АНАТОМИЯ ТЕРРОРА - «КРУГЛЫЙ СТОЛ»

18 мая 2005 года состоялась встреча авторов и экспертов журнала «Свободная мысль-XXI», поводом для которой стала известная статья Бориса Кагарлицкого (http://www.aglob.ru/analysis/?id=726). В дискуссии приняли участие главный редактор «ФОРУМа.мск» А.Ю.Баранов, ведущий научный сотрудник Института проблем глобализации А.В.Суриков, директор Института проблем глобализации Б.Ю.Кагарлицкий, председатель Исламского комитета России Г.Д.Джемаль, главный редактор журнала «Свободная мысль-XXI» В.Л.Иноземцев, депутат Государственной думы А.П.Кондауров, содиректор Центра новой социологии и изучения практической политики «Феникс» А.Н.Тарасов, руководитель Центра проблем этнополитики и ислама Академии геополитических проблем Д.Ш.Халидов, шеф московского бюро телеканала «Аль-Джазира» А.Хузам.

Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Терроризм стал одним из наиболее удобных поводов для политических спекуляций. В этом смысле проблема терроризма состоит не столько в борьбе с ним, сколько в заинтересованности правящих элит в существовании данной проблемы, в том, чтобы на деле она не решалась, а только усугублялась и перманентно сопровождала существующий порядок вещей. Существующий порядок вещей, в принципе, перестал устраивать подавляющее большинство людей. Причем не только низы общества, но и значительную часть средних слоев; не только в таких странах, как Россия, Бангладеш или Бразилия, но и на Западе. Очевиден кризис неолиберальной модели развития и существующих форм политического господства. Использовать демократические институты для сохранения статус-кво все труднее: нарастает риск того, что они будут использованы самими массами, стремящимися отыграть назад некоторые из неолиберальных преобразований и вообще изменить мир. Тем самым возникает необходимость в факторе, который «подмораживал» бы политическую ситуацию и одновременно создавал напряжение в глобальном обществе, отвлекая его внимание на ложные мишени и угрозы. Но чтобы такие ложные в историческом смысле угрозы «работали», они должны быть конкретными, поскольку людей невозможно долго пугать невидимыми призраками. Чтобы призрака боялись, он должен периодически материализовываться и наносить реально ощутимый ущерб.

Обратите внимание, что образ зловещей, всепроникающей, сетевой террористической организации, действующей на международном уровне, сначала появляется в массовой культуре и только потом начинает «перекачиваться» в реальность. Первым литературным прообразом «Аль-Каиды» можно считать сетевую террористическую организацию «Спектр», придуманную Яном Флемингом к 1961 году, когда прежние боевики прокоммунистических агентов «СМЕРШ» стали выглядеть совсем уже нелепо.

«Социальный заказ» предполагал создание новой угрозы, среди прочего придающей смысл деятельности секретной службы Ее Величества и других спецслужб. Но «Спектр» у Флеминга идеологически пуст, лишен политической, этнической, конфессиональной привязки - это абстрактные злодеи вообще. В дальнейшем на роль главных злодеев массовой литературы и голливудского кино пробуются сербы, однако затем она отводится арабам, постепенно трансформирующимся в мусульман как таковых. Саддам Хусейн как антигерой массовой культуры - это светский злодей националистического толка, который хорошо вписывался в идеологический пейзаж начала 1990-х, но потом устраивать перестал. В результате последующего смещения культурных акцентов и появляется образ «Аль-Каиды».

Но возникает вопрос: почему вполне реальные, а не литературные молодые арабы вдруг начали удовлетворять чужой социальный заказ, чужой культурный запрос? Ведь они действительно ненавидят западную систему, действительно готовы жертвовать своими жизнями и убивать других. Традиционный способ борьбы с террористическими группами состоит в их инфильтрации. Но с определенного момента количество внедренной агентуры переходит в качество, и оказывается, что террористические организации можно инфильтрировать не только для того, чтобы с ними бороться, но и чтобы ими управлять.

Возникают переплетающиеся сети, поскольку спецслужбы сразу многих стран инфильтрируют с разных концов одни и те же потенциально террористические организации, зачастую вступая в сложные взаимоотношения между собой. И этот тайный мир начинает развиваться по своей собственной логике.

Другой момент специфичен для сегодняшней России. За неимением какой бы то ни было позитивной программы, каких бы то ни было позитивных ценностей, убедительных не для самой элиты, а для населения, власть в качестве оправдания собственного существования не может предложить ничего лучшего, чем борьба с терроризмом. А отсюда вытекает очень мрачный прогноз: раз существует власть, заинтересованная в наличии терроризма, с которым она могла бы бороться, - то будет и терроризм. Но у этой ситуации есть и оборотная сторона, поскольку людям вообще свойственно заигрываться, запутываться в собственных интригах, запуская механизмы, которые начинают работать сами по себе и выходить из-под контроля. Существует и такой феномен, как эксцесс исполнителя. Заказывается одно, а в реальном итоге получается несколько другое, потому что исполнитель имеет и свои интересы, и свое понимание поставленной задачи. Проконтролировать его в теневой структуре невозможно.

Это не бюрократия, где можно потребовать четкого объяснения каждого произведенного действия и т. д. Поэтому игра с терроризмом не просто кровава и безнравственна, но и очень опасна для всех, кто ее затевает. Мы видим эскалацию терактов и растущее количество жертв, что объективно играет уже против власти в целом. Возможно, некоторые из властных структур начали использовать терроризм в собственных корпоративных интересах.

При всяком разговоре о спецслужбах, терроризме и т. п. есть риск столкнуться с упреками в приверженности теории заговора. Из этой теории действительно можно вывести все что угодно, но только такие выводы неизменно остаются неубедительными и демагогичными. Нельзя, например, объяснить теорией заговора такие крупные, тектонические общественные сдвиги, как Великая французская революция или русские революции, которые, впрочем, тоже пытались и до сих пор пытаются вывести из масонских заговоров.

Заговоры вполне могли иметь место, просто в данном случае это ничего не объясняет. Но там, где речь идет о террористах и спецслужбах, заговоры предопределены по жанру, и исключать их из обсуждения невозможно. Как можно анализировать заговор, не прибегая к теории заговора? Опасно увлекаться конспирологией, но применительно к конкретному объекту нашего обсуждения определенная доля конспирологии допустима.

