Развитие общества за последние десятилетия во всех культурных государствах приняло необычайно быстрый темп, который в свою очередь ускоряет прогресс во всех областях человеческой деятельности. Наши социальные отношения пришли вследствие этого в небывалое до сих пор состояние беспокойства, брожения и разложения. Господствующие классы не чувствуют более твердой почвы под ногами, и буржуазные учреждения теряют устойчивость, необходимую, чтобы выдержать направленный на них со всех сторон натиск. Чувство беспокойства, неуверенности и недовольства захватило все круги — как высшие, так и низшие. Судорожные усилия, которые делают господствующие классы, чтобы частичными поправками социального организма положить конец этому невыносимому для них состоянию, оказываются бесплодными, так как они недостаточны. Возрастающая отсюда неуверенность увеличивает их беспокойство. Едва успевают они подставить к падающему дому балку в виде какого-нибудь закона, как выясняется, что таковая была еще более необходима в десяти других местах. При этом сами они постоянно спорят друг с другом и имеют различные взгляды. То, что одна партия считает необходимым для успокоения все более растущего недовольства масс, то другой партии представляется слишком радикальным и рассматривается ею как безответственная слабость и уступчивость, которая возбуждает лишь аппетит к еще большим уступкам. Это доказывают бесконечные прения во всех парламентах, через которые проводятся все новые законы и учреждения, что не приносит ни покоя, ни удовлетворения. Внутри самих господствующих классов существуют противоречия, отчасти непримиримые, и они еще более обостряют социальную борьбу.

Правительства — и притом не только в Германии — вертятся, как флюгера; они должны на кого-нибудь опираться, ибо без опоры они не могут существовать, и они склоняются то на ту, то на другую сторону. Почти ни в одном прогрессивном государстве Европы у правительства нет стойкого парламентского большинства, на которое оно могло бы рассчитывать с уверенностью. Социальные противоречия разрушают и разлагают большинство, и вечно меняющийся курс, особенно в Германии, уничтожает последний остаток доверия, которое еще питают к себе самим господствующие классы. Сегодня одна партия — наковальня, другая — молот, завтра — наоборот. Одна разрушает то, что другая с большими усилиями только что воздвигнула. «Замешательство становится все большим, недовольство все сильнее, трения учащаются, увеличиваются и в течение месяцев уничтожают больше сил, чем прежде в течение целых лет. Наряду с этим возрастают материальные требования в форме различных налогов и податей и безмерно растут государственные долги.

По своей природе и своему существу государство является классовым государством. Мы видели, как оно сделалось необходимым для охраны возникшей частной собственности и для того, чтобы привести в порядок как отношения собственников между собою, так и отношения их к не имеющим собственности путем государственных учреждений и законов. Какие бы формы ни принимало в течение исторического развития присвоение собственности, в самой ее природе лежит, что наиболее крупные собственники являются самыми могущественными лицами в государстве и направляют его согласно своим интересам. Но точно так же в существе частной собственности лежит то, что отдельное лицо никогда не может получить ее достаточно и всеми силами стремится к увеличению своего имущества. Каждый стремится, таким образом, так устроить государство, чтобы он мог с его помощью в возможно полной мере достигнуть выполнения своего желания. Таким образом, законы и учреждения государства, так сказать, сами собою становятся законами и учреждениями классовыми. Но государственная власть и все заинтересованные в сохранении существующего государственного строя были бы не в состоянии отстоять этот строй надолго против массы, как строй чуждый ей, если бы масса постигла его истинную природу. Вот почему необходимо во что бы то ни стало воспрепятствовать этому, а для этого народная масса должна возможно меньше знать о природе существующих условий. И больше того, ее нужно учить, что настоящий строй существовал вечно и останется вечно, что желать устранить его — значит выступить против порядка, установленного самим богом. Таким образом, религия становится на службу этому строю. Чем невежественнее массы, чем больше у них предрассудков, тем выгоднее держать их в этом состоянии, что соответствует как государственному, так и «общественному интересу», иначе говоря, интересу классов, которые в существующем государстве видят учреждение для охраны своих классовых интересов. Государственная и церковная иерархия соединяется с собственниками для совместной работы во имя охраны их интересов.

Но вместе со стремлением к приобретению собственности и увеличением числа собственников поднимается культура. Круг лиц, желающих воспользоваться результатами прогресса, увеличивается. На новом базисе поднимается новый класс, который, однако, не признается господствующим классом, равноправным и полноценным, но который употребляет все усилия, чтобы сделаться таковым. В конце концов возникает новая классовая борьба и даже насильственные революции, благодаря которым новый класс добивается признания его господствующим классом, при этом он выставляет себя защитником широких масс угнетенных и эксплуатируемых, с помощью которых завоевывается победа.

Но как только новый класс становится участником власти и господства, он тотчас соединяется со своими бывшими врагами против своих бывших союзников, и спустя некоторое время снова начинается классовая борьба. Однако новый господствующий класс, который подчинил все общество своим интересам, может увеличивать свою силу и свою собственность лишь тем, что он часть своих культурных завоеваний предоставляет также и классу, им угнетаемому и эксплуатируемому, и таким образом повышает его производительность и сознательность. Этим самым господствующий класс сам дает классу угнетаемому оружие для своего собственного уничтожения; борьба масс направляется теперь против всякого классового господства, в каком бы виде оно ни существовало.

Так как этим угнетаемым классом является современный пролетариат, то в его историческую миссию входит не только собственное освобождение, но и освобождение всех остальных угнетенных, следовательно, и женщин.

Природа классового государства обусловливает не только то, что эксплуатируемые классы держатся в наивозможно большем бесправии, но и то, что расходы и повинности, необходимые для содержания государства, ложатся прежде всего на их плечи. При этом несение повинностей и покрытие расходов совершаются в таких формах, которые скрывают их настоящий характер. Ясно, что высокие прямые налоги для покрытия общественных расходов должны возмущать тем более, чем ниже доход, с которого они взимаются. Таким образом, расчет заставляет господствующие классы знать здесь меру и устанавливать вместо прямых косвенные налоги на самые необходимые предметы потребления. Благодаря этому бремя налогов распределяется на ежедневное потребление и находит себе выражение в цене товаров, оставаясь для большинства невидимым, и плательщики налогов обманываются относительно той доли налога, которая приходится на каждого. Сколько каждый платит в виде налога на хлеб, соль, мясо, сахар, кофе, пиво, керосин и т. д., большинству налогоплательщиков неизвестно, и это трудно вычислить; они и не подозревают, как сильно высасываются их средства. И эти уплаты возрастают в прямом отношении к числу членов их семьи; таким образом, такие налоги представляют собой образец самого несправедливого способа обложения, какой только можно себе представить. Наоборот, господствующие классы кичатся платимыми ими прямыми налогами и по высоте их отмеряют себе политические права, в которых они отказывают классу неимущих. К этому присоединяется государственная помощь и государственная поддержка, которую господствующие классы обеспечивают себе за счет народной массы путем премий и таможенных пошлин на различные продовольственные продукты, а также всевозможными пособиями — на многие сотни миллионов ежегодно. К этому присоединяется, далее, колоссальная эксплуатация путем повышения цен на самые различные предметы потребления со стороны крупнокапиталистических предпринимательских организаций, трестов и синдикатов, причем государство или покровительствует им своей экономической политикой, или терпит их махинации без всякого протеста, а иногда даже и поддерживает собственным участием.

До тех пор пока эксплуатируемые классы можно держать в неизвестности о сущности всех этих мероприятий, они не представляют никакой опасности для государства и господствующих классов. Но как скоро эта сущность доходит до сознания эксплуатируемых классов — а растущее политическое образование масс делает их к этому все более способными, — так тотчас в массах пробуждается негодование и возмущение против этих мер с их вопиющею несправедливостью. Разрушается последняя искра веры в чувство справедливости господствующих властей, и познается как природа государства, применяющего подобные средства, так и сущность общества, поддерживающего их. Следствием этого является борьба вплоть до уничтожения как существующего государственного, так и общественного строя.

В стремлении удовлетворить самым противоречивым интересам государство и общество нагромождают одну организацию на другую. Но ни одна из старых организаций не ликвидируется основательно, и ни одна новая не строится прочно. Они вертятся в кругу половинчатых мер, которые никого не удовлетворяют. Культурные потребности, вырастающие из новой жизни, требуют к себе известного внимания, они и при самом недостаточном удовлетворении стоят значительных жертв, тем более значительных, что повсюду имеется масса паразитов. Наряду с этим все учреждения, стоящие в противоречии с культурными целями, не только сохраняются, но вследствие существующих классовых противоположностей даже еще расширяются и давят и угнетают тем больше, чем сильнее растущее сознание все громче объявляет их излишними. Полиция, армия, суды, тюрьмы, — весь административный аппарат — все это расширяется и становится дороже, но от этого нисколько не возрастает ни внешняя, ни внутренняя безопасность, скорее наоборот.

Совершенно неестественное состояние постепенно развилось в международных отношениях между отдельными нациями. Эти отношения расширяются в той же мере, в какой увеличивается товарное производство, облегчается обмен товаров с помощью постоянно улучшающихся средств передвижения, и наконец хозяйственные и научные достижения становятся общим достоянием всех народов. Заключаются торговые и таможенные договоры, строятся с помощью международных средств дорогостоящие пути сообщения (Суэцкий канал, С.-Готтардский туннель и т. п.). Отдельные государства большими суммами поддерживают пароходные линии, облегчающие сообщение между самыми различными частями земного шара. Основан мировой почтовый союз (большой культурный прогресс), созываются международные конгрессы для всевозможных практических и научных целей, распространяются лучшие творения человеческого гения отдельных наций посредством переводов на различные языки главных культурных народов, и все это направлено на создание интернационализма и братства народов. Но политическое и военное состояние Европы и культурного мира стоит с этим развитием в поразительном противоречии. Всюду искусственно воспитываются национальная ненависть и шовинизм. Повсюду господствующие классы стараются сохранить веру в то, что существуют народы, которые смертельно ненавидят друг друга и ждут лишь момента, чтобы броситься один на другого и уничтожить. Конкуренция класса капиталистов отдельных стран между собою принимает на международной почве характер борьбы класса капиталистов одной страны против класса капиталистов другой страны и, поддерживаемая политической слепотою масс, эта конкуренция вызывает такую гонку вооружений, которую еще никогда не видел мир. Это соперничество создало армии небывалой величины; оно создало орудия массового убийства и разрушения для сухопутной и морской войны, настолько совершенные, насколько это возможно в наш век технического прогресса. Это соперничество порождает развитие разрушительных средств, которые в конечном счете ведут к самоуничтожению. Поддержка армии и флота требует жертв, возрастающих с каждым годом и, в конце концов, ведущих к погибели самый богатый народ. В 1908 году расходы одной Германии на армию и флот, постоянные и единовременные, вместе с пенсиями и процентами по имперскому долгу, поскольку он был сделан для военных целей, значительно превысили 1500 миллионов марок, и эта сумма увеличивается с каждым годом. По Неймарку, расходы европейских государств составляли (в млн, франков):

Европа, таким образом, тратила в среднем 6725 миллионов франков в год (5448 миллионов марок) на армию и флот и 6 тысяч миллионов франков в год (4860 миллионов марок) на оплату процентов по государственным долгам, которые делались главным образом для военных целей! Это фактически военное положение!

Примеру Европы следуют Америка и Азия. Соединенные Штаты тратили в 1875 году 386,8, а в 1907/08 году 1436,9 миллиона марок. В Японии обычные расходы на армию и флот, включая и пенсии, достигали в 1875 году 20,5, а в 1908/09 году 220,4 миллиона марок!

При этих расходах в высшей степени страдают образовательные и культурные цели, забываются самые неотложные культурные задачи; расходы же на внешнюю оборону получают такое преобладание, что теряется сама государственная цель. Все возрастающие армии захватывают самую здоровую и сильную часть народов; для обучения и подготовки армии напрягаются все духовные и физические силы до такой степени, как будто высшей задачей нашего времени является подготовка к массовому убийству. При этом военные орудия убийства все более улучшаются, они достигли в отношении скорострельности, дальнобойности и силы такого совершенства, что стали страшны другу и врагу. Если в один прекрасный день весь этот огромный аппарат будет пущен в действие, причем враждебно стоящие друг против друга европейские державы выдвинут от 12 миллионов до 14 миллионов людей, то окажется, что этим аппаратом нельзя управлять и его нельзя направлять. Нет такого генерала, который может командовать такими массами, нет поля битвы, на котором можно разместить эти армии; нет административного аппарата, который мог бы длительное время их кормить. В случае битвы не хватит госпиталей, чтобы вместить раненых, и почти не будет возможности похоронить многочисленных убитых.

Если присоединить сюда еще ужасное замешательство и опустошение, которые в будущем произведет европейская война в экономической области, то можно без преувеличения сказать: Ближайшая большая война — последняя война! Число банкротств будет небывалое. Вывоз прекратится, и тысячи фабрик остановятся, привоз продовольственных товаров приостановится, и вследствие этого они страшно вздорожают; число семей, кормильцы которых будут находиться на войне и которые будут нуждаться в поддержке, достигнет миллионов. Но откуда взять средства? Германская империя, например, тратит на то, чтобы держать армию и флот в боевой готовности, от 45 до 50 миллионов марок ежедневно!

Политическое и военное положение Европы в таком состоянии, что оно может завершиться великой катастрофой, которая увлечет буржуазное общество в пропасть. На высоте своего развития это общество создало условия, подрывающие его существование; оно готовит себе гибель средствами, которые оно само создало, будучи самым революционным изо всех до сих пор существовавших обществ.

