В первой части этой книги мы рассматривали основные принципы работы мозга, что само по себе, конечно, интересно, но далеко не самоцель. Знать эти принципы необходимо, чтобы иметь возможность каким-то образом влиять на работу собственного психического аппарата. Именно поэтому мы и переходим к разговору о том, каковы, если так можно выразиться, принципы работы с мозгом.

Надо думать, что тема эта весьма актуальна, тем более, в свете почти что доказанного нами тезиса о неразумности человека. Если о природной разумности человека говорить не приходится, то нельзя рассчитывать и на то, что мозг сам, по своей собственной инициативе обеспечит своему обладателю хорошее душевное состояние, избавит его от тревог и депрессий, вернет ощущение радости и чувство осмысленного существования.

Только человек — поскольку он личность -может возвыситься над собой как живым существом и, исходя из одного центра как бы по ту сторону пространственно-временного мира, сделать предметом своего познания все, в том числе и самого себя.

(Макс Шелер)

Сейчас мы обсудим вопрос о том, что есть наше поведение во всей его красоте и полноте, потом решим, что делать с нашими динамическими стереотипами и доминантами, которые зачастую сводят с ума (в прямом и переносном смысле) достопочтенных граждан, а уж потом сформулируем то, что следует именовать «основными положениями здравого смысла».

Что ж, приступим, и по порядку…

Наше поведение — вещь сложная, из чего, впрочем, никак не следует, что с ним ничего нельзя поделать, а потому, если на роду написано быть несчастным, то так тому и быть. Желающие, конечно, могут думать подобным образом, ведь запретительные меры тут не помогут. Однако всякому, кому претит участь овцы на заклании, я предлагаю принять меры в отношении собственного поведения. Что имеется в виду? Будем рассуждать здраво. Если есть некие механизмы, которые определяют работу нашего с вами психического аппарата, если, более того, эти механизмы нам известны, то почему бы не взять это дело на контроль и не помочь самим себе сначала освоиться с этими механизмами (т.е. собственной психикой), а потом начать использовать их в собственных интересах?

Очевидно, что всякое движение идет по пути наименьшего сопротивления. Телега сама катится под гору, электричество свободно бежит по проводам, а ветер распространяется из области высокого давления в область давления низкого. Наша психика — не исключение, она тоже пытается найти простые решения, всячески избегает трудностей и не желает вести неравную борьбу с самой собой. Однако жизнь — штука еще более сложная, нежели психика (ведь психика — только одна ее часть), и если пустить дело на самотек, то рано или поздно она кончится плачевно.

Посмотрите на людей, которые поступили подобным образом, например, на наркоманов и алкоголиков. Они справлялись с жизненными трудностями самым простым способом — с помощью реакций избегания; они потакали собственным удовольствиям, не беспокоясь о возможных издержках; они, в конце концов, разменяли реальную жизнь на жизнь виртуальную, большие проблемы, но и подлинные радости — на проблемы еще большие и отнюдь не настоящую веселость. Что ж, «иных уж нет, а те — далече…»

Вместо того, чтобы бесцельно и неразумно отравлять жизнь и разрушать возможности разумно пользоваться ею, каждую жизнь можно сделать в высшей степени сознательной, интересной и полной высоких радостей.

(Роберт Оуэн)

Иными словами, если мы хотим, чтобы наш психический аппарат со всеми его механизмами работал нам на пользу, придется взять его под уздцы. Конечно, я не имею в виду психологические репрессии, удержание себя в «черном теле», подавление и болезненную самодисциплину. Нет, подобные тактики, как показывает практика, неэффективны. Речь идет о том, чтобы использовать возможности собственной психической организации, своего мозга. Для этого сначала потребуется некоторая работа, перестройка и реформирование нашего поведения — без этого никуда. Впрочем, работа эта вполне разумная по затратам, если мерить последние в системе «цена—качество». По мере реформирования будет легче, потом еще легче, а потом и совсем хорошо, ведь сформируются же у нас в процессе этой работы новые, эффективные динамические стереотипы!

В конечном счете, прав был граф Суворов: «Тяжело в учении — легко в бою!» Желающие выйти на фронт жизни без подготовки исполнят роль пушечного мяса. Плохо, конечно, что правилам поддержания «психического здоровья» не учат в школе (здесь трудятся над обратным — созданием «психического нездоровья»), но что поделаешь?.. Без толку теперь махать руками, теперь — или пан, или пропал. Жизнь проходит в быстром темпе, и, если мы не позаботимся о главном, а именно о своем психическом состоянии, она так и пройдет, причем мимо. Качество жизни, как ни крути, определяется качеством ее переживания, т.е. спектром наших чувств — или положительных, или, не дай бог, отрицательных. Формальные ценности — финансовое состояние, социальный статус или возможность похорониться за государственный счет — погоды в переживании жизни не делают, и если на душе кошки скребут, то от всех этих благ ни тепло, ни холодно. Хотя, конечно, они могут скрести и в отсутствие этих благ (например денег).

Ну, да ладно! Поскольку мы начинаем этот раздел с определения всех уровней и аспектов нашего поведения, то сразу оговорюсь, что наше поведение, если подойти к этому вопросу строго научным образом, может быть разделено на пять пунктов, а именно: телесные реакции, восприятие, образное мышление, словесное мышление и социальные отношения.

Отдаем мы себе в этом отчет или нет — мы очень тревожны. Мы беспокоимся по мелочам и по-крупному, мы загоняем свою тревогу в угол и сами оказываемся припертыми к стенке. Мы хорохоримся и заглушаем свою тревогу самыми немыслимыми средствами, но от этого отнюдь не становится легче. При этом мы все свято уверены в том, что мы «нормальные». Что ж, очень хорошо, я не буду с этим спорить, действительно, то, что мы испытываем тревогу, — вещь, к сожалению, нормальная. Проблема лишь в том, что мы с ней делаем.

Хочу озвучить один парадоксальный факт, который преподносит нам слепая, как Фемида, статистика. А состоит он вот в чем: оказывается, что во время разнообразных войн и прочих серьезных социально-политических катаклизмов количество неврозов очень невелико. Казалось бы, самое время разгореться неврозам, ведь война — это жутчайший стресс, психическое напряжение! ан нет, неврозы, опять же, если верить злосчастной статистике, накроют граждан спустя 10 — 12 лет после окончания упомянутых социальных дефолтов. То есть когда жизнь наладится и потечет своим чередом, из глубины подсознания полезут самые разнообразные «тараканы». Все это кажется необычайно странным! Парадокс!

Впрочем, как мы сейчас увидим, парадокса в этом нет никакого. У диких животных, как известно, неврозов не бывает, но они борются за выживание каждодневно, пребывают в состоянии «постоянных боевых действий». Лишь одно животное обеспечило себе «мирное небо над головою», и это животное — человек. Но вместе с миром оно получило «в нагрузку» и специфическое психическое расстройство — «невроз» называется.

С помощью разнообразных благ цивилизации мы оставили наш инстинкт самосохранения фактически безработным. «Естественных врагов» у нас нет. От болезней — медицина, от «уродов» в нашей семье — суд и милиция, при других прочих разностях — соцслужбы с сотоварищами. Наука помогает, чем может. К тому же образование, опыт предков, знания разнообразные. Короче говоря, «проложились» мы, дай боже! Убереглись от всего, а инстинкт самосохранения теперь скучает, при этом сил у него — тьма-тьмущая! Куда их девать? Если война, то понятно, а если нет войны, что с ними делать? И начинается свистопляска… Любой повод, любая самая незначительная неприятность выливаются в полномасштабную катастрофу или трагедию, которую мы переживаем всей своей истосковавшейся по «борьбе за выживание» душою.

Мы начинаем тревожиться почем зря из-за этих дутых проблем, которые, конечно, благодаря тревоге таковыми не кажутся. В результате уровень нашей общей тревожности в отсутствие глобальных неприятностей не только не снижается, но, напротив, усиливается. Дальше встает вопрос о том, куда эту тревогу деть. Причем ответ мы ищем не с помощью сознания (ведь на уровне сознания «все более или менее»), а неосознанно, что чревато издержками (подсознание досталось нам в наследство от животных и, мягко говоря, туповато). Голь, как известно, на выдумки хитра, и мы пускаем в ход разнообразные невротические защиты от собственной же тревоги.

Я делаю вывод, что основная личность в наше время — это невротическая личность. Это -моя предвзятая идея, потому что я полагаю, что мы живем в ненормальном обществе, где есть лишь один выбор: либо участвовать в этом коллективном психозе, либо — рискнуть и выздороветь или быть распятым.

(Фредерик Перлз)

Одни, это самый простой способ, заливают тревогу спиртным или устраняют ее с помощью наркотиков. На первых порах, чего греха таить, помогает, но потом начинаются по-настоящему крупные неприятности. Другие уходят с головою в работу, причем кайф, который получает от нее трудоголик, весьма сомнителен, зато «вся жизнь — борьба». Часть из нас фиксируется на вопросе социального статуса (удачливости, карьеры, семейного положения, внешности), а потом на нем же и загибается. Некоторые загораются какой-то идеей (кто — религиозной, кто — научной, кто — оздоровлением организма) и тихо тлеют или горят синим пламенем. Кому-то помогает справиться с тревогой жор — набил брюхо, откинулся и все по барабану. Кто-то пускается во все тяжкие сексуального характера — бесконечные флирты, измены, беспорядочные половые связи, сексуальные «изюминки», опустошающий секс и т.п. «прелести». Конечно, все это создает некое подобие «боевых действий», есть где размяться инстинкту самосохранения. Но что в итоге?..

Короче говоря, существует множество способов, как забить свою тревогу, но ведь эта тревога — наш инстинкт самосохранения! И получается, что забиваем мы сами себя, сами себя изматываем, изнуряем, мучаем. Прямо как в песне: «Вроде не бездельники и могли бы жить». Вот почему самое важное дело современного человека, который оказался в этой ситуации, — это заняться своим психическим здоровьем. Мы привыкли легкомысленно относиться к самим себе, думаем, что наша психология лежит на ладони, а все проблемы можно решить за кухонным столом — с подругой или с бутылочкой. Это далеко не так. Мы очень сложно устроены, и психологические проблемы возникают у каждого «нормального» человека. Этого не нужно стыдиться и глупо этого не признавать. Нужно знать, как усмирить собственного дракона, нужно знать, как сладить со своей психикой, как найти с ней общий язык. Именно для этого и существует психотерапия, которая отнюдь не для «психов», а для всех и каждого.

Мы мало задумываемся о том, какую существенную роль в нашей психической жизни играет наше собственное тело. «Тело — и тело, — рассуждаем мы, — есть, и слава богу! Какую роль оно может играть?» Оказывается, может, и еще какую! От состояния наших телесных функций напрямую зависит и наше эмоциональное состояние, т.е., грубо говоря, жизнь нашей подкорки. Именно состояние наших телесных функций определяет самочувствие нашего подсознания, последнее же создает положительную или отрицательную конъюнктуру для нашего мышления. Если подкорка растревожилась, то сознание ищет поводы для этой тревоги и, при его-то способностях, благополучно находит. Если в подкорке, напротив, тишь, гладь, благодать, то и в сознании мысли радужные, полные жизненного оптимизма и т.п. всячины.

О каких же телесных функциях идет речь? Речь, прежде всего, идет о мышечном напряжении и вегетативной регуляции внутренних органов. Петр Кузьмич Анохин (блистательный ученик блистательного И. П. Павлова) с присущей ему безукоризненностью доказал, что всякая эмоция — это не одно только психическое переживание, что она — трехчленное образование, состоящее из психического, мышечного и соматического (внутренние органы тела) компонентов. Причем два последних компонента, как более древние и универсальные, играют в этой партии чуть ли не ключевую роль.

Итак, что такое эмоция? Эмоция — это один из древнейших и очень важных способов, которым организм сообщает нам о том, в какой жизненной ситуации мы находимся. Если мы испытываем положительные эмоции, значит, все у нас нормально, а внешние обстоятельства в полной мере отвечают нашим потребностям. Если же эмоции у человека отрицательные, то, напротив, есть определенная диспропорция между его потребностями и возможностями их реализации (см. ниже). Хорошо придумано, по крайней мере, понятно: надо предпринимать какие-то действия, если у тебя проблемы, если же проблем нет, можно покойно почивать на лаврах, или хотя бы на лавочке.

Потребность : в пище, безопасности, в сексуальном удовлетворении, и т.д.

— есть возможность реализации потребности (еда, защита, половой партнер) -> положительная эмоция;

— нет возможности реализации потребности -> отрицательная эмоция.

Если с психологическим компонентом эмоции все более или менее понятно, то два других явно нуждаются в пояснении. Итак, мышечный компонент — это напряжение мышц нашего тела (или их расслабление), без чего ни одна эмоция — ни положительная, ни отрицательная — обойтись не может. Если вы собрались удовлетворять свою потребность, то понадобится усилие, уже после вы сможете расслабиться. Просто психологические переживания никому не нужны, нужно работать! Вот почему без мышечного компонента эмоции не обойтись — без психологии можно, а без мышц — «и ни туды, и ни сюды».

Соматический компонент эмоций тоже нужен именно для дела. Внутренние органы — сердце, сосуды, легкие, почки и другие — необходимы для удовлетворения потребности. Для того чтобы регулировать работу внутренних органов, в нервной системе есть специальный отдел — «вегетативная нервная система». Последняя состоит из двух отделов — симпатического и парасимпатического (прошу прощения за латынь, но тут проще не скажешь). Первый — симпатический — отвечает за работу, второй — парасимпатический — за отдых. То есть симпатический отдел нервной системы обеспечивает реакции организма на стресс (борьбу или бегство), а парасимпатический — релаксацию, сон и пищеварение. Работают эти две части в противофазе: активизируется первая — подавляется вторая, и наоборот. Удивительно умно придумано!

Современный цивилизованный человек путем работы над собой приучается скрывать свои мышечные рефлексы, и только изменение сердечной деятельности все еще может нам указать на его переживания. Таким образом, сердце было и осталось органом чувств, тонко указывающим наше субъективное состояние и всегда его изобличающим.

(И.П. Павлов)

Возьмем для примера отрицательную эмоцию — страх или гнев, обе возникают в ситуации стресса. Если перед нами опасность или какое-то препятствие, значит, цель еще не достигнута и потребности не удовлетворены, а потому эмоции будут у нас отрицательные. То, что эмоция отрицательная, — это сигнал: нам необходима мобилизация, чтобы с возникшей проблемой справиться. Мы должны напрячь свои мышцы, чтобы убежать или напасть, мы должны обеспечить эти напряженные мышцы большим количеством кислорода и питательными веществами, а для этого и понадобится симпатическая вегетативная нервная система. Работа ее приведет к увеличению силы и частоты сердечных сокращений, повышению артериального давления. Кроме того, изменится характер дыхания — оно станет частым и поверхностным. Возрастет необходимость теплообмена (во избежание теплового удара), а потому усилится потливость и т.д., и т.п. Короче говоря, вегетативная нервная система (в данном случае — симпатическая ее часть) заставит организм работать. В случае позитивных эмоций парасимпатический отдел вегетативной системы заставит организм отдыхать.

По всему видно, что психологическая часть эмоции — это только верхушка айсберга, непосредственно связанная с сознанием. Два других, не менее, а может быть, и более важных компонента эмоции сознанию отнюдь не очевидны, а потому здесь и возникают существенные проблемы (рис. 2). Поскольку между нашим сознанием и нашим подсознанием отсутствует какое-либо взаимопонимание, то расщепление компонентов эмоции приводит к весьма серьезным издержкам.

Рис. 2. Три компонента любой эмоции

Большинство стрессов, с которыми сталкивается в своей жизни обычный человек из нашего псевдоцивилизованного общества, являются внутрипсихическими, т.е. находятся внутри его головы. Тут-то и возникает сложность. Хищники за нами не бегают, а вместо охоты (когда надо сутками по саванне за своей потенциальной жертвой гоняться) предлагается культурно сходить в универсам и там, без лишней беготни, отовариться. Поэтому, по большей части, мы в двух «нижних» компонентах своих эмоций не особенно нуждаемся, более того, если они и возникнут (а они обязательно возникнут), употребить их у нас не будет возможности. Нам вряд ли придет в голову сбежать с экзамена или от начальника, хотя мы их и побаиваемся. Будучи людьми приличными, мы не спешим ударить обидчика по физиономии, если же нас раздражают, то пытаемся уладить это дело миром — убедить, внушить, осадить и т.п. Короче говоря, мы подавляем не столько психологическую составляющую эмоции, сколько два других ее компонента — мышечный и соматический. Последние оказываются нам совершенно ненужными, однако они наличествуют, а потому их естественное, как кажется, подавление постепенно выливается в весьма серьезные проблемы.

Длительное вмешательство в целостный эмоциональный комплекс и переадресовка всей силы эмоционального выражения на внутренние, внешне не констатируемые процессы создает стойкое патологическое повышение тонуса ряда внутренних органов.

(П. К. Анохин)

Из числа этих неблагоприятных последствий приведу для примера лишь некоторые. Подавление соматического и мышечного компонентов эмоции в ситуации страха (особенно при гиперответственности, которая с последним сопряжена самым основательным образом) приведет к язвенной болезни желудка или двенадцатиперстной кишки. В случае подавления соматического и мышечного компонентов эмоции гнева нас ждет гипертония. Если эмоции будут сильными и соматические их компоненты будут подавлены, а мышечные — нет, то нас ждет вегетососудистая дистония. Неслучайно все эти заболевания получили в медицине название «психосоматических», т.е. телесных, но возникающих в результате психических причин.

Теперь поговорим о более странной и загадочной вещи: о подавлении мышечного напряжения, или, как мы теперь знаем, мышечного компонента наших эмоциональных реакций. Кажется, что кроме остеохондроза, мигрени, головных болей и головокружений, вызванных хроническим напряжением мускулатуры позвоночника, нашему организму ничего в этом случае не угрожает. Но это заблуждение, просто настоящие проблемы совсем из другой области. Дело в том, что мышечное напряжение, вызванное отрицательными эмоциями, на которые не было должной реакции, постепенно становится хроническим.

Мышечные компоненты эмоции подавляются у каждого человека еще с малолетства (детей этим мучают дома, в детском саду и особенно в школе: «Не крутись!», «Сиди смирно!», «Хватит елозить!» и т.п.). Это хроническое мышечное напряжение приводит к возникновению постоянного и стойкого очага патологического возбуждения в подкорке. Проще говоря, напряженные мышцы посылают в мозг информацию о том, что они напряжены, а для мозга же это значит буквально следующее: если мышцы напряжены, значит, мы или в состоянии обороны или в состоянии нападения. Выяснив это, подкорка сообщает об этом сознанию, причем так, как она обычно это делает, — бестолково.

Сознание, как всегда послушное в таких случаях, начинает подыскивать поводы, чтобы оправдать данное, наличествующее в мышцах, напряжение какими-нибудь опасностями, угрозами и т.п. Поскольку же способности сознания в этом смысле почти безграничны, в результате мы получаем целую уйму поводов, которые оказываются вполне достаточными, чтобы напугать или рассердить нас еще больше. Мы начинаем бояться чего ни попадя — агрессии, социального и финансового краха, болезней; раздражаемся из-за каких-то мелочей, сердимся на всех и вся. И главное, что повод всякий раз кажется нам достаточным и серьезным! А как иначе?! Конечно, если мы себя обманываем, нужно верить!

Любая активизация нервной системы сопровождается изменением состояния мышц, а в мозг, в свою очередь, постоянно поступает информация о каждом изменении положения тела, суставов и о мышечных напряжениях.

(М. Фельденкрайц)

Когда на своих лекциях я рассказываю о вреде, который наносят нашему организму и нашей психике хронические мышечные блоки, то самый частый вопрос из аудитории выглядит следующим образом: «Так что мне, кидаться на всех?!» Иногда меня даже обвиняют, что, мол, я этому учу — «кидаться на всех». Все это сущая нелепость! Конечно, никто не говорил здесь о том, что нужно реагировать, как животные, дело в другом: нужно понимать, что наш организм реагирует таким образом — хотим мы этого или нет, — такова привычка. Привычкой является и подавление этих реакций.

Эмоции — сама наша жизнь, это собственно язык организма; они модифицируют основное возбуждение в соответствии с ситуацией, в которой нужно действовать.

(Фредерик Перлз)

Так вот что предлагается сделать. Прежде всего необходимо уяснить следующее: мы всегда будем реагировать так, другое дело, в каком количестве. Но как можно реагировать меньше, если мы даже не знаем толком, в какие моменты страшимся, а в какие гневаемся? Мы не отдаем себе в этом отчета! Если же мы будем сознавать свои усиливающиеся мышечные напряжения, собственные вегетативные реакции, то быстро распознаем собственные отрицательные эмоции.

После того как объективная информация о том, каково наше эмоциональное состояние, будет получена, мы можем перейти к следующему пункту, а именно: посмотреть, насколько адекватно наше негодование или наша тревога. Чаще всего они чрезвычайно преувеличены. Право, ситуации, которые портят наши нервы, не стоят наших нервов. Таким образом, мы можем оценить силу своего порыва и соразмерность этого порыва фактическим раздражителям. Степень несоответствия сразу уменьшится.

И третье. Только признав и приняв свои эмоциональные состояния — будь то горе, гнев или страх, — мы можем отработать их должным образом. Возникшую при нарушении динамического стереотипа энергию мы можем мобилизовать на конструктивные цели, чтобы устранить те или иные препятствия, обеспечить себе те или иные возможности. Наконец, если препятствия неустранимы, то мы хотя бы предпримем меры к тому, чтобы расслабиться и утихомирить свою разбушевавшуюся вегетативную нервную систему. Для этого понадобятся соответствующие психотерапевтические техники, но лучше уж потратить силы на эти техники, нежели загонять проблему внутрь и дожидаться, когда же она, наконец, выстрелит из нашей головы нам же по голове.

В результате возникает своеобразный порочный круг: из-за постоянного подавления мышечного компонента эмоции возникает хроническое мышечное напряжение, для того чтобы как-то это напряжение оправдать, сознанию (а оно действует по принципу: «если звезды зажигают — значит, это кому-нибудь нужно», т.е. если мышцы напряжены, значит, есть угроза или препятствие) приходится найти «опасность», которая воспринимается им — сознанием — как действительная (на самом деле это только повод для беспокойства и прикрытие для хронических мышечных блоков), оно бьет тревогу, что приводит к дополнительному увеличению мышечного напряжения. Круг замкнулся, а мы стали невротиками, которые боятся каких-то совершенно абсурдных вещей, об абсурдности которых, впрочем, сами боящиеся не догадываются, догадываются их окружающие, которые, в свою очередь, мучаются теми же проблемами, но отыскали себе иные «опасности», абсурдность которых, конечно, им отнюдь не очевидна.

В общем, все это выглядит достаточно глупо, и если бы не плачевные последствия этой глупости, то не стоило бы на этом и останавливаться. Так или иначе, но и психосоматические заболевания, и неврозы стали «приметой времени»: за одну только половину прошлого века количество страдающих неврозом выросло на земном шаре в 25 раз, а каждый второй посетитель поликлиники болеет телом не из-за тела, а из-за головы. Можно, конечно, и дальше думать, что эмоции — это только чувственная сфера, но в этом случае мы вряд ли сможем исправить сложившееся положение дел [4].

Мышечный панцирь, состоящий из хронических мышечных блоков, может быть поверхностным или лежащим глубоко, мягким, как губка, или твердым, как железо. В любом случае, его функция — защита от неудовольствия. Однако организм платит за эту защиту потерей значительной части своей способности к удовольствию.

(Вильгельм Райх)

Сконцентрирую внимание моего дорогого читателя на другом: поведение нашего тела, его состояние, является одним из важнейших факторов нашего психического здоровья; научиться пользоваться своим телом, привести его в порядок, избавить его от хронических мышечных блоков — задача первостепенной важности. До тех пор, пока наши мышцы страдают от избыточного напряжения (которое, правда, мы не ощущаем, поскольку привыкли к нему), до тех пор, пока наша вегетативная нервная система находится в ситуации полного дисбаланса, рассчитывать на душевное равновесие, отсутствие тревог и депрессий нам не приходится. Впрочем, это только начало… Двинемся дальше.

Мы привыкли думать, что восприятие — это работа органов чувств, но в данном определении есть некоторый подвох. Воспринимаем ли мы, например, свои мысли? Сейчас вы читаете мои мысли, но вы же воспринимаете не череду черных значков, а именно то, что я здесь так настойчиво формулирую. Следовательно, если мы говорим о восприятии, то нужно думать о всех «вещах», которые нами воспринимаются. Образы сознания относятся сюда точно так же, как и образы реальных, «объективно» воспринимаемых предметов. Причем, и это я бы хотел подчеркнуть особо, наша психика не умеет делать различия между образами реальными и сделанными («вымышленными»), тут для нее все, как в детской загадке — зимой и летом одним цветом.

Факт этот доказан самым тщательным и научным образом. Другое дело, почему так? Когда вы смотрите на эту книгу, она же не залезает вам в голову, отнюдь. Происходит следующее: на сетчатку вашего глаза (здесь расположены рецепторы зрительного анализатора) падают фотоны, т.е. частицы света, далее эта информация переводится в нервные импульсы (осуществляется своего рода транскрипция). Последние отправляются по нервным путям в затылочную долю головного мозга, и уже там, по определенным законам, эта информация преобразуется в «видимый образ».

Однако этот последний — образ книги, воспринимаемой вами здесь и сейчас, — скроен из того же материала, что и любой другой образ, обитающий в психическом — из нервных импульсов! Как теперь отличить одно от другого?! Это совершенно невозможно! Мы привыкли реагировать на «внешние» и «внутренние» образы по-разному, но если, не дай бог, у вас случится делирий (то, что в народе называется «белой горячкой»), этот навык временно утратится, и вы будете видеть «истинные галлюцинации», т.е. отсутствующие в действительности предметы, людей, чертиков и причем точно так же, как вы сейчас воспринимаете эту книгу!

