Теорию исторического ничтожества незападных стран классик российского европоцентризма Егор Гайдар сформулировал так: «Догоняющим странам приходится прокладывать траекторию своего развития не в вакууме, а в условиях динамично меняющегося мира, правила игры в котором… формируют не они, а лидеры».

Если бы это было правдой, то лидеры бы не менялись на протяжении истории. Однако лидеры сменяют друг друга не реже раза в столетие. Когда-то европейская история определялась волей французского короля. Противостояние Испании и Англии в XVIII веке было не менее судьбоносным, чем переговоры М. Горбачева и Р. Рейгана в веке XX-м. Время от времени оказывается, что правила игры в динамично меняющемся мире устанавливают не лидеры, а абсолютные аутсайдеры. Например, Афганистан.

Сегодняшние лидеры не всемогущи. Они пытаются «формировать» «правила игры». Но их ареал влияния ограничен тем, насколько остальные готовы принять их лидерство. Если «догоняющая страна» отказывается догонять, то лидер перестает быть лидером. Если Россия и другие члены «группы догоняющих» начнут больше торговать друг с другом, раскрывать рынки друг для друга, то возрастет их собственная способность к лидерству.

Россия сама по себе не определяет мировую экономическую ситуацию. Слишком мала наша экономика и слишком глубоко мы погружены в собственный национальный кризис. Однако Россия может бросить свои ресурсы на чашу весов в конкуренции основных экономических центров мира — США, Европы и Китая и обеспечить любому из них решающее преимущество. Нужно ли нам это? Нужно ли России, чтобы кто-то из политически конкурирующих центров стал абсолютным гегемоном? Америка уже и так слишком близка к этой цели, ускользнувшей до этого от Чингисхана, Наполеона, королевы Виктории, Гитлера и Политбюро ЦК КПСС. Может ли оскопленная сверхдержавами Европа, даже получив перспективу присоединения российских ресурсов, гальванизировать свои былые политические амбиции? Нужно ли это России? Следует ли предоставлять быстро растущему Китаю возможность иметь Европу у своих дверей? Или России все же лучше освоить роль глобального powerbroker[23], который не дает ни одному из центров возвыситься по сравнению с остальными, получая преимущества для себя в результате их конкуренции? Понятно, что такой активный стратегический нейтралитет, опирающийся на ядерное сдерживание, плюс усиление национальной экономики и активное экономическое взаимодействие со всеми основными политическими и экономическими центрами современности потребуют радикальных изменений в российской экономике и российской системе власти. Эти изменения могут произойти стихийно, как результат еще одной русской революции, или же в виде новой серии реформ, простимулированных кризисом.

Мировые проблемы только ускорили процесс гниения старой советской производственной системы, временно гальванизированной электрошоковой приватизацией. Дальнейшее полукомфортное прозябание на руинах советской империи становится опасно как для населения, которое может потерять средства к существованию, так и для правящей верхушки, которая может утратить всякие шансы на мировое влияние.

Любые реформы должны начаться с психологической реабилитации. Российский политический класс настолько несамостоятелен и закомплексован, что его трудно будет сподвигнуть на осмысленные действия, не освободив психологически. И прежде всего необходимо примириться с собственной историей.

Один из эффективнейших приемов установления контроля над личностью — повесить на человека комплекс вины. Еще интереснее для политических контрагентов — подсадить на комплексы целую страну. Совестливые россияне всегда готовы взвалить на себя вину за все грехи мира, даже за те, которых они не совершали. Невозможно судить предков, тем более взваливать на себя вину за их действия или бездействие, основываясь на современных представлениях. Нельзя выпадать из исторической перспективы. Иначе есть риск погрязнуть в бесконечных бесплодных переигрываниях давно отыгранных битв, чем, собственно, многие у нас и занимаются.

Нужно понять свою уникальность в мире как многослойной страны, в которой уживаются и взаимодействуют несколько цивилизаций. Прекратить сведение старых счетов и постараться позитивно использовать ту ситуацию, в которой мы находимся.

Перед нами абсолютно реальная ситуация. Понятные ресурсы. Понятное соотношение политических сил. Всем известный ВВП. Довольно твердый рубль. Жидкая нефть. Газообразный газ. Электрическая электроэнергия. Есть много ценных ресурсов. Теперь важно без комплексов, без мучений по поводу своей или чужой вины так распорядиться этими ресурсами, чтобы достичь того, чего мы хотим. Для этого нужно понять, чего же мы хотим. Во-первых, не следует гнаться за недостижимыми целями. Не нужно тратить ограниченные ресурсы для погони за призраком инновационной экономики. Это заведомо проигранная партия. Свежий пример: «Роснано» выдает 465 миллионов долларов на производство в 2012 году микросхем, которые Интел успешно выпускал еще в 2002 году. Наблюдательный совет «Роснано» решил выделить более 200 миллионов долларов на создание производства микросхем с топологией 90 нм[24]. К концу 2011 — началу 2012 года планируется наладить серийный выпуск продукции. Первый процессор Intel, выпущенный по технологии 90 нм, — это серийно выпускаемый Pentium 4. Сейчас Intel производит процессоры по технологии 45 нм, а в четвертом квартале 2009 года планирует перейти на технологию 32 нм. Зачем нам в 2012 году нужны будут дорогие собственные чипы, когда к тому же 2012 году они будут распродаваться с большими скидками тем же Интелом по мере перехода к чипам нового поколения? Это гонка с заведомо проигрышным результатом.

Для России задача номер один — реновация, модернизация прогнившей советской инфраструктуры и повышение среднего технологического уровня ВСЕГО производства до глобально конкурентоспособных отметок, а не гонка за достижением наивысших мировых показателей в отдельных областях.

Первая из этих задач решается путем финансирования инфраструктурных проектов за счет инвестиционной эмиссии под национальный план развития инфраструктуры. Инновационная деятельность должна при этом приобрести практический смысл: нам нужна технология прокладки долгоживущих дорог, нужно оптимизировать общенациональную транспортную систему — решить, какие виды транспорта мы развиваем и в каких масштабах. Транспорт должен быть дешевым и эффективным, легко «съедающим» наши трансконтинентальные расстояния. Необходимо резко снизить негативное влияние нашего приполярного климата — для этого требуется энергоэффективная и высокопроизводительная экономика. Инновации должны быть сугубо прикладными и приложимыми именно к нашим условиям.

Мировой кризис еще раз доказал, что свободная рыночная экономика — идеологический миф. Классического капитализма давно не существует. Развитые государства планируют свое развитие и делают это во все больших масштабах. Советская экономика рухнула не из-за «ошибок социалистического эксперимента», а из-за недостатка социализма, из-за растущей невозможности планирования и управления экономикой. Государственно-монополистическая система СССР так и не смогла перейти от гипертрофированного задержавшегося по своему уровню в 30—40-х годах внутрифирменного планирования к общенациональному. Советские правители могли управлять только одной, притом не очень большой корпорацией. Они не смогли вовремя разделить «СССР Инкорпорейтед» на отдельные конкурирующие корпорации и перейти к более современным вариантам централизованного планирования. В последние десятилетия непомерно раздувшаяся в своих масштабах советская корпоратистская экономика стала полностью неуправляемой и катилась по инерции. Последствия этого не преодолены до сих пор. Российское правительство до сих пор пытается оживить призрак товарища Сталина и в буквальном смысле слова подмять под себя «командные высоты» — успешные экспортные сектора. При этом внутренний рынок отдан на откуп иностранным планирующим организациям — зарубежным корпорациям, производящим потребительские товары, автомобили, оборудование связи, компьютеры и т. д. В результате общенационального планирования как не было, так и нет. Кремль, как и во времена позднего брежневизма или российского царизма, управляет не страной в целом, а только своими вассалами. Политическая стабильность при этом меньше зависит от демократической народной поддержки, чем от волатильной преданности вассалов, подкрепленной отстегиваемыми процентами с таможенных сборов и возможностью кормления на наших тощих пастбищах. Правительство не может не только пресечь, но и контролировать геморрой федеральных финансовых потоков. Эффективность их использования низка не только по сравнению с развитыми странами, но и с развивающимися. Сегодня 1 км четырехполосной автострады обходится в Китае в 2,9 миллиона долларов, в Бразилии — в 3,6 миллиона долларов, а в России — в 12,9 миллиона долларов. Для участка автодороги Москва — Санкт-Петербург с 15-го по 58-й км цифра составляет 134 миллионов долларов за 1 км, для Западного скоростного диаметра Санкт-Петербурга — 142 миллионов долларов за I км, для четвертого кольца Москвы — около 400 миллионов долларов за 1 км. Себестоимость постройки складов и коммерческой недвижимости в России выше, чем во Франции или Германии, и превосходит бразильский показатель в 2,4, а китайский — в 3,2 раза. При этом на 1 кв. м площади жилых домов расходуется 0,9 куб. м бетона и 90 кг железной арматуры, хотя в развитых странах — в среднем в 2 раза меньше. В свою очередь, на производство 1 т цемента, из которого делается бетон, идет 210 кг условного топлива, а в ЕС — 125 кг. В Германии 65 процентов автотрасс строится с укладкой бетонных плит, в КНР — 38 процентов, а в России их вообще нет. Ведь эти покрытия не нуждаются в ремонте по 20 и более лет, а на ремонт существующих дорог мы тратим в 5,5 раза больше средств, чем на прокладку новых[25].

Сегодня государство должно сделать вторую попытку спланировать развитие страны — но уже не как «Кремль Инкорпорейтед», а вовлекая в экономическое развитие все слои общества и используя все доступные экономические ресурсы и организационные формы, не подавляя и раздавливая их, а оказывая конструктивное управляющее воздействие. Задача упрощается тем, что, в отличие от 1920-х годов, в мире наработан значительный успешный опыт национального планирования и централизованного управления экономикой плюс возникли средства и методы обработки огромных массивов информации с помощью компьютерной техники. Главными, но не единственными агентами государственного влияния в экономике должны стать крупнейшие корпорации и банки, унаследованные от СССР, — кремлевские корпорации. Негативный багаж их приватизации может быть облегчен путем их рекапитализации за счет государственных инвестиционных ресурсов. При этом доля приватизаторов в их капитале снизится, а доля массового инвестора может возрасти путем передачи государственной доли в именные пенсионные фонды. Все население страны станет партнерами в строительстве своего будущего[26].

Предоставление государственных инвестиционных ресурсов кремлевским корпорациям должно происходить не методом «освоения капвложений», как сейчас, а путем выполнения ими государственных контрактов развития с соответствующими санкциями к менеджменту за невыполнение или ненадлежащее выполнение госконтракта. Государство должно избавиться от конфликта интересов в экономике и жестко разграничить функции — государство не может быть подрядчиком у самого себя. В результате получается только истекающая геморроидальной кровью экономика непотизма[27], в которой мы сейчас и имеем удовольствие полукомфортно пребывать.

Государство может выполнять функцию акционера кремлевских корпораций — но для этого необходимо разнести функции исполнительной власти и акционерного контроля. Государственный акционерный контроль должен быть сравнительно независимым от исполнительной власти — хотя бы как Центробанк или Конституционный Суд. Сама же исполнительная власть должна стать заказчиком у кремлевских корпораций. Тогда возникнет прозрачная схема взаимоотношений, базирующаяся на контрактных взаимоотношениях и гражданском праве.

Массовые эмиссионные вливания в экономику действительно могут привести к гиперинфляции, как справедливо опасается А. Кудрин, но только если их вовремя не поглотит потребительский рынок. Чтобы потребительская сфера не отставала от темпов строительства национальной инфраструктуры, необходимо развить потребительский сектор с опережением, создавая множество новых рабочих мест. А для этого достаточно поддержать развитие сетевой розницы и общенациональной логистики на условиях локализации источников поставок. Национальный экономический оборот не должен проходить через заграницу, как сегодня, когда объем внешней торговли приближается к половине ВВП. Это нонсенс для такой крупной державы, как Россия. Оборот должен замыкаться внутри страны. Мы должны начать работать для собственного потребления и потреблять собственную продукцию. Развитие сетей создаст совершенно новый малый бизнес на основе массового франчайзинга.

Государственной же системе придется резко усложниться. Чтобы ставить перед экономикой сложные задачи, государственный заказчик должен быть не менее квалифицированным, чем его подрядчики.

Система вертикали власти понимается в современной России как восстановление многовековой системы дисциплинированной феодальной иерархии, когда царь назначал воеводу, но сам на территории не присутствовал. Сталин сделал попытку распространить централизованную федеральную власть на всю территорию страны путем создания союзных министерств, аппарата вторых секретарей республиканских ЦК, слежки НКВД и МГБ за региональным начальством. Но Хрущев демонтировал систему централизованного контроля, и она так и не была восстановлена ни в каком виде. В то же время в развитых странах с большой территорией, таких как США, Канада, Австралия, в регионах присутствует как региональная (штаты, провинции), так и федеральная власть. Это необходимо для обеспечения целостности крупной страны, для осуществления единой федеральной политики во многих областях — от иммиграции до экологии. Российская вертикаль власти слишком коротка — она должна простираться до каждой точки территории страны, а не только до шеи генерал-губернатора. Конечно, это потребует затрат. Но — хочешь цивилизации, плати.

Крупные изменения требуют крупных стимулов. В «нормальное» время, когда все крутится помаленьку и незаметно истекает финансовой кровью, никто ничего не рвется менять. Одно и то же оборудование подмазывают и подкрашивают, ставят заплатки, вешают новые таблички. Кризис ставит под угрозу все это полукомфортабельное существование. Когда ВВП начинает скольжение вниз со скоростью 10–11 процентов в год, это уж очень опасно и остается надеяться только на срабатывание у российской верхушки инстинкта самосохранения. Сегодняшнее выживание может, наконец, заставить подумать и о завтрашнем дне. Если же мужик не перекрестится даже когда уже вовсю гром гремит, то значит — шансов нет. Держитесь за ваши шляпы, господа…

В последние 100 лет мир неузнаваемо изменился. В 1905 году в России, Великобритании, Германии, Австро-Венгрии, Японии и Китае еще правили пышные монархии, украшенные ливреями и страусиными перьями. Индия и почти вся Африка принадлежали английской короне. Республиканская Франция была второй после Великобритании колониальной империей. САСШ (как тогда говорили, Северо-американские Соединенные Штаты) находились где-то на периферии европейского сознания, представляя экзотическую смесь ковбоев, пуритан, индейцев и биржевых спекулянтов.

Сегодня монархии превратились в отрасль шоу-бизнеса. Бывшая сверхдержава Великобритания непонятно почему все еще называется «Велико…», хотя осталась от нее одна «Лондонская область», размером примерно со Свердловскую.

Российская империя в XX веке распалась на двадцать одно государство[28]. Евросоюз заменил СССР в качестве маяка прогрессивного человечества, США единолично выполняют функции мирового жандарма, а Китай превратился в мастерскую мира.

По прогнозу банкирского дома «Голдман Сакс», к 2050 году первой экономикой в мире будет Китай, где будет производиться более четверти мирового ВВП. США будут конкурировать за второе место с Индией, Бразилия обгонит Россию, а Россия — Японию.

В начале XX века делалось много прогнозов, но реализовалось из тогдашних представлений о будущем очень мало. Прогнозирование было поставлено на профессиональный уровень только в 70-х годах прошлого века, когда начались первые попытки глобального прогнозирования и планирования, но точность прогнозирования возросла незначительно. Даже в пределах одного квартала сложно спрогнозировать движение экономики. Общество — как погода. Вечно меняющиеся пристрастия, желания и нежелания делают точные прогнозы невозможными. Большая Удача, если удается предугадать основные тенденции. Такого уровня предвидения, как у Карла Маркса, сравнительно точно описавшего прогресс общественных формаций, не удалось добиться ни одному социологу ни до, ни после него. Отдельные аспекты развития общественной технологии были неплохо описаны и предсказаны (всеобщая компьютеризация, например), но технократические прогнозы как правило, порождают завышенные ожидания. Мы до сих пор не были на Марсе, и яблони там все еще не цветут. Луна по-прежнему не освоена. Существование одной единственной международной космической станции рассматривается как большой успех. Роботы все еще не заменили людей в производстве и возможно, не заменят никогда. Компьютеризация облегчила жизнь, но не отменила ни бюрократию, ни бумажные носители информации. Автомобили все еще ездят на бензине, а термоядерный синтез, как и 40 лет тому назад, является не источником энергии, а средством получения денег от правительств.

Что будет в России и с Россией через 10, 15, 25 лет? Если бы мы задали этот вопрос в 1913 или 1985 году, какой ответ мы бы получили?

За последние 100 лет страна пережила четыре явные и четыре латентные революции, девять войн и участвовала, явно и неявно, по крайней мере в 15 вооруженных конфликтах за пределами своей территории, дважды распадалась и стояла на пороге атомной войны. Если подсчитать относительно спокойные периоды истории, когда не было ни войн, ни революций, наберется от силы 40–45 лет из ста. До сих пор тлеет кавказский костер. На границе с Россией существует еще несколько очагов напряженности, потенциально чреватых вооруженными конфликтами. Не урегулировано несколько территориальных проблем.

Многие «благожелатели» питают надежды на продолжение территориального распада страны, начатого в 1917–1918 годах, а если считать Аляску, то и еще раньше. Но в отличие от 1917 и 1990 годов Россия — не личное владение монарха и не идеологическая империя, а национальное демократическое государство. Нами правят не цари и не генсеки, а законно избранный президент и конституционные органы власти.

То, что не удалось ни Николаю II, ни Керенскому, ни Горбачеву, удалось сделать Борису Ельцину — а именно создать конституционный строй. Способность России, опирающейся на демократию и действующую, хотя и недоделанную, рыночную экономику, противостоять ударам судьбы представляется намного выше, чем в предыдущие кризисные годы. Хотя бы потому, что и верхам, и низам есть что терять и уровень мотивации в пользу сохранения устойчивости системы гораздо выше, чем при Николае II или позднем М. Горбачеве. Однако в области экономической политики Россия все еще находится в первой половине XX века. Российская политическая система намного современнее, чем система экономическая. Необходимо восстановить синхронность развития экономической и политической систем.

Нынешний кризис должен сыграть примерно ту же роль, какую сыграл в США кризис 1929 года — т. е. положить конец стихийному капитализму и открыть эру более эффективного государственного планирования. Альтернатива этому — потеря самостоятельности и превращение в клиента одного из внешних планирующих центров — будь то Вашингтон, Брюссель или Пекин, возможно с потерей человеческих ресурсов и территорий. Или планируете вы, или планируют за вас. Других вариантов нет.

В 1980 — 1990-х годах существовали мобилизационные стратегические запасы и огромный оборотный капитал промышленности в натуральной форме. Советская экономика очень медленно оборачивала произведенные материальные средства, и всегда оставались безразмерные запасы сырья и незавершенной продукции. Огромные средства были вложены в обеспечение группировок советских войск в Восточной Европе. Все эти ресурсы уже распроданы и разворованы. Материально-вещественной подушки больше нет. Все, что может подстелить Россия, чтобы смягчить Удар, — это доллары и золото. Но при обесценивании доллара и падении цен на золото эти ресурсы превратятся в фикцию. Реальных ресурсов у нас может и не найтись.

Казалось бы, до полной и всемирной победы западного социализма с Америкой во главе остался один шаг. Разгромить одну за другой «страны-изгои», выкрутить руки «зазнавшемуся» российскому руководству и «сдержать» коммунистический Китай.

Брежневскому руководству в конце 70-х годов тоже казалось, что по достижении потенциала MAD[29] стабильность достигнута. Но уже всего через 15 лет после этого система стала рассыпаться. Кто знает, что будет в предстоящие 15 лет, сохранится ли система централизованного глобального планирования, построенная Америкой, или мир родит что-то совершенно новое?

Есть ли альтернатива миру, иерархически планируемому из одного центра? Да, теоретическая альтернатива есть. Систему централизованного глобального контроля за распределением ресурсов может сменить система вывернутой иерархии — в которой «верх» и «низ» меняются местами, в которой иерархия превращается в платформу и в которой КАЖДЫЙ имеет право голоса. Планирование в интересах ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА, а не только в интересах самоназначенных лидеров. Глобальная демократия, а не право голоса в соответствии с имущественным цензом в духе XIX века.

Гегемония американской бюрократии уже подтачивается новым поколением внутри самих США, европейскими антиглобалистами, транснациональными корпорациями, всемирными религиозными движениями, иранской фрондой, китайскими товарами, кремлевскими политиками.

Какое место сможет занять Россия в рождающемся новом мире? Самый очевидный способ добиться исторического провала — это пытаться копировать современный Запад.

Пока мы его копируем, поезд уходит вперед и относительное отставание не только не сокращается, но и увеличивается. Китай, в отличие от России, не копирует — он строит заводы, превосходящие западные. Китайские студенты в любом университете мира — лучшие. Они не отказываются от своей культуры, наоборот, навязывают ее миру вместе с деревянными палочками и бумажными фонариками. В этом виден отблеск будущего — глобализация доступа к технологии и национализация культуры и политики. Достижение локальных, частных целей путем опоры на глобальные возможности. Культурно-политическое многообразие на основе экономической унификации и интеграции.

