ПЛАНЫ

Положение Хрущева было не легче, чем у Берии. Поскольку Никита выступал за то, что было нужно всему аппарату партии, то его поддерживали все партийные чиновники, а тщательно создаваемый им имидж «своего парня», даже делал их откровенными. Но ведь они не знали, что Никита – убийца! Просочись только слух об этом, и они его в клочья разорвут! Участие в отравлении Жданова и личное отравление Сталина еще можно было отрицать, но как, при таком количестве участников и свидетелей, отрицать то, что Никита умышленно не оказал Сталину помощи?

Хрущев был одинок, как никто. Его влияние на МВД с каждым днем падало – руководство Берии давало себя знать. Игнатьев сам висел на волоске и помочь не мог, а после ареста Огольцова, лечащего врача Сталина Смирнова и Василия Сталина, Хрущеву стало ясно, что Берия вышел на правильный путь расследования – путь, который вел к нему. Васька Сталин тоже был опасен для Хрущева – Никита хорошо помнил, что когда утром 2-го марта они с Игнатьевым обзванивали членов Президиума и сообщали о болезни Сталина, они Василию не звонили. Но он примчался!

Значит, его вызвал кто-то из охраны Сталина. Василий кричал: «Загубили отца, сволочи!» – значит, охрана ему что-то сказала! Васька, конечно, сейчас всех боится, но Берия Ваську со временем разговорит!

В эти дни Хрущев почувствовал в себе волка, загнанного в угол. Никита практически инстинктивно, по-звериному, делал то, что вело к его спасению, но к июню положение было столь тяжелым, что и инстинкт ничего не подсказывал.

И Хрущев методично делал единственное, что ему было доступно, – он грузил Лаврентия все новой и новой работой – он вытаскивал для решения Берией массу вопросов, которые объявлял сверхважными, он требовал присутствия Берии на всех совещаниях и заседаниях, – он стремился не оставить Берии времени для расследования. И это по его инициативе в Берлин полетел Берия, а не Молотов и не он сам.

Никита не хотел об этом думать, но уже давно, еще до убийства Сталина понял, что каким бы другом Лаврентий ни являлся, а его тоже нужно убить, он понимал, что и аппарат партии эту смерть воспримет с облегчением. Но как убить?

Хрущев уже давно начал искать для этого подходящих исполнителей, и на память ему все чаще и чаще приходил министр внутренних дел Украины Строкач, с которым в свое время Никита вместе работал более десяти лет. И когда Строкач в марте ему позвонил, жалуясь, что Берия его снял с должности и назначил всего лишь начальником УВД Львовской области, Никита подумал – а может, Строкач?

Строкач был у Хрущева на очень большом крючке и знал, что если Хрущев кое-что вспомнит из его забытой биографии, то Строкачу конец! Но как Строкача уговорить пойти на убийство, которое и Строкачу грозило смертью?

Никита решил еще больше разозлить Строкача, и когда тот, выслуживаясь перед Никитой, позвонил ему из Львова и сообщил, что Берия затребовал из области материалы наблюдений за партийными руководителями, то Хрущев ему в несколько рекомендательной форме посоветовал эти материалы Берии не давать. Никита знал Берию и знал, что тот будет в жесткой, возможно, и оскорбительной форме требовать исполнения своего приказа, а это вспыльчивого и самолюбивого Строкача может привести в необходимую ярость. Но получилось даже лучше, чем Никита хотел. Берия, действительно, сначала криком и матом пытался заставить Строкача исполнить приказ, а потом вообще, видимо, что-то зная о Строкаче, снял его и с должности начальника областного УВД.

В двадцатых числах июня секретарь сообщил, что Стро¬ кач просится на прием, и Хрущев в тот же день назначил ему встречу.

– Тимофей Амвросиевич! Дорогой! Сколько же мы нэ бачилысь? – Хрущев с распростертыми объятиями встретил, вошедшего в кабинет Строкача.

– Никита Сергеевич! Що ж цэ твориться?! Меня! Генераллейтенанта!! Как шелудивого щенка?!! – выплескивалось негодование из обнявшегося и поздоровавшегося Строкача. – Когда Кирпонос сдал немцам Юго-Западный фронт, кто выводил киевский гарнизон из окружения? Стро¬ кач! Кто организовал партизанское движение на Украине?

Строкач! Кто все эти годы дрался с бандеровцами? Стро¬ кач! А он, падлюка, меня на полковничью должность?! А потом вообще без должности?! За что? За то, что я преданный партии коммунист?!

Хрущев распорядился принести Строкачу чаю, усадил его за стол, а сам отошел к окну, делая вид суровой и глубокой задумчивости. Потом повернулся, подошел к Строкачу и ткнул в него пальцем.