Постепенно большинство наших общин оказывается в отчаянном положении: они едва ли знают, как удовлетворять ежегодно возрастающие требования. Особенно наши быстро растущие, крупные города и промышленные центры, к которым быстрый рост населения предъявляет много требований, в большинстве случаев не обладают средствами и могут удовлетворить эти требования не иначе, как устанавливая высокие налоги и делая долги. Постройка школ и дорог, освещение, канализация, водоснабжение, расходы на образование, благотворительность и оздоровление, на полицию и управление возрастают с каждым годом. Наряду с этим состоятельное меньшинство повсюду предъявляет к общинам дорогостоящие требования. Оно требует высших учебных заведений, постройки театров и музеев, устройства аристократических кварталов и парков с соответствующим освещением, мостовыми и т. д. Большинство населения может жаловаться на эту привилегию меньшинства, но она лежит в природе отношений. У меньшинства власть, и оно пользуется ею, чтобы удовлетворять свои культурные потребности, по возможности, на общий счет. Собственно говоря, против этих повышенных культурных потребностей нельзя ничего возразить, так как они являются прогрессом, но беда в том, что удовлетворение их идет на пользу главным образом имущим классам, хотя в них должны были бы участвовать все. Другим злом является то, что управление часто не может быть названо наилучшим и стоит очень дорого. Нередко служащие недоступны и не обладают достаточными знаниями для многосторонней деятельности, часто требующей специальных познаний. Общинные советники в большинстве случаев так много должны заботиться о своем собственном существовании, что не могут приносить необходимых жертв для основательного исполнения своих обязанностей. Чаще эти должности служат для поддержки частных интересов к большому вреду интересов общественных. Последствия несут плательщики налогов. О коренном, сколько-нибудь удовлетворяющем изменении этих условий общество не может, и думать. В какой бы форме ни повышались налоги, недовольство растет. Через несколько десятилетий большинство этих общин будет не в состоянии при современной форме управления и получения доходов удовлетворять свои необходимые потребности. В общинной жизни, как и в жизни государственной, возникает необходимость коренных преобразований, ибо к ней предъявляются огромные требования во имя культурных целей, она образует ядро, из которого должно исходить общественное преобразование, насколько для этого имеются желания и силы.

Но как могут удовлетворительно идти дела там, где в настоящее время над всем господствуют интересы частные, отодвигая на задний план интересы общие?

Таково в немногих словах состояние нашей общественной жизни, которая является лишь отражением социального состояния общества.

В нашей социальной жизни борьба за существование становится все труднее. Война всех против всех разгорелась самым сильнейшим образом и ведется безжалостно, часто без разбора средств. Положение «Ote-toi de la, que je m'y mette» («Ступай прочь, чтоб я мог занять твое место») осуществляется в жизненной практике ударами и толчками. Слабейший должен уступать сильнейшему. Где недостаточно материальной силы, власти денег, собственности, там применяются самые изысканные и самые недостойные средства, чтобы достигнуть желанной цели. Ложь, обман, мошенничество, фальшивые векселя, лжеприсяга, самые тяжелые преступления совершаются для того, чтобы достигнуть желанной цели. В этой борьбе человек стоит против человека, класс против класса, пол против пола, возраст против возраста. Выгода — единственный регулятор человеческих отношений, всякий другой мотив должен устраниться. Тысячи рабочих и работниц выбрасываются на улицу, раз этого требует выгода предпринимателя, и им остается лишь рассчитывать на общественную благотворительность и странствование по принуждению. Рабочие таборами переходят с места на место, перекрещивая страну вдоль и поперек, и общество смотрит на них с тем большим ужасом и отвращением, чем больше безработица отражается на их внешности, а затем и внутренне деморализует их. Почтенное общество не имеет понятия, что значит в течение целых месяцев быть вынужденным отказывать себе в самых элементарных потребностях порядка и чистоты, бродить с голодным желудком с одного места в другое и получать от тех, кто является опорою этой системы, лишь плохо скрываемое отвращение и презрение. Семьи этих несчастных терпят иногда ужасную нужду и попадают на попечение общественной благотворительности. Нередко отчаяние толкает родителей к самым ужасным преступлениям по отношению к себе и своим детям — к убийству и самоубийству. Число этих актов отчаяния достигает ужасающих размеров, особенно во время кризисов. Но это мало волнует господствующие классы. В тех же номерах газеты, где описываются эти факты нужды и отчаяния, помещаются отчеты о шумных празднествах и блестящих официальных церемониях, как будто всюду царят радость и избыток.

Всеобщая нужда и все более тяжелая борьба за существование гонит все большее число женщин и девушек в объятия проституции и разврата. Деморализация, грубость и преступления учащаются, зато процветают тюрьмы, каторга и так называемые исправительные заведения, которые едва могут вместить всю массу направляемых туда.

Преступления стоят в теснейшей связи с социальным состоянием общества, однако общество не хочет об этом ничего и слышать. Как страус, оно прячет голову в песок, чтобы не видеть обвиняющие его условия жизни и предается самообману, уверяя себя в том, что во всем виноваты лишь «леность» и «праздность» рабочих, а также недостаточная их «религиозность». Это или самый худший самообман, или самое отвратительное лицемерие. Чем неблагоприятнее общественные условия для большинства, тем многочисленнее и тяжелее преступления. Борьба за существование принимает самую грубую и насильственную форму, она порождает состояние, при котором один видит в другом смертельного врага. Общественные связи ослабляются, и люди стоят друг против друга, как враги.[252]

Господствующие классы, которые не видят или не хотят видеть основной причины этого положения вещей, пытаются по-своему справиться со злом. Раз возрастают бедность, нужда и, как следствие этого, деморализация и преступления, то не ищут источника зла, чтобы его уничтожить, но наказывают продукты этого состояния. И, чем больше становится зло, чем больше увеличивается число преступников, тем более строгие преследования и наказания считают необходимым применять. Думают, что можно изгнать дьявола Вельзевулом. Профессор Геккель также находит совершенно правильным, чтобы преступления наказывались возможно тяжелее и, в особенности, чтобы чаще применялась смертная казнь.[253] В этом отношении он находится в трогательном согласии с реакционерами всех оттенков, которые всегда являлись его смертельными врагами.

Геккель полагает, что неисправимые преступники и бездельники должны быть истребляемы, как плевелы, отнимающие у растений свет, воздух и почву. Если бы Геккель занялся и социальною наукою, а не исключительно посвящал себя естествознанию, то он знал бы, что эти преступники могут быть превращены в полезных и нужных членов человеческого общества, если бы общество предоставило им соответствующие условия существования. Он увидел бы, что уничтожение и обезвреживание отдельного преступника так же мало препятствует возникновению новых преступлений, как устранение на пашне плевел не помешает им снова вырасти, если не уничтожены корни и семена. Абсолютно воспрепятствовать образованию в природе вредных организмов человек никогда не будет в состоянии, но улучшить свою собственную, им самим созданную общественную организацию настолько, чтобы для всех имелись благоприятные условия существования, чтобы каждый получил одинаковую свободу развития, не будучи принужден удовлетворять свой голод, свое стремление к собственности, свое честолюбие за счет других, это возможно. Изучая причины преступлений и устраняя их, устранят и сами преступления.[254]

Те, которые желают устранить преступления, устраняя их причины, не могут, разумеется, сочувственно относиться к насильственным средствам наказания. Они не могут, конечно, воспрепятствовать обществу на свой лад охранять себя от преступников, но тем настоятельнее они требуют основного переустройства общества, то есть устранения причин преступлений.

Связь между социальным строем общества и проступками и преступлениями многократно доказана статистиками и социологами.[255] Одним из самых обычных проступков во время экономического застоя является нищенство, которое наше общество преследует, несмотря на все христианские поучения о благотворительности. И вот статистика королевства Саксонии показывает нам, что в той же степени, в какой возрастал промышленный кризис, начавшийся в Германии в 1890 году и достигший своей высшей точки в период от 1892 до 1893 года, возрастало и число лиц, наказанных по суду за нищенство. В 1890 году за это преступление было наказано 8815, в 1891 году — 10075 и в 1892 году — 13120 человек. То же самое наблюдается и в Австрии, где в 1891 году было осуждено за бродяжничество и нищенство 90926 лиц, а в 1892 году — 98998.[256] Это — сильное возрастание.

Массовое обеднение на одной стороне, возрастающее обогащение на другой — такова вообще характерная черта нашего времени. Тот факт, что в Соединенных Штатах пять человек — И. Д. Рокфеллер, недавно умерший Гарриман, Д. Пирпонт Морган, В. Н. Вандербильд и Г. Д. Гулд — вместе имели в 1900 году свыше 3200 миллионов марок и их влияние господствует над экономическою жизнью Соединенных Штатов и отчасти распространяется и на Европу, показывает нам направление развития, свидетелями которого мы являемся. Во всех культурных странах крупные союзы капиталистов составляют самое знаменательное явление новейшего времени; социально-политическое влияние их становится все более решающим.

Капиталистическая система хозяйства господствует не только над социальной, но и над политической организацией; ее влияние и господство распространяются на чувства и мысли общества. Капитализм является руководящей силой. Капиталист — господин и повелитель пролетариев, рабочую силу которых он покупает, как товар, для применения эксплуатации, и при том по цене, высота которой, как и всякого другого товара, колеблется в зависимости от предложения и спроса, а также издержек производства. Но капиталист покупает рабочую силу не «Христа ради» и не для того, чтобы сделать одолжение рабочему, хотя он так и представляет дело, но чтобы получить благодаря труду рабочего прибавочную стоимость, которую он прикарманивает в форме предпринимательской прибыли, процента, арендной платы, земельной ренты. Эта выжатая из рабочих прибавочная стоимость, которая у предпринимателя, поскольку он ее не растрачивает, снова превращается в капитал, дает ему возможность постоянно расширять свое предприятие, улучшать процесс производства и вводить в действие новую рабочую силу. Поэтому он может снова выступать против своих слабейших конкурентов и уничтожать их, как закованный в латы рыцарь поступает с безоружным пешеходом.

Эта неравная борьба все более развивается во всех областях, и женщина, как наиболее дешевая рабочая сила после рабочей силы подростков и детей, играет в ней все более важную роль. Следствием такого положения вещей является все более резкое разделение общества на сравнительно небольшое число могущественных капиталистов и огромную массу лишенных капитала и принужденных ежедневно продавать свою рабочую силу неимущих. Среднее сословие ставится этим развитием во все более и более сомнительное положение. Отрасли труда, где до сих пор еще господствовало мелкое ремесло, одна за другой захватываются капиталистическим производством. Под влиянием конкуренции капиталисты вынуждены выискивать все новые области для своей эксплуатации. Капитал бродит, «как рыкающий лев, и ищет, кого бы ему проглотить». Мелкие и более слабые существа уничтожаются, и если им не удается спастись в другую область, что становится все труднее и невозможнее, то они низводятся до положения наемных рабочих или условий жизни Каталины.[257] Все попытки воспрепятствовать падению ремесла и среднего сословия законами и учреждениями, которые могли быть заимствованы только из архивов прошлых времен, оказываются недействительными; они могут того или другого на короткое время ввести в заблуждение относительно его положения, но скоро иллюзия исчезает перед силою фактов действительности. Процесс поглощения мелких предприятий крупными выступает с силою и беспощадностью закона природы; его каждый может видеть и осязать.

Как изменилась социальная структура Германии за короткий период в 25 лет — с 1882 года по 1895 год и с 1895 года по 1907 год, — можно судить, сравнив результаты промышленных переписей вышеуказанных лет.

Было занято:

Занятых в тех же отраслях вместе с членами семьи:

Эти цифры показывают, что в течение упомянутых двадцати пяти лет произошло сильное перемещение населения и его занятости. Население, работающее в промышленности, торговле и транспорте, увеличилось за счет сельскохозяйственного населения; почти весь прирост населения- 6 548 171 человек с 1882 по 1895 год и 9 950 245 человек с 1895 по 1907 год — выпал на долю населения, работающего в промышленности. Правда, число занятых в сельском хозяйстве как главной профессии возросло на 1 646 761 человек, но оно далеко отстало от прироста всего населения, а число членов семей этой категории понизилось даже на 1 544 279 человек, что составляет 8 процентов.

Совсем иначе обстоят дело в промышленности (включая горное дело и строительство), торговле и на транспорте. Здесь число как работающих, так и членов их семей значительно повысилось; при этом относительный рост населения среди этих категорий выше роста всего населения. Число занятых в промышленности, которое уже в 1895 году достигло числа занятых в сельском хозяйстве, в настоящее время превысило число занятых в сельском хозяйстве на 1 372 997 человек, или на 15 процентов. Но если учитывать работающих вместе с членами их семей, то тогда число занятых в промышленности превышает число занятых в сельском хозяйстве на 8 705 361 человек, или на 49 процентов (в 1895 году — на 1 751 934 человека). Еще большее возрастание показывает число работающих и членов их семей, занятых в торговле и на транспорте.

Таким образом, сельскохозяйственное население, то есть, собственно говоря, консервативная часть населения, составляющая главную опору старого порядка, все более оттесняется назад и быстро обгоняется населением, занятым в промышленности, торговле и транспорте. Значительный рост лиц, занятых на общественной службе, и лиц свободных профессий вместе с членами их семей, наблюдаемый с 1882 года, ничего не изменяет в этом факте. Кроме того, необходимо отметить, что число лиц, занятых в этой профессии, в приведенном подсчете претерпело сокращение, конечно, только относительное; в 1895 году, точно так же как и в 1907 году, продолжается их увеличение, хотя и гораздо меньшее-с 1882 по 1895 год на 38,29 процента, а с 1895 по 1907 год — только на 21,96 процента. Сильное возрастание лиц без профессий и членов их семей объясняется увеличением числа пенсионеров, в том числе получающих пенсии вследствие увечья, немощности и старости, а также большим числом тех, кто получает общественные пособия: всякого рода учащихся, лиц находящихся в богадельнях, домах для сумасшедших, тюрьмах и т. д.