Г.ДЖЕМАЛЬ: Не буду занимать время панегириками, которых заслуживает жесткий и свежий подход автора, а перейду сразу к критическим суждениям. Статье присуща определенная методологическая двойственность. Терроризм действительно представляет собой лишь один из методов политической борьбы. Сразу оставляю в стороне ирландцев, басков и палестинцев как особый казус, не подпадающий под определение политического терроризма. Политический терроризм позиционирует себя от имени идеологии или же социально-политических претензий. Методы «Красных бригад» или кавказских ваххабитов принципиально не отличаются от эсеровских. Все политические террористы XIX-XX веков наносили удары по властным структурам, а не по случайным прохожим. Может быть, в последнем случае мы имеем дело с профессиональными террористами, втемную разыгранными спецслужбами?

Автор исходит из существования такого профессионального терроризма, на который власти выходят, инфильтрируют, начинают управлять тенденциями и т. д. Но за таким терроризмом должна бы стоять политическая сила, партия, создающая, мобилизующая и направляющая боевую организацию. Однако где такая партия? Нельзя инфильтрировать то, что еще не возникло, чего еще нет. Если бы «Аль-Каида» реально существовала в том виде, как ее описывают, и использовала терроризм как метод политической борьбы, то от существующего миропорядка и глобальной инфраструктуры уже и камня на камне бы не оставалось. А чтобы создать профессиональных террористов, не нужно обращаться к несуществующим политическим организациям. Куда проще вербовать исполнителей из числа блатных, а потом их же и «мочить» в качестве террористов. В основу такого псевдотерроризма, который ведет к массовым жертвам случайных людей, заложена совершенно иная модель, хорошо известная по исследованиям криминальной социопатии на американской почве. Когда сходит с ума американский обыватель, он берет карабин, забирается на высотное здание и начинает расстреливать прохожих. Именно такая модель внутренне близка и понятна западному обществу. Когда жертвой «Красных бригад» становился судья или муниципальный чиновник, у многих это вызывало, как минимум, злорадное удовлетворение, если не сочувствие к террористам. Но расстрел целой улицы сразу создает стену отчуждения и непонимания. С другой стороны, на бессознательном уровне население подготовлено к этому и, более того, само содержит в себе те самые семена социопатии, поскольку безумные убийцы появляются из среды простых американских обывателей. И в принципе чего-то не понимая, население одновременно сознает, что такой терроризм может быть. Это идеальная почва для работы политтехнологов.

Другое из моих расхождений с автором касается высокой оценки им профессионализма спецслужб. Дело даже не в провалах, подобных тому, который случился в Рязани, а в том, что выйти за пределы круга, очерченного служебными полномочиями и интересами, ни одна спецслужба не может. Иначе понадобилось бы немедленно ликвидировать всех исполнителей во избежание провалов и утечек. По делам о взрывах в Каспийске и Буйнакске были арестованы, пытаны, превращены в инвалидов десятки людей, но все их дела разваливались в суде. В итоге все посаженные сидят не за взрывы (этого не удалось доказать), а за то, что побывали в Чечне в период хасавюртовского перемирия. «Подмораживать» общество и создавать в нем ложное напряжение - задачи взаимоисключающие.

Почему власти нужны именно кризисные ситуации? И какая конкретно власть стоит за организацией террора? Я считаю, что это среднее звено власти, паразитирующее на пережитках национальных суверенитетов и заинтересованное в дестабилизации в условиях, скажем так, эксцессов глобализации, направленных на демонтаж национально-суверенных бюрократий. Возьмите Кабардино-Балкарию. Там население активно провоцируется местными клановыми властями: идет просто охота на молодежь, брутальные аресты и избиения, девушек оскорбляют, задирают на них юбки, срывают платки. При этом задержанным открыто говорят: «Мы думали, что вы мужчины, - возьмите оружие, если вы мужчины». Зачем? Потому что северокавказские кланы чувствуют - Кремль ими недоволен и хочет оттеснить их на обочину созданием то ли объединенной горской республики, то ли иной альтернативной конфигурации власти.

И кланы стремятся доказать свою необходимость, создавая народное возмущение, ситуацию, при которой коней на переправе не меняют. Но аналогичная картина наблюдается и на более высоких уровнях власти. Власть в Кремле точно так же стремится доказать глобальной мировой элите, что находится на своем месте, что ее нельзя сменить, иначе Россия погрузится в хаос.

В свою очередь, республиканская группировка в Белом доме убеждает Америку, что если политическая инициатива уйдет на другое поле, то США ждут не лучшие времена. Иначе говоря, самые разные звенья и уровни мировой власти чувствуют себя неуютно в условиях общего глобального кризиса и потому развязывают войну с населением, для того чтобы удержаться самим.

В.ИНОЗЕМЦЕВ: Было бы гораздо спокойнее считать терроризм искусственно созданной политической конструкцией. Но, к сожалению, это не вполне так. Действительно, современный терроризм был создан властью. Но только не примитивным образом, не через вербовку наемников в маргинальной или криминальной среде и не на рубеже XX и XXI веков, а гораздо раньше. Терроризм создавался на протяжении всей второй половины XX столетия. Именно в этот период инструментами ведения войны стали уничтожение гражданского населения, массированные акты насилия, совершаемые без разбора, ради устрашения, - а это, собственно, и есть классические методы терроризма.

Во всех больших войнах, начиная со Второй мировой войны с атомной бомбардировкой Японии, затем - войны в Корее, первой и второй войн в Индокитае и т. д., мы находим проявления масштабного насилия по отношению к мирному населению. О региональных войнах даже не говорю. В войнах второй половины XX века потери среди мирного населения и среди участников регулярных и неформальных вооруженных формирований соотносились приблизительно как 3:1. Тем самым стала реальностью иная природа войны.

И терроризм, который мы обсуждаем, стал одной из форм реакции на это изменение, инициированное самим западным миром, который все это время был и остается основной глобальной силой, можно сказать, - глобальной властью. Ответ, который дан терроризмом на действия этой власти, во многом адекватен. Но, по сути, это - частный случай более общей асимметрии. Когда власть подает в суд на компании, отсуживая у них налоги, это кажется власти нормальным.

Но она очень удивляется, когда компании, которым неправильно насчитали налоги, подают в суд на налоговиков. Первое считается правильным, второе - нонсенсом. В нашем случае США считают нормой «ковровые» бомбардировки Вьетнама или применение «умных» бомб против Югославии, но не атаку на Всемирный торговый центр. Хотя в действительности принципиальных различий здесь нет. Терроризм надолго останется большой проблемой. Эффективных способов борьбы с ним на сегодня нет. Точнее, есть один-единственный метод: не быть террористом самому. Но надеяться, что к нему прибегнут ведущие современные центры власти, будь то Москва или Вашингтон, наивно и бессмысленно.