Будучи детьми, когда в нашей голове еще слишком мало собственных, изготовленных ею образов, мы, разумеется, находимся в самом непосредственном контакте с внешним миром и пользуемся своими органами чувств сполна. Однако по мере взросления в нашей голове образуется все больше и больше «внутренних» образов. Для того чтобы справиться с теми или иными стоящими перед нами задачами, нам все меньше нужны органы чувств, все больший вес и значение приобретают «внутрение образы», т.е. содержание нашей психики. Нужную дорогу мы определяем теперь не по запаху, а с помощью вывесок с названиями улиц (т.е. словами и потому «внутренними» образами), что в условиях современных мегаполисов, конечно, более результативно.

Память нельзя уподобить чтению книги, скорее, ее можно уподобить написанию книги из отрывочных заметок.

(Джон Ф. Кильстрем)

Действительно, нашему инстинкту самосохранения просто незачем воспринимать окружающую действительность. Если мы, не дай бог, оглохнем и ослепнем, то, в отличие от наших диких собратьев, буквально обречены на выживание (у социальных законов есть и свои преимущества, отрицать которые было бы верхом неблагодарности). Куда же направляется недремлющее око нашего инстинкта самосохранения, чем ему в таких «тепличных» условиях заниматься? Он займется «внутренними образами», придумает себе развлечение. Нам будут мерещиться конфликты с родственниками и начальством, нам будет казаться, что нас постигнет разорение, что мы оскандалимся, ошибемся в выборе, смертельно заболеем, получим удар электрическим током или «случайно» выпадем из окошка двенадцатого этажа. Вот все это мы и будем теперь смотреть, в картинках. Иными словами, наше восприятие перешло из «внешнего мира» в «мир внутренний», где ему тут же и поплохело.

Наш внутренний мир — это скопище самых разнообразных опасностей, угроз и несчастий. Вследствие нашей чрезвычайно разросшейся способности к запоминанию и абстракции количество этих «страшилок» в нашей памяти просто умопомрачительное — в прямом и в переносном смысле. Когда моя собака в молодости была слегка травмирована (больше, надо признать, эмоционально) в совершенно невинном дорожно-транспортном происшествии, она запомнила то место, где это произошло, и впоследствии избегала его всеми возможными способами. Но у нее не сформировалось страха ни в отношении автомобилей, ни в отношении дорог, ведь она не знает, не может знать, что такое «автомобиль», «дороги» и т.п. Чтобы разбираться в этом, надо обладать способностью к абстракции, которой у собак, вследствие отсутствия у них сознания, просто нет.

Кроме того, достаточно трудно представить себе домашнего любимца, который сидит перед телевизором и с замиранием сердца смотрит передачи типа «Телевизионная служба собачьей безопасности», «Собачьи катастрофы недели», «Собачий дорожный патруль» и т.п. Нет, это не собаки, а мы прильнули к телевизорам. Причем мы не только будем все это смотреть, но еще и примерим на себя, станем переживать, воображать, пугаться, а потом, как говорила одна моя знакомая, «залезем под одеяло и будем дрожать, дрожать, дрожать». Не случайно, кстати говоря, подобные передачи пользуются у публики особенной популярностью, хотя правильнее, конечно, было бы говорить, что они пользуются популярностью у нашего инстинкта самосохранения, целиком и полностью переориентировавшегося теперь с «внешних» образов на «внутренние».

В нашем раннем детстве мы, подобно братьям нашим меньшим, в основном ориентировались на «внешние» раздражители, а слова были для нас в буквальном смысле пустым звуком. Ученые исследовали то, как дети понимают поступающую к ним информацию, и выяснили, что только 7% содержания сообщений передается им смыслом слов. 38% понимания составляет информация о том, как эти слова произносятся и 55% — выражением лица. О чем говорят результаты этого исследования?

Людские деяния сильнее людей. Покажите мне человека, который совершил деяние и сам не стал его жертвой и рабом.

(Ральф-Вальд Эмерсон)

Если мама, доведшая себя до ручки своими же попытками вразумить собственное «чадо», говорит ребенку: «Как ты не понимаешь! Я же тебя люблю! Ты должен меня слушаться! Нельзя быть таким непослушным!», — ребенок, конечно, слышит ее слова про любовь, но их вес в общей массе информации — не более 7%. Еще 55% данного сообщения — это мамин оскал, ее искаженное судорогой лицо, сжатые кулаки. Он видит, что ее всю трясет, а потому скоро от него останутся «рожки да ножки». Оставшиеся 38% информации заключены в тоне голоса, которым произносятся мамой эти милые слова. Здесь раздражение, негодование, злоба и т.п. Понятно, что 93% «говорят» ребенку значительно больше, нежели 7%.

Странно ли, что когда мы вырастаем, то предпочитаем слушать слова нежности, отведя взгляд? Наверное, нет, не странно…

Инстинкт самосохранения человека игнорирует информацию, поступающую из «внешнего» мира — и скучно, и грустно, нет событий, нет драматизма. Но внутри головы всего этого предостаточно! Однако положительные образы именно вследствие своей положительности менее всего занимают наш инстинкт самосохранения. Зачем ему следить за тем, что и так хорошо, лучше уж он будет предохраняться от опасностей, нас с вами предохранять! Вот почему мы буквально обречены целыми днями (и ночами, кстати, вспомните о ночных кошмарах) созерцать «внутренние» картины разнообразных бедствий: пожаров, ограблений, аварий, измен, предательств, драк, потасовок, оскорблений, унижений, банкротств, болезней, страданий, смертей и т.п.

Страх заражает так же, как грипп, и всякий раз делает из единственного числа — множественное.

(Иоганн Вольфганг Гете)

У каждого свой хит-парад «личных ужасов». Впрочем, список един — это все неприятности, которые, как мы знаем, случались с другими людьми или в принципе могут произойти. Индивидуальные вариации в этом списке касаются только интенсивности тех или иных страхов. Инстинкт самосохранения пытается нас предохранить от грядущих невзгод, а в результате мы превращаемся в невротиков. На реальные внешние угрозы мы бы нашлись как среагировать, а вот от «внутренних образов» никуда не деться, они парализуют. Как ни крути, наша беда в нашей защищенности.

А потому, если у нас что-то где-то закололо, мы думаем, что это неминуемо рак, инфаркт, инсульт или СПИД; а если кто-то кому-то что-то про нас сказал или кто-то что-то, не дай бог, нам сделал, то это, непременно, обернется драмой, равной по масштабу конфликту Монтекки и Капулетти, несчастьям короля Лира и, на худой конец, участи бедного Гамлета и еще более бедной Офелии. Короче говоря, нет нам жизни! Можно смело писать завещание и в гроб ложиться. Впрочем, большинство из нас так и проживет всю свою жизнь в полном, хотя и незамеченном, благоденствии, беспрестанно созерцая «внутренние картины» собственной гибели, падения и страдания. Проживет и умрет тихо, спокойно, в собственной постели… «А ведь можно было так красиво умереть!» — ничего не напоминает?..

Итак, что мы имеем? Мы имеем собственное восприятие, руководимое сердобольным и безработным инстинктом самосохранения, который предоставляет нам на обозрение не нашу собственную жизнь, не то, что фактически происходит вокруг, а то, что заставляет нас испытывать постоянную и каждодневную озабоченность, словно мы буквально приговорены к разного рода несчастьям. Те, правда, запаздывают, но ничего! Если мы хорошенько напряжемся и очень сильно постараемся, то хоть что-то сможем себе устроить, например, замечтавшись о том, что давно и смертельно больны, несмотря на отрицательные заявления врачей, не увидим, что под ногами лед, поскользнемся и со всей, прошу прощения, дури хлопнемся копчиком. Вот и будет нам трагедия собственного производства.

У здесь и сейчас нет проблемы. Вы можете сделать из этого проблему, если забудете, что вы здесь и сейчас. Вы здесь, сейчас? Нет. Вы здесь, но в сущности вы не здесь. Вы в своем компьютере. Такое у вас сейчас. Я сомневаюсь, что вы здесь дышите, или видите меня, или просто осознаете свою позу, поэтому ваше бытие ограничено. Ваше существование вращается вокруг вашего мышления.

(Фредерик Перлз)

Как и в случае с бессмысленным хроническим физическим напряжением, наше восприятие создает неприятности на ровном месте. Оно напрочь отказывается воспринимать реальную действительность, полную отсутствия каких-либо действительных опасностей и угроз. Оно осуществляет бесконечную ротацию «внутренних образов» и способствует нашей последовательной невротизации — тревогам, печалям, агрессии и т.п. Можно ли заставить себя смотреть на жизнь, а не на собственные фантазии? Можно, хотя нужно будет и потренироваться, чтобы обзавестись нормальными, подходящими, эффективными для улучшения качества жизни динамическими стереотипами. А до тех пор рассчитывать на благосклонность судьбы бессмысленно. Она, к сожалению, слишком добра к нам, а мы привыкли бороться за выживание. Собственного счастья мы не удосужились понять.

Итак, естественное, нормальное, сенсорное восприятие умерло, да здравствует восприятие! Действительно, мы, по большому счету, игнорируем естественное восприятие, основанное на фактических раздражителях наших рецепторов (тактильных, зрительных, слуховых и т.д.). Нельзя сказать, что мы совсем не воспринимаем внешней действительности, однако тут все дело в соотношении — чего больше? Больше, конечно, в нашем восприятии «внутренних» образов. Посмотрите любую телепередачу о поведении животных, и вы с удивлением узнаете, что малейший жест какого-либо из членов стаи воспринимается сразу всеми его сородичами, чем бы они ни занимались. Всякий зверь реагирует на малейшие нюансы поведения другого, на любой совершенно незначительный поворот головы или ушей, на изменение ширины глазной щели, минимальный оскал и т.п. Подобным образом животные передают информацию, причем жизненно важную информацию.

Мы же используем в качестве информационных носителей слова, а потому тонкая чувствительность нам не нужна. Конечно, мы не замечаем указанных тонкостей отношений не только у животных, но даже у собственных родственников! Мы игнорируем все, что только можно. Зачастую, приходя домой, мы понимаем, что забыли зайти в магазин, который был у нас по дороге! Как такое возможно?! Ни один зверь бы нас не понял! Но все очень просто: мы «задумались», наше внимание было занято «внутренними» образами.

Так что теперь возникает другой вопрос: а что именно мы воспринимаем? Воспринимаем ли мы вещи такими, какие они есть, или же такими, какими мы их воспринимаем? Ответ на этот вопрос прозвучит парадоксально, но только на первый взгляд: мы воспринимаем даже не вещи, не какие-то определенные события или предметы, мы воспринимаем собственное отношение к ним.

Древний философ (я должен сказать — один из самых замечательных!) Эпиктет вывел эту формулу еще две тысячи лет назад: «Вещи не бывают хорошими или дурными, таковыми их делает наше восприятие их». Сложновато? Отнюдь, нужно просто вслушаться.

Итак, все вещи, с которыми я сталкиваюсь, имеют для меня определенное значение, и я испытываю к ним то или иное отношение. Что-то меня радует, что-то раздражает, что-то расстраивает, что-то пугает. Но являются ли вещи (события или явления) пугающими, раздражающими, расстраивающими и т.п.? Это было бы так, если бы они действовали абсолютно одинаково на каждого из нас, т.е. это было бы так, если бы все мы на все одинаково реагировали. Но ведь все мы реагируем по-разному! Одного расстроит чья-то безвременная кончина, а другой по этому поводу придет в настоящий восторг или, по крайней мере, довольство: «Ну, наконец-то!», «Вот теперь разживемся!», «Так ему и надо».

Жизнь сама по себе — ни благо, ни зло: она вместилище и блага, и зла, смотря по тому, во что мы сами превратили ее.

(Мишель Монтень)

Смерть, впрочем, весьма нетривиальный случай, но что уж говорить о вещах более или менее стандартных, если даже со смертью такое разночтение получается?! Возьмем для примера тривиальные ситуации. Одного от врачей просто за уши не вытянешь, другой к врачу даже под дулом пистолета не пойдет. Одного хлебом не корми — дай на футбольном матче развлечься, другой от одного слова «футбол» испытывает сильнейший дискомфорт. Один — завсегдатай выставок и концертов симфонического оркестра, а другой заявляет, что ничего в этом не понимает и понимать не хочет, потому что «это скучно, старомодно и глупо».

Что ж, вещи, действительно, не бывают хорошими или плохими, таковыми их делает наше восприятие их. Развернем эту мысль в прагматическом русле: если какое-то мое восприятие вещи делает эту вещь (для меня!) пугающей, раздражающей или расстраивающей, значит, если мне того хочется, я, в принципе, могу начать воспринимать ее как-то по-другому (у других-то получается!), а потому не буду испытывать данных, весьма тягостных переживаний. Право, как хорошо придумано!

Землеустроители прорывают каналы, лучники метают стрелы, плотники пригоняют деревянные детали, мудрый человек формирует себя.

(Дхаммапада)

Впрочем, тут сразу вспоминается абсолютно плоская, но чрезвычайно расхожая фраза: «Если что-то тебя не устраивает, измени к этому свое отношение». Фраза глуповата, а потому многих раздражает. Что значит «изменить отношение»? Вот, например, если меня кто-то раздражает, я, конечно, могу изменить к нему свое отношение — считал подлецом, буду считать дураком, но он все равно меня раздражает! Какая разница?! В этом рецепте не учтено главное: я не могу изменить свое отношение к чему-либо или к кому-либо, если не изменюсь сам. Та сторона отношения, та, воспринимаемая мною, вещь (событие или явление), остается неизменной, следовательно, изменение отношения возможно лишь после моего собственного изменения. Скажу по-другому: всякое отношение — это отношение двух сторон, следовательно, если нужно изменить отношение, то необходимо поменять состояние какой-то одной из них. Поскольку в данном уравнении первое меняться не хочет (или не может), то, следовательно, меняться придется мне. И тут я сталкиваюсь с собственными динамическими стереотипами (привычками) и доминантами (желаниями, которые, впрочем, и сами являются привычками). Насколько все это непросто, читателю этой книги, я думаю, дополнительно объяснять не нужно.

Эксперименты, лишенные всякой гуманности, психологи проводили не только на животных (как И. П. Павлов, например, на собаках), но и на людях, даже на детях! Основатель одной из наиболее значительных американских психологических школ — бихевиоризма — Д. Б. Уотсон провел ставший классическим эксперимент с одиннадцатимесячным мальчиком по имени Альберт. Задача этого эксперимента была следующей: следовало доказать, что нейтральный стимул всегда, при тех или иных обстоятельствах, конечно, может стать для нас — или положительным, или отрицательным. На Альберте тренировали «отрицательную» версию…

Альберт очень любил играть с белой крысой, которая за все время ни разу его не укусила и даже не поцарапала, а сам Альберт, по причине своей дремучей детскости, не знал, что это животное может быть переносчиком смертельных болезней, а при определенных обстоятельствах может даже съесть человека. Короче говоря, Альберт воспринимал эту крысу как милое, белое и пушистое существо. Но тут появился г-н Уотсон и, памятуя о том, что дети испытывают страх от сильных и резких звуков, начал учить Альберта уму-разуму.

Однажды, когда Альберт протянул руку, чтобы дотронуться до своей красноглазой подружки, Уотсон ударил в гонг. От этого звука мальчик вздрогнул, испугался, отдернул руку и заплакал. Вскоре после этого Альберту дали кубики, он успокоился и стал в них играть. Но тут кровожадный Уотсон опять подсунул мальчику крысу. Тот помедлил какое-то время, а потом снова потянулся к животному. Бум! — раздался очередной звук гонга. Мальчик заревел как резаный. Крысу забрали, мальчик успокоился и снова стал играть в кубики.

Когда же, через какое-то время, Уотсон в третий раз принес мальчику крысу, стучать в гонг больше не потребовалось: ребенок орал, полный ужаса, поскольку устойчивый динамический стереотип реакции тревоги образовался у него уже окончательно и бесповоротно. Так Уотсон лишил Альберта милого, белого и пушистого друга. Впрочем, беды несчастного дитяти на этом не закончились, поскольку, как выяснилось, реакция страха стала возникать у него в отношении всех более-менее схожих предметов, а именно: собаки, кошки, кролика, морской свинки, мехового пальто и даже маски Деда Мороза (то бишь Санта-Клауса). Последний феномен носит название «генерализации отрицательной эмоции». А вроде бы нейтральные вещи…

Как правило, мы не осознаем следующего: наша проблема отнюдь не в том, что тот или иной предмет (событие или явление) плох, а в том, что мы привыкли так (страхом, гневом, печалью) на него реагировать. Почему не осознаем? Потому что эти процессы «формирования образа» (с присущим ему качеством) происходят не на уровне сознания, а подсознательно. Сознанию предметы (события или явления) представляются уже в совершенно готовом, «качественном» виде (пугающими, раздражающими, расстраивающими)! Что остается сознанию? Только найти этому качеству объяснения и дополнительные доказательства. И никакой революции или хотя бы реформации в этом вопросе от нашего бестолкового и тенденциозного сознания, к сожалению, ожидать не приходится: если пугает — значит опасен, если раздражает — значит сволочь, если расстраивает — значит трагедия.

Рассмотрим какой-нибудь банальный пример. Например, любовь… Пример, конечно, новизной и эксклюзивностью не блещет! Итак, влюбился мужчина в женщину, или влюбилась женщина в мужчину, т.е. возникли у них сексуальные доминанты. Что дальше? Дальше «любовный образ» возлюбленного (или возлюбленной) воспринимается как идеальный, все в нем хорошо, все замечательно. И что бы теперь ни говорили родственники и друзья, какие бы превратности ни сыпались на голову влюбленного (влюбленной) со стороны его возлюбленной (возлюбленного) — «хороший (хорошая), и баста!». Все можно объяснить, все можно оправдать, а восприятие человека (возлюбленного или возлюбленной) человеком (влюбленным, влюбленной) остается прежним; и, надо сказать, оставаться будет таким до тех пор, пока будет действовать подсознательная сексуальная доминанта, которая и заставляет плясать под свою дудку подслеповатое и безвольное сознание.

Все нам кажется смешным, нелепым или дурным оттого, что мы не знаем порядки и связи всей природы и что мы хотим управлять всем по привычкам нашего разума; между тем то, что разум признает дурным, дурно не в отношении порядка вещей и законов природы в целом, но только в отношении законов одной нашей природы.

(Бенедикт Спиноза)

А с раздражением, скажете, иначе? Ничуть не бывало! С раздражением то же самое, только еще — как это говорят? — круче. Вот кто-то нас случаем подвел, разочаровал, обидел и т.п., формируется у нас соответствующий образ этого человека, который сам по себе (человек имеется в виду) ни хорош ни плох, а кому как. Нам же теперь он плох, он нас раздражает. И что бы он ни сделал, как бы ни поступил, что бы ни сказал — мы будем чувствовать раздражение, будем напрягаться и думать о том, как он глуп, безвкусен, неотесан, подл, лжив, притворен и т.д., и т.п. Мы формируем соответствующий динамический стереотип (привычку реагирования) и уже иначе воспринимать его не можем. Разумеется, может статься, что этот товарищ, действительно, не лучший человеческий экземпляр (впрочем, у каждого из нас есть всякие стороны), но такая тенденциозность оценки — явное преувеличение.

И, что особенно печально, дело даже не в том, что наши отношения с этим персонажем не заладились. Плохо то, что нам теперь с ним некомфортно жить, взаимодействовать или просто встречаться. Это мы (а не он — такой-сякой, немазаный!) испытываем теперь постоянное раздражение, злимся, напрягаемся, лишаемся сна и аппетита, страдаем от повышенного давления, сердцебиений и изжоги. А ради чего, собственно. Кому от этого легче? Да, легкости ожидать теперь не приходится. После всех своих несчастий (в которых мы, конечно, по наивности своей обвиним его, этого человека, а не собственное восприятие) мы крикнем своему «обидчику»: «Посмотри, до чего ты меня довел!!!» Сильно, нечего сказать! Были бы мы на сцене да была бы публика в зале — оглохли бы, наверное, от аплодисментов!

Истинная свобода состоит в исполнении всех действий в соответствии с суждением и выбором воли, а не по принуждению привычки.

(Йогананда)

Однако это обвинение, брошенное в лицо ненавистному обидчику, вряд ли можно считать оправданным (разве только театральными соображениями), поскольку мы довели себя до этого состояния сами. Если бы мы все это сразу заметили да повременили бы тратить свои нервы почем зря (а может, действительно, зря, потому что и без толку, и, наверное, незаслуженно), то и не довели бы себя до подразумеваемой «ручки». Возможно, даже разглядели бы в этом человеке, на которого мы навели свой ужасный пасквиль, весьма милого и интересного человека. Но как хороша подобная теория и как банальна, как неприглядна наша фактическая жизнь! Ведь наше с вами сознание так мало прислушивается к здравому смыслу и так нелепо себя ведет, подчиняясь подкорке, что рассчитывать на качественную жизнь, которая досталась бы нам без труда и работы над собственным восприятием, т.е. над самим собой, нам не приходится.

Каждый из нас, к сожалению, представляет собой целый набор самых разнообразных динамических стереотипов (привычек) вздорности, пугливости и печали. Мы буквально запрограммированы на вспышки раздражения и даже агрессии, на переживание чувств страха, трагедии, ущербности. Достаточно только войти в соответствующие обстоятельства, и мы отыгрываем все эти роли совершенно автоматически, причем по полной программе. Сложись наши привычки воспринимать эти обстоятельства иначе, мы бы с вами иначе и реагировали. Но до тех пор, пока мы не осознаем этого важного правила, пока не поймем, что виной нашего раздражения, страхов и печали является не какая-то внешняя причина, а наши собственные привычки, пока не увидим, насколько мы зависимы от этих привычек, как безжалостно они поработили нас, надеяться на счастливую жизнь, к сожалению, не приходится.

Ну и что, можно нас после всего этого назвать разумными? Сомневаюсь… Впрочем, это только семечки, смотрите дальше!

Что ж, смотрим дальше и замираем от ужаса! Перед нами то, что мы зовем сознанием, то, что по какой-то совершенно нелепой случайности заставляет нас думать, что мы разумные существа. Право, сейчас с этой иллюзией будет покончено окончательно! Итак, сознание…

Сейчас мы будем говорить не о том, о чем мы думаем, а о том, как мы думаем, какие механизмы лежат в основе наших мыслей и отсюда уже — чувств. При самом серьезном и глубоком анализе оказывается, что у нас всего-навсего три типа мыслей. Те, благодаря которым мы представляем себе свое будущее, те, посредством которых выражаются наши желания, и те, наконец, которые служат нам объяснением (обоснованием) этих наших прогнозов и требований. Так и будем их называть: мысли о будущем — «прогнозами», мысли, формулирующие наши желания, — «требованиями», и мысли, обосновывающие все и вся в нашем сознании, — «объяснениями».

Начнем с прогнозов. Представим себе ситуацию, что мы никоим образом не представляем себе то, что будет происходить дальше — через минуту, час, месяц. Это нас неминуемо парализует! За примерами далеко ходить не нужно. Вот вы сейчас читаете эту книгу, предполагая, видимо, что содержащиеся в ней знания пригодятся вам в дальнейшем. Но если вы совершенно не представляете себе своего будущего, значит, вы не можете знать, пригодится вам это или нет, а следовательно, если бы вы действительно так думали, то, однозначно, не стали бы читать эту книгу. Более того, вы не стали бы есть, поскольку и это, при определенных обстоятельствах, может оказаться совершенно излишним. Вы бы никуда не пошли, ничего бы не стали делать, вы бы просто оказались парализованными, ведь всякое действие делается для чего-то, для какого-то будущего, которого, по понятным причинам, еще нет, которое только предполагается вами.

Как только вы оставляете твердый фундамент настоящего и ваше внимание обращается в будущее, вами овладевает тревога и беспокойство.

Фредерик Перлз

Приходится признать, что наше умение прогнозировать будущее (а без сознания тут не обойтись) — вещь наиважнейшая. Однако, как мы уже неоднократно убеждались, любой хороший и важный инструмент, выданный нашему собрату, т.е. «Человеку Разумному», превращается в его руках в орудие изощренного и, как правило, длительного самоубийства. Вспомним про наш сердобольный инстинкт самосохранения, который постоянно нацелен на то, чтобы спасти нас от самых разнообразных отсутствующих неприятностей, по его мнению, нам угрожающих. Если он будет определять стратегию нашей душевной жизни (а он руководит всем нашим психическим аппаратом), то наше будущее, которое он примется рисовать нашему сознанию в нашем же сознании, будет представляться нам в самых мрачных красках. Проще говоря, он просто станет нас запугивать нашим же богатым воображением. Если инстинкт самосохранения считает, что нам следует защищаться, то подобный «изобразительный» метод — лучший способ заставить нас делать это!

Пытаясь защитить нас, наш собственный инстинкт самосохранения нарисует в нашем сознании такие картины будущего, что мало не покажется! Мы, разумеется, перепугаемся и будем всячески стараться подобного будущего избежать. Но так ли опасна наша жизнь, чтобы проживать ее в постоянном страхе? Нет, поскольку никто намеренно не хочет принести нам непоправимого вреда («естественных врагов» у нас нет, а вот «естественных защитников» — более чем достаточно). Получается, что нам это интересно — тратить свою жизнь на постоянный страх? Отвечать на этот вопрос придется жестко и категорично: тратить свою жизнь на постоянный страх не только не интересно, но еще и абсурдно, нелепо, глупо!