Россию с ее анархией и глобалистской философией невозможно поставить в строй оскопленных европейских княжеств, отказавшихся от глобальных амбиций под давлением сверхдержав. В России люди разочарованы в идеологиях и способны сокрушить любой тоталитаризм своим неприятием правил и невключением в игру. Даже если новая российская буржуазия и постарается слиться с «европейской элитой», остальное население вряд ли их поддержит.

Неожиданно для самой себя Россия стала бастионом хаоса на пути западного централизованного порядка. Может повториться ситуация начала XX века, когда не самая развитая страна дальневосточной Европы вдруг стала радикал-пионером мирового общественного прогресса. Но для этого нынешний нарастающий хаос должен породить новый порядок, адекватный будущему.

Понятно, что нам приходится восстанавливать разрушенное кризисом 1980—1990-х годов, но важно не слишком увлечься этим. Главной экономической фигурой XXI века будет все же не государство, не корпорация, а коммуна, команда индивидуальных изобретателей-предпринимателей, имеющая свободный доступ к глобальным ресурсам технологии и торгующая на глобальном рынке. Это будет новый строй, силу которого Россия уже почувствовала с приходом «новых русских», которые, в отличие от их карикатурного изображения в СМИ, в массе своей представляют группы предприимчивых людей, получивших хорошее образование еще при советской системе. Их энергия не была должным образом поддержана государством, да и сами они, выходцы из голодного общества всеобщего дефицита, мгновенно погрязли в гиперпотреблении и социальном эгоизме. Но придут новые люди, еще лучше образованные и лучше организованные.

Надо вовремя понять, что госкорпорации социалистического образца не смогут расти вечно. Они наткнутся на естественные пределы роста: некоторые стабилизируются, некоторые разрушатся. Но их нынешнюю доходность нужно суметь конвертировать в более конкурентное и свободное будущее. Необходимо скачкообразное повышение качества образования в России, по масштабам не уступающее ликвидации безграмотности в 1920—1930-х годах. Иначе нынешние китайские и стэндфордские студенты не оставят нам никаких шансов.

Западный социализм, как и любой другой, управляем бюрократией. При социализме даже дворник — член бюрократической организации — номенклатура. Если мы так рвемся на Запад, пустят ли нас в эту бюрократическую организацию, а если пустят, то на каких условиях? Почему индийский дворник в Чикаго зарабатывает, точнее сказать, получает, в десятки раз больше, чем точно такой же дворник, но в Калькутте? Квалификация у него такая же, инструменты не намного прогрессивнее. В чем тут дело? В Чикаго законный иммигрант становится членом системы, и на его долю выделяется кусочек продукта, заработанного корпорациями «Боинг», «Микрософт», на него падают зеленые бумажки, эксклюзивным правом печатания которых обладает Великая Американская Бюрократия. Он приобщается к Благам Системы, приобщается к номенклатуре. Дело не в производительности и даже не в технологии, а в организации общества и экономики. Да, нам необходимо застолбить достойное и выгодное место в мировой экономике и в мировом сообществе, но мы должны понимать, что в экономике социализма хорошо получает не тот, кто просто хорошо работает, а тот, кто плюс к этому занимает хорошее место и хорошо договорился. На сегодняшний день наши переговорные позиции в системе зависят не только и не столько от нашей экономики, сколько от состояния наших ракет и ядерных боеголовок. Поэтому деньги, вложенные в собственную армию, дадут нам большие чисто финансовые дивиденды, чем деньги, вложенные в иностранные спортивные клубы.

Членство России в престижных международных организациях — от Совета Безопасности ООН до G8 — обеспечили не страны-лидеры в лице их лидеров без галстуков, а постоянные друзья России, ее армия, авиация, флот и примкнувшие к ним ракеты. Большая Бомба, созданная по команде Сталина и изобретенная Сахаровым и другими советскими технократами, удержала в свое время Америку от лобового столкновения с СССР и до сих пор обеспечивает России места в самых престижных мировых клубах.

Да, Горбачев развалил СССР, но ему удалось сделать это так, что при этом были выиграны ныне оспариваемые позиции в западном мире. Россия — член G8, мы вошли во все и всяческие международные организации, даже в те, в которые и не надо было входить. Мы не выиграли холодную войну, но мы ее и не проиграли. Инициатива была сохранена. Теперь можно поставить себе следующую цель: выиграть для России холодный мир. Но стратегия игры на выигрыш холодного мира не может быть построена на прошлой стратегии холодной войны.

Ни Америка, ни СССР оказались не готовы к многочисленным собственным жертвам ради достижения исторической победы над соответствующим «-измом», поэтому третья мировая война велась «по доверенности» большими и малыми сателлитами сверхдержав вплоть до тех пор, пока СССР был способен оплачивать услуги своей команды наемников. Кто деньги платит, тот и музыку заказывает. Россия больше не платит за «сателлитство», вот и поразбежались все друзья и братья поближе к реальным и воображаемым кормушкам, показывая истинную цену интернациональной и великославянской солидарности. Александр Солженицын с презрением писал об «азиатском подбрюшье» России и о неминуемом союзе славянских народов, которые вот-вот должны были броситься в объятия друг друга. Так вот, сегодня нет ни «подбрюшья», ни панславянских объятий.

Неожиданный добровольный уход СССР с ринга означал конец эпохи двуполярного мира. Идея мультиполярности, которую попытались разыграть российские дипломаты во главе с Е. Примаковым, тоже оказалась нежизнеспособной, потому что реальных соискателей стать одним из этих «мульти-» не оказалось.

Фактическим мировым правительством стала не ООН, не ОБСЕ, не НАТО, а администрация президента США. Объединенная Европа — экономический гигант и политический карлик, не способный осуществлять когерентную политику и действовать за пределами своей территории. Проблемы с принятием европейской конституции уже погружают Европу в многолетний кошмар многостороннего бюрократического согласования. Политический паралич Европы и взаимное недоверие Китая и Японии оставляют США один на один с общемировыми проблемами и уничтожают для них стимулы для поисков многосторонних решений. Делать выводы о «державности» Китая или Индии — это выдавать желаемое за действительное. Китай держит в своих закромах около двух триллионов долларов американской валюты, и его экономическое могущество целиком и полностью зависит от торговли с Америкой. Одним росчерком пера американцы могут превратить Китай из ревущего тигра обратно в экономического карлика. Из Индии, с ее исторической зависимостью от Британского мира и растущей ориентацией на тот же американский рынок, сверхдержава тем более не получится.

Некоторые политики, все еще не расставшиеся с прошлым, хотели бы втянуть Россию в политическую конкуренцию с Америкой. Абсурдность такой политики очевидна. В 1990—2000-х годах зона американского экономического влияния расширилась практически без исключения на весь мир, включая Россию. В 1990-х годах американцы имели все шансы нас уничтожить, например, отказавшись сотрудничать в урегулировании наших валютно-финансовых кризисов. Если бы они действительно хотели нас утопить, то базы НАТО были бы выдвинуты на Украину и Кавказ еще в 1992 году. Но реальной подрывной деятельностью на государственном уровне они не занимались, предоставив это частным энтузиастам вроде Дж. Сороса. Сегодня Америка держит в руках финансы всего мира, включая финансы России. Она же оказывает огромное влияние на рынки всех стратегически важных товаров — от нефти до самолетов-истребителей.

В политическом плане у Америки нет не только конкурентов, но и просто достойных собеседников. Единственная страна, сохранившая перед лицом Америки дар политической речи, — это Россия. И вовсе не обязательно становиться за свой счет глобальным диссидентом, рискуя сильно проиграть экономически и, в конечном счете, политически.

Для того чтобы противопоставить себя Америке, нужно создать сравнимую экономическую мощь, вторую Америку. Мы были близки к этому, но не получилось. Второй раз это тем более не получится, да и нет необходимости надрываться, чтобы нести бремя имперского контроля и содержать клиентов, наемников и военные базы за границей. Это означает, что политика конфронтации со Штатами экономически невозможна и политически проигрышна.

Интеграция в Европу? Нужно посмотреть правде в глаза и понять, что Европа — это миф, нами же созданный. Никакой Европы как светоча цивилизации и общности, к которой нам надо бы примкнуть, не существует. Есть Германия, Франция и Англия — каждая со своими интересами. Есть Польша — бывший соперник России в славянском мире, рассчитывающий на исторический реванш. Есть Италия, которая хотела бы разыграть русскую карту для улучшения собственных позиций в Европейском союзе, и есть много мелких стран, не имеющих своих позиций. К кому именно из них нам надо примкнуть — вопрос неразрешимый.

Европейский союз — побочный продукт холодной войны, когда и мы, и американцы постарались сбить вверенную нам историей европейскую паству в организованные приходы. Может возникнуть иллюзия окопного братства с Германией, но Германия помечена Америкой, и каждый немецкий шаг в сторону от прописанной линии будет им дорого стоить. Ведь Германия, как и Япония, до сих пор является оккупированной страной. У нас просто нет равных политических контрагентов в Европе. Единственная разумная политика в Европе — это избирательная политика на двусторонней основе.

Спрятаться от Америки за Китай? Но Китай — это региональная держава, тысячелетия истории которой доказывают ее эгоцентризм и отсутствие драйва к экспансионизму.

Кроме Америки нам просто не с кем строить внешнюю политику. Если мы не наладим прямой конструктивный диалог с Америкой, нам придется иметь дело с разноголосым хором мелких жалобщиков, каждый со своей претензией. Если в джунглях есть тигр, договариваться нужно именно с ним, а не с сопровождающими его «троянскими ослами».

Конечно, Америка не мешала СССР разваливаться, но и для них Горбачев с его катастройкой оказался полной неожиданностью. Генсек напал на них из засады со своим «новым мышлением». Но Штаты не стали дожимать ситуацию с точки зрения сиюминутной выгоды. Риторически СССР представлял для них «империю зла» и аберрацию, но они не могли не видеть стратегического потенциала противника и не понимать опасность политического вакуума на территории Восточного полушария. Поэтому американцы действовали по обстоятельствам, не отказываясь от контактов с любыми российскими деятелями, которые представлялись им перспективными. Предоставление экзотическим оппозиционным деятелям заурядных фотовозможностей не означает реальной политической поддержки. Реальная российская политика США определяется не Бжезинским, она всегда велась с должным уважением к официальным каналам.

Попытки Америки использовать механизмы ООН в бывшей Югославии и НАТО в Ираке окончились неудачей. Никто, кроме американцев, серьезного вклада в «многосторонние усилия» не внес. Эффект присутствия «союзников» вызывал у американского командования только дополнительную головную боль. Факт налицо: Америка сегодня предстает в роли единственного мирового жандарма. Наличие дееспособного и вменяемого контрагента в Восточном полушарии отвечало бы стратегическим интересам США.

У Америки и России гораздо больше общих стратегических интересов, чем различий. В свое время платные пропагандисты обеих стран сделали друг из друга образы пугал, и это до сих пор мешает и на бытовом, и на политическом уровне. Но ни нам, ни им не нужно, чтобы российское ядерное и обычное оружие когда-нибудь попало в руки экстремистских наций или организаций. Ни нам, ни им не нужно доминирование европейцев или китайцев в освоении российских природных богатств. Ни нам, ни им не нужно чрезмерное усиление ни Европы, ни Китая. То есть объективных оснований для политического сотрудничества не меньше, чем препятствий к нему.

При этом падать в объятия Америки необязательно. Страстная любовь вряд ли возникнет. Слишком несовместимы историческое прошлое и политико-культурные особенности. Необходимо исключить прямую конфронтацию и договориться об устройстве послевоенного[30] мира с учетом не только западных, но и российских интересов.

В современном мире «ружья нового образца», по выражению Бисмарка, продаются и покупаются. Возможности мирового рынка вооружений уравнивают поражающую силу сторон в конфликтах, и они не могут нанести друг другу убедительного поражения. Примеров много — Иран — Ирак, Израиль — Сирия, Индия — Пакистан, Китай — Тайвань, Вьетнам, Афганистан, Англия — Аргентина… Гонка вооружений не приносит победы. Ядерные ракеты СССР и США так и остались стоять в своих бетонных стойлах. Политическую победу западному союзу принесли в 1980—1990-х годах не ракеты, а промывка мозгов, осуществленная, в том числе и тем самым школьным учителем, значение которого по сравнению с «ружьями» в свое время подчеркнул Бисмарк, поддержанным всей мощью массовой культуры и рыночной экономики.

Американскую школьную систему в России принято считать некачественной и неэффективной. Однако результаты обучения налицо. Даже во время массовых протестов против войны во Вьетнаме американская молодежь, за исключением отдельных представителей, сразу же зачисленных в изгои, выступала не против страны и не против «системы», а против определенной политики определенных людей.

Можно накачивать армию деньгами и техникой, а экономику инвестициями, но результат будет далек от возможного, если у людей отсутствует патриотическая мотивация. Возможности рубля и доллара в поддержании трудового энтузиазма ограничены. Деньги могут заставить человека работать для поддержания существования — от и до. Только патриотическое чувство, желание процветания не только себе, но и своей семье, своему городу, своей стране порождает сверхусилия и дает силы для достижения уникальных результатов, без которых нет настоящего прогресса.

Сегодня в России правит рационализм, продающий себя за высшую ценность. Государственные чиновники стремятся максимизировать власть, бизнесмены — прибыль. Но рациональным результатом жизни является всего-навсего смерть. Цезари и крезы, как и их подданные и клиенты, в конце концов, превращаются в песок. Рационального смысла в жизни нет. С точки зрения рационализма самым рациональным состоянием является абсолютный нуль, ничто. Ибо затраты энергии при этом отсутствуют, усилий нет. Жизнь приобретает смысл только своей нерациональностью. Экономика, рационализм — это только материал для нерационального.

Что такое нация в рациональном смысле? Это — нонсенс. Нации в рациональном смысле не существуют. Кто больше платит, тот и соотечественник. Нация нерациональна, как и ее история и культура. Наши патриотические эмоции нерациональны. Родину любят не за ВВП и не за предоставляемые ею льготы. Если эта жизненно необходимая нерациональность не поддерживается и не создается вновь, то нация исчезает, так как исчезает смысл ее существования.

Расцвет высокой русской культуры в XIX — начале XX века привел к углублению пропасти между верхами и низами. Нельзя сказать, чтобы культурный разрыв не осознавался или не вызывал беспокойства. Политкорректность тех дней заставляла деятелей высокой культуры делать реверансы в сторону «корней», признавая за традиционной культурой некую исконность и начало всех начал. Однако в культуре низов было трудно увидеть истоки переживавшегося Россией «серебряного века».

Вовлеченность народа в культуру в то время рассматривалась прежде всего с позиций ликвидации неграмотности. Об уровне массовой дореволюционной культуры 80 процентов населения можно судить по лубочно-массовой литературе тех дней и воспоследовавших революции и гражданской войны. Это уровень современного детского сада, причем не старших групп. Мы даже не осознаем, как велико пройденное нами всего за 70–80 лет расстояние.

Школьный учитель помогает выигрывать войны и отражать внешние и внутренние угрозы. Отсутствие школьного учителя и идейного содержания обучения ведет к войне гражданской. Неграмотные толпы вышедшего из повиновения народа являлись носителями культуры, враждебной по отношению к культуре верхов, которая воспринималась ими как «господская».

Победа красных в Гражданской войне была предопределена культурным разрывом. В отличие от белых большевики не отделяли себя от «черни». Они говорили с народом на языке, понятном народу.

Не столько пропаганда, сколько культурный разрыв обусловил антагонизм и ненависть периода Гражданской войны. Предположим, победили бы белые. Разрыв от этого бы не исчез. Сегодня не очень принято обращать внимание на такие вещи, но вступление белых в города начиналось с еврейских погромов и массовых повешений. Если бы победила «белая кость», столыпинский галстук надолго украсил бы шею России. Но никакие репрессии так и не смогли бы преодолеть культурную пропасть между Россией городов и Россией деревень. Продолжали бы существовать богатые «магараджи», наслаждающиеся европейским искусством, окруженные морем неграмотных и полуграмотных неимущих босяков.

Тот, кто хочет увидеть, какой была бы Россия в случае победы белых, должен ехать не в Голландию или Бельгию, а в Египет, Пакистан и Индию. Мы действительно совершили большой скачок. Причем скачок совершила не столько Россия городов, сколько Россия деревень. И не столько те, кто остался в деревнях, сколько те, кто перебрался в города. Именно они стали главными потребителями плодов революции. Сегодня в России практически невозможно найти неграмотного взрослого, хотя даже в Соединенных Штатах попадаются личности, обращающиеся к соседям, чтобы помогли определить, где в государственном бланке поставить крестик.

Декреты о развитии системы школ, о всеобщем образовании и о ликвидации неграмотности были приняты советским правительством в 1918–1919 годах, в разгар Гражданской войны. Уже к концу 30-х годов более 90 процентов взрослого населения умели читать и писать. Масштабы подвига, совершенного русской разночинной интеллигенцией в 20—30-х годах, трудно представить. За каких-то десять лет грамоте было обучено не менее 60 миллионов человек взрослого населения!

Многие из тех, кто уехал сам или кого послали добровольно или же по принуждению в «глубинку», остались там на всю жизнь, став основой местной интеллектуальной элиты в местах, не знавших до того цивилизации и печатного слова.

Революциями мало кто остается доволен. Все происходит слишком быстро. Российская городская интеллигенция в ее значительной части тяжело пережила период полунасильственного культурного «скрещивания» с народом. В отсутствие демократических традиций представление российской интеллектуальной элиты о выполнении обязанностей перед нацией было абстрактным. «Служение народу» — это да, а общение с народом — это низко. Тяжело воспринимались культурные последствия политического разрыва с Западом. Люди, привыкшие вариться в европейской культурной кухне, оказались предоставлены сами себе и варились в собственном соку. Постепенно возникало ощущение, что основная культурная жизнь там, за бугром, а внутри «железного занавеса» ничего стоящего как бы не происходит.

В свою очередь, для народа культурная революция была полной неожиданностью. Слишком быстро произошел переход от традиционной культуры к индустриальной. Бывшие крестьяне не успели ее переварить. Соответственно что легко дается, к тому легко и относятся. Возник советский облегченный подход к культуре. Можно было воспользоваться «пролетарским происхождением», чтобы попасть в ряды печатаемых авторов, получить ученую степень. Пропорциональные квоты, разнарядки, призванные облегчить попадание людей «из низов» в интеллектуальную элиту, в большинстве случаев играли свою положительную роль, но не так уж редко превращались просто в халяву, когда можно было продвинуться по социальной лестнице, спекулируя своим социальным или этническим происхождением. Сегодня подобная картина наблюдается в странах Запада, которые вслед за нами ввели систему пропорциональных квот для меньшинств и людей с различными дефицитами в «стартовых позициях». Чрезмерная политкорректность постепенно приводит к вымыванию таланта из сферы культуры и распространению идеологически правильной серости. Это произошло в СССР, сейчас все сильнее сказывается в странах Запада.

Однако нравятся революции или нет — они происходят. Результатом культурной революции в СССР стала индустриализация всего общества, преодоление культурной пропасти между классами и социальными группами. Это не привело, как ожидалось, к немедленному воцарению всеобщего счастья, но заложило фундамент для будущего развития.

В первые годы гласности и перестройки антисоветская пропаганда велась 24 часа в сутки. Диссидентствующие деятели культуры обещали «вытащить из запасников» и из «ящиков стола» то, что они ваяли «вопреки системе». Прошло 20 лет. Из ящиков ничего особо путного, за исключением нескольких произведений, интересных для ограниченных «групп интересов», не достали. В запасниках тоже никаких новых, ранее не известных откровений не обнаружено. Разоблачительные произведения начала перестройки отшумели и унеслись куда-то. На экранах и книжных полках царит советский и квазисоветский мейнстрим. Оказалось, что в советское время была создана мощная конкурентоспособная культура, которая первой из российских отраслей стала отвоевывать жизненное пространство у импорта.

В области культуры Россия может совершить первую серьезную вылазку против американоцентричного глобализма путем государственной поддержки экспорта российской культурной продукции — не только и не столько Мариинки, но и всего спектра «низких» для слишком культурных снобов искусств — от блатного шансона до рекламных роликов. В конце концов, телевидение — это русское изобретение, а Голливуд создавали многочисленные выходцы из России.

Одновременно можно заключать двусторонние соглашения о свободном культурном обмене с другими странами, пострадавшими от американского культурного нашествия, — от Франции до Китая.

Экономика начинается с человека. Поэтому важно знать, сколько людей будет в будущем. Разброс прогнозных оценок велик, но все они предрекают демографическую катастрофу, депопуляцию, возврат к «устойчивому уровню численности населения» с «искусственно накачанных большевиками» высот и — как единственный выход — все увеличивающийся поток мигрантов.