Характерна незначительность прироста лиц, находящихся на домашней службе, и прямая убыль прислуги, что свидетельствует, во-первых, о том, что относительно сокращается число тех, средства которых позволяют содержать прислугу, и, во-вторых, что эта профессия среди пролетарских женщин, стремящихся к личной независимости, становится все менее любимой.

По отношению ко всем работающим число лиц, занятых сельским хозяйством как главной профессией, в 1882 году составляло в процентах 43, 38, в 1895 году — 36,19, а в 1907 году — только 32, 69; число всего сельскохозяйственного населения в 1882 году составляло в процентах к населению 42, 51, в 1895 году — 35,74, а в 1907 году — не больше 28, 65; напротив, число лиц, работающих в промышленности, составляло в процентах в 1882 году 33, 69, в 1895 году — 36,14, а в 1907 году — 37, 23. Вместе с членами своих семей они составляли в 1882 году 35,51 процента, в 1895 году — 39,12, а в 1907 году — уже 42,75 процента. Для лиц, занятых в торговле и на транспорте, и членов их семей соответствующие цифры составляли:

Важно также установить, как подразделяется работающее население на категории самостоятельных служащих и рабочих и в каждой из этих категорий — по полу. Соответствующие данные видны из таблицы, приводимой ниже.

Эти данные свидетельствуют о том, что в сельском хозяйстве число самостоятельных возросло с 1882 до 1895 года на 280 692 человека, что составляет 12,5 процента, но с 1895 до 1907 года оно снова уменьшилось на 67 751 человека, так что по сравнению с 1882 годом прирост числа самостоятельных составил только 212 941 человек, или 9,2 процента. Напротив, число рабочих, сократившееся с 1882 до 1895 года на 254 025 человек — 4,3 процента, — с 1895 года поднялось на 1655677 человек, или на 29,4 процента. Если мы более внимательно рассмотрим этот прирост, то увидим, что его главным образом следует приписать увеличению числа работающих в производстве членов семьи женского пола. (Это увеличение составлялось из 170 532 лиц мужского пола и 1 820 398 — женского пола, всего из 1 990 930 человек.) Если мы примем во внимание сельскохозяйственную поденную работу и прислугу, то уменьшение числа рабочих-мужчин составит 381 195 человек, а увеличение числа женщин — 45 942, что в общей сложности дает значительную убыль числа сельскохозяйственных рабочих на 335 253 человека. В сельском хозяйстве, таким образом, понизилось не только число самостоятельных служащих и рабочих, но и число поденщиков и прислуги.

Повышение общего количества людей, занятых в сельском хозяйстве по сравнению с предшествующим периодом, следует отнести за счет значительного увеличения работающих членов семьи, особенно женского пола.

Совершенно иное мы видим в промышленности. Здесь за 25 лет число самостоятельных категорий работников понизилось на 234 024 человека, что составляет 10,6 процента (с 1882 по 1895 год — на 139 382- 5,2 процента), в то время как общее количество населения возросло на 36,48 процента (с 1882 по 1895 год — на 14,48 процента). При этом сократилось количество одиночных ремесленников и ремесленников, работающих с двумя помощниками. Число рабочих с 1882 по 1895 год увеличилось на 1 859 468 человек, а с 1895 по 1907 год — еще на 2 637 414 человек. Если мы будем говорить даже только о рабочих в собственном смысле (то есть исключая помогающих членов их семей), то число их возросло с 5 899 708 в 1895 году до 8460338 в 1907 году. 3/4 всех лиц, работающих в промышленности, составляют рабочие (75,16 процента).

Обратное отношение наблюдается в торговле и транспорте, где количество самостоятельных возросло, но вместе с тем, так же как и в промышленности, значительно возросло и количество служащих и рабочих. В торговле среди самостоятельных особенно возросло число женщин; это — или вдовы, которые пытаются пробиться с помощью мелкой торговли, или жены, стремящиеся этим путем увеличить доход мужа. Число самостоятельных (в торговле и на транспорте) возросло с 1882 по 1907 год на 310 584 человека, или на 44,3 процента, однако число служащих и рабочих возросло еще сильнее (на 364 361–258,8 процента — и на 1 232 263–169,4 процента). Это поразительный показатель того, как необычайно сильно развивалась крупная торговля, в особенности с 1895 до 1907 года. Число служащих за это время почти удвоилось, а среди них число женщин-служащих возросло в шесть раз.

В общем число самостоятельных поднялось с 1882 по 1907 год во всех трех категориях на 5,7 процента; таким образом, оно значительно отстало от роста населения (36,48 процента); напротив, число служащих повысилось на 325,4 процента; и это говорит за то, что быстро развивающаяся во всех отраслях производства крупная промышленность нуждалась в служащих; число рабочих возросло на 39,1 процента. К тому же следует иметь в виду, что среди 5 490 288 самостоятельных находится очень большое число лиц, ведущих чисто пролетарское существование. Так, например, среди 2 086 368 предприятий в промышленности имелось не менее 994 743 предприятий, обслуживаемых одним лицом, и 875 518 предприятий, имевших не более пяти помощников. В торговле в 1907 году среди 709 231 главных предприятий не менее 232 780 велись единолично; далее, среди самостоятельных в торговле и транспорте было 35 306 предприятий, обслуживаемых одним лицом, 5240 служителей, тысячи страховых агентов, рассыльных и проч.

Кроме того, надо принять во внимание, что во всех трех категориях число- самостоятельных не совпадает с числом предприятий. Если, например, владелец фирмы имеет десятки филиалов, что бывает в табачной торговле, или если у потребительного общества имеется несколько лавок, то каждое отделение считается как особое предприятие. То же самое надо сказать и о промышленных предприятиях: например, если машиностроительный завод имеет также литейную, столярную мастерскую и т. д. Приведенные цифры не дают, таким образом, точных данных о концентрации предприятий, с одной стороны, и условий их существования — с другой.

И все-таки, несмотря на все эти недостатки, данные новейшей промышленной переписи 12 июня 1907 года рисуют картину громадной концентрации и централизации капитала в промышленности, торговле и на транспорте. Они показывают, что наряду со все усиливающейся индустриализацией всей хозяйственной системы гигантскими шагами идет концентрация всех средств производства в немногих руках.

Самостоятельных ремесленников, работающих в одиночку, которых еще в 1882 году было 1 877 872, в 1895 уже насчитывали 1 714 351 человек, а в 1907 — уже только 1 446 286, сокращение на 431 586 человек, или на 22,9 процента. Доля мелких предприятий сильно сокращалась от переписи к переписи. В 1882 году она составляла 59,1 процента, в 1895 году — 46,5, а в 1907 году — только 37,3 процента всех лиц, занятых в производстве. Обратный процесс наблюдается в крупной промышленности, которая с 22 процентов поднялась до 29,6, а в 1907 году — до 37,3 процента.

Чем крупнее предприятие, тем быстрее его рост. С 1895 по 1907 год прирост личного состава мелких предприятий составлял 12,2 процента, средних предприятий — 48,5, а крупных — 75,7 процента. В 1907 году крупные предприятия, в которых было занято 5 350 025 человек, стали самой крупной группой, в то время как еще в 1882 году число лиц, занятых в крупной промышленности, было значительно меньше, чем в предприятиях, обслуживаемых единолично.

В семи отраслях производства крупные предприятия, имевшие более половины работающих в данной отрасли, заняли" господствующее положение. Так, на каждые 100 человек работающих приходилось на крупные предприятия (в %):

В других отраслях крупное производство заняло преобладающее место уже в 1895 году, но его значение повсюду еще более возросло (в обработке металлов — 47 процентов всех занятых в производстве лиц, в полиграфической промышленности — 43,8, в транспортной — 41,6, в строительном деле — 40,5 процента. Почти во всех отраслях производства развитие крупной промышленности шло при этом весьма успешно.

Концентрация производства и — что то же самое — концентрация капитала совершаются особенно быстро там, где капиталистическое производство достигло полного господства. Возьмем, например, пивоварение. В германских областях, где имеется налог на пиво, за исключением Баварии, Вюртемберга, Бадена, Эльзас-Лотарингии, было:

Число действовавших пивоварен сократилось, таким образом, с 1873 по 1907 год на 8033-59,3 процента, — число пивоваренных заводов уменьшилось на 5 676, или на 51,9 процента. Вместе с тем производство пива увеличилось на 26 700 тысяч гектолитров — 135,7 процента. Это означает полное падение мелких и средних предприятий и огромный рост крупных предприятий, производительная способность которых увеличилась во много раз: в 1873 году одна пивоварня изготовляла 1450 гектолитров, в 1907 году — 8355 гектолитров! И так происходит всюду, где капитализм занял господствующее положение. В Австрии в 1876 году было 2248 пивоварен, изготовляющих 11 671 278 гектолитров пива, а в 1904/05 году их было только 1285, но производили они 19 098 540 гектолитров пива.

Такие же результаты показывает развитие германской каменноугольной промышленности и вообще горной промышленности германской империи. В первой из них в 1871–1875 годах имелось в среднем 623 главных предприятия, в 1889 году их число сократилось до 406, но одновременно производство поднялось с 34 485 400 т до 67 342 200 т, а среднее число рабочих возросло с 172 074 до 239 954 человек.

Следующая таблица иллюстрирует этот процесс концентрации в области добычи каменного и бурого угля до 1907 года.

В каменноугольной промышленности, таким образом, с семидесятых годов число предприятий уменьшилось на 49,8 процента, число же рабочих увеличилось на 216,9 процента, а продукция возросла даже на 420,6 процента.

Во всей горной промышленности было:

Тут, таким образом, количество предприятий уменьшилось на 35,5 процента, между тем как число рабочих увеличилось на 164,4 процента, а продукция — на 374,5 процента.

Меньшему, но значительно более богатому числу предпринимателей противостояло значительно возросшее количество пролетариев. В 1871–1875 годах на одно предприятие приходилось в среднем 92 рабочих, в 1887 году — 160, в 1907 году — 307, несмотря на то что число предприятий увеличилось с 1862 в 1906 году до 1958 в 1907 году!

«В Рейнско-Вестфальском промышленном районе в 1907 году было еще 156 предприятий, но только 34 из них (21,8 процента) извлекали больше 50 процентов общей добычи угля. Хотя промышленная статистика насчитывала еще 156 рудников, но угольный синдикат, к которому присоединились, за малыми исключениями, все предприятия, насчитывал только 76 членов — так далеко пошла концентрация предприятий. По подсчету, сделанному в феврале 1908 года, участие угольного синдиката в добыче выразилось цифрой 77,9 миллиона т угля».[258]

В 1871 году было 306 доменных печей с 23 191 рабочим, которые производили в общем 1 563 682 т чугуна, а в 1907 году 303 доменные печи с 45 201 рабочим добывали уже 12 875 200 m; на каждую доменную печь в 1871 году приходилось 5110 т, а в 1907 году — 42 491 ml «По сведениям, опубликованным в «Stahl und Eisen» в марте 1896 года только один завод «Gutehoffnungshutte» в Обергаузене мог довести производство чугуна до 820 т в 24 часа. Но уже в 1907 году имелось 12 заводов, которые могли в течение 24 часов давать больше 1 тысячи т».[259]

В 1871/72 году 311 свеклосахарных заводов перерабатывали 2 250 918 т свекловицы, а в 1907/08 году 365 заводов перерабатывали 13 482 750 т. Средняя производительность по переработке свекловицы выражалась в 1871/72 году в 7237 т на одну фабрику, в 1907/08 году — уже в 36 939 т! Сахара получено в 1871/72 году 186 441 т — 8,28 процента переработанной свекловицы, а в 1907/08 году — 2 017 071 т — 14,96 процента.

И эта техническая революция совершается не только в промышленности, но и в средствах сообщения. Немецкий торговый флот на море имел:

Парусное судоходство, таким образом, значительно уменьшается; но, поскольку оно еще существует, вместимость судов и численность экипажа уменьшается. В 1871 году на одно парусное судно приходилось 205,9 т вместимости, а количественный состав экипажа выражался числом 7,9; в 1909 году средняя вместимость = 176,4 т, а среднее число состава экипажа = 5,7. Другую картину представляет германское пароходство на море.

Германия имела:

Таким образом, значительно возросло число пароходов и еще больше возросла их вместимость, но численность команды относительно сократилась. В 1871 году средняя вместимость парохода составляла 558 т, а среднее число экипажа =32,1. В 1909 году средняя вместимость составляла 1230 т, а среднее число экипажа — 29 человек.

О капиталистическом развитии нашей экономической системы свидетельствует быстрое возрастание машинизации. По данным Вибана, в районе таможенного союза в 1861 году в промышленности применялось машин мощностью 99 761 лошадиных сил.[260] В 1875 году в Германии на предприятиях, где занято было более пяти лиц, применялось 1 055 750 лошадиных сил, и притом в 25 152 случаях; в 1895 году — 2 938 526 лошадиных сил, почти в 3 раза больше, — в 60 176 случаях. Железнодорожные и трамвайные предприятия, а также судоходство сюда не включены.