– Ты – видишь, что он враг ленинской партии, а, значит, и враг народа! И я это вижу! – Никита ткнул пальцем себя в грудь. – Многие, почти все, это видят! – указал Никита пальцем на дверь. – А взять его нельзя – закона такого нету, – Никита беспомощно развел руками. – Хитер враг, коварен! На наших глазах губит дело Ленина, а мы беспомощны.

Строкача и такие слова, и театрализованное представление, конечно, удивили, но поскольку он хорошо знал Никиту, то не поверил ему ни на копейку. Однако решил, что будет выгодней молчать и дождаться, пока Хрущев сам скажет, чего хочет.

– Есть один путь спасения нашей большевистской партии и дела Ленина. – И, видя, что Строкач не собирается реагировать и делает вид внимательно слушающего, Никита решительно закончил мысль: – Убить его!

У Строкача на мясистом лице ни один мускул не дрогнул, что Хрущева обнадежило. После длинной паузы, Строкач спокойно спросил:

– Но как?

Хрущев, как бы сам оценивая, что говорит, начал рассуждать.

– Ты же знаешь, что когда наше трусливое кадровое офицерство начало тысячами сдаваться немцам в плен, когда оно стало удирать от немцев, то Сталин начал возрождать офицерскую честь. У нас и сейчас действуют офицерские суды чести, мы как-то даже обсуждали, не разрешить ли нам офицерам и дуэли. Короче, сегодня у нас офицерская честь, так сказать, в цене. В хорошей цене.

И представь, – продолжил Хрущев. – приходит к Берии какой-нибудь гордый генерал на прием, а Берия его материт и оскорбляет, и этот генерал в защиту своей чести достает пистолет и убивает врага партии. Думаю, что его сильно не накажут, но такой генерал в глазах коммунистов стал бы героем, настоящим героем! – Хрущев изучающее посмотрел в глаза Строкачу.

Тот взгляд Никиты выдержал, наклонился к Хрущеву и даже несколько зло ответил.

– Дорогой Никита Сергеевич, вы знаете, что я у вас вот где, – Строкач сжал левую ладонь в горсть. – Оно, конечно, может, я и стар, может, и выжил из ума, но не настолько, чтобы становиться Героем Советского Союза посмертно!

Хрущев отшатнулся, но появившееся было отчаяние от неудавшегося плана вдруг сменил еще один план, и даже лучше прежнего. Никита вскочил и вновь подошел к окну, теперь уже в настоящей задумчивости. Такой план мог прийти в голову только ему, пятнадцать лет просидевшему в Политбюро и прекрасно, даже не знавшему, а чувствовавшему, как члены Политбюро поступят в тех или иных случаях.

Он быстро вернулся к своему столу, сел и в упор посмотрел на Строкача.

– Так, говоришь, Берия тебе звонил и материл?

– Да,- осторожно согласился Строкач.

– Звонил по секретной связи и свидетелей разговора быть не должно?

– Не должно…

– Та-ак, – протянул Хрущев задумчиво. – А не говорил ли Берия что-то вроде того, что тебе выгоднее служить ему, а не Политбюро?

Партийные чиновники только официально называли новый орган Президиумом, а неофициально именовали его по-прежнему – Политбюро, чтобы приучать людей к мысли, что ничего не изменилось.

Строкач озадачился – Хрущев явно предлагал оклеветать Берию… Но ведь клеветать – не стрелять!

– Возможно, и говорил…

– Надо вспомнить, – ласково потребовал Хрущев.

– Точно – говорил!

– Так-то лучше, – похвалил Хрущев.

Теперь Хрущеву надо было выдумать дату, на которую Берия якобы назначил мятеж, и дать какую-нибудь подробность, которая убедила бы членов Президиума. Тут Хрущев вспомнил, что еще в начале июня им сообщили, что готова новая опера «Декабристы», премьера которой была назначена на субботу 27 июня. Президиум, чтобы показать свою тесную связь с культурой, решил всем составом быть на этой премьере. Само по себе это было тайной, о которой мало кто знал, и члены Президиума должны были понимать, что Строкач во Львове уж точно об этом знать никак не мог.

– А не понял ли ты Берию так, что, дескать, Политбюро в последний раз в субботу 27 июня послушает оперу «Декабристы», а потом узнает, каковы декабристы бывают на самом деле? – Хрущев отчетливо подчеркнул. – Тут важны дата – 27 июня и название оперы – «Декабристы».

– Да,- уже уверенно подтвердил Строкач,- как же я могу забыть про декабристов.

– Хорошо… – Хрущев еще задумался. – А не говорил ли Берия, что ты, из всех начальников УВД единственный дурак, а остальные начальники управлений в субботу выполнят небольшую работу и получат награды, а Строкач, вместе со своим любимым секретарем обкома будет «стерт в лагерную пыль»?