В последние 110 лет в России наблюдалось три слома Демографического тренда: в 1917–1920 годах, в 1941 —1945-х и в 1990–1992 годах. Последний из них впервые привел к смене знака тенденции — теперь население России ежегодно не растет, а убывает. Прогнозы на ближайшие 20–40 лет колеблются от 80 миллионов человек (Центр демографии и экологии человека ИНПРАН) до 110 миллионов человек (Бюро переписи населения США). По прогнозу Росстата, за 20 лет (к 2026 году) численность населения России упадет до 137 миллионов человек, или на 6 миллионов человек по отношению к сегодняшнему дню.

Но прогнозы часто рассыпаются от столкновения с жизнью. В начале 90-х годов практически все основные западные центры, включая ЦРУ, прогнозировали исход населения из СССР в Западную Европу с огромными для России миграционными потерями. Ничего подобного не произошло — наоборот, Россия вызвала значительный, более 5 миллионов человек, приток иммигрантов.

Рискнем предположить, что основную роль в демографическом «нырке» 1990-х годов сыграли все же не фундаментальные долгосрочные, а преходящие краткосрочные факторы. В 1988 году достигли 65-летия люди, которым исполнилось 18 лет в хорошо всем известном 1941 году. Мы все еще расплачиваемся за Вторую мировую войну более высокой смертностью наших стариков, усугубленной коллапсом системы социальной поддержки в конце 1980 — начале 1990-х. Нас настигло эхо войны, усиленное социальной революцией.

Военная полоса еще не прошла. В 2006 году возраста 65 лет достигли люди, рожденные в 1941 году. На их раннее детство пришлись тяготы и лишения военного времени. Полного восстановления ожидаемой продолжительности жизни поэтому можно ждать не раньше 2012 года, когда порога старости достигнут послевоенные дети. Но уже к концу текущего десятилетия демографов могут ожидать приятные сюрпризы в виде ее «неожиданного» роста[31].

К демографическим потерям от экономической пертурбации 1990-х можно отнести рост смертности мужчин продуктивного возраста и наблюдаемое снижение коэффициентов рождаемости. Но ни то ни другое не имеет долгосрочной природы и может быть сравнительно быстро исправлено соответствующей государственной политикой.

Меры демографической госполитики хорошо известны, и во многом это хорошо забытое старое — восстановление стандартов охраны труда (включая ограничение и запрет сверхурочных работ, в том числе и для административного состава), жесткое внедрение отпусков и производственной диспансеризации, — так сказать, профсоюз против вымирания, борьба с коррупцией в ГИБДД и общее устрожение Правил дорожного движения, борьба с наркоманией, СПИДом и алкоголизмом. Здесь нет никакой магии, результаты следуют почти мгновенно.

Что касается коэффициентов рождаемости, то, действительно, потеря социальной стабильности привела к откладыванию родов на более поздний срок. Эффект отложенных родов налицо, в то время как снижение коэффициента рождаемости у 20 — 24-летних продолжается. Аналогичный показатель у 30—34-летних в последние 10 лет удвоился. Больше стали рожать и в 25–29 и 35 — 39-летних интервалах. Это означает, что традиционные подходы к деторождению не изменились, просто они адаптировались к возникшим экономическим условиям. Понятно, что полного восстановления быть не может, так как многие вместо, скажем, двух детей, которые могли бы появиться при более ранних сроках родов, рожают всего одного ребенка. Количество абортов, несмотря на доступность современных противозачаточных средств, сохраняется на высоком уровне, что ведет к распространению бесплодия у женщин. Поэтому, к сожалению, не все отложенные роды смогут состояться.

С восстановлением системы социальной поддержки хотя бы до советского уровня можно смело ожидать возврата коэффициентов рождаемости в России к докризисному Уровню. Это приведет к стабилизации возрастной группы 0–4 года на уровне около 9,5 миллиона человек. Одного повышения рождаемости недостаточно, численность населения продолжит падение, хотя и более медленно. Необходимо вернуть показатели смертности мужского населения страны к уровню начала 1990-х. Нам, по сути, нужно оказаться в той же недавней исторической точке, что гарантирует России стабилизацию численности населения страны на уровне 140–145 миллионов человек без иммиграции, и это уже не демографическая катастрофа.

То, что мы не можем обойтись без мигрантов, — миф. С 1990-го по 2006 год численность трудоспособного населения России не снизилась, а выросла почти на 6,5 миллиона человек! Значит, проблема не в демографии, а в недостаточной социальной и географической мобильности рабочей силы, а также в избыточной прибыльности трудовой эксплуатации мигрантов. Ни то ни другое не имеет к демографии никакого отношения. Мы не вымираем, как кому-то хотелось бы, мы просто не в состоянии себя организовать.

Действительно, если не ликвидировать последствия социального дарвинизма 1990-х годов, численность трудоспособного населения вновь начнет медленно сокращаться примерно с 2010–2013 годов, но это достаточная фора, чтобы успеть наладить движение на дорогах, починить детские садики и развернуть всероссийскую социальную рекламу против абортов.

В любом случае никакой чрезвычайщины в сфере доступности трудовых ресурсов нет. Нам нет необходимости срочно переселять к себе третий мир. Миграционная политика должна быть избирательной, способствовать улучшению, а не ухудшению образовательного уровня и социальных стандартов нас, хозяев своей страны. Вновь прибывающие должны органично вливаться в наше общество, а не создавать в нем злокачественные новообразования.

Предположим, мы стабилизировались. Как же нам вырасти?

На наш взгляд, уходом от пресловутого европейского образа жизни к традиционному для России. За исключением Москвы и Петербурга, наше население всегда жило в своих домах, в том числе и в городах. Патриархальные американцы до сих пор предпочитают свой дом «европейским благам» многоквартирного проживания. В результате по приросту численности населения Штаты опережают быстро растущий Азербайджан, где, кстати, тоже две трети населения имеют свои дома.

Нормальный способ существования для российской семьи — это свой дом, где есть место и для бабушек и дедушек, и, конечно, для многочисленных детей. Эпоха индустриализации с ее вечной нехваткой жилья и квартирный вопрос действительно нас испортили. Но особенно сильно они испортили чиновников, связанных с распределением жилплощади и земли под застройку, и спекулянтов недвижимостью. Рынок в качестве средства исправления ситуации здесь не сработает. Слишком высоки ставки и слишком велик соблазн распределения ограниченного ресурса в свою пользу. Цена недвижимости, по сути, превратилась в удушающий налог не только на экономический, но и на демографический рост.

За разговорами о падающей численности населения спрятан вопиющий факт — в России прекратилась урбанизация. В 90-х был сломан демографический тренд. Но мало кто обратил внимание на то, что был жестоко сломан тренд роста численности городского населения. У нас уже 18 лет не растет доля городского населения при небольшом увеличении доли населения, проживающего в городах-миллионниках (в основном за счет Москвы).

За последние 18 лет не заложено ни одного нового города, ни одного нового поселка. Наоборот, с лица земли исчезли, деурбанизировались 800 таких поселений. Вспять «растут» Волгоград и Пермь, Саратов и Воронеж. Заметно «похудел» Владивосток — опора России на Тихом океане. Из крупнейших городов с миллионным населением растут только Москва, Казань и Ростов-на-Дону. Остальные теряют население или стагнируют, как Санкт-Петербург.

Вновь запустить урбанизацию — задача огромной сложности. Если мы не будем строить и развивать города, кто-нибудь сделает это за нас. Но это будут не наши города.

Важно создать возможности для экономической миграции внутри страны, повысить мобильность рабочей силы. Экономический рост в России идет без высвобождения занятых. Создание новых предприятий не приводит к закрытию старых. С одной стороны, это целенаправленная или не совсем целенаправленная линия государства — спасти старые фонды любой ценой. С другой стороны — проявление местного монополизма, поддерживающего неэффективную структуру производства и занятости. И наконец, засилье устарелых норм труда и техники безопасности, предусматривающих резервирование персонала и большое количество специализированных должностей[32]. Все это приводит к торможению роста реальной заработной платы и к неконкурентоспособности или низкой конкурентоспособности российской продукции. Сохраняется старая советская перенасыщенность кадрами — персонал низкого качества, зато его много.

Низкая мобильность рабочей силы, поддержка «градообразующих» предприятий делают российский продукт дорогим не только для внешнего, экспортного, но и для собственного внутреннего потребителя. Это приводит к торможению роста внутреннего рынка.

При советском коммунизме существовал такой цикл производственного обновления: некий дешевый товар за 11 рублей, скажем, дамские туфли, совсем исчезал из магазинов. Сбытовики, поддержанные коммунистической партией, озабоченной возникающими при этом социальными проблемами, выбивали из Внешторга партии импорта. В магазинах на какое-то время появлялись импортные туфли по 70 рублей. Вскоре после этого новая цена утверждалась в сознании населения и ценообразователей. Импортные туфли после этого исчезали и вновь появлялись свои, но уже по 70.

Примерно такой же цикл сложился и в сегодняшней российской экономике. Импорт замещается российской продукцией, но по цене импорта. При этом местные производители хотят увеличить свою долю рынка не снижением цен, а наложением административных ограничений на импорт. Производителей тоже можно понять: растущая прибыль вызывает повышенную налоговую активность государства, нуждающегося в деньгах для удовлетворения, в том числе, и своих социальных обязательств. Чтобы что-то заработать, приходится все время повышать цены. Получается замкнутый круг — цены растут, а вместе с ними и цена социальных обязательств и цена администрирования, соответственно, растут налоги, и это приводит к необходимости повышения цен. Разорвать порочный круг можно только организацией конкурентного давления на рынок. При этом придется признать допустимость роста безработицы и проблем, связанных с передислокацией производства, а уровень заработной платы в некоторых отраслях может временно даже снижаться.

Быстрый экономический рост, если он начнется, обострит проблемы качества и количества рабочей силы. Высших менеджеров импортировать легче, чем рабочих и младший технический персонал. Уже сегодня в некоторых отраслях имеется хронический дефицит квалифицированных кадров. Хорошего дееспособного прораба найти гораздо труднее, чем человека с дипломом МВА. В отличие от советского периода не следует ожидать большой лояльности и стабильности кадрового состава. Современный пролетарий всегда готов переметнуться туда, где больше дают, нужно привыкать к жизни в условиях постоянной текучки кадров. А это означает, что подготовка и переподготовка кадров должны стать постоянной функцией управления.

С другой стороны, необходимо разрабатывать и оптимизировать операционные процедуры так, чтобы вновь прибывшие вне зависимости от их квалификации и предыдущего опыта могли включиться в процесс, ничего не испортив. В настоящее время весь экономический процесс держится на переэксплуатации менеджеров, которые грудью и многочасовыми совещаниями затыкают все образующиеся дыры. Долго это продолжаться не может, и нужно переходить на более формализованные процедуры, упрощающие процесс управления.

Необходимы коммерческие технические училища для подготовки младшего технического и административного персонала с отрывом и без отрыва от производства. Финансовая схема должна быть ориентирована на долевое участие работника, работодателя и государства в оплате процесса обучения. Соответственно, традиционная ориентация российско-советского образования на излишнее теоретизирование и преподавание «от печки» в новых условиях не подходит. Слишком велики при этом потери времени и чрезмерен объем получаемой информации — чтобы хорошо водить машину, необязательно знать, как устроен карбюратор и, тем более, из каких сплавов делают раму. Новое профтехобразование должно быть современно, актуально, компактно и экономично.

Вузовское, университетское образование также должно почувствовать ветер перемен. Российская система образования далеко не лучшая в мире. Да, способные студенты и в советско-российских вузах могли получить хорошее образование, но это во многом зависело от них самих и возможности общения с выдающимися профессорами старой школы, а не от системы образования как таковой. Политика реставрации фасадов в области вузовского образования должна быть отправлена на покой. Нам нужны не музеи развития вузовского образования в России, а конкурентоспособные фабрики кадров для растущей экономики.

В 90-х годах несколько сотен тысяч научных сотрудников и преподавателей покинули СССР и уехали работать на Запад. Еще несколько сотен тысяч западных профессоров и сотрудников высокотехнологичных предприятий на Западе происходят из семей эмигрантов. Наступает время позвать этих людей домой. Уровень заработной платы в ведущих российских и западных компаниях уже сопоставим. В условиях более низких затрат и более простой системы налогообложения личных доходов материальный уровень российского сотрудника при той же номинальной зарплате выше, чем у западного коллеги. Репатриация людей с западным опытом является одним из крупнейших резервов российского высшего образования и российской экономики. Понятно, что местные кадры не будут довольны, ибо их несокрушимая монополия на роль светоча знаний окажется поколебленной. Но интересы России выше, чем интересы укорененной касты жрецов науки. Можно легко спрогнозировать, что местная научно-вузовская бюрократия постарается выжить новоприбывших или подмять их под себя. Чтобы исключить такой весьма вероятный пессимистический сценарий, нужно организовать некоторое количество альтернативных вузов, где с самого начала жизнь организована по-новому — на основах меритократии[33], а не непоколебимого непотизма.

Проблема долгосрочного экономического роста неразрывно связана с проблемой постоянного обновления «элиты». В культуре, науке, промышленности и политике доминируют одни и те же личности, хорошо известные с советских времен и времен перестройки. Волна самозванцев, поднятых перестройкой, взмутившей придонные осадки советского океана, была успешно отбита сплотившейся номенклатурой. Но победа эта может стать пирровой, если не будет организован упорядоченный приток новых талантов на верхушку социальной пирамиды. В отличие от советских времен методы отбора должны быть диверсифицированы по роду деятельности. Понятно, что звезды хип-хопа должны отбираться по критериям, отличающимся от критериев отбора теннисистов и доцентов. В модернизации процесса отбора могут сильно поспособствовать вновь прибывающие реиммигранты и люди, работающие в экспортно-ориентированных отраслях, где всегда были понятны, хотя и далеко не всегда применялись, принципы гамбургского счета. Историческая победа коммунистических выдвиженцев во главе с Хрущевым, отличавшихся гиперлояльностью и крепким задним умом, стоила России империи. Если личная преданность на всех уровнях останется главным и единственным критерием отбора, шансов у страны не прибудет.

Исторически Россия всегда отличалась открытостью. Пропагандистская концепция «тюрьмы народов» несколько необъективна. Выходцы из Европы, Азии и даже Африки внесли колоссальный вклад в становление русской цивилизации. В поздний советский период риторический интернационализм спокойно уживался с ксенофобией и нетерпимостью не только к «дальним», но и к ближним собратьям. Сегодня ксенофобия снова начала подавать свой неприятный голос. Но если Россия окружит сама себя новым «железным занавесом», то проиграет от этого только сама Россия. Иностранцы уже внесли крупный вклад в российские реформы. Это не только и не столько жулики и спекулянты, которые, как мародеры, сопровождают любую крупную кампанию, но и тысячи и сотни тысяч менеджеров, бизнесменов, ученых, которые уже помогли наладить производство, реорганизовать процедуры, переписать законы и т. д. Конечно, кто-то из иностранцев помогает местным разворовывать Россию, но гораздо большая толпа иностранцев помогает другим местным ее обогащать. Приток квалифицированных международных специалистов в российское высшее образование и высокотехнологичные отрасли промышленности и в сферу услуг необходимо стимулировать и поощрять, устраняя бюрократические препятствия на пути этого потока. Понятно, что есть сферы, где лучше обойтись без иностранцев, но таких сравнительно немного.

В 1945 году СССР завоевал колоссальный приз, главный военный трофей. В зоне советского влияния оказались высокоразвитые области Европы. Чехия, Венгрия, Восточная Германия были среди экономических лидеров своего времени. Но советские бюрократы, в отличие от китайцев, не только не превратили Восточную Европу в супер Гонконг, но и сделали все возможное, чтобы не дать восточноевропейцам повысить уровень экономики СЭВ в целом. Как говорил мне в свое время представитель одной из стран СЭВ, «мы много раз предлагали советским товарищам… но советские товарищи…», и тут он разводил руками. Ситуация изменилась, «товарищи» больше не мешают, поэтому можно и нужно приглашать иностранных специалистов даже в такие, казалось бы, простые сферы, как общественное питание, легкая промышленность, строительство и т. д., хотя бы для обмена опытом.

У нас нет демографической катастрофы, но Россия не может закрыть границы для экономических мигрантов. Уровень заработной платы в России уже превышает уровень компенсации в ближайшем зарубежье и зарубежье средней дальности. Но любой импорт, в том числе импорт рабочих рук, должен регулироваться государством. Могут вводиться и пошлины, и квоты, и нетарифные ограничения. Удельный вес иммигрантов в обществе может заметно возрасти. Но в будущее нужно идти с открытыми глазами и постараться учесть позитивный и негативный опыт Других наций с высокой долей иммигрантов. Нельзя допускать формирования культурно-этнических гетто. В то же время нелегальная иммиграция создает очаги рабовладения внутри российской экономики и приводит к деградации всей сферы трудовых отношений. Поэтому про граммы регулирования иммиграции и ассимиляции иммигрантов должны стать важной сферой государственной деятельности, сравнимой по своим административным масштабам с регулированием и администрированием внешней торговли.

Цари и генсеки оставили нам богатое наследство. Россия не так богата, как солнечные Соединенные Штаты, но ресурсов вполне достаточно на столетия экономического развития.

Россия торгует продуктами леса еще со времен варягов. Наши леса занимают площадь в 8 миллионов квадратных километров — это больше, чем в США, Канаде, Швеции и Норвегии вместе взятых. Наши реки и озера содержат около 50 процентов мировых запасов пресной воды. В наших недрах спрятано более 20 процентов мировых запасов топливно-энергетических ресурсов — нефти, газа и угля. Мы великая газовая страна. Энергетическое содержание нашего природного газа не уступает энергетическому содержанию нефти Саудовской Аравии и битуминозных песков Канады. Богаты мы и металлами — от 20 до 90 процентов мировых запасов основных металлических руд находится в России.

Есть и кому это богатство превратить в реальные блага — доля городского, индустриального населения составляет в России 73 процента. 90 процентов населения старше 15 лет имеет высшее и среднее образование.

По площади мы — самая крупная страна мира, и мы — самый многочисленный народ на европейском континенте.

Мы сохраняем свои позиции как великой космической и ракетно-ядерной державы. По количеству запущенных спутников мы опережаем все остальные страны вместе взятые, а по количеству ядерных боеголовок сохраняем стратегический паритет с Соединенными Штатами.

Нация, все еще способная изготовить атомную боеголовку и запустить космическую ракету[34], может произвести любой другой продукт, каким бы сложным он ни был.

По отношению к природным ресурсам в российской экономической практике господствует мальтузианство. Государственная практика регулирования добычи полезных ископаемых исходит из предпосылки конечности российских «стратегических ресурсов». Но вместо разведки новых запасов и совершенствования технологии, которые могут растянуть эти физически невозобновляемые ресурсы на практически неограниченный срок, повышается фактическая цена на них, что делает разведку и разработку неэкономичными.

Мы серьезно разведываем свою территорию, которая вдвое больше американской и расположена в гораздо более суровых климатических условиях, всего семьдесят лет. Конец советской власти означал и конец геологоразведки. Американцы ведут разведку на нефть и газ уже сто пятьдесят лет. Они нашли нефть и газ в каждом из пятидесяти штатов. Конечно, есть лидеры, такие как Техас, Аляска и Калифорния, но факт остается фактом — нефти много и она залегает почти везде. В Канаде открыты гигантские запасы битуминозных песков, содержание углеводородов в которых превышает аналогичные показатели всех нефтяных месторождений всего Ближнего Востока. Не за горами и создание промышленной технологии добычи природного газа из гидратов, в изобилии залегающих на морском дне. Угольных месторождений открыто столько, что человечество не сможет его извлечь в течение столетий и тысячелетий. После технического сбоя в Чернобыле возникла двадцатилетняя атомная пауза. Но атомная энергетика на сегодняшний день является самым экологически безопасным источником энергии, превосходящим по своим экологическим параметрам даже гидростанции, наносящие ущерб рыбному хозяйству, и ветряки — убийцы птиц. Поэтому возобновление ее развития — лишь вопрос времени. А уже разведанных запасов урана хватит на несколько столетий.

Поэтому исчерпаемость природных ресурсов — вещь относительная. Мы можем просидеть со своей нефтью как собака на сене только для того, чтобы обнаружить, что экономических стимулов для ее извлечения больше нет, как это произошло в свое время с углем и торфом. Важно не переусердствовать. Стратегический ресурс — он, конечно, стратегический, но полезность его имеет свои исторически очерченные рамки. Поэтому искусственно ограничивать добычу и, особенно, разведку нефти нет резона. Государство может сравнительно легко регулировать темпы отбора запасов, привязав квоты на добычу к приросту извлекаемых запасов.

Российская нефтедобыча отличается удивительной корреляцией с мировыми ценами на нефть — она растет, когда цены растут, и падает, когда цены падают. Понятно, что это волнообразное движение никак не связано с потребностями внутреннего рынка. Россия — пассивный поставщик нефти на экспорт. Уровень добычи определяется конъюнктурой внешнего рынка.

Доказанные запасы нефти в России, по оценке Бритиш Петролеум, составляют 11–12 миллиардов тонн. Отношение запасов к добыче — примерно 21 год. Но запасы не будут исчерпаны ни через 21, ни через 35, ни через 135 лет. Разведка и добыча нефти — процесс динамический и вероятностный. Мы не можем сказать точно, сколько нефти в недрах. Можно говорить только о некоторой вероятности открытия запасов определенного масштаба. Опыт старых нефтедобывающих стран, например Азербайджана и США, доказывает, что всегда можно открыть еще что-нибудь.