Право, если нам что-то и угрожает, то это только случайности. Но от случайности не убережешься, на то они и случайности, что их не предугадаешь — прогнозируй, не прогнозируй. Однако же мы, за неимением реальных угроз, с помощью наших прогнозов пытаемся предупредить именно случайности! Мы пребываем в иллюзии, что знаем свое будущее, принимаем свою фантазию об этом будущем за реальность и тихонько бьемся в конвульсиях. Каково же нам будет узнать, что всякие утверждения человека о том, что он, мол, знает свое будущее, есть первый признак тяжелого психического расстройства. Да, народная мудрость, гласящая, что «везде соломки не подстелишь» и «человек — предполагает, а Бог располагает», обошла нас стороной. Но пойди объясни это своему сознанию! Оно согласится и через секунду предложит какой-нибудь новый устрашающий прогноз на ближайшее или слегка отдаленное будущее.

Вот человек просыпается, о чем он думает? «Господи, только бы не заснуть случайно и не проспать на работу!» И это самое начало дня, как говорится, только начало. Дальше — больше! Человек выходит из квартиры и мучительно думает: «Все ли я выключил? Не случится ли пожара?», далее: «Так, дверь закрыл, все хорошо? Воры не нагрянут в мое отсутствие?» Пока же он доберется до работы, он успеет помереть в своем воображении множество раз: сначала, опасаясь, что его задавит машина, что затолкают в давке, что украдут его деньги и он останется без куска хлеба, что поскользнется и разобьет себе голову, что попадет в люк, причем навсегда, что…

Страх опасности в десять тысяч раз страшнее самой опасности.

(Даниель Дефо)

Берегитесь, это начало дня! Теперь работа, и здесь можно спрогнозировать любые несчастья, начиная с того, что тебя уволят (или ты разоришься), заканчивая тем, что, выходя с работы в сопровождении сотрудника (противоположного пола), ты будешь замечен в такой «пикантной ситуации» суженым (суженой), который (которая) решит бог знает что и устроит скандал с вытекающими из него бог знает какими последствиями! Я уж не говорю о страхах не справиться с заданием, допустить ошибку, оказаться в конфликте с сотрудниками и т.п. Короче говоря, для нашего сознания эта наша, зачастую любимая даже, работа, благодаря столь успешно функционирующему механизму прогнозирования, способна превратиться в «самое гиблое место».

Всякий наш страх — это всегда прогноз. Мы боимся неизлечимо заболеть и умереть в расцвете лет, мы опасаемся навета, упреков, дурного отношения, одиночества, бедности и т.п. А что это, если не наши прогнозы, наши фантазии относительно будущего, которые, впрочем, мы принимаем за абсолютную реальность! Принимаем за реальность, верим ей и впадаем от этого в «смертельный ужас»! Причем были бы мы дураками, то не так бы себя мучили своими прогнозами, от ума ведь все, от большого ума! «Горе уму!» — воскликнул А. С. Грибоедов, но его поправили: «Горе от ума!»

Прошлое является перекидным мостом в будущее, и пациент попросту переносит в будущее контексты, пережитые им когда-то. В структурном отношении такой процесс можно назвать «негативным самогипнозом». Из-за такого пессимистического взгляда на будущие возможности он сам парализует свои действия.

(М. Япко)

Пьяному и дураку, знаете ли, море по колено, а вот умный человек может и утонуть, по крайней мере, так ему кажется. И, в целом, он, конечно, прав, но не до такой же степени, чтобы не мыться в собственной ванне! А я ведь встречал среди своих пациентов и таких «умников». Впрочем, дело даже не в неврозах, которые всегда стоят на страхах и соответствующих прогнозах, речь идет об обычной, нормальной человеческой жизни, в которой всегда найдется место червоточинке страха. Последняя же способна измучить так, что и священной инквизиции не снилось.

У будущего есть одно большое достоинство: оно всегда выглядит в реальности не так, как себе его представляешь.

(Милорад Павич)

Зачастую посмотришь на человека: ну, думаешь, вот у кого-кого, а у него-то все должно быть чин-чинарем. Беседуешь, смотришь в глаза, расспрашиваешь подробно, и что выясняется? Выясняется, что он мучается таким количеством самых разнообразных страхов, что их одних вполне достаточно, чтобы жизнь его — этого успешного человека — превратилась в настоящий ад! Кого благодарить? Сознание! Собака тоже многого побаивается, но до такого сумасшествия никогда, разумеется, не доходит. Бедняжка, это все потому, что она не умеет прогнозировать!

Вот почему инстинкт самосохранения, воспользовавшись почти что безграничными возможностями сознания, способен превратить в смертоносное оружие этот, по сути, совершенно невинный, а кроме того, важный и насущный механизм предполагания будущего…

Все, что мы говорим здесь об инстинкте самосохранения, кажется очевидным, логически выводимым. Однако только в 1979 году Д. Канеманом и А. Тверски были проведены экспериментальные исследования, подтверждающие тот факт, что единственный способ заставить человека позаботиться о собственной судьбе — это запугать его «ужасными» картинами будущего. Ученые бескомпромиссно доказали: человек будет что-то делать только тогда, когда станет бояться того, что в случае его пассивности произойдут ужасные неприятности. При этом ему можно сулить хоть полцарства, хоть все царство, хоть три царства, но вы никогда не добьетесь от него такой же активности, как в случае угрозы потери им царства, его половины или хотя бы четверти. Не дождетесь!

Мы ленивы в своем стремлении к счастью, хотя, впрочем, задыхаемся от этого стремления самым настоящим образом! Наше реальное счастье, как оказывается, состоит лишь в том, чтобы не было несчастья. Не сильно же мы радеем за собственное благополучие! Вот и получается, что единственный способ, доступный нашей психике, хоть как-то заставить нас сделать что-нибудь важное для самих себя — так это негативные прогнозы, т.е., говоря прямо страх. Позитивные же прогнозы, которые, конечно, тоже у нас возникают, служат, кажется, лишь обратной цели — вызвать у своих хозяев чувство, что все плохо, а счастье, недостижимое, где-то там, за горизонтом…

Ну, да что мы все о грустном и о грустном! Давайте, о чем-нибудь хорошем поговорим, вот, например, о наших желаниях. Готовы веселиться? Нет, а что так? Желание — дело хорошее, да вот с реализацией проблема? А я вот снова о своей собаке расскажу. Любит она погулять— известная собачья радость. Только начинаю одеваться, а она тут как тут: «Берите меня на прогулку!» А я ей: «Нет, дорогая, я на работу». И когда звучит этот заветный звук «на работу», у нее срабатывает условный рефлекс — можно расслабиться, прогулка не светит. И вот она уже переключилась на какое-то другое дело. Но так ли будет вести себя человек на ее месте (представим себе эту забавную ситуацию)? Наверное, он спросит: «А почему, собственно? Я лично уже нацелился погулять, так что, будьте любезны, надеть поводок и вывести!» Ты ему: «Да не могу я, занят, опаздываю!» Ответ: «А мне какое дело, что ты опаздываешь?! Я гулять хочу!» В результате малое мамаево побоище с кровопусканием и кровопролитием…

Да, примерно по такому механизму мы обычно и страдаем от собственных желаний, которые, будучи осознанными (т.е. попавшими в сознание), настаивают на своем, не пытаясь даже предположить, что не все то, что хочется, возможно, по крайней мере, в данной точке времени и пространства. Сколько в наших головах формулировок, начинающихся со слов: «должен», «должна», «должно»! Всякий раз, когда мы испытываем раздражение, за этим раздражением кроются именно эти ужасные слова, равно как и нижеследующие: «не хочу», «не буду», «а ну, быстро!», «почему нет?», «я требую, чтобы…». Да, требовать продолжения банкета можно сколько угодно, но, видите ли, в чем загвоздка: и есть нельзя безостановочно, и еда когда-то же должна кончиться.

Впрочем, как это ни удивительно, сознание совершенно не приспособлено к тому, чтобы рассуждать здраво. Если в подкорке возбудилась какая-то доминанта (читай — какое-то желание), то и мысли мчат в соответствующем направлении. Нет чтобы оглядеться, просчитать конъюнктуру, подумать о целесообразности… Куда там! Тенденциозность сознания, которое повинуется подкорке беспрекословно, делает наше желание крепким, как дамасская сталь, хотя по разрушительности воздействий его стоило бы сравнить с термоядерным оружием. Ведь крушит наше требование, мгновенно перерастающее в агрессию, все и вся. В первую очередь, нас, конечно, потом окружающих, а потом снова нас, уже со стороны окружающих, у которых свои желания (требования), с нашими никоим образом, как правило, не сочетающиеся.

По самой своей натуре мы несчастны всегда и при всех обстоятельствах, ибо, когда желания рисуют нам идеал счастья, они сочетают наши нынешние обстоятельства с удовольствиями, нам сейчас недоступными. Но вот мы обрели эти удовольствия, а счастья не прибавилось, потому что изменились обстоятельства, а с ними — и наши желания….

(Блез Паскаль)

Впрочем, требуем мы не только от других людей, чтобы они соответствовали нашим ожиданиям, но и от мира неживого (ученые и художники, предъявляя требование к цифрам и кисти, способны, следуя порочной практике требований, даже дойти до самоубийства). Здесь в особенности популярны требования наподобие: «А где справедливость!», «За что это мне», «Верните молодость и здоровье!», «Люди должны жить вечно!». То, что подобные требования неконструктивны, а жизнь есть жизнь, т.е. люди болеют и умирают, справедливость — только в нравоучительных сказках, молодость проходит, и каждому надлежит пережить разочарования и личные катастрофы, — все это хорошо известно. Но, даже понимая это, мы продолжаем твердить: «Должно быть иначе!» Во рту слаще не становится, а мы, настаивая на невозможном, упускаем даже те шансы, которые вполне могли быть нами использованы.

Идеал — это палка, которая дает вам возможность бить себя и издеваться над собой и окружающими.

(Фредерик Перлз)

Ну и самое абсурдное — это то, что мы способны предъявлять требования к самим себе. Поскольку каждый из нас имеет где-то у себя в голове идеальный образ себя, то тут, как вы понимаете, поводов для предъявления требований более чем достаточно. Мы хотим быть самыми умными, самыми эрудированными, самыми успешными, самыми красивыми и богатыми… И очень сильно переживаем, когда эти требования не реализуются. А как они могут, такие-то, реализоваться? Все это, знаете ли, чересчур. Так что разочарования, агрессия, направленная на самих себя, нам обеспечена. Всякий раз, когда оказывается, что что-то в нас не так, т.е. не так, как бы нам того хотелось, мы или смущаемся, или стыдимся, или же испытываем чувство вины, отчаяние, занимаемся самобичеванием — короче говоря, испытываем классические симптомы депрессии.

Внутренние предписания включают все, что невротику Надо делать, чувствовать, знать; кем ему Надо быть, а также все его табу: как и что ему Нельзя делать.

(Карен Хорни)

В конечном счете, все это сплетается в гордиев узел, который и не рубить нельзя, и рубить жалко, ибо кажется, что канут с ним все наши мечты и надежды. На самом же деле, если что в этом случае и погибнет, так это наши вечные спутники (неврозы, я имею в виду). «Почему отказывает здравый смысл?» — спросите вы. «А был ли мальчик?» — не спрошу, а отвечу я. Здравого смысла и не было, поскольку все, что мы считаем здесь здравым смыслом, просто сознательная обертка неосознанных процессов (доминант и динамических стереотипов). Не будь, правда, сознания, они бы покуролесили, покуролесили — и сошли на нет. Но благодаря сознанию все это задерживается, усиливается, перерастает мыслимые и немыслимые пределы, доводя нас до исступления и легкого помешательства.

«Кто я? Быть может, я не Лир! Не та у Лира стать, не та походка!» — знаменитые требования шекспировского героя, представленные в переводе Бориса Пастернака. Требования к другим: «До чего вы меня довели!»; требования к миру: «Какая несправедливость!»; требования к самому себе: «Я должен быть звездой эфира!» Короче говоря, типичное безумие…

Вы знаете, наверное, что существует достаточно много самых разнообразных психотерапевтических школ и направлений. Однако одним из самых популярных и эффективных видов психотерапии является так называемая когнитивная психотерапия. Один из ее отцов-основателей — Альберт Эллис. Как и всякая американская штучка, когнитивная психотерапия страдает упрощенчеством, и терапия А. Эллиса — яркий тому пример.

А. Эллис начал свою работу с того, что выделил двенадцать основных, как он их назвал, «иррациональных убеждений», проще говоря, ошибочных суждений (мыслей), которые без труда отыскиваются в голове любого невротика. Согласно А. Эллису, наша реакция на то или иное событие — результат господства этих «иррациональных убеждений», именно они, если верить этому автору, и заставляют нас бояться, расстраиваться и испытывать раздражение. Впрочем, после двадцати лет своей практики А. Эллису удалось сократить свой печальный список «иррациональных убеждений» с двенадцати пунктов до трех. Догадайтесь с трех раз, каковы они… Да, это требования, предъявляемые к самому себе, другим и окружающему миру! Вот точные формулировки:

1. Я должен делать это хорошо и/или получать одобрение важных для меня людей, а иначе я — просто ни на что не годный человек.

2. Вы должны относиться ко мне внимательно и справедливо, вы не имеете права разочаровывать или огорчать меня, а иначе вы — плохой человек.

3. Мне должны быть предоставлены те вещи и те жизненные условия, которые я хочу иметь, я должен быть предохранен от всех неприятностей, а иначе жизнь становится невыносимой и я никогда не смогу стать счастливым.

Если вы горюете о потере лодки — вспомните о «Титанике».

(Анонимный автор)

Что ж, не узнать в этих «иррациональных убеждениях» требований трудно — это требования. И все мы, не отличаясь оригинальностью, носим их в голове как маленькую, компактную гильотину, поскольку, думая подобным образом, нетрудно оказаться на эшафоте. Конечно, А. Эллис упростил человека до неприличия, однако, согласимся, он вывел рецепт самого простого способа стать полноценным невротиком…

Впрочем, все они — прогнозы наши и требования — были бы невозможны, если бы не третий род мыслей, имеющийся в нашей голове — это объяснения. Говорить о них и скучно, и глупо, ведь это оправдания. Мы оправдываем свои страхи и свое раздражение, мы всегда находим «убедительные» (нам они, по крайней мере, таковыми кажутся) объяснения тому, почему мы боимся, будучи в безопасности, с какой стати рассердились на близких, затаили обиду или испытываем чувство вины. В действительности, ничего кроме случайности нам не угрожает, а сердиться и сетовать просто бессмысленно. Кроме того, подобное поведение крайне непродуктивно и, в большинстве случаев, просто некрасиво. Впрочем, нам это хорошо известно, но мы боимся себе в этом признаться. Сознание пытается уверить нас в том, что все наши страхи и приступы злобы обоснованы, у нас на все есть свои «объяснения»: мы всегда знаем, «почему» мы боимся или сердимся, а также в связи с чем мы расстраиваемся.

Сознание всегда бывает более заинтересовано в одной стороне объекта мысли, чем в другой, производя во все время процесса мышления известный выбор между его элементами, отвергая одни из них и предпочитая другие.

(Уильям Джеймс)

Однако все эти «почему» — лишь объяснения, служащие нам для поддержания внутренней стабильности. Они дают ощущение понятности, определенности, хотя, поскольку все наши требования и прогнозы — чистой воды бессмыслица, эта понятность и определенность слишком дорого нам обходится. Один из самых прославленных психотерапевтов, автор гештальт-психотерапии — Фредерик Перлз сказал как-то на своем семинаре: «Существует три типа дерьма — куриное, коровье и слоновье. Когда вы говорите друг другу: „Привет!“, „Пока!“, „Как дела?“, „Здорово живешь!“, „Классный прикид!“ — это куриное дерьмо. Когда вы говорите: „Потому что…“, „Следовательно…“, „Значит…“, „Следует сделать вывод…“ — это коровье дерьмо. Когда же я рассказываю вам о теории гештальт-терапии — это слоновье дерьмо». Выглядит грубовато, но по сути своей очень верно.

За нашими «потому что» нет никакой истины, кроме одной. За ними скрываются какие-то пугающие нас прогнозы или требования, ведущие к раздражению. Возможность объяснить что-то — это еще не истина, истина — это дело, то, что мы делаем. К сожалению, за нашими объяснениями стоят самые неприглядные дела — страх, гнев и страдание. Если бы мы были, действительно разумными существами, то должны были бы не оправдывать эти чувства, а признавать их, думая дальше только о том, что необходимо сделать, чтобы более не доводить себя до них.

Сознание тенденциозно, а потому всякое возникшее в подкорке возбуждение находит в нем все необходимое. Мы рисуем сами себе ужасающие нас картины будущего, подкрепляя их соответствующими объяснениями, или требуем от мира, себя или других что-то, что он, мы сами или другие люди не могут или не хотят делать. Но наши объяснения говорят об обратном, и мы продолжаем стучаться в закрытые или попросту несуществующие двери. Кому от этого худо?

Научная «истина» отличается от пустого фантазирования только степенью надежности, с которой можно провести эту связь или интуитивное сопоставление, и ничем иным.

(Альберт Эйнштейн)

Нам. Нам, которые отказываются признать ту несомненную истину, что будущее никому не известно, что никто никому ничего не должен, а всякие прочие истины — только мечты и уловки. На свою жизнь, я думаю, можно повлиять. Рок и Судьба — это просто такие слова, которые, по сути своей, являются все теми же объяснениями. Для того чтобы осуществить желаемое влияние, нужно, прежде всего, осознать точку приложения нашей силы. Этой точкой, вне всякого сомнения, являемся мы сами. Далее работа. И только в тот момент, когда мы разорвем порочный круг, связывающий нашу взбалмошную подкорку и беспрекословно подчиненное ей сознание; только в тот момент, когда мы перестанем страдать манией величия по поводу своего ясновидения и магической природы своих желаний; только в тот момент, когда мы перестанем оправдывать собственные страхи и требования — только в этот момент возможность действительно изменить свою жизнь станет реальностью.

Впрочем, достаточно ли мы разумны, чтобы быть столь строгими к себе и, одновременно, именно поэтому — столь заботливыми в отношении своей жизни? Не знаю.

Насколько наша «личность», т.е. наши мировоззренческие установки, определяют наше поведение? Чем мы руководствуемся, когда нам предстоит совершить тот или иной поступок? Здравым рассуждением? Своей внутренней идеологией? Этот вопрос и решили исследовать социальные психологи…

В Библии есть притча про доброго самаритянина, который, не в пример другим персонажам истории, остановился и помог страдающему человеку. Ученые-психологи почитали, видимо, Библию и решили провести следующий эксперимент. Ничего не подозревающему студенту Принстонской духовной семинарии говорили: «Вам предстоит прочесть проповедь о „добром самаритянине“, но поторопитесь, вы опаздываете, ваши слушатели уже давно ждут».

По дороге к месту, где предполагалось прочтение проведи, экспериментаторы поместили актера, который в момент, когда мимо проходил испытуемый семинарист, падал, начинал стонать и заходиться от кашля. Этот эксперимент продолжали многократно и с разными семинаристами. Теперь догадайтесь с трех раз, как вел себя семинарист в этой ситуации?

Никогда не догадаетесь! Только 10% семинаристов, полагающих, что они опаздывают на свою проповедь о «добром самаритянине» останавливались, чтобы помочь страдающему! Результаты эксперимента вызвали в научной среде настоящий шок: священник, который собирается читать проповедь о «добром самаритянине», не останавливается, чтобы помочь нуждающемуся в помощи!

Почему семинаристы реагировали таким образом? Ответить на этот вопрос, конечно, мог каждый из тех, кто прошел мимо. В общем и целом все говорили одно и то же: что чувствовали себя некомпетентными в оказании помощи этому несчастному (ведь образование священника — это вам не медицинская специализация), а кроме того, они опаздывали, их, как они полагали, ждали люди, что и неудобно, и неприлично… Да и потом, ведь кто-то постоянно ходит этой дорогой, так что несчастный, конечно, не остался бы без помощи — найдутся и более компетентные, и менее занятые. Ничего не скажешь, логично!

Чтобы жить дольше, мы должны уяснить, что среди всех жизненных явлений нет ничего более странного, более непредсказуемого и не поддающегося предварительным расчетам, чем наше поведение по отношению друг к другу. Во всей природе ничто так не угрожает человеку, как сам человек.

(Льюис Томас)

Однако что это, если не оправдание? И, наконец, насколько сильны наши установки (взгляды, мировоззрение), насколько, в действительности, они определяют наше поведение? Да, если уж священник, который собирается через несколько минут проповедовать помощь страждущим, отказывается оказать помощь этим последним (ссылаясь при этом бог знает на сколь нелепые «причины»!), то что уж говорить о нас, грешных.

Поведение человека определяется не тем, что составляет его «личность», а ситуацией — таков вердикт социальных психологов. Я бы добавил к этому только одно: эта «ситуация», определяющая наше поведение, не что иное, как определенная конфигурация активизированных динамических стереотипов и доминант (здесь и страхи, и желания), работа которых, впрочем, весьма искусно прикрывается сознанием. Говоря точнее — объяснениями, весьма, надо признать, благопристойными, по крайней мере, на первый взгляд.

Я предпочитаю разговаривать с детьми — есть, по крайней мере, надежда, что из них выйдут разумные существа, — тогда как те, которые считают себя таковыми… увы!.

(Сьерен Кьеркегор)

Ну что ж, можно считать, что с иллюзией нашей сознательности покончено. Очевидно, что до собственной разумности нам еще идти и идти. Если же кто-то после всего сказанного полагает обратное, то, верно, со здравым смыслом у него совсем плохо. Человек, боящийся в отсутствии действительных или, по крайней мере, серьезных угроз, человек, требующий исполнения всех его желаний и фактического воплощения всех своих представлений о жизни в нее — в жизнь, не столько безумен, сколько несчастен. Впрочем, если кто-то думает, что приговор психолога человеческой психологии закончен, он глубоко заблуждается есть еще одна, непочатая тема, имя которой — личность.

Что такое наше «Я»? Хороший вопрос! Чувствуете иронию автора? А как иначе, ведь сейчас речь пойдет о самой растиражированной фикции! Почему «Я» человека — фикция? Попробуем разобраться. Нам кажется, что мы такие, какие мы есть, зачастую мы даже требуем от других людей, чтобы они признали это: «Прими меня таким, какой я есть!» И ведь мы даже не догадываемся, сколь тяжелую, сколь неразрешимую задачу мы ставим! Каждый из нас не единичен, каждого из нас — много, и каждая наша ипостась — разная. Вспомните собственный опыт или друзей ваших, знакомых: родители приходят в школу и им рассказывают о том, какой у них замечательный ребенок. «Вы ничего не путаете? — недоумевают родители. — Вы о нашем Пете говорите?» «Конечно, о Петеньке!» — отвечают учителя. Или обратная ситуация: дома Петенька — ангел, но стоит его отправить к бабушке — он превращается в сущего дьявола. Ну, что скажете? В школе и дома, дома и у бабушки на даче разные дети? Или, может быть, наш воображаемый «Петенька» ужасный притвора? Не более чем мы сами — дома и на работе, в электричке метро и на дачном участке среди любимых гладиолусов и огурцов. Везде мы разные, друг на друга не похожие…

Собственно говоря, у человека столько социальных личностей, сколько индивидов признают в нем личность и имеют о ней представление. Посягнуть на это представление — значит посягнуть на самого человека.

(Уильям Джеймс)

Представьте себя (постарайтесь взглянуть на это дело со стороны) в отношениях с собственными родителями, а потом взгляните на себя, но в отношениях с супругом или любовником (любовницей), так ли вы ведете себя с собственными детьми, сотрудниками по работе, с друзьями и т.п.? В каждой ситуации мы ведем себя абсолютно по-разному — иначе реагируем, иначе воспринимаем те или иные события, даже думаем мы, в зависимости от ситуации, по-разному. Допустим, что какая-то невинная, в сущности, пошлость слетает с уст ваших родителей, потом она же, но в исполнении вашего ребенка, далее то же самое произносится вашим супругом или возлюбленным, наконец, другом, сотрудником, случайным прохожим. Вы услышите одну и ту же пошлость? Нет, вы услышите множество совершенно разных высказываний: в одном случае, это, действительно, будет пошлость, в другом — хамство и «сплошное неприличие», в третьем — глупость, в четвертом — милая игра и сигнал к половой активности, в пятом — проявление доверия, в шестом… Надо ли перечислять дальше? В каждой из этих ситуаций вы и сами будете разными. Почему? Потому что в каждой из них вы будете исполнять разные роли.

Да, не пугайтесь, именно «роли», как в спектакле или кинофильме. Конечно, у вас нет ощущения, что вы играете роль сына (или дочери), общаясь с собственными родителями, потому что вы привыкли к этой роли, сжились с нею и с нею себя отождествляете. А что если вы с младенчества росли в детском доме, но вот, по велению очередного зигзага вашей судьбы, оказались лицом к лицу с вашими «биологическими родителями», которых никогда не видели. Кажется, что эта ситуация не должна отличаться от предыдущей, но ведь это не так. В последнем случае вам будет казаться, что вы играете эту роль, вы будете осознавать, что не чувствуете себя ребенком — сыном (или дочерью) этих людей. Но ведь это действительно ваши родители! В чем же дело?! Все дело в том, что привычка и ее отсутствие — это разные вещи. Если динамические стереотипы наличествуют, то вы будете чувствовать себя тождественными собственному поведению (в данном случае — собственной социальной роли). Если же эти стереотипы пока не образовались, подобного ощущения у вас не возникнет, и только ваше сознание говорит вам: «Это твои родители», — говорит и само себе не верит. Хорошо, но какие же мы, в таком случае, «настоящие»? Где мы настоящие — там, с родителями, или здесь — с детьми, здесь — с супругами, здесь — с сотрудниками и друзьями? И вообще, где-то, в какой-то из этих социальных ролей, действительно, можно отыскать нас? Может быть, мы все-таки нечто большее? Или, не дай бог, меньшее? И меняет ли суть дела то, что в одном случае мы осознаем, что играем некую социальную роль (сына или дочери, супруга или супруги, родителя, друга, сотрудника и т.д.), а в другом — настолько с нею сжились, что и не чувствуем «игрового момента»? Надо думать, что если и меняет, то, по большому счету, несильно.

