ПАРИ

Желание Сталина передать всю полноту власти в СССР Советам было как гром с ясного неба для всех партийных чиновников. Они не представляли, чем будут заниматься и кому будут нужны. Им предстояло стать идеологами строительства Коммунизма и образцами для подражания- какимито учеными-монахами, а они к этому совершенно не были готовы. Идеи, какого человека на какую должность определить, у них были, идеи, кого отругать за невыполнение плана – тоже, но откуда у них было взяться идеям строительства Коммунизма? Что, им, как Сталин, по 500 страниц в день читать? Сейчас им никакая идеология не была страшна: скажут помощнику или какому-нибудь профессору и он им что-нибудь умное из Маркса, или Ленина, или Сталина в доклад напишет, поскольку им-то самим недосуг – они государством руководят. Но, если у них заберут руководство государством и им останется только идеология, то писать-то надо будет самому, а что писать? Ни помощнику, ни профессору написать за себя уже не поручишь, поскольку, если идеи будут помощника, то и идеологом будет помощник, а не ты. Партийным чиновникам стало предельно ясно то, что было ясно и без этого, – они только числились идеологическими работниками, совершенно ничего не умея в этой области.

Все партийные чиновники сознавали, что после реорганизации партии они станут никому не нужны, поскольку их опыт «государственных деятелей» в партии уже будет никому не нужен. Чем им заниматься? Перейти на хозяйственную работу? Но они не были и хозяйственниками – они были надсмотрщиками при хозяйственниках, а это большая разница. По большому счету, им оставалось, как Оста¬ пу Бендеру, «записаться в управдомы».

Главное же было то, что они и свое недовольство не могли выразить, поскольку Сталин был абсолютно прав – если они коммунисты, то обязаны передать власть всему народу, а если они этого не хотят, то они не коммунисты и, соответственно, им в партии нечего делать.

Однако у Хрущева был хитрый статус «сельского дядьки », который может позволить себе спросить глупость.

И Хрущев начал использовать свой имидж для зондирования почвы среди высших партийных чиновников. Оставаясь один на один, Никита находил случай по-простецки и наивно спросить:

– Да как же это теперь будет? Ленин создавал партию, привел ее к власти, а мы теперь своими руками угробим дело Ленина?!

Хрущев не ожидал на свой вопрос ответа, поскольку понимал, что собеседник может бояться провокации, но по тому, как собеседник, вместо возмущения, с видом недоумения разводил руками, давая понять, что и он так думает, Никита понимал, что это его единомышленник. Что и этот чиновник боится за свое будущее – за свою партийную кормушку, но делает вид, что переживает за «дело Ленина ». Мало-помалу Хрущев выяснил, что у Сталина практически нет единомышленников. Никита, помня непримиримость Берии к утаиванию отхода партии от власти, не стал с ним на эту тему говорить, да Молотов как-то странно покосился на Хрущева, когда тот попытался его прощупать.

А подавляющее число остальных было единомышленниками Хрущева, «переживавшими за сохранение у власти Ленинской партии большевиков». Даже часть государственных чиновников, которые получили свои должности с помощью партийных органов, были недовольны отходом партии от власти в страхе, что их «съедят» более способные конкурентыхозяйственники. А хитрый Микоян позволил себе намек, что если бы Сталин неожиданно умер, то это позволило бы сохранить существующее положение, хотя уже в более откровенном разговоре согласился, что покушения на вождя народ не простит.

Так, в неспособности ничего противопоставить Сталину, партийная машина катилась к XIX съезду ВКП(6), который проходил с 5 по 14 октября 1952 года.

Сознавал ли Сталин, что он практически одинок? Если сознавал, то поступил, как садист, поскольку всю реорганизацию партии на съезде озвучили те, кому она была органически ненавистна, а Сталин выступил всего лишь с небольшой заключительной речью, и только. Даже отчетный доклад Центрального Комитета партии не он читал, а ведь ему было о чем сказать советскому народу, было о чем похвастаться миру.

К примеру, тот же Микоян в своем выступлении сначала напомнил, что в декабре 1947 года в СССР были отменены карточки, чего та же Великобритания, гораздо меньше пострадавшая в войне, и на начало 50-х годов не могла добиться.

После 1947 года каждый год снижались цены на товары массового спроса, и к 1952 году результат этого снижения был таким: в СССР в 1952 году хлеб стоил 39% от цен конца 1947 года, молоко – 72%, мясо – 42%, сахар – 49%, сливочное масло – 37%. За эти же пять лет в США цены на хлеб выросли на 28%, в Англии – на 90%, во Франции – более чем вдвое. Цены на мясо в США увеличились на 26%, в Англии – на 35%, во Франции – на 88%. Похожая картина была и по другим сопоставимым продуктам питания.

Между прочим, Микоян доложил и о том, что в СССР только по одному товару производство находится на уровне несколько меньшем, чем до войны. Это была водка.