С советских времен нефтяная промышленность рассматривается как дойная корова госбюджета, причем нелюбимая. Налоговый режим никак не связан с потребностями развития самой отрасли, а размер платежей рассчитывается таким образом, чтобы у нефтяников не оставалось слишком много денег с точки зрения фискальных органов. Оборотной стороной такой политики является хроническое недоинвестирование отрасли. Нефтяники, конечно, тоже не ангелы и сумели сильно подпортить свой общественный имидж гиперпотреблением, приобретением иностранных спортивных клубов, яхт и прочих игрушек после «голодного детства».

Даже в 1991–1992 годах, когда все остальное вокруг разваливалось, экспортные контракты скрупулезно выполнялись. С экспортом в России всегда все будет нормально. Скорее внутренний потребитель будет слегка придушен, но экспортные обязательства будут выполнены. Нефтедоллар будет получен сполна.

Продолжать строить экспортные нефтепроводы и на Запад, и на Восток, конечно, необходимо, иначе незачем и нефть добывать. Хорошо, что после длительного перерыва строительство нефтепроводов вообще было возобновлено. Причем краткосрочная экономическая эффективность не является единственным критерием целесообразности такого строительства. В проектах такого масштаба реальный эффект начинает сказываться иногда не тогда и не там, где это первоначально ожидалось. Простой бухгалтерский подход здесь неприемлем. Если мы ставим цель развивать экономические отношения с Китаем — а не делать этого было бы безумием, — то строить нефтепровод или систему нефтепроводов, конечно, надо. Если бы не давнее решение Леонида Брежнева построить газопровод в Европу, наши экономические связи с Европой были бы сегодня намного менее развитыми.

Нынешняя структура отрасли оптимизирована налоговиками, а не экономистами. Собирать экспортные пошлины с нескольких крупных жестко контролируемых государством компаний, конечно, проще, чем с подобия Черкизовского рынка. И это понятно. Но нынешняя структура долго не проживет. Причем инициаторами ее разрушения будут и сами компании, и государство. В условиях длительной неблагоприятной экспортной конъюнктуры крупные нефтяные компании постепенно останутся без сырья, а государство — без налогов. Если же при этом экономический рост в России будет иметь неосторожность возобновиться, то придется открывать ворота независимым нефтяным и газовым компаниям просто в силу недостатка капвложений. В Соединенных Штатах и Канаде крупные компании практически самоустранились из обычной добычи. Они эксплуатируют нефтепроводы, ищут нефть на шельфе, строят нефтеперерабатывающие заводы и просто покупают нефть у сотен независимых производителей. Если бы правительство сняло лишние ограничения на поиски и добычу нефти и газа для внутреннего рынка плюс устранило монополизм в доступе на НПЗ, это могло бы простимулировать российскую экономику гораздо надежнее мифической нанотехнологии.

Природные ресурсы важны не сами по себе. Ценность возникает только при их использовании. Спутники Сатурна содержат в миллионы раз больше метана, чем все месторождения Газпрома. Но Газпром стоит дороже, чем спутник Сатурна, так как зажигалку не отправишь на Сатурн для перезарядки.

Характерный пример свободнорыночной близорукости — отношение к российскому Северу. Две трети территории России — это Север. По отношению к остальным развитым странам Россия — явный Север. Москва — одна из самых северных и холодных столиц мира. Москва и Питер — самые северные мегаполисы планеты. Когда говорят о природных богатствах России — это богатства Крайнего Севера. Цветные металлы Норильска, нефть и газ Тюмени, алмазы Якутии, золото и серебро Магадана — все это далеко на севере. Лесные богатства России — это не амазонские джунгли, а арктическая тайга. Водные ресурсы — это не Миссисипи, а великие арктические реки. Если Россия не будет осваивать свой Север, то кто его будет осваивать? Передать в концессию иностранцам? Более безумный сценарий придумать невозможно.

Советское экономическое чудо питалось ресурсами Севера. Обеспечить добровольное заселение северных просторов «самотеком» за считанные годы было невозможно. Зэки и ссыльнопоселенцы поехали поднимать Север. Многие миллионы свободных граждан отправились «за туманом и за запахом тайги». Потом ехали за «длинным рублем» и в поисках быстрой карьеры. Сформировалось значительное северное население. Именно оно реально могло накапливать при советской власти и действительно накапливало значительные денежные средства, которые были одномоментно изъяты у них конфискационными денежными реформами. В результате денежных реформ деньги были отняты у законопослушного работящего в основном северного населения.

77 процентов населения России проживает на 17 процентах площади центральных и южных субъектов Федерации. 23 процента населения северных и восточных регионов занимают 83 процента площади страны[35]. Это означает, что плотность населения центральных и южных регионов в 15 раз (!) превышает плотность населения «северов». При этом положительный абсолютный прирост населения в 1990–2007 годах отмечался только в Московском регионе, на Северном Кавказе, в Белгородской области, в Татарстане и Башкортостане и в Ханты-Мансийском автономном округе. Все остальные (!) регионы теряли население, включая Ленинградскую и Нижегородскую области. Максимальный относительный отток населения происходил из регионов Севера, Восточной Сибири и особенно Дальнего Востока. Лидерами в потере населения выступили Чукотка и Магаданская область.

Депопуляцию Севера можно рассматривать по-разному. По нашему мнению, препятствовать процессу миграции населения в более комфортные с точки зрения климата, экономических и социальных условий регионы невозможно и нежелательно. Но направить этот процесс в экономически, политически и социально приемлемые рамки можно и должно.

В советской классике враги народа пытались защитить «голубое небо Подолии» от загрязнения индустриальными дымами. С тех пор утекло много грязной воды. Сегодня без экологической экспертизы невозможно согласовать ни один проект. В свое время первые советские экологи, возглавляемые Е. Гайдаром, провалили мегапроект Американского инвестиционного консорциума, возглавляемого корпорацией «Шеврон», участники которого предлагали развернуть в СССР производство всего — от автомобилей до детских подгузников — в обмен на утилизацию попутного нефтяного газа, который и так сгорал, отапливая атмосферу Западной Сибири и освещая тундру. Как гордо заявил один областной эколог, «я зарубил уже сотню проектов»! Они зарубят и тысячу. Экологический контроль превратился в экологический запрет.

Курс в российской промышленной политике был взят на оживление уже имеющихся предприятий и промышленных зон. Именно там можно добиться согласования и выделения земли со сравнительно приемлемыми затратами денег и времени. Проектирование и строительство на новых площадках опутано огромными административными сложностями, включая знаменитый «перевод земель из сельхозназначения». Однако только на новых площадках можно внедрить действительно современный подход к промышленной застройке и развитию инфраструктуры. Российские экологи добиваются своими ограничениями воссоздания промышленности на более дорогой, морально и физически устаревшей инфраструктуре в непосредственной близости от жилых зон. Страну заставляют платить втридорога за перманентную починку промышленности времен царя Гороха, вместо того чтобы построить новую.

Промышленность нужно выводить из городов. Соседство с промышленным предприятием, каким бы экологически эффективным оно ни было, снижает ценность городской недвижимости, а значит, понижает стимулы к ее улучшению. Следовательно, должны активнее создаваться новые промышленные зоны, которые разгрузят города от тяжелого наследия промышленных революций.

Историки сражаются с экономическим прогрессом бок о бок с экологами. Больше половины недвижимости в стране представляет собой исторический мусор, который, может быть, и дорог кому-то как память, но никакой реальной ценности не представляет. Исторические центры городов сопротивляются реконструкции, теряя шансы на экономическое возрождение. Хотим ли жить в России или в музее имени России? Памятники истории и архитектуры должны жить, а не существовать вне времени, постепенно разрушаясь и уходя из сегодняшней жизни.

Понятно, что и экологическая безопасность, и сохранение исторического наследия — это важно и нужно, но когда это превращается в самоцель, то теряет смысл. Мы должны жить, для этого должны работать, что-то производить, а для этого необходима промышленность. Нужно гармонизировать промышленность со средой и обществом, а не раздувать их антагонизм.

Наша среда должна вместить в себя не только новую промышленность, но и новые рекреационные возможности. В 2004 году из России выехало около 7 миллионов туристов. Каждый их них затратил не менее 1500 долларов. Таким образом, Россия ежегодно импортирует туристических услуг на сумму не менее 10 миллиардов долларов. То есть свыше 10 процентов всего импорта составляет импорт туристических услуг. Если суметь перенаправить хотя бы часть этого потока внутрь страны в рамках общей политики импортозамещения, это даст мощный стимул созданию в России полноценной индустрии отдыха. Сегодня российский отдых — это или многократно переоцененные сверхдорогие услуги для богатых, такие как единичные гольф-клубы и очень немногочисленные фитнес-центры, или же ржавеющая советская инфраструктура. Растущий частный сектор представлен мелким и сверхмелким бизнесом, который может разместить и накормить, но не может создать современную инфраструктуру международного класса.

При разделе СССР участники приняли те административные границы, которые существовали на этот момент. В результате Россия лишилась Крыма, подаренного Хрущевым Украине за поддержку в борьбе за власть. Мы потеряли свободный доступ к значительной части Балтийского, Азовского и Черноморского побережья. Тем больше внимания необходимо уделить тому, что осталось. Совершенно не разработано с точки зрения внутреннего туризма дальневосточное побережье. Туроператоры могут сравнительно дешево отвезти вас в Эмираты или в Таиланд, но не могут забросить вас за приемлемые деньги на Сахалин или Камчатку. Алтай и Байкал остаются экзотикой для немногих посвященных.

В современном мире крупнейшей отраслью экономики является не нефтяная и не автомобильная промышленность, а туризм. Турбизнес создает больше рабочих мест, чем любая другая отрасль промышленности или сферы услуг. Россия имеет огромный потенциал развития внутреннего и въездного туризма. Российские туристические услуги в настоящее время неконкурентоспособны. Владельцы гостиниц используют свое практически монопольное положение для задирания цен до небес. В ценовой политике туризма и перевозок Россия стала ориентироваться на дорогую субсидируемую Европу, сокращая в результате внутренний рынок туристических услуг до минимума, до размеров малой евространы.

Возник порочный круг — туристов мало, поэтому для окупаемости гостиницы и перевозчики поднимают цены, туристов становится еще меньше, поэтому цены задираются еще выше. Конкуренция в гостиничном бизнесе ограничена, так как гостиницы представляют собой крупные объекты недвижимости, контролируемые местной мафией, заинтересованной в монополии. При попытке нарушить их положение на рынке они не останавливаются перед физическим устранением конкурентов при попустительстве местных властей. Как сказал один местный руководитель УВД, «бизнес это серьезный, надо знать правила». Сломать местные монополии может только федеральное правительство, поддерживая проникновение национальных гостиничных и туристических операторов в регионы рублем и административным ресурсом.

Туризм как отрасль — слишком большая золотоносная курица, чтобы российское государство могло ее игнорировать. Это не нефть. Российские пляжи и достопримечательности сколько ни используй, меньше их не станет. Не случайно арабы рециклируют свои нефтедоллары в развитие туризма. Им хочется иметь кусок хлеба с маслом и тогда, когда значение нефти иссякнет.

Нагрузка на окружающую среду не должна возрастать в результате экономического развития. Наоборот, мы прошли пик антропогенного насилия над природой. Богатое общество не желает жить на помойке. С ростом экономики качество природной среды должно улучшаться, а не деградировать.

В ближайшие 20–30 лет необходимо расширить зону экономического роста с двух-трех регионов не на всю страну — эта задача утопична, а на ограниченное количество крупных городов, связанных друг с другом модернизированной траспортной системой. Внутри России нужно выделить планируемую «зону процветания», максимально приспособленную к приему и адаптации внутрироссийских и внутрипостсоветских миграционных потоков, включая опережающее создание адекватного количества рабочих мест и жилых площадей. Особые усилия должны быть приложены к созданию региональных центров экономического притяжения на Алтае, в регионе Байкала и в Приморье, которые могли бы стать форпостами российского влияния в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Необходимо полностью отказаться от советских и постсоветских стандартов финансирования общественно-социальной сферы по «остаточному» принципу. Уровень развития общества определяется качеством общественно-социальной сферы, а не чем-либо другим. Российские визитеры в Европу и в Северную Америку редко вникают в малопонятные детали частной и производственной жизни этих передовых регионов. Но видимое высокое качество общественно-социальной сферы производит на них то неизгладимое впечатление, которое создает комплекс неполноценности перед Западом.

Создать за сравнительно короткий 20—30-летний срок на всей огромной российской территории ту же плотность общественно-социальной среды, что была создана за столетия в Западной Европе или без войн и революций в Северной Америке, невозможно. Но построить «выставки достижений» национального планирования, не уступающие зарубежным аналогам или их превосходящие, вполне по силам. Об этом свидетельствует опыт радикальной модернизации за 10–15 лет Москвы и, в меньшей мере, Санкт-Петербурга. Инвестиции в центры роста породят вторичную волну спроса, которая заставит адаптироваться к ним и обширные прилегающие пространства.

Политика стимулирования рождаемости в России требует экстренного изменения градостроительной парадигмы, которая уже привела к фатальному кризису громко разрекламированных программ развития ипотеки и национального проекта «Доступное жилье». Необходимо перенести центр тяжести с массовой многоквартирной застройки в пользу односемейных домов или кондоминиумов. Это потребует коренным образом изменить постсоветскую модель функционирования строительного комплекса, когда в крупнейшей по площади стране мира создается искусственный дефицит строительных площадок, организуются федеральные и региональные монополии поставщиков строительных материалов и строительных услуг, что фактически превращается в неподъемный налог на развитие. Новая строительная парадигма должна включать максимальное использование местных материалов, частных подрядных услуг, массовую сборку недорогих, но энергоэффективных и экологичных домов, сразу же интегрируемых в социальную инфраструктуру, создаваемую опережающими темпами за счет государственного эмиссионного возвратного финансирования.

Важнейшим приоритетом национального планирования должна быть компенсация негативного влияния сурового российского климата на экономику и качество жизни. Требуется изменить сам подход к освоению ресурсов северных территорий. Некоторые наиболее богатые и технически «продвинутые» российские компании уже эмулируют, перенимают канадские, скандинавские и американские подходы к работе на Севере, создавая хорошо оборудованные вахтовые поселки, обслуживаемые сравнительно немногочисленным персоналом. В тех случаях, когда невозможно избежать эксплуатации постоянных населенных пунктов, должны быть предприняты усилия для создания комфортабельной искусственной среды путем ухода под землю, строительства крытых переходов между зданиями, развития современной Рекреационной технологии. Понятно, что капиталоемкость таких поселений будет в несколько раз превышать аналогичные показатели застройки на «Большой земле» и должна быть обусловлена исключительно высокой производительностью или экономической ценностью добываемого или получаемого ресурса.

Новое освоение российских территорий должно быть экологичным с самого начала проектирования. Превращение своей территории во всемирную помойку, даже за деньги иностранных экспортеров отходов, не отвечает национальным интересам России. Низкие экологические стандарты неминуемо ведут к снижению общего технологического и организационного уровня производства, утрате конкурентоспособности и тормозят социальный прогресс. Стандарты устойчивого развития должны быть заложены в основу национальных планов.

Ни Маркс, ни Кейнс так толком и не объяснили, почему в момент кризиса именно государство должно становиться локомотивом экономики. Потому, что именно государство является предельным источником ликвидности в экономике. Единственный агент в экономике, который может продуцировать ликвидность вне связи с текущим состоянием его счетов, — это государство. Поэтому в период кризиса государство не должно уходить с рынка, а, напротив, за счет роста своего потребления стараться компенсировать выпадающий спрос.

Но тратить деньги можно по-разному: можно строить пирамиды, которые окупаются за тысячи лет, можно строить дороги, окупающиеся за десятки лет, можно вкладывать в образование и здравоохранение, дающие долгосрочное повышение качества жизни и качества экономики, можно просто раздавать бумажки, в надежде, что частный бизнес сам решит, где их сжечь. Вопрос качества государственных расходов, особенно в период кризиса, — это вопрос номер один антикризисной политики, да и государственной экономической политики вообще.

Рыночная демократия, как в свое время и диктатура пролетариата, свалилась на Россию неожиданно, застав врасплох ее правящий класс. Можно, конечно, надеяться, что «революционное творчество масс» в конечном счете, лет через двести, породит в России необходимые правовые, государственные и экономические механизмы развитого общества. Однако вряд ли у нее в запасе есть столько дефицитного исторического времени. С окончанием холодной войны международная конкуренция не угасла, а стала принимать все более жесткие формы. России необходимо сравняться с конкурентами по уровню общественной производительности труда, капитала и природных ресурсов и добиться этого в считанные годы. Это значит, что новая система государственного и экономического устройства должна быть сконструирована подобно тому, как это было сделано в послевоенной Японии, а затем во Франции и в других странах.

Отсутствие или неприятие правящими кругами действенной стратегии государственного и экономического строительства обходится очень дорого. В 1980-х годах нами была разработана концепция перестройки как реконструкции советской экономической системы[36]. На основе анализа эволюции экономики СССР был сделал вывод о том, что она уже в значительной степени маркетизирована. Централизованный контроль постепенно переродился в гигантскую «фондовую биржу» Госплана и «товарную биржу» Госснаба, в которых отраслевыми министерствами-протокорпорациями совершались хотя и не денежные, но все же вполне реальные сделки с материальными и иными экономическими ресурсами. Если бы к тому времени успел сформироваться политически сильный центр, было бы возможно завершить этот эволюционный процесс всего лишь несколькими «хирургическими надрезами», монетаризировав процесс обмена между государственными корпорациями и разрешив свободное образование частных компаний. В своих статьях того времени мы предупреждали, что потеря контроля над процессом «разгосударствления» неминуемо приведет к расцвету гангстеризма в стиле «банановых республик». К сожалению, сбылись самые пессимистические прогнозы.

Единственной группой, которая тогда прислушалась к нашим и другим аналогичным рекомендациям, было руководство Мингазпрома. Советская протокорпорация организационно оформилась в виде РАО Газпром, на котором, как на единственном гвозде, сегодня держится все российское хозяйство. Другие министры и члены союзной комиссии по экономической реформе, которым мы старались объяснить преимущества целенаправленной экономической политики в сравнении с «либеральными» импровизациями, отказались следовать очевидному примеру газовиков. В результате у России только один Газпром, а не сто, не двести и не пятьсот богатых и активных госкорпораций. Призрак приватизации, бродивший тогда по России, оказался более привлекательным, чем стратегия, основанная на здравом экономическом смысле.

Необходимо вернуть российскому государству суверенное право выпуска национальной валюты. Почему эмиссия российского рубля определяется притоком нефтедолларов? Если российское правительство не знает, как самостоятельно отрегулировать денежное обращение, лучше бы взять на работу отставного западного центрального банкира, чем постоянно следовать в кильватере чужой политики. Денег в экономике должно быть не много и не мало, а столько, сколько требуется экономике и государству. Нужно смело финансировать экономические программы национальной значимости. Чтобы кредитная эмиссия не приводила к росту инфляции, выполнение экономических программ должно вести к росту национального дохода. Деньги должны эмитироваться, кредиты выдаваться, люди должны иметь возможность расплачиваться за товары и услуги.

Следует гибко сочетать политику поддержки с политикой развития.

Политика поддержки действующих производителей должна заключаться в обеспечении адекватных денежных ресурсов для обслуживания их существующего оборота. Этим Минфин и Центробанк занимаются.

Политика развития являет собой предоставление дешевых долгосрочных государственных кредитов для обновления экономической инфраструктуры и создания нового производства. А этого мы делать не умеем.

Выпуск государственных платежных обязательств сегодня остался единственным доступным для правительства методом стимулирования и финансирования давно назревшей тотальной модернизации российской экономики. Предоставляя средства, государство должно предъявлять высокие требования к организационно-техническому уровню выпускаемой продукции и создаваемых объектов. Иначе будет происходить только физическое, но не технологическое обновление индустриальной базы. Критерием предоставления кредитов развития должны служить технический уровень и международная конкурентоспособность проектов — не только в отношении экспортных проектов, но и в отношении внутреннего рынка. Оценить степень конкурентоспособности проектов не так сложно — для этого существует экспертиза.

Путем хорошо спланированной кредитной эмиссии государство может создать новый высокоэффективный госсектор, новые современные госкорпорации, которые затем можно будет поэтапно приватизировать за счет привлечения свободных Денежных средств населения. Сегодня уже всем должно быть ясно, что утверждения о якобы принципиально меньшей эффективности государственных корпораций по сравнению с частными не более чем демагогия. Компании, имеющие значительную государственную долю и координирующие свою деятельность с государством на протяжении всех перестроечных лет, лучше управлялись, меньше обворовывались и оказались намного более надежными для вкладчиков и клиентов. Газпром, Сбербанк, областные и муниципальные предприятия оказались теми слонами, на спинах которых сегодня стоит российская экономика. России нужно иметь больше таких «слонов» и, желательно, лучшего качества.