Строкач уже понял, что Хрущев предлагает ему сфальсифицировать некий заговор под руководством Берии. Но что Строкач терял? Надо было сообщать о телефонном разговоре, которого никто не слышал и который Строкач мог понять, как угодно. Берия будет отрицать, но где свидетели?

И даже если они найдутся, то можно прикинуться дурачком и стоять на своем. Ну, может, как-то накажут, но ведь Берия Строкача все равно уже уволил, а Хрущев может работу найти еще и получше.

– Вот именно так Берия и говорил!

Строкач подтвердил это так серьезно и уверенно, что Хрущев даже усмехнулся – Строкач был дерзким, даже наглым, и беспринципным, что для поручаемой ему роли было идеальным сочетанием качеств.

– Так ведь такие же вещи нужно немедленно сообщать Политбюро! – с деланым испугом воскликнул Хрущев.

– Но так ведь я же за тем к вам и приехал, – не растерялся, уже вжившийся в роль, Строкач.

– Так, – деловито подытожил разговор Хрущев. – Оставьте свой московский телефон моему секретарю и далеко от телефона не отлучайтесь – можете понадобиться Политбюро в любую минуту, – посмотрел на Строкача. – Думаю, мне не надо говорить, что партия будет вам благодарна?

– Никита Сергеевич! Вы же знаете, что я за дело Ленина готов на все!

Вечером Хрущев вызвал к себе командующего ПВО Московского военного округа генерал-полковника Москаленко – еще одного своего должника. Хрущев не встречался с ним с фронта, но был уверен, что Москаленко не мог забыть той услуги, которую оказал ему Хрущев, негласно спасая в те годы от разжалования и суда.

Москаленко вошел, и Хрущев понял, что для той роли, которую Хрущев ему приготовил, у Москаленко маловато внешних данных. Москаленко был невысокого роста и щуплым, мало этого, у него был органический дефект – температура его тела была 35 градусов, и Москаленко постоянно мерз. Даже сейчас, в разгар лета, было видно, что под кителем у него пододето несколько джемперов, и из туловища, кажущегося от этого толстым, торчала голова на тонкой шее. А Берия, хотя и обрюзг от постоянной кабинетной работы, мужчиной был очень крепким. «Да, – вздохнул Хрущев,- Лаврентий такого соплей перешибет!» Но никто лучший на ум не приходил, и Никита предложил Москаленко садиться.

– Товарищ Москаленко! Партия поручила вам задание сверхважное и сверхсекретное, а поэтому и сверхпочетное.

Речь идет о спасении всей партии… – Хрущев выдержал паузу, чтобы Москаленко осознал сказанное. – Вам поручается арестовать Берию!

Москаленко съежился, как от удара, и, как показалось Никите, даже задрожал.

– Но, товарищ Хрущев, это, как бы сказать, не мои функции.

– У нас у всех функции одинаковые – быть верными ленинцами. А Берия маршал, его арест простым офицерам не поручишь, тут нужен генерал.

Москаленко немного помолчал.

– А если предложить это…эту работу Батицкому? – наконец выдавил он из себя.

«Черт возьми!!» – В мозгу у Никиты вспыхнуло воспоминание.

Как же он мог забыть о командире стрелковой дивизии полковнике Батицком, валявшемся у него в ногах и выпросившим, чтобы Хрущев убедил прокурора фронта отправить дело Батицкого в архив? Тогда Батицкий запомнился ему боровом с бычьей шеей.

– А он что – генерал? – Хрущев искренне удивился.

– Генерал-майор, и, между прочим, очень сильно не любит Лаврентия Павловича.

– За что? – живо поинтересовался Никита.

– Берия, когда ему поручили создание ракетного щита ПВО вокруг Москвы, выкинул Батицкого с должности моего начальника штаба. Теперь Батицкий пристроился в штабе ВВС, но, понимаете, он пехотинец, и у летчиков он, как корова под седлом. А служить хочет только в Москве.

«Батицкий, – это удача! – подумал Никита, но отвлекаться от Москаленко не стал. – Но ты-то тоже мне должок отдать обязан, так что не выкрутишься!»

– Очень хорошо, – сказал Хрущев, – Батицкого привлеките обязательно, можете взять и других офицеров, но на вторых ролях. А арестовать Берию обязаны лично вы с Батицким!

– Слушаюсь! – ответил Москаленко, но как-то подавленно.

– Завтра вместе с Батицким будьте на месте, вас вызовут в Политбюро для получения задачи и приказа.

Поняв, что дело будет иметь официальный вид, Москаленко повеселел.

– Есть!