В Пруссии мощность машин в лошадиных силах составляла:

Таким образом, используемые мощности увеличились в Пруссии с 1879 до 1907 года почти в шесть раз! Какие огромные успехи сделало развитие промышленности после переписи 1895 года, видно из того, что в Пруссии число неподвижных паровых машин возросло с 1896 до 1907 года на 35 процентов, а общая производительность этих машин увеличилась даже на 105 процентов. Если в 1898 году имелось 3305 паровых машин мощностью в 258 726 лошадиных сил, служивших для приведения в действие динамо, то в 1907 году таких паровых машин было уже 6191 мощностью в 954 945 лошадиных сил. Это увеличение на 87 и 269 процентов.[261]

Несмотря на наличие этого поразительного развития производительных сил и огромной концентрации капитала, пытаются все же неправильно объяснять эти факты. Одну из таких попыток предпринял французский экономист Ив Гюйо на XI съезде международного статистического института в Копенгагене (август 1907 года). Опираясь на поверхностную статистику, он предложил устранить из статистики слово «концентрация». Среди других ему отвечал Карл Бюхер: «Абсолютное увеличение числа предприятий можно очень хорошо сопоставить с большой концентрацией последних. Но теперь повсюду, где осуществляется увеличение предприятия, неизбежно двойное исчисление; банк, имеющий 100 депозитных касс будет исчисляться как 101 предприятие, и одна пивоварня, снабжающая владельцев 50 пивных помещением и инвентарем, считается за 51 предприятие. Результаты такой статистики ничего не доказывают в изучаемом явлении.

Согласно исследованиям последнего времени, процессу концентрации не подверглось, кажется, только сельское хозяйство; в области горного дела, торговли, транспорта, страхования, строительства этот процесс очевиден, в области промышленности его легче обнаружить потому, что каждый быстро развивающийся народ должен показать расширение своего промышленного производства по четырем причинам:

1) вследствие перехода к промышленности функций прежнего домашнего хозяйства; 2) вследствие замены в снабжении натуральных продуктов промышленными продуктами (вместо дерева железо, вместо вайды, краина и индиго смольные краски и т. д.); 3) вследствие новых изобретений (автомобиль); 4) вследствие возможности экспорта. Поэтому именно здесь наблюдаемся концентрация производства в самом большом объеме без уменьшения числа предприятий и даже при увеличении их. Повсюду, где промышленность производит товары массового потребления, неизбежно уничтожение самостоятельных мелких предприятий. Таким образом, капиталистические формы производства быстрыми темпами охватывают важнейшие отрасли хозяйства. Было бы неразумно социалистам бороться против того, что они считают правильным, а в утверждении о возрастающей концентрации они, несомненно, правы».[263]

Ту же картину, какую представляет экономическое развитие Германии, мы встречаем во всех промышленных странах мира. Все культурные государства стремятся стать наиболее промышленно развитыми государствами, они хотят производить промышленные товары не только для своего потребления, но и для вывоза. Поэтому говорят не только о национальном хозяйстве, но и о мировом хозяйстве. Мировой рынок регулирует цены на бесчисленное количество промышленных и сельскохозяйственных продуктов и определяет социальное положение каждого народа.

Североамериканский союз становится той производительной областью, которая приобретает решающее значение на мировом рынке. Переписи последних трех десятилетий дали следующие итоги.

Капитал, вложенный в промышленность, составлял (в млн. долл.):

Стоимость промышленных продуктов составляла (в млн. долл.):

Соединенные Штаты, как промышленное государство, стоят, таким образом, в настоящее время во главе мира. Их вывоз, как промышленных, 'так и сельскохозяйственных продуктов, возрастает из года в год, и огромные накопленные капиталы, как следствие- этого развития, ищут себе применения за пределами страны и сильнейшим образом влияют на развитие промышленности и транспорта в Европе. Это развитие направляет уже не отдельный капиталист, а союзы капиталистов и предпринимателей, коалиции капиталистов, которые повсюду, куда они ни устремляются, уничтожают самых сильных частных предпринимателей. Что может сделать против подобной силы средний и мелкий предприниматель, если даже крупный должен свернуть паруса?

Существует экономический закон, по которому концентрация предприятий и повышение производительности труда относительно уменьшают число рабочих. Богатство же, напротив, концентрируется в процентном отношении ко всему населению в руках немногих.

Это иллюстрируется лучше всего распределением дохода в разных культурных странах.

Из всех крупных немецких государств Саксония располагает самой старой и сравнительно самой лучшей статистикой подоходных налогов. Соответствующий закон применяется с 1879 года. Но лучше взять позднейший год, так как в первые годы доходы в среднем приняты слишком низкими. Население Саксонии с 1880 по 1905 год возросло на 51 процент. Число лиц с «оцененным» доходом поднялось с 1882 по 1904 год на 160 процентов, общий же их доход, подлежащий обложению, — на 23 процента. До начала девяностых годов освобождались от налога доходы ниже 300 марок, позднее освобождались от налога доходы ниже 400 марок. В 1882 году число лиц, освобожденных от налога, составило 75 697 человек, или 6,61 процента всех подлежащих оценке, а в 1904 году их было уже 205 667, или 11,03 процента. Необходимо принять во внимание, что в Саксонии в подоходно-налоговой статистике к доходу мужа или вообще главы семейства причисляется доход жены и членов семьи моложе 16 лет.

Число плательщиков налогов с доходом от 400 до 800 марок составляло в 1882 году 48 процентов всех внесенных в списки, а в 1904 году — лишь 43,81 процента; часть их, таким образом, перешла в высшие подоходные группы. Средний доход налогоплательщиков этой группы повысился за это время с 421 марки до 582 марок, или на 37 процентов, но не достиг среднего дохода в 600 марок. Общее число налогоплательщиков с доходом от 800 до 1250 марок составило в 1882 году 12 процентов внесенных в списки; в 1904 году они составляли 24,38 процента внесенных в списки, число налогоплательщиков с доходом от 1250 до 3300 (с 1895 года до 3400 марок) марок составило в 1882 году 20 процентов, а в 1904 году — только 16,74 процента внесенных в списки. В 1882 году доход ниже 3300 марок имели 97,60 процента всех плательщиков, в 1904 году доход ниже 3400 марок имели 95,96 процента налогоплательщиков. Если вспомнить, что, по вычислению Лассаля, в 1863 году доходы в Пруссии свыше 3 тысяч марок составляли 4 процента всех доходов и что в то же время ценность денег упала, а квартирная плата, налоги и цены на большую часть жизненных продуктов поднялись и требования к жизненным условиям возросли, то положение огромной массы вряд ли относительно улучшилось.

Средние доходы от 3400 до 10 тысяч марок составили в 1904 году только 3,24 процента налогоплательщиков, а доходы свыше 10 тысяч марок — менее чем один процент (0,80). Число налогоплательщиков с доходом от 12 тысяч до 20 тысяч марок составило 0,80 процента. Число лиц с доходом свыше 12 тысяч марок возросло с 4124 в 1882 году до И 771 в 1904 году, или на 188 процентов. Высший доход составлял в 1882 году 2570 тысяч марок, а в 1906 году- 5 900 600 марок. Из этого вытекает, что хотя низшие доходы и повысились, но вследствие повысившихся цен фактически они остались на прежнем уровне; на долю средних классов выпало относительно очень незначительное улучшение, тогда как число и доходы самых богатых людей возросли намного. Таким образом, классовые противоречия обострились.

В своих исследованиях о распределении национального дохода в Пруссии с 1882 до 1902 года профессор Адольф Вагнер приходит к следующим результатам. Он делит население Пруссии на 3 большие группы: 1) низшую группу (unterstand) (низший доход до 420 марок, средний — от 420 до 900, высший — от 900 до 2100 марок); среднюю группу (mittelstand) (низший доход от 2100 до 3 тысяч, средний — от 3 тысяч до 6 тысяч и высший — от 6 тысяч до 9500 марок); высшую группу (oberstand) (низший доход от 9500 до 30 500, средний — от 30 500 до 100 тысяч и высший — доход, превышающий 100 тысяч марок). Общий доход делится на почти равные части между этими тремя группами. 3,51 процента высшего сословия располагают 32,1 процента общего дохода; низшее сословие, включающее 70,66 процента освобожденных от налога, располагает также доходом, составляющим 32,9 процента общего дохода; 25,83 процента среднего сословия располагают 34,9 процента общего дохода. Если взять только подлежащие обложению доходы, то окажется, что на плательщиков, имеющих от 900 до 3 тысяч марок дохода и составляющих в 1892 году 86,99 процента, а в 1902 году 88,04 процента всех плательщиков, падает немного более половины подлежащих обложению доходов, а именно: 51,05 процента в 1892 году и 52,1 процента в 1902 году. На доходы выше 3 тысяч марок, которые составляют от 12 до 13 процентов всех плательщиков, приходилось приблизительно в 1892 году 49, а в 1902-48 процентов общего дохода, подлежащего обложению. Средний доход мелких плательщиков для всей Пруссии доходил в 1892 году до 1374, в 1902-до 1348 марок, сократившись, таким образом, на 1,89 процента. Напротив, средний доход крупных плательщиков повысился с 8811 марок в 1892 году до 9118 марок в 1902 году, то есть на 3,48 процента. На высшее сословие, составлявшее в 1892 году только 0,5 процента, а в 1902 году — 0,63 процента общего количества плательщиков, приходилось в 1892 году 15,95 процента, а в 1902 году 18,37 процента всего дохода. Слабее всего идет рост доходов у низших и средних слоев средней группы, несколько сильнее у высшего слоя низшей группы, а наиболее сильно, с увеличением дохода от группы к группе, — у высшего слоя средней группы и целиком у всей высшей группы. Чем больше доход плательщиков одной группы, чем они богаче, тем более возрастает относительно их число. И все более увеличивается количество плательщиков с более высокими и наивысшими доходами, но сами доходы их в среднем также постоянно возрастают. Другими словами, происходит все возрастающая концентрация доходов не только у отдельных особенно богатых людей, но и у известного числа сильно разбогатевших лиц, представляющих и абсолютно и относительно только незначительную группу, включающую экономически могущественную прослойку.

«Из этого следует вывод, что современное хозяйственное развитие пошло на пользу всему народу, увеличивая количество членов каждого социально-экономического класса и повышая его доход, но в весьма неравной степени: больше всего это развитие пошло на пользу богатейшим и низшим классам и меньше всего средним. Между тем увеличились и социальные и классовые различия, поскольку они покоятся на величине дохода».[264]

По налоговому обложению 1908 года в Пруссии было 104 994 плательщика с доходом выше 9500 марок и имеющих общий доход 3 123 273 тысячи марок. Из них 3796 имели доходов свыше 100 тысяч марок, общая сумма которых составляла 934 миллиона марок; 77 плательщиков имели каждый более чем 1 миллион дохода; 104 904 плательщика, или 1,78 процента, с доходом более 9500 марок имели такой же доход, как 3 109 540 (52,9 процента) о доходом от 900 до 1350 марок!

В Австрии приходится «на 12–13 процентов плательщиков-с доходом от 4 тысяч до 12 тысяч крон круглым счетом 24 процента чистых доходов, подлежащих обложению.

Если же взять все доходы до 12 тысяч крон, то на эту группу приходится более 97 процентов плательщиков и 74 процента доходов. На остальные 3 процента плательщиков падает, таким образом, 26 процентов подлежащих обложению доходов».[265] Свободный от налога жизненный минимум выше, чем в Пруссии, — 1200 крон, или 1014 марок. Мелкие плательщики с доходом от 1200 до 4 тысяч крон составляли в 1904 году 84,3 процента всех подлежащих обложению. Богатейших людей с доходом более 200 тысяч крон в 1898 году было 255. В 1904 году их было 307, или 0,032 процента всех плательщиков.

В Великобритании и Ирландии, согласно работе Гиоцца, половина всего национального дохода (более 16 600 миллионов марок) принадлежит одной девятой, части населения. Автор делит население на три группы: богатых с доходом, превышающим 700 фунтов стерлингов (14 тысяч марок), состоятельных с доходом от 160 (3200 марок) до 700 фунтов стерлингов и бедняков с доходом менее. 160 фунтов стерлингов (3200 марок).

Таким образом, больше чем треть национального дохода принадлежит меньше чем одной тридцатой части населения. Исследования Бута для Лондона и Роунтри для Йорка доказали, что 30 процентов всего населения всю свою жизнь находятся в когтях постоянной нужды.[266]

Для Франции Левассер на основании статистики наследств дает следующее сопоставление: «2/5 национального богатства находятся в распоряжении 98 процентов собственников, имеющих меньше 100 тысяч франков; около 1/3 принадлежит маленькой группе, насчитывающей 1,7 процента, а 1/4 всего национального богатства составляет долю ничтожного меньшинства в 0,12 процента!».[267]

Из этого можно видеть, как велика масса неимущих и как незначителен слой имущих классов.

«Растущее неравенство, — говорит Г. Шмоллер, — неоспоримо. Нет сомнения, что распределение богатства в Средней Европе с 1300 до 1900 года становилось все более неравномерным, в разных странах, конечно, в разной степени. Новейшее развитие с растущими классовыми противоположностями сильно увеличило имущественное неравенство и неравенство в доходах».[268]

Этот процесс капиталистического развития и концентрации, совершающийся во всех культурных странах при анархии способа производства, которой до сих пор не мог помещать ни один трест, ни один синдикат, необходимо вызывает перепроизводство, приостановку сбыта, а вместе с тем и кризис.