Вопреки либеральной пропаганде, российскому частному бизнесу необходимо сильное государство. Частного предпринимателя нужно защищать и поддерживать. Существует миф об особой прибыльности частного бизнеса. Однако Рокфеллеры получаются далеко не из всех, нормальный частный предприниматель — это человек, который работает на обеспечение общества нужными этому обществу товарами и услугами, вкладывая в бизнес собственные деньги и эксплуатируя самого себя, а часто и свою семью. Экономические преимущества крупных предприятий не могут быть реализованы без инициативы и самоэксплуатации многочисленных частных предпринимателей. Во всех развитых экономиках частный сектор поддерживается государством за счет налоговых льгот, специальных программ помощи, бесплатных консультаций и обмена опытом и т. д. Это тем более актуально для России.

Технологическую пропасть, отделяющую Россию от развитых рыночных демократий, невозможно преодолеть серией мелких «прыжков». Нужна колоссальная концентрация ресурсов, которая позволит радикально модернизировать государственные и экономические структуры, привести их в соответствие с уровнем международных конкурентов.

Чтобы ныне живущее поколение действительно увидело результаты реформ, нужен «большой скачок». Как его спланировать?

Не только правящий класс, но и экономическая наука России оказались неготовыми ни к перестройке, ни к постперестроечному кризису. Чтобы спланировать и скоординировать структурный маневр, равного которому не знала российская история, должны быть сформированы совершенно новые высокопрофессиональные экономические учреждения мирового класса с участием наиболее подготовленных представителей российской и международной экономической мысли, обладающих опытом разработки крупных экономических программ.

Мировой финансовый кризис подтвердил всемирную зависимость от состояния экономики одной-единственной страны — Соединенных Штатов Америки. Мировой экономический рост сегодня определяется тем направлением, куда идет Америка — именно здесь сосредоточены головные офисы и мозговые центры тех компаний, которые безлично и абстрактно называют «инновационной экономикой». Именно там расположен главный мировой эмиссионный центр. Именно там планируется будущее мировой экономики. Мы рассмотрели процесс эволюции посткапиталистического общества, который неминуемо приводит к возникновению единого мирового центра планирования — «однополярного мира». «Конец истории»[37] при этом не наступает, продолжение истории ведет к отрицанию отрицания — к многополярности, децентрализации глобального планирования. В конечном счете, центрами планирования станут децентрализованные субъекты — компания, община, индивидуум. Возникнет общество, где свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех[38].

В переходный период от однополярности к децентрализованному глобальному планированию мир увидит ренессанс экономического национализма — усиливающееся стремление сохранить экономический суверенитет и культурную уникальность, идентичность в эпоху однополярности. Поиски шаткого равновесия между экономическим национализмом и глобальной экономической оптимизацией определят содержание мирового экономического развития в XXI веке.

С конца 1980-х годов социализм и планирование подверглись жестокой вирулентной атаке. Российские экономисты заразились идеологическими штаммами, выращенными противниками СССР в холодной войне. Утверждение Е. Гайдара «социализм представляет собой крупнейшую аномалию в современном социально-экономическом процессе»[39] представляет собой кальку с известной формулы Рональда Рейгана «коммунизм — это не экономическая и не политическая система, это форма безумия, это аберрация»[40]. Остается только пожалеть бывших противников СССР, ведь им пришлось пожертвовать триллионами долларов, колониальными империями, миллионами солдат для борьбы со всего лишь «аномалией», всего лишь «формой безумия», а не с равной им по силе и однотипной системой.

Не отрицая права личности и юридического лица планировать, рыночный фундаментализм отрицает аналогичное право государства — право планировать, право управлять своим будущим. Ибо планирование есть ничто иное, как принятие решений в настоящем на основе представлений о будущем. Эти представления неизбежно содержат ошибки, так как будущее не детерминировано и не определяется одними лишь статистическими трендами. В нем содержится элемент непредсказуемой неопределенности, который может свести на нет любые предпроектные или предплановые проработки.

Факт саморазрушения советской плановой системы не означает, что она была неэффективной в начале своего существования. Советская система была построена как одноразовая империя, в ней не существовало механизма амортизации и модернизации, она вела себя как классическая монополия, прошедшая все стали развития — от бурного экспоненциального роста к застою и банкротству. Потерпел крах не социализм, а монополия, в которую превратилась одна отдельно взятая страна.

В 1930-х годах, когда по обе стороны Атлантики создавались системы централизованного планирования, идея всеобъемлющего экономического контроля носилась в воздухе. Мир тогда еще находился во власти ньютонианских представлений о детерминированности будущего. Не только В. Молотов и Л. Каганович, но и Генри Форд грезил «абсолютно самодостаточной промышленной империей… он создал первую в мире многоуровневую вертикально интегрированную компанию»[41]. Но в дальнейшем, в результате конкурентной борьбы, Форд вынес урок — ни одна фирма, какой бы огромной она ни была, не может быть самодостаточной. Советское руководство такого урока из своего противоречивого опыта не вынесло. Советское планирование до самого своего конца оставалось внутрифирменным — вся экономика представляла собой огромное предприятие с советом директоров в лице ЦК КПСС и правлением в лице его Политбюро.

Анализируя структуру советской экономики в 1980-х годах, мы пришли к выводу, что «единство прав и обязанностей по отношению к обществу, единство „экономической воли" не может не рассматриваться как неотъемлемый признак предприятия. В советской экономической литературе права предприятия традиционно сводятся к управлению производственными процессами, а ответственность — к выполнению плановых заданий. Однако увеличение хозяйственной самостоятельности предприятий предполагает расширение их прав и обязанностей. Было бы полезно оценить, существует ли, а если да, то что является высшей формой реализации данного процесса. По нашему мнению, основной тенденцией развития хозяйственной самостоятельности является превращение социалистического предприятия в хозяйственную организацию, которая несет ответственность за результаты своей деятельности в прошлом, обладает правом распоряжаться своими экономическими ресурсами и распределять их между настоящими и будущими потребностями, т. е. располагает свободой планирования»[42].

Но приобретение предприятием свободы планирования не означает необходимости отказа от национального планирования. Планирующий агент, будь то индивидуум или частное предприятие, основывает свои сегодняшние решения на своем представлении о будущем, которое у него сформировалось по тем или иным причинам. Ресурсов для воздействия на окружающую его экономическую среду у него, как правило, недостаточно. Единственным доступным и рациональным способом страхования риска, возникающего из неопределенности экономического будущего, является для него накопление резервов. Отказ от планирования в России порождает дорогостоящие новообразования вроде Стабилизационного фонда. Неспособность создавать динамические резервы и управлять ими ведет к попыткам создавать резервы статические, при том полностью зависящие от стратегических планов и экономической политики других стран. Неопределенность будущего превращается в экономическое обременение.

Степень контроля над экономической средой возрастает с ростом размеров предприятия относительно того рынка, на котором оно работает. Таким образом, относительная величина резервов, необходимых для компенсации неопределенности, снижается по мере роста предприятия. Вместе с экономией на масштабах производства это становится конкурентным преимуществом крупных предприятий по сравнению с мелкими. Отсюда вытекает, что свободный рынок является абстракцией, практически бесполезной для описания реальных экономических процессов. Рост предприятий по сравнению с емкостью рынка дает им конкурентные преимущества, разрушающие свободную конкуренцию. Немгновенность реакции на изменения окружающей среды, неопределенность будущего и ошибки в его интерпретации убивают абстрактную идиллию свободного рынка. Для современных рынков характерна олигополия, а не свободная конкуренция.

Важно отметить, что сохранение олигопольной конкуренции обеспечивает экономике достаточный уровень адаптации к будущему, которого лишены монополии. Качественный переход от монополии к конкуренции происходит при возникновении на каждом рынке по крайней мере двух конкурирующих организаций, планирующих агентов.

Дальнейшее увеличение количества конкурирующих агентов не приводит к качественным сдвигам в характере развития данного конкретного рынка. Для обеспечения немонопольного развития компьютерных операционных систем, например, достаточно появления системы «Линукс» рядом с лидером отрасли Майкрософт. Для развития мировой авиационной промышленности достаточно существования корпорации «Аэробус» наряду с Боингом и т. д. Для мировой экономики в целом необходимо выживание хотя бы одного альтернативного центра планирования помимо американского. Pax Americana— это дорога в никуда, в то будущее, которое уже стало прошлым для Советского Союза.

Обобществление и централизация общественного капитала приводят к усреднению рисков и снижению ожидаемого Уровня риска для каждого из планирующих агентов. Развитие у государства функции планирования снижает экономический Риск еще сильнее, поскольку помимо риска чисто экономического государство снижает риск политический.

Г. Б. Клейнер указывает, что «поскольку на предприятии работают люди — социальные агенты, осуществляющие не только производственные действия… предприятие может рассматриваться и как часть социальной сферы»[43]. Понятно, что компании погружены в социальную среду, параметрами которой являются жизненные ожидания населения, его потребительские предпочтения, представления о вредности и полезности потребляемой продукции, политические пристрастия, образовательный уровень и т. д. Влиять на эти важнейшие параметры не может отдельное предприятие, но может государство. Иногда для достижения социальных целей государство идет на уничтожение преуспевающих отраслей (см., например, борьбу США с табакокурением). Поэтому если государство отказывается от выполнения своей планирующей функции, то общий уровень неопределенности в экономике возрастает, растут политический, технический, экологический и в конечном счете коммерческий и инвестиционный риски. В результате страны с дефицитом планирования становятся финансовыми донорами стран с эффективно планируемой экономикой.

Проблема оттока капитала из развивающихся, т. е. недосоциалистических, экономик не только и не столько в «неблагоприятности институциональных режимов»[44], сколько в оценке планирующими агентами, включая отдельных индивидов, уровня риска в той или иной стране. Можно организовать самый «благоприятный» для иностранных корпораций институциональный режим, но они, тем не менее, будут предпочитать более упорядоченный и лучше планируемый экономический режим собственных стран базирования. В октябре 2008 года, когда финансовый кризис во многих странах достиг своего пика, чистый приток капитала в экономику США составил более 286 миллиардов долларов. В сентябре приток составил 142,6 миллиарда долларов, в августе — 17,1 миллиарда долларов, в то время как в июле произошел отток в 25 миллиардов долларов[45]. Объяснить этот факт преимуществами американского «рынка институциональных режимов» невозможно. Зато легко можно объяснить мощью американской системы государственного планирования.

Разрушение советской системы планирования не приблизило нас к Западу организационно, а, наоборот, увеличило разрыв. «Чикагские мальчики» Ельцина спешно внедряли самые мучительные части своей программы: значительное сокращение бюджета… и дальнейшее осуществление приватизации в самые быстрые сроки — стандартные меры, которые немедленно порождают массовую нищету»[46]. Множество людей с высшим образованием было деклассированно, они потеряли свою профессиональную компетенцию, многие покинули страну. Вряд ли это можно считать большим достижением «экономического прогресса». Большинство российских предприятий потребительского сектора потеряли свои рынки и были приобретены иностранными компаниями или поглощены иностранными сетями. Правительство России связывало большие надежды с топливно-энергетическими корпорациями, даже делало попытки позиционировать страну как «энергетическую сверхдержаву», однако драматическое падение их капитализации, потеря экспортных доходов и огромный накопленный долг ставят в повестку дня не «сверхдержавную экспансию» российских сырьевых гигантов, а их выживание.

Даже в момент максимального роста сырьевых цен российские компании были сильно недокапитализированы по сравнению с зарубежными аналогами. По мнению западных наблюдателей, «единственное разумное объяснение заключается в том, что рынок готов к тому, что российские нефтяные компании будут систематически грабиться инсайдерами»[47]. С нашей точки зрения, есть по крайней мере еще одно «единственное разумное объяснение» — отсутствие у российских сырьевых компаний тех рычагов влияния на мировую энергетическую ситуацию, которые есть у их американских и англо-голландских аналогов, давно уже превратившихся в своеобразные частные «главки» и «производственные объединения» при министерствах энергетики своих стран. Поэтому при прочих равных условиях оценка рисков их будущего всегда будет превышать оценку риска их конкурентов и, соответственно, они будут проигрывать в капитализации.

Неожиданным критиком рыночного фундаментализма оказался один из его адептов — Джордж Сорос. Он пишет: «Рыночный фундаментализм берет корни в теории совершенной конкуренции, первоначально предложенной Адамом Смитом и развитой классическими экономистами. В послевоенный период он получил мощную поддержку в результате неудач коммунизма, социализма и других форм государственного вмешательства. Эти стимулы, однако, базируются на ложных предпосылках. Факт, что государственное вмешательство всегда неудачно, не делает рынок совершенным… Финансовые рынки… будучи предоставлены сами себе… ведут к экстремальной эйфории и такому же экстремальному разочарованию»[48].

Российский капитализм также оказался предоставлен сам себе и достиг экстремальной эйфории — «Баунти — райское наслаждение», а сейчас стремительно соскальзывает к экстремальному разочарованию. Поскольку у нас все модные западные теории внедряются с опозданием и с огромным энтузиазмом, то можно ожидать, что общественно-политический маятник при обратном движении от Егора Гайдара к Лазарю Кагановичу может передавить то позитивное, что было реально сделано миллионами наших соотечественников за последние 10–20 лет. Максимального экономического успеха добиваются системы, способные сочетать преимущества различных формаций, не вытесняя, а интегрируя их друг в друга. Поэтому в интересах России удержаться как от прорыночного, так и от антирыночного фанатизма и суметь проплыть между Сциллой экономической анархии и Харибдой милицейского госкапитализма. Но для этого одного энтузиазма и заучивания правильных заклинаний недостаточно.

России снова, как и двадцать, и девяносто лет назад, угрожают идеологический экстремизм и максимализм: «Если вы действительно уверены, что капитализм пришел к нам на века, если вы твердо убеждены, что рабочее и левое движения заведомо не способны не только победить капитал, но и реформировать его в своих интересах, если, наконец, демократические свободы не имеют для нас самостоятельной ценности, а Россия воспринимается как страна, для которой просвещенный абсолютизм является пределом мечтаний, тогда, безусловно, есть все основания поддерживать Путина с его программой буржуазной модернизации и авторитарного порядка… Тем, кто рассуждает иначе, не остается иного пути, кроме борьбы»[49]Вот типичный российский экстремизм — кто не с нами, тот против нас. На самом деле «иной путь» есть всегда и совершенно не обязательно увязывать его с «борьбой». Поиск выхода из кризиса и путей перехода к Долгосрочному экономическому росту и развитию — в интересах подавляющего большинства населения России и его политического и экономического класса. Адепты «шоковой терапии» всегда настаивали на своей уникальной садистической способности прописывать обществу «непопулярные, но необходимые» «горькие лекарства». Однако в демократическом обществе непопулярные меры не могут осуществляться. Для эффективного экономического роста необходим широкий национальный консенсус по вопросам экономической политики. Она обязана быть популистской, поскольку должна быть понятной большинству населения и принятой этим большинством. Только при этом условии можно не только избежать социального конфликта, но и обеспечить широкое народное участие в период осуществления широкомасштабного структурного маневра.

Набросаем общие контуры такой экономической политики.

Необходимо преодолеть загипнотизированное глобализацией и международной конкурентоспособностью. Надо быть готовыми к тому, что значение внешней торговли в российской экономике на протяжении следующих десятилетий будет снижаться, а не расти. Такие идеи, как межконтинентальный транспортный транзит, предусматривающий ориентацию российской экономики на обслуживание чужих транспортных потоков, создание экспортных анклавов по снабжению других государств энергоресурсами, следует рассматривать как противоречащие национальным интересам России[50]. Создание экспортного производства не эквивалентно развитию экономики. Это в основном развитие чужой экономики. Главный источник спроса должен находиться внутри страны[51]. Не нужно решать «задачи адаптации российской промышленности к глобальному рынку»[52]. Нужно приблизить уровень организации и планирования российского рынка к уровню организации и планирования рынков стран-лидеров, а по возможности, и превзойти его. Тогда для российской промышленности исчезнет разница между своим и глобальным рынком — она будет равно конкурентоспособной как в собственной стране, так и за ее пределами.

Необходимо избавиться от посткоммунистического интернационализма, от патологического стремления «пострадать за человечество». Е. Гайдар считает, что «если мы не извлечем уроки из того, что произошло с нашей страной и другими империями в XX в., то можем стать угрозой миру. Это самое страшное, что может случиться с Россией»[53]. На наш взгляд, самое страшное, что может случиться с Россией, — это то, что она перестанет быть Россией. Другие бывшие империи частично или полностью лишены экономического и политического суверенитета, всосаны в единую структуру, возглавляемую Америкой, и в значительной мере утратили свое политическое и культурное значение. При этом многие бывшие колонии этих империй до сих пор находятся в крайней нищете и культурно-политическом ничтожестве. Нам нужно приложить достаточные усилия для сохранения суверенитета своей страны и снижения уровня той реальной угрозы, которую представляет для нас окружающий мир, в том числе некоторые осколки бывшей Российской империи.

Нам нужно не удваивать экономику, а удесятерять ее.

Единственный для России реальный источник требующихся колоссальных инвестиций — государственная инвестиционная эмиссия. Некоторые эксперты уже отмечали необходимость постоянного увеличения эмиссии для обеспечения роста экономики[54]. Однако эмиссия ради эмиссии проблемы не решает: недостаточно просто эмитировать долгосрочные государственные обязательства, нужно еще и гарантировать, что в результате возникнет новая стоимость, достаточная для их покрытия в будущем. А это можно сделать только путем государственного планирования. «Проблема денежной эмиссии непосредственно связана с проблемой планирования. Деньги должны эмитироваться. Наивный испуг перед страшным словом «эмиссия» непонятен. Деньги — это долговые обязательства государства. Государство может и должно выпускать деньги для обеспечения экономических транзакций и для осуществления своей экономической политики. Гут и заключена главная проблема. Если нет экономической политики, тогда, действительно, эмиссия опасна и ведет к инфляции. И тогда она аналогична любому другому заимствованию. Если кредит используется для оплаты текущих расходов, «проедается», если нет разумного бизнес-плана, естественно, такой кредит опасен. Однако без кредита нет экономического развития»[55].

Итак, каким должен быть государственный план для оправдания пятитриллионных инвестиций в течение 10–15 лет?

Думается, что не таким, как «Концепция-2020», которая представляет собой список государственных пожеланий к будущему и не содержит никакого объяснения, каким образом и за счет каких организационных усилий и финансовых ресурсов эти пожелания будут выполнены. При этом совершенно непонятно, какое именно новое качество экономики и социума планируется получить. За ворохом цифр теряется суть. Авторы Концепции неявно предполагают, что в России существует некая законопослушная масса экономических субъектов и объектов, которые блуждают в стратегических потемках и только и ждут начальственного просвещения, чтобы, как лемминги, двинуться в сторону неминуемого прогресса.

Однако действительность совсем не такова. Организационный уровень российской экономики весьма низок. На протяжении пятнадцати лет после начала экономических реформ так и не появилось ни одной крупной новой компании, не основанной либо на советском наследии — как сырьевые и энергетические корпорации «Норникель», «Газпром», РАО «ЕЭС России», «Лукойл» и др., либо на прямом заимствовании западной технологии — операторы сотовой связи, сетевые ритейлеры, автодилеры. Экономический рост протекает хаотично, порождая тяжелые инфраструктурные и социальные проблемы. Поэтому первый вопрос при разработке любой государственной стратегии: кто и каким образом будет ее выполнять?

Представляется, что в экономике для этого должен быть выделен новый государственный сектор, т. е. та группа компаний, которые должны стать локомотивом в реализации государственной экономической политики. Движение в этом направлении уже началось. Государство смогло вернуть позиции в целом ряде крупных компаний, имеющих стратегическое значение.

Шоковую лихорадку 1990-х годов Россия перенесла только благодаря сохранению нескольких крупных государственных корпораций: за счет их ресурсов постепенно восстановилась и окрепла российская государственная машина. Газпром, РАО ЕЭС, Сбербанк, Роснефть и другие крупные компании смогли удержать целостность российской экономики и российского государства. В Канаде, где символом власти является британская корона, подобные госкомпании называются коронными корпорациями. В России символом государственной власти является Кремль, поэтому стратегические государственные предприятия можно называть кремлевскими корпорациями, что, на наш взгляд, точно отразит их значение для страны.

Главным объектом государственного планирования должны стать именно кремлевские корпорации. Стержнем инновационной политики государства должна стать программа перевооружения — гонку вооружений никто и не думает останавливать, а стержнем инвестиционной политики — программа развития национальной инфраструктуры. При этом государство в лице Кремля и правительства должно стать квалифицированным заказчиком и вырваться из-под контроля собственных подрядчиков. Не располагая ни видением технологического прогресса, ни достаточными интеллектуальными и материальными ресурсами, сегодня Минэкономразвития компилирует сводку пожеланий подрядчиков и выдает ее за национальную стратегию. Именно так работал Госплан на последней фазе своего существования, когда централизация планирования была утеряна и советская верхушка превратилась в заложницу требований министерств и союзных республик.