Все выступавшие, естественно, говорили о достижениях плановой советской экономики и о достижениях правительства Сталина, благо было о чем говорить. Скажем, украинский драматург А. Корнейчук делился с делегатами такими своими впечатлениями: «В Киеве недавно гостил крупный итальянский ученый. Когда он увидел великолепное здание с ажурной мачтой телецентра, он сказал: «Италия до сих пор не имеет телецентра. Правда, нашему народу не до телевидения ». Да, Италии было не до телевидения, а СССР развивал экономику, ее передовые технику и технологию с невиданными и недостижимыми для остального мира темпами.

Все это сидящим на съезде партийным чиновникам слушать было приятно, поскольку они сознавали свою причастность к этому.

Слушать изменения устава им было менее приятно, хотя Хрущев, которому поручили сделать доклад по этому вопросу, постарался, как и решило Политбюро, не акцентировать на этих изменениях внимания. Для большинства членов партии, рассматривавших Устав, новый текст не представлял ничего интересного или особенного, поскольку речь шла о каких-то естественных (увеличение количественного состава руководящих органов в связи с резким ростом рядов партии), либо, на первый взгляд, косметических изменениях (новых названиях партии и ее руководящих органов). Вряд ли кто-то заметил главные особенности нового устава.

Примерно через месяц после XIX съезда ВКП(6) из Европы на родину, чтобы успеть к Рождеству, возвращался крупный работник Центрального разведывательного управления США Аллен Даллес. В Германии он проверял подготовку разведки США к организации мятежа немцев в Советской зоне оккупации, и теперь решил заехать в Лондон, чтобы встретиться с премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем. В годы Второй мировой войны Даллес отвечал за операции американской разведки в Европе, поэтому и так был хорошо знаком с Черчиллем, кроме того, он входил в команду генерала Дуайта Эйзенхауэра, который 4 ноября 1952 года одержал оглушительную победу на президентских выборах в США, и с 20 января 1953 года должен был официально вступить в должность, а Аллен Даллес должен был стать директором ЦРУ Поздно вечером они уединились с Черчиллем в его кабинете:

Даллес потягивал виски с содовой, а Черчилль дымил сигарой и отхлебывал бренди.

Когда переговорили об американских и европейских делах, Даллес спросил:

– Сэр, как вы оцениваете те успехи большевиков, которые они объявили на своем съезде? Сколько в них реального, а сколько пропагандистской лжи?

– Думаю, там есть некоторые рекламные преувеличения, но в целом дело обстоит именно так, как они и хвастаются.

К сожалению, дядюшка Джо – (так называли Сталина во время войны Черчилль и Рузвельт) – ведет Россию впе259 ред недостижимыми для нас темпами, – Черчилль помолчал.

– Обидно, мы тут в Англии до сих пор даже треску все еще распределяем по карточкам, а они так рванули вперед.

Боюсь, Ален, но и водородную бомбу они создадут раньше нас, так что наши надежды на атомную дубинку оказались иллюзорными. Но у меня вызвало интерес не это… – Черчилль затянулся сигарным дымом.

– Кадровые изменения в большевистском руководстве?

– Нет, это следствие. Меня поразило то, что Сталин увел свою партию от власти в России…

Даллес поперхнулся глотком и долго откашливался.

– Очем это вы, сэр??

Черчилль улыбнулся.

– Вы что – не читали их новый Устав?

– Сэр, я же не профессор политологии из университета, чтобы читать подобные вещи!

– Напрасно. Вам нужно сделать выговор аналитикам ЦРУ за то, что они не обратили на этот устав ваше внимание,

– Черчилль достал из ящика стола папку с аналитической запиской. – Придется это сделать мне. Вот смотрите, с 1939 года устав большевиков утверждал, – Черчилль процитировал, – «ЦК ВКП(б) организует для политической работы Политическое бюро, для общего руководства организационной работой – Организационное бюро, для текущей работы организационно-исполнительного характера – Секретариат, для проверки исполнения решений партии и ЦК ВКП(б) – Комиссию партийного контроля». Вдумайтесь: организовывало работу большевистской партии Оргбюро под руководством секретарей, а Политбюро руководило всей Россией. Всем Советским Союзом, но мне удобнее называть его Россией. Политбюро – это инструмент, которым большевики руководили государством.

– А разве теперь иначе? – удивился Даллес.

– В том-то и дело! – Черчилль процитировал перевод на английский язык соответствующего места из док260 лада Хрущева. – «В проекте измененного Устава предлагается преобразовать Политбюро в Президиум Центрального Комитета партии, организуемый для руководства работой ЦК между пленумами. Такое преобразование целесообразно потому, что наименование «Президиум» более соответствует тем функциям, которые фактически исполняются Политбюро в настоящее время. Текущую организационную работу Центрального Комитета, как показала практика, целесообразно сосредоточить в одном органе – Секретариате, в связи с чем в дальнейшем Оргбюро ЦК не иметь». Теперь как видите, секретари понижаются в статусе до бывшего Оргбюро и сами организовывают работу партии, а руководит ими Президиум, который теперь предназначен только для руководства партией, а не политической работы, как это было раньше. Причем этот Президиум сам стал парламентом – в нем теперь не 10 человек, как было в Политбюро, а 36. А Политбюро они, как видите, ликвидировали и большевистской партии теперь нечем руководить государством – она всю власть передала своим Советам.