Ни один человек не сможет хоть сколько-то долго быть одним для себя и другим — для остальных и, в конце концов, не запутаться, который настоящий.

(Натаниэл Готторн)

Но кто же тогда «Я»?! Вспомним Лира, задавшегося этим вопросом. Ох, как божественно мудр Шекспир, мир его праху! Кстати, о прахе и о Шекспире: по этому поводу у него есть тонкое замечание, только не в «Короле Лире», а в «Гамлете»: «Александр умер, Александра похоронили, Александр стал прахом, прах — земля, из земли добывают глину. Почему глине, в которую он обратился, не оказаться в обмазке пивной бочки? Истлевшим Цезарем от стужи заделывают дом снаружи. Пред кем весь мир лежал в пыли, торчит затычкою в щели». Конечно, все это не слишком радует, но роль «пыли» и «праха» подходит нам не меньше, чем роль «родственника», «профессионала в своем деле» или, например, маленькая роль сто пятого плана — роль «случайного прохожего».

Этот знаменитый шекспировский тезис трагичен, любой психотерапевт подтвердит. Между двумя возможными вариантами — играть или жить — современный человек выбрал играть. Жизнь пошла побоку, мы превратились в роботов и сами этого не заметили. Современный человек расколот, он рассыпался сотнями ролей по собственной жизни, он перестал быть цельным, а потому и сильным. Но если мы все время играем, каковы же мы на самом деле? Где мы настоящие? Есть ли мы вообще? А если есть, то когда? Современный человек потерялся, он пуст, он умеет только изображать, ведь даже страдание у нас деланное. Мы и любим, и мучаемся на публику. Причем в зрительном зале, как оказывается, кроме нас самих никого нет. Каждый занят собой: сам играю, сам аплодирую. Круг замыкается: человек оказывается наедине с самим собой, но он умеет только играть. Игра приобретает чудовищные формы, это уже не трагедия, это катастрофа.

Представим, что в наших силах прервать игру. Что тогда? Это ровным счетом ничего не меняет, поскольку игра во всем, и остальные продолжают читать свои роли, принимая заученные позы. Одиночество, ужас и внутренняя боль — вот наши собеседники. Агрессия — способ защиты, риск — способ ощутить жизнь. Таков рецепт для тех, кто играет, пытаясь не играть. Что станется с нами, если нас раздеть, если снять с нас все роли, в которые мы так заботливо укутались? Мы будем беззащитны, мы начнем защищаться, но это снова игра. А что если нас совсем раздеть, так, чтобы мы не могли даже защищаться? Мы почувствуем себя слабыми, но это неправда. Жизнь сильна не своей формой, не игрой, но самим фактом жизненности, а этого у нас не отнять. Но мы не знаем этого, потому что постоянно играем и не знаем другого.

Если человек освободится от всего того, чем он не является, то останется его подлинная субстанция, человек вообще, человечность, живущая в нем, как и в любом другом. Это его сущность, которая в силу обстоятельств выступает переодетой, преуменьшенной, искаженной.

(Георг Зиммель)

Загнанные и измученные, мы все-таки выучиваемся на первоклассных актеров, мы становимся мастерами манипуляций, что позволяет нам балансировать на зыбкой кромке межличностных отношений. Существует целая бездна разнообразных манипуляций, но если свести их в общие формулы, то оказывается, что существует только четыре основные манипуляционные стратегии.

Во-первых, стратегия активной манипуляции. Человек, который использует манипуляции подобного рода, пытается управлять другими людьми с помощью активных мер. Он ни за что не станет демонстрировать свою слабость и в любых обстоятельствах будет играть роль человека, полного сил. Он опирается на слабость других людей и добивается над ними контроля.

Во-вторых, стратегия пассивной манипуляции. Пассивный манипулятор — это прямая противоположность активному. Он прикидывается беспомощным, а зачастую даже глупым. В то время как активный манипулятор выигрывает, побеждая противников, пассивный выигрывает, терпя поражение. Позволяя активному манипулятору думать и работать за него, пассивный манипулятор одерживает сокрушительную победу.

Я называю невротиком любого, кто использует свои возможности, чтобы манипулировать другими, вместо того чтобы совершенствовать себя.

(Фредерик Перлз)

В-третьих, стратегия соревновательной манипуляции. Некоторые люди живут борьбой, покой, как говорится, им только снится. Жизнь для них — это постоянный турнир, цепочка выигрышей и проигрышей. Другие люди для такого манипулятора выполняют роль соперников или даже врагов, реальных или потенциальных.

В-четвертых, стратегия манипуляции безразличия. Человек, исповедующий эту стратегию, играет в индифферентность. Он старается отойти, устраниться от контактов. Его девиз: «Мне наплевать». Но на самом деле ему не наплевать, и даже очень! Однако он никогда не сознается в своей заинтересованности, он вынуждает других принимать нужные для него решения, скрываясь при этом за маской холеного безразличия.

Впрочем, манипулятора бесполезно, а главное, нелепо обвинять. Он сам страдает от своих манипуляций больше других, поскольку платит за свои невротические стратегии одиночеством и тягостным чувством бессмысленности существования, которое по-настоящему пусто, если в нем нет искренности. Манипуляторами становятся не от хорошей жизни.

Основная и первая причина манипуляций банальна до неприличия. Дело в том, что человек никогда не доверяет себе полностью. Сознательно или подсознательно он всегда думает, что его спасение в других людях, однако он им тоже полностью не доверяет. Возникает противоречие, которое и заставляет его встать на скользкий путь манипуляций: заставлять, привязывать, вынуждать, признавать, отступать и т.п.

Вторая причина, заставляющая нас становиться манипуляторами, еще парадоксальней: человеку кажется, что чем он успешнее, чем совершеннее, тем любимее. Но это очевидная нелепость. Кто, скажите на милость, будет любить пусть и идеальную, но холодную статую? Любовь — это искреннее желание заботиться о другом человеке. Когда же мы отвергаем заботу, мы отвергаем и любовь, когда мы требуем, чтобы о нас заботились, то лишаем любовь спонтанности, без которой она существовать не может.

Манипуляция — это псевдофилософия жизни, направленная на то, чтобы эксплуатировать и контролировать как себя, так и других.

(Эверетт Шостром)

Третья причина манипуляций сокрыта в наших страхах. По большому счету, мы ужасно трусливы. Мы боимся, что о нас кто-то что-то плохое скажет или подумает, мы боимся, что нас обманут, обидят, подставят. Гонимые этими страхами, мы защищаемся манипуляциями, т.е. сами кому-то что-то плохое говорим или думаем, обманываем (утешая себя, что это во благо), обижаем (с целью «воспитания»), подставляем и не замечаем этого.

Надо ли удивляться, что после всего этого мы чувствуем себя одинокими?

Наше «Я» определяется обстоятельствами, точнее говоря, теми динамическими стереотипами (условными рефлексами, привычками), которые пробуждаются в нас под воздействием этих обстоятельств. При этом мы ведь с пеной у рта готовы убеждать всех и вся: «Я — личность!», «У меня есть права!», «Человек — высшее творение природы, потому что у него есть личность!» «А был ли мальчик?» — спрашиваю я вслед за Максимом Горьким и прихожу к неутешительному для нашего, слишком разросшегося, самолюбия выводу: мальчика не было. Впрочем, данный пессимизм — это лишь оптимизм хорошо осведомленного человека. Не думаю, что по этому поводу стоит расстраиваться.

Там, где у некоторых людей личность, у большинства — пустота, потому что они слишком заняты тем, что проецируют себя во все стороны.

(Фредерик Перлз)

Возможно, все это повод не для печали, а для весьма важного для каждого из нас мероприятия. Ведь если нас до сих пор не было, а были лишь одни наши динамические стереотипы и доминанты, скрашенные игрой в поддавки нашего сознания с нашим подсознанием, значит, у нас еще большие перспективы. Современный человек, и, к сожалению, это уже доказано с величайшей степенью достоверности, во всем разочаровался, не видит смысла в жизни и думает только о том, как бы поскорее скоротать свой век. Депрессия поразила человечество — об этом говорят не только ученые, но и экономисты на своем знаменитом Давосском форуме. А что такое депрессия, если не утрата смысла жизни? Последнее же возможно лишь вследствие возникновения ощущения, что все цели достигнуты, а далее идти некуда. Что ж, теперь с уверенностью можно утверждать, что это не более чем ошибка, хотя и очень серьезная.

Ловушка нужна для ловли зайцев. Поймав зайца, забывают про ловушку. Слова нужны, чтобы поймать мысль: когда мысль поймана, про слова забывают. Как бы мне найти человека, забывшего про слова, — и поговорить с ним!

(Чжуан-Цзы)

В действительности, мы не только не достигли своих целей, а только начали их нащупывать, только сейчас у нас появились реальные шансы выбраться из мракобесия собственного восхваления и обожествления, только сейчас мы получаем возможность найти того, отсутствовавшего до сих пор, мальчика, равно как и девочку — причем в каждом из нас. Следует только избавиться от фикции «Я», понять, что геоцентрическая (эгоцентрическая) модель мира (в нашем случае — субъективного, психического) бесконечно устарела. Не Солнце крутится вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца, не другие люди крутятся вокруг нас, а мы крутимся в мире других людей, которых, кстати, из-за постоянной своей «ролевой игры» мы и не замечаем. Странно ли, что мы чувствуем себя одинокими?

Нет, не странно. Имеем ли мы шанс исправить сложившееся положение? Я думаю, что да, но только в одном случае: мы должны понять, что являемся заложниками своего поведения, своих привычек, доминант, образов субъективного восприятия (т.е. «внутренних» образов, где вещи или хороши, или плохи) игры подсознания с сознанием, а также прогнозов, требований и объяснений, населяющих последнее. Если мы осознаем это, то, вероятно, сможем и изменить положение дел, научившись изменять собственное поведение. Только тогда и появимся мы сами, а с нами и другие люди, только настоящие, а не партнеры по заезженным пьесам. Хорошая перспектива, не правда ли? Теперь лишь один вопрос как ? Начнем с малого…

Вот так, совершенно незаметно, мы подошли к самому главному пункту программы: «А что делать-то, доктор?!» Отвечаю: работы — непочатый край. Впрочем, прежде чем перейти к непосредственным инструкциям по управлению своей психикой, должен сделать небольшую ремарку.

Как ювелир удаляет налет с серебра, так мудрый очищает себя, медленно, тщательно, изъян за изъяном.

(Дхаммапада)

Психологи давно пришли к выводу, что каждый из нас относится к одному из двух психологических типов: мы или интерналы, или экстерналы (не нужно путать с экстравертами и интровертами — это другая классификация). Что скрывается за этими мудреными названиями? Экстерналы — это люди, которые всегда полагаются на случай, на судьбу, на удачу, на авось, которые рассчитывают не на себя, а на «стечение обстоятельств», т.е. ждут, а не делают. Вторые — интерналы — напротив, рассчитывают на себя, они всегда думают о том, что от них зависит, что они могут сделать, чтобы повернуть дело к лучшему. Они делают, а не ждут, пока удача сама свалится им на голову.

Специальные исследования показали, что интерналам, как ни странно, по жизни «везет» больше, чем экстерналам. Они меньше страдают от психологических проблем, они более успешны в делах житейских, они оптимистичны и трудолюбивы. В отличие от интерналов, экстерналы сталкиваются с большим количеством психологических трудностей, неудачи — это их «конек», они постоянно впадают в пессимистическое настроение и чаще других кончают жизнь самоубийством. Кажется, такая незначительная разница, а такие разные судьбы.

Проще говоря, интерналы — это люди, которые готовы к тому, чтобы изменять свою жизнь, согласно собственному усмотрению; а экстерналы подобной смелостью не отличаются. Сейчас мы волевым усилием занимаем позицию интернала: отдавая себе отчет в том, что качество жизни определяется не какими-то внешними факторами, а качеством ее проживания, мы начинаем работу над своим поведением, т.е. осваиваемся с правилами управления собственной психикой (или мозгом — это кому как будет угодно). Принципы работы мозга нам известны, так что теперь переходим к принципам работы с мозгом.

Сначала определимся с точкой приложения наших усилий и тем, что мы хотим исправить. У России, говорят, две беды, у каждого из нас — три. Во-первых, страхи, тревоги, опасения; во-вторых, раздражение, гнев, чувство обиды; в-третьих, печаль, горе, чувство вины. Задумаемся, какая была бы у нас жизнь, если бы в ней ничего этого не было? У-ух! — какая была бы жизнь! Но откуда же эти беды?

Всякие отрицательные эмоции, как мы уже хорошо знаем из первой части этой книги, являются, с одной стороны, неизбежным следствием нарушения устоявшихся стереотипов поведения (привычек), с другой стороны, результатом невозможности достижения желаемого результата, т.е. это следствие нереализованности наших доминантых потребностей (желаний). Наконец, существенной причиной наших эмоциональных страданий может быть ситуация неизвестности и неопределенности, связанная и с нарушением динамических стереотипов (привычек), и с болезненным усилением доминант, однако главное — это конфликт непонимания между нашим сознанием и подсознанием (т.е. корой и подкоркой).

Человек есть, конечно, система (грубее говоря — машина), как и всякая другая в природе, подчиняющаяся неизбежным и единым для всей природы законам; но система, в горизонте нашего современного научного видения, единственная но высочайшему саморегулированию. Во мне остается возможность, а отсюда и обязанность для меня, знать себя и постоянно, пользуясь этим знанием, держать себя на высоте моих средств.

(И. П.Павлов)

К этому стоит еще добавить, что неоднократно возникающие отрицательные эмоциональные состояния и сами по себе становятся привычками. Мы привыкаем реагировать на какие-то события (факты или явления) определенным, весьма неприятным образом: побаиваемся, тревожимся, сердимся, раздражаемся, печалимся и впадаем в меланхолию. Иными словами, наш мир полон стимулов, в ответ на которые мы автоматически испытываем целый комплекс отрицательных эмоций. Вполне может статься, что смысла в таком реагировании нет никакого, что подобные негативные эмоциональные состояния — просто привычка. Но что это меняет? Если есть такая привычка, жизнь будет в тягость.

Так или иначе, если мы оказываемся в ситуации, которая не кажется нам слишком опасной, однако желаемого результата мы в ней не достигаем, то у нас возникнут эмоции раздражения, гнева, возможно даже — агрессия, способная вылиться в нападение. Если же мы оказываемся в ситуации, когда, при прочих равных, опасность кажется больше, чем в первом случае, то, вероятнее всего, мы будем испытывать страх и попытаемся осуществить бегство (реальное или виртуальное). В тех же случаях, когда и ситуация — не так, чтобы очень, а бежать некуда — «позади Москва», то, скорее всего, нам не удастся избежать состояния угнетенности духа — печали, страдания и ощущения тотального жизненного несчастья.

Однако очевидно, что всякий раз речь идет об оценке ситуации, это мы ее оцениваем, как пугающую, раздражающую или печалящую. Если мы сможем в достаточной мере повлиять на собственные привычки, желания и сознание, то совершенно точно (заявляю это официально, как доктор) состояние наше изменится в лучшую сторону. Если же мы проявим стойкость и будем придерживаться новых способов реагирования в прежних, изменившихся теперь условиях, то это войдет в привычку и нам более не придется испытывать этих неприятных эмоций, а потому качество нашей жизни будет более высоким по сравнению с большинством наших несчастных сородичей.

Первым делом, как нетрудно догадаться, речь пойдет не о самолетах, а о привычках воспринимать вещи «дурными», т.е. опасными, раздражающими, огорчающими. И прежде всего, необходимо составить список таких ситуаций, обстоятельств, событий и т.п., которые для удобства мы станем называть провокациями. Итак, рисуем таблицу провокаций.

Таблица провокаций

Пугающие Раздражающие Поводы для

ситуации события огорчений

1. 1. 1.

2. 2. 2.

Далее садимся и записываем последовательно в каждый столбец ситуации, провоцирующие нас на соответствующие эмоции. В первый столбец таблицы — ситуации, вызывающие у нас чувство страха или тревоги (например: вызов к начальнику, посещение врача, полет на самолете и т.п.). Во второй столбец заносятся те ситуации, в которых мы испытываем раздражение и чувство гнева (например: общение с кем-нибудь из родственников, недоброжелательность продавцов, невозможность решить какую-нибудь проблему и т.п.). В третий столбец, соответственно, попадут у нас те ситуации, которые являются типичными поводами наших огорчений, т.е. эмоций горя, печали, разочарования (например: необходимость решать какую-то рабочую проблему, которая совершенно не дается, а деваться некуда, ну, и другие сходные случаи).

Зачем мы составляем этот список? Ответ прост: врага нужно знать в лицо. Впрочем, это шутка, на самом деле он необходим, чтобы суметь осуществить необходимые действия, ведущие к изменению нашего стереотипа реагирования, прежде чем этот — прежний и нежелательный — стереотип реагирования начнет воплощаться в жизнь. Если процесс уже запущен, то остановить его, мягко говоря, затруднительно, более того, всякие попытки изменить направление движения такого «поезда» на полном ходу могут быть чреватыми. Конечно, мы можем усилием воли сдержать «внешний компонент эмоциональной реакции» (как говорят в этом случае психотерапевты), однако сама по себе эмоция не только никуда не денется, а, напротив, лишь усилится, что приведет к еще большему психологическому дискомфорту.

Гамлет: Чем прогневили вы, дорогие мои, свою Фортуну, что она шлет вас сюда, в тюрьму?

Гильденстерн: В тюрьму, принц?

Гамлет: Да, конечно. Дания — тюрьма.

Розенкранц: Тогда весь мир — тюрьма.

Гамлет: И притом образцовая, со множеством арестантских, темниц и подземелий, из которых Дания — наихудшее.

Розенкранц: Мы не согласны, принц.

Гамлет: Значит, для вас она не тюрьма, ибо сами по себе вещи не бывают ни хорошими, ни дурными, а только в нашей оценке. Для меня она тюрьма.

(Уильям Шекспир)

Теперь самое главное. Запоминаем, как «Отче наш», правила, которые следует неукоснительно соблюдать всякому, кто вступил в неравную борьбу со своими привычками. Правил всего три.

Правило первое, причем раз и навсегда: насиловать себя нельзя, это вредно для здоровья. Если что-то надо сделать, это надо сделать, но насиловать себя — это чистой воды безрассудство! Необходимо, прежде всего, разобраться, а почему это надо сделать и кому это надо. Вот, например, нам не следует раздражаться на родственников. Почему? Потому что это приведет к ряду неблагоприятных последствий: они, т.е. наши родственники, во-первых, расстроятся, во-вторых, сами будут раздражены, в-третьих, нас не услышат (хотя мы и будем кричать в своем раздражении), в-четвертых, воз ни на йоту не сдвинется с места. Следовательно, нам действительно не нужно раздражаться, не нужно, потому что бессмысленно. Иными словами, нам от нашего раздражения никакого проку, более того — сплошные убытки! Поэтому это именно нам нужно не раздражаться, нам, а не кому-нибудь, мы в этом сами и заинтересованы.

К сожалению, повышенная раздражительность оказывается вредной не только для нашей психики и качества жизни, но и для телесного здоровья. В Сухумском обезьяннике проводили на этот счет чудовищный эксперимент. Самца шимпанзе отсаживали от его самки, которая у него на глазах спаривалась с другим, допущенным к ней экспериментаторами, самцом. Дело кончилось плачевно! Уже через месяц у первого самца, который испытывал выраженное раздражение, реагируя на всю эту «жизненную несправедливость», развилась стойкая и тяжелая гипертония! Почему? Очень просто: раздражение он испытывал, а вот реализовать его не мог по техническим причинам — загородка. Так что можно считать, что он насильно заставлял себя сдерживаться, ну в точности, как мы с вами… В общем, вредно это для здоровья.

Воспитание себя самого через образование привычек и организацию их. Это и значит, что «материя» дана для упражнения «свободы»! Через темную привычку, через инерцию старайся подняться к лучшему.

(А. А. Ухтомский)

Итак, если мы поняли, что нам что-то нужно, то очевидно, что речь должна идти уже не о каком-то там подавлении и сдерживании собственных эмоций, а о сознательной, осмысленной выработке новых форм поведения, новых привычек вести себя иначе в прежних, раздражавших нас до сих пор, обстоятельствах. Привычка — вещь особенная. Если я привык раздражаться в ответ на какие-нибудь действия или поступки своих близких, то я буду раздражаться в этих ситуациях автоматически. Но в этом случае я уже абсолютно себе не принадлежу, а это, согласитесь, весьма неприятно! Таким образом, выясняется, что насиловать себя у меня нет никаких оснований, но я должен всем своим существом осознать: мое раздражение бессмысленно и вредно для меня самого.

Первое правило: ни в коем случае не позволяйте себе реагировать на провокацию так же, как вы реагировали прежде. Помните, что если вы повторите прежний стереотип поведения, то он лишь закрепится, усилится,повторение — мать учения! Если при встрече с той ситуацией, которая традиционно вызывает у вас чувство страха (тревоги, беспокойства и т.п.), вы поддадитесь своему чувству и попытаетесь избежать этого контакта, то, возможно, вам это удастся, а следовательно, вы испытаете облегчение, но это станет для вашей психики, в последующем, еще одним стимулом к тому, чтобы бояться и скрываться, соответственно. В случае раздражения и печали — то же самое: дав своим эмоциям выход, вы самолично откроете дверь агрессии и страданиям!

Перестать бояться невозможно, если ты всякий раз находишь способ избежать опасности — бегством, симуляцией, обращением за помощью и проч.

(Научный факт)

Однако свято место пусто не бывает, и поэтому нельзя отменить одну реакцию, не заменив ее на иной, новый способ реагирования. Этот новый способ вам необходимо продумать предварительно (во время встречи со своей провокацией времени на раздумье у вас не будет). И должен предупредить, что, продумывая новый возможный способ реагирования в данных обстоятельствах, необходимо убедиться в следующем. Если это пугающая ситуация — этот способ должен исключать какие-либо попытки избежать ее. Если это раздражающая ситуация — новый способ вашего реагирования должен полностью исключать какие-либо формы нападения на раздражающий объект. Если это ситуация горя и печали — в новом способе реагирования не должно быть никакой пассивности!

Все человеческие ошибки суть нетерпение, преждевременный отказ от методичности, мнимая сосредоточенность на мнимом деле.

(Франц Кафка)

Здесь есть и еще один немаловажный нюанс. Когда вы находите способы иначе реагировать на свои провокации, возникают новые устойчивые связи между этой провокацией и новыми реакциями с вашей стороны. В дело, так сказать, вступают новые агенты, которые разбавят среду и снизят концентрацию привычной для вас реакции. Если же вы продолжите реагировать прежним способом, т.е. попытками избежать пугающей ситуации или агрессией в ситуациях, где у вас традиционно возникает раздражение, то иные связи между этой ситуацией и вашим собственным состоянием не будут образовываться. Сами же эти ситуации станут «вычищаться» от всяких иных реакции и состоянии, становясь исключительно пугающими, или исключительно раздражающими, или исключительно печалящими. Фактически вы почти насильственно заставляете себя думать только о том, как опасна эта опасность (как раздражает эта раздражающая вас ситуация; как тяжела эта мука и т.п.), в результате вы просто не оставляете себе выбора реагировать иначе.

Помните, что всякая ваша эмоциональная реакция комплексна, в ней есть и мышечный компонент, и телесный. Если вы позволите вашему мышечному напряжению усиливаться, то это будет автоматически усиливать и интенсивность данной — негативной — эмоциональной реакции. Мышечное напряжение выступает здесь как мощный источник энергии, последняя же пойдет на усиление вашей тревоги, раздражения или отчаяния.

Относительно телесного компонента эмоционального реагирования следует помнить: он настолько же опасен, насколько опасны и деструктивные мысли. Однако мы, как правило, не замечаем, что в ситуации тревоги или раздражения усиливается частота сердцебиений, повышается потливость, изменяется ритм дыхания (оно становится более частым и поверхностным). Как показывают исследования, главная задача состоит здесь в следующем: необходимо заметить эти физиологические реакции (реакции вашего тела), а потом оценить их соответствующим образом. То есть вам необходимо осознать, что все это не более чем следствие вашей же избыточной эмоциональной реакции. Ничего особенного в этих телесных состояниях нет, но своими страхами и раздражением мы их только усиливаем.

Самоконтроль похож на тормоза в поезде. Он полезен, когда вы обнаруживаете, что движетесь в неправильном направлении; но просто вреден, если направление верное.

(Бертран Рассел)

Кроме того, специфическим образом при тревоге, раздражении и печали ведет себя ваше внимание, переключаясь с нейтральных, в сущности, внешних раздражителей на ваши «внутренние» образы. Вы смотрите на пугающие вас обстоятельства, но видите в этот момент не то, на что смотрите, а разнообразные «внутренние» картины (например: картину собственной смерти или бедствия, картину страдания и боли, картину своего унижения или позора, картину утраты и каких-то потерь). Таким образом, вы как бы выпадаете из настоящего, актуального момента, проваливаясь в собственные фантазии, которые, следуя своей привычной тенденциозности, и рисуют вам столь устрашающие картинки. Картинки эти, конечно, не более чем плод вашего же воображения, однако плод этот способен довести любого нормального человека до такой кондиции…, точнее — до полной некондиции. Ваша задача, таким образом, сводится к тому, чтобы в данной стрессовой ситуации (когда вы пугаетесь, раздражаетесь или расстраиваетесь) видеть, слышать, чувствовать все то, что в действительности происходит в данный момент времени и пространства, причем во всех подробностях, с нюансами, но без каких-либо оценок. Просто фиксация, фиксация и еще раз фиксация на жизни, а не на собственных опасениях.