Национальный экономический заказ должен исходить только сверху и ориентировать подрядчиков в лице кремлевских корпораций на достижение высших мировых показателей. Затраты, связанные с необходимостью выполнять требования технического контроля со стороны Кремля, окупятся предсказуемостью экономической среды развития. Государственные гарантии закупок вооружения, например, дадут возможность привлекать и коммерческое финансирование к выполнению государственного заказа.

Следует помнить, что падение производства в 1990-х годах было результатом отказа от государственного заказа. В 1990 году, за два года до «электрошоковой терапии», мы спрогнозировали падение ВВП на 34–40 процентов в результате сворачивания государственных программ[56]. Так оно и вышло. Возврат к крупномасштабному федеральному госзаказу компенсирует потерю экспортных доходов и переместит основной источник спроса в экономике внутрь страны.

Нужен радикальный поворот нынешней государственной политики. Паническая боязнь инвестиционной эмиссии абсурдна. А как же другие живут, у которых нет нефтедолларов? Испугавшись в начале 1990-х призрака гиперинфляции, когда экономика была разрушена, экономическая бюрократия боится эмиссии сегодня, когда экономика в основном восстановлена. Это явный анахронизм. Сегодня нужно бояться не гиперинфляции, а остановки экономического роста. Гиперинфляции не будет, если использовать огромные запасы ликвидности для предоставления гарантий компаниям, рост предложения которых легко поглотит «лишние» деньги.

Капитализация американского фондового рынка до недавнего времени превышала немалый объем американского ВВП (около 14 000 000 000 000 долларов). Капитализация российского фондового рынка в шесть (!) раз ниже ВВП, а если учесть теневой оборот, то примерно в десять. Восстановительная стоимость российской инфраструктуры примерно в восемь раз больше номинального ВВП и в пятьдесят раз превышает всю капитализацию фондового рынка. Удвоение и даже утроение ВВП нас не спасет.

Предположим, мы удвоили ВВП. И даже удвоили при этом уровень жизни. Средний гражданин стал получать не 500 долларов на руки, а целых 1000. Ждать новой квартиры придется не 80 лет, как сейчас, а всего 40. Копить на новый автомобиль не 10 лет, а 5. Это, конечно, великое достижение, но проблему не решает. Проблема останется. Отставание от развитого мира по уровню жизни не сократится.

Когда наши правительства выравнивали цены с мировыми и делали рубль конвертируемым, они одновременно уничтожили шанс модернизироваться за дешевые внутренние деньги. Параллельно возросли все издержки в стране. Обманчивая дешевизна советских активов превратилась в абсурдную дороговизну капитала в постсоветской России. Советскую жилплощадь можно было приватизировать бесплатно или за небольшую взятку. В подобном механизме приватизации заключена и суть феномена сверхбыстрых российских миллиардеров. Ни о каком первоначальном накоплении капитала даже и речи не могло быть. Имело место стремительное расхватывание, рассовывание по карманам капитала, первоначально накопленного товарищами капиталистами Сталиным, Молотовым и Кагановичем со всеми присущими этому эксцессами. Наши Карнеги и Рокфеллеры назывались сталинскими наркомами.

Теперь посмотрим, что из этого механизма реформ получилось. Квартиру вы приватизировали, но доходы не изменились. Ваших небольших денег хватит, чтобы оплачивать коммунальные услуги, которые не были приватизированы и которые до сих пор достаются дешевле, чем на Западе. Но заменить квартиру на новую, такую же, вы уже не сможете, так как за это время цены подросли и новая квартира теперь стоит столько же, сколько везде в мире, и даже дороже. Стало быть, платить за новое приходится по мировым ценам.

Точно такая же картина наблюдается в промышленной экономике. Денег Менатепа и бюджетных ссуд хватило, чтобы оплатить расходы по приватизации ЮКОСа. Но всей раздутой после этого капитализации даже близко не хватает на реновацию старой производственной базы. Хватало только на поддержание старой системы в сравнительно работоспособном состоянии. Чтобы заменить старые российские нефтяные скважины, трубопроводы и НПЗ на новые, понадобится вложить не менее 100 миллиардов долларов. Реновация электроэнергетической системы обойдется еще дороже — в 300–500 миллиардов. Газопроводных сетей и газовых месторождений — примерно столько же. Но дороже всего обойдется замена жилищного фонда страны — до 3 000 000 000 000 долларов придется выложить, чтобы дать каждому из почти 60 миллионов домохозяйств хотя бы по 100 квадратных метров новенькой, пахнущей свежей штукатуркой жилой площади. Надеяться на то, что «частная инициатива» или «свободный рынок» выложат или изыщут столь грандиозные суммы, может только полный фантазер.

Настойчивое стремление российских олигархов продать бизнес «стратегическим партнерам» объясняется еще и тем, что они понимают ограниченность своих ресурсов и их явную недостаточность для серьезного обновления производственной базы.

Нынешние собственники — не более чем эксплуатирующие компании, и денег ни на что большее, чем снятие последних пенок с детищ коллективизации и индустриализации (т. е., первоначального накопления капитала), у них нет. Российская экономика непроизводительна как каменистая пустыня. Наличие некоторых редких стогов на неприветливых просторах этой пустыни не свидетельствует о ее плодородии. Можно долго рыться в тощих стогах, пересчитывая каждую соломинку, но соломы от этого больше не станет.

Уникальная операция Анатолия Чубайса по приватизации российской электроэнергетики оборачивается растущим количеством отказов новых собственников генерирующих компаний от инвестиционных обязательств и их попытками вновь объединиться в более крупные образования, более способные профинансировать свою деятельность.

Надежды на иностранные инфраструктурные капиталовложения, как и на приватизацию, тоже не оправдываются, так как первой жертвой иностранных инвесторов становится внутренний российский рынок. Он не обеспечивает рентабельности и экономической осмысленности новых вложений в инфраструктуру. Поэтому таких вложений и не будет. Классический пример — сахалинские проекты, которые гонят сырье на иностранные рынки без заезда на собственную территорию.

В результате успешного внедрения монетаризма и либерализма Россия добилась утраты суверенного контроля над денежным обращением и катастрофического сужения своих инвестиционных возможностей.

В мире больше сотни рыночных экономик, которые никак не могут выбраться из крайней нищеты. Очень много таких кандидатов на «догоняющее развитие» в Африке. Рынок существовал еще во времена Навуходоносора и почему-то не обеспечил тогда всеобщего благоденствия. Рыночная экономика — это полезный инструмент, но не более. Это не машина роста. Рынок дает стимулы для быстрого распространения достижений цивилизации, но процесс возникновения этих достижений находится за пределами действия рынка. «Шкурный интерес» не более чем смазка. Перводвигатель находится в другом месте.

Нынешнее богатство Запада не является следствием «рынка» или «демократии». Оно создано двумя периодами сверхусилий — периода соревнования двух кандидатов в сверхдержавы — СССР и Германии — перед Второй мировой войной и гонкой вооружений между двумя сверхдержавами — СССР и США — после горячей мировой войны.

Единственная инновационная сила, которая сегодня тащит за собой весь мир, — это милитаризированная пентагонизированная до предела американская экономика. То, что у нас считают европейскими ценностями и европейским образом жизни, в 99 процентах случаев придумано, изготовлено или позаимствовано в Америке. Глобальным источником достижений, которые потом растаскиваются по всему миру миллионами коммивояжеров, являются американские военные программы, полностью финансируемые американским государством на абсолютно нерыночной основе.

Уничтожив собственный суверенный источник эмиссии, Россия оказалась накрепко привязана к чужим источникам ликвидности. Весь экономический рост после краха 1991–1992 годов обусловлен заменой рубля в качестве инвестиционного платежного средства на доллар. Интрузия доллара, а не эмиссия рубля является в современной России главным инвестиционным фактором. Поскольку использование доллара не является для российского государства бесплатным, как это было бы в случае инвестиционной эмиссии рубля, то долларовые инвестиции сопровождаются высокими транзакционными издержками в виде внешней задолженности и «убегающих» капиталов.

Обломки и недострой гигантской социалистической экономики в период приватизации действительно почти ничего не стоили, хотя в их создание были вложены огромные экономические ресурсы. Приватизаторы гораздо меньшим вложением капитала восстановили экономический оборот и тем самым восстановили ценность социалистической части. В кризисной обстановке правительство Б. Ельцина согласилось на заведомо бессмысленные условия приватизации, чем и не преминули воспользоваться приватизаторы. Ситуация действительно абсурдна — представьте, что у вас во дворе стоит ржавый «роллс-ройс» не на ходу. Приходит механик, чистит машину, меняет запчасти, запускает и покидает вас навсегда, забрав «ройс» в оплату своих услуг. Вы после этого бегаете за ним, мешаете ему ездить, требуя с него хоть шерсти клок.

В политическом урегулировании проблемы приватизации 1990-х годов сегодня сосуществуют два основных подхода:

— приватизировали как смогли, по тем правилам, которые существовали, и теперь ничего сделать нельзя;

— налогами и поборами выжмем свое и восстановим справедливость.

Реальные противоречия приватизации следующие.

Противоречие 1. Основой долгосрочной легитимности сделок является не бумажка, которая фиксирует формальное согласие сторон на момент сделки, а существующее в обществе понимание справедливости. Поясним примером. Десять — пятнадцать лет назад деятельность, подобная махинациям менеджеров «Энрона», была в порядке вещей и не считалась несправедливой. Потом понимание в обществе и американском правящем классе изменилось, и успешные ранее дельцы очутились за решеткой. То же самое происходит и в нашем случае. Приватизаторам декларируемая собственность по настоящему-то и не принадлежит. По справедливости это не их. Не они строили западносибирские нефтепромыслы, не они за них платили. Платили все, весь народ недополучал деньги и ресурсы, которые шли на «великие стройки коммунизма». Поэтому всегда будет сохраняться возможность восстановления в своих правах истинного собственника, создавшего эти экономические ресурсы и активы и полностью расплатившегося за них, а именно народа России.

Противоречие 2. В начале 1990-х соцсобственность действительно «валялась на боку» и приватизаторы действительно вложили много сил и средств в реанимацию экономики. Их вклад значителен, и экспроприация породит новую волну несправедливости, на этот раз к приватизаторам. Даже ожидание экспроприации ведет к тяжелым экономическим последствиям. Уже несколько лет идет ползучая экспроприация частного бизнеса бюрократическими структурами разных уровней. Динамика создания новых предприятий в России затухает.

Можно спрогнозировать, когда наступит момент новой экспроприации. Первая же попытка передать приватизированные активы по наследству приведет, скорее всего, к полной или частичной экспроприации. С конкретными ныне действующими олигархами все как-то уже смирились, их возникновение было аберрацией кризиса, но отдать все их отпрыскам вряд ли получится. Даже их собственные менеджеры с этим не смирятся, что же говорить о населении в целом и о государстве?

Покупка футбольных клубов, недвижимости, ресторанов за границей российской экономической элитой отражает ее предчувствие будущего холодка в животе, когда за ними или за их детьми придут. Они заранее заводят себе пенсионные и наследственные фонды, которые они и их дети смогут использовать, когда российское достояние окажется для них недосягаемым.

Нынешняя политическая дискуссия по вопросу последствий приватизации зашла в тупик именно потому, что разрешить объективно существующие противоречия приватизационных сделок в рамках двух ныне доминирующих подходов невозможно. В обоих случаях жертвой оказывается справедливость.

Конструктивная политическая задача заключается в том, чтобы не потерять очевидный управленческий талант приватизаторов и в то же время пристегнуть к их колеснице успеха все остальное население страны.

Это можно сделать следующим образом.

1. Понизить долю приватизаторов в приватизированных постсоветских компаниях до приемлемого уровня не путем изъятия их капиталов, а путем многократного наращивания капитализации управляемых ими компаний.

2. Крупные стратегически значимые приватизированные компании должны быть объявлены национальными производителями и должны получить реальную организационную и финансовую поддержку от государства.

Каждая из этих компаний, в чем убеждает пример «ЮКОСа» и РАО «ЕЭС России», является инфраструктурным столпом российской экономики, и их влияние распространяется на всех — от малых до крупных игроков. Их быстрый рост приведет к гигантскому росту всей экономики. Им есть куда расти. России катастрофически не хватает дорог, автозаправок, сетей газификации, электростанций, ЛЭП, трубопроводов и т. д., список безграничен.

Поддержка государства привлечет всех остальных инвесторов — от международных инвестиционных фондов до суперликвидных фондов, ныне спрятанных под подушкой.

Нынешние управляющие группы смогут сохранить контроль при выполнении некоторых не очень обременительных условий, например согласии не повышать свою долю в акционерном капитале без согласования с правительством, согласии не продавать свои акции на свободном Рынке в течение заранее определенного времени.

В процессе рекапитализации приватизированных компаний правительство сможет расплатиться с населением, распространив новые именные приватизационные ваучеры, к которым у людей, наученных горьким первым опытом, будет уже совершенно другое отношение. Они смогут получать реальные доходы на реальные ценные бумаги. При этом исчезнет антагонизм с крупными собственниками.

В том же новом выпуске можно будет учесть потерянные сберегательные вклады и расплатиться с людьми не похоронными деньгами, а через приватизационные ваучеры, самыми реальными, сегодняшними.

Травма приватизации соцсобственности объективна. Она не излечится сама собой, сколько бы времени ни истекло с ее момента. Не это, так следующее поколение будет продолжать решать приватизационные проблемы 1990-х годов. Без урегулирования проблемы приватизации будет всегда сохраняться риск приватизации в отношении национальных капиталовложений. Они не будут политически поддержаны населением, так как будет возникать естественный вопрос: а зачем мне напрягаться, когда кто-нибудь когда-нибудь это все равно украдет? Необходим механизм вовлечения широких масс населения в национальное инвестирование с самого его начала. Рост капитализации вновь создаваемых активов должен приводить к росту инвестиционных позиций граждан. Это может создать и принципиально новый подход к формированию пенсионных фондов. Вкладывая сегодня деньги в национальную инфраструктуру, государство может начать перекачивать вновь создаваемую стоимость в именные пенсионные счета граждан. Каждый станет совладельцем национального достояния.

Чтобы система инвестиционной эмиссии на основе национального планирования работала, необходима жесткая система выполнения государственных решений. Государственное финансирование в беспрецедентных масштабах потребует создания беспрецедентного механизма контроля.

«Вопреки мнению идеалистов от экономики, эффективная экономическая реформа невозможна без создания сильного государства. Создание высокопроизводительной экономикой гигантской собственности требует наличия гигантского государственного механизма обеспечения прав собственности и прав ее создателей. В дополнение к патриархальной «адамсмитовой» защите «имущих от неимущих» современные западные общества создали и развили гарантирующую их стабильность мощную систему защиты неимущих от имущих, которой так не хватает России»[57].

Нынешняя российская «вертикаль власти» должна быть доведена сверху донизу. Сейчас под вертикалью понимают только восстановление вассальной подчиненности региональных руководителей Кремлю. Должна быть создана система федеральных органов, пронизывающая весь государственный механизм сверху донизу. Федеральная ответственность должна не перекладываться на нижестоящие органы власти, а реализовываться территориальными представительствами федеральных органов. Ответственность при этом не дублируется и не делегируется, а взаимодополняется.

Взаимодополнение ответственности и взаимопроникновение государственных органов гарантируют реализацию федеральной политики на местах и взаимный контроль госучреждений различных уровней. Отсутствие федерального контроля на местах привело к возникновению болотистой атмосферы застарелой коррупции и разрушению единого национального рынка.

Затраты на создание мощной федеральной системы контроля, федеральной полиции, главной целью которой станет контроль над выполнением федеральных решений, сторицей окупятся за счет синергического эффекта централизованной национальной экономической политики. Понятно, что это потребует создания нового класса государственных служащих, новой номенклатуры.

Разрушение национальных систем планирования в странах бывшего Восточного блока, в Азии, в Латинской Америке под натиском рыночного либерализма, политически и экономически спонсированного Америкой, потребовало значительной организационной подготовки. Были переписаны законы десятков стран, значительно усложнились системы регистрации собственности, банковские и бухгалтерские процедуры. С ростом статической, законотворческой составляющей управления экономикой происходили редукция, упрощение динамической функции государства, сведение госуправления к манипулированию набором макроэкономических показателей, якобы обеспечивающему необходимый и достаточный уровень государственного вмешательства в экономику.

Мировой финансовый кризис убедительно показывает, что только повышением и понижением учетных ставок и налогов и другими «рыночными методами воздействия на экономику» обойтись невозможно. Демократические общества требуют защиты экономических прав граждан, в том числе национализации важнейших отраслей, их прямой поддержки, создания рабочих мест государством и т. д. От идеологической чистоты «либерального капитализма» в течение считанных недель ничего не осталось. Германия, США, Китай, Бразилия переходят на «ручное управление» экономикой, не полагаясь на «невидимую руку» рынка.

Развитие плановой функции государства не предполагает уничтожения «хозяйственной самостоятельности» частного бизнеса. Организация национальной системы планирования не означает возврата к временам продовольственных карточек. Напротив, частный бизнес может успешно развиваться только в условиях планирующего государства, частично снимающего неприемлемый инвестиционный риск с отдельных компаний.

Наличие сильной государственной экономической политики и национального планирования не противоречит целям развития национального бизнеса. Наоборот, именно в результате отсутствия государственного планирования экономическая реформа в России протекала с огромными издержками — человеческими, финансовыми и материальными. Валовой национальный продукт России с 1991 по 1998 год сократился на 35 процентов[58]. Согласно исследованиям, проведенным в Великобритании, количество прямых жертв массовой приватизации, приведшей к безработице и развалу социальных институтов в бывших странах Восточного блока, составило не менее 1 миллиона человек[59].

Положительные изменения в экономической динамике, наступившие после 1999 года, в значительной мере определялись восстановлением уровня эмиссии денег в экономику, резко сократившейся в начале и середине 1990-х годов в результате «шоковой терапии» и жесткой бюджетной политики. Однако эмиссия осуществлялась путем покупки валюты у экспортеров энергоресурсов и сырья и оказалась привязана к уровню валютных поступлений. Падение цен на энергоресурсы в 2008 году привело к обрушению этого хрупкого механизма и возобновлению падения уровня общественного производства. Таким образом, отсутствие национального планирования и национальной политики долгосрочного эмиссионного финансирования создает колоссальный инвестиционный риск для частного бизнеса. Для банков и этот риск компенсируется более высоким уровнем процентных ставок в России, чем на Западе, а для бизнеса до 2008 года компенсировался значительно более высокой прибыльностью российских операций[60].

Казалось бы, в условиях сравнительно высокой прибыльности ведения бизнеса Россия должна была бы стать Меккой мирового инвестиционного капитала. Однако в отсутствие национального территориального планирования и эффективной антимонопольной политики возможность снижения риска путем повышения прибыли есть только у уже сложившихся крупных и сверхкрупных компаний. В результате происходит вымывание общественного капитала из мелкого и среднего бизнеса, мелких и средних населенных пунктов и возникновение инвестиционных пузырей в отраслевом разрезе — в горстке «голубых фишек» и в территориальном — Москве, в особенности в московской недвижимости. Все это затрудняет доступ нового капитала в экономику страны.

Как отмечают многие зарубежные исследователи российской экономики, приспособиться к радикальным экономическим изменениям 1990—2000-х годов было бы легче, «если бы существовала развитая инфраструктура рынка, которая могла бы смягчить падение»[61]. Другими словами, если бы государство озаботилось созданием более развитой экономической инфраструктуры, прежде чем нырять во все тяжкие «шоковой терапии», экономика и общество не понесли бы таких тяжелых потерь. Но тогда это была бы не постсоветская Россия, а какое-то иное гипотетическое государство с развитой плановой функцией. Необходимо сделать выводы из предшествующих кризисных ситуаций и вложить значительные средства в разработку и реализацию государственной экономической политики и, особенно, в создание системы национального планирования, включая контроль над реализацией государственных планов.

Важнейшим вопросом национального планирования являются создание и поддержание оптимального уровня резервов, необходимого и достаточного для удержания динамической стабильности экономики. Качество резервов играет огромную роль. Накопление сверхоптимальных статических резервов угрожает динамической стабильности. Так, в советский период накопление огромных материальных стратегических запасов и экспоненциальное расширение политической «буферной зоны», также являвшееся одной из форм накопления статических резервов, привели к росту динамической неопределенности из-за неконтролируемого роста расходов на поддержание статического резерва, недоинвестированию и оголению огромных сегментов национального рынка и в конечном счете к коллапсу системы.

Американская система планирования построена в основном на создании и поддержании динамических резервов. Различие двух национальных систем можно продемонстрировать на разнице в подходе к сектору нефтегазоснабжения, являющемуся одним из ключевых и в той и в другой экономике.

Современная нефтегазовая промышленность зародилась практически одновременно в США и в бывшей Российской империи во второй половине XIX века. Так же, как и в США, фокус в развитии добычи здесь постепенно перемещался из одного региона в другой. В послевоенный период были разведаны и разработаны месторождения Поволжья и Западной Сибири. В США в этот же период осваивались месторождения Западного побережья, а затем Аляски и шельфа Мексиканского залива.