Знаете, Аллен, я всем обязан демократии, но при этом всегда каламбурил, что демократия это худшая из всех форм правления, и право на существование она имеет только потому, что человечество ничего лучшего не придумало. Теперь мы увидели, как Сталин придумал наилучшую форму правления из всех – ведь в СССР теперь власть полностью соответствующая понятию «демократия» – у них действительно власть народа.

Изумление Даллеса сменилось задумчивостью.

– У меня несколько вопросов, сэр. Если большевики уже не правят Россией, то чем они собираются заниматься?

Переедут к нам, чтобы совершить в наших странах революцию?

Черчилль усмехнулся.

– Думаю, в массовом порядке этого не произойдет. Вы же видели, что они сменили и название партии.

– Ну и что? Если мне память не изменяет, то они своей партии название меняли не один раз.

– Нет, Аллен, вы недооцениваете дядюшку Джо – у него нет времени делать что-нибудь просто так. И если он изменил название, то это имеет глубокий смысл. Прежнее название партии большевиков – Всесоюзная коммунистическая партия большевиков – объявляло всем о независимости большевиков от России, от Советской власти. Слово «всесоюзная» обозначало просто территорию, на которой действует эта часть всемирного коммунистического Интернационала.

Я видел членский билет ВКП(б) – в нем вверху было написано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», в середине: «Партийный билет», – и в самом низу: «ВКП(б) – секция Коммунистического Интернационала». То есть они были выше России (Советского Союза) – они были в составе всемирных коммунистов, а теперь своим новым названием они объявляют, что привязаны только к России.

Их партия стал а собственностью СССР, структурным подразделением Советской власти. Есть у них Правительство Советского Союза, есть Министерство обороны Советского Союза, теперь вместо ВКП(б) будет Коммунистическая партия Советского Союза. Они из правящей партии стали основной церковью страны…

– Постойте, – перебил Даллес, – если есть основная церковь, то допустимы и остальные. Большевики что же – теперь разрешают многопартийность?

Черчилль полистал папку.

– Знаешь, Аллен, она у них и раньше не была запрещена.

У них запрещены партии капиталистического толка, а социалистического – разрешены. Но пока большевики были правящими, пока именно большевики раздавали должности в стране, то кому нужны были партии, которые на это не способны? Но вот сейчас, когда они ушли от власти… – Черчилль немного задумался, – сейчас, пожалуй, у них может возникнуть многопартийность.

– Сэр, я несколько ошарашен вашим анализом, и мне пока непонятно многое. Ведь получается, что они месяц назад совершили революцию, которую легко использовать для огромной пропагандистской шумихи. Почему они молчат об этом?

– Сталин боится компрометации партии и идеи революции – он боится, что объявлением этого, он подорвет революционный энтузиазм и стремление коммунистов во всем мире захватить власть силой.

– Тогда нам немедленно нужно говорить об этом!

– Ни в коем случае! – взмахнул сигарой Черчилль. – Я не исключаю, что дядюшка Джо именно этой глупости от нас и ждет – ждет, что это мы сами признаем их самой демократической страной в мире. Нет, Аллен, о чем угодно можно говорить, но об этом необходимо молчать. Тем более, – несколько погрустнев, добавил Черчилль, – что все это не надолго.

– Что вы имеете ввиду?

– Это партия, Аллен, это очень большая партия, это очень много людей, хорошо устроившихся в этой жизни – они от власти не уйдут! – Черчилль вновь сделал большую паузу, глубоко затянувшись дымом сигары. – Сталин мой враг, поскольку я всегда был империалистом, им и умру, но это, Аллен, очень достойный враг, это величайший человек нашей истории, мне жаль его – они его убьют.

– У вас есть какие-то разведданные? – живо заинтересовался Даллес.

– Мои разведданные – это мои 78 лет и знание человеческой низости.

– Это не много, – скептически заметил Даллес.

Черчилль с иронией посмотрел на Даллеса.

– Аллен, а хотите пари, скажем, на коробку гаванских сигар? Пари на то, что Сталин не доживет до следующей весны?

– У вас весна, как и у нас, считается с 20 марта? – деловито поинтересовался Даллес, и на подтверждающий кивок Черчилля, ответил. – Идет!

Черчилль тяжело вздохнул.

– Я выиграю это пари, но поверьте мне, Аллен, это единственный раз в жизни, когда мне хочется его проиграть.

Даллес допил виски.

– Сэр, вы считаете его великим человеком, а, значит, по определению умным. Так неужели он не в состоянии понять то, что понимаете вы, – что его убьют?

Черчилль грузно поднялся с кресла и подошел к темному окну с фиолетовыми отблесками неоновой рекламы.

– Он об этом не думает…

– Почему?

– Это недостойно. Он делает то, что обязан делать. Поверьте, если бы он и на 100% был уверен, что его убьют, это ничего бы не изменило – он бы все равно делал то, что обязан.

Это очень редкий человек, Аллен, нынешним людям таких очень трудно понять.

Ни Черчилль, ни Даллес пока не знали, какие драматические события произошли сразу же после XIX съезда теперь уже КПСС.