Никогда не ищите оправданий своим негативным эмоциональным реакциям! Помните о почти безграничных возможностях нашего подобострастного в отношении подкорки сознания. Оно всегда сможет найти достаточное количество каких-нибудь вполне «логичных» доводов, говорящих вам о том, что, мол, и страх здесь — в этой ситуации — уместен, и раздражение вполне обосновано. Верить своему сознанию в моменты страха, раздражения или печали — смерти подобно! Конечно, у ваших страхов, вашего раздражения или печали есть причины, но отнюдь не те, в важности которых вас будет уверять ваше сознание.

Человек находит себя среди действий и не может удержаться от вопроса о причинах. Как существо косное, он хватается за ближайшую из них как за наилучшую и на этом успокаивается. В особенности любит поступать так человеческий рассудок.

(Иоганн Вольфганг Гете)

Каковы эти причины? Вы их знаете: нарушение привычного жизненного стереотипа, столкновение вашего желания с возможностями среды (с объективными трудностями), это, наконец, просто привычки именно таким образом реагировать на те или иные обстоятельства. Как вы догадываетесь, ни одна из этих причин не стоит того, чтобы портить себе жизнь, тем более что помощи от подобных — негативных — эмоциональных реакций ждать не приходится. Да, в нашей жизни встречаются трудности, но это вовсе не означает, что к ним следует прибавить еще и трудности психологические. Мало вам одной беды (если это, конечно, действительно беда, а не то, что ею кажется), хотите сделать из одной — две?! Это вряд ли разумно.

Что ж, таковы три основных правила, которые необходимо помнить и реализовывать в моменты, когда вы сталкиваетесь с провокациями, т.е. теми событиями, которые были предварительно определены вами как таковые и внесены в соответствующие рубрики таблицы провокаций. Главное же состоит в том, что вы не должны позволять себе быть жертвой собственных негативных эмоциональных реакций, т.е. позволить им протекать так, как им вздумается. В конечном счете, чья это жизнь — их или ваша? Я думаю, что ваша, а потому вы и должны решать, как именно вы будете реагировать. Если реакции страха, раздражения и печали вас устраивают, то, разумеется, здесь никто не неволит. Однако же если есть на этот счет и другие мнения, то нужно просто помнить и реализовывать перечисленные здесь правила.

Теперь о технологии. Это, безусловно, важный вопрос. Мы вполне можем научиться затормаживать свои нежелательные эмоциональные реакции и формировать новые стереотипы поведения в прежних, провоцирующих нас, обстоятельствах. И. П. Павлов говорил по этому поводу: «Человек должен воспитывать в себе нужные торможения». Впрочем, я бы здесь добавил: это он должен самому себе, поскольку он является первой жертвой своих тревог, своего гнева и своего страдания. Однако здесь важно быть своевременным, помните ленинский тезис: «Вчера было рано, завтра будет поздно!»? Это вот как раз про этот случай!

Появление в поле вашего зрения провоцирующей ситуации есть сигнал к немедленным и решительным действиям. Сами по себе обстоятельства не бывают хорошими или дурными, они нейтральны, а потому наша негативная реакция на них хоть и запрограммирована, но не является обязательной и неизбежной. В связи с этим сначала нужно включить тормоза и буквально прокричать себе: «Стоп!» или «Стоп, машина!», «Постой, паровоз, не стучите колеса!» Впрочем, чем короче инструкция — тем лучше. После этого сразу же повторите про себя вечную гайдаевскую истину: «Жить хорошо! А хорошо жить — еще лучше!»

Всякая привычка и способность поддерживается и усиливается соответствующими действиями. Вот так обстоит и с привычками и способностями души. Когда ты разгневаешься, знай, что не только это с тобой случилось зло, но что ты и привычку свою усилил, как бы подбросил в огонь хворосту. Так вот, если ты хочешь не быть раздражительным, не давай пищу этой своей привычке, не подбрасывай ей ничего, способствующего ее усилению. Сначала успокойся и считай дни, в которые ты не раздражался. Обычно я раздражался каждый день, теперь через день, потом — через два, потом — через три. А если у тебя пройдет так тридцать дней, соверши за это жертвоприношение богу. Привычка ведь сначала ослабляется, а затем и совершенно исчезает.

(Эпиктет)

Теперь к делу. У вас есть две возможности: реагировать на эту провокацию, как вы делали это обычно (страхом, агрессией или печалью), или как-то иначе. Чтобы сподвигнуть себя на второй вариант поведения (который я заведомо рассматриваю как значительно более эффективный и достойный), необходимо представить себе последствия обычного способа вашего реагирования в этой ситуации. Грубо говоря, нужно «просмотреть», чем дело кончится, если продолжать вести себя в прежнем духе, т.е. увидеть последствия своих страхов, своего раздражения и печали. Можно, конечно, довести себя до белого каления (или до любого другого каления) собственным ужасом; можно разругаться со всеми вдрызг, сделать из себя неврастеника, который всего боится, взрывается на ровном месте; можно, наконец, стать вечным печальником — главным исполнителем роли царевны Несмеяны. Если этот вариант устраивает — слава богу, и милости просим. Но я думаю, что он не устраивает, а если же его представить себе во всех красках, то и вы будете так думать. Более того, эта целительная фантазия буквально вынудит вас отказаться от прежнего способа реагирования. Что, собственно, и требовалось доказать.

Далее в ход идут три приведенных выше правила, и считайте, что дело в шляпе. Еще пару-тройку таких «встреч» с этой вашей провокацией, и вы с ней более уже никогда не увидитесь.

Почему? По той простой причине, что более эти обстоятельства уже не будут вызывать у вас прежних негативных эмоциональных реакций, т.е. они перестанут быть провокациями. Впрочем, подчеркну это еще раз и особо: это не события (факты или явления) вас провоцируют, это вы на них провоцируетесь. Таким образом, изменение их статуса — из провокаций в непровокации — дело сугубо личное, т.е. ваше.

Жизнь не складывается: мужья уходят, жены в депрессии, друзья дуются, на работе постоянные стычки, с родителями общего языка не найти, с детьми и подавно. Знакомо?.. Впрочем, когда начинаешь на все это жаловаться, можно напороться на нелицеприятное: «А ты на себя-то посмотри, с таким (такой), что, можно жить?» И что на это ответить? «У меня такой характер!» — вот единственное, что сразу приходит на ум. Иными словами, хотите — миритесь и принимайте таким, какой есть, а не хотите — скатертью дорожка! Но каков итог? «И скучно, и грустно, и некому руку подать». Проще говоря, мы же от своего характера и страдаем.

Личность человека определяется как биологической наследственностью, так и средой. Сила нервной системы (темперамент) — прирожденное свойство, характер (форма поведения) во многом состоит из приобретенных привычек.

(И. П. Павлов)

Принято думать, что характер — это вещь раз и навсегда данная, как цвет глаз и другие дактилоскопические характеристики. Однако же это большое заблуждение. Во-первых, характер не выдается, а формируется; во-вторых, он может и меняться, причем очень существенно. От рождения мы получаем только то, что называется темпераментом, т.е. такие черты нашей психики, которые определяют скорость и силу реакции. И. П. Павлов доказал, что «человеческие» темпераменты — холерик, сангвиник, флегматик и меланхолик — есть даже у собак! Но в исследованиях показано, что с течением жизни даже эти базовые, как кажется, психологические типы у человека могут существенно меняться. Что уж говорить о характере, который плоть от плоти — продукт воспитания!

По сути дела, наш с вами характер — это огромная совокупность привычек, способов реагировать в тех или иных ситуациях. Скандалить, как вы догадываетесь, можно медленно и слабо, а можно быстро и сильно. Скорость и сила реакции разная, но привычка учинять скандалы, по сути, одна и та же, т.е. это характер, а не темперамент. В свое время, в возрасте пяти, может быть, лет, а то и меньше, мы избрали такой способ реагировать на ситуации дискомфорта. Могли избрать и другой, но получилось так, что закрепился именно такой вариант поведения. Но характер — это отнюдь не «вторая натура», это просто привычка, которая меняется точно так же, как привычка ходить не в тот универсам, где все стало дорого, а в тот, где стало, наоборот, дешевле. Характер может быть изменен, и его следует изменить, если из-за него вся идет под снос.

Какие черты характера следовало бы поменять? Здесь есть два негативных полюса: один — это характеры, где преобладают черты экспрессивности и агрессивности; другой — это характеры, где избыточно выражены уступчивость и пассивность. Первый типаж — это лица, у которых на первом плане собственное «Я», которые готовы отстаивать свою точку зрения до хрипоты, которые никогда не пойдут на уступки просто потому, что компромисс — это не их стиль. Вторые, напротив, живут так, словно бы их и нет вовсе, они всегда готовы со всем согласиться, только бы не возникло конфликта, они не умеют сказать «Нет!», а соглашаются только потому, что «как-то неловко» не согласиться. Остальные же, кто не попал на тот или другой полюс, пребывают где-то посередине, заимствуя недостатки у тех и других, в зависимости от ситуации.

Если ваш характер скроен по первому варианту, то вас ожидают постоянная раздражительность, беспокойство, внутренняя напряженность. В вашем социальном окружении будет сначала душно, как перед грозой, а потом — пусто, глухо и одиноко. Впрочем, на таком запале можно многого добиться — карьера, бизнес, социальный статус, но на душе воцарится озлобленность, а это никуда не годится. Если же у вас характер пассивного, нерешительного человека, то вы ничего не добьетесь, постоянно оставаясь на вторых ролях, а другие люди не будут испытывать к вам интереса, и снова — одиночество, а вслед за ним депрессия и пустота.

Если мы хотим победить в себе нежелательные эмоциональные наклонности, мы должны хладнокровно и отстраненно имитировать внешние проявления тех черт характера, которые предпочли бы иметь.

(Уильям Джеймс)

Важно понять, что недостатки нашего характера, в первую очередь, нам самим и мешают. Мы же живем среди тех, кому докучаем своим характером, а потому этот бумеранг нам регулярно и возвращается. Поэтому если вы посчитали нужным изменить свой характер, то помните, что вы это делаете не для других, а для самих себя, тогда эта задача будет проще решаться. Как же изменить свой характер? Сначала нужно уяснить, в каких ситуациях вы привыкли реагировать не самым подходящим образом, чреватым издержками. После этого необходимо отследить, как именно вы реагируете в этих ситуациях, а потом продумать, какой вариант поведения здесь был бы более удачен и выгоден. Далее переходим к самому сложному.

Самое сложное состоит в том, что нужно успеть затормозить свою привычную неблагоприятную реакцию в подобных ситуациях, прежде чем она полностью реализуется и накроет вас с головой. Затормозили и задумались: а что будет после того, как я учиню здесь скандал или, напротив, склоню голову и почувствую себя виноватым? А будет после этого или плохое к нам отношение, или будут на нас ездить! Оно вам надо?! Нет. Когда вы это поймете, то вспоминайте тот вариант поведения в этой ситуации, который вы продумали в качестве запасного, и реализуйте его. Если на вас не разобидятся или если на вас не будут ездить, то возникнет «положительное подкрепление», а потому в следующий раз вам будет уже проще менять свое поведение. Постепенно это новое поведение и вовсе войдет в привычку. Характер меняется, если, конечно, хочешь его изменить.

Привычка, хоть и говорят, что вторая натура, вполне может быть изменена. Люди, как известно, и родной язык могут позабыть, что уж говорить о каких-то там привычках — было бы желание и было бы оно подкреплено делом. С доминантами же проблема посерьезнее. Если у нас возникла какая-то доминанта, будем ее называть патологической, то справиться с ней непросто. Проблема заключена в самом механизме доминанты, которая, как мы помним, играет роль гегемона в психике человека, что дает ей неоспоримые преимущества, по сравнению с нами — ее, смею надеяться, категорическими противниками.

Впрочем, сетовать и ссылаться на «объективные» трудности — это значит лишь множить объяснения, без которых, при наличии патологической доминанты, и так тошно. Кроме того, доминанта — это, по сути, наше желание, а бороться с желанием, сами знаете, несподручно. Чтобы что-то делать, нужна мотивация, а мотивация — это желание. Таким образом, чтобы бороться с этим — доминантным — желанием, необходимо конкурирующее, т.е. иное, противоположное ему желание. Этот круг кажется замкнутым, а клубок наличествующих здесь проблем — запутанным, но попробуем все-таки первый разорвать, а второй — распутать. Начнем со второго.

Мы уже хорошо знаем, что доминанта возникает на уровне нашей подкорки, потом поступает в сознание, которому, в свою очередь, надлежит найти этому желанию подходящую форму и выражение. Сознание, не отличаясь особой сообразительностью и вообще какой-либо разборчивостью, сразу превращает это исходящее от подкорки желание в «требование», что, если верить А. Эллису, делает нас исправными невротиками высшего разряда, т.е. расплачиваемся мы самым дорогим — своим психическим благополучием. Все вроде придумано в психике по уму, а на деле выходит бог знает что. При этом достойного и желаемого нами качества жизни не выходит вовсе.

Конечно, первое, чем нам стоило бы заняться, это справиться со своими требованиями. Во-первых, необходимо признать, что все требования, которые мы, зачастую сами того не осознавая, предъявляем себе, другим и окружающему миру, — вещь весьма и весьма недостойная. Вот подумайте сами: я предъявляю требование к другому человеку, а в связи с чем? Я пришел со своим уставом в его монастырь, а завтра что, он со своим ко мне заявится? Неинтересная история получается.

Если вы жестко и неуклонно придерживаетесь своих требований, если вы догматически настаиваете на том, что у вас все должно получиться хорошо, что вас должны одобрять окружающие, что к вам должны относиться справедливо, что вы должны жить в приятных и комфортных условиях, — так вот, если вы упорно стоите на таких позициях, то вы добьетесь того, что сделаете сами себя несчастными и, не исключено, нанесете огромный ущерб делу достижения наиболее желанных целей. Придерживаясь своих требований, вы сами выбираете императивные понятия «должен» и «обязан» — сознательно или бессознательно.

(Альберт Эллис)

Требовать от окружающего мира? Сколько сперматозоидов и яйцеклеток вышло в тираж, а только те, что стали мною, получили шанс выйти в жизнь, а я, видите ли, сижу тут и требую, чтобы эту командировку мне продлили на вечность и сделали ее, кроме того, исключительно комфортной — без накладок, проблем, тягот и неприятностей. В начале XX века средняя продолжительность жизни составляла 40 лет, сейчас, по данным мировой статистики — 80. Мои прадеды лучину жгли да воду в дом ведрами таскали, а я перед телевизором прохлаждаюсь да завтрак себе в микроволновой печи грею, но мне все еще дискомфортно, я, видите ли, требую! По щучьему веленью, по моему хотенью!.. Нет, это, по меньшей мере, наглость.

Или вот, например, требования к самому себе… Это как же нужно себя не уважать, чтобы требовать от себя быть самым лучшим, самым удачливым, самым-самым! Вот я, например, ростом не вышел или у меня ботинок 47 размера, и что теперь? В петлю? Да, не знаю я пяти языков, да, не прочел всей на свете художественной и научной литературы, нет у меня ни слуха, ни голоса, и вообще я кошу правым глазом! Что теперь? Застрелиться? Что это за мода такая — «ты должен»! Кому должен, в связи с чем?! Я тут шучу все, но, право, наши требования, адресованные самим себе, — это чистой воды неприличие.

Вопрос не в том, что, согласно моим понятиям, должны делать они, а в том, что могу сделать я, чтобы побудить их делать это. Для меня гораздо важнее уважать их свободу, чем уничтожать препятствия к тому, что в их пользовании ею представляется мне злом.

(Иоганн Готлиб Фихте)

Да и потом, насколько эти требования состоятельны, какой в них прок? Что получается: я требую, никто, разумеется, даже к сведению мои требования не берет, и я страдаю! Так?! При этом понятно, что у другого человека свое, отличное от моего, видение ситуации, а главное — свои интересы, которые он и лоббирует. Он не должен этого делать? Вряд ли. Я, конечно, раздражаюсь, думаю, что у меня есть неоспоримые аргументы в пользу моего требования, однако это они для меня неоспоримые, а у него спросите… Он так оспорит, что мало не покажется! Требования к миру — это, вообще, настоящая утопия. Я вот так потребую, а потом сижу и дрожу — ведь дураку понятно, что оттого, что я не хочу заболеть раком, раковые клетки в моем организме в меньшем объеме образовываться не станут, да и кирпичи, падающие с крыши, от моих требований траектории своей не изменят, а вот я, при такой внутренней политике, в дурдом угожу, причем без всякой теории вероятностей — непременно! Вот и все результаты.

Кажется, что от себя можно требовать — мол, самосовершенствование там, то-се. Иллюзия чистой воды, доложу я вам! Вот если разобраться: что такое требование? Это исключительно разросшаяся доминанта, которая всего меня парализовала, в каком-то направлении толкнула, а направление это оказалось тупиковым. Вот я в этом тупике стою и самосовершенствуюсь! Замечательно, лучше не бывает! Вообще говоря, любое требование — это фиксация на цели, которая не достигается(сейчас, а может быть, и вовсе недостижима). При этом все остальное игнорируется, тогда как промеж того, что прошло мимо, подчас бывают и проходные варианты. Да, хороша Маша, а не наша! Мы бросаем все свои силы на желание, которое не может быть достигнуто, а в результате не достигаем того, чего вполне могли бы достичь. Такова роковая роль требования…

У любого человека на самом деле одна-единственная проблема — это его желания. Когда у тебя много желаний, то совершенно непонятно, что с ними делать и куда от них деваться. Но если у тебя вовсе нет желаний и ничего-то тебе не хочется, то это депрессия, а потому хорошего тоже мало. Как ни крути, с этими желаниями, будь они неладны, нужно что-то делать…

Мы жаждем истины и находим в себе лишь сомнения. Мы ищем счастья и находим только страдания и смерть. Мы не способны отказаться от желания счастья и не способны обладать уверенностью и счастьем. Это желание оставлено нам и для того, чтобы нас покарать, и для того, чтобы показать нам, с какой высоты мы пали.

(Блез Паскаль)

Если верить истории, то первым вопрос о пагубности желаний поставил Сиддхартха Гаутама Будда. От рождения он был принцем, жизнь его ограничивалась огромным дворцом, где он и жил припеваючи. Оберегали юного принца самым серьезнейшим образом. Но когда минуло затворнику 30 лет, захотелось ему посмотреть на мир. Тайно будущий Будда покинул свой дворец и оказался в городе. Там ему повстречался несчастный нищий, просящий милостыню, потом калека, изнемогающий от болезней, а в довершение ко всему мимо прокатила погребальная процессия. Потрясение Сиддхартхи оказалось сильнейшим, более чем. «Мир есть страдание», — решил он.

Причину человеческого страдания Будда отыскал почти сразу — все дело в желаниях. Действительно, не было бы у человека желаний, он бы и не расстраивался, что у него нет пищи и крова, что здоровье его ни к черту, а смерть стоит за порогом. Только если он хочет (того, другого, третьего), тогда и будет разочарован, тогда и потерпит фиаско. Отказаться от желаний — вот рецепт, который Будда прописал бестолковому человечеству. Желающие могут попробовать, для тех же, кого этот способ не устраивает, следующий рецепт.

Древняя Греция славилась теоретиками счастья, с практиками тогда, как, впрочем, и сейчас, царил хронический дефицит. Одним из приятных исключений стал Эпикур. Его имя до сих пор ассоциируется со словом «удовольствие». Если что и представляет ценность в человеческой жизни, полагал Эпикур, так это возможность получать удовольствие. Однако он вовсе не был поборником страстных наслаждений, напротив! Зачем вам удовольствие, после которого наступит расплата физического недомогания и множество других неприятностей? Вкусная еда приятна, но берегитесь несварения желудка! Вино — достойный напиток, но зачем вам головная боль похмелья? Сексуальные наслаждения — лишь миг, после которого следуют семейные проблемы и детский плач по ночам! Будьте умеренными, рекомендовал Эпикур, и эта рекомендация, безусловно, достойна внимания, но умеренность не всем по зубам.

Не справившиеся со статусом Будды и не выдержавшие умеренности Эпикура становятся невротиками. Как это происходит? Очень просто: есть желание, но нет возможности, и вот вам невроз. Причем учтите: желания человека далеко не всегда известны даже ему самому! На то бессознательное и бессознательно, что о нем ничего нельзя знать. Большинство наших желаний удерживается сознанием и здравым рассуждением глубоко внутри психики. Иногда, впрочем, этот «внутренний конфликт» выходит на поверхность. Например, женщина давно не испытывает влечения к своему мужу, но живет с ним по ряду «объективных» причин. Или женатый мужчина испытывает влечение к какой-то женщине, но запрещает себе иметь с ней интимные отношения по «моральным соображениям». Конфликт, так сказать, налицо.

Отказ от притязаний дает нам такое же желанное облегчение, как и осуществление их на деле, и отказываться от притязания будут всегда в том случае, когда разочарования беспрестанны, а борьбе не предвидится исхода.

(Уильям Джеймс)

Для сознания тут все просто и понятно: нельзя так нельзя, а надо — значит надо. Но бессознательное этой «железной логики» понять не может. Тут-то и разворачивается драма: у женщины сердце начинает из самого себя выпрыгивать, мужчину тревога одолевает или депрессия у них обоих развивается. Можно, конечно, покивать на магнитные бури (они и вправду шалят нынче), но отрицать «психологическую природу конфликта» — значит ставить самого себя в дурацкое положение.

Ну, да мы отвлеклись, вернемся к доминанте. Как мы уже знаем, у доминанты, согласно А. А. Ухтомскому, может быть два конца, т.е. есть два варианта, когда наше требование (и стоящее за ним желание) может быть снято. Во-первых, «внутренний конец доминанты», когда желание доходит до своей цели, удовлетворяется и благополучно отмирает, по крайней мере, на время. Так работает, например, пищевая или половая потребность. Именно об этом «конце» доминанты говорил в своем знаменитом афоризме Оскар Уайльд: «Единственный способ справиться с искушением — это поддаться ему». Звучит не только забавно, но и правдиво. Во-вторых, возможен «внешний конец доминанты» — когда господствующая доминанта вытесняется другой, более мощной и насущной доминантой (т.е. потребностью). Например, в случае пожара вы вмиг забудете о том, что у вас на работе дела не ладятся. Не до того! Если же не пожар, а вы просто обожгли руку, то вам, скорее всего, будет не до чтения специальной литературы.

Как все это работает, т.е. как доминанта приходит к своему концу в нормальных, обычных, естественных условиях, понятно. Но как быть с теми доминантами, которые не имеют конечного пункта назначения (иллюзорные цели, например, не достижимы), или же в тех случаях, когда мы имеем некую патологическую доминанту, а жизнь не предлагает нам ничего, что смогло бы ее вытеснить. А ведь так, как правило, и получается! Все доминанты, которые принадлежат сознанию, т.е. которые стали требованиями, не могут быть удовлетворены (т.е. внутренним образом закончиться), поскольку находятся в «идеальной сфере». Наши потребности, порожденные подкоркой, пытаются найти свое удовлетворение в сознании, а у этих «слоев» психического принципиально разная природа: в одном случае — это ощущения, в другом — представления, и одно с другим никак согласовать невозможно.

Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме; и предал я сердце свое тому, чтоб исследовать и испытывать мудростью все, что делается под небом: это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем. Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все — суета и томление духа! Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать. И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость; узнал, что и это — томление духа. Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.

(Екклесиаст)

Рассмотрим на примере. Положим, с половой потребностью как таковой все понятно — возбудился, нашел способ удовлетворения и удовлетворился. Все, конец доминанты. Но как быть с потребностью во взаимной любви? Это вам, дорогие мои, не фунт изюму, причем каждый знает этот «не фунт» по собственному опыту. Тут, что бы ни происходило, никакая конкурирующая доминанта (кроме, может быть, каких-нибудь гипертрофированных, крайне болезненных доминант тревоги, отчаянной агрессии или полномасштабной депрессии) не в силах изменить диспозицию сил. Поиски «идеальных отношений» большинство нормальных людей продолжает до бесконечности, несмотря на постоянные разочарования и отчаянные свидетельства реальной действительности о том, что подобных отношений «в природе не существует».

Конечно, не все так бесперспективно, как это может показаться на первый взгляд, однако без помощи специалиста, т.е. врача-психотерапевта, в ряде случаев никак не обойтись. Рассказать о том, что и как специалист в этом случае делает, я, к сожалению, в рамках этой книги не могу — даже если бы и попытался, все равно бы ничего не вышло. Впрочем, о двух важных правилах и одной хитрости имеет смысл рассказать.

И мужчины и женщины часто обращаются к психотерапевту за помощью: «Доктор, излечите любовь!» Кажется, доктор должен воскликнуть: «Господи, но разве это можно лечить?! Ни в коем случае!» Если доктор так закричал, то оставьте этого доктора. Любовь, действительно, имеет все признаки заболевания, хотя лечится, надо признать, непросто. Что перед нами — болезнь или здоровье, определить достаточно просто. Во-первых, нужно понять, насколько «больной» адекватен; во-вторых, насколько ему хорошо, а если и хорошо, то не скрывается ли за этим «хорошо» какого-то подвоха. Если использовать представленные критерии, то влюбленный, безусловно, болен. Как это обычно и бывает, всякая болезнь есть результат страдания нормальной, естественной функции организма или мозга. Какая же функция страдает, когда мы «заболеваем» любовью? Правильно, функция доминанты, о чем мы уже выше и рассказывали.