Кризис возникает потому, что не существует мерила, по которому можно было бы во всякое время определить действительную потребность в каком-нибудь товаре. В буржуазном обществе не существует власти, могущей регулировать все производство. Во-первых, потребители того или другого товара слишком разбросаны, и на их покупательную способность, от которой зависит масса потребления, влияет множество причин, которые не в состоянии контролировать отдельный производитель. Затем, наряду с отдельным производителем существует много других, и каждый стремится вытеснить всех своих конкурентов, используя все находящиеся в его распоряжении средства: более дешевую цену, рекламу, продолжительный кредит, рассылку коммивояжеров и, наконец, скрытые и коварные нападки на продукты своих конкурентов — средство, применяемое особенно во времена кризисов. Все производство основывается на субъективном исчислении отдельных лиц. Каждый предприниматель, чтобы существовать, должен сбыть определенное количество товаров, но он хочет продать значительно больше, так как от этого зависит не только его доход, но и вероятность восторжествовать над конкурентами и отстоять для себя область сбыта. Раз сбыт обеспечен и даже повысился, предприниматель расширяет еще больше свое предприятие и увеличивает производство. Но в наиболее благоприятные времена не только один, но и все предприниматели стремятся производить как можно больше. Производство сильно превышает потребность. Внезапно проявляется перенасыщение рынка товарами. Сбыт останавливается, цены падают, производство сокращается. Ограничение производства в одной отрасли обусловливает уменьшение рабочих, понижение заработной платы, ограничение потребления. Необходимым следствием является затруднение в производстве и сбыте продуктов других отраслей. Мелкие ремесленники всякого рода, мелкие торговцы, трактирщики, булочники, мясники и т. д., покупатели которых состоят главным образом из рабочих, теряют возможность сбыта своих товаров и точно так же впадают в нужду.

Каково действие подобного кризиса, показывает перепись безработных, произведенная в конце января 1902 года берлинскими профсоюзами: в Берлине и его предместьях оказалось более 70 тысяч полностью безработных и 60 тысяч частично безработных.

13 февраля 1909 года берлинские профсоюзы произвели новую перепись безработных, которая установила, что число их равняется 106 722 (96 655 мужчин и 14 067 женщин). В Англии насчитывалось в сентябре 1908 года 750 тысяч безработных. Это рабочие, которые хотели работать, но не находили работы в этом лучшем из миров. Можно себе представить печальное социальное положение этих людей!

Теперь одна отрасль промышленности доставляет другой сырье, одна зависит от другой, следовательно, когда под ударом оказывается одна отрасль промышленности, это отражается на других. Круг участвующих и затронутых расширяется. Масса обязательств, данных в надежде на продолжение существовавших благоприятных условий, не может быть выполнена, и это усиливает кризис, возрастающий с каждым месяцем. Масса накопленных товаров, орудий, машин почти теряет ценность. Товары нередко продаются за бесценок. Это выбрасывание за бесценок разоряет часто не только владельцев этих товаров, но и десятки других, которые также принуждены продавать свои товары по ценам ниже издержек производства. Во время кризиса методы производства постоянно улучшаются с целью противостоять возрастающей конкуренции, но это средство таит в себе причину новых кризисов. После нескольких лет кризиса перепроизводство вследствие распродажи продуктов за бесценок, ограничения производства и уничтожения мелких предпринимателей постепенно устраняется, и общество начинает медленно оправляться. Спрос повышается, а вместе с тем тотчас же повышается и производство. Сначала медленно и осторожно, но по мере улучшения положения снова начинают действовать те же стремления. Хотят снова наверстать потерянное и спастись прежде, чем разразится новый кризис. Но так как все предприниматели руководятся таким же рассуждением, так как каждый улучшает средства производства, чтобы превзойти другого, то катастрофа вызывается снова еще быстрее и с еще более роковыми последствиями. Бесчисленное множество жизней подбрасывается кверху и падает, как мячики; от этих постоянных перемен получается то ужасное состояние, которое мы переживаем в каждом кризисе. Кризисы учащаются в той же степени, в какой возрастают массовое производство и конкурентная борьба не только между отдельными лицами, но и между целыми нациями. Мелкая борьба за покупателей и крупная борьба за области сбыта становится все более жестокой и завершается в конце концов огромными потерями. Товары и запасы накопляются при этом в огромных размерах, но масса людей, которая могла бы ими пользоваться, но не имеет возможности их покупать, страдает от голода и нужды.

1901 год и 1907/08 год еще раз доказали, справедливость сказанного. После нескольких лет промышленного застоя, во время которого крупнокапиталистическое производство продолжало безостановочно прогрессировать, началось возрастающее движение, немало стимулированное переменами и нововведениями, вызванными требованиями военного и морского ведомств. Во время этого периода стало вырастать бесконечное число новых промышленных предприятий самого различного рода, множество других было увеличено и расширено, чтобы поставить их на ту высоту, какую допускало развитие техники, и повысить их производительную способность. Но в той же мере росло и число предприятий, которые из рук отдельных капиталистов переходили во владение капиталистических товариществ (акционерных обществ), что всегда сопровождалось более или менее значительным увеличением производства. Много тысяч миллионов марок вложены в эти вновь основанные акционерные общества. С другой стороны, капиталисты всех стран стремились создавать национальные и международные союзы. Картели, ринги, тресты вырастали, как грибы, ими устанавливались цены, и производство должно было регулироваться на основании точных статистических данных, чтобы избежать перепроизводства и падения цен. Наступила огромная монополизация целых отраслей промышленности, к выгоде предпринимателей и во вред рабочим и потребителям. Многие думали, что капитал тем самым овладел средством, которое дает ему возможность распространить свое неограниченное господство на рынке, ко вреду публики и на пользу себе. Но внешний блеск обманчив. Законы капиталистического производства оказываются всегда сильнее, чем самые хитрые представители системы, думающие взять в свои руки руководство ею. Кризис, вопреки всему, наступил, и еще раз оказалось, что самые глубокомысленные исчисления обманчивы и что буржуазному обществу не уйти от своей судьбы.

Капитализм развивается в том же направлении, далее, потому, что он не может выскочить из своей шкуры. Тем способом, каким он должен действовать, уничтожаются все законы буржуазной политической экономии. Свободная конкуренция — эта альфа и омега буржуазного общества — должна поставить самых способных во главе предприятий. Но опыт показывает, что она обычно ставит во главу предприятий лишь самых бессовестных и самых изворотливых. Акционерные общества уничтожают всякую индивидуальность. Картель, трест, ринг идут в этом отношении еще дальше — исчезает не только отдельный предприниматель, как самостоятельная личность, но и акционерное общество становится служебным звеном в цепи, которую держит в своих руках верхушка капиталистов, имеющая своей задачей выжимать прибыли и обдирать публику. Горсть монополистов становится господином общества, она диктует ему цены на товары, она диктует рабочим условия заработка и жизни.

Это развитие показывает, насколько излишним сделался частный предприниматель, и что целью, к которой движется общество, является производство в национальном и интернациональном размерах — с тем, однако, различием, что в конце концов организованное производство и распределение будет служить не классу капиталистов, как ныне, а всему обществу.

Изображенная экономическая революция, которую буржуазное общество с необычайною быстротою доводит до высшего пункта ее развития, обостряется все новыми важными явлениями. Если, с одной стороны, Европе с каждым годом все более грозит опасность потерять свои внешние рынки и быть стесненной на своем собственном рынке вследствие быстро возрастающей североамериканской конкуренции, то, с другой стороны, поднимаются враги и на востоке, которые со временем сделают еще более критическим экономическое положение мира.

Конкуренция гоняет капиталиста, как говорит Коммунистический Манифест, по всему земному шару. Капиталист ищет все новых рынков сбыта, то есть страны, населению которых он мог бы сбывать свои товары и вызывать у него новые потребности. Одну сторону этого стремления показывает горячность, с которой в последние десятилетия различные государства стремились приобрести колонии, в особенности Германия, которой удалось оккупировать большие области, населенные племенами, стоящими на самой примитивной культурной ступени и имеющими очень мало потребностей в европейских товарах. Другая сторона этого стремления проявляется в перенесении современной капиталистической культуры народам, которые стоят уже на высшей культурной ступени, но которые до сих пор более или менее резко противились современному развитию. Таковы индусы, японцы и в особенности китайцы. Здесь дело идет о странах, которые включают в себя более одной трети населения земного шара, и о таких народах, которые, как это уже показали японцы в войне против России, сами в состоянии развить у себя капиталистический способ производства, если им дан толчок и показан пример. Развитие это притом будет проходить в условиях, которые для передовых народов будут сопровождаться роковыми последствиями. Производительная способность названных народов не вызывает сомнений, но точно так же незначительны и их потребности, чему особенно благоприятствует климат, а также способность приспособляться к новым условиям. Здесь для всего старого мира, в том числе и для Соединенных Штатов, растет экономический конкурент, который докажет несостоятельность капиталистического способа производства на всем земном шаре.

Различные конкурирующие нации, прежде всего Соединенные Штаты, Англия и Германия, стараются опередить ДРУГ друга и применяют все средства, чтобы обеспечить себе возможно большую долю в мировом господстве. Борьба за господство на мировом рынке ведет к мировой политике, к вмешательству во все важные международные события, и, чтобы иметь возможность выступать здесь с успехом, прибегают в особенности к морским вооружениям, достигающим небывалых размеров, но благодаря этому создается новая опасность крупных политических катастроф.

Так вместе с ростом конкуренции в экономической области растет и конкуренция в политической области. Противоречия растут, приобретая международный характер, и вызывают во всех капиталистически развитых государствах одинаковые явления и одинаковую борьбу. И это нездоровое состояние вызывается не только той формой, в которой совершается производство, но и тем способом, каким произведенное распределяется.

В человеческом обществе все индивидуумы связаны между собою тысячью нитей, которые тем многочисленнее, чем выше культурный уровень народа. Если наступает расстройство, то оно чувствуется всеми членами общества. Расстройство в производстве отражается на распределении и потреблении, и наоборот.

Характерным признаком капиталистического производства является концентрация средств производства во все более увеличивающихся производственных помещениях. В распределении замечается обратное течение. Кого уничтожающая конкуренция вытесняет из рядов самостоятельных производителей, тот в девяти случаях из десяти старается втиснуться между производителем и потребителем в качестве продавца, чтобы обеспечить свое существование.[269]

Отсюда бросающееся в глаза увеличение посредников, торговцев, лавочников, разносчиков, деловых посредников, маклеров, агентов, трактирщиков и т. д., как это установлено статистикой. Большинство этих лиц, среди которых особенно широко представлены женщины, владеющие самостоятельными торговыми предприятиями, ведут обыкновенно жизнь, полную забот, и жалкое существование. Многие из них, чтобы как-нибудь прокормиться, вынуждены спекулировать на самых низких страстях людей и потворствовать им. Отсюда — чрезмерное развитие рекламы, особенно во всем том, что направлено на удовлетворение жажды наслаждений.

Нельзя отрицать и в высшей степени очень отрадно, что в современном обществе заметно стремление к наслаждению жизнью. Люди начинают понимать, что для того, чтобы быть человеком, нужно жить по-человечески, и они стараются удовлетворить эту потребность в таких формах, которые соответствуют их понятию о наслаждении жизнью. В отношении богатства общество сделалось гораздо аристократичнее, чем оно было в предыдущие периоды. Между самыми богатыми и самыми бедными расстояние в настоящее время больше, чем когда-нибудь, в своих же идеях и законах общество, наоборот, сделалось более демократичным.[270] Массы требуют большего равенства, и они ищут его даже в извращенном виде, так как в своем невежестве еще не знают путей к осуществлению действительного равенства, и стараются подражать стоящим выше, хватаясь за всякое доступное им наслаждение. Все возможные средства возбуждения должны служить этому стремлению, и последствия часто 'очень печальны. Само по себе вполне законное стремление в массе случаев приводит на ложный путь и даже к преступлению, а общество по-своему выступает против этого, но ничего не изменяет.

Возрастающее число посредников приносит очень много зла. Хотя эти лица большею частью истощают свои силы в работе, тем не менее большинство их представляет класс паразитов, который работает непроизводительно и точно так же, как класс капиталистов, живет продуктами труда других. Вздорожание продуктов питания — неизбежное следствие промежуточной торговли. Это вздорожание достигает таких размеров, что эти продукты стоят во много раз дороже того, что получает за них производитель.[271] Но если значительное вздорожание товаров нежелательно и невозможно, так как тогда сокращается потребление, то вследствие этого товары искусственно ухудшают, прибегают к фальсификации, к неверному весу и мере, чтобы получить прибыль, которой нельзя добиться иным способом. Химик Шевалье сообщает, что среди фальсификаций различного рода продуктов питания ему известны для кофе 32 способа, для вина — 30, шоколада — 28, муки — 24, водки — 23, хлеба — 20, молока — 19, масла — 10, оливкового масла — 9, сахара — 6 и т. д. Главный обман совершается при продаже заранее развешенных товаров в мелочных лавках; часто вместо килограмма отпускают 900 или 950 граммов и стараются таким образом вдвойне получить за уступку в цене. Больше всего страдают при этом рабочие и вообще бедные люди, которые берут товар в кредит и потому должны молчать, даже если и видят обман. Большие злоупотребления с весом совершаются и в булочных. Обман и мошенничество неразрывно связаны с нашими социальными условиями, и известные государственные установления, как, например, высокие косвенные налоги и таможенные пошлины, прямо способствуют обману и мошенничеству. Законы против фальсификации продуктов питания мало помогают. Борьба за существование принуждает обманщиков применять все более утонченные средства, к тому же основательный ж строгий контроль существует очень редко. Под предлогом, что для открытия фальсификации необходим обширный и дорогостоящий аппарат (что совершенно верно) и что из-за такого контроля «страдает и законная торговля», затрудняется всякий серьезный контроль. Но если применяются действительные меры контроля, то они вызывают значительное повышение цен, так как более низкие цены возможны лишь вследствие фальсификации товаров.