Не стал бы я и классифицировать терроризм по различным видам в зависимости от того, кто и что за ним стоит: политические организации, идеологии, чистые психопаты, религиозные или идеологические фанатики и т. п. Предлоги, поводы и исполнители теракта могут быть разными, но в любом случае терроризм остается формой давления на власть или на то, что террористы считают властью. Не на общественное мнение, а на власть. Способы этого давления могут быть разными: от создания ощущения незащищенности до выдвижения совершенно конкретных требований. Но провести четкую границу между неким терроризмом «per ce» и терроризмом как частью глобальной или локальной войны крайне сложно.

Госдепартамент США ежегодно публиковал в апреле доклад о состоянии террористической угрозы в мировом масштабе. В этом году такой отчет не вышел. Сначала он несколько раз задерживался, а потом было объявлено, что его методология неправильная и доклад отправлен на доработку. Дело в том, что рассчитанные по прежним методикам показатели свидетельствовали о росте количества терактов в мире почти в четыре раза, а числа вызванных ими жертв - в два с лишним раза по сравнению с 2003 годом. Официально публиковать такие данные администрации США не хотелось, поэтому неверной была объявлена методика подсчетов, на самом деле очень качественная.

Просто она показала, что основной прирост обеспечен Ираком, Афганистаном и Чечней, то есть регионами, в которых никакого терроризма нет, а идет партизанская война. Иначе говоря, оказалось, что разницы между террористом и партизаном нет. Однако убийство Ахмада Кадырова считается терактом, а убийство Гейдриха в Праге или покушение на гауляйтера Коха в Ровно - нет. Никто и никогда не называл партизанское движение в Белоруссии и на Украине террористическим.

А.ТАРАСОВ: Нет, сами нацисты именно так и говорили.

В.ИНОЗЕМЦЕВ: Убийственный пример. Если так говорили нацисты, то кто же мы? Почему террористы-народники не взрывали прохожих в Киеве, Харькове или Орле? Потому что были людьми достаточно образованными, чтобы понимать: сколько бы ни погибло людей в Орле, в Зимнем дворце ничего не изменится. И они устраивали покушения именно на представителей власти, чтобы создать ощущение опасности у нее. Потому что опасность, которой подвергается народ, власть не волновала. Но сегодня в демократических странах ужас, посеянный среди народа, вызывает электоральную реакцию и создает проблемы для правящей партии. Сегодня разрушение небоскребов в Нью-Йорке наносит много более серьезный удар по престижу Буша, чем пять обстрелов его кортежа. И в этом смысле те, кто направил самолеты на Всемирный торговый центр, действовали вполне рационально.

Г.ДЖЕМАЛЬ: Однако Буш не менее эффективно использовал это в своих собственных интересах.

В.ИНОЗЕМЦЕВ: Подождите, не прошло и 5 лет. Может быть, через 20 лет вся Америка еще пожалеет, что Буш использовал ситуацию именно так. В действительности терроризм стал новой формой ведения войны. Эти формы менялись всегда. Были нашествия диких кочевников, были более или менее рыцарские формы ведения войны в Средние века, были массовые армии XIX века, был и беспредел Второй мировой войны и т. д. Все проходит, все меняется. Но в случае с терроризмом даже не правящие верхушки, но и интеллектуальные круги оказались неспособными остановиться перед очень опасной чертой. Это идентификация террористов. Сейчас в террористы начали записывать любого политического противника, что показали и события в Андижане. Но ситуация станет совершенно катастрофической, если продолжить делать это еще и по религиозным и национальным признакам. Весь исламский терроризм последних 50 лет был реакцией на создание государства Израиль на палестинских территориях и на активное вмешательство и насаждение западного образа жизни на территориях Аравийского полуострова.

Английские колонизаторы конца XIX - начала XX века, напротив, даже запрещали своим проповедникам приезжать в колонии Персидского залива, чтобы не оскорблять местной религии. Но сейчас мы видим полный беспредел идеологической и культурной экспансии, что не может не вызывать ответную реакцию арабского мира. Если мы видим, что происходит отождествление терроризма с какой-либо конфессией или национальностью, то, наверное, перед нами та черта, где нужно остановиться.

А если мы видим, что без подобного отождествления мы не можем дальше бороться, то лучше прекратить борьбу, чем бороться таким образом. Гейдар Джемаль не видит за «Аль-Каидой» никакой политической силы. Однако мы вообще склонны идентифицировать политику с государством, хотя это давно не так. В эпоху традиционного мира национальное государство было фактически единственным возможным субъектом политики. И политика воспринималась в категориях национальных интересов, геополитических интересов, борьбы за власть и т. д. Но сегодня индивиды отождествляют себя не только с нациями, но и с другими сообществами: идеологическими, религиозными, клановыми и другими. И такая идентичность, в том числе организационная, групповая идентичность «Аль-Каиды», может быть гораздо сильнее идентичности национальной. В современном мире идет именно война идентичностей, и далеко не всегда это идентичности национальные.

Безусловно, сетевые структуры, к которым принадлежит и терроризм, имеют преимущества перед структурами бюрократическими, в том числе спецслужбами. Поэтому спецслужбы проигрывают и продолжат проигрывать. Точно так же идеологические группировки всегда имеют преимущества перед группировками сугубо рационалистическими. Ни один рационально мыслящий человек не бросится с гранатой под танк и не подорвет себя в автобусе, самолете или вагоне метро.

А религиозная идеология всегда еще более жесткая и менее предсказуемая, чем идеология секулярная. Западный мир втягивается сегодня в войну с противником, которого не знает, не хочет знать, не слишком понимает. При этом он не имеет и адекватных средств борьбы с таким противником. Поэтому для западного мира, для России в том числе, важно суметь вовремя остановиться. Никакие территориальные утраты или идеологические уступки прошлого не сравнятся с потерями, к которым может привести полномасштабное поражение в глобальной войне идентичностей.

А.БАРАНОВ: В статье заявлена крайне важная проблема. Но именно заявлена. Представить на десятке страниц анатомию террора невозможно уже потому, что террор имеет многовековую историю. Вспомните хотя бы орден ассасинов, типичную сетевую террористическую организацию. Описанное в Библии убийство Олоферна тоже было классическим терактом, ничуть не в меньшей степени, чем покушение Веры Засулич, с которого автор напрасно начинает отсчет истории терроризма в нашей стране. На самом деле еще меланхолический Якушкин обнажал цареубийственный кинжал - потом, правда, испугался, но он был классический террорист. А Каховский через пару дней Милорадовича все-таки застрелил. Просто этот теракт в то время еще не позиционировался как терроризм.