Любовь уничтожила во мне все! У меня остался лишь голос мой, который вечно повторяет тебе, что я люблю тебя! Но ты ведь не устала внимать ему, хотя он и сторожит твой слух повсюду? — На разнообразном, вечно меняющемся фоне моего сознания твой чистый и цельный образ выступает еще ярче, еще рельефнее.

(Сьерен Кьеркегор)

Теперь обсудим, как же это сумасшествие может закончиться? Все мы уповаем на здравый смысл, но сами эти надежды — первый признак его отсутствия. Рассмотрим возможность внутреннего конца любовной доминанты. Оказывается, что когда объект нашей страсти отвечает нам взаимностью, желание любить его и дальше начинает внезапно таять, пройдет от месяца до полугода — и его нет вовсе! Добившись желаемого, мы перестаем в нем нуждаться. Стоило ли так усердствовать? Кроме того, обязательно возникнет разочарование, и от этого потребность в «большой и чистой любви» не только не пропадет, но лишь усилится. Рассмотрим теперь возможность внешнего конца любовной доминанты. Допустим, объект нашей любви проявляет себя каким-то образом, который совершенно несовместим с его образом в нашем внутреннем пространстве. Мы неизбежно испытываем чувство тяжелейшего разочарования, кажется, почва уходит у нас из-под ног, а с ней и то, что звалось прежде любовью. Печально…

Всякие отношения, замешанные на страсти, подобны бенгальскому огню — светят ярко, но не греют и быстро выгорают. Это большое заблуждение — думать, что такая любовь может длиться вечность, что на таком фундаменте возможно семейное счастье. Впрочем, влюбленному, больному с любовной лихорадкой это не объяснишь, доминанта не позволит. Однако за любую ошибку приходится платить — слезы, разочарование, ненависть, одиночество: вот наша плата. Мы выходим из этой инфекции под названием «любовь» истощенные, обессиленные, полные тоски и пессимизма. Не случайно, многие, не справившись с этой ношей, пытаются свести счеты с жизнью. Впрочем, поскольку в дело замешано сознание, подавленность быстро или помедлив, но обязательно сменится надеждой — «Пора влюбиться!».

Во-первых, необходимо помнить, что всякая доминанта, пока она действует, представляет своего рода незавершенную ситуацию. Что это значит? Буквально следующее: если мы находимся в какой-то ситуации, т.е. она для нас актуальна, привлекает к себе наше внимание, вызывает наши реакции, заставляет нас о себе думать, значит, где-то тут кроется какая-то наша потребность, желание. В противном случае мы бы на этой ситуации свое внимание не заостряли. Но что это за желание? О какой именно потребности идет речь? Этим вопросом, как ни странно, мы практически не задаемся, а следовало бы. Часто ли вы у себя спрашиваете: что я тут делаю?

Допустим, вы постоянно думаете о каких-то делах, связанных с вашей работой. Зачастую это напоминает настоящую навязчивость: вы без конца возвращаетесь к одной и той же теме, осмысляете ее, дополняете новыми фактами, прокручиваете разнообразные возможности, у вас появляются связанные с ней прогнозы, дополнительные требования и масса объяснений. Думаю, это вам знакомо. Впрочем, если это не рабочие моменты, то, например, какие-то отношения с кем-то из ваших родственников, близких, знакомых, друзей, возлюбленных и т.д. Наконец, это может быть практически любая проблема, связанная со здоровьем, финансами, хобби и пр. По сути, у вас в голове по поводу этой навязчивости формируется целое «виртуальное пространство» с разнообразными героями, обстоятельствами, качествами и характеристиками.

Что делать мне, чтобы быть счастливым?» Этого я не знаю, но говорю тебе: будь счастливым и делай тогда то, к чему есть у тебя охота.

(Фридрих Ницше)

Но какую именно задачу вы решаете? Чего вы пытаетесь добиться — там, внутри своей головы? Пытаетесь уговорить начальника быть с вами более дружелюбным и оценить ваши труды по достоинству? Может быть, вы выясняете подобным образом отношения с вашим супругом, родителями и детьми? Вы ждете, что они, наконец, прозреют, все поймут и будут после этого любить вас? Станут относиться к вам так, как вы того заслуживаете? Или — кстати, тоже вариант — вы пытаетесь решить какую-то задачу, связанную непосредственно с вами: например, вопрос достижения вами определенного профессионального уровня или формирования какой-то личностной черты, которая, как вам кажется, у вас хромает? Что именно вы делаете? Зачем вы создаете это пространство? Чего вы пытаетесь добиться? Есть ли в этом какое-то «разумное зерно», есть ли в этом какой-то реальный смысл? Достижимы ли, наконец, поставленные вами цели? А если и достижимы, то что вы собираетесь делать с этими достижениями?

Боюсь, что в ряде случаев все поставленные сейчас вопросы сталкиваются с непреодолимой пропастью, натыкаются на пустоту. Действительно, многие вещи, которые мы делаем, мы делаем автоматически, словно заведенные. В какой-то момент нас включили, словно роботов, а теперь мы и сами включились в это дело. Что такое эти постоянные выяснения отношений дома и на работе? Какой в них прок, что случится, если вдруг они разрешатся? Не знаете? Возможно, вы очнетесь тогда, помедлите и снова двинетесь дальше, т.е. перейдете к следующей ситуации, где создадите для себя новое, но точно такое же, по сути, виртуальное пространство, новую игру. И сколько это будет продолжаться? А главное — ради чего? Не хотелось бы вам взять и закончить все это мигом, просто, с помощью элементарного волевого решения — закрыть тему и заняться чем-то другим, чем-то, что будет и более интересным и, главное, более продуктивным, более существенным?

Финикийцы, которым оракул поведал избрать царем того, кто первый встретится им с телегой по дороге к храму Зевса, повстречались с простым земледельцем Гордием и произвели его царем. Телегу, изменившую его судьбу, Гордий поставил в храме Зевса и к дышлу ее прикрепил ярмо, завязав чрезвычайно запутанный узел («гордиев узел»). По предсказаниям оракула, сумевший распутать этот узел должен был стать властителем всей Азии. Александр Македонский рассек его мечом…

(Быль)

Сколь бы странными ни казались подобные предложения, они куда более реальны, нежели большая часть наших попыток решить проблему фактических жизненных потребностей в своих «внутренних», психологических пространствах (именно о них я и говорю, когда произношу слово «виртуальные»). Иными словами, речь идет об определении сути того, что мы считаем своими проблемами. Если посмотреть на эти «сути» внимательно, то в подавляющем большинстве случаев оказывается, что наши проблемы просто надуманны. То есть желания, которые их создали, зародившись когда-то в подкорке, отнюдь не столь сильны и существенны, как это кажется сознанию. И уж совершенно не стоят тех сил, которые у нас отбирают! Конечно, в таком надуманном, виртуальном пространстве можно гулять сколь угодно долго, но какой смысл? Зачем вы переживаете?

Мне, как психотерапевту, не раз приходилось наблюдать людей, которые пытались в своем «внутреннем» пространстве решить какие-то проблемы со своими уже умершими родственниками. Представляете?! Эти люди пытались что-то доказать покойникам, им казалось, что что-то важное в их отношениях с умершим было упущено, а потому сейчас они должны это исправить. Надо ли объяснять, что это, как минимум, заблуждение? Ведь это нелепо — думать, что когда-то в прошлом мы могли как-то иначе повести себя с теми, кто был нам дорог? Наверное, думать так можно, но изменить прошлое нельзя. Поговорить можно только со своим собственным воображением, а покойники не разговаривают. В любом случае, подобный вопрос, дабы не сойти с ума окончательно, нужно просто закрыть.

Следуйте той воле и тому пути, которые опыт подтверждает как ваши собственные, то есть как подлинное выражение вашей собственной индивидуальности.

(Карл Юнг)

Совершенно аналогичная ситуация наблюдается и в тех случаях, когда человек, озабоченный своей болезнью, зачастую мнимой или отнюдь не столь опасной, как ему кажется, продолжает постоянно возвращаться к мысли о том, все ли с ним «в порядке», не пропустил ли доктор какой-нибудь серьезной патологии и «не стоит ли смерть у меня на пороге?» В подобном случае точно так же ничего нельзя сделать, кроме как волевым решением заставить себя прекратить эти размусоливания и сказать себе: «Кончено! Переходим к другим делам!» Зачастую на это необходимо мужество, зачастую пребывание в этих виртуальных конструкциях — прямое следствие малодушия. Так или иначе, но сути дела это не меняет: человек занят в этом случае не своей жизнью, а черт знает чем. Каковы последствия? Примерно такие же, как и последствия отсутствующей в течение года-двух поливки домашнего растения.

Резюмируя, можно сказать, что одним из наиболее существенных способов борьбы с собственными патологическими доминантами (последние проявляют себя, как правило, уже описанными нами выше негативными эмоциями, а также беспочвенными надеждами и мечтаниями) является определение истинной потребности, лежащей за всей этой психической деятельностью. Здесь часто выясняется, что решаемая нами задача (стоящее за ней желание) или абсурдна, или недостижима, или не стоит выеденного яйца. Что ж, такой вопрос можно лишь закрыть, памятуя о том, что жизнь продолжается, и негоже, если наша жизнь продолжается без нашего деятельного в том участия.

Частной, но наиболее проблемной разновидностью феномена «прогнозирования» является так называемая «катастрофизация». Делать из мухи слона — это наша весьма специфическая человеческая забава, правда, очень накладная. Как только случится у нас какая-нибудь, пусть и незначительная, неприятность, мы сразу же прогнозируем себе катастрофическое будущее — с потерями, утратами, немыслимыми поражениями и трагической, мучительной смертью. Мы не продумываем подобные сценарии в деталях только потому, что нам страшно их продумывать, но ожидания у нас появляются именно такого рода.

Любой маленький порез мгновенно превращается в нашем воображении в гноящуюся рану, последующий сепсис и неизбежную смерть. Введение новокаина на приеме у стоматолога — в анафилактический шок, боли в животе — в перитонит или, того хуже, рак. Небольшое пятнышко, появившееся на коже, сразу кажется нам следствием последней стадии СПИДа, а колющая боль в области грудной клетки — инфарктом миокарда. Любой конфликт в семье или на работе — это уже практически развод и одинокая старость или же увольнение с невозможностью куда-либо трудоустроиться.

Конечно, подобные предположения не лишены какой-то степени вероятности, но чаще всего она преувеличена тысячекратно. Причем с подобной «идеей фикс» мы способны ходить день, неделю, месяц, ночи напролет обдумывать свое трагическое положение, прорабатывать какие-то выходы из вымышленных тупиков, терзать себя и окружающих, превращая всю свою жизнь в бесконечный бег от собственной тени. Проблема здесь кроется в отсутствии внутренних концов у такого рода доминант. Как же быть? Есть достаточно простой способ, который каждый из нас может в такой ситуации опробовать. Говорить о его эффективности можно с достаточно большой степенью вероятности.

Вы никогда не сможете ничего преодолеть, если будете этому сопротивляться. Что-то преодолеть можно, лишь глубже погрузившись в него.

(Фредерик Перлз)

Суть методы в следующем. Не пытайтесь убежать от собственных катастрофических фантазий — они от этого становятся только больше,поскольку чем сильнее сознание пытается игнорировать растущее в подкорке возбуждение, тем значительнее становится между ними разрыв, что, как, впрочем, и любая другая неадекватность, только усиливает тревогу. Что ж, пойдем от обратного: не будем бегать от собственных страхов, а напротив, нападем на них. Вообразите себе все последствия, которые только могут быть при самом неблагоприятном исходе событий, и дойдем до самого конца.

Воображайте шаг за шагом свою разворачивающуюся трагедию и всякий раз спрашивайте сами себя: «Ну, и что дальше?» В конечном счете, вы дойдете в своем воображении до собственной смерти (хотя должен вас заверить, что, как правило, при выполнении этой психотерапевтической техники всем «почему-то» начинают мерещиться всяческие способы спасения). «Ну, и что дальше!?» А дальше ничего, дальше — все, можно угомониться. Теперь оглядитесь по сторонам, выясните, умерли вы уже или еще живы. Живы — значит, все в порядке?

Ваше психологическое состояние после этого быстро нормализуется, поскольку болезненная доминанта нашла свой конец в вашем сознании (где, собственно, и куролесила). Эффект от этой психотерапевтической процедуры будет еще очевиднее, если всю эту свою фантазию вы будете фиксировать на бумаге. Когда дойдете до конца, прочтите свою «страшилку». Уверяю вас, вы с удивлением заметите, что она не только теперь не пугает, но даже оставляет вас равнодушным. А как вы хотели?.. Дошли до конца — вот доминанта и кончилась!

Итак, мы можем волевым решением завершить незавершенную ситуацию, что, конечно, потребует серьезных психологических вложений. Но следует помнить, что хотя в нас всегда господствует только какая-то одна доминанта, в ее тени всегда скрываются многие десятки других, не менее важных доминант(т.е. потребностей, или, если угодно, желаний). Знаменитая песня убеждает: «Не везет мне в картах — повезет в любви!» Это весьма и весьма конструктивный подход. Другое дело, что человек, засевший за карточный стол, пораженный доминантой выигрыша (как герой повести «Игрок» Ф. М. Достоевского), о любви даже и не задумается, а если и задумается, то лишь для того, чтобы выудить у возлюбленной какие-то средства на продолжение игры. Или же, что тоже возможно, оправдать это свое абсолютно бесперспективное занятие тем, что так якобы можно выиграть средства для обеспечения качественных условий существования объекта своей любви. Все эти пассажи, конечно, лишь ширма, за которой скрывается какая-то весьма определенная патологическая доминанта (здесь мы рассмотрели патологическую доминанту у «игромана»).

Идеал воспитания в том, чтобы из высших направлений человеческой деятельности создать доминанты, обладающие силою инстинкта, т.е. такое состояние человека, когда без труда, рефлекторно , с принципом наименьшего действия человек был бы добр, самоотвержен, любовен, проницателен…

(А. А. Ухтомский)

Но, с другой стороны, если обратить внимание на те доминанты, которые скрыты в тени господствующей, то, несколько усиливая эти «теневые структуры» собственной психики, вполне можно поднять их на восстание и сменить патологического гегемона каким-то другим, быть может, более здоровым. Конечно, заменять игроманию на патологическую любовь большого резона нет, но если заменить ее, например, на фактическое зарабатывание средств, причем с помощью фактического труда (так, кстати, и поступил сам Ф. М. Достоевский, который избавился от своей зависимости от игры в карты отнюдь не с помощью любовных похождений, а благодаря долгам, которые заставили его работать — писать книги). В этом случае возможны весьма достойные и перспективные варианты. Вот почему забывать о своих «репрессированных» доминантах — и неправильно, и неконструктивно, а их «реабилитация» вполне возможна при правильной расстановке мотивирующих сил(у Ф. М. Достоевского таковыми стали долги — что ж, чем бы великий писатель ни мучился, только бы писал).

Наконец, я должен рассказать об обещанном секретном способе борения с собственной патологической доминантой, которая не дает человеку покоя. Когда у нас возникает проблема, то дело, конечно, не в проблеме, не во внешних обстоятельствах, которые не позволяют господствующей потребности реализоваться, а в том, что эта потребность, это желание вообще есть. Каким же образом это зарвавшееся желание можно снять с повестки дня? Для этого нужно помнить, что возможности нашего мозга хоть и велики, но не безграничны, его силы, хотя и являются впечатляющими, не беспредельны. Именно на этом слабом месте работы психического аппарата и можно сыграть.

Известно, что чем меньше задач, на которые тратится имеющийся объем усилий, тем большее количество усилий придется на эти позиции (именно по этому принципу и работают доминанты — объединяют и властвуют). С другой стороны, если количество задач, на которые нам приходится расточать свои силы, огромно, то на каждую из таких позиций придется минимум затрачиваемых сил (по этому принципу доминанту и можно победить, в обход ее обычных, описанных А. А. Ухтомским, «концов»).

Рассмотрим это на житейском примере. Допустим, вы работодатель, у вас на производстве работает 100 совершенно одинаковых сотрудников (эффективность у них одинаковая, должности одни и те же, выслуга лет равная и т.д.), а в фонде заработной платы (за вычетом всех налогов, сборов и т.п.) у вас 100 рублей. Сколько получит один сотрудник? Очевидно — 1 рубль. А если этих сотрудников — 10? То 10 рублей. А если один сотрудник? Вероятно, он получит все эти деньги, т.е. 100 рублей. Таким образом, чем меньше сотрудников, тем больше у них заработная плата, чем больше — тем меньше. Доминанта — это первый случай, нам же следует воспользоваться вторым, т.е. увеличить объем наших желаний до такого количества, что на одно отдельно взятое желание будут приходиться не все ваши силы, а лишь маленькая их толика. В этом случае доминанта просто не сможет сформироваться; заставим этого сотрудника уволиться.

Итак, как скинуть свою зарвавшуюся патологическую доминанту (под последней, напомню, мы понимаем доминанту, в основе которой лежит потребность, которая никак не может реализоваться, но при этом потребляет на себя все имеющиеся у нас силы)? Необходимо осознать все желания, которые у нас есть. Таковых, если приглядеться, оказывается целая бездна (и есть нам хочется, и здоровья родным хочется, и мир во всем мире тоже не помешает), сутки перечислять — всех не перечислишь. Поскольку же всякое желание — троглодит, т.е. завсегда готово отнять наши силы, то в результате такой процедуры они быстро опустошат наши энергетические закрома. И тогда на нашего главного врага — желание, которое нужно изжить, — никаких сил не останется, оно ослабнет и ретируется.

Впрочем, праздновать победу пока рано: отвлекся — и оно снова тут как тут. Повторяем упражнение: снова, подробно и не торопясь, перечисляем все наши желания, остающиеся, как правило, за кадром. На третий, четвертый раз положительный итог будет достигнут. Для обеспечения эффективности этой работы лучше делать ее не в уме, а на бумаге. Возьмите лист и под первым пунктом напишите то желание, которое образует и поддерживает вашу патологическую доминанту. Далее заполняйте каждую строку, спрашивая себя: «А что тебе еще хочется?» Желания, перечисленные в этом списке, могут быть «большими» и «маленькими», «достижимыми» и «недостижимыми» — это значения не имеет, главное, чтобы их было много. Когда испишете пару-тройку листов, взгляните на первый пункт списка. Могу вас уверить, зафиксированное здесь желание уже не покажется вам столь уж серьезным, значительным и обязательным к исполнению. Поздравьте себя, вы свободны — патологическая доминанта повержена! Теперь займитесь чем-нибудь, и все пройдет.

Что ж, мы рассмотрели способы воздействия на динамические стереотипы (по И. П. Павлову), возможности устранения патологической доминанты (по А. А. Ухтомскому), теперь на очереди отношения наших слов с нашими ощущениями, т.е. между «знаками» и их «значениями» (по Л. С. Выготскому).

Тут проблема неохватная, поэтому сразу же приношу свои извинения за неполное изложение темы. Но что поделаешь? В позиции «автор — читатель» я могу апеллировать только к сознанию своего читателя, но никак не к его подкорке (в процессе психотерапии ситуация, разумеется, меняется, а потому там и возможностей несравнимо больше). Сознание же, как мы знаем, тенденциозно, и, надо признать, вещь посредственная. Мы уже столько сказали о неразумности человека, что заниматься сейчас серьезным обсуждением его сознания просто смешно. Важно, впрочем, даже не сознание как таковое, а его отношения с подкоркой, с подсознанием.

Теория и опыт противостоят друг другу в постоянном конфликте. Всякое соединение в рефлексии является иллюзией, соединить их может только деятельность.

(Иоганн Вольфганг Гете)

Большинство наших психологических проблем связаны именно с тем, что сознание и подсознание друг с другом не дружат категорически, друг друга не понимают и находятся друг с другом в состоянии постоянной противофазы, перетягивают канат и одновременно же друг другу подыгрывают. Есть ли в этих поддавках здравый смысл — я сказать затрудняюсь, скорее всего, нет. Поскольку наши ощущения, которые и составляют собой наше подсознание, невозможно «дословно» перевести на язык сознания (ощущение боли и представление о боли — это, конечно, не одно и то же), то, следовательно, тут-то и возникают сшибки. Впрочем, я смею надеяться на важность и эффективность процессов «осознавания», реализуемого, правда, с учетом верного и научно обоснованного понимания принципов работы мозга. Вот на этот феномен — «осознавание» — мы и сделаем сейчас основной упор.

Старый монах сушит в жару грибы.

— Почему вы не скажете, чтобы этим занялись другие?

— Другой не я, и я не другой. Другому не пережить опыта моих поступков. Я должен сам пережить опыт сушки грибов.

(Дзэнская история)

Какие же имеют место коллизии в отношениях сознания и подсознания (коры и подкорки)? Прежде всего, конфликт возникает в оценке ситуации— подсознание оценивает ситуацию с позиций своих желаний (грубо говоря, смотрит, что приносит удовольствие, а что его не приносит), а сознание с позиций своих установок, или, иначе, с мировоззренческих позиций (здесь дихотомия другая: что правильно, а что неправильно, что хорошо, а что плохо). Разумеется, как правило, побеждает первое, т.е. подсознание, а сознанию приходится все это дело оправдывать, делать глупые реверансы и осуществлять попытки доказательства типа: «Верблюд — не верблюд, а животное с горбом».

Легче всего этот феномен посмотреть на примере детей вследствие слабости у них сознательной части психического аппарата: натворили чего-то, нашкодничали, а потом — «Он первый начал! Я не виноват! А вы ему скажите, чтобы он не обзывался!» Конечно, если тебя обзывают — хочется дать в морду, но это, как известно, неприлично, надо найти достойное объяснение, что, мол, «действовали по причине крайней необходимости, все понимаем, но вы сами посудите…». Со взрослыми все сложнее, поскольку приходится уже не кого-то там обманывать, а самих себя. Вот человек в браке и вроде бы не должен испытывать сексуального влечения к третьей персоне, но что значит «не должен», если хочется?

Поиск такой формы морали, которая была бы приемлема для всех — в том смысле, что все должны были бы ей подчиниться, — кажется мне чем-то катастрофичным.

(Мишель Фуко)

Вот и начинаются длительные переговоры с самим собой: попытки объяснить себе, что, во-первых, «все так делают»; во-вторых, «а вы на мою/моего супругу/супруга посмотрите, как тут не изменить»; в-третьих, «я только один разок, а потом все». Чего эти оправдания стоят, объяснять не нужно, а иногда, у особенно «морально-нравственных», и они не удаются. Поэтому тут складывается следующая ситуация: сознание вытесняет «запретные влечения» собственного разлива, а те, в свою очередь, не имея возможности реализоваться, проявляются в виде различных невротических симптомов (страхов за здоровье, депрессий, алкоголизма и т.п.) — тоже, знаете ли, не лучший способ напряжение сбросить.

Вторая большая проблема заключается в том, что сознание не всегда замечает то, что значимо для подсознания. Последнее начинает колобродить, а сознание тем временем, не понимая — в чем собственно проблема, находит сторонние поводы для пояснения этого безобразия. Приведем пример: любая стрессовая ситуация вызывает у человека комплекс различных реакций, включая и реакции вегетативной нервной системы: сердцебиение, повышение артериального давления, нарушения со стороны желудочно-кишечного тракта и мочеполовой системы. Теперь представим себе юношу, который пытается стать «настоящим мужчиной», или, как это нынче говорят, лишить себя девственности. Ситуация однозначно стрессовая, но волноваться будущему, без пяти минут, мужчине не пристало (так, по крайней мере, рассуждает сознание).

Если вы намеренно собираетесь быть меньшим, чем вы можете быть, я предупреждаю вас, что вы будете несчастны всю оставшуюся жизнь.

(Абрахам Маслоу)

На фоне стресса и «вегетативной бури» у нашего героя возникают трудности с потенцией, молодой человек пытается сексуально возбудиться, но тревога — еще тот помощник. В результате первый опыт не удается, а в голову западает мысль — «Импотент!». Как ни странно, но это объяснение звучит куда более желательным и приятственным, нежели ужасное, фактическое: сдрейфил, растерялся, не смог. Последние «обвинения» для настоящего мужчины звучат как оскорбление — ни больше, ни меньше. А вот если импотент, то, значит, по внешним, не зависящим от меня причинам, случилась такая оказия — извините, но я не виноват. Хорошо придумано, только как потом с этой версией случившейся оказии жить? Жить с этой версией можно, но сексуальная жизнь при такой внутренней идеологии явно не заладится.

Наконец, третья патологическая конструкция — это когда сознание верховодит (так, по крайней мере, ему кажется), а подкорка, движимая своими интересами, по понятным причинам его не слушается. Возникает коллизия: я вроде бы хочу, а что-то мне мешает. Вот представим себе молодую девушку. Два-три года назад пылала она безумной страстью к «роковому мужчине», который, как, впрочем, и большинство подобных парней, — повеса, на которого рассчитывать нельзя: ветер в голове переменчивый, ответственности — никакой. Любил или баловался — непонятно, от чего, впрочем, был он еще более мил девичьему сердцу. Так или иначе, но в результате этой «мыльной оперы» — разрыв. Любовная доминанта, однако же, сохранилась, ни к какому «концу» не пришла, т.е. рана на месте и зажила только внешне, на уровне сознания.

История развития невроза является историей формирования потребностей и возможности их удовлетворения. Невроз — болезнь неудовлетворимых или неудовлетворяемых потребностей.