Чтобы устранить это зло в торговле, от которого всегда и всюду сильнее всего страдает народная масса, стали устраивать потребительные общества. В Германии потребительные общества для военных и чиновников получили такое значение, что многочисленные частные торговые предприятия были полностью уничтожены. За последние десятилетия большое развитие получили также рабочие потребительные союзы, которые частично перешли на самостоятельное производство некоторых товаров потребления. Потребительные союзы в Гамбурге, Лейпциге, Дрездене, Штутгарте, Бреслау, Вене и других городах стали образцовыми учреждениями, и годовой оборот немецких потребительных союзов исчисляется в сотни миллионов марок. В течение нескольких лет в Гамбурге существует также закупочный центр для рабочих потребительных союзов, который закупает товары в большом количестве, что делает возможным дешевле поставлять их отдельным союзам. Эти союзы доказывают, таким образом, что раздробленная промежуточная торговля излишня. Это их самое большое преимущество наряду с тем, что они доставляют доброкачественные товары. Материальные выгоды для их членов не особенно значительны, и облегчения, доставляемые этими обществами, недостаточны для существенного улучшения жизненного положения. Иногда и управление ими плохо, и члены должны от этого страдать. В руках предпринимателей потребительные общества становятся, далее, средством, чтобы приковать рабочих к фабричным предприятиям, и ими пользуются как средством понижения заработной платы. Но основание потребительных обществ — симптом того, что в широких кругах осознана ненужность посреднической торговли. Общество в конце концов достигнет организации, которая сделает торговлю излишней; в этом обществе продукты будут попадать к потребителям без всяких посредников, кроме тех, которых требует перевозка их с одного места на другое и распределение, причем эти люди будут состоять на службе у общества. Вслед за общим приобретением съестных припасов придет, далее, и требование добиться общего, в большом масштабе организованного приготовления их для стола, что опять-таки привело бы к огромной экономии сил, места, материала и всевозможных издержек.

Экономическая революция в нашей промышленности и средствах связи затронула также в большой степени и экономические отношения в сельском хозяйстве. Промышленные и торговые кризисы дают себя чувствовать и в деревне. Сотни тысяч членов деревенских семей временно или постоянно работают на всякого рода промышленных предприятиях, и этот род занятий расширяется, во-первых, потому, что большое число мелких сельских хозяев в своем собственном хозяйстве не находят достаточно работы для себя и своей семьи, во-вторых, потому, что крупные сельские хозяева находят полезным значительную часть сельскохозяйственных продуктов тотчас перерабатывать в своих имениях в готовые фабрикаты. Они сберегают этим крупные издержки на перевозку сырья, например картофеля и зернового хлеба для спирта, свекловицы для сахара и т. д.; это делает, далее, возможным ввести известную смену сельскохозяйственного и промышленного производства и лучше использовать существующие рабочие силы, которые к тому же в деревне дешевле и покорнее, чем в городе или в промышленных округах. Точно также постройки и квартиры там намного дешевле, налоги ниже, так как помещики являются одновременно как бы законодателями и исполнителями законов; они выставляют из своей среды многочисленных депутатов и держат в своих руках управление и полицейскую власть. Вот причины, почему число заводов растет в деревне с каждым годом. Взаимодействие между земледелием и промышленностью постоянно усиливается, и выгоду от этого получают главным образом крупные земельные собственники.

Капиталистическое развитие, в которое в Германии вступила крупная земельная собственность, вызвало отчасти такие же отношения, как в Англии и в Соединенных Штатах. В деревне уже не господствуют более те идиллические отношения, которые существовали еще несколько десятилетий тому назад. В самые отдаленные уголки деревни постепенно проникла современная культура. Значительное революционное влияние оказал против своей воли милитаризм. Огромное увеличение постоянной армии, поскольку дело идет об уплате налога кровью, особенно тяжело ложится на деревню. Большая часть солдат для постоянного войска берется из сельского населения. И когда крестьянский сын, поденщик или батрак после двух, трех лет возвращается в деревню из городской и казарменной атмосферы, которая для него не слишком насыщена высшею моралью, то он приносит с собою массу новых взглядов и культурных потребностей, которые он желает удовлетворять и в будущем, и, чтобы иметь эту возможность, он прежде всего требует более высокой заработной платы; прежняя его умеренность погибла в городе. Во многих случаях он предпочитает вообще не возвращаться в деревню, и все попытки, поддерживаемые также и военными властями, вернуть его туда остаются тщетными. Точно так же развитие и улучшение средств сообщения способствуют повышению потребностей в деревне. Сообщение с городом помогает сельскому жителю узнавать мир с совершенно новой и с более привлекательной стороны, он проникается новыми идеями и узнает культурные потребности, до тех пор ему совершенно неведомые. Это делает его недовольным своим положением. Все возрастающие требования, предъявляемые государством, провинцией, общиной и т. д., затрагивают интересы как крестьянина, так и сельскохозяйственного рабочего, а это усиливает их возмущение.

Сюда присоединяются еще и другие очень важные моменты.

Европейское сельское хозяйство, и в частности германское, с конца семидесятых годов прошлого столетия вступило в новую фазу своего развития. Если до этого времени народы пользовались собственными сельскохозяйственными продуктами или, как, например, Англия, продуктами соседних стран — Франции и Германии, то затем положение изменилось. Благодаря значительно улучшившимся и развившимся средствам сообщения — судоходству, железным дорогам в Северной Америке начался ввоз продуктов питания в Европу из Америки. Это понизило европейские цены на хлеб, так что посев главных видов зерна в Средней и Западной Европе стал менее прибыльным; благодаря этому все производственные отношения изменились. К тому же международное производство хлеба значительно увеличилось. Наряду с Россией и Румынией, которые старались по возможности повысить вывоз хлеба, на рынке появилось аргентинское, австралийское, индийское и временами канадское зерно. В ходе дальнейшего развития возникло новое неблагоприятное обстоятельство: начался отлив из деревни малоимущих крестьян и сельскохозяйственных рабочих, которые вследствие вышеуказанных причин или эмигрировали за океан, или переселялись из деревни в города и промышленные округа, так что в деревне стал чувствоваться недостаток рабочей силы. Пережитки патриархальных условий, особенно на востоке Германии, плохое обращение и в высшей степени несвободное положение сельских рабочих и прислуги еще более усиливали это бегство из деревни.

Как велики потери вследствие переселения для деревни, например, с 1840 года до переписи 1905 года, видно из того, что прусские провинции — Восточная и Западная Пруссия, Померания, Познань, Силезия, Саксония и Ганновер потеряли 4 049 200 человек, а Бавария, Вюртемберг, Баден и Эльзас-Лотарингия за то же время потеряли 2 026 500 человек, между тем в Берлин, например, за это время переселилось около 1 миллиона человек, в Гамбург — 402 тысячи, в Саксонию — 326 200, в Рейнскую провинцию — 343 тысячи, в Вестфалию — 246 100.[272]

Со всеми этими изменениями связано то, что сельское хозяйство начало испытывать недостаток в капитале и что прежнее развитие, при котором крупная земельная собственность поглощала среднюю и мелкую, во многих случаях уступило место противоположной тенденции. В то же время это давление имело следствием и то, что тяжеловесный характер сельскохозяйственных предпринимателей постепенно изменился, так как они увидели, что прежним путем идти дальше нельзя, что надо расшевелиться и искать новых способов хозяйства. Германская империя и отдельные государства старались помочь «бедственному положению сельского хозяйства» соответствующей таможенной и транспортной политикой и прямыми затратами на всевозможные цели в пользу сельских хозяев за счет всего общества. Среднее и крупное владение, если оно, хотя бы отчасти, ведется на уровне существующей техники, снова начинает приносить прежнюю прибыль. На это указывает необычайный рост за последние годы цен на землю.

Если хотят развития сельского хозяйства в обществе, где господствует капитализм, необходимо, чтобы оно велось капиталистически. Здесь так же, как и в промышленности, необходимо заменить и подкрепить человеческую рабочую силу машиной и более развитой техникой. Что это происходит все в более широком размере, свидетельствует тот факт, что в Германии с 1882 по 1895 год количество паровых плугов в сельском хозяйстве возросло с 836 до 1696, а число паровых молотилок — с 75 690 до 259 364. По сравнению с тем, что могли бы дать сельскохозяйственные машины, это еще крайне мало и говорит, с одной стороны, о большой отсталости сельскохозяйственного производства, а с другой стороны, — о недостатке средств и о незначительности земельного участка, обрабатываемого каждым отдельным хозяином, что делало до сих пор невозможным применение машин. Машина, чтобы работать рационально, требует применения на более обширной площади, засеянной однородной культурой. Этому часто противодействует большое число мелких и средних крестьянских хозяйств с их раздробленным земельным владением и разнородной культурой.

Как распределяется обрабатываемая земля в Германской империи, показывают следующие таблицы:[273]

Из 5 736 082 хозяйств, имевшихся в 1907 году, не менее 4 384 786 имели менее 5 га, что составляет 76,8 процента всех сельских хозяйств, которые, за исключением садово-огороднических или имеющих превосходную почву, обеспечивают владельцу лишь скудное существование. Значительная часть их вовсе не может быть принята во внимание, так как среди них имеется 2 731 055 хозяйств с 1 га и менее.

Но и среди хозяйств свыше 5 га немало таких, которые вследствие неблагоприятных свойств почвы, или неблагоприятных климатических условий, или плохого географического положения, недостатка в средствах передвижения и т. д. доставляют их владельцу при тяжелом и продолжительном труде лишь бедное существование. Можно сказать без преувеличения, что 9/10 крестьян, обрабатывающих землю, не имеют ни средств, ни знаний, чтобы использовать свою землю так, как она могла бы быть использована. Точно также мелкий и средний крестьянин не получает за свои продукты той цены, которую он мог бы иметь, так как ему приходится сталкиваться с посредниками, держащими его в своих руках. Торговец, объезжающий деревни в определенные дни или времена года и обыкновенно продающий товар в свою очередь другому торговцу, желает иметь свою пользу; собирание небольших количеств стоит ему гораздо больше усилий, чем большая закупка у крупного собственника; мелкий и средний крестьянин получает поэтому за свои товары меньше, чем крупный сельский хозяин, и если при этом качество товаров у мелких хозяев ниже, что при их примитивных способах хозяйства встречается очень часто, то им приходится довольствоваться всякой предложенной ценой. К этому присоединяется то, что крестьянин или арендатор часто не могут выждать время, когда продаваемый ими продукт достигает высшей цены. Им приходится платить аренду, проценты, налоги, они должны возвращать долги и уплачивать лавочникам и ремесленникам в определенные сроки, поэтому они принуждены продавать, хотя бы время для этого было самое неблагоприятное. Чтобы улучшить свою землю или чтобы разделиться с другими наследниками или с детьми, им приходится закладывать свой участок, но у них нет большого выбора среди кредиторов, и поэтому условия залога для них неблагоприятны. На них тяжело ложатся высокие проценты и определенные сроки уплаты займа; неурожай или неверный расчет в выборе культуры, за которую они рассчитывали получить значительную цену, приводят их на край гибели. Часто скупщик сельскохозяйственных продуктов и давший взаймы капитал — одно и то же лицо, тогда крестьянин попадает в зависимость к своему кредитору. Крестьяне целых местностей и округов находятся, таким образом, в руках немногих кредиторов, например крестьяне, занятые производством хмеля, вина, табака и овощей на юге Германии и на Рейне, мелкие крестьяне в средней Германии. Владетель закладной высасывает из них кровь; он предоставляет собственникам сидеть на своих земляных клочках, которые фактически им более не принадлежат. Капиталистический кровопийца находит для себя гораздо более выгодным хозяйничать таким образом, чем отбирать землю и заводить на ней свое хозяйство или продавать ее. Таким образом, тысяча крестьян, записанных как собственники, в действительности уже не являются более таковыми. Конечно, и некоторые крупные земельные собственники, которые или не умели хозяйничать, или претерпели несчастье, или получили имение при неблагоприятных условиях, делаются жертвами беспощадного капиталиста. Капиталист становится господином земли, и, чтобы выжать из нее двойную прибыль, он ее разбивает; он дробит имение на мелкие участки, так как благодаря этому получает несравненно более высокую цену, чем если бы он продал его целиком. Кроме того, при большом числе мелких владельцев он может рассчитывать продолжать свое ростовщичество о наилучшим успехом. Известно, что в городах дома со многими маленькими квартирами дают наибольший доход. Бедные покупатели приобретают часть разделенного на участки имения, причем капиталистический благодетель готов предоставить им, раз их немного, и большие участки, а остаток продажной суммы он оставляет за хорошие проценты под закладную на купленную землю. Но в этом-то и суть фокуса. Если мелкому землевладельцу улыбнется счастье и ему удастся при напряжении всех своих сил выжать из своего клочка необходимый доход или исключительно дешево добыть денег, то он может спастись, в противном случае его ожидает вышеуказанная участь.

Если у мелкого крестьянина или арендатора падет несколько штук скота, то это для него большое несчастье. Если у него выходит замуж дочь, то ее приданое увеличивает его долги и он теряет дешевую рабочую силу; если женится сын, то он требует своей части земли или денежного выкупа. Нередко он должен отказываться от самых необходимых улучшений почвы, и если его скот не дает ему достаточно навоза, что бывает очень часто, то урожай падает, так как он не может покупать удобрение. Часто ему нехватает средств, чтобы приобрести лучшие семена; он не может выгодно использовать работу машин; плодосменная система, соответствующая химическому составу его почвы, часто для него недоступна. Он не может также воспользоваться выгодами, которые наука и опыт предоставляют для улучшения скотоводства. Недостаток соответствующего корма, недостаток подходящего стойла, недостаток других соответствующих устройств препятствует этому. Таким образом, существует масса причин, затрудняющих существование мелкому и среднему крестьянину.[274]

Иначе обстоит дело с крупным сельским хозяйством, которое охватывает сравнительно небольшое число хозяйств, но зато обширную земельную площадь. Из приведенной статистики мы видим, что 23566 хозяйств с 7 055 013 га обрабатываемой площади имеют на 2 019 824 га более, чем 4 384 786 хозяйств с площадью менее 5 га каждое.