Хватало понятий «бунтовщик» и «смутьян», под них подпадали и Пугачев, до основания потрясший основы империи, и безобидный болтун Чацкий. То есть все это было всегда. Но почему-то всплыло именно сейчас. Как феномен мировой политики и общественной жизни терроризм действительно обозначился буквально на наших глазах. И автор прав, когда ставит вопрос «qui prodest?» - ищи, кому это выгодно. Это и есть вопрос вопросов, потому что само понятие «терроризм» стало толковаться крайне расширительно.

Террорист - и тот, кто убивает коррумпированного чиновника, поскольку другим способом добраться до него не может. И тот, кто подрывает себя вместе со случайными прохожими просто потому, что сам по какой-то причине не хочет и не может больше жить. И тот, кто подкладывает бомбу в самолет, а сам остается на земле, прекрасно сознавая, что убивает множество ни в чем неповинных людей.

И одесские комсомольцы, которые хотели взять ларек, - классический «экс», который тоже кладется в одну корзину с терроризмом. Террористом объявляют человека, который заложил бомбу под лимузин олигарха, хотя он явно действовал из корыстного интереса и не более. Другой человек закладывает точно такую же бомбу на дороге в Чечне, чтобы подорвать бронетранспортер, и его тоже причисляют к террористам, хотя он чистый диверсант.

Террористом «номер один» у нас почему-то считают Басаева, хотя подобные акции случались и раньше, а в Буденновске мы имели дело не с терактом, а с классической диверсией. Захват лечебного учреждения как прикрытие отхода диверсионной группы - посмотрите в соответствующих учебниках. Это нехорошо, неблагородно - именно поэтому диверсантов не берут в плен. Однако к феноменологии терроризма все это имеет весьма опосредованное отношение. Теракт - это всегда message, некое послание.

Если вернуться к голливудским примерам, можно вспомнить боевики, в которых мудрый следователь-аналитик пытается распутать то послание, которое серийный убийца или террорист пытается заложить в свои преступления. Message Веры Засулич был ясен всем. Но в чем состоял message при захвате бесланской школы? Каждый из вас ответит по-разному. Значит, он не понят. Поэтому смысл анатомии и феноменологии террора - в том, чтобы получить возможность верно прочитывать message.

А пока мы вообще не понимаем, зачем произведен тот или иной теракт. Понять - значит на добрых 50 процентов приблизиться к решению проблемы.

Г.ДЖЕМАЛЬ: Подлинный терроризм всегда направлен на носителей власти. Откройте сталинский УК, статью 58, пункт 8, и вы найдете верное определение террора как «актов, направленных против представителей Советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций по причинам и в связи с их служебной и общественной работой».

Это единственный способ воздействовать на власть: только тогда она начинает что-то понимать. А любые взрывы прохожих, очередей, базаров, офисов и т. д. работают исключительно на власть, а не против нее. Давайте все-таки последовательно исходить из принципа «кому выгодно».

Д.ХАЛИДОВ: Согласен с основными тезисами Кагарлицкого, хотя у меня есть и некоторые замечания. Но об этом чуть позже.

Для начала хотел бы обратить внимание на эволюцию терроризма в России. Еще к июлю - августу 1999 года стало очевидным существование некоего сговора между Вашингтоном и Москвой, согласно которому Кремль получал карт-бланш на усмирение мятежной Чечни, а Белый дом - свободу рук в Афганистане. Легко было спрогнозировать, что при осуществлении операции «наследник» по обеспечению преемственности власти Кремль попытается резко дестабилизировать ситуацию. Акции террора с большим числом жертв среди мирного населения - идеальное средство для этого.

Все эти выкладки еще в начале августа 1999 года были изложены мною в статье, которую я попытался пристроить в центральные издания, но, увы, безрезультатно. Этот материал под названием «Логика большого террора в России» был опубликован в северокавказских изданиях (Дагестана и Кабардино-Балкарской Республики) только летом 2001 года. Я тогда обращал внимание на очевидные противоречия в политике Кремля на Кавказе.

С одной стороны, меры по интеграции в общероссийскую жизнь, с другой же - неявная установка на отчуждение и поддержание конфликта на постоянном, контролируемом уровне. Теракты при этом выполняют роль неких провокативных факторов, позволяющих поддерживать градус ненависти на должном уровне. Такое вот мобилизационное ноу-хау для россиян, которое решает сразу несколько задач.

К примеру, Норд-Ост был приурочен к визиту в Москву одной из влиятельных фигур верхушки Саудовской Аравии (кстати, это был первый визит такого ранга в истории). Естественно, результат переговоров этой акцией был основательно смазан, чего, очевидно, и добивались заказчики теракта. Вообще, анализ освещения кавказской (чеченской) тематики на государственном ТВ, периодически повторяющихся терактов против мирного населения и характера их подачи в СМИ дает мне основание для следующего вывода: в России сформировался симбиоз из террористов, структур государевых служб и части масс-медийного сообщества. Это - антисистема, эдакое политпиарное и силовое ЗАО, которое готовит общественное мнение России к легкому расставанию со всем Северным Кавказом, а не только с Чечней. Кстати, мало кто обратил внимание на заявление Путина после Беслана «о важности общественного контроля за спецслужбами и правоохранительными структурами». Тема эта не получила дальнейшего развития, как будто президент и не говорил ничего подобного. В общем, признаки политической шизофрении налицо. Однажды вступив на скользкую дорогу «конструирования» политической истории Отечества с помощью террора, трудно с нее сойти. И я согласен с Кагарлицким, когда в анатомии терроризма он особо выделяет этот аспект.

С другой стороны, я не разделяю скептицизм, связанный с так называемой теорией заговора. Очевидно, мы вправе говорить не о заговоре, а о стратегическом проекте того могущественного субъекта, который называют по-разному: финансовой олигархией, конгломератом транснациональных корпораций, мировым правительством и т. п. Цель проекта - в захвате наиболее лакомых кусков в разных частях света с использованием в качестве главного инструмента военно-политической машины Америки.

А международный терроризм - лишь одно из звеньев проекта и тоже очень мощный инструмент, с помощью которого решается целый ряд конкретных задач геополитического и экономического характера. Достаточно ознакомиться с обстоятельными расследованиями немецкого информагентства «EIRNA» или французского журналиста Тьерри Мейссана «11 сентября 2001 - чудовищная махинация», чтобы понять, что дело вовсе не в бен Ладене. Когда конгресс США отказывает в праве на независимое расследование и до сих пор неизвестно, были ли 20 саудовских «террористов» в самолетах, то остается только «восхищаться» разработчиками операции. Я хочу сказать, что есть теракты, за которые бен Ладен или Басаев готовы взять на себя ответственность. Но есть и множество сомнительных и анонимных терактов, подобных взрыву самолета в местечке Локарно (Шотландия, середина 1980-х), за который крайним назначили Кадаффи, или взрывам в Кении и Танзании в 1990-е годы. Как правило, именно после сомнительных (анонимных) терактов начинается бешеная пропагандистская кампания в «свободных» СМИ, подкрепляемая обычно антиисламскими или ксенофобскими (античеченскими, в частности) комментариями экспертов.