(А. М. Вейн)

Далее встречается на пути нашей героини «идеальный мужчина». Это тот, который и любит, и на руках носит, и все для нее делает, и родственники с обеих сторон на него не нарадуются — и приличный, и образованный, и ответственный. Любо-дорого посмотреть, только одна беда — не орел! Прежний, вот тот был орел! Оттого-то и доминанта у нашей красавицы не закрылась, поскольку любовь ее с тем орлом была безответной. Если ответил бы, то стал, возможно, пингвином — тоже, кстати, птица. Но что делать?.. Орел, понимаете ли, улетел, но жизнь как-то устраивать надо, а тут вот и случай подвернулся — обожатель ходит, любит, сватается. «Так ведь можно единственный шанс упустить!» — восклицает сознание, вместе с мамой, конечно. Ничего не попишешь, придется, черт возьми, выходить… И ведь как хорошо она умом понимает, что все правильно делает, и прежнего своего мучителя осыпает проклятиями (первый признак того, что эмоциональная вовлеченность наша отнюдь не ослабла), но что-то не так, какая-то червоточинка мучает. Это подкорка, подкорка, тоскующая по тому — единственному подлецу, ненаглядному.

Результат следующий: замуж пойдем, потому что сознание говорит: «Надо!», а поскольку подкорка говорит: «Не ходи! Не твой это суженый! Твой там, тот, тогда!», то выходит полное между ними противоречие. Поскольку сознание здесь переубедить трудно (и ведь даже прицепиться не к чему!), то подкорка начинает подпольно-подрывную деятельность: сначала истерики, потом подавленность, потом чувство собственной малоценности, потом сердцебиения и обмороки, потом страхи и навязчивости, а потом к доктору — одному, другому и, наконец, к психотерапевту. И если доктор этот не поможет, а тут работы, как вы сами догадываетесь, край непочатый, то страдать ей — героине нашей — пожизненно, если, конечно, снова какой-нибудь «орел» у нее не образуется. Тогда начнем все по новой! Долго ли, умеючи!

Вот, за исключением нюансов, и все… Как нетрудно заметить, сойти с ума, по крайней мере, до степени невроза, — дело пустяшное, достаточно, так сказать, родиться человеком.

Психология и психотерапия навсегда связаны в сознании человечества с именем Зигмунда Фрейда, именем основателя психоанализа. Историю психологии, конечно, следовало бы отсчитывать со времен древних индусов и греков, а психотерапевтические техники следовало бы использовать современные, но никак не столетней давности. Однако же образ Фрейда продолжает все-таки тяготеть над теми и над другими, потому что Фрейд первый поставил сексуальность во главу угла и вполне резонно заявил: «Человек о себе ничего не знает!»

Фрейд начинал как вполне заурядный врач-невропатолог. Как ученый, он занимался изучением обезболивающего эффекта кокаина, и, вероятно, история не сохранила бы его имени, если бы в 40 лет этот доктор не стал очевидцем одного загадочного клинического случая, который и подтолкнул его на размышления о человеческой сексуальности. Тема эта не была разработанной, о клонировании и искусственном оплодотворении тогда, понятное дело, никто ничего не знал, а потому сексуальность рассматривалась как единственный способ продолжения человеческого рода. Но Фрейд предположил, что роль сексуальной сферы простирается значительно дальше, что она определяет функционирование всей человеческой психики. Конечно, тогда подобная идея казалась смехотворной, и сейчас данное предположение выглядит комичным, однако между «тогда» и «сейчас» пролегла целая эра, эра сексуализма.

Таким образом, мы видим, жизненная цель просто определяется программой принципа наслаждения. Этот принцип главенствует в деятельности душевного аппарата с самого начала. Его программа ставит человека во враждебные отношения со всем миром, как с микрокосмом, так и с макрокосмом. Такая программа не осуществима, ей противодействует вся структура вселенной.

(Зигмунд Фрейд)

Старик Фрейд последовательно отстаивал ключевую мысль своего учения: каждый человек с малолетства испытывает различные сексуальные влечения, но, как правило, не имеет возможности их реализовать. Причем основным препятствием на пути реализации его сексуальных желаний является не запрет, накладываемый обществом, как таковой, а его собственные установки, которые, впрочем, сформированы у него этим самым обществом. Таким образом, возникает конфликт между сексуальным желанием, с одной стороны, и внутренним запретом на его удовлетворение — с другой. На уровень сознания, конечно, этот конфликт не может пробраться (ведь сам человек думает, что «это» нехорошо!). А вот его неудовлетворенное бессознательное с данным конфликтом мириться никак не желает, поэтому заявляет о своем протесте самыми странными способами, например возникновением разнообразных страхов, телесных недомоганий, депрессией и т.п.

Фрейд был, безусловно, прав, когда констатировал ту значимую роль, которую играет сексуальность в общем душевном состоянии. Однако предложенная им техника лечения данных «невротических симптомов» хромает на обе ноги. Лечение психоанализом занимает годы, а эффект, к сожалению, весьма и весьма посредственный.

Итак, что необходимо сделать, чтобы хоть как-то предостеречь себя от неминуемого невротизма, продиктованного конфликтом сознания с подсознанием? Помнить нужно следующее:

Во-первых, есть эмоциональные состояния, которые вы переживаете, а есть ваши мысли по этому поводу (т.е. то, что вы думаете) — и это разные вещи. Поводы, которые подыскивает сознание для объяснения вам ваших же психологических состояний, лишь изредка совпадают с реальностью. Например, если вы испытываете тревогу или раздражение, это отнюдь не значит, что виной тому какая-то фактическая угроза или чье-то недостойное поведение. Вполне возможно, что в вашей жизни просто произошли какие-то изменения, поставившие в тяжелое положение ваши динамические стереотипы (т.е. привычки), что, собственно, и является истинной причиной ваших негативных эмоциональных состояний. Вероятно, угроза на данный момент не больше, чем обычно, а чье-то недостойное поведение, на которое вы сейчас так ополчились, — обычное дело, и раньше «почему-то» оно не сильно вас волновало. Однако теперь, когда вы изменили место работы, переехали с квартиры на квартиру, стали мамой (папой) или бабушкой (дедушкой), оно стало раздражать. Почему? Потому что ему суждено стать поводом для разрядки вашего психологического напряжения, вызванного указанными стрессами — нарушениями динамического стереотипа.

Неважно, как жестоко вы погоняете вашу лошадь, как пришпориваете вы ее бока, неважно, как быстро она бежит; если вы мчитесь по кругу, вы не уйдете от той точки, в которой начали движение.

(Суфийское высказывание)

Совершенно аналогичным образом вы можете ополчиться на всех и вся только потому, что у вас, например, сильно разболелись зубы. Хронический источник боли приносит человеку серьезные страдания, а главное — желание найти и наказать обидчика. Однако мало кто из нас всерьез думает, что можно напасть на свои зубы и заставить их перестать нас тревожить. Более того, мы даже стоматологов не торопимся к своим зубам допускать, хотя им, кажется, сам бог велел. Что же делать с возникшим в подкорке напряжением? На кого напасть? Очень просто — отыскать незадачливого родственника, который все стерпит, и всыпать ему по первое число. Что, скажете, повода не найдется? Обязательно найдется! — тут, как говорится, к доктору не ходи. Хотя, конечно, именно в этом случае к доктору и не мешало бы обратиться. Так или иначе, но мы действительно будем верить в то, что наши дети именно сегодня (т.е. когда наши зубы разболелись) особенно своевольны и неблагодарны, а наши родители, опять же именно сегодня, настоящие тираны и самодуры.

Во-вторых, есть ваши фантазии, а есть фактическая реальность — это, не будем лукавить, отнюдь не одно и то же. Конечно, мы готовы с пеной у рта отстаивать собственное видение мира, прошлого и будущего, но ведь это только версия событий, а не сами события. И даже если что-то реально произошло, количество версий произошедшего отнюдь не будет равно единице, а каждая человеческая голова, осведомленная об этом факте, создаст свою версию. Наши прогнозы о том, что будет происходить в будущем, наши объяснения фактов — не более чем инсинуации. Разумеется, верить можно всем, в том числе и себе, однако лучше сохранять долю критики: если мне кажется, что это так, это еще ничего не значит.

Невозможно конструировать будущее при помощи содержаний сознания. Ни одно действительное содержание не может сойти за свидетельство о будущем, поскольку будущего еще не было и оно не могло, подобно прошлому, оставить в нас свои отметины.

(Морис Морло-Понти)

Например, если я думаю, что какой-то человек нехорош потому-то и потому-то, я должен сделать сноску, что это именно я — Иван Иваныч Иванов — так думаю. Возможно, что для меня это и так (что, кстати говоря, не факт), но это однозначно не какая-то там «непререкаемая истина». Или возьмем другой пример. Если я полагаю, что некие события будут происходить так-то и так-то, здесь следует сделать сноску: я думаю так согласно моему прошлому опыту, который лишь мой опыт (а мой опыт, как и опыт всякого другого человека, ограничен), и именно опыт, а не объективная закономерность; следовательно, я могу и ошибиться.

В-третьих, нет правильных или неправильных мыслей, есть привычка думать так или иначе; оценивать можно только действия, и то лишь по результату. Данное правило, наверное, выглядит, как стопроцентная крамола, но попытайтесь понять, что я имею в виду. С одной стороны, никто не знает, каким будет будущее, а следовательно, неизвестно к хорошему или к плохому приведет то или иное событие. Мы оцениваем всякий факт, исходя из нынешней ситуации, но ведь в будущем обстоятельства могут измениться, и то, что кажется сейчас ужасным, окажется очень и очень кстати. С другой стороны, если люди утверждают что-то, что не согласуется с нашими представлениями, значит, они имеют на это какие-то, пусть и свои, сугубо личные причины. Понятно, что человек, переживший насилие, с большим основанием будет думать о том, что смертная казнь в отношении преступников оправдана. Кто-то другой, исходя из гуманистических соображений, полагает иначе; будь у него другой жизненный опыт, он, вероятно, думал бы по-другому, но мы, как известно, имеем то, что имеем. Какое из этих двух мнений правильно? Ответа на этот вопрос не существует, но мы спорим, вступаем в дискуссию и рвем на себе волосы. Вряд ли это оправданно.

«Очки», через которые мы смотрим на мир (формы нашего мышления и созерцания), суть функции нашей нейросенсорной организации, возникшей для сохранения вида.

(Конрад Лоренц)

Наконец, не так важно, что человек думает, важно то, что он делает. Как ни странно, но тут тоже есть определенная нестыковка. Мы думаем так или иначе, потому что привыкли так думать, научились так думать, были научены (опытом, идеологией, значимыми и авторитетными для нас людьми) думать так, а не иначе. Однако поступаем мы, как известно, исходя из обстоятельств (вспомните «грех священника»), а вовсе не согласно собственным внутренним установкам. Кроме того, тут возможна и другая существенная нестыковка во мнениях и действиях. Например, я полагаю, что «при воспитании детей нужно быть строгим» — хорошо. Но что значит это для меня — «быть строгим»? Не дать лишней конфеты или выпороть провинившегося дитятю как Сидорову козу? Что значит — «быть строгим»? Интересно, что я даже могу думать, что нужно выпороть, но, поскольку мои переживания и мои представления далеко не всегда совпадают друг с другом, то по факту ограничусь лишь назиданием, лишением сладкого или же одним строгим видом. Итак, то, что мы думаем и то, что мы делаем, — это разные вещи (кстати, иногда это даже и к счастью).

Глупо и бессмысленно рассуждать о том, правильно или неправильно мы думаем. В конечном итоге, то, что мы думаем, не так важно, как то, что мы делаем. Иногда встретишь человека, который — ну просто душка (судя по словам, конечно). Потом посмотришь, что он со своей семьей натворил, что и друзей у него нет, что половина знакомых ему руки не подает.., и задумаешься. В конечном счете, благими намерениями, как известно, дорога в ад выстлана, действие — вот одна единственная и последняя истина. Действия же, в отличие от мыслей, могут быть ошибочными, но и об этом мы узнаем лишь после свершения этих действий, поскольку как они обернутся — одному богу известно, а наше сознание тут, мягко говоря, слегка подслеповато.

Результаты многочисленных специальных исследований показали, что у человека есть весьма и весьма удивительная способность к самооправданию. Как выяснилось, люди имеют склонность снимать с себя ответственность за собственные неудачи, однако всякий успех, вне зависимости от его реальных причин, они неизменно приписывают себе. Игрок в теннис объясняет свой проигрыш тем, что солнце било ему прямо в глаза, а свою победу — собственными выдающимися способностями и стремлением к победе. Студент, получивший двойку, заявляет, что экзаменатор был к нему несправедлив, а вопросы, которые ему попались, как раз те, которые он не успел выучить. Однако получив хорошую оценку, он вряд ли сошлется на удачу, уверяя себя и окружающих в том, что она — «объективное» доказательство его таланта и трудолюбия.

В одном из психологических исследований изучались данные прессы, освещавшей футбольный чемпионат. 80% заявлений, сделанных игроками выигравших команд, содержали самовосхваляющие высказывания: «Наша команда просто великолепна!», «Наши игроки очень талантливы!» и т.п. Однако практически все проигравшие ссылались на случайность и тотальное невезение: «Нам просто не повезло!». Иными словами, мы готовы отвечать за себя только в том случае, когда мы уверены, что нас не будут осуждать, а вот если нас постигла неудача, то мы не склонны видеть в этом результат собственных ошибок. Подобная специфическая тенденциозность, как правило, оказывается причиной семейных и профессиональных раздоров: если что-то плохо — «Это они виноваты!», а если хорошо — «Почему вы нас не хвалите?!».

Вот, в сущности, и все. Мы подробно обсудили вопрос неразумности «Человека Разумного», принципы работы его мозга, а также принципы работы с этим мозгом. Однако мы не ответили на, может быть, главный вопрос: а что делать с «неразумностью»? Это, вообще, излечимо? И что значит «быть разумным»? Разумеется, вопросы это первостепенной важности, но ведь они даже не столько медицинские и психологические, сколько философские. Хотя у врача и психолога философия должна получиться лучше, чем у философа, ведь они, в отличие от последнего, решают определенные задачи, а то, что делается с определенной целью, всегда лучше того, что просто делается, тем более что нельзя определить точно, действительно ли делается или не делается вовсе.

Пусты слова того философа, который не врачует никакое страдание человека. Как от медицины нет никакой пользы, если она не изгоняет болезней из тела, так и от философии, если она не изгоняет болезней души.

(Эпикур)

Короче говоря, у меня есть определенные соображения о том, как обратиться все-таки к разуму (мои утверждения, касающиеся неразумности человека, не отрицают возможности разума). Однако человеку свойственно прислушиваться к авторитетам, а именно — к тем именам, которые он слышал, мог или должен был слышать в школе. Под эту рубрику я не подпадаю, поэтому, не затрагивая вопрос, войдет ли мое имя когда-нибудь в нечто подобное, обратимся к самой философии (т.е. к тому, что является плодом трудов тех, кого почитают философами). Здесь есть много интересных вещей, которые, впрочем, я позволю себе повернуть так, чтобы это было полезно, а не просто интересно. В конечном счете, разум важен не сам по себе, а тем, что может сделать нашу жизнь разумной. Право, без этого она будет неинтересной…

Ну что ж, приступим. Но не будем штудировать всю философию — это было бы слишком. Остановимся лишь на античной цивилизации, которая воистину замечательна! Она оставила нам множество посланий, которые, по ряду причин, мы так и не сумели (или не захотели — что тоже вариант) расшифровать. Я попытаюсь указать на эти послания. Поверьте, это важно. В конечном счете, античная культура — последняя и самая близкая к нам, где заботу о душе не подменили еще разговорами о ней.

Врач надеется помочь пациенту принять такую новую философию жизни, которая поможет снизить эмоциональный стресс и будет способствовать более счастливой жизни. Мы придерживаемся точки зрения, что люди, в зависимости от особенностей мышления, либо становятся еще более несчастными из-за нелогичного научного мышления, либо достигают еще большей степени удовлетворения в жизни, придерживаясь здравого смысла.

(С.Уолен и Р. Уэсслер)

Прежде всего, нам надлежит взглянуть на самых бесстыдных античных философов — на киников и скептиков. Они презрели все, что почитается в нашем псевдоразумном обществе «священной коровой»: условности, приличия, способы поддержания и сохранения собственного лица и другие порождения нашего «разума», которого, впрочем, у нас, как мы знаем, нет и в помине. Оттого-то эта «священная корова» и есть наше величайшее заблуждение, полагают киники и скептики. Они открывают завесу нашего «разума» (точнее даже — срывают ее), обнаруживая ту истину, которая спрятана за нашими заблуждениями. В целом, сказанное ими звучит, как крик андерсеновского мальчика: «А король-то — голый!» Да, это обличение неразумности нашего «разума».

Почему киников называют «киниками»? Вопрос закономерный, а ответ прост: киники, равно как и кинологи, — производное от древнегреческого слова «собака». Знаменитый Диоген (Синопский), который, как гласит предание, поселился в бочке и смущал публику, занимаясь онанизмом на базарной площади, решил жить, как собака. Его отец, рассказывают, был фальшивомонетчиком, а сын стал обличать фальшь любого штампа, любой условности, любого авторитета: нет подлинной чести, нет подлинной мудрости, нет счастья и нет богатства — все это низменные металлы с фальшивой надписью. Таков базовый посыл философии кинизма.

Как-то Диоген попросил милостыню у ворчливого и угрюмого человека. «Если ты меня убедишь, то подам», — сказал тот. «Да если бы я мог тебя убедить, то давно бы заставил повеситься!» — ответил ему Диоген.

Но откуда взялась «собака»? Диоген считал достойным жить, как собака, аккурат в соответствии с известной присказкой: «Хорошо быть кошкою, хорошо собакою: где хочу — пописаю, где хочу — покакаю». Действительно, если разобраться, человечество пошло по абсолютно ложному пути, когда эту, в сущности, совершенно никчемную проблему «туалета» превратило в нечто выдающееся. И ведь на этом стоит вся цивилизация! Вопрос «физиологических отправлений», если разобраться, выеденного яйца не стоит — обычное дело, ничем не отличающееся от другой физиологической потребности: от питания, дыхания и т.п. Однако же, нет, «туалет» (а к нему, понятное дело, примыкает и сексуальность, хотя, возможно, все с нее и началось, так, по крайней мере, полагает товарищ Фрейд) стал чем-то исключительным, вокруг него все закрутилось, завертелось, возникло бесчисленное множество самых разнообразных условностей, предрассудков, страхов, проблем и т.п.

Вся наша цивилизация, если задуматься, стоит на этом «пункте», и причем стоит вверх ногами! Наша мыслительная деятельность вращалась вокруг этого вопроса по причине необходимости его обойти, поскольку же естественную физиологическую потребность обойти невозможно, то кружить здесь можно до бесконечности, заглядывая параллельно в вопросы смысла жизни, добродетели, веры и т.п.! Вот он, оплот нашей культуры, прошу прощения, — в «туалете»! Вот он, инициатор наших «мозговых штурмов» (я снова извиняюсь), — в «туалете»! Ну, ведь и действительно — глупо! И поэтому Диоген рубит это чахлое древо под самый корень — «хорошо быть кошкою, хорошо собакою»…

Было бы большой ошибкой думать, что мудрец рассматривал такой способ жизни как панацею от всех бед. Его поведение — это метафора и одновременно гипербола, задача которой — усилить сообщение, чтобы сделать его более явным. Диоген восстал против искусственности нашей жизни и считал, например, что Прометея наказали по заслугам: нечего было воду мутить! Цивилизация, конечно, хорошо, но вот неврозы-то — это ее производное. Качество жизни, превратившейся в муку, также на совести проводивших эти эксперименты с благими намерениями и летальным исходами. Впрочем, ниспровержение условностей не было для Диогена самоцелью, он, в действительности, был разгневан другим — тем, что за этими условностями потерялся человек. Нет и не может быть существа, которое бы шло вопреки своим желаниям и оставалось бы при этом самим собой. Нет и не может быть существа, которое бы не ощущало своих желаний, а если бы ощущало, то готово было бы отказаться от них ради умозрительной добродетели.

Большинство людей отделяет от безумия один только палец; ведь если кто-нибудь будет расхаживать по улицам и указывать на все средним пальцем, то подумают, что он сошел с ума, а если указательным, то нет.

(Диоген)

Нет, это невозможно! А потому Диоген ходил по людным афинским улицам среди белого дня с фонарем и кричал: «Человек, где ты?! Я ищу человека!». Впрочем, иногда он был и еще более категоричен в своих высказываниях и выходках. Однажды Диоген закричал: «Эй вы, люди!» Сбежался народ, а мудрец-киник набросился на них с палкою: «Что вы сбежались?! Я звал людей, а не дерьмо!» Это выглядит столь же некрасивым, сколь и оправданным, ведь мы забыли сами себя, мы стыдимся своих желаний и думаем, что это правильно. Условности и предрассудки значат у нас более, чем жизнь человека. Я прошу прощения, но Пушкина и Лермонтова убили на дуэли, и эта глупость произошла по причине предрассудков и условностей. Конечно, если бы не было последних, то не было бы ни Пушкина, ни Лермонтова (как поэтов, разумеется), однако согласитесь, это и не повод к тому, чтобы их изводить!

Впрочем, мы настолько боимся своих желаний, своего истинного лица, что готовы их скрывать и сами скрываться. Мне часто приходится слышать: «А как это вы себе представляете?! Если мы все будем жить своими желаниями, это что же тогда получится?!!» Как правило, подобную сентенцию изрекает какая-нибудь благородная и благообразная дама. И когда я смотрю на нее, то в душе у меня возникает некоторое смятение: о каких-таких желаниях она говорит? Что это у нее за желания такие, что их воплощение приведет к крушению мирозданья? О-о-о, за благообразным видом благородных дам скрывается, видимо, нечто ужасное! Забавно…

Диоген говорил, что в жизни невозможно достичь никакого блага без упражнений и что благодаря им можно все одолеть. Люди несчастны только из-за собственного неразумения. И когда мы привыкнем, то презрение к наслаждениям само по себе будет доставлять нам высочайшее удовольствие.

Разумеется, желание должно быть ограничено, точнее говоря, оно не может не быть ограничено, и для этого совершенно не нужны какие-то исключительные и драконовские меры. В природе желания животных ограничены внешними обстоятельствами — ограничены в меру и разумно. Даже хищник, у которого нет никаких естественных врагов, и тот ограничен обстоятельствами! По крайней мере, он ограничен объемами своего желудка (если съест больше, то и умрет от заворота кишок), своими сородичами, с которыми придется искать разрешения «конфликта интересов», он ограничен, наконец, биологическими и природными циклами, продолжительностью репродуктивного периода. Иными словами, его желания ограничены естественным образом.

Кстати, о том, что бояться желаний не нужно, что не нужно их каким-то специальным образом регламентировать, Диоген сообщал просто и ясно, указывая на естественные ограничения. Когда его спросили, в какое время следует завтракать, он ответил: «Если ты богат — когда хочешь; если беден — когда можешь». «Что нужно делать, когда тебя бьют?» — спросили у Диогена. «Надеть шлем», — отвечал он. Когда же ему сказали: «Диоген, ты не заботишься о своей жизни, так побеспокойся хоть о своей смерти — назначь душеприказчика. Подумай, кто-то же должен будет тебя похоронить!». — Диоген невозмутимо отвечал: «Это сделает тот, кому понадобится мое жилище». Поразительно, но эта свобода от условностей, от предрассудков делала знаменитого киника абсолютно бесстрашным, но не за счет какого-то искусственного вымучивания храбрости, а опять же — естественным образом. Когда у Диогена спросили: «Вот ты хвастаешь, что тебе ничего не нужно, а сам ведь живешь в бочке! Что случится, если у тебя заберут бочку?», — Он ответил: «Останется место от бочки».

Действительно, мы делаем слишком много проблем из ничего и сами оказываемся заложниками этих проблем, наконец, мы вынуждены играть, изображать и теряться за этими играми. Старухе, которая прихорашивалась с помощью античной косметики, Диоген крикнул: «Если это ты для живых — то напрасно, если для мертвых — не мешкай!» Конечно, Диоген не издевался «подло» над «старой женщиной», он спрашивал: «Есть ли что-то за этими масками, которыми ты скрываешь свое лицо? И есть ли оно у тебя? И что ты знаешь о нем?» Да, было бы большой ошибкой думать, что этот киник — экстравагантный эксцентрик. Нет, таким был способ обращения, способ послания, адресованного каждому из нас: человек, где ты?! Жив ли еще? И зачем ты живешь?

Диоген без конца повторял: «Богами людям дана легкая жизнь, а они забыли о ней, гоняясь за лакомствами, благовониями и другими благами». «Счастье состоит единственно в том, чтобы постоянно пребывать в радостном состоянии духа и никогда не горевать, где бы и в какое бы время мы ни оказались». «Истинное наслаждение заключается в том, чтобы душа была спокойной и веселой. Без этого все золото Мидаса и Креза не принесет никакой пользы. Когда человек печалится о малом или большом, его уже нельзя считать счастливым, он несчастен».

Впрочем, люди мало прислушиваются к мудрецам, и это, по всей видимости, единственное обстоятельство, которое омрачало жизнь Диогена. «Если бы я заявил, — признался Диоген, — что лечу зубы, то ко мне бы сбежались все, кому нужно выдрать зуб, а если бы я пообещал исцелять глаза, то, клянусь Зевсом, ко мне бросились бы все показать свои гноящиеся глаза. То же самое произошло если бы я объявил, что знаю лекарство от болезней селезенки, подагры или насморка. Когда же я обещаю исцелить всех, кто послушается меня, от невежества и пороков, никто не является ко мне и не просит лекарства. Этого не случится, даже если я пообещаю заплатить приличную сумму!»

Смешно, но Диогена называли «спятившим Сократом», а ведь Диоген, как никто другой, обращался к подлинному здравому смыслу.

Однажды Диоген рассуждал о чем-то весьма серьезном, но никто не обращал на него внимания. Тогда он начал верещать по-птичьи. Собрались люди. Диоген же сказал им: «Вы готовы слушать чепуху, а к серьезным вещам относитесь пренебрежительно».