Но статистика хозяйств и статистика владений не совпадают между собою; так, в 1895 году чисто арендных хозяйств всех классов было не менее 912 959, хозяйств, обладающих частично собственной и частично арендованной землей, — 1 694 251 и хозяйств, которые пользовались землею в других формах, например, за выполнение известных служб, как участие в общинной земле и т. д. — 983 917.

Наоборот, отдельные лица считают своею собственностью целый ряд сельскохозяйственных предприятий. Самым крупным германским земельным собственником является король прусский, владеющий 83 имениями с 98 746 га, за ним следуют:

В 1895 году в Пруссии было 1045 фидеикомиссов,[275] охватывающих 2 121 636 га, что составляет 6,09 процента общей площади страны. 1045 фидеикомиссов находятся в руках 939 владельцев; территория эта на 206 600 га превышает королевство Вюртемберг с его 1915 тысячами га. В 1903 году 1034 владельца имели 1152 фидеикомисса, так что отдельный владелец имел несколько фидеикомиссов. Занятая фидеикомиссами площадь земли равнялась в 1903 году 2 197 115, в 1904 году — 2 232 592 га; из них около 90 процентов соединены в группы выше 1 тысячи га. Около 10 процентов владельцев объединяли в своих руках более 5 тысяч га и 53,3 процента всей площади.[276] Средние и крупные собственники, естественно, заинтересованы в сохранении существующего положения вещей. Другое дело, мелкие собственники, которые от рационального переустройства существующих отношений могли бы получить большие выгоды. В самой природе вещей лежит, что крупная собственность стремится все более увеличиваться и захватывать доступные ей крестьянские земли. И действительно, из Верхней Силезии, Лаузица, великого герцогства Гессена и т. д. неоднократно появлялись сообщения о скупке крестьянских земель в большом размере.

В Австрии крупная земельная собственность преобладает гораздо больше, чем в Германии и, в частности, в Пруссии. В Австрии наряду с дворянством и буржуазией главную долю в земельной добыче обеспечила себе католическая церковь. Обезземеление крестьян здесь в полном разгаре. В Штирии, Тироле, Зальцбурге, Верхней и Нижней Австрии, Судетах крестьян стараются всеми средствами вытеснить с их родной земли и превратить крестьянскую землю в помещичье владение. То, что некогда происходило в Шотландии и Ирландии, разыгрывается теперь в лучших местностях Австрии. Отдельные лица и общества покупают огромные земельные площади, а то, что нельзя пока купить, арендуется и превращается в охотничьи округа. Доступ к долинам, горам и деревням закрывается новыми господами, и упрямые владельцы отдельных дворов и нагорных пастбищ, не желающие подчиниться господам, принуждаются всевозможными придирками к продаже своей собственности богатым владельцам. Старая обработанная почва, плодами которой жили целые тысячелетия многие поколения, приходит в дикое состояние и заселяется оленями и козулями; горы же, которые капиталисты, выходцы из дворян или буржуазии, называют своими собственными, служат местопребыванием для стад диких коз. Целые общины впадают в нищету, так как не могут выгонять свой скот на альпийские луга, иногда они вообще лишаются права выгона. А кто те, которые посягают на собственность и самостоятельность крестьянина? Наряду с Ротшильдом и бароном Мейером-Мельгоф герцоги Кобургский и Мейнингенский, князья и принцы фон Гогенлоэ, князь Лихтенштейн, герцог Браганца, княгиня Розенберг, князь фон Плес, графы Шёнфельд, Фестетикс, Шафготш, Траутманнсдорф, охотничьи общества графа Карольи, барона Гюстетча, дворянское охотничье общество Блюнбахера и т. д. Повсюду крупная земельная собственность расширяется.

Так, в 1875 году в Нижней Австрии было только 9 человек, из которых каждый владел более чем 5 тысячами йохов с общей площадью 89 490 га, а в 1895 году уже 24 собственника владели в общем 213 575 га.

Во всей Австрии крупное землевладение занимает площадь в 8 700 тысяч га, тогда как на мелкое владение приходится 21 300 тысяч га. Владельцы фидеикомиссов- 297 семейств — владеют 1200 тысячами га. Миллионы мелких землевладельцев, обрабатывающих 71 процент всей площади, противостоят нескольким тысячам крупных владельцев, занимающих более 29 процентов всей площади Австрии. Имеются лишь немногие налоговые округа, в которых нет ни одного крупного земельного собственника. В большинстве округов бывает 2 или больше крупных землевладельцев, которые оказывают там руководящее политическое, социальное и общественное влияние. Почти половина всех крупных землевладельцев имели земли во многих округах страны, многие же — в некоторых коронных землях государства. В Нижней Австрии, Богемии, Моравии и Силезии нет почти ни одного округа без них. Только промышленности удалось их немного вытеснить, например в Северной Богемии и Богемско-Моравской пограничной области. Но, как правило, крупное землевладение повсюду растет: в Верхней Австрии, где между всеми коронными землями имеется еще зажиточное крестьянство, в Герце и Градиске, в Штейермарке, в Зальцбурге, в Галиции и Буковине; слабее — в тех странах, где и без того уже имеются домены крупных землевладельцев, а именно: в Богемии, Моравии, Силезии и Нижней Австрии.

В Нижней Австрии из общей земельной площади, обнимающей 1 982 300 га, на крупное землевладение (393 собственника) падает 540 665 га, на церковь — г(9 181. 13 имений площадью более чем 1 тысяча га каждое занимают вместе 425 079 га, то есть 9 процентов общей площади, в том числе графа Гойос-Шпринценштейн 33 124 га. Земельная площадь Моравии равняется 2 181 220 га, из которых на церковь приходится 81 857 га (3,8 процента). 116 имений площадью более чем 1 тысяча га каждое занимает большую площадь, чем 500 тысяч хозяйств до 10 га (92,1 процента всех владений). Из 514 677 га земельной площади Австрийской Силезии церковь владела 50 845 за и 79 владельцев вместе 204 118 га. Богемия с земельной площадью в 5 194 500 га имеет приблизительно 1 237 085 землевладельцев. Распределение земельной собственности характеризуется необычайно большим количеством мелких владений и громадными латифундиями. Почти 43 процента всех владений меньше 1/2 га, а свыше 4/5 владений не превышают 5 га. Эти 703 577 владений (81 процент) занимают только 12,5 процента всей площади Богемии. Напротив, 776 человек владеют 35,5 процента общей площади, составляя лишь 0,1 процента всех землевладельцев. Еще ярче выявляется это распределение земельной собственности, если мы проанализируем более крупную категорию, владеющую более чем 200 га; тогда получаются следующие результаты:

31 человек из последней группы владеют каждый приблизительно 5-10 тысячами га, 21 человек -10 — 20 тысячами, а князья Мориц Лобкович, Фердинанд Кинский, Карл Шварценберг, Альфред Виндишгрец, графы Эрнст Вальдштейн, Иоганн-Гаррах, Карл Буквой имеют от 20 до 30 тысяч га каждый; Клам-Галлас и Сар. Кцернин — более 30 тысяч га; князь Иоганн фон Лихтенштейн- 36189 га, князь Макс Эгон Фюрстенберг — 39162 га, князь Иозеф Коллоредо-Мансфельд — 57691 га, князь Йог. Ад. Шварценберг -177310 га = 3,4 процента общей площади Богемии. Королевские владения обнимают 35873 га. Общая площадь владений этих 64 крупных собственников равняется 1082 884 га, или 20,9 процента общей площади Богемии. Церковь владеет 150 395 га, составляющими 3 процента общей площади Богемии.[277]

Это было в 1896 году. С течением времени положение еще больше ухудшилось. По данным сельскохозяйственной переписи 1902 года, на 18 437 хозяйств (0,7 процента общего количества) приходилось 9 929 920 га, или 1/2 общей земельной площади.

В округе Шварц 7, в округе Целль 16 горных склонов, которые до сих пор служили пастбищами, превращены новыми владельцами в места для охоты. Все Карленделевское плоскогорье закрыто для выгона скота. Высшее дворянство Австрии и Германии наряду с богатыми буржуазными выскочками скупили в горных местностях более 70 йохов и превратили их в охотничьи участки. Целые деревни, сотни дворов исчезли, жители согнаны с земли, и место людей и домашнего скота заняли козули, олени, дикие козы. Многие из тех, которые, таким образом, приводят в дикое состояние значительные части провинций, выступают потом в парламентах и говорят о «нужде крестьян» и злоупотребляют своей силой, чтобы воспользоваться государственной помощью в виде таможенных пошлин на хлеб, лес, скот и мясо, водочных премий и пр. за счет неимущих.

В более прогрессивных промышленных государствах мелкую собственность вытесняет не удовлетворение потребности в роскоши и удовольствии привилегированных классов, как в Австрии, а необходимость организовать хозяйство капиталистически, чтобы иметь возможность получать необходимое количество питательных веществ для все возрастающего населения. Это проявляется прежде всего в промышленно высокоразвитой Бельгии. Эмиль Вандервельде в своей статье «Поземельная собственность в Бельгии в период 1834–1894 гг.» приводит следующие данные, взятые из «Annuaire statistique»: «Уменьшилось только число хозяйств, имеющих менее 5 га, и в особенности сохранились хозяйства, имеющие менее 2 га. Напротив, хозяйства свыше 10 га возросли на 3789. Концентрация земельной собственности, которая соответствует прогрессу крупного сельского хозяйства и рационального скотоводства, проявляется здесь очень ясно. С 1880 года началось движение, обратное тому, которое замечалось с 1866 до 1880 года. В то время как в 1880 году существовало еще 910 396 сельскохозяйственных предприятий, в 1895 году их было лишь 829 625, то есть за 15 лет произошло уменьшение на 80 771 предприятие, или на 9 процентов. При этом уменьшение касается хозяйств, владеющих менее чем 5 га; напротив, число хозяйств с 5-10 га земли увеличилось на 675, с 10–20 га — на 2168, с 20–30 зала 414, с 30–40 га — на 164, с 40–50 га — на 18/, свыше 50 га — на 181.

Состояние почвы и ее обработка имеют для развития нашей культуры огромное значение. От земли нее продуктов прежде всего зависит существование населения. Землю нельзя увеличивать по усмотрению, тем важнее она для всех, которые ее обрабатывают и ею пользуются. Германия, население которой ежегодно увеличивается приблизительно на 870 тысяч человек, нуждается в значительном ввозе хлеба и мяса, если цены на необходимые продукты питания будут доступны.

Но здесь появляются резко противоположные интересы земледельческого и промышленного населения. Не занимающееся земледелием население заинтересовано в том, чтобы получить дешевые продукты питания, потому что от этого зависит его благосостояние как людей и как промышленных и торговых индивидуумов. Всякое вздорожание продуктов ведет к ухудшению питания значительной части населения, хотя бы соответственно поднялись заработная плата и другие доходы той части населения, которая должна покупать сельскохозяйственные продукты. Повышение заработной платы обусловливает и повышение цен на промышленные товары, а это в зависимости от положения мирового рынка может повести к уменьшению внешнего сбыта. Но если не происходит повышение дохода, несмотря на вздорожание сельскохозяйственных продуктов, то это ведет к ограничению остальных потребностей, отчего и в этом случав прежде всего страдают промышленность и торговля.

Для земледельца дело складывается иначе. Подобно промышленнику, он хочет получить от своего предприятия возможно большую прибыль, и ему все равно, от какого продукта он ее получит. Если привоз иностранного хлеба мешает получению необходимой, по его мнению, прибыли от производства хлеба, то он взращивает на своей земле другой продукт, который приносит ему больше выгоды. Он взращивает свекловицу для сахарного производства, картофель и зерно для выгонки спирта вместо пшеницы и ржи для хлеба. Наиболее плодородные земли он отводит под табачную культуру вместо культуры огороднической и садовой. Другие отводят тысячи гектаров земли под лошадиные пастбища, так как лошади ценятся дорого для военных целей. С другой стороны, обширные лесные пространства, которые могли бы быть использованы под пашню, сохраняются для охоты знатных господ, часто в местностях, где была бы возможна очистка от леса нескольких сотен или тысяч гектаров и превращение их в пахотную землю без того, чтобы уменьшение леса неблагоприятно отразилось на влажности в данной местности.

С этой точки зрения возможно было бы в Германии получить еще тысячи квадратных километров плодородной земли для земледелия. Но этому противоречат как материальные интересы части чиновничьей иерархии — лесничих, так и охотничий интерес крупных помещиков, так как одни не хотят лишиться своих охотничьих мест, а другие — своей охотничьей забавы. Что подобное обезлесение должно иметь место только там, где оно приносит действительную выгоду, это само собой понятно. С другой стороны, обширные пространства, в особенности горы и пустыри, могли бы быть засеяны лесом к пользе страны.

В настоящее время отрицают, чтобы лес имел большое влияние на развитие влажности. Это явно неправильно. В какой высокой степени лес влияет на влажность страны, а вместе с тем на плодородие почвы, можно видеть из убедительных данных, которые приводит книга Парвуса и доктора Лемана «Голодающая Россия» («Das hungernde Russland»). Авторы по собственному наблюдению устанавливают, что чрезмерное и без всякого плана произведенное обезлесение в самых плодородных провинциях России является существенной причиной неурожаев, от которых в последнее десятилетие страдают эти прежде столь плодородные местности. Наряду с многочисленными другими фактами они констатируют, что в течение года в Ставропольской губернии исчезли пять маленьких рек и шесть озер, в Бузулукском уезде — четыре речки и четыре озера, в Самарской губернии — шесть маленьких рек, в Бугурусланском уезде — две маленькие реки. В уездах Николаевском и Новоузенском четыре реки с трудом сохраняются при помощи запруды из навоза. Многие деревни, стоявшие прежде около проточной воды, в настоящее время таковой не имеют, глубина колодцев часто достигает 45–60 метров. Почва вследствие этого тверда и трескается. С вырубкою лесов высохли источники и уменьшились дожди.