Такой сомнительный теракт может выполнять и роль операции принуждения той или иной страны к каким-то действиям. К примеру, целью теракта на острове Бали в Индонезии было принудить Австралию подключиться к антииракской коалиции. Другая задача множества терактов подобного рода - диффамация ислама, представляющего собой единственную мировоззренческую силу, способную сопротивляться американскому проекту.

Рост антиисламских настроений после каждого теракта - факт, подтверждаемый социологическими исследованиями в России и на Западе. Таким образом, в общественном мнении формируется крайне негативный образ ислама и связанного с ним терроризма, угрожающего миру и России, призванный консолидировать российскую нацию против конкретного врага.

Но это псевдоконсолидация, которая не дает позитивной программы для развития страны и притом загоняет Россию в такой коридор, где она неизбежно должна стать союзником Америки в глобальном противостоянии виртуальной исламской угрозе, вообще угрозе с Юга. Весьма авторитетная структура, недавно созданная при ООН и известная под названием «Совет мудрецов» (Россию в нем представляет Примаков), подготовила обширный доклад, где выстроена иерархия глобальных угроз. Из крупных шести блоков глобальных угроз миру, международный терроризм - лишь на одном из последних по значимости мест. Между тем для Буша и иже с ним это - проблема «номер один», и в таком качестве она навязывается всему мировому сообществу. Соответственно, политика, основанная на такой большой лжи, как концепт международного терроризма, не может не привести в тупик. А может, этого и жаждут глобальные сценаристы во всем мире и их «ученики» в России?

И, наконец, манипулируемая активность террористов позволяет создавать образ врага в лице тех или иных этносов. Чеченцы уже устали оправдываться, что они не нация террористов, и готовы «переводить стрелки» на Дагестан: там, якобы, и очаг терроризма, и вообще ислам пришел в Чечню оттуда. Кому выгодны последние непрекращающиеся нападения на дагестанскую милицию?

Сразу нескольким субъектам: и новой чеченской власти, и властям самого Дагестана, поскольку в подвешенной ситуации Москва не решиться их менять, а если и решится, то таким образом, чтобы не раздражать элиты ключевого для всего Северного Кавказа региона. Выгодно это англо-американским ТНК, рвущимся к каспийским ресурсам, и Басаеву, заинтересованному в том, чтобы расширить театр боевых действий.

Г.ДЖЕМАЛЬ: Еще это выгодно тем, кого пытали дагестанские милиционеры.

Они получили небольшое моральное облегчение и некоторую надежду на то, что следующее поколение милиционеров побоится применять пытки к подследственным.

Д.ХАЛИДОВ. До сих пор неизвестно, кто приказал сажать «потенциальных террористов» на бутылки (такая вот форма пытки), после чего милицию и начали отстреливать. Бесконечные аресты, наглые вторжения в мечети - все это настраивает молодежь, лишенную перспектив в жизни, против режима и против милиции, но не против России. Это замечание очень важно.

Трудно найти какие-либо исламские мотивы у терактов в Москве, где подрывали себя женщины, и в Беслане. Их предприняли люди, находящиеся в состоянии аномии, потери всякого смысла жизни, лишившиеся родственников. Они шли на теракты, веря или надеясь, что смогут этим заставить власть возобновить мирные переговоры. Лично зная Шамиля Басаева еще с начала 1990-х, с абхазской кампании, должен сказать, что в его сознании произошел колоссальный сдвиг. Он перестал уже сверять свои действия с исламской нормой.

между тем после взрывов 1999-го в Москве и Волгодонске Басаев и Хаттаб просто пришли в бешенство и заявили, что не отдавали и не могли отдавать соответствующих приказов. Но за последующие пять лет произошла такая трансформация во взглядах его и в мотивах, что стал возможен Беслан. Секрет такого сдвига очень прост. Достаточно было увидеть, как рушатся на Грозный ракеты «земля-земля» в октябре 1999 года. Одна из них попала в рынок и унесла жизнь сразу нескольких сотен человек. В Чечне люто ненавидят летчиков, бомбы которых «не различали» боевиков от мирных жителей. Это не война, а скрытая форма этноцида.

На акции государственного терроризма Кремль получает симметричный ответ. В декабре 2000 года я был в командировке в Чечне и Дагестане, встречался и с военными, и с чеченцами, и с милиционерами. Уже тогда милиционеры прямо говорили: терроризм нам подбросили, если бы его не прикрывали определенные люди в федеральных спецслужбах, мы бы давно эту проблему решили - как минимум, сами договорились бы с террористами. Люди, находящиеся в гуще событий, имеют возможность постоянно анализировать ситуацию. Их очень трудно обмануть. Все сказанное относится и к ситуации в других республиках.

А.ХУЗАМ: Если бы Борис Кагарлицкий писал эту статью сейчас, то наверняка начал бы с событий в Узбекистане. Не столь важно, сколько людей там погибло на самом деле - 100, 169 или 700 человек. В любом случае стреляли в мирных жителей, лишенных даже хлеба. Не исключено, что в такой ситуации действительно возникли организованные группировки, которые стали захватывать оружие и брать в заложники военных и милиционеров, вызвав обратную волну государственного терроризма. И каждая из таких волн провоцирует встречную реакцию.

Каждая новая зачистка в Чечне пополняет ряды террористов, подобное происходит и в Израиле. Талибы творили чудовищные вещи по отношению к древним памятникам, но американцы, войдя в Афганистан и Ирак, тоже стали действовать, как государственные террористы. И теперь никто не ответит, что хуже, а обоюдный терроризм становится нормой. Серьезные проблемы вокруг терроризма возникли после окончания «холодной войны».

Точнее, она была объявлена законченной, но на самом деле продолжается, теми же самыми методами, хотя и при изменившейся конфигурации участников. «Аль-Каида» - отнюдь не американский миф, она существует и возникла еще до событий в Афганистане.

Саид Кутба, основатель движения «Братьев-мусульман» в Египте, учился в США и уже тогда имел тесные контакты как раз с теми представителями неоконсерваторов, которые сейчас руководят Америкой и которые начали захватывать наиболее важные объекты в мире сразу после развала СССР, считая это правом победителя в «холодной войне». А тогда созданию «Братьев-мусульман» содействовали спецслужбы США, Англии, Германии, после революции Насера боявшиеся уступить свое влияние в Египте СССР.