Именно ему принадлежит знаменитое высказывание: «Судьбе следует противопоставлять отвагу, закону — природу, страстям — разум». Противопоставлять, а не отменять одно другим, поскольку это и невозможно, и вряд ли оправданно…

Знаменитый английский философ, лауреат Нобелевской премии по литературе Бертран Рассел так представляет себе философию скептиков: «Человек науки говорит: „Я думаю, что дело обстоит так-то и так-то, но я в этом не уверен“. Человек, движимый интеллектуальным любопытством, говорит: „Я не знаю, каково это, но надеюсь узнать“. Философ-скептик говорит: „Никто не знает и никто никогда не сможет знать“». Действительно, скептики были скептиками как в отношении возможностей познания, так и в отношении избранности и исключительности человеческой природы. Но все же нельзя согласиться с осуждающим тоном лорда Рассела (большого, надо признать, зануды), поскольку за подобной ремаркой философа-скептика кроется отнюдь не леность и не глупость, на самом деле перед нами попытка правильно расставить жизненные приоритеты.

Основным пунктом философских занятий у скептиков было следующее: они выдвигали два противоположных аргумента и доказывали несостоятельность их обоих. Скептик Тимон говорил: «Не может быть никаких самоочевидных принципов, поскольку если вы будете их доказывать, то придется ссылаться на несамоочевидные принципы, а потому ничего не стоят ни те, ни другие». Таким образом, скептики, а также и Платон первыми разрушили иллюзию состоятельности «объяснений».

Человеческий разум определяет то, что является важным, а что второстепенным (как он это делает — другой вопрос, который лучше даже не трогать, поскольку это чистой воды безумие). После того, как подобный выбор сделан, начинается игра, где жизненные карты тасуются, складываются и перекладываются. Так проходит жизнь, так она заканчивается. А зачем жили, ради чего жили — это не обсуждается, потому что некогда, ведь у нас очень важная игра: придумать приоритеты и потом их придерживаться. Скептики, в этом им нужно отдать должное, отказались играть в подобные игры.

«Если доподлинно неизвестно, какие боги есть, а каких нет, да и есть ли они вообще, то какая разница, каким из них служить?» — рассуждали скептики и служили в тех храмах, которые располагались по соседству. Конечно, верующему человеку это покажется богохульством, однако допустим, что эту практику взяли бы на вооружение враждующие стороны ближневосточного конфликта Израиля и Палестины, у нас — в Чечне, в штатах Джамма и Кашмир, в Сербии и Хорватии, в Русской и Украинской православных церквах, в Ирландии, по всему миру, во всех его уголках. Разве бы мы имели эти национальные, религиозные и конфессионные конфликты? Вряд ли. А ради чего все они сражаются, за какую веру, а главное — какой в этом смысл? Скептик отказывается понимать, он допускает, что это возможно, поскольку возможно все, что угодно, но он только допускает, не более того.

Скептики, таким образом, заставляют нас задуматься над очень важным вопросом, что настоящее, подлинное, а что условное? Христиане, например, которые вроде бы должны помнить заповедь «Не убий!», совершали кровавые «крестовые походы», жгли людей на кострах инквизиции, преследовали ученых, зачастую лишая их жизни. Почему? Хороший вопрос. Сознание всегда найдет объяснение! И именно для борьбы с нашим предательским сознанием, которое всегда готово повернуть дело так, чтобы все наши худшие стремления были оправданы, даже более того — выглядели благопристойными, скептики и создали свою философию — философию об условности условности, ради избавления от условности.

И если киники указали нам на необходимость помнить о себе, то скептики напоминают: не забывайте, что условности условны, это освобождает. И киники, и скептики учили свободе — свободе, которая возможна лишь при условии освобождения от страхов и предрассудков, которые, впрочем, ходят рука об руку, делая, тем самым наше сознание. Если нам нужно сознание, которое лишает нас внутренней свободы, то мы можем отмахнуться от этих чудаков. Если же такое сознание нас не устраивает, то нам следует, прежде всего, прислушаться к скептикам и определиться с тем, что мы будем считать делом стоящим. Чтобы начать строительство, прежде необходимо очистить площадку, скептики помогают решить эту задачу. Киники предлагают закладной камень. Посмотрим, что могут нам предложить стоики и эпикурейцы, которые предлагают весьма, на мой взгляд, конкретные вещи.

Это достаточно странно, но две перечисленные философские школы — стоицизм и эпикурейство — находились друг с другом в состоянии необъявленной войны. Впрочем, как обычно бывает, воевали не те величайшие умы, которые делали суть философии, а политики, которые использовали разночтения между этими учениями в своих корыстных целях. Эпикурейство — последнее учение древних греков, стоицизм — основное у древних римлян. Вот этот географический нюанс и сделал проблему, которой не было. Римляне захватывали тогдашнее мировое господство, и потому все греческое было обречено на поругание. Поскольку же последние и самые знаменитые стоики были политическими деятелями высшего разлива — вплоть до императора (Марк Аврелий), тут нечему удивляться. Когда человеческое счастье взвешивают на весах «политических интересов», последние неизменно перевешивают здравый смысл. Впрочем, оставим это. Рядовые стоики и эпикурейцы говорили о том, к чему грех не прислушаться.

Стоицизм пережил сильнейшие трансформации в своем развитии, начался с одного, кончился другим. Его отцами и душой стали Зенон и Эпиктет, а могильщиками — г-н Сенека, учитель Нерона, и Марк Аврелий, император и отец императора Коммода (самого скверного, как о нем пишут, среди самых скверных римских императоров). Политика испортила дело. Ну, да бог с ними.

Нельзя быть счастливым, когда желаешь того, что невозможно; и наоборот, можно быть счастливым только в том случае, если желаешь возможного, потому что в таком случае всегда будешь иметь то, что желаешь. Все дело в том, чтобы желать только того, что в нашей власти, того, что возможно. Кто желает невозможного, тот раб и глупец, восстающий против своего хозяина — Бога. Хозяин наш желает, чтобы мы были счастливы; но для этого мы должны помнить, что все родившееся должно умереть и что люди должны разлучаться.

(Эпиктет)

Что же заповедовали стоики, чем они жили? Они относились к страданию с бесчувственной ненавистью сильных людей. Страдание некрасиво, оно портит жизнь, оно — признак гниения. Как к нему можно относиться?! Но что есть страдание, если не желания, разбившиеся о рифы реальности? Не было бы желаний, не было бы и страданий — такова, вкратце, философия стоиков. Таков и рецепт: откажитесь от желаний, будьте свободными. Нельзя не заметить здесь, сколь близки стоики к буддийской доктрине. Впрочем, эта близость лишь родственная.

Когда я говорю, что стоики настаивали на необходимости отказа от желаний — это выглядит как-то формально. Что значит отказаться от желаний? О чем, вообще, идет речь? Несколько упрощая, можно сказать, что стоики заповедовали нам не страдать манией величия, ведь все в этом мире бренно, и наше право на что-либо весьма относительно. Можно подумать, что я в действительности обладаю своей одеждой, но ведь это большое заблуждение. Моей (или якобы моей) одеждой обладают еще и уличная грязь, и время, и пыль в бельевом шкафу, и любой гвоздь, торчащий из стены, готовый разорвать мое одеяние. Я уж не говорю о «правах» вора или огня на мою одежду! Конечно, это, вроде бы, моя одежда, но ведь ни уличная грязь, ни пыль, ни гвоздь, ни вор, ни огонь не будут спрашивать моего разрешения на то, чтобы выполнить свою функцию в отношении «моей» одежды — испачкать, запылить, порвать, украсть, сжечь и т.п. Стоики понимали это, кажется, лучше других.

«Ничто не вечно под луною» — так, достаточно тривиально, надо признать, рассуждали стоики. Памятуя Гераклита, они не льстили себе иллюзией стабильности, ибо «все течет, все изменяется». Поэтому рано или поздно, так или иначе, все, что есть у тебя, будет отнято. Богатство может иссякнуть, а если ты и сохранишь его до глубокой своей старости, то на тот свет все равно не утащишь. Слава — та вообще преходяща. Здоровье будет отниматься у тебя по малой толике — болезнями и старостью, а потом и вовсе отнимется. Так или иначе, рано или поздно, но нам придется расстаться со всем, что мы весьма ошибочно считаем своей собственностью. Единственное, что всегда останется с нами, — это мы сами. Но именно эту часть своего богатства, это свое истинное достояние мы и не замечаем, полагая, что все наше добро — это деньги и другие материальные ценности, недвижимость, слава, здоровье и т.п. Ошибка! Все это может быть отнято, а потому дорого не стоит, и лучше уж отказаться от всего этого заблаговременно, нежели впадать по поводу подобных утрат в печаль и отчаяние. Однако же «нормальный» человек выбирает пестование утрат и отказывается от своей жизни, от возможности жить.

Боже, дай нам благоразумие спокойно принять то, что мы не можем изменить; мужество, чтобы изменить то, что можем; и мудрости, чтобы отличить одно от другого.

(Рейнхольд Нибур)

История Стильпона — философа-стоика — весьма в этом смысле иллюстративна. Ему удалось спастись от пожара, опустошившего его родной город. Но в огне погибли его жена, дети и все его имущество. Встретив Стильпона и не прочитав на его лице, несмотря на столь ужасные бедствия, ни испуга, ни потрясения, македонский царь Деметрий задал ему вопрос: «Неужели же ты и впрямь не потерпел никакого убытка?!» «Благодарение богам, ничего своего я не потерял», — ответил ему Стильпон. Он называет в этом случае «своим» то, что безраздельно принадлежит только ему, т.е. свою собственную жизнь. Все остальное, кроме нашей собственной жизни, отнюдь не является и не может быть нашим. Притязание же на то, что не является нашим, есть очевидное прегрешение. А проклятия, брошенные Богу: «Как Ты мог?! Почему я?!» — и вовсе чистой воды безумие.

Да, Стильпон кажется черствым и жестоким, но разве если бы он плакал, кто-то воскрес из пожара, и если бы он корил судьбу, разве она прислушалась бы к его обвинениям? Жизнь продолжается, и думать нужно о живых, а всякие требования ущербны по своей сути. Мы же любим думать о покойниках — о том, что мы не так сделали, что им не так сказали, чего не успели и т.п. Тем временем мы допускаем те же самые ошибки в отношении ныне живущих, когда же уйдут и они, то настанет, наконец, и их черед, но, как всегда, будет поздно. Отказ, о котором говорят стоики, есть отказ психологический, это не отстранение от предмета, но устранение притязаний, именно в этом ракурсе и следует понимать их основной принцип. Откажитесь от того, что вы имеете, прежде, чем это будет у вас отнято, тогда вы избежите страдания — таков завет стоиков. Стоики учат нас самому простому рецепту мужества, впрочем, во всем этом скрыт и еще один, очень глубокий смысл.

Не требуй, чтобы свершающееся свершилось по твоей воле, но желай, чтобы свершающееся свершилось так, как оно свершается, и проживешь ты счастливо.

(Эпиктет)

Вспомним уже знакомого нам Эпиктета. Значительную часть своей жизни он был рабом. Однажды, чем-то не угодив своему хозяину, он навлек на себя его гнев. Вздорный человек стал бить его, а потом повалил наземь. Эпиктет упал ничком, и хозяин принялся выкручивать ему ногу. Эпиктет не сопротивлялся, в какой-то момент он поднял голову и произнес: «Ты ее сломаешь». Хозяин не внял предупреждению, и через какое-то мгновение нога Эпиктета в его руках хрустнула и сломалась. «Ну, я же тебя предупреждал», — спокойно сообщил ему Эпиктет, подняв свою голову во второй раз. Конечно, Эпиктет потерпел утрату, но он и не притязал на свою ногу, что было бы в высшей степени глупо и безрассудно. Это, разумеется, не означает, что не нужно пользоваться своими ногами, пока они у тебя есть (чем Эпиктет, безусловно, и занимался), однако же следует ли страдать после того, как их не станет?

Но чем поучительна история Эпиктета, так это развязкой сюжета. Пораженный мужеством и спокойствием своего раба, хозяин дал Эпиктету вольную. Возможно, впрочем, он руководствовался при принятии этого решения и более прагматичной целью — действительно, зачем ему хромой раб? Так или иначе, но жизнь предложила Эпиктету, который не настаивал по одному пункту (на целостности собственной конечности), большие дивиденды по другому — он получил свободу. Отказ от того, что нам и так не принадлежит, — это никакая не утрата, это, напротив, обретение, обретение того, что жизнь предложит взамен ею же и изъятого. Жизнь всегда предлагает нам новые и новые варианты, только мы их не замечаем, поскольку продолжаем настаивать там, где это уже и бессмысленно, и накладно.

Впоследствии учение стоиков извратили. Да, они были прагматиками до мозга костей, они были заняты тем, чтобы жить счастливо, и эта задача, безусловно, является самой достойной. Политические деятели, примазавшиеся к стоицизму в эпоху расцвета Римской империи, тоже хотели жить счастливо, но упустили важную деталь: счастье в том, как мы проживаем свою жизнь, а не в том, чем мы пытаемся ее декорировать. Таков, в общих чертах, завет стоиков.

История практически не сохранила для нас трудов Зенона. Мы знаем только, что в 315 году до нашей эры он был еще молод, прибыл в Афины из Финикии, но растерял по дороге все свои богатства. «Кинизм дал Зенону опору и утешение в постигшем его несчастье, — писал А. Мень. — Равнодушие к земным благам стало для него броней, которая могла надежно защитить от любых ударов в будущем. Он проникся убеждением, что человеческая жизнь должна строиться не на прихотях или условностях, а на непреложных мировых законах».

«Мудрец, чьи суждения истинны, — полагал Зенон, — хозяин своей судьбы во всем том, что он ценит, поскольку никакая внешняя сила не может лишить его добродетели». В этой фразе важно каждое слово. Можно быть мудрецом и заблуждаться, ведь всякий умник тяготеет к тому, чтобы считать свои мысли правильными, тогда как истина в самой жизни, а не в ее описании. Заблуждение же мудреца — это всегда ошибка в определении приоритетов; конечно, допустив эту ошибку, не станешь хозяином своей судьбы. Наконец, если приоритеты определены верно, т.е. они обнаружены внутри самого человеческого существа, то, разумеется, беспокоиться о превратностях «внешних сил» не приходится. Качество жизни определяется качеством психологического состояния, а не какими-то формальными вещами.

Когда Зенон почувствовал, что становится старым и немощным, он добровольно лишил себя жизни. Его похоронили как почетного гражданина — за общественный счет, а в эпитафии было сказано, что Зенон прославил себя тем, что всегда был верен собственному учению. Редкая, надо признать, особенность «мудрых» мужей.

За что же поздние стоики нападали на Эпикура? Если не лукавить: исключительно по причине своего великодержавного шовинизма — воинственным римлянам слишком льстила возможность надругаться над греческими авторитетами. Впрочем, за что-то же они должны были зацепиться, организовывая свой «черный пиар». Да, они нашли, за что зацепиться, ведь Эпикур учил: умейте пользоваться своими наслаждениями, не отказывайтесь от тех наслаждений, которые дарованы вам самой жизнью. Вот, собственно, этот тезис ему и вменили в вину: гедонист, мол, о высшем благе не думает, все бы ему развлекаться и пользовать наслаждения!

Формально, конечно, есть к чему придраться. Как говорят в подобных случаях на флоте: «И на голом матросе можно найти 100 недостатков, а что уж если он одет…». Впрочем, достаточно взглянуть на жизнь Эпикура, чтобы понять, сколь ошибочны подобные претензии — более скромного существа мир, наверное, не знал. Слабый здоровьем (его постоянно мучили боли), он даже на смертном одре не переставал беспокоиться о дорогих ему людях, полностью игнорируя собственное тяжелое физическое состояние. Этот, с позволения сказать, гедонист ограничивал свою диету хлебом и родниковой водой (лишь по праздникам рацион разнообразили сыр и вино).

Он считал, что нельзя есть много, в противном случае за удовольствием последует неудовольствие от несварения желудка, а страдание бессмысленно и вредно. Сексуальные утехи он считал непозволительным излишеством, полагая, что они влекут за собой многие осложнения — в виде скандальной супруги и вечно ревущих детей. Конечно, тут он был слишком категоричен, но, скорее всего, приводил этот тезис лишь для того, чтобы мы лучше его поняли: наслаждения — хороши, поскольку они радуют, но плохи те наслаждения, которые ведут к страданию. «Я ликую от радости телесной, питаясь хлебом и водою, — писал Эпикур, — и я плюю на дорогие удовольствия — не за них самих, но за неприятные последствия их».

Иными словами, основным отличием учения Эпикура от учения стоиков можно считать отношение к земным благам. Эпикур не считал нужным их игнорировать, но и не полагал разумным ставить их на первое место. Что же в личностном пространстве самого Эпикура было важным? Стремление к мудрости и знанию законов природы, помощь ближним и сердечная забота о них, радость жизни и радость общения, счастье свободы от никчемных привязанностей и страха. Последний, по определению Эпикура, подлинное несчастье. И именно Эпикур говорил: «Высшее удовольствие — это свобода от желаний». Впрочем, зная Эпикура, следовало бы думать о том, что эта свобода хороша, если удовлетворены те желания, которые могут быть удовлетворены, а других просто нет.

Кого-то подобные истины могут тронуть своей неподдельной простотой и исключительной по изяществу логической строгостью, кого-то прагматизмом, однако же возможность оценить их по-настоящему появится лишь у тех, кто обеспечит себе счастливую жизнь в соответствии с этой внутренней логикой бытия.

Благополучие и счастье не в обилии денег, не в высоком положении, не в должностях каких-либо или силе, но в свободе от печали, в умеренности чувств и расположении души, полагающих (всему) пределы, назначенные природой.

(Эпикур)

Философия жизненна. Впрочем, дурна та философия, которая поучает, и хороша та, что указывает. Так что помните киников, а потому не забывайте о себе; помните скептиков, и тогда условности будут в вашей жизни только условностями; помните стоиков — ведь лучше отказаться раньше, чем позже, но и помните эпикурейцев — ведь глупо не воспользоваться тем, что предлагает нам жизнь. Такое умеренное, здравое, благодарное и рачительное отношение к жизни позволяет жить счастливо. Хотя, конечно, нужно правильно понимать счастье, ведь счастье — это то, что вы ощущаете. А то, что вы ощущаете, зависит только от вас, потому что это работа мозга и это ваш мозг. Не пускайте дело на самотек, ибо движение по пути наименьшего сопротивления приводит к уничтожению, а движение вопреки сопротивлению, но в нужном вам направлении обеспечивает ту созидательность, которая и делает жизнь жизнью.

Задумаемся, насколько качество нашей жизни зависит от внешних обстоятельств? Конечно, не много найдется среди нас «святых» и «праведников», которые станут утверждать, что им, де, ничего не нужно, а душа их и так будет радоваться, что бы ни происходило. Впрочем, как нелепы и даже милы в своей глупости наши убеждения! В действительности, для того чтобы понять, насколько мало наше психическое состояние зависит от внешних обстоятельств и как мало требуется от нас, чтобы от них не зависеть, достаточно привести данные одного очень интересного исследования.

Дома бывают большими и маленькими; пока все дома в округе — домики, они вполне удовлетворяют социальным запросам своих обитателей. Но как только рядом с ними вырастает дворец, эти домики скукоживаются до размеров лачуг.

(Карл Маркс)

П. Брикмен сделал замечательное научное наблюдение. Он проследил, как будут чувствовать себя люди, которые пережили состояния неожиданного и крупного везения, а также те, кто стал жертвой трагических происшествий, но не только в момент «подлинного счастья» и «настоящей трагедии», а и после, спустя всего каких-то нескольких месяцев, одного-двух лет.

Выяснилось, что люди, выигравшие в лотерею гигантскую сумму денег, будучи сначала переполненными радостью по поводу этого приобретения, через год-другой становились не более довольными своей участью, чем любой из нас. Аналогично тому и те люди, которые были прикованы к постели в результате травмы или борющиеся с опасным для жизни заболеванием, совершенно адаптировались к своей участи в указанный срок. Сначала ощущая себя раздавленными, и даже подумывая о самоубийстве, с течением времени они становились почти настолько же счастливыми, как и любой другой «средний человек».

О чем это говорит? О том, что человек ко всему привыкает, а потому «плохие» и «хорошие» события — это лишь мгновения, которым не суждено радовать или печалить нас длительное время. К сожалению, здесь напрашивается и другой вывод: то, что мы полагаем счастьем, будет радовать нас не пожизненно, а лишь какой-то весьма ограниченный период времени. То, что кажется нам «полной катастрофой», только кажется таковой, на самом деле мы с любой бедой сживемся.

Хотя судьбы людей очень несхожи, но некоторое равновесие в распределении благ и несчастий как бы уравновешивает их между собой.

(Франсуа де Ларошфуко)

Наконец, еще один вывод, который кажется мне самым важным при анализе результатов этого исследования: нам просто никогда не добиться счастья, если мы будем пытаться двигаться к нему привычными для нас способами. Качество нашей жизни, в действительности, не зависит от внешних обстоятельств, и если вы желаете быть счастливыми, то сможете добиться этого, только если начнете прямо сейчас (причем без всяких на то оснований, за исключением разве лишь одного — желания быть счастливым) испытывать радость. Никаких других способов быть счастливым нет и, видимо, учитывая особенности нашей психической организации, не предвидится.

Два блистательных современных ученых Л. Росс и Р. Нисбетт пишут по этому поводу: «Наши эмоциональные состояния колеблются и зависят от чрезвычайно сиюминутных и „локальных“ изменений жизненных состояний. Абсолютное удовлетворение потребностей невозможно. „Несчастные маленькие девочки из богатых семей“ — не просто плод житейской фантазии. Они действительно существуют. Они чувствуют себя так, потому что сравнивают своего сегодняшнего гигантского плюшевого мишку со вчерашним пони и неизменно обнаруживают, что им его-то и недостает».

Допустим ли мы, чтобы, обладая столь многим (а наши «ужасные обстоятельства» не идут ни в какое сравнение ни с условиями жизни диких животных, ни с условиями жизни наших предков), мы продолжали чувствовать себя несчастными? Впрочем, ответ на этот вопрос каждый должен дать сам, поскольку это его жизнь.

Все наши нужды, за изъятием тех, что мы сможем справить и при самых скромных доходах, — пустая игра воображения.

(Генри Ст. Джон)

Помните знаменитую присказку: «Борщ — отдельно, мухи — отдельно»? Не надо такие вещи смешивать! — это мы хорошо понимаем. Но когда дело касается нашей жизни, мы эту простую истину почему-то забываем совершенно. Вот приключилось у нас какое-то несчастье (с кем не бывает?), очевидно, нужно предпринимать какие-то меры, причем срочно и рассудочно. А как мы с вами реагируем — экстренной мобилизацией и ударной работой по устранению последствий случившейся катастрофы? Нет! Любое нормальное животное, конечно, именно так бы и реагировало, но нас, видите ли, сильно разбаловали. Если зверь какой-нибудь сам о себе не позаботится, то о нем никто не позаботится. В человеческом же стаде дело обстоит иначе: кто-то да поспособствует. По крайней мере, так было в нашем раннем детстве, и подсознательно мы ожидаем этой помощи до глубокой старости.

Обычно, если только что-то случится, у нас наготове три способа реакции: тревога, раздражение или тоска. Но, как известно, слезами горю не поможешь, от страха тоже никакого проку, а о раздражении и говорить не приходится, только жару добавим, вместо того чтобы остыть для дел праведных. Эти наши реакции не только делу не способствуют, но, напротив, создают дополнительную проблему. Впрочем, мы могли бы и не реагировать таким образом, а просто взяться за дело, если жизнь от нас этого требует. Могли бы, если бы умели. А так все силы уходят на борьбу с собственным эмоциональным дефолтом.

Если что-то стряслось, то уже стряслось, надо думать, что с этим делать, как правильно поступить, как снизить издержки произошедшей неприятности. Если нас уволили с работы, абсолютно бессмысленно горевать, тревожиться за свое будущее или раздражаться на тупое начальство. Произошло уже, поздно, проехали! Теперь надо думать, где искать новую работу, куда устроиться и т.п. А если мы дадим волю своим негативным эмоциональным реакциям, то уже через пару дней будем так выглядеть, что нас не только на работу, нас и в больницу-то побоятся брать!

Реагируя негативно, переживая, мы проявляем чудеса безответственности перед самими собой! Мы прожигаем собственные возможности и не предпринимаем мер для спасения собственного положения. А коли так, то количество проблем возрастает, причем в геометрической прогрессии: вас уволили, но вы не только зарплаты лишились, вы еще и душевное здоровье свое потеряли. И это наша расплата за то, что мы позволяем себе негативно реагировать на произошедшие события. Поэтому и получается, что наша безответственность призовет нас к ответственности, причем ух как призовет! Не расплатимся! Жизнь-то наша, тут пенять не на кого…

Думать легко, действовать трудно, а превратить мысль в действие — самая трудная вещь на свете.

(Иоганн Вольфганг Гете)

Вот, собственно, все правила, которые необходимо помнить и реализовывать, когда мы сталкиваемся с жизненными трудностями. Во-первых,не делать из нейтральных по своей сути событий «проблемы». Во-вторых,воспринимать событие, которое обычно воспринимается нами в негативном ключе, как руководство к действию: стряслось что-то — значит, надо мобилизоваться и работать. В-третьих,необходимо помнить о собственной ответственности за свою собственную жизнь: конечно, можно переживать и плакать, но дело от этого двигаться не будет, а потому нам же и придется расплачиваться за этот «простой».

Психическое здоровье, умение использовать свой психологический потенциал для собственных нужд — это не забава какая-то, а экономический фактор. На Западе это хорошо понимают и к психотерапевту ходят (все подряд — от мала до велика) не потому, что у них психологических проблем больше, а потому, что они и жить хотят лучше, и зарабатывать больше. На здоровую голову это, знаете ли, легче…