Капиталистическая эксплуатация земли ведет к капиталистическим отношениям. Часть наших сельских хозяев долгие годы получала, например, поразительно высокую прибыль от свекловицы и связанного с нею сахарного производства. Податная система благоприятствовала вывозу сахара, и притом таким образом, что значительная часть дохода от обложения свекловицы и потребления сахара шла на выдачу премий за вывоз. Выдаваемая сахарозаводчикам сумма за вывозимый сахар была значительно выше, чем платимый ими свекловичный налог, и эта премия давала им возможность продавать дешево сахар в огромных количествах за границу за счет плательщиков налогов внутри страны и все более расширять свекловичную культуру. Выгода, выпадавшая сахарозаводчикам от этой податной системы, составляла в год более 31 миллиона марок. Сотни тысяч гектаров земли (в 1907–1908 году 450 030), которые прежде служили для хлебопашества и прочего, были превращены в свекловичные поля, одна за другой основывались фабрики, и неизбежным следствием был крах. Высокий доход от производства свекловицы благоприятно влиял на стоимость земли. Она поднялась. Следствием была скупка мелких владений, собственники которых, увлекаемые высокими ценами, соглашались на продажу, лучшими землями стали пользоваться для промышленной спекуляции, а под хлеб и картофель отводилась земля низшего качества, вследствие чего возросла потребность во ввозе продовольствия из-за границы. В конце концов неудобства, возникшие в связи с сахарными премиями и постепенно принявшие международный характер, побудили правительства и парламенты уничтожить премиальные платежи, чтобы снова вернуться до некоторой степени к нормальным отношениям.

Положение вещей таково, что не только мелкие, но даже многие средние крестьяне, несмотря на все усилия, заботы и лишения, не могут достигнуть того социального положения, на которое они имеют право, как граждане культурного государства. То, что делают государство и общество, чтобы сохранить эти слои, которые представляют существенную основу нынешнего государственного и общественного строя, является лишь приносящим мало пользы штопаньем заплат. Аграрное пошлины более вредят, чем помогают этой части земледельцев. Огромное большинство производит меньше, чем нужно для поддержания жизни; оно вынуждено покупать часть товаров для удовлетворения жизненных потребностей, для чего ему приходится прибегать к промышленной или иной побочной работе. Значительная часть наших мелких крестьян более заинтересована в благоприятном состоянии нашей промышленности и транспорта, чем в развитии сельского хозяйства, так как его собственные дети находят средства существования в промышленности и на транспорте, без которых у них не было бы ни работы, ни заработка. Плохой урожай увеличивает число крестьян, принужденных покупать сельскохозяйственные продукты. Итак, какую же пользу приносят аграрные пошлины, запрещение ввоза и вообще аграрные препятствия тому, кто почти ничего или очень мало продает, но должен при известных обстоятельствах многое и слишком многое прикупать?! В таком положении находятся по меньшей мере 80 процентов всех сельских хозяйств.

Как земледелец ведет свое хозяйство — это при господстве частной собственности его личное дело. Он проводит то, что ему кажется самым прибыльным, не учитывая потребности и интересы общества; и, словом, поступай, как хочешь.

Промышленник делает то же самое. Он фабрикует неприличные картины, безнравственные книги и устраивает фабрики для фальсификации продуктов питания. Подобная деятельность вредна обществу, она уничтожает нравственность и усиливает развращенность, но она приносит деньги, и притом больше, чем нравственные картины, научные книги и продажа нефальсифицированных продуктов питания. Жадный до прибыли промышленник заботится только о том, чтобы его не разоблачила полиция, и он может продолжать свой постыдный промысел с мыслью о том, что благодаря добытым при этом деньгам ему будут завидовать в обществе и относиться к нему с глубоким уважением.

Маммоновский характер нашей эпохи яснее всего характеризует биржа и ее деятельность. Земля и промышленные продукты, средства сообщения, метеорологические и политические условия, недостаток и избыток, массовая нищета и несчастные случаи, общественные долги, изобретения и открытия, здоровье или болезнь и смерть влиятельных лиц, война и крики о войне, часто нарочно с этой целью выдуманные, — все это и еще многое другое становится предметом спекуляции и используется для эксплуатации и взаимного надувательства. Капиталистические матадоры приобретают решительное влияние на состояние всего общества и накопляют благодаря своим могущественным силам и связям огромные богатства. Министры и правительства становятся в их руках марионетками, которые действуют в зависимости от того, как стоящие за кулисами биржевые матадоры потянут нити. Не государственная власть держит биржу в своих рунах, а биржа — государственную власть. Против воли должен министр удобрять «ядовитое дерево» и доставлять ему новые жизненные силы, хотя предпочел бы вырвать его.

Все эти факты, которые с каждым днем становятся более очевидными, так как зло ежедневно увеличивается, требуют быстрого и основательного противодействия. Но общество беспомощно стоит перед всем этим злом, как некие животные на горе; оно постоянно вращается в кругу, как лошадь на топчаке, беспомощное, не знающее, что предпринять, представляя собой печальную и глупую кар- тину. Те, которые хотели бы помочь, еще слишком слабы; тем, которые должны бы были помочь, не хватает еще понимания, те, которые могли бы помочь, не хотят: они рассчитывают на силу и в лучшем случае думают вместе с мадам Помпадур: Apres nous le deluge (после нас хоть потоп). А что, если потоп придет еще при их жизни?

Примечания:

2

Август Бебель, Из моей жизни, Л. 1925, стр 335.

25

Книга Бахофена появилась в 1861 г. под названием «Das Mutterrecht. Eine Untersuchung uber die Gynakokratie der alten Welt nach ihrer religiosen und rechtlichen Natur», Stuttgart, Verlag von Krais u. Hoffmann.

Фундаментальное сочинение Моргана появилось в немецком переводе под названием «Die Urgesellschaft. Untersuchungen uber den Fortschritt der Menschheit aus der Wildheit durch die Barbarei zur Zivilisation», im Verlag von J. H. W. Dietz, Stuttgart 1891.

В том же издании появились «Der Ursprung der Familie, des — Privateigentums und des Staates» — в связи с исследованиями Моргана — Энгельса, 4-е дополненное издание 1892 года, и «Die Verwandtschaftsorganisationen der Australneger. Ein Beitrag zur Entwicklungsgeschichte der Familie» Генриха Кунова, 1894.

26

Циглер в предисловии к упомянутому сочинению насмехается над тем, что мифу придают какое-то значение для истории культуры. Здесь сказывается вся односторонность естествоиспытателя, В мифах лежит глубокий смысл, они возникли из «народной души», в основе их лежат народные нравы и обычаи, которые с течением времени исчезли, но продолжают жить в мифе, окруженные ореолом религиозного величия. Но, когда открываются факты, объясняющие миф, тогда имеются все основания признать за ним историческое значение.

27

Dr. Adolf Bastian, Reisen im Innern des Archipel, Singapore, Batavia, Manila und Japan, Jena 1869, S. 12.

252

Уже Платон знал следствия подобного состояния. Он писал: «Раз в государстве существуют классы, оно уже не едино; в нем два государства: одно образуют бедные, другое богатые, и те и другие живут вместе, подстерегая друг друга… Господствующий класс в конце концов не в состоянии вести войну, так как он должен тогда пользоваться массой, которой он, раз она вооружена, боится больше, чем врага» (Платон, Государство). Аристотель говорит: «Массовое обеднение — бедствие, так как почти никогда невозможно воспрепятствовать, чтобы подобные люди не производили беспорядков» (Аристотель, Политика).

253

Naturliche Schonfungsgeschichte. Vierte, verbesserte Auflage, Berlin 1873, S. 155, 156.

254

Сходную мысль высказывает Платон в своем «Государстве»: «Причина преступлений лежит в отсутствии образования, в плохом воспитании и плохом устройстве государства». Платон понял, таким образом, сущность общества лучше, чем многие из его ученых последователей двадцать три века спустя. Это не слишком утешительно.

255

М. Sursky, Aus der neuesten Literatur fiber die wirtschaftlicheu Ursachen der Kriminalitat, «Neue Zeit», 23. Jahrgang, 2. Band.

256

См. Я. Нетг, Verbrechen und Verbrechertum in Osterreich, Tubingen 1908, S. 49. Автор пишет: «На преступные деяния решающее влияние оказывает существующая экономическая система. Организация производства и потребления, как и распределение экономических благ в различных условиях оказываются определяющими причинами в преступных деяниях».

257

Катилина (108-62 годы до нашей эры) — политический деятель Древнего Рима периода кризиса республики. Организовал ряд неудачных заговоров против Римской республики. — Ред.

258

Otto Hue, Entwicklungsgeschichttliches fiber die Montanindu-strie, «Neue Zeit», 27. Jahrgang, 1. Band, S. 665.

259

Otto Hue, S. 666.

260

A. Hesse, Gewerbestatistik, Jena 1909, S. 168.

261

A. Hesse, Gewerbestatistik, S. 163–164.

263

«Bulletin de 1'institut international de statistique», 17. Band Kopenhagen 1908, p. 183 — 184.

264

Adolf Wagner, Zur Methode der Statistik des Volkseinkommens und Volksvermogens und weitere statistische Untersuchungen über die Verteilung des Volkseinkommens in PreuBen auf Grund der neuen Emkommenstatistik 1892 bis 1902, «Zeitschrift des koniglich preuBi-schen statistischen Landesamtes» 1904.

265

P. Letter, Die Verteilung des Einkommens in Osterreich, Leipzig 1908, S. 123.

266

L. Chiozza, Money Riches and Poverty, London 1908, p. 41–43.

267

Е. Levasseur, p 617.

268

G. Schmoller, GrundriB der allgemeinen Volkswirtschaftsletire, 2. Band, S. 454, 463.

269

«Упадок древнего ремесла не является единственной причиной несоразмерного роста мелкой торговли. Растущая индустриализация деревни и развитие в ней торговых сношений создают прежде всего, вопреки тенденции к крупным предприятиям, почву и для мелких предприятий. Точно так же и изобретения, создающие новые отрасли промышленности, являются причиной того, что для сбыта этих продуктов возникают новые мелкие предприятия. Больше всего, однако, рост мелкой торговли объясняется тем, что, как делала заключение торгово-промышленная палата в Дрездене в одном из своих отчетов, представленных саксонскому правительству (стр. 18 брошюры «Konsumgenossenschaften und Mittelstandspolitiker»), мелкая торговля сделалась пристанищем для всех тех многочисленных лиц, которые отчаялись найти выход на другом поприще» (Paul Lange, Detailhandel und Mittelstandspolitik, «Neue Zeit», 25. Jahrgang, 2. Band, S. 695).

270

Профессор Адольф Вагнер в первой переработке «Учебника политической экономии» Рауса высказывает сходную мысль. На стр. 361 он говорит: «Социальный вопрос-это осознанное противоречие народнохозяйственного развития и общественного принципа развития свободы и равенства, который является идеалом и осуществляется в политической жизни».

271

Так, доктор Е. Закс в своем сочинении «Домашняя промышленность в Тюрингии» (Dr. Е. Sax, Die Hausindustrie in Thuringen) сообщает, между прочим, что в 1869 году производство 244 % миллионов грифелей дало рабочим от 122 тысяч до 200 тысяч гульденов заработной платы, а продажная цена в последних руках поднялась до 1200 тысяч гульденов, она была по меньшей мере в шесть раз больше того, что получил производитель. Летом 1888 года за пять центнеров трески из первых рук платилось пять марок; розничный торговец платил оптовому торговцу 15 марок, а публика платила последнему 125 марок. Масса жизненных средств даже уничтожается, так как цены не покрывают издержек перевозки. Так, например, в годы богатого лова селедок целые лодки их употребляются как удобрение между тем как внутри страны существуют многие тысячи людей, которые не в состоянии покупать селедку. Подобное же явление происходило в 1892 году в Калифорнии при чрезмерном урожае картофеля. Когда в 1901 году сахарные цены сильно понизились, одна специальная газета серьезно предлагала значительную часть запаса бросить в воду и уничтожить, чтобы поднять цены. Известно, что Шарль Фурье пришел к мысли о своей общественной системе, получив, как ученик в одном торговом предприятии в Тулоне, предписание потопить в море корабль с рисом, чтобы поднять цены. Он сказал себе: общество, прибегающее к таким варварскими бессмысленным средствам, должно быть построено на неверной основе, и так он сделался социалистом.

272

Vierteliahrshefte zur Statistik des Deutschen Reichs 1908, I, S. 423.

273

Karl Kautsky, Die Agrarfrage, Stuttgart 1899 und VorJaufige Ergebnisse der landwirtschaftlichen Betriebszahlung am 12. Juni 1901, Vierteliahrshefte zur Statistik des Deutschen Reichs 1909, 2 Heft.

274

См. A. Hofer, Der Bauer als Erzieher, «Neue Zeit» 1908–1909, 2. Band, S. 714, 786, 810.

275

Фидеикомиссами называются имения, наследование и распоряжение которыми связано некоторыми ограничениями. Фидеико-миссы переходят по наследству членам той же фамилии в известном порядке, обыкновенно по праву первородства. Их нельзя ни продавать, ни закладывать. — Ред.

276

См. J. Conrad, Fideikommisse, Handworterbuch der Staatswis-senschaften, 4. Band, 3. Auflage, S. 120 bis 123.

277

Приведенные сведения взяты из «Die Besitzenden and die Besitz-losen in Osterreich», van T. W. Teifen, Wien 1906, Erste Wiener Volks-bucbhandlung (Ignaz Brand).