Документально установлено, где и когда готовились исламские террористы: в Пакистане и в Саудовской Аравии. Саудовцы финансировали эти группировки, чтобы их руками выбить советских «безбожников» из Афганистана и сменить режимы в таких арабских странах, как Сирия, Иордания и Ливан. До сих пор неясно, когда и как бен Ладен разошелся с США. В Афганистане они воевали на одной стороне, но затем нечто побудило бен Ладена организовать 11 сентября.

Однако даже невооруженным глазом видно, что США до сих пор продолжают использовать другие исламские группировки для достижения своих целей. Первая же зарубежная поездка Удугова и Яндарбиева после развала СССР состоялась в Саудовскую Аравию. Известно и то, сколько денег они привезли оттуда. Я был в лагере Хаттаба, был и в других лагерях, знаю, кто и откуда туда приехал. Это действительно международное движение, за которым стоят большие деньги, - никакая политическая партия таких трат себе позволить не может.

Г.ДЖЕМАЛЬ: Хотел бы защитить честь Саида Кутбы, фактически названного агентом неоконсерваторов, оказывается, уже в 1950-х замышлявших 11 сентября. На самом деле организация «Ихван муслимин» («Братья-мусульмане») - вполне автономное духовно-политическое движение со своей идеологией и собственными политическими позициями.

Ихванисты отнюдь не препятствовали развитию национальной революции в Египте, более того, Насер пришел к власти с помощью ихванистов, которых затем обманул, разгромил и повесил. Понятие «государственный терроризм» ничуть не более содержательно, чем «международный терроризм». В конце концов была и Хиросима. А на площади Тяньаньмэнь расстреляли гораздо больше людей, чем в Андижане. Нужно элементарно анализировать проблему, а не отделываться наклейкой ярлыков.

А.ТАРАСОВ: Определение государственного терроризма дано в резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 17 декабря 1984 года «О недопустимости политики государственного терроризма и любых действий государств, направленных на подрыв общественно-политического строя в других суверенных государствах». По букве этой резолюции получается, что после Югославии, Афганистана, Ирака террористами следует считать правительство США, равно как и правительства всех их союзников.

Резолюцию никто не отменял, она - часть действующего международного права. Просто в сегодняшней ситуации вспоминать о ней весьма неудобно. Поэтому, чем больше глупостей написано на тему терроризма, тем легче морочить всем головы. От рук «эскадронов смерти» в Центральной Америке погибли десятки тысяч человек. В одной Колумбии ими убито гораздо больше людей, чем всеми левыми партизанами вместе взятыми.

Года полтора назад американцы наконец занесли в список террористических организаций Подразделения самообороны Колумбии (АУК). Но только потому, что выяснили: АУК финансируется наркобаронами. А если бы не выяснили? АУК так бы и продолжали вырезать население целыми деревнями. Проблема слишком острая, политически окрашенная. Поэтому она естественным образом будет мистифицирована.

И поскольку любая наука, тем более политическая, а тем более у нас в стране, сильно зависит от власти, то проблема становится еще запутаннее и взрывоопаснее. Она была неплохо разработана на Западе в 1960-1980-х, но затем главными авторитетами в террорологии оказались абсолютно несерьезные, бульварные авторы вроде Уолтера Лакера или Клер Стерлинг.

Стерлинг к тому же и автор продажный, она на заказ сочинила страшную книжку о том, как весь международный терроризм - левацкий, фашистский, религиозный - направляется КГБ. Книжка давно выпущена из спецхрана - почитайте, будете долго смеяться. В результате и у нас пошел вал публикаций, формально террорологических, но на деле тоже бульварных и все только запутывающих. Еще в западной террорологии 1960-х было четко сформулировано базовое различие между понятиями «террор» и «терроризм».

Террор - насилие сильного, обычно государства, по отношению к слабому. Терроризм - насилие слабого по отношению к сильному, обычно государству, и почти всегда ответное. Но и у нас, и на Западе сознательно перестали проводить различие между понятиями «партизанская война», «вооруженная борьба против существующей власти» и «терроризм». Между тем любая война, тем более современная, гораздо страшнее любого терроризма. Все последние годы доля потерь среди мирного населения растет непропорционально быстро.

В Югославии потери армии по отношению к мирному населению составляли 1:10. Казалось, неправдоподобно много, во Второй мировой было всего 1:3. Но оценки западных специалистов по Чечне дали уже 1:20, по Афганистану - 1:26, едва ли меньше будет и в Ираке. То есть война превращается в совершенно аморальное дело, бесконечно далекое от милитаристского идеала прошлого, где одни люди с оружием в руках сражались против других в открытом бою, рискуя собственной жизнью.

Сейчас ничего подобного не стало - удары наносятся по площадям, гибнут невинные люди. Чем это лучше терроризма? В тех же 1960-х, когда террорология только зарождалась, сразу несколько авторов отметили, что к террористическим близки и такие официальные организации, как спецслужбы. Они тоже милитаризированы, непрозрачны, не отчитываются в своих действиях перед обществом и наделены правом на насилие по отношению к политическим противникам. Примеров более чем достаточно - Моссадык, Альенде, Лумумба.

В деголлевской Франции очень любили похищать противников президента - из Швейцарии, из Северной Африки. Похищение человека, иногда и иностранного гражданина, с территории чужой страны - чем это не террористический акт, совершаемый государством? Теория заговора представляет собой симптом паранойи, когда вам рассказывают, будто всю мировую историю определяет закулисная, невидимая профанам борьба между какими-нибудь силами атлантизма и евразийства, идущая со времен Древнего Шумера. Но глупо отрицать, что составной частью мировой политики является проведение спецопераций, в том числе организация заговоров против правительств других стран, как было в случае с Моссадыком. А у любой спецслужбы есть собственные интересы, в том числе интересы выживания. Наконец, напомню такие широко употреблявшиеся в XIX веке понятия, как «полицейский террор» и «судебный террор».

Сейчас сами слова забыты, но описываемый ими феномен никуда не делся, это составная часть стратегии любого государственного террора. Такая практика распространяется и по нашей стране. Наиболее нашумел Благовещенск, но потом выяснилось, что и в Тверской области еще раньше было несколько аналогичных случаев массовых расправ. Или вспомним суд над теми людьми, которых обвинили во взрыве домов в Кисловодске. Их подвели под амнистию, хотя террористы под амнистию не подпадают.

