В принципе, можно предположить, что суфийские ордена также определенным образом связаны с наличием в рамках семитского, африканского, тюркского и др. населения, исповедующего ислам, определенных групп, имеющих древнее арийское, индоевропейское происхождение или, по меньшей мере, групп, затронутых в предшествующие эпохи спецификой арийского спиритуального влияния.) Но во всех случаях манифестационизм локализован в исламе в области эзотеризма и практически никогда за границы этой области он не выходит (единственное исключение — крайние шииты, исмаилиты, у которых эзотеризм тяготеет в внешнему альтернативному общепринятому догматическому выражению)[3].

В рамках иудаизма также можно встретить эзотерические организации, чьи взгляды резко контрастируют с ортодоксальным креационистским подходом экзотерического иудаизма. Это круги — «Меркаба-гностики» (последователи пророка Иезекииля), ессейские общины, средневековые каббалисты, восточно-европейские секты хасидов и т. д. Хотя в иудаизме нет такого гармоничного сочетания между эзотеризмом и экзотеризмом как в исламе, и соответственно, нет такой строгой иерархии между креационистским и манифестационистским подходами, все же нечто аналогичное присутствует и здесь: эзотеризм тяготеет к манифестационистской перспективе, а экзотеризм настаивает на радикальном креационизме. Еще одна особенность иудейского эзотеризма в том, что манифестационизм практически никогда не доходит даже до «эманационистской» модели, и привкус креационизма, восприятие Вселенной, как хитроумного механизма встречается даже в самых радикальных и схожих с манифестационизмом пассажах каббалы. Иудаизм является креационизмом по преимуществу, и поэтому даже самые эзотерические его аспекты не доходят даже приблизительно до полноценного и ясно сформулированного манифестационизма. В частности, и в каббале и в меркаба-гнозисе практически отсутствует инициатическая идея тождества Субъекта и Бога, выраженная как в адвайто-ведантистской формуле "Атман есть Брахман", так и в суфийской максиме "тот, кто знает самого себя, знает своего Господа". Трансцендентное измерение субъекта вообще никогда не затрагивается в иудаизме, и даже в его наиболее внутренних и инициатических аспектах.

Теперь вернемся к христианской догматике. Дело в том, что становление этой догматики никогда четко не различало эзотерический и экзотерический уровень, и все споры в отношении формулировок символа Веры носили некий смешанный характер, где эзотерические и экзотерические мотивы переплетались между собой настолько плотно, что часто разделить их было довольно трудно. На это обстоятельство неоднократно указывал Рене Генон, утверждавший, в частности, что христианская традиция вообще изначально была чисто эзотерической (в отличие от ислама и иудаизма), и следовательно, в тот момент, когда по провиденциальным и циклическим законам христианство должно было выступить на историческую арену в качестве экзотерической традиции, оно вынуждено было привлечь в качестве экзотерических норм элементы иных нехристианских традиций — в первую очередь традиций римской империи, романское право, совместив их с некоторыми аспектами ветхозаветных норм, и адаптировав всю совокупность к основополагающей сугубо христианской духовной ориентации. Кстати, такое объяснение, предложенное Геноном, делает многие темные моменты становления христианской традиции как исторической традиции Запада вполне логичными и понятными.

Итак догматические споры в ранне-христианской церкви постоянно возобновлялись в связи с метафизическим конфликтом между сторонниками манифестационизма и сторонниками креационизма.

В книге Ю. Николаева "В поисках за божеством" (С.П. 1913)[4] дан блестящий и объективный анализ этой важнейшей метафизической полемики, начавшейся с гностиков и закончившейся утверждением никейского символа (хотя, на самом деле, это метафизическое противостояние продолжается подспудно и до сих пор). Николаев противопоставляет «эллинскую» линию в христианстве линии «иудейской». Главной символической фигурой «эллинской» линии являлся св. апостол Павел, называемый в традиции "апостол языков", так как он проповедовал Евангелие преимущественно среди неиудеев. Но не просто факт обращения к неиудеям сделал его "апостолом языков". Само богословие Павла решительным образом порывало с иудейской метафизической традиции, объявляя о начале совершенно новой метафизической эпохи, "эры Благодати", которая сменила собой ветхозаветную "эру Закона". При этом апостол Павел утвердил совершенно отличную от иудаизма религиозную онтологию, новое христологическое видение Вселенной, которое имело в себе черты эсхатологического возрождения Изначальной Традиции, и фактически восстанавливало все пропорции, свойственные сугубо "манифестационистскому" видению. Богословие Павла было совершенно арийским по своему духу. Согласно его интерпретации Воплощения Бога-Слова, этот спасительный для мира и человечества факт означал "усыновление Творения", т. е. переход от отношений «Тварь-Творец» (свойственного креационистской оптике иудаизма, "эры закона") к отношениям «Сын-Отец». Сущность Вселенной в теологии Павла божественна, так как Вселенная есть ничто иное как манифестация Слова, а Слово само есть Бог. Единственной особенностью «эллинской» метафизики христианства Павла было то, что оно не отрицало креационистскую перспективу как таковую (как, к примеру, индуистская или языческая традиции), но считало эту традицию исторически и эсхатологически преодоленной. Видение сакральной истории у Павла таково: вначале мир создается Словом и Святым Духом как райское проявление (манифестационистская перспектива). Потом наступает период отчуждения и "эра Закона", "сень законная". Это — пост-райские состояния онтологии, эпоха «отчуждения», для которой справедливо креационистское соотношение Вселенной и Бога. И наконец, в конце времен, приход Слова во плоти восстанавливает изначальные пропорции, на место Ветхого Адама становится Новый Адам, и все человечество и вся Вселенная, облекшись в Христа, возвращается в мир благодати, во Вселенную Святого Духа, неотчужденную и неотчуждаемую от Принципа. В такой особенности христианской диалектики заложена основа всего гностического понимания мира. Гностики, в полном соответствии с богословием Павла, признают справедливость креационистской перспективы (в отличии от тех манифестационистских традиций, которые остались в стороне от тесного контакта с креационистской догматикой), но при этом оценивают "эру Закона" как нечто негативное, ненормальное, патологическое. Эта ненормальная ситуация отчужденных отношений «Творец-Творение» должна окончиться в конце времен, когда Божественный Спаситель отменит креационистскую "концентрационную вселенную" и установит новую манифестационистскую реальность, "эру благодати". Гностики доводили эту диалектическую картину до предельного выражения, утверждая различие и даже антагонизм между «Богом-Творцом» ("злым демиургом", "демоном-узурпатором") и «Богом-Отцом», "Благим Богом", пославшим своего Сына, Христа Спасителя для избавления "сынов света" из темницы "злого демиурга". Конечно, у крайних гностиков — Маркиона, Валентина, Василида и т. д. — критика креационизма была радикальной и непримиримой, в отличие от самого апостола Павла и других христианских богословов, остававшихся в лоне ортодоксии, но важно отметить сущностное единство манифестационистского мировоззрения в рамках христианской доктрины. Причем то, что было в последствии признано «ересью», являлось, как правило, лишь радикальным и бескомпромиссным выражением и изложением тех тенденций, которые существовали и в рамках ортодоксии, в более сглаженном и менее акцентированном виде. Итак одной из доминирующих тенденций в раннем христианстве была "эллинско-манифестационистская" линия. После разгрома гностицизма она отнюдь не исчезла, проявляясь сначала в монофизитских, а позднее монофелитских тенденциях. Монофизиты считали, что божественная природа Сына поглощает и целиком растворяет в себе человеческую природу Иисуса-человека, подчеркивая сугубо божественную сторону Воплощения[5] (тем самым, весомость и самостоятельность «тварной», «человеческой» стороны Христа умалялась и сводилась почти на нет в соответствии с общей логикой манифестационистов, отказывающихся, в конечном итоге, строго разделять Божественный и Вселенский принцип, так как Вселенский принцип — в христологических спорах его замещает человеческая природа Спасителя — с их точки зрения не имеет самостоятельного существования). Монофелиты позднее, признавая в отличие от монофизитов, две природы в Христе, выражали ту же манифестационистскую тенденцию, утверждая наличие в Нем единой, божественной воли.

Помимо апостола Павла гностические и манифестационистские доктрины выбирали своими предпочтительными авторитетами апостола Иоанна Богослова и апостола Андрея. Некоторые гностические круги выделяли также апостола Филиппа, апостола Фому и Марии Магдалену в качестве носителей особой закрытой линии христианского эзотеризма. Позже именно к этим фигурам обращались те христианские эзотерики, религиозные реформаторы и ересиархи, которые и после утверждения никейского символа продолжали явно, тайно или полутайно отстаивать те же самые манифестационистские принципы, что и их «отлученные» и «анафемствованные» предшественники.

"Эллинское" христианство особенно широко развивалось на Ближнем Востоке, в Каппадокии, Анатолии, Александрии и Греции. То есть там, где в той или иной степени существовала развитая «эллинская» культура, вбиравшая в себя местные сакральные формы в поисках синтеза. В христианском богословии Павла множество спиритуальных и инициатических течений «эллинского» мира нашли свое богооткровенное завершение, подтвердившее и «опечатавшее» божественной Благой Вестью духовные чаяния и эсхатологические ожидания представителей многих древних традиций, большинство которых прямо или косвенно имело гиперборейское, арийское происхождение (либо через Индию и Иран, либо через греков, либо через более древние волны миграции арийских племен на Ближний Восток)[6].

Противоположной линией в христианской догматике была иудео-христианская тенденция, получившая свое наиболеее полное выражение в течении «эбионитов». Основной акцент «эбионитские» христиане делали на креационистском истолковании пришествия Христа, который с их точки зрения был последним из череды пророков, т. е. боговдохновенным человеком, посланным Богом-Творцом для исправления нравов избранного народа и для объявления о спасении Израиля. Эбиониты были очень близки к зелотам, иудейской националистической группировке, стремившейся освободиться от политического контроля Рима.

Эбиониты или иудео-христиане полностью отрицали все богословие апостола Павла. Они считали, что иудейский закон не отмененен, что спасение предназначено только иудеям и никак не «эллинам» (т. е. всем неиудеям), что необходимо соблюдение всех иудейских обрядов (начиная с обрезания), что Христос не Бог и не Сын Божий, а человек, что Бог един, и никак не троичен, что реальность остается принципиально той же самой, несмотря на пришествие Христа и т. д. В целом к эбионитам были близки «ессеи», крайняя аскетическая иудейская секта.

Фактически иудео-христианство ничем не отличалось от ортодоксального иудаизма, кроме утверждения, что мессия, обещанный пророками уже пришел и что эсхатологическая эпоха для Израиля уже началась.

Эбионитская община состояла из учеников Иоанна Крестителя (позже они отделились в особую секту — мандеев, почитающих Иоанна Крестителя и отвергающих Христа), зелотов, ессеев и некоторых апостолов. Центральной фигурой креационистского направления в раннем христианстве был апостол Иаков, брат Господень, бывший главой иерусалимской христианской общины. Именно Иаков в "Деяниях Апостолов" укоряет апостола Петра в том, что он согласился с мнением апостола Павла о возможности принятия в христианскую церковь неиудеев. Именно к этой иудео- христианской тенденции примыкал и апостол Петр (Симон Зелот), ставший основателем Римской церкви и центральной фигурой католической традиции.

В отношении апостола Петра Ю. Николаев приводит крайне важную деталь из ранне-христианской жизни. По его утверждению многочисленные раннехристианские легенды, которые повествуют о о духовном противостоянии апостола Петра и Симона Мага, о обоюдных чудесах и финальной победе Петра, в изначальном варианте вместо фигуры Симона Мага говорили об апостоле Павле, противопоставлявшемся апостолу Петру. В первые века церкви Петр и Павел рассматривались как антагонисты, как выразители противоположных метафизических и онтологических взглядов, и лишь впоследствии церковь по историко-политическим соображениям постаралась скрыть и замаскировать это противоречие, перенеся всю тяжесть анафемствования на заведомых еретиков, таких как Симон Маг или гностики. Как бы то ни было, само сочетание Петра и Павла, которое часто повторяется в названии соборов, мест и городов, с точки зрения христианской догматики говорит о совмещении, наложении друг на друга манифестационистской (апостол Павел) и креационистской (апостол Петр) точек зрения. Кстати, именно такое решение закреплено и в никейском символе Веры, где Первое лицо Троицы именуется и Творцом (иудео-христианское понимание) и Отцом ("эллинское", гностическое понимание). Но тем не менее, искусственное примирение этих двух позиций ничего не изменило в напряженности внутренней духовной борьбы.

Эбионитская линия позже воплотилась в арианской ереси. Арий утверждал как и иудео-христиане лишь человеческую природу Христа, хотя и не настаивал на необходимости соблюдения иудейских обрядов. Как бы то ни было, дух арианства основывался на креационистском видении Вселенной, где человеку отводилась роль духовного восхождения по тварным степеням и достижения аскетического самосовершенствования без возможности радикального преображения человеческой природы в Природу Божественную. Арианство отрицало Троичность Божества и примыкало к общей иудео-христианской метафизике унитаризма, креационистского семитского Единобожия.

Позже смягченный вариант арианства воплотился у ересиарха Нестория, который соглашаясь со многими постулатам «тринитаристов» и «эллинохристиан» отказывался все же от использования термина «теотокос», «Богородица» применительно к Деве Марии. Несторианство было одним из последних ярких проявлений эбионитского, иудео-христианского духа, но уже вынесенного за рамки чисто иудейского контекста.

От эбионитов до несториан развивалось в раннем христианстве чисто креационистская линия, противопоставляемая радикальным манифестационистам — от гностиков до монофелитов.

Эпоха догматических споров христианской церкви закончилась принятием никейской редакции символа Веры, где нашли свое выражение базовые формулы христианской религии, ставшие отныне непоколебимой реальностью ортодоксии. В никейском символе закреплены основные постулаты «эллинской» линии богословия, идущей от апостола Павла — догмат о божественности Сына, о его нетварности, об Отечестве первого лица Святой Троицы, о нераздельной и неслиянной Троичности Божества, о достаточности крещения для воцерковления и т. д. Но все же есть в нем и некоторые ограниченные компромиссы с иудео-христианской линией — Бог-Отце назван также «Творцом», акцентируется человеческая природа Христа ("и вочеловечшася…, и страдавша…") и т. д. Отныне христианской ортодоксией стало считаться только такое вероучение, которое соответствовало никейским формулам, а любое отклонение и в" эллино-гностическую" и в «эбионитско-арианскую» сторону автоматически попадало в разряд ересей.

Основной дух посленикейской церкви католической и православной был в целом «эллинским». Христианство получило распространение особенно среди арийских народов, и география христианизации континента почти точно (за исключением Ирана и Индии) совпадает с зоной обитания индо-европейской расы. Именно там, где дохристианские традиции были по преимуществу манифестационистскими, христианство получало признание и становилось главенствующей религией. Более того, часто дохристианские арийские традиции гармонично сочетались с новой верой, вплетая свои инициатические сакральные сюжеты в конкретную историю церкви. Ветхозаветные тексты по указаниям святоотеческой традиции толковались церковью в сугубо христианском, т. е. символическом и даже манифестационистском ключе, и наиболее общее христианское богословие в метафизических вопросах проделывало с ветхозаветным преданием ту же операцию, что и эзотерическое толкование «Корана» суфиями.

В качестве экзотерической части церковь приняла римское право и традиции сакральной империи, так что креационистская перспектива, свойственная иудео-христианству была вытеснена на периферию христианского мира. Фактически никейская догматика и имперская этика "христианского мира" означала триумф манифестационистского, арийского духа, и некоторый компромисс с иудейским началом, заложенный в символе Веры, до поры до времени не играл существенной роли для христианской истории белых народов.

И однако, то, что заложено в потенции рано или поздно должно было реализоваться, и иудео-христианская линия, линия "христианского креационизма" должна была проявиться в истории. Впервые это сказалось в расколе западной католической и восточной православной церквей. Церковь святого Петра, Рим, в этой полемике символически воплощал в себе «иудео-христианский» аспект, противопоставленный православной церкви святого Андрея, одного из высших авторитетов «эллинской» линии. Более того, Православная церковь была генетически связана с созерцательной традицией "восточных отцов", которые изначально тяготели к гностической перспективе в противоположность более практическим и бытоустроительным устремлениям "западных отцов". Рим начиная с определенного момента вступил в борьбу с империей, и такое противопоставление реальностей, которые должны в нормальном случае быть иерархически соподчиненными, привело постепенно к акцентированию католицизмом креационистских и отчасти иудейских элементов, противопоставляемых «языческой», имперской сакральности. (Это противоречие вылилось в знаменитую борьбу гвельфов и гибеллинов, т. е. сторонников чистой теократии и сторонников священной империи). На востоке в землях православия ничего подобного не происходило, и духовная власть митрополитов и патриархов никогда не вступала в конкуренцию со светским могуществом царей, властителей империи.

Но скрытая войны между манифестационизмом и креационизмом никогда не прекращалась и после принятия никейского символа веры. Иногда она проходила тайно, в рамках акцентов, расставляемых в догматах, признанных ортодоксальными. В самые резкие моменты она выливалась в восстание ересей, в реформы, расколы, секты и религиозные сражения. Ересь «жидовствующих» в России или кальвинизм в Европе были всплеском «эбионитской» линии в ее крайних формах. Альбигойство и богомильство, напротив, представляли собой радикально «эллинскую», гностически-арийскую реакцию на метафизическую «иудаизацию» христианства. Как бы то ни было, в рамках христианского мира, в отличие, к примеру, от исламской цивилизации или иудаизма диаспоры, противостояние креационистского и манифестационистского метафизических подходов было драматическим и постоянным процессом, не прекращающимся ни на мгновения. И именно диалектика этого процесса как нельзя лучше объясняет тайную историю двух тысячелетнего христианского мира, историю, пронизанную невидимой и яростной борьбой двух непримиримых противников, стремящихся утвердить свою истину через хитросплетение теологических формул, через конвенции исторических и национальных интриг, через войны и заговоры, через культурные диверсии и военные репрессии, через провокации расколов и организации крестовых походов, через мученичество и обман, мужество и прямодушие, через ограниченность масс и гениальность элиты, через грех и святость, через добро и зло…

В ходе изучения противостояния манифестационистской и креационистской позиций мы натолкнулись на любопытную деталь, касающуюся альбигойской доктрины. Альбигойцы (или катары), напомним, были средневековыми еретиками, исповедующими крайнюю гностическую теорию "злого демиурга" и отрицающими римскую церковь как предавшую заповеди истинного христианства, христианства апостола Павла и Иоанна Богослова. Любопытно, что у некоторых направлений альбигойцев существовала идея относительно того, что Иоанн Креститель был на самом деле "посланником злого демиурга", и его миссия заключалась в фальсификации учения Христа, посланника "доброго бога" и в конечном отрицании спасительной Благой Вести Сына Божьего. Такое отношение к Иоанну Крестителю имеет несколько объяснений, каждое из которых освещает тот или иной аспект эзотерического понимания важнейших метафизических проблем. Перечислим наиболее интересные интерпретации альбигойской неприязни к Иоанну.

1) Клаудио Мутти, известный итальянский эзотерик, выдвинул гипотезу, что альбигойцы так относились к Крестителю, поскольку существует этимологическая и сакральная двусмысленность в термине «антихрист». Это слово писалось и как «антихрист» ("противохристос") и как «антехрист» ("предшествующий Христу"). Иоанн Креститель, действительно, "предшествовал Христу", следовательно по-гречески он может быть назван «антехрист». Выдвинув это остроумное объяснение, профессор Мутти добавил, что в вопросах ересиологии часто мы сталкиваемся с искаженным и превратным толкованием символизма. (Иными словами, он не придал данному факту серьезного эзотерического значения).

2) Если вспомнить отношение гностиков к богу "Ветхого Завета" как к "злому демиургу", то Иоанн Креститель, который согласно официальной догме церкви являлся последним из пророков, Илией, замыкающим цикл ветхозаветной сакральности, также попадает в разряд теологически негативных фигур. В таком случае, объяснение Клаудио Мутти из чисто этимологического смешения переходит в разряд богословской догмы, свойственной гностическому пониманию священной истории. Иными словами, последний ветхозаветный пророк становится для радикально антииудейских альбигойцев последним воплощением метафизической лжи, проистекающей из "злого демиурга", т. е. настоящим «антихристом».

3) Как подтверждение альбигойского гностицизма можно привести в пример ближневосточную секту мандеев, которая до сих пор почитает Иоанна Крестителя как высшего из пророков и как "подлинного мессию", духовный свет которого был затемнен "лжемиссией Иисусом". Таким образом, симметрично «эллинскому» эксцессу катаров существует иудейский, эбионитский эксцесс мандеев, что доказывает неслучайность и осмысленность такого толкования фигуры Иоанна Крестителя.

4) Есть и еще одна символическая деталь. В православном (и католическом) церковном календаре праздник Иоанна Крестителя празднуется 24 июня, т. е. в непосредственной близости с днем летнего солнцестояния. Этот день в индуистской традиции назывался «питри-яна», "путь предков", так как солнце, начиная с этого момента отправляется по нисходящей, в мир мертвых. Римляне называли этот день Janua Inferni, дословно "нижняя дверь" или "адская дверь". И в соответствии с этим символизмом некоторые западные герметические организации напоминали изречение самого Иоанна Крестителя "ему должно расти, мне умаляться". ("Ему", т. е. Христу, чье рождество совпадает с противоположной точкой года, с зимним солнцестоянием, которое называлось у индусов «дева-яна», "путь богов", а у римлян "Janua Celesti", "небесная дверь".) В масонстве существует выражение праздники "двух Иоаннов", где "летний Иоанн" — Иоанн Креститель и день летнего солнцестояния, а "зимний Иоанн", Иоанн Богослов, чей праздник располагается близко к зимнему солнцестоянию. И недаром "летний Иоанн", Иоанн Богослов считался покровителем манифестационистских, гностических, «эллинских» течений в христианстве, а "летний Иоанн", Иоанн Креститель, напротив, является патроном иудео-христианских кругов.

5) И наконец, последний важный эзотерический момент, связанный с Иоанном Крестителем, заключается в символизме его мученической смерти через декапитацию, т. е. отрубание головы. В некотором смысле в христианском символизме голова Иоанна Крестителя стала основной характеристикой в его иконописных и скульптурных изображениях. В православном литургическом календаре празднуются три дня "обретения головы Иоанна Крестителя", что подчеркивает сакральную значимость и особость его смерти. На первый взгляд, можно соотнести символизм декапитации с началом движения солнца вниз — солнце, как отрубленная голова святого, катится все ниже и ниже к горизонту, а в полярных регионах даже зрительно исчезает "под землей", в темноте полярной ночи. Но существуют и иные более глубокие толкования этого символизма.

В христианской традиции есть еще один важнейший сюжет, связанный с головой или с "мертвой головой", "caput mortuum". Речь идет о Голгофе, холме, на котором был распят Спаситель. Имя этого холма в переводе с древне-еврейского означает «череп» или "мертвая голова", так как по преданию именно там была захоронена голова первого человека, Адама. Этот "череп Адама" фигурирует на традиционном изображении распятия под крестом с телом (или одним ликом) Иисуса Христа. В этом и историческое указание на Голгофу и элемент христианской доктрины, утверждающей, что Христос есть Новый Адам (он изображен на кресте), пришедший спасти Ветхого Адама (он изображен в виде черепа под крестом). Иными словами, череп, отсеченная голова или мертвая голова ассоциируется в христианском символизме с "Ветхим Адамом", "Ветхим Человеком", т. е. с тем состоянием человечества, в котором оно пребывало до прихода Мессии, Христа-Спасителя. Но если теперь мы вспомним метафизическое трактование миссии Воплощения Сына в богословии апостола Павла, где Ветхий Адам соотносится с "эрой Закона", т. е. реальностью, подчиненной логике «Творец-Творение», а Новый Адам, Христос, с переходом к логике «усыновления», т. е. манифестационизма, станет совершенно ясно, что «голова», «череп» служит отличительным образом именно "тварной Вселенной", символом креационизма по преимуществу, печатью мировоззрения, основанного на принципе семитского, «эбионитского» отношения к реальности.

В принципе изображение Иоанна Крестителя с отрубленной головой (на некоторых новгородских иконах Иоанн Креститель написан с головой на плечах, но созерцающим при этом свою собственную отрубленную голову!) точно соответствует его позиции последнего ветхозаветного пророка, последнего звена в цепи людей, принадлежащих "сени законной", но предвещающих приход «благодати». Голова первочеловека Адама и отрубленная голова Иоанна Крестителя суть две символические точки сакральной истории, протекающей б е з прямого участия божественного присутствия, без Сына. Эти две головы суммируют эпоху под знаком «Творец-Творение».

Исследуя символизм «головы», "отрубленной головы" или «черепа» мы собрали довольно много мифологических сюжетов, касающихся декапитации, "говорящих голов" и т. д. Анализ этих сюжетов завел нас довольно далеко в хитросплетения традиционного символизма, так как в каждой конкретной традиции сходный сюжет имеет свою собственную мифологическую и инциатическую нагрузку. Так черепа неизменно присутствуют в Шиваистских культах, особенно у шакти Шивы — Дурги, Парвати, Кали, а также в тибетском буддизме и ваджраяне, где "отрубленные головы" означают инициатический переход от профана к посвященному, символизируя "инициатическую смерть". Таков же смысл черепа и при посвящении в первую степень «ученика» в масонском обряде. Клаудио Мутти заметил со своей стороны, что в некоторых суфийских тариках видение собственной декапитации во сне является знаком достижения одной из первых мистических «стоянок» ("макам"), т. е. эзотерических степеней духовной реализации посвященного. Аналогичные темы встречаются и в шаманских инициациях.

Явно архаическим инициатическим сюжетом, связанным с головой, является индуистский миф о декапитации Дакши разъяренным Рудрой во время жертвоприношения на горе Химават, символизирующей Ось Мира и точку зимнего солнцестояния (кстати, миф уточняет, что голову Дакши боги так и не нашли и были вынуждены приставить ему голову антилопы[7]. Так же важен скандинавский миф о говорящей голове великана Мимира, с которой советуется Один[8]. Но самый простой и естественный аспект символизма головы долгое время ускользал от нас, несмотря на его очевидность и даже банальность.

Евгению Головину мы обязаны указанием на этот забытый нами аспект символизма «головы». Он обратил наше внимание на тот простой факт, что голова символизирует «мозг», ментальность, т. е. рациональную способность индивидуума. Если учесть такое простое соображение мы придем к тому, что говорили несколько выше о вырождении креационистского мировоззрения вплоть до профанического рационализма. Если в своем «высшем» измерении символизм головы относится к Ветхому Адаму, т. е. к полноценной и завершенной креационистской метафизике, свойственной полноценной иудейской традиции, то в «низшей» своей проекции тот же символ означает предел десакрализации креационизма и его вырождение вплоть до чисто рассудочного, аналитического, вивисекторского отношения к реальности, свойственного современной профанической цивилизации. Иными словами, отрубленная голова может быть взята как образ десакрализированного, рассудочного мира, как образ царства человеческого разума, объявленного Французской революцией и эпохой Просвещения. И в данном случае декапитация короля в ходе Французской революции, и вообще изобретение гильотины в эту эпоху, приобретают сугубо символическое значение, связанное с последними количественными и чисто негативными интерпретации традиционного символизма.

Заметим, что в эзотерической традиции голова однозначно соотносится с луной, с лунным принципом, так как в согласии с сакральной анатомией человека, мозг лишь отражает (как луна отражает лучи солнца) свет идей, бьющий из центра человеческой души. Значит символ головы должен иметь лунный, отражающий характер, описывающий те реальности, которые существуют не сами по себе, а в качестве отражений, в качестве теней.

Символизм Луны как нельзя лучше соответствует креационистскому взгляду на Вселенную, так как Творение понимается здесь именно как отражение Творца, сущностно отличное от Него и следовательно, всякая трансформация лунной реальности в солнечную заведомо исключается.

Итак можно утверждать, что печатью креационистского мировоззрения должны являться символы «головы», «черепа» и «луны». В выборе именно этих знаков нет ничего случайного, так как они точно выражают метафизический смысл креационизма. И показательно, что одна из однозначно креационистских (на экзотерическом уровне) традиций — ислам — своим основным знаком имеет именно полумесяц, знак Луны.

Переходя теперь на собственно конспирологический уровень, можно утверждать, что все сознательные носители креационистского подхода объединяются в некоторое тайное общество, в "Орден Мертвой Головы", цели и задачи которого заключаются в утверждении примата именно такого метафизического взгляда на природу реальности. Особенно активен этот "Орден Мертвой Головы" в христианском мире, где догматический компромисс никейской формулы оставляет теоретическую возможность для акцентирования креационистской теории и где отсутствует строгое деление на эзотерическую и экзотерическую области, что позволяет вести идеологическую работу в креационистском ключе на самых различных уровнях — от церковных постановлений и инспирации ересей до политико-государственных интриг и культурных и научных инфильтраций определенных идейных влияний. При этом спектр деятельности "Ордена Мертвой Головы" крайне широк — он простирается от религиозных и духовно-догматических утверждений креационистских концепций (что в рамках христианского мира можно совокупно назвать суммой иудейских или исламских, т. е. собственно «авраамических» догматических влияний) до низшего профанического рационализма, проповедуемого атеистической культурой и наукой и культивируемого масонскими ложами и поздне-протестантскими «сектами».

"Орден Мертвой Головы" может быть назван также "Орденом Лунопоклонников", и такое отождествление отсылает нас к предыдущим исследованиям, где мы уже затрагивали эту конспирологическую проблематику.

Если преимущественным символом креационизма является «голова» и «луна», т. е. тайной печатью манифестационистской идеологии логически должно быть «сердце» и «солнце». Сердце и солнце являются синонимами в эзотерической анатомии человека, и такое соответствие было признано во всех сакральных традициях. Важно подчеркнуть вслед за Геноном, что сердце никогда не было в традиции синонимом чувства, сентиментальности, эмоциональности и т. д. Такое отношение к сердцу — продукт деградации и непонимания основополагающих аспектов духовной структуры Вселенной, свойственных нашей десакрализированной цивилизации. На самом деле, сердце соответствует Уму, Интеллекту, т. е. наиболее высокому и духовному качеству человеческого существа. Традиция не только не отождествляет Ум и Рассудок, она противопоставляет эти два понятия. Ум, Интеллект — это активное духовное божественное свойство человека, благодаря которому он способен не только лицезреть Принцип, но и отождествляться с ним. Ум — это потенциально внутреннее Божество в человеке, это Божественное Присутствие, духовное и трансцендентное «Я». Реализация Ума есть «обожение». Рассудок, напротив, есть вторичное качество. Он лишь отражает духовные лучи Ума, раскладывает, разлагает на аналитические фрагменты цельные божественные влияния. Если сердечное, интеллектуальное «Я» человека сверхиндивидуально, то рассудочное, головное «я» — сугубо индивидуально. Рассудок, как и луна, живет отраженным заимствованным светом. Сам по себе он холоден и черен. Сердце и Ум, напротив, имеют источник духовной жизни в себе. Они единосущные Высшему Принципу, и на потенциальной возможность актуализации этого тождества основаны все инициатические практики.

Так и индивидуальная душа холодна и темна само по себе. Она озаряется и оживляется только сверхиндивидуальным Божественным Светом, искрой Святого Духа.

Как солнце само по себе светит всегда, а луна циклически светлеет и темнеет, так и принцип Ума, Сердца относится к Вечности, к Постоянству, к Неизменности, тогда как Рассудок, индивидуальность, низшее «я» человека подвержены циклическим колебаниям между жизнью и смертью, между ясностью и тьмой, между бодрствованием и сном.

Сердце — печать позиции манифестационизма. И весь символизм, связанный с сердцем, имеет прямое отношение к "Ордену Живого Сердца", к тайной метафизической организации, объединяющей носителей «эллинского», арийского, гностического духа, противопоставляемого креационистской идеологии «Творец-Творение».

Очень важно отметить следующий факт. В инициатическом индуистском учении о чакрах, особых сакральных центрах субтильного человеческого организма, сердечная чакра, анахата- чакра, символизируется четырех лепестковым лотосом. Четыре лепестка символизируют четыре элемента. В центре же лотоса, согласно йогической доктрине, пребывает пятый элемент, «акаша» или эфир, синтез всех остальных элементов. «Акаша» пребывает в маленьком желудочке сердца, это место называется также «брахмалока», "место Брамы", т. е. сакральный центр, где телесный и душевные аспекты человека соединяются с его духовной, божественной природой.

Этот же символический комплекс заключен и в главном сакральном знаке христианской традиции — в Кресте. Эзотерическое толкование Креста схоже по смыслу со значением четырех лепесткового, сердечного лотоса в индуизме. Крест — это четыре ориентации пространства, четыре элемента, четыре реки рая и т. д. На пересечении этих компонентов находится уникальная точка — точка Вечности, откуда все исходит и куда все возвращается. Это — полюс, центр, земной рай, Божественный правитель реальности, Король Мира. Особым образом этот «пятый», интегральный элемент, Божественное присутствие, "высшее Я", проявлен в символе "вращающегося креста", т. е. Свастики, которая акцентирует неподвижность Центра, Полюса и динамическую природу периферийных, проявленных элементов. Свастика, равно как и Распятие, была одним из предпочтительных символов христианской традиции, и особенно она характерна для «эллинской», арийской, манифестационистской линии. Но и само Распятие имеет сущностно то же эзотерическое значение. Пятый элемент здесь — сам Христос, Бог-Слово, Имманентная ипостась Божества, Иммануил, "С НАМИ БОГ". В принципе Свастика тоже является символом Христа, так как в ней заключена та же эзотерическая идея, только несколько менее связанная с историческими деталями Воплощения Слова.

Крест — символ Сердца и Центра. Если в экзотерическом христианстве Крест ассоциируется со страданием Христа-Человека, то в эзотерическом контексте — это символ Победу, Триумфа и Славы. Крест — символ Неба и Духа, Божественной реальности. И видение Креста императору Константину со словами "in hoc signo vince" — "в этом знаке победишь" — было не только указанием на необходимость христианизировать Римскую империю, но и эзотерическим откровением о небесной природе Креста, о центральности манифестационистского, сердечного понимания природы Вселенной.

В этом контексте важно рассмотреть и эзотерический символизм средневековых крестовых походов. Священная война христианских крестоносцев арийского Севера против «сарацин» Юга, во основном семитов, сражавшихся под знаменем с Полумесяцем, имела характер не только религиозной, политической или территориальной борьбы, но столкновение двух мировоззрений, манифестационизма и креационизма. И не случайно, что крестоносцы, особенно члены эзотерических орденов нашли общий язык с представителями эзотерического ислама, где также как и у христиан доминировал манифестационистский подход.

Евгений Головин обратил наше внимание на важный сюжет, изложенный в "Освобожденном Иерусалиме" Торквадо Тассо, где речь идет о беседе крестоносца-христианина с отрубленной, но живой головой сарацина[9]. Их диалог может служить ключом к пониманию тайной борьбы двух орденов — "Ордена Мертвой Головы" и "Ордена Живого Сердца". Крестоносец произносит славословие Сердцу, которое, по его словам, заставляет рыцаря быть совершенно бесстрашным в бою, не думая о последствиях и совершая духовные подвиги. Голова сарацина, напротив, настаивает на важности рассудочного мышления, анализа и т. д. Эта беседа может быть взята как парадигма той оккультной метафизической войны, которой посвящена данная работа.

Здесь очень важно обратиться к другому сакральному сюжету — к сюжету о выживании человека после декапитации, отрубания головы. Тот факт, что жизнь в теле не прекращается даже после усекновения головы, свидетельствует символически о том, что человек полностью реализовал свою сердечную солнечную природу, достиг «обожения» и не зависит больше от тварных лунных законов "отчужденной реальности". Гностики в этом контексте говорили о необходимости "закинуть свою голову в небо", что указывало на ту же тему. Так в христианском предании повествуется о некоторых святых, которые не умирали (в отличие от Иоанна Крестителя, к примеру) несмотря на усекновение головы. Таким был, в частности, Святой Георгий, который трижды подвергался декапитации и всякий раз оставался невредимым. Не случайно именно Святой Георгий считался покровителем христианского рыцарства и убийцей Дракона. В житии Святого Георгия наличествует множество инициатических деталей, связанных с солнечной, манифестационистской, сердечной традицией. Другим известным христианским святым, с которым произошло аналогичное чудо был святой Дионисий Парижский, Сэн-Дени, и в католическом мире эта фигура долгое время связывалась с автором «Ареопагитик» (наиболее гностических из признанных церковью богословских произведений), который в свою очередь связывается со святым Дионисием Ареопагитом, учеником святого апостола Павла. И дело не в невозможности подобного отождествления с исторической точки зрения, на чем настаивают сторонники критического подхода к истории, а в наличии символических и эзотерических соответствий, смысл которых с необходимостью ускользает от профанов.

Так декапитация обнаруживает иную символическую сторону. Если в случае креационистского ордена акцент падает на "говорящую мертвую голову", то манифестационисты из "Ордена Живого Сердца", напротив, выделяют факт жизнеспособности обезглавленного тела. Таким образом индуистский сюжет о Дакше, "чью голову боги до сих пор не могут найти", имеет отношение именно к образу Бессмертия и Вечности. Напомним в этой связи, что созвездие «мрига-ширша», т. е. Орион, древние египтяне называли «Озирисом», богом, расчлененным и снова возвращенным к жизни.