В отличие от Запада в Советском Союзе в основе системы находилась концепция полного использования производственных возможностей — отсутствие непроизводящих мощностей и безработицы. Отсутствовало то, что Янош Корнай назвал «жесткими бюджетными ограничениями»[62], тот «сверхрациональный» подход к развитию, не ограниченный «ненужными финансовыми осложнениями», привел к постоянному, ненасытному спросу на ресурсы и уничтожению динамических резервов в экономике. В результате и производители, и потребители были вынуждены накапливать собственные статические резервы, обслуживание которых требовало дополнительных затрат. Производственные мощности при этом эксплуатировались за гранью технически оптимальных режимов. Наиболее продуктивные и экономически эффективные гигантские месторождения выбывали из эксплуатации значительно быстрее их американских аналогов. Так, Ромашкинское месторождение было практически истощено за 30 лет, а Самотлор — всего за 20, в то время как фактический и расчетный срок эффективной коммерческой эксплуатации таких месторождений, как Западнотехасское и Прадо-Бэй на Аляске, составляет свыше 70 лет[63].

По доказанным запасам нефти Россия сейчас занимает седьмое место в мире, немного уступая Венесуэле. Если добавить запасы Казахстана, также в основном разведанные в советский период, то сумма приблизится к запасам Ирака и Ирана. В то же время, доказанные запасы нефти в США составляют всего 3,7 миллиардов тонн, что почти втрое ниже, чем в России. США ежегодно потребляют около 950 миллионов тонн жидкого топлива[64], добывая всего около трети этого количества и импортируя остальную часть в основном из региональных источников — Мексики, Венесуэлы и Канады, а также стран, находящихся в особых отношениях с США, таких как Саудовская Аравия, или же под их политическим и военным контролем — Нигерия, Ирак[65]. В то же время США поддерживают огромный динамический резерв в виде возможности быстро нарастить добычу из существующих собственных нефтяных скважин, эксплуатируемых, согласно регулирующим актам, значительно ниже максимума производственных возможностей, и крупный, но достаточно эффективно эксплуатируемый статический резерв в виде стратегических запасов нефти[66].

Таким образом, в отличие от Советского Союза, пытавшегося привязать свою политическую клиентуру к своим ресурсам углеводородов, США «привязали» к себе несколько крупных нефтегазодобывающих стран с уникальными преимуществами в виде очень низкой себестоимости добычи или же географической близости к национальному рынку. Американская военная мощь была при этом «конвертирована» в надежность энергопоставок, другими словами, в снижение инвестиционного риска для национальной экономики. При этом Штаты сохраняют абсолютное преимущество не только в технологическом уровне нефтегазодобычи, но и в технологии потребления продуктов переработки углеводородного сырья.

Российская экономика все еще ментально и организационно зависит от стратегических решений, принятых в советское время, и ориентируется на создание статических резервов, таких как Стабфонд, зерновой фонд и т. д. Стратегия создания динамических резервов практически отсутствует. Более того, даже там, где создание и поддержание динамических резервов требовалось технологией производства и распределения продукции, как в электроэнергетике, национальные динамические резервы уничтожаются под видом приватизации и заменяются «складированием» в виде создания собственных несистемных электрогенерирующих мощностей. В результате возникают масштабные кризисные ситуации, такие как хронический украинский газовый кризис и хроническая нехватка энергетических мощностей в наиболее быстро растущих регионах.

Статический рост советских времен остался в прошлом, и связанная с ним идеология балансового планирования бо лее не удовлетворяет потребностям разработки экономической политики. Резко возросло значение управления в условиях неопределенности, когда статическая задача вообще не может быть сформулирована. При этом может идти речь только о том, какой именно уровень резервов и какого качества может понадобиться для поддержания динамической стабильности экономики при прогнозируемом уровне возможного динамического «шока». Особое внимание при этом следует уделить определению оптимального уровня «холодного» и «горячего» резервов производственных мощностей в ключевых отраслях, оптимального уровня безработицы, оптимального уровня инфляции и обеспечению максимальной скорости межотраслевого перетока общественного капитала, максимальной трудовой мобильности и максимальной проактивности и реактивности национальной финансовой системы.

Советская концепция планирования от достигнутого и догоняющего развития («догнать и перегнать») не может быть восстановлена, и даже не следует предпринимать попыток ее восстановления, настолько безнадежно она устарела. Речь здесь идет о планировании, рассчитанном на достижение долгосрочного мирового стратегического лидерства в условиях конкуренции, поэтому планирование с постоянной оглядкой на Запад не имеет особых перспектив. Поскольку в будущем будет создаваться экономика, которой в России еще не было, а воссоздавать ни царскую, ни советскую экономики не имеет смысла, то и планирование «от достигнутого» нам не поможет. Кроме того, современная система планирования должна опираться на новейшие разработки в области информационной технологии, в частности на достижения цифровой спутниковой картографии, цифровой связи, оптимальной теории логистики, принципы построения компьютерных систем.

Старая советская система опережающего производства средств производства для производства средств производства сегодня потеряла свое значение, так как существует возможность опираться не только на собственные ресурсы, но и на ресурсы мировой экономики, добиваясь максимально быстрого сокращения стратегических разрывов и достижения нишевой ключевой конкурентоспособности. «Наступление по всему фронту», характерное для советской системы планирования, доказало свою обреченность в брежневский и постбрежневский периоды, когда СССР пытался компьютеризировать страну, опираясь только на свои силы и ограниченное копирование западной технологии. «Ускорение» этого подхода, поддержанное, к сожалению, в недрах АН СССР, привело лишь к ускорению общеэкономического краха. Уничтожение торговых барьеров, а вместе с ними и национальной компьютерной промышленности и безудержная спекуляция компьютерной техникой парадоксальным образом спасли Россию от «отставания навсегда» и компьютеризировали страну в немыслимые для советского централизованного планирования сроки.

Поэтому финансовые вливания «в науку» или «в нанотехнологии» лишены смысла. Вопрос должен стоять иначе: в какую науку? В какую именно нанотехнологию? Каким образом полученные результаты усилят и какой именно сектор национальной экономики? Как это повлияет на национальную конкурентоспособность и национальную обороноспособность? Чтобы ответить на эти вопросы, государственные органы, вырабатывающие научно-техническую политику, должны быть не менее квалифицированными, чем спонсируемые государством разработчики технологии.

Развитие суперхайтека для России гораздо менее актуально, чем повышение среднего технического уровня общественного производства. Соответственно, необходим национальный план повышения технического уровня, включая механизмы экономического и внеэкономического принуждения как государственных, так и частных предпринимателей к соответствию национальным стандартам, которые должны быть не ниже стандартов, прогнозируемых для ныне развитых стран.

Героическая и трагическая история взлета и падения Советского Союза доказывает возможность краткосрочного стратегического успеха слаборазвитого общества в ограниченном количестве стратегических направлений. Для обеспечения долгосрочного мирового стратегического лидерства уровень развития лидирующего общества должен превышать уровень развития конкурентов, а это уровень и качество жизни, доступность и качество массового образования, доступ к информации, гибкость и креативность производственной системы, социальные гарантии, привлекательная культура и здоровая окружающая среда. Ни по одному из перечисленных параметров Россия в настоящее время лидером не является. Но это не означает, что наша страна не может вновь совершить исторический рывок и выйти на лидирующие позиции. Новейшая история Китая и история самой России свидетельствуют, что при наличии политической воли и при достаточной интеллектуальной поддержке возможны уникальные достижения.

Развитие отдельных высокотехнологичных отраслей, которые существовали в СССР и некоторые из которых существуют и поныне, не обеспечивает ни замены выпадающих в результате мирового экономического кризиса экспортных доходов как источника эмиссионного капитала, ни социальной стабильности, ни развития национального рынка. России нужен массовый экономический подъем, локомотивом которого могут стать только сравнительно низкотехнологичные отрасли, такие как строительство, энергетика, пищевая промышленность, сельское хозяйство, оптовая и розничная торговля, общественное образование и здравоохранение, государственное управление. Развитие хайтека должно быть в первую очередь направлено на достижение абсолютной конкурентоспособности национальных компаний на внутреннем рынке и получение результатов, радикально повышающих экономическую эффективность национального бизнеса.

Из вышесказанного понятно, что нами предлагается подход к планированию, в значительной мере противоположный советскому, — не от капитального производства, а от демографии, качества жизни, потребления — к производству, с акцентом на интеграцию местных, региональных ресурсов в федеральные и общенациональные производственно-сбытовые сети.

Сетевой характер этого процесса гарантирует возможность достижения высоких темпов развития. Дефицит инфраструктуры при этом принесет огромные экономические потери. Поэтому принципом развития инфраструктуры должно стать опережение. Необходимо вернуться к старому доброму принципу развития электрических сетей — каждая заявка обязана быть удовлетворена. В компьютерной терминологии это называется plug and play— подключись и играй, т. е. все системы должны быть унифицированы и должны позволять длительное развитие без масштабной модернизации.

В 1990—2000-х годах в России сложился ныне сломанный кризисом механизм эмиссионного валютного финансирования. Потеря валютных экспортных доходов и, соответственно, возможности для Центробанка эмитировать рубли, покупая доллары, оставляет один-единственный реальный способ финансирования экономики — эмиссию, не обеспеченную экспортными доходами. Нет худа без добра — необходимость оторвать инвестиционный процесс от валютных поступлений давно назрела. Стабфонд и золотовалютные резервы — это не источник инвестиций и, тем более, не источник финансирования текущих расходов. Долгосрочные инвестиции в инфраструктуру и основные отрасли промышленности должны финансироваться за счет долгосрочных обязательств российского государства, а не Полуниных на внешнем рынке обязательств других государств, тем более одного государства — США. Ликвидные резервы Минфина должны рассматриваться только как обязательные резервы суверенной национальной финансовой системы. Однако государственные инвестиции должны быть динамически увязаны с планируемыми результатами. Только тогда экономический рост будет продолжен, а инфляция останется в приемлемых рамках. Таким образом, национальное планирование становится неизбежным элементом системы эмиссионного финансирования.

Государственный финансово-экономический план сможет дать ответ на вопрос: сколько нужно денег экономике, на что они и с какими результатами должны быть использованы? Но этого недостаточно. Должны быть созданы каналы вливания многомиллиардных государственных инвестиций в экономику, как на стороне предложения, так и на стороне спроса. Такими каналами могут быть крупные инфраструктурные и сбытовые корпорации федерального значения. Первый шаг к определению списка кремлевских корпораций, поддерживаемых государством, Кремль уже сделал, определив около 300 компаний, экономическое выживание которых представляет особый интерес для государства. Теперь осталось определить, какие компании будут представлять особое значение не только с точки зрения выживания, но и с точки зрения национального развития.

Определив объемы и направления государственных инвестиций и корпоративные каналы, по которым эти инвестиции будут вливаться в экономику, необходимо еще создать механизм администрирования государственных инвестиций. Привычное с брежневских времен бюджетное финансирование по сути своей безадресно и безответственно. Включив какой-либо проект в госбюджет «отдельной строкой», государство де факто принимает на себя ответственность за осуществление этого проекта, делает его частью своих внутренних издержек. Проект зачастую становится бессмертным и безразмерным вне зависимости от результатов. От этого невыполнимая ответственность государства пухнет, как снежный ком, а способность контролировать процесс испаряется.

По нашему мнению, нужно заменить бюджетное финансирование экономики контрактным финансированием, т. е. перейти к системе государственных контрактов, когда исполнитель государственного контракта находится не ближе к государству, чем, как говорят американцы, на расстоянии вытянутой руки, и обязан предоставить удовлетворительные материальные гарантии выполнения контракта. Директора и государственных, и частных предприятий, включая весь топ-менеджмент и финансовые подразделения, должны давать личные поручительства — примерно такие же, какие российские и иностранные банки требуют сегодня от российских частных заемщиков, будь они даже «олигархами». Условия госконтрактов должны быть сверхжесткими — как по деньгам, так и по срокам. Тогда можно будет надеяться, что планируемые результаты будут получены.

Ни в каких реформах нельзя забывать самых старых и самых верных друзей — армию, авиацию и флот. Принципы военно-промышленного комплекса СССР сильно отличались от принципов строительства ВПК американского. Коммунисты все делали так, как будто после них хоть потоп, очевидно, готовились к последнему и решительному… Иначе чем объяснить неремонтопригодность многих псевдоэкономичных, а на деле одноразовых решений российского жилкомхоза, таких как строительство тысяч многоэтажных жилых домов с отсутствующей теплоизоляцией и без регулировки и учета тепла, нанизанных на подземные теплотрассы, которые ни заменить, ни отремонтировать без многомиллионных трат нельзя. Точно так же разрабатывались военные системы. Под каждый принципиальный компонент разрабатывался и строился свой производственный комплекс, который использовался только для одной цели. Никакого спин-офф-эффекта[68]и в мыслях не было.

Американская система производства вооружений работает иначе: создается изделие, разработанные технологии, по возможности, коммерциализируются, изделие поступает на вооружение. Когда приближается срок замены изделия, его стараются продать союзникам и (или) политическим клиентам. Таким образом снаряд работает несколько раз. Во-первых, стимулирует собственное создание и будит тем самым инженерно-техническую мысль. Во-вторых, материализуется в виде электрочайников, микроволновых печей, персональных компьютеров и других гражданских субизделий. В-третьих, приносит деньги от политических клиентов, втягивая и их в гонку вооружений и, наконец, сажает их на цепь долгосрочной зависимости от поставки услуг по техобслуживанию и запчастей.

Россия ломает дрова по-своему. Гиганты ВПК — карлики гражданской экономики. Первые ласточки спин-офф-эффекта только появляются на горизонте в виде попыток корпорации «Сухой» сделать гражданский самолет. Затраты на производство вооружений и оснащение армии рассматриваются российскими меркантилистами как абсолютное зло и их стремятся урезать изо всех сил. Продажи вооружений осуществляются только на второстепенные рынки и, как правило, покупателям с плохой кредитной историей, а соответственно, и репутацией. Местных при этом стараются научить делать такие же игрушки или, по крайней мере, самим их обслуживать. Поэтому при всей кажущейся громадности российских поставок вооружений имеющийся потенциал практически не выбирается.

Попасть на рынок вооружений НАТО и богатых стран — не членов НАТО можно, только наладив особые отношения с США и оттеснив бывших союзников по Варшавскому договору от модернизации их собственного вооружения, оставшегося от СССР. Гармонизация модельных рядов вооружений с американцами откроет перед российскими оружейниками такие перспективы, которые им не светят ни при каком другом сценарии, включая новую холодную войну.

Гонка вооружений окончена, но конкуренция в военно-промышленной сфере по-прежнему существует. Мы должны быть сильны, тогда к нам будут относиться с большим уважением. Если мы не уважаем собственную армию, как можно ожидать уважения к себе? В армию должны прийти люди нового типа, сформировавшиеся уже после перестройки. Советский подход с его экономией на людях и безбрежными затратами на материалы, оборудование и энергию абсолютно неуместен. Вкладывая деньги в армию и производство вооружений, государство должно требовать возвратности своих вложений в виде гарантированной обороноспособности, коммерциализации значительной части созданного инженерно-технического задела и успехов в сфере военно-технического сотрудничества.

Механизм коммерциализации инженерно-технического потенциала ВПК еще только создается. В военно-космической сфере — это запуск гражданских спутников. В авиационной — разработка и производство гражданских самолетов. В атомной промышленности — обслуживание атомных электростанций. В менее технически сложных сферах, как ни странно, наладить коммерциализацию даже сложнее, чем в отраслях-лидерах. Конверсия по-перестроечному, когда военный завод вдруг начинал клепать кастрюли и продавать недостроенные крейсеры на металлолом, дискредитировала саму идею конверсии, хотя как идея это, безусловно, правильно. Важна реализация.

Возможно, следует еще более упростить и даже стимулировать доступ гражданских фирм к сотрудничеству с военно-промышленными предприятиями. Учитывая плачевное положение многих из них в постперестроечный период и фактическую утрату ими своего режимного статуса, сделать это можно без слишком больших организационных проблем простой приватизацией многих предприятий и полным лишением их режимного статуса.

Государство все еще держит множество «лежащих» предприятий ВПК на своем балансе, так как предполагается их мобилизационная готовность, или они должны производить какую-либо технику или оборудование. Лучше раздать их, снять нагрузку с бюджета и передать новым собственникам, возможно одновременно с введением мобилизационных обременении или обязательного госзаказа. Поставляет же гражданский КамАЗ свою продукцию на военные нужды. Точно так же может поставлять ее и приватизируемое предприятие ВПК. В государственной собственности целесообразно оставлять только те предприятия, где режим секретности действительно необходим и которые действительно определяют стратегический уровень боеготовности.

Предлагаемый нами подход к модернизации российской экономики создаст сотни тысяч новых предприятий и миллионы рабочих мест. Потребуется поистине кадровая революция. В настоящее время российская система образования замкнута сама на себя и на желание значительного процента ее пользователей «откосить» от армии. Это наносит вред как экономике, так и национальной обороне. Представляется целесообразным интегрировать интересы обороны и интересы развития экономики, превратив срочную службу в крэш-курс менеджмента среднего звена. Организационные принципы армейских подразделений и линейного менеджмента не противоречат друг другу. Привлечение гражданских специалистов к организации программ обучения для военнослужащих срочной службы улучшит моральный климат в армии, а гарантии привлекательного трудоустройства после прохождения службы значительно повысят ее популярность среди молодежи. Другого общественного института, обладающего необходимой для осуществления организационной подготовки таких масштабов «пропускной способностью», в настоящее время в России нет.

Экспоненциальное глобальное расширение западных сетей все же натолкнулось на информационные, технические и организационные барьеры. Стремясь заполнить всю территорию мирового рынка «квадратно-гнездовым» способом, западные ТНК[69] создали множество национальных филиалов, не представленных на местных фондовых рынках. При этом население данных географических рынков не имеет возможности участвовать в коммерческом успехе этих филиалов. С другой стороны, экономические результаты национальных рынков неизбежно усредняются и интегрируются в совокупных данных компании о глобальных продажах. Таким образом, размыкается связь между коммерческими результатами и инвестиционными решениями. Западные фондовые рынки оказались полностью оторваны от потребностей того или иного национального рынка и его собственных инвестиционных возможностей. Отрыв глобальной капитализации международных корпораций от поведения отдельных национальных рынков и чрезмерный отток капитала с растущих рынков на фондовые рынки развитых стран являются, на наш взгляд, одной из основных причин нынешнего мирового кризиса. Будучи заинтересованы в выводе капитала с высокоприбыльных, но рискованных региональных рынков для выплаты себе растущих прибылей, международные корпорации и их акционеры переинвестировали в свои же собственные глобальные бумаги — в результате разрушилась связь между объективными потребностями в капитале и фондовым рынком.

Россия и сегодня — довольно важный и заметный «квадратик» на картах иностранных планирующих организаций. До кризиса 2008 года Россия по размеру авторынка, например, вплотную приблизилась к Германии. Рост цифр продаж иностранных корпораций в России, отражавшийся в их бухгалтерской отчетности, способствовал росту их капитализации на рынках стран базирования. Однако возможности российского населения, российских инвесторов участвовать в коммерческом успехе иностранных корпораций на российском же рынке ограничены — лишь единицы имеют возможность следить за курсом акций иностранных корпораций на зарубежных биржах и осуществлять капиталовложения за границей. Кроме того, глобальная капитализация этих корпораций «разбавлена» влиянием множества других национальных рынков.

Восстановить долгосрочную стабильность финансовых потоков международных корпораций и обеспечить участие населения национальных рынков в их деятельности на этих же рынках можно. Как? Побудив национальные филиалы этих корпораций к доместикации, к акционированию на национальных фондовых рынках. В этом случае их можно уравнять с местными компаниями в праве участия в национальных, в данном случае российских, государственных программах.

Национальная экономическая политика должна предусматривать возможность участия международных корпораций в государственных программах при условии их инвестиционного одомашнивания, т. е. вывода филиалов ТНК на российский фондовый рынок.

В отличие от Большого скачка 1930-х годов новый госбизнесплан должен танцевать не от печки, а от потребителя. Исходной точкой планирования национальной инфраструктуры должно быть поселение — сначала несколько крупнейших городских агломераций, а затем все расширяющаяся сеть муниципальных образований. Сегодня уже ясно, какие именно продукты и услуги должен получать среднестатистический житель развитой страны. Этим знанием владеют не государственные чиновники, а сетевые ритейлеры и сетевые поставщики услуг. Именно этого компонента не хватало советской системе — не было планируюших агентов достаточной мощности, чтобы нейтрализовать спрос, образующийся при производстве средств производства. Сегодня такие агенты есть — это сети. Национальные розничные сети должны быть включены в планируемый сектор экономики вместе, наряду и наравне с кремлевскими корпорациями и кремлевскими банками.

Госфинансирование и государственные гарантии, предоставляемые сетям, должны предопределяться согласием сетей на географическое размещение определенного процента своего заказа на территории конкретного региона, для которого предоставлено финансирование или гарантии.

Долгосрочный экономический рост возможен лишь при расширяющихся рынках — за счет освоения новых территорий либо за счет прироста населения или внедрения новой технологии. Нужны новые расширяющиеся горизонты. Только освоение собственной территории даст России экономические ресурсы для неограниченного роста. Можно уповать на дикий рынок, а можно сделать ставку на современные сетевые планирующие корпорации.

Модернизировать нищие страны политически проще, чем страны относительно богатые. В отличие от 30-х годов XX века население нашей страны не потерпит больше ни карточной системы, ни коммуналок, ни трудармий. А другого способа модернизации мы не знаем, точнее, не хотим замечать, хотя именно этим, другим, способом модернизируемся уже 15 лет подряд.

Выживание населения и экономики в условиях пережитого кризиса государственного управления и успехи молодого российского частного бизнеса объясняются хаотичным, но, тем не менее, достаточно успешным включением России в тактические и стратегические планы западных планирующих корпораций. Международные сети пришли в Россию как поставщики, инвесторы, операторы, и это привело к революции в качестве управления, сервиса, культуры поставок, технологии производства. Всего за 10–15 лет были решены проблемы, которые так и не смогла решить советская система, — она могла производить десятки тысяч ракет, но не смогла произвести ни одного нормального видеомагнитофона и ни одной нормальной пары колготок. Страна была молниеносно компьютеризирована за считанные годы без громких решений и заявлений Политбюро и Совмина.

Стихия российского рыночного спроса была канализирована и упорядочена вдоль линий планирования и сбыта международных корпораций. Передовые российские компании идут тем же путем и сами активно структурируют рыночное пространство. Экономическое могущество производственных и сбытовых сетей — мощное средство быстрого обновления экономики страны.

Почему гонка вооружений усилила США и развалила СССР? Потому что Советский Союз, включая всю систему науки, образования, планирования и государственного управления, заботливо сохранил механистическое мировоззрение классической индустриальной эпохи. Живо оно и поныне. Знаменитый системный подход, порожденный военно-промышленным комплексом США, так и остался в СССР и до сих пор остается в России экзотической интеллектуальной игрушкой. Американцы перетряхнули в 50— 70-х годах всю систему управления экономикой, внедрив эффективные организационные процедуры, новую эстетику и культуру делопроизводства, проектный подход к управлению. Они включили в свою систему планирования производства и сбыта практически весь мир, включая коммунистический Китай и бывших противников из соцлагеря. СССР так и не смог заставить «летать» даже СЭВ[70] — свой экономический «Буран».

Современная сеть, современный бренд — это, прежде всего накопленная и отшлифованная организационная культура, осмысленная, структурированная и готовая к передаче технология, позволяющая добиться идентичного результата в неидентичных условиях.

Чем бороздить «космическими кораблями просторы Большого театра» в погоне за призраком «экономического лидерства», сегодня для нас гораздо важнее, чтобы в Томске, Иркутске, Барнауле, Магадане люди могли получать товары и услуги того же качества и количества, что и в столицах.

Выравнивание уровня жизни по всей стране должно стать национальным приоритетом. Это вполне достижимо. Это сегодняшняя реальность развитых западных стран, которой они обязаны своим производственным и сбытовым сетям.

Сегодня, в отличие от прошлого, экономический рост должен стимулироваться спросом, а не производством. Интересы национального потребителя должны выйти на первый план. Конечным результатом экономического роста должно стать не накопление абстрактных платежных средств и не рост производства ради производства, а реальный рост народного благосостояния во всех его проявлениях — от высокооплачиваемых рабочих мест до цивилизованного отдыха. Наш народ устал ждать. Советская система вышла из доверия народа, так как нынешнее поколение не дождалось обещанного коммунизма. Временной ресурс ожидания исчерпан. Рост должен быть настолько быстрым, чтобы эффективно абсорбировать опережающий рост экономических ожиданий. Одним лишь строительством трансконтинентальных трубопроводов этого достичь невозможно. Достаточный импульс могут развить уже оправдавшие себя и новые сети бизнеса. Будущее российской экономики — это взрывной рост сбытовых и производственных сетей.

Главный политэкономический вопрос сегодня — это народ для экономики или экономика для народа. Ответ очевиден — народ больше не будет приносить себя в жертву ради будущих экономических побед. Заманчивые цели «высокотехнологичной экономики» главную внутриполитическую задачу не решат, так как они не дадут быстрого и ощутимого прироста жизненного уровня. Хайтек — важный сектор народного хозяйства, но для России сегодня намного актуальнее быстро адаптировать сравнительно низкотехнологичные приемы производства, дистрибуции и сбыта продукции. Быстрый экономический рост и массовое создание новых высокооплачиваемых рабочих мест возможны только путем массовой адаптации общепринятых методов современной западной экономики. Этого невозможно добиться уговорами или политпросвещением, это можно внедрить лишь за счет мультипликации организационных форм путем расширения сетей, адекватных по своему технологическому уровню. Сеть организует рынок и расчищает путь движению товаров и капитала. Крупная сбытовая сеть — это эффективный товаропровод, «перекачивающий» товары нужного количества и качества от производителя к потребителю.

В современной экономике сети канализируют колебания динамики спроса от потребителя к производителю. Они же обеспечивают сравнительно низкий уровень риска при выведении новой продукции на рынок. По сути дела сети превратились в инструмент централизованного планирования производства в общенациональных масштабах.

Сети стали лидерами экономики потребления. Самый большой сбытовик, маркетер, в мире, американская сеть Wal-Mart, по своей капитализации, превышающей 230 миллиардов долларов, обгоняет большинство энергетических и военно-промышленных ТНК и со своим полуторамиллионным персоналом является крупнейшим работодателем в Соединенных Штатах после государства. Wal-Martопределяет платежеспособный спрос на продукцию свыше 20 000 крупнейших поставщиков, не считая сотен тысяч мелких производителей.

Рыночная экономика времен Адама Смита и Егора Гайдара давно замещена в странах Запада тем, что Джон Гэлбрайт называл «планирующими корпорациями». То, что российские экономисты и наблюдатели принимают за частный «рыночный» бизнес, на самом деле является элементом разветвленной деловой сети. В США даже мелкие магазинчики «шаговой доступности» собраны в две тысячи сбытовых сетей, объединяющие около 100 000 отдельных точек.

На долю 2500 супермаркетов крупнейшей, но всего лишь одной из сотен сетей Wal-Mart приходится около 10 процентов всего розничного оборота в США. За пределами рынка сетей остаются, по сути, только фермерские рынки и неорганизованные эпизодические продажи продукции мелких производителей.

Из 170 000 АЗС в США только 8 процентов принадлежит неорганизованным частным лицам. 83 процента продаж автомобильного топлива приходится на долю крупных компаний и джобберов, связанных с ними отношениями франшизы.

Сети являются важнейшим инструментом планирования и регулирования рынка, они задают и поддерживают технологические стандарты и уровень обслуживания. Организуя сбыт, сети организуют и поставщиков, подтягивая их до своих высоких стандартов. Крупный транснациональный или национальный маркетер является важнейшим источником квалифицированного спроса для местных, региональных производителей.

В России сети появились недавно, и лидерство уже захвачено мощными иностранными компаниями — стандарты управления и обслуживания, установленные Бритиш Петролеум, Ашан, Рамстор, ИКЕА, пока недостижимы для чисто российских сетей. Более того, успешные российские сбытовики предпочитают как можно быстрее избавиться от своих предприятий, передавая их в руки все тех же иностранных сетевиков. Высокоприбыльная пивоваренная отрасль, работающая по сетевому принципу, уже полностью перешла в руки ТНК. Не за горами распродажа компаний сотовой связи. Контроль над отелями сразу после ввода их в эксплуатацию «уплывает» на Запад, немного дольше задерживаются в российских руках рестораны. Утверждение, что CCCP «проспал» компьютерную революцию, стало общим местом. Россия догоняет остальной мир по количеству компьютеров, но рискует окончательно «проспать» революцию сетей.

Необходимо осознать важность развития национальных сетей федерального и межрегионального значения как средства планирования жизненного уровня, качества и количества производимых товаров. Государство должно оказать содействие российским сетям в достижении конкурентоспособности с ведущими международными сетями.

В России на долю крупных сетей приходится всего 8 процентов продовольственного рынка, в то время как в Западной Европе и Северной Америке — свыше 80 процентов. Доля пяти крупнейших российских нефтяных компаний в розничной продаже нефтепродуктов составляет около четверти розничного рынка, хотя в последние годы они стали активно наращивать свою сбытовую сеть. Соответственно, российский производитель не имеет возможности оптимизировать и планировать производство, основываясь на консолидированном и подкрепленном финансами заказе сетей. Мелкие российские сбытовики ожесточенно конкурируют между собой, уничтожая свои шансы на рост и развитие. Те, кто смог прорваться в более высокую весовую категорию, доказывают наличие у сетевого бизнеса значительных ресурсов роста.

Неорганизованность системы сбыта, базарный метод формирования спроса, высокая доля архаичных форм сбыта, таких как челноки, дикие рынки и мафиозные региональные группировки, перечеркивают перспективы развития российской промышленности, ставят ее в неравные конкурентные позиции с зарубежными производителями, выросшими на спросе сетей и пользующимися экономическими преимуществами сетевого бизнеса.

В высокотехнологичных машиностроительных отраслях в последние 14–15 лет количество персонала уменьшилось более чем вдвое. Рост в этих отраслях не приведет к восстановлению численности рабочих мест, так как этот рост будет происходить в условиях растущей производительности труда. В отраслях топливно-энергетического комплекса, за исключением электроэнергетики, рост производства и доходов идет параллельно со снижением численности занятых. После завершения реструктуризации электроэнергетики прирост численности персонала здесь, вероятно, также сменится ее снижением. Только сетевой бизнес имеет перспективы быстрого увеличения количества высокооплачиваемых рабочих мест с аналогичными и адекватными условиями труда, как в центре страны, так и на далекой периферии.

Сети развиваются на основе стандартных операционных процедур. Успех сталинской индустриализации в 30-х годах определялся распространением по всей стране стандартного набора операционных процедур — от бухучета до организационной структуры предприятий и механизма территориально-отраслевого согласования. Сегодня такой единой организационной модели нет, и она вряд ли возможна в силу значительной технологической и продуктовой диверсификации отраслей. Распространителями стандартных операционных процедур в современных условиях являются именно сети, которые используют аналогичные наработанные и подтвержденные практикой методы и приемы, где бы они ни находились. Сети являются важнейшим каналом передачи передового организационного опыта. При всей важности создания современных бизнес-школ следует признать, что настоящей школой организационного опыта и менеджмента является именно работа в сети.

Неадекватность рыночного фундаментализма наглядна на примере судьбы так называемых фермеров и частных предпринимателей 1990-х годов. Лишенные средств, оргподдержки, опыта и доступа к рынкам сбыта, они так и не стали заметной экономической силой в современной России. Все успешные российские предприятия были построены на уже существовавших денежных потоках бывших советских производителей и внешнеторговых организаций или же были созданы транснациональными корпорациями или для обслуживания их продукции.

Развитие франшизы, ассоциированной с крупными сетями, даст новый старт российскому частному бизнесу, настоящему народному капитализму — без гримас и зловещего оскала.

Для сетей характерна унификация отдельных предприятий и бизнес-процессов. Значительное количество однотипных единичных предприятий дает возможность получать достоверную статистику экономических показателей их деятельности. Это делает сетевые предприятия идеальными реципиентами кредитного финансирования. Сети являются наиболее надежными заемщиками.

Свободный национальный капитал в международной ликвидности, сконцентрированный в государственных фондах, должен рассматриваться как предельный кредитный ресурс, а не просто «черная касса». Вложения ликвидных государственных средств в высокотехнологичные отрасли и ТЭК являются высокорисковыми инвестициями.

Во-первых, энергетический рынок вошел в фазу крупномасштабной многолетней коррекции, и вложенные средства могут оказаться обесцененными. Рынок энергоресурсов чрезмерно зависит от состояния внешних рынков, на которые Россия не имеет прямого влияния.

Во-вторых, крупные вложения в высокотехнологичные отрасли, не доказавшие своей коммерческой состоятельности, также могут оказаться потерянными.

И первая, и вторая группа потенциальных реципиентов отличаются высокой капиталоемкостью и длительными сроками окупаемости, и, вследствие инфляции, прибыльность государственных вложений будет значительно ниже приемлемых рыночных значений, если вообще когда-либо материализуется.

В отличие от тяжелой промышленности развитие сбытовых сетей и ассоциированного с ними производства потребительских товаров и услуг сравнительно низкокапиталоемко и отличается низким риском и быстрой окупаемостью. Финансируя сети на возвратной основе, государство умножит доступные ему ликвидные ресурсы.

Недостаточность сбытовой и производственной инфраструктуры порождает монополизм. Региональный монополизм и региональные торговые барьеры — злокачественная поросль российской экономики. Вокруг региональной власти выстраиваются гроздья малоэффективных организаций, препятствующие доступу крупных федеральных сетей на региональные рынки. Слом межрегиональных торговых барьеров сам по себе приведет к значительному ускорению темпов роста ВВП.

Поддержка федеральным правительством развития общенациональных сетей ускорит формирование единого общероссийского рынка и эффективных потоков товаров и капитала. Сближение и унификация условий труда и оплаты в разных регионах приведут к повышению мобильности рабочей силы.

Современная экономическая стратегия России не может строиться на государственной поддержке тяжелой промышленности, как это было в 30—50-х годах XX века. Экономический рост должен порождаться приростом народного потребления и расширением внутреннего рынка. Это означает, что для здорового развития российской экономики необходим экспоненциальный рост сбытовых сетей.

Однако имея американский размах территории и доступных ресурсов, России должна стремиться, скорее, к европейскому подходу к потреблению. Безудержное перемалывание огромных количеств потребительских товаров сравнительно низкого качества, характерное для американского образа жизни, вряд ли следует приветствовать и организовывать в России. Повышение качества, удлинение срока службы и ограничение количества потребительских товаров повысит качество жизни и снизит нагрузку на окружающую среду.

В среднедолгосрочной перспективе 5—15 лет прогнозы Уровня потребления в России могут ориентироваться на современный среднеевропейский уровень. Опираясь на прогнозы динамической численности и плотности населения, можно спрогнозировать емкость потребительских рынков основных товарных групп. Государственный прогноз емкости рынка должен использоваться в переговорах с крупными сетевыми ритейлерами для планирования и координации их инвестиционных программ, расчета государственных гарантий их инвестиций и заключения с ними соглашений об уровне локализации источников поставок. Продвижение в регионы крупных сетей федерального значения должно сопровождаться не уничтожением местных производителей путем демпинга дешевого и обильного импорта, а вовлечением местного производителя в «пищевые цепи» сетей.

Москва, июль 2009 года

Примечания:

2

[2]Называйте как хотите.

3

[3] Лавровский И. К. К новой концепции предприятия. Проблемы теории и практики управления. 1988. № 4. С. 24–29, 56–62.

4

[4] Вашингтон, округ Колумбия.

5

[5] Лавровский И. К. Нефтяная промышленность: национальные и интернациональные аспекты воспроизводства. США — экономика, политика, идеология. 1988. № 7. С. 36–45; Лавровский И. К. Накануне. Эксперт. 2007. 5-11 февр. С. 48–51.

6

[6]Пробиваться вверх по склону (англ.).

7

[7] Дух коммуны, сообщества (англ.).

23

[23] Политический делец (англ.).

24

[24] Коммерсантъ. 2009. 8 июля.

25

[25] Иноземцев В. Modernizatsya.ru: Миллиарды в асфальте. Ведомости, 2009. 14 июля.

26

[26] Лавровский И. Суперплатформа для левых и правых. Социальная интеграция вместо новой революции. Независимая газета. 31 авг. 1999.

27

[27] Один из древнейших видов экономики — экономика дориков, жориков и лориков — детей ответственных работников, жен ответственных работников и любовниц ответственных работников. Об этом типе экономики было много сказано еще в Ветхом Завете. Как не порадеть родному человечку?

28

[28] Российская Федерация, Украина, Польша, Узбекистан, Казахстан, Белоруссия, Азербайджан, Таджикистан, Киргизстан, Финляндия, Туркменистан, Грузия, Молдова, Литва, Армения, Латвия, Эстония, Абхазия, Южная Осетия и непризнанные Приднестровская Республика и Нагорный Карабах. В этот список можно включить и Израиль, созданный совместными усилиями Британской и бывшей Российской империй.

29

[29] MAD — mutually assured destruction — взаимно гарантированное уничтожение (англ.), на английском — это удачная игра слов: аббревиатура MAD и mad — безумный.

30

[30] Холодная война закончилась, но послевоенный мир не урегулирован. Продолжается ползучее оппортунистическое выдавливание России из американоцентричного мироустройства.

31

[31] Восстановление средней продолжительности жизни действительно уже наблюдается.

32

[32] Требования Госгортехнадзора, например, сформированные в 1930— 1940-х годах с их «аграрным перенаселением», консервируют отсталость российской горнорудной промышленности. Производительность труда шахтеров в России в 8 раз ниже, чем в США.

33

[33] Меритократия — продвижение к власти по реальным результатам и действительным заслугам.

34

[34] Атомно-космический потенциал России уже подвергся значительной эрозии, о чем свидетельствуют шлейф неудач при запуске новых МБР и долгое отсутствие новых космических инициатив.

35

[35] Российский статистический ежегодник, 2007.

36

[36] Лавровский И. К новой концепции предприятия. Теория и практика управления. 1988. № 4. С. 24–29, 56–62.

37

[37] Fukuyama Francis. The End of History and the Last Man. The Free Press, 1992.

38

[38] Маркс К. Манифест Коммунистической партии.

39

[39] Гайдар Е. Долгое время. М.: Дело, 2005. С. 379.

40

[40] Reagan R. In His Own Hand. N.Y.: The Free Press, 2001. P. 4.

41

[41] Бауэрсокс Д., Клосс Д. Логистика. М: Олимп-бизнес, 2008. С. 99.

42

[42] Лавровский И. К новой концепции предприятия. Проблемы теории и практики управления. 1988. № 4.

43

[43] Клейнер Г. Б. Стратегия предприятия. М.: Дело, 2008. С. 61–62.

44

[44] В эпоху глобализации активно формируется «рынок институциональных режимов» (правовых норм), что связано с повышением мобильности капитала и, соответственно, с возможностью выбора корпорациями конкретного правового режима. Российское экономическое чудо: сделаем сами. М.: Деловая литература, 2007. С. 15.

45

[45] Treasury International Capital Data. October 2008.

46

[46] Кляйн Н. Доктрина шока. М.: Добрая книга, 2009. С. 301.

47

[47] Фортескью С. Русские нефтяные бароны и магнаты металла. М., Точка зрения, 2008. С. 151.

48

[48] Soros G. The New Paradigm for Financial Markets. N.Y.: Public Affairs, 2008. P. 92.

49

[49] Кагарлицкий Б. Управляемая демократия. Екатеринбург, 2005.

50

[50] «В настоящее время существует тенденция «глобализации инфраструктур», что заключается в их полном (экстерриториальность) или частичном (включенность в систему долговременных международных соглашений) изъятии из-под юрисдикции национального государства, которое рассматривается как «держатель» коммуникаций, но не владелец их». Российское экономическое чудо: сделаем сами. М.: Деловая литература, 2007. С. 15.

51

[51] Лавровский И. Новый курс. Главная тема. 2005. № 5.

52

[52] Княгинин В., Щедровицкий П. Промышленная политика России. М.: Европа, 2005. С. 52.

53

[53] Гайдар Е. Гибель империи. М.: Российская политическая энциклопедия, 2006. С. 58.

54

[54] Ершов Л. В. Экономический суверенитет России в глобальной экономике. М.: Экономика, 2005. С. 183.

55

[55] Лавровский И. Национальное планирование — императив. Эксперт. 1999. № 12.

56

[56] Прогноз состояния советской экономики в результате реформы в период с 1990 по 1993 год. М.: Центр исследований и разработок по энергетике, 1990.

57

[57] Лавровский И. О суверенитете России. Экономическая наука современной России. 1999. № 3. С. 115–122.

58

[58] World Development Indicators. World Bank, Washington DC, 1999.

59

[59] Financial Times. 2009. January 15.

60

[60] Характерно, что богатейшие российские бизнесмены держат значительную долю своих капиталов в низкоприбыльных, но в то же время низкорисковых зонах. Так же поступает и Минфин России.

61

[61] Голдман М. Пиратизация России. Тренды. М., 2005. С. 41.

62

[62] Kornai J. The Economics of Shortage. Amsterdam: North-Holland, 1980.

63

[63] Lavrovsky I. et al. Oil in the Former Soviet Union: Historical Perspectives, Long-Term Outlook. CERI, Calgary, 1992.

64

[64] BP Statistical Review of World Energy, 2008.

65

[65] Crude Oil and Total Petroleum Imports Top 15 Countries. E1A, US

DOE. 2009. January 15.

66

68

[67] Дополнительный побочный эффект.

69

[68] Транснациональные корпорации.

70

[69] Совет Экономической Взаимопомощи.