Значит, судьи понимали, что им подсунули чистую «липу», но предпочли не связываться - вынесли приговор и тут же амнистировали. Но ведь перед этим у обвиняемых уже успели выбить показания. Все это и называется полицейским террором. В отличие от автора статьи, я бы не переоценивал ни масштабы, ни эффективность инфильтрации. Мне известен только один пример, когда в третье поколение стратегического руководства «Красных бригад» был внедрен агент ЦРУ. Других примеров инфильтрации левацких групп после времен Азефа я не знаю.

А.КОНДАУРОВ: Остальные просто неизвестны. Далеко не все всплывает.

А.ТАРАСОВ: Такая крайне правая организация в США, как «милиция», чудовищно инфильтрирована правительственными агентами. И имена их всплывали не раз. Вспомните дело Тимоти Маквея, когда последовали претензии к агентуре ФБР, не предотвратившей теракт.

А.СУРИКОВ: Конечно, у нас инфильтрация имеет довольно широкие масштабы еще с советских времен. Но только раньше спецслужбы стремились контролировать потенциальных противников режима, а теперь террористами если кто и управляет, то только не наши спецслужбы. Они давно превратились в совокупность фракций, ведущих между собой жестокую внутривидовую борьбу.

Формально это - иерархические организации с четкой бюрократической вертикалью. Когда есть государство, тем более если у государства есть некая идеология, это действительно так, и подавляющее большинство сотрудников спецслужб в своей деятельности руководствуется идеологической мотивацией. Но когда государство превращается в воровское сообщество, единственная цель деятельности которого - что-нибудь украсть, его спецслужбы, формально оставаясь бюрократическими структурами, фактически превращаются в набор неуправляемых фрагментов.

Озабочены эти фрагменты преимущественно тем же, чем и вышестоящие инстанции - извлечением материальных ресурсов для себя лично. Причем самая острая борьба разворачивается между теми, кто сидит в соседних кабинетах. Я имею в виду не только объективное противоречие между теми, кто занимается аналитикой или оперативной работой, и так называемыми спецподразделениями. Например, оперативному работнику удалось завербовать агента среди террористов, и он выстраивает хитрые оперативные комбинации, ведет сложные игры. Но вдруг привозят какой-нибудь спецназ, который убивает всех подряд, включая агентуру, и вся оперативная работа идет насмарку.

Но я говорю даже о другом. Есть действующие сотрудники спецслужб, прирабатывающие коммерцией, есть их отставные сослуживцы, ушедшие в бизнес, есть бывшая или нынешняя агентура, занимающаяся все тем же. Между всеми ними возникают коммерческие отношения, которые для них намного важнее, чем приказ президента. Кто такой Путин в конце концов для майора ФСБ, сидящего в Чечне? А какой-нибудь местный деятель, подозреваемый в терроризме, для этого майора - коммерческий партнер.

А.КОНДАУРОВ: Еще вопрос, кто кого в такой ситуации инфильтрует.

А.СУРИКОВ: Не менее существенно, что никакого идейного стержня у наших спецслужб давно нет, а у тех, кого называют исламскими террористами, у Шамиля Басаева, например, идейный стержень присутствует, как бы мы к нему ни относились.

Уверяю вас, когда у одного из коммерческих партнеров идейный стержень есть, а у другого - нет, реально руководить бизнесом станет тот, кто со стержнем. Это нужно иметь в виду, идет ли речь о Северном Кавказе, о Ферганской долине или о Башкирии, которая скоро станет поводом для таких же разговоров - как только там завершится передел нефтехимического комплекса.

Здесь говорилось, будто терроризм всегда служит интересам власти. На самом деле не всегда. Да, сентябрьские взрывы 1999-го, кто бы за ними ни стоял, а это, как мы понимаем, не чеченцы, сыграли на руку именно власти. Без них Путин президентом никогда не стал бы. Как политическая фигура он рожден этими взрывами. Но каким образом может послужить власти случившийся пять лет спустя Беслан? А если завтра кто-нибудь, не дай Бог, взорвет ядерную электростанцию в Балаково или в Воронеже, вы тоже станете искать за этим руку власти или комбинации политтехнологов?

Я неплохо знаю многих наших политтехнологов. Для них существует одно волшебное слово - «деньги». Зачем им этим заниматься, если проще украсть на Украине примерно треть того, что другая сторона истратила на всю «оранжевую революцию». Вот это их уровень, это эффективно.

Г.ДЖЕМАЛЬ: Беслан - особый случай. Там было очень много свидетелей, и все видели, что к жертвам привели именно действия властей. Дети погибли от пуль тех, кто окружал школу по периметру. Власти сперва врали, будто стреляли в спины, а потом оказалось, что все были поражены в грудь и в плечи.

А.СУРИКОВ: Каждый из терактов - особый случай. Публику на Норд-Осте тоже потравили газом не чеченцы. Но не столь уж это важно, кто первым стрелял и по кому. Сегодня любой новый теракт демонстрирует обществу неспособность власти защитить своих граждан. А ведь вся ее деятельность на протяжении многих лет осуществлялась именно под флагом борьбы с терроризмом.

А.КОНДАУРОВ: Универсализация понятия «терроризм» выгодна исключительно власти - американской ли, российской, израильской или палестинской. У терроризма нет никаких универсальных целей. Он может быть универсальным по формам и методам, но его цели и мотивации уникальны в каждом конкретном случае. В Чечне это может быть просто кровная месть. Влезьте в шкуру Басаева: вся семья убита, дом разорен. Помимо идейных мотивом, им может двигать элементарное чувство ненависти. Точно сказано: чтобы не было терроризма, не нужно быть террористом самому.

К сожалению, власть этой формулой пользоваться категорически не хочет, потому что, впихивая в сознание общества терроризм, решает собственные проблемы. Американцам нужны Ирак, нефть и т. д. Все удивлялись, как быстро Путин поддержал Буша после 11 сентября. Но ничего другого он и сделать не мог. Идя на пост президента двумя годами раньше, он обещал «мочить в сортире», то есть фактически чинить расправу без суда и следствия, что Западу понравиться не могло.

А теракты 11 сентября дали хороший шанс удержаться на западной орбите таким образом, чтобы самого Путина не «мочили» бы за Чечню и чтобы в момент «Х» США отнеслись к его команде иначе, чем к отставному министру Адамову. Дальше - больше. Когда сопротивление чеченцев стало нарастать, что так или иначе колебало власть в Кремле, Путин воспользовался этим, чтобы усилить репрессивные механизмы. Тоже понятно, для чего. Если бы у него был действительно некий большой стратегический проект для России, все делалось бы другими методами. А так Путин просто выигрывает дополнительное время, для того чтобы его окружение успело побольше «распилить». Я же видел, какие законопроекты вбрасываются в Думу под предлогом борьбы с терроризмом: ограничение митингов, понятие «период террористической угрозы» с ограничением прав и свобод граждан и т. п.