К этой линии декапитации относятся и алхимические предписания относительно "отрубания головы ворону", которое символизирует переход от "работы в черном" к "работе в белом". Важно заметить, что в ходе Великого Делания алхимики отбрасывают определенную субстанцию, которая не используется более в последующих операциях, и эта субстанция носит название "caput mortuum", т. е. дословно "мертвая голова". Так "солнечное делание", "operatio solis" герметиков следует сердечной инициатической традиции и работает с обезглавленным телом символической птицы, оставляя в стороне ее голову. На более поздних этапах та же операция повторяется с "голубками Дианы", которые также подвергаются декапитации. Здесь связь между луной (Диана — лунная богиня) и головой видна еще более отчетливо.

Следует подчеркнуть, что симметрично вырождения креационистской позиции от полноценной теологии до атеистического профанического рационализма аналогичное вырождение происходит с течением времени и с манифестационистской позицией, с "Орденом Живого Сердца". В этом отношении характерно то терминологическое извращение, о котором мы говорили выше и которое заключается в сентиментальном, чувственном, эмоциональном толковании всего касающегося сердца. Если "Орден Мертвой Головы" от космологического рационализма, центрированного на Творце, перешел к гуманистическому рационализму, центрированному на человеческом индивидууме и его рассудке, то "Орден Живого Сердца" прошел путь деградации от сердечного сверхиндивидуального и сверхрассудочного Интеллекта, сверхчеловеческого Духа, до внеиндивидуального, эмоционального и коллективно-человеческого сентиментализма пантеистической окраски. Вырождение солнцепоклонничества привело к остаточным смутным интуициям о оживленном космосе, о "магическом материализме", о наличии у окружающего мира несхватываемого рассудком таинственного «светового» измерения, ощущение которого порождает экстатическое опьянение и особый восторг (сходные феномены в ортодоксальной христианской доктрине называются "прелестью"). Такой "магический материализм" фактически является «язычеством», и к нему применима вся критика ортодоксальных и полноценных традиций, доказывавших несостоятельность и не полноту такого отношения к миру. Сходные феномены вырождения манифестационистских традиций можно встретить уже в древности при потере сакральными учениями своих высших метафизических аспектов, но лишь в современном мире это вырождение стало тотальным и необратимым.

С конспирологической точки зрения крайне важно отметить тот факт, что даже в своем деградировавшем и выродившемся виде ориентация на "эмоциональность сердца" радикально противоположна ориентации на "человеческий рассудок", на "гуманистическую рациональность". Можно сказать, что трение между манифестационизмом и креационизмом не уменьшаются, не снимаются и не стираются по мере вырождения этих тенденций. При этом необходимо учитывать и тот факт, что между деградировавшим манифестационизмом и его полноценными ортодоксальными вариантами лежит бездна, и напряженность между этими двумя полюсами одной и той же ориентации теоретически может настолько сильной, что для полноценного манифестационизма подчас более приемлем и близок полноценный теологический законченный и ортодоксальный креационизм, нежели выродившиеся и потерявшие свою аутентичность и цельность язычество или "магический материализм". То же самое верно и по отношению к креационизму, чей полноценный вариант скорее примет аутентичную манифестационистскую доктрину, нежели продукт своего собственного извращения вплоть до самодовольного рационалистического гуманизма. Одновременно может существовать и определенная солидарность между собой двух форм извращения, — «головного» и «сердечного», — солидарность, основанная на общем отрицании ортодоксальности и духовной полноценности, иными словами, и "магический материализм" и "механицистский рационализм" могут быть прагматически солидарны в их общем отрицании аутентичной Традиции и нормальных сакральных пропорций. И тем не менее, если взять отдельно только два продукта вырождения (а в современном мире полноценные варианты манифестационизма и креационизма, действительно представляют собой редчайшее исключение), то между ними существует глубокое и неснимаемое противоречие, радикальный антагонизм, которые наследуют всю полноту полярной противоположности тех метафизических образцов, извращенными пародиями на которые они является.

Любопытно отметить в современном мире политическую проекцию этих двух извращенных вариантов. Так вырождению манифестационизма соответствуют коммунизм и социализм, а вырождению креационизма — капитализм и либерализм. Оба эти политические идеологии одинаково профаничны, антисакральны, антидуховны и пародийны, но тем не менее они жестко противостоят друг другу, порождая идеологические войны и конфликты не на жизнь, а на смерть. Если же продолжить политические аналогии применительно к полноценным традициям, то возможно соотнести манифестационизм с имперским и феодальным строем, а креационизм — с теократией и рабовладением.

Можно предложить следующую схему конспирологических соответствий:

Манифестационизм | Креационизм

эзотеризм | экзотеризм

солнцепоклонничество | лунопоклонничество

Крестоносное Сердце | Мертвая Голова

(империя, феодализм) | (теократия, рабовладение)

Язычество | Профанизм

пантеизм | механицизм

«магический материализм» | рационализм

(социализм, коммунизм) | (капитализм, либерализм)

Итак теоретически можно выделит не два, а четыре конспирологических модальности, каждая из которых имеет как свои отличия и так и определенную близость с остальными. Самыми радикальными противоположностями, не имеющими практически никаких точек соприкосновения являются полюса, расположенные по диагонали друг к другу. Так эзотерический манифестационизм практически не имеет ничего общего с профаническим рационализмом, а полноценный креационизм совершенно чужд "языческому пантеизму". О возможности прагматического союза остальных сочетаний мы уже говорили несколько выше.

К этой схеме, однако, нельзя относиться как к абстрактной модели, каждый элемент которой сопоставим с другими и в целом качественно равновелик им. Во-первых, манифестационизм иерархически выше креационизма, поэтому в их противостоянии именно манифестационизм имеет монополию на истину, а креационизм стремится к неправомочной узурпации центральной роли, по крайней мере там, где нормальное соотношение не признается обоими полюсами. Отметим, что в христианском мире правомочное соотношение никогда не были догматически подтверждено со своей метафизической однозначностью и определенностью (в отличие, к примеру, от ислама). Следовательно, даже в периоды существования традиционной цивилизации сторонники "Ордена Мертвой Головы" выполняли "подрывную" миссию, направленную на узурпацию и нарушение истинных сакральных пропорций.

Во-вторых, по мере перехода от сакральной цивилизации к профанической, самостоятельность эзотерических и религиозных систем применительно к широкой социально-политической реальности постоянно сокращалась, и следовательно на первый план выходили не противоречия между нижними и верхними элементами схемы, но горизонтальные противоречия между двумя нижними элементами. Политически это легко проследить в постепенной смене альянса капиталистических и социалистических идеологий, направленных против останков феодально-теократической социальной модели, на противоречия и агрессивное противостояние этих идеологий (капиталистической и социалистической) друг другу.

В-третьих, существует и еще один важнейший и сугубо конспирологический момент в диалектике отношений меду собой четырех элементов данной схемы. Дело в том, что сам процесс деградации традиционной цивилизации является циклической необходимостью, вписанной в планы божественного Провидения, отрицать которое не может никакое полноценное традиционное учение. Но в то же время, и манифестационистская и креационистская позиции стремятся сохранить свои обоюдные различия несмотря на ту «гравитационную» тенденцию сакральной истории, которая неумолимо влечет цивилизацию к низшей онтологической точке — к точке "земного ада". Следовательно, теоретически должна существовать оккультная, невидимая для внешних глаз связь между высшими и низшими полюсами обоих позиций, связь, продолжающаяся вопреки внешней враждебности феодализма и социализма с одной стороны, и теократии и капитализма с другой. Этот момент является самым существенным и самым важным для нашего исследования.

После удаления сакральных полноценных социально-политических формаций, традиционных обществ, с исторической сцены и после наступления царства повального профанизма, чисто духовные ордена и религиозные организации, сохраняющие знание истинных метафизических пропорций каждой из двух основных космологических позиций (манифестационизма и креационизма), становятся оккультными силами, невидимыми факторами, тайно влияющими на те вырожденческие типы социально — идеологических систем, которые являются продуктами извращения их собственной изначальной парадигмы.

Иными словами, в центре каждой идеологий, расположенных внизу нашей схемы, тайно стоит оккультная тенденция, помещенная на схеме вверху, непосредственно н а д нижним элементом.

"Орден Живого Сердца", начиная с того момента, когда его адекватная и открытая деятельность под своими собственными заменами становится в профанической цивилизации более невозможной, скрывается в оккультном центре «пантеистических», «языческих», «материалистических» и "социалистических ("коммунистических") идеологий, тайно направляя некоторые течения и тенденции в рамках неадекватного в целом контекста. Следы солнечного эзотеризма, манифестационистской доктрины после определенного исторического периода следует искать в самой парадоксальной и неожиданной культурно-политической среде — среде «революционеров», "противников религии", «авангардных» художников и эволюционистски ориентированных ученых. "Антропологический минимализм" гностиков и монофизитов, и в целом всех «эллино-христиан» наследуется и внеиндивидуалистическими, коллективистскими и материалистическими идеологиями, оставаясь скрытым ядром, секретным Орденом, глубоко законспирированным в центре десакрализированных и извращенных форм "антропологического минимализма".

И параллельно этому "Орден Мертвой Головы" имеет тайное, оккультное влияние на все те аспекты профанической цивилизации, которые связаны с рационализмом, механицизмом, гуманизмом, индивидуализмом, капитализмом и либерализмом. «Эбионитские», лунные тенденции скрыто направляют курс современной технотронной, рыночной цивилизации, основанной на эгоизме и расчетливости, на "царстве количества" (по выражению Генона) и мировой банкократии. В сфере культуры и науки им соответствуют те направления, которые воспевают центральность индивидуума, субъективизм и "общечеловеческие ценности", а также позитивистские, рассудочные нормы, базирующиеся на сциентологическом оптимизме эпохи Просвещения. В противоположность «солнечным» революционерам, современные лунопоклонники ориентированы скорее «консервативно» и не чужды своеобразной фарисейской и лицемерной религиозности (в основном морализаторской и насквозь лживой). И хотя такой рационалистический гуманизм крайне далек от полноценной креационистской религии, основанной на духовных догмах и аутентичных пропорциях, прямая связь между этими двумя явлениями не прерывается. Таким образом "Орден Мертвой Головы", исповедующий "сень Законную" и логику «Творец-Творение» скрыто управляет теми либерально-индивидуалистическими тенденциями, которые на первый взгляд основываются на совершенно отличных от религиозных, чисто профанических принципах.

Симметрично манифестационизму "антропологический максимализм" иудео-христианских теорий, вырождаясь, превращается в атеистический гуманизм и индивидуализм профанических либералов. Но и здесь, как и в предыдущем случае, в центре профанического гуманизма стоят тайные организации религиозно-креационистского типа (определенные ветви масонства, — особенно "Шотландский обряд", — некоторые католические и иезуитские организации и в первую очередь, конечно, иудейская традиция, мировая синагога, еврейская диаспора).

Несколько лет назад вышла книга группы англо-саксонских авторов, "Священная Загадка", посвященная тайне происхождения меровингов, секретам Ренн-ле-Шато и некоторым западным оккультным организациям. Профанический тон исследования, претензия на сенсационность, обилие непроверенных, а подчас и просто ложных фактов — все это заставляет на первый взгляд отнестись к этой работе скептически, как к очередной попытке коммерческой эксплуатации оккультных тем, что стало в современном культурном контексте довольно обычным явлением[10]. Но тем не менее, данная работа содержит ряд рассуждений, имеющих прямое отношение к важнейшим конспирологическим темам, причем некоторые аспекты этой книги настолько логичны и прозрачны, что возникает подозрение — не является ли профанический и сенсационный тон книги, а также некоторые заведомые нелепости сознательным «прикрытием» для обнародования некоторых важнейших и актуальнейших конспирологических данных сознательными и компетентными эзотерическими организациями, использовавшими журналистов и историков (авторов "Священной Загадки") как «медиумов» и бессознательных «посредников». Неслучайно, сходными темами интересовались такие серьезные конспирологи, как Жан Робен, Жан Парвулеско, Анри Монтегю, Робер Амбелен и т. д.

Вкратце содержание "Священной Загадки" таково. В XI веке незадолго до появления "ордена Храма", т. е. «тамплиеров», в Иерусалиме был создан "орден Сиона" или "Приорат Сиона". Этот орден в тайне направлял деятельность тамплиеров, которые были внешним кругом самого "Приората Сиона". Этому ордену была вверена особая тайна, связанная с загадочным происхождением династии меровингов. То, что меровинги вели свое происхождения от одного из племен Израиля, было официальной католической легендой Средневековья, когда Ватикан стремился доказать преемственность европейских династий и ветхозаветных царей. Но "Орден Сиона", по утверждению авторов "Священной Загадки", хранил более важную тайну. Она заключалась в совершенно еретически звучащем утверждении, якобы Иисус Христос не был распят на кресте, что он был женат на Марии Магдалене, и что его потомки иммигрировали в Южную Францию, в Стене, где и положили начало спустя несколько столетий роду меровингов, который по этому является не только иудейским, но и прямо восходящим к Христу. Тайна Грааля интерпретируется авторами в соответствующем ключе. В отношении Грааля утверждается, что это якобы аллегорическое описание сохранения потомства Христа, через "sang real" ("королевская кровь"), что созвучно "Saint Graal" ("Святой Грааль"). "Орден Сиона" по сообщению авторов существует и до сих пор, и в его задачи входит реставрация правления потомков меровингов (выживших и после убийства Сигиберта IV, подстроенного каролингами) в эсхатологической и религиозной перспективе, в соответствии со средневековыми пророчествами святого Малахии и Нострадамуса о пришествии в конце истории "Великого Монарха Франции". Реально существующая таинственная гробница в Стене, бывшей столице меровингов, с загадочной надписью "in Arkadia ego" (т. е. "Я — в Аркадии") трактуется как могила самого Христа со символическим указанием на сохранение его крови через много поколений в роду меровингских монархов, подобно подземной реке, исчезающей в одном месте и появляющейся в другом.

Крайне любопытно в этом контексте одно замечание авторов, которые высказывают предположение, что "Протоколы Сионских Мудрецов" — это не документ ортодоксальных иудеев или сионистских организаций, но текст, относящийся именно к "Приорату Сиона", т. е. к «Ордену», стоящему на франко-монархических и иудеофильских позициях одновременно[11].

К линии "секрета меровингов" авторы "Священной Загадки" относят и все более или менее известные оккультные ордена и эзотерические течения Запада — от катаров, тамплиеров, розенкрейцеров до современных масонов и оккультистов. Такое совокупное причисление всех эзотерических организаций к одной и той же сфере влияний, безусловно, неправомочно. Но тем не менее, некоторые аспекты исторического проявления одной фундаментальной метафизической тенденции книга проясняет. Если отвлечься от «сенсационности» и "псевдо-фактологичности", на которую претендует данное исследование, можно усмотреть в нем повествование об исторической деятельности той секретной структуры, которую мы определили выше как "Орден Мертвой Головы". Действительно, теоретическим и конспирологическим стержнем учения "Ордена Сиона" является сугубо «эбионитское», иудео-христианское толкование Воплощения Христа, который рассматривается в этой перспективе как пророк, человек, соблюдавший все иудейские законы и предписания. В целом, эта идея переживания Христом Голгофы или как вариант подмена Иисуса на кресте другим человеком, является доминирующей линией всех иудео-христианских ересей. Весьма показательно, что точно такой же является и экзотерическая точка зрения «Корана», что вполне соответствует общему пониманию миссии Иисуса Христа исламской, креационистской и сущностно семитской традицией. "Орден Сиона", о котором идет речь в "Священной Загадке", это одна из ветвей реально существующей секретной организации, которая долгие века действует в христианском мире, и неявно стоит за всеми религиозными, политическими, культурными, эстетическими и научными событиями, приводящими, в конечном итоге, к гуманизации, рационализации и индивидуализации основных идеологических тенденций западной цивилизации — как в рамках христианского мира, так и после атеизации и профанизации Запада. Конечно, имена и даты, приводимые в "Священной Загадке" являются по большей частью фиктивными и ничего не говорящими. Конечно, сам "Приорат Сиона" никогда не представлял собой тот тип строго конституированной и систематизированной организации, как хотят представить это авторы. Метафизические и инициатические центры и ордена никогда не устроены наподобие обычных профанических обществ или социально-политических структур. Точнее всего будет определить "Приорат Сиона" как условное, конвенциональное обобщенное название иудейско-семитского конспирологического полюса, который реализовывал на самых разнообразных уровнях принципы того "антропологического максимализма", которые были отвергнуты христианской ортодоксией начиная с выступлений против «эбионитов», через "заушение Ария" и до "анафемствования Нестория".

"Священная Загадка" практически вплотную подводит нас к строго законспирированному "Ордену Мертвой Головы", хотя ни разу о нем самом и не упоминает. Крайне важно то указание, будто Ватикан изначально был в курсе "секрета выживания Иисуса" и "миграции его потомков в Европу", тайно признавал это и не репрессировал хранителей этой губительной для догматики тайны. Если мы переведем это «конспирологическое» утверждение на «нормальный» язык, оно будет означать, что в Ватикане всегда присутствовали представители иудео-христианской ориентации, скрыто поддерживающие те политические и социальные силы, которые стремились реализовать креационистскую идеологию. Катары, исходя из собственных гностических и радикально-эллинских традиций прямо упрекали Рим в том, что "он служит еврейскому злому демиургу, а не подлинному Богу-Отцу и его Единородному Сыну". Как бы то ни было, исходя из колебания святого апостола Петра между линией апостола Иакова (символа иудео-христианской ориентации) и апостола Павла (символа эллинско-христианской позиции) католическая организация, основанная на миссии самого святого Петра с необходимостью должна была продолжить на уровне самого института церкви традицию столь многозначительного с метафизической точки зрения колебания. Это означает, что в Ватикане с самого начала должны были присутствовать агенты "Ордена Мертвой Головы". Они-то аллегорически и упоминаются в "Священной Загадке" под видом католических сил, протежирующих еретиков из "Ордена Сиона".

В современном католичестве иудео-христианские тенденции стали настолько явными и очевидными, что нынешний Папа Иоанн Павел II, несмотря на свое имя, указующее на двух апостолов "эллинско-христианской" гностической и арийской ориентации, догматически признал метафизическое единство христианской и иудейской традиции, что является не только полным отступлением от христианской ортодоксии, но и радикальным отказом от духовной ориентации христианство как сакральной и религиозной традиции. Сняв с иудеев догматические обвинение в «богоубийстве», в котором запечатлелся один из триумфальных моментов арийской линии в христианстве, Папа фактически отождествил католичество как религиозный институт с «эбионитским» оккультным течением, т. е. с реализацией плана "Ордена Мертвой Головы". Показательно в этом отношении и участие Иоанна Павла II в политическом заговоре с президентом США Рональдом Рейганом, направленном на подрыв социалистического лагеря и на победу капиталистической модели общественного устройства (конкретно заговор касался организации в бывшей социалистической Польше антисоветского движения на католической основе).

Если этот касающийся Ватикана аспект действия "Приората Сиона" действительно довольно точно соответствует исторической и идеологической реальности[12], то в отношении катаров и их связи с "Приоратом Сиона" информация "Священной Загадки" является совершенно ложной и не соответствующей истине. Утверждение того, что гностики-катары, преемствующие сугубо арийскую традицию радикального метафизического «антисемитизма» и «антииудаизма», объявившие Бога-Творца "Ветхого Завета" демоном Самаэлем и т. д., были связаны с "Орденом Сиона" является грубым отклонением от истины. Скорее всего, это заблуждение возникло при сочетании двух факторов:

1) в результате устойчивой традиции в антимасонских и анти-иудейских католических кругах облыжно обвинять альбигойцев в симпатиях к «иудаизму» (на основании их терпимости к евреям диаспоры, проживавшим на Юге Франции);

2) в силу особого понимания темы Святого Грааля в иудео-христианской, «лунной» перспективе, — т. е. как секрет "выживания рода мессии", — что, исходя из устойчивого в эзотерических кругах сопряжения катаров с темой Грааля, делало якобы логичным их контакт с "Приоратом Сиона" (т. е. на самом деле, с "Орденом Мертвой Головы").

Катары, напротив, были ярчайшими представителями «солнечной», «сердечной» духовности, и вся их доктрина и метафизические акценты были однозначно манифестационистскими, хотя их манифестационизм был проблемным, драматичным и трагическим, так как между Вселенной Проявления, миром Истинного Бога (посланником и Сыном которого считался Иисус Христос, Бог-Любовь), и миром людей стояла особая "злая реальность", материальная Вселенная, сотворенная Узурпатором, "злым демиургом", поработителем изначально светлых и солнечных душ. Манифестационизм катаров, таким образом, был отчаянно антикреационистским, с особым острым восприятием серьезности той онтологической преграды, которой является сотворенная материальная Вселенная.

По поводу их связи с Граалем следует сделать несколько теоретических замечаний. Так, Святой Грааль в ортодоксальной интерпретации, а таковой является исключительно манифестационистская интерпретация, свойственная "Ордену Живого Сердца", на самом деле, символизировал собой именно Сердце, сакральный центр, Полюс, так как в традиционном символизме чаша (а Грааль это чаша) и сердце являются инициатическими синонимами[13]. Как сердце является вместилищем высшего «Я», Бога, ("брахмалока" в индуизме), так и Святой Грааль является инициатическим евхаристическим вместилищем живой крови Сына Божьего. Подавляющее большинство легенд из цикла о Граале носит явный отпечаток арийской, манифестационистской традиции, солнечный характер которой нельзя поставить под сомнение. Связь темы Святого Грааля с альбигойцами, безусловно, существует на чисто типологическом и инициатическом уровне, как две различные проекции единого солнечного комплекса, как две эманации "Ордена Живого Сердца". (Существуют кроме того и любопытные исследования Рене Нелли и Отто Рана, доказывающие прямую историческую связь между циклом легенд о Святом Граале и движением катаров.)

В отношении "Ордена Тамплиеров", который попадает у авторов "Священной Загадки" также в разряд организаций, контролируемых "Приоратом Сиона", дела обстоят несколько сложнее. Здесь все более туманно, так как в вопросе Ордена Храма существует очень мало источников надежной информации, на которую можно было бы всецело положиться, и судить об этой эзотерической организации приходится только на основании разрозненных фрагментов и довольно противоречивых легенд. Во-первых, их связь с солнечным святым Бернардом Клервосским, их крестоносная униформа, их гностический черно-белый флаг Босеан, их «сердечный» клич "Vive Dieu Saint Amour" ("Да здравствует Бог Святая Любовь") и некоторые другие моменты свидетельствуют об их "эллинско-христианской" направленности, об их близости "Ордену Живого Сердца". Но с другой стороны, существуют определенные детали, свидетельствующие и о прямо противоположной конспирологической тенденции храмовников. Так неоднократно на процессах упоминалось о "неприязни к Распятию" и о "ритуальному оскорблении" его. Это признак иудео-христианского или, возможно, исламского (во всяком случае, "семитского") отношения к крестным мукам Иисуса. Даже если учесть предвзятость католических врагов тамплиеров и усердие палачей, сходство многочисленных показаний рыцарей между собой свидетельствует о наличии некоторой особой эзотерической тенденции, направленной против «Христолатрии», «Христопоклонничества». Следующим моментом, подтверждающим «эбионитскую» линию Ордена тамплиеров, служит постоянное упоминание на процессе "говорящей головы" или просто "засушенных голов" (вариант — "черепов"), которые использовались храмовниками для каких-то ритуальных целей. Существует даже версия будто сам таинственный «Бафомет» тамплиеров был на самом деле "говорящей головой", а не идолом гермафродита, как сообщают иные версии. Каким бы ни было объяснение этих «голов», не возникает сомнений, что речь идет о типичной и классической печати "Ордена Мертвой Головы", что подтверждает версию о «сионском», "антропологически-максималистском" характере тамплиеров.

Как сочетать между собой эти противоположные аспекты? Логичнее всего предположить, что, на самом деле, "Орден Тамплиеров" был двойственной эзотерической организацией, в лоне которого сочетались обе важнейшие метафизические тенденции — как эзотерический манифестационизм, так и метафизический креационизм. Как и в случае легенды о Святом Граале, которая может быть интерпретирована двояким образом, в зависимости от внутренней позиции эзотерического общества, "Орден тамплиеров", видимо, объединял представителей двух радикально противоположных метафизических направлений, и следовательно, утверждение об их близости "Ордену Сиона" может иметь некоторые реальные основания. Кроме того, упоминание о конфликте между "Приоратом Сиона" и "Орденом Храма" в "Священной Загадке" может иметь отношении именно к возобладанию среди храмовников именно «солнечной» и «сердечной» тенденции в ущерб «лунной» и «головной». И скорее всего, изначально "Орден бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова" был ориентирован на "Орден Живого Сердца", лишь потом вобрав в себя некоторые противоположные «лунопоклоннические» аспекты, связанные с "отвержением Креста" и ритуальным использованием «черепов».

Аналогичную двойственность можно обнаружить и в герметизме в целом, т. е. в той традиции, которая фактически была в Средневековой христианской Европе синонимом всякого эзотеризма и всякой инициации. Выше мы уже говорили о «солнечном» характере алхимии, и во многом это распространяется на герметизм в целом. Но в рамках западного герметизма существует и однозначно противоположные тенденции, которые отчасти могут быть сведены к иудейскому эзотерическому влиянию, которое, бесспорно, оказывалось на христианский герметизм на всем протяжении его существования. Евгений Головин, блестящий знаток алхимической традиции, подтвердил наши подозрения о наличии в герметизме «лунных», «эбионитских» тенденций, которые, согласно его утверждению, отчетливо различимы в работах Николая Фламеля. Показательно, что в качестве своего «посвятителя» Фламель указывает на некоего "Авраама Еврея", хотя Фулканелли и считает данного персонажа лишь обычной алхимической аллегорией, а не реальным историческим персонажем. Как бы то ни было, именно у того же Фламеля описывается в алхимических терминах паломничество в Кампостеллу, в город на крайнем западе иберийского полуострова, куда по католическому преданию чудесным образом прибыли останки Святого апостола Иакова, "брата Господня". Напомним, что именно апостол Иаков считался покровителем иудео-христианской ветви, а следовательно, символом "Ордена Мертвой Головы". Есть в алхимических текстах и откровенно иудейские пассажи. Так в одном алхимическом тексте, приписываемом Марии Еврейке, "жене Моисея", говорится "руки нееврея не должны касаться Философского Камня". Конечно, данная ориентация никогда не было доминирующей в герметизме как таковом, но ее наличие все же не может быть поставлено под сомнение. Если общепринятым правилом алхимиков была идея "отбрасывания мертвой головы", видимо, определенная часть поступало иначе и работала именно с этой лунной субстанцией, подпадая сознательно или нет под тонкое влияние оккультного ордена, исповедующего креационистскую доктрину. Не исключено, что основоположники "научной химии", которые перенесли инициатические рецепты герметиков на уровень рациональной работы с материальными веществами, принадлежали в большинстве своем именно к «лунным» группам алхимиков, забывших о сакральных законах истинно «сердечного» делания.

Что касается «розенкрейцеров», то это тайное общество, а точнее совокупность посвященных, достигших полной реализации тех потенций, которые даются при посвящении в "малые мистерии"[14], имеет однозначно солнечный и манифестационистский характер, поскольку уже сам центральной символ — Роза и Крест — является прямым синонимом Сердца. Раскрывшийся цветок Розы означает реализацию полноты духовных возможностей. Он находится в центре Креста, т. е. на полюсе, в центре мира и человека. Роза и Крест — аналог Свастики, но при этом Роза подчеркивает, что Полярная Точка, «брахмалока», стала местом полного сосредоточения таинственных сил души посвященного. В принципе Орден "Розы и Креста" является одним из проявлений "Ордена Живого Сердца", а некоторых случаях эти две реальности просто строго отождествляются друг с другом.

Что касается более современной эзотерической системы Запада, масонства, претендующей на наследие всех предшествующих инициатических структур, — от гностиков до альбигойцев, тамплиеров и розенкрейцеров, — то здесь также как и в некоторых предшествующих случаях мы сталкиваемся с двойственной реальностью. С одной стороны, в масонстве наличествуют «солнечные» мотивы (одна из степеней "Шотландского Обряда" называется "Солнечный Рыцарь"), но с другой, доминирующими оказываются все же альтернативные «лунные» и «иудейские» тенденции. Так что характерный для христианских традиционалистов термин «иудео-масонство» имеет под собой самые серьезные основания. Более того, по мере профанизации и секуляризации, масонство все откровеннее сливается с иудейскими тенденциями в религии, политике, культуре и идеологии, которые и сами становится все более и более открытыми по мере ослабления "эллинско-христианских" догм в номинально христианской цивилизации. Очень важно отметить символизм черепа, который носят на своем кольце все масонские «мастера», т. е. посвященные в 3-ью степень. Если наличие черепа в посвятительном ритуале неофита имеет прямое отношение к символизму инициатической смерти, и тем самым влияние "Ордена Мертвой Головы" еще нельзя считать доказанным, то упомянутое кольцо «мастера», чья степень не имеет ни какого прямого отношения к инициатической смерти (скорее в ритуале инициации в 3-ью степень акцентируется воскрешение из мертвых), однозначно намекает на тот глубоко скрытый орден, который, в действительности, направляет и контролирует масонскую жизнь лож и ателье[15].

Масонство было той "лабораторией идей", откуда стал распространяться на Западе рационализм и гуманизм. "Культ Разума" эпохи Французской революции носил на себе явный отпечаток масонского происхождения. Характерно, что католики Вандеи и «шуаны», выступившие против сторонников масонского "Культа Разума" своим символом имели "Сердце Господне", "Sacre Coeur". Это прекрасно вписывается в общую логику тайной борьбы двух оккультных сил. Вообще говоря, проиудейский характер масонства доказывается (убедительно или менее убедительно) в сотнях антимасонских (и антииудейских) книг и брошюр, где приводится сотни примеров и аргументов. Поэтому останавливаться на этой теме специально вряд ли имеет смысл. Если же принять во внимание утверждение "Священной Загадки" о происхождении "Протоколов Сионских Мудрецов" из "Приората Сиона", то связь масонских кругов с «эбионитской», иудео-христианской тенденции окажется вполне логичной и понятной.

Следует добавить, что среди иррегулярного масонства существует и обратная в той или иной степени «солнечная» тенденция, и это тем более удивительно, что именно иррегулярное масонство основано в большинстве случаев лицами иудейского вероисповедания, которых до определенного момента не принимали в регулярные ложи. Хотя такие иудеи, как правило, были еретиками в отношении ортодоксального иудаизма. И парадоксально то, что именно из среды иррегулярного масонства, основанного при активном участии еврейских еретиков и эзотериков, в определенные моменты истории выходили наиболее активные националистические политики, причем отличающиеся довольно радикальным антисемитизмом. (Самый яркий пример этого — фигура барона фон Зебботендорфа, основателя Мюнхенской ложи «Туле», антисемитской, ариософской организации, из которой позже вышло нацистское движение, который при этом был ранее посвящен еврейской четой в Турции в масонскую ложу "Мемфис Мицраим", являющуюся иррегулярной и основанной в начале XIX века еврейскими братьями Беддарид)[16].

Возвращаясь к тезисам, изложенным в "Священной Загадке", следует сказать, что описанные там факты во многом являются подлинными и относятся к вскрытию оккультной деятельности "Ордена Мертвой Головы", подчас выступающей под именем "Приорат Сиона". Но в данной книге все события изложены исключительно с точки зрения позитивной оценки этого ордена, а следовательно все изложение предельно пристрастно. Об "Ордене Живого Сердца" там не упоминается ни прямо, ни косвенно. Более того, некоторые реальности, связанные непосредственно с «солнечным» орденом, — легенда о Граале, катары, определенные аспекты тамплиеров, герметиков и даже масонов, — извращаются и приписываются противоположной организации. Как бы то ни было, сам факт публикации столь открытого исследования наводит на мысль о близости некоторого переломного этапа в оккультной борьбе двух Орденов, так как в противном случае опубликовывать открыто столь важную конспирологическую информацию было бы не только неуместно, но и опасно.

Интересно проследить в какие формы облекается сегодня древняя борьба двух Орденов. Очевидно, что собственно сакральная инициатическая и эзотерическая постановка вопроса в современном мире практически лишена смысла, так как даже приблизительной компетентностью в сфере метафизики и Традиции обладает сегодня микроскопическое меньшинство, причем оперативное понимание основных конспирологических проблем это удел небольшого процента от этого меньшинства. Естественно допустить, что центральные конспирологические проблемы должны проявляться в наше время через идеологические и политические реальности, понятные и доступные тому выродившемуся человечеству, которым является совокупность наших современников. Разберем этот вопрос несколько подробнее.

Следует сразу оговориться, что по мере исследования конспирологических проблем и соотношений метафизических факторов с политикой мы пришли к окончательным выводам, несколько отличающимся от той схемы, которую мы приводили в нашей статье "Метафизические корни политических идеологий"[17].

Напомним смысл предшествующей схемы. Там мы выделили три метаидеологии — полярно-райскую (крайне правую), «Творец-Творение» (центристскую) и "Волшебная Материя" (крайне левую). В целом эта схема очень удачно объясняет некоторые политические закономерности и метафизические ориентации, неявно содержащиеся в наиболее распространенных идеологиях. «Полярно-райскую» позицию мы соотнесли с фашизмом и национал-социализмом, «Творец-Творение» — с капитализмом и консервативным либерализмом, а "Волшебная Материю" — с коммунизмом и социализмом. Безусловно, некоторой исторической реальности данное распределение соответствовало довольно точно, позволяя растолковать трудно объяснимые ранее альянсы или конфликты чисто политического характера. Но продолжая конспирологические и метафизические поиски в этом направлении, мы стали замечать странные, на первый взгляд, параллели, все яснее проступающие между, казалось бы, прямо противоположными метафизическими позициями — «полярно-райской» и "волшебно материалистической". Отмеченное сходство проявлялось все отчетливее в ходе исследования оккультной подоплеки нацистских и коммунистических движений, и в конце концов, это заставило нас внести в изначальную схему некоторые уточнения.

Фактически четырех частная схема, приведенная выше, и является уточненным вариантом первоначальной модели. Имеет смысл остановиться на внесенных коррекциях подробнее.

Безусловно, сходство нацистской и коммунистической идеологий имеет определенные границы, но тем не менее, следует утверждать, что и та и другая являются политическими проекциями сугубо "манифестационистского" подхода и инспирированы изначально "Орденом Живого Сердца". Конечно, между полноценным «полярно-райским» гностицизмом и «эллино-христианством» с одной стороны, и пантеистическим, "волшебно-материалистическим" коммунизмом, с другой стороны, лежит бездна, но тем не менее, можно сказать, что коммунизм в его метаидеологическом измерении представляет собой предельную степень вырождения как раз «манифестационистской», «полярно-райской» доктрины. Полярно-райская идеология, где в центре Вселенной стоит сверхиндивидуальный, Божественный Субъект, относится к миру, воспринимаемому как прямая проекция Божественного Субъекта, как к сущностно живой реальности, наполненной излучением Сакрального Полюса, Сердца мира. Такое отношение к реальности резко контрастирует с механическим и отчужденным восприятием мира в креационистской перспективе, в рамках идеологии «Творец-Творение». В идеологии "Волшебной Материи" в сравнении с полярно-райской моделью полюса меняются на прямо противоположные — здесь уже человеческий субъект рассматривается как проекция живого внешнего Космоса. Но при смене акцентов сущностное отношение в миру, как к живой реальности сохраняется и в полярно-райском и в волшебно-материалистическом комплексе. И в обоих случаях существует глубочайшее неприятие того типологического отношения к миру, которое свойственно всем вариантам идеологии «Творец-Творение». Нацизм и коммунизм как две внешние формы выражения соответствующих метафизических тенденций реализуют на внешнем социально-политическом уровне две стороны манифестационистского подхода — нацизм сохраняет в значительно большей мере метафизический привкус присутствия в центре реальности Божественного Субъекта, а свойственное нацизму «язычество» и «эллино-христианство» (а также прямая апелляция к гностическим доктринам на уровне оккультных нацистских организаций) центрированы на субъектной фигуре Арийского Солнечного Героя, «Зигфрида», в то время как коммунизм акцентирует объектную сторону манифестационистского отношения к реальности, воплощенную в ориентации на растворение индивидуальности в окружающем космосе, в коллективной бытии, в психическом океане животворного хаоса. Надо заметить, что «коммунистические» пантеизм и коллективизм были отчасти свойственны и некоторым духовным и культурным течениям в самом нацизме (и в этом проявилась его сугубо современная, нетрадиционная природа, которую справедливо критиковали «справа» многие традиционалисты), и обратно — определенный «вождизм», «персонализм» и «солнцепоклонничество», неотъемлемые от нацизма, проявлялись в определенных чертах социалистического общества. Показательны в этом отношении документы, обнаруженные нами в архивах, где упоминается о создании во Франции конца 20-х годов масонской ложи «Аггарта», которая ставила своей задачей изучение арийских цивилизаций и нордических сакральных традиций и которую возглавляли при этом… коммунисты, советские агенты и бывшие функционеры советского правительства! Надо добавить в этому, что «Аггарта» — это подземная страна, где согласно тибетским преданиям пребывает "Король Мира", Шакра-варти, Невидимый Император, чьим преимущественным символом является именно Сердце[18].

Теперь обратимся к идеологии «Творец-Творение», в которой также можно выделить два уровня, которые будут противоположны друг другу симметрично тому, как противоположны два уровня манифестационизма. Идеология «Творец-Творение» на антропологическом уровне постулирует видение человека как "автономной тварной индивидуальности", преображение или «обожение» которой невозможно ни практически, ни теоретически. Именно между такой человеческой «индивидуальностью», "субъектом-изгнанником", и строго трансцендентным Творцом разворачивается в полноценном креационизме драматический религиозный диалог, основанный на диалектическом чередовании «преступлений» и «покаяний» со стороны «индивидуума», и соответствующих им «наказаний» и «прощений» со стороны Творца. И все это происходит на фоне качественно мертвого мира, представляющего собой как бы искусственную декорацию нескончаемого диалога между человеком и Богом. В религиозной версии креационизма акцент неизменно ставится при этом на Творце, а индивидуум и его судьба понимается в пессимистических, трагических и мрачных тонах. Но при переходе к рационалистическому гуманизму пропорции меняются. Далекий трансцендентный Бог становится настолько абстрактным, что просто выпадает из поля зрения индивидуума, и человек остается один на один с самим собой, провозглашая себя единственной "мерой вещей" и "царем творения". Пессимизм религиозного индивидуализма превращается в индивидуалистический, гуманистический оптимизм, основанный на вере во всемогущество рассудка и личной инициативы. Человек-тварь ставит себя на место Бога-Творца, но происходит эта смена полюсов на фоне сущностной одинакового, безжизненного, механического мира — мертвой декорации, бездушной машины, которая, однако, из божественно-непознаваемой превращается в принципиально познаваемый и исчисляемый человеческим рассудком механизм, своего рода "вселенский аппарат". Так в рамках капиталистической социально-экономической модели, которая является политической проекцией идеологии «Творец-Творение», можно наметить два типа общества — одно теократически ориентированное, другое гуманистически ориентированное. Яснее всего данное противоречие реализуется в конфликте между странами "исламского капитализма" и странами "прогрессивного Запада". Конечно, здесь нет такого яркого различия, обозначенного морями человеческой крови, как между нацизмом и социализмом, и поэтому сущностная двойственность идеологии «творец-Творение» поначалу ускользнула от нашего внимания, но все же она существует и единство происхождения из креационистской метафизики в исторической реальности может проявляться в диалектически противоположных формах.

Итак, в политической реальности современности два метафизических ордена — "Орден Живого Сердца" и "Орден Мертвой Головы" — проецируются на следующие политические реальности. "Орден Живого Сердца" скрыто инспирирует все коллективистские идеологии, определяемый совокупно как социализм, причем национал — социализм является такой политической реальностью, которая стоит ближe всего к метафизической парадигме манифестационизма, к «полярно-райской» метаидеологии, а коммунизм представляет собой, напротив, предельную форму деградации этой парадигмы.

"Орден Мертвой Головы" в свою очередь тайно манипулирует всеми разновидностями неколлективистской, индивидуалистической идеологии — как в ее полноценном теократическом варианте (воплощенном в некоторых исламских странах, в Израиле и т. д.), так и в ее профанизированной, гуманизированной и атеизированной форме (как это имеет место в странах либерально — капиталистического Запада).

Новые политологические соответствия, выявленные после коррекции трехчленной метаидеологической схемы и ее дополнения до четырехчленной, помимо более адекватного объяснения важнейших конспирологических соответствий политической истории, позволяет понять новейшие политические явления — такие, к примеру, как феномены «красно-коричневых» или "национал — большевиков", которые поставили в тупик политологов, привыкших иметь дело с упрощенными схемами. Другая сторона этой модели показывает идеологическую неслучайность политического и военного альянса таких режимов как атеистические и либеральные США с их крайне «гуманистической» идеологией "прав человека" с одной стороны и ваххабитская, теократическая исламская монархия Саудовской Аравии, с ее креационистским «пуризмом» с другой стороны.

Но с течением времени и последнее исторически фиксируемое деление на «капиталистический» и «социалистический» лагерь уходит в прошлое. Крах СССР и социально-политическая деградация социалистической идеологии заставляет по новому рассмотреть внешние проявления двух конспирологических структур.

Можно утверждать, что доминирующей в современном мире стал именно либерально-капиталистическая модель, а следовательно "Орден Мертвой Головы" почти вплотную приблизился к достижения своей древней цели — к утверждению на планете лунного царства, "царства количества" и торжества мертвых механических законов. Окончательный проект "Ордена Мертвой Головы" в последние годы получил свое внешнее выражение в доктрине "нового мирового порядка". Этот "новый мировой порядок", базирующийся на рыночно-технотронной социально-экономической модели и на принципе "абсолютного индивидуализма", возведенным в высшую и общеобязательную ценность, объединяет в своих различных аспектах все конспирологические тенденции, которые вдохновляли исторически различные оккультные организации, креационистской направленности. В центре "нового мирового порядка", безусловно, стоят эсхатологические предвидения мирового иудаизма, наиболее законченной креационистской «авраамической» религии, которая вместе с воссозданием государства Израиль однозначно объявила о начале мессианской эпохи для иудеев и для всего мира. Конец "четвертой диаспоры" и «алия» для всех ортодоксальных иудеев не может быть ничем иным, как однозначным знаком близости прихода Машиаха и конца истории. С национальной точки зрения, для иудеев приход Машиаха означает установление иудейской диктатуры над всеми «гойскими» народами, а «гои» в иудаизме обозначает не просто всех неевреев, но метафизически все «манифестационистские» традиции, приравниваемые иудеями к «идолопоклонству» и «многобожию».

На "новый мировой порядок" работают и «креационистское», иудеофильское лобби в Ватикане, давлению которого обязаны своим появлением все проиудейские и «анти-эллинские» энциклики нынешнего Папы и его публичные заявления. Видимо, в высших православных кругах современной России также наличествуют агенты "Ордена Мертвой Головы", так как ничем иным нельзя объяснить антидогматические и еретические утверждения патриарха Московского и Всея Руси Алексия II, сделанные им во время визита в США относительно того, что "хороший христианин — это хороший иудей, а хороший иудей — это хороший христианин", тогда как с ортодоксальной точки зрения дело обстоит строго противоположным образом. Характерно также поддержка определенной частью церковной православной иерархии либерально-капиталистических преобразований проамериканских реформаторов. Хотя необходимо заметить, что Восточная церковь остается в целом единственной версией христианства, где арийско-гностический, «эллинский» аутентично «солнечный» дух сохранился в такой высокой степени, какую невозможно себе представить ни в каком ином варианте христианства.

Далее в "новом мировом порядке" находят свое воплощение масонские планы мирового господства каменщиков, и не случайно большинство западных правителей (особенно президенты США) принадлежат к этой оккультной организации, являющейся одним из привилегированных филиалов "Ордена Мертвой Головы", что проявляется в обязательном ношении этого символа каждым масонским мастером. Создание "Всемирной Республики", основанной на сугубо рациональных началах, было давней задачей масонов, и победа капиталистического лагеря открыла, наконец, возможность установить на всей планете довольно однородную политико-социальную и экономическую структуру, в основу которой ляжет идея "свободного обмена", как универсального знаменателя "общечеловеческих ценностей".

И наконец самым низшим звеном в цепи строителей "нового мирового порядка" является слой "технической интеллигенции", «технократы», «инженеры» и «менеджеры», чей взгляд на реальность подобен взгляду вычислительной машины и чьи интересы сводятся к удовлетворению минимального набора самых элементарных инстинктов. «Технократия» является последним шагом по пути вырождения креационистской идеологии, где стремление к максимальной рационализации доходит до дикой идеи замены "рационального человека" рациональной машиной. Теория «роботов» и цивилизации, основанной на их особой миссии, является не просто темой для мрачноватой научной фантастики, но всерьез разрабатываемым технократическим сообществом планом. Кстати, большинство сюжетов фантастических произведений XIX века стали технической реальностью века XX, и это далеко не случайно, так как почти все писатели-фантасты являются членами определенных оккультных организаций, как правило тех же самых, что ответственны за контроль над развитием человеческого общества и цивилизации в целом. Поэтому недалеко то время, когда смогут реализоваться и технократические «роботоцентрические» утопии наших современников. Компьютерный проект создания "виртуальной реальности" является предельным воплощением этих технократических тенденций, и в нем как в адском зеркале отражается демонический образ "механической Вселенной", «возвышенную» версию которой можно разглядеть уже в самых ортодоксальных креационистских доктринах.

Все эти направления сходятся в проектируемом поле "нового мирового порядка". И сам термин «порядок» (иначе "система) в наши дни фактически полностью отождествляется с триумфом сугубо креационистских теорий, доведенных до своего гротескного, чудовищного и карикатурного образа. То, кто сегодня говорит о «порядке», в подавляющем большинстве случаев имеет в виду реализацию «рационалистических» проектов, которые в свою очередь прямо или косвенно связаны с общим планом "нового мирового порядка". Следовательно, не столько «капитализм», «либерализм», «теократия» и т. д. политически воплощают в актуальной реальности креационистский дух, но практически любая апелляция к «порядку» несет в себе подспудно креационистское содержание.

Манифестационистский полюс в данной ситуации все больше и больше теряет свои социально-политические позиции даже на уровне пародийных и извращенных своих проявлений. Под напором иудаистических, масонских, рационалистических, гуманистических, либеральных и технократических тенденций падают даже последние бастионы манифестационизма, такие как социализм и советизм. На конспирологическом уровне иудео-христианские и чисто иудейские тенденции начинают откровенно вытеснять «эллинско-арийские» элементы, и триумф "Ордена Мертвой Головы" внешне кажется почти свершившимся фактом. В нынешних условиях трудно говорить о противопоставлению лунному "новому мировому порядку" альтернативного солнечного Нового Порядка, основанному на инспирациях "Ордена Живого Сердца". Для этого у "солнечных сил" отсутствует даже минимальная социально-политическая и геополитическая база. Поэтому «сердечные» тенденции, внутренне сохраняя верность солнечному Новому Порядку, в данных критических условиях облекаются в чисто «революционные», «нигилистические», «отрицающие» тенденции, солидаризуясь в прагматическом смысле с силами Хаоса, размывающими «снизу» рациональную схему «лунопоклонников». Верность Солнцу никогда и не при каких условиях не может сочетаться с принятием креационистской, лунной тенденции и в ее полноценном, и в ее редуцированном виде. Манифестационистские тенденции, скорее, выберут Хаос, деструкцию и анархию, чем технократический мертвый порядок, каменщиков и эсхатологически ориентированных иудеев. Конечно, этот Хаос, хаос стихий, вещей, природы и социальных катаклизмов не имеет ничего общего с аполлонической инициатической и строго интеллектуальной сущностью манифестационизма и его Солнечным Порядком, но в данном парадоксальном моменте священной истории мира именно эта темная реальность «растворения», «диссолюции» стоит ближе к защитникам полярно-райской идеологии, идеологии Неподвижного Центра, Полюса, воплощенного в нордической Свастике, чем псевдопорядок технотронных архитекторов мондиалистской планетарной Системы. Соучастие солнечных сил, представителей "Ордена Живого Сердца", в процессе размывания темным Хаосом планетарного каркаса "нового мирового порядка" делает сам этот Хаос светлым, духовно реабилитирует его, дает возможность некоторым его элементам возвыситься до полноценной сакральной позиции. Это своего рода финальный «апокатастасис», возвращение некоторых низших, «демонических» сущностей и энергий в небесные регионы за счет их парадоксального участия в эсхатологической битве на стороне солнечных сил против лунных узурпаторов, которые могут выглядеть внешне подчас куда более «светлыми» и «добрыми», чем отчаянные революционеры периферии. Представители "Ордена Мертвой головы", начиная с некоторого момента истории, после достижения критической массы власти, начинают выдавать самих себя за "служителей порядка", за «консерваторов», за "ревнителей благочестия" и носителей «добра», «позитивных» ценностей. К этой оптической иллюзии лицемерного фарисейства лунопоклонников может добавляться сходная иллюзия «негативности» и «демонизма» революционных солнцепоклонников. Вместе же это порождают ту обратную ситуацию полного перевертывания нормальных сакральных пропорций, которые Традиция единодушно описывает как главная черта наступления "царства Антихриста". В такой сложной ситуации, где темный Хаос, чреват Светлым Порядком, а «светлый» рациональный Порядок, маскирует темную стихию гниения и смерти, людям внешней ориентации крайне трудно сделать правильный выбор.

Никогда еще в истории "Орден Живого Сердца" не выступал в такой парадоксальной роли, как сегодня, и никогда еще "Орден Мертвой Головы" не обладал еще такой гипнотической силой внушения, которая позволила бы сделать иллюзию собственной «светоносности» и «позитивности» настолько тотальной. В этом состоит уникальность того периода, в котором мы находимся сегодня. И практически нет никаких сомнений, что мы вплотную приблизились к развязке великой конспирологической драмы, чьи корни уходят не только в глубокую древность, но и в самые высшие метафизические регионы реальности, где драма парадоксального выбора отнюдь не становится банальным решением, но еще более наполняется высшим смыслом и высшим риском, где под вопрос ставится и исход Вселенной и даже причина и характер ее возникновения, а параллельно с этим выясняется истинный статус некоторых высших метафизических категорий, среди которых, возможно, кое-какие обнаружат свое несоответствие подлинной сакральной иерархии. Не на это ли намекают евангельские слова о том, что "последние станут первыми", и гностическая формула, утверждающая о близости великого события — "Свершения всех Свершений"?

Как бы ни печальна была позиция "Ордена Живого Сердца" в современной цивилизации, как бы ни были слабы его позиции на социально-политическом уровне, еще слишком рано говорить о его полном поражении перед лицом тотальной агрессии альтернативного ордена — "Ордена Мертвой Головы". Череда провалов и неудач в конспирологической деятельности солнцепоклонников все яснее обнаруживает общую парадигму всей манифестационистской позиции, копит спиритуальный опыт каждого звена золотой цепи "истинно живых", участвующих в драматической и страстной борьбе с креационизмом. Этот опыт — не просто индивидуальное экзистенциальное событие. Это форма существования надвременного, вечного Принципа, Божественного Субъекта сквозь внешние человеческие оболочки, ограниченные формы пространственно-временного и психического континуума. Есть высшая мистерия в том, что Солнце, светящее постоянно и непрестанно, ночью скрывается в регионы Мрака, чтобы на утро мир снова увидел величественное зрелище Золотой Зари, Aurora Consurgens. Точно также есть высший смысл и во временном поражении "Ордена Живого Сердца" перед лицом сил лунного холода. И тем не менее, таинство финальной победы вверено только воинам Полюса, арийской общине "верных Божественному Субъекту", верных Раю и Полюсу.

Вопреки внешней логике событий, все более укрепляющих на первый взгляд креационистский лагерь, грядет Новый Крестовый Поход. Как и исторические крестовые походы это будет великое движение сил духовного Севера против цивилизации Юга, священная война Крестоносных Сердец против "разумных голов" иудеев и сарацинов, битва за отвоевание Святой Земли и Гроба Господня из рук тех, кто своими материальными пристрастиями и претензиями на национально-расовую исключительность бросает вызов этике Жертвы и Героизма, арийской этике Любви и Верности, Чистоты и Справедливости.

Новый Крестовый Поход объявлен уже сейчас. Маленькими ручейками стекаются под знамена с солнечно-полярной символикой все верные Северу, верные Сердцу. Среди них революционеры и анархисты, консерваторы и милитаристы, «красные» сторонники социальной справедливости и «черные» защитники духовной иерархии, христиане и материалисты, суфии и мистики, дети Востока и сыны Запада, объединенные необъяснимой страстью и сверхчеловеческой ненавистью. С Севера на Юг, из христианского мира белых народов в земли лунных семитов, иудеев и сарацин, двинутся армии «Сердце», армии Любви, носители новой Зари. Облаченные в маски Хаоса перед лицом строителей "нового мирового порядка", скрывающие в глубине своего «Я» знание о высших законах Иерархии, о световом ангелическом, небесном мироустройстве, воины Солнца отправятся в их Последний Поход.

Мертвые законы «тварного» мира падут. Новый Иерусалим появится в солнечных лучах сердечной Славы. Мертвый лунный череп ветхого человечества треснет от спасительных энергий животворящего полярного Сердца.

И тогда мы водрузим наш Крест над Святой Землей, над Центром Мира, наш Православный Крест над навеки освобожденным Иерусалимом.

Илия Фесвитянин, Илия пророк, занимает в контексте иудейской и христианской традиций особое место. Его авторитет был основополагающим для всех эзотерических течений иудаизма. Так, адепты Каббалы основывают ортодоксальность своих доктрин на факте личной встречи каббалиста с пророком Илией, что равнозначно получению самой прямой и самой чистой каббалистической инициации.

В христианстве же он рассматривается как духовный предтеча Мессии, в силе и духе которого пришел на землю Иоанн Креститель. Он же вместе с Энохом (другой центральной фигурой иудейского эзотеризма) считается одним из свидетелей Апокалипсиса. Иоанн Предтеча считается в христианстве "высшим и последним из ветхозаветных пророков", и на основании его явного духовного родства с Илией такое же высшее исключительное определение переносится и на Илию Фесвитянина. В католическом монашестве существовал (и существует) особый "Орден Кармелитов", который рассматривал пророка Илию (совершившего чудо на горе Кармил), как своего духовного покровителя.

Интересно также, что к авторитету Илии апеллировали многие эзотерические организации Запада, в частности, розенкрейцеры. Во многих розенкрейцеровских манускриптах фигурирует загадочный персонаж "Elias artista", который отождествлялся с самим пророком Илией.

Важную функцию выполняет Илия и в исламском эзотеризме, где фигурирует загадочный персонаж, — Хизр (Зеленый), — совмещающий в себе черты Идриса (Эноха) и пророка Илии. Хизр появляется в «Коране» в истории о Моисее, где заставляет Моисея совершать алогичные и противоправные поступки, провиденциальный смысл которых он открывает лишь после их совершения. Вначале он заставляет Моисея убить юношу, а когда Моисей с ужасом отказывается, выясняется, что этот юноша — великий грешник, собиравшийся принести миру множества горя. Затем он предлагает Моисею разрушить стену в жилище двух бедных сирот. После очередного негодующего отказа, Хизр разбивает стену сам, и достает оттуда сокровища, которые дали несчастным сиротам отныне жить в благополучии и т. д.

Хизр — важнейшая фигура исламского суфизма.

Попытаемся понять, какую метафизическую нагрузку несет на себе этот загадочный образ, имеющий чрезвычайное значение для таких различных традиций, как иудаизм, христианство, ислам и соответствующие им эзотерические школы.

В "Ветхом Завете" Илии посвящено несколько глав в книгах Царств III и IV. О его происхождении никаких сведений не дается. В Цр. III, 17, 1 без пояснений говорится:

"И сказал Илия Фесвитянин, из жителей Галаадских, Ахаву…"

("Kai eipen Hliou o profetes o Qesbithz ek Qesbwn ths Galaad pros Acaab" — по Септуагинте.)

Илия предрекает царю Ахаву засуху (отсутствие росы и дождя), которая может окончиться только по слову Илии. Так и происходит. После этого эпизода за Ильей закрепляется традиционная формула "пророк, заключивший небеса".

Ниже приведем некоторые места из "Ветхого Завета", где описываются деяния Илии, чтобы лучше понять структуру его метафизической функции и смысл его духовной миссии. Снабдим текст предварительными комментариями, которые будут развиты в дальнейшем.

1. И сказал Илия Фесвитянин, из жителей Галаадских, Ахаву: жив Господь, Бог Израилев, пред которым я стою! В сии годы не будет ни росы, ни дождя, разве только по моему слову.

[Прекращение дождя и росы, "заключение небес" — традиционный сакральный сюжет о господстве исключительного человека (святого, герояна) над силами природы. Такое сверхчеловеческое могущество в эллинской традиции называлось «теургией», т. е. «принуждением» высшего божественного мира к произведению сверхприродных чудесных действий. Кроме того, дождь и роса суть символы "небесных вод", что означает духовные влияния. Таким образом, Илии подчинены не просто силы природы, но и миры духа, которые он способен как призывать на общение с людьми, так и запирать в их изначальном «трансцендентном» состоянии. Особенно подчеркнем, что с самого начала история Илии связана с «сухостью», «жаром», и далее непосредственно с Огнем. Засуха — это отсутствие воды, т. е. переизбыток природного тепла, жара. Алхимики называли "путь Илии" "сухим путем". Одновременно, часто этот пророк символизировал у герметиков на том же основании "философский огонь".]

2. И было к нему слово Господне:

[Первое откровение Бога.]

3. Пойди отсюда, и обратись на восток, и скройся у потока Хорафа, что против Иордана.

[С точки зрения сакральной географии, важно, что Илия идет на восток. Название потока «Хорафа», по-еврейски «Kereth», означает "божья кара", «изгнание», «отрезание». Возможно, название потока имеет отношение к аскетическому одиночеству Илии, которого позже все христианское монашество будет рассматривать как образец. Начало подвигов Илии проходит вблизи Иордана, и взят он будет на огненной колеснице также недалеко от Иордана, который он перейдет посуху, ударив своей милотью.]

4. Из этого потока ты будешь пить, а воронам Я повелел кормить тебя там.

["Пить из потока Хорафа" и получать пищу от воронов, темных птиц, явно означает аскетическую практику. В алхимической практике это называется "работой в черном", "nigredo".]

5. И пошел он, и сделал по слову Господню; пошел и остался у потока Хорафа, что против Иордана.

6. И вороны приносили ему хлеб и мясо поутру, и хлеб и мясо повечеру, а из потока он пил.

7. По прошествии некоторого времени этот поток высох; ибо не было дождя на землю.

[Реализация пророчества о засухе касается и самого Илии.]

8. И было к нему слово Господне:

[Второе откровение.]

9. Встань, и пойди в Сарепту Сидонскую, и оставайся там; Я повелел там женщине-вдове кормить тебя.

[Сарепта Сидонская — финикийский город между Тиром и Сидоном. В древнейшие времена был важным сакральным местом; в нем сохранились многочисленные культовые памятники, погребения, пещеры, служившие местами отправления ритуалов и т. д. Возможно, название города «Zarapat» связано с корнем «zarapha», «соединять», «смешивать» — от этого же корня происходит особая каббалистическая операция «ziruph» и название жидкости «сироп». Илия здесь «соединяется» (zarapha) с людьми, от которых он ушел в изгнание (kereth) после первого откровения.

Следует акцентировать символическую функцию «вдовы», которая является древнейшей мифологической фигурой. Символизм вдовы является центральным для масонства, и сами масоны называют себя "детьми вдовы". Вдовой, потерявшей мужа, была древнеегипетская богиня Изида. Метафизический смысл «вдовы» указывает на отсутствие (удаление) мужского-духовного-отцовского начала, на неполноценные онтологические условия, в которых отсутствует (или сокрыта) духовная вертикаль. С другой стороны, "быть сыном вдовы" означает, в символическом смысле, "иметь трансцендентного отца", чье физическое и земное наличие неочевидно. «Вдовой» гностики называли "нижнюю Софию", а каббалисты — "шекину в изгнании".]

10. И встал он, и пошел в Сарепту; и когда пришел к воротам города, вот, там женщина вдова собирает дрова. И подозвал он ее, и сказал: дай мне немного воды в сосуде напиться.

[Символизм дров, сухого дерева очень важен для «огненной», по преимуществу, миссии Илии. "Сухое дерево" играет важную роль в алхимии. Важно также, что в одной и той же строфе упоминаются и дрова, и вода. Та же ситуация повторится в истории с жертвенником, обливаемым водой, в следующей главе. Вообще, пара Огонь — Вода является характерной для пророческой деятельности Илии.]

11. И пошла она, чтобы взять; а он закричал вслед ей и сказал: возьми для меня и кусок хлеба в руки свои.

12. Она сказала: жив Господь, Бог твой! у меня ничего нет печеного, а только есть горсть муки в кадке и немного масла в кувшине; и вот, я наберу полена два дров, и пойду, приготовлю это для тебя и сына моего; съедим это и умрем.

13. И сказал ей Илия: не бойся, пойди, сделай, что ты сказала; но прежде из этого сделай небольшой опреснок для меня, и принеси мне; а для себя и для своего сына сделаешь после.

14. Ибо так говорит Господь, Бог Израилев: мука в кадке не истощится, и масло в кувшине не убудет до того дня, когда Господь даст дождь на землю.

[Чудесное свойство сохранять равное количество пищи или иной субстанции, независимо от того, сколько от нее отнимается, встречается в разных эзотерических сюжетах. Так же Христос делил хлеба и рыбу. Вне иудаистического контекста существует множество преданий о "роге изобилия" ("волшебном котле Дагды" в ирландском мифе, скатерти-самобранке и т. д.) Речь идет об операции с сущностным аспектом вещи или субстанции: убыванию подвержена только количественная сторона вещей, тогда как их сущность постоянна. Тот, кто способен оперировать с сущностью, может осуществлять «палингенезис» предметов и существ, восстанавливая их полноту по желанию. Это чудо имеет отношение к «активному» обращению с архетипами вещей, которые не только созерцаются, — как в случае обычных пророков, мистиков и ясновидцев, — но и подвергаются активному волевому воздействию со стороны «теурга». Путь Илии сопряжен именно с таким активным пророчеством, способном трансформировать внешний мир через операции с его «причинным», сущностным, архетипическим планом. Естественно, в монотеистическом видении такая теургическая операция возможна только как исполнение замысла Единого Бога.]

15. И пошла она и сделала так, как сказал Илия; и кормилась она, и он, и дом ее несколько времени.

16. Мука в кадке не истощалась, и масло в кувшине не убывало, по слову Господа, которое он изрек чрез Илию.

17. После этого заболел сын этой женщины, хозяйки дома, и болезнь его была так сильна, что не осталось в нем дыхания.

18. И сказала она Илии: что мне и тебе, человек Божий? ты пришел ко мне напомнить грехи мои и умертвить сына моего.

19. И сказал он ей: дай мне сына твоего. И взял его с рук ее, и понес в горницу, где он жил, и положил его на свою постель.

20. И воззвал к Господу, и сказал: Господи, Боже мой! неужели Ты и вдове, у которой я пребываю, сделаешь зло, умертвив сына ее?

[Для иудаистического контекста поразительна аргументация Илии, напоминающего Господу о том, что вдова отнеслась лично к нему — Илии — хорошо, и что поэтому Господь должен отнестись хорошо и к ней! Такая логика прекрасно соответствует «теургическому» подходу, но резко контрастирует с духом строго креационизма.

Этот стих трактуется в «Зохаре» ("Вайигаш" 208–209) —

"Иди и смотри: есть только две личности, которые произнесли слова против того, что вверху: Моисей и Илия. Моисей сказал: "Господи! Для чего Ты подвергнул такому бедствию народ сей? (Исх. 5:22). И Илия сказал "Неужели Ты и вдове <…> сделаешь зло, умертвив сына ее?". Оба сказали одну и туже вещь. Почему? Это — секрет."

Далее секрет не объясняется, лишь намеком указывается на ангелическую природу Илии (и Моисея), которые принадлежат Древу Жизни, и следовательно, они избавлены от диктатуры "той стороны" ("ситре ахер"). «Зохар» там же утверждает: "Тот, кто поддерживает жизнь и заботится о других, особенно во время голода, прилепляется к Древу Жизни, и обретает жизнь для себя и своих детей, это установлено. И в данном случае Илия сказал: "Тот, кто поддерживает душу в этом мире, заслуживает жизни и заслуживает слияния с Древом Жизни, однако сейчас Древо Смерти, сторона смерти правит над вдовой, которой ты повелел кормить меня, поэтому: "Неужели Ты <…> сделаешь зло…"

Показательно, что «Зохар» сближает в этом отрывке Илию с Моисеем, подчеркивая что только они двое из всех персонажей "Ветхого Завета" могли теургически «поправлять» Божество. Не случайно именно Моисей и Илия будут увидены апостолами в момент преображения Христа на горе Фавор.]

21. И, простершись над отроком трижды, он воззвал к Господу и сказал: Господи Боже мой! да возвратится душа отрока сего в него!

22. И услышал Господь голос Илии, и возвратилась душа отрока сего в него, и он ожил.

[Илия практикует воскрешение мертвого. Это явно эсхатологическое действо. Равно как и в случае с маслом и мукой, сходная ситуация возникнет и во время прихода в мир Спасителя, хотя глубинный смысл событий в обоих случаях различается. Христианская традиция видит в истории Илии предвосхищение чудес Христа, их прообразование, но в то же время она подчеркивает, что чудеса Христа имеют глобально метафизический смысл, тогда как деяния Илии относятся к более частным и обратимым аспектам реальностям. Так, христиане говорят: Илия воскресил сына вдовы, но тот все равно умер впоследствии. Христос же дал душам всего человечества бессмертие.

В контекст строгого иудаизма это чудо Илии — как и весь его путь — вообще вписывается с трудом, так как явный «теургический» смысл совершаемых им чудес идет против «креационистской» логики иудаизма, который полагает процессы тварного бытия сущностно необратимыми и однонаправленными. Сама концепция однонаправленного времени сформировалась именно на основании иудаистического мировоззрения. Но подробнее к этому мы еще вернемся.

Важно заметить также инициатический смысл воскрешения сына вдовы. Речь идет о том, что Илия замещает в данном сюжете "трансцендентного отца" отрока, в критический момент обнаруживая свое присутствие. Выше, в случае Елисея, ученика и наместника Илии, схожая сцена с воскресением отрока будет описана в близких терминах, но с уточнением, что Елисей "приложил свои уста к его устам, и свои глаза к его глазам, и свои ладони к его ладоням, и простерся на нем" (Цр. IV,4). Так как Елисей был во всем продолжателем Илии, можно предположить, что и сына вдовы Илия воскрешал схожим образом. В таком случае ритуал метафизической идентификации был бы очевиден. Некоторые эзотерические ритуалы, связанные с инициатической смертью, в точности повторяют эту сцену.]

23. И взял Илия отрока, и свел его из горницы в дом, и отдал матери его, и сказал Илия: смотри, сын твой жив.

24. И сказала та женщина Илии: теперь-то я узнала, что ты человек Божий, и что слово Господне в устах твоих истинно.

1. По прошествии многих дней было слово Господне к Илии в третий год: пойди, и покажись Ахаву, и Я дам дождь на землю.

2. И пошел Илия, чтобы показаться Ахаву. Голод же сильный был в Самарии.

3. И призвал Ахав Авдия, начальствовавшего над дворцом. Авдий же был человек весьма богобоязненный.

4. И когда Иезавель истребляла пророков Господних, Авдий взял сто пророков, и скрывал их, по пятидесяти человек, в пещерах, и питал их хлебом и водою.

5. И сказал Ахав Авдию: пойди по земле ко всем источникам водным и ко всем потокам на земле, не найдем ли где травы, чтобы нам покормить коней и лошаков и не лишиться скота.

6. И разделили они между собою землю, чтобы обойти ее: Ахав пошел одной дорогой и Авдий особо пошел другою дорогою.

7. Когда Авдий шел дорогою, вот, навстречу ему идет Илия. Он узнал его, и пал на лице свое, и сказал: ты ли это, господин мой Илия?

[Встреча с Илией является ключевым событием в духовном пути иудейских эзотериков-каббалистов. С этого момента начинается их посвящение. Каббалисты говорят, что Илия может являться в самых различных обликах, но чаще всего это старец бедно одетый и с седой бородой. Однако это далеко не обязательно. Теоретически всякий незнакомец может оказаться Илией. В этом отношении показательно, что Авдий был благочестив и спас сто пророков от преследований Иезавели. Т. е. он обладал опытом в области "определения пророков" или "различения духов". Поэтому он и задает инициатический вопрос, столь понятный каждому каббалисту: "Ты ли это, господин мой Илия?"]

8. Тот сказал ему: я; пойди, скажи господину твоему: Илия здесь.

9. Он сказал: чем я провинился, что ты предаешь раба твоего в руки Ахава, чтобы умертвить меня?

10. Жив Господь, Бог твой! нет ни одного народа и царства, куда бы ни посылал государь мой искать тебя; и когда ему говорили, нет, он брал клятву с того царства и народа, что не могли отыскать тебя.

[Речь идет об особом существовании пророка Илии, который не находится в каком-то конкретном месте. Ни одна точка земного пространства не содержит его индивидуальности, которая не поддается строгой локализации. Авдий прекрасно отдает себе отчет в уникальности и парадоксальности встречи с Илией и не может принять ответа "Илия здесь", так как это противоречит духовному качеству пророка. Если с Илией можно встретиться, то зафиксировать место встречи и вернуться туда невозможно.]

11. А ты теперь говоришь: "пойди, скажи господину твоему: Илия здесь".

12. Когда я пойду от тебя, тогда дух Господень унесет тебя, не знаю куда; и если я пойду уведомить Ахава, и он не найдет тебя, то убьет меня; а раб твой богобоязнен от юности своей.

[Авдий поясняет свою боязнь: постигнув духовную природу пророка Илии, он понимает связь его с духом Господнем, — pneuma kuriou, — а качество духа заключается в его подвижности и нематериальности. На этом инициатическом моменте и основываются его опасения. Авдий понимает, что утверждение четкой локализации Илии с духовной точки зрения будет являться ложью, которая повлечет за собой казнь высказавшего ее. Поэтому появляется упоминание о «богобоязненности», нелогичное без метафизического контекста.

Этот пассаж комментируется в «Зохаре» через указание на ангелическую природу пророка Илии. ("Берешит III", 46b) "Илия пришел в мир не через отца и мать, он был принесен четырьмя потоками, о чем повествует стих "дух Господень унесет тебя, не знаю куда". "Дух Господень" — один поток, "унесет тебя" — второй, «к» — третий, "не знаю куда" — четвертый". Весь данный пассаж «Зохара» касается существования главных ангелических сущностей — архангела Михаила, архангела Гавриила, пророка Илии, ангела Смерти, Рафаила, Уриила и т. д. Ангелогию Илии мы подробнее рассмотрим далее.]

13. Разве не сказано господину моему, что я сделал, когда Иезавель убивала пророков Господних, как я скрывал сто человек пророков Господних, по пятидесяти человек, в пещерах, и питал их хлебом и водою?

14. А теперь ты говоришь: "пойди, скажи господину твоему: Илия здесь"; он убьет меня.

15. И сказал Илия: жив Господь Саваоф, пред Которым я стою! сегодня я покажусь ему.

16. И пошел Авдий навстречу Ахаву, и донес ему. И пошел Ахав навстречу Илии.

17. Когда Ахав увидел Илию, то сказал: ты ли это, смущающий Израиля?

18. И сказал Илия: не я смущаю Израиля, а ты и дом отца твоего, тем, что вы презрели повеления Господни и идете вслед за Ваалом;

19. Теперь пошли, и собери ко мне всего Израиля на гору Кармил, и четыреста пятьдесят пророков Вааловых, и четыреста пророков дубравных, питающихся от стола Иезавели.

20. И послал Ахав ко всем сынам Израилевым, и собрал всех пророков на гору Кармил.

[Название горы — Кармил — на иврите обозначает "виноградник Божий" или "сад".]

21. И подошел Илия ко всему народу и сказал: долго ли вам хромать на оба колена? если Господь есть Бог, то последуйте ему; а если Ваал, то ему последуйте. И не отвечал народ ни слова.

22. И сказал Илия народу: я один остался пророк Господень, а пророков Вааловых четыреста пятьдесят человек.

23. Пусть дадут нам двух тельцов, и пусть они выберут одного тельца, и рассекут его, и положат на дрова, но огня пусть не подкладывают; а я приготовлю другого тельца, и положу на дрова, а огня не подложу.

24. И призовите вы имя бога вашего, а я призову имя Господа, Бога моего. Тот Бог, Который даст ответ посредством огня, есть Бог. И отвечал весь народ и сказал: хорошо.

25. И сказал Илия пророкам Вааловым: выберите себе одного тельца, и приготовьте вы прежде, ибо вас много; и призовите имя бога вашего, но огня не подкладывайте.

26. И взяли они тельца, который был дан им, и приготовили, и призывали имя Ваала от утра до полудня, говоря: Ваале, услышь нас! Но не было ни голоса, ни ответа. И скакали они у жертвенника, который сделали.

[Важно отметить время призывания Ваала: начало — утром, продолжение — в течение дня, и так — вплоть до вечера. Факт начала служения Ваалу утром указывает на то, что это божество и его культ были связаны с Востоком и празднованием начала года в день весеннего равноденствия. Возможно, что это ассирийское божество имело эламские или персидские корни.]

27. В полдень Илия стал смеяться над ними, и говорил: кричите громким голосом, ибо он бог; может быть, он задумался или занят чем-либо, или в дороге, а может быть, и спит, так он проснется.

28. И стали они кричать громким голосом, и кололи себя, по своему обыкновению, ножами и копьями, так что лилась кровь по ним.

29. Прошел полдень, а они все еще бесновались до самого времени вечернего жертвоприношения; но не было ни голоса, ни ответа, ни слуха.

[Илия начинает свой ритуал вечером, так как иудаистическая традиция связана с Западом и полагает начало года в осеннем равноденствии, осенью. Возможно провести здесь параллель с изначальной традицией, связанной с оседлостью, манифестационизмом и индоевропейской расой, и жрецами Ваала, поклоняющимися "утру и дню истории", "золотому веку". Иудаизм относится к "вечерней" части истории, последующей за грехопадением. Сам факт кочевнической ориентации иудейской традиции несет в себе "импульс изгнания из рая", его инерцию. На этом основано и превосходство кочевника-животновода Авеля над оседлым землепашцем Каином, в лице которого иудаизм заклеймил индоевропейские традиции. Жрецы Ваала — каиниты, возможно, это дополнительная причина отказа их божества от жертвоприношения животного. Все могло бы быть по-другому, если бы они догадались принести Ваалу бескровную жертву… Илия же в данном случае показывает себя последователем Авеля.]

30. И тогда Илия сказал всему народу: подойдите ко мне. И подошел весь народ к нему. Он восстановил разрушенный жертвенник Господень.

31. И взял Илия двенадцать камней, по числу колен сынов Иакова, которому Господь сказал так: Израиль будет имя твое.

32. И построил из сих камней жертвенник во имя Господа, и сделал вокруг жертвенника ров, вместимостью в две саты зерен.

33. И положил дрова, и рассек тельца, и возложил его на дрова,

34. И сказал: наполните четыре ведра воды, и выливайте на всесожжигаемую жертву и на дрова. Потом сказал: повторите. И они повторили. И сказал: сделайте в третий раз. И сделали в третий раз.

[Здесь следует обратить внимание на параллелизм с 17, 10, сценой встречи со вдовой, где также фигурируют дрова и вода.

На жертвенник из 12 камней по числу колен Израилевых выливают 12 ведер воды — 3 раза по 4 ведра. В этом не просто доказательство сверхъестественной природы огня, вызываемого Илией, который может пожрать и воду, но и ритуал "омовения грехов" 12 колен, т. е. прообраз водного крещения в Иордане пророка Иоанна Предтечи. Снова символизм "сухого дерева", "ветхого человека", которое чтобы зацвести, должно быть омытым и получить «трансцендентный» огонь. В христианской традиции за водным крещением следует крещение огненное, т. е. снисхождение в христианина Святого Духа. Но в случае ветхозаветного чуда Илии это еще не сам Святой Дух, но его прообраз, его "аналог".]

35. И вода полилась вокруг жертвенника, и ров наполнился водою.

36. Во время приношения вечерней жертвы подошел Илия пророк и сказал: Господи, Боже Авраамов, Исааков и Израилев! Да познают в сей день, что Ты один Бог в Израиле, и что я раб Твой и сделал все по слову Твоему.

[В Септуагинте этот пассаж и последующие за ним имеют значительные разночтения: "И поднялся Илия к небу и сказал: Господи Боже Авраама, Исаака и Израиля, услышь меня, Господи, услышь меня сейчас в огне! и да познает сам народ, ибо Ты Господь Бог Израилев, Которого слуга я, и по понуждению Которого я все сделал". — "Kai anebohsen Hliou eiz ton ouranon kai eipen Kurie o Qeoz Abraam kai Isaak kai Israhl, epakouson mou, kurie, epakouson mou shmeron en puri, kai gnwtwsan paz o laoz outoz oti su ei kurioz o Qeoz Israhl kagw douloz sou kai dia se pepoihka ta erga tauta." — На церковнославянском это звучит так: "И возопи Илия на небо и рече: Господи Боже Авраамов и Исааков и Иаковль, послушай мене, господи, послушай мене днесь огнем, и да уразумеют вси людие сии, яко ты еси Господь Бог един Израилев, и аз раб твой, и тебе ради сотворих дела сия." Прежде всего, в тексте поражают две детали: первая — факт подъема Илии к небу как прообраз его финального восхождения. Второе, тесно связанное с первым, — уточнение относительно того, что он просит услышать Господа Бога огнем, или в огне — en pur. Следовательно, в данном случае речь идет о преображении самого Илии и о теофании Бога в огне. Возможно, речь идет о прообразе фаворского преображения самого Иисуса Христа, рядом с которым апостолы узрели также Илию вместе с Моисеем. В определенной трактовке, связанной с доктриной исихастов, сам Моисей был связан таинственно и провиденциально с Фаворским светом еще во время синайского богоявления. По этой же логике можно сказать, что это "en pur" и "anebohsen Hliou eix ton ouranon" имеют отношение к той же трансцендентной световой теофании.]

37. Услышь меня, Господи, услышь меня! Да познает народ сей, что Ты, Господи, Бог, и Ты обратишь сердце их.

[В Септуагинте: "Услышь меня, Господи, услышь меня в огне(!), и да познает народ, ибо Ты Господь Бог, и Ты обратишь сердце народа к себе". — "Epakouson mou, kurie, epakouson mou en puri, kai gnwtw o laos outos oti su ei kurios o Qeos kai su estrexas thn kardian tou laou opiswx". Второй раз повторяется "epakouson mou en pur", "услышь меня в огне". — На церковно-славянском — "Послушай мене, Господи, послушай мене огнем."]

38. И ниспал огонь Господень и пожрал всесожжение, и дрова, и камни, и прах, и поглотил воду, которая во рве.

[На старославянском: "И спаде огнь от Господа с небесе, и пояде всесожжегаемая, и дрова, и воду, яже в мори, и камение и персть полиза огонь." Снова, как и в строфе 18, 36, фигурирует и огонь и небо.]

39. Увидев, весь народ пал на лице свое и сказал: Господь есть Бог, Господь есть Бог!

40. И сказал им Илия: схватите пророков Вааловых, чтобы ни один из них не укрылся. И схватили их. И отвел их Илия к потоку Киссону, и заколол их там.

41. И сказал Илия Ахаву: пойди, ешь и пей; ибо слышен шум дождя.

42. И пошел Ахав есть и пить, а Илия взошел на верх Кармила, и наклонился к земле, и положил лице свое между коленами своими.

[Эта поза моления Илии была важнейшим элементом в традиции православных исихастов, которые именно к этому месту Библии возводили традицию особого «свернутого» положения тела во время творения молитвы Иисусовой. Гора Кармил духовно сравнивалась с горой Фавор и Афоном. Кармил — прообраз, Фавор — исполнение, Афон — поминание "огненного светового Богоявления".]

43. И сказал отроку своему: пойди, посмотри к морю. Тот пошел, и посмотрел, и сказал: ничего нет. Он сказал: продолжай до семи раз.

[Возможно, что речь идет об отроке, который был "сыном вдовы" и которого он оживил. Позже он еще будет упомянут — Илия оставит его в Иудее, когда побежит в пустыню от гнева Иезавели. К этому отроку восходит одна из линий пророческой филиации Илии через колена Иудеи, тогда как другая, более прямая, восходит к израильской линии Елисея.]

44. В седьмой раз тот сказал: вот, небольшое облако поднимается от моря, величиною с ладонь человеческую. Он сказал: пойди скажи Ахаву: "запрягай и поезжай, чтобы не застал тебя дождь".

[На старославянском это место точнее передает Септуагинту: "И обратися отрочищь семижды: и бысть в седмое, и се, облак мал, аки след ноги мужеския, возносящь воду из моря."

Символизм "следа ноги" имеет отношение к древнейшему изначальному комплексу. Данный символ обозначает зимнее солнцестояние, когда одна "нога года" осталась в прошлом, а другая шагнула в будущее. Кроме того, известны "следы Будды", которыми в буддизме считается вся реальность — проявление,"след" истинного метафизического состояния пробужденности. В самом иудаистическом контексте с «ногой» сефиротического человека каббалисты сравнивают царя Давида и самого Мессию. Руками в таком образе являются Авраам (правая рука) и Исаак (левая рука), туловищем и сердцем Иаков, а ступнями Давид. Им соответствуют соответственно сефиры — Хесед, Гебура, Тиферет и Малькут. Головой же служат три верхних сефиры — Кетер, Хохма и Бина. В этом значении данный символ приобретает эсхатологическую, мессианскую нагрузку.]

45. Между тем небо сделалось мрачно от туч и от ветра, и пошел большой дождь. Ахав же сел в колесницу, и поехал в Изреель.

[Символизм колесницы тесно связан со всей деятельностью пророка Илии. Он будет взят на небо в огненной колеснице. И тогда же Елисей произнесет странный возглас, который будет повторен в Бибилии еще только один раз — царем Иоасом в Цр. IV, 13, 14 на смертном одре самого Елисея — "Отец мой! Отец мой! Колесница Израиля и конница его!" Важно, что в данном случае в отношении Бога употребляется невозможное в строгом иудаизме обращение "Отец!", которое является достоянием исключительно христианской традиции. Это еще раз подчеркивает центральный прообразовательный характер Илии для Церкви. Символично, что в п.46 Илия бежит перед колесницей Ахава в Изреель. Он, как и Иоанн Предтеча, предшествует "благой вести". В данном случае прекращение засухи есть также прообраз эсхатологического восстановления, победы и спасения.]

46. И была на Илии рука Господня. Он опоясал чресла свои, и бежал перед Ахавом до самого Изрееля.

[Выражение "рука Господня, — "десница Господня" ("heir kuriou") была на таком-то" означает факт "пророческого транса", «восхищения» пророка от человеческого состояния. От этого посвятительного жеста берет свое начало христианское таинство «рукоположения», т. е. передачи особой духовной силы или возможности сообщаться с этой силой. Однако в ветхозаветном и в новозаветном контекстах смысл этого «рукоположения», хиротонии, значительно разнится, так как у христиан передается сила самого нетварного Святого Духа, причем становится она внутренним и неотторжимым достоянием иерея, а в случае ветхозаветных пророков божественное воздействие было опосредованным и эпизодическим. Однако уникальность Илии заключается в том, что его отношение к Божеству выпадает из общей ветхозаветной картины "онтологии пророков", чем объясняется его сближение с самим Моисеем, фигурой центральной для иудаистической традиции.]

1. И пересказал Ахав Иезавели все, что сделал Илия, и то, что он убил всех пророков мечом.

2. И послала Иезавель посланца к Илии сказать: пусть то и то сделают мне боги, и еще больше сделают, если завтра к этому времени не сделаю с твоей душою того, что с душою каждого из них.

3. Увидев это, он встал и пошел, чтобы спасти жизнь свою, и пришел в Вирсавию, которая в Иудее, и оставил отрока своего там.

[В Септуагинте подчеркивается, что "Илия испугался" — "kai efobeqh Hliou".

По этому поводу, т. е. по поводу страха, вопрос поднимался и в «Зохаре» ("Вайигаш" 209).

"Рабби Хийя сказал: Как могло случиться, что Илия, чьи постановления выполнял даже Святой, будь он благословен, запретивший небу давать дождь и росу, испугался Иезавели? Он испугался и пошел чтобы (спасти) свою жизнь. Рабби Иосси сказал ему: Известно, что праведники не хотят беспокоить своего Хозяина в ситуации, когда опасность очевидна, подобно Самуилу, о котором написано: "Как пойду я? Если Саул узнает, он убьет меня." ЙХВХ сказал: "Ты возьмешь с собой одну телку" (1Сам. 16:2), потому что праведники не хотят беспокоить своего Хозяина в таких обстоятельствах, когда им угрожает опасность. Так же и в случае с Илией, заметив, что ему угрожает опасность, он не захотел беспокоить своего Хозяина".

Далее эта тема «страха» Илии развивается в «Зохаре» еще более интересно:

"Относительно Илии написано не: "Он испугался (vayyira) и пошел, чтобы спасти жизнь свою", но "Он увидел (vayar), у него было видение. Что он увидел? Он увидел, что в течение долгих лет ангел смерти охотится за ним, но он не передается в его власть, и тогда, "он пошел, чтобы спасти свою жизнь. (Дословно "он пошел к своей душе"). Что означает "он пошел к своей душе?" Он пошел к основанию жизни, которое есть Древо Жизни, чтобы прилепится к нему. Иди и смотри: написано здесь не "пошел 'eth' своей душе", а понимать частицу 'eth' следует как 'к' — "к своей душе", так всегда и пишут, но "'el' своей душе", т. е. "'в направлении' своей души", и я проник в этот секрет, благодаря тому, что сказал рабби Симеон: "Все души мира возникают из Потока (девятая сефира — Йессод — А.Д.), который течет и ширится, потом они собираются в Суму Живых, и когда Женское Начало (сефира Малькут — А.Д.) осеменена Мужским Началом (Йессод — А.Д.), души наслаждаются желанием с обоих сторон, желанием Женского Начала Мужчины и желанием Мужского Начала — Женщины, но особенно тогда, когда желание Мужчины страстно, души более состоятельны, ведь все в них пропитано желанием и страстью Древа Жизни (Древо Жизни отождествляется в «Зохаре» с сефирой Йессод, Мужским Началом и Потоком — А.Д). Но так как Илия происходит из этой страсти (ra'avata) более, нежели все остальные люди, он сохранился и не узнал смерти." Далее текст «Зохара» объясняет субтильное различие между древнееврейскими предлогами «eth» и «el». Первый символизирует собой "Женское Начало" и сефиру Малькут. Второй относится к "Мужскому Началу" и сефире Йессод. Далее — "И так как Илия происходит из стороны Мужского Начала более, чем все остальные дети этого мира, он дольше всех сохранился в своем существе и не умер, подобно всем остальным людям. Он полностью происходит от Древа Жизни и нисколько от Праха (иное название для Женского Начала и сефиры Малькут). Поэтому он и поднялся в вышину, а не умер как все остальные смертные, как написано — "и понесся Илия в вихре на небо".]

4. А сам отошел в пустыню на день пути, и, пришедши, сел под можжевеловым кустом, и просил смерти себе, и сказал: довольно уже, Господи; возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих.

["Зохар" соотносит это стих с предшествующим. Там Илия "пошел к своей душе". Акцентируется тайна предлога «el», «к», Мужское Начало. Здесь же "просил смерти себе" на иврите звучит как "просил, чтобы eth его душа умерла". Теперь появляется та частица «eth», которой не было в предшествующем стихе. Это значит, что Древо Смерти в отличие от Древа Жизни сопряжено с Женским Началом.]

5. И лег, и заснул под можжевеловым кустом. И вот Ангел коснулся его и сказал ему: встань, ешь.

[В Септуагинте в этой строфе Ангел не упоминается. Но стоит — "и там кто-то коснулся его и сказал ему…" — "tis hyato autou kai eipen autw…" Ангел Господень упоминается только через строфу — п.7.]

6. И взглянул Илия, и вот, у изголовья его печеная лепешка и кувшин воды. Он поел, и напился, и опять заснул.

7. И возвратился Ангел Господень во второй раз, коснулся его и сказал: встань, ешь; ибо дальняя дорога пред тобою.

8. И встал он, поел и напился, и, подкрепившись тою пищею, шел сорок дней и нощей до горы Божией Хорив.

9. И вошел он там в пещеру, и ночевал в ней. И вот, было к нему слово Господне, и сказал ему: что ты здесь, Илия?

10. Он сказал: возревновал я, о Господе, Боге Саваофе; ибо сыны Израилевы оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники и пророков Твоих убили мечем; остался я один, но и моей души ищут, чтоб отнять ее.

[Фраза "остался я один" очень важна для исламского эзотеризма, где существует особый путь посвящения "одиноких", «афрад», которое осуществляется без посредства людей, но непосредственно в результате явления Хизра, который является инициатическим эквивалентом Илии в исламе. Сакральное одиночество — особая характеристика, присущая именно пророку Илии. Его происхождение неизвестно, его кончина — взятие на небо в огненной колеснице — сверхъестественна. Он выпадает из общей человеческой логики, и в этом он подобен только таким необычным ветхозаветным персонажам, как Энох и Мельхиседек. От этого же инициатического понятия произошло слово "монах", т. е. «одинокий», «отделенный» и соответствующий инициатический христианский чин.]

11. И сказал: выйди и стань на горе перед лицем Господним. И вот, Господь пройдет, и большой сильный и ветер, раздирающий скалы и сокрушающий горы перед Господом; но не в ветре Господь. После ветра землетрясение; но не в землетрясении Господь.

[Весь этот пассаж в Септуагинте дан в несколько другой ритмике и со значительными отличиями. Приведем его полностью: "И сказал: выйди наружу и стань перед Господом на горе. Там промчится Господь."

Далее идет ритмические по стилю и по метафизической нагрузке строки, охватывающие также следующий параграф. Септуагинта (11–12):

"И великий сильный ветер (дух), раздирающий горы и сокрушающий камни перед лицом Господа, нет в ветре Господа.

И за ветром землетрясение,

нет в землетрясении Господа.

И за землетрясением огонь,

нет в огне Господа.

И за огнем голос нежного ветерка, —

там Господь."

"Kai pneuma mega krataion dialuon orh kai suntribon petrax enwpion kuriou,

ouk en tw pneumati kuriox.

Kai meta to pneuma susseismos,

ouk en tw susseismw kuriox.

Kai meta ton susseismon pur,

ouk en tw puri kuriox.

Kai meta to pur fwnh auras lepthx,

kakei kuriox"

На церковнославянском эта ритмика сохранена:

11. И рече: изыди утро и стани пред Господом в горе: и се, мимо пойдет Господь, и дух велик и крепок разоряя горы и сокрушая камение в горе пред Господем, (но) не в дусе Господь: и по дусе трус, но не в трусе Господь:

12. И по трусе огнь, и не во огни Господь: и по огни глас хлада тонка, и тамо Господь."

"Aura Lepth", "тихий, нежный ветер", "хлад тонок". В этом не просто описание одноразового исторического факта ветхозаветной истории, но вскрытие "структуры Божества". После оболочек грозного и всеуничижающего присутствия, после внушения невероятного ужаса природе и людям, всей тварной реальности, Господь предстает избранным в образе кроткого и нежного ветерка, почти неслышного голоса. В этом откровенный прообраз всей Новозаветной Истины — грозный Бог обернулся своим тишайшим жертвенным Сыном, Агнцем, Спасителем падших. И даровал после своего вознесения Духа Святого, который также тихо и неслышно снисходит на христиан во время крещения, таинств и молитв.

"Kakei kuriox". "И тамо Господь". Эта фраза вмещает в себя все наиболее глубинные аспекты иудаистического эзотеризма и предвосхищает "Благую Весть".

"Зохар" трактует смену теофаний как проникновение Илии к высотам сефиротического Древа. "Хлад тонок" расшифровывается как "самое интимное место, откуда происходят все светы" и отождествляется с сефирой «Бина», откуда исходят все эманации божественной реальности.]

12. После землетрясения огонь. После огня веяние тихого ветра.

13. Услышав, Илия закрыл лице свое милотью своею, и вышел, и стал у входа в пещеру. И был к нему голос, и сказал ему: что ты здесь, Илия?

[Первое упоминание о милоти пророка, т. е. накидки из агнчей шкуры. Эта милоть будет участвовать во многих чудесах Илии. Следовательно, это важнейший его атрибут. Естественно, с христианской точки зрения, важно, что милоть изготовляется из агнца, который является символом Христа. С другой стороны, важно, что Илия закрывает милотью лицо, как бы от невыносимого света, которым сопровождается богоявление. Православные исихасты сопоставляли этот сюжет с откровением неопалимой купины Моисею и Фаворским Светом. Согласно Паламе, в случае самого Фаворского Света речь шла о нетварной реальности, о божественных и обожающих энергиях Пресвятой Троицы. В отношении Синайского света и тем более света, от которого закрылся милотью Илия на горе Хорив, у Паламы нет такой однозначной уверенности, и он говорит о тождестве этого Света предположительно. Однако, явление Христа на Фаворе своим ученикам в окружении Моисея и Илии позволяет допустить, что они как-то были с ним связаны, хотя и иным образом, нежели Христос как истинный и совершенный Бог. Поскольку эта логика, с православной точки зрения, по меньшей мере, неоспорима, естественно предположить, что милоть Илии, «получившая» на себя воздействие "Трансцендентного Света", отныне приобрела чудесные качества. Этим объясняется и то, что в данном пассаже она упоминается впервые.

У преподобного Максима Исповедника милоть Илии трактуется как символ человеческого тела, как "кожаные ризы", как плоть. Чудесные свойства милоти пророка Илии можно рассматривать, таким образом, как предвосхищение его личного восхождения на небо в огненной колеснице, что снова с очевидностью отсылает нас к исихастской теме преображения. Таинственные свойства преображенной плоти связаны с преодолением порога смерти, с продлением инициатического существования.]

14. Он сказал: возревновал я о Господе, Боге Саваофе; ибо сыны Израилевы оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники и пророков Твоих убили мечем; остался я один, но и моей души ищут, чтоб отнять ее.

15. И сказал ему Господь: пойди обратно своею дорогою чрез пустыню в Дамаск; и когда придешь, то помажь Азаила в царя над Сириею.

16. А Ииуя, сына Намессиина, помажь в царя над Израилем; Елисея же, сына Сафатова, из Авел-Мехолы, помажь в пророка вместо себя.

[Указание на родословную Елисея, приемника Илии, контрастирует с тайной происхождения самого Илии.]

17. Кто убежит от меча Азаилова, того умертвит Ииуй; а кто спасется от меча Ииуева, того умертвит Елисей.

18. Впрочем, Я оставил между израильтянами семь тысяч; всех сих колена не преклонялись пред Ваалом, и всех сих уста не лобызали его.

[Эти "семь тысяч израильтян" символически соответствуют 144 тысячам избранных, — по 12 тысяч из каждого колена Израилева, — о которых говорится в «Апокалипсисе» Иоанна Богослова.]

19. И пошел он оттуда, и нашел Елисея, сына Сафатова, когда он орал; двенадцать пар волов было у него, и сам он был при двенадцатой. Илия, проходя мимо него, бросил на него милоть свою.

[Первое инициатическое использование милоти. С ее помощью происходит помазание Елисея в пророки. Любопытно соотнести этот жест с ритуалом отпущения грехов в Православии, где иерей также накрывает исповедовавшемуся голову епитрахилью.

Упоминание о двенадцати парах волов и подчеркивание того факта, что Елисей стоял у последней, двенадцатой пары — все это указывает на эсхатологический характер миссии Илии и, соответственно, его ученика Елисея. Особенно точно это исполнится в миссии Иоанна Предтечи.]

20. И оставил волов, и побежал за Илиею, и сказал: позволь мне поцеловать отца моего и мать мою, и я пойду за тобою. Он сказал ему: пойди и приходи назад; ибо что сделал я тебе?

21. Он отошедши от него, взял пару волов и заколол их, и, зажегши плуг волов, изжарил мясо их, и раздал людям, и они ели. А сам встал, и пошел за Илиею, и стал служить ему.

[Елисей уничтожает последних волов, т. е. тех, у которых он стоял. Он порывает связь с циклом Тельца и готовится вступить в цикл Агнца, символизируемый милотью Илии.

В главе 21 (20 по Септуагинте) также есть упоминание об Илии. Рассказывается, как он по велению Господа пришел к Ахаву, чтобы обличить его за убийство Навуфея и присвоения его виноградника. После угроз и пророчеств о страшной кончине самого Ахава и Иезавели, Ахав печалится, за что Господь откладывает исполнение пророчеств на его потомство. В Книге Царств IV в 1 главе снова речь заходит об Илии. На сей раз он побуждаем Ангелом Господним известить о смерти царя Охозии, который, получив ранения, отправил своих людей за советом к жрецам Вельзевула Аккаронского. Послы Охозии, вернувшись, рассказывают господину о встретившемся им пророке.

7. И сказал им: каков видом тот человек, который вышел на встречу и говорил вам слова сии?

8. Они сказали ему: человек тот весь в волосах, и кожаным поясом подпоясан по чреслам своим. И сказал он: это Илия Фесвитянин.

[Септуагинта: "Anhr dasux kai zwnhn dermatinhn periezwsmenox thn osfun autou." "Кожа животного" — та же милоть. Любопытно, что масонский кожаный фартук по традиции возводился именно к этому архетипу.]

Охозия послал в Илие, который сидел "на верху горы", пятьдесят воинов, которых Илия попалил огнем.

10. И отвечал Илия, и сказал пятидесятнику: если я человек Божий, то пусть сойдет огонь с неба и попалит тебя и твой пятидесяток. И сошел огонь с неба, и попалил его и пятидесяток его.

Так повторилось еще раз, пока начальник третьего пятидесятка, ужаснувшись участи предшественников, не умолил Илию смилостивиться над ним.

15. И сказал Ангел Господень Илии: пойди с ним, не бойся его. И он встал, и пошел с ним к царю.

[Весь сюжет с троекратным вызовом огня имеет строго символический и инициатический смысл, который продолжает огненную линию миссии Ильи, которая закончится огненным вознесением.]

Наконец, последняя глава, посвященная в Ветхом Завете Илии — Глава 2, которую следует привести целиком.

1. В то время, как Господь восхотел вознести Илию в вихре на небо, шел Илия с Елисеем из Галгала.

[В Септуагинте выражение "в вихре" переведено как "в землетрясении" или "en susseismw". Следует отметить, что все три предварительных формы «эпифании», которые предшествовали откровению Бога в "голосе тихого ветра" ("глас хлада тонка") на горе Хорив — "великий сильный ветер", "землетрясение" ("трус") и "огонь" (см. Цр. III, 19, 11–12) — соотнесены с самим Илией. Вначале Авдий боится, как бы дух Господень не унес Илию с земли. Слово то же — pneuma. Об этом говорилось в эпизоде на горе Хорив — "ouk en tw pneumati kiriou", "но не в дусе Господь". Здесь говорится о "вихре"="землетрясении" (susseismo), а в сюжете на горе Хорив — "ouk en to susseismon kuriou", "но не в трусе Господь". И наконец, "огненная колесница и огненные кони", которые появляются в этой главе в пункте 11, соответствуют "огню", о котором также говорилось — "ouk ek en to puri kiriou", "и не во огни Господь". Такое совпадение не может быть случайным, как нет ничего случайного в сакральном тексте. И особым смыслом наполняется фраза — "kai meta to pur fwnh aurax lepthx, kakei kuriox", и особенно "kakei kuriox", "и тамо Господь". Сам Илия имеет прямое отношение ко всем предварительным формам эпифании, он приближен к Господу максимально возможным для твари образом, но при этом он все же остается вне божественной сущности, вне "хлада тонка". В этом фундаментальное различие Христа (и христиан) от ветхозаветных пророков, и даже самых высших и избранных среди них: Фаворский Свет — внутренний для Богочеловека, так как он Бог и это его Свет ("Вся слава дщери царевой изнутри", по пророчеству псалма Давида). Для Илии (и для пришедшего в его силе и духе Иоанна Предтечи) и для Моисея этот свет — внешний, остающийся в недоступной дали трансцендентного Бога, по ту сторону всех удивительных эпифаний ужаса.]

3. И вышли сыны пророков, которые в Вефили, к Елисею, и сказали ему: знаешь ли, что сегодня Господь вознесет господина твоего над головою твоею? Он сказал: я также знаю, молчите!

4. И сказал ему Илия: останься здесь, ибо Господь посылает меня в Иерихон. Но Елисей сказал: жив Господь и жива душа твоя! не оставлю тебя. И пошли они в Иерихон.

5. И подошли сыны пророков, которые в Иерихоне, к Елисею, и сказали ему: знаешь ли, что сегодня Господь вознесет господина твоего над головою твоею? Он сказал: я также знаю, молчите!

6. И сказал ему Илия: останься здесь, ибо Господь посылает меня к Иордану. Но Елисей сказал: жив Господь и жива душа твоя! не оставлю тебя. И пошли оба.

7. Пятьдесят человек из сынов пророческих пошли и стали вдали насупротив их, а они оба стояли у Иордана.

8. И взял Илия милоть свою, и свернул, и ударил ею по воде, и расступилась она туда и сюда, и перешли оба посуху.

[Превращение воды в сушу — чудо, свойственное опять же только трем библейским персонажам — Моисею, Илии и самому Христу, который в момент крещения заставил воды Иордана течь вспять. И именно эти три лица открываются апостолам на горе Фавор. И снова в случае Илии чудо связано с милотью, шкурой агнца, которой он закрывал лицо при богообщении на горе Хорив, тогда как перед Сыном Божиим воды того же Иордана расступились сами по себе. В любом случае "осушение вод" сопряжено с действием "огня" или "света".]

9. Когда они перешли, Илия сказал Елисею: проси, что сделать тебе, прежде, нежели я буду взят от тебя. И сказал Елисей: дух, который в тебе, пусть будет на мне вдвойне.

[На этот пассаж существует каббалистический комментарий в «Зохаре» и у Моисея из Лиона в «Reponsa». Он парадоксально трактуется как "смирение Елисея перед силой духа Илии, поскольку Елисей хочет, чтобы через его собственные грядущие чудеса слава Илии — чьим могуществом все будет свершаться — возросла вдвое".]

[Каббала трактует это место, как необходимость проследить траекторию силы Илии "до корня". Если Елисей сможет увидеть весь путь восхождения учителя, он проследит таинство его миссии вплоть до самого источника и обретет знание полноты "духа и силы Илии", половина которой была явной в самом Илии и его чудесах, а вторая половина оставалась скрытой. В этом продолжается идея того, что "сила будет на Елисее вдвойне".]

11. Когда они шли и дорогою разговаривали, вдруг явилась колесница огненная и кони огненные, и разлучили их обоих, и понесся Илия в вихре на небо.

["Зохар" ("Вайигаш" 209) комментирует это место так: "Иди и смотри, написано — "вдруг явилась колесница огненная и кони огненные", поскольку тогда дух отделился от тела и поднялся в отличие ото всех остальных людей, и он снова стал святым ангелом подобным остальным святым Всевышнего. Он исполнил миссию в мире сем, как было объяснено, поскольку чудеса, которые Святой будь он благословен осуществил в мире сем, он осуществил через его посредничество". Здесь ясно выступает каббалистическая концепция Илии как ангелического существа. Особенно важна последняя фраза о посредничестве Илии в осуществлении чудес. Это отсылает нас к иной теме о функциональной близости фигуры пророка Илии к домостроительству Святого Духа в христианстве. «Зохар» ("Берешит III") уточняет, что Бог говорит Илии — "Ты закрыл за собой дверь, чтобы смерть никогда не смогла завладеть тобой, но мир не может носить тебя также, как остальных людей! Илия ответил ему "ибо сыны Израилевы оставили завет Твой". Святой будь он благословен ответил: "Клянусь твоей жизнью! Повсюду, где Мои дети находятся и практикуют святой завет (обрезания), ты будешь послан. Учат, что по этой причине на всякой церемонии обрезания готовят специальный стул для пророка Илии, который посылается туда." Эту тему мы разберем несколько подробнее ниже.]

12. Елисей же смотрел и вскрикнул: отец мой, отец мой, колесница Израиля и конница его! И не видел его более. И схватил он одежды свои, и разодрал их на две части.

13. И поднял он милоть Илии, упавшую с него, и ударил ею по воде, и она расступилась туда и суда, и перешел Елисей.

[В Септуагинте это место выглядит совершенно иначе. Когда первый раз Елисей ударил милотью Илии по водам, ничего не произошло. И лишь после того, как он провозгласил "Где Бог Илиин" (Pou o Qeos Hliou affw), и ударил воды снова, они разошлись. Иными словами, Елисей мог творить чудеса только при участии самого Илии, хотя тот и оставался невидим.]

14. И взял милоть Илии, упавшую с него, и ударил ею по воде, и сказал: где Господь, Бог Илии — Он Самый? И ударил по воде, и она расступилась туда и сюда, и перешел Елисей.

15. И увидели сыны пророков, которые в Иерихоне, что опочил дух Илии на Елисее. И пошли навстречу ему и поклонились до земли.

Так завершается библейское повествование о деяниях пророка Илии.

В высшей степени показательно, что сам "Ветхий Завет" оканчивается словами пророка Малахии, посвященными именно Илии.

"Вот, Я пошлю к вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, великого и страшного.

И он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их, чтобы Я, пришед, не поразил земли проклятием."

Здесь следует сделать теоретическое отступление. Специфику линии Илии, его миссии и метафизического значения его личности невозможно понять без некоторых общих соображений о структуре иудаистической традиции и ее соотношении к иным традициям как монотеистического (христианство, ислам), так и немонотеистического характера. Так как пророк Илия является в первую очередь персонажем ветхозаветным и в других религиозных контекстах всегда сохраняет свое изначальное качество, то логично сказать несколько слов об особости иудаизма как такового.

Иудаистическая традиция — единственная из исторических религий — основана на идее совершенной чуждости внутреннего качества Бога внутреннему качеству творения. Сама концепция «креационизма», «творения», как ее понимало традиционное иудаистическое богословие, является уникальной теорией, неизвестной другим сакральным доктринам. Теория «творения» предполагает одноразовый и однонаправленный акт Божества, как бы отторгающего от себя мир, сущностью которого является "ничто". Вселенная — включая ее высшие, ангелические аспекты — в таком понимании не имеет никакой реальной бытийной основы, а ее причина остается абсолютно трансцендентной по отношению к ней самой. Такой подход применительно ко всей структуре имманентной реальности предполагает однонаправленность и одноразовость всех своих событий, в чем проявляется на имманентном уровне изначальный трансцендентный постулат креационизма.

Раз у твари нет перспективы возврата к Творцу, в силу неснимаемой разнородности их природ, то и в самом творении все подлежит однонаправленному убыванию. Возврат невозможен, поскольку у твари отсутствует измерение вечности. Такое измерение вечности реально только при наличии какой-то общей сферы у Создателя и создания, пересекающейся онтологической зоны. Но так как все творения в иудейской перспективе есть сущностно нечто иное, нежели Бог, то отсутствие этой общей зоны и становится главным содержанием иудаистической метафизики. Следовательно, все события в тварном мире принципиально эфемерны, преходящи и однонаправлены, безвозвратны. Иные традиции, утверждая божественность происхождения мира, закладывают основу циклическому времени. Иудаизм породил концепцию однонаправленного времени, классической хронологии, истории в современном понимании этого термина. В этом состоит сущность иудаистической космологии, которая жестко и строго отрицает миф и тесно связанную с ним сакральность космоса.

Конечно, строгий креационизм ни коим образом не определяет и не исчерпывает всего содержания Ветхого Завета, многие аспекты которого явно свидетельствуют об изначально ином мировоззрении более близком к сакральным доктринам иных народов. В Библии есть мифология, и имманентное понимание Божества, и элементы циклической доктрины и т. д. Но все эти стороны были перетолкованы в радикально креационистском ключе иудаистической теологией. Причем окончательно это было закреплено лишь в последних версиях Талмуда, хотя и в них (особенно в разделах аггады и некоторых эзотерических мидрашах) строгая демифологизация все же не доводится до конца. Наиболее законченной формой доктринального корпуса, подытоживающего эти иудаистические тенденции, является учение Маймонида. Здесь десакрализация и рационализация Ветхозаветных сюжетов и религиозных практик доводится до своего логического предела.

Как бы то ни было, предельно последовательный креационизм, безусловно, с трудом может вместить таких библейских персонажей, которые явно противоречат концепции однонаправленности истории и линейному времени, составляющим сущность и духовную специфику иудаизма. Такими персонажами являются Сиф, вернувшийся в рай после изгнания оттуда Адама; Енох, взятый Богом и не умерший; Мельхиседек, числа дней и родителей которого не знал никто и наш Илия, также как и Мелхиседек, родителей и смерти не видевший.

Но будучи последним из цепи этих атипических фигур Ветхого Завета, Илия воплощает в себе их всех, служит общим эсхатологическим суммарным выражением. Илия представляет собой иудаистическую антитезу иудаизма, которая, однако, не становится в обычном случае «антиномизмом», антииудейством, но представляет собой крайний предел ортодоксии, максимально удаленный от самого духа и центра полной и последовательной креационистской доктрины. Из этого замечания становится совершенно понятным, почему именно к авторитету Илии апеллировали все иудаистские эзотерические и мистические движения и секты, тяготевшие к максимально возможному преодолению строгого креационизма: меркаба-гностики, ессеи, каббалисты, саббатианцы, хасиды и т. д, оставашиеся или нет в рaмках ортодоксии.

И совсем уже просто понять функциональную роль Илии в перспективе христианской традиции, которая является совершенным преодолением иудаизма. Илия, отождествленный Спасителем с Иоанном Крестителем, есть важнейшее связующее звено между заявкой на преодоление «однонаправленной» вселенной иудаистического креационизма (Илия) и совершением этого преодоления в факте прихода Сына Божьего. Илия — вершина мистического иудаизма, поэтому он был патроном эссеев, называвших себя "последователями Илии и школой пророков" (Elia pater essenorum). Он был венцом пророков, их сущностным образом, их архетипом. В рамках иудаизма выше него не возможно поставить никакого другого сакрального персонажа, и поэтому Моисей из Лиона, признанный авторитет еврейской каббалы и составитель «Зохара», утверждал, что "Илия выше Моисея и патриархов". Но перед лицом самого Бога, ставшего плотью, его величие релятивизируется, и становится полностью понятной евангельская истина: "Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя; но меньший в Царствии Небесном больше его." (Мт. 11:11)

Здесь следует рассмотреть три традиции, которые ставят во главу угла именно фигуру Илии и основывают на его авторитете свои метафизические и эзотерические практики. Анри Корбен обозначил эти три традиции как составляющие сверхконфессиональный "Орден Илии". Речь идет об иудейской каббале, христианском эбионизме и исламской профетологии, особо развитой в шиизме.

Корбен называет эту гностическую линию "принципом Vera Propheta", "Истинного Пророка". Она имеет свои яркие формы во всех монотеистических, авраамических традициях семитского происхождения. Можно сказать, что эта линия объединяет в себе максимум представлений об имманентности Божества возможный в традициях, чья ортодоксия настаивает на его абсолютной трансцендентности. Иными словами, это — некреационистский, манифестацинионистский подход, помещенный в строго креационистский контекст.

В иудаизме и исламе эта линия, хотя и выходящая за рамки экзотеризма, — так как она требует элитарных качеств "различения тонкостей", отделяющих ортодоксальную мистику от мистики гетеродоксальной, — не входит в противоречие с официальной религиозной догмой, а следовательно, не может считаться «ересью» в полном смысле этого слова. В христианстве же картина несколько иная, так как такой подход прямо противоречит догматической теологии, основанной на четкой линии св. апостола Павла, и поэтому является достоянием иудео-христианских сект эбионитского типа, которые проявились позднее в арианстве, а еще позднее — несторианстве. Во всех случаях, речь шла об акцентировании особой сакральной реальности, которая являлась неким средним, промежуточным звеном между предтварной реальностью Божества, которое есть, и тварной реальностью мира, созданного из ничто.

Это среднее звено имеет несколько наименований:

"Присутствие" ("шекина"), ангел Метатрон, Энох, страна Меркаба (колесница), Шекина, Малькут — в мистическом иудаизме;

Истинный Пророк, Ангел-Христос (Christus Angelus) — в эбионизме;

"Свет Мухаммада", "святой дух", "пурпурный архангел", «Хизр» — в исламском эзотеризме.

Все эти реальности являются наиболее возвышенными духовными аспектами, связанными с фигурой пророка Илии или его «двойников» (Хизра, Салмана Перса, Имама Времени, иногда самого Мухаммада в исламе). Эбиониты видели совершенное воплощение этого же принципа в Христе, которого считали не Богом, но Ангелом, пророком.

Моисей из Леона называет Илию "ангелом, принявшим человеческое обличье пророка для исполнения миссии на земле; закончив ее, он оставил тело, превращенное в пламя в мире сферы, и вернулся на свое изначальное место". Каббала уточняет, что имя этого ангела — "Сандалфон". Иудаистическая ангелология называет его "ангелом, связывающим небо и землю" и являющимся "космическим аспектом Метатрона", "Князя Присутствия".

Функция Илии в этих трех видах эзотеризма заключается в передаче прямой и неопосредованной инициации, которая соединила бы мистика с миром Принципа напрямую, минуя горизонтальную причинно-следственную связь. Более того, сама идея нарушения логики однонаправленного потока одноразовых событий предполагает именно не исторический, но сверхисторический импульс, который отменил бы неумолимую логику имманентного развития твари. "Орден Илии" по определению не может быть традицией, «преданием» в обычном смысле, т. е. чем-то, что передается исторически и горизонтально. Это следствие прямого и молниеносного вмешательства трансцендентного в тварную реальность. Фактически "Орден Илии" подходит вплотную к идее христианской Церкви, т. е. к благодатной реальности, изъятой из цепей тварного отчуждения, где богоприсутствие таинств вечно и имманентно, сверхисторично. Вся проблема заключается в том, признается ли за средним звеном качество полноценной Божественности? Если да, то речь идет о полноценном христианстве и Православии. Если нет, то мы остаемся в рамках авраамизма, креационизма и строго иудаистического монотеизма, не затронутого троической Истиной.

"Орден Илии" в понимании Корбена, безусловно, относится ко второму случаю. И грань, отделяющая эти две во многом схожие реальности, соответствует разнице между ессейским гнозисом, кумранским иудео-христианством, с одной стороны, и полноценным православным христианством Павла, с другой.

Каббала и шиизм — иудейская и исламская ветви "Ордена Илии" — максимально приближаются к христианству. Но определенная грань не преодолевается никогда. Илия, его Ангел, его высший духовный аспект остаются во всех случаях тварными реальностями, что следует из признания полноценного и строго креационизма и монотеизма. Одноноправленность и одноразовость преодолевается только в рамках творения. Последний шаг — к перспективе «обожения» — остается невозможным. Ангел (небесный, но тварный) — последний предел духовной реализации мистиков "Ордена Илии". Царство Божие остается принципиально недоступным.

Только благодатное усыновление Богом через принятие в себя человеческой плоти открывает людям перспективу, снимающую фатальную одноразовость и необратимость творения. Но это — дело тех, кто верят не в "Крестящего Водой", но "Крестящего Духом". И для кого, Святой Дух — это не ангел, но Бог.

С другой стороны, возникает закономерный вопрос. Если "Орден Илии" утверждает обратимость истории хотя бы в некотором исключительном случае — в случае Илии и связанных с ним реальностей — как может он признавать строгую креационистскую модель внешней традиции, которая не просто в данном случае иначе интепретируется, но прямо отрицается в ее важнейшей предпослыке? Чаще всего, выдвигаются агрументы относительно того, что полноту истины не могут соознать внешние и для них креационистский экзотеризм подходит более всего. Иными словами, мы имеем дело с двойным стандартом. Эзотеризм "Ордена Илии" признает одну метафизическую картину, а внешние экзотерические институты — другую. Вместо открытого и честного выяснения отношений предлагается некий компромисс, так как никаких промежуточных доктрин, позволяющих совместить оба подхода, ясно разграничив сферу правомочности каждого из них не предлагается.

Та же проблема возникает и в иных аспектах каббалы — в вопросе о тварной природе ангелов и архангелов, окружающих нижнюю сефиру — Малькут, и о нетварной природе самой Малькут, принадлежащей реальности божественных излучений. Глава ангелов — Метатрон, часто отождествляющийся с Енохом, а иногда и с Илией в одних случаях считается резко отдельным о Малькут, а в других случаях почти отождествляется с этой сефирой, идентичной одновременно — Шекине, божественному Присутствию или имманентному аспекту Божества. Само упоминание о "имманентном аспекте Божества" явно несовместимо с полноценным монотеизмом креационистского типа, так как здесь речь может идти только о трансцендентном и уникальном божественном принцице, на что и указывали вполне вправедливо все исторические противники каббалы и еврейского мистицизма из последовательно иудаистического лагеря. Если иудейский экзотеризм максимально разводит тварь и Творца и на этом уникальном моменте основывает свое отличие от иных традиций, то иудейский эзотеризм снова сводит их до такой степени, что метафизическое основание этой уникальности полностью исчезает.

Иными словами, "Орден Илии" представляет собой некий крайне интересный инициатический и метафизический вектор, который апеллирует с предельно важными духовными категориями, но не может выразить всю драматическую проблематики должным образом., т. е. просто не знает или не понимает той метафизической картины, которую утверждает православный эзотеризм, расставляющий все по своим местам.

Православие утверждает и на внешнем и на внутреннем уровне две сосуществующие реальности — конечную и тварную (из ничто созданную) и бесконечную нетварную, божественную. В этом — полный аналог иудаизма, причем креационистского и последовательного. Но в христианстве этим все не кончается, а с этого все начинается. Божественный мир — не сухой трансцендентный Принцип, но благодатная милосердная Троица, изливающая божественные энергии, «выступающие» (по Дионисию Ареопагиту) из трехипостансной полноты. Но не только это общее «исступление» божественных энергий спасительно пропитывает тварную реальность, давая ей возможность преображения. Одно из трех лиц Троицы — Сын — само сходит в мир и через добровольное «истощение» (кенозис) и слияние с человеческой природой искупает тварь, открывая ей вход в Божественный мир.

"Орден Илии" и его доктрина остаются как бы на пороге Православия. Здесь ясно осознается необходимость совместить однонаправленность движения твари и обратный импульс, — импульс Возврата — возможность и близость которого ясно переживается мистиком при жарком и искреннем, интимном обращении к Божеству.

Иоанн Креститель остался на пороге "Нового Завета". На самой тонкой грани.

Пророк Илия рассматривается иудаистической традицией как важнейший персонаж наиболее значимых религиозных ритуалов. Согласно хасидским преданиям, он присутствует всегда, когда совершается обряд обрезания. Т. е. он выступает своего рода посредником или свидетелем при важнейшем моменте в религиозной практики иудаизма, когда еврейский младенец принимает на себя печать Завета. Это — ключевой иудаистический ритуал, типологически схожий с обрядом христианского крещения. Обрезанный еврей становится полноправным членом иудейской общины, "избранного народа", "ветхозаветной церкви". Он обретает в своем теле зримое подтверждение древнего договора между Создателем и евреями об их избранности, об их центральном месте в мировой истории. Этим же подтверждается уникальность креационистской метафизики монотеизма. Подобно инициатическому ритуалу обрезание рассматривается как переход от плотского существования к более чем плотскому, к духовному, к религиозно-общинному. И поэтому присутствие в данном случае пророка Илии содержит в себе огромный символический смысл. Сам Илия — преображенный, не умерший, сохранивший плоть и жизнь по ту сторону фатальной черты — является посредником и ходатаем между материальной стороной еврея и его Творцом. Поэтому Илия, сохраняя свое персональное единство, разделяется на множество «присутствий», каждое из которых неукоснительно пребывает в момент обрезания в какой бы точки мира оно не происходило.

Обрезание — духовное рождение еврея, и присутствие в этот момент пророка Илии подчеркивает, что речь идет о переходе от плотского существования к существованию духовному. Как сам Илия представляет собой одухотворенную преображенную плоть, вышедшую за границы законов имманентной телесности, так и новообрезанный из «одно-частного» становится «двухчастным».

Вместе с тем можно заметить явное типологическое сходство пророка Илии в мистическом иудаизме с одним из лиц православной Троицы, с ипостасью Святого Духа в том, что касается его домостроительной функции. Как Илия присутствует при обрезании — "духовном рождении" — иудея, так и Утешитель присутствует и осуществляет "христианское крещение", "рождение свыше". Святой Дух, не теряя своего единства и своей неизменности, разделяется для того, что дать начаток новой христианской церковной личности, и его силой осуществляется важнейший посвятительный ритуал новозаветной Церкви.

Продолжая эту линию, можно вспомнить символическую связь пророка Илии с огнем ("огненная колесница") и поднятием в воздух. Святой Дух также часто символизируется огненными языками пламени (как в случае Пятидесятницы). И подобно тому, как Илия в иудаистическом эзотеризме является центральной фигурой всех инициатических, так и Святой Дух в православном учении является главным таинственным вершителем всех православных мистерий. Не случайно, домостроительство Святого Духа называется "домостроительством совершения".

Известнейший каббалист Моисей из Лиона приводит рассуждение относительно Илии и его духа, которое дополняет типологическое сходство. Он пишет: "настолько же верно, как то, что дух, снизошедший на Елисея был духом Илии, верно и то, что Илия поднялся на небо в теле, а снизошел в духе, и таким образом, как только его тело поднялось, его дух тут же сошел и стал творить чудеса посредством Елисея" ("Reponsa" — цит. По Tishby "Studies in Kabbalah", Jerusalim, 1982).

Если в фигуре пророка Илии мы имеем иудаистический аналог Третьего лица православной Троицы, то картина "Ордена Илии" становится полной. Как Святой Дух в христианском эзотеризме является осью инициации и духовной реализации, основанных на специфике троической метафизики, так же в традициях строго монотеистического креационистского толка, где принята сотериология и профетология «эбионистской» направленности, фигура Илии является его прямым эквивалентом, но соответствующим совершенно иной метафизической перспективе.

Отсюда легко перейти к исламской традиции Сохраварди, в которой центральное место занимает фигура "Святого Духа", отождествляющаяся с «ангелом-посвятителем», с "пурпурным архангелом", с «Хизром» и т. д.

Крупнейший современный исследователь каббалы Гершом Шолем скрупулезно вычленил в рамках иудейской традиции все моменты, касающиеся различия между ортодоксальным эзотеризмом и эзотеризмом гетеродоксальным.

Шолем указывает на то, что сама иудейская каббала радикально отличается от магистрального духа иудаизма как религии, которой совершенно чужд всякий мифологический, «платонический» характер. Но вместе с тем, духовная свежесть и подлинность религиозного опыта не возможны без личностного, мифологического проживания традиции, и поэтому Шолем считает каббалистический эзотеризм неотъемлемой частью иудаизма. При этом вся сфера этого эзотеризма делится на две части: одни эзотерики признают правомочность ортодоксии, которую они лишь интерпретируют в своем духе, оставляя букву нетронутой; другие, погрузившись в водоворот мистических интерпретаций, отказываются признавать легитимность внешних догматических форм. То же самое можно увидеть и в исламском эзотеризме, где существует четкая грань между мистикой шиитов-"двенадцатеричников", сохраняющих связь с нормативами «шариата» — и исмаилитскими гностиками ("шиитами-семиричниами") или «алавитами», отрицающими исламский экзотеризм как таковой.

Ортодоксальная каббала довольно оригинально трактует сам иудаистический экзотеризм, «закон», «Тору». С ее точки зрения, ограничительным характером этот «закон» обладал не всегда, но лишь начиная с некоторой эпохи, которая получила названия "шемитта гебура". "Шемитта гебура" — это цикл, соответствующий 5-й сефире Гебура сефиротического древа, которая соотносится с "левой стороной", «наказанием», "страхом Божиим", а эпоха, связанная с 4-й сефирой Хесед была совершенно иной, и акцент «Торы» в ней падал не на ограничение, но на милость, так как соответствующая сефира принадлежит "правой стороне". Именно таким циклическим моментом оправдывают каббалисты строгость и духовную «сухость» внешнего экзотерического иудаизма, считая эзотерическую компенсацию делом избранных, достоянием метафизической элиты. На признании негативного характера актуального цикла и основывается терпимость каббалистов к экзотерикам и учителям маймонидского рационалистического иудаизма не смотря на то, что практически во всех пунктах их позиции расходятся (часто не только в интерпретации, но и в самой форме соответствующих доктрин).

Но существует и гетеродоксальная каббала, которая идет гораздо дальше и не просто совмещает эзотеризм с экзотеризмом, но противопоставляет их. Это явление получило самое масштабное и яркое развитие в истории движения иудейского псевдо-мессии Саббатаи Цеви, чье учение было великолепным примером гетеродоксального эзотерического иудаизма. Чтобы понять специфику этого явления следует сделать краткий экскурс в каббалистическую теорию творения.

Каббала учит, что творение мира имеет 4 уровня, и соответственно, эти четыре уровня представляют собой 4 мира. Первый (и самый проблематичный для иудейского сознания) — это мир «Ближних», «Ацилут», реальность источения божественных энергий. Эту область каббала (в частности, "Зохар") описывает в совершенно «платонических» терминах, как поле "божественных эманаций". Сам факт подобного утверждения резко контрастирует с иудаистическим представлением о "творении из ничто", так как речь идет о некотором божественном акте явно предшествующем этому "творению из ничто". До гностической идеи "двух творений" (светового и материального, благого и злого) здесь рукой подать, а это представляет собой уже не просто ересь, но полное опровержение самого духа иудаизма и своего рода духовный «антисемитизм». Однако даже эту предельно опасную концепцию каббалисты умудрялись как-то сочетать с ортодоксией…

Второй уровень творения называется «Бериа», т. е. собственно «творение». Это уже более нормальная доктрина, совпадающая с мистическим толкованием начала творения как чисто духовного действия Божества, которое вначале творит "из ничто" пару духовных принципов — Землю и Небо, как два метафизических предела Вселенной. Даже самая радикальная спиритуализация этих понятий может быть совмещена с духом иудейской ортодоксии, хотя и здесь каббалисты часто используют терминологию и символы, далекие от рационалистского подхода и откровенно напоминающие «платонизм».

Третий уровень — «Йецира», «формообразование». Здесь снова, но уже на более низком уровне мы сталкиваемся с типично «эллинской» доктриной "мировой души", "подательницы форм", которая организует и оживляет субстанциальные миры материи. Но и это в целом не противоречит ортодоксальной иудаистической онтологии, так как существование «души» иудаизм признает, несмотря на целую гамму толкований этой инстанции. Некоторые наиболее «чистые» иудаистические течения — фарисеи — доходили и до отрицания «души», что выражалось в отвержении теории «воскресения».

Четвертый и последний мир — «Асия» — есть мир «активаций», т. е. оживленных материальных форм и вещей, т. е. реальность, данная нам в ощущениях и предметах.

Итак, четыре мира предполагали четыре толкования «Торы». В самом низу — "Тора написанная", «свиток». На втором уровне — "Тора устная", существующая в качестве звучащих слов, ангельских звуков. На третьем уровне — в мире «Бериа» — Тора снова «написанная», но не на свитке, а "черным огнем по белому огню". В виде духовных букв.

Такую картину признавали все типы каббалистов, различие начиналось дальше.

Так гетеродоксальные каббалисты считали, что помимо трех «Тор», разнящихся между собой только по степени духовной простоты, но не по смыслу и духу (в этом с ними согласны и каббалисты-ортодоксы), существует и "Четвертая Тора", принадлежащая миру «Ацилут», знание которой полностью меняет смысл "трех Тор" творения. И так как саббатаисты считали самого Саббатаи Цеви мессией, вместе с приходом которого оканчивается "шемитта гебура" и начинается новая шемитта, связанная с 6-й благой сефирой Тиферет, то старая «Тора» "шемитты гебура" исчерпывает свое значение, становится неадекватной. Одновременно «откровение» мира Ацилут взрывает ограничительный характер мира Бериа и двух остальных, подчиненных ему, и следовательно, правомочность исторического экзотерического иудаизма прекращается.

Здесь мы уже оказываемся в сфере чистого гностицизма. Не удивительно, что Саббатаи Цеви также апеллирует к "явлению Илии", как христианские тексты ссылались на тождество Иоанна Предтечи с пророком Илией.

Неудивительно, что эта гетеродоксальная каббала часто духовно сближается с христианством и особенно Православием. На самом деле, структура этого гетеродоксального иудейского гнозиса, являющего собой явную параллель христианским эсхатологическим концепциям Иоахима де Флора, в своих метафизических аспектах демонстрирует прямой аналог метафизики апостола Павла.

Гетеродоксальная каббала и апелляция к миру «Ацилут» и соответствующему ему "новому эону" показывают, каким путем радикализация внутренних инициатических доктрин "Ордена Илии" приводит креационистскую семитическую традицию вплотную к ее радикальному преодолению, т. е. к особой и уникальной новозаветной евангельской метафизике.

Здесь вскрывается один очень важный момент. В самом иудаизме всегда существовала тенденция сближать каббалу с христианством. Особенно это касалось нескольких ранних каббалистических книг — типа "Алфавит рабби Акиба" и самого «Зохара». Это дало повод обвинять каббалистов в том, что они являются «криптохристианами». Так, к примеру, один пассаж из книги "Алфавит рабби Акиба" рассматривает Христа как Мессию и историческое выражение мистической буквы Цаде. Более того, весь настрой каббалы — даже в ее ортодоксальных аспектах — стремится как можно больше акцентировать связь низшего мира с миром высшим, и как можно меньше настаивать на их фундаментальном неснимаемом различии, что характерно для строгой креационистской этики. При этом исторический, однонаправленный аспекты мира не зачеркивается, как это имеет место в законченном манифестационизме, но сохраняется. Происходит наложение манифестационистской перспективы (теория сефирот и имманентности Шекины) на перспективу строго креационистскую. Это в совокупности дает метафизику чрезвычайно близкую к метафизике христианства, но только вместо Новозаветной Церкви и ее онтологии речь идет о "общине Израиля" в ее иудаистическом, ветхозаветном смысле.

Поэтому в случае гетеродоксальных каббалистов переход в христианство становится вполне естественным шагом. Особенно наглядно это было видно в случае общего обращения «франкистов», последователей Якоба Франка, вождя европейских саббатаистов. Саббатаисты были подготовлены к принятию Нового Завета свей духовной логикой каббалистической метафизики, а окончательный шаг был лишь делом конкретных исторических обстоятельств.

В "Новом Завете" свидетельства об Илии чаще всего связаны с темой Иоанна Предтечи:

11. Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя; но меньший в Царствии Небесном больше его.

12. От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его.

13. Ибо все пророки и закон прорекли до Иоанна.

14. И если хотите принять, он есть Илия, которому должно придти.

10. И спросили Его ученики Его: как же книжники говорят, что Илии надлежит придти прежде?

11. Иисус сказал им в ответ: правда, Илия придет прежде и устроит все;

12. Но говорю вам, что Илия уже пришел, и не узнали его, а поступили с ним как хотели; так и Сын Человеческий пострадает от них.

13. Тогда ученики поняли, что Он говорил им об Иоанне Крестителе.

11. И спросили Его: как же книжники говорят, что Илии надлежит прийти прежде?

12. Он сказал им в ответ: правда, Илия должен придти прежде и устроить все; и Сыну Человеческому, как написано о Нем, надлежит много пострадать и быть уничижену;

13. И говорю вам, что и Илия пришел, и поступили с ним, как хотели, как написано о нем.

Следует обратить внимание на следующую деталь: во всех местах, где в "Новом Завете" упоминается Илия в связи с Иоанном Пророком, это прилежит к 11 стиху. У Матфея в главе 11(!) пункты 11(!)-14, в главе 17:10–13, у Марка в главе 9: 11(!)-13. Это не может быть простым совпадением, так как ничего случайного в священном писании нет.

Вообще говоря, число 11 (и его производные — 22, 33 и т. д.) играет огромную роль в эзотерической традиции. Это число предшествует числу 12, которое, в свою очередь, означает конец цикла, завершенность. 11 число эсхатологическое, непосредственно предшествующее числу совершенства.

Отождествление Илии с Иоанном Предтечей является фактом, засвидетельствованным самим Спасителем, но отрицаемым Иоанном Предтечей. В окончательной догматической экзегетике принята фраза "Иоанн Предтеча, пришедший в духе и силе Илии".

Символизм Иоанна Предтечи и его связь с самой сущностью ветхозаветной традиции и свойственной ей антропологии и космологии, мы рассматривали в работе "Крестовый поход солнца", где подробно исследовали символизм его декапитации и других сюжетов, с ним связанных. Также следует обратиться к нашей книге "Метафизика Благой Вести". Самым кратким образом можно свести эти соображения к следующей картине:

1. Иоанн Предтеча воплощает в себе сугубо ветхозаветную праведность, которая была основана на этике самоумаления твари перед лицом трансцендентного творца. Такая праведность была обречена на то, чтобы оставаться несовершенной ("ничто же бо совершил закон", по словам апостола Павла), так как без благодати Христа даже самые духовные и праведные личности — от Адама через Ноя, патриархов, Моисея и пророков — вынуждены были пребывать после смерти в «шеоле», "царстве мертвых", отождествленных христианством с адом.

2. В отношении Иоанна Предтечи к Христу — признание и предуготовление пришествия Мессии, с одной стороны, и сомнения во Христе, с другой — проявляется вся сущность ветхозаветной традиции, которая обречена на то, чтобы ее эсхатологическая интуиция оставалась всегда гадательной. Иоанн Креститель, духовно тождественный Илии, есть вершина мистического иудаизма, но все же между таким иудаизмом и христианством лежит бездна.

3. Если рассматривать Иоанна Предтечу в позитивном аспекте, он есть та ветхозаветная линия, которая восходит к Сифу, Эноху, Мелхиседеку и Илие и является предвосхищением новозаветной реальности, вершиной особой тайной провиденциальной иерархией, ангельски предвкушающей Боговоплощение. Так понимает Иоанна Крестителя православное троическое христианство.

4. Если рассматривать Иоанна Предтечу в свете иудео-христианского гнозиса эбионитского толка или в оптике арианских или несторианских версий «унитаристского» еретического христианства, продолжающего ессейские традиции и линию кумранских общин, то его личность может рассматриваться как ключ к нетринитаристской, иудаизированной профетологии и христологии, в которой Христос считается лишь «пророком», «человеком» и «святым», «ангелом», но не Богом и не Сыном Божьим. В этой традиции Иоанн — Илия предстает высшим метафизическим авторитетом, как бы антитезой Иоанна Богослова и апостола Павла. Эта линия полностью принята исламской христологией и профетологией. Семитический креационистский строгий монотеизм в такой версии остается нетронутым и цельным, тогда как в Православии троический принцип представляет все в совершенно ином свете.

5. Следовательно, по отношению к Христу Иоанн Предтеча (= Илия) может рассматриваться в двойственном отношении. В одном случае, он есть провиденциальный уготовитель Пришествия, поставленный на служение Святым Духом. В такой форме Креститель — Илия входит в новозаветную церковь, становясь особенно важной фигурой в монашеском делании (его центральная роль в исихазме). В другом случае, оставаясь в пределах иудаистического мировоззрения или, шире, креационистски монотеистического семитизма (включающего в себя ислам и иудео-христианские ереси эбионитского типа), фигура Иоанна Крестителя (Илии) радикально меняет свой смысл, сближаясь с самим антихристом, который также этимологически означает "предшествующий Христу", «анте-христ». Это отождествление было характерно для христианского антииудаизма от Маркиона до альбигойцев и богомилов. В целом структурно — это соответствует двум отношениям христиан к классическому иудаизму: до Христа иудаизм рассматривается как провиденциальная и единственно истинная традиция, тогда как иудеи, не принявшие Христа, после Него, становятся из "избранного народа" "народом проклятым", народом-богоубийцем и "детьми дьявола".

Фигура Илии и его отношение к Спасителю является ключевым пунктом христианской метафизики, по которой проходит водораздел между полноценной новозаветной Церковью, где "несть ни иудея, ни эллина", и разнообразными версиями семитического монотеизма, не принявшими Благую Весть и ее парадоксальную, уникальную, тринитарную метафизику.

Католичество, ставшее официальной традицией христианского Запада, является не просто христианством, но одной из версий христианства, причем такой, которая далее всего в рамках новозаветной реальности отстоит от богословия апостола Павла и соответственно полноты православного вероисповедания. Католическое богословие, обретшее окончательную форму в субординатизме пункта о Filioque и построенной на аристотелевском подходе теологии Фомы Аквинского, по сути является иудаизированным христианством, отвергающим мистическую линию, восходящую к восточным отцам, александрийцам, Дионисию Ареопагиту, преподобному Максиму Исповеднику, Симеону Новому Богослову, Григорию Синаиту и нашедшую окончательную форму в трудах святого Григория Паламы, которыми заканчивается формулировка полноценной доктрины "Торжества Православия". Католичество строго проводит в самой церкви ту черту, которая отделяет экзотеризм от эзотеризма и которой никогда не существовало (и не существует до сих пор) в Православии, где и эзотеризм и экзотеризм укладываются в рамки единой церковной ортодоксии. Это приводит к тому, что эзотеризм в католическом мире обретает особый организационный статус и специфический институционный характер. Этот эзотеризм, изначально не противостоящий католичеству, но дополняющий его, совокупно можно назвать «герметизмом», элементы которого были рассредоточены по рыцарским орденам, братствам алхимиков, розенкрейцеровским организациям, позже масонским ложам.

Самый существенный момент: так как полноценный исихастский православный и христианский эзотеризм был для людей католического Запада закрыт по конфессинально-идеологическим и геополитическим соображениям, то западный эзотерики были вынуждены прибегать к иным формам гнозиса — дохристианским или иудаистическим, т. е. к формам сущностно "нехристианским". Так и сложилась устойчивая традиция обращения к египетской, эллинистической и каббалистической традициям, которые и составили основу западного эзотеризма в эпоху католического экуменизма.

Можно рассмотреть эту ситуацию схематически. — Соотношение между экзотеризмом и эзотеризмом соответствует соотношению между креационизмом (инородность и несводимость друг к другу твари и Творца), «иудейством», с одной стороны, и манифестационизмом (однородность твари и Творца, их сущностное единство), «эллинством» или «египто-эллинством», с другой стороны. В рамках христианства это соотношение может располагаться в дух плоскостях — в православной и католической. Православие — особенно в своем мистическом, исихастском измерении — акцентирует церковный, новозаветный синтез между этими двумя метафизическими позициями, основывающийся на последовательном тринитаристском богословии апостола Павла, отвергающем субординатизм и логико-рационалистическое богословие, аристотелевский метод. В таком случае сама Церковь становится средоточием эзотеризма, который представляет собой сущностную, метафизическую сторону Православия. Такой подход отвергает как иудейство, так и эллинство, замещая и то и другое развернутым и догматически абсолютным христианским эзотеризмом. В таком случае, не существует никаких внецерковных эзотерических институтов, никаких самостоятельных эзотерических организаций или групп, никаких орденов или инициатических школ, лож и т. д. Таково положение православного мира от Византии до Православной Московской Руси.

Второй подход основывается на отрицании православного синтеза и ищет любых путей, кроме православного, для сочетания экзотеризма (формально отрицающего эзотеризм в лоне самих экзотерических институтов) и эзотеризма, избирающего для своего выражения особые формы, поначалу конформные с внешней доктриной, но могущие претендовать на свою альтернативность (как это имело место с поздним масонством, ставшим на антиклерикальные позиции). Здесь мы подходим к самому главному: такой промежуточной областью в рамках католичества, удовлетворяющей всем теоретическим условиям сочетания внешнего креационизма и внутреннего манифестационизма, причем вне новозаветной церковности, является "Орден Илии" в самом широком смысле этого понятия.

В данном случае, речь идет о слиянии трех линий —

1) иудео-христианских течений, берущих свое начало в первых христианских общинах (часть из них могли сохраниться на Западе в некоторых орденах или монашеских братствах — в первую очередь, мы имеем в виду Кармелитский монашеский орден, претендующий на преемственность ессейской традиции);

2) каббалистических и мистических школ иудаизма, распространенных на Западе;

3) исламского эзотеризма, с представителями которого Запад столкнулся во время Крестовых походов и арабских завоеваний.

Эти три линии основывались внешне на строгом креационизме и чисто семитском духе, что гармонировало с общим настроем католической теологии, но при этом с обратной стороны такого акцентированного авраамизма стояло манифестационистское эллинство и апелляции к египетскому наследию. Иными словами, внешнее иудейство (еще более креационистское, нежели официальная христианская доктрина в ее католической форме) сопрягалось здесь с внутренним эллинством (неприемлемым для нормального христианства). При этом их сочетание было обратным относительно полноценного православного богословия, основанного на лини Иоанна Богослова и святого апостола Павла.

Мы уже видели, что Илия отождествлялся с Энохом и исламским Хизром, будучи ключевой фигурой такого специфического креационистского эзотеризма. Но в мистических доктринах эти фигуры сливались с ангелической иерархией — ангелом Сандалфоном, Метатроном и иногда с архангелом Гавриилом. Анри Корбен указывает на поразительный факт, что эту линию суфийский эзотеризм продолжал отождествлением Идриса (Эноха) с Гермесом! Следовательно, мы подошли к специфической точке, которая объяснит нам структуру западного эзотеризма в целом. Эллинско-египетский Гермес Трисмегист, символ манифестационистской традиции ("что сверху, то и снизу"), — автор "Изумрудной скрижали", а зеленый цвет в символически относится именно к Хизру (чье имя означает "зеленый") — таким образом сопрягается со строгим ветхозаветным креационизмом. При этом формально соблюдается полноценность структуры традиции (наличие эзотеризма и экзотеризма), внешняя структура рационалистического католического богословия остается незыблемой.

Как бы то ни было, наши заключения легко помогут объяснить тот факт, что патроном алхимиков считался святой Иаков, который был воплощением именно иудеохристианских тенденций и ключевой фигурой эбионитского течения. Предельный семитический креационизм (отрицание Божественности Христа) сочетается в европейском герметизме с предельным эллинско-египетским манифестационизмом (Гермес и его скрижаль, утверждающим божественность мира).

Таким образом, "Орден Илии" есть парадигматическая реальность западного эзотеризма, применительно к структуре католического мира после того, как он окончательно и радикально порвал духовные связи с Византией и православной метафизикой.

Теперь легко восстановить систему внутренних отношений и понять функции Elias Artista, на коорого ссылались алхимики, розенкрейцеры и масоны. Наиболее ярко этот комплекс воплотился в Реформации, когда протестантизм фактически легитимизировал такое положение дел, отвергнув католический компромисс и утвердив на его месте сочетание иудеохристианского почти ветхозаветного благочестия, лишенного новозаветных мистерий, ритуалов и таинств, с манифестационистской герметической мистикой, нашедшей свое высшее проявление в трудах Беме, Сведенборга и других теософов. Неудивительно, что типичная розенкрейцеровская эмблема красовалась на кольце Лютера и на его надгробии…

В масонстве и особенно в мистическом иррегулярном масонстве эта структура "Ордена Илии" обнаружилась совершенно и внушительно, так как в этой организации, претендующей на наследие всех ветвей западного эзотеризма, иудаистическая ориентация символизма сосуществует с ярко выраженным эллинистическим, платоническим началом. Т. е. в полной мере присутствует "и иудейство, и элинство". Отсутствует лишь подлинная христианская метафизика.

В качестве иллюстрации, приведем несколько примеров темы Илии пророка в алхимической литературе. Напомним, что сами алхимики называли себя "философствующими посредством огня", "philosophes par le feu". Точно также выражались и розенкрейцеры.

Одно их первых упоминаний о "Helia Artista" находим у Дорна "De transmutatione metallorum", Theatrum Chemicum, 1602, I, p. 610: "usque ad adventum Heliae Artista quo tempore nihil tam occultum quod non revelabitur." — "и по пришествии Илии Артиста ничего из скрытого не останется таковым, но станет явным." Helia Artista — это формула, свойственная для европейской герметической традиции.

Несколько выдержек из книги Фулканелли "Философские обители".

"Итак, разрушенная, умерщвленная материя, заново перекомпанованная в новое тело, благодаря секретному огню, который возбуждает огонь очага, постепенно поднимается с помощью умножений к совершенству чистого огня, скрытого под фигурой бессмертного Феникса: sic ad astra. Также и оператор, верный служитель природы, обретает вместе с возвышенным знанием, высокий титул рыцаря, уважение равных ему, признание своих братьев и честь, превышающую всю славу света, считаться одним из учеников Илии."

Этот пассаж однозначно указывает на связь Великого Делания и миссию пророка Илии. Имеет смысл привести и предшествующую часть текста Фулканелли, где описывался весь процесс становления "учеником Илии".

"Фрагмент 3 (6-я серия) фигур из Замка Дампьер. —

Шестиугольная пирамида, из пластинок клепанной толи, несет на себе, рядом с перегородкой, различные рыцарские и герметические эмблемы, элементы вооружения и почетные знаки: маленький щит, железный шлем, нарукавная повязка, латную рукавицу, корону и гирлянды. Эпиграф взят из стихов Вергилия (Энеиды, XI, 641):.SIC.ITVR.AD.ASTRA.

Таким образом достигается бессмертие. Эта пирамидальная конструкция, чья форма напоминает иероглиф, обозначающий огонь, не что иное, как Атанор, слово, которым алхимики обозначают философский очаг, необходимый для доведения Делания до конца. Различимы две дверки, которые расположены напротив друг друга; они прикрывают собой стеклянные окошки, позволяющие наблюдать фазы работы. Другая дверка, расположенная внизу дает доступ к очагу; наконец, маленькая пластинка вблизи вершины служит для измерения и выхода газа, появляющегося при горении. Внутри, если мы обратимся к детальным описаниям, даваемым Филалетом, Ле Тессоном, Салмоном и другими, а также к чертежам Рупескиссы, Сгоббиса, Пьера Вико, Гугинуса а Барма и т. д., у Атанора находится металлическая или земляная миска, называемая «гнездом» или «ареной», потому что яйцо в там подвергается инкубации в теплом песке (по-латински «arena» — "песок"). Что же до горючего, которое используется как топливо, то оно варьируется, хотя большинство авторов сходится на предпочтительности теплообразующих ламп.

По меньшей мере именно так мэтры учат об очаге. Но Атанор, как вместилище таинственного огня, имеет не столь вульгарное устройство. Под секретной печью, тюрьмой невидимого пламени, с большим соответствием герметическому эзотеризму следует понимать подготовленную субстанцию, — амальгаму или ребис, — служащую оболочкой или матрицей центральному ядру, где дремлют скрытые качества, приводимые к активности обычным огнем. Только материя, являющаяся единственным носителем природного и секретного огня, бессмертный агент всех наших реализаций, остается для нас единственным и подлинным Атанором (от греческого Athanatos, "тот кто обновляется и никогда не умирает"). Филалет говорит нам относительно секретного огня, — без которого мудрецы никак не смогли бы обойтись, поскольку только он и вызывает все изменения в составе, — что его эссенция металлическая, а его происхождение серное. Он считается минералом, так как он рождается из первичной ртутной субстанции, единственного источника металлов; а серный он в силу того, что этот огонь при извлечении из металлической серы обретает специфические качества "отца металлов". Это, таким образом, двойной огонь, — двойной огненный человек Базиля Валентина, — который заключает в себе притягивающие, соединяющие и организующие качества ртути и сушащие, коагулирующие и фиксирующие свойства серы. Любому, кто обладает даже самым отдаленным представлением о философии, станет понятно, что этот двойной огонь, вдохновитель ребиса, нуждающийся лишь в поддержке тепла, чтобы перейти от потенциального состояния к актуальному, не может иметь отношения к очагу, хотя он метафорически и представляет наш Атанор, т. е. место энергии, принципа бессмертия, заключенного в философский состав. Этот двойной огонь — ось искусства, и согласно выражению Филалета "первый агент, который заставляет колесо вращаться и ось двигаться"; поэтому-то иногда его и называют "огнем колеса", так как складывается впечатление, что он развивает свое действие кругообразно, в целях осуществить конверсию молекулярной структуры, и его вращение символизируется колесом Фортуны или Оуроборосом."

Здесь и в других местах книги Фулканелли тема алхимического огня и Великого Делания соотносится с историей Илии пророка, который служит архетипом герметической реализации. В другом месте Фулканелли однозначно соотносит Илию с Солнцем и Духом, основываясь на символической связи между греческим написанием его имени — «Hliou», греческим словом «солнце», «Hliox» и латинской непроизносимой буквой H, которая считалась в западном эзотеризме символом Духа по преимуществу.

В одном месте, говоря о Магнезии философов или магните, служащем "посредником между небом и землей", Фулканелли приводит интересный отрывок из книги Де Сирано Бержерака "Мир Иной", где тот говорит о "магнезиевом духе". Приведем это место полностью:

"Вы надеюсь не забыли, что меня зовут Илия, как я вам и сказал ранее. Вы знаете, что я жил в вашем мире и находился вместе с Елисеем, таким же евреем как и я, на красивых берегах Иордана, где я проводил среди книг довольно сладкую жизнь, не оставляющую места сожалениям, кроме того, что она протекала в одном направлении. Однако, по мере того, как свет моих познаний увеличивался, росло понимание необъятности того, что остается непознанным. Наши жрецы никак не могли заставить меня забыть Адама и та совершенная философия, которой он обладал, заставляла меня вздыхать от зависти. Я уже отчаялся обрести эту философию, пока однажды, принеся в жертву через покаяние все слабости моего смертного существа, я не уснул; и Ангел Господень явился мне во сне. Я тут же проснулся и не преминул сразу же приняться за вещи, которые он мне повелел сделать: я взял квадратный магнит около двух футов и положил его в очаг; потом, когда он достаточно очистился, подвергся преципитации и расплавился, я вырвал из него «атрактив». Я прокальцинировал весь этот Эликсир и свел его объем приблизительно до средней пули.

В ходе этих приготовлений я сделал также колесницу из очень легкого железа, и когда через несколько месяцев все приборы были мной закончены, я взошел на эту хитроумную колесницу. Возможно вы спросите меня, зачем все эти приготовления? Знайте, что Ангел сказал мне во сне, что если я хочу обрести "совершенную науку", я должен подняться к миру Луны, где я и найду рай Адама, Древо Познания; и как только я вкушу его плод, моя душа просветиться всеми истинами, которые может вместить тварь. Вот для такого путешествия я и построил свою колесницу. Наконец, я взошел на нее, и когда я утвердился на ней и устроился на сидении, я бросил очень высоко в воздух этот шар магнита. И вся железная машина, которую я специально устроил более массивной посредине, нежели по краям, тут же поднялась. И в полном равновесии, по мере того, как я поднимался к тому месту, куда меня притягивал магнит, и куда я взлетал, моя рука снова подкидывала его дальше вверх…. Воистину это был удивительный спектакль, так как сталь этого летающего жилища, которую я тщательно отполировал, отражала во все стороны солнечный свет так живо и так искристо, что и самому мне казалось, будто я поднимаюсь в огненной колеснице… Когда же я задумался об этом волшебном подъеме, мне стало понятно, что я не смог бы победить в силу только лишь оккультных качеств простого природного тела бдительность Серафима, которому Бог приказал охранять вход в рай. Но поскольку ему нравится использовать вторичные причины, я думаю, он внушил мне это средство, чтобы проникнуть туда, подобно тому, как он решил воспользоваться ребром Адама, чтобы сделать женщину, тогда как он мог бы изготовить ее из глины, также как и его самого".

Все эти типичные для стиля алхимии пассажи относительно Илии, указывают, тем не менее, на центральность его фигуры как оператора с одной стороны и одновременно главного посредника в деле Трансмутации, "тайного агента преображения" и "оккультного духа". Очень показательна его связь не просто с огнем, но и с магнитом, который играет огромную роль герметическом символизме. Алхимический Магнит — это то, что традиция исламского эзотеризма (школа Сохраварди и исмаилиты) называют"Ностальгией", таинственной силой, неумолимо притягивающей существо к истоку, к изначальному райскому состоянию, которое было утрачено. "Магнезия философов" — это аналог "Нижней или павшей Софии" гностиков, изначальная субстанция души, оторванной от своего животворящего и трансцендентного истока, почерневшая в изгнании отчужденного существования. Илия как Энох, Сиф, третий сын Адама, вернувшийся в рай, и Мельхиседек, представляют собой тех исключительных персонажей Ветхого Завета, которые нарушили однонаправленную, энтропическую логику священной истории и повернули процесс онтологического убывания вспять. Как бы притягиваясь к алхимическому железу Истока.

Именно поэтому Илия и становится парадигматической фигурой для герметической традиции, которая основана как раз на эллинско-манифестационистском инициатическом подходе, целью которого является "новое творение" или преображение природного в сверхприродное. Здесь уместно напомнить отождествление Гермеса с Илией через Хизра в исламском эзотеризме, о чем мы говорили выше.

С фигурой пророка Илии исторически связываются многие дохристианские, языческие мифы, в последствии вошедшие в христианский религиозный контекст. У православных праздник пророка Илии отмечается со всеми атрибутами древнейшего солнечного культа — в частности, до самого последнего времени на севере России ему приносили в качестве жертвы быка! Кроме того, с ним связывалась гроза — молния и гром, которые уподоблялись движению огненной колесницы Илии-пророка по небу. Также он считался покровителем дождя. Библейская история совпала в данном случае с древнейшими индоевропейскими сакральными комплексами.

Герман Вирт — крупнейший исследователь изначальных сакральных парадигм так истолковывал тему Илии пророка и его праздника среди северных арийских народов. —

"Наскальные рисунки из Фоссума и могильная символика из Пука д'Агьяр изображают оленя как носителя "двух людей" или знаки или , а также «Твимадр» , что тождественно "оленьей бороне"; это символы «Года», "деления Года". Они приобретают особое значение в связи с культовым народным обычаем, встречающемся на северо-востоке Европы — от Онежского озера до Кавказа (черкесы). Все это относится к т. н. "Ильину дню", который был связан с жертвоприношением символического животного и разделу его туши как культовой пищи ("общая трапеза"). В олонецкой губернии это действо чаще всего приходится на первое воскресение после Ильина дня, 4 августа (= 22 июля). От Ильина дня отсчитывают начало осенне-зимней части Года, нисходящей его части. Важную роль играет еще сохранившийся народный обычай связывать с этим днем число 6 или 12, как воспоминание о последней североатлантической традиции двенадцатимесячного года или 24-частного деления года на полумесяцы. Если жертвенным животным этого "агнчего воскресенья" часто бывал баран, — у язычников черкесов в XVII веке он крепился к крестообразному соединению шестов, — то в более ранние времена им был бык, а, согласно древнейшим преданиям, до быка в жертву приносили оленя. Эти предания указывают, что в этот день в древности олень сам предлагал себя в жертву приближаясь к людям. Только после того, как олень перестал приходить, на его место встал бык.

В какой связи находится это олонецкое предание и наскальные рисунки онежского озера с символикой скандинавских древесно-рунических календарей, мы исследуем в другом месте. Ясно лишь, что имя Сына Божьего, небесного короля в летнем солнцестоянии и после него, звучало как *il-gi, *il-ji, что дает русское слово «Илья», а в эпосе становится "Ильей Муромцем", «богатырем». Это никто иной, как стоящий на кресте середины года Сиг-Ти, с культовым праздником которого было связано жертвоприношение оленя, быка, барана и поминальная трапеза с хлебом нового урожая, а также водружение крестообразного древа.

То, что древнейшим жертвенным животным Илии был именно олень (позже лось), подтверждает длинный рунический ряд, в котором знак *il-gi (Твимадр) как 15-я руна стоит в начале восьмого месяца (=август). Из древнейшего культового центра позднего каменного века североатлантической культуры это знание и соответствующая космическая символика распространились на восток, где за счет территориальной и этнической изоляции этот комплекс сохранился вплоть до сегодняшнего дня, и где ясно видна связь бога il-gi, il-ji с оленем. Также хеттская бронзовая фигурка бога Тешуба из Шернена, круг Мемеля, (остаток большого разрушенного захоронения), является доказательством древнейшей доисторической связи между Балтикой и Передней Азией, культовыми капищами хеттов, от которых израильтяне заимствовали образ "ilu Tesub", "бог Тишуп", «Тешуб», «Тисбу» вплоть до Илии Фесвитянина (Elias Teshub) "Ветхого Завета". Как "Илья Муромец" был изначально Сыном Божьим в его годовом вращении, небесным королем, который едет в своей огненной колеснице, запряженной шестеркой коней, по небу, так и фесвитянин Илия был взят Яхве на огненной колеснице, запряженной огненными конями.

Илия, чья жизнь есть череда типичных северно-атлантических космических символов годового цикла, тесно связан с представлениями о божестве Хатти, сирийских хеттов; но с другой стороны, вся общая символика этого хеттского циклического комплекса, сопряженного к представлениями о божестве, — "бог-колючка", "бог-шип" с копьем (ger) или позже с каменным топором, а также знаками t-r, t-l и руной Твимадр, зимнесолнцестоянческий или весенний бог Тарку, Тарху, или хеттское наименование самого бога (Ilim, lim-is, множественное число Ilani (корень l-m, l-n), — недвусмысленно указывает на происхождение всего хеттского культа из юго-восточной Европы (поздний каменный век) и еще далее — из Балтики и североатлантического культового центра народов Thuata."

Иными словами, Вирт считает в соответствии со своей общей теорией единого (полярного) происхождения языка-культуры-письменности-мифологии весь сюжет об Илии-пророке лишь мифологизированной формой передачи древнего знания, в основе которого лежали изначальные календарно-циклические и фонетико-иероглифические структуры. Таким образом, в его видении самые разнообразные символические системы, независимо от хронологии, этнологии, географии и религиозного контекста возводимы к единой парадигме, описывающей символические события, связанные с периодом священного Года, следующим за летним солнцестоянием.

Если в основе истории Илии лежит сакральный календарный комплекс, то связь его имени с «солнцем» и "Богом" является не позднейшей трактовкой изначальной истории, но общим исходным элементом для различных последующих модификаций Изначальной Традиции. Таким образом, речь идет не о позднейшем переосмыслении полуязыческими славянами, черкесами, средневековыми алхимиками, каббалистами, розенкрейцерами и т. д. исторического ветхозаветного повествования, но о разных версиях и ответвлениях единого предания, которое у северного населения Европы может быть еще более древним и чистым, нежели у древних израильтян, или даже у еще более древних хеттов.

Такой подход, поражающий своей интерпретационной убедительностью, логичностью и доказательностью, вообще игнорирует собственно богословские проблемы, связанные с Илией. Но для Вирта это осознанная позиция и продуманный выбор: он убежден, что богословские конструкции суть не что иное, как искусственные и позднейшие редакции изначального манифестационистского откровения, заложенного в природе (причем исключительно в природе доисторической Арктики!), "восполняющие забытую логику фантазийными или морализаторскими волюнтаристическими толкованиями". A propos, что особенно впечатляет у Вирта, так это убедительность разложения символических комплексов на изначальные простейшие составляющие, интерпретируемые через полярную циклически-календарную первоструктуру. Его подход удивительно напоминает каббалистический метод, интерпретирующий не только слова и высказывания, но и то, из чего слова составлены — буквы, знаки, числовые соответствия и т. д. Но Вирт, в отличие от каббалистов не считает древнееврейский язык примордиальной реальностью. Для него это лишь очень поздняя и фрагментарная редакция истинного изначального языка — языка северного полюса, лежащего в основе не просто семитских, но вообще всех языков земли.

Итак, с точки зрения виртовской "полярной каббалы", история Илии является зашифрованным повествованием о конкретном годовом календарном секторе, связанным с летним солнцестоянием и, более конкретно, с периодом, прилегающим к летнему солнцестоянию со стороны осени. Поразительно, но с летним же солнцестоянием связан и Иоанн-Креститель, чей праздник приходится как раз на летнее солнцестояние (Иванов день), и чья символическая миссия в календарном цикле как бы противостоит самому Христу, Рождество которого, напротив, совпадает с зимним солнцестоянием. "Ему предстоит расти, а мне малится", — говорит Иоанн-предтеча в Евангелии о Христе: от зимнего солнцеворота к летнему день свет мира пребывает, от летнего к зимнему — убывает. На календарном уровне связь Илии с Предтечей как бы дублирует их эсхатологические и богословские соотношения. Более того, поражает и такая деталь: с одной стороны, их праздники располагаются близко друг ко другу с промежутком в один месяц и символически весьма сходны (в этом проявляется их тождество — Иоанн приходит "в духе и силе Илии"), с другой стороны, они все же не совпадают (и отказ Иоанна-предтечи признавать себя Илией может быть понят "календарно"!).

Вирт говорит о том, что ветхозаветная история Илии представляет собой цепь культовых элементов изначального североатлантического комплекса.

Приход в Сарепту Сидонскую и встреча с вдовой на сакрально-календарном уровне означает спуск к зимнему солнцестоянию. Вдова на годовом круге символизирует зиму, нижнюю часть года.

Чудо Илии, в результате которого "мука в кадке и масло в кувшине" не убывают, связано с типичным новогоднем сакральным мотивом — «скатерти-самобранки», "волшебного котла Дагды" у кельтов и т. д. Речь идет о таинстве рождения нового года, который проходит, но не кончается, возобновляясь снова. Так же Вирт, кстати, интерпретирует и сюжет о "неопалимой купине" в видении Моисея на Синае — и это, по его мнению, явный признак нордического символизма, руна «хагель», изображающая «куст», "мировое древо", «год» или "мельничный жернов" ( ). Кстати, рунические знаки «илх» (Твимадр) и «хагель» во многом синонимичны (хотя «хагель» относится к весне, а «илх» к осени). Возможно, связь Моисея и Илии в христианском сюжете о преображении Господнем относятся именно к этой календарной модели. Христос (поразительно, что его имя Иисус созвучно руне ис, картинка, которая находится строго в летнем солнцестоянии!) в иконописном сюжете Преображения расположен на горе между двух других гор, на которых соответственно стоят Моисей и Илия: так руна Ис расположена между руной Хагаль и руной Илх. Причем "три горы" ("весенняя" и «осенняя» одинаковые, а средняя «летняя» выше остальных) обозначают идеограмму всего Года, разделенного на три сектора — три aettir'а.

Оживление сына вдовы также явное указание на новогоднее оживление умершего зимой солнца.

Принесение в жертву тельца на горе Кармил — другой явный след того же символизма. Показательно, что (как мы уже отмечали) Илия совершает свое жертвоприношение вечером, что символически соотносится с западом и осенью. Жертвенник он строит из двенадцати камней (12 месяцев), и скорее всего, располагает их кругом, выкладывая календарную модель.

Вызывание огня с небес связано с идеограммой нисходящего солнца или осеннего света, что символизируется древним знаком sol ( ) или sig ( ); причем этот знак стоит рядом с Илх!

След от ноги, в виде которого появляется дождевая туча от моря — это также древний культовый момент, связанный с зимним солнцестоянием, которое изображалось в виде ступни (или ладони), причем акцент падал на пять пальцев, соответствовавших пяти великим дням — «святкам», которые добавлялись к 360 обычным дням (72 недели по пять дней). В эти пять предновогодних дней египтяне, например, праздновали рождение главных богов. Важно, что знак стопы уже в наскальных рисунках имеет это культовое значение; упоминание о такой форме облака в истории об Илие-пророке совершенно не случайно.

Можжевеловый куст, под которым спит Илия в пустыне — символ мирового древа, «хагаль». Поэтому именно там к нему приходит ангел. Дерево, куст — традиционное место эпифании в древнейших сакральных сюжетах. В самых архаических пластах дерево и ангел отождествляются — ( ) хагаль изображает и дерево и шестикрылого серафима.

Путь на гору Хорив и ночевка в пещере — также архаические элементы. Пещера и гора в календарной символике североатлантического полярного культа изображались одним и тем же иероглифом — знаком ur, ( ). Название «Хорив» также несет в себе фонетический элемент, близкий к «ur». Сравни, латинские orbis (круг), urbs (город), греческое «oros» (гора) и т. д.

Услышав голос Бога в "тихом ветре", Илия закрывает лицо милотью. Закрытие лица связано с новогодними ритуалами, и именно это сакральное действие лежит в основе происхождения культовых масок.

Когда Илия встречает Елисея, тот находится рядом с 12 парами волов. Это также календарный символизм, соответствующий 24 полумесяцам. Показательно, что Елисей находится у последней пары, т. е. пребывает в последнем месяце года — перед зимним солнцестоянием. Поэтому он «плешив». Это символически соотносится со старым годом (обычный ur — картинка), тогда как новый год часто изображается в виде юноши с обильной шевелюрой (ur пылающий, "strahlende ur" — ).

Ветхий Завет уточняет, что перед вознесением на небо Илия шел с Елисеем из Галгала. Но это название «Галгал» изначально соотносилось с изображением годового круга из двенадцати камней (древнейший жертвенник). Позже мистически это было переосмыслено каббалистами как доктрина круговращения душ (гилгул), хотя изначально слово имело смысл кругообразного святилища, календаря.

Чудо Илии, совершенное у Иордана, воды которого он обращает в сушу, воспроизведение древнейшего сюжета о преодолении солнцем нижнего, зимнего рубежа, символизируемого водами или морем. Солнце движется по дну мирового океана (нижняя «водная» половина года) и проходит свой путь целым и невредимым. Одна из версий того же символизма — история о путешествии Ионы во чреве кита.

Огненная колесница (годовой круг солнца) и огненные кони (шестерка коней — по одному на каждые два месяца) явно символизируют год. Напомним, что Илия часто сближается с Энохом, "которого Бог взял", а число лет жизни Эноха показательно — 365. Он — тоже год. Оба свидетеля Апокалипсиса, в такой календарной интерпретации, символизируют цикл, год, зимний солнцеворот.

Елисей становится заместителем Илии. Он повторяет его «календарные» чудеса — проходит Иордан посуху, оживляет отрока, пророчествует о грядущем и т. д. Заметим, что само пророчество связывается символически с годовым кругом, с пониманием временного цикла как чего-то неподвижного, как пространственной модели, где все события взяты одновременно, стоит лишь зафиксировать свое внимание на том или ином секторе. Отсюда связь пророческих школ и символизма, с ними связанного, и годового календарного символизма, изначальный смысл которого в том, чтобыувидеть временное как пространственное, а пространственное — как временное. Видение "колес с очами", «офаним» у Иезекиля относится к этому же символизму.

Заметим, что в истории Елисея есть упоминание о медведице, разорвавшей детей, насмеявшихся над пророком. (Это место казалось скандальным христианским гностикам, — особенно Маркиону, — которые считали ветхозаветную этику, столь резко проявленную в этом эпизоде, несовместимой с моралью христианства.) Медведь — древнее животное, символизирующее солнцеворот, отсюда культовый обычай водить медведей на святки. Дети — месяцы года, которые гибнут по мере приближения к сердцу зимы. Илия, со своей стороны, выполнял аналогичный с символической точки зрения ритуал, поочередно убивая по пятидесяти стражников, посылаемых к нему царь Охозия.

Календарный символизм Илии объясняет и его связь с последними временами — с космическим Новым Годом, с мистерией тотального обновления.

Все это слишком убедительно и стройно, слишком доказательно, чтобы списать на совпадения или натяжки. В принципе, весь Ветхий Завет мог бы быть интерпретирован именно в таком ключе, и у Германа Вирта, действительно, имелась подобная книга, называвшаяся «Palestinabuch», которая, однако, пропала при очень загадочных обстоятельствах. Но не ставя под сомнение непрерывность сакральной модели, стоящей за всеми этими сюжетами, сводимыми к культово-календарному священному кругу, и полностью признавая справедливость такого метода для вычленения структуры священного языка, мы полагаем, что все это не отменяет (как возможно считал сам Вирт) метафизики и инициатических доктрин, которые могут приобретать различные формы в зависимости от того, каким образом интерпретируется Священный Круг, изначальный иероглиф бытия.

Вирт дает все основания для прояснения функции "Илии космического", но существует еще "Илия метафизический" или "Илия инициатический", и эта реальность требует особого подхода, хотя сакрально-календарная интерпретация помогает связать между собой многие непонятные без этого моменты.

Последние соображения, которые нам представляются интересными в связи с загадочной фигурой Илии-пророка, относятся к конспирологической схеме, формулировке которой мы посвятили уже не одну сотню страниц, но которая постоянно уточняется и трансформируется по мере того, как нам открываются все новые и новые исторические обстоятельства, богословские аргументы, инициатические свидетельства и идеологические факторы. Тот «заговор», который нас интересует, относится к сфере пограничной между богословскими формулировками, геополитическими факторами, социальными и классовыми интересами, национальными целями. Поэтому существует взаимосвязь между всеми уровнями этой модели, а новые данные исследования в одной области неминуемо влекут за собой коррекцию как всей модели, так и иных концептуальных пластов, на первый взгляд весьма далеких. Так рассмотрение проблему "Ордена Илии" вплотную подвело нас к новой версии парадигматической формулы конспирологии, которую мы начали разрабатывать с текста "Метафизические корни политических идеологий".

Чтобы конспирологическая формула "Ордена Илии" была более понятной, напомним предшествующие версии в их хронологической последовательности.

В статье "Метафизические корни политических идеологий", написанной в 199 году, мы предложили модель из трех полюсов. С одной стороны, «полярно-райское» мировоззрение. В центре его — божественный субъект, на периферии — тотально сакрализированная среда, рай. На противоположном полюсе — идеология "живой материи", бессубъектная, оргиастическая реальность анархически-свободной субстанции. Между ними — идеология «Творец-творение», т. е. полноценный и законченный креационизм. Для удобства можно представить это как три точки отрезка.

На следующем этапе рефлексии мы обнаружили, что две крайности, вычлененные нами, представляются антагонистическими только в плоскостном видении. Стоит только согнуть отрезок в дугу, стремящуюся к окружности, мы замечаем насколько сходны между собой полюса. Иными словами, оппозиция субъектный манифестационизм — объектный манифестационизм, или абсолютный идеализм — абсолютный материализм была распознана нами как неглавная и второстепенная. Оба «манифестационизма» оказались во многих отношениях гораздо ближе друг к другу, нежели к тому, что находилось между ними — т. е. к креационистской версии «Творец-творение». "Живая материя" в ее хаотическом противостоянии жесткой конструкции «Творец-творение» в случае даже относительного успеха убеждалась в необходимости центрального субъекта, т. е. кристализирующего центра вопреки своей изначальной эгалитаристской и анархической ориентации. С другой стороны, "полярно-райская идеология" для своего утверждения на месте идеологии «Творец-творение» предполагала фазу хаоса, т. е. выпускания на поверхность «угнетенной» отчужденными и нерадикальными формами порядка "живой материи". Так постепенно вызрела модель, изложенная в "Крестовом походе солнца".

Теперь мы перешли от тройной схеме к двойной. — Манифестационизм против креационизма, или солнечная парадигма против лунной. Дуга замкнулась, «полярно-райский» комплекс сплавился с комплексом "живой материи" в общем противостоянии концепции «Творец-творение». Снова мы получили отрезок. Но теперь из двух полюсов. С одной стороны манифестационизм (всех типов) с другой стороны креационизм.

Далее хронологически и концептуально следует книга "Метафизика Благой Вести (православный эзотеризм)". Здесь при ближайшем рассмотрении православной догматики мы явственно обнаружили серьезнейшее догматическое препятствие для того, чтобы окончательно остановиться на формуле "Крестового похода солнца". Хотя александрийская богословская школа, отцы-каппадокийцы, Дионисий Ареопагит, и особенно некоторые не совсем православные авторы (Ориген, Евагрий Понтийский и т. д.), т. е. традиция православного «платонизма» давали некоторые основания причислить их к солнечной линии манифестационизма, но основополагающие нормы православного богословия не позволяли сделать однозначного радикального вывода, и явно указывали на какое-то иное метафизическое решение. Не случайно наиболее манифестационистская версия христианства — монофизитство (позже монофелитство) — были последовательно отвергнуты Православием, причем в борьбе с монофелитством ярко проявил себя такой замечательный православный метафизик, созерцатель и эзотерик как преподобный Максим Проповедник. Иными словами, фраза апостола Павла — "нет ни иудея, ни эллина" не позволяла рассмотреть христианство как особую версию эллинской метафизики, наложенной на иудейский контекст, т. е. как что-то напоминающие учение Филона Александрийского.

В "Метафизике Благой Вести" мы окончательно убедились, что Православие это — "ни креационизм, ни манифестационизм". Это совершенно особая, дополнительная метафизическая картина, в которой оба подхода сосуществуют в особом уникальном соотношении. Следовательно, это самостоятельный полюс.

В данном исследовании об "Ордене Илии" становится ясным в каком соотношении находятся эти три реальности — манифестационизм и креационизм из модели "Крестового похода солнца" плюс Православная доктрина и ее строгое "нет ни иудея, ни эллина". На отрезке — манифестационизм — креационизм появляется средняя точка, это — метафизика Православия.

Что такое в данной модели "Орден Илии"?

Он представляет собой сочетание крайностей дуальной модели иудеи — эллины. Иными словами, "Орден Илии" это наложение последовательно иудейской перспективы на перспективу последовательно эллинскую. Но при этом речь идет не о православном "ни иудея, ни эллина", но о неправославном "есть и иудей, и эллин". Разница на первый взгляд может показаться незначительной, но на само деле она огромна. В ней проявляется бездонное метафизическое отличие между духовностью христианского Запада и духовностью христианского Востока. В "Ордене Илии" креационизм и манифестационизм складываются, но эта процедура противоположна по сути православному христианскому синтезу.

Крайности снова совпали в противостоянии центру. Отрезок из двухполюсного стал трехполюсным и снова изогнулся в дугу.

"Орден Илии" против Восточной Церкви. Против Православия. Против тринитарной метафизики и Символа Веры. Нашей Веры.

Тема вампиров стала с определенного момента чрезвычайно популярной в литературе, в театре и кинематографе. Будучи некогда достоянием фольклора и деревенских преданий Восточной Европы, начиная с эпохи романтизма она заняла прочное место в готическом романе, став вместе с Дракулой и Франкенштейном почти классическим сюжетом современной массовой культуры. Количество фильмов про вампиров практически сравнялось с количеством экранизаций детективов, триллеров, вестернов и любовных романов. Темы любви и преступления сверхпопулярны по вполне понятным причинам — страх и половое влечение являются базовыми инстинктами человека, отсюда неослабевающий к ним интерес. Но причем здесь вампиры? Эти экзотические твари из средневековых легенд и болезненный интерес к черному фольклору изолированных декадентов-романтиков никак не вписываются в ряд животрепещущих тем, волнующих массового обывателя во всем мире… Попробуем разобраться в этом вопросе и выяснить причины столь странного явления как «вампиромания».

Сюжеты о воскресающих злостных мертвецах — вампирах, упырях, вурдалаках, пьющих кровь невинных жертв — особенно распространены на Балканах и в юго-восточной Европе. Считается, что родиной вампиров является Трансильвания, часть Румынии. А самым известным вампиром, послужившим прототипом для множества легенд, был исторический персонаж — румынский князь Влад Тепеши, отличавшийся невероятной храбростью (и жестокостью) в борьбе христиан против турецких завоевателей. Любопытно, что сами румыны рассматривают Влада Тепеши как национального героя, совершившего множество доблестных патриотических подвигов. Но бравый защитник христианства после смерти повел себя не как положено праведнику, да и обычному человеку. Он продолжал и за могильной чертой жить особой сверхъестественной жизнью… Но теперь, чтобы продлить такое существование, он нуждался в особой пище — в человеческой крови. Он превратился в Дракулу — т. е. “дракона”, страшного монстра, выходящего по ночам из могилы и пьющего кровь у жертв, выбранных из жителей окрестных деревень, или запоздалых путников.

Не вдаваясь в рассуждения относительно самого феномена, связанного с личностью Влада Тепеши, ставшего впоследствии самым популярным и известным вампиром (особенно благодаря роману Брэма Стокера — “Дракула”), заметим, что в этой истории нашли выражение сюжеты гораздо более архаичных мифов и преданий, уходящие в глубокую древность.

В основе сюжета о вампирах лежит древнейший миф о зимнем солнцестоянии, который является типичным для многих других наиболее сакральных сюжетов архаических и более современных мистерий. В изначальной традиции годовые метаморфозы солнца рассматривались как модель всего существования Вселенной, в том числе и человеческой судьбы. Годовой солнечный цикл был выражением и глобальных космических периодов и довольно относительных и фрагментарных явлений — таких, как человеческая жизнь. Солнечный год был общей мерой между макрокосмом и микрокосмом, мерой вещей и моделью, служащей для организации существования — времени, пространства, социальных отношений, искусства, культуры, религии и т. д.

В солнечном годе важнейшей являлась точка зимнего солнцестояния, в которой осеннее движение солнца вниз, к центру зимы, резко менялось на противоположное — на весеннее восхождение. Эта волшебная точка знаменовала собой центральное священное событие, являющееся одновременно смертью и воскресением, переходом от старой жизни к новой. Это самый парадоксальный момент цикла. Он сочетает в себе противоположности: мрак смерти, зимнее отчуждение, холод и смерть, ужас и зло, с одной стороны, и новое рождение, зачатие, “благую весть”, залог грядущей Весны — с другой.

Солнце виделось как герой, спаситель, свет мира, спускающийся в подземный лабиринт, чтобы потом с триумфом выйти оттуда с другого конца. В тот момент, когда казалось, что оно умерло, оно, собственно, и рождалось в новой, свежей, очищенной форме.

Легенды о вампирах представляют собой, безусловно, демонизированные и переведенные в темные уголки народной памяти сюжеты, связанные с древнейшими солярными инициатическими мистериями. Подобно тому, как дохристианские боги (даже самые светлые и благие) были отождествлены позднее с темными демонами, так и великое солнце изначальной традиции было соотнесено с мрачными историями про трансильванских чудовищ.

Немецкое слово “вампир” произошло, скорее всего, от древнеславянского корня “упырь”, “опiр”, которое некоторые этимологи связывают с корнем “парить”, “пархать”, т. е. “летать”, а также “дышать”. “Вампир” — это дохристианское понятие “души”, проходящей через критическую точку “зимнего солнцестояния”, паузу смерти, за которой следует новая жизнь, новое рождение.

В христианстве этот древнейший сакральный сюжет перешел в светлое повествование о судьбе Спасителя, который своей смертью привел человечество к новой и благодатной божественной жизни. Изначальный сюжет о спуске солнца в лабиринты тьмы и его новом воскресении присутствует и в православном учении. И поразительно, что соучастие в этой новой божественной жизни христиан происходит именно через вкушение крови Господней!

В другом христианском таинстве — крещении — верующий умирает (трижды погружаясь в крещальную купель), чтобы воскреснуть вместе с Христом и облечься в новые белые одежды избранных.

Кроме того в православии есть тема, еще более точно напоминающая древнейший архетип — “сошествие Спасителя во ад”. Христос после распятия спускается в самые нижние регионы творения, чтобы вывести оттуда томящихся в ожидании Воскресения праотцев, патриархов, пророков, царей, праведников.

В сюжетах о вампирах тот же самый сценарий повторяется в темном, мрачном ключе — вместо солнечного воскрешения плоти в момент Второго Пришествия, здесь речь идет о зловещем пробуждении кадавра в темноте могильного склепа. Вместо солнечной новой жизни в вампире мерцает обрывочное тлеющее существование. Вместо жертвенной крови Сына Божия монстры Трансильвании насильственно пьют животную кровь обычных человеческих существ…

Но слишком прямолинейное и моральное отношение к вампирической теме было бы поспешным и упрощенным решением. Демонический контекст, возможно, является лишь результатом того обстоятельства, что речь идет о наложении вдруг на друга различных версий одного и того же сакрального сценария. Ведь уже у древних греков существовала тенденция помещать древних богов, бывших когда-то светлыми и положительными, в темные, низкие регионы мира, после того, как на их место приходили новые, более молодые боги, повторяющие древнейшие сюжеты в более современной и соответствующей свежим культурным нормативам форме. Более того, современные исследования традиционалистов показали, что свойственное внешней стороне религиозного учения чисто негативное отношение к предшествующим духовным культам является следствием упрощения, необходимого для масс, но весьма относительного. И в лоне эзотерических организаций эта относительность была очевидна. Сюжеты и мифы древних времен, безусловно, несут в себе некие тревожные элементы, поскольку чаще всего от них сохраняются наиболее низкие, магически-материальные аспекты, тогда как духовные и небесные части впитываются новыми религиозными институтами, интегрируются в новый контекст. Но это все же не основание для демонизации архетипа, лежащего в основании этих сюжетов и преданий.

Иными словами, легенды о вампирах в их архетипическом измерении являются отголоском древней традиции, связанной с высшей новогодней мистерией солнца. В них воплощена убежденность человека традиции, что смерти — как полного конца — просто не существует, что за роковой чертой могилы, безусловно начинается новое существование, и это существование так же конкретно и материально, так же реально (или так же призрачно, если угодно), как и земное.

Необходимым элементом всех историй про вурдалаков и упырей является то обстоятельство, что они сосут кровь их жертв. Часто эта линия детализируется указанием на половую спецификацию — вампиры-мужчины пьют кровь девушек и женщин, а вампирессы-женщины питаются кровью юношей и мужей. В некоторых случаях важную роль играет возраст: часто в качестве привилегированной жертвы оказываются дети. Та же особенность половой и возрастной специфики жертв прослеживается и в более широком семействе легенд и преданий о черных магах, колдунах, ведьмах, злых волшебниках, чудовищах и т. д.

Черный вампирический ритуал связан, таким образом, с эротизмом и с прямым следствием половой связи — деторождением. Если учесть солярный символизм, лежащий в основе протосюжета о вампирах, то такая связь будет понятной. Дети символизируют “новую жизнь”, рождение Нового Года после основного магического момента — зимнего солнцестояния. Символ младенца — отличительная черта всех новогодних мистерий у самых архаических народов. Закономерно появляются они и в вампирических историях. Но так как в них все взято в инфернальном, демонизированном ключе, то и младенцы выступают в качестве жертвы.

Рождению предшествует соитие. Рождение нового солнца в архаических культах предшествовала иерогамия — священный брак неба и земли, изображавшейся ритуальным актом жреца и жрицы или царя и царицы. В длинной зимней ночи небо и земля черны, границы между ними размыты, они сплетены в брачных объятиях, едином, неразличимом существе. Эротический момент в легендах о вампирах — воспоминание об этой ритуальной иерогамии. Так как образ вампира — это искаженный в архаических пластах бессознательного образ солнца или неба, то его отношения с девицами-жертвами носят характер своеобразной “иерогамии”. Причем тот факт, что вместо обыденного полового соития вампир высасывает кровь жертвы, абсорбируя тем самым ее жизненную субстанцию, указывает на магический инициатический характер этой церемонии. Если обычная пара вынуждена снова разделяться после совокупления, то упырь сливается с “невестой” навеки, две сущности становятся одной, реализуя магический андрогинат.

История с вампирессами, продолжающая линию русалок, сирен, женских чудищ древней мифологии, является симметричным аналогом аналогичного культового комплекса ритуальной иерогамии. В некоторых мифологиях само солнце изображается в виде женщины, принцессы, царевны и т. д. Следовательно, в центре мифа становится женщина. Строго говоря, женский пол главного мифологического персонажа чаще всего указывает на большую древность сюжета по отношению к мифу с центральным мужским героем. Матриархальные сакральные институты предшествовали патриархальным.

Итак, наличие в легендах о вампирах эротических тем и похищения младенцев объясняется их принадлежностью к тому же ритуально-календарному, солцестоянческому комплексу, что лишь дополняет всю картину.

Теперь уместно спросить, почему вампирические истории неизменно сопровождаются темой выпивания крови жертв?

Кровь в традиции считалась особой магической субстанцией, эквивалентом самой жизни. Отсюда запрет на использование крови в пищу в некоторых религиях — например, в иудаизме. Евреям Закон запрещает есть мясо в том случае, если из животного предварительно не была выпущена кровь особым образом. Для этой цели при синагогах существует особая культовая должность — “резник”. Только мясо обескровленных животных считается ритуально чистым, “кошерным”.

Кровь связана с принципом огня. Иногда она выступает как прямой аналог огня во всем его сложном символизме, а иногда подчеркивается его нижний аспект — жар, тогда как высший аспект — свет — связывается с нервной системой (об этом подробно писал Р.Генон в книге “Заблуждения спиритов”). Кровь является промежуточной инстанцией между телесным и психическим уровнем. А орган, разгоняющий кровь по организму, сердце, рассматривается как имеющий в центре (малый желудочек) некоторое вещество (эфир), принадлежащее субтильному плану (это “место Брахмы” в индуизме). Таким образом, кровь — это сгущенный огонь или даже свет, коагулированный “звездный план”, материальное выражение того уровня, который оккультисты вслед за Парацельсом, называют “астралом” или “звездным светом”. Древние традиции считали, что человеческая душа, приходящая в мир из трансцендентных регионов, облекается по мере движения к материальному телу в несколько оболочек. Все эти оболочки представляют собой излучения звездного света различной плотности, а сама душа проникает в мир в отверстия в небесном своде, которые мы считаем “звездами”. Кровь, в такой интерпретации, представляет собой последнюю степень уплотнения этих тонких оболочек, завязь которых уходит к звездным далям. Тело связано с душой через кровь и звездный свет, которые, в сущности, являются лишь различными состояниями одной и той же субстанции.

Если учитывать подобные архаические представления, роль крови в сюжетах о вампирах становится понятной. Вампир пьет кровь своих жертв, поскольку он питается звездной субстанцией, расположенной в промежуточном пространстве между обычной пищей плоти и духовными лучами наднебесного ангелического мира. Ведь в его случае речь идет не о духовном бессмертии, но о квазифизическом существовании, о продолжении экзистенции за пределы обычной жизни.

Мотив крови уточняет, что вампирический цикл легенд представляет собой применение архаического солярного культового символизма к среднему миру. Именно эта деталь и привносит в нашу тематику специфически зловещий, мрачный, черномагический характер. Духовная сторона солнцестоянческого культового комплекса изначальной традиции была интегрирована в христианство. Там она возведена к высшему, божественно-световому уровню. Или еще точнее: в христианской традиции существует одновременно все возможности для реализации инициатического содержания солярного сюжета. Евхаристия может относиться и к духовному ангелическому плану и к преображению психофизической структуры христианина. Но этот инициатический потенциал христианства давно отошел на второй план, сделавшись достоянием закрытых эзотерических организаций, тайным учением исихастов, практикой “умного делания”. Внешняя традиция, сохранив форму таинства, утратила ясное осознание его посвятительного характера. И по этой причине “магическая”, преображающая сторона христианской Евхаристии несколько поблекла, стала осознаваться скорее как аллегория.

По этой причине тематика вампиризма и получила широкое развитие, как бы с черного хода вводя важнейшие инициатические сюжеты и ритуалы в культурный обиход. Посещение службы и причастие стали настолько общеобязательными элементами жизни христиан, что магический, сверхъестественный, преображающий смысл этого события значительно стерся. Чтобы возвратить этой тематике ее серьезный и торжественный, глубинный и яркий смысл понадобилась зачаровывающая и страшная пародия, которая, переводя проблему в сферу ночного ужаса и уникального чудовищного опыта, сообщала вопросам жизни после смерти, магии крови, звездного тела и т. д. вкус экстравагантной актуальности.

Так, в средневековых карнавалах, скоморошьих плясках и сатурнальных мистериях гротеск и перевертывание нормальных пропорций, сознательное пародирование общепринятого культа были не нигилистическим разрушением, но необходимым интегральным компонентном сакрального, которое, во-первых, должно включать в себя не только светлые, но и темные аспекты существования, а во-вторых, периодически вынуждено с помощью гротеска и контролируемого антиномизма сообщать позитивной стороне традиции и культа свежесть, эффективность и силовой характер. Обратим внимание на следующую деталь. Именно в сюжетах о вампирах религиозная христианская символика, и особенно Распятие, Крест восстанавливают свое значение преображающего духовного орудия, возвращаясь от ставшего привычным и даже банальным культурного атрибута к древнему значению магического светового орудия.

Крест способен остановить надвигающийся ужас вампирической агрессии. Кровь, пролитая Спасителем во имя человечества, останавливает своим могуществом темного монстра, стремящегося обескровить людей, лишить их звездного аспекта жизни. И в этом случае вампирический цикл оказывается отнюдь не столь однозначно негативным, выполняя в отношении световой полноценной традиции откровенно положительную роль.

Все сказанное относится к общим соображениям относительно архетипической стороны сюжетов о вампирах. Но это еще не приближает нас к объяснению странной популярности, которой эта тема наделена в современной культуре. Конечно, архетипы очень сильны в психике людей, независимо от того, осознаются ли они рационально или нет. Но, видимо, существуют дополнительные факторы.

Здесь мы подходим вплотную к теме гораздо более обширной и малоисследованной — влияния тайных организаций и инициатических обществ на современный мир. Сейчас вряд ли кто сомневается, что тайные ордена и мистические общества играли огромную роль в жизни традиционных цивилизаций (вспомним, например, роль суфийских тарик и рыцарских орденов в делах исламской или средневековой европейской политики). Принято считать, что в Новое время все изменилось, и рациональные законы вступили на место “пережитков темных эпох”. На наш взгляд, эта всеобщая убежденность, принимаемая как аксиома, все же не так однозначна. Но если в вопросе влияния эзотеризма на политику дело весьма запутано, то все более ясно в тематике воздействия инициатических организаций на современную культуру. Здесь можно утверждать следующее: даже в самые рациональные периоды новейшей истории и в случае самых современных рационалистических и “трезвых” деятелей искусств и наук мистические факторы играли важнейшую роль в эстетическом и духовном формировании самых разных деятелей культуры. Даже такие основатели сугубо современного реалистического романа, как Бальзак и Золя, проходили через увлечение эзотеризмом и состояли в инициатических организациях. Что же говорить о символистах, декадентах, романтиках и т. д., чье творчество без учета мистицизма вообще не поддается никакой мало-мальски приемлемой расшифровке?

Случай с вампирами не является исключением в этом ряду. Автор наиболее известной версии “Дракулы” Брэм Стокер был членом очень любопытной магической организации “Золотая Заря” (“Golden Dawn”), основанной английскими розенкрейцерами и масонами высших степеней специально для занятий оперативной магией и изучения самых опасных и могущественных сторон западного эзотеризма. В организацию входили такие известные люди, как маг и гипнотизер Самуил Мазерс, знаменитый поэт Уильям Батлер Йеитс, пассионария ирландских сепаратистов Мод Гонн, сестра философа Анри Бергсона Мойна, популярнейший английский писатель Булльвер-Литтон, зловещий черный оккультист Алистер Кроули и т. д. Так или иначе, эта организация и ее члены в огромной мере повлияли на современную западную культуру, предопределив многие центральные ее темы вплоть до сегодняшнего дня. Чаще всего влияние было косвенным и опосредованным. От концентрированной и оперативно-магической среды “Золотой Зари” влияние распространялось на известных деятелей культуры в более разбавленном виде, а те, в свою очередь, делали определенные темы и сюжеты достоянием широких масс. В этом помогала армия литературных посредственностей, которые тиражировали сплагиированные варианты и дальше. Кроме того “Золотая Заря” активно взаимодействовала с иными оккультистскими организациями — “Храмом Восточных тамплиеров”, “Цепью Мириам”, масонами, герметиками, теософами, антропософами и розенкрейцерами, — а те, в свою очередь, передавали свои импульсы художественной богеме и научной элите (в первую очередь, гуманитарной), традиционно интересующейся миром странного, необычного, гротескного.

Итак, членство автора “Дракулы” в “Золотой Заре” является в высшей степени выразительным и показательным фактом. Особенно любопытным он становится, если принять во внимание, что в рамках самой “Золотой Зари” практиковались ритуалы, связанные с “магией крови” и переходом в промежуточный “звездный” мир! Кроме того активно исследовались и древние солярные мистерии и ритуалы.

Теперь другой пример. Некоторое время назад был довольно популярен фильм с участием знаменитого певца и актера Дэвида Боуи, посвященный теме вампиров — “Голод”. В нем пара вампиров была представлена в весьма привлекательном свете — как вид существ, стоящий на более высокой ступени развития, чем остальное человечество. Но удивительны две детали: имя героини-вампирессы — “Мириам” и принадлежность Дэвида Боуи к эзотерической организации “Орден Восточных Тамплиеров”, который был полностью реорганизован в 20-е годы самим Алистером Кроули, выходцем из упомянутой “Золотой Зари”. “Мириам” — название другого сходного структурно инициатического Ордена итальянца Джулиано Креммерца, которого некоторые авторы упрекают в использовании опасных магических практик, стоящих близко к вампиризму. Согласно одному эзотерику, пишущему под псевдонимом “Александр де Даннан”, бывшему некогда членом “Цепи Мириам”, но позже перешедшему в экзотерическое католичество, среди последователей Креммерца циркулирует информация, что после смерти его тело было похищено некоторыми “братьями” и “возвращено к жизни”. Во все это, естественно, в конце ХХ века верится с большим трудом. Если бы автор этих строк не был знаком с некоторыми персонажами этой истории (с тем, кто называет себя “Александром де Даннаном”, с румыном Жаном Парвулеско, писателем, эзотериком и выходцем именно из Трансильвании, и еще с некоторыми довольно неожиданными фигурами…), то и сам бы ничего кроме скепсиса, видимо, не испытывал.

Любопытно, что действия романа Стокера “Дракула” начинаются в мюнхенском отеле “Четыре сезона”. По какому-то случайному совпадению именно там несколько позже обоснуется тревожно известное “Общество Туле” барона Зебботтендорфа, филиалом которого станет зловещая “Национал-социалистическая партия Германии”. Тема “крови”, преодоления порога смерти будет занимать нацистских эзотериков не меньше, чем магов “Золотой Зари”, не говоря уже о солярной мифологии и легендах о Sonnenmensch, “солнечном человеке”.

Не скрывается ли за легендой о Дракуле — помимо архетипов — какой-то более конкретной и ужасающей реальности? Какой-то пугающей непознаваемой тайны?

Отважимся и зададим себе опасный вопрос: может быть, тема, о которой идет речь, не только совокупность символических образов?

Лорд Дракула, “Орден Зеленого Дракона”, загадочные оккультные институты, обладающие странной властью над умами и душами наших современников…

Мы могли бы сформулировать некоторые гипотезы на этот счет. Но пока воздержимся…

После беглого обзора темы вампиров ясно, по меньшей мере, одно обстоятельство. Интерес к ним в современной массовой культуре далеко не случаен. Мы обрисовали несколько аспектов этого явления. Сделать окончательный вывод о решающем значении того или иного фактора представляется затруднительным. Перечислим гипотезы о причине экстравагантной популярности вампиризма в наши дни, не настаивая ни на одной из них.

1. Сюжет о вампирах связан с древнейшими архаическими культовыми и ритуальными представлениями о смерти и возрождении Солнца в точке зимнего солнцестояния. Эти древнейшие представления не стерлись окончательно в человеческом бессознательном, став тем, что Карл Густав Юнг называет “архетипом”, устойчивым элементом “коллективного бессознательного”. Но, как и все вытесненные на периферию сознания архаические мотивы, солярный миф приобрел постепенно зловещий, ужасающий характер, оброс множеством пугающих деталей и тревожных подробностей.

2. Солярный миф, лежащий в основе легенд о вампирах, имеет определенные параллели с христианской доктриной, только в ней сходные темы — смерть и Воскресение, вкушение крови Сына Человеческого, дающее бессмертие и т. д. — взяты в возвышенном, “небесном” ключе. По мере того, как Христианство утрачивало свое магическое измерение, живую мистику реального преображения (как это было в Средневековье), важнейший сакральный сюжет раздвоился. С одной стороны, церковные таинства стали трактоваться подспудно только как этическая аллегория и напоминание об исторической канве прихода Спасителя, а с другой стороны, магическая сторона обособилась, оживив спавшие в подсознании древнейшие мифологические сюжеты уже вне христианского контекста. Так защитник христианства и румынский патриот Влад Тепеши превратился в легенде в страшного вампира Дракулу.

3. Вамиризм представляет собой реально существующую аномалию, связанную с биологической дегенерацией или половыми извращениями. Популярность мифов о вампирах отражает накапливаемые в психике современного человека отклонения и перверсии. Эта гипотеза, однако, через “психологию глубин” Юнга смыкается с теорией о “коллективном бессознательном”, так как, согласно “психологии глубин”, все человеческие перверсии и комплексы, а также сновидения и душевные заболевания являются ничем иным, как голосом архаических представлений о мире и его природе, в силу культурных причин не расшифровываемым более бодрствующим сознанием. Здесь мы переходим в другую область — в сферу полемики о природе “половых перверсий”.

4. Вампирическая тематика, как и другие расхожие сценарии фильмов ужасов и черной литературы, призваны укрепить в людях веру в сверхъестественное, которой так не достает в современной жизни. Это может давать и положительный результат, так как напоминает человеку, что есть области, где против сил зла и мрака действенно только духовное оружие — сила Креста и чистота молитвы. Не удивительно, если выяснится, что за определенными сюжетами и художественными произведениями этого жанра обнаружится след, ведущий к иезуитам или в еще более законспирированные идеологические отделы Ватикана. Один пример — автор романа “Экзорцист (изгоняющий дьявола)”, по которому был поставлен один из самых известных фильмов ужасов — Уильям Питер Блэтти — является одним из ведущих активистов иезуитского ордена в США.

5. Совсем “странная” гипотеза. Существует особая магическая оккультная традиция, практикующая вампиризм на основании особой темной доктрины. Члены этой цепи обладают особым анормальным могуществом и способны влиять на различные (в первую очередь, культурные) процессы в цивилизации. Эти тревожные силы заинтересованы в “банализации” мифа о вампирах для того, чтобы сделать эту тему привычной, известной и не столь пугающей. Известно, что человек гораздо спокойнее переносит анормальность в том случае, когда она становится для него привычной. Это обстоятельство явно видно в зонах затяжных военных конфликтов: местное население настолько привыкает к трупам, пыткам, изнасилованиям, мародерству и смертям, что считает это вполне “нормальным”…

Может быть, верна какая-то одна из этих гипотез. Может быть, одновременно несколько… Может быть, и все вместе.

Факт существования женских духовных организаций широко известен. В христианском мире — это женские монастыри. В языческой реальности существовали специальные институты женского жречества: весталки, жрицы Кибелы — Великой Матери, жрицы Изиды, пророчицы Пифии и т. д.

Наряду с религиозными и культовыми организациями женщин существовали более древние предания и легенды о царстве амазонок, уникальной цивилизации (которую часто искали в скифских евразийских степях и Причерноморье), где женщины обходились совершенно без мужчин, выполняя все социальные функции без их участия. Эта тема развивалась и в художественных произведениях, начиная с комедии Аристофана “Лисистрата” и кончая гениальной драмой Генриха фон Клейста.

Устойчивая идея изолированного женского коллектива, проявляющаяся и в религиозных институтах, и в жреческих культах, и в мифологии, и в литературе наводит на мысль о ее неслучайности. Она явно соответствует какой-то важнейшей стороне человеческой души, какой-то удивительной черте психики, социальной и индивидуальной. Все это не может быть бессмысленной случайностью, легендой или недоразумением. Мы знаем, благодаря М. Элиаде и К. Юнгу, что мифологические и религиозные сюжеты составляют основу человеческой психики, предопределяют все бытие человека. И если какие-то темы настойчиво повторяются в разных формах и разных контекстах, то они заслуживают с нашей стороны самого серьезного внимания.

Итак, в чем состоит смысл “царства амазонок”? Какая идея лежит в основе социальных и религиозных организаций, состоящих исключительно из женщин? Существует ли “заговор женщин” аналогичный пресловутому “заговору масонов”? Правы ли те, кто утверждает, что в тайне от внешних взглядов ведет невидимую работу таинственный женский орден?

Попробуем разобраться в этой проблеме.

Швейцарский ученый-историк Иоган Бахофен (1815–1887) был первым, кто осознал значение легенд о царстве амазонок. В своих работах и особенно в своей главной книге — книге жизни “Материнское Право” (“Mutterrecht”) — Баховен, сопоставив множество археологических, исторических и художественных фактов, пришел к однозначному выводу.

До начала патриархальной цивилизации — той, которая нам известна на протяжении последних шести тысяч лет — практически повсюду в Евразии и на других заселенных людьми территориях существовала иная цивилизация, основанная на главенстве женщин.

Речь шла не только об отдельных культурах и обществах. Нет, власть женщин была универсальной и предопределяла большинство социальных, религиозных и этических норм.

В свое время, когда вера в прогресс, и соответственно, в темноту и дикость обществ, принадлежащих далекому “темному” прошлому, была непоколебима, уникальные открытия Бахофена вызвали довольно ограниченный интерес. Несмотря на значение его трудов, казалось, что события такого далекого прошлого вряд ли могут как-то сказаться на состоянии современного человечества и его судьбе.

Лишь в двадцатом веке, благодаря усилиям традиционалистов, психологов глубин и историков религий, а также социологов, мы поняли значимость древнейшего исторического наследия человека, который, оказывается, несмотря на динамику изменения его дневной, рациональной, рассудочной части, остается глубоко консервативным в глубинах своей души. Древнейшие мифы, масштабные события и символические формы сохраняются в тени “коллективного бессознательного”, но никуда не исчезают. Более того, они идут собственным путем, перетолковывая в соответствии со своими таинственными законами то, что происходит в мире актуальном, современном и рассудочном. Поэтому историческое открытие Иогана Бахофена имеет самое прямое отношение к выяснению структуры самой человеческой психики. Если матриархальное общество исторически предшествует патриархальному, то и слои человеческого подсознания группируются таким же точно образом. Самые глубинные основы нашей души несут в себе мотивы и символы именно матриархальной структуры. Это проецируется не только в этике почитания Матери, свойственной практически всем народам земли. Это проецируется и в высшие религиозные представления и отчасти объясняет культ Богородицы, Пречистой Девы, распространенный в христианском мире.

Древний матриархат, исчезнув из социального бытия уже много тысячелетий назад, сохранился на ином уровне. Это важнейший фактор человеческой души. А значит, многие аспекты психологии и социальности могут быть истолкованы через обращение к матриархальным архетипам.

Крайне интересное развитие тема матриархата получила у немецкого профессора Германа Вирта, исследователя древнейших культур. Герман Вирт развил темы Бахофена и пришел к выводу, что матриархат характеризовал не отсталую, примитивную культуру, но, напротив, высочайшее духовное устройство человеческого бытия, в котором правили не идеи грубой силы, подавления, покорения и обладания, но гармонии, созерцания, справедливости и этической чистоты. Любопытно, что Вирт связывал матриархат с арийской расой, с жителями древнейшей страны Гипербореи. Почитание женского начала, белой богини характеризовало именно ариев, высоких голубоглазых, белокурых людей, носителей утонченной духовной культуры и солнечной религии.

Лишь после смешения с неарийскими народами юга началась эпоха патриархата, которая постепенно трансформировала арийские религии. В результате этого многие небесные, солнечные женские божества были наделены негативными, отталкивающими чертами… Это была своеобразная месть победителей-мужчин побежденным женщинам. Отсюда ведут начало многие негативные персонажи мифологий — семитская Кибела, орфическая “черная мать” Ночь (Никс), амазонки, германские колдуньи и русская баба-яга, некогда бывшая тождественной солнечной царевне.

Конец матриархата был тесно связан с расовой деградацией и смешением, с утратой арийцами высокого духовного достоинства, с переходом к новому и гораздо более грубому и низкому уровню этического и социального бытия.

Герман Вирт указывает на то, что в раннем христианстве, которое сам он считал духовным обновлением именно древнейшей гиперборейской арийской Традиции, достоинство женщины было снова утверждено, нормативы ветхозаветного строгого патриархата были отброшены, и широко практиковалось женское священство и харизматическое пророчество.

Характерной чертой арийской, индоевропейской культуры является почитание образа, изображения, иконы. Это следствие общего культа света, отличающего арийскую расу. И в этом вопросе снова строгое соответствие. — История иконоборческой ереси в Византии показывает нам, что абсолютными сторонниками иконопочитания были именно женщины — как из простого народа, так и аристократки и императрицы. Иконоборчество продержалось так долго тоже благодаря странному совпадению — иконоборцы были активными, агрессивными, типично патриархальными деятелями, часто с откровенно семитической психологией, в то время как на защиту икон выступали императоры и духовные деятели созерцательного, гармоничного, интуитивного, почти “женского” склада, несравнимо более духовные и благородные, но уступающие противникам в грубой силе и коварстве.

Теперь мы подходим к очень деликатной теме. Если матриархальный пласт составляет базу нашей психики, если он сопряжен с некоторыми важнейшими религиозными и даже расовыми установками — светопоклонничеством, принципом доминации гармонии и красоты над грубостью и силой и т. д. — то почему бы не допустить существование какой-то организации, которая ставит своей целью возврат к изначальному положению дел. Мы знаем, что за многими сверхсовременными и “прогрессивными” явлениями стоят очень древние архаические мотивы. Так, например, коммунизм подспудно имеет в виду восстановление райского бытия, утраченного в начале истории (это осознавали и сами марксисты, называя изначальную форму человеческого общежития — “пещерный коммунизм” — тем же именем, что и последнюю предполагаемую — “коммунизм”). То же самое верно и в случае национал-социализма, стремившегося вернуть нормы древнейшего бытия — расовую чистоту, законы общины и т. д. Столь же архаично по сути своей и ультрасовременное сионистское мировоззрение, основывающее существование современного государства Израиль на легендарных и религиозных принципах далекого прошлого. Аналогично этому можно, задолго до появления коммунистов, нацистов или сионистов, проследить в истории группы и организации, ориентированные на достижение аналогичных целей. Это социологический закон: прежде чем мировоззрение превратится в политическую реальность, в партию, государственное устройство, правящую идеологию и т. д., оно вызревает в лоне тайных обществ, оккультных организаций, закрытых орденов. Это, в частности, касается и самой христианской Церкви, которая прежде своего имперского периода знала трудные и полные тайн периоды скрытого катакомбного существования. Почему бы не предположить нечто аналогичное и в истории современного феминизма? Не существует ли ордена женщин, который ставит своей целью возврат к матриархальному строю? Если принять во внимание, что феминизм зародился в лоне оккультных масонских организаций, а другая его ветвь (германская) была сопряжена с откровенным национализмом (почти расистского толка), то все это становится более чем вероятным.

На Руси до самого последнего времени сохранялся странный ритуал, имеющий отношение к “заговору женщин”. Это т. н. “кукушкины похороны”. Перед свадьбой деревенские девушки удалялись в лес, водили хороводы и пели печальные культовые песни. Основное содержание этих песен заключалось в том, что брак будет бременем и тяжелой ношей, что утраченная девическая свобода чревата рабством и всяческими горестями. Подробно описывались негативные стороны брака, грубость мужчин, тяготы рабского положения в хозяйстве, семье, воспитания детей и т. д. Кульминацией ритуала были похороны символической куклы, называемой “кукушкой”. В более древних обычаях эту куклу, украшенную венком, пускали по воде. К этой модели восходит и культ утопленниц, русалок. Эта фольклорная тема, имеющая аналоги во всей Европе, была заимствована в ином контексте Шекспиром, послужив прообразом его Офелии.

Исследователи сходятся во мнении, что речь идет о наследии очень древних архаических культов, восходящих к обществам “амазонского типа”. Похороны “кукушки” — это символический акт прощания с царством Великой Матери: ведь именно кукушка была наиболее древним религиозным синонимом Богини. Девица перед вступлением в брак отдавала таким образом часть самой себя, изображаемую “куклой”, стихии Великой Матери — земле или воде.

Согласно описанием участниц, ритуал “кукушкиных похорон” иногда настолько сильно воздействовал на девичьи нервы, что приводил к реальному самоубийству или уходу в монастырь. Так ритуальная психодрама могла иметь не только символические, но и вполне реальные последствия.

В средневековой Европе геральдика прочно установила связь между девственностью, девой и фантастическим зверем единорогом. Это очень глубокий и странный символ, который может быть истолкован лишь путем исследования широкого мифологического комплекса. Здесь нам помогут две алхимические гравюры, приводимые Карлом Густавом Юнгом в его “Психологии Алхимии”. Они посвящены теме “древа жизни” и раю.

На одной из них изображен Адам, с “древом жизни”, растущим у него из гениталий. На другой — Ева, но на сей раз “древо жизни” растет у нее из головы. Таким образом, явно устанавливается символическая связь между древом жизни и фаллосом у мужчины и головным мозгом у женщины. Жизненный импульс у мужчин связан с эротикой, сексуальностью, а у женщин с умом и созерцанием. К этому следует добавить и символизм мудрости у древних греков — богиня Афина Паллада, родившаяся из головы Зевса, дева-воительница. Типичная “амазонка”.

Итак, белый единорог, вечный спутник средневековых прекрасных дам, означает духовную жизненную силу, свет мудрой жизни, особый “женский фаллос”, не материальный, но духовный. Отсюда один шаг до оккультного ордена женщин, который, возможно, и стоял за распространением и пропагандой подобного символизма.

Еще один странный документ — трактат знаменитого мага Корнелия Агриппы Нетесгеймского “О несравненном превосходстве женского пола над мужским”. В нем утверждаются очень странные вещи. Во-первых, что Адам был сотворен первым и вышел неудачным. Все совершенство пришлось на Еву. Поэтому мужчина ближе к животным, чем женщина — волосяной покров, врожденная грубость и т. д. Далее и вовсе экстравагантные мысли: известно, что Адам не проглотил яблока с дерева познания добра и зла. Отсюда — адамово яблоко, кадык, отсутствующий в женской анатомии. Этим обычно хвалятся сторонники патриархата. Но Агриппа утверждает, что Адам вместо яблока проглотил самого змея, и что тот, пройдя тело мужчины насквозь вышел на поверхность в виде фаллоса!

Снова та же странная тема — демонизация мужчины, отождествление его с низшими, физиологическими уровнями бытия.

Где искать следы ордена женщин, озабоченного восстановления матриархата?

В этом нам поможет гениальный и совершенно не известный широкой публике французский криптограф и историк Грасе д’Орсе. В его уникальных работах излагается история существования и противостояния двух могущественных тайных орденов, уходящих корнями в дохристианские братства друидов и языческих корпораций жрецов и жриц. Эти два ордена в средневековье были известны как орден “менестрелей Морвана” и “менестрелей Мурсии”.

“Менестрели Морвана” были ориентированы на лунные культы, связанные с аристократическими родами и патриархальным строем. В нем участвовали и женщины, но лишь нацеленные на сохранение консервативных в целом отношений между полами (что не исключало, порой, крайнего личного либертинажа).

“Менестрели Мурсии”, напротив, уходили корнями в древнейшие культы, связанные с солнечной богиней. И показательно, что этот орден возглавлялся женщиной! А ритуальное имя высшей ступени иерархии в этой оккультной организации было именно “Непорочный Единорог” — “Licorne Immaculee”.

Наиболее известной дамой, возглавлявшей орден “менестрелей Мурсии”, была Екатерина Медичи, жена короля Франции Генриха II. Она и была в свою эпоху “Непорочным Единорогом”. По некоторым данным, приводимым в книге Грасе д’Орсе, “менестрели Мурсии” были связаны и с Агриппой Нетесгеймским, и с алхимическими братствами, в среде которых появились странные гравюры, приводимые Юнгом. Наиболее ценным источником в распутывании этой загадочной истории служит странная книга “Сон Полифила”, созданная Франческо Колонной, которая своими иероглифами и криптограммами тесно связана с алхимическими романами Франсуа Рабле (“Гаргантюа и Пантагрюэль”), с загадочным оккультистом Бероальдом де Вервилем, и которая является тайным катехизисом для всех живописцев, скульпторов, литераторов и поэтов второй половины эпохи Возрождения.

Грасе д’Орсе описывает братство “менестрелей Мурсии” так:

“Мурсия или Мерси была богиней запада и смерти. Она изображалась на западных порталах храмов в виде обнаженной женщины, сжимающей в руках двух змей, которые кусают ее груди. Мурсия — это то же самое, что Марика или Марка, популярная богиня античного мира. Галлы называли ее Маркой или Розмаркой, и чаще всего ее символом служил молот.

Скорее всего, Марика — самое почитаемое божество римского плебса — сохранила свое влияние и в христианском Риме, так что менестрели Мурсии всегда находились под папским покровительством. Среди французских церквей, чей фасад обращен к Западу, можно назвать храм Сэн-Мартена в Марселе, построенный на том же месте, где когда-то находился храм древних черных божеств — Маркуса и Марки. Известно также, что в романских криптах фигуры мадонн чаще всего окрашены в черный цвет”.

Тематика “черных мадонн” подробно развита в книге современного алхимика Фулканелли “Тайны Соборов”. Показательно также, что Фулканелли — редчайший автор, который ссылается на Грасе д’Орсе в своих трудах.

Конечно, инфернальные атрибуты “богини” не следует принимать всерьез — долгие века патриархата очернили образ световой дамы.

Показательна связь ордена “менестрелей Мурсии” с плебсом, народом. Известно, что именно народные массы дольше всего хранят древнейшие архаические предания и культы, так как в общественной иерархии занимают место “бессознательных сил”, аналогичных “индивидуальному подсознанию” в случае отдельной личности. Аристократические слои, более рациональные и динамичные, быстрее меняют идеологии, забывают о прошлом, адаптируются к реформам. Они воплощают в себе мужское начало.

Народ всегда более женственен и связан с корнями. И культ белой дамы, “богини” чаще всего распространен именно среди простолюдинов, кроме тех случаев, когда сами аристократы сознательно становятся на сторону световой Девы, присоединяются к ордену “менестрелей Мурсии”.

Любопытно, что именно на западе зодиака находится созвездие Девы, связанное с осенним равноденствием.

Снова символический ряд строен и взаимосвязан. — Ритуал “кукушкиных похорон”, Запад и осеннее равноденствие, Женское начало, ночная (осенне-зимняя) сторона бытия, народные массы, черные матери древних криптов … Вспомним также Фауста, стремившегося попасть в “царство матерей”.

Ближе к нам истоки феминистического движения однозначно сопряжены с деятельностью г-жи Дерезм и ее наследницы Анни Безан. Эти активные оккультистки сражались за реформацию масонства в том смысле, чтобы в ложи на равных основаниях могли приниматься не только братья, но и сестры. Это шло вразрез строго патриархальному характеру традиционного масонства. Ложа, основанная г-жой Дерезм, носила название “Права Человека”. Вот откуда, заметим по ходу дела, взялось это расхожее выражение — оно означало лишь “борьбу женщин за равноправие в масонских ложах”. Анни Безан продолжила это направление, но придала ему сектантски нетерпимый характер, свойственный вообще теософистам.

Параллельно этой ”прогрессисткой” женской масонерии, кстати, использующей вместе с тем символ свастики, которая является отличительным знаком теософов, в Германии развивалась иная ветвь оккультного феминизма, связанная с ариософскими ложами, куда также принимали не только братьев, но и сестер. Однако здесь феминизм был не столь агрессивным, и часто инициаторами “магического матриархата” выступали мужчины. Особенно интересно, что наиболее активное участие женщины принимали в крайних расистских организациях так называемого “Германенорден”. Некоторые ответвления этого движения — причем крайне магического толка — перешли и в политические круги. Так, одна видная немецкая феминистка Марта Кюнцель, последовательница английского мага Алистера Кроули, была первой женщиной в национал-социалистической партии, а жена генерала Людендорффа Матильда Людендорфф, тоже оккультистка и расистка, считала себя жрицей Новой Германии…

Поразительно, но прямой аналог такого мистического феминизма мы встречаем и в России конца XIX — начала XX века. Все направление русского символизма от его основателя Владимира Соловьева до А.Блока и А.Белого отличается как раз предельным превозношением женского начала, одержимо женским образом Софии, Премудрости Божией, которая видится им и в конкретной женщине (“Прекрасная Дама”, “Незнакомка” Блока) и в самой России. И снова магический феминизм связывается с национализмом, отождествлением народа, нации с тайной световой девой. “О Русь моя, Жена моя!” — Давайте называть вещи своими именами, так может сказать только глубокий мистический националист.

В конечном итоге, вся социологическая линия русской философии явно связана с этим комплексом идей, вдохновлена этим идеалом.

Герман Вирт сказал в одном из своих последних интервью странную фразу: “Многотысячелетний патриархат закончился в 1917 году”. Что имел в виду этот человек, который, кстати, едва ли может быть причислен к коммунистам, так как он был основателем организации “Аненэрбе” в Германии, которую можно назвать какой угодно, только не коммунистической?

Видимо, он имел в виду, что ему, крупнейшему исследователю нордического матриархата, известна какая-то информация, лежащая гораздо глубже поверхностных политических реальностей. “Заговор Единорога” объединяет внешне противоположное. Так и должно быть в настоящем заговоре, основы которого блестяще показал Макиавелли, описал Монтескье и остроумно обобщил предполагаемый автор “Протоколов Сионских Мудрецов” (по некоторым сведениям, это был известный оккультист Папюс). “Чтобы добиться своей цели, необходимо использовать самые различные инструменты, не взирая на то, что внешне они противоположны по знаку и ориентации”. В перспективе тысячелетий или даже столетий многие противоречия, кажущиеся современникам неснимаемыми, оказываются сущим пустяком.

Не только среди прогрессистов, коммунистов, оккультистов и расистов можно заметить следы загадочной организации “амазонок”. Так, Юлиус Эвола упоминает о еврейской секте саббатаистов, практикующих особые таинственные ритуалы и ожидают прихода не мужчины-мессии (как все остальные иудеи), но “прихода Жены”. А если все обыденные нормы распределения политических сил нарушены, все карты спутаны, для проницательного ума это значит, что мы приближаемся к истине. Алхимики говорят: “Если вам кажется, что вы что-то поняли, что текст и сюжет вам ясен, вы заблуждаетесь, вы имеете дело с ложью и надувательством. Только тогда, когда вы совсем перестанете что-либо понимать, вы приблизитесь к настоящей тайне и подлинному пониманию”. Мы не раскрыли “заговора женщин”, не обнаружили “пароли и явки“. Но мы подошли вплотную в какой-то удивительной тайне, сложной, противоречивой, парадоксальной, бездонной и прекрасной, как сама женщина, это высшее и чистейшее существо, идеальный пол, превосходство которого несомненно и освобождение которого из-под гнета неблагородной, семитической, южной психологии является нашей духовной и национальной задачей (магической и политической одновременно).

«Магический мир героев». Книга с таким названием Чезаре делла Ривьера вышла в 1605 году. Позже, уже в XX веке, Юлиус Эвола переиздал ее со своими комментариями, утверждая, что именно в этом герметическом трактате содержится наиболее открытое и понятное изложение принципов духовной алхимии, герметического искусства. Рене Генон в своей рецензии заметил, однако, что труд делла Ривьера все же далеко не так прозрачен, как утверждал Эвола.

Действительно, «Магический мир героев» предельно энигматичен — во-первых, по своей литературной форме, а во-вторых, потому что вещи и слова, с которыми оперирует автор, являются сами по себе чем-то предельно загадочным, непонятным, не имеющем эквивалентов в конкретной реальности.

Но, может быть, трудности в понимании данной темы возникают оттого, что сам «принцип героизма», фигура Героя довольно далеки от сферы того, что нас окружает? Может быть, для истинных героев трудный текст кристально понятен и не нуждается в дальнейшей расшифровке?

Кристально понятен и прозрачен, как лед…

В книгах Эволы, посвященных самым разным традиционалистским и политическим проблемам, всегда есть апелляция к принципу Холода. Тема Холода всплывает то там, то здесь, независимо от того, идет ли речь о тантре или экзистенциальной позиции "обособленного человека", о дзэн-буддизме или средневековых рыцарских мистериях Европы, о современном искусстве или автобиографических заметках. «Холод» и «дистанция» — вот два слова, которые, пожалуй, чаще всего встречаются в лексиконе "черного барона".

Герой, по определению, должен быть холодным. Если он не отделит себя от окружающих, если он не заморозит в себе теплые энергии повседневной человечности, он не будет на уровне свершения Невозможного, т. е. на уровне того, что делает героя героем. Герой должен уйти от людей. Но за пределом социального уюта бушуют пронизывающие ветры объективной реальности, жестокой и внегуманной. Земли и камни восстают на анимальный и вегетальный миры. Агрессивная растительность разъедает минералы, а дикие звери безжалостно топчут упрямые травы. Стихии вне общества не знают снисхождения. Мир сам по себе — триумфальное пиршество вещества, нижняя плоскость которого слита с глыбами донного космического льда. Герой холоден, потому что он объективен, потому что он принимает от мира эстафету спонтанной силы, бешенной и недоброй.

Все характеры исторических героев — от Геракла до Гитлера — были одинаковыми: они были глубоко природны, стихийны, бездонно холодны и дистанциированы от социального компромисса. Они — носители бездны Объективности.

В своей странной герметической манере Чезаре делла Ривьера таким образом трактует слово" Angelo"("ангел") -

Angelo = ANtico GELO, т. е."Ангел = Древний Лед".

Это уже относится к другой фазе подвига — не уход к объективности, но выход за ее пределы, за границу "ледяного фирманента", "ледяной тверди небес".

Алхимия и каббала много знают о тайне "ледяной тверди". Это — граница, отделяющая "нижние воды" жизни от "верхних вод" Духа. Фраза делла Ривьера имеет строгий теологический смысл: покидая сферу душевной жизни, герой становится кристалликом льда в стеклянном море Духа, светящимся ангелом, на котором зиждится небесный трон Царя. Снежная королева у Андерсена заставила мальчика Кая выкладывать из льдинок таинственное ангелическое слово «Ewigkeit», но теплые силы земли ("Герда" на старонемецком — "земля") вернули неудавшегося героя к скудному и безысходному быту. Вместо ангела, он стал впоследствии краснощеким скандинавским бюргером — с пивом и сардельками. Холод — признак трупа и посвященного. Тела йогов оледеневают по мере пробуждения священной змеиной энергии — чем выше поднимается Кундалини, тем безжизненнее становятся соответствующие части тела, пока посвященный не превратится в ледяную статую, ось духовного постоянства.

Каждый герой обязательно совершает путешествие на полюс, в сердце полночи. Там он учится любить ту темную и непонятную субстанцию, которую алхимики называют "нашей землей" или "магнезией философов". Урна с прахом барона Эволы похоронена в толще альпийского ледника, на пике Монте Роза. Может быть, гора была названа так в честь сакральной возлюбленной неумершего Фридриха Гогенштауфена. La Rosa di Soria. Полярная роза.

Силиани, таинственный алхимик XIX века, чей псевдоним был установлен только при помощи Пьера Дюжоля, «Магафона», друга Фулканелли и … тайного Валуа, писал о том, что его героическое путешествие в «магический мир героев» началось со странного визита «нимфы полярной звезды»…

Где ее следы?

Они ведут внутрь. Внутрь земли, где таится фантастическая материя, называемая «серной кислотой философов». Visitabis interiora terrae rectificando invenies occultum lapidem. Камень совершенно черен, как душа, окутанная «противообразным духом», «antimimon pneuma» гностиков. Оттуда, из черноты персональной неопределенности, из недифференциированности «я», ускользающего от всякого имени, начинается магический подвиг. Если герой не поставит под вопрос то, что является его кажущейся сутью, он обречен. Даже божественные родители не дают ответа на проблему происхождения «я».

Поиск нимфы связан с проблемой определения подлинной полярной звезды. Небесный полюс, как «убегающая Аталанта», движется по кругу. Когда-то субтильное создание скрывалось в меху Большой Медведицы, недалеко от Арктура. Сейчас она называет себя «Шемол». Через 12 тысяч лет она скажет о себе — «Я — Вега». Но какова Ось, вокруг которой совершается танец тысячелетий?

Черная точка на северном небе. Дракон обвивается вокруг нее, соблазняя пристального наблюдателя, предлагая сомнительные плоды познания. Полярная нимфа дала Силиани ключ к победе над Драконом. Герметики считают, что речь идет о первоматерии. Дракон небес, истинный север эклиптики. Он сторожит бореальное сердце черных далей. Как спираль, очерченная вокруг отсутствующего центра.

Орион — самое загадочное из созвездий. На его правом плече скрывается время. Он — главный герой подземного (и не только подземного!) мира. По-арабски, «бетельгейзе» — «плечо героя». Именно на этом его плече хранится тайна той книги, которую Фулканелли вначале дал Канселье, а потом взял назад и запретил публиковать. Речь идет о «Finis Gloria Mundi», о третьей книге адепта. Когда молоко Девы дотрагивается до мускулистого плеча «черного бога», а сам он при этом теряет свои руки под безжалостными ножами палачей, грядет всемирный огонь, сфера переворачивается. Небо падает. Оно, как известно, из камня. Герои таинственно готовят страшные потрясения обществу. Оно успокаивает себя тем, что выгнало их вон из истории, но где проходит четкая грань между библиотекой и ядерным полигоном, между темным углом для медитаций и ковровыми бомбардировками?

Есть сведения, что агенты Бетельгейзе, замаскированные под чиновников обитатели «магического мира героев», пробрались к теплоцентралу власти. У них в мозгах — лишь жестокость небесных соответствий и прецессионные циклы. Ядерный костер северного полушария — для них путь на Олимп, костер Геракла.

У Эволы помимо внешней миссии была миссия тайная…

«Лес Рамбуйе — это лес крови» — гипнотически повторяет в своем романе Жан Парвулеско. То в нем находят белого оленя с перерезанным горлом, то труп обнаженной женщины с идентичными ранами. Магический лес, в котором заблудился еще Данте. «Лес философов». На одной гравюре, иллюстрирующей «Изумрудную скрижаль» Гермеса Триждымудрого, человек с оленьей головой передает Еве луну. Позже, если верить Парвулеско, они повстречаются в саду Рамбуйе.

Невеселое рандеву.

«Однажды Аполло вернется, и на этот раз навсегда», — гласило последнее пророчество Дельфийской пифии в IV веке после Рождества Христова.

Cтатья написана в 1993 г., впервые опубликована под псевдонимом Леонид Охотин в ж-ле «Элементы» № 5 (Досье «Демократия») в 1994

Жан Парвулеско — это живая тайна европейской литературы. Мистик, поэт, романист, литературный критик, знаток политических интриг, революционер, друг и конфидент многих европейских знаменитостей второй половины XX века (от Эзры Паунда и Юлиуса Эволы до Раймона Абеллио и Арно Брекера). Его истинная личность остается загадкой. Румын, бежавший на Запад в 40-е, он стал одним из самых ярких франкоязычных стилистов в современной прозе и поэзии. Но какими бы различными ни были его труды, от тантрических станцев и сложных оккультных романов до биографий своих великих друзей (в частности, «Красное солнце Раймона Абеллио»), его настоящее призвание — «визионер», прямой и вдохновенный созерцатель духовных сфер, открывающихся избранным за угрюмой и плоской видимостью современного профанического мира.

Парвулеско при этом не имеет ничего общего с вульгарными представителями современного неомистицизма, столь распространенного сегодня как некая инструментальная компенсация за технотронно-информационную рутину быта. Визионерство Парвулеско мрачно и трагично; никаких иллюзий относительно адской, инфернальной природы современного мира у него нет и в помине (в этом смысле он, скорее, традиционалист). Ему предельно чужды инфантильный оптимизм теософов и оккультистов и псевдомистические «консервы» Нью Эйдж. Но в отличие от многих традиционалистов «академического» темперамента, он не ограничивается скептическими причитаниями о «кризисе современного мира» и голословным, маргинальным осуждением материальной цивилизации конца Кали-юги. Тексты Жана Парвулеско полны Сакрального, которое говорит в них напрямую, через сновиденческий, почти пророческий уровень странного откровения, «посещения», пробивающегося из высших сфер сквозь магическую блокаду темных энергий, наполняющих сегодня мир коллективной и космической психики. Парвулеско — аутентичный визионер, достаточно глубокий и доктринально подготовленный, чтобы не принимать первые попавшиеся фантомы субтильной реальности, за «посланцев света», но в то же время предельно напрягающий свою интуицию в опасном и рискованном «путешествии вовнутрь», к «центру Черного Озера» современной души, без страха выйти за грань фиксированных рациональной догматикой норм (отсюда многоэтажные парадоксы, которыми полны книги Парвулеско). Послание Парвулеско можно определить таким образом: «Сакральное скрылось из дневной реальности современного мира, и совершенно очевидно, что мы живем в Конце Времен, но это Сакральное не исчезло (так как не могло исчезнуть в принципе, будучи вечным), а перешло на ночной, невидимый план, и теперь готово обрушиться на человеческий физический космос в страшный апокалиптический миг апогея истории, в точке, где мир, забывший о своей духовной природе и открестившийся от нее, будет вынужден столкнуться с ней в жестоком мгновении Откровения». Пока этого не произошло, и человечество мирно спит в своих темных материальных иллюзиях, только избранные, визионеры, члены засекреченного братства, Апокалиптического Ордена бодрствуют, тайно предуготовляя пути пришествию Последнего Часа, «Царства Небесного», Великой Империи Конца.

Жан Парвулеско считает себя не литератором, но глашатаем этой Невидимой Империи (так названа его последняя книга — «Звезда Невидимой Империи»), «спикером» оккультного Парламента, состоящего из планетарной элиты «пробужденных». Его личность двоится, утраивается, учетверяется в персонажах его романов, где действует и сам автор, и его двойники, и его оккультные дубли, и реальные исторические личности, и потусторонние тени, и скорлупы «внешних сумерек», и «именные демоны», и тайные агенты оккультных спецслужб. Парвулеско открывает целый параллельный мир, а не только сценографию индивидуальных фантазий или воспоминаний. Население его текстов пугающе реально; его странноватый (часто довольно черный) юмор распространяется иногда на священные реликвии религии, на догматы и каноны, от чего их внутренняя тайная сущность пробуждается, лишенная убийственного для духа тупого фетишистского почитания. Следуя предписанию Тантр, Парвулеско оживляет язык, делает его оперативным. И поэтому его тексты нечто большее, чем литература. Это магические заклинания и скандальные разоблачения; это провокация событий и предсказание их смысла; это погружение в Океан Интериорности, подземные туннели Сокрытого, в пугающую империю того, что пребывает внутри каждого из нас. Именно поэтому Парвулеско бывает подчас так же страшен, как любой истинный гений: он пристально и по-научному изучает нас изнутри, иногда в своих экспериментах переходя известную грань. Визионер-анатом.

Парвулеско отвечает ясно и парадоксально одновременно: оно двойственно. Тайные агенты Бытия и Небытия присутствуют во всех ключевых сферах управления современным миром, направляя все процессы цивилизации. Из наложения друг на друга энергетических векторов двух оккультных сетей и происходит ткань актуальной конкретной истории. Генералы и террористы, шпионы и поэты, президенты и оккультисты, отцы церкви и ересеархи, мафиози и аскеты, масоны и натуралисты, проститутки и блаженные святые, салонные художники и деятели рабочего движения, археологи и фальшивомонетчики — все они лишь послушные актеры насыщенной конспирологической драмы, и кто знает, какая именно социальная идентификация скрывает более высокого посвященного? Часто разбойник или нищий оказывается куратором Президента или Папы, а военачальник или банкир выступают марионетками салонного поэта, за гротескной и фантазийной персоналией которого обнаруживается холодный мэтр и архитектор жестокой политической истории.

«Звезда Невидимой Империи» — последний и ключевой роман Парвулеско. В нем сходятся воедино нити предшествующих книг. Здесь описывается приближение к окончательной развязке той трансцендентной метаистории, хронистом которой выступает наш автор. Вот его резюме. По всей планете, и особенно во Франции и Португалии (а также в Перу и Мексике), магических «акапунктурных» точках оккультного Запада, агенты Небытия установили черные пирамиды, физические и сверхфизические объекты, предназначенные для обеспечения прямого вторжения в мир демонических энергий, орд Гогов и Магогов. Этот апокалиптический проект имеет секретное название «проект Водолея», так как в соответствии с астрологическим символизмом скоро наступит «эра Водолея», несущая с собой не радость и гармонию (как пытаются заверить человечество «агенты Небытия»), но разложение, гниение, хаос и смерть, «растворение в нижних водах». Герой «Звезды Невидимой Империи» Тони д'Антремон так описывает пророческое видение начала «эпохи Водолея»: «Я вижу вместе с Лавкрафтом копошение гигантских омерзительных масс, движущихся нескончаемыми волнами, наступающих на последние остаточные кристаллические структуры сопротивления духовных элит; я созерцаю, в экстатическом бессилии моего галлюцинативного пробуждения, мерцающую черную пену, пену черного разложения, террор демократической вони и страшные аппараты этих конвульсирующих трупов, которые — в макияже грязных шлюх и с лживой улыбкой, с калифорнийской пляжной улыбкой европейских антифашистов, с улыбкой шлюх-манекенов со сверкающих витрин (так бы я это определил) — уготовляют наше конечное поражение, ведут нас туда, куда не знают сами, или, точнее, знают об этом слишком хорошо, аппетитно высасывая по ходу дела из нас костный мозг; это и есть галлюцинативная свинцовая мантия Прав Человека, этот фекально-блевотный выброс Ада, хотя, говоря так, я оскорбляю Ад.»

Слуги «Водолея», открывающие дорогу в человеческий мир черным «скорлупам» внешних сумерек, стремятся преподнести свое противоественное пришествие как благо, как спасение, как предел эволюции, скрывая свою сущность, Vomittо Negro (Черную Блевотину) под политическим и спиритуалистским лозунгом New Age или new world order.

Но против заговора Водолея, в котором концентрируется весь страшный, «метагалактичекий» потенциал агентуры Небытия, ищущей своего финального воплощения в «новом мировом порядке», борются представители тайного западного ордена Atlantis Magna. Особую роль в ритуалах этого ордена играет Женщина, известная под мистическим именем Licorne Mordore, или «красно-коричневый Единорог». В физической реальности она носит имя Джэйн Дарлингтон. Однако истинная сущность этой женщины принципиально выходит за рамки индивидуальности. Она, скорее, представляет собой некую сакральную функцию, распределенную между всеми женщинами ордена, личностные и бытовые отношения которых друг с другом отражают онтологическую иерархию самого бытия (одна из них соотвествует духу, другая — душе, третья — телу). Мужчины Ордена, в том числе и главный герой Тони д'Атремон, также едва ли являются индивидуумами в строгом смысле: смерти и адюльтеры, описаниями которых наполнен роман, иллюстрируют сугубо функциональную сущность главных персонажей; ритуальная смерть одного из них лишь активизирует конспирологическую деятельность другого, а их жены, совершая измену, обнаруживают, что остаются верны, в сущности, одному и тому же существу. Итак, Atlantis Magna ткет свою континентальную сеть борьбы с заговором Водолея. На высшем трансцедентальном уровне речь идет о ритуальной тантрической реализации эсхатологического Явления, связанного с приходом Утешителя и приходом Жены. Только на этом уровне можно победить строителей «черных пирамид». Подготовка и организация таинственнейшего ритуала «красного круга» составляет основной сюжет романа. Члены Atlantis Magna на пути к этой процедуре совершают символические путешествия, анализируют мистические тексты, отыскивают истинные причины политических трансформаций, исследуют странные аспекты истории некоторых древних европейских родов, расшифровывают эзотерические идеи (появляющиеся как утечка информации в обычной бульварной литературе), переживают любовные и эротические связи, подвергаются покушениям, становятся жертвами похищений и пыток, но вся эта конкретная плоть увлекательного, почти детективного романа является непрерывным прочтением и уточнением взаимосвязанной визионерской реальности Последнего События Истории, проявления Великой Евразийской Империи Конца, Regnum Sacrum или Imperium Sacrum, отблески которой различимы во всех аспектах современного мира.

На уровне политического заговора герои романа также действуют активно и решительно. Духовное противостояние New Age, неоспиритуализму, представителям которого (от Алисы Бейли до Тейяра де Шардена и Саи Баба) Тони д'Антремон предлагает устроить «оккультный супер-Аушвиц, супер-Майданек», проецируется на политическое противостояние «новому мировому порядку», американизму и либерализму, что заставляет «агентов Бытия» ткать сети планетарного заговора с участием всех политических сил, оппозиционных мондиализму. Палестинские террористы, подпольные группы европейских неонацистов, социал-революционеры и члены «Красных Бригад», ненавидящие «демократию» потомки аристократических родов, в тайне желающих конца либеральной эпохи, члены итальянской мафии, голлисты и франкисты, революционеры Третьего мира, шаманы Америки, Азии, коммунистические лидеры, немецкие банкиры — все они становятся участниками геополитического проекта, направленного на воссоздание финальной Евразийской Империи. Дипломатические приемы, заграничные поездки, конфиденциальные переговоры и сбор информации составляет политический аспект заговора «агентов Бытия» и особую сюжетную линию романа, накладывающуюся на оккультные беседы и долгие эзотерические монологи героев.

Роман Парвулеско построен не по традиционной логике законченного повествования. Характерно, что он прерывается на полуслове на 533 странице. Все предшествующее содержание вплотную приблизило читателя к эсхатологической развязке оккультной войны, но… Здесь кончается литературный мир, и начинается подлинная реальность. Большинство персонажей романа — исторические лица, некоторые из них умерли, некоторые до их пор живы. Книги и тексты, цитируемые в повествовании, реально существуют. Многие эпизоды и пересказанные легенды также не являются выдуманными (хотя многие являются). Характерная деталь: большинство упоминаемых имен снабжены в скобках датами рождения и смерти. После прочтения «Звезды Невидимой Империи» возникает закономерный вопрос, что именно мы только что прочли? Роман? Фикцию? Фантастику? Сюрреальную литературу? Или, может быть, эзотерический трактат?

Или настоящее откровение подлинной подоплеки современной истории, увиденной с позиции метафизической полноты во всем ее объеме, по ту сторону галлюционаций, которыми являются, по сути, все банальные обыденные представления, ничего в ней не объясняющие и предельно далекие от истины?

Сам Жан Парвулеско в посвящении, украшающем подаренный мне экземпляр, называет свой роман так: «секретнейший и опаснейший инициатический роман, где Абсолютная Любовь предоставляет свое финальное оружие Абсолютной Власти и закладывает оккультные основания будущей великой Евразийской Империи Конца, которая станет тождественной Царству Небесному, Regnum Sanctum». Ни больше ни меньше.

Жан Парвулеско в одной из наших бесед, когда я рассказывал ему о смысле термина «наши» в русской политической терминологии, очень оживился и показал мне место в одном из своих ранних романов (середины 70-х годов), где он провиденциальным образом употребляет тот же самый термин и в поразительно схожем смысле. «Наши» для него были членами «заговора Бытия», тайной сетью агентов влияния, которые объединены общей оккультной целью по ту сторону политических различий и которые противостоят космополитической и профанической цивилизации, устанавливающейся на планете. Более того, мои итальянские друзья прислали мне копию статьи Парвулеско конца 60-х годов, в которой он говорил о «евразийстве», геополитическом проекте Континентального Блока, о необходимости русско-германского союза (возобновлении пакта Риббентроп-Молотов), и даже о необходимости сближения красных и коричневых в едином революционном антимондиалистском фронте! Как странно тексты этого удивительного человека, — популярные только в качестве литературных произведений и вызывающие снисходительную улыбку у «академических» традиционалистов, — почти с пророческим ясновидением упреждающе описывают за много лет то, что стало политическим фактом только в последние годы, да и то в далекой от Европы России… Все это наводит на довольно тревожные мысли, относительно истинной природы этого гениального писателя. Кто же Вы, в конце концов, господин Парвулеско, он же коммандор Альтавилла? Кем бы он ни был, он безусловно «красно-коричневый», хотя бы потому, что все его симпатии на стороне таинственной женской фигуры, называемой в некоторых реально существующих инициатических обществах «Красно-Коричневым Единорогом», Licorne Mordore. Но надо заметить, что французское слово «mordore» означает, точнее, «красно-коричневый с золотом или золотым отливом». Помимо брезгливого и уничижительного термина «красно — коричневый», которым давно клеймят наиболее интересные политические силы в России, существует и королевский, царственный оттенок этого цвета — как финальная эсхатологическая коронация Алхимическим Золотом великой континентальной Евразийской Революции, которую готовят и осуществляют сегодня «наши», тайные и явные «агенты Бытия». Еще один персонаж сакральной традиции наделяют этим цветом. Речь идет об индуистском боге Шива, литургически называемом «красно-коричневым» и «страшным». Характер этого бога близок к стихии наших красно-коричневых.

Да, эта стихия страшная и разрушительная в своем внешнем проявлении. Но именно грозный красно-коричневый Шива является хранителем тайны Вечности, открывающейся во всей своей полноте в момент Конца Времени, отрицая своим «страшным» явлением начало «эры Водолея». Красно-коричневый Шива — покровитель традиции сакральной Любви, Тантры. Той самой Тантры, которой посвящена одна из первых книг Жана Парвулеско «Милосердная Корона Тантры».

Агенты внутреннего Континента бодрствуют. Уже появляется на ночном небе нашей омерзительной цивилизации волшебная Звезда, возвещающая о скором превращении Внутреннего во Внешнее. Это — Звезда Невидимой Империи, Империи имени Жана Парвулеско.

Cтатья написана в 1994 г., впервые опубликована в газете «Завтра» в 1994

«Друзья подарили мне спрута,

И глядя сквозь пьяный угар,

Я лишние щупальца срезал –

I'm a madman for five pointed star»

(Е. Головин)

Символизм свастики, взятой в качестве основного знака нацистами, разбирался многими авторами. Свастика означает полюс, центр, неподвижную точку вечности. Это известно, и на основании разбора символизма свастики строят свои теории относительно мистической ориентации национал-социализма как его противники, так и его сторонники. Странно, но аналогичных исследований символизма «красной звезды», основного знака большевизма, почти нет. Может быть, внешний атеистический и материалистический догматизм коммунистов отталкивает эзотериков. На самом деле, звезда заслуживает не меньшего внимания, чем свастика, и ее связь с мистической сущностью коммунизма так же показательна, как и в случае национал-социализма.

Звезда, в Традиции, означает сакральную множественность, которая в богословских терминах может называться «ангелическим воинством». На древнееврейском термины «воинство», «ангельское воинство» и «звезда» часто сводятся в одно понятие «zaba», от которого произошло часто употребляемое в «Ветхом Завете» имя Бога — «Elohim Zabaoth», «Господь Саваоф», т. е. «Повелитель (небесных) Войск» или «Господин Звезд"[19]. Звезды — это многообразные персонификации божественного света. Если солнце и луна — это только два небесных светила как два архетипа двух полов, двух универсальных полюсов космоса, то бесчисленная множественность звезд символизирует множество населяющих мир живых существ как рассыпанных по материи частиц трансцендентной полноты Истока.

В некотором смысле, звезда — это душа человека, его световой небесный корень, его высшее «я». Такая связь звезд и людей ясно осознавалась в китайской традиции, где прямо утверждалось, что смерть человека (по меньшей мере, великого человека) сопровождается падением звезды. На той же самой идее основано магическое понятие «индивидуальной души» как «звездной субстанции», «сидерического тела». В современном оккультизме, заимствовавшем (хотя и в искаженном виде) древнюю розенкрейцеровскую традицию, говорится об «астральном плане», т. е. о внутренней реальности души, сотканной из звездного света. В исламском эзотеризме и у Парацельса можно встретить теорию, что люди приходят в мир через отверстия в небесной тверди, видимые нами как звезды, и через эти же отверстия они покидают материальный космос. При этом глубинное, ангелическое «я» человека как бы облекается в более плотную, полуматериальную субстанцию, которая служит промежуточной инстанцией между этим «я» и телесным организмом. В алхимии та же «сидерическая» реальность называется «меркурием» или «ртутью», и ее символом также является звезда. Более того, вся герметическая традиция, восходящая к египетскому Гермесу Трисмегисту (как мифологическому основателю) и греческому Гермесу (как богу-посланнику, богу-проводнику, посреднику между землей и небом), подробно исследует именно этот «субтильный план», связанный со звездами и их невидимой «материей».

Современный алхимический автор Эжен Канселье, ученик легендарного Фулканелли, заметил, что у алхимиков часто встречается символика «морской звезды». В этом он видит лаконичное резюме всей герметической космологии. Дело в том, что «меркурий» или «ртуть» есть то промежуточное пространство, которое находится между миром плотных форм, тел и сферой Принципов, чистого Света. Эта «ртуть» называется также «водой философов» или «алхимическим морем». На дне этого «моря» пребывает морская звезда, как сгущенный дубль высшего «я», которое светит над поверхностью воды. «Морская звезда», stella maris, это нижний полюс души, а ее верхний полюс — это настоящее небесное светило, порождающее своим лучем подводное, донное человеческое существо. Соединение этих двух звезд в одно — есть смысл герметического пути и «превращение черной магнезии философов» в «красный порошок».

Есть в Традиции и более централизованная персонификация звезды, Звезда по преимуществу. Фигура «третьего небесного света» наряду с солнцем и луной. Это утренняя звезда, называемая «денницей», а на латыни «Люцифером». Греки считали, что эта звезда связана с богиней Любви, Афродитой, Венерой. Древние германцы отождествляли ее с златовласой Фрейей, паредрой Одина и праматерью ариев. Эта звезда имела двойственное значение, как всякий женский персонаж традиционной мифологии. Венера появляется на небосклоне два раза в течение суток — сразу перед восходом солнца и сразу после его заката. Она как бы предвосхищает траекторию божественного светила, посвящает существ вселенной в его тайный путь. Как утренняя звезда Венера позитивна. Как вечерняя — несет в себе скорбь ночного мрака. Но важно, что это одна и та же звезда, одно и то же существо, выступающее, однако, в двух противоположных функциях. Тема «падшего ангела», бывшего первым в небесной иерархии, в богословском аспекте отражает этот сакральный смысл. Отсюда отождествление «падшего ангела» иудаизма с римским Люцифером. Роль Евы, первоженщины, в грехопадении также имеет к этому самое прямое отношение. «Утренняя звезда», «денница» чаще всего выступает именно как женское божество, богиня Любви и эротики. Вместе с тем Апокалипсис использует термин «утренняя звезда» и в позитивном смысле. Сам Христос говорит: «Побеждающему дам звезду утреннюю». Так что однозначно негативная трактовка этой темы явно неудовлетворительна. Кроме того, есть в христианстве и другая звезда — Вифлеемская, знак рождения Спасителя мира. Эта звезда волхвов есть провозвестие грядущего, вместе с божественным младенцем, Воскресения мира.

Утренняя-вечерняя звезда — это общий архетип любой звезды, любой души. В каждом человеке, в его глубине сосуществуют два начала — солнечный центр сердца и обвивающий его змей сосущего мрака. В любом есть головокружительный вектор падения и воля к восстановлению светового достоинства. Так что звезды-души, «морские звезды» имеют самое прямое отношение к символизму «денницы». По этой причине душа часто изображается в образе женщины, Жены. Строго говоря, «венерическими» следовало бы называть душевные заболевания, а не телесно-половые.

Венера (Люцифер) двойственна и едина одновременно. Двойственна функционально и едина субстанционально. Точно так же, как люди, как их души, сплавленные из лучей загадочных ночных свечений.

Звезда, особенно «пылающая звезда» — символ более всего характерный для масонства. Известный масон Чуди назвал так свой объемный труд. Как легко понять из всего остального, этот образ должен иметь отношение к какой-то промежуточной реальности, двойственной и находящейся между телесно-материальным и небесным. Так оно и есть: пятиконечная звезда в масонстве является отличительным знаком второй степени — «подмастерья» или «товарища», «компаньона». Этот градус означает большее, чем «ученик», но меньшее, чем «мастер». Это звездная или «астральная» степень. Интересно заметить, что даже в ортодоксальном (т. е. чисто мужском) масонстве, не говоря уже о «египетских» и смешанных обрядах, эта вторая степень и посвящение в нее сохранили следы давно забытого символизма, связанного с женским началом. В ариософских ложах, реформированных в соответствии с германской мифологией, инициация во второй градус однозначно связывалось с мистерией брака и ритуалом подчеркнуто эротического характера.

Пылающая звезда — это человек, осознавший и реализовавший свою световую природу, но еще не достигший неподвижного центра небес. Это — половина пути, земной рай, промежуточный между материальным невежеством и раем небесным, лежащим по ту сторону тверди. Звезда означает огромное духовное свершение, но еще не гарантирует счастливого завершения пути к Абсолюту. Возможность падения еще не исключена. Но даже эта мрачная перспектива не сможет лишить посвященного особого внутреннего качества, резко отличающего его от профана. Человек, познавший мистерию «морской звезды», даже если ему не удалось выплыть, никогда не вернется к невинности безвозвратно утраченного невежества. Поэтому некоторые темные секты используют символизм звезды как свой отличительный знак, особенно перевернутую пентаграмму.

Но не следует упрощать значение этого знака, даже если он не является указанием на высшие аспекты духовной реализации. Оккультисты часто склонны банализировать значение этой первой стадии «делания», а сами масоны порой не догадываются, какими глубинными потрясениями в нормальном случае должны сопровождаться те ритуалы, которые они сплошь и рядом рассматривают как экзотические жесты или моральные аллегории. Человек-звезда, «товарищ», «компаньон» — это «новое человечество», безусловная элита, обратившаяся вспять от телесной инерции профанизма и поднявшаяся из ада бытийно периферийного существования. Это «последние», ставшие «первыми». Полноценная реализация инициатических возможностей этого эзотерического плана должна давать человеку ни больше ни меньше, как «бессмертие», т. е. непрерывность сознания независимо от того, существует ли человек в теле или без него. При жизни это чаще всего проявляется в способности полностью сохранять внимание во снах, что дублируется ясным осознанием сновиденческой ткани, скрытой для обычного бодрствующего человека под покровом материи. Исходя из двойственной природы данного плана, легко понять двусмысленность такого «бессмертия», способного иметь как позитивные черты (святые), так и переродиться в вампиризм. Звезда это не центр в абсолютном смысле, но центр в смысле относительном. На уровне земли она связана с Центром Мира.

Отвлечемся от эзотеризма на некоторое время. Удивительно интересную интерпретацию символизма пятиконечной звезды дал Герман Вирт. Он обратил свое внимание на то, что в народном немецком языке пентаграмма называется «ведьминой лапой» или «Drudenfuss». Вирт утверждает, что «Drude», «ведьма» — это искаженное слов «Thrud» эпохи скальдов, т. е. имя матери бога Тора. Об этой богине почти ничего не известно. Вирт полагает, что ее смысл практически исчерпывается пентаграммой как сакральным календарным символом, обозначающим зимнее солнцестояние, Новый Год, Юл. Исходя из теории полярного происхождения человечества, которую он блестяще развил в своих трудах, Вирт выдвигает гипотезу, что эта пентаграмма, пятиконечная звезда или ее символический эквивалент (ладонь или ступня), обозначала иероглиф года (шестиконечную руну хагель) без нижней черты, указывающей на юг, где солнце находится в середине зимы в полярную ночь. Отсутствие этой черты есть указание на то, что солнце зимой там вообще не встает. А раз так, то географически это становится синонимом Арктики, полярной прародины, древнего града «Вара», о котором говорит Зенд-авеста, и который лежал, согласно ей, на крайнем Севере.

В этой символической цепи отождествлений между пентаграммой, полюсом, Арктикой, индоевропейскими народами, символизмом руки (ноги), сакральной центральностью середины зимы (Нового Года) и женским божеством воплощается основная идея всей теории Вирта. Он утверждал, что человечество на заре своей истории пребывало на полюсе; что его социально-политическим устройством был матриархат (культ Белой Богини); что письменность развилась из календарных знаков, которые, в свою очередь, есть метафизические и геометрические формы, наблюдаемые в течение всего полярного года; что символизм всех религий и традиций сводим к единой первооснове фонетического, иероглифического и концептуального свойства.

Все это воплощалось для Вирта в символе пятиконечной звезды и свастики, а также поднятой руки. Очень показательно, что Герман Вирт был основателем организации «Аненербе» при Гитлере (хотя он был изгнан с поста под давлением Розенберга, сторонника арийского патриархата), но вместе с тем симпатизировал коммунизму, считая, что эпоха патриархата как подавления изначальной нордической сакральности Белой Дамы закончилась в 1917 году, благодаря успешной большевистской революции! Звезда совпала со свастикой, как символ Полюса, высокого Норда.

Как звезда стала символом большевизма? История говорит, что формально это дело рук Троцкого, который, будучи членом ложи «Великого Востока» и автором большой (утерянной им во время революционных авантюр) монографии по масонству, сознательно предложил эту эмблему большевикам, прекрасно отдавая себе отчет в ее эзотерическом смысле. Как бы то ни было, это не могло быть частной инициативой отдельного человека, так как смысл символа и спиритуальная подоплека крайне левых движений были тесно связаны задолго до Троцкого и Ленина. Когда читаешь историю французского социализма, возникает ощущение, что речь идет о справочнике по оккультизму. И наоборот, описание эзотерических организаций Европы XIX века производит впечатление материалов по политическому радикализму. Одни и те же имена: Бланки, Кабе, Йаркер, Леру, Маккензи, Элифас Леви, Фабр д'Оливе, Фурье и т. д. Масонерия и политическая утопия. Розенкрейцеры и герметики, переплавляющие свинец тела в золото духа, и марксистские идеи превращения пролетариата в философский камень социальной революции и обретения «красной пудры» коммунизма.

Реинтеграция, «новое человечество», «земной рай», человек как посредник между небом и землей, посвященный, заменивший абстрактные догмы деизма животворным опытом личной духовной реализации. Революционный гуманизм вытекает из инициатических доктрин, и следы этих доктрин сохраняются в знаках, языке, эмблемах, совпадениях, навязчивом повторении одних и тех же сюжетов, ритуалов, жестов. О сущности большевизма и революционного социализма пентаграмма говорит больше, чем все исторические материалы съездов, расколов, предательств и фракций. Большевизм — это идея «нового человека», человека-звезды, волевым усилием поднявшегося над тьмой бессознательности. Не столько выродившаяся аристократия или фарисейский клир — главный враг большевиков. Буржуазный профанизм, царство количества и денег — вот против чего восстали коммунисты. Пролетариат — символ первоматерии философов. «Я черна, но я прекрасна», — говорит София в Псалмах Давида. Это — «chose vile», та «грубая вещь», которая для алхимиков ценней золотых слитков. Красные звезды зажигаются над Кремлем, центром Третьего Рима, Третьего Интернационала. Это — образ центра мира, полюса. Под знаком звезды ширится социалистическое государство, встают новые города, поднимаются в воздух люди-авиаторы, движутся по льдам сталинские полярники, уходят в Тибет отряды НКВД. Ладонь, знак Белой Богини, встречающаяся на самых древних пещерных рисунках, как Революция-Реставрация «пещерного коммунизма», как древнейший завет, золотом вспыхивает на огненном знамени большевиков.

Сбылось пророчество Пушкина, написавшего своему брату по ложе, знаменитые слова, воспевающие Пентаграмму.

Cтатья написана в 1997 г., впервые опубликована в ж-ле «Элементы» № 8 (досье «Национал-большевизм») 1997 под псевдонимом «Леонид Охотин».

Примечания:

1

Уже после написания этой работы автору удалось выяснить через людей, пожелавших остаться неизвестными, что под этими инициалами скрывался некто Жан Кальмель, французский дипломат в Польше, который, кстати, неоднократно бывал в Санкт-Петербурге и являлся учеником знаменитого бурятского ламы доктора Бадмаева

2

Разницу между «литургическим» и «сакральным» языком разъяснил Генон в книге «Apercus sur l'esoterisme chretien». По его утверждению, «литургическим» языком является тот язык, который используется в богослужении, а «сакральным» — тот, на котором в изначальном виде даны в виде прямого откровения «Священные Писания». При этом Генон подчеркивает, что «сакральным языком» может быть только тот язык, где традиция имеет письменный характер, т. е. основывается на духовном авторитете фиксированного текста. Греческий и латынь Генон к числу «сакральных языков» не относит, так как, с его точки зрения, они лишь послужили для позднейшей фиксации чисто вербальной традиции, связанной с устной передачей, а не с «богоданным» текстом.

3

В беседе с одним исламским эзотериком, когда мы пытались изложить ему конспирологическое видение, описанное в данной работе, наиболее сложным оказалось объяснить существование противоречия между манифестационистским и креационистским подходом. Дело в том, что для исламского эзотерика было совершенно очевидно, что креационизм соответствует внешней, экзотерической точки зрения религии, а манифестационизм — внутренней, эзотерической точки зрения. Между двумя этими подходами для суфия существует строгое иерархическое подчинение: манифестационизм — полная истина, креационизм — частичная истина, необходимая для обычных людей, не способных возвыситься до эзотерических пределов богопознания.

4

Мы приносим благодарность Азеру Алиеву, который указал нам на эту интересную и глубокую работу.

5

От. Г. Флоровский говорит в этом случае очень точно об «антропологическом минимализме»

6

По поводу миграций гиперборейцев, народов Туата из северно-атлантического центра Мо-Уру см. Herman Wirth «Aufgang des Menschheit»

7

Созвездие мрига-ширша, т. е. «голова антилопы» — в греко-римской астрологии созвездие Орион — играет чрезвычайно важную роль в индуистской доктрине космических циклов. На эту тему см. Bal Ganandhar Tilak «Orion».

8

Показательно, что с головой Мимира в Эдде связана эсхатологическая тема — Один приезжает советоваться с ней, когда слышит звуки рога Хеймдаля, оповещающие о начале рагна-рекрр, «сумерках богов». Этот эсхатологический характер головы Мимира прекрасно сочетается с функцией головы Иоанна Крестителя и циклическим характером индуистского созвездия «мрига-ширша», т. е. нашего Ориона.

9

В поэме А.С. Пушкина "Руслан и Людмила" беседа Руслана с головой является калькой аналогичного сюжета из "Освобожденного Иерусалима".

10

Кстати, сам этот факт заслуживает особого исследования, ведь такой всплеск массового интереса к оккультизму явление довольно неожиданное в лоне предельно атеистической и скептико-рационалистической цивилизации.

11

Это замечание основывается на весьма правдоподобном аргументе относительно того, что «позитивная часть программы «Протоколов Сионских Мудрецов», где говорится о установлении иудейской монархии и новой кастовой системы после уничтожения «гойских» монархий, «трефных царств», действительно несет на себе слишком заметный отпечаток собственно традиционной арийской ментальности, лишь примененной к иудейскому контексту, который, на самом деле, является совершенно инаковым в своих мессианских эсхатологических проектах, где действительно акцентируется национальная избранность евреев, но их конечное царство после прихода машиаха видится в радикально иных терминах, свойственных исключительно иудейской, еврейской ментальности, а не «иудаизированной» кальки с арийского монархизма и национализма.

12

В качестве примеров можно привести «креационистский» характер миссии Ватикана во время конфликта империалистов-гибеллинов и теократов-гвельфов; отделение от Восточной Православной церкви; инспирация антиальбигойского крестового похода и т. д.

13

См. на эту тему Rene Guenon «Apercus sur l'esoterisme chretien».

14

См. Rene Guenon «Apercus sur l'initiation», где подробно излагается основное отличие посвященных «Розы и Креста» от «розенкрейцеров», как организации.

15

Здесь можно упомянуть также о традиционном масонском приветствии, которое заключается в симолическом жесте, имитирующем вырывание масоном своего сердца и бросание его вниз. Помимо моралистического толкования о «готовности братьев пожертвовать собой ради высоких идеалов человечества», существует и более глубокое толкование, непосредственно связанное с «анти-сердчечной» миссией масонства на конспирологическом уровне.

16

Подробнее см. главу «Слепые флейтисты Азатота» из книги А. Дугина «Консервативная Революция».

17

См. «Милый Ангел» № 1 и книгу А. Дугина «Консервативная Революция».

18

Подробнее об этом см. Рене Генон «Царь Мира», русский перевод В. Стефанов в «Вопросах Философии», 1993 год.

19

Обратим внимание, что, строго говоря, смысл имеет только имя из двух слов — "Господь Саваоф", так как просто «Саваоф» будет означать только «воинства» или "звезды".