Для меня тоже остается загадкой, почему 11 сентября ни один из самолетов не упал на Белый дом или на Капитолий? Или теракты в Москве - поставьте себя на место Басаева или тех, кто планирует такую операцию. В чем бы состоял ваш замысел и ожидаемый политический выигрыш? Подогнать машину к Кремлю или на Рублевку и взорвать там. Но почему были выбраны нищие рабочие районы? Осуществить теракт там технически не легче, а политический выигрыш не светил при любом исходе. Неразрешимая загадка.

Вот связь между Норд-Остом и Бесланом совершенно очевидна. В обоих случаях хотели вернуть в политическую игру Масхадова, а Басаев брал на себя всю грязную работу. Почему чеченцы в Беслане не стали брать воду и еду? Понятно, они учли опыт Норд-Оста. Но не только. Изначальный план явно состоял в том, чтобы захватить школу, показать, на что они способны, а дальше выйти под гарантии международных наблюдателей и заявить: вот видите, мы можем убивать, но не это нам нужно, мы боремся за свою независимость, - так что приглашайте на переговоры президента Масхадова, он уже рядом.

Именно поэтому они и отказывались брать воду, рассчитывая форсировать переговорный процесс. Что дальше? Пока власть будет оставаться столь же алчной и непрогрессивной, она проблему терроризма не решит, сколько бы ОМОНа в Чечню ни нагоняли. Все равно у ОМОНа будет своя игра, у террористов - своя, а страдать будет население. Мне кажется, власть это тоже понимает, но ее интеллектуальных и организационных ресурсов хватает лишь на то, чтобы пытаться пролонгировать агонию.

Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Работая над статьей, я подробно консультировался с Антоном Суриковым и Алексеем Кондауровым. Так, говоря об инфильтрации, я имел в виду не только степень контроля тех или иных спецслужб над теми или иными террористическими группировками. Инфильтрация создает очень своеобразную сеть взаимоотношений, некое серое теневое поле, в котором пересекаются сразу многие спецслужбы, а иногда и разные отделы одной спецслужбы, ведущие каждый свою игру, и самые разнородные фигуры, которых объединяют под названием террористов: от деятелей национально-освободительного движения, прибегающих к экстремистским методам во имя вполне легитимных целей, до чисто уголовных элементов.

И вся эта каша возникла в результате целенаправленных усилий спецслужб, которых те никогда не скрывали, напротив, гордились ими. Скрывался не факт инфильтрации, а имена конкретных инфильтрантов, что вполне естественно. Тем не менее, два имени засвечены достаточно плотно. Это Усама бен Ладен, теснейшего сотрудничества с которым в прошлом ЦРУ уже давно не отрицает. И это Шамиль Басаев, чьей работе в Абхазии посвящены достаточно серьезные и аргументированные публикации.

Главный вопрос не в том, когда и почему бен Ладен или Басаев вышли из-под контроля, а в том, до какой степени они вышли. А если и полностью вышли, то нет ли рядом с ними других инфильтрантов, чьих имен мы не знаем как раз потому, что они из-под контроля не выходили? Сам процесс инфильтрации начался достаточно давно и шел весьма интенсивно, но с тех пор произошли два переломных события: одно - глобальное, другое - локальное.

Глобальное событие - конец «холодной войны», после чего российские спецслужбы утратили тот идеологический стержень, о котором сегодня много говорили, а американские спецслужбы были в значительной мере переориентированы на новые задачи. Локальное событие - это возникновение в России такого политического режима, идеологическим оправданием которого становится антитерроризм на фоне отсутствия какого-либо политического проекта.

С одной стороны, этот режим предоставляет спецслужбам почти неограниченную свободу действий; с другой - не создает при этом никакого нового идеологического стержня. Это второе обстоятельство, накладывающееся на первое. Наложение двух этих факторов и создает картину, описанную Антоном Суриковым: люди, сидящие в соседних кабинетах, играют каждый в свою игру, не исключено, что и друг против друга, при этом координируя свои действия в силу служебных обязанностей.

Это и порождает ситуацию, с одной стороны, совершенно непредсказуемую, с другой - очень логичную. Как будто разыгрывается шахматная партия, в которой фигурами не только двигают, но и сами они тоже бегают по доске, причем и доска не вполне статична. Это и есть управляемый хаос: в движении фигур есть своя логика, и ее можно проследить, если задаться такой целью.

А.КОНДАУРОВ: По службе они должны координировать, но на самом деле работают в разных АОЗТ.

Б.КАГАРЛИЦКИЙ: В спецслужбах термин «игра» общепринят, обожают его почему-то и политологи, хотя речь идет вовсе не об игрушках. Участники игры имеют тенденцию заигрываться, то есть выходить за пределы первоначальных задач. Допустим, власть действительно заказывает некоторые теракты, чтобы воздействовать на население. Я совершенно такого не исключаю.

Но если пройти дальше ту схему, которую нарисовал Гейдар Джемаль: местная власть на Северном Кавказе заинтересована в дестабилизации, чтобы отчитаться перед Москвой, Москва заинтересована в дестабилизации, чтобы выслужиться перед Вашингтоном, а Вашингтон ведет собственные игры с какой-нибудь «Halliburton» и другими корпорациями, у которых тоже есть специфические интересы, - станет заметно, что схема предполагает наличие некой единой линии, рациональных и эффективных действий всех участников. То есть устроить дестабилизацию, но ровно в той мере, чтобы усидеть и укрепить себя у власти. Но вдруг вы сами взлетите на воздух? Не потому, что неверно рассчитали количество заложенной вами взрывчатки, а потому, что ваш сосед сделал то же самое, поскольку тоже хотел выслужиться перед своим начальником. Вы ничего не знали друг о друге, но взрыв удвоенной мощности вызвал совсем не те последствия, на которые вы оба рассчитывали.

Представьте себе, что это соседи - Дагестан, Карачаево-Черкесия, кто-нибудь еще. Вследствие кумулятивного эффекта все местные князьки, начавшие каждый свою рациональную игру, получают совершенно нерациональный итог. То же самое может произойти и на национальном уровне и, между прочим, на глобальном тоже. Боюсь, что и произойдет, поскольку остановиться игроки уже не могут.

В результате власть, с одной стороны, пытается стабилизировать себя при помощи террора, с другой - сама же себя и дестабилизирует. В этом, на мой взгляд, и состоит объяснение таких странных феноменов, как Беслан, никак не укладывающихся в рамки концепции управляемого терроризма, с которой мы начали эту